Как-то я задумался: а какой же день в моей жизни был  самым счастливым? Когда стал перебирать в памяти, их оказалось не так уж и мало. Первая пятерка, первая самостоятельно выловленная щука,  первая зарплата, первый…. ну не будем про это. Да, еще дембельский день. Но все же, как самый счастливый – по ощущениям, — мне запомнился день, когда меня впервые напечатали в районной газете.

Я узнал об этом одним из июльских дней. Перед тем, как уехать на полевой стан, где после армии работал электросварщиком, вытащил из почтового ящика районку. На ходу развернул ее, и обомлел, увидев свой рассказ «Карасятник».

 Еще до моего ухода в армию учудили мой младший братишка Рашит и отец. Как-то Рашит пришел домой с десятком карасей за пазухой. Батя мой был заядлый рыбак и сразу спросил, где и как он наловил таких красавцев. Рашит шмыгнул носом и сообщил, что это он с Ванькой Рассохой намутил в Кругленькой ямке (озерцо такое пойменное).

 Для непосвященных поясняю, что значит «намутить». В небольшой водоем — как правило, ложбину в пойме, в которой после весеннего половодья остается рыба, когда Иртыш возвращается в свои берега, — залазят несколько человек, и ну давай вздымать ногами донный ил. Через некоторое время, задыхающаяся рыба высовывается из воды, чтобы глотнуть свежего воздуха, людей посмотреть, себя показать.

 Вот тут-то не зевай, знай, хватай ее и выкидывай на берег.

 — А ну, сынок, пошли! — воодушевленно сказал отец, хватая ведро. — Сейчас мы карасиков-то натаскаем.

— Папка, я устал, и живот чего-то болит, — заныл братишка.

— Пошли-пошли, покажешь, в каком месте мутить надо!

 И Рашиту ничего не оставалось делать, как подчиниться.

 Они долго прыгали и ползали по Кругленькой ямке, пока вся вода в озере не стала коричневой. На поверхность всплыла пара дохлых лягушек да возмущенные жуки-плавунцы, водоросли. Карасей же не было. До отца начало что-то доходить.

 — Сынок, — сказал он ласково. — Скажи, где взяли карасей, и тебе ничего не будет.

 Рашит выбежал подальше на берег, на всякий случай заревел и признался, что карасей они с Ванькой натрусили из чужого вентеря (вентиля, как говорят мои односельчане) и совсем на другом озере. А правду сказать он забоялся.

 — Засранец! — сплюнул ряской отец и захохотал. Так его еще никто не проводил.

 Вот эта история и легла в основу моей юморески. Рассказ был здорово подправлен, наполовину сокращен. Но в нем оставались целыми — слово в слово — несколько моих предложений и даже пара абзацев. Значит, могу писать!  Такого чувства восторга, радости я больше никогда не испытывал!

 Газету прихватил с собой на полевой стан. Она мне жгла карман, однако никто в бригаде и словом не обмолвился о моей публикации.

 «Видно, еще не читали»,- решил я. В обеденный перерыв первым ушел из столовки в вагончик, где механизаторы обычно отдыхали: забивали «козла», читали свежую прессу, просто валялись на жестких лавках и полках.

 Еще никого не было, я быстренько развернул «районку» и положил ее на стол так, чтобы рассказ с моей подписью сразу бросался в глаза. А сам скромненько уселся в сторонке и закурил.

 Первым в вагончик зашел тракторист дядя Саша Горн. Я затаил дыхание и стал отстранено смотреть в маленькое оконце, о треснувшее стекло которого с громким жужжанием бились мухи. Дядя Саша с кряхтеньем умостил свое грузное туловище за столом, подтянул к себе газету и… шмякнул — прямо на мой рассказ! — жирного подвяленного леща.

 — Подвигайся ближе, — доброжелательно сказал дядя Саша.– Посолонцуемся…

 А с коротких толстых пальцев его, которыми он плотоядно раздирал рыбину, на газету стекал янтарный жир, под которым расплывалась моя подпись.

 Обида спазмом сжала мне горло.

— Спасибо, не хочу! — кукарекнул я и выкатился из вагончика.

 Да, известность — она приходит не сразу…