Письмо.

Высоко над сосновым бором, то и дело, в яркой синеве перекатывается гром, потом начинает сыпать сквозь солнце серебряный дождь. От жары воздух быстро становится сосновым паром, стелющимся вдоль озера. Озеро затянуто наполовину зеленой ряской, где-то рядом хрипло трещат дрозды, да вдалеке выбивает морзянку трудяга – дятел. Хвоя у подножья стройных сосен влажная и прохладная, чуть набухшая и мягкая. И потому спокойствию, что царит повсюду, по чистоте воздуха и неба, по призрачному появлению стаи косуль, кажется, что войны больше нет. На земле обычный мирный день переваливает за полдень, а потом наступит и долгий тихий вечер, затянувшийся далеко за полночь….. Но это лишь иллюзия, колдовской обман, устроенный матушкой природой, уставшей от войны. Перед закатом на бревенчатых стенах блиндажа сквозь маскировочную сетку скользит золотая сетка низкого солнца. На пустом ящике из-под снарядов сорокапятки сидит пожилой солдат в выцветшей гимнастерке. В глубоко посаженных глазах стоят слезы, преломляя ровные строки ученического пера, обмакиваемого в свекольные чернила, от чего, кажется, что косая линейка тетрадного листа пропитана кровью, там, где нажим пера чуть сильнее.

«Здравствуй папа! Пишу тебе с сибирским приветом от всей нашей большой семьи. Все у нас хорошо, потому что все здоровы и дед Дмитрий тоже, чего и тебе желаем. Мы с мамкой целыми днями то на колхозном покосе, то на прополке. А деда с малыми, Зинкой и Мишкой, домовничают, но сена для Зорьки нынче не ставят. Приезжал с района налоговый инспектор, он то корову и забрал, когда ее Мишка за околицей деревни пас. Деду записку вручил, мол мамка задолжала по продналогу, и еще оперуполномоченным пригрозил, крыса тыловая. Особливо мне маму жалко стало, когда она вечером про все узнала, спрятала Мишку и Зинку под кофту сидит и раскачивается на крыльце, но не плачет. А ночью ей худо сделалось. Деда отвар из кореньев варил и поил ее. Утром я на работу один пошел, а она уж в ночную смену вышла, чтобы косить по росе, помнишь эти комаровские поля. Ты еще меня там учил правильно литовку отбивать.
Извини папа, я не хотел тебе такое письмо на фронт писать, особенно про беду с Зорькой, но деда очки надел и весь вечер по слогам читал и выпороть обещал, если про корову не напишу. Да я и сам понимаю, что зимой без коровы нам худо будет. Но ты не горюй, перезимуем. Школу брошу и пойду скотником на ферму, так, что Мишке с Зинкой хоть обрат да будут к картошке. А она нынче хорошая должна уродиться, цвела дружно и ботва толстая. Это потому что мы по весне с дедом на санках в огород навоз свозили, как ты обычно делал.
Передавай привет товарищам красноармейцам и товарищу Ворошилову, деда велел дописать, ежели встретишь, конечно, красного маршала. До свидания, и крепко тебя обнимаем, твой сын Иван». Рядом печатными буквами: «Береги себя, жду Катерина».

Солдат, погруженный в невеселые думы, и не заметил, как на пороге блиндажа появилась рослая фигура молодого капитана с золотой звездой Героя на груди. Комбат потянулся с хрустом и весело гаркнул: «Петро, ты у меня ординарец или как?!»
- Почему до сих пор сургуч для пакетов тверже фрицевского шоколада. Ну и конечно вопрос о кителе должен быть выставлен на повестку дня немедленно, коли мы с тобою собрались в штаб армии этой скорой и дивной ночью. – Солдат вскочил, поправил пилотку и вытянулся в струнку, пряча треугольник письма в сапог.
- Виноват, товарищ комбат. В один момент все справлю!
- Що я бачу, Петро на тебе лица нет! Накой доложи мне письмо от командира в сапоги шхерить?!
В голове солдата вмиг все перемешалось: и дивный вечер, так не похожий на войну, хотя за лесом немецкие укрепрайоны, и косые строки письма, от которых за версту несло бедой из-за потери коровы, единственной кормилицы и спасительницы для его семьи, и мелькнувшая последняя надежда на геройского командира…..
Солдат двумя пальцами подцепил письмо за голенищем кирзового сапога, переложил письмо в правую руку и решительно протянул его капитану.

Комбат начал читать письмо из далекой Сибири, покусывая ус. С каждой строчкой лицо его темнело и вскоре превратилось в маску. Её солдат уже видел во вражеских окопах на рукопашной. Это была маска отвращения, меняемая тут же на маску лютой ненависти и наоборот.
- Коня мне! – Засунув треугольник письма в карман гимнастерки под самую звездочку Героя Советского Союза, комбат круто развернулся и, наклонившись, устремился под своды блиндажа. Через пять минут крутая холка «Буланого» уже исчезла на спуске песчаной дороги к штабу армии.

В синем море неба застыли островами облака. Теплый ветер несет с осенних садов кружащие голову запахи доброго урожая, и чем ярче и радостнее печет солнце, тем холоднее тянет из ям, вырытых в тени раскидистого дуба. Могил - три. Немецкий снайпер начал работать успешно. Вдоль тел завернутых в плащ палатки выстроился почетный караул. Солдат бережно выстилает еловым лапником последнюю яму и, ухватившись за протянутый приклад карабина, выбирается наружу, как бы оправдываясь: « На сыру землю у нас в Сибири никак нельзя, коль гробов не успеваем, да хотя бы так, а то, как же не по - христиански». Впереди канонада, высоко в небе наши бомбардировщики летят строго на запад. По змеиной дороге вдоль серых от пыли холмов идет пехота. Увидевшие почетный караул, на ходу снимают каски, иные идут и так, погруженные в свои мысли.
Солдат наклонился над спокойным, красивым черноусым лицом, поцеловал покойника в лоб и тихо прошептал, украдкой перекресте: « Спасибо тебе командир за все, прости своего ординарца, что не уберег! Иди с миром к Господу».

Беременные дождем тучи быстро стекались к новому погосту. Уже первые крупные капли окропили комья глины, а солдат все стоял на коленях перед крайним холмом с придорожным валуном с красной звездочкой и бормотал: «Товарищ капитан, я вам письмо Вани, сына моего не успел прочесть».
«Здравствуй папа, у нас большая радость из района сам председатель приезжал с ним еще двое, один без руки. Он там нам после корову и привел вместо Зорьки. Она хоть и комолая, но молока больше дает, еще и стог сена выделели. Я так ничего и не понял, когда бабка Фрося с нашим дедом спорили. Бабка говорила, что это Господь ее молитвы на небесах услышал, а дед говорит, что это Петро к красному маршалу Ворошилову на прием ходил, опосля Ванькиного письма, писанного под его, дедовскую диктовку. А еще бабы говорят, что тот мордатый налоговый инспектор с района исчез…»

-Никогда не забуду командир, что ты спас ребят моих малых фактически от голодной смерти. Торжественно клянусь отмстить врагу за тебя. Сегодня ночью в наступление идем по всему фронту. Спи спокойно боевой наш товарищ и батя – комбат.