Омск – это сверхновая взорвавшаяся звезда в судьбе писателя, осколки которой вошли во все его произведения, – уверен Виктор Вайнерман, директор литературного музея им. Достоевского.
Не случайно, что именно в Омске 30 лет назад, 28 января 1983 года, открылся литературный музей имени Достоевского. Слишком тесно однажды переплелись судьбы великого писателя и небольшого сибирского города. Место для музея выбрали символичное – бывший комендантский дом, в котором бывал сам писатель. Отметим, что здание, появившееся в 1799 году (в год рождения Пушкина!), – одно из первых каменных построек в Омске. В преддверии юбилея музея самое время поговорить о литературе и вспомнить, почему в нашем городе так дорожат воспоминаниями о Достоевском.
Виртуальный Достоевский
– Виктор Соломонович, 30 лет назад Вы участвовали в создании литературного музея им. Достоевского. Но ведь сама идея его возникновения появилась ещё в 1928 году, а что делали следующие полвека? Искали помещение? Экспонаты? Посетителей, в конце концов?
Виктор Вайнерман: – Идея литературного музея на самом деле появилась в 1928 году после опубликования заметки в журнале «Сибирские огни». Причём про Омск там не было ни слова, речь шла о литературном музее в Сибири. Много лет решался вопрос, где хранить экспонаты, поэтому все материалы люди передавали в фонды краеведческого музея. Хотя ещё в 1946 году в дневниках известного омского краеведа Андрея Палашенкова появилась запись о том, что под эти цели можно предоставить бывший дом коменданта Омской крепости, где когда-то бывал сам Достоевский. В 80-х годах всё-таки приняли решение расселить людей, которые там жили, потом провели ремонт и начали воплощать в жизнь давнюю мечту омичей о создании музея. Несмотря на то, что литературных музеев в России много, все они разные. Таких, как наш, по пальцем двух рук можно пересчитать. Не в каждом городе есть давние литературные традиции и не везде литература активно взаимодействовала с жизнью.
– Что касается здания музея, которое построили в 1799 году, оно в каком состоянии? В городе дома через 20 лет капремонта требуют, а тут больше двух веков прошло…
В.В.: – Несколько лет назад музей разваливался на глазах: скрипели полы, лопались трубы, отваливалась бумага, которой были обиты стенды и которую туда наклеили в 1983 году. Я ходил по инстанциям, но денег не давали. Писал статьи в прессу, что многим не нравилось. В частности, по этой причине шесть лет назад бывший министр культуры предложил мне уйти, что я и сделал. Вернулся в музей только в августе прошлого года.
– Пол уже не скрипит?
В.В.: – Здесь провели реконструкцию, и сейчас всё нормально. Единственная проблема в том, что у нас вообще нет выставочного зала, что заставляет изобретать невероятные пируэты, чтобы привлечь людей к постоянно действующей экспозиции. Большая её часть посвящена истории литературы Сибири. Люди, которые здесь работали на протяжении более чем 200 лет, заслуживают гораздо большего внимания: Феоктист Березовский, Леонид Мартынов, Антон Сорокин, Павел Васильев, Ян Озолин… Перечислять можно бесконечно. Ограниченность помещения не позволяет нам показать всё, что есть в наших фондах.
– На Ваш взгляд, омичи свою связь с Достоевским ценят?
В.В.: – Думаю, что да, и это наглядно: в Омске есть улица Достоевского, пусть и маленькая, два памятника, мемориальные доски, библиотека, музей и университет его имени. Пространство Достоевского виртуально, и Омску в этом плане повезло. Нельзя жить здесь и не думать о духовности. Все литераторы, которые работали в нашем городе на протяжении двух столетий, не могли не учитывать пребывание великого писателя в омском остроге. Достоевский – некое мерило, планка, ниже которой опускаться нельзя, иначе стыдно. Вот все и стараются дотянуться. Достоевский радел за людей и хотел, чтобы они были счастливы. Особенно русский народ.
Я ни в коем случае не поддерживаю шовинистические настроения, но писатель мечтал о том, чтобы коренное население России чувствовало свою мощь и традиции, которые есть у страны. Чтобы с Россией считались. Он писал об этом и страдал оттого, что этого не происходило. У него есть замечательный очерк «Зимние заметки о летних впечатлениях», где Достоевский рассказывает о путешествии по Европе. Он так уничижительно пишет о тех, кто встречается на его пути – французишки, немчишки, полячишки, после чего задаётся вопросом, почему мы живём не лучше тех же французов? С тех пор прошло уже столько лет, мы победили в стольких войнах, а ответа на этот вопрос нет до сих пор. Поэтому Достоевский для России всегда будет вечным писателем, его нельзя забыть или отодвинуть на второй план. С ним интересно. Он говорит о большем, чем литература, чем жизнь. Он говорит о судьбе страны, но ничего не политизирует.
– Кстати, Вас никогда не обижал тот факт, что Достоевского с Омском связывают не самые, скажем так, светлые воспоминания? И то, что у омичей с писателем прочно связана одна ассоциация – он у нас сидел…
В.В.: – Не очень умно при упоминании Омска и Достоевского говорить только о том, что он у нас сидел. У Омска должен быть некий элемент покаяния – мы вынуждены были принять Достоевского, потому что его сюда сослали. Он родился в Москве, большую часть жизни прожил в Петербурге, но Омск – сверхновая взорвавшаяся звезда в судьбе Достоевского, осколки которой вошли во все его последующие произведения. На всём, что было написано после каторги, лежит отпечаток Омска. «Записки из Мёртвого дома» - вообще омское произведение. В эпилоге «Преступления и наказания», когда Раскольников попадает в Сибирь, где на берегу широкой пустынной реки стоит город, – тоже об Омске. И «Братья Карамазовы» корнями уходят в наш город, потому что в омском остроге был отцеубийца, которого Достоевский видел и слышал. Если взять его произведения до каторги, то это будет совсем другой писатель.
Про Омск и Кустурицу
– У Вас интерес к Достоевскому со школы?
В.В.: – Нет, с университета. Я учился на филфаке и, когда мы начали изучать литературу середины XIX века, стал писать курсовую работу по роману Достоевского «Идиот». Хотелось что-то исследовать, изучать. У меня тогда, да и сейчас тоже, часто спрашивают: «У Вас Достоевский - любимый писатель?» Я всегда отвечаю: «Кто вам это сказал?». Нет, не любимый, но я его досконально знаю. Я прочёл всего Достоевского, он мне интересен как материал для исследования. Как Базаров препарировал лягушек…
– …так и Вы «препарируете» Достоевского?
В.В.: – Если писателя любишь, то ты не можешь читать его равнодушно. Я, допустим, сюжеты в романах Набокова не запоминаю. Но могу вскочить и 15 минут бегать по комнате, прочитав у него необычное сравнение или метафору, что приводит в восторг полнейший. Достоевский же духовный писатель, он словно ставит перед человеком зеркало, в котором отражается его душа. И в отражении этом нечто такое безобразное, что зеркало хочется разбить. Достоевский показывает, сколько у человека в душе тайных желаний, искушений. Он это не только показывает, но и вытаскивает наружу. Это писатель будущего, потому что люди до сих пор ещё не научились жить по совести. Особенно сейчас, когда молодое поколение цинично, когда ему всё, как говорится, по барабану. Достоевский предвидел это, и роман «Бесы» тому подтверждение. По-настоящему чистых людей очень мало. Тот, кто пройдёт через Достоевского, волей-неволей станет лучше.
- Недавно в Омск приезжал Эмир Кустурица, чтобы прочувствовать дух Достоевского и в дальнейшем снять у нас о нём фильм. Думаете, у сербского режиссёра это получится?
В.В.: – Кустурица приходил к нам в музей. Я сопоставил его облик с тем, что он говорил, и понял, что в Омске он разочаровался. По его мнению, у нас сейчас слишком цивилизованный город. Кустурица хотел увидеть бараки, грязь, каторжный острог, бани. Всё, о чём писал Достоевский в «Записках из Мёртвого дома». Он даже оделся соответствующим образом, но ничего подобного здесь не нашёл. Это было что-то странное – Кустурица пришёл в музей, я в костюмчике, галстуке, а он выглядел так, как будто по баракам собрался гулять. Готовясь к разговору с ним, я посмотрел несколько его фильмов. Такой андеграунд. Физически неприятно смотреть. Если честно, не знаю, что он в итоге снимет про Омск. Всё, что было у нас во времена Достоевского, можно построить. Но это уже не Омск будет.
Вдобавок режиссёры все врут. Врут безбожно. Много лет тому назад киностудия Ленфильм снимала у нас картину о Чокане Валиханове. В Омск приехала съёмочная группа, которой я проводил экскурсии, рассказывал о том, как Валиханов учился в кадетском корпусе, как познакомился с Достоевским, как последний здесь был закован в кандалы… Они меня внимательно слушали, головой кивали. Потом выходит фильм. Днём показывают измождённого Достоевского на каторге, который в кандалах катит тачку, а уже вечером писатель в красивой шляпе и красном шарфе через плечо гуляет с Валихановым по Омску и беседует о жизни. И Валиханову лет 30, он показан таким бородатым офицером, хотя у нас был просто 15-летним кадетом. Я звоню на Ленфильм, говорю: «Ребята, вы что, сдурели? Вы что делаете? Я зачем вам это всё рассказывал?». Мне в ответ: «Мы художники, мы так видим». И какой тогда смысл? Кустурица может, не сходя с места, создать в киностудии павильон, снять всё, что ему угодно, и назвать это Омском. И ничего ему потом не докажешь – он же так видит. Он ху-дож-ник.
Депутатское мычание
– Много лет передвижная выставка вашего музея ездит по всей области – зачем вам эти хлопоты на селе?
В.В.: – Это очень важно – доносить культуру до села. Я в своё время всю Омскую область изъездил, читал лекции даже в свинарниках и коровниках. Мы с работниками фермы стояли в проходах, я рассказывал о культуре, а коровы мычали, одна даже толкала меня рогами в спину (смеётся). На МТС лекции читал, в столовых, пока механизаторы обедали. Сейчас мы в копиях возим по области разные предметы, которые экспонируются в музее.
– Подлинники вывозить запрещено?
В.В.: – Подлинники мы вывозить не можем, это связано с постановкой на государственный учёт музейных коллекций. С этим большие сложности возникают – пошлины, документы, разрешения. Вопрос нужно урегулировать на государственном уровне. Раньше проще было, нам в 1990-е годы посчастливилось привезти в Омск уникальную выставку из музея Чехова в Ялте. Огромное количество подлинников, например, карандаш писателя, рецепты, которые он выписывал. Главное было - соблюсти сохранность тех предметов, которые нам передавали. Хранитель музея в Ялте штангенциркулем измерял доли миллиметра длины грифеля перед тем, как карандаш Чехова отправить в Омск, но это элементарные правила музейной сохранности. Как-то я из Петербурга вёз выставку из музея Достоевского и в самолёте не выпускал из рук шляпу, которую носил писатель. Я даже не знал, где мои вещи, главное, чтобы шляпа не помялась.
– Виктор Соломонович, на Ваш взгляд, почему у нас сейчас в музеи России очереди не выстраиваются? В чём причина? Людям неинтересно?
В.В.: – Вы знаете, в прошлом году отмечен небывалый рост интереса к музеям. Я связываю это с тем, что ситуация в стране немного стабилизировалась, как бы нашу жизнь ни критиковали. Спокойнее стало жить, люди элементарно не боятся выходить на улицу. Интерес к музеям растёт, а значит, будет расти и интерес к истории, к своему прошлому. Может быть, люди наконец-то оторвутся от компьютеров и возьмут в руки книгу. Для этого музеи и существуют.
– Многие сетую на то, что в литературе последние лет 30 полный застой, а нового Достоевского или Пушкина не появилось. Вы с этим согласны?
В.В.: – И да, и нет. Например, для меня в литературе яркая величина – Михаил Веллер. Причин литературного застоя много, одна из основных – издательства перестали работать. Знаю в Омске многих писателей, которые не хотят печататься за свой счёт. Они уверены, что это дело государства. А вот в Иркутске издательство до сих пор имеет план, то есть книги там издают за госсчёт, гонорары авторам платят. У нас такого нет. Хочешь издаться – плати деньги. В таком случае авторы хотят, чтобы деньги вернулись обратно, чтобы книги продавались. Поэтому у нас так много дамских романов и фэнтези. Когда-то Маяковский говорил: «Улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговаривать». Литература должна воспитывать улицу, а получается наоборот, литература идёт за улицей. «Пипл хавает», значит, нужно ему это давать. Литературу из школ вообще изгоняют, хотят превратить её в предмет «Российская словесность».
– И чем это обернётся для подрастающего поколения?
В.В.: – Люди просто перестанут читать книги. Спикер Госдумы коммунист Геннадий Селезнёв говорил в своё время: «А зачем книжки читать? Их можно читать дома на досуге, а не в школе». Помню яростную дискуссию на тему, что должна давать школа: стандарт образования или воспитание? Тогда сошлись на мнении, что стандарт образования, а воспитывать будет семья. Но как в те годы семья могла воспитывать, если родители занимались выживанием? В 1990-х люди только о куске хлеба думали.
– Как филолог Вы ЕГЭ по литературе принимаете или нет? Это ведь тоже стандарт образования.
В.В.: – ЕГЭ – отвратительное дело, которое нужно убирать и никогда больше к нему не возвращаться. Когда человек должен делать выбор из трёх или четырёх вопросов, то он может угадать, он не может высказать своё мнение. В школьных сочинениях учили связно излагать свои мысли. Для этого нужно было думать. Когда сейчас говорят о том, что нужно проверять грамотность и правильность речи у депутатов, никому не приходит в голову, что всё это идёт из школы. Они же не умеют говорить по-русски, у них речь как мычание. Школам нужно обратить внимание на то, что будущее поколение скоро вообще разговаривать не сможет. Оно просто будет мычать, ведь говорить его никто не научил. И родители не научат, если у них в школе то же самое было. В этом плане ЕГЭ – очередной необдуманный шаг, который предпринят теми, кто хочет погубить Россию и её духовность.
Досье
Виктор Вайнерман, директор Омского литературного музея им. Достоевского, участвовал в его создании в 1983 году. Заслуженный работник культуры России, профессор Российской академии естествознания, член Союза российских писателей.
Новости по теме