25 июня 2013 года исполняется 110 лет со дня рождения британского прозаика и публициста Эрика Блэйра, более известного читателям под псевдонимом Джордж Оруэлл. За свою писательскую карьеру Оруэлл сочинил немало разных текстов - в том числе кляузу в Департамент информационных исследований МИД Британии (попросту говоря, донос), где уличал ряд своих коллег, влиятельных английских деятелей культуры, в симпатиях к коммунистам. Но литературной звездой первой величины он стал благодаря двум главным произведениям: сатирической притче "Скотный двор" (Animal Farm: A Fairy Story, 1945) и антиутопии "1984" (1949). Именно в этом романе Оруэлл ввел в повседневный обиход такие понятия, как "двоемыслие" и "новояз", и показал, сколь эффективным пропагандистским инструментом может стать в умелых руках фальсификация истории. Справедливости ради замечу, что на такой фальсификации испокон века строится любой национальный миф: русский, германский, французский, английский... Однако Оруэлл первым описал политическую систему, держащуюся на глобальной всепроникающей лжи, лицемерии и планомерном "промывании мозгов". Немногие антиутопии минувшего столетия можно поставить рядом с романом "1984" по силе воздействия на читателя и на европейское общество в целом. Попробуем вспомнить некоторые произведения, которые не стыдно поставить на одну полку с книгами Оруэлла.

1. Евгений Замятин, "Мы" (1924)

Пожалуй, никто из писателей, работавших в жанре антиутопии, не выступал против тотальной обезлички так жестко и бескомпромиссно, как Евгений Замятин в единственном своем романе "Мы". Героев этой книги лишили всех индивидуальных черт, включая имена, замененные "нумерами": люди-нумера - идеальные шестеренки государственной машины, но и личной свободы у них не больше, чем у каких-нибудь маховиков и кривошипов. Замятин показывает, что происходит со страной, где все сферы жизни подчинены одной-единственной идее, цели, задаче. Такое общество не только бесчеловечно, но и чрезвычайно уязвимо: достаточно одной песчинке попасть в хорошо отлаженный механизм, насильственно привитые ценности начинают девальвироваться на глазах - и прости-прощай, великие цели.

2. Олдос Хаксли, "О дивный новый мир" (Brave New World, 1932)

Двадцатый век преподнес европейской цивилизации немало болезненных уроков. Многое из того, что представляется нам естественным и само собой разумеющимся, показалось бы человеку, жившему до Первой мировой войны, настоящим безумием. И чьи революционные идеи сильнее повлияли на наше мировоззрение за минувшие сто лет, экономиста Карла Маркса или психолога Зигмунда Фрейда, большой вопрос. Олдос Хаксли сделал ставку на Фрейда. Будущее "Дивного нового мира" - это будущее, где уничтожен институт семьи, а слова "отец" и "мать" считаются ругательными - зато не возникает психозов, неврозов, Эдипова комплекса и комплекса Электры. Будущее оргий, проходящих скучно и буднично, по расписанию, как партсобрания в провинциальном совучереждении. Где дети не знают родителей, а родители - детей. Это мир, где человек лишен права выбора - но сам этого, как правило, не понимает. Можно сказать, что мрачные предсказания Хаксли отчасти осуществились (особенно в том, что касается разрушения семьи), но совсем не в тех формах, в каких он это себе представлял.

3. Рэй Брэдбери, "451° по Фаренгейту" (Fahrenheit 451, 1953)

Крах цивилизации по Брэдбери напрямую связан с гибелью культуры. В первую очередь - культуры книжной, традиционной для Европы. Если на смену уютным томикам в потрепанных обложках приходят телестены, не гаснущие сутками напролет (прообраз то ли бесконечных "мыльных опер", то ли, страшно подумать, социальных сетей), значит, до конца света рукой подать. В антиутопии Брэдбери книги, как известно, изымают и жгут - но это самый крайний, экстремальный вариант. Оставляющий, между прочим, надежду читателю: пока есть "пожарные", истребляющие печатное слово, сохранятся и люди, отважно прячущие запрещенную литературу, заучивающие литературные шедевры наизусть. Гораздо страшнее, когда книга тихо задыхается сама по себе, без стонов и причитаний - и совершенно непонятно, как с этим бороться... Честное слово, уж лучше бы жгли костры на площадях.

4. Энтони Берджесс, "Заводной апельсин" (A Clockwork Orange, 1962)

Собственно, роман Берджесса - не столько антиутопия в традиционном смысле слова, сколько дистопия, трагедия человека в бесчеловечном мире. В некотором смысле вселенная "Заводного апельсина" страшнее, чем оруэлловская Океания. В "1984" волю человека целенаправленно подавляет государство. В книге Берджесса весь мир построен на насилии, это неотъемлемое свойство человеческой натуры. Главного героя романа искусственно лишают этой способности, но, перестав быть хищником, он тут же превращается в жертву. Само по себе насилие никуда не денется, меняется только вектор, направление. И тут уже никакая революция не поможет - разве что антропологическая, окончательная, та, которая превратит homo sapiens в принципиально иной биологический вид.

5. Аркадий и Борис Стругацкие, "Хищные вещи века" (1965)

Редкий случай в истории жанра: антиутопия на фоне полного товарного изобилия. У жителей Страны Дураков, где разворачивается действие повести братьев Стругацких, есть все - все, кроме мотивации, стимула, цели и смысла жизни. По сути, АБС написали антиконсьюмеристскую книгу задолго до появления самого термина "консьюмеризм". В своих интервью Борис Натанович признавался, что сегодня склонен считать этот вариант будущего наиболее вероятным для нашей цивилизации - и, по сравнению с другими футурологическими сценариями, далеко не самым жутким.

Колумнист журнала "Мир фантастики" Василий Владимирский специально для РИА Новости
Источник: http://weekend.ria.ru/books/20130625/828947811.html