1.

Первой из двух рек, что несли воды по этой земле, была река Тигр. Корабль застыл на её глади, палуба почти не качалась. Навстречу скользили берега и их отражения – чёткие, как в зеркале, и едва колеблемые волнами.

Евтихий придерживал на ветру край шерстяного плаща – гиматия, накинутого поверх хитона. Время иссушающего зноя прошло, ветер сделался осенним и чуть тёплым. От ветра бежала по воде рябь. Паруса с франкскими крестами были собраны и подвязаны, а гребцы лишь слегка помогали течению.

Город Вавилон, древний и проклятый Богом властелин мира, стоял когда-то не здесь, а на Евфрате – сестре полноводного Тигра. На самом Тигре, но далеко к югу, лежали руины Ктесифона, столицы павшей в боях Персии…

Река совершила замысловатый изгиб, Евтихий обернулся – не входят ли они в рукав или хитросплетенную сеть каналов. Но нет, оскал украшающего корабельный нос ящера развернулся к городу Багдаду, и по берегам побежали бедные предместья с казармами городской стражи.

Багдад располагался на правом, чуть более высоком берегу Тигра. Лет сорок назад на его строительство ушёл весь камень с развалин Вавилона и Ктесифона… Вздох облегчения пролетел по собравшимся на палубе франкам. Негромко запели латинский псалом – кто-то благодарил Бога за мирное окончание пути. Евтихий неторопливо перекрестился по-гречески: с правого плеча на левое, как учили мать и отец.

Сердце Багдада защищали выбеленные солнцем стены, а за стенами открылись тесные кварталы и улицы, базар и главная площадь. Дворцы халифа и знати – каменные и непреступные как крепости – стояли за рекой, в тиши, вне городской сутолоки, на отлогом левом берегу Тигра.

К Евтихию еле слышно подошёл Ицхак. Постоял, убедился, что его заметили, и негромко выговорил:

– С прибытием…

Евтихий устало кивнул.

– Наш досточтимый посол повелел записать в посольскую книгу, – Ицхак не сдержал иронии, – что франкское посольство прибыло в Багдад в лето 6295-е от сотворения мира, в год 795-й от Рождества Христова по Александрийской эре и в год 186-й Мухаммедовой хиджры[1].

– Ицхак, все знают, что ты прекрасный arithmeticos… – Евтихий подыскал франкское слово: – Вычислитель.

 

2.

«Багдад. Третья по счёту столица Халифата после Медины и Дамаска. Основан в 758 году халифом Абу Джафаром аль-Мансуром. Строительство завершено в 762 году. Расположен на западном берегу реки Тигр. Другое название города, принятое в арабских хрониках – Madinat as-Salam, город мира…»

(Чудотворный огонь Вахрама).

 

Корабль правым бортом ткнулся в деревянный причал. Далее пристани пройти он не мог: реку перегораживал лодочный мост. Вдоль причала суетились рабочие и мореходы в тюрбанах и широких штанах.

Посол франков, поджарый и приземистый германец-лангобард с чёрной бородой, хмуро подошёл к Евтихию. Евтихий опередил его:

– Могу ли я зайти в гостиницу и вымыться с дороги, прежде чем меня представят правителю?

Посол, не глядя на него, насуплено пожевал бороду:

– Посольской миссии велено представить тебя персам, не теряя ни часа, – посол сцепил руки и добавил: – Здешнего правителя зовут Муса Бармак!

Евтихий приподнял плечо: кто бы возражал? Пусть так. Он начинает работу немедленно, а церемония приёма послов пройдёт несколько позже.

С причала к борту корабля протянули дощатые сходни, и первыми сбежали посольские слуги. За ними сошли секретари и помощники, сами послы спустились последними. Встречала их багдадская стража и ярко разодетые чиновники халифского дивана. Они принялись что-то объяснять на плохом арабском, и еврей Ицхак трудился над переводом.

– Вы говорили бы по-персидски, – негромко посоветовал Евтихий. Чиновник-перс не ответил.

С суетливым почётом посольство повели в сутолоку порта и прилегающего базара, где торговали всем: от медовых фруктов до крашеных тканей. Кто-то сказал, что неподалёку продают арабских лошадей и даже невольников. Посольская группа уткнулась в толпу и замешкалась, пока стража прокладывала дорогу. Толпа, задрав головы, глазела на канатоходца, что по натянутой над мостовой верёвке, пересекал площадь, приплясывая на одной ноге.

С краю столпился праздный народ. Посередине сидел на земле рассказчик и под громкий хохот рассказывал небылицу:

– «…Ты – самый мерзкий из людей, я докажу это!» – выкрикнул храбрец. – «Как это? – обиделся хитрый Муса Бармак. – Разве есть у меня хотя бы один порок?»

Изображая правителя, сказочник кривлялся и шепелявил, вызывая всплески веселья.

– «Да у тебя тринадцать пороков! Ты глуп, туп и вспыльчив, рябой ты и желтолицый, ты ростом низок, жесток и немилосерден, борода у тебя жидкая, ты тонконогий, вислозадый и не в силах удовлетворить женщину…»

Бездельники смеялись, а Ицхак наскоро переводил, подбирая самые хлёсткие выражения. Начальник персидской стражи мрачнел и хмурился.

– «…А тринадцатый порок», – не унимался рассказчик, – «есть тот, что ты – враг семьи самого пророка – да благословит его Аллах и да приветствует!» – с этими словами храбрец схватил палицу и так ударил негодяя в лоб, что у правителя мозг изо рта вылетел!

Собравшиеся испуганно затихли. Начальник стражи вытянул палец в их сторону:

– Схватите его, – начальник словно был удивлён происходящим, – он зиндик, нечестивец. Схватите его.

Сказочник подскочил на месте, подхватил с земли сандалии и пустился бежать вдоль торговых рядов. Евтихий увидел, как на босых пятках беглеца мелькают наколки – синие арабские письмена. Толпа заволновалась, кто-то метнулся страже наперерез, кого-то опрокинули. Людские спины закрыли и беглеца, и упавшего стражника. На площади появилась низенькая женщина в парандже от макушки до пят и с чётками. Все подбегали и целовали край её одежды.

– Это Фатима… Благочестивая Фатима!

Начальник стражи присмирел и махнул рукой:

– Прекратите, пусть уходит, – и сплюнул на землю.

– Я вижу, что правитель Муса Бармак, – по-персидски сказал Евтихий, – изрядно здесь popularis, как это… всенародно известен!

Кажется, он разрядил обстановку. Франкский посол с облегчением вздохнул, а чиновники-персы подобострастно заулыбались.