«Я готов вспоминать эти вечные степи столько же времени, сколько я пробыл вдали от них. Каждый волосочек травы, что щекотал мои уставшие после походов ноги. И каждый камешек, что служил мне подушкой на переправочных пунктах и перебежках между Ростовом и Украиной. Я хотел бы ещё раз потрогать ковыль, шепчущий усталому солдату о Родине да бурьян, вторящий умершему о ждущей его матери или.… Или.… Как она? О чём она сейчас думает?
- Ээээххх!!! Доооррроооги!!! Пыыылль! Да туман!
- Холода, тревоги! Да степной бурьян! - с силой выдохнул я из себя.
Степной бурьян…. Изредка к нам забегали лисицы.
Наша Пустынь расстилалась между Кривошеихой и Мутовкою. Стены плотно окружали Головскую степь. Располагавшись между двумя горами, Обитель называлась забредшими сюда путниками, да челядью из Аглии и Кайзерства «Римкой», намекая на две горы, как в Италии. Ромулом и Ремом, как и в легенде, на двух горах: воздвигнут город. Наш же монастырь, по бытующей здесь версии монахинь и дьяков, основал сам архангел Михаил. По пути из Иудеи он остановился именно на Фисорке. Здешние места ему понравились. Подумал да наказал: «Да быти здеся храме Господне! Де ричка и камни! А жити здесь Божиему духу вечно!» И ушёл восвояси. Но храм и до сих пор здесь.
Между двумя вершинками: наши настоятельницы дали им название еще в самой древности: «Ильинка», «Фисорка», текла река. Холодная. Хотя и Ильинка и Фисорка были горами больше похожими на карст, низкие да прорытые оврагами: Милка-река была явного горного происхождения. Отроками мы брали из нее воду и вылавливали чёртовы камни, играли в «лягушку». Отец Сергий запрещал мирским «грязнить яко грех Божий». Так мы относились к реке «яко матери моей и Господа». Вода оставалась в ней чистой. Отец Сергий повторял постоянно:
- Река, сестры: наше родное место! Бросати да сорити нельзя тута. Коли грязнишь на «Милке», так не придёте сюды Михаиил-херувим. И не дати нам хлеба на многомесяц. Яко сорванцы не бдете вы чистоту рички, та станити голод.
Он всегда был в черной рясе. На шее висел деревянный крест, закоптившийся от бесконечных бань «по-чёрному». Прибранная борода и тонкие руки. Посмотрев на отца Сергия, мало кто бы задумался: этот человек прошел Гражданскую войну, интервенцию и Временное правительство с Красным Террором. Узкие брови с жесткими чёрными волосами, которые срастались на переносице. Морщины на лбу и там же шрам, от шашки. Оставил его перебежец-буденовец. Махновец или зелёный. Сам Сергий говорил: «Чёрти их поймешь нехристей. Хто – красен, Хто-бел. Сами-то вояти мы за Руссию, а не за трипку с серпом». Полные грусти и света глаза. Он всегда возился с нами: девчонками да мальчишками. Наказы давал, да песни пел. 1939 год. Тогда нам было еще неизвестно о Войне толком ничего. Отец Сергий был весь день чем-то озабочен, постоянно молился, ходил вокруг хат с кадилом. «Отче наш» пробирался в каждый дом на хуторе.
В один летний такой вечер мы с мальчишками слушали Сергия. Он рассказывал нам историю. Горел юркий костерок. Мы подкидывали осину и орех в костер. Нежный дым окутывал побережье Милки.
- Робяте, девчины да мольчата. Иже Господния сила такова: грянит ратная на наше сторону. Научити должен Вас, йа Сергий, сопротивлятися лукавому, да просторы Русия оборонять. Не убий – гутарил нам Иисусе. Но дело ратное – есмь убийство без сострадатия и любови православной. Малы вы, но знати должны: коль моги не убить, таки скинь оружье свое.
Мы внимательно слушали. Из нас шестерых не хотел на войну только один: Пашка. Он всегда говорил, что ему есть ради чего жить.
Ради чего жить…. А мне? Как она там? Как матушка Вера? Как Лев Васильевич?
- Знааааать не можешь!!! Дооли свооооееей! Может крылья сложишь? Посреди степей…
- Эх, Сёмка. Помереть хочется. Песни, какие поешь, - ещё больше выдохнул я из себя слов.