- Эй, остановите!.. – закричала я водителю.

- А чего ж ты сидишь-то? – проснулась тетка. – Сидят, сидят до последнего, лясы чешут… А потом орут благим матом…

Проигнорировав дельное замечание, я  выскочила в раскрытую дверь.

 

Ну что ж, по-крайней мере, гитару я вернула…

 

- Эй! – раздалось в спину. Я недоуменно обернулась. Из распахнутых дверей автобуса высовывалась кондукторша.

- Маша-растеряша! – крикнула она доброжелательно. – Скажи спасибо, что я блюду… Твоя?

И глаза мои сами собой начали расширяться.

 

В руке у тетки была черная гитара.

 

- Так ведь и оставила бы на сиденье… На! – и она протянула мне узкий потертый футляр.

- Спасибо… - тихо сказала я, чувствуя полный сумбур в голове.

Дверь захлопнулась, и автобус уехал.

На чем я остановилась в своих размышлениях?..

 

Ах, да – по-крайней мере, гитару я вернула…

 

Медленно, печатая каждый шаг, я побрела к дому.

Понимая, что запутываюсь в этой истории все больше и больше.

Я шла, а передо мной неотступно вставал образ бледного мужчины с каштановой шевелюрой.

И то мгновение, когда он обернулся ко мне, и я увидела его лицо.

Это был антиквар Борис Тимофеевич Залевский. Вне всяких сомнений, это был он. Правда, таким я его никогда не знала…

Ведь он был моложе лет на двадцать!

Я подошла к двери подъезда и перед тем, как войти в него, снова задумчиво посмотрела на небо.

Моложе…

На двадцать лет.

 

Что бы это значило?..