1987-й год.
... Платон уехал в Москву, - вызвал редактор сборника: привозите, мол, всё, написанное, возможны сокращения и замены, много и правок будет.
- Послать его с этими правками к чёрту? - нервничал. - Ведь договор-то уже подписан.
- Терпи уж до конца, - посоветовала. – Иисус терпел и нам велел.
И перед отъездом дала ему почитать Евангелие.
Нет, оно не взволновало его, воспринял, как мудрую сказку, но когда уходил к поезду, а я вскинула руку, чтобы перекрестить, то с готовностью снял кепку.
Летучка. Председатель Комитета Туляков сидит ка-ак раз напротив меня и обводит всех тяжелым взглядом:
- В Обкоме упрекнули, что наше телевидение слишком резко критикует, - кончики его губ скорбно углубляются, и он вздыхает: - Надо, как Летунов на ЦТ: критикует, а приятно.
- Так вроде бы и вовсе не критикуем, - бросаю.
А про себя: все передачи, что делаем – ба-ра-хло!
Теперь обозреватели нападают на тихого и робкого фотокора Гулака, а я опять:
- Ну, чем он плох? Чем хуже остальных?
Потом готовлюсь к вечерней записи спектакля, - заставки, титры, раскадровка, - но все ж выгадываю пару часов и - по магазинам: может, выбросят что-либо?.. У нас ведь не только «дают» в магазинах, но и «выбрасывают». Что за терминология «зрелого социализма»?.. Так вот, может, выбросят что-либо из продуктов?
Вернулся из Москвы.
В рассказе «Адам и Ева» вычеркнули упоминание о штрафных батальонах на войне*; убрали лучший рассказ «Желтый свет перекрестка» о политическом заключённом, который, возвратившись домой, приспосабливается к жизни. И убрали потому, что
в нашем социалистическом лагере нельзя было упоминать о лагерях политических заключенных. Под большим сомнением и повесть «Труба», - в ней явно читается аналогия с тем, в какой «трубе» оказались все мы.
- За эту повесть нас с вами... - сказал редактор.
Значит, опять будет Платон перерабатывать, перепечатывать… Даже отчаяние берет, глядя на него!
С двух до десяти вечера сидела и «латала» его рукопись, - заклеивала вычеркнутые места, вклеивала заново мною же перепечатанные. Потом Платон взял трехлитровую банку опят, бутылку «Старки», – для редактора, - и снова уехал в Москву.
А сегодня - мой день рождения.
Дети – в Карачеве, поэтому и не отмечала бы его, если б ни Иза, моя подруга-журналистка с радио.
Осталась и ночевать. Уложила ее в комнате Платона и дверь прикрыла… а потом противная мыслишка сверлила: «Не будет ли шарить в столе по его записям»?
Господи, что с нами сделали!..