Кому-то она, может и не нравилась, может, даже страшная, как баба Яга казалась, слышал Ромка, как тетка одна дурная так про бабу говорила. Но он точно знал, что баба у него самая красивая. Вон, глаз синий какой у нее был, как цветок василек, или как небушко летом. Ни у кого таких синих глаз, кроме бабы Шуры, Ромка не видел!
Даром, что синевой сиял всего один глаз. Вместо второго глаза ямка на лице была такая розовенькая. Баба Шура, как на улицу, на люди выходить, ямку эту черной повязкой специальной прикрывала поперек лица. Как у пиратов, Ромка видел в мультике одном, по телевизору. С непривычки многие люди пугались.
Давно, когда баба Шура молодая была, у нее, как у всех людей, два глаза было. А потом стал один. Баба говорила, что сама упала и поранила глаз. Но Ромка слышал, как баба Галя, бабы Шурина подруга, ворчала: «Хорошо хоть этот аспид тебе оба глаза не выбил» и все понял.
Аспидом баба Галя всегда деда покойного называла. У нее для всех свои обзывалки были. Дед - аспид. Ромка - байстрюченок. Светка - курва гулящая. Баба Шура тоже в сердцах так про Светку иногда говорила, научилась у бабы Гали. Саму бабу Шуру баба Галя, когда они ссорились, курицей безмозглой называла. А когда не ссорились, то просто вороной.
Ромка деда своего не застал, тот давно помер. Зимой замерз. Шел из гостей и уснул на улице. Баба так рассказывала. Уснул и замерз в сугробе до смерти. Хотя не понятно было, чего он на улице, да еще в сугробе спать решил? Кто ж в сугробе спит?
Ромка на деда незнакомого за бабу Шуру обиду таил. Представлял, вот успел бы он раньше родиться, так ни за что не дал бы бабу в обиду, все бы деду сказал, не разрешил бы безобразничать. Да, может, даже сам бы ему в глаз дал!
Дед этот был Ромке родня. А баба не была. Светку, мать Ромкину, деду другая жена родила, не баба Шура. Родила и померла, а баба Шура Светку вырастила. Это все тоже Ромка подслушал от бабы Галиных разговоров. Она бабу все ругала, зачем она Светку оставила себе, не сдала в детский дом, как дед умер, вот теперь никакой благодарности не видит, даже наоборот, байстрюченка ее, Ромку значит, ростит.
Баба Шура на такие разговоры сердилась, кричала на бабу Галю, со двора ее гнала, а та, все-равно, как они мирились, свое заводила, говорила, что Ромку тоже надо сдать в детский дом, а то и он будет кровь с нее пить, как вырастет.
Ромка ужасно расстраивался от этих разговоров, долго потом боялся, что баба Шура послушает подружку свою и взаправду сдаст его в детский дом, старался не баловаться, не шуметь, чтобы баба Шура не осерчала.
Бабу Галю Ромка не любил. Боялся ее до ужаса. Когда ходил в гости к ее мужу, деду Федору, всегда опасался, сначала смотрел, чтоб ее во дворе не встретить. Удивлялся, как такой дед хороший с такой бабкой вредной живет, шел бы жить лучше к ним с бабой Шурой.
А баба Шура хорошая была. Ромка когда шалил, она его никогда не наказывала. Даже на деда, что ей глаз выбил, не сердилась. Ромка сколько раз видел, сядет она, голову рукой подопрет, и смотрит долго на портрет, что у нее над койкой висел. На портрете том баба Шура молодая, беленькая вся, и глаза еще два у нее. Красивая! А рядом с ней дед, черный, с усищами, тоже молодой и не злой ни капельки. Головами друг к другу наклонились и видно, что радостно им.
Баба как насмотрится на портрет, бывало, вздохнет всегда и скажет: «Справный мужик был. Ох, справный! Все в руках у него ладилось! И меня любил шибко. Водка все проклятущая. Через нее сгорел».
Ромка в такие минуты сидел тихонечко, как мышка, бабу не поправлял, не напоминал ей, что дед не сгорел, а, совсем наоборот, замерз. Понимал, что с расстройства она заговаривается немного, с кем не бывает.