Валентин Гуржи

Серая тень

 

Пролог

 

В основном он старался использовать уговор, шантаж, угрозы, подлог и другие несерьезные варианты. И четко знал ту меру, за пределами которой ожидает всякого логический конец. На этот счет он дал себе клятву завязать, как только почувствует хоть малейший Предел.

Предел... Это слово у него всегда вызывало усмешку. Он прекрасно понимал что Беспредел – это всего лишь выдуманное, снимающее всякую ответственность слово официальных лиц, занимающихся государственным Произволом. При случае он спрашивал собеседника:

– Ты жил когда-нибудь в советской стране?

Обычно собеседник молча сосредоточенно изучал его лицо. Потом, не получив от Виктора Павловича никакой поддержки, покорно соглашался:

– Ну, допустим.

– Скажи мне вот что. Тогда в стране был Предел или Беспредел?

Некоторые, пожимая плечами, отвечали, что – «и то и другое». И это прекрасно устраивало Виктора Павловича.

 

Разница между возможным

и невозможным лишь в том,

во что ты веришь.

 

 

 

Первое пришествие

Москва, 2003

 

Глава 1

 

У него действительно были длинные ниже плеч темные волосы с пробором посередине черепа, узкий прищур истинно японских глаз. Жидкие усы охватывали всю верхнюю часть губы и ниспадали по обе стороны рта, как у монгола в классическом изображении. Он гордился своим обликом. Ему говорили, что он напоминает учителя АУМ Синрике. Может быть и так, но это не означало, что он во всем сходился с Секо Асахара, которого осудили за теракт в метро Японии. У них принципиально противоположные взгляды по тактике спасения живых душ на Земле. И Гуру у него другой. Есть хорошая поговорка: «Клин клином вышибают». Вот что важно. Не познав горя – не узнаешь радости. Люди двухтысячного на глазах становятся наглыми. Пресыщенные земными благами, они не брезгуют ничем для достижения своих гнусных целей. Даже святым. Так пора же их проучить, окунуть в свое же дерьмо! Сделать встряску, чтобы опомнились, осознали, на что способна сила разума человека. Захотят ли они этого, побывав в мире Ада?

Миссия Наоки Саяро, которую в строжайшей секретности ему поручил Наставник из Ассоциации Биоэнергетики в Майами, не отвечала внутренним его убеждениям. Но она своим действием сопутствовала и выполняла задачу его тайных взглядов, более решительных, чем планы руководителей Ассоциации, и выглядела как инструмент, с помощью которого Наоки Саяро мог сделать то, что в сущности уже начал делать. В завершающей беседе с Наставником Наоки Саяро отметил в своей памяти проскользнувшую незначительную на первый взгляд фразу о том, что Гуру, как представитель крупной Международной Ассоциации Биоэнергетики отдела Совершенства Разума выступит по Российскому телевидению с предложением создать группу коллективной трансцендентальной медитации. На это свое одобрение дал Научный Совет Ассоциации в Майами. Наставник заметил, что одновременная работа таких групп в различных точках земного шара может защитить мир от злобы и войн. Наоки Саяро только усмехнулся детской наивности своего Наставника, прекрасно понимая, какой стороной можно обернуть эту затею.

Расслабившись в зале ожидания аэропорта Внуково, куда несколько дней назад прилетел из Майами, он прокручивал в голове свой первый акт, выполненный более часа назад. Нужно было детально припомнить мелочи, каких мог не заметить в жесткой ситуации. Ему здесь, в этом просторном зале нравилось. Здесь было спокойно и его присутствие ни у кого не вызывало даже малейшего любопытства.

Дом на улице Академика Королева он нашел сразу. Не понятно, почему именно этот дом понравился Наставнику. Мало ли таких неприметных пятиэтажек на окраине Москвы! Может быть потому, что это один из «бесхозных» домов, квартиры которого сдавались через подставное лицо какой-нибудь бандитской группой, как побочный полуофициальный заработок помимо своих темных повседневных дел в аренду и просто так приезжим, преимущественно лицам кавказской национальности. В нем действительно проживали всего около тридцати семей по прописке, остальное жилье было занято квартиросъемщиками или простаивало в ожидании своих клиентов.

Наоки Саяро стал в тени раскидистых кленов, хорошо скрывающих его, постороннего человека, напротив подъездного пролета, указанного ему Наставником. Успокоившись от сторонних раздражителей, прикрыв веки, он положил проникновенный взгляд сквозь тонкие щелки глаз на отведенный пролет, убрал все по обе стороны мешающие предметы, приблизил полосу окон и балконов панельных квартир. В некоторых из них он определил жильцов, их было мало. На втором этаже несколько минут назад и еще не успевшие обжить углы жалких панельных коробок, поселились армяне. Ни проходящих мимо, ни возле подъезда людей не было видно. Из подъезда долгое время никто не выходил. Или, может быть, ему так показалось. Во всяком случае, его взгляду этот кусок объекта был отрезан. Он ему мешал. Пока мешал.

Он начал с пятого этажа. Представил картину, какая ему больше подходила. Вначале убрал все деревянное – рамы, двери, перегородки. Затем оголил проем коробки и тяжелой массой отпустил в медленном падении лицевую плиту. Четвертый этаж последовал тут же за ним, но не сам по себе, а с его помощью. Это Наоки Саяро не понравилось. И он тут же понял в чем дело. Нужно затронуть слабое место, чтобы все последовательно произошло само собой. Конечно это специальность строителей, не его. И что же? Придется поэкспериментировать, попробовать снизу найти целевое место.

Выбрал второй этаж. Теперь виден и подъезд. Нет, возле него и в нем безлюдно. Нащупал сбоку край перекрытия на несущей стене. Если одновременно – сдвинуть лицевую плиту и перекрытие. Что получится? Попробовал. Весь пролет как картежный домик тяжело поплыл вниз, поднимая несметные клубы пыли и образуя огромную свалку перегородок, осколков стекла, штукатурки... Ну да, это уже подробности. Это не для него. Осталось только одно. Чем сдвинуть это уязвимое место стыков плит? Конечно же, это сделает жилец этой квартиры. Пусть он это сделает. Чем? Это его проблемы. Например, поставит на плиту кипятить воду и забудет. А окна пусть будут закрыты. Вода зальет огонь, газ наполнит помещение, неопытный жилец чиркнет спичкой и... В общем, это его проблемы. Ему это необходимо, и он это сделает. Вот и все. Кстати, а вот и жилец этой квартиры. Черноголовая армяночка, возраста среднего, спокойно входящая в подъезд... Что он мог упустить? Все, что было представлено взору – ничего.

Наоки Саяро успокоено откинулся на жесткую спинку скамьи и поднял глаза к экрану. Отдаленно по телевизору шла программа Новостей канала НТВ. Показывали «Подробности».

– А сейчас вы увидите очень сложный и неоднозначный материал. Мы долго думали, прежде чем его показать. Дело вот в чем. Вы, наверное, слышали о том, что самые знаменитые террористические акты, будь то взрывы домов в Москве или здания Всемирно-торгового центра в Нью-Йорке имеют какое-то таинственное трудно объяснимое отношение к деятельности спецслужб. Время от времени информация об этом появляется, потом опровергается, а потом появляется вновь. Мы решили разобраться в этом вопросе, и вот что из этого получилось. Вот он – тот самый арабский «Учебник по терроризму». За которым как принято считать гоняются все спецслужбы мира. Захвачен он был не сейчас, а в годы еще афганской войны советским спецназом. Здесь способы изготовления любых мин из любого подручного материала. И способы их закладки. Но посмотрите, куда их нужно закладывать. Это мосты, которых не может быть в Афганистане. Но вот от этого рисунка, возможно, могут дрогнуть сердца жителей Петербурга. А вот под последним чертежом вообще можно ставить подпись: «Лондон»...

Узкий прищур глаз Наоки Саяро отобразил слабую едва уловимую усмешку. Но это только внешне. Внутри над словами комментатора с издевкой и презрением смеялось все его существо, потешаясь ограниченности и тупости современного интеллекта столь слепо и примитивно взирающего на мир, в котором он живет. Скажи ему, что для взрыва моста в Лондоне или дома на одной из улиц Москвы достаточно всего лишь мысли и взгляда Достигшего, он не поверит. Мало того, сочтет тебя сумасшедшим. Так не пора ли преподать первый урок слепцам?

Наоки Саяро взглянул на часы, поднялся и направился к выходу. Нужно было без опоздания прибыть в Филиал Медведково на Широкую и доложить Наставнику о выполнении первого акта.

К дому на Широкой он приехал вовремя.

На табличке значилось: «Святая Община. Филиал Международной Ассоциации Биоэнергетики».

По пути к офису он заглянул в зал медитации. На цветастых скромных циновках в позе «Лотос» медитировали практикующие – человек десять, юноши и девушки. Лена, руководитель или старейшина, сомкнув ладони возле груди, расположилась впереди группы перед изваянием Будды. Краем глаза она заметила в проеме двери Наоки Саяро и, сделав знак рукой, встала и направилась к выходу. По пути она таким же незаметным движением подняла тонкую худую девушку и повлекла за собой.

Он понимал сильную заинтересованность в знакомстве и контакте с ним Лены, но сейчас беседы на эзотерические темы были для него лишней нагрузкой. Он спешил к Наставнику, чтобы сразу же расслабиться, уйти в никуда, отдохнуть после сумасшедшей нагрузки.

– Прости меня, Наоки Саяро. Я, наверное, не вовремя. Но всего лишь две минуты. Это Таня, о которой я тебе говорила. Она полностью готова и может приступить к постижению Нирваны. Наставник с ней беседовал. Что скажешь?

Наоки Саяро внимательно присмотрелся к возникшему перед ним существу. Это была далеко не девушка. Сухое гладкое лицо скрывало ее истинные годы – ей было за тридцать. В глазах застыла отрешенность и пресыщенность жизнью. Да, именно такие готовы покинуть этот мир, Мир иллюзий и лицемерия! И сделать все ради постижения Истины реального мира.

– Лена, я вижу. В эту минуту я очень занят. Отложим на следующий раз, – он снова внимательно посмотрел в глаза Тане, – я в вас уверен, Таня. Давайте, я сообщу вам, когда буду настолько свободен, чтобы наша работа прошла непрерывно. Это очень важно.

Таня охотно кивнула головой:

– Я буду ждать, сколько потребуется.

– Вот и хорошо. А теперь я вас оставлю, – Наоки Саяро сложил ладони у груди, слегка склонил голову и пошел по коридору в офис.

На восточной стене комнаты размещался Алтарь. Работал телевизор с приглушенным звуком. Наставнику было много лет. Но выглядел он настолько бодро и молодо, что любому узнавшему его возраст, покажется это шуткой. Он сидел в кресле, высокий светловолосый мужчина, перед ним лежала увесистая книга, по правую руку стоял компьютер. Наставник задумчиво смотрел на экран телевизора.

– Вероятно, ты все правильно сделал. Теперь нужно ожидать результатов. Дождемся утренних Новостей, – заметил он, не оборачиваясь.

– Намечено на позднее время. Где-то к двенадцати ночи, – уточнил Наоки Саяро.

– Согласен. Теперь скажи, были ли у тебя хоть малейшие сомнения в твоей миссии?

– Нет, Учитель. Я работал, испытывая творческое вдохновение.

– Вот правильно. Удачное определение. Запомни: ты должен проверить себя на практике. Таким как мы творить добро намного легче, чем зло. После такой грязной работы приходится долго и тяжело отмываться, чтобы вновь обрести свою силу!

– Я это знаю, Учитель.

– Тогда все. Иди, отдыхай. И не забудь: на очереди торговый центр в Подмосковье.

Наоки Саяро в низком поклоне отступил на шаг, сложив ладони перед грудью, и вышел из офиса.

 

Глава 2

 

Жара середины августа не давала полноценно отдохнуть за ночь, и Виктор Павлович в дурном настроении уже на восходе солнца поднялся с неуютной от духоты постели, решив размяться и освежиться под прохладным душем. Ему было уже за пятьдесят. Привычка по утрам делать зарядку и зимой – небольшую пробежку по пустынной дорожке вдоль набережной – прилично помогала содержать тело в здоровой форме, а разум по-прежнему светлым и молодым. Жил он один. Жена давно умерла от лейкемии, а дети отвалили еще в конце девяностых в Германию и его работе, какая не могла существовать при наличии семьи, ничего не мешало. Он чувствовал себя душевно отвязанным и без высоких эмоций занимался черным бизнесом, сколотив небольшую группу из молодых парней остро заинтересованных в бабках. Интеллигент по натуре с высшим юридическим образованием Виктор Павлович Зорин не долго продержался в правоохранительных органах в должности следователя и решил заняться бизнесом. Вначале это была просто частная сыскная контора. Потом неофициально под крышей одного лица, коим он и являлся, подобрал группу из «культурных» зеков. Людей холостых, сдержанных, умеющих четко выполнять поставленную задачу. Дела, которые он проворачивал, не всегда подпадали под криминал. В основном он старался использовать уговор малосведущих, шантаж, угрозы, подлог и другие несерьезные варианты. И четко знал ту меру, за пределами которой ожидает всякого логический конец. На этот счет он дал себе клятву завязать, как только почувствует хоть малейший намек на Предел.

Предел... Это слово у него всегда вызывало усмешку. Он прекрасно понимал что Беспредел – это всего лишь выдуманное, снимающее всякую ответственность, слово официальных лиц занимающихся государственным Произволом. При случае он спрашивал собеседника:

– Ты жил когда-нибудь в советской стране?

Обычно собеседник вначале молча сосредоточенно изучал его лицо, ожидая шутливого подвоха. Потом, не получив от Виктора Павловича никакой поддержки, покорно соглашался:

– Ну, допустим.

– Скажи мне вот что. Тогда в стране был Предел или Беспредел?

На этот вопрос, как правило, четкого ответа никогда не следовало. Некоторые, пожимая плечами, отвечали, что – «и то и другое». И это прекрасно устраивало Виктора Павловича.

Телефонный звонок застал его за чашкой кофе.

На проводе висел Марат. Он торопливо и взволнованно старался что-то объяснить.

– Какой дом? Марат, ты окончательно проснулся?

Марат честно признался, что после просмотра Новостей вчера ночью – окончательно.

– Что случилось?

– Виктор Павлович, включите телевизор. Я позвоню попозже. Решите, какие будут указания.

Виктор Павлович торопливо взял пульт, нажал кнопку. К его изумлению на экране появился дом на улице Академика Королева, и весь пролет, принадлежащий Виктору Павловичу, снизу до верху был обрушен. Вместо квартир торчали голые квадраты лицевой стороны дома, и груда плит вперемешку с мебелью или то, что осталось от нее, со щебенкой и бытовыми атрибутами возносилась вплоть до второго этажа. Голос комментатора не сразу дошел до сознания:

– ... взрыв на улице Академика Королева прогремел вчера вечером в десять минут двенадцатого. В одно мгновение все погребено было под грудой обломков. Атмосфера первые пять минут... запах пороха, крики женщин и шок. Кто-то сам пытался выбраться из-под завалов. Кого-то доставали спасатели. В итоге погибли восемь человек. Среди них двое маленьких детей, полтора и четыре с половиной года... Еще семь человек получили тяжелые ранения. После того как здесь уберут обломки и мусор, начнут работать криминалисты и эксперты. Им предстоит ответить на главный вопрос: что случилось в пятиэтажном доме по ул. Академика Королева – взрыв бытового газа или теракт. Происходящее напоминает сентябрь девяносто девятого на Бурелово и на Каширском шоссе. Наверное, поэтому сразу появилась версия о теракте, даже специалисты не верили, что десятки квартир мог разрушить обычный газ для обычных кухонных плиток. А вот так выглядела сцена панельного дома на улице Винокурова зимой двухтысячного. В комнате взорвался всего-навсего газовый пятилитровый баллон. Один кубометр кухонного газа соответствует десяти килограммам тротила. Если в результате взрыва осенью 99-го обломки разлетелись на сотни метров, то в последнем случае дом не взорвался, а осыпался. Самый громкий случай в Москве произошел в 98 году на Щербаковской улице. Тогда тоже рухнул целый пролет панельного дома, погибли шесть человек, и никакого теракта не было. Грубо говоря, сама постановка вопроса, что это было – взрыв газа или теракт – не известно.

Чтобы разобраться с ситуацией на улицу Королева приехали руководители всех силовых ведомств – министр по чрезвычайным ситуациям – были на месте событий уже через полтора часа. Главный спасатель страны первым сообщил о причине случившегося: «Скорей всего газ. Но еще раз могу повторить, что окончательное расследование»... – голос с экрана телевизора слабел и уходил на задний план. Шок, если состояние Виктора Павловича можно так назвать, прошел не сразу.

Пытался трезво осмыслить стечение обстоятельств. Не то, чтобы этот дом у него был главным объектом бизнеса, но под Виктора Павловича явно кто-то копал. И это было неприятно. Кто-то грубо и неосмотрительно пошутил. Конечно же, он во всем разберется. Время само ему подскажет, что и кто был в этом задействован.

И он был прав. Буквально сразу же по окончании Новостей снова звякнул телефон. На проводе опять был Марат:

– Виктор Павлович, какие будут указания? Что сказать братве?

– Марат, ничего пока не нужно говорить. Необходимо поиметь дополнительную информацию из самых неофициальных источников. Может, кто-то что-то слышал или видел. Все нужно учесть и мне доложить.

– Виктор Павлович, уже есть.

– Что есть?

– Вчера вечером Толик видел гориллу напротив дома.

– Какую гориллу? – в недоумении переспросил Виктор Павлович.

– Он мне сказал, что тот торчал перед нашим подъездом в тени деревьев.

– Да, какую гориллу, черт тебя?!

– Мужика заросшего по плечи. С узкими глазами. Стоял долго. Смотрел на наш подъезд, не отрываясь. Потом вдруг незаметно исчез. Может быть, зашел в дом. Толик не знает.

– Не выследил?

– Не успел. Пока Толик спустился с этажа, Горилл исчез.

– Ну и что?

– Толик пошел в розыски. Заночевал у своей подруги. И хорошо, что заночевал. Иначе был бы жмуриком под развалами.

– Марат, слушай меня внимательно. Попытайся с братвой подежурить возле дома. Может быть, твой Горилл придет посмотреть на свою работу. Организуй непрерывное дежурство. Смотри, не упусти!

– Все будет сделано, Виктор Павлович. Не беспокойтесь. Найдем эту обезьяну!

– Ну, уж постарайтесь. И тихо. Найти гнездо. А там уж... Решим, что будем делать. Все. Давай.

Виктор Павлович положил трубку и вытер салфеткой вспотевшее лицо. Впервые в этом году он испытал неприятное нервное чувство ущербности. Словно кто-то внутри него незаметно сплетал сеть, в которую он обязательно должен был попасться. Хуже всего, что он это понимал и ничего не мог сделать. Это хуже всего.

 

Глава 3

 

Татьяна опустилась на циновку в позу Ваджрасана*. Свою вечернюю практику она начинала с молитвы:

– Я буду привержена Гуру, Высшему Богу Шива и всем Победителям в Истине. Я, Татьяна, прошу вас скорее привести меня к Миру Небес, – она совершила поклон, последовательно касаясь ладонями чакр. Потом прочитала другие молитвы, приближающие ее, Достигшую, к готовности постигнуть мир Небес.

После практики к ней на диван подсела Лена. Община работала всю ночь, тем более что завтра Татьяне на работу не идти, и можно было полностью отдаться эзотерическим беседам с подругой.

– Я так рада за тебя, – проговорила Лена, включая телевизор и приглушая звук. – Представляешь, у тебя будет возможность постигнуть то, что другим не дано. И все благодаря твоей карме, чистой и сопутствующей. Не у всех этот дар.

– Ты считаешь? – Татьяна тревожно взглянула на подругу.

 

 

 

– И Наставник так считает. – Лена пощелкала программами, – В Новостях должны показывать Наставника. Кстати, ты последний раз была у своего... бывшего мужа?

Татьяна была скрытна, и умело пользовалась своей природной особенностью. На ее лице не редко отображалась какая-либо реакция. Тем более, что многих разговоров она старалась избегать. Они ей были неприятны в силу своего прошлого, особенно все, что касалось ее бывшего мужа, Роберта Корнева. Общие ее и Роберта знакомые и просто читатели детективных романов любимого автора, назойливо ее доставали вопросами. Это ужасно ей надоедало и порядком портило настроение. А теперь вот вдруг невольно вырвался наружу накопившийся протест.

Она раздраженно спросила:

– Подруга, чего это ты им интересуешься? Может, желаешь с ним познакомиться поближе?

– Я и так с ним давно знакома. Еще до тебя. И ты это знаешь. По литературной студии.

– Я не то знакомство имела в виду...

Лена усмехнулась:

– Брось, Танька. Тебе ли о сексе говорить, Достигшей! И думать не смей. Не трать энергию на глупости.

– Знаю, – остыв, отозвалась Татьяна, – тогда чего спрашиваешь?

– Просто так. Явился почему-то во сне сегодня.

– Была я, но давно. Он приехал к сестре в Харьков, – призналась Татьяна. – Я позвонила, сказала, что нужны книги... Ну, те, что написал недавно, издал и в продажу еще не пощли. Мы встретились... Предлагала помочь продать на книжном рынке или у себя на лотке пристроить. Ему читатели, мне деньги. На благотворительность. Марат разрешит продать на лотке...

– У тебя с Маратом любовь?

Татьяна возмущенно глянула на подругу:

– Ты что, Ленка! Как ты могла такое подумать?! У меня даже и в мыслях такое не может быть, – она неожиданно успокоилась и добавила, – да он и не давал повода. Зачем я ему, старая. Он мафиози. У него штатных проституток полно.

– Вспоминаешь?

Татьяна промолчала.

– Наверное, потому что ездила, – за подругу решила Лена.

– Не знаю. Может быть. Вспомнилось прошлое. Я с ним прожила жизнь... другому помечтать.

– Жалеешь?

– Не знаю. Он меня бросил, а я схоронила память, подруга. И только. Теперь у меня другая задача. Я ее выполню.

– Это правильно, Таня. Я рада за тебя, знай! Стоп-стоп! Вот уже Новости...

На экране возник комментатор НТВ, и Лена усилила звук.

– ... для осуществления поставленной цели необходимо 40 тысяч Йогов и один миллиард долларов. «Гуру» предлагает занять 40 тысяч йогов, которые одновременно медитируя, создадут поле вокруг Земли, способствующее исчезновению ненависти, распространению счастья в коллективном сознании человечества. Сегодня встретиться с Йогом по спутниковой связи помогли украинские посланники его учения. Наш корреспондент сообщает: «Виртуальная встреча с великим Гуру чуть ли не закончилась скандалом. Организаторы массовой медитации объявили ни много, ни мало попытку управления сознанием людей в военных целях. Речь идет об управлении подсознанием человека... Это серьезная наука, – продолжал комментатор, – которая в 91 – 93 годах привела к чрезвычайным ситуациям. Организаторы пытались доказать, что их медитации не имеют агрессивных намерений. Наоборот, трансцендентальные медитации йогов Махаришек оказывают благотворное влияние на общество – это улучшает сознание, помогает бороться с преступностью и наркоманией, предотвращать войны. Правда в Центре не скрывали, что их институт предлагает военным ведомствам многих государств создать вооруженным силам так называемые медитативные группы, которые якобы смогут обеспечить несокрушимость той или иной армии. Но появившийся на экранах телевизоров с некоторым опозданием Гуру о военных целях не говорил. Гуру в разной мере критиковал Джорджа Буша, который, по его мнению, указывает человечеству ложные пути. И проповедовал медитативную гармонию, конечной целью которой является не Нирвана, как принято считать, а создание Рая на земле. Вопрос о том какая роль в этом процессе отведена вооруженным силам так и остался безответным...

Лена выключила телевизор как-то нервно, поспешно.

Некоторое время подруги молчали. Потом Татьяна растерянно произнесла:

– Как же это?.. Что это... такое? Зачем военные цели, Лена? Мы же верим Наставнику...

Лена молчала, как сказала бы Татьяна – отмороженная. Она и потом, когда Татьяна поднялась и, сказав тихо «пока», пошла к двери, не ответила ей. Молча подавлено смотрела на потухший экран телевизора.

 

Глава 4

 

Массив в Подмосковье торговых комплексов мелких и крупных фирм, пестрея лотками и павильонами набитых товарами, летом в полную силу раскручивался не раньше восьми утра.

Пока добиралась до рабочего места, ее голова заполнялась мыслями... Темы она не выбирала. Темы выбирали ее. Это всегда были мысли о прошлом. Они приходили невольно. Потом когда сюжет набирал силу и вновь вызывал боль в груди и тошнотворное головокружение, она брала себя в руки и спрашивала кого-то в своем сознании – почему воспоминания всегда оказывались невеселыми. Разве в их с Робертом супружеской жизни не было нормальных радостных дней? Разве в памяти ничего хорошего из совместной их жизни не осталось? Она старалась припомнить что-нибудь оптимистичное, если не веселое из прошлого. Пыталась. Но к этому времени открывала свой лоток, выставляла ценники, и мысли исчезали, придавленные назойливыми вопросами покупателей.

Сегодня, как обычно, дождалась Марата и терпеливо выслушала утренний инструктаж. Работать можно было спокойно и ничего не изменилось. Впрочем, он вскользь сказал, если ей на глаза попадется мужчина похожий на японца, весь заросший, как обезьяна, немедленно чтобы позвонила.

– Мне он срочно нужен, – сказал он кому-то в пространство. Уходя Марат положил на стол сотовый телефон.

Покупателей было мало, по узкому проходу проносились транзитом к целевым местам, цепляя выставленный на прилавке товар, грузчики, поставщики и самоуверенные бизнесмены. Пользуясь отсутствием покупателей, мысли шли по причине только им известным, может быть, по причине реабилитации прошлого, не считаясь со своим хозяином. Но возможно, что-то подводное, всплывающее на поверхность, могло сейчас прояснить настоящее и поставить все на свои места. Для Татьяны оно было опасным. Это довесок, который мог оборвать весь груз, переполненный нерешенным, изводящим тоской сожалением и разочарованием. Ко всему не хватало еще уничтожающей просветленной правды, какая хранит твое спокойствие...

Она помнит, когда у него все началось. Давно. Наташке было десять лет... Татьяна работала в Институте Проблем Машиностроения АН СССР в машбюро, куда устроил ее Роберт машинисткой... Можно сказать – к себе поближе. В Институте он работал в должности инженера-исследователя электроники особо чувствительных измерительных приборов. Но то, чем он со своим другом, ведущим инженером Виталием Ивановичем занимался, ставило их обоих, особенно Роберта Корнева в верхушке руководства Института на элитный уровень, что и содействовало беспроблемному трудоустройству Татьяны, как жены авторитетного работника Института. И то, что она называла «к себе поближе» полностью отвечало логическому смыслу: он ее жутко любил. Вначале даже ревновал. На что, конечно, были все причины, как считали его друзья и знакомые, – в период их женитьбы ей было восемнадцать, ему уже тридцать восемь...

Татьяна усмехнулась самой себе, зная, что к возрасту и до сих пор она относится спокойно, как если бы они с Робертом были одногодки.

Она подняла глаза на покупателя. Возле лотка стоял мужчина, крупные пальцы его спокойно лежали на прилавке, молча рассматривал вывешенные на плечиках мужские рубашки, майки, плавки... Она собралась спросить, что его интересует, но, присмотревшись узнала Наоки Саяро.

– Это вы? – Татьяна с изумлением смотрела на Великого Йога, каким он запомнился ей в первое короткое знакомство.

– Ты здесь работаешь? – спросил он.

Она промолчала, боясь сказать что-то несуразное.

– Это тебя портит, – заметил Наоки Саяро, – но ничего... Это ведь не твое. Значит, у тебя нет к этому привязанности. Значит, и нет пристрастия. Все зависит от тебя...

Татьяна опустила взгляд и слушала его, рассматривая собственные ноги в босоножках. А когда подняла голову, то его уже не было. Он исчез. Просто незаметно исчез. Это ее удивило. Странно было не то, что он здесь появился. Удивительно, что даже Марат, интересуется им. Впрочем, почему бы нет, ведь он – Великий йог.

Татьяна взяла сотовый и нажала на кнопку. Марат тот час ответил. Она сказала. Он проговорил «o`кей, вижю» и отключился.

Снова затишье. Снова все более учащающееся мелькание покупателей. И снова мысли...

Потом истерический женский крик за спиной Татьяны на параллельной «улице» разорвал монотонный людской гул. От неожиданности она вздрогнула, перегнулась за перегородку в соседний лоток к Лиде.

Лида стояла неподвижно, сжав кисти рук возле груди.

– Лид, что там?

– Не знаю Таня. Но мне страшно.

– Лида, ты посмотри, пожалуйста, за лотком. Я взгляну и приду, расскажу. Хорошо?

– Хорошо, Таня. Но мне страшно.

– Ладно, подруга. Присмотри, – и, отодвинув штору, быстро вышла.

На асфальтированной дорожке лежал Наоки Саяро. Те же остановившиеся проницательные глаза сквозь узкую щель век, те же длинные волосы. Его лицо смотрело в отрезок голубого неба над головами любопытных, обступивших его по обе стороны прохода. Спутанные волосы лоснились в луже крови, вытекающей из-под затылка. Все казалось неправдоподобным. Она подумала, что это какая-то ошибка. Не может быть, чтобы здесь в этом греховном месте валялся Великий Йог. С этой мыслью, оцепенев, она медленно отошла, словно боясь открыться окружающим в причастности к убийству, которого не совершала. Потом в голове вспыхнул жар, и она бросилась к своему лотку.

Вторая половина рабочего дня прошла тягостно. Татьяна с трудом дождалась конца. Марат не приходил. Даже за выручкой. Успел ли встретиться он с Наоки Саяро, неизвестно. Приходил следователь. Назвал себя Евгением Константиновичем. Расспрашивал. Она сказала, что это был Великий Йог. Она видела его всего лишь один раз в Общине. Следователь оставил визитку, и попросил позвонить, если что-нибудь она захочет добавить к тому, что сказала. Когда он ушел, Татьяна подумала, что она теперь скажет в Общине собратьям и Лене? Что Наоки Саяро убили. Кто и зачем? Кому нужен святой человек, несущий людям прозрение и счастье? Следующее занятие будет только на той неделе. В субботу. До нее нужно еще как-то дожить.

Только здесь в Общине она обретала умиротворение. А не дома в Харькове на шестом этаже в коммуналке, где пьяница-мать иногда приходила и забирала у нее энергию дебошем – последнее, что оставалось у нее после рабочего дня. Там другого места не было, где бы ждали ее в любое время под любым предлогом.

Глава 5

 

Марат заметил его. Он стоял в проходе между двумя рядами прилавков, длинноволосый – не видно плеч – и сквозь тонкий прищур японских глаз смотрел в неопределенном направлении. Покупатели так не смотрят. Это «Горилл», как его вначале назвал Толик. Попался. Приподняв руку, Толику он дал условный знак заходить сзади. Марат шел на него в упор. Нужно было рассмотреть его подробней. Чтобы потом не спутать его в городе с такими же, обезьяноподобными. Но японец в пяти шагах среди толкающихся покупателей, уловив его, Марата лицо, резко повернулся и столкнулся с Толиком. Одним взмахом руки Толик положил японца на асфальт и скрылся. Марат растолкал толпу, увидел лежащего «клиента» лицом вверх со спутанными волосами, лужицу крови на асфальте, быстро окаймляющую затылок и с огорчением сделал вывод: жмурик.

Потом, вернувшись в вагончик – заброшенный салон от Икаруса на отшибе, – в диком гневе схватил тщедушного Толика за петельки и стал вытряхивать из онемевшего парня банальный ответ: «зачем он его замочил»?

– Да он вытаскивал пушку!

– Какую пушку, Тощак! Я был рядом. Все видел.

– Видел? А ты видел его лицо, когда он обернулся?

– В заднице мне нужно его обезьянье лицо, Тощак. Мне он нужен был живой.

– Да он оборотень, Марат. Оборотень. Когда он повернулся ко мне, я увидел рыжую морду... и без волос. Марат чтоб мне...

– Закрой хлебало, – Марат с досадой отбросил Толика в угол на пустую картонную тару. – Что будем делать, сука?! Я тебя спрашиваю! Да если Виктор Павлович узнает, он тебя пропустит через мясорубку, мудило. Ты это понимаешь?! А с меня три шкуры сдерет.

– Но это был не он, – держась за ушибленное плечо, – распинался Толик.

– Заткнись, – тихо проговорил Марат, – я видел, когда подошел. Это японец, как ты говорил, с длинными черными волосами.

– Марат, – Толик встал и, примиренчески подойдя ближе, вымолвил, – и я тоже это заметил. Но как только он обернулся, лицо его тут же изменилось. Марат, чтоб мне...

– Сказал, заткнись.

Они долго молчали. Потом Марат спросил:

– Ты уверен, что это не твоя обезьяна, которую ты видел перед нашим подъездом до взрыва дома?

– Марат, можешь быть спокоен. Этот мужик оборотень. Я таких встречал!

– На каком этаже ты был и что ты там делал?

– Да говорю тебе...

– Заткни хлебало, Тощак. Иначе я тебе сам его заткну и мало не покажется! Что ты там делал?

Толик застеснялся, потянул.

– Понятно, – сделал вывод Марат. – Она тоже видела? Где она сейчас?

 – Ее увезли в тринадцатую больницу.

Глава 6

 

Домой Татьяна пришла поздно. Шаталась по улицам, не помнит где. Нужно было поесть, но ей не хотелось. Она открыла дверь. Встретила пронзительная тишина. Лучшая мелодия на земле – тишина. Она никогда не надоест.

Татьяна зажгла свет, подошла к зеркалу. Из глубины комнаты смотрело чужое сморщенное лицо. Такой она себя не помнит. Она была красива. Была... Молодое лицо сохранялось, пока жила с мужем. Следила за собой. Вовремя ела, вовремя ложилась спать, вовремя отдавалась, вовремя вставала на работу, вовремя... Что еще вовремя? Тогда это было нужно. Нужно было ребенку, мужу... Кому еще? Кому-нибудь постороннему, какой встретит, посмотрит, заговорит. Для чего это нужно было всем? Тогда. И для чего сейчас? После того, как было. К чему она и все пришли? К тому, что вокруг, на что смотреть до смерти невыносимо. Это оно, то самое – предназначение человека? Выходит, за этим и родилась, чтобы увидеть, как цивилизованные люди убивают святых. А святые безропотно отдают свои жизни при жизни своим палачам. В этом их предназначение? И ее тоже.

За окном, широким на всю стену, сохранившимся со времен, когда вкусы архитекторов еще не извратила советская власть, кричали в предвечерних сумерках дети, играя в прятки. Они тоже родились, чтобы выполнить свое предназначение. Они, эти маленькие, как прусаки, последователи своих родителей, кажутся такими с высоты шестого этажа...

Хорошая высота. Эта, не та, что была в панельном доме в Харькове, где они жили с Робертом на четвертом. Эта гарантирует. Здесь высота потолка три метра. Тогда не получилось, получится сейчас. Если терпения не хватит.

Ведь что такое жизнь? Жизнь в широком смысле – это процесс потребления и отдачи, как выражался Роберт. Может быть, у каждого когда-нибудь настает момент отдачи. Вот как у нее сейчас.

Но сейчас лучше не смотреть вниз. Лучше в небо. Она давно не видела звезд, ей не для кого было поднимать голову и на них смотреть. А если умирать, то сознательно. Смерть так же интересна, как и сама жизнь. Заслуги у Татьяны большие. В Бардо в лучшем мире определиться ей поможет Гуру. Она достойна лучшего, чем в нынешней жизни на Земле. Наставник тоже ей об этом говорил. Нужно только терпение, терпение...

Терпение... Она очень терпелива. Она это знает. Оно ее выручало всю жизнь. С такой терпеливой девочкой, как она, Татьяна, Роберту жилось бы до старости легко. Но он это не оценил. Его сгубила творческая страсть, не выносящая семейных уз. Что ж, это его предназначение. Он распознал его. Он пожертвовал всем, ради своего предназначения. Она знала, он страдал, но ничего с собой поделать не смог. И сейчас страдает. Она знает.

Татьяна присела на тахту. Она устала от своих мыслей. Снова, не раз в последнее время она стала замечать, что мысли о прошлом самовольно лезут в освободившееся место в голове. Они вползают в любую щель извилин и, вытесняя все, расширяют свои владения. Отравляя душу. Татьяна подумала, что в этом случае лучше заснуть, это ей пока что неплохо удавалось.

Глава 7

 

В Подмосковье августовское утро просыпается медленно. Белый свет, поднимаясь с горизонта, лениво заполняет бездонный темно-синий простор предутреннего неба. Серый, сонный предвестник восходящего солнца светлеет и неспешно прозревает в яркий безоблачный день.

Пока инспектор Глеб Люпинов, эксперт Каолин и заместитель начальника, Сергей Барский, он же водитель, преодолев утренний сон и похмелье, непослушными руками забрасывали свои удочки, начальник управления подполковник Новиков Евгений Константинович успевал на хозяйской лодке сеткой отловить карасиков и возле молодой ивы на бережку сложить под котелком маленький костерок. Оставалось только поджечь, когда соберется возле духмяного котелка с рыбкой обалдевшая от прохладного утреннего воздуха его ментовская братва, сорвавшаяся с казенной цепи.

Воздух... Его всегда не хватало, изнывающим в духоте квартир и кабинетов с бесполезно жужжащими вентиляторами. Пока со стороны торфяников снова, не дай Бог, не потянул смок и не заволок весь город едким дымом, нужно выехать. Надо было не зевать, пока еще... Пока затишье по работе дает такую возможность, собраться компанией и уехать на пару дней к двоюродной сестре в Малино. Об этом подполковник мог только мечтать.

Но в то же время он четко знал, что, стоит только подумать об этом, как тут же или, допустим, через час, просигналит телефон, и планы его рухнут. Единственное спасение – лучше не думать. Какая-то в нем самом есть магическая сила. Лучше не думать, а просто, не думая неожиданно уехать на выходные дни. Но, даже планируя выезд, не был уверен, что на второй день в лучшем случае по мобильнику начальство, мягко говоря, не закончит успешно начатую разгульную жизнь мужиков. В этом случае существует худший вариант, если скажем прямо сейчас, только проснулся, звонок по телефону подтвердит безнадежность наивных планов. Вот так и будет, раз подумал. Ведь не известно, почему подумал! Какая сила решила позабавиться его воображением? Не важно, может, он сам в этом виноват. Интуиция сыщика. Но раз подумал, значит будет. Нужно только подождать.

Евгений Константинович смотрел на телефон еще не проспавшимися глазами и ожидал звонка. И телефон действительно отозвался. Это ничуть не удивило подполковника – что просил, то и получил, – и поэтому, испытывая жестокое удовлетворение, издеваясь над собой всякими нехорошими словами, взял трубку.

– Евгений Константинович, вы мне говорили, что собираетесь в Малино, – звучал голос генерала Нестеренко, – извините за столь ранний звонок...

Евгений Константинович скептически улыбнулся:

– Я слушаю вас, господин генерал. Это ничего, я уже давно не сплю. Подумал о том, что вы позвоните. И ждал вашего звонка, Николай Федорович, – он позволил себе слегка хохотнуть, обозначив шутку.

Генерал улыбнулся тоже. Это ярко представил себе Новиков.

– Подполковник, я ценю ваш юмор. И знаю, что вы говорите искренне.

Новикову понравилось. Но субординация обязывала, как дисциплинированного подчиненного, добавить должное:

– Николай Федорович, извините за балаганное настроение. Я действительно хотел было уехать, как вам говорил. Но подумал, что вот-вот я вам срочно понадоблюсь, и решил подождать вашего звонка. Я вас внимательно слушаю.

– Спасибо за службу, подполковник. Я хотел вам предложить послать на рынок в Подмосковье вашего помощника, старшего инспектора Барского. Убийство какого-то бомжа. Я думаю, тут ничего такого особенного нет, чтобы прерывать ваш отдых. Ребята из РОВД Шатунского района просят помочь разобраться. Это, я думаю по вашей, Евгений Константинович, части. Там нужны ваши способности. Кроме того, из особых источников поступила информация, что это как-то связано с взрывом дома на Академика Королева. Впрочем, это дела спецслужб. А в наших проблемах, по-моему, достаточно будет Барского. Вам все-таки нужно отдохнуть.

– Благодарю, Николай Федорович. Уж прямо «по моей». Убийство оно и есть убийство.

– Все же. Кто-то из работников РОВД высказал социально-политическую подоплеку этого инцидента.

– Как прикажете, господин генерал. Но если что-то серьезное... сам съезжу на место.

– Как считаете нужным, подполковник. Вам следует разобраться в подробностях. Там в сюжете задействованы лица разных регионов. Поступайте, как считаете. Но мне обязательно доложите сразу же.

– Есть, господин генерал. Займусь немедленно, – отчеканил Новиков и, дождавшись, когда генерал положил трубку, сочно выругался. Вернее, отвел душу. Получилась, как бы, моральная компенсация за физический ущерб – лишение заслуженного отдыха честного исполнительного работника уголовного розыска.

 

Другая жизнь

Харьков 1983

 

 

Глава 8

 

Незримая тень. Неотступно шаг в шаг она следовала за Робертом везде. Особенно заметна она была, когда Роберт совершал в своей жизни серьезные повороты, связанные с людьми, учреждениями, обществом. В новых обстоятельствах он чувствовал к себе отношение окружающих, по логике, словно он был Бог знает какая личность, и за ним тянулся шлейф поклонников для получения автографов. Но, как известно, он, Корнев, не только не был звездой развлечений масс или, допустим, разыскиваемым преступником, за голову которого обещали пару миллионов, но даже не международным политическим деятелем или популярным комментатором. Нет. Известных актеров и певцов он знал только в лицо. Их количество в его промежуточных знаниях можно было с недостачей успешно пересчитать на всех пальцах, имеющихся у него в наличии. А о политике и говорить не приходилось. Он в ней и не разбирался, и не любил ее. Поэтому тень имела непонятную причину. Она давно существовала, уже не менее десяти лет и Роберт к ней порядком попривык, как привыкают к врожденному пороку.

Но что-то все-таки наталкивало на догадку. Что-то такое могло появиться в нем, что сделало его слишком заметным для советского обывателя. Это единственный логический признак, позволяющий объяснить существование Тени. Создавалось мистическое впечатление, будто при Роберте жил тайный покровитель, вовремя осведомляющий заинтересованному лицу, кто он, Корнев, и где он. Остальное дело техники. В самом деле – кому-то же нужно было выдернуть его из Научно-исследовательского Института в Москве и переводом, что делается крайне редко и на высшем административном уровне направить в Институт Проблем Машиностроения Академии Наук! Пообещали диссертацию, хорошие деньги и продолжение опытов по биоэнергетике. До сих пор он не знал – кому это было нужно. Покровитель предпочитал оставаться в тени. И теперь она, его тень, видимо, и дальше будет следовать за каждым шагом Роберта: занимайся, дескать, себе спокойно своим любимым делом, но за это плати, чем от тебя интимно требуют.

С переходом на новую работу и на новую должность – ведущего инженера-исследователя – он получил привилегии и условия для работы, о которых не мог даже мечтать. Да что там работа! Устройство его жены, Татьяны в машбюро прошло до странности просто и быстро. Стоило только заикнуться об этом начальнику отдела кадров и тот молча, и как показалось Роберту, покорно снял трубку, позвонил девочкам в бюро пропусков и приказал оформить Корневу Татьяну Ивановну на работу в отдел главного конструктора. Что сыграло – ни общественной, ни партийной личностью он собой не представлял. В отношении же политических взглядов у него было вполне определенное и твердое мнение – заниматься нужно чем-то одним – либо политикой, либо наукой. Или так: наука должна заниматься только наукой.

Его друг и начальник по работе, Виталий Иванович, как будто в чем-то оправдывая Корнева, в кругу общих знакомых однажды, сделав серьезное лицо, сообщил:

– Когда у меня спросил мое мнение председатель парткома... – при этом выражение его лица преобразилось на партийно-деловое настолько, что в правдивости его слов в эту минуту никто не усомнился, хотя все знали, что Виталий Иванович беспартийный, – как я насчет Роберта в кандидаты партии? Ну, я, естественно, не подвел своего коллегу. Я сказал, как есть: Корнев политически неграмотен, но сексуально развит.

В первую секунду шутку приняли серьезно, но потом в течение дня улыбались при виде Роберта себе в кулачек... Самому же Роберту было совершено все равно, как о нем думали все, и особенно председатель. Ему он тоже высказал свое скромное мнение, что, дескать, он, Корнев для такого серьезного шага еще сознательно не созрел и поэтому не достоин быть кандидатом, а тем более членом КПСС. Ему было все равно, что делалось в его родной стране. Его даже не затронул в прошлом году короткий народный шок по утрате главы государства, Леонида Ильича Брежнева, как и не имели особого значения массовые городские облавы, устраиваемые в стране по негласному приказу нового правительства Андропова, на свободно передвигающихся граждан. Даже людские пересуды перед экранами телевизоров, транслирующих похороны Брежнева, о том, как будущий правитель государства, Андропов нежно обнимал жену Леонида Ильича не коснулись его сознания и чувств. Ни исчезнувшие бриллианты, ни свободное вызывающее ироническую усмешку поведение Галины Брежневой во время обыска ее квартиры не пробуждали у него обывательского интереса и страсти наказания похитителей народного достояния. Все это казалось ему бредом больного людского разума, с безумством переживающего потери не обретенного. Такое его отношение к единственному правящему классу страны не могли не вызывать негодование у партийных работников Института, он это предполагал, но почему-то никто не выражал ему своего недовольства – ни партийная верхушка, ни рядовые члены партии. Значит, и тут не обходилось без Тени, без ее благосклонного покровительства.

Иногда он чувствовал себя в роли капризного принца, которому все дозволено. Но, наверное, есть и предел. Даже все той же молодой дочери Брежнева, Галине Леонидовне, которую уважали в Грузии, было скромно отказано родным отцом в ее прихоти получить в Зугдиди из музея диадему царицы Тамар. Каждому и у каждого был предел, Роберт это знал. Но в чем? Если узнать «в чем?», то станет понятна причина, по которой Тень существует.

Как бы там ни было, но засорять голову всякой ерундой Корневу не только не хотелось, ему просто не хватало на это времени. Собранный пока что в макете на столе прибор отбрасывал вопросы любого характера, Роберту не терпелось сегодня... не завтра, только сегодня!.. включить и тайно проверить его на ближайшем живом объекте, коим должен быть человек. Это конечно авантюра. Авантюра в отношении к сотрудникам, с которыми он работал. Они-то ни при чем, они ничего о приборе не знают, как и высшее начальство. Вообще в его планы текущей работы лаборатории кроме Виталия никто не вмешивался. И в лабораторию никто не заходил, иногда – механик, он же старший мастер электронного участка, Геннадий – за получением очередного задания. Для Виталия Ивановича Роберт – человек, занимающийся «Измерителем углерода в топливе». В подробности Виталий не вникал. У него своя тема, и он всем доволен. Выбрать его для испытания прибора было бы слишком наглядно и преждевременно. К тому же, Виталий где-то пол дня ходит. Прибор можно будет огласить после окончательного его завершения. А на этот случай лучше пригласить, придумав повод, кого-нибудь из знакомых, например, Верочку, заведующую хозяйственными делами отдела. Ей можно будет соврать, например, что для работы ему нужны кое-какие радиодетали. Тем более что и Виталий тоже просил выбрать что-то по списку, который бросил ему на стол рядом с паяльником. Верочка возьмет список и принесет все что нужно. Вот и посмотрим на ее поведение, включив прибор. Да и Роберт, находясь в зоне воздействия, тоже окажется невольным перципиентом.

Вначале Роберт выставил уровень не более десяти процентов излучения и радиуса действия в пределах пространства комнаты. Это мизерные дозы. Потом в кодированном меню настройки прибора установил на пол минуты режим тревожащей ситуации, а затем – более продолжительно – рабочий. В этом диапазоне у человека возникнут противоположные ощущения. Усмехнувшись, Роберт мысленно это назвал чувством беспричинного счастья – полное соответствие состояния йога в медитации. Кстати, такой прибор может стать замечательным помощником в проведении начальных практик, вместо допингов, помогающих Йогину вхождение в состояние.

Сделав все нужные приготовления, Роберт устало откинулся на спинку стула и замер в раздумье. Конечно же, если все, что он задумал и сделает сейчас, можно смело назвать противоправным. Но, притворившись незнайкой или просто прикинув, что его работа преследовала другую цель, например, измерение углерода в топливе, а не ту, ради которой он, не задумываясь, использовал доверие друзей по работе, всегда готовых прикрыть его задницу, рисковал своей карьерой, диссертацией, на снисхождение высшего начальства можно рассчитывать...

Роберт снял трубку и набрал номер. Голос принадлежал Вере. За ее спиной в глубине комнаты смутно возник силуэт Виталия Ивановича. Выражение его лица предусматривало притворную ироническую мину, обращенную к щуплой молодой женщине, кажется Татьяне. Татьяна иногда приходила посплетничать со своей подругой Ириной. Понятно, что этот шутник, Виталий, снова затеял финт с его женой, чтобы потом тайно потешиться в присутствии Роберта над реакцией прямолинейной и наивной Татьяной. Все в дальнейшем выглядело как невинный дружеский розыгрыш, за которым следовал веселый смех и извинения, только и всего. Но беда в том, что одного урока Татьяне оказывалось мало. Однажды Виталий пришел в машбюро к ней, таинственно наклонился к ее уху и нашептал что-то вроде: «Ты тут сидишь, а твой как раз ушел... Ему нужны какие-то детали, и он пошел с ней на склад... Только я тебе этого не говорил». Такая вот незначительная фраза с широкомасштабным намеком. Намек закончился скандалом. Разъяренная Татьяна бросилась на склад, ворвалась в кладовую как раз в тот момент, когда Роберт бдительно держал красивую соблазнительную девушку за щиколотки, чтобы та, подыскивая на полках что нужно, не упала с лестницы, упоительно рассматривал конфигурацию ее прекрасных ног и все то, откуда они выросли.

Это было месяц назад, но сейчас Роберту не до шуток. Отбросив видение в сторону, он спросил:

– Вера, ты очень занята?

– Нет. А что?

– Мне срочно нужна информация о конденсаторах и резисторах. Срочно. Ладно?

– Ладно, – сказала она не очень охотно, – но меня вызвал к себе шеф...

– Какой шеф? – девственно спросил Роберт.

– Не притворяйся. У нас один шеф, Олег Дмитриевич. Так куда мне вначале, Роберт, как ты думаешь? – добавила она с издевкой.

– Я думаю ко мне.

– Почему?

– Я моложе.

– Роберт, шутить изволишь?

– И я не шучу. Со мной ты получишь больше удовольствия, чем с Олегом Дмитриевичем. Вот увидишь.

– Так, Корнев! Тут кое-кто подумает, что у нас с тобой роман. Хорошо, если не слышат наш разговор.

– Не подумают. А Олегу Дмитриевичу я позвоню.

– Ладно, я согласна. Иду вначале к тебе.

Вера положила трубку и, кинув взгляд в сторону Виталия Ивановича и Татьяны, независимой походкой вышла из комнаты.

– Вот видишь, – сказал Виталий, – что я тебе только что сказал?

Татьяна косо бросила настороженный взгляд на закрывающуюся дверь, мельком встретилась глазами с Верой и подошла к Ире.

Предстоял очень важный разговор. Настолько важный, что все другие срочные и неотложные дела теряли всякий смысл. Их с Робертом дочери, Наташе необходимо санаторное лечение, и Татьяна, используя авторитет учреждения, в котором она с мужем работала, решила сделать заявку в Областной комитет профсоюза о предоставлении ей с малолетней дочерью льготной путевки в Мисхоровский санаторий.

Тем временем серьезная и строгая Вера вошла в лабораторию. Она заранее отбросила на возможную взаимность любовных притязаний Роберта, и приказала себе не поддаваться ни на какие его соблазны и ласки. У него есть жена и незачем заглядывать на чужое, сказала она себе, пора приобрести свое, тем более что нет к Корневу любви. А было просто странное притяжение, желание отдаться без вопросов. Но с этим, дала себе обещание, она справится.

– Садись, Верочка, – Роберт придвинул стул, – поговорим. У меня тут два списка. Один мой.

– Ну, вот начинается: сразу «Верочка», – стойко заметила она, – давай, что у тебя там... – холодно сказала, умащиваясь на вертящееся сиденье рядом стоящего лабораторного стула с подъемником.

– Не понял, – возмутился Роберт, – чем тебя не устраивает мягкий удобный для сексуального разговора стул? Ну, хорошо, сиди уж. Я придвину свой к тебе, вот так, и нажму на эту штуку, – с этими словами Роберт включил тумблер прибора и наступил на педаль подъемника.

Сиденье резво поднялось до уровня наглых, как показалось Верочке, глаз Роберта. Теперь, конечно, все, что ему нужно было, можно рассмотреть в самой мельчайшей подробности. Хорошо, что она надела самые красивые плавки, под цвет юбки. Иначе можно было бы отличить что-то одно от чего-то другого и вызвать нездоровые эмоции. А впрочем, как сказать. Может быть наоборот, очень приятные ощущения, как для него, так и для нее. При этом что она теряет? Они вдвоем и к тому же одни. Независимые люди. У каждого своя роль. Она слабая женщина. Он – соблазнитель. Пусть и отвечает он один за все. Можно на всякий случай немножко поупираться.

– Но только немножко, – подумала она вслух, совершенно не контролируя себя.

– Ну, хотя бы, – подтвердил Роберт, – тебе так удобно? – он кивнул на стул и направленные прямо на него две прекрасные, Роберт сказал бы даже, идеальные с понятия модели, женские ножки.

Отвечать Вере не хотелось. Это прагматический вопрос. Ее охватили чувства совсем иного характера. Во-первых, она начисто забыла, зачем пришла. Ею овладела истома нежных ощущений и желаний. Все окружающее потеряло значение. Разгорался странный приятный жар в груди и внизу живота. Она протянула руки, обвивая шею Роберта, и расставив ноги, свалилась ему на колени. Лабораторный стул с грохотом упал. Роберта настигла жестокая сексуальная тяга, что даже их с Татьяной, молодой красивой женщиной, первые дни супружеского соития, не шли ни в какие сравнения. Ему нужно было бы много усилий, чтобы нажать на выключение тумблер, который удерживал его палец! И как назло в эту самую ответственную минуту в лабораторию вошла Татьяна. С одной стороны это было плохо, с другой – хорошо. Ситуация несколько помогла собрать усилия по спасению души и тела. Роберт переключил тумблер в исходное положение, и все постепенно стало возвращаться на свои исконные места.

Это «постепенно», Роберт знал, могло продолжаться неизвестно сколько времени, если бы воздействие прибора было намного дольше и сильней. Но помогла Татьяна. Она, попав под воздействие, несколько сменила свой гнев на милость обстоятельств и холодный рассудок.

Презренно улыбаясь, она произнесла:

– Так, так, голубки! И как это ты сумел, дорогой, не снимая брюк? Или ты успел расстегнуть змейку заранее? – и уже не сдерживая накипевшего, закричала Вере:

– А ну вставай, сука! Вставай с моего мужа! Я посмотрю на него, – она одним движением скинула Веру с ног растерянного Роберта и, повернув, как куклу, не упирающегося мужа к себе, внимательно осмотрела его брюки. Убедившись в надлежащем порядке своих законных владений, Татьяна успокоилась и молча уставилась на Корнева.

Роберт растерянно и, вместе с тем, невинно раскинул руки, показал на растрепанную с опущенной головой Веру и валяющийся стул:

– Этот чертов стул. Она упала прямо на меня.

– Ты так думаешь? – Татьяна изучающим взглядом окинула Веру. Потом подошла вплотную к Роберту и, крепко обняв за шею, прильнула к его губам. Он ответил вначале дежурным поцелуем, затем почувствовал прилив нежности к любимой женщине, обнял Татьяну и принялся целовать ее лицо. Они еще несколько минут ласкали друг друга, а когда опомнились, Веры уже не было. Возле двери стоял, ехидно ухмыляясь, Виталий.

Глава 9

 

Вера пребывала в шоке. Она долго замкнуто сидела за своим столом, обхватив голову руками, смотрела в мутное зеркало настольного стекла, сгорала от стыда и осуждала себя за разврат. Она упорно пыталась понять, как это у нее получилось? К ней подходили с производственными вопросами, она не поднимала головы, боялась насмешек и осуждения, молчала. Потом возле уха затрещал телефон. В трубке звучал голос Олега Дмитриевича:

– Верочка, что с тобой? Я просил тебя прийти. В чем дело?

– Да, Олег Дмитриевич. Иду, – сказала Вера и вытащила из сумочки косметичку.

Через пять минут она стояла перед начальником, с трудом подавляя пакостное напряжение. Олег Дмитриевич внимательно изучал ее лицо:

– Верочка, ты плохо себя чувствуешь? Если да, то немедленно уходи домой. Я сейчас выпишу увольнительную, – он полез в стол, – иди, отдыхай. Подлечись. И не волнуйся.

– Спасибо, Олег Дмитриевич. Хорошо. Только...

– Что «только»?

– Мне, Олег Дмитриевич, стыдно. Мне придется уволиться. Об этом теперь узнают все...

– Никто ничего не узнает, не волнуйся. Все будет в порядке. Вот увидишь. Когда отдохнешь, все остальное покажется мелочью. Что с тобой случилось?

– На меня нашло, Олег Дмитриевич.

– Как это?

– Очень просто! – почти крикнула она и залилась слезами. – Очень просто: я развратная баба! Я этого не знала, Олег Дмитриевич. Но я развратная.

– Да успокойся ты. Если это ты о себе, то все бабы тогда развратные. Это я тебе говорю не как твой начальник, а как мужчина, тоже разбирающийся в женщинах.

Вера насторожилась:

– Почему «тоже»?

– Ну, я понимаю, что кое-кто тебя достал?

– Да. Вы знаете?

– Догадываюсь. Ты его любишь?

– В том-то и дело, что нет. Черт бы его побрал!

– Ну, так какие проблемы, Верочка?

– А такие. Он на меня действует. В его присутствии я сегодня почувствовала себя проституткой, – она всхлипнула по-детски. – Понимаете?

– Интересно. А как ты думаешь, он для этого прилагает какие-нибудь сексуальные усилия?

Вера покачала головой, сказала серьезно:

– Нет, Олег Дмитриевич. Я сама. Я думала, почему на меня нашло? Во мне что-то нездоровое.

Олег Дмитриевич усмехнулся, подошел, обнял Веру за плечи:

– Верочка, выкинь из головы. Это бывает почти у всех в твоем молодом возрасте. Идет переоценка моральных ценностей. Когда взрослый, как ты, человек, может совершить ошибку. Поэтому иди, отдохни. Со свежей головой поймешь. Все, дорогая, вот возьми, – он протянул увольнительную, – пока. Придешь, когда оправишься. О рабочих днях не беспокойся, оформлю тебе командировку.

 

 

*

 

За спиной тяжело с металлическим стуком закрылась стеклянная двухметровая дверь Института. Ее звук оставил позади мерзкое ощущение стыда. Свежий летний воздух, пахнущий кошеной травой, улетающие в бесконечность звуки автокосилки и транспорта на трассе за парком, нежаркое солнце начала июня растворили в уставшем мозгу все неприятности. Вера, осмотревшись, кому-то улыбнулась и быстро пошла в направления Новозападного поселка. Ей было совсем недалеко, пересечь бесхозный парк по утоптанной тропе, представить на минутку, что свободна и беззаботна, она пришла в неизвестный ей лес побродить, неожиданно наткнуться на дикий карьер и журчащий на дне его источник. Вообще Вера была неуемной фантазеркой. Друзья дразнили ее легкомысленной оптимисткой. Так, для слабой шутки. Чтобы не было скучно ни ей, ни другим.

Дома у нее мать, еще не старая энергичная женщина, справляющаяся с немалым хозяйством – курами, гусями, садом. Отец давно покинул их, у него другая семья и уже двое детей, один из них школьник. Отец иногда позванивает (по большим праздникам и по настроению, наверное), говорит только с ней, с Верой, а с мамкой стесняется, это она точно знает, на прощание целует, в голосе слышится надрыв, это он плачет, она это тоже знает. Благо у них с маманей есть телефон, сам установил, получил по очереди номер, а теперь это оказалось очень нужной и удобной вещью. Вера звонила, сообщала матери, когда задерживалась где-нибудь у знакомых или у знакомого.

Вера сошла со ступенек аллеи на асфальтированную дорожку, уводящую вглубь деревьев, и тут заметила двух молодых людей, быстрым шагом спешащих ей наперерез. Она увидела их лица, пристально смотрящих в ее сторону, рослых, молодых, одетых как-то стандартно, чуть ли не в форменную одежду – темный костюм тройку с галстуком – и сразу поняла, что это неспроста. Обретенной умиротворенности, как и не бывало. Один из мужчин, пусть будет Первый, устремился в обход сзади, Второй шел прямо на нее, и в нескольких шагах перед ней остановился:

– Девушка, вас проводить?

– Не нужно, – нервно ответила она, – я сама.

– Это и плохо, что сама. Вам придется пойти с нами. Так будет безопасней.

– Для кого безопасней?

– Для вас, естественно, – сказал подошедший сзади Первый.

– Но мне никто не угрожает. Я ничего не сделала.

– Это вам так кажется, – сказал Первый, корректно беря Веру под руку. – Как вы себя чувствуете?

– Да нормально я себя чувствую! – вскрикнула она, пытаясь безуспешно выдернуть руку из цепкой широкой ладони мужчины. – Что вам от меня надо?!

– А мы так не думаем, – возразил Первый, – и чтобы в этом убедиться, вы должны проехать с нами в Медцентр.

– Да это мое личное дело. Вам зачем это? – возмутилась Вера, поняв о чем идет речь. – Кто вы?

– Дело в том, – спокойно в дружеском тоне стал объяснять Первый, прогулочным шагом ведя Веру – что ваше состояние небезопасно для общества. Вам придется, Вера Кирилловна, проехать с нами для обследования. Это простая формальность и в ваших же интересах для вашей же безопасности.

– Я никуда не поеду, пока не узнаю, кто вы, – требовательно сказала она, остановившись.

– Хорошо, – Первый полез во внутренний карман и извлек удостоверение в красном переплете, – майор Воронов Алексей Николаевич, Комитет Государственной Безопасности, – сказал он, раскрыл удостоверение и несколько секунд подержал его перед глазами Веры. – Вас это устраивает? А сейчас резвым шагом пошли к машине, – он кивнул в сторону «Волги» двадцать четвертой модели, стоящей у бордюра на трассе, – у нас почти не осталось времени.

Ее усадили на заднее сидение, аккуратно и тщательно Второй завязал глаза темной шелковой повязкой. От повязки исходил легкий запах духов «Ша Нель», который Вера безумно любила. Все это выглядело очень странно. Вначале «ее состояние», затем известное им ее имя-отчество, а теперь вот, пожалуйста – духи... ее любимые. От этих «совпадений» Вера потеряла всякое желание возражать и сопротивляться. Аргументы оказались сильней опасности. Своей логикой они убеждали в необходимости выполнить то, что от нее требовали эти люди.

– Зачем завязывать глаза? Я согласна ехать.

– Вера Кирилловна, вы с мамой консервируете что-либо на зиму? – хитро спросил Первый.

– Для начала, скажите, как вас зовут? – почти нагло потребовала Вера.

– А разве в удостоверении имени не было?

– Удостоверение может быть фальшивым.

Первый приподнял бровь и, усмехнувшись, заметил:

– А вы, Вера Кирилловна, оказывается не простая штучка. Меня зовут Алексей Николаевич. Так консервируете на зиму?

– Да, – с безразличием ответила она.

– Ну вот. Это почти то же самое. Нам приказано вас доставить не только физически невредимой, но... а это самое главное!.. психически в прежнем состоянии. А глаза и уши – это самые основные органы чувств человека в соприкосновении с внешним миром, – при этом он кивнул Второму и тот не промедлил – тут же надел ей наушники-обтекатели, какими пользуются при стрельбе в тире.

Затем Алексей Николаевич приподнял один из обтекателей и ласково вымолвил Вере на ухо:

– Верочка... так, кажется, вас называют на работе?.. будьте благоразумны. Что бы ни происходило сейчас вокруг вас, сидите тихо, не волнуйтесь. Хорошо?

Вера кивнула. Теперь ей было все равно. Даже где-то в глубине затрагивало навязчивое любопытство – что же будет дальше?

Машина мягко тронулась и понеслась по шоссе. Скорость с места мало сказать превышенной, она просто была нескромной. Чувствовалось, что машину вели хозяева, а не участники дорожного движения. И почему-то им все уступали дорогу. Это угадывалось по обдуву ветра из щели стекла, ровному стремительному бегу машины без снижения скорости на перекрестках и поворотах. Так они ехали в неизвестном направлении минут пять. Но вдруг все изменилось. Машина резко сбросила скорость и, зашелестев скатами, развернулась в противоположную сторону. Веру по инерции отбросило к дверце. Сидящий рядом Алексей Николаевич, крепко обхватил Веру и прижал наушники. Вслед за этим Вера услышала глухие хлопки выстрелов. Разлетелось заднее стекло. Осколки его посыпались на голову и плечи. Алексей Николаевич приподнял обтекатель:

– Опуститесь пониже к днищу. Быстрей! Глаза можете развязать. Не волнуйтесь. Все будет в порядке.

Машину снова бросило в сторону. Алексей Николаевич стрелял из пистолета в проем заднего окна. Вера всем телом вжалась в угол между полом и сидением. Сильней прижала обтекатели. Так было не очень страшно. Потом она услышала мощный взрыв, потолок осветило бордовым, словно солнечным светом заката. Теперь машина шла спокойно. Алексей Николаевич приподнял Веру и усадил на сидение. Снял обтекатели.

– Как вы? – он внимательно осмотрел ее лицо.

– Как в иностранных боевиках.

– Да, – усмехнулся Алексей Николаевич, – а вы молодец. Даже шутить изволите.

– Начинаю привыкать, – подыграла ему Вера.

– Верочка... Мне можно вас так называть?

– Все так называют.

– Это, Верочка то, что вы говорили «мне никто не угрожает». Ну вот... мы, кажется, приехали. Сидите. Вначале выйду я, потом – вы.

Он вышел, осмотрелся, кивнул своему напарнику. Второй последовал за ним. Окинул взглядом довольно ухоженный лесистый участок, обнесенный высокой оградой из бетонных плит, двухэтажное здание, окна первого этажа, задрапированные металлическими решетками и занавешенные больничными белыми шторами. Никаких других построек на территории не было. Людей тоже. Вере невольно пришла мысль, что, похоже, это безлюдное таинственное место, куда ее завезли, находилось где-то за окружной дорогой в лесной полосе.

Алексей Николаевич протянул Вере руку, как делают ухаживающие мужчины, помог выбраться из машины, и под прикрытием напарника они вошли в широкую глухую дверь Медцентра, так названного ее новыми знакомыми.

Это оказался современно оборудованный с надлежащей салонной импортной мебелью холл. Высоко над головой, как в цирке, возвышался потолок, утопая в полумраке, где угадывалась гряда окаймляющего балкона с массивными перилами. Он напомнил Вере холл Института, если не считать размеров сооружения и колонн, в тени неяркого освещения которых, они с девчонками отдела балдели за чашечкой кофе из буфета.

Не успела за ними закрыться дверь, как тут же по обе стороны входа появились два крепыша в наполовину расстегнутых куртках со стрижкой «под ежик». Расставив ноги в массивных ботинках и сложив полусогнутые кисти рук на интимном месте, они молча заняли боевую позицию.

Вера и ее спутники пошли направо по коридору. Глухие под дуб двери без названий и «знаков отличия» редко проплывали и слева и справа. В них никто не входил, и никто не выходил. Собственно – было некому. Царила мертвая тишина.

Двери с узорчатым стеклом перед ними неожиданно открылись и две женщины – одна из них пожилая, очевидно врач, и молодая медсестра – без слов пропустили их вовнутрь. Судя по начинке, это была лаборатория диагностики, обставленная современным медицинским оборудованием.

Алексей Николаевич джентельменски представил пожилой женщине Веру, осторожно приобняв девушку за талию:

– Вот, Мария Ивановна, прошу любить и жаловать: наша пациентка, Вера Кирилловна. Фамилию вам не обязательно. Начните немедленно. Да! – спохватился он, – мы слегка пропылились по дороге. Покажите Верочке, где у нас что. Ну... туалетная комната там или что еще. Потом Верочка должна отдохнуть, – повернулся он к Вере, – и мы с ней поговорим в интимной обстановке, – с этими словами он и его напарник направились в соседнюю комнату.

– Хорошо, Алексей Николаевич. Я все покажу, – она обняла Веру за плечи и подвела к двери с эмблемой – душ над головой человека. – Вера Кирилловна, там у нас все что нужно. Проходите смелей. А мы с Мариной тем временем приготовим датчики. Все что я буду делать, мне приказано вам объяснить. Ну, как? Все в порядке? – спросила она, проницательно посмотрев Вере в глаза.

– Да... Да, Мария Ивановна. Сюда? – она показала на дверь.

– Сюда, пожалуйста...

 Все, что было затем, Вере представилось как во сне. Ее облепили датчиками, надели наушники, сказали, чтобы она внимательно слушала, что в них, отвечала сразу, если голос спросит о чем-нибудь, и терпеливо слушала звуки, наполняющие ее голову. Она добросовестно выполнила все, что ей предписывали, но когда дошло до звуков, она едва выдержала неприятные ощущения, охватившие ее сознание. Потом уставшую и безразличную Марина отвела под руку в комнату, где Веру ожидали Алексей Николаевич и его напарник.

Появление Веры мужчины встретили мало сказать гостеприимно – на полированной поверхности стола чего только не было: армянский коньяк, кагор, икра красная и черная, запеченая курица на блюде, виноград, помидоры, зелень... и всего того, что растерянному Вериному взору представилось смутной картиной классического художника девятнадцатого века. Только вот ассортимент, пожалуй, выбран был не по вкусу классика. Мужчины вразвалочку сидели без пиджаков, с расслабленными ремнями портупей с кольтами под мышкой.

– Вера Кирилловна, – заговорил, как обычно только Алексей Николаевич. Его напарник, Второй, вообще, считала Вера, говорил только по особому распоряжению Первого, – присаживайтесь к нашему столу. У нас сегодня был несколько развлекательный нечистый день. А он, как водится, требует очистки или обмывки, как хотите. Кстати, вы не знакомы: это Дмитрий Борисович, наш умелец по спецэффектам и оборудованию. Он же ваш телохранитель и личный водитель...

Дмитрий Борисович, по облику и подобию очень смахивающий на своего начальника, такого же гладкого, с короткой стрижкой, светлыми глазами на хищном, стремительном, но красивом лице, угрюмо посмотрел на Алексея Николаевича, неуклюже приподнялся и протянул огромную ладонь. Вера протянула свою. Он осторожно взял ее, не поцеловал, а только слегка приложил большой палец сверху.

– Ну, да это потом, – как-то ревностно проговорил Алексей Николаевич, – команда у нас теперь пополнилась, и давайте за это выпьем. Наливай, Дима.

Дмитрий независимо пожал плечами:

– А сам не умеешь?

– Кто у нас шеф-повар? – бесцеремонно отрезал Алексей Николаевич.

Дмитрий молча принялся разливать по рюмкам.

Между тем, Вера быстро приходила в себя. Вначале ощутила твердую опору стула, на который ее усадили. Потом ее придвинули к столу, по-домашнему накрытому и возбуждающему аппетит. Следом пришло неосознанное чувство раскованности и беззаботного слабо пробивающегося интереса к новой обстановке, в которой оказалась не понятно каким образом. То есть, она помнила, как здесь оказалась, но только сейчас возник естественный вопрос – зачем она здесь. Понятно только, что не по своей воле. Но с ее согласия. Почему? Парни такие обходительные, не походили на бандюг или проходимцев, что собственно одно и тоже, чем-то убедили в необходимости приехать сюда, позаботились о ее психическом состоянии после шока в компании Роберта, теперь вот угощают царским обедом с выпивкой. Особенно нравился этот, который главный, который мягко и ненавязчиво командует. А его Дима, названный ей телохранителем и личным водителем, пока никакой, молчаливый и сдержанный, но внешне как отражение Алексея Николаевича, пока вызывал только любопытство. Видно, боится женщин или ненавидит их, раз не заигрывает с Верой, хоть как-то, как это делает деликатно и осторожно его начальник. Протянул медвежью руку, знакомясь, и не назвался по имени, не прижал ее ладонь с узкими пальцами очень смахивающие на синюю лапку бройлерной курицы, сознавая силу своей хваткой кисти. А сейчас поднял ее рюмку, в ожидании, когда она сама это сделает, и молча предлагает с ними выпить.

– Вера Кирилловна, – прищурив один глаз, произнес за него Алексей Николаевич, – давайте за вас. Не стесняйтесь. Мой напарник всего лишь неопытный по части женской. А так он надежный и очень деликатный холостяк. У вас есть причина, мне кажется, выпить после боевого крещения. Не так ли?

Вера взяла рюмку, слегка для приличия улыбнулась, как обычно она делала за столом в кругу новых знакомых своего очередного ухажера. Лица парней заметно осветились улыбками. Три рюмки сошлись вместе.

Коньяк пошел как-то легко, незаметно. Сразу посветлело в голове, и все проблемы отлетели в сторону. То есть они, понятно, не исчезли, как бывает у внезапно захмелевших. Просто скромно отошли в сторонку в ожидании своего часа.

Первый нарушил молчание Алексей Николаевич.

– Верочка... тебя можно так называть?

– Вы уже спрашивали, Алексей Николаевич, – легко не испытывая контрольного напряжения, тут же бросила Верочка и наколола ветчину; она не посмотрела на него, но в голосе ее угадывалась интонация, требующая ответа на все ее вопросы.

Алексей Николаевич все понял и признательно ухмыльнулся:

 – Хорошо, Верочка, спрашивай.

Вера сглотнула, вытерла губы бумажной салфеткой предусмотрительно лежащей возле тарелки, сказала, глянув ему в глаза:

– Алексей Николаевич, надеюсь, я свободна и могу вернуться домой?

– Верочка, к сожалению, сейчас нет.

– Как это «нет»? – Вера от неожиданности сглотнула, хотя во рту уже было пусто и внезапно пересохло.

– Очень просто. Мы все повязаны одной упряжкой. Ты, Верочка, случайно оказалась в ней. Это не наша вина. Скорей – твоя.

– Как это – моя? В чем я виновата, ребята? – она окинула парней растерянным неторопливым взглядом.

– Вера Кирилловна, вы ни в чем не виноваты, – неожиданно подал голос Дмитрий.

Вера взглянула на Алексея Николаевича. Усмехнулась:

– Ну, наконец!

– Что «наконец», – несколько растерянно переспросил Дмитрий.

– Наконец я услышала и ваш голос, Дмитрий Борисович. Так что мне мешает уйти самостоятельно подальше от ваших проблем?

– У вас нет выбора, Вера Кирилловна – с сожалением развел руками Алексей Николаевич, переходя на официальный тон, – вы невольно оказались вторым персонажем в очень серьезной игре государственного значения. И теперь волей-неволей мы должны не только охранять вас от плохих парней, как ценный экземпляр нашей компании, но и включать вас в дальнейшую работу с нами. Кстати, мы такие же подневольные, как теперь стали и вы. Вы меня понимаете?

– Так что же мне теперь делать, Дмитрий и Алексей по батюшкам?

Оба названные усмехнулись, Алексей Николаевич заметил признательно:

– Верочка, вы мне все больше нравитесь. Даже здесь вам не изменяет природный юмор. Но я заткнулся, – он осторожно глянул в сторону Дмитрия, – боюсь, меня сейчас побьют.

Вера досадно махнула руками:

– Не побьют.

– Почему? – несколько наивно, но вполне серьезно спросил Дмитрий. Он явно не уловил шутки.

– Потому, что он начальник, – кивнула Вера в сторону Алексея, не придавая значения глупому вопросу Дмитрия, – так я не слышу ответа, ребята? У меня все-таки мама, почти пенсионерка, и работа. Какой у меня выбор?

– У вас, Вера Кирилловна... – начал Алексей.

– Мы, кажется, уже давно перешли на «ты», _ бесцеремонно заметила Вера.

– Пардон, Верочка. У вас... у тебя. У тебя есть по нашим неписаным законам только два пути.

– Так. Во-первых, – предчувствуя услышать что-то не очень приятное, перебила Вера, – по каким это «вашим»?

– Не «вашим», а нашим, – он спокойно обвел рукой присутствующих, – это неписаные законы организации, где мы... а теперь и ты, Верочка... работаем.

Вера задумчиво смотрела на недопитый бокал сока и поняла, что хмель начисто покинул ее сознание. Теперь оставалось только одно. Разобраться и сделать правильный выбор. Впрочем, в отношении последнего она не была уверена.

– Ладно, – нерешительно сказала она, – тогда, во-вторых. Какой у меня выбор?

– У тебя, к сожалению...

– Можно подумать, вам обоим, Алексей Николаевич, «к сожалению»! – снова бесцеремонно слегка раздраженно прервала она.

– Верочка, поймите, не я здесь начальник, я лишь солдат. И Дмитрий тоже. Я только знаю больше, чем вы и он. Поэтому мне так же жаль вас, как любому незаинтересованному лицу.

– А разве мы перешли на «вы»?

– Пардон, – обронил Алексей Николаевич.

– Хорошо, так вы оба, наконец, скажете – у меня есть выбор?

– Скажу, если ты больше не будешь перебивать, – вставил Алексей, отбросив обещанный этикет вежливости.

– Не буду, – она с тревогой посмотрела на Алексея Николаевича.

– У тебя два выбора, как мне известно. Первый... я считаю это самый лучший... работать с нами и получать все блага, какие полагаются внештатному работнику КГБ. Если нет, то второй... Тогда тебя... – Алексей Николаевич посмотрел на Дмитрия, словно это касалось только его, – либо вас, Вера Кирилловна... определят на безвременный курорт в соответствующую организацию, где все, что пациент знает и произносит вслух, не принимается окружающими всерьез, – Алексей Николаевич посмотрел на Верочку, на ее реакцию и то, что он хотел еще добавить в отношении упомянутой организации, само собой отпало. На застывшем красивом личике Верочки из широко открытых немигающих глаз выкатились две блестящие дорожки. Руки безвольно лежали на столе и комкали салфетку.

Дмитрий резко встал и, глянув зло на своего начальника, нервно отошел к окну.

Алексей Николаевич осторожно положил свою руку на Верину кисть, успокаивающе ее погладил.

– Верочка, ты напрасно разволновалась. Я мог бы тебе этого и не говорить. Просто я не привык скрывать все возможные последствия для всех нас в работе. Это не значит – все, что я тебе наговорил, обязательно должно произойти с тобой. И все не так плохо для тебя. Наоборот, у тебя появилась хорошая работа. Материально будешь обеспечена по нормам номенклатурных государственных работников. Вот тут я тебе даю свое слово. И твоя мама ни в чем не будет нуждаться. Будь умницей и хорошенько подумай. Ну же! Веселей, Верочка! Ты посмотри, как Дмитрий расстроился, – Алексей Николаевич кивнул в спину своего напарника, молча созерцающего сиреневую сумеречную мглу леса за окном, усмехнулся, – как ты думаешь, почему?..

– Не знаю, – безразлично пискнула Вера.

– Скажу по секрету, – он наклонился к уху Веры, – ты ему очень нравишься. Честно. У меня глаз наметан. Мне, женатому, можно верить.

Вера постепенно отходила от шока.

– Пожалей его, – продолжал он, – он хороший парень. От чего всегда сам же и страдает. Приведи себя в порядок, давай выпьем за твою новую должность. Считай, с работой тебе повезло. Правда. Вот увидишь, – Алексей Николаевич пожал ее запястье, взбадривая.

Вера в задумчивости машинально откусила бутерброд с икрой, вяло стала жевать.

– Алексей... или Дмитрий, – она с надеждой посмотрела на Дмитрия, – что я должна делать?

– В том-то и дело, что ничего, – за напарника ответил Алексей Николаевич, – работай, как работала. Главное держаться возле Корнева и не допускать к нему своей соперницы, если таковая вдруг появится. Нас будут интересовать только твои впечатления и подробности взаимоотношений ваших с ним и, по мере возможности, всех, кто окажется рядом с ним.

– Но у него есть жена.

– Жена не в счет, – он услужливо поставил бокал, налил виноградный сок, пододвинул рюмку с коньяком к Вере, – тебя будет отвозить и забирать Дмитрий. Я думаю, вы с ним подружитесь.

Вера мотнула головой:

– Вино.

Дмитрий подошел и сел на свое место:

– Вера, не смешивай коньяк с вином, – сказал он угрюмо, – голова будет болеть.

Вера махнула рукой:

– Черт с ним. Давайте, ребята, раз так получилось, – она взяла рюмку, приподняла, выпила.

Мужчины последовали за ней.

Новая волна хмельного застолья затуманила мрачные раздумья и ушли в забытье недавние огорчения. Дмитрий предусмотрительно ухаживал за Верой, ей это нравилось, она приставала к нему с какими-то глупыми вопросами, связанными с его работой, он односложно отвечал «да» и «нет», беспокойно поглядывал на Алексея Николаевича, давая понять, «что теперь делать с дамой в доску пьяной»?

– Верочка, – наконец сказал Алексей Николаевич, – позвони маме. Уже поздно. Она волнуется, не так ли?

Вера выпрямилась, встряхнула головой, подобрала волосы:

– Спа... сибо, что напомнил, Алексей. М-мне м-можно тебя так?..

– Можно, – сказал Алексей, – возьми, – он подал Вере служебный телефон. – Там номер набран. Нажми на эту кнопку. Жди вызова. Давай. Дозванивайся. А потом Мария Ивановна покажет тебе твою комнату. Надеюсь, она тебе понравится.

– Откуда он знает номер моего телефона? – удивленно, уже осмысленно бросила она кому-то в сторону, прикладывая трубку к уху.

 

Глава 10

 

Результаты испытаний прибора ввергли Корнева в неистовый восторг. Такой яркой картины от конструкции он не ожидал. То, ради чего он выкладывался, не считаясь ни с отдыхом, ни с семейными интересами, которые как в прошлой его семейной жизни, катились под откос, ни с карьерой, благосклонно раскрывающей свои объятья, было важнее по самой простой причине – оно было свято. Цель, к которой он успешно двигался, незаметно стала его смыслом жизни – это было свято перед собственной совестью, перед клятвой мысленно произнесенной над могилой его друга, Владимира Назарова. Да, он осуществит мечту своего коллеги. Их программа, открытие века – спасение Мира от международного терроризма, избавление от монстров переделки Земного мира в Ад – получит путь к своему развитию.

Осталось немного. Осталось все скомпоновать. Весь этот схемный хаос, спаянный прямо на столе, в котором кроме Роберта никто никогда не разберется, да и самому теперь будет не просто привести все в порядок без неизбежных ошибок, нужно перенести на бумагу в стандартную схему. И это еще не гарантирует, что после монтажа на плате прибор будет работать. Скажутся условия размещения деталей, их взаимные влияния, как емкостные, так и индуктивные, и еще... Вот «еще» – это самое главное, чего не должен знать никто, кроме родителя, породившего конструкцию. Родитель этот – он, Корнев, передавший ему сверхустановки своего сознания. Это была бредовая идея с монокристаллом, какие используют в навигационных устройствах. Монолит, выращенный из смеси йодистого калия, величиной всего лишь с орех был насыщен во время его роста компонентом энергии Роберта...

Когда Роберт об этом вспоминает, у него сама по себе возникает ехидная гримаса кому-то внутри себя. Потому, что последняя операция внедрения своего «я» в кристалл по существу была смешна для серьезного анализа и, безусловно, вызвала бы у любого, изучающего конструкцию прибора, мягкую уступчивую улыбку авторской милой фантазии. Конечно, это был его, Роберта мистический образ-предмет, в который он во время выращивания кристалла по введенным в него электродам пропускал био-сигналы обыкновенного медицинского энцефалографа от датчиков установленных на его многострадальном черепе. В реальность этой выдумки он не верил и теперь тоже. Но что было сделано, то было сделано. На проверку у него не было времени, да если бы и было, он по тем же мистическим причинам ни в коем случае не стал бы выяснять правду. Он знал четко: как правило, вуыяснение истины не ненаказуемо судьбой.

Теперь понятно, что нужно ограничить степень отрицательного воздействия первой фазы воздействия. Безвозвратно. Иначе, чем черт не шутит, эту добродетель можно с такой же легкостью использовать во зло. «Лучше сожгите. Пока ваш гениальный труд не попал в плохие руки», – вспомнились слова несчастного Сабурова, десять лет назад произнесенных им на Ученом Совете до своей смерти за несколько минут.

Роберт набрал номер электронного участка и вызвал в лабораторию Геннадия. Молодой парень, недавно демобилизовавшийся из армии, талантливый электронщик, мастер точной механики, три месяца назад зачисленный в отдел, был его единственным техническим помощником. Его первая работа – сборка излучателя по очень сложным чертежам Корнева. Роберт считал, что другой на его месте вообще не разобрался бы в схеме, не говоря о монтаже.

– Нужно ограничить сигнал от генератора отрицательных импульсов безвозвратно. Чтобы никто и никогда не смог бы его увеличить. Я скажу – насколько. Годится?

– Годится, – охотно отозвался Геннадий.

На языке механика это не только означало «будет сделано», но и «тот час». Он тут же сел на стул Роберта, взял паяльник и задымил канифолью...

Рабочий день исчерпывался. Роберт устало окинул лабораторию. За своим столом сидел Виталий, выстраивая таб- лицы содержания углерода в топливе. Он настолько углубился в свои расчеты, сидел неподвижно, что можно было не заметить его и, по окончанию работы, не задумываясь, закрыть лабораторию на ключ. Интересно то, что сам Виталий тоже этого бы не заметил.

Роберт кинул взгляд на небольшой полуведерный аквариум, устроенный возле отопительной батареи с только что вылупленной икрой Данио рерио. Личинки повисли на стеклах хвостами вниз и теперь через три дня можно ожидать превращение их в стаю мельчайших тонких, как человеческий волос, мальков, которые займут водные пространства среди растений. Роберт подумал, что пора бы отнести новорожденных к маме, заниматься этим соблазнительным увлечением юношеских лет он не мог – на все времени не хватало. Как правило, когда начинаешь еще что-то, теряешь главное. А у мамы есть девятилетняя внучка, которая давно просила своего любимого дядю Роберта «принести аквариум с рыбками». Вот и настал этот торжественный момент посвящения мо- лодого аквариумиста.

Роберт поставил аквариум в приготовленную для переноски кожаную сумку, задернул змейку и набрал номер Татьяны.

– Корневу, пожалуйста... Ты? Танюша, я к маме, если не возражаешь, – наигранно сообщил он, – возьми Наташеньку из школы.

– Корнев, ты надолго? – заволновалась Татьяна.

– Любимая, ты же знаешь. Приду поздно. Не волнуйся. Главное, ты жди меня.

– Ладно, Роберт, буду ждать, – вздохнула она.

– Только очень жди! – добавил Роберт ласково, замаливая шуткой свою неожиданную отлучку.

Когда положил трубку, его взгляд самопроизвольно уперся в затылок Виталию:

– Не знаю как ты, а я отчалил домой. Привет Ларисе.

Когда прощался, Ларису, жену Виталия он никогда не забывал. Дружили семьями. Чаще всего они с Татьяной приезжали к ним в гости, на Гиршмана в квартиру, где получали отдых и моральное удовлетворение от уюта и комфорта просторных комнат с потолками графского замка, одного из сохранившихся зданий времен самодержавия.

Виталий меланхолично приподнял руку, что означало «привет семье!».

На проходной стоял в паре с вахтером еще один – молодой, с короткой стрижкой накаченный парень. Роберт его заметил еще утром вначале рабочего дня. Что он делал на проходной, молча угрюмо всматриваясь в лица входящих и выходящих – не понятно. Такому молодцу не дежурным помогать, а в фешенебельном ресторане работать вышибалой. Ну, в крайнем случае, на платформе вокзала разгружать тяжелые тары.

Вышибала с особой внимательностью внедрил свой взгляд в лицо Роберта, чем вызвал у Корнева нездоровую реакцию протеста. Захотелось даже подойти и нагло спросить, не влюбился ли парень в него, в серого от усталости несчастного инженера, да еще к тому же – исследователя? Разве сексуальные ориентации у них совпадают? Спросить хотелось. Но воздержался, заметив себе, что сексуальные ориентации, не дай Бог, могут оказаться диаметрально противоположными.

Роберт вставил ключ зажигания и услышал за окном голос Олега Дмитриевича.

– Где ты потерял Виталия? – скрывая ироническую улыбку, спросил директор.

Роберт гостеприимно открыл дверь:

– Сегодня я вас, господин начальник, могу подвезти прямо домой. Как продвигается ремонт машины? Отрихтовали?

– Я сделали нормально. Обещали завтра покрасить и запечь. Так что с Виталием?

– Внедряет в производство остатки после сжигания углерода на электростанции, – стараясь выглядеть посерьезней, пошутил Роберт.

Олег Дмитриевич с усмешкой поддержал:

– Так быстро? Пора бы нам подумать о Нобелевской премии для твоего друга. Как ты считаешь, Роберт?

Роберт благосклонно согласился:

– В общих чертах, я не возражаю. Только, что мы от этого с вами будем иметь?

– Изобретение ваше с Виталием уже оформлено. Утром мне позвонили с министерства, – ожидаются денежки... – уже серьезно сказал Олег Дмитриевич, – и как следствие – командировка на ГРЭС для внедрения. Так что готовься.

– Ну, если надо...

– Надо. Но заметь: выезд не всегда, и времени у тебя окажется по моим представлениям больше.

Директорское сообщение Корнева немного расстроило. Он нервно и неосторожно нажал на газ. Жигули рванул и круто взял с места. Это понравилось Олегу Дмитриевичу:

– А ты случайно не водородное топливо, над которым мы работаем, заливаешь в бак? – улыбнувшись своей шутке, спросил он.

Роберт это принял:

– Было дело, каюсь.

– То есть?

– Вчера перед светофором перестроился в левый ряд, а до поворота налево еще далеко.

– Ну и что? Имеешь право.

– Так сзади же ехали хозяева.

– Инспекция?

– Они. Им нужно было побыстрей. А тут я.

– Я что-то не помню, чтобы ты ездил не очень медленно.

Роберт улыбнулся. За нетерпеливую быструю езду не раз наказывали. И каждый раз выручал его лично директор Института. Для этого одного звонка в автоинспекцию было достаточно. На этот раз он сам себя выручил.

– Да я их и не заставил долго ждать зеленого. Перед поворотом на красном они мне дали знак остановиться. Я среагировал незамедлительно. Вы же меня знаете, Олег Дмитриевич...

– Да уж!

– Рванул вправо перед носом двух рядов. Места хватало. Я полагался на сниженные скорости едущих перед перекрестком.

– Ну и...

– И моих шефов чуть инфаркт не хватил. Разъяренные они последовали за мной. Вся колона остановилась. Вначале выбежал из машины лейтенант. Ваши документы, говорит. Я дал. «Вы что, не умеете ездить?» А что, заметно? – спрашиваю. «Заметней не бывает». Но вы же сами приказали прижаться к бордюру.

– А что, так и было? – с беспокойством поглядывая на отстающие позади машины, переспросил Олег Дмитриевич.

– Так и было. В мегафон. Говорю, приказали, вот и выполнил. Лейтенант побелел. «А перестроиться?» А я разве не перестроился? «Так быстро не перестраиваются, – говорит. – С какой скоростью вы ездите? Придется машину арестовать, а вас на переэкзаменовку». Я ему так вежливо, дескать, с таким топливом это невыполнимо. Тогда он молча принялся меня изучать. «С каким?» – спрашивает загадочно. Я ему – езжу на водородном топливе. Тут он немного помолчал, а потом опомнился и на повышенных тонах: «Где работаешь?!» Я ему вытаскиваю наше удостоверение с красными корочками. А на нем, естественно: «АН СССР, Институт Проблем Машиностроения», – Роберт искоса глянул на своего директора.

Но Олег Дмитриевич забыв о напряженке на дороге, с любопытством неотрывно смотрел на Роберта, слушал и, похоже, не собирался сердиться за использование авторитетных рабочих терминов в личных целях.

– Ну и...

– И в этот момент вышел еще один мент. Капитан. С административно раздраженным лицом. Подошел. К нему «на ухо» наклонился мой гаишник. Что-то сказал. Тот вдруг сделал вежливое выражение и говорит: «Товарищ Корнев, извините. Возьмите ваше удостоверение и, пожалуйста, будьте осторожны с этим вашим... водородным».

Олег Дмитриевич смеялся откровенно, но сдержанно. Видно было, что он не сердился на Роберта. Впрочем, еще не известно – почему? Возможно он, зная Корнева и его лукавые замашки, принял рассказ за очередную милую шутку. Во всяком случае, уже выбираясь из машины, он ухмыльнулся и вместо «пока, всего наилучшего» сказал:

– Ну, ты будь осторожен с этим твоим... водородным.

Подъезжая к дому мамы, Роберт подумал о предстоящих командировках, что по существу, если разобраться, он слишком нагло использует рабочее время на личные опыты и этому никто не препятствует. Пора и совесть знать!

Племянница, Таня встретила с восторгом. Еще бы! Долгожданный аквариум да еще с рыбками, наконец, прибыл. Его поставили на сервант (пока что) и, молча, созерцая водную фауну и флору, все трое – Роберт, сестра Людмила и племянница – терпеливо выслушивали недовольные бабушкины замечания.

– Мама, успокойся, – вмешалась Людмила, заметив на лице у дочери растерянное кислое выражение, – это не так страшно, как тебе кажется. Не расстраивай ребенка.

– Вам не страшно. А мне лишняя работа.

– Забота, – скромно поправил Роберт.

– Да. Забота.

– А ты сама не делай. Ты руководи, – посоветовал Роберт.

– Руководи! Легко сказать, – смягчила она тон. – Вы здорово выполняете эти мои руководства? Хорошо. Рассказывай, что у тебя? Где жена? – спросила она строго.

– Где ей быть? – неохотно проговорил Роберт, учитывая антипатию матери к невестке. – Пошла за Наташкой. Она в школьном лагере.

– Втроем не захотели приехать, – скорей утвердительно, заметила мать. На худом морщинистом лице и мельком брошенном в сторону взгляде проплыла чуть заметная болезненная тень.

Он знал – она осуждала Роберта за несуразный выбор. Во-первых, – на двадцать лет моложе. Во вторых, – его, Роберта жена психопатка. Не для него. Да еще ребенка завел. Мало ему двоих от первой жены!

– Я ей не предлагал.

– Она?

– Она нет, а ее мать – да.

Мать промолчала, задумавшись.

– Между прочим, я ее тоже ненавижу, – сказала Людмила, – ясно, братик? – высказалась она, нарушив неловкое молчание.

– Да знаю я, – с досадой проговорил Роберт, – только от этого никому не легче.

– Напрасно, – проговорила мать.

– Что напрасно? – не понял Роберт.

– Напрасно не позвал сегодня. С ребенком.

Роберт удивленно посмотрел на мать.

– Не понял. Что изменилось?

– Изменилось...

– Мама! – строго произнесла Людмила.

Мать грустно посмотрела на нее, махнула рукой:

– Не волнуйся...

– Что? – настороженно посмотрел на них Роберт. – От меня секреты?

Людмила в расстройстве резко повернулась и пошла из комнаты:

– Приготовлю перекусить. Когда закончите, давайте на кухню, – сказала она с преувеличенной требовательностью.

– Чего это она?

– Не обращай внимания. Так что у тебя, как дела?

Роберт огорченно пожал плечами.

– У меня нормально, мама. Все в порядке. Меня больше интересуешь ты. Что-то мне в тебе не нравится. Пока еще не знаю что.

– Ничего, Роберт. Все как обычно.

– Надеюсь, вскоре узнаю, – произнес он тихо скорей для себя, – и лучше не от других...

– Мама, тебя к телефону, – кинула в приоткрытую дверь Людмила, – Роберт, пошли есть. Отстань от мамы. Она тоже голодна. Давай. И ты, подруга, – добавила она притихшей дочери. – Нечего дуть щеки. Это тебя не касается, Таня. Тебе принесли аквариум, вот и занимайся им.

Из комнаты доносился голос матери. Роберт напряг слух, вслушивался в суть разговора. Но ничего необычного. Мать кому-то была очень рада, кто-то напрашивался в гости. И прямо сейчас. Только этого не хватало. Поговорить серьезно о каких-то маминых проблемах уже не удастся. Тут что-то было не так. Судя по тому, что Людмила не хотела огласки. Мать всегда, всю жизнь жалела его, Роберта, оберегала от житейских переживаний...

Она вошла, на лице радость.

– Угадай, кто к нам сейчас приедет?

– И не попытаюсь.

– Из Майами прилетел Майкл. – Она заулыбалась, – через пол часа, сказал, будет у нас. Со своим каким-то другом из Америки. Роберт, тебе, наверное, придется сплясать.

– Это ж почему?

– Майкл так сказал.

Роберт вдруг понял, о чем шла речь, с радостью обнял мать.

– Люди! Это же победа. Он напечатал мой роман, мама! Я понял. Точно!

– Какой... роман, дядя Роберт? Это тот, который здесь не хотели печатать, да? – рассеяно спросила Таня.

– Тот самый.

– «Вариант для криминала»?

– Он самый, Танечка!

Мать улыбалась, и это было приятно видеть, все плохие мысли куда-то исчезли, и теперь хотелось, чтобы предполагаемое стало явью. Роберт с надеждой посмотрел на мать...

– Да не волнуйся ты. Майкл говорит, что напечатали. Он так и сказал. Привез свой журнал... в котором он работает с твоим романом. Только ты там ни единого слова не поймешь. На английском.

 Меньше чем через пол часа Майкл приветливо улыбаясь, предстал у распахнутой двери. И, как всегда, с американской непосредственностью кинул прямо с порога:

– Hi, people!* 

За его спиной молчаливо стоял мужчина постарше возрастом, высокого роста, худощавый, светловолосый и хорошо сложенный, типичный спортсмен по легкой атлетике, бегун на большие дистанции.

– Джеймс Норрис, – представил Майкл своего друга, – прошу любить и жаловать.

Роберт улыбнулся шутке Майкла и сделал вид, будто знакомится впервые:

– Very pleasantly, sir!* .

Оба рассмеялись. Последний раз они встретились, когда был еще жив Владимир Назаров. И все это помнят.

Мать засуетилась:

– Роберт, приглашай всех к столу.

– Ни за что! Только из ресторана, – поднял обе руки Майкл, в одной руке навесу он держал тяжелый целлофановый пакет с надписью крупными литерами Greeting from Miami* , в другой – шампанское. – Ильинична, разберитесь здесь, а мы, если позволите, поговорим в вашей комнате.

– Майкл, располагайся, мальчик мой, как тебе хочется. Когда проголодаетесь, скажете, о`кей?

 

 

 

 

 

– О`кей, о`кей! Еще немного и вы, Ильинична, заговорите на английском. Да! А вот это, – он взял из рук Джеймса еще один такой же пакет, – It is by small lady* . Тебе моя принцесса. И маме... Разберитесь с мамой, – он наклонился, поцеловал Таню в щечку, взял руку улыбающейся Людмилы, коснулся ее пальцев.

– Вот. Так и знала, – пропищала та, краснея, – ты как всегда со своими этикетами вежливости к дамам.

– About, yes!*. А где твой Юра?

– А! – махнула она рукой, – уехал как всегда к родителям в Купянск.

– А это тебе, писатель, – Майкл вынул из внутреннего кармана вдоль сложенный журнал «The coeval»*  и, раскрыв на нужной странице, показал Роберту, – это начало. Продолжение следует. А теперь нам нужно поговорить, – он обернулся к Джеймсу, – у нас, Роберт, можно сказать проблемы. Пойдем, обсудим...

Усаживая гостей на тахту поближе к журнальному столику, за которым не редко последнее время завтракала мать, плохо себя чувствующая уже с утра, а теперь на нем стояли

 

 

 

 

 

чашечки с горячим кофе, Корнев безошибочно угадывал, что этот разговор хороших вестей не предполагает. С ними друзья приехали, их они хотят решить, но без них захотят уехать. Дай Бог. А может наобоот – привезли новость, радость, решение давно терзающей задачи и теперь нужно его, Роберта участие. Мысленно он был готов и к тому, и к другому. Радость без огорчений не бывает. Если принимать выполнение конечной цели за радость.

Как и ожидалось, начал Джеймс Норрис – главное лицо, заваривший всю эту кашу с предполагаемой (а точнее, с безусловной!) опасностью перерождения мира в уродство международного терроризма. Лидер и единственный человек, вовремя (или не вовремя) осознавший параллельную со светлой – мрачную сторону «Практического пособия Совершенства Разума», авторами которого являлись он, Роберт и покойный коллега по разработке – Назаров Владимир Александрович.

– Я постараюсь, господа, быть кратким. Вначале то, что произошло, как это у вас по-русски говорят, намедни...

– «У вас», это у кого? – не выдержал Роберт.

Вот и здесь спровоцировал его нетерпимый характер. Но Джеймс, немного зная Роберта, мягко улыбнулся и признательно показал ладонью на него и Майкла:

– Я понимаю скрупулезность ученого. Но Майкл в некотором роде тоже Россиянин. Только бывший, господин Роберт, и к тому же ваш родственник, – заметил он подчеркнуто. – Так вот, если не возражаете...

– Извините, Джеймс, это я так, для настроения, – поспешно оправдался Роберт, – будьте любезны...

– Вчера двое моих людей сильно пострадали. У них была задача вовремя взять под защиту вашу Веру, прежде чем сотрудники КГБ не просканировали ее сознание. Эта информация, как и будущая, не должна попасть в веденье кагебистов... – Джеймс осекся, увидев неожиданную растерянность на лице Роберта. – Сэр?

Роберт в недоумении наморщил лоб:

– Извините, Джеймс, откуда вам стало известно... да еще так быстро?

– Дорогой Роберт, а как ты думаешь, зачем мы с Майклом приехали?.. В ваш Советский Союз... нерушимый?.. – Джеймс скромно улыбнулся. – Да тебе не следует волноваться и... «брать в голову», как это у вас говорят. Чтобы не повлиять на отработанное твое поведение в общении с сотрудниками и не вызвать подозрений. Пусть будет так: каждый занимается своим делом. Мы – своим, ты – наукой. Тебе не о чем беспокоиться. Делай вид, что ничего не знаешь, – он вытащил из внутреннего кармана пиджака продолговатый с ладонь плоский предмет, похожий на пультик – разреши?

– Please, Джеймс, – пожал плечами Роберт, – только у нас телевизор в другой комнате, – пытался он шутить.

– Не в телевизоре дело, – совершенно не среагировал на шутку Джеймс, – это хорошо, что телефон и телевизор не здесь. Это ведь комната твоей уважаемой мамы. Не так ли?

– Все то вы знаете, Джеймс!

– Такая уж моя профессия, Роберт, – откровенно заулыбался Джеймс. – Мы в

комнате твоей мамы – это хорошо, – он провел на вытянутой руке пультом вблизи предметов, следя за красным индикатором на крышке.

– Неужели детектор? Или волновой определитель? – с изумлением не веря своим глазам, проговорил Роберт.

– Кому, как не тебе знать это, – заметил Джеймс, – приблизив приборчик к груди Роберта.

– Нет, Джеймс, меня ваш определитель нисколько не удивил. Обычная ученическая штучка для студентов факультета радиоэлектроники. Меня изумила ваша причастность к технократству! И не старайтесь, – сказал он, глядя на глазок индикатора вблизи своего лица, – там жучков не может быть.

– Ты так думаешь? – хитро прищурившись, промолвил Джеймс и глянул на Майкла.

– Лучше всего, Джеймс оставить, как есть. Иначе наш план может измениться, – проговорил Майкл.

– Что-то вы, ребята разговариваете загадками, – не без огорчения заметил Роберт. – Сегодня мне с этим что-то не везет.

– Это он шутит, Роберт, над тобой. Все в порядке. В тебе действительно нет жучков, – весело заключил Джеймс и, не удержавшись, хохотнул за компанию с Майклом.

– Хорошенькие шуточки, господа! – все же не преминул кинуть упрек Роберт.

– Да уж как умеем, – оправдался Майкл.

– Итак, господа, – отбросив веселость, продолжил Джеймс, – что мы имеем? Почти готовый прибор Роберта, назовем его активатором психики.

– С дополнением к термину: положительных эмоций, а точнее – доброжелательных эмоций, – поправил Роберт.

– Может быть... – вскользь заметил Джеймс, – но обсудим, зачем он нам нужен? Глупый вопрос, не так ли? – Джеймс кинул испытывающий взгляд поочередно на Роберта и Майкла.

Роберт неопределенно пожал плечами.

Джеймс невозмутимо продолжал:

– Господа, сейчас возможно выяснится, что не такой уж и глупый. Вспомним прошлое. После доклада Назарова на конференции в Майами о вашем открытии, как вы помните, произошли на межгосударственном уровне политичес кие разногласия противоборствующих сторон. Это неожиданно поставило открытие в разряд опасных идей. Вы помните заключение комиссии, цитирую дословно: «Практическое пособие Совершенства Разума, гениальная работа советских ученых, Назарова Владимира Александровича и Роберта Корнева открывает реальную возможность способного человека сделать Достигшим или по-тибетски – Бодхисаттвой. Такой человек может управлять природой, а значит миром»...

Джеймс осмотрел присутствующих оценивающим взглядом, словно перед ним были не его друзья, знающие все то же не хуже него, а многолюдная несведущая аудитория и продолжал:

– Получилось так, что заинтересованная сторона международного терроризма, захватив в свои руки ваше с Назаровым Практическое пособие, автоматически становится всеобъемлющим монстром уничтожения все и вся святого на Земле. Иначе – переделывает Мир в Ад. После чего Международный Комитет Охраны Природы и соответствующие международные сообщества социальной безопасности обязали меня, как Вице-президента, кем пока что являюсь я в Международной Ассоциации Биоэнергетики, взять на себя главенствующую роль по нейтрализации последствий в будущем вашего феномена.

– Джеймс, мы это знаем, – уныло проговорил Майкл.

– Да, Майкл. Мы знаем. Но я подвел итог десятилетней давности. Что изменилось к сегодняшнему дню?

– Я понял вас, Джеймс, – вклинился Роберт, – вы хотите сказать, что терроризм растет не по дням, а по часам? Так?

– Да. Это пункт «раз». Теперь «два»... Роберт предлагает свой прибор, который несколько... а может и значительно сглаживает ситуацию. Мало того, он тоже не неуязвим. Человек бессознательно меняется на определенное время...

– Нельзя сказать, чтобы человек становился похожим на зомбе... – заметил Роберт.

– А потом... Конечно в экстремальной ситуации – это спасение, – добавил Майкл в защиту изобретателя.

– Но это в корне не решает проблему, господа, – понизив голос, сказал Джеймс. – Из поколения в поколение агрессивный ген выродка-террориста, который без крови и насилия не может прожить ни минуты, все больше совершенствуется в схватке с технически оснащенными государствами и снова вылезает наружу более опасным, чем прежде. Я подчеркиваю: учится и совершенствуется у своих силовых противников. Выходит, Черного Дьявола силой не убрать. Как быть с этим?

– Заняться воспитанием нового поколения, – вклинился Майкл, ядовито усмехнувшись.

– Как? – всерьез приняв его замечания, спросил Роберт.

– Очень просто, подход должен быть советский, – хитро глянув на него, объяснил Майкл, – нужно чтобы, например, ребенок спросил, показывая на криминальное фото: «Мама, а кто этот дядя?» А мама ответила бы: «Это тот дядя, который тетю убил ножом». И тогда ребенок будет знать, что ножом убивать нельзя. «А этот дядя что сделал?» «А этот изнасиловал». И тогда ребенок будет знать, что этим пользоваться тоже нельзя.

На предложения Майкла почему-то никто из друзей не среагировал, даже не посмеялся над черным анекдотом, как это бывало в кругу захмелевшей журналистской братии.

Роберт, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Активатор положительных эмоций... если то, что у названного Дьявола хоть немного остались от прародителей... – заметил Роберт, – ступенчато сделает свое дело – добродетельные ситуации накапливаются в подсознании и хоть и медленно, но все же переделывает генотип. В конце концов, государство может учредить соответствующий закон о своевременной изоляции людей с феноменом агрессии, и лечить с помощью активатора стационарно в благоустроенных бесплатных санаториях. Без крови и физического насилия. Ведь если сравнить жертвы терроризма и затраты на подавление терактов с трудностями государственных мероприятий по измене нию генотипа, то результаты не поддаются никаким сравнениям.

Джеймс изобразил добродушную улыбку.

– Узнаю изобретателя. Идеи так и льются из этого вашего... рога... как у вас говорят.

– Изобилия, – подсказал Майкл.

– О`кей. Рога изобилия. Но плохие парни тоже не дурни, выражаясь по-русски.

Теперь усмехнулся Роберт:

– Сэр, я вижу, вы делаете значительные успехи в российском наречии и русской лексике.

– О, да! Так на чем я остановился? Ах, вот. Эти парни тоже могут поставить твою технику наизнанку против мирного населения.

– Что же вы предлагаете? – спросил Роберт с едва заметной досадой.

Джеймс только развел руками.

Несколько минут молчали. Конечно же, у каждого в голове крутились всякие свои мысли по спасению мирных людей от международного терроризма. Джеймс Норрис видимо уже выложил все свои возможности чего-либо нового. Еще меньше мог предложить самому себе Майкл. Что же касается Роберта...

Корнев колебался. Ему казалось нельзя открывать то, что его коллега, Назаров не советовал делать преждевременно. Он, наверное, был прав. Не испытав прибор на практике, нельзя браться за окончательную разработку. Необходима информация, которую должен дать активатор. Результаты, любые, даже плохие очень важны для окончательного решения... Но с другой стороны, нужно знать, на чем необходимо сосредоточить внимание при испытании. Это несколько оправдывало ситуацию. И Роберт решился:

– О`кей. Я дал слово Назарову, – произнес он, – не раскрывать пакет, который он в последнюю роковую минуту мне вручил, пока не заработает прибор. Что в нем, я не знаю. Догадываюсь: там его разработки по исправлению генотипа. В последнюю минуту Назаров сказал, что лучше его вскрыть только после того, как мы сами придем к необходимости сделать это. Значит после испытания прибора.

Следующие минуты, Майкл и Джеймс молча и тяжело рассматривали Роберта. У каждого был свой взгляд. У Майкла – на правах родственника – огорченно осуждающий. У Джеймса – насмешливо-всезнающий. Этой паузы, наверное, хватило для осуждения виновника и вполне могло удовлетворить обе стороны. Когда наступило равновесие, Роберт неуверенно сообщил:

– Назаров оставил в своем наследственном труде интеллектуальное оружие против самого себя, а точнее, с переделкой самого себя, как он выразился, а теперь Роберт, – добавил он о себе в третьем лице, – имеет право раскрыть пакет и узнать что в нем.

Майкл опустил голову, принялся изучать свои туфли, невольно изображая виновного мальчика.

Джеймс тихо, но серьезно, сказал:

– Надеюсь, Роберт понимает, что об этом никто не должен знать... чем быстрей мы увезем его работу, тем успешней будет она внедрена. Я предупреждал Назарова... Я предлагал ему работать у нас под защитой моей фирмы и государства... Ничего теперь не поделаешь... придется с этим смириться. Будь осторожен, Роберт. Прежде чем коснуться его труда, оглянись по сторонам, нет ли нежелательных живых и неживых друзей рядом. Что же касается прибора... как только он будет готов, сообщи нам. Он не должен попасть в руки КГБ. Они давно его ждут. Прибор будет ими использован как оружие насилия. Я в этом не сомневаюсь. А насилие насилием не уберешь. Сила силу любит.

Они тепло прощались.

Было условлено, что Майкл для постороннего глаза на правах родственника позвонит по телефону к маме Роберта и узнает короткую справку от Роберта.

Роберт решил проводить гостей, и уже не возвращаясь, было достаточно поздно, уехать домой. Татьяна заждалась.

– Подожди, – мать накинула на плечи кофту.

– Нет, а ты зачем? Я сам провожу и уеду домой.

– Мама! – запротестовала, выйдя на шум в прихожую, Людмила, – никуда не ходи. Уже темно.

– Да что я, девочка?! – завозмущалась мать.

– Знаю я тебя...

– Успокойся, – рассердилась мать.

Роберт внимательно посмотрел на обеих:

– Я что-то не пойму! Какие секреты?

– Да никаких! – расстроено бросила Людмила, – поздно уже. Пока всем! Звони, Майкл. Убегаешь так неожиданно...

– Не волнуйся. Просто у нас был очень объемистый разговор. В следующий раз, – произнес он, целуя ее в щечку, – отметим фундаментально.

– Осторожно там, Роберт. И не задерживай маму! – ревностно сказала она, закрывая за ними дверь.

На улице свежо и тихо. Недавно опустились сумерки. Отпечаток ушедшего дня лежал тонкой мерцающей полоской на небосклоне.

У перекрестка они распрощались. Такси, поглотив гостей, отъехало и, набирая скорость, слилось со светящейся гирляндой в потоке машин.

Мать шла молча. Роберт не торопил с вопросами. Было похоже на прогулку в ранние мальчишеские годы. Мимо проплыл продуктовый магазин. Мать молчала, чувствовалось, она почему-то на что-то не решалась. Это еще больше настораживало Роберта. Он терпеливо ждал.

– Куда ты идешь, – наконец сказала она, – машина на стоянке?

– Да. Я тебя провожу.

– Как у тебя с твоим пиелонефритом?

– Я о нем забыл. Он меня давно не беспокоит. Раз в год делаю десятидневное голодание. Ты знаешь...

– Не понимаю, как ты это выдерживаешь.

– И нечего выдерживать. Все очень просто: в первые сутки три раза поставил себе трехлитровую клизму, в последующие дни по одной утром. Вот и все.

– Как все?

– Все. Живи себе на здоровье, только ни крошки в рот и пей столовую.

Мать остановилась и с подозрением посмотрела на Роберта. Он усмехнулся:

– Да не вино. Минералку, мать!

Она успокоилась и снова пошла медленным прогулочным шагом.

– А потом?

– А что «потом»? Все очень просто – бери восстановительную диету Николаева и восстанавливайся, как там написано. Она тебя выведет на общий стол. А ты, никак, решила проголодать?

Она безнадежно махнула рукой.

– А что? Давай. Вернешь себе три-пять лет, помолодеешь.

Она грустно заметила:

– Нет, сын...

– Чего нет? – огорчился Роберт, – под моим наблюдением. Все будет о`кей. Вот увидишь.

– Нет времени. Не осталось.

– Да брось, мать! Семьдесят лет – еще не возраст, чтобы на него молиться. Займись собой.

– Поздно, сынок. Ты лучше скажи... Ты ведь людей лечил... Моя подруга заболела.

– Что у нее?

– У нее плохое дело.

– Рак?

Мать качнула головой:

– Саркома поджелудочной железы.

Роберт насторожился, замедлил шаг.

– Давно?

– Не знаю. Можно травами попробовать?

– В этом случае все нужно включать, а не пробовать.

– Но ты можешь принести травы?

Роберту становилось все неуютней и тоскливей. Что-то здесь не так. Попахивает неправдой.

– Завтра же принесу. Только нужно знать, сколько ей лет.

– Так как и мне.

– Ладно... – проговорил он тягостно, – принесу Окопник, Подмаренник и Будру. Поеду к Гилю, это его травы... и рецепт.

Теперь он замолчал и мать, угадав его настроение, остановилась у подъезда. Постояли молча. Каждый боялся сказать что-нибудь не то, боялся вопросов и ответов. Но она подала руку и сказала:

– Пока, сынок. Не бери в голову, как выразился твой приятель Джеймс.

– Ты подслушивала?

– Нет, вы так были увлечены своей темой, что не замечали меня, когда я вас обслуживала.

Роберт осветлился слабой улыбкой:

– Ну, ты даешь, мать. Тогда пока. Завтра приеду. Принесу, что обещал. Пока!

 

Глава 11

 

Татьяна шла, как многие, одной дорогой к метро «Индустриальная». Шла пешком, когда Роберт задерживался на работе или уезжал в короткую командировку. Но почти всегда, идя институтской дорогой, ощущала необъяснимую свободу, легкость и ненавязчивые мысли. Думать можно было о чем угодно. Не имеет значения. Мысли никто не контролировал, о них никто не спрашивал, о них никто не знал. Они ее тайный спутник, в едином лице, с которым можно было в любое мгновение поговорить и тут же по желанию отбросить. Этого всего не было в машине, расслабившись на мягком кресле, и глядя, как проплывают мимо на пешеходной дорожке знакомые лица. Она не могла думать о каждом из них, что связывало ее с ними, и приходилось говорить с Робертом – слушать, отвечать и спрашивать обо всем необходимом семейном. Как будто без этих обязательных проблем нельзя обойтись, нельзя поговорить о какой-нибудь чепухе, какую находила с институтскими знакомыми. И Роберт в последнее время перестал ей нашептывать всякие интимные глупости, зарылся в свою проблему, в изобретение, немыслимо важное для людей всего мира, как он выражался специально для нее, чтобы ей было понятней. Выходит, ее связывало с ним что-то такое, что не давало поступать, как хотелось. Стоило ему уехать в командировку, а ей быть уверенной, что он там ни с кем не флиртует, после быстро проходящей ревности появлялась легкость полета, как у птицы, выпущенной из прекрасной ухоженной вольеры. Полет был соблазнителен, бесконечно открывал неиспробованное. Эта временная свобода нравилась и пугала неизвестностью до тех пор, пока не появлялся он, прекрасный муж и отец ребенка. Получалось, без него она не могла, но и с ним ей не хватало чего-то очень важного в жизни. Нет, не чего-то. Того, что мечталось ей в короткие паузы «свободы». Просто он каким-то образом привязывал ее к себе, не словами, не действием... она сама ему подчинялась по какому-то внутреннему согласию. И даже любовь к нему казалась обязаловкой, без которой нельзя было обойтись. Эту любовь словно воз нужно было тащить за собой повсюду. Неудобный на поворотах и скучный своим содержанием. Даже не хотелось об этом говорить с Робертом. Разговор о пустяках, ей казался неуместным, глупым, когда были дела поважней, в крайнем случае – что купить, что приготовить на завтрак. Он спрашивал, например, как там уроки у Наташки в школе... все-таки четвертый класс... Это всегда вызывало мысленную усмешку. Четвертый класс... А что ты скажешь, муженек, когда это будет восьмой или десятый?

Татьяна улыбнулась. Улыбка у нее иногда выходила наружу, если была наедине сама с собой, и никто на нее не смотрел.

Ей легко это понять, она сама еще не так давно со студенческой скамьи. А он все забыл и ему, наверное, кажется, что его дочь переживает огромные трудности по школьным предметам. Вот артист! Забыл, что Наташка еще в детском садике прекрасно читала и считала. И в этом, между прочим, заслуга его. Заслуга в том, что он вовремя приехал, вовремя их, с Наташей, нашел и увез к себе на квартиру от пьяной бабушки. От своей тещи.

Нельзя сказать, что ее мать была алкоголичкой. Но дебоширкой точно... Об этом думать просто не хотелось. Не хотелось вспоминать о прошлом, особенно о своем гнусном детстве. От этого у нее кружилась голова, подступала тошнота к горлу, и в следующий момент наступало отвращение к жизни....

Несколько минут неторопливого шага неожиданно наслали мысли о путаной теперешней жизни, о глупой сложности, с которой идут люди своей дорогой. На самом деле все просто: в воздухе прерывисто сигналила машина, водитель затрагивал привлекательных девочек на пешеходной дорожке. Компания молодых сотрудниц из конструкторского бюро пронеслась мимо к подземному переходу в метро...

Сигнал повторился еще раз очень близко и настойчиво. Она обернулась – Леша щедро распахнул дверцу своей шестерки. Это вызвало усмешку.

– Танечка, садись. Подвезу. Почему такая скучная?

Леша ловелас. Она так считала. Но может, и нет. Просто он был хорошим приятелем и даже, где-то, ухажером. Впрочем, какая разница. С ним всегда приятно поговорить, когда выпадал шанс отвлечься, и никто не мешал.

– Ты опять безлошадная? – сказал он, наклоняясь к дверце, чтобы попрочней ее закрыть и будто неумышленно, приобнял Татьяну. Она не придала этому особого значения, понимая, что ему это приятно, как и всем мужчинам.

– Он уехал к своей матери.

– «Он уехал к своей матери»!.. – как эхо, иронично повторил Леша. – А почему к своей? Она и тебе как бы...

– Не «как бы». Она меня не любит. Его мать.

– За что, если не секрет.

Татьяна помедлила, ответила скучно:

– Не секрет. Она считает, что я слишком молода для своего мужа.

– Тьфу ты! Извини, вырвалось. Так это же хорошо, когда такая красивая, спокойная и...

– И что?

– Ну... сексуальная девочка, как ты, обнимает тебя, ласкает и, наверное, даже любит, где-то...

Татьяна скупо улыбнулась, протянула руку к его щеке и фамильярно похлопала по ней своей узкой ладонью:

– Поехали, ловелас.

– Это я ловелас? – переспросил он, трогая машину. – Я для тебя не ловелас, а друг. Сердечный и, мне кажется, где-то неплохой друг.

Татьяна доверчиво посмотрела на его гладко выбритый профиль, обращенный на дорогу. Леша был ведущим инженером в отделе диагностики двигателей, всегда ходил в местную столовую поблизости Института, где и она любила очень часто обедать с Робертом. Их взгляды, ее и Леши, сталкивались, когда они с Робертом поглощали обед где-нибудь возле окна, подальше от суетливой публики. Почему сталкивались – она только сейчас подумала, услышав признание насчет дружбы. Значит, он ее подлавливал и садился за столик «в прямой видимости». Так, чтобы Роберт сидел к нему спиной.

– Нет не секрет. Для тебя. Она считает меня психопаткой, не только слишком молодой.

– Психопаткой?! – он даже притормозил и посмотрел на Татьяну с крайним удивлением. – Ты психопатка? Лучшего анекдота нельзя было придумать?

– А что? Не похожа? – улыбнулась она.

Леша недоуменно пожал плечами.

– А жаль. Хотелось бы побывать с психопаткой хоть немного в интимных обстоятельствах, – он с усмешкой скосил взгляд на Татьяну. Но психопатка не среагировала на шутку.

Несколько минут Леша ехал, задумчиво глядя на дорогу.

– Мне кажется, Танечка, насчет психов полный бред. Отговорка твоей свекрови. Она этим хочет сказать, что ты и Роберт не пара. И я с ней согласен. Не обижайся. Я давно наблюдаю за твоим лицом, хотя оно у тебя слишком замкнуто. Наверное, это еще одна причина, что твоя свекровь где-то права.

– Мое лицо? Объясни...

– Оно у тебя сразу становится раскрепощенным, когда ты попадаешь в хорошую компанию своих сверстников.

– Леша, случайно не влюбился ли ты в меня?

Леша улыбнулся:

– Ты хочешь сказать, что моя жена меня не устраивает? Или я не люблю ее?

Татьяна пожала плечами:

– Не знаю. Может быть.

– Нет, Танечка. Мы с тобой друзья, не более.

Он кинул дежурную фразу, словно для всеобщего успокоения. Но потом добавил как бы вскользь:

– Может быть потом... как-нибудь, – и озорно улыбнулся.

Это была его обычная шутка, к каким Татьяна уже давно привыкла.

– Танечка, тебе куда, я тебя отвезу. У меня сейчас появилось неучтенное время. И мне скучно.

– Ты знаешь, я это заметила. И тогда, если можешь, подбрось меня к школе, я заберу ребенка. Она там, в школьном лагере. Ну, ты знаешь. Меня к ней уже несколько раз подвозил.

Леша радостно кивнул, как показалось Татьяне, и машина, повернув направо, резво понеслась по дороге.

Возле школы позади школьного приусадебного участка под уютными ивами он остановил машину, откинулся устало на спинку сидения. Татьяна сидела молча, обдумывая фразу, брошенную Лешей о ее психозе. Да, он и не знает, что это правда. Он не знает что это такое, когда тобою владеет необъяснимый страх в какой-то жуткой несуществующей ситуации, но для нее как будто бы реальной, и тогда... Он не знает, видно, панический ужас малолетнего ребенка, на глазах которого родители в хмельном угаре гоняются друг за другом с топорами в руках. А потом смерть сгоревшего от денатурата отца... Нет, Леша не знает всего этого.

Татьяна глубоко вдохнула носом, справляясь с подступившим удушьем к горлу.

Он взял ее руку, приложил к своей щеке и непроизвольно коснулся губами ее ладони. На запястье он увидел то, что ему, наверное, не стоило видеть – поперек тонкими линиями белели три шрама.

– Когда это было? Это он? Это он тебя довел, да? Не бойся я ему и никому не скажу. Это правда? – Леша гладил белесые полоски и, волнуясь, смотрел на Татьяну.

Она отвернулась и коротко ответила:

– Нет. Это было после того, как он уехал...

– Он бросал тебя, да?

– Я узнала, что он женат и выгнала его.

– И ты была...

– На втором месяце. Он не знал.

– Таня... Извини. Я не хотел этого разговора. Давай иди за Наташей. Я отвезу...

– Если тебя не затруднит, к моей маме. Ладно? Наташка очень соскучилась по бабушке.

– С превеликим удовольствием. Давай!

 

Глава 12

 

На работу Роберт ехал в плохом настроении. Татьяна, не отличающаяся от стандарта своей неразговорчивостью, вовсе замкнулась. Ремень безопасности скучающе болтался на захвате возле ее плеча и настойчиво напоминал о своем использовании, что, впрочем, как заслуга автоинспекции, давно вошло в привычку. Значит, заторможенность была основательной. Только, как бывает в таких случаях, не понятно, что творилось за этой ширмой. Неполная отключка, прострация или игнорирование окружа-ющим миром во имя принципа, что впрочем, положения не меняет.

Вместо слов Роберт потянулся к ремню безопасности, обняв Татьяну и заодно поцеловав в висок, набросил на тонкое ее плече ремень, расправил под грудью, погладил живот, улыбнулся. На ласки Татьяна не среагировала.

Потом ехала молча, смотрела на дорогу бегущую под колеса...

Вчера, придя домой, застал жену и ребенка в постели, хотя было еще рано, и это расценивалось, как бунт на корабле. Он принял душ, поцеловал спящую Наташу, нырнул под одеяло и тихонько, нежно обнял Татьяну. Конечно, реакции не последовало. Тогда он рассыпал бисером поцелуи вокруг ее шеи и груди. Но жена лежала неподвижно, и Роберт, понял, что она не спит, подумал, сколько же это надо иметь терпения, чтобы ничем себя не выдать, не вздохнуть, не шевельнуться, чтобы не обнаружить слабость своих нежных чувств хотя бы несколько минут? Отказать себе в самом ценном ради глупого безрассудного, ни кому не нужного принципа. Что это, невольное проявление скрытной холодности к нему или жертва самой себя ради слепых-не-слепых убеждений? А может – сдерживаемая мнимая неполноценность своего интеллектуального уровня? Так этому предела нет. И вообще – не хватало иметь жену умнее себя! Чтобы на каждом шагу тебе вставляла мозги. Показывала мужскую силу мужчине. Гораздо приятней эту силу иметь в женском обличии, в женской глупости, наивности, слабости. Роберта это больше устраивало. Именно такая жена, какая она есть в Татьяне. Но если не ущербность своих комплексов, что же ее ввергло в состояние абсолютного безразличия? Этот вопрос несколько раз всплывал ночью, которую он провел в полной бессоннице. Слушал ее затаенное дыхание, потом тихий стон, потом таинственный шепот, звала какого-то Лешу. Он спросил, нарушив тишину, совершенно чистым трезвым голосом, кто такой Леша, но ответа не получил. Зато сразу же она заснула вполне основательным непритворным сном. Влюбилась в этого Лешу? Ну и ладно. Нельзя сказать, чтобы никогда в своей жизни он не испытывал ревности. Было два-три раза в ранней и затянувшейся юности. Отвратительное, болезненное чувство... Но, живя с Татьяной, Роберту раньше не приходилось ревновать, и сейчас эти чувства его не трогали. Кроме легкой обиды.

И не спал вовсе не из-за Татьяны.

Навалилось все сразу. Он подумал, что если бы что-то одно, то было бы тяжелей. Часть неприятностей в этом случае, как правило, берут на себя другие проблемы и, требуя решения, отвлекают, рассеивают плохое настроение.

Отвлекали от главного, от подозрительных страшных мыслей о матери. Он боялся этих мыслей. Подсекал их на корню, как только в голове невольно возникали. Догадка была жуткой, и Роберт ее гнал. У человека мыслительная форма существования в природе. Любая мысль, так или иначе, обретает реальность.

Неожиданным стало сообщение Джеймса Норриса о случае с Верой.

Нужно было подумать, как быть дальше. Расспрашивать ее нельзя, кому-то станет ясно, что он в курсе. В этой связи вдруг всплыла Тень, безымянная тень, годами по пятам следующая за Робертом, опекающая, теперь это понятно, в нем (не его!) то, что должно было стать в плохих руках орудием насилия, а не духовным освобождением человека, о котором мечтали они с Назаровым. Не эта ли тень убила Владимира Назарова, когда убедилась, что он пошел не по указанному пути и нарушил все планы заинтересованной стороны? А теперь подошла и его, Роберта очередь. Выходит, нельзя завершать конструкцию даже формально. И не завершать тоже нельзя.

Сам по себе возник вопрос: кто информатор, где этот невидимый глаз, следящий за каждым его движением. Теперь прокручивая в уме все свои передвижения, даже на машине, он пришел к выводу, что да, за каждым его шагом установлено жесткое уникальное наблюдение. Создавалось впечатление, что все окружающее – люди, стены, салон машины, одежда, собственная жена и квартира, даже он сам – потенциальные шпионы. Значит прав был Джеймс Норрис, проверяя индикатором скромную обстановку маминой комнаты и тыча своим прибором ему в грудь. Значит правда – в этом что-то очень серьезное есть. И Роберту сразу же, прямо сейчас, придя в свою лабораторию, следует наскоро собрать индикатор напряженности поля и тут же проверить наличие этих штучек!

Роберт остановил машину возле метро и растерянно осмотрел вокруг себя салон машины. Татьяна вопросительно взглянула на него:

– Мы приехали?

Роберт минуту помолчал.

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я опоздала?

– Ничего я не хочу! – раздраженно ответил он.

– А чего ты хочешь?

Только сейчас он понял, что страшно одинок. У него не было человека, которому можно было доверить жизненно важную проблему и при этом быть уверенным, что не будет сдан Черному Дьяволу с потрохами. Тому Дьяволу, о котором говорил Сабуров на Ученом Совете перед поездкой Назарова в Майами. О Дьяволе, который убил Сабурова, отрешенного и умного ученого.

– Я хочу, чтобы ты сказала, кто такой Леша.

– Ты его знаешь.

– Работает в Институте?

– Работает в отделе диагностики двигателей.

Роберт ее слова пропустил мимо ушей. Он знал этого Лешу. А спросил, чтобы что-то сказать.

– И поэтому ты в трансе. Любовь?

Татьяна смолчала.

– Ну, так зачем же печалиться? Радоваться нужно, – подковырнул Роберт. – Вся жизнь теперь у тебя впереди...

– Какая жизнь? – не поняла Татьяна.

– Ну... и та и эта...

Она задумалась, все равно ничего не поняв. А минуту спустя, бросила, будто открыла истину:

– Ни у тебя, ни у меня нет того, кому можно полностью довериться.

Роберт даже не удивился. Татьяна была той загадкой, какая появляется на Земле крайне редко. Это одна и единственная причина, по которой он совратил девочку, молодую воспитательницу детского сада, используя свои «чары», сделал ее своей женой. А может наоборот, она его?.. Ее редкие и роковые высказывания имели такую силу, что любой безнадежный спор между кем бы то ни было, моментально гас после брошенной в паузе ею короткой фразы. Да и на главный вопрос, еще не заданный, часто срывался с ее сексуального маленького рта вполне логичный ответ. Это выглядело на первый взгляд противоречиво, если иметь в виду ее наивную нехитрую манеру мышления. Скорей всего, она и сама не осознавала, что говорила. Казалось, в ней сидел ясновидец, изредка в нужный момент, высовывающийся из ее плоти, чтобы вовремя высказаться... А иной раз складывалось впечатление, что она заранее все знала, но молчала, боясь своих слов, чтобы ничего не изменить.

Ничего не изменить. Ему так это сейчас необходимо. Все грозило скатиться под откос, двигаясь по краю пропасти, стоило только остановиться или сбавить скорость.

– Он тут ни при чем.

– А что?

– Не знаю. Поехали, дорогой. Мне влетит.

Роберт завел. Тихонько тронул машину.

– Не опоздаем. Я хотел тебе что-то сказать.

– О своей маме?

– Они с Людой от меня что-то скрывают. Что-то касающееся мамы... Кстати она спрашивала...

– Я ей не нужна, ты знаешь.

– Она хотела тебя видеть. С Наташей.

– Наташа тоже спрашивала о ней, – она замолчала, глядя на приближающееся шестнадцатиэтажное здание Института, называемое сотрудниками стеклянной свечой. Такое название оно приобрело из-за преобладания стекла в своем ансамбле.

– Роберт, – Татьяна в нерешительности запнулась и добавила, беспокойно глянув на него, – твоя мама серьезно заболела. Она тебе это говорила?

Роберт промолчал. Смутная подавленность ощутимо пробежала по лицу.

Напротив стеклянного входа в Институт он припарковал машину.

Татьяна виновато стояла возле двери, как будто минуту назад не спешила, боясь опоздать. Не глядя на Роберта, сказала:

– Тебе нужно это знать. Но я тут ни причем, Роберт. Теперь она решила со мной помириться. Моя мама с ней хочет встретиться. И Наташа.

– Я знаю, – хмуро произнес он. – В перерыв давай поговорим. Хорошо?

Татьяна кивнула и медленно пошла к проходной.

С чувством загнанного зверя Роберт вошел в лабораторию. В нем – и в его облике и душе – было все, что есть у существа, которого упорно и безжалостно загоняли в пятый угол пустой квадратной комнаты, и он никак не мог его найти. То есть в этот момент он был способен одновременно дать кому-то в физиономию и поплакаться в жилетку. Одновременно или в любой последовательности, не разбираясь, по какому поводу что.

Виталий Иванович сидел за своим рабочим столом, уткнувшись в расчеты и не оборачиваясь на входящих, как будто просидел здесь всю ночь или, по крайней мере, проработал в ином времяисчислении, не заметив его скоротечности.

– Ты вчера забыл свои шикарные импортные очки, – сказал он, не поднимая головы.

– Знаю. У меня есть запасные. Не хотел возвращаться, – миролюбиво отмахнулся Роберт.

Теперь Виталий обернулся и внимательно посмотрел на своего коллегу.

– Что случилось?

Роберт потянул с ответом. Для отмазки сказал:

– С чего это ты взял?

Виталий пожал плечами:

– Не здороваешься.

– Извини. Привет.

– Привет. Я могу помочь?

Роберт сел за свой стол, подпер ладонями подбородок, уставился в открытое окно.

– Так могу?

– У нас случайно нет стандартного широкополосного резонансного контура с частотой в пределах двадцати восьми мегагерц?

Виталий внимательно посмотрел на коллегу, пытаясь, наверное, угадать его замысел.

– Зачем это тебе?

– Хочу сделать индикатор напряженности поля. Какая-то сука меня пасет.

Виталий не сразу ответил на вопрос, хотя знал, что есть. Его вдруг посетили мысли не очень приятные. И разобраться ему предстояло срочно...

– Есть. Список в сейфе. Посмотри. Зачем пасет?

– Еще не знаю.

Виталий встал, подошел к Роберту. На его лице появилась усмешка, какая обычно бывает, когда к горлу подкатывает синдром дружеского шаржа, высказать который не терпится сразу же. Однако, на полном серьезе он сказал:

– Дома все в порядке? Заглянул бы с Татьяной к нам.

– Как-нибудь, – односложно ответил Роберт, роясь в пакетах с микросхемами.

– И чего это ты будешь сам возиться с этой ерундой? Позвони Геннадию. Пусть займется. Ему все равно делать нечего.

Не получив ответа, Виталий пробежал пальцем по кнопкам телефона.

– Геннадий? Зайди. Есть работа.

– Виталик, я сам, – заскромничал Роберт.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем пасет?

Только сейчас Роберт обратил внимание на вопрос: не «кто», а «зачем» пасет? Им овладела слепая злость:

– Тебя интересует «зачем», но ты знаешь «кто»?! – и проникновенно заглянул в глаза приятеля, удивляясь собственной лихой наглости. Но встретил терпеливый взгляд, очертание губ, на которых, казалось, вот-вот появится улыбка.

– Ладно, Роберт. Тогда выкладывай. Откровенность за откровенность. Ты в последнее время ходишь замыканный до крайности. Думаешь не заметно?

Роберт с досадой скосил взгляд.

– Проблемы, Виталик, заели. Проблемы.

– Я вижу. Потому и спрашиваю.

– У меня мама чем-то серьезным заболела.

– В чем дело, дружище? Ты лечишь людей, а тут...

– Нет, Виталик. Это саркома поджелудочной, понимаешь? Боюсь, стадия, когда операция, какая показана, не принесет положительных результатов. Метастазы в начальной стадии не распространяются за пределы органа. И ее можно было бы удалить. Но если промедлить...

– Но ты еще ничего не знаешь!

– Если знает больной, Виталик, то, значит, скрывать поздно. А тут еще это...

– Определитель углерода?

– Да. И он...

– И?.. Да говори, Роберт! Мы же друзья. Может, чем-нибудь помогу. И все останется между нами. Лекарства, какие... Поможет Олежек.

– Олег Дмитриевич ничем не поможет.

– Не скажи. Через Министерство достанет. Так что «и»?

Роберт махнул рукой.

– Татьяна влюбилась, – как-то неуклюже вырвалось у Роберта смешная ложь.

Виталий едва сдержался от невольного смеха.

– Я все понял, дружище... И это говорит мне половой гигант!

– Ничего ты не понял. Меня хотят убрать, и ты будешь свидетелем моей смерти, – зло пошутил Роберт. Он даже горько улыбнулся.

Теперь и Виталий получил разрешение на юмор и сказал:

– Для того чтобы умереть, свидетели не нужны. Я вижу, Роберт, ты запутался в проблемах. Это похоже на то, как один головой бьется об стенку, а другой его спрашивает: «Ну, как тебе приятно?»

А он отвечает: «В перерывах между этим».

Роберт, не раскусив юмор, хмуро посмотрел на Виталия. Виталик еще пару раз хохотнул, смехом заглаживая свою неловкость. Он мог еще что-нибудь рассказать, чтобы успокоить друга, но в лабораторию вошел Геннадий.

– Вызывали?

– Роберту нужно наскоро собрать индикатор напряженности поля.

– Что, клад искать?

Тут все сдерживаемое напряжение обоих – Виталия и даже Роберта – свалилось с плеч. К смеху невольно присоединился и Геннадий, хоть и не знал его причины.

– Так, я угадал? – спросил он, неуверенно улыбаясь.

– Нет, не угадал. Его или не его... интересует наличие телеканалов в замкнутом пространстве. Так, Роберт?

– Ты верно сказал.

Роберт подошел к Геннадию вплотную и, рассматривая его лицо, произнес вполголоса:

– Меня интересует то, что глазам не видно.

Геннадий испуганно посмотрел на своего взволнованного начальника и отошел на шаг.

– Я понял вас. Металл, электропроводку, передающее устройство?

– Правильно. Передающее устройство! – зло повысил голос Роберт. – Или ты хочешь сказать, что тебе это не знакомо?

– Знакомо, Роберт Иванович, – поспешно отчеканил Геннадий.

Виталий настороженно наблюдал за старшим мастером и Робертом, настроения обоих ему были понятны.

– Ну, тогда вперед. И если к тому же ты еще и продемонстрируешь мне его на живом, интересующем меня объекте, то я позабочусь, чтобы тебя не уволили. Это я тебе клянусь!

– За что, Роберт Иванович?

– Мне кажется, ты знаешь. Давай, Геннадий. И прости меня. Я на срыве. Но у меня есть причина. Давай, приятель, работай, – он отошел от своего стола, показав рукой на паяльник и лежащие кучкой детали. – Что нужно будет, скажешь. Переверну весь Институт и достану, – он зло глянул на Виталия, взял с его стола свои импортные очки, нервно надел, запасные кинул во внутренний карман и быстро вышел из лаборатории.

К Олегу Дмитриевичу идти было недолго. Не настолько долго, чтобы запал Роберта полностью иссяк. Даже секретарша Зиночка не смогла его остановить. Он вошел в кабинет нельзя сказать, чтобы нагло, но немного бесцеремонно. Ему было уже наплевать на любой этикет. Он вошел и спросил у своего друга и начальника, к которому на работе всегда обращался на «вы»:

– Олег Дмитриевич, я увольняюсь.

Первые секунды директор усиленно соображал, пытаясь осмыслить услышанное, или – тот ли человек варварски ввалился в кабинет, который имеет право требовать чего-то, чего с большой вероятностью не может. В общем, мысли, как и фразы, были безнадежно накручены. И в них предстояло немедленно разобраться.

– Не понял, – сказал Олег Дмитриевич искренне.

– Очень просто: я увольняюсь, товарищ директор. Все! С меня достаточно. Ни семьи, ни животного удовольствия, ни эстетического стенания, ни творческого удовлетворения! За многие годы... А теперь вот Геннадия обругал и послал... Все, я увольняюсь!

– Постой. Успокойся, иначе я ничего не пойму. Еще раз...

– Еще?! – выкрикнул Роберт. – Вам этого мало? Сорвался я. Понимаете? Сорвался! Да любой бы на моем месте сорвался.

– Так, Роберт. Присаживайся...

– А! Вот правильно: не садись, а присаживайся. Чтоб не дай бог не упекли и не посадили! Все вы этого боитесь. Даже не зная своей вины. «А виноват лишь тот, кто хочет кушать», Олег Дмитриевич.

– Роберт, что стряслось? Начистоту. Обязуюсь – информация дальше нашей троицы никуда не уйдет.

Роберт замолчал, успокаиваясь. Минуту оба тактично ждали равновесия.

– У мамы саркома.

Олег Дмитриевич озабочено замер.

– Ты уверен?

– Татьяна скоро уйдет к другому.

– Ну, это мы уже слышали не раз, – пытался улыбнуться он.

– Обругал Геннадия.

– Это мы уладим. Не проблема.

– Я увольняюсь.

– А это мы еще посмотрим.

– Иначе нельзя. Меня скоро убьют.

– Кто?

– Все равно кто. Свои или чужие. Скорее – чужие.

– Ты в чем-то замешан? Чем-то запачкан?

– Чист.

– Может, это тебе так кажется.

– Стерилен, как неиспользованный презерватив.

Олег Дмитриевич улыбнулся:

– Это нам тоже известно.

– Вам известно, мне – нет. Не мешало и мне то знать.

– Хорошо, Роберт. Сделаем так, – Олег Дмитриевич сосредоточено потер кисти рук, секунду подумал, оттянув дудочкой губы, – сделаем так. Ты съездишь к Виталию в гости. Успокоишься, погуляешь. Он жалуется, что вы с Татьяной забыли его и Ларису, не приезжаете. У него есть, чем с тобой поделиться. Понял?

– Может быть.

– Это раз. Далее, ты срочно уходишь в отпуск. Уезжай к черту на кулички куда-нибудь на юг. Это два. Согласен?

Роберт молчал, и Олег Дмитриевич понял – Корнева это устроит.

– Вот и хорошо. Тогда, пожалуйста, доложи состояние дел по наладке определителя углерода. Тебе все передали, что было у Назарова по этому прибору?

– Все.

– Документация?

– Полная.

– Да. Жаль мужика. Царство ему небесное.

– Это не несчастный случай, Олег Дмитриевич.

– Может быть, – ушел он тонко от ответа. – Работу передай Геннадию. Конкретно расскажи, что ему нужно делать.

– Согласен. Только...

– Что «только»? – уже строго переспросил Олег Дмитриевич.

– Без Татьяны я никуда не поеду.

– Ради Бога! Нет проблем. Езжайте вдвоем. Но учти – там много грузин. А они Татьяну полюбят, – смеясь, заметил директор.

– Неужели? – подыграл Роберт.

– А ты как думал? Такую красивую женщину, разве можно не полюбить? Да еще такую молодую...

– Ладно. Тогда я пойду? – скромно спросил Роберт, вставая со стула и почему-то аккуратно придвигая его к столу.

Олег Дмитриевич согласно прикрыл глаза.

*

 

Татьяну застал за пишущей машинкой. Ощущая на своем затылке несколько пар любопытных женских глаз, он склонился к ее уху и зашептал:

– Танюша, я сегодня, наверное, задержусь. Олег Дмитриевич приказал передать работу Геннадию, чтобы уехать нам с тобой в отпуск. Ты согласна?

Татьяна заинтересованно посмотрела на Роберта. Задорный жизнерадостный ветерок слегка коснулся ее волос и в глазах промелькнул обнадеживающий блеск.

– На машине?

– Естественно. Как всегда. С Наташенком, – он легонько прикоснулся губами к ее виску.

– Согласна. Когда?

– Я думаю, за два дня управлюсь. Все оформлю.

– Давай. Тогда я съезжу к маме на поселок... Ты знаешь, Роб, я подумала... Не нужно мне к твоей маме. Ей это только повредит. Пусть лучше будет так, как есть.

– Хорошо. Мне сегодня к ней. Травы отвезу, – он снова коснулся губами возле ее уха, – пока-пока.

Роберт быстро шел к лифту, прокручивая обстоятельства и прикидывая план действий.

В лаборатории, как и ожидалось, шла молчаливая работа двух. Один, уткнувшись, неотрывно вычерчивал графики соотношений килокалорий и процентного содержания углерода в антраците при сжигании, другой, похоже, заканчивал пайку схемы индикатора напряженности поля.

Роберт, продолжая начатую мысль по улаживанию навалившихся проблем, сел в сторонке за свободный стол.

Прошло не много времени и, молча, встав из-за стола, Геннадий подошел к Роберту. В руках он держал плату с индикатором.

– Хорошо. Спасибо. Где глазок уровня?

– Их тут три последовательно. Все три – это сильный сигнал.

– Понял. Этим я сейчас займусь. А тебе срочно нужно привести в порядок собранную на столе схему прибора и завтра... если успеешь... испытаем прибор вдвоем. Не возражаешь?

– Испытаем? – в глазах Геннадия промелькнуло тревожное любопытство.

– Посмотришь. Это будет интересно. Да... я ухожу в отпуск. На это время дам работу. Тоже интересную. Все. Давай. Если нужна вторая смена, что желательно, естественно с двойной оплатой, то скажи. Как?

– Можно, – скромно согласился он.

– Тогда, – Роберт набрал номер бухгалтерии, – Фаина Петровна? Добрый день. Это Корнев. У меня Геннадий будет работать на второй. Срочная работа. Обеспечьте оплату ночной смены, пожалуйста. Хорошо. Спасибо. – Он положил трубку, – все, годится. Я тебе буду очень признателен, Гена, надеюсь, прибор будет готов как можно быстрей.

– Я сделаю, Роберт Иванович. Сидеть буду до упаду...

Роберт улыбнулся:

– Виталик, ты слышишь, что он сказал?

– А что? – отрываясь от подсчетов, словно проснулся, спросил Виталий.

– Он сказал, что до упаду. А после?

– А что? – снова спросил Виталий, не в силах сообразить, о чем речь.

Это вызвало у Роберта и Геннадия дружный смех.

– Ребята, – возмущенно и очень серьезно, что бывает редко, запротестовал Виталий, – вам, что делать нечего? Так я могу дать работу.

– У нас она уже есть, – отозвался Роберт.

– Ну, так и занимайтесь себе на здоровье. А меня прошу...

– Да, сэр. Я ухожу. Позвоню только.

Он набрал номер Татьяны:

– Корневу, пожалуйста.

Когда Татьяна взяла трубку, Роберт сказал, стараясь излагать, как можно серьезней:

– Меня в лаборатории не будет. Попрошу Веру помочь провести испытание в комнате наглядных пособий. Потом расскажу в чем дело. Хорошо, любимая? Не волнуйся, я тебя люблю, – добавил он для большей гарантии, надеясь, что Виталий услышал их разговор.

По пути он зашел к Вере и к своему удивлению, она сразу же согласилась пойти с ним в небольшую заброшенную комнату наглядных пособий. Он знал, что дверь этой комнаты надежно закрывается изнутри и ключ всегда висит на гвозде, на наличнике. Избранная компания, в которой и он иногда участвует по праздникам и знаменательным датам, использует комнату инкогнито. Начальство, что характерно, знает об этом, но (что говорить!) это устраивает обе стороны, лишь бы не было бардака при закрытых дверях в отделах и лабораториях.

Они зашли в давно непроветриваемую комнату, Роберт открыл окна, зашторил темные шторы, словно сейчас он начнет показ слайдов. Зажег освещение на потолке.

– Зачем это? – с беспокойством спросила Вера.

– Для большей интимности, Верочка. Для большей.

– Да, больше чем у нас с тобой было, дальше некуда!

Роберт улыбнулся:

– А что? Тебе разве не понравилось?

– Так, Роберт! Без фамильярности! Говори, что нужно делать?

Роберт подошел к двери, снял с гвоздя ключ, закрыл дверь и ключ положил себе в карман.

Верочка взвилась:

– А это еще зачем?! На тебя снова нашло, да?

– Может быть, – пытался шутить Роберт, расстегивая рубашку.

– Ты что, ты что! Изнасиловать меня решил? Так я буду кричать.

– Пожалуйста. Ты же знаешь, какие здесь стены. Звукоизоляция чуть ли не по первой категории. Сделано было для демонстрации фильмов. Так что можешь и покричать, если хочешь. Во время секса такое самовыражение у женщины – ценное качество. Держи это, – он подал пластмассовую коробочку с платой и индикаторами.

– А это зачем?

– Будем мы с тобой определять самые сексуальные места на теле.

Вера недоверчиво посмотрела на Роберта. С первого взгляда было сказано вполне серьезно, но с другой стороны, зная Роберта и его откровенные шуточки, можно очень просто оказаться в числе простодушных дурочек.

– И на чьем же теле мы это будем изучать? – спросила она на всякий случай, подстраиваясь под непонятную игру.

– Сперва на моем... – как бы вскользь сказал он, взял ее руку и положил указательный палец на кнопку, – нажмешь, когда скажу. Будешь при этом следить вот за этими индикаторами. Сколько их зажжется. Чем больше, тем сильней сигнал. Я медленно прокручусь, а ты попытайся проверить все места на теле.

– Как? Все-все? – с недоверием переспросила Верочка.

– Ну да. А иначе проверка считается неверной. Включай.

Вера нажала на кнопку и поднесла приборчик к груди Роберта. Загорелись два индикатора. Она удивленно пожала плечами. Роберт растерялся:

– Постой, что-то здесь не так. Сумасшедший сигнал. Откуда?

– С твоей груди. А он у тебя там появляется, когда женщина рядом, да?

В другой раз Роберт ради шутки сказал бы «да». Но сейчас было не до шуток. Он снял рубашку и отбросил подальше на стул. Вера с любопытством рассматривала его волосатую грудь.

– Давай.

Она включила.

Грудь показала то же самое.

– Разве тут эротические зоны? – растерянно сказала она.

– Ты, оказывается, знаешь, где эти зоны?

– Конечно, знаю. Любой знает.

Роберт с досадой стал расстегивать ремень на брюках. Вера затаенно молча наблюдала процесс. Оставшись в плавках, он сказал «включай». Приборчик показал такой же сильный сигнал. Роберт растерянно посматривал то на индикаторы, то на Веру.

– Так, где еще? – спросила она, растерянно.

– Ну, понятно где.

Вера нерешительно поднесла индикатор к вздутому месту на плавках Роберта. Прибор интимно коснулся плоти. Вера замерла с тихой дрожью в ногах.

– Ты думаешь, я так долго продержусь? – спросил он.

Но Вера оставалась стоять, забыв, что нужно было делать дальше. Тогда Роберт напомнил:

– Включай. А то кончу. И ты в меня влюбишься.

Вера включила.

Зажегся лишь один индикатор.

– Ты хочешь сказать, что это из меня идет? – растерянно заметила она, не поняв комичности ситуации.

Роберт не смог удержать мимолетную улыбку.

– Извращенец! – заявила она, заподозрив возможный подвох. – Ты решил надо мной поиздеваться, да? Ты думаешь, я какой-нибудь булыжник?!

– Ну что ты, Верочка! Как я могу? Ты у меня алмаз!

– Тогда зачем ты раздеваешься передо мной?

– Подожди. Давай, отойди туда подальше, – он кивнул в сторону дальней стены, где висело белое полотно экрана. – Включай. Индикаторы загорелись?

– Нет.

– Вижу, что нет, – задумчиво проговорил он. – Подойди. Сейчас разберемся. Давай его к моей голове. Хотя это уже на грани фантастики.

Вера поднесла прибор к глазам Роберта. Все три индикатора дружно загорелись красным неоновым светом.

– Черт! – возмущенно вскрикнул Роберт. – Что у меня в голове, черт возьми?! – он глупо стал прощупывать места на шее, подбородке, за ушами... – Верочка, пожалуйста, тебе видней, прощупай...

– Пошел ты к черту! С меня хватит. Если ты не скажешь, что ты ищешь, я уйду.

– Я же тебе говорил. Сексуальные места на теле. Вначале на моем... – усмехнулся он, давая понять, что он шутит.

Вера неожиданно успокоилась и, деловито отбросив упавшие на глаза волосы, скомандовала:

– Так. Теперь поняла. Повернись к окну и открой, наконец, эти чертовые шторы.

Роберт, как мальчик, повиновался. Нетерпеливо отбросил штору и повернулся спиной к свету. Вера сунула приборчик в руки пациента, осторожно сняла его очки, отнесла их к рубашке на стул, пригладила его волосы...

– Сейчас будем целоваться, да?

– Не надейся, извращенец, – вскользь заметила она, разбирая на его затылке густой ворох.

– Нет. Даже шрама нет, Роберт. Что делать? Дай, – она взяла приборчик из его рук и снова включила, приблизив очень близко к голове.

Индикаторы не зажглись.

Вера и Роберт, не скрывая растерянности, смотрели друг на друга.

Вера пожала плечами:

– Не знаю. Ты электронщик, ты и разбирайся, – и устало села на стул возле рубашки Роберта. Он последовал взглядом за Верой, словно с помощью нее или в ней самой был скрыт ответ. Картина была обворожительная. С приборчиком в руке она сидела, как деловая женщина, рядом рубашка Роберта, на ней очки, брюки валялись рядом. Идиллия! Ничего не скажешь. Женщина! И чертовски красивая! С такой не грех ночку провести.

Подумав об этом, Роберт опустил глаза на очки, вспомнив брошенную фразу о поцелуях. Этому процессу очки бы нисколько не помешали... Стоп!

– Вера!

– Ты чего кричишь, я что глухая?

– Верочка, дорогая! Иди сюда, я тебя буду обнимать!

Вера настороженно с подозрением посмотрела на Роберта:

– А ты часом не того? На почве этого... – фигурально выразилась она, скромно показав на его плавки.

– Нет, Верунчик. Я даже целовать тебя буду.

– Но это уж фиги. Перебьешьсси, – передразнила она кого-то из сатиры и юмора, – говори, что надо?

Роберт торжественно тихо произнес:

– Включай.

Она включила.

Все три индикатора зажглись.

– Теперь с приборчиком иди ко мне.

Вера медленно настороженно приблизилась к Роберту. Индикаторы один за другим погасли. Это произошло так неожиданно, что она даже не среагировала на многократный поцелуй Роберта.

– Что происходит?

– Очки! Верочка, очки! – сказал он почти шепотом и таинственно приложил палец ко рту.

 

*

 

Отпустив Веру и оставшись один, Роберт долго рассматривал очки. Когда они у него появились? Давно. Несколько раз ломалась дужка по непонятным причинам. Дужки весьма мощные – широкие с крепкими изящными петельками – такие нелегко сломать, но каждый раз выпадал винтик, и в мастерской этот винтик ставили буквально в течение минуты. Сама дужка не прозрачная и напрашивалась на кличку «черный ящик». Что в ней – сам черт знает! Теперь остается придумать, как была причастна к событиям дужка (какая именно он, конечно, не знал) в его жизни последних десяти лет, потому что эти очки он приобрел еще в самом начале их с Назаровым сотрудничества. Не мешает их отвинтить и сравнить по весу. По-хорошему они должны быть одинаковыми. Возможно одну из них, где скомпонован источник питания и передающее устройство, необходимо было периодически снимать и заменять. Роберт даже внутренне изумился своей догадливости и в виде допинга кинул себе лестную шутку по поводу раскрывшихся своих способностей в сыске. Ведь кто-то же должен был это делать. И знал, что у Роберта есть запасные очки! Значит...

Роберт шел в лабораторию, как никогда очень спокойный как будто все моральные тяжести сброшены и проблема состояла только в том, чтобы налегке прийти в нужное место и поставить точку. Может быть, так оно и было. Человек не должен знать, чем он обязан в будущем своим последним поступкам. Он только должен знать, что обязан. Обязан выяснить, сделать, получить...

Уже открывая дверь лаборатории, вспомнил, что вчера во время встречи с Джеймсом и Майклом у него были запасные очки. Как хорошо, что все-таки Бог его опекает больше, чем Тень. Нет, это не правильно. Это не поддается сравнению. И даже кощунственно. Скорей так: Бог дает то, что ты заработал. А временные трудности – это «спотыкачи» на тернистом пути искупления. Твой путь по краю пропасти. Если удержишься – достигнешь, увидишь Свет.

Как ни старался не показывать своего особого внимания к присутствующим, все же отметил мельком брошенный изучающий взгляд Виталия в его сторону. Геннадий же поглощенный работой даже не обернулся. Кто из них? Неужели Виталий? Нет, этого не может быть. Но зачем? А если он, то и Олег Дмитриевич. Но такого и вовсе не может быть. Этому так же трудно поверить, как и то, что они не друзья, не выручали друг друга в самых трудных ситуациях (как в моральном, так и в материальном смысле), чувствовали друг друга сроднившимися душами...

Роберт постоял немного посреди комнаты, глядя в спину то одному, то другому. Не далее, чем сегодня утром очки лежали у Виталия на столе. И никто другой, как Виталий, напомнил ему о них. Но и Геннадий не в стороне. В отсутствие Роберта вполне мог, работая над прибором, воспользоваться ситуацией. И снова – зачем ему это?

Порядком запутавшись в догадках, Роберт вдруг почувствовал, что необходимо срочно связаться с Джеймсом и Майклом. Он набрал номер. Взяла трубку мать.

– Мама, это я. Сегодня приду, принесу траву. Но ты позвони, как договаривались, нашим друзьям в гостиницу. Ты знаешь кому. Срочно. Скажи, есть разговор.

– Скажу, – коротко проговорила она, и по голосу Роберт понял, что состояние у нее неважное. По телефону докапываться было глупо и Роберт, сказав «обнимаю, до встречи», положил трубку. Лучше пусть думает, что он не догадался, зачем лишние переживания?

Роберт посмотрел на часы и отметил конец рабочего дня. Виталий складывал свои записи в стол, Геннадий тихо дымил паяльником. Роберт подошел к нему, из-за спины осмотрел уже смонтированные узлы и удовлетворенно заметил:

– Невероятно. Так быстро!

– Это еще ничего не значит, Роберт Иванович. Предстоит проверка режимов и тогда окажется...

– Т-с! Тихо. А то и в самом деле окажется. Я понимаю. И все же?..

– Думаю, за ночь закончу.

– Нет, Гена. Ты поработай еще немного и давай домой. Завтра со свежей головой продолжишь.

– Будет видно, – уклончиво проговорил себе под нос Гена. – Все будет о`кей, как вы выражаетесь.

– Дай Бог. Виталий, ты едешь? Подвезу домой. О`кей?

– О`кей, – усмехнулся он и подойдя сзади обнял Роберта за плечи и сильно сжал, как обычно он это делал, когда настроение у него жизнерадостно взвинчивалось.

В машине Виталий, наконец, спросил:

– Что с тобой?

– Виталик, знаешь, что я подумал. Завтра вечером мы с Татьяной заявимся к тебе, дружище. С официальным визитом, – полушутя добавил он. – Если, конечно вы с Ларисой не против.

– Мы с Ларисой не против. И давно вас ждем, я тебе вчера говорил. Но ты только обещаешь. А теперь вот в отпуск. А я знаю тебя, паразита. Ты, если срываешься с цепи, то надолго. Верно?

– Все то ты знаешь, дружище! Может быть, может быть, – задумчиво проговорил Роберт, поворачивая в арку дома Виталия. – Может быть ты и прав.

Они остановились под ивой возле сухого, никогда не обводняемого круглого фонтана с бассейном. Виталий внимательно посмотрел на Роберта. Роберт молча ждал.

– Мне Олежек поручил поговорить с тобой. – Виталий протянул руку к очкам Роберта, осторожно снял их, приложив палец к губам. – Мы оставим это здесь. Пройдемся, подышим свежим воздухом.

Они вышли из машины.

Роберт молча шел за Виталием.

Возле высокого бордюра фонтана они сели на лавочку. Виталик вынул из кармана тонкий величиной с ладонь целлофановый сверточек, дал его Роберту.

Глазам предстали две дужки от очков Роберта. Не поднимая головы на Виталия, он меланхолично рассматривал дужки. Нет, не рассматривал. Смотрел. Объяснения Виталия он не слышал. Его мысли блуждали где-то совершенно в другой жизни. Будущей или настоящей – не имело значения. Все же, источником этих мыслей было то, что происходило сейчас. Конечно, это не причина. Это уже следствие. И поэтому надлежало все молча выслушать.

– Запасные. Начинают работать, когда вставляешь в замок петель оправы. Хорошо, что сам докопался. Иначе с кем-нибудь из нас... Я имею в виду меня и Олега... Олега Дмитриевича... случилась бы беда. Я получил от него очень жесткую установку. Он – свыше. Мы чуть не разругались с ним из-за этого. Я не разговаривал с ним почти неделю. Но он терпеливо ждал. Кто-то из нас должен был пожертвовать собой. У меня было время подумать, как выйти из положения, пока я занимался твоими очками. К счастью ты сам помог себе и нам. Теперь нужно подумать, как действовать дальше. Я имею в виду тебя. Мы с Олегом должны остаться в стороне и, поскольку ты не обнародовал авантюру, мы ничего не знаем. Ты меня понял?

Роберт кивнул головой.

– Теперь еще одно. Кто-то еще курирует тебя. Кто не знаю. Мне так кажется. Есть приметы. Я не думаю, что это Геннадий. Слишком щепетильный и тонкий по натуре парень. Да и появился он у нас всего лишь три месяца назад. Я так понял, кому-то нужен твой прибор.

Роберт поднял голову и доверчиво посмотрел на Виталия.

– Ты знаешь о приборе?

– А ты меня, наверное, считаешь дурачком.

Роберт пожал плечами.

– Неужели, дружище?

Роберт улыбнулся:

– Да что ты, Виталик. Прекрати. Просто я тебе доверяю как самому себе. Расслабился. И не собирался скрывать, лишь бы не спрашивал.

– Я это понял. Поэтому пусть все так и остается. Для нашей же безопасности. Не пойму как это тебя угораздило в это дерьмо. То, что вы с Назаровым придумали, само по себе определяет соответствующее место у нас в стране. Так что... оставим все, как было.

– Да, конечно. Иначе нельзя, Виталик. Не беспокойся. И передай Олегу Дмитриевичу, пусть не сомневается.

– Скажу. Ну а теперь, подойдем к машине и поговорим о наших семейных делах.

 

Глава 13

 

Петр Иванович пропустил Роберта вперед. Квартира хоть и темная, на первом этаже, но непонятным уютом и приятным воздухом привлекала настолько, что казалось, зайдя по делу, остался бы еще на некоторое время. Окна двух комнат и кабинета Гиля, выходили в парк имени Артема. Кабинет был обставлен непонятным инвентарем и ничего общего со своим названием не имел. Но все же в нем стояло мягкое кресло, два стула, тахта и еще один низенький стол, кроме письменного, на котором скучала стеклянная ваза с высохшими красивыми неизвестными цветами и травами на длинных стеблях. Обстановка чисто крестьянская старых времен. В другой, совершенно темной, окна выходили на ту же сторону дома, были закрыты картоном, создавали полумрак, и только форточки и вмонтированный в одну из них вентилятор насыщал помещение необыкновенно чистым воздухом леса, исходящим из парка.

Петр Иванович шестидесяти лет, плотный, выше среднего роста человек показал на стул.

– Отдыхайте.

– Петр Иванович, вы меня, наверное, не помните. Я к вам захаживал, правда, редко, за травами для своих больных...

– Да, да. Помню, помню.

– Роберт Корнев, – скромно назвал себя Роберт.

– Да-да. Чем могу?

– Понимаете, у меня мама, кажется в беде. Саркома поджелудочной. Вот такое горе. Надежда на вас, Петр Иванович.

Гиль минуту думал, глядя на шевелящиеся листья клена за окном.

– Как у нее с печенью?

– Как будто бы в норме.

– Наверное, вы не правы. Если поджелудочная, то печень не в стороне. Травы, которые я вам дам, не для больной печени. Они противоопухолевые, только для поджелудочной железы и желудка. Протоки тоже. Из всех средств самые эффективные.

Он взял из пакетика три листочка и принялся писать.

– Будра, – он взглянул на Роберта глазами коллеги, – Будра бывает настоящей и ложной. Их нельзя перепутать. Ложная не пахнет мятой. Но и с обычной мятой не следует путать. У нее запах острый, духмяный. У Будры – тонкий, но тоже приятный, мятный. Она растет в не очень влажных местах лиственного леса на открытых полянах. Сбор в мае-июне, когда на растениях появятся фиолетово-кадмиевые мелкие цветочки. Две чайные ложки мелко нарезанного растения без корешков... хотя корешки тоже целебны... на стакан теплой кипяченой воды. Поставить в холодильник на ночь закрытым. Утром процедить и пить за пятнадцать минут до еды по четверти стакана четыре раза в день.

– Петр Иванович, в прошлый раз... Ну, это было год назад. Вы предупреждали, что нельзя настаивать травы в термосе.

– Это верно. Это ошибка многих некомпетентных авторов, утверждающих, что так настой более эффективен и лучше сохраняется. Совсем наоборот. В термосе сохраняется любая жидкость, но без органических включений. Вы заметили, что чай в термосе теряет свою прелесть?

– Да, верно, – удивленно подтвердил Роберт.

– Так вот чай имеет не только минеральные добавки, но в основном органические, которые в термосе просто-напросто быстро прокисают. Тот же чай в обычной стеклянной банке и в холодильнике на вкус гораздо ароматнее. Да я об этом писал в своей книжке третьего выпуска.

– Извините, Петр Иванович, не читал. У меня так мало времени...

– Это не страшно. Прочитаете, когда меня не станет. Вот увидите!

Роберт улыбнулся искренней правоте автора.

– А теперь Подмаренник. Это душистая очень приятно пахнущая на всю поляну трава с желтовато-розоватыми цветами, как маленькая гроздь семян ножки подорожника. Высоконькая травка. Растет на границе хвойных и лиственных лесов. А больше ее, к сожалению, поближе к железнодорожному полотну. Собирайте, Роберт. Но во время цветения. Подмаренник вы нарезаете все до корешков мелко и заливаете стаканом не очень горячей кипяченой воды. Настаивать закрытым, как и Будру в стеклянной посуде в холодильнике. Наутро процедить и пить постоянно в течение всего дня малыми порциями. Стакан – в день.

– Понял, Петр Иванович.

– Это еще не все. Корень Окопника. Мелко измолоть. Можно в чистой кофемолке. Залить одну чайную ложку полустаканом холодной кипяченой воды, тщательно растереть. Пить по столовой ложке перед едой за пятнадцать минут, как и Будру. Курс лечения десять дней, потом перерыв столько же, затем снова пить. Таких курсов нужно провести несколько. Вот теперь все.

– Спасибо, Петр Иванович. Сколько стаканов мне сейчас взять?

– Пока вам хватит три стакана. Потом, дай бог, все обойдется, будете продолжать и продолжать.

Роберт положил на стол тридцать рублей.

– Это много, Роберт. Цена стакана два рубля.

– Нет, Петр Иванович. Цена стакана три рубля. Остальное чаевые. Не обижайте.

– В таком случае, спасибо. Чем и живем.

– Я знаю. Только чем это все кончится, не знаю.

– Если запущено, вряд ли. Да вы и сами это знаете.

– Знаю.

– Пошли в кладовую.

Они вошли в темную комнату и Роберт, как и в прошлый раз с наслаждением глубоко вдохнул аромат трав. Под потолком на лесках густо подвешены пучки, на стеллажах стояли картонные коробки с надписями названий трав.

 

*

 

Мать открыла, только прикоснулся к звонку.

– Ты что, все это время дежурила перед глазком? А где остальные?

– Люда, Юра и малая пошли на концерт. Тебя уже ждут твои приятели.

– Мама вот это травы, – он дал целлофановый пакет, – там все написано рукой Гиля. Немедленно пусть твоя подруга займется лечением, – он внимательно посмотрел в лицо матери.

Она торопливо и неумело отвела взгляд.

– Подожди, – сказала она и пошла в комнату, – я там записала.

Она тут же вернулась, наклоном головы пряча глаза, протянула записку. Роберт прочитал: «Привет, Роберт! Вслух не читай. Твою маму я тоже предупредил, когда она записывала место встречи, с учетом, конечно, что ее телефон не прослушивается. Встретимся в холле Hotel for the foreign tourists* в 21 ч. Майкл».

Мать молча, строго смотрела на Роберта.

– Мама, у Юры есть какие-нибудь очень тонкие отвертки. Например, часовые.

– Ну да. Он же инженер контрольно... изм...

– Контрольно-измерительных приборов. Да при чем тут это? Я знаю, кто он. Дома у него есть какие-нибудь инструменты?

– Да, есть. Ну, возьми у него там, на полочке в кладовой.

Порывшись в коробках, Роберт действительно нашел набор часовых отверток и пошел в комнату матери.

– Зачем тебе отвертки, Роберт? – удивленно пожала плечами мать.

– Мне нужно будильник отремонтировать, мама, – сдерживая раздражение, ответил он.

– Надумал! Пусть стоит, он мне не нужен.

 

 

– Мама! – Роберт приложил к губам палец. – Он мне нужен. Я у тебя на время возьму. Ясно?

Мать согласно недовольно качнула головой, заметив:

– Вы с Майклом с ума посходили. Ладно, уж, – махнула она рукой и вышла из комнаты.

Роберт выбрал тонкую отвертку из наличествующих. Снял очки. Отвинтил обе дужки. Завернул в носовой платок. Откинувшись на спинку дивана, замер, освобождаясь от гнетущих мыслей. Некоторое время старался ни о чем не думать.

Мать осторожно открыла дверь, внесла маленький поднос с чаем и нарезанный батон с ветчиной. Чай был заварен, как он любил – почти круто. Запах быстро разлетелся по комнате. К нему примешался приятный, ветчинный. Во рту заломило от выделенной слюны. Оказывается, он давно хотел есть.

– Спасибо, мама. Теперь скажу открытым текстом. У меня в очках, – он развернул платок, показал содержимое, – плохие парни вмонтировали передатчик.

Мать со страхом посмотрела на Роберта.

– Зачем?

– Чтобы охранять меня от других таких же плохих парней и знать где я нахожусь. А мне предстоит встреча... ты понимаешь?

– Понимаю, – махнула она худой вялой кистью, хотя скорей всего ее ничего не интересовало, и ничего понимать она не хотела.

– Да впрочем, этот пустяк тебе не интересен. Спасибо за поддержку, – он улыбнулся и похлопал по своему животу. – Пожалуй, пойду.

Он легонько обнял мать, коснувшись щетинистой щекой ее сухого лица, и ушел.

В прохладном квадратном холле Роберт выбрал диванчик возле деревца карликовой розы, растущей в экзотическом бочонке, в углу, где стоял стеклянный журнальный стол, образуя уютный уголок. Обитателей холла – две пары интимно беседующих. Он понимал, что по причине слежки друзья придут после него. Так и вышло. Но ждать долго не пришлось. Вначале в открытых дверях появился Майкл, окинул быстрым натасканным взглядом помещение и, увидев Роберта, юркой походкой, по которой нельзя было не узнать даже в темноте журналиста, направился к нему. Сразу же за ним явился и Джеймс Норрис, высокий, тонкий и важный, как жираф, не желающий ни при каких условиях наклонять голову, хотя фактически о нем сказать так нельзя. Ему лучше подходит название «неуклонный».

Молча сдержанно улыбаясь, расселись в уголке стола.

– Прежде чем сюда завалиться, – сказал Джеймс, мы с твоим родственничком проследили за тобой, в надежде распознать слежку. Увы, наши надежды не увенчал... как это по-русски... успехом.

Роберт усмехнулся заметив:

– Джеймс скажите, я вам говорил что...

– Говорил.

– Что?

– Что я делаю успехи в вашем русском... – улыбнулся Джеймс. – Но может, я притворяюсь, – прищурив глаз, хитро заметил он.

– Может быть. Как вы решили, говорить будем здесь, – беспокойно посмотрев по сторонам, спросил Роберт.

– Можем пойти в наш номер, но лучше здесь. По крайней мере, нет жучков, Джеймс проверил, – сказал Майкл. – А камера, – он кивнул в угол над головой, – нам не помешает.

– Возможно, – сказал Роберт. – В таком случае приготовьтесь, господа, воспринимать, держа друг друга за руки. В своих очках я обнаружил микростанцию. Сейчас я в запасных очках. Виталик по-дружески мне сообщил, что установку ему дали сверху, и он ничего не мог сделать. Это раз. Решили мы с ним притвориться. Второе – в это замешан и директор. Принудили. И видно, существует, как он сказал, еще один человек, неизвестно кто. Прибор знает Геннадий, поскольку его он сейчас собирает, даже ночью, и когда будет готов, он дал согласие испытать его со мной уже с направленной антенной и помочь вынести из Института. Об этом никто из сотрудников не должен знать. Вот, пожалуй, все... да! Сегодня ночью дома я решил раскрыть пакет Назарова.

– Ясно, – сказал Майкл, озадачено посмотрев на Джеймса.

Джеймс молчал, в упор рассматривая лицо Роберта.

– Теперь Роберту понятно, что если готовый прибор попадет... – Джеймс сделал значительную паузу, – а он обязательно попадет в руки этих парней, тебе и твоей семье грозит опасность. После того, как они его опробуют и убедятся, что ты им не нужен. Хотя, как знать?! Может, просто запрут куда-нибудь подальше в надежное место, где можно будет с тобой поработать. Хорошо. В таком случае, сделаем так, – он осмотрел всех внимательным взглядом, – после испытания прибора... лучше всего вначале дня... позвонишь к маме и назовешь только одну цифру – время, когда нам приехать к проходной и забрать прибор. Лучше это будет не менее чем за час до конца рабочего дня. Прибор нам вынесет твой Геннадий под твоим прикрытием. У тебя все-таки там власть. Сам не выходи, не показывайся. Машина будет стоять в тени деревьев парка напротив вашей проходной. Он спросит «кто Майкл»? Я его представлю и назову свое имя. После чего он сядет в машину, и мы его отвезем домой. Не забудь ему сообщить наши имена. Понял?

Роберт утвердительно кивнул головой.

– А вообще, тебе лучше уехать в Штаты. По этому поводу я, наверное, что-нибудь придумаю до отъезда.

– Пакет... – напомнил Майкл.

– Да. Пусть Роберт ознакомится. Если что-то может изменить наши планы, обсудим, встретимся здесь завтра в это же время. Как твои творческие дела, Роберт? – усмехнулся Джеймс. – Творчество, коллега у нас всегда на последнем месте, к сожалению.

– Да, Джеймс, вы прав. Закончил пятый роман серии. Начал «Серую тень», где, уж извините, и мы с вами. Но, как и первые, я уверен, не будут опубликованы в этой стране, – с детской печалью заметил Роберт, что выглядело наивно.

Майкл ухмыльнулся:

– А ты как хотел? Наводишь смуты на тоталитарный коммунистический режим и хочешь, чтобы тебя по головке гладили? Так не бывает. Ничего. Напечатаем. Пиши. Будем уезжать, приготовь, заберу то, что уже готово.

– Ну что? – закругляюще проговорил Джеймс, – кажется все. Или нет?

 

Время золотое

 

Глава 14

 

Проснувшись утром, Наташа долго не могла прийти в себя, перебрала все, что осталось в памяти. В школьный лагерь можно было не спешить. На этот раз родители ушли на работу, оставив ключи от квартиры, чего с ними никогда не бывало, приказали самостоятельно, но «по честному» уйти в школу и ей в течение нескольких минут была предоставлена вольная жизнь наедине с собой! Теперь она старалась решить – это было на самом деле, или ей только что приснилось. Но главное она знала точно, что в такое же необыкновенное летнее утро все и произошло...

За день перед случившимся ее класс получил на уроке по русской литературе целых двадцать «четверок» и всего две «пятерки». «Пятерки» получили отличники, «четверки» – все остальные. У них это всегда так: Наташа к отличникам не причислялась, значит, ей полагалась «четверка».

Ее и подруг это здорово задело: выходит, как ни старайся – больше не получишь. Ну, конечно, разгильдяев таких, как Васю Петухова и Толю Овечкина, это не касалось. Здесь для них другой отсчет. Кто-нибудь из них сорвет урок, его выгонят из класса, а ему это всего лишь приятная прогулочка минут на сорок! Или, как Вася, – войдет самовольно в класс после звонка, но не один и не с извинением. А с винегретом на блюдце из буфета. Направится, как так и надо, к своей парте, жуя на ходу. Конечно, учительница растерянно спросит: «Что это у тебя такое?» А он ответит: «Как что? Не видите? Винегрет». Ну что с таким поделаешь? Директор сказал, выгнать из школы нельзя. Нет такого закона. У нас все должны учиться, даже те, кто мешает учиться. И он, Вася, лучше директора знает об этом. Значит, нужно воздействовать на него, как всегда, – общественно. Что Наташа, как староста класса, однажды и сделала. Сделала ему замечание, а он на нее плюнул. Тогда она пожаловалась директору. Директор собрал всех, Васю поставил в круг. «Сейчас, – говорит, – все будут плевать на тебя, Петухов». Так он как дернул, только пятки засверкали... И все равно не перевоспитался.

На этот раз, когда Елена Николаевна ставила ему оценку, он заглянул в журнал и потянул кисло так, как один только он умеет: «Почему... у?»

– А потому, – сказала учительница категорически, – был бы ты отличником, другое дело. А так – тебе нужно ответить лучше отличника на целый балл, чтобы удержаться на его уровне.

Конечно, странная логика – выходит, подпрыгнуть выше потолка не пытайся – шишку набьешь!..

Всех это задело. По очереди. Вышла отвечать Наташа – «четыре». Как ни старалась. Оля Ковалева читала Пушкина последней – ей тоже «четыре», как и всем – та же оценка.

Тогда на перемене Оля собрала всех в кружок и сказала по секрету.

– Девчонки!.. Ой, и мальчишки тоже. Что же это получается? Кругом борьба за лучшую жизнь и справедливость, а тут – на тебе! – занижение и уравниловка без борьбы с разгильдяями. И главное – никакой моральной заинтересованности. Что будем делать, девчонки?.. Ой, и мальчишки тоже. Ну? – она сверкнула своими черными глазищами и оглядела всех загадочно и нетерпеливо.

Неповоротливая и медлительная Катя открыла рот и стала произносить какие-то звуки, но кроме «а» да «э» у нее ничего не получилось. Наташина соседка по парте, Таня, пожала плечами. Потом завозмущался Вася Петухов, замахал руками, стал права качать и ругать порядки, но его культурно осадили и сказали, что ему даже полученной «четверки» много.

– Значит, никто не может предложить, – подытожила Оля, – тогда вот что. Давайте, как в газетах. Создадим наш закон справедливости, подпишем и огласим. Согласны? Ну, вот.

Вскоре Закон справедливости был готов и содержал:

1. Учителя должны ставить оценки только по заслугам.

2. Разгильдяев безжалостно временно или совсем исключать из школы.

3. В случае нарушения настоящего Закона, все вопросы решать самостоятельно, предъявляя требования к руководству школы.

За три минуты до звонка верхняя часть документа была прикрыта классным журналом на столе у Елены Николаевны. Оставлены на свету только подписи учеников.

После звонка все обступили стол, когда Елена Николаевна подошла и по привычке взяла ручку.

– Елена Николаевна, – сказала Оля Ковалева, – вы не смогли бы поставить свой автограф на нашем документе?

Ну, как и предполагалось, Елена Николаевна, чтобы поскорее начать урок, тут же, не раздумывая и мельком глянув на другие подписи, расписалась.

Оля аккуратненько извлекла лист из-под журнала, сказала «спасибо» и вместе со всеми пошла на свое место.

– А теперь, – сказала она после уроков, отдавая Наташе документ на сохранение, – учителям и даже директору придется подчиниться Закону. После каникул огласим.

– Вот это да! – сказал Вася. – Ну и молоток ты, Олька! Не знал. Теперь выходит, мы сами себе хозяева? Закон-то наш – как хочу, так и верчу!

– Нет, Вася, – прощаясь со всеми, с иронией произнесла Оля, теперь его не изменить, и не переделать.

Первая ночь последнего дня занятий была впечатляющая. Наташа догадывалась, что всем спалось в эту ночь не скучно. Ей представилось, что Толя Овечкин, тихоня и лентяй, но хитрый мальчик, явился среди ночи к Наташе домой и стал дополнять Закон справедливости: «Пункт второй не должен распространяться на Толю Овечкина и Васю Петухова», – дописал он внизу. Наташа удивилась и хотела сказать, что это уже не похоже на справедливость, но он ушел потихоньку, прикрыв за собой дверь так, чтобы его не услышали в другой комнате спящие родители. Тогда она с ужасом подумала, что у нее в руках документ, конечно, хороший, но рассчитанный только на честных добросовестных ребят, а не на разгильдяев, каких еще немало у них в школе. Долго мучилась-думала, а потом обнаружила, что документа у нее уже нет, на подушке лежал чистый тетрадный лист. Значит Толя Овечкин забрал «Закон» и с нетерпением побежал внедрять все новое в жизнь.

На дворе стояло то самое необычное весеннее утро, когда Наташа подошла к Любе из своего подъезда и спросила, не видела ли она Васю Петухова или Толю Овечкина. Люба сказала, что Вася сидит за рулем автобуса возле магазина. Что-то там сгружают или нагружают в кузов его машины. И Оля там же. Его ругает.

Тогда они подошли и закричали ему:

– Эй! Ты чего там делаешь?

– Как чего? – возмутился Вася, – катаюсь. Не видите?!

– И долго ты там собираешься кататься? – строго спросила Наташа.

Вася крикнул, что привез со склада себе домой полную машину винегрета, и теперь он будет кататься всю жизнь потому, что не может остановить машину.

– Виноват этот проклятый наш... то есть – ваш Закон, – и поехал дальше, виляя и сбивая на пути телеграфные столбы. Девочки закричали ему вслед, что он не прав, и что использует общественный транспорт в личных целях...

...На уроке русской литературы Наташа не могла прийти в себя и думала – где теперь Закон справедливости? На самом ли деле в документе стоит порочная приписка Толи Овечкина, которая так справедливо подвела Васю? Задумавшись, Наташа вдруг услышала свою фамилию и подняла голову. На нее удивленно смотрела Елена Николаевна:

– Наташа, ты что, не слышишь? Что с тобой, ты здорова?

– Нет. То есть, да, Елена Николаевна.

– Тогда ответь, пожалуйста, что это за бумага у тебя в руках? Давай ее сюда. Она тебя отвлекает.

– Это чистый листок из тетрадки, – сказала Наташа с грустью, – и свернутый вдвое листок перегнула еще раз.

– Если чистый, то почему ты шепчешь над ним? Дай мне, – и она забрала у нее бумажный квадратик в клеточку. Тот, который оставил ночью Толя Овечкин у нее на подушке. Елена Николаевна развернула его и удивленно подняла брови:

– А говоришь, чистый... Что это еще за Закон? Тем более – справедливости? – спросила она с такой усмешкой, словно речь шла о какой-то детской шалости. Но потом, нахмурившись, и, конечно, серьезно так, как у взрослых, спросила:

– Откуда это?.. Зачем? – она растерянно оглядела класс, – и моя подпись здесь...

Наташа вздрогнула от соприкосновения с прошлым или неожиданным настоящим. На часах стрелки показывали девять. Сейчас в школе разворачивался завтрак... нужно было поспешить.

На этот раз со школы ее забрал папа.

Школьный двор закончился, и короткий путь домой развернулся асфальтированной дорожкой вдоль заросшего камышами низенького карьера с озерцом грунтовых источников. Роберта весь день беспокоила навязчивая мысль о реальной опасности для семьи, об этом говорил Джеймс, об этом подумывал и он сам, как только раскрылась невообразимая ситуация со слежкой. Теперь нужно было срочно обдумать ход, гарантирующий ему свободу хоть на какой-то период, пока что-нибудь более надежное он сможет сделать.

– Наташа, тобою кто-нибудь интересовался?

– Нет, а что?

– Секрет.

– Ну, папочка. Мы же с тобой свои. И никого среди нас больше нет. И мама даже не узнает.

– Наташенок, слушай внимательно. Пока что это секрет. Кто бы тебя ни звал к себе в машину... ну... или куда-нибудь еще, уходи подальше и не высовывайся. Поняла?

– Хорошо. Но только ты мне откроешь свой секрет.

– Открою... потом.

Наташа подумала, что она и сама могла прийти домой, но что-то ее сдерживало, вспомнила предупреждение папы не уходить, пока он не придет за ней. Оставленные ей ключи от квартиры внушали доверие, и это ее подкупало. Очень важно не потерять доверие папы, тем более что мама была категорически против.

Теперь они шли молча, он почему-то с ней не заговаривал. На его лице видна была непонятная печаль или озабоченность. Поэтому Наташа решила в одиночку вспоминать необыкновенные события происшедшие во второй половине дня. Прокрутив все, она стала прикидывать, как теперь сложится ее жизнь в будущем. Но тут как раз и возникли всякие непонятные препятствия и вопросы. Безуспешно попытавшись еще раз самостоятельно сложить свою проблему, Наташа решила хоть что-то выяснить у папы, пока они одни и мама им не помешает. В присутствии мамы она никогда бы не пошла на «очень личное», а в папе она всегда знала друга, которому можно было доверять почти все, и не бояться огласки и насмешек.

– Папа ты меня отдашь замуж? – спросила она неожиданно для себя самой.

Роберт на секунду оторвался от своих тяжелых дум и без запинки ответил:

– Но только в одном случае.

– В каком?

– Если он хороший.

Наташа с удивлением посмотрела на папу:

– А откуда тебе знать какой он?

– А тебе откуда?

– А я с ним целовалась.

Роберт даже не остановился. Так, между прочим, спросил:

– А что ты еще с ним делала?

– Ну, ты папа, даешь!

– А что?

– Скажи тебе, так тебе тоже захочется! – пошутила она чужой недавно услышанной от мальчишек шуткой.

– Но я не посторонний человек. Я родной. Мне можно откровенно.

– Все равно. Я же не спрашиваю у тебя, что вы с мамой там еще делаете.

– Только целуемся.

– Ой, папа! Не вешай ты мне лапшу на уши! Думаешь, что если я люблю играть в куклы, так значит я еще маленькая?

– Так с кем ты целовалась? – с мягкой настойчивостью придавил Роберт, уходя от скользкого разговора.

– Секрет!

– Ну, тогда и я не расскажу свой секрет, – обиделся Роберт.

После этой размолвки всем пришлось идти молча. Но минуту спустя Наташа все же решилась:

– С Демой. Надеюсь, папочка, ты секреты не выдаешь?

– Естественно.

– Особенно маме! Она меня убьет.

– Не беспокойся. У меня, ты же знаешь, как в секретном отделе нашего института.

Наташа промолчала, не только потому, что не знала секретного отдела, тем более – папиного института. Она вспомнила, как создавала семью с Борькой и Костиком, когда они с мамой жили у бабушки на поселке. Но то была игра, детская игра, где она была мамой, Борька папой, а Косточка сыночком. Тогда это выглядело смешно, не по настоящему, не по взрослому.

– Папа у тебя опыт. Расскажи как у взрослых дальше.

– Ну, там... свадьба.

– А после свадьбы? Потом.

– Потом за стол садятся, – смущенно уходил от прямого ответа Роберт.

– А потом?

– А потом все расходятся.

– А потом?

– Потом и жених с невестой уходят.

– А потом?

– Ну что потом? – нервно переспросил Роберт.

– Куда уходят?

– В свою комнату.

– А потом?

– Потом ложатся спать.

– А потом?

– Ну что потом? Спят.

– Пап! Ну не вешай ты мне лапшу на уши, – умоляюще попросила Наташа.

– Наташка! Где это ты нахваталась такой вульгарщины?! – не вытерпел Роберт.

– Я уже взрослая девочка, – почти обижено заметила Наташа.

– Это ты так думаешь?

– А ты сомневаешься?

Роберт остановился, отошел на шаг и озабочено осмотрел дочь с головы до носков ее туфель.

– Тебе только десять лет.

– Ну и что!

– Ну, хорошо. Ты напросилась, теперь держись! – предупредил он. – Ты хочешь сказать, что тебя нужно вести к гинекологу?

– Ну, ты даешь, папа! – смущенно возмутилась она.

– А что? – притворно переспросил он с тайным чувством победителя.

– Разве ты маму водил к гинекологу на второй день после свадьбы?

– Но мы же взрослые. Я мужчина. А твой Дема мальчик.

– Ну и что? Выходит, ты считаешь, что он импотент?

– Ты знаешь, что такое импотент?

– Если расскажешь, узнаю, – не сдавалась Наташа.

Но разговор пришлось прервать, дверь открыла мама, чего Наташа никак не ожидала.

– Ну, вот, явились! Сколько можно ждать?! Я уже устала думать – что-то с вами случилось.

– Извини, на работе задержался.

– Он задержался! Не надо было говорить, что ты пойдешь за ребенком... Ну что там, – она мотнула головой в сторону Института, – все в порядке?

– Нормально. Давай есть, за столом расскажу.

Татьяна проницательно глянула в Наташино лицо.

– А что с подругой?

– А что? – улыбнувшись, переспросил Роберт.

– А то! Я все вижу, – Татьяна присела перед Наташей и еще проникновенней всмотрелась в ее зрачки. – А ну выкладывай, подруга!

– Мам, чего ты? – трусливо и обиженно пропищала Наташа.

– Не приставай к ребенку, – равнодушно проговорил Роберт. – Детские проблемы. Ерунда. Уже разобрались.

– Точно разобрались? – мгновенно сбросив пыл, переспросила Татьяна и, поднявшись, посмотрела на Роберта.

– Где твои очки? Разбил?

– А это что, – Роберт, ухмыляясь, снял запасные свои очки и, держа за тонкую дужку, покачал ими перед глазами Татьяны, – это разве цуцик?

– Вижу, – коротко отозвалась она и пошла на кухню.

– Вот видишь, папочка, – зашептала Наташа, сделав серьезное лицо, – я тебе говорила!

– Все нормально, дочка. Секрет, есть секрет, – и успокоительно поцеловал ее в щечку.

Наташа вдохнула полными легкими и, сделав трубочкой губы, продолжительно выпустила воздух. С ее лица тихо спала тень беспокойства.

– Ну, ты, папка, молоток!

– Снова вульгаризмы, – заметил Роберт, уходя в ванну.

– Это нормальное слово. Тоже мне писатель! – не преминула она со сдачей и весело прыгнула к себе в комнату.

За столом Татьяна вопросительно посмотрела на Роберта.

– Ты оформила отпуск? – спросил он в ответ.

– Да. Деньги обещали завтра. Тебе тоже.

– Они могут только обещать. Хорошо, – монотонно проговорил он, потягивая кофе и что-то обдумывая. – То, что ты и я уходим в отпуск ни для кого не секрет. Но вот куда мы уедем и на чем, смотри никому не проболтайся. Даже своему любовнику, Леше.

Татьяна скептически улыбнулась, промолчала.

– Танюша, это кроме шуток, – он придвинулся к Татьяне, – все очень серьезно. Вот сейчас ребенка нет, и я коротко: моей работой заинтересовалась какая-то государственная или криминальная... А! Черт! Да все равно. Сейчас все поперепуталось. Очень опасная организация. Нет, не основной работой. Это технарские дела. Кстати, конструкцию, которую я завтра закончу и передам нашим друзьям из Майами, можно использовать в вашей с Леной буддийской практике, в этой твоей Общине в Москве. Для медитации. Не важно. Она, что литературную студию забросила?

– Нет. Ходит. Передавала тебе привет.

– Спасибо. У нас с тобой безопасное гарантированное время сузится после того, как я отдам этот аппарат в другие руки. И не дай Бог об этом кто-нибудь узнает.

– Что они могут сделать, – почти равнодушно проговорила она.

– Что? – подыгрывая Татьяне, заметил он, – и в самом деле пустяк. В лучшем случае убить нас.

Татьяна промолчала. Он снова увидел ее замкнутой, какой была еще недавно до решения уйти в отпуск.

– Да не волнуйся ты. Мы им нужны живыми. А иначе кто же им поможет в этой технике?

– Да кто это «им»? – не выдержала Татьяна.

– Не знаю. Какая-то моя Тень.

– Может твоя выдумка?

– Значит, выдумка подсунула мне очки с радиожучком.

Татьяна взволнованно кинула взгляд в сторонку двери, куда, поев, только что ушла Наташа.

– А ты о ребенке подумал? Изобретатель хренов!! – внезапно взорвалась она.

– Да не волнуйся ты. Все будет в порядке. Мы уедем, нас не будет, пока здесь все утрясется. А может, переедем в Штаты? – вдруг вырвалось у него из-за отсутствия, видно, подходящих аргументов.

Татьяна неожиданно замолчала, ушла в свой внутренний мир, в каком только она одна решала все свои и чужие проблемы.

– О ребенке. Не отпускай ни на шаг. Дома оставлять одну тоже нельзя. Пока не уедем.

– Куда?

– В лучшие места на юг, к морю. Там будет видно. Послезавтра последний день на работе. Отправление ночью того же дня. Подгоню машину к подъезду, погрузимся и вперед.

Татьяна сдержанно вздохнула, сказала:

– Ладно. Как скажешь, – и, встав из-за стола, ушла в спальню к Наташе.

Роберт еще немного посидел перед пустой чашкой из-под кофе, вспомнил только что спонтанно брошенные свои слова насчет переезда в Штаты, всплыла картинка посадки в самолет, перед которой до последней минуты сидели всей семьей в машине на стоянке аэропорта, разыгрывая сцену встречающих. Осмыслив увиденное, Роберт улыбнулся милой наивности постановщика картинки, если учесть, что все, что происходит, происходит далеко не на уровне партизанского отряда. Хотя как сказать... Неплохая хитрость осторожно уехать из Советского Союза – просто выйти из собственной машины и бросив ее на произвол у самого аэропорта, улететь...

Запасная мысль. Что скажет по этому поводу Джеймс и Майкл? Куда ему деваться со своей семьей, если вдруг придут и официально заберут у него готовый прибор. В последнее время он жил, как на вулкане, оборачивался на любого входящего в лабораторию, внутренне сжимаясь. И все-таки, что скажут его друзья? Они скажут не более того, что он сам может сказать. Им, как и ему не хватает информации. Чувствовалось, что она существует; ситуация напоминала незаконченную конструкцию, какой-то детали не хватало. Значит, оптимального решения быть не могло. И возможно эта деталь или нужная информация находится в пакете Назарова.

Роберт подошел к серванту и, открыв ящичек под баром, взял запечатанную коробку шоколадных конфет «Ассорти». Осмотрев ее со всех сторон, будто в первый раз увидел, он вышел из комнаты, заглянул в детскую:

– Танюша, ты здесь? Я отбыл на кухню. Закроюсь. Мне не мешать. Ложись, не жди.

– Хорошо, – нетерпеливо отозваласьона, улыбаясь в разговоре с Наташей.

Роберт расположился в кресле перед журнальным столиком и миниатюрным бра, свисающем со стены – созданный им микроуголок для случайной работы ночью, чтобы никому не мешать, – раскрыл коробку. Глазам предстала книга с твердым переплетом. На обложке значилось: «Учебник антитерроризма».

На первой странице он прочитал монолог: «Если есть учебник терроризма, то почему бы не быть учебнику антитерроризма?» И далее страница за страницей раскрывалась изумительная суть проблемы, не требующая никаких технических решений. Все лежало в самом источнике зла, который надлежало изменить должным образом. Вот и все. Методика обучения начиналась с вопросов и ответов:

«В чем причина терроризма?

Национально-религиозная несовместимость?

Ему сопутствующий плохо управляемый аппарат государства?

Что-то еще многое другое, что можно придумать, если быть очень умным?

Сколько угодно! Но самое смешное, что перечисленное не причина.

Узнать и убрать причину – исчезнет и терроризм?

Да».

И после такого вступления следовала «Методика обучения»...

В предисловии В. Назаровым был вынесен жесткий приговор проблеме: «Корень зла лежит в наследственном генотипе».

Роберт был потрясен. Его прибор «Активатор психики положительных эмоций» с каждой минутой становился бессмысленным и сгорал на глазах. В будущем все решала генетическая закладка зародыша. Для этого следовало проводить подготовку родителей будущего ребенка задолго до зачатия. Значит, должен быть Закон, запрещающий зачатие не прошедших Школу подготовки родителей. Условиям должны подвергаться особы, склонные по генетическому типу к агрессии. В Школах для родителей и потомства нужно проводить подсознательные уроки созидательно-духовного характера, для детей уже сразу после рождения до сформирования личности – с учетом специальной школьной программы. В таком случае потомство не будет склонно к агрессии.

После такого смелого заявления планомерно пункт за пунктом шли практики, инициации, направленные на очистку подсознания и сверхсознательных установок будущего взрослого человека.

Роберт взмок. На лбу и висках едко щемили дорожки пота. Он встал и включил кондиционер.

Повеяло ночной свежестью.

Всему своя цена

 

Глава 15

 

Вера проснулась и, не одеваясь, подошла к окну. Во дворе стояла «Волга». Значит, Дмитрий уже приехал, и помогает маме по хозяйству. Она улыбнулась и нырнула обратно в постель. Думала доспать, но в голову полезли сцены первого знакомства Дмитрия с мамой.

Назад ехали той же дорогой. Теперь ее посадили рядом с Дмитрием-водителем, как почетного гостя, на самом деле рабыню на льготных условиях номенклатурных работников какой-то тайной организации страны, официально-неофициальной, криминально-некриминальной, советской, капиталистической, фашистской, антисемитской... – в этом она никогда не разбиралась и, точно знала, никогда не разберется. Был не слабый завтрак, Алексей Николаевич выпил с ней на брудершафт, Дмитрий – крепкий кофе. Садясь в машину на заднее сиденье, Алексей Николаевич ей красиво открыл дверь на переднем, приложил трубку к уху и кому-то произнес короткую фразу:

– Все нормально. Она сегодня отдыхает.

Машина рванула с места, как и вчера, почувствовав хозяина, весело понеслась по пустому шоссе. По обе стороны мелькал молодой сосняк, все чаще отступая и оставляя краю дороги влажный золотой песок, наползающий на асфальт. Лес внезапно оборвался, в ветровую форточку подул свежий речной воздух, машина взлетела над утопающей в тумане водой и забарабанила скатами по цементным плитам моста. За ним неожиданно открылся поселок «Старый Салтов» с конечной остановкой автобуса. Дорога теперь шла вверх на плато и, вынырнув на поверхность, взору распахнулись до самого горизонта поля. В низинах разноцветными квадратиками блестели мелкие деревушки. Минут за сорок машина достигла окружной дороги и непонятно как вдруг оказалась в центре города. Перед поворотом возле площади, Дмитрий затормозил. Минуту сидели молча. Алексей Николаевич вздохнул, перевалился вперед к Вере и поцеловал ей ручку. Проделано это было легко и властно так, что Вера даже не успела что-либо сообразить. При этом Дмитрий искоса посмотрел на своего шефа, скупо поджал в усмешке губы.

– Как договорились. Все по плану, – коротко произнес он и вышел из машины.

Теперь они ехали вдвоем и эту «недостачу», как ни странно, Вера сразу почувствовала. Не знала, о чем можно было бы говорить, если бы нужно было. Но Дмитрий тут же разрешил эту проблему. Осторожно глянув на Веру, спросил, как подобает личному водителю начальника:

– Куда едем?

– Куда скажешь, – скромно ответила, украдкой осмотрев профиль его лица. Оно, как и у Алексея было сосредоточенным и в то же время расслабленным, знающим свою силу. Кроме того, теперь в его глазах светился мальчишеский запал, и едва уловимая нежность. Это было что-то новое. Смутно припоминая хмельной вчерашний вечер, она видела молчаливого опекуна предупреждающего все ее движения. Теперь это был настоящий ухажер, каких она знавала не мало.

– Давай так, Верочка. Сегодня командуешь ты. Завтра, может быть, я. Хорошо?

– Хорошо, – легко ответила она и почувствовала себя легкомысленной девочкой, – тогда давай на работу.

– Ну, зачем так? Разве мы не заслужили развлекательный отдых? У меня есть предложение. Как ты насчет концерта, например, Пугачевой? Парк Шевченко, в ККЗ*  Украины тебя устроит? Вчера она приехала на гастроли.

Вера с легким удивлением спросила:

– Дима, неужели ты меня хочешь угостить

 

 

моей любимой звездой?

– Ты знаешь, хочу, – улыбнулся он.

– Ты такой хороший мальчик?

– Может быть. Во всяком случае, хотел бы им быть.

– А ты знаешь, у тебя неплохо получается. Так же можно и влюбиться!

– А я не против.

– Да? Ну... тогда вперед, дорогой. Я вся твоя. На концерт, так на концерт!

Дмитрий резво развернул машину.

– Только ты тихонько, хорошо? Я еще со вчерашнего не отошла.

– Слушаюсь, товарищ начальник, – и теперь его лицо обернулось к ней полностью без тени стеснения. Она задержала на нем взгляд, ей показалось, что это редкое явление нужно запомнить, как будто больше этого не повторится.

– Верочка, ты не бери в голову, что было вчера. Эти парни для тебя не так опасны, как говорил тебе о них Алексей. Они просто хотели нас опередить. Тебе придется к нашей работе привыкать. На все смотреть равнодушно.

– Я бы по тебе этого не сказала.

– Да, ты права, – признательно улыбнулся он. – Есть такой грех. Алексею не нравится.

– Ну и пусть. А мне нравится.

– Правда? – он посмотрел серьезными глазами и проглотил комок. Это было на одну секунду, с завидной реакцией оперативника, но показалось долгим и соблазнительным.

Домой они прикатили к обеду.

Мама вышла за калитку и удивленно рассматривала обоих и машину. Никак не могла взять в голову, как это дочери удалось захомутать, как выражалась сама Вера, такого богатого кадра?!

– Ты че это, дочка?

– А что, мам? Тебе не нравится машина?

– Да нет, Верка. Мне не нравишься ты.

– Все нормально, мам. Знакомься. Это мой ангел-хранитель. Дмитрий. А это мама, – обняла она мать за плечи, – для тебя теть Мария. Согласен?

– Очень приятно, тетя Мария.

– Ну, ты прямо – тетя! Какая тетя я ему. Я Мария Васильевна, молодой человек.

– Очень приятно, – смущенно пробормотал Дмитрий.

– Ну, хватит вам! – скомандовала Верочка административным голосом, как привыкла на работе. – Приглашай, мам, в дом. Тут Дима уговорил заехать на базар. А мы проголодались, правда, дорогой? – фамильярно кинула она Дмитрию.

Дмитрий молча открыл заднюю дверь, достал корзинку до верху наполненную продуктами и стоял как провинившийся мальчик.

– Ну, так приглашай, – сказала мать нерешительно. – А ты че, на работу не ходишь теперь?

– Хожу, как не ходить?

– Да я вижу, как ты ходишь.

– Это теперь моя работа.

– На машине кататься?

– Да, мам. Дмитрий мой персональный водитель.

Мать остановилась на полпути, внимательно посмотрела на Дмитрия, пытаясь разгадать в словах дочери, не шутка ли услышанное.

– Да ладно, мам, правду говорю. На другой работе я. Не на государственной.

– О, боже! Это ж какой? – с подозрением окинула она взглядом обоих.

– Я пошутила, мам, – засмеялась Вера, испытав на себе осуждающий взгляд Дмитрия.

– Она, Мария Васильевна, принята на очень государственную работу. Не волнуйтесь. Считайте, пошла на повышение.

Мария посмотрела на машину:

– Да вижу я, не слепая. Заходите же, чево стоите? А продукты это вы зря. Нечто у нас продуктов нет. Вон полный огород, да хозяйство. Богом не обижены. Заходите, отдыхайте. А я управлюсь сейчас...

Вера еще немного поворочалась в постели, поняла, что сон прошел, и лежать уже просто так стало противно. Она быстро оделась и вскочила в ванную комнату.

Вскоре в дом вошла мать и за ней Дмитрий.

– Верка! Ты че, спишь доселе?

– Я тут, мама, – Вера вышла из ванной, причесываясь, и столкнулась глазами с Дмитрием. Это были особые глаза. От них нельзя было оторваться. Какая-то сила ее держала цепко.

Вере стало не по себе. Она молча прошла в комнату.

– Готовь, дочка. Твой уж наработался. Проголодался, – сказала мать из кухни, – иди сюда, бери, я уже согрела, – и, приблизившись к вошедшей Вере, зашептала. – Верка, ты чевой-то делаешь? Издеваешься над парнем, да?

– Ма?

– Он тебя любит, дура.

– А я что, против?

Мать осуждающе покачала головой, молча взяла тарелки, понесла в комнату. Вера с кастрюлей парующей картошки и курятиной послушно, как девочка последовала за ней. После столкновения с его глазами, почувствовала в еще не проснувшемся теле неожиданную слабость. Теперь ей будет не просто посмотреть ему в лицо.

– Дмитрий, – сказала она, стараясь придумать какую-нибудь тему, – ты чего такой сердитый?

Дмитрий сел за стол, замялся, сказал:

– Вера, у меня к тебе серьезный разговор.

– Давай вначале поедим, хорошо? – сказала она, внезапно почувствовав укол и легкую дрожь в груди.

– Согласен. Давай.

Мать услышала, мельком глянула на дочь, сомкнула угрожающе губы.

– Че ты, мам? Мы разве ругаемся? Дорогой, – сказала она наигранно, – подтверди. Иначе меня ма убьет.

– Ну, зачем ты так? – возмутился Дмитрий. – Не хочешь со мной говорить, так и скажи.

Вера испуганно посмотрела на Дмитрия:

– Дима... прости. Мама говорила, что я дура. Так и есть. Но ты тоже не прав. Это я тебе говорю точно. Давай поедим, а то у нас не в ту сторону мозги закрутятся, – повеселела она, впиваясь в ножку курицы.

Дмитрий усмехнулся и последовал за Верой.

На дворе было еще свежо и тихо. С трассы изредка доносились поскрипывания тормозов, и едва слышимый свистящий гон ветра проносящихся машин.

Они устроились под беседкой, теперь ранее пустовавшее это место, стало их любимым.

Дмитрий не решался что-то сказать. Это угадывалось по его выражению на лице, то решительному, то безразличному. Но все же, накрыв своей ладонью ее руку, сказал:

– Вера, скажи правду.

– Какую? – глупо переспросила она и снова почувствовала неожиданный укол в груди.

– Только честно. Скажешь правду, я скажу свою. И мы выясним отношения. Годится?

– Ну, ладно, Дима. Валяй.

– К тебе Роберт приставал вчера?

Вначале ей это не сразу вошло в толк. О чем речь и как на это реагировать? Она даже переспросила:

– В каком смысле?

– Вера не притворяйся. – Дмитрий осторожно коснулся широкой ладонью ее головы, поправил широкую заколку, пригладил волосы. – Ты забыла про эту штучку. Я все слышал. Он тебя хотел изнасиловать.

Вера поперхнулась от смеха. Сдерживающая тяжесть вмиг куда-то исчезла. Было смешно не оттого, что было смешно. Наверное, от освободившей ее нерешительности, которую хотела преодолеть и не знала как. Теперь цепи были разорваны. Она взяла его руку и приложила к своей щеке.

– Про эту штучку я не забыла, дорогой. Я забыла, что это ваше ухо, товарищ следователь, а мне моя работа. И еще...

– И?

– И твой подарок, милый. Она такая замечательная, Дима. Я в нее влюбилась. Ты мне разрешишь когда-нибудь отключить ее и приколоть снова?

– Но ты мне не ответила на вопрос, милая девочка. Нет, серьезно, что этот тип от тебя хотел?

Вера проникновенно посмотрела в его глаза, в которые совсем недавно боялась даже взглянуть.

– После того, как мы встретились, мне никто не нужен, Дима, – сказала она серьезно.

Дмитрий прижал рукой ее ладонь, и замер словно прислушивался к исходящему теплу, затем осторожно привлек к себе ее лицо и нежно, как девственник, поцеловал в губы. Это было что-то! Такого поцелуя Верочка ни разу не испытывала за всю свою разгульную жизнь. Ее охватила легкая дрожь и нежность, как во время последнего эксперимента с прибором Роберта... И полное отсутствие тормозов. Не сознавая, она страстно обвила его голову и прильнула к беспомощным губам.

– Ты обещал рассказать про свою правду, – напомнила она, осторожно освободившись от объятий Дмитрия.

Повернув к себе ее лицо так близко, что между его и ее ртом нельзя было даже поставить указательный палец, чтобы сказать «тсс», он спросил загадочно улыбаясь:

– А разве я не рассказал?

Глава 16

 

Роберт открыл дверь лаборатории и понял, что Геннадия нет. Это неожиданно вызвало неприятную мысль. И почему-то самую неимоверную.

А это плохо. Такие мысли опасны. Их нужно бояться. Он давно сделал такой вывод. Они материальны. Они переходят в яркие живые реального, что все окружающее в этот момент просто не существует. На полу валялось тело Геннадия. Оно именно валялось, потому, что для положения его с открытым ртом от недостатка кислорода другого слова нет... Присмотревшись поближе, оказалось, что парень просто заснул, утомленный ночной работой и расположился прямо возле рабочего стола.

Он оттолкнул видение, проговорив вслух, что глупее автор сцены видно не смог придумать. Но он, Роберт, здесь ни при чем и, надеясь увидеть то, что хотел, подошел к столу. На пластиковой крышке стола стоял готовый прибор с параболической антенной. Это было приятное, а главное – настоящее видение. Значит, Геннадий ушел поздно, наверное, перед утром, решив фундаментально отдохнуть, чтобы со свежими силами прийти на работу и вместе с Робертом испытать прибор.

Следом появился Виталий. Он подошел поближе, молча протянул Роберту руку, посмотрел на прибор. Роберт, не сдерживая впечатлений, заговорил:

– Ты представляешь, он его...

Виталий быстро закрыл ему рот ладонью и показал на свой стол, где лежали очки Роберта.

– Понял, – Роберт благодарно пожал Виталию руку, – когда он этот прибор уже закончит! – давясь от смеха, громко проговорил он. – У тебя все в порядке?

– Относительно. Был разговор с Олегом. Все утрясли, как мы с тобой решили. Говорят, ты уходишь в отпуск?

– Не говорят, так и есть. Но пока оформлю, пройдет неделя.

Виталий удивленно глянул на Роберта.

– Ты же знаешь наших бюрократов, – продолжая улыбаться, он приложил палец к губам.

– Знаю, – кинул Виталий дежурное слово и подошел к своему столу. – У меня, Роберт небольшая заминка. Смотри, – он показал на кривую графика, которую несколько дней подряд напряженно выводил, – эта кривая, сгорая, почему-то не поползла вниз. Я все пересчитал, никакой логики.

Роберт внимательно осмотрел, подсчитал время сжигания и удивленно спросил:

– Так здесь же нет кривой определителя содержания углерода в остатках. А твоя кривая сгорания это каким-то образом учла.

– Как же это у меня получилось?

– В самом начале ты эту информацию заложил, а кривой на графике не обозначил, – сказал Роберт. – У меня так уже было, коллега. Не расстраивайся. Это бывает.

Виталий радостно прижал к себе плечо друга:

– Что я буду без тебя делась, когда ты уйдешь... надеюсь не на...

Роберт мгновенно закрыл Виталию рот ладонью и закончил мысль:

– Не надолго.

Виталий раздраженно взял очки Роберта и отвертку.

– Я ему сейчас сделаю харакири, – в сердцах сказал он, чем вызвал злорадную усмешку у друга.

После перерыва дверь резко открылась, и на пороге возник весело улыбающийся Геннадий.

Роберт внимательно осмотрел его сомнительную бодрость, шагнул навстречу, пожал руку.

– Мог бы еще поспать. Времени навалом, – не очень искренне заметил он.

– Нет, Роберт Иванович. Не спится. Хочется посмотреть его в действии. Вы обещали совместное испытание.

– Как обещал, так и сделаем. Отдыхай. Сосредоточься. Сейчас пойдем в демонстрационный зал. Там нам никто не помешает.

– Годится, – с радостью потер руки Геннадий.

– Ты не радуйся. Здесь нужна смелость перципиента.

– За меня не волнуйтесь, Роберт Иванович. Я в норме.

Виталий сощурил хитрые глаза:

– Но все же Геннадию не мешало бы оставить один телефончик... на всякий случай.

– Какой один телефончик? – растерянно спросил Геннадий.

– Ну, можно два, – невозмутимо продолжал Виталий, – один домашний, другой... впрочем, с другим я смогу поспособствовать в случае чего.

– Виталик, оставь свои идиотские шуточки, – прервал Роберт, заметив на лице Геннадия настороженность. – Гена, не бери в голову. Кому, как не тебе лучше знать возможности прибора.

Геннадий повел плечом:

– Да знаю я! Чего там!

Роберт изобразил хитрую улыбочку.

– Роберт Иванович, – обижено заметил Геннадий, – как вы могли такое обо мне подумать?

– А я и не подумал. Бери прибор и пошли, – заверил Роберт отворачивая лицо в сдержанном смехе.

Они вошли, и Роберт, сняв с гвоздя ключ, закрыл им дверь.

– На всякий случай, от любопытных.

– Не возражаю, – бросил Геннадий. – Какой план? – спросил он, вставляя вилку прибора в розетку, явно волнуясь.

– Вначале, я думаю, нужно обсудить. Я немного уже познакомился с прибором еще до сборки. Ты, правда, об этом не знал. Лучше всего, я задам тебе несколько компромиссных вопросов, на что ты под воздействием будешь вынужден ответить, как оно есть. Не возражаешь?

– Ни в коем случае.

– А иначе мы не узнаем его силу. Ответ может оказаться не желаемым, но правильным. Значит, спрошу что-нибудь интимное, не против?

– Спрашивайте, Роберт Иванович. Мы ведь мужики, – смеясь, согласился Геннадий.

– Возьми стул, отсчитай два шага от излучателя. Садись. Я дам минимальное воздействие. Дальше этой комнаты не пойдет.

– А как же вы?

– Я за тыльной стороной антенны. В мертвой зоне. Или как еще можно назвать – в зоне молчания.

– Давайте, – решительно проговорил Геннадий, но в его голосе Роберт все же уловил поспешное едва заметное беспокойство.

Поставив в нужное положение тумблеры – в кодированном меню настройки прибора установил на пол минуты режим тревожащей ситуации – и, задав генератору нужную частоту, Роберт включил.

На лице Геннадия никакой реакции. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что так и должно быть, плохо – если прибор вообще не работает. Проверить можно было только вопросом. К этому Роберт был уже готов:

– Гена... тебя можно так называть?

Геннадий безапелляционно заявил:

– А тебя? – и хитро прищурил глаза.

Роберт приятно улыбнулся. Наступал агрессивный период. Он должен быть коротким.

– Не возражаю, – сказал Роберт, – тогда скажи, в какой позе ты трахаешь свою жену? Кстати, как ее зовут?

Лицо пациента оскулилось, заиграли желваки. Подопытный вскочил на ноги, выпростал в позе бойца восточных единоборств мускулами вздутые руки готовы в любой момент нанести удар. Роберт на секунду вспомнил, что Геннадий в армии служил в десантных войсках и это у него в привычке.

– Ты думаешь, если ты начальник, так тебе все дозволено?! Еще одно слово о моей Нине, и ты труп.

Роберт быстро переключил тумблер на рабочий режим, вызывающий состояние беспричинного счастья.

Геннадий остыл, осмотрелся, увидел сзади себя стул, сел.

– Так ты и не ответил мне на первый вопрос, Гена.

– Какой? – наивно спросил перципиент.

– Ты после армии, где работал?

– На стройке...

– Можешь меня называть просто Робертом.

– Ладно, Роберт.

– Что ты там делал?

– Сантехнику устанавливал. Роберт, а на фига это вам? Поговорим о чем-нибудь более интересном.

– Хорошо. Ты кому в армии служил?

– Советскому Союзу, естественно. А глупее вы ничего другого не спросите?

– Спрошу. Например, уже на гражданке ты сейчас кому служишь?

Геннадий посмотрел удивленными глазами:

– Как кому? Ну, ты начальник, даешь! Понятно кому – себе.

– Это нехорошо, Гена.

– Что нехорошо? – переспросил он в замешательстве.

– Нехорошо только себе.

– А кому же еще?

– Не притворяйся, Гена. Мы же с тобой договорились: отвечать на все вопросы откровенно. Кому ты еще служишь, кроме как себе?

Глаза пациента неожиданно ушли в себя, он замялся, посмотрел умоляюще на Роберта:

– Роберт, об этом я вам не могу. Это конфиденциально. Не имею права. Вы уж извините.

– Почему? Ты, наверное, не знал. Это ты меня прости, что вовремя я не открылся. Этот прибор и те, кто стоят за ним – это наша с тобой вторая служба. Не так ли? И нечего строить из себя незнайку. Я верно аргументирую, Гена?

Гена признательно опустил глаза.

– Верно...

– Роберт.

– Да, Роберт. Простите. Меня захомутали, как только я перешел работать к вам. Тип... да вы его наверняка видели, он недавно появился на проходной. Такой, бритоголовый...

– Знаю. Каждый раз изучает меня, когда иду на работу и с работы. Я хотел, было подойти, и спросить о его сексуальной ориентации. Может, они у нас с ним совпадают.

Гена искренне рассмеялся и не сразу успокоился, прежде чем спросил:

– А вы мне нравитесь. Это по мне.

– Так что он?..

– Подошел, сказал прямо: если не соглашусь, выгонят с работы по статье 47 пункт «Г», как нарушитель трудовой дисциплины. А потом попробуй, где-нибудь устройся!

– Даже так? Вот мерзавец! На самом деле он никто. С ориентацией я пошутил. А вот насчет статьи, ты мне хорошую мысль кинул. Сегодня же займусь им, и тогда посмотрим, кто из вас будет безуспешно искать работу, – нагло соврал Роберт.

Геннадий молча с уважением посмотрел на Роберта.

– Теперь направление будет иное. Работу мы выполнили, как видишь. В настоящий момент напротив проходной в тени деревьев парка тебя ждет «Волга»... Ты все запомнишь, что я тебе скажу?

– Не беспокойтесь, Роберт Иванович. Пропаданием памяти не страдаю.

– Ну, вот и хорошо, – сказал Роберт, выключая прибор. – Подойдешь, откроешь заднюю дверь, там будут два мужика. Спросишь кто Майкл. Тебе ответят «я Джеймс, а это Майкл». Отдашь им наш прибор. Запомнил?

– Обижаете, Роберт Иванович. Запоминать нечего.

– Годится. В таком случае вперед. Прямо сейчас. Они тебя отвезут домой. Выспись хорошенько. А завтра, Гена, жду тебя как обычно в лаборатории. Поговорим о будущем. Пошли, я тебя проведу мимо бритоголового.

Они вышли к лифту.

 

Глава 17

 

Налегке, как типичный читатель-наркоман, прижимающий к бедру детектив одного из трескучих авторов сомнительного времени, он нес с собой перевязанную красной ленточкой коробку шоколадных конфет, словно собрался к кому-то в гости.

Роберт надеялся прийти раньше. Но ошибся. Его друзья заранее заняли уютный уголок, где была их вчерашняя встреча. Еще у дверей заметил их не очень веселый вид и Роберт понял, что это неспроста. Молча уселся на оставленное ему место и вопросительно посмотрел на Джеймса.

– Ну что тебе сказать? – будто все было понятно, произнес Джеймс. – По тебе не видно, коллега, что у тебя что-то не получилось.

Роберт глянул на Майкла и окончательно отметил большую неприятность, какую друзья ему принесли.

– Что случилось?

– А как ты думаешь? Что может случиться, если то, что должно было произойти, не произошло. Может, ты нам объяснишь? – сказал Майкл не очень деликатно на правах родственника.

Роберт минуту соображал. Верней, он сразу же выбросил все из головы, чтобы, как он рассуждал, осталось достаточно места тому, что просится и не в силах занять причитающегося. Но то, что приходило к сознанию, вырастало в разрушающего монстра и не мирилось с действительностью. С этим нельзя было согласиться.

– Где Прибор? – с трудом произнес Роберт.

– Такой вопрос и мы хотели тебе задать, – сказал Майкл.

Джеймс скучающе рассматривал за окном миникартинку оживленной трассы, извилистую муравьиную дорожку бессмысленно где-то внизу снующего транспорта. Вице-президент молчал, потому, что все было ему понятно и нечего было сказать.

Роберт впервые почувствовал животный страх. Поплыло, как от спиртного, лицо.

– Так, – после безучастной паузы, подал голос Джеймс, – все ясно. Только желательно поподробней, – попросил он спокойно. Обернулся к Роберту и внимательно приготовился слушать.

Голос Джеймса несколько привел Роберта в чувство и дал понять, что настало время разобраться с ситуацией.

– Я провел его через проходную и своими глазами видел, как он направился к вашей машине.

– А что дальше, видел?

Роберт задумался и признался себе, что именно это он и не видел. Джеймс качнул головой и ответил за Роберта:

– Не видел.

– Не видел, – как эхо повторил Роберт.

– И что теперь будем делать? С нами уж черт с нами. Но что будет с тобой и с твоей семьей? В ближайшие сутки?

Роберт постепенно приходил в состояние холодного исследователя, попавшего впросак с расчетами и теперь упрямо и жестко принялся выкручиваться как только мог.

– Подождите, господа. Дело в основном не во мне.

– Хорошенькое дело! – возмутился Майкл.

– Очень просто, – Роберт положил коробку конфет на стол.

– Это что, очередная шутка, Роберт? – серьезно и не без возмущения заметил Майкл.

Роберт горько усмехнулся.

Джеймс настороженно положил на Роберта взгляд, глянул мельком на коробку. В глазах появилась слабая надежда.

– Да успокойтесь вы, господа. Все не так грустно, как кажется. Вот, – Роберт накрыл ладонью коробку.

– Ты хочешь нас угостить конфетками? Для успокоения? – не вытерпел Майкл.

– Это после нашей встречи коллега собрался на день рождения, – присоединился к нему Джеймс.

Роберт, наконец, откровенно рассмеялся.

– Нам не нужен прибор, господа. Я ознакомился с трудом Назарова и был в шоке. Не спал всю ночь. Честно говоря, мне было обидно, и в то же время я был счастлив. Вот здесь то, что нам нужно. Это уникальное творение Назарова исключает все опасения по использованию метода против идеи. Вы понимаете, Джеймс? Исключает!

Видно было, как Джеймс мальчишески доверчиво смотрел в глаза Роберту. Такая его реакция была несовместима с его волевым характером. Видеть его таким было странно и досадно.

– Я сделал копию, господа, – Роберт придвинул «Ассорти» к Джеймсу, развязал ленточку, приоткрыл коробку.

Глазам Вице-президента предстала хорошо оформленная книга с твердым темно-зеленым переплетом.

– Вам немедленно, если можно завтра же, следует улететь в Штаты. Об этом труде никто не знает. И это дает нам передышку и шанс благополучно увезти «Методику обучения» в Майами, – волнуясь, произнес Роберт.

Джеймс тяжело рассматривал лицо коллеги.

– Что-то не так? – настороженно спросил Роберт.

– Нам, – заметил Джеймс.

– Ну да, нам.

– Но только нам с Майклом. Что будешь делать ты, философ? Ты ведь все-таки не один. У тебя дочь, Роберт. Жена.

Веселость как-то сразу слетела с лица Роберта. На него с осуждением смотрели две пары глаз преданных друзей. Такое отношение требовало от него ответной энергии.

– За меня не волнуйтесь. Я все предусмотрел. Завтра уезжаю в неизвестном направлении в безвременный отпуск. Об этом тоже никто не знает.

– Ты так думаешь? – невесело спросил Майкл.

– Нет, он не думает, – с издевкой в голосе заметил Джеймс. – Если бы он думал, у нас бы сейчас не болели головы. Ты что же считаешь, те, кому ты нужен сильнее смерти, так тебя и отпустят? – он развел руками, – более наивного изобретателя в своей жизни я еще не встречал!

– Изобретатели, – вполголоса злорадно вставил Майкл, – они все такие.

– Скорей всего, Майкл, ты прав. Хорошо, – Джеймс откинулся на спину и полез в боковой карман. На лице Майкла медленно всплывала предупреждающая усмешка.

– Держи, герой... как это...

– Нашего времени, – подсказал Майкл.

– Да, вашего, – Джеймс протянул два конверта. – Здесь два загранпаспорта. Твой и Татьянин. Не спрашивай, как я раздобыл фото. Иначе я совсем в тебе, коллега, разочаруюсь. Здесь же вызов Роберту Корневу на Международную конференцию по Биоэнергетике в Майами. Здесь же виза. Улетай немедленно, тихо и осторожно, Роберт. Нам с Майклом будет очень нехорошо, если с тобой что-нибудь случится. Не думать теперь ты не имеешь права. Теперь ты, как официальное лицо в масштабе мирового мнения, не имеешь такого права... как это у вас...

– Завалить дело, – усмехаясь, подсказал Майкл.

– Вот, – Джеймс показал на Майкла, – он знает.

 

*

 

На работу Роберт ехал в приподнятом настроении. Татьяна, тоже казалась более жизнерадостной и беззаботной. Наташку отправили в поселок к бабушке. Ночью. Тихо и осторожно, пока формальные отпускные дела они с Татьяной не закончат.

Показалось, на проходной чего-то недоставало. Верней, не чего-то, а кого-то. Роберт понял – не доставало бритоголового.

С неприятным предчувствием Роберт вошел в лифт.

В коридоре перед закрытой дверью лаборатории стояло несколько человек. По обе стороны двери – два охранника, возле одного из них угрюмо, прикрыв руками пах, замер бритоголовый. На деликатном расстоянии нервно ходил туда-сюда Виталик. В сторонке от всех, облокотившись о стену со стиснутыми руками у горла, стояла Верочка. Похоже, все кого-то ждали.

Роберт подошел к Виталику.

– Что это?

– Туда не ходи, – сказал он сухо.

– Почему? – спросил Роберт довольно громко и подошел к двери лаборатории. Доступ к ней тут же закрыли оба охранника своими широкими спинами.

– В чем дело? – возмутился Роберт. – Отойдите в сторону. Здесь пока что распоряжаюсь я, – заявил он весьма самоуверенно.

Бритоголовый поднял глаза, посмотрел на Роберта бесцветными глазами:

– Пропустите, – сказал он коротко.

Дверь открыли.

Глаза ослепили проникающие в окна косые лучи утреннего солнца. В его лучах на полу возле рабочего стола Роберта в скукоженной позе лежал Геннадий. Рука стиснула гибкий кабель, обвивающий шею. Роберт резко отвернулся. Вчерашнее виденье очень быстро превратилось в явь. Ощущение глупого сценария легкомысленно охватило сознание – все происходило, как и ожидалось, как ранее отрабатывалось на репетициях; все молчаливо были довольны и теперь ожидали окончательный приговор требовательного деспотичного режиссера.

Роберт вышел из лаборатории, за ним сразу же плотно закрыли дверь. Подошел к невменяемому Виталику.

– Пошли.

– Куда? – словно проснувшись, спросил Виталик.

– Пошли к Олегу.

– Его нет. Он где-то со следователем.

– Тогда пошли в канцелярию.

– Зачем?

– Увидишь.

Они сели за свободный стол. Проходя мимо машинистки, Роберт нагло выдернул из пачки несколько стандартных листов. Сел в стороне, рядом остановился, как провинившийся мальчик, Виталик. Роберт писал расчетливо и хладнокровно. Два заявления. От себя и Татьяны. Расписался на обоих. Протянул их Виталику.

– Что это? – спросил тот.

– Заявления об увольнении, Виталик. Мы с Татьяной исчезаем. Наверное, скоро не увидимся. Передай мои искренние чувства Ларисе. Сожалею, что, как обещал, мы с Татьяной не побывали у вас. О подробностях не спрашивай, друг. Единственная просьба – оформи сам наши заявления как полагается, но тихо и без свидетелей. Хорошо?

– Сделаю, – машинально проговорил Виталий, еще окончательно не прийдя в себя.

Оба помолчали.

– Мне кажется, когда-нибудь увидимся. Спасибо за все, что ты для меня сделал, – Роберт обнял едва живого Виталия и, чтобы не показаться сентиментальной размазней, отвернулся и быстро пошел из комнаты.

Второе пришествие

Москва, 2003

 

Глава 18

 

Утро в Подмосковье всегда ласковое. Желанное. Какой бы ни был жаркий наступающий день. А жара в последние дни становилась все невыносимей. Это не к добру. Это уже стало мрачной приметой и предвестником беды для москвичей.

Татьяна как во сне расставляла товар по своим местам. Сегодня первый покупатель пришел рано. Это хорошо. Это избавит ее от мыслей. От реабилитации всего того, что увидела на асфальте соседнего лоточного пролета. Лицо Великого Йога и кровь... Хотя вот они, мысли, уже пошли. Нагло, не считаясь с хозяином. Но теперь она видела здоровое серьезное лицо Наоки Саяро, совершенно таким, каким оно было во время их последней встречи в Общине. Теперь Наоки Саяро смотрел на Татьяну заботливо и обеспокоено. Он явился неожиданно. Как покупатель, которого интересовал только товар. Она испугалась. Возможно ли такое?

Наверное, у Великих, возможно и такое.

– Это вы? – спросила она рассеяно.

– А ты мне сегодня не нравишься. Что с тобой?

– Но там... – она показала рукой у себя за спиной.

– Не верь. Это все земные иллюзии.

Как видишь, я реальный.

– Но вас...

– И мы встретимся в Общине. Поговорим о тебе. Не беспокойся. Будь веселой. Пессимизм и приверженность к Будде несовместимы. Еще увидимся, – он аккуратно сомкнул ладони и, отступив в поклоне на пол шага, исчез.

Татьяна не видела, в какую сторону он ушел. Просто его не стало. Но то, что он только что был, она не сомневалась. За годы практики она научилась осознанно прослеживать мысли и контролировать видения. Как Наоки Саяро оказался снова здесь, она и не пыталась разобраться. Она сказала себе – это не ее уровень совершенства, это ее не касается и единственное что в происходящем от нее требуется – принять все, как есть. Главное, что Великий Йог жив, и это должно обрадовать не только Марата, который хотел с ним встретиться, но и следователя.

Татьяна достала визитку, порылась в ящичке, нашла сотовый телефон Марата и набрала вначале номер следователя.

В трубке отозвался мужской голос:

– Новиков слушает.

– Здравствуйте. Мне нужен Евгений Константинович.

– Это я... А это Таня?! – обрадовано воскликнул подполковник, – Танечка, я вас слушаю.

– Евгений Константинович, вы меня просили позвонить вам, как только...

– Да, Таня, я весь внимание.

– Так вот я могу вас обрадовать. Великий Йог жив. Представляете?

– Как жив? – после нескольких секунд молчания переспросил Новиков.

– Очень просто. С такими, как он, бывает. Я так обрадовалась, и тут же решила...

– Подождите, Таня. Вчера вы сделали опознание на месте убийства. Вы не ошиблись? Это был он?

– Да это был он. Я не ошиблась. Но это... мне вам трудно объяснить.

– Ничего я пойму, говорите.

– В науке это называется перенесением сознания. Применяется достигшими йогами в Тибете.

– Послушайте, Таня. Я в эти сказки не верю, но никому о том, что вы видели, не рассказывайте. Особенно вашему начальнику по бизнесу. Хорошо? Я скоро приеду. Ждите.

В трубке послышались гудки, и Татьяна минуту держала ее у уха, в растерянности соображая, что же ей теперь нужно делать. Покупатели спрашивали о ценах, она машинально отвечала, иногда невпопад, пыталась объяснить самой себе, почему нельзя о человеке, чудом оставшемуся живым, сообщать Марату. Ответа не нашла и все же решила не искушать судьбу, и пока что подождать.

Евгений Константинович приехал очень быстро. Волга «белой ночи» ждала их за пределами рынка в сторонке у главного входа.

– С вашим Маратом я договорился. Не беспокойтесь. Я сказал, что вы нужны следствию для опознания человека недавно убитого возле вашего лотка.

– А он что?

– Не волнуйтесь. Вы под защитой следствия. Я его предупредил. И чтобы не болтал – тоже.

– Но я не боюсь. Я практикую, Евгений Константинович.

– А что, разве если практикуешь, то чувство страха уходит? – с едва уловимой усмешкой спросил он.

– Уходит. Оно просто покидает верующего.

– Почему, если не секрет?

– Не секрет. Достигшему приоткрывается истина реальной жизни, и он точно знает, что смерть – это всего лишь переходный процесс его существования. А боль и страдания нужно стойко и смиренно перенести, чтобы обрести радость будущей жизни. Поэтому он ничего не боится.

– Так просто? – Евгений Константинович, не скрывая легкого удивления, приподнял бровь, что всегда означало неокончательное согласие с собеседником.

Татьяна не улыбнулась. Но в душе была улыбка, верней – усмешка. Конечно, не просто. Кроме терпения... Снова – терпение!.. нужно верить. Очень верить. Всем своим существом. А если потеряешь веру, то лучше и не жить.

– А ты не находишь, что, так как ты говоришь, легко жить? – вдруг перешел он на «ты».

– Нахожу. Я знаю, а не нахожу.

– Что-то по тебе не видно.

– Я исключение.

– Почему?

Татьяна пожала плечами, потянула с ответом:

– Есть причина. Сама не знаю.

– Тебе мужик нужен, Танюша. Вот твоя причина, – заметил Евгений Константинович, открывая дверь машины.

Татьяна остановилась, словно засомневалась – садиться ей в эту машину или не садиться. Новиков тоже в ожидании стоял молча и смотрел на Татьяну. Опять «мужик», опять напоминание о прошлом, снова Роберт Корнев... Так, подруга, ты все свое достижение потеряешь в момент, и на том будет окончательный конец твоей самоуверенной жизни, родительского зачаточного эксперимента на Земле. Кстати, а откуда ему известно, что ей нужен мужик? А может быть, он у нее уже есть.

– Вам известно, что я не замужем? – спросила она, неуклюже забираясь на заднее сиденье.

– Такая у меня профессия, Танюша.

– А почему вы меня называете Танюшей? – она посмотрела на него серьезно с какой-то непонятной едва уловимой надеждой во взгляде. Хотя сам вопрос по логике требовал иронии. Так ее называл муж... Роберт.

– Потому, что вы мне нравитесь, – без малейшего стеснения, но опять на «вы» нагло ответил Новиков и с улыбочкой посмотрел на водителя, крепыша лет сорока. – Кстати, знакомьтесь. Это дядя Сергей Витальевич. Водитель первого класса. Не женат. А это Таня. Богом посланный нам помощник. Вы действительно ничего не боитесь и мне искренне помогаете, – вернулся он снова к начатому разговору, – это мне льстит. Вам нравится это слово – «льстит»?

– Не совсем.

– Тогда «претит»?

– Это другое дело.

– А как вам «вдохновляет»?

Татьяна улыбнулась:

– Вот это и есть «льстит». В этом виде оно мне совсем не нравится.

– А как вам Марат? – неожиданно спросил.

– Я мало его знаю. Его ребята приходят, приносят товар, забирают товар, за деньгами приходит он сам. Я у него работаю недавно, несколько месяцев.

– Он интересовался о случившемся?

– Нет. Но перед убийством просил сообщить, если я увижу Великого Йога. Хотел с ним встретиться. Оставил мобильник.

Татьяне снова стало не по себе. На ум пришла утренняя встреча с Наоки Саяро. Снова полезли мысли. Она замкнулась. Где-то в пространстве звучал голос следователя, что-то он спрашивал, не дождавшись ответа, снова спрашивал, потом внимательно посмотрел на Татьяну и замолчал. От этого она проснулась. От Тишины. Ничего нет прекраснее тишины! Во время тишины сознание пробуждается. Уйди в тишину, чтобы услышать ее прекрасный звук! И, кажется, Новиков это понял.

Приехали неожиданно быстро. Зашли в металлические двери. Прохладно. Татьяна сказала бы даже – холодно. Не от окружающей температуры, от окружающей обстановки. Это морг.

Когда выдвинули сейф с тем, что лежало под белой простыней, Евгений Константинович подошел поближе к Татьяне, осторожно сзади придержал ее за локоть и подвел к изголовью покойника.

– Таня, вы должны сосредоточиться и уверенно сказать кто это. О ком я говорю, вы знаете, – произнес он официальным голосом.

Татьяна кивнула. Новиков взглядом дал знак санитару в сером вылинявшем халате, тот медленно двумя пальцами открыл лицо покойника. Она посмотрела. Вначале не поверилось. Казалось, над ней решили пошутить сверстники-малолетки, как было в детстве. Испытать на выдержку, пощекотать нервы. Не хватало кладбища, полутемной лунной ночи, и шаманского финта с большими куклами – одна из них живая, другая мертвая. Одна два часа назад в образе Наоки Саяро стояла возле прилавка и буднично говорила с Татьяной о жизни, другая в том же облике лежит сейчас на металлической тележке и молчит.

Татьяна чувствовала, что с ней что-то происходит нехорошее. Обросшее бородой лицо Великого Йога вместе с простыней поплыло в сторону. Нужно было как-то удержаться на месте и не свалиться тут же рядом. Предметов, за что можно было уцепиться, не было. Осталась только фраза, – крутилась в голове, – спокойная и уверенная фраза Евгения Константиновича. Татьяна подумала, что, как и всегда, лучшей опоры, чем слово человека, в которого веришь, не бывает, и сосредоточилась на этом слове. Теперь все вернулось на место. Перед ней снова лежала голова Великого Йога, только чистая, не выпачканная кровью и пылью, с лицом, которое ожидало ее пристального взгляда. У левого виска выразительная родинка, какую она запомнила еще при первой встрече в Общине. Но всматриваться в лицо йога она не торопилась.

Татьяна обернулась к Евгению Константиновичу. Он тепло пожал ее предплечье своей широкой ладонью и показал на металлический ящик. И тогда она собрала все силы и вымолвила:

– Это Он.

– Вы не ошибаетесь?

– Нет. Его зовут Наоки Саяро.

Новиков освободил руки, поддерживающие Татьяну, и вынул из бокового кармана карточку. На ней красивым почерком от руки значилось: «Доктор Наук, Гуру Наоки Саяро. Международная Ассоциация Совершенства Разума, г. Майами». К ней скрепкой прикреплена фотография уже неживого йога с закрытыми глазами. Татьяна внимательно посмотрела на изображение, и оно ей показалось таким знакомым и родным. Сквозь узкий прищур глаз Великий Йог внимательно смотрел на Татьяну. Внимательно и участливо. Все, удерживающее до этого момента, отпустило ее. Исчезло и само лицо Йога, и карточка, и руки Евгения Константиновича держащие карточку. Татьяна уходила вниз в провал.

Ее подхватил Новиков уже почти на полу. Реакция у него, конечно, отменная. Да он не только не скрывал этого от посторонних. Он тайно гордился этим. Первый раз его неосознанную реакцию оценили, когда очень давно работал шофером в Отделении Шатунского района. Там кто-то его назвал «миллиметровщиком». В мгновенной остановке впереди идущего на скорости Жигули непонятно как он ушел вправо и впритирку пронесся между затормозившей и встречной машиной. «Миллиметровщик» – так за ним эта кличка и осталась. Татьяну он подхватил налету, словно куклу, – легко. Вынес на свежий воздух. Подержал на руках возле открытой дверцы машины. Сергей выскочил из салона, растерянный. Еще бы! Завел огромный, как медведь, мужик, каким был Новиков, несчастную живую женщину в морг и... назад принес на руках полумертвую.

Потом ее уложили на заднее сиденье, молча ехали в Отделение. Проснулась Татьяна на полпути. Села, достала из сумочки косметичку. Открыв зеркальце, принялась вытирать водой лицо, подкрашивать губы, наводить тени – тихо возилась одна на широком сидении, словно кроме нее вокруг никого не было. И не было обморока – то ли от голода, то ли от дикого желания сделать так, чтобы всем было хорошо, то ли после провального сна, в котором отсутствуют видения. Тогда что это было?

– Оклемалась? – Новиков открыл «бардачек». Вместо бардака в прямом смысле наружу выдвинулся буфетный столик. На нем в ячейках стояли три маленьких граненных стаканчика и плоская бутылка с закручивающейся крышкой. Рядом в целлофановых упаковках покоились несколько бутербродов с ветчиной и сыром. Новиков развернул один из них, налил в стаканчик немного рубиновой жидкости и протянул Татьяне:

– Выпей. Это лекарство, – сказал он свойски.

– Что со мной?

– Ничего. Это бывает. Выпей.

Татьяна осторожно взяла стакан поднесла ко рту, подумала.

– Пей. Это приказ.

Татьяна выпила. Новиков протянул бутерброд.

– Возьми.

– Коньяк, – не морщась, сказала она. Принялась за бутерброд. Такого вкуса она давно не испытывала. Еда ее в последние годы состояла в основном из растительной пищи. Продукт, так сказать, первичный, еще не переработанный животными. Лучше всего все то, что выращено под землей и вблизи земли. В этих продуктах максимальная отдача энергии. Короче, пища йогов. Это не для всех. А бутерброды... это для всех. Но вкусно.

– Танюша... Это ничего, что я вас так?

– Уже называли. Наоборот, меня давно так не называли, – пожала плечами Татьяна, с аппетитом дожевывая остаток сыра.

– Мы сейчас поедем ко мне в Отдел. Не волнуйтесь, это формальности. Нужно записать ваши показания. Не возражаете?

– Нет, – сказала равнодушно.

Новиков усмехнулся:

– Правильно. Мне это и нравится в вас, – он, почему-то снова перешел с Татьяной на «вы», посмотрел на Сергея, который сердито все это время молча следил за действиями шефа. – Замечаешь, Серега? В нашей практике, если человек вполне нормальный, встречалось ли такое, чтобы он, как свидетель, которому угрожает опасность, был лишен чувства страха? Ты такое когда-нибудь встречал в женском варианте? Ты прав – нет. Тогда рекомендую. И еще. Ты когда-нибудь брал на буксир более тяжелое, чем твое, движущееся средство на дороге? Нет? Тогда считай, у тебя такая возможность сейчас представилась. Рекомендую. Если понял, то промолчи.

Сергей промолчал. Он был согласен со всем, что только что высказал шеф. Татьяна ему начинала нравиться. И он, конечно, возьмет над ней шефство.

– И потом, – продолжал Новиков, обращаясь к Татьяне, – с вами некоторое время будет Сергей. Или Сергей Витальевич Барский. Называйте, как хотите. С этого момента он ваш телохранитель. И прошу слушаться его во всем, Татьяна... Ивановна.

– Вы даже мое отчество знаете.

– Такая уж у меня слабость, все знать. Поживите в основном у него. Пока не закончится следствие, и убийца не будет пойман. За высокие морально-этические качества моего напарника отвечаю головой. Не возражаете?

– Не возражаю, – равнодушно отозвалась Татьяна, – Только у меня работа и практика. Вы не против, Сергей?

Сергей обернулся, на секунду оторвавшись от дороги, приветливо улыбнулся:

– Ради бога. Действуйте, как вы считаете нужным. Все будет хорошо, Татьяна Ивановна.

 

Глава 19

 

Его глаза удерживали японца возле лотка, руки бесцельно искали что-то в кармане, пальцы ощупывали пластмассовый корпус мобильника, не ведая, что нужно было с ним делать. Наконец, он телефон вытащил, пляшущим пальцем набрал номер.

– Марат! Я его вижу. Стоит возле Татьяны. Давай быстрей.

– Кто стоит? – Марат от неожиданности переспросил, хотя знал о ком идет речь.

– Японец. Разговаривает с Татьяной.

– Толик! Смотри, не упусти. Давай за ним. Я мобильник не выключаю.

Марат как пуля выскочил из вагончика. Уже через минуту он был в районе лотка. В толпе не сразу отыскал Толика.

– Он уходит. Смотри вот он, – Толик кивнул головой на японца, отступившего на шаг от лотка Татьяны в поклоне с сомкнутыми ладонями возле груди.

– Теперь вижу, Толик. Ты меня обрадовал. Вот теперь он от нас никуда не уйдет. Значит, Татьяна... Ах, сучка! Божья коровка. Правда, слишком худая для коровки. Теперь, Толик, давай за ним. Осторожно. Если упустишь, не трухай. Он все равно придет к Татьяне. А нет – подвешу ее. Расколю. Закончишь, жду у себя. Конец связи.

Толик пришел, как договаривались вскоре. По растерянному его лицу Марат понял, что он пришел ни с чем.

– Он растворился, как в тумане, Марат. Я такого еще в своей гребаной жизни не встречал! То есть встречал, но не такое. Смотрю, а вместо волосатого японца уже идет какой-то заморыш. Низенький и тоненький, как мой член в лежачем положении.

Марат спокойно и даже с усмешкой, чего не ожидал Толик, молча слушал. Он подумал, что в отношении сравнения своих достоинств Толик прав. При таком тонком теле в туалете без пинцета делать просто нечего. Как он только сумел замочить рыжего мужика? Кстати, чем? Кастетом или шилом? Удар был нанесен в затылок или в висок. Не понятно, почему менты еще не подвалили к ним в вагончик. А подвалят. Это точно, что подвалят. Надо бы Толику об этом сказать. Чтобы был готов.

Марат соображал. Потом, когда обоим надоело соображать, Марат спросил у Толика:

– Ну, что будем делать, Тощак? – словно не он, а тщедушный Толик все решал.

Толик обижено выпятил губу. Не собирается ли его крутой шеф снова все грехи свалить на него? Но Марат продолжал спокойно смотреть на него, словно чего-то от него ожидал.

– Чего ты?! – с опаской взвизгнул Толик. – Ты чего?! – зачастил он.

Марат, наконец, откровенно рассмеялся. Смотрел на испуганное лицо своего помощника и ехидно тихо смеялся.

– А здорово он тебя обул! Признайся, Толик, обул? Уже во второй раз! Хорошо, ой как хорошо.

Толик, наконец, понял и покраснел от злости.

– Нет, ты лучше скажи, что будем делать? Есть предложения? – успокоил он Толика.

И Толик подумал, что хладнокровный Марат спрашивал, наверное, просто так, чтобы посмеяться над ним. А сам уже принял решение, это точно.

– Нет? Тогда слушай.

– Татьяну нужно мочить, – торопливо подсказал Толик.

– Засунь свой язык в задницу, и слушай. Сейчас, пока до конца работы рынка еще есть время, поедем к Виктору Павловичу... Если скажет... – он вытащил мобильник и пробежал пальцем по кнопкам.

– Виктор Павлович, это Марат. Есть хорошие и плохие новости. С каких... Понятно. Клиент жив. Засветился у лотка Татьяны. Что? Нет. Но он еще придет к Татьяне... Я думаю. Хорошо, Виктор Павлович, уже едем.

Как раз на последнем монологе Марата резко открылась дверь вагончика и внушительного размера мужская фигура возникла в просвете яркого солнца.

– Марат?

Марат, испытав плохое предчувствие, замедлил с ответом.

– А тебя как? – резко спросил человек, ткнув пальцем в лицо Толика. Толик не собирался медлить с ответом, он просто не знал что сказать. Не дождавшись, человек вытащил удостоверение и произнес:

– Уголовный розыск. Подполковник Новиков.

Новиков отодвинул свободный стул от стола и сел. Стул скрипнул. Марат с беспокойством посмотрел на ножки неподходящие для клиента с такой «фигурой». Но беспокоил его вовсе не стул. Он понял, зачем пришел человек из уголовного розыска, сказал «я Марат, слушаю вас» и кинул незаметный взгляд Толику на дверь. Толик тихонько непринужденно вышел.

– Вы, конечно, знаете об убийстве возле ваших лотков.

– Знаю, – Марат скривил губы, словно такой глупый вопрос его унизил.

– Тогда я забираю вашего работника для освидетельствования в Отдел. И попробуй сегодняшний день ей не засчитать, – заметил он, некорректно переходя на «ты».

– Нет проблем, гражданин начальник. Нет проблем!

– Давно освободился? Извини за нескромный вопрос. Просто не хочется рыться в бумагах, чтобы уточнять.

– Год назад.

– Ну и как?

– Нет проблем, гра... обходимся без криминала.

– На первый раз поверю. Смотри!

– Нет...

– Без проблем? Ладно. Кто это был?

– Толик.

– Скажи своему Толику, чтобы в следующий раз без спроса не уходил.

– Скажу, – Марат старался быть немногословным, зная из зековской практики, что чем меньше слов, тем меньше проблем.

Подполковник встал и так же неожиданно вышел, как и пришел, оставив тяжелый звук твердых казенных ног и неуловимый запах от недавнего прошлого.

Сразу же, тихо и юрко влетел Толик.

– Сыскарь?

– Нет, добрая фея.

– Меня спрашивал?

– Пока нет.

– Что значит «пока»? – в панике крикнул Толик.

– Потому что спросит. И не только спросит...

Толик умолк, вытянул свое и без того продолговатое лицо. Что «не только» уточнять не стал. Скромно говоря, это было не тактично. Даже догадываться было не нужно.

– Чем ты его?

– Шилом.

Марат усмехнулся:

– От советского карабина?

Толик скромно пожал плечами.

– Пошли, – кивнул Марат на дверь, – Виктор Павлович ждет.

Через час они уже стояли перед шефом.

– Виктор Павлович, – Марат кивнул на Толика.

Настойчиво шумел, упираясь металлической ногой в пол вентилятор, услужливо поворачивал круглую, как луна, шапку в сторону предполагаемых клиентов. Было жарко, но не настолько, чтобы Толику тихо обливаться потом, он с тайным страхом поглядывал на шефа. Только сейчас до него дошло, в каком оказался он дерьме в роли мокрушника!

Но Виктор Павлович на него даже не взглянул. Он вообще даже не обратил внимания на вошедших. Сидел он в широком уютном кресле перед сервисным столиком, попивал свой повсеместный кофе с коньяком и смотрел задумчиво в окно. На массивной хрустальной пепельнице тонким дымком струился «Парапет».

– Так говорят, тебя величают Толиком? – произнес он, не отрывая взгляда от окна.

Толик промолчал.

– У тебя что, язык в заднице, что ты стыдишься его показать?

Толик вспомнил, что совсем недавно, около часа назад, Марат некорректно уже распорядился его языком. А теперь вот повторяется то же самое, только все в обратном порядке.

– Да, – наконец прошелестел Толик.

– Ладно, – решил Виктор Павлович, – тогда садитесь, господа, – он показал на мягкие стулья у задрапированной ковром стены. – Садитесь, как сказал ваш подопечный опер однажды: «Не сядете, так я вас посажу», – добавил он и нехотя посмотрел на Толика. – Где ты, Марат, такого засранца выкопал? У него что, мозги не там размещаются?

– Совершенно верно, Виктор Павлович.

– Вот правильно. Толик, ты же не ребенок. Это твоя мокруха, понимаешь? Твоя. И я к ней никакого отношения не имею. Ты понял, идиот?! И если придется зону топтать, то только одному тебе, – он минуту-две помолчал. На только что простодушном лице появилась озабоченность. – А теперь выкладывай все до мелочи. И если и на этот раз тебе откажет сообразительность, и ты не выскажешь мне сейчас ее, я тебя тут же замочу, как ты ни в чем не повинного мужика. Ты понял?

– Понял, – сглотнув, выговорил Толик.

– Тогда сосредоточься и постарайся вспомнить подробности, как на НТВ, только еще подробней. Давай.

– Шеф, он оборотень. Я говорил Марату. Я встречал таких. Я не виноват...

Толик немного помолчал.

– Вначале я точно узнал его. Его глаза. Глаза японца. Бородавка у левого виска. Волосы до плеч... Походка, рост. Все у него было так, каким он стоял напротив нашего подъезда. Я хорошо его запомнил. Но потом, как только он повернулся ко мне, оказался совсем другой хмырь. Полез за пушкой. Уже вытащил. С глушителем. Времени у меня не оставалось, шеф. Век свободы!..

– Это я знаю. Насчет свободы ты правильно сказал, – проговорил Зорин тихо и снова устремил взгляд за окно.

– Вопрос такой. Он что, этот мужик, который вместо японца, за минуту до того, был в толпе покупателей? Не помнишь? Не спеши. Подумай.

Толик думал. Потом, поморгав ресницами, неуверенно сказал:

– Шеф, может быть. Когда вы кинули мне... эту мысль... может быть. Припоминается. По-моему был рядом.

– Значит вполне вероятно, твой японец исчез?

– Тогда да... – Толик, замерев от страха, смотрел на шефа.

– Тогда что?

– Тогда это подстава, – сказал Толик более уверено.

– Нашел выкрутку. Ладно. Слушай внимательно, – Виктор Павлович взял со столика лежащий на краю пакет, – держи, – он кинул пакет Толику. Тот поймал у своих колен. – Там хватит на билет и на устройство в новой жизни. Улетай лучше из матушки-России подальше. Ты нас не знаешь, а мы – тебя. Увидит тебя моя братва в другом городе, или не дай бог, в Москве, тебе крышка. Я об этом позабочусь. Ты меня понял? Давай. У меня зенки, как ты сам же говоришь, от тебя закисли, – Виктор Павлович кивнул Марату.

Марат встал, толкнул Толика в спину. Провел к двери, вернулся.

– Теперь, Марат, давай обсудим.

Марат кивнул.

– Кто там... сыскарь?

– Такой вот... – Марат показал широким взмахом рук.

– Я его знаю. Новиков. Ужасно неподкупная сволочь. А ты тоже: нашел, кому доверить – Толику. Он же не даром в психушке лежал до зоны. Пока не раскусили. Теперь вот что. Давай посмотрим, что у нас есть. Человек, который исчезает или проходит незаметным способом...

Зорин осекся и задумался. Что-то знакомое в высказанной им самим мысли промелькнуло в памяти. На самом деле промелькнуло. И исчезло. Что-то из очень прошлой жизни. Тонкая мысль, но ею можно заняться только наедине с самим собой. И лучше утром, как только проснулся. Свежая голова – свежие мысли.

– И твоя Татьяна. С ней нужно быть очень осторожным. Менты ее уже заблокировали. Ее не трогать, приставь к ней умного парня следить, пока не появится японец. Потом придумаем, что с ней делать. Главное – узнать, откуда он и чей.

– Виктор Павлович, а если снова исчезнет?

– Возьмем Татьяну. Сперва по-хорошему. Нет – расколем.

Он помолчал.

– Как взносы на этот месяц?

– Некоторые корячатся. Нечем, говорят, платить.

– Бери расписку с двойной оплатой за задержку. Чтоб было юридически правильно. Нет – забери товар. Скажешь, оно твое, давал на продажу. Это еще лучше. Но в чужой регион, смотри, не лезь.

– Что вы! Я это знаю, Виктор Павлович.

– Ладненько. Теперь одно очень крупное дельце. Отбери трех ребят, самых надежных, быстрых, и ко мне. Обсудим.

– На когда?

– Давай на завтра. В середине дня. Пацана, что будет при Татьяне, не трогать. Пусть занимается. Усек? Лады. Пока все, Марат. И будь повнимательней!

Глава 20

 

Японец не давал покоя. Даже мучительное выяснение – кто стоит за взрывом квартир на Академика Королева – отошло на задний план. Засыпая, он подумал, что информация уходит в последние годы студенчества и работы в Институте Проблем Машиностроения, где он подрабатывал вахтером. Он уснул с этой мыслью, с мыслью о человеке, который проходил незаметно через проходную, когда хотел и как хотел совершенно нелегально.

Шел тысяча девятьсот восьмидесятый год. На последнем курсе института он устроился на работу в научно-исследовательский Институт АН СССР в качестве бригадира вахтеров. Он был молод, работа несколько отвечала его профилю правоохранительных органов и в качестве начальника охранников-пенсионеров, он подходил классически. Его легко взяли. Он помнит, там вахтерами работали старики Пантелей и Кузьмич. Чудотворцы. Особенно – Кузьмич. Без подначек и анекдотов жить не мог. Всех своих соплеменников доставал. Но глаз на людей у него был острый. Как у фотоаппарата. И только одного он не мог, как ни старался, проследить – молодого наукообразного парня, инженера-исследователя какого-то закрытого отдела, Роберта Корнева – когда тот уходил и когда приходил! Такое впечатление, что парень просто перелазил через забор, кстати, очень высокий и охраняемый, как мальчишка, чтобы сократить расстояние от главного входа Института до отдела, где работал. Наконец, Зорин сам решил во всем разобраться. Принял дежурство на пол дня вместо Пантелея. То, что потом произошло, было как во сне. Виктор Павлович ясно помнил момент, многократно потом повторяющийся. Корнев уверено шел навстречу ему, Зорину, к выходу, к вертушке. Возле доски объявлений останавливался, что-то там вычитывал. Потом его там не оказывалось. Просто его там уже не было. А спустя некоторое время он, как ни в чем не бывало, возвращался в Институт через парадную дверь, предъявляя пропуск. Увольнительной записки Роберта Корнева на пропускнике, конечно же, в наличии не было. Придираться бессмысленно. И так все время. Хорошо, что хоть не часто. За такие вещи, когда кадр проходил без увольнительной через проходную, по головке не гладили ни самовольщика, ни вахтера...

Виктор Павлович прикинул, сколько это было тогда Корневу лет? Да, пожалуй, постарше Зорина лет на пять.

Создавалось впечатление, будто этот японец – сам Корнев. «Корнев в теле японца», – пытался шутить Виктор Павлович. В чудеса он, конечно, не верил, но в подобии не сомневался. А это уже важно.

Зорин еще не знал, почему это важно. Но точно знал, что очень важно для него, Зорина. Было бы просто феноменально, если сделать это своим.

В первой половине дня, как назначил, собрались братки. Марат их привел, рассадил по стульям, приказал пока не шуметь. Сам подошел к Виктору Павловичу и вполголоса доложил новость. Японец появился, к Татьяне не подошел, рассматривал ряды, опять-таки принадлежащие Виктору Павловичу. Постоял на одном месте, глядя в одну точку. Потом исчез. Вместо него оказался совсем другой человек. Тоже стоял в такой же позе. Не получилось бы, как на Академика Королева!

– Сука, сука! Что ему нужно?! – закричал в истерике Зорин. Не сдержался. Видно беспокойная ночь и тяжелые воспоминания истощили психику, выбили из равновесия. Но Виктор Павлович тут же взял себя в руки и, отбросив неприятное, осмотрел пришедших оценивающим взглядом. Он снова обрел уверенность в себе.

– Ребята, я вас вызвал по очень важному делу. Предстоит работа больших денег. Марат, надеюсь, вам сообщил в общих чертах. Если кто колеблется, лучше заранее пусть скажет. Заменим другим. Дело опасное. Рискованное. Но бабки стоят того. Каждый получит свой процент по должности. Я об этом позже скажу. Если все согласны, приступим к детальному обсуждению.

Парни скромно кивнули в знак согласия.

– Тогда вот какие ладушки. Имеется банк. Наш банк. Где наши заработанные законно деньги. Я выбрал этот банк потому, что у меня есть информация, сопутствующая операции и, тем более что нам кое-что знакомо из обстановки. Ты, Вадик, отдельно потом разберешься со всеми компьютерными делами. Я в этом не смыслю, не мне тебя, хакера, учить. Цель: перекачать со счета, какой я потом назову, бабки на новый счет под другим именем, какой я тоже позже назову. Но может быть... я повторяю – может быть – мы просто их снимем со счета. Делать это придется на главном компьютере банка. Доступ, как к компьютеру, так и к счетам закрыт. Помогут Вадику Дима и Задик. И еще один человек, кто – пока не скажу. Это запасной вариант. Если он получится, то Вадик отпадает. Дима главный оперативник, Задик – прикрытие. По части техники во всем слушать Вадика. Малейшая заминка – уходить. Оружие применять в крайнем случае. В неизбежной ситуации спокойно сдаться ментам. Но при этом зарубите себе где угодно – на лбу или на члене – ни вы меня, ни я вас не знаем. Да, работаете в моей системе. Это верно. Но я вас на это задание не посылал. За попытку влезть в базу данных главного компьютера, если конечно еще ничего не будет сделано, особым криминалом не пахнет. Поэтому с помощью своих связей я вытащу вас без проблем. Это за мной. Но лучше помнить: действовать осторожно и деликатно. Дома все боевое снаряжение убрать. Возьмите вот это, – Зорин развернул белое полотенце и в нем – три пистолета «Кольт» модели «Детектив».

Парни подошли к столу. Виктор Павлович каждому вручил пистолет, предварительно протер их полотенцем и внимательно посмотрел на парней. Задик взял оружие привычным жестом, но, ощутив рукоятку, в замешательстве покрутил кольт перед глазами. Дима вначале взял, потом с удивлением подбросил на ладони:

– Шеф, что это за параша?

– Ты прав, боец. Но это далеко не дерьмо. Сделан по заказу. На предмет проверки метала. Впрочем, при обыске могут обнаружить. Но тогда выход другой, – Виктор Павлович забрал пистолет у Задика и направил на Диму.

Защитная реакция и инстинкт самосохранения у Димы сработали сами по себе. Он неожиданно мгновенно наставил свой на Виктора Павловича. Оба стояли с нацеленными пистолетами друг на друга. Марат медленно расплывался в улыбке. Ему всегда нравилась подобная экстремальная сцена с оружием.

– Правильно, Дима. Только чего ты ждешь? Ты снял с предохранителя? – с издевкой в голосе спросил Виктор Павлович.

Дима прицельно смотрел на спусковой крючок шефа.

– Нет, – растерянно ответил он и медленно поставил палец на рычаг.

– Правильно. Дальше. Я сейчас начну нажимать. И ты меня знаешь – если я сказал, что нажму, то нажму. У тебя останутся считанные пол секунды. Успеешь, на счет три?

Дима забегал глазами вокруг лица Виктора Павловича:

– Шеф к чему эти шутки? Он что, не заряжен? Он легкий.

– Да нет. Я Марату приказал зарядить.

Дима забеспокоился не на шутку.

– Раз, – проговорил Виктор Павлович.

– Но Шеф, мне это ни к чему. Вы меня вынуждаете. Я должен защищаться.

Виктор Павлович направил пистолет в лоб соперника.

– Если успеешь.

Дима заволновался еще больше. Для шутки время затянулось. Выходит, шеф всерьез. Причина? Где-то прокололся? Где? На просмотр прошлого у Димы, мало сказать, времени не было. Его просто не существовало. Значит, пришла за что-то расплата. При свидетелях. Показательное наказание. Но не он Дима, если так просто отдастся.

– Шеф, перестаньте. Это не шутки. Я ведь могу и выстрелить.

– Прекрасно. Именно это я и предложил тебе, Дима. Защищайся. Два.

Лицо Димы обострилось, глаза сузились, настал момент поражения цели.

– Ясно. Ваш не заряжен. И мой тоже.

– Ты так думаешь? – Виктор Павлович поднял пистолет над головой противника и выстрелил. Осыпалась штукатурка. Звук оказался настоящим. Пистолет шефа снова был нацелен на вспотевший лоб Димы. Это ввергло Диму в панику. Теперь он точно знал, что происходящее не шутка. Его за что-то хотят убрать. И убрать красиво.

Задик растерянно переступил с ноги на ногу, но остался стоять на своем месте. Марат настороженно улыбаясь, наблюдал сцену. Вадик с огорчением недоверчиво перебрасывал взгляд с шефа на Диму.

Дима снял с предохранителя. Теперь он молча ждал. Его взгляд ловил малейшее движение пальца шефа на спусковом крючке. Виктор Павлович спокойно произнес:

– Три, – и палец Виктора Павловича плавно сжал спуск.

Дима оказался первым. Он нажал, как и шеф, а выстрела не последовало. Из ствола обоих пистолетов струилось пламя для прикуривания. На лице Виктора Павловича медленно всплывала злорадная улыбка.

– Дима, неужели ты и вправду подумал, что я тебя хочу замочить? Ты же знаешь – это не в моих правилах. И потом, разве у тебя рыльце запачканное? Ты передо мной виноват?

Дима растерянно пожал плечами.

– Правильно, – довольный Зорин покрутил кольт на пальце, – если б было, я бы знал. А мое шоу прекрасно раскрывает душу и разум. Правда? Пистолеты из специального пластика. Снял с предохранителя – это зажигалка. Не снял – холостой выстрел. Если холостым заряжен, естественно, – Зорин взял со стола полотенце, хорошо вытер пистолет и отдал его Задику.

– Ребята, вы свободны. Встречаемся завтра в это же время. Будут кардинальные указания. Все. Марат проводи ребят, у нас с тобой важный разговор.

Когда Марат вернулся, Виктор Павлович снова сидел в кресле и неотрывно смотрел в окно.

Несколько минут молча созерцали каждый свое: Марат терпеливо направил взгляд на экран телевизора, где без звука шла реклама. Известно было наперед, что фирма предлагает новую конструкцию презерватива. Потребуется всего лишь три секунды, чтобы его раскатать, а женские прокладки прошедшие испытательный срок на велосипедах, утверждались научно-исследовательским симпозиумом известных ученых страны и теперь соответствовали техническим условиям на износ. Кроме того, показывали миллионный раз как придумок-малолетка пасту «blend-a-med» закусывал пустой тарелкой... Откусывал хрустящие куски на глазах у телезрителей, наверное, умирающих от смеха...

Виктор Павлович неосмысленно рассматривал свет в окне. Он сосредотачивался. Теперь его волновало текущее. Он снова возвращался к ситуации с японцем.

– Как ты думаешь, что он может сделать?

– Не знаю, Виктор Павлович. Взорвать? Какой смысл! Риска много, толка мало. Это не многоэтажное здание, дерьмовая пятиэтажка, недвижимость.

– Я тоже так думаю. Но что-то мне не дает покоя. Что-то значительно серьезнее. Марат, немедленно приведи ко мне эту сучку. Твою бабу. Татьяну. Я с ней быстро разберусь. Приведи.

– Приведу.

– Только по-хорошему. Скажи, что директор хочет ее видеть, что доволен ею, хорошо работает.

– Сделаю, Виктор Павлович.

– Тогда разошлись по углам. Звони.

 

Глава 22

 

На совещание Новиков вызвал Глеба Люпинова и эксперта Каолина, кроме Сергея Витальевича, которому было поручено строго и неотступно следовать за каждым шагом Татьяны. По сотовому Сергей ему позвонил утром прямо с рынка и сказал, что, как обычно, она вышла, а точнее – выехала на работу. Он оставил машину в тени деревьев на отшибе и ушел следом в невообразимый хаос подмосковного рынка. Установил на прицеле лоток Татьяны и ее саму. Недавно он сообщил, что наблюдение стабилизировалось.

– Вначале, что скажет наш уважаемый эксперт. Мне нужно услышать тебя, Каолин. Что там наука наскребла?

– Ничего нового. Кроме того, что удар был нанесен в область виска узким граненым предметом, типа клинок, конфигурация которого напоминает штык времен Красной Армии. Смерть наступила мгновенно.

– Ну, раз времен, то, разумеется, мгновенно. Хотелось бы знать ваше мнение, господа присяжные, – кинул непринужденную шутку Новиков. – Пока известно, что потерпевший, он же убиенный, точнее Доктор Наук, а еще точнее Гуру Наоки Саяро из Международной Ассоциации Совершенства Разума в городе Майами, прибывший в Москву с особой миссией внедрения массовой медитации с целью укрепления мира на Земле. – Евгений Константинович добродушно улыбнулся своей выходке, понимая, что коллеги правильно его поймут и начнут выдвигать свои самые невероятные версии. – Доложу вам, господа, что за время моего контакта с единственной свидетельницей и, как теперь получилось, осведомительницей, Татьяной, у меня возникли некоторые мысли относительно ее поведения. Вначале она говорит, что Великий Гуру, как она его называет, убит, потом звонит мне по мобильнику и с радостью сообщает, что Наоки Саяро жив и был у нее возле лотка. Как вам это нравится? Замечу, ссылка на психическую неполноценность отпадает. Кроме того...

Новиков хотел, было продолжить, но сигнал телефона прервал. С извинением он отошел в сторону. В трубке был голос генерала.

– Надеюсь, Евгений Константинович, что-нибудь прояснилось? – спросил, как всегда с осторожной вежливостью генерал.

– Николай Федорович, к сожалению ситуация усложнилась. Кроме некоторых предположений и изоляции свидетельницы – ничего. Явная двойственность обстоятельств.

– То есть?

– Потерпевший и жив, и мертв одновременно.

В трубке задержалась секундная пауза.

– Подполковник, это шутка? Предупреждайте сразу, чтобы я хоть сориентировался, смеяться мне или плакать.

– Нет, Николай Федорович, не шутка. Свидетельница опознала мертвого, а через пол суток сообщила, что он жив и при том с ним разговаривала.

– Понятно. Проверьте свидетельницу.

– С ней все в порядке, Николай Федорович. В общем, сейчас отрабатываем начальную версию. Будет что-нибудь новенькое – позвоню.

– Хорошо, Евгений Константинович. Время поджимает. Жду.

Вернувшись к своему столу, Новиков не сразу вспомнил, на чем остановился. Задумчиво смотрел на присутствующих.

– Евгений Константинович, – отозвался Люпинов, – кроме того...

– Что? – не понял Новиков.

– Я говорю, вы сказали «кроме того»...

– А! Может быть. В общем, у нас можно сказать, ничего нет. Ни улик, ни имени убийцы, ни где его искать, ни мотива. В отношении версий... Предлагаю высказаться. Только пооткровенней. Принимаются самые невероятные предложения.

– Ну, разве что невероятные... – протянул Люпинов.

– Можно и такие, Глеб, – заверил инспектора Новиков.

– Тогда одна из них. Предположим, что их двое. А почему бы и нет?

– А если нет? – подрезал Каолин.

– Если их двое, тогда и документов должно быть два.

– Слабая, но мысль, – заметил Новиков. – Документов можно наклепать хоть сотню. А вот людей... Черт, черт! А ты, можно сказать, подал мысль. Сделаем вот как, Глеб. Ты берешь на себя Общину. Узнай, где в настоящий момент находится Великий Йог, если его там нет. Интересно, знают ли они, что он погиб? Это раз. Затем, возьми временную информацию его отлучки и предметы личного пользования. К личным бумагам, где есть его почерк, если таковые обнаружатся, подключим графолога. Сравним почерки на документах, где он расписывался в Общине и где-то еще. Каолин сделает сравнительный анализ отпечатков, подготовит отпечатки пальчиков покойника. Барский сейчас занят, так что я займусь рынком. Я там уже был и кое с кем познакомился. Если нет других предложений, то все. С Богом!

 

Глава 21

 

Сергей Витальевич распахнул дверь и жестом услужливого кавалера пропустил Татьяну в свою квартиру.

– Прошу, Татьяна Ивановна. За беспорядок не ругайте, хорошо?

Татьяна не ответила, большего беспорядка, чем в ее душе она не видела нигде, ни в повседневной жизни других, ни у себя дома. Но, понимая, что разочарует своего опекуна, махнула рукой, свойски соглашаясь с обстоятельствами, ей знакомыми и нисколько не шокирующими ее неизбежностью в мире людей. Сергей Витальевич понял этот жест и сочувствующее понимание его холостяцкой жизни. Когда она зашла в комнату его двухкомнатной квартиры и огляделась, оценив настоящий беспорядок настоящего холостяка, только тогда она машинально произнесла:

– Ладно.

Что означало это «ладно», Сергей Витальевич определенно не мог решить. Может быть, это обычное слово перед действием, может, просто подтверждение сказанного им о беспорядке. И то, и другое его устраивало, поскольку никогда не скрывал от друзей и близких своих истинных обстоятельств, как мужик, отвязанный от семейных уз. Это нисколько не чернило его культурный уровень, а наоборот, подчеркивало его свободу и независимость.

Жена ушла от него пять лет назад. Скурвилась. Возомнила себя актрисой, будущей звездой, которой нужна творческая свобода, и только. Что можно сказать о ней после этой банальной выходки еще? Правильно. Ничего. И поэтому знакомые и друзья никогда не расспрашивали о подробностях. Они были омерзительны и надолго оставили привкус собственной неполноценности в мире женщин, что как причина для мужчины, обернулись ненавистью к женскому роду. И надолго. Можно сказать, годы отшельнической жизни его устраивали до тех пор, пока не соприкоснулся с женщинами мужского склада – явно не женщин, как сказал бы сам себе пять лет назад – у которых на уме только программы, технарские расчеты и бойцовские инстинкты. Это не женщины, он это понимал. Но эти не претендовали на его свободу и не обещали в будущем семейных драм.

Что случилось с ним, когда он увидел Татьяну, черт его знает! Она в его представлении не принадлежала ни к одному из названных разрядов женщин. В этом разобраться было просто невозможно. Да он и не пытался. Он просто пригласил Татьяну в свой дом, подсознательно считая ее первой женщиной, которая должна навести порядок в этой прокисшей квартире и его душе.

– Располагайтесь, Татьяна Ивановна, как считаете нужным. Выбирайте любую комнату для личного пользования, – он усмехнулся термину, который крутнулся на языке, – не стесняйтесь. Если возникнет необходимость куда-то уйти, скажете. Решим эту проблему. Но самовольно – ни в коем! Для вас это опасно, для нас – потеря важного свидетеля и информатора. Ущерб следствию, так сказать. Вы уж помогите нам...

– Да я разве возражаю, Сергей? Можно мне вас так?

– Буду очень рад... Татьяна...

– Лучше Таня.

– Годится... Таня.

– Не думайте, что я здесь для траханья, – сказала она спокойно. – Забудьте. Я не тот человек, на которого вы с вашим шефом, Евгением Константиновичем, рассчитывали. Мне не только нельзя, но мне не хочется, как у вас у мужиков принято говорить.

Сергей усмехнулся, заметил:

– Не только у мужиков...

Татьяна изобразила брезгливую гримасу.

– Знаю. Сергей, если можно на «ты»...

– Можно.

– Показывай свой порядок, буду наводить беспорядок. Не возражаешь?

– Буду очень признателен.

Татьяна махнула рукой:

– Без признательности. Показывай.

– Таня отдыхай. Не морочь мне голову.

– Показывай.

– Ладно, – неожиданно для себя сдался он. – Только ты сама. Все что посчитаешь нужным. А я отъеду в магазин. У нас жрать нечего.

– Подожди. Крупы есть?

– Ничего нет.

– Жиры есть?

– Нет ничего.

– А хлеб? – недоуменно спросила, глянув на Сергея растерянно.

– Я же говорю – ничего.

– Ну, ты даешь! Холостяк хреновый! Тогда давай со мной. А то ты накупишь.

– Не возражаю.

Они вышли как пара домочадцев, решивших произвести переворот в бытовых устоях своего логова, не задумываясь о будущем. Их интересовало только настоящее. Создать уют и спокойствие.

 

Глава 23

 

Толик не долго был в бегах. Деньги – это хорошо. Но уезжать в другую страну... на деревню дедушке... не зная языка, без гарантированной работы... это, значит, обречь себя на бомжевание, не важно под чьим подданством – израильским, немецким или американским! И что он скажет мамане? Не он такой дурак, каким его посчитали шеф со своим Маратом. Бабули, это хорошо, за это спасибо. В конце концов, не даром же он старался. Для их же пользы. Какую работу выполнил, только подумать: замочить оборотня! Пусть попробуют, суки, сделать подобное без него. Да еще чем! Комар носа не подточит...

И тут Толик вдруг вспотел. Он всегда потел, когда очень волновался. А сейчас его просто прошибло. Он вспомнил, что шило, как выразился Марат, инструмент убийства, лежит в углу под пустой картонной тарой у Марата в салоне Икаруса. Оно вывалилось у него из кармана, когда Марат в бешенстве схватил и тряс его за петельки. Оно и валяется еще там с отпечатками пальцев. Найдут, если еще не нашли. Найдут и его, хоть пока не нашли. Где бы он ни проживал. Нужно срочно забрать, штык наверняка еще там, под коробками. Если удастся, тогда его никто не возьмет. Никаких зацепок, никаких улик. Можно будет залечь до зимы, перекантоваться в Подмосковье, где-нибудь в селах, рыбку половить, свежим воздухом подышать. А потом вернуться домой к мамане под крылышко. Скажет, – «Блудный сын вернулся домой». Будет немного слез, немного радости, но вернулся же, а значит живой. И все пойдет «на лады». Устроится где-нибудь на работу. Подальше от братвы. Позабудется «за давностью лет».

Толик немного успокоился, достал завалявшуюся тетрадь, карандаш, вырвал листок и еще не спокойными пальцами принялся писать: «Мам, я уехал в командировку. Надолго. Сам напишу. Не переживай. Твой сын, Толик». Затем отыскал рюкзак, набросал вещей – теплые спортивные брюки, тужурку, кеды, в общем, всего понемногу, что может пригодиться в полевых условиях, кинул сверток с деньгами. Он их так и не пересчитал, и какой ценностью они – зеленые или деревянные, тоже не знает.

Когда собрался, кинул прощальный взгляд на родительскую обстановку, на свою кровать, всегда преданно греющую его тощее тело, улыбнулся, как перед приятным путешествием надолго, куда глаза глядят, и ушел, не спеша с любовью провернув два раза ключом в замке.

Базарная утренняя сутолока его поглотила уже в десятом часу. В такое время здесь что-то или кого-то увидеть не только на близком расстоянии, но и в упор, без определенного опыта просто бывает невозможно. Как только эти несчастные покупатели что-то еще нужное находят? И все же Толик принял все меры предосторожности, продвигался нехожеными тропами своих собратьев, по которым и сам не хаживал. Вначале выбрал место, откуда можно было высмотреть обстановку на участке Марата. Может быть, он шастает со своим новым помощником по лоткам и тогда без риска быть замеченным можно воспользоваться собственным ключом от вагончика. Благо, у него его не забрали!

 Выбрав покруче компанию, медленно прошел мимо лотков в качестве покупателя. Возле прилавка Татьяны стояли четверо – два мужика и молоденькая «пипочка» с престарелым спонсором. Причастность к лотку Татьяны сексуальной парочки Толику была понятна, мужика средних лет – тоже. Но что делал с безучастными зенками мужик лет сорока, огромный как медведь, спортивно скроенный, налегке с опущенными граблями в карманах, стоило прибросить. Не понравился он Толику. А вот и пацан, новенький, пастух для Татьяны. Он лопух. Он даже не замечает хвоста сыскаря.

Не обнаружив Марата, где мог, Толик медленно и осторожно приблизился к задворкам и, стараясь держаться в тени деревьев, подошел к вагончику. Кинув сосредоточенный взгляд на дверь, он замер от неожиданности: выше огромного, «амбарного замка» белела широкая милицейская полоска. Дверь была опечатана. Толика бросило в жар. Теперь идти искать то, что он хотел, бессмысленно. Теперь нужно было тихо и быстро делать ноги. И самое печальное то, что уходить нужно было в обратном порядке, с невероятным риском быть схваченным в любую минуту. Идти в одиночку среди безлюдья к транспорту было зеленой глупостью, какую может допустить кто угодно, но только не он, Толик, стреляный воробей.

Толик снял рюкзак, забрался в редкий кустарник, сел на траву, развернул сверток. Так и знал! Зелеными здесь и не пахло. Но сумма была приличная. Все-таки шеф не жмот. Это его возвышает в глазах братвы. Толик скинул куртку, вывернул и надел ее снова. Теперь он не синий, а бежевый. Неприметный и другой.

И он пошел назад. Слился с базарной толпой. Прошел по главному проходу.

Пока все шло благополучно, и впереди брезжил длинный путь в Подмосковные топики, в торфяники, в села, где никому до него не будет дела. Но когда Толик об этом подумал, рюкзак стал настолько тяжелым, что пришлось невольно остановиться, посмотреть через плечо.

То, что увидел в следующую минуту, было мало сказать ошеломляющим, скорей – парализующим. Перед ним стоял Горилл. Тот самый, который пожирающим взглядом сквозь щелки японских глаз неподвижно смотрел на подъезд Виктора Павловича дома по улице Академика Королева. Горилл не держал его, просто невидящими путами он связал Толика так, что ему ничего не оставалось делать, как покорно стоять и смотреть на добродушное лицо японца.

– Разрешите представиться, юноша: ваш покорный слуга – Доктор Наук, Гуру Наоки Саяро. Я хотел вам сказать, что не следует спешить в столь отдаленные места, пока не поговорите со мной.

Толик неожиданно пришел в себя и глупо спросил:

– Зачем?

– Я советую вам не ехать в Заозерье. Там вы найдете преждевременную смерть, что лишит вас искупления своих грехов. Вернитесь и отдайте себя правосудию. Это и будет заслуженным искуплением.

– Но я же вас... – Толик постеснялся выразиться откровенно. Но Наоки Саяро уточнил:

– Вы убили не меня. Убили другого человека. Поэтому, чтобы обрести лучшую участь в следующем своем рождении, вам нужно покаяться и искупить свою вину. Сами вы этого не сумеете сделать.

– Но вы...

– Я, юноша, другое дело. Я умею. Мои людские жертвы – мое личное жертвование ради будущей счастливой жизни людей на Земле. Так что послушайте Достигшего. Он вам говорит правду.

Толик, кажется, понял и растерялся. Он смотрел в щелки глаз на доверительном лице японца и обдумывал, как поступить. Но в это время за спиной Наоки Саяро возникла угрожающая фигура Марата. Теперь оставалось одно – уходить от обоих. И чем решительней, тем лучше.

Толик уже собрался это сделать. Он даже дернулся. Но попытка оказалась тщедушной. Он по-прежнему был скован японцем.

Марат мирно подошел и бросил Толику зло и требовательно:

– Ты чего здесь ошиваешься?!

При этом он кинул взгляд на Наоки Саяро. Когда он это сделал и собрался было отчитать Толика, в следующее мгновение обернулся снова и внимательно осмотрел японца с головы до ног. Японец терпеливо дал себя обследовать и разрешил вопрос сразу:

– Наоки Саяро, тот, с которым как я понял, вы хотели познакомиться.

Теперь на лице Марата отобразилось удивление и растерянность.

– Так это вы взорвали... извините... – растерянность Марата постепенно перешла в откровенный испуг.

Наоки Саяро равнодушно ответил:

– Вы правы. Это я. Я вот тут уговариваю вашего подопечного пойти в милицию. Покаяться.

Марат секунду-две молчал, соображая, но не найдя подходящих аргументов, сказал наугад:

– И вам тоже.

– Согласен. Но я это сделаю позже. У меня здесь еще одно незаконченное дело. А может и не одно. Очищение огнем. Впрочем, давайте поговорим о вас, – с этими словами он прощальным жестом положил ладонь на плечо Толика и, повернувшись, пошел с Маратом в сторону вагончика.

Толик неожиданно получил свободу. Охватившее его смятение нашло выход. Теперь он, не стесняясь, почти бегом бросился к трассе ловить попутную машину.

Глава 24

 

Лида никак не могла зажечь зажигалку. Покупатель с нетерпением смотрел на девушку, видно только из уважения к взволнованной молоденькой красивой продавщице. Но то, что произошло в следующую секунду после очередного неудачного нажима на рычаг, не подпадало ни под какое логическое объяснение: зажигалка скользнула из маленьких пальчиков Лиды и, отскочив в картонный ящик, где стройными рядами стояли пластмассовые флакончики с ацетоном, вспыхнула тонким газовым пламенем.

Мгновенно синий язык – вечный огонь возмездия жертв людской ненависти – охватил подолы легкой синтетики, развешенные на плечиках. Пламя стало пожирать платья и рубашки, мини и макси женского и мужского гардероба со скоростью мелькающих картинок наскоро испеченного клипа очередной новоявленной звезды телеэкрана. Такое эффектное шоу с достоинством оценил покупатель, не только телезритель. Он несколько секунд стоял с широко раскрытыми от восторга глазами, не находя подходящих слов. Лида оцепенела. Все казалось неправдоподобным, придуманным ее воображением. Огонь перебросился на пластиковую перегородку, общую с киоском Татьяны. Перегородка вспыхнула, как порох. Зашипела, разбрызгивая бенгальские огни.

– Чего вы там стоите?! – крикнул, наконец, опомнившийся покупатель. – Уходите оттуда!

Ее привела в чувство Татьяна. Вскочив в киоск, она что силы, рванула за рукав и потащила горячую и влажную от пота подругу к выходу. Очутившись на параллельном пролете, они уходили от страстной толпы, жаждущей насладиться бесплатным представлением. Люди бежали в строго противоположные направления – одни посмотреть, другие – убежать от греха подальше. И те, и другие были для подруг опасны. Их очень просто могли превратить в отбивные.

Оторвавшись на малолюдный участок, Татьяна остановилась и только сейчас обнаружила, что Лиды с ней не было. Рядом, крепко сжимая ее запястье, стоял незнакомый парень, слишком молоденький для безобидного ухаживания. Наглыми требовательными глазами он смотрел ей в лицо.

– Пойдешь со мной, – сказал он.

– Зачем?

– Шеф приказал, – ответил он монотонно.

– Марат? – уточнила она, – так я без тебя найду к нему дорогу, – и отдернула руку.

Парень еще сильней сжал запястье.

– Он приказал сопровождать тебя. Для безопасности, – так же бесстрастно пояснил парень.

Татьяна возмутилась:

– Может, ты отцепишься? Или тебе помочь?

Парень улыбнулся. Видно ему понравился ответ тонкой немощной «клиентки». Поэтому он с интересом сказал:

– Помоги.

– Обижаться не будешь?

– Не буду, – усмехнулся он.

– Ну ладно. Что он хочет? – спросила она просто так, бесцельно, посмотрела на крепко держащую руку парня и расслабилась. Она расслабилась настолько, что рука ее обмякла и ее можно было сложить, как попало, как купленную на мясном рынке вырезку. Парень с беспокойством глянул на свою кисть. Его пальцы держали пустой рукав.

– Ты чего это, Татьяна. Ты брось это! Я же пошутил, – побледнев, он испуганно оправдывался.

– Ты знаешь, как меня зовут? – спросила она.

– Мне шеф, Виктор Павлович, сказал. Он тобой очень доволен. Он просил тебя зайти к нему. Что-то хочет тебе предложить по работе. Ты не бойся. Он порядочный человек.

– Порядочный?

– Порядочный.

– А Марат? – спросила Татьяна.

– Марат занят. Прислал меня тебе сказать.

– Тебя как?

– Саша.

– Значит Саня.

– Да. Ну что, пошли?

– Пошли.

Они приехали, когда Виктор Павлович смотрел Новости. Их просили подождать. То, что в этот момент происходило на экране, ввергло Зорина в замешательство. Чтобы обрести спокойствие рассудка, он приказал охране в течение хотя бы получаса никого к нему не впускать. Показывали прямую трансляцию.

Комментатор вещал:

– ...по предварительным данным причиной возгорания стало короткое замыкание в одном из павильонов, расположенных прямо в Подмосковье. За полчаса пламя охватило площадь выше пятисот квадратных метров...

Виктор Павлович нервно откинулся на спинку кресла. Он теперь четко знал, кто все это делает. Он не знал только одного – кто за этим стоит? Теперь появилась слабая мысль, что все происходящее, может быть, не относится лично к нему. Это заманчиво облегчало задачу. Пожар охватил почти пол рынка. Другое выходит на поверхность его рассуждений: как человек выполняет такую масштабную работу в одиночку? И зачем? Да еще, как выяснилось, не прикасаясь ни к чему! Наверное, знает об этом один человек. И он, как ему доложил охранник, уже прибыл и ожидает в прихожей. Зорин неожиданно для себя пришел к мысли, что нужно действовать очень осторожно и деликатно.

Он вынул сотовый телефон:

– Кто это? Саша?

– Я, Виктор Павлович. Мне Марат ска...

– Знаю. Она рядом?

– Да.

– Тогда на вопросы отвечай только «да» или «нет». Понял?

– Понял, Виктор Павлович.

– Она не бодалась?

– Нет.

– Без проблем? Ты ласково с ней?

– Да.

– Тогда заваливай.

– Иду.

Они зашли.

– Присаживайся, Таня, – произнес почти равнодушно Зорин, словно совсем недавно они уже встречались. – Меня зовут Виктор Павлович. Тебе Марат говорил? Я директор фирмы, в которой ты работаешь. А пригласил я тебя, как очевидца пожара. Ты не возражаешь?

Татьяна молча пожала плечами. Она осталась стоять, пытаясь сообразить, что от нее хотят. Зорин подошел, мягко взял ее под локоть и усадил в кресло. Обернулся к Саше:

– Ты можешь идти. У нас с Таней будет обстоятельный разговор.

Когда Саша закрыл за собой дверь, Виктор Павлович пододвинул свое кресло к Татьяне и, вздохнув, не торопясь, спросил просто, по-домашнему:

– Что там произошло, расскажи, если можешь? Это ничего, что я на «ты»?

– Ничего. Загорелся соседний лоток. Лидин.

– Так не из чего и загорелся?

– Ну а я тут при чем? Я торговала, как раз обслуживала покупателя. Там крутился ваш Саша. Вы думаете, я его не заметила?

– Не волнуйся. Это я ему приказал охранять тебя.

– Меня охраняет милиция. После убийства...

– Так от чего, как ты думаешь, загорелся лоток у Лиды? – спросил он снова, сделав вид, что упоминание о милиции его не тронуло.

– Спросите у нее.

– Она не моя. Она с другой фирмы.

– Лида говорит, что все загорелось само по себе. Будто невидимые руки зажгли зажигалку, которая у нее не зажигалась, и бросили в коробку с ацетоном. Вот и загорелось...

– А зачем она, эта дура, ее трогала?

– Как зачем? – Татьяна удивленно посмотрела на Зорина, – покупатель потребовал зажечь.

Виктор Павлович с интересом оглядел лицо Татьяны. Хотел что-то сказать, но раздумал и, неожиданно обернувшись к двери, позвал:

– Марта!

Очень быстро на пороге появилась Марта.

– Дорогая, у нас гость. Это Таня. Она, я уверен, голодна. Прямо с рынка. Организуй что-нибудь. И мне тоже.

Марта, полная пятидесятилетняя шатенка, молча улыбнулась Татьяне и скрылась за дверью.

Виктор Павлович долго прохаживался возле окна, смотрел в густую листву молодых деревьев клена, разросшихся перед окнами. Шумел вентилятор, услужливо поворачивая локаторный экран из стороны в сторону. В стене между двух окон на улицу смотрел кондиционер. Он хорошо справлялся со своими обязанностями. В комнате было не жарко. Татьяна бездумно рассматривала обстановку. Ей ни о чем не хотелось думать. Верней, она этого избегала. Информации за очень короткое время навалило столько, что казалось, из этой кучи не вылезти на поверхность доконца своей жизни. Поэтому пускай себе все идет, как идет. Так, наверное, будет лучше. Вскоре все прояснится само собой и станет на свои места.

Марта вошла с подносом.

– Виктор Павлович... – произнесла она поставленным голосом. – Может что-то еще?

– Нет, все-все. Свободна, – сказал он, беря с рук Марты поднос.

На мелких тарелках лежали бутерброды с красной икрой, ветчиной и сыром, две рюмки с прозрачной жидкостью и миниатюрный графинчик, наполненный, наверное, соком. От всего этого у Татьяны заломило в скулах, и выделилась слюна. Она с усмешкой подумала, что аппетит у нее почему-то всегда появляется, когда дают «нашару». То есть бесплатно. Настала пора на лоб ей приклеить ярлык «шаровичка». Она усмехнулась своей удачной находке и, глянув на хозяина дома, спросила:

– Вы всегда так встречаете женщин? Или только тех, в ком очень заинтересованы?

Не стушевавшись, Зорин ответил стойко:

– Только тех, в ком очень заинтересован, – при этом, наливая в бокал из графинчика, слабо улыбнулся. – Это сок.

– Сок, это мое родное. Другого ничего не пью, – сказала она, беря бокал.

Зорин разочаровано показал на рюмки.

– Нет-нет... Виктор Павлович. Спасибо. Вообще я вегетарианка, как бы. Мясное ем редко.

– Наслышан.

– Да? – спросила она наиграно.

– Марат доложил. Но за компанию бутерброд можно?

– За компанию можно.

– Замечательно. Давай ешь, и немного поговорим. Как ты думаешь, кто это был?

– Обычный покупатель. Кто же еще? – сказала она, прикладываясь к бутерброду с икрой.

– Заросший по плечи японец?

Татьяна перестала жевать. Значит, Виктор Павлович был искренен – в ком заинтересован. И это даже приятно.

– Вы имеете в виду Великого Йога?

– Его самого.

– Так его же убили, – на всякий случай сказала она.

– Жаль. А мне очень хотелось с ним встретиться.

Татьяна сочувственно покачала головой:

– И мне. Но вы не волнуйтесь, он придет.

Зорин с подозрением глянул на Татьяну.

– Что вы на меня так смотрите. Сумасшедшая, да?

Виктор Павлович скромно пожал плечами.

– Ясно. Сумасшедшая, – подтвердила она.

– Да нет, я не это имел в виду. Я понимаю у вас, у верующих... как бы точнее выразиться... люди, их души, остаются в вашем сознании живыми. Если можно, припомните, когда в последний раз вы с ним разговаривали?

– После того, как его убили, я с ним и разговаривала.

Виктор Павлович не нашел что ответить. В другой обстановке и в компании с другим человеком он это принял бы за удачную шутку. Но сейчас, когда шел напряженный разговор...

– Теперь не придет, – как бы вскользь заметил Виктор Павлович.

– Почему? – удивленно спросила Татьяна.

– Некуда приходить. Все сгорело, – глупо парировал он.

– Ничего. Я вам помогу, когда он в Общину придет. Познакомлю.

– Танечка... можно мне так?

Татьяна пожала плечами.

– Ты уверена, что Великий Йог умер?

– Да. Я была в морге. Его закололи. Вы хотите знать кто?

Зорин внутренне вздрогнул. С любопытством посмотрел на Татьяну.

– Кто?

– Кто-то из ваших людей. Вы разве не знали? А я думала это ваш приказ. Не даром же вы меня пригласили сюда.

Татьяна удивленно смотрела на Виктора Павловича. От этого взгляда Зорину стало совсем не по себе. Он не ответил и неизвестно, сколько бы продлилась его заминка, если бы не телефон. В трубке был Саша.

– Что, Саша, ты забыл?

– Виктор Павлович. Я вас забыл предупредить. Она ведьма. Вы думаете, почему у нее такая сумасшедшая выручка? А сегодня я в этом убедился сам. У меня и до сих пор болит рука. Будьте осторожны. Все, Виктор Павлович. О`кей?

– О`кей, – машинально ответил Зорин.

Виктор Павлович в раздумье, прижав большим пальцем губы, словно опасался самопроизвольных слов, встал и прошелся по комнате.

– Нет, Танечка. Ты сиди, ешь. Это я думаю. Что-то здесь не так. Я действительно ничего не знал, пока мне не доложили.

– Я вам верю, Виктор Павлович. Вы ведь хотели встретиться с ним, познакомиться. Мне об этом говорил Марат. Великий Йог очень хороший человек. Так узнать, кто его убил?

– Как ты это сделаешь, Таня? – с усмешкой спросил Зорин.

– Очень просто.

– В милиции?

– Нет, они не знают.

– Не знают?

– Меня не спрашивали.

Виктор Павлович настороженно приостановился:

– Не спрашивали?

– Нет.

– Это хорошо. Иначе у меня были бы неприятности. Тогда как?

– Спрошу у него самого, у Великого йога, когда он придет в Общину. А если нужно побыстрей, пойду в Астрал.

Лицо Зорина осветила откровенная усмешка:

– Там что, будет написана фамилия убийцы?

Татьяна обижено пожала плечами:

– Вы зря смеетесь. Я вам опишу его внешность, а вы скажете кто это.

– Его лицо? – не скрывая удивления, произнес Зорин.

– Да. Могу нарисовать.

– Значит, фоторобот?

– Ну да. Это как в милиции.

Виктор Павлович снова нервно заходил по комнате.

– Я буду очень тебе благодарен, – тихо произнес он куда-то в сторону. Потом он резко остановился, подошел к Татьяне поближе и, наклонившись к ее уху, сказал тоном начальника:

– Я узнал о твоих проблемах, Татьяна, и решил тебе помочь. Во-первых, ты мне нужна, как отличный работник. Но у тебя проблемы с теми, кто связан убийством какого-то бомжа возле твоего лотка и ты притворяешься, что тебя это не беспокоит. Все остальное, что ты мне наговорила – твоя фантазия. Во-вторых, твой мент лопух. Если не смог тебя оберечь от такого мальчика, как Саша. Значит, опытный убийца сделает работу Саши более профессионально – с летальным исходом. Как тебе это?

– Я не боюсь. – Татьяна смотрела на Зорина спокойным взглядом, будто речь шла о сделке, не стоящей ломаного гроша.

Зорина это смутило. Но может быть, она его просто не поняла.

– А мне, Тенечка, не все равно. Понимаешь? Не только из-за потери ценного кадра, как ты, но и моего авторитета, что может повлиять на бизнес. Ты это понимаешь?

Татьяна, конечно, понимала, внимательно смотрела в глаза Зорину. Видно, какая-то определенная мысль, наконец, разбудила ее сознание.

– Ладно. Это сделал ваш работник. Такой тощий, как спичка. Нарисовать его лицо?

Зорин в замешательстве замер. Впервые он почувствовал себя в захлопнувшейся клетке для птицы. Все вокруг видно, но выбраться невозможно. Изолировать Татьяну даже временно нельзя, ее будут искать, если уже не ищут. Отпустить тоже нельзя, она опасный свидетель, хотя его участие в убийстве можно сказать никакое. Ну – его работник. Ну – сорвавшийся с цепи пацан, понюхавший зековские нары. И что с того? Он, Зорин за него не в ответе.

Зорина больше всего волновало что-то другое. Было в Татьяне что-то очень важное для него. Связанное с воспоминаниями прошлой ночью. О работе вахтером в Институте, о проходимце Корневе, который ставил вверх ногами стариков-вахтеров своей неуловимостью. Интересно где он сейчас, жив ли? Напрашивалось какое-то сходство с происходящим. Такие кадры, как Корнев и Татьяна были бы для Зорина сумасшедшей ценностью. Если учесть предстоящую операцию с банком. Но вся беда в том, что Татьяна из другого «Поля чудес», противоположного Зоринскому. И с такими людьми деловые отношения напрочь невозможны. Их скорей интересуют благотворительные цели, чем земные задачи выживания людей. Они готовы пожертвовать всем даже своим пустым желудком.

– Честно говоря, Таня, ты мне очень интересна, – откровенно начал льстить Виктор Павлович, – ты не находишь?

– Я знаю, – охотно отозвалась Татьяна, ощутив беспечный послеобеденный кайф во всем теле. Она откинулась устало на спинку кресла и была готова охотно поддерживать беседу.

– Почему?

– Потому, что я Достигшая.

Зорин снова сдержался от улыбки.

– Интересно, а муж у тебя есть?

– Был. Но я об этом говорить не хочу.

– Ну, просто мне как-то жаль тебя. Ты выглядишь очень одинокой. Ни детей, ни мужа. Странно.

– Ничего странного. Мой муж, Роберт Корнев давно покинул меня. Он уехал в Америку. Иногда приезжает к своей сестре Людмиле. У меня от него дочь Наташа. Сейчас живет в Харькове, – на одном дыхании выпалила она, чтобы больше не возвращаться к теме.

Виктор Павлович почувствовал трудно сдерживаемый мандраж охотника. То, что он услышал, поразило настолько, что в первую минуту он машинально готов был говорить о чем угодно, лишь бы говорить.

– Жаль, что ты Достигшая, – сказал он. – Если бы не твои взгляды, я предложил бы тебе очень выгодную работу.

– Ну, так предложите.

– Нельзя. Это работа хоть и денежная, но далека от благостных намерений твоей братии.

– Криминальная, да? – улыбнулась она.

– Мне так не кажется.

– Ну, тогда кроме честно заработанных денег, что еще? Эти деньги наша братия, как вы выразились, используют для благостных намерений. Например, для пожертвования Будде в великих целях Совершенства.

– Да? – наивно переспросил Зорин. – Я как-то об этом не подумал. Выходит, ты зарабатываешь у меня на лотке в основном для пожертвования?

Татьяна признательно улыбнулась.

– Но Танечка, то, о чем я говорю, это огромные деньги. Этих денег хватило бы не только для содержания твоей Общины. Этих денег хватило бы с головой на две-три таких общины. Ты представляешь?

Татьяна внимательно обвела Зорина доверчивым взглядом.

– И вы хотите сказать, что вы можете пожертвовать нам такие деньги?

– А почему бы нет?

– Вы? – с нескрываемым недоверием переспросила она.

– Не я, а ты, Таня.

– То есть?

– Да очень просто. Кроме тебя будут еще люди, с которыми, как и с тобой, мы заключим официальный договор. Это будет твой законный заработок. Поняла?

Татьяна минуту молчала, глядя перед собой.

Виктор Павлович все понимал. С одной стороны, любые методы хороши, если они не опасны, но вранье, без которого вся его деятельность была бы похожа на детскую игру в прятки, не прикроешь ничем. И это будет, безусловно, заметно для такой особы, как Татьяна. Но чем черт не шутит!

– Какие гарантии? – вдруг произнесла Татьяна избитую фразу в мире бизнеса.

– Простые. Кроме моих заверений, каждому участнику выдам половину в виде аванса. Это приблизительно по пол миллиона каждому.

Татьяна усмехнулась.

– И вы думаете, что я этому поверила?

– А если ты их получишь наличными прямо в руки, и прямо сейчас, поверишь?

Татьяна снова замерла. Но ответила прямо:

– Может быть. А подумать и посоветоваться с подругой можно?

– Ну а почему же нельзя. Даже нужно. Только саму работу необходимо держать в секрете. У нас, как и у всех бизнесменов, есть конкуренты. Эти не брезгуют методами для получения информации. И твоя подруга в этом смысле рискует даже жизнью.

– Я поняла, – задумчиво сказала Татьяна, – если все чисто, без криминала... И что я должна буду делать?

– Но только коротко. Хорошо? Если понравится, обсудим подробности потом. Мой партнер по бизнесу, умирая от рака, списал свою половину в банке на мое имя. Но беда в том, что кроме доверенности и паролей, переданных мне партнером для доступа к Главному компьютеру, необходимо сходство его лица, которое хорошо знает администратор и отпечатки его пальцев. Чтобы снять деньги со счета, – успешно врал Зорин. – Как ты понимаешь, лица хозяина счета уже нет. Мне нужна твоя помощь Достигшей в первом контакте с администратором. Ну, как?

– Я подумаю. Хорошо?

– Пожалуйста, Танечка. Во всех случаях ты у меня самый ценный кадр. И твой лоток в твоем распоряжении. С этого момента... Когда восстановят.

– Вы это серьезно?

– Конечно. Ребята будут тебе поставлять товар, какой захочешь. Получку я тебе увеличу вдвое. Продавай и свое. Не возражаешь?

Татьяна искренне засмеялась.

– Я должна возражать?

Виктор Павлович тут же поддержал откровенной усмешкой.

– Если хочешь – да. В общем, мне кажется, мы обо всем договорились. Так?

– Хорошо. А мне пора, Виктор Павлович.

– Конечно, конечно. Уже поздно. Но может, если хочешь, переночуй у меня. Марта покажет тебе комнату. Отдыхай, а завтра, не спеша, на работу. Позавтракаем. Мне будет очень приятно одинокому волку. Договорились?

– Ладно...

 

Глава 25

 

Сергей Витальевич расстроился. Подобного с ним еще не случалось – чтобы подопечный, такой неопытный как Татьяна, смог уйти от него совершенно спокойно и просто! Можно сказать, опозорился он с ног до головы. Теперь насмешек друзей и самого Новикова не избежать. Скажут, потерял, как бесценную вещь. Надо было не класть в свой дырявый холостяцкий карман. Не считая выговора по службе, который уж точно заработает, если в ближайшие часы не найдет Татьяну.

Собственные условия показались Сергею не более чем наивной мальчишеской фантазией на фоне разыгравшихся событий... Огонь с невероятной быстротой охватывал один за другим все новые жертвы запоздалой рыночной экономики России. Люди сбивали друг друга с ног, одни спешили покинуть опасное место, другие, некорректно сталкивая с дороги своих собратьев по бизнесу, бросались спасать то, что еще уцелело. В такой сутолоке можно не только потерять, за кем следишь, но и на минутку потеряться самому. Это как-то оправдывало Сергея Витальевича в глазах начальства, и он решил позвонить.

– Я кинулся к ее лотку, но она у меня на глазах вышла через задний выход... – начал Сергей Витальевич оправдываться, но, услышав в трубке ехидный смешок своего начальника, запнулся.

– Проход, – поправил Новиков.

– Какой проход? – не понял Сергей Витальевич.

– Сам сказал – задний, – откровенно объяснил Евгений Константинович.

– Ты со своими шуточками! А человек пропал.

– Что, уже запала в душу, Сергей? – продолжал измываться Новиков. – Поздравляю, липовый холостяк! Но это несколько смягчает твою вину, Сергей, поскольку сам пострадал. – Потом, помолчав, добавил, – успокойся. Найдется. Я предупредил сегодня утром Марата. Если с Татьяной что-нибудь случится, он пойдет у меня как соучастник под статью.

– Евгений Константинович, у нас нет против него ничего.

– Есть, Сергей. Есть. Утром сегодня с обыском мы изъяли у него орудие убийства. Пальчики, конечно не его. Но на первых порах он может пройти как подозреваемый. Взял подписку о невыезде и поскольку я дал ему шанс найти своего сообщника по убийству, теперь пускай позаботится о безопасности Татьяны и срочно ее найдет. Он сейчас где-то на отшибе рынка. Запомни его сотовый...

Сергей записал.

– Хорошо, – сказал он с облегчением, – то есть, спасибо, Евгений Константинович, – спохватился Сергей.

– Спасибом не откупишься.

– Понял.

– Ничего ты не понял. С тебя бутылка коньяка. Теперь понял?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Ну вот, – вздохнул Евгений Константинович, кладя трубку, – когда уже начнут меня называть господином? Или хотя бы сэром? – сказал он вслух присутствующим.

 

*

 

В кармане у Марата пропищал сотовый. Приложив его к уху, он не сразу сообразил, кто звонил.

– Марат? – спросил наглый не представившийся тип.

– Марат.

– Марат, как мне к тебе обращаться – на «ты» или на «вы»?

Марат полностью отпал, как сам бы выразился. Хотел, было спросить кто это, но снова не успел. Мужской голос в трубке добавил:

– Давай так. Какое лицо тебя больше всего устраивает – частное или государственное?

Марат пожал плечами и мысль внезапно проскользнувшая, ему подсказала, что лучше сейчас иметь дело с частным.

– Ну... частное. А кто вы?

– Ты сам сказал – частное лицо. Тогда на «ты», поскольку я намерен как заинтересованный частник, прийти к тебе в вагончик и в лучшем случае вырвать у тебя... ну, сам знаешь что.

– Что? – растерянно и глупо спросил Марат.

– Марат, не притворяйся дурачком. Это то, без чего тебя будут называть не Маратом, а Мараткой. Тебя это устраивает?

Марат расстроился окончательно.

– Да что вам от меня надо?

– Слушай внимательно и не вздумай положить трубку, подонок. Тогда я точно приду и сделаю, что обещал. Куда ты дел мою девушку?

– Какую девушку? – растеряно пролепетал Марат.

– Учти, если окажется, что ты ее поимел, тебе крышка.

Марат медленно, но все же приходил в себя. Наконец в нем прорезалась родная бандитская хватка и самолюбие. Он тихо, но жестко сказал:

– Я не знаю, кто ты, – перешел он на фамильярность, – но жду для полного знакомства у себя. И слышь, ты! На всякий случай захвати с собой запасной член. Впрочем, для тебя сойдет недорогая колбаска в супермаркете, – зло перехватил Марат инициативу.

– Так, – спокойно сказал голос в трубке. – Значит, моя роль частника не прошла. Тогда второй вариант.

– Да мне плевать на твои варианты...

– Значит, придется тебе напомнить предупреждение моего шефа.

– Какого шефа?

– Подполковника уголовного розыска, господина Новикова, Евгения Константиновича.

– Да кто это говорит, черт возьми?!

– Старший инспектор отдела убийств, Сергей Витальевич Барский к вашим услугам, Марат. Напоминаю слова Новикова: Если с Татьяной что-нибудь случится»... Вспомнил?

Пот, который вначале внезапно прошиб Марата, теперь уже охлажденный стекал по вискам. С плеч слетела непонятная тяжесть.

Облегченно вздохнув, Марат спешил замолить словесные грехи перед представителем власти:

– Товарищ инспектор... Извините, господин инспектор, за грубость. Но поверьте...

– Да ладно, Марат. Вопрос задан. Жду ответа: где Татьяна?

– Не волнуйтесь, Сергей Витальевич. Ее вызвал к себе по работе мой шеф. С ней все в порядке. Завтра будет на работе.

– Очень хорошо, Марат. Надеюсь, ты не блефуешь. В противном случае, мне придется использовать первый вариант. Ты не возражаешь, Марат?

– Не возражаю, – снисходительно пожал плечами Марат.

Глава 26

 

Шестерка легко неслась по Кольцевой, корректно притормаживая у постов ГАИ, где впрочем, со знойным обеденным полуднем пришло сонное затишье, не видно стражей движения на трассе, и даже дежурной машины с маячком-мигалкой не замечалось ни возле вышки, ни в тенистой лесной полосе. Безлюдье, если не считать встречных машин, успокаивало и даже настраивало на беззаботное любование сменяющих друг друга картин изобретательной средне-русской флоры. Появившийся особняком ослепительный березняк неожиданно обрывался, щедро уступал изумрудной покосной поляне, сползающей в камышовые заросли высыхающих озерков. У подножья их, как правило, на лысых песчаных платах начинался сосняк. И снова почти вплотную к трассе замелькали лиственные защитные полосы.

Съехав с Кольцевой на Владимирское шоссе, Жигули после Кузнецов повернуло налево на Электрогорск. Здесь машине не проехать и Толик щедро расплатился с водителем.

Дальше, чтобы попасть на Заозерный участок, оставался скудный выбор – либо на дрезине, либо в тесном вагончике местной узкоколейки.

Толик хорошо знал эти места. Год назад, освободившись от недолгосрочного заключения в исправительно-трудовой колонии, он напрасно искал работу в Москве, где с матерью проживал на Патриарших. Бывшему зеку везде был готов отказ, а по разнарядке его не устраивало. И тогда он подался за Павлово-Посад на торфопредприятие имени Классона. Заработки были отменные, ни в какое сравнение с тем, что сулили ему законники. Да и жизнь в Заозерном напоминала вольный, не обремененный контролем правохранителей рай божий в царстве дикой природы. Здесь было все. В поселке молока, мяса и самогона хоть задницей ешь, бей птицу в камышах, собирай грибы, лови в озерах и выработанных карьерах рыбу. Карасей навалом. И лещи, щучки тоже есть. Ставь верши. Жизнь на идиота. Правда, не каждому. Есть места, откуда живым неместному выбраться никак невозможно. Например, Топическое озеро. Глубоченное, охваченное непролазным ольшаником. Подойти к чистой воде практически невозможно – под ногами качающиеся в топкой ржавой жиже кочки-островки, гляди в оба, чтоб не угодить в затянутую ряской яму. Полумрак. Комарье тучами, сжирают поедом.

Толик знал: это единственное место, где он некоторое время будет в безопасности. Ни тебе следов на земле, ни головы с неба. А там к зиме можно будет устроиться в завалившейся какой-нибудь брошенной хатке или попроситься в квартиранты за небольшие деньги к одинокой бабуле. Пусть потом ищет медведеподобный сыскарь, ввалившийся к ним с Маратом в вагончик Икаруса. Пусть ищет, пока не надоест. Пока не обозначится это дело висяком. А там и паспортишко достать можно. Будет он, Толик Крюков называться, допустим, Колей Жуковым. Какая разница!

И все из-за японца, которого впопыхах замочил штыком модели времен Красной Армии. Этот штык на его несчастье нашел здесь же в карьере – военный антиквар дедовской давности. И выбора у Толика не было. Гориллоподобный японец, обернувшись к нему лицом, превратился в рыжего почти лысого слизняка, без густых зарослей до плеч и усиков, как у монгола. Сущий оборотень. Вытащил пушку и спровоцировал Толика. Времени для выбора он ему не оставил – кто-то из них двоих в одну секунду должен был стать жмуриком. Человечески, если разобраться, Толик не виноват, Толик защищался. Только доказать это теперь невозможно.

На звук мотоцикла он с радостью обернулся и с надеждой поднял руку. Впрочем, это здесь срабатывало без промаха. И на этот раз тоже. Местные уважали трудности транспорта в этих местах.

Мужик лет пятидесяти, снял солнцезащитные очки и прищуренными глазами рассматривал Толика.

– Тебе куда?

– Лучше в поселок.

– Тогда к нам. Садись. Чего там?

– Давно не был. Соскучился. Захотелось рыбку половить.

Они застрекотали к бетонке, а там в обход. Этот путь, Толик знал, самый быстрый, потому что был гладкий, без «спотыкачей» на дороге. В непогоду напрямую так просто не проехать. Узкими петляющими тропами через ельник и торфяные поля можно было на колесах легко сломать шею, наткнуться на караван фрезерной крошки или влететь не лучшим способом в стог сена, а в котловину, залитую даже в жаркий июльский месяц холодной застойной водой.

Вначале улицы они остановились.

– Тебе далече? – спросил мужик, пристегивая очки к ремню.

– Я и сам не знаю, хозяин. Был когда-то два года назад на квартире, но не помню у какой бабушки. Может, посоветуете?

– Могу. Давай к той хате, – показал он на покосившийся домик возле раскидистой старой ивы. – Там Марья Ильинична. Живет бедненько. Будет рада хоть каким-то деньгам. Подходит?

Толик обрадовался и от души пожал мужику руку.

– Пока, хозяин, – сказал и пошагал к хате.

– Да уж. Здесь все на виду. Всех благ, – бросил вслед мужик, ударил по педали и затарахтел дальше по улице.

 

Глава 27

 

Татьяна подошла к обгоревшему лотку и столкнулась со своим опекуном, телохранителем и, наконец, личным шофером, Сергеем Витальевичем Барским. «Называйте, как хотите», – вспомнила она слова Новикова, начальника следственного отдела убийств.

– Так, – осуждающе улыбаясь, почти по буквам произнес он. – И это серьезная дама, которая обещала никуда не уходить, не сказав ни слова.

Татьяна скупо заулыбалась.

– Сергей, извините...

– По-моему, мы давно на «ты».

– Да, Сергей. Ты же в курсе. Был пожар.

Сергей смягчился, подошел ближе, взял ее руку, поцеловал.

– Знаю. Но я за тебя испугался.

– Ты это всерьез? – спросила настороженно.

– А ты сомневаешься? Тогда спроси у Марата, как он себя чувствует после вчерашнего нашего с ним разговора.

– Ты ему что-то пообещал?

– Да.

– Что?

– Убить его, – с некоторым преувеличением сообщил Сергей.

– Ты что? Совсем уже! За что?

– За то, что уволок мою подругу, – обняв нежно за плечи, сказал он и повел ее прочь вдоль уничтоженных огнем торговых рядов, мимо обгоревших перегородок, скелетов черных перекошенных металлических уголков, обугленных столов прилавков...

– Я сказал ему, что если с тобой что случится, лишу его девственности, – добавил он, надеясь развеселить Татьяну.

Но она только спросила:

– Куда ты меня ведешь?

– Пойдем домой, – буднично сказал он. – Поедем, отдохнешь, расскажешь.

– Я и так расскажу. Но вначале, раз я осталась без работы, если не трудно свези меня в Общину. Можно?

– Можно, – охотно согласился.

– Я не долго. Поговорю с подругой. Может встречу Наоки Саяро.

Сергей настороженно глянул на Татьяну.

– Это шутка, да?

– Нет, не шутка, Сережа. Я обещала своему директору познакомить его с Наоки Саяро.

– Ну, что же, – сказал, испытав непонятное смущение, – тогда вперед.

На Широкую они приехали, когда в зале для практикующих заканчивалась инициация. Сергей остановился в неприметном месте подальше от входа в здание, откинул сидение и, расслабившись, сказал:

– Танечка, надеюсь, на этот раз ты не оставишь меня на съедение моего грозного начальника. Между прочим, мне за тебя вчера был приготовлен выговор.

– Нет, Сережа, не оставлю. И я тебе все расскажу. Когда приедем к тебе домой.

– Ладненько. Тогда я посплю.

– Приятных тебе снов, – попыталась она пошутить, захлопывая дверь машины.

В гостиной, как и ожидалось, ее встретила Лена. Подруги были рады друг другу и, оглянувшись, не видит ли их кто, обнимающихся.

– Где ты пропала? – Лена с тревогой всмотрелась в лицо Татьяны.

– Потом, подруга, я тебе расскажу такое... Ты не видела Великого Йога?

– Он у Наставника. Подожди, пока не ушел.

– Да, Лена, я подожду.

Они уселись на топчан. Телевизор был выключен, но невольно напоминал крамольную прошлую передачу Миссии Махаришек о содействии военным ведомствам государств.

– Что ты обо всем этом думаешь?

Лена неопределенно пожала плечами.

– Лучше об этом не думать. Здесь что-то не так.

– Как ты считаешь, Наоки Саяро объяснит?

Лена снова пожала плечами. Промолчала.

– Ты его видела?

– Видела. Говорю тебе – он у Наставника.

– У Наставника?

Лена удивленно посмотрела на Татьяну.

– Что с тобой, подруга? Ты какая-то не своя.

– Подожду его, – повторила Татьяна, тщательно скрывая волнение.

– Ну, подожди, – несколько раздраженно отозвалась Лена, обведя глазами лицо подруги. Немного помедлив, она сказала:

– Я сейчас приду. Посмотрю, как там мои, – и пошла в зал.

Татьяна подумала, что Лена что-то утаивает. Она избегала откровенных вопросов и ответов. Кстати, как и Татьяна. Боялась утверждения правды, за ней – уничтожение веры, которая была последним смыслом ее жизни. Смутные догадки нагнетали безразличие, отнимали энергию. Она избегала подтверждения своих чувств. Все чаще отказывала им, заставляла работать рациональный ум, способный прикрыть духовный упадок, против которого верующие. Когда исчезает вера – уходит жизнь. Остается животное тело, наталкивающее утробу едой. Потом – в туалет. Вот это и все его земные заботы. Стоит ли ради этого рождаться человеком?

Татьяна чувствовала, как все больше впадала в упадочный транс. Голос Наоки Саяро разбудил ее.

– Я вижу, тебя мучают сомнения. Расскажи, может я тебе помогу, о, благороднорожденная Татьяна!

Татьяна поднялась, сложила возле груди ладони и поклоном головы поприветствовала Великого Йога.

– Вы правы, Гуру Наоки Саяро. Меня мучают сомнения. Рассеять их можете только вы, учитель.

– Теперь я в этом уверен. И тебе, Достигшей, нужна поддержка. Иначе неведение тебя отбросит назад в неверующий обывательский круговорот Земли. Поэтому я здесь. Рассказывай.

– Я видела в морге вас, мой учитель. Если это земные иллюзии, то я подавлена мыслью, что не смогла распознать проказы Майи* , и оказывается, не достигла учения Великих и не достойна имени Достигшей. Значит это обман, в котором я до сих пор жила.

Наоки Саяро улыбнулся и успокоено положил руку на плечо Татьяны.

– Нет, благородная Татьяна. Ты ошибаешься. Там ты видела не меня.

 

 

– Но мне показали ваши документы и фотографию на вашем удостоверении.

Лицо Великого Йога не выразило удивления.

– Ты видела иллюзию созданную мной. В металлическом ящике лежал похожий на меня ярый рецидивист, который сбежал из заключения и теперь в розыске. Я руками помощника Марата убил его.

– Этого помощника зовут Толик.

– Да, но я ему посоветовал не уезжать на болота. Сказал, чтобы он пошел с покаянием в милицию. Он не послушал. На Заозерном, на торфяниках он сгорит в жутком пожаре.

– Но это противоречит нашей вере, Учитель.

– Ты права, Татьяна. И это доказывает, что ты достигла наивысшей чистоты верующего. Я горжусь тобой.

– Но как же вы? Убийство – тяжкий грех и портит карму.

– Вот теперь настало тебе узнать и самую трудную миссию Достигшего. Его предназначение жертвовать ради людского счастья на Земле. Это его работа. Я приношу в жертву свою карму ради этого. И должен уметь очищать и возвращать ее сразу же. Чтобы дальше работать с прежней силой.

На лицо Татьяны медленно наползала тень испуга.

– Так значит, пожар...

– Да, это моя работа. И дом на Академика Королева.

– Учитель, – Татьяна сглотнула подступивший к горлу ком, – объясните мне, пожалуйста, зачем все это?

– Я задам тебе простой вопрос. И ты, Достигшая, должна понять. Скажи, каким путем ты пришла к своему Совершенству?

– Путем страдания и мук, – ответила она без колебаний.

– Вот и ответ. А чтобы сбросить сомнения и вернуть себе силу веры, мой совет: приди к своим друзьям в розыск и попроси еще раз показать тебе документ погибшего.

Наоки Саяро сложил ладони и, поклонившись, ушел.

Ехали молча. Татьяна замкнулась в мыслях всего, что услышала от Великого Йога. Сергей тактично помалкивал и ни о чем не расспрашивал.

Глава 28

 

В квартире было чисто и прибрано. Татьяна вяло подумала, неужели холостяк способен заниматься чистотой у себя в пустой квартире ради каких-то оставленных временем принципов?

– Ты такой правильный? – произнесла она, валясь устало на тахту.

– В каком смысле? – не понял Сергей.

– Так чисто. Для холостяка это неверно, – кинула она.

Барский развел руками. Конечно, на него это не похоже. Но что-то неладное происходило с подругой. Вчера сотворила здесь октябрьскую революцию, а сегодня начисто забыла об этом историческом событии. Что творится с женщи- ной, к тому же такой боевой?

– Танечка, это, дорогая, твоих рук дело. Ты здесь наводила свой беспорядок, как ты выразилась. И забыла, – сказал он, подсел и ласково ее обнял.

Она вдруг прильнула к его груди, ее плечи тихо вздрагивали. Татьяна плакала.

Он растерялся настолько, что в первую минуту неподвижно сидел, напоминая стороннему глазу субъекта, впавшего в сомнамбулический шок. Потом гладил ее узкую, изящную, как у девочки, спину, и замкнуто молчал. Осторожно дотянулся до полотенца, вчера брошенного им после ванны на подлокотник, приподнял ее голову, вытер мокрое лицо.

Татьяна успокаивалась. Села, стараясь не смотреть на Сергея.

– Так, рассказывай, – сказал он почти требовательно. – Что случилось?

Она приводила в порядок лицо. Сергей присмотрелся. Оно показалось ему моложе, чем прежде. Когда закончила, сложила полотенце у себя на коленях. Обернулась к нему:

– Сережа, понимаешь, все напрасно, все обман. Я бесполезно родилась, бесполезно прожила гребаную свою жизнь. Меня обманул этот мир. Меня обманули все, даже святые.

– Танечка, о чем ты говоришь?

– О простом. Я верила Наставнику, я верила Великому йогу, я верила своей подруге, я верила самой себе. Сегодня мне сказали, что это все иллюзии. Мои иллюзии. Ты понимаешь? – она с детской доверчивостью посмотрела на Сергея.

– Танечка, а ты не ошибаешься? Может, следует проверить не спеша, без скоропалительных выводов? – сказал он, поцеловав ее в уголок рта. – Может твои неприятности и есть твоя иллюзия Земли? Она-то и сбила тебя с толку.

Татьяна настороженно посмотрела на Сергея. Взгляд медленно отрезвляла догадка. Короткая мысль, оставленная еще в Общине, теперь вернулась и встала главной надеждой в утверждении того, что сказал Сергей. Ну, конечно же, она последняя дура, если взяла под сомнение веру, которая была ей верна долгие годы прозрения! Как она могла допустить крамольную мысль, не проверив истину. И только два человека, пришли ей на помощь – Великий йог и Сергей. Два человека из противоположных духовных миров, но желающих ей добра.

Она посмотрела на Сергея счастливыми глазами, охватила его голову, прижала к себе. Она больше не чувствовала себя, растворилась в нем, он, этот обычный непросветленный человек был для нее самым близким, переживающим за нее, спасающим ее от неверия и темных сил Дьявола.

– Сережа... – шептала она, не соображая, что делали ее руки. Они торопливо расстегивали отворот его рубашки, стягивали рукава... – нужно проверить. Ты прав. Я знаю как. Мне сказал только что Великий йог в Общине. Он все знает... Сережа... ты меня любишь, – произнесла она вдруг слова, которые очень давно шептала единственному человеку в своей жизни.

Потом она ничего не помнила. Слилась с Сергеем в экстазе неописуемого людского блаженства. От чего убегала все годы, стараясь сохранить непогрешимым просветленный ум.

Она не помнила, как желанный мужчина, нежно целуя обнаженную ее грудь, снял блузку, юбку, которая никак не хотела расстегиваться, стянул плавки, и осторожно накрыв собой, неожиданно поселился в ней, с каждым мгновением внося радость в ее утомленную душу и убеждая в счастливой бесконечности бытия.

Утром Сергей поднялся пораньше и, подражая традиционным правилам влюбленных мужчин, пока Татьяна, посапывая сладко, досматривала свои земные или астральные сны, пошел на кухню готовить завтрак.

– Нам нужно срочно ехать к твоему начальнику. Я что-то очень важное ему должна сказать, – сообщила она за столом.

– О чем?

– Сережа, как ты думаешь, это оправдывает человека, если он убивает невинных людей ради спасения других?

– Хочешь знать мнение сыскаря?

– Сереженька, очень хочу, – сказала игриво.

– Желание любимой женщины нужно всегда удовлетворять, – улыбаясь своей неожиданной шутке, заметил он.

– Ну, так как?

– Только в одном случае, если первые напрямую связаны со вторыми.

– Зависимы друг от друга?

– Не зависимы, а связаны. А вообще это проблематично, если честно. У каждого свое мнение. Например, он хороший человек, но псих по своим убеждениям. Нашпигованный тротилом, собрался взорвать полный зал зрителей. И мы это знаем. Вот он, этот хороший, но псих, напрямую связан с несчастными. Так что, его не убивать?

Татьяна задумчиво сказала:

– Мне когда-то Роберт говорил, что силу силой не уберешь. Сила силу любит.

– Не знаю. Наверное, он прав. Так поехали, дорогая? Мы что-то слегка подзадержались. 

 

Глава 29

 

Они появились перед самым началом совещания. Увидев своего помощника да еще в сопровождении дамы, подполковник Новиков злорадно заулыбался.

– Ты приехал, чтобы показать вещественные доказательства своей невиновности?

– Почти в яблочко, Евгений Константинович, – сказал Барский загадочно.

Новиков обоих окинул придирчивым взглядом.

– Тогда пошли, все уже в сборе, – сказал он, щедрым жестом показывая на дверь своего кабинета. При этом он успел поцеловать ручку Татьяны.

Сергей оценил его выходку прямо:

– Скажу жене.

– Только посмей! – огрызнулся подполковник.

– Бутылка всего делов. А иначе...

– Вот мерзавец. Ладно. Тогда мы в расчете. Надеюсь, не забыл, что ты мне должен коньяк?

– Не забыл. Тогда твою разопьем в честь дамы, – Сергей кивком показал на Татьяну.

Они вошли. За продолговатым столом сидели инспектор Люпинов и эксперт Каолин.

– Значит, начнем с доклада старшего инспектора Барского. Слушаем, Сергей, – сказал подполковник.

– Танечка, – Сергей осторожно коснулся талии Татьяны, – не стесняйся, выкладывай все, что на душе. Ты этого хотела.

Таня поднялась со стула.

– Сиди, Танюша, не волнуйся, – успокоил ее Новиков.

– А я не волнуясь, Евгений Константинович. Но не скажу ни слова, пока вы мне снова не покажете документы убитого.

Каждый, кто как сумел в молчании отреагировал на реплику главного свидетеля. Инспектор Люпинов в силу едкого своего характера с оттенком черного юмора, в ожидающей усмешке скривил рот. На его устах уже теплилась «достойная» реплика. Эксперт Каолин, серьезность нрава которого сопутствовала его исследовательская должность, очень внимательно рассматривал Татьяну. Очевидно, собирался прибросить возможную версию. И, наконец, майор Барский, он же Татьянин телохранитель, он же личный ее шофер – Сергей Витальевич – с едва заметной улыбочкой разглядывал лица коллег, ожидая интересной развязки. Неизменным остался начальник Уголовного розыска, подполковник Новиков Евгений Константинович. Но шеф, как почти всегда нечаянно называл его Барский, предусмотрительно выдерживал нейтральную позицию с ничего не означающим выражением лица. Когда пауза показалась передержанной, и прежде чем Люпинов воспользовался ею, Новиков не очень любезно заметил:

– Значит вы, Татьяна Ивановна, ставите под сомнение результаты экспертизы не только нашего уважаемого эксперта, но и еще трех лоботрясов, присутствующих здесь? Я правильно вас понимаю?

Татьяна не преминула ответить:

– Да.

Выражение лиц у всех изменились в диаметрально противоположном направлении. Сергею даже показалось, что его коллеги мгновенно поменялись масками. Это вызвало у него откровенный невольный смешок. Ему в поддержку отозвался подхихикивающий Люпинов.

Новиков окинул всех строгим и несколько раздраженным взглядом.

– Отставить! – резко произнес он, но тут же сменил вырвавшуюся по отношению к ценному свидетелю неуместную грубость на корректный тон:

– Татьяна Ивановна, вы можете не сомневаться.

– Я не скажу вам ни слова, пока не удостоверюсь, что мне это только показалось, – спокойно, но очень четко проговорила она.

– Вы уклоняетесь от показаний вами же данных два дня назад?

– Да, – ответила она, не задумываясь. – И отвезите меня в Общину. Я хочу поговорить с Наоки Саяро и попросить его помочь мне.

Новиков не скрывая растерянности, вынужденно произнес:

– Татьяна Ивановна, а вам известно, что в таком случае, вы автоматически становитесь соучастником преступления за сокрытие улик?

– Да, – сказала она, чем вызвала непроизвольный хохоток у Люпинова.

Минуту Новиков молча рассматривал странную свидетельницу.

– Так, – наконец произнес он, – значит, вам показалось?

– Да, – как эхо повторила Татьяна.

– Да вам не показалось! – взвился на крик Новиков, – там типографским шрифтом напечатано... Цитирую дословно: «Доктор Наук, Гуру Наоки Саяро. Международная Ассоциация Совершенства Разума, г. Майами». И приложена фотография с печатью. Кроме того... минутку, – он повернулся к сейфу, открыл его, достал конверт. – Вот, – он потрепал конверт, держа его за уголок, – здесь снимки, которые могут удовлетворить ваше любопытство. Возьмите, смотрите, – и не очень любезно, но весьма ловко запустил конверт к Татьяне. Плотная бумага спланировала прямо ей в руки.

Татьяна раскрыла конверт. Вынула две фотографии. На одной смотрело лицо Наоки Саяро. Плечи обильно прикрывали длинные черные волосы.

Она почувствовала слабость в ногах, пошатнулась. Сергей вскочил и, подхватив Татьяну за талию, усадил на стул. Она встряхнула головой, секунду рассматривала конверт. Взгляд упал на второй снимок. На корочках прочла: «Удостоверение личности. Агент по недвижимости фирмы «Город». Козин Петр Борисович»... и стояла четкая печать.

Татьяна протянула фотографию Новикову:

– Вот, – сказала тихо, – спасибо. Я так и знала.

Новиков нетерпеливо выхватил снимок. Минуту смотрел на отпечаток. В растерянности дал его эксперту Каолину. На лице накатывала ярость.

– Что это?! – сказал он тихо, наклонившись к эксперту, будто речь шла о секретных вещах. И выдержал паузу.

Каолин с недоумением рассматривал отпечаток. Потом выдавил:

– Где вы это взяли?

– Где я это взял?! – с ехидством почти криком переспросил подполковник, нажимая на «я». – Нет, где вы это взяли?

– С оригинала, – растерянно произнес Каолин.

– Немедленно... Каолин, – процедил подполковник, – немедленно сюда оригинал! – с трудом сдерживая гнев, тихо с расстановкой добавил он.

Каолин бросился к телефону.

– Кто это? Олег, слушай меня внимательно. Открой шкаф и на первой полке возьми документы пострадавшего. Они еще у нас. Ныряй в машину и гони сюда...

– Где я ее возьму?

– Кого?

– Машину.

– Где ты ее?!.. – раздраженно Каолин скопировал Олега. – Да лови любую и немедленно... Ты слышишь? Немедленно, – тоном своего начальника почти по буквам повторил он, – вези сюда. Евгений Константинович ждет, – он положил трубку и удрученно сел на место.

В томительном ожидании все приготовились долго ждать. Даже Люпинов не произнес ни слова.

– Евгений Константинович, – громко прервала тишину Татьяна.

От неожиданности Каолин вздрогнул.

– Теперь я могу вам сообщить то, что вас должно интересовать?

Новиков очнулся:

– Да, Татьяна Ивановна. Извините.

– Жаль.

– Что жаль?

– Жаль, что теперь я не Танюша, – послав Новикову легкую улыбку, объяснила она. – А мне как же теперь вас? Товарищ подполковник?

Новиков виновато улыбнулся.

– Извини... те. Честно говоря, я сам от себя не ожидал такой грубости. Вот при всех говорю... Таня. Каюсь при всех: я виноват перед тобой, – он бросил злой взгляд на Сергея. – Ну что молчишь, холостяк замшелый?! Я по праву схлопотал по морде, да? Признаю. А после совещания попрошу обоих ко мне – замаливать грехи. Мне кажется, у тебя, Барский, они тоже есть.

– Да ладно, Евгений Константинович, все в порядке. Я сам был в шоке. Танечка начинай.

– Меня вчера Сергей Витальевич свозил в Общину. Там я встретилась с Наоки Саяро. С Великим йогом. Он-то мне и сказал, что у вас в морге лежит рецидивист, который в розыске. Наоки Саяро с помощью Толика, помощника Марата... убил его. И еще. Он сказал, что пожар на рынке это его работа. Работа Йога. И дом на Академика Королева тоже. И теперь на очереди торфяники. И Толик там сгорит.

– Так и сказал?

– Да.

– Так зачем он это делает? – недоуменно нервно окинул присутствующих взглядом подполковник.

– Это лучше у него спросите. Он сказал, что придет с покаянием к вам и все объяснит.

– Странный тип, – Новиков снова пробежал глазами по лицам коллег, словно ожидал от них поддержки.

– И еще... – немного подождав, вымолвила Татьяна.

– Еще? – с неподдельным беспокойством проговорил Новиков.

Он уже приготовился слушать, но в этот момент открылась дверь, и на пороге появился молодой парень. В руках он держал квадратик с зеленоватыми корочками.

– Дай, – Новиков выхватил у него удостоверение, раскрыл. Глазам его предстало идентичное со снимком изображение. Подполковник с досадой бросил удостоверение на стол, и кивнул на него, предлагая всеобщему обозрению.

Немного успокоившись, устало сел и напомнил Татьяне:

– И еще?..

– Я хочу вам сообщить, что мой начальник ограбит банк.

Ее голос одиноко звучал, словно в пустом помещении, как будто напоминал присутствующим вынесенный приговор после тяжелого судебного разбирательства.

Это сообщение не вмещалось ни в какие понятия. Голова у подполковника просто трещала от неожиданностей. Новиков нервно встряхнул ею, словно пытался сбросить с лица облепившее назойливое комарье. Казалось, этому не будет конца.

– Это шутка, Таня? Скажи, что ты пошутила, – взмолился он.

– Нет не шутка. Но если вы ему скажете, что я его выдала, он меня уничтожит. – Она помолчала, потом добавила, – впрочем, я знаю, что нет...

– Ты знаешь? – глупо переспросил подполковник.

– Да. Но банк он будет грабить. Верней не банк, а какой-то крупный счет своего приятеля. Он хочет, чтобы я ему помогла. Я сказала, что подумаю. Решила с вами посоветоваться.

– Чтобы ты помогла? – недоуменно с легкой усмешкой переспросил подполковник.

– Я могу. Но не хочу портить свою карму, Евгений Константинович.

Новиков минуту изучал Татьяну, потом перевел взгляд на Сергея и тихо спросил:

– Скажи, где ты нашел такое совершенство?

– Евгений Константинович, вы забыли. Это вы нашли, а не я. Но она это может. Она, как у них там... Достигшая. Как йог Наоки Саяро в их Общине.

– Мне до него далеко, Сергей Витальевич, – поправила она Сергея. – Но вы мне должны помочь. Что мне ответить директору? Отказаться?

Новиков заторопился:

– Ни в коем случае, Татьяна Ивановна! Мы давно ищем этого невидимку. Работает он тонко и хитро. Чистит капиталы незадачливых и доверчивых бизнесменов, используя недоказуемую аферу и шантаж. По нему давно плачет статья 148, часть третья* . Было несколько уникальных грабежей в пригородных сберкассах. Его можно взять только с поличным. Может быть, это он и есть – ваш директор. Как его?

– Виктор Павлович Зорин.

– Виктор Павлович? – нахмурился подполковник, – кажется, я его знаю. Каолин, проверь по картотеке.

– Слушаю, товарищ подполковник.

– А тебя, Танюша...

– Наконец, – вставила она, обретя свой присущий юмор.

– Что «наконец»?

– Наконец я услышала приятное слово.

– Понял, – сказал он наугад, не восприняв шутку, и тут же потерял мысль, – тебя, Танюша пора зачислить в наш штат... А, вот! Я не могу даже об этом просить тебя. Это противозаконно. Но если ты решишь помочь нам поймать преступника, то, наверное, знаешь, что

 

 

 

 

сделаешь доброе дело. Особенно для этой твоей кармы. Как я понимаю, это тебе заслуга. А как же иначе? Впрочем, давай эту тему обговорим потом отдельно. Я доложу своему начальству и сообщу. Договорились?

– Договорились.

– Я тебе позвоню. Впрочем, что я тут мелю. У тебя есть такой надежный парень. Я ему, честно говоря, завидую. Сергей сообщит тебе наше решение. А ты нам – свое. После чего мы здесь снова соберемся и все обсудим. Хорошо?

– Хорошо, – улыбнулась Татьяна и положила свою ладонь на руку Сергея.

 

 

*

 

 

Кажется, недавно отзвучал рапорт подполковника Новикова генералу о завершении дела, и братва уже собрала свои рюкзаки, ожидая команды, чтобы назавтра отбыть в долгожданный короткий отпуск в Малино, и утром, как всегда проснувшись рано, он сел на край постели, терпеливо гипнотически уставился на телефон, но уже новые события незримо поджидали подполковника.

Его ничуть не удивил ранний звонок генерала. И хорошо, что позвонил. Иначе этот звонок застал бы мужскую компанию в самый разгар их разгульной короткой жизни и принес значительно больше разочарования, чем это произошло бы сейчас.

Он поднял трубку и, вздохнув то ли от вынужденной пробудки, то ли от нехватки воздуха в застоявшихся легких, ответил в микрофон:

– Подполковник Новиков.

– Евгений Константинович, вы мне говорили, что собираетесь в Малино, – звучал в трубке голос генерала, – извините за столь ранний звонок... Но я решил вам напомнить, что вы с вашей компанией сегодня собирались уехать в Малино. Так вот, я вынужден вам сообщить, что поступило очень важное дело.

– Какое, господин генерал? – не очень весело спросил подполковник, уже заранее предвкушая продолжение сна в награду за неудавшуюся рыбалку.

– Вы должны немедленно уехать куда собрались, и хочу пожелать вам наилучшего отдыха, – где-то там на другом конце Москвы, усмехаясь, Новиков это знал, дал свое очередное задание генерал.

Москва еще спала, над горизонтом поднимался серый утренний рассвет, когда приятели, экипированные рюкзаками, шли к станции. Тянуло легкой свежей сыростью, охватывало предвкушением дикой жизни на берегу в палатке возле дома сестры Евгения Константиновича, а в воздухе уже попахивало легким запашком гари из Заозерного...

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/