Участковый
Добрые старые времена. Раз в месяц, иногда чаще, но бывает и так, что реже, на лобовом стекле моего автомобиля появлялась записка от участкового: "Водитель автомобиля (номер такой-то) зайдите в опорный пункт милиции". Автор её прекрасно знает моё имя, но нам не нужны свидетельства наших неформальных отношений.
Я тунеядец – официально нигде не работаю, что карается законом. Мне следует год исправительных работ на стройке в каком-нибудь провинциальном городке – так называемая «химия». Официально они именуются «ударными комсомольскими стройками». Как правило, работы на них вредны для здоровья, и никакой зарплатой строителей не заманишь и, потому, их выполняет народ подневольный.
Не теряя времени, я иду в гастроном; беру пару бутылок водки по 0,7 или три по 0,5; колбаски, вкусной рыбки, батон, и, рассовав всё это по карманам куртки, отправляюсь в опорный пункт милиции.
Откровенно говоря, визиты эти, мне даже приятны. Я вижу в них не мелкое взяткодательство, а торжество здравого смысла, над законодательной глупостью. Участковому известен источник моих доходов – изготовление и продажа изделий народных промыслов. Он знает, что получаемый мною доход вполне достаточен и, поэтому ни на какие тяжкие я не пойду. Нарушаю административный кодекс – меня штрафуют, когда на десять, когда на пятьдесят рублей. Плачу аккуратно, и тем восполняю отсутствие налогового сбора.
Лучше было появляться к концу приёма, часам к восьми. Случалось, что участковый не успевал принять всех желающих, и в коридоре ещё сидела парочка бабулек, обиженных, сложностью взаимоотношений с соседями. Я приоткрывал дверь, участковый вставал: "Всё, бабоньки, приём закончен, из управления приехал проверяющий. Приходите в понедельник. Извините, извините". Я делал строгое, готовое приступить к проверке, лицо.
Выкурив бабок, он закрывал дверь на ключ, торопливо доставал стаканы. Я извлекал, раскрывал, разворачивал, нарезал. Выпив по первой, закуривали, и он жаловался на усталость, на непроходимую тупость населения, на пустые заявы и доносы. Все серьёзные дела проходили мимо: либо в дежурную часть, либо ещё выше. Обычно мы выпивали одну, а другая оставалась у него в сейфе; бывало и так, что выпивали две; бывало, не хватало – ходили к таксистам добавлять; а, то и вообще не пили: я просто оставлял бутылки и закуску на столике возле сейфа и уходил.
В это моё появление он был в дежурном пункте один.
- А пришёл, молодец, - обрадовался он мне и, подскочив к двери, зашуровал ключом. – У меня к тебе дело. Тут, понимаешь, у соседнего участкового есть знакомый на мясокомбинате. Праздник на носу – надо съездить взять мясо. И тебе достанется. Ну, там подождать немного придётся. Ничего, а? Сделаешь?
Видно было, что ему очень хочется, чтобы я это сделал.
- Да съезжу, чего там, - соглашаюсь я.
Он схватил телефонную трубку и накрутил диск.
- Ага, Михалыч, ну, есть машина. Да, парень надёжный. Ага. Завтра. Хорошо, подходишь ко мне. Ага. В два. Он будет.
- Вот – обратился он уже ко мне, – завтра в два сможешь?
- Смогу, конечно.
- Не, – останавливает меня участковый, – сегодня не буду. В следующий раз. Ты главное отвези Михалыча, мужик путёвый, понимаешь. – Но бутылки у меня в руках, не прятать же обратно. Я ставлю их на сейф.
- Ладно, – он машет рукой, – пусть остаётся до следующего раза. Ты только не опаздывай, – напоминает он, уже вращая ключом в двери. Завтрашняя поездка для него важнее водки.
На следующий день я был точен, и даже остановился за квартал от опорного пункта – подождал, чтобы подъехать, ровно в два. Участковый выскочил из парадной, как только я притормозил и сделал приглашающий жест рукой.
В опорном пункте за столом сидели двое – один полный полковник, другой подполковник. Для милиции это очень высокие звания. Видимо удивление настолько явно выразилось на моём лице, что участковый поспешил сделать успокаивающий жест рукой.
При моём появлении оба встали. Полковник, молча пожал всем руки, мне тоже, и ушёл.
- Вот, Михалыч, - засуетился участковый, - тот парень, о котором я тебе говорил, - надёжный человек, отвезёт куда требуется, - и добавил, проследив цепкий взгляд, которым меня смерил подполковник, - не из наших.
Тот согласно кивнул головой.
- Знакомься, - обратился ко мне участковый, - мой сосед, тоже участковый, с соседнего участка.
Я улыбнулся и понимающе хмыкнул: бывают же, оказывается, участковыми и подполковники. Он улыбнулся мне в ответ, сверкнув весёлым глазом.
- Ладно, пошли, - сказал он, берясь за ручки поместительной авоськи, пузырём болтнувшейся у него в руке. - Ты объяснил, что нужно?
- Толком нет, но он парень надёжный всё понимает, езжайте куда надо, и он там тебя подождёт. Подождёшь? - спросил меня с просящей интонацией участковый. - Да не волнуйся ты, всё сделаю.
Меня живо увлекало всё происходящее.
Мы сели в машину и я понял, что подполковник габаритный мужчина. Он был на пол головы выше меня, и его физическая крепость не бросалась в глаза: не толстый, а именно крепкий – широкий в плечах и без популярного у командных чинов брюшка.
- Поезжай к мясокомбинату, а дальше я скажу куда.
У меня тогда была новая трёха. Руль мне ещё не успел надоесть, и я поехал не слишком лихо, но с ухватками понимающего человека. Ехать было недалеко – мясокомбинат в нашем районе. Подполковник всю дорогу молчал, но напряжения между нами не было. Мы подъехали не к главному входу, а обогнули угол забора и проехали ещё немного. Он толково объяснил, где поставить машину и похвалил моё вождение, чтобы сделать мне приятное.
- Я сейчас схожу - переговорю, а потом вернусь, - сказал он.
Через лужу перед капотом он перескочил легко, но, когда зашагал к забору, в походке появилась какая-то тяжесть. У ящика из под бутылок, приставленному к забору, остановился. В том месте колючая проволока, натянутая сверху по всей длине, загадочным образом прерывалась. С другой стороны тут же высунулась красноносая физиономия в шерстяной шапочке, какие носит определённого направления публика, и почтительно склонилась наружу. Подполковник что-то сказал – физиономия что-то переспросила и скрылась. Пустая сумка перелетела через забор.
Я приоткрыл ему дверь, когда он тяжёлой походкой подошёл к машине.
Солнце, просвечивая жидкую пелену облаков, грело лобовое стекло моего жигулёнка. Начало марта. Вроде как весна, но снега ещё достаточно.
- Подождем немного, - сказал он, устроившись на сиденье - сейчас заказ скомпонуют, - посмотрел на пепельницу, - куришь?
- От нашей жизни закуришь, - ответил я.
- То верно. Тебе нельзя, а я выпью. Ты покури пока. Я тебе заказал карбонатику.
- Спасибо.
Он достал плоскую бутылочку из под коньяка, в которой, скорее всего, была водка или разбавленный спирт с плавающими внутри ягодами, и отхлебнул хороший глоток, навернул аккуратно пробку и спрятал обратно в нагрудный карман.
Я приоткрыл окно и взял сигарету.
- Не холодно?
- Нет – в порядке. Машина - то давно у тебя эта?
- Полгода.
- Хороша пока новая. У меня москвичонок старый гниёт в гараже. Посуше будет – выкачу.
Мы сидели довольно долго. Не помню, о чем говорили, но ожидание не было тягостным. Он опять потянулся за бутылочкой.
- Тебя, наверное, интересует, почему при таких звёздах я участковым хожу.
- Скажу честно - да.
Он улыбается и отхлёбывает хороший глоток – пережидает, пока уляжется. Потом достаёт конфету, разворачивает фантик, делает ещё глоток, закусывает.
- Сейчас расскажу. У меня тут пойло намешано крепкое.
Дожёвывает конфету и проглатывает сладкую мякоть.
- Я совсем недавно зам. начальника по району был. Да вот понизили. До пенсии осталось всего ничего. Хорошо, что совсем не выгнали. Помогли друзья в управе: дали дослужить, чтобы полная пенсия шла. История стоит, чтобы рассказать. Да и время есть.
Он делает ещё один глоток и продолжает.
- И не подумал бы, что такое может с человеком приключиться. Рассказали бы мне про кого другого – не поверил бы. Хотя от жизни всего надо ждать. Не знаешь с какой стороны припечёт.
Задержался я как-то на службе. Бывает, приходится торчать допоздна по самому пустому поводу. Сидел дурак – дураком, ждал депешу из главка, на которую, возможно, реагировать пришлось бы в срочном порядке.
Конец мая – время приятное такое. Окна моего кабинета выходили на западную сторону, на закат. Вечером распахнёшь – свежо, светло, солнышко греет. Расслабление душевное – покой, тишина. Кажется, что жизнь тебе, в такие минуты, что-то новое обещает, что-то такое, чего раньше у тебя никогда не было. Расслабился я так, разомлел и думаю: пройдусь до дежурки за сводкой. Не далеко, но промнусь немного, ногами подвигаю. Чёрт меня толкнул какой-то. Спускаюсь на первый этаж. Лестница там у нас ещё широкая такая, знаешь? А как входишь в дежурку - налево обезьянник. Там дверь решётка, и со стороны дежурного, окно – квадрат в стене застеклённый, чтобы видно было, что в обезьяннике делается.
Через это стекло я её и увидел.
Не молния это была, не видение какое чудное. Другое совсем. Как бы всю жизнь только этого и ждал. Не искал – нет, а именно ждал потаённо, и сам себе в этом ожидании не признавался никогда.
Я женат – двое детей. Бабами не обижен. Думал, что всё про эту самую любовь – морковь знаю. А вот нет. Самое главное в этом деле до сих пор мимо меня проходило. Сразу я понял, что её-то мне всю жизнь, и не хватало.
Дежурному вида не подал. Взял журнал вызовов – спросил небрежно:
- Кто там у тебя?
- А,- говорит, - по сифилису одна. Был врач, повёз кровь на Вассермана. Да её и так опознали. Терпило на неё имеется.
До половины лестницы я всё же поднялся, потом остановился – покурил. Как звал кто-то – толкал изнутри.
Как действовать сообразил мгновенно. В кабинет не хотел подниматься, но там телефон. Сделал пару звонков о подмене. Жене позвонил: наврал, не помню что. Договорились мы с ней лёгко – в её положении не кочевряжутся и взял я её из обезьянника своею властью.
Насмешек потом со стороны сослуживцев не было. Мы всяких коленец человеческих нагляделись и, когда у самих бывает, относимся сдержанно. Дома то похуже было: крик, срам, обвинения пустые при полной ясности темы.
Есть у нас специальные квартирки – мы там со стукачками встречаемся. Полупустые стоят, но, как правило, кровать и стулья имеются, а в этой даже стол был и посуда кое-какая. С деньгами вопроса не было - купил еды, выпивки.
Три дня, всего-то и прожили мы с ней вместе.
О сексуальной стороне дела распространяться не буду. Ни с кем мне так хорошо, как с ней не было. Не то главное – я любил. Во всю ширь любил – с надрывом и болью. Пусть три дня, пусть один час, пусть несколько минут. Мы когда прощались, присели по рюмочке, а я подумал: ещё минут десять вместе пробудем – счастье то, какое.
Я её отпустил. Обещал отпустить и отпустил, соответственно. Сам посуди: можно ли своими руками любимую женщину за решетку упрятать?! Известно всё стало быстро: стукачок – я у него от хаты ключи брал – он же и сообщил.
Ну, меня, разумеется, склонять во все тяжкие. Через пару недель выскочил маленький прыщик там, где надо. Шеф города вызвал и только спросил: " Как же это ты, Михалыч, на сифон то полез? "
Я и сам не знаю – как? Но знаю другое, повторись всё – опять бы полез. Во всей моей жизни по-настоящему три дня и счастлив-то был. Каждая клетка во мне согласно пела. Не умею это объяснить. Какая-то во мне глубочайшая искренность появилась – вера что ли? Ни о чём не жалею ни капли! Понимаешь?
Он повернулся ко мне – увидеть мою реакцию. Я понимал.
- Ну, дальше сам знаешь, дома гвалт, ковардак, шквал. К жене я не притронулся, у неё со здоровьем всё в порядке. Сам пошёл лечиться. В больнице лучше было – спокойнее. Перед дочкой стыдно, не могу передать. Пока живём раздельно. Но хочу вернуться – доживать, если примут.
Её через неделю опять взяли. После принудительного лечения ей дадут годка два – и вся недолга. Видеться с ней не хочу. Пусть так всё и останется теплом на душе.
Та же неверного цвета шапочка с помпончиком, появилась над забором. Обладатель воровато огляделся по сторонам.
- Во! Готово дело. Пойду за товаром.
Он вышел и сделал несколько шагов вдоль забора. Могло показаться, что он идёт в другом направлении, но он проворно метнулся к забору, вскочил на ящик, выхватил с другой стороны сумку, в левую руку ему сунули полиэтиленовый пакет, и в два прыжка оказался на дороге. К машине пошёл уже не торопясь, прогулочным шагом. Сумка в руке не гнула его крепкую спину. Он подошёл к машине. Я открыл заднюю дверь.
- Профессионально сработано, - похвалил я его действия, когда мы отъехали от мясокомбината.
- Лишних умений не бывает, - он заметно повеселел, - мелочь, а приятно.
- Ты не заходи, не светись, - сказал он, когда мы подъехали к опорному пункту, - Тут в полиэтилене тебе карбонатик, отдельно, - он погладил ладонью пакет.
- Спасибо, неудобно как-то.
- Ничего, ничего.
Он протянул мне руку на прощание – ладонь была сильная и тёплая.
- А знаешь - я через два месяца буду полный пенсионер. Может быть, на рыбалку съездим.
- Съездим, я место хорошее знаю.
Выскочил участковый, учтиво ухватился за лямку сумки. От тяжести его перегнуло на сторону.
Жене очень понравился карбонат.
-Ты, - сказала она, - ещё никогда не привозил такого вкусного и свежего мяса.
- Мне - ответил я - ещё никогда такого не давали.
Мы не съездили на рыбалку, уже не могу вспомнить почему. Я жалею об этом.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/