Defloratio

Вячеслав Хисамутдинов

1 385

Бесплатно

Скачать

Отложить Читать отрывок

Defloratio

Спокойной ночи

Однажды выглянув за

угол дома или забор,

ты станешь свидетелем

того,

как орут тормоза

от бессильной злобы.

А может быть, все обойдется,

и ты сможешь сегодня уже заснуть.

И солнце не проблюется

и не прорвется кошмаром

когда-нибудь

в твой мозг.

Бледного неба лоск,

бензин из колес и фар…

Помнишь,

как строится крест из рук

и розовый теплый пар?..

На полу.

И открытая ночь балкона,

как дверь дождя.

И следы полуголого неба

летучей мыши.

Шум тропинки во ржи,

просто игра при свечах

на крыльях бабочки,

метущейся в ночи.

Вот клубок,

из которого тянутся тени,

замедляя движение век.

И секунды, падая на колени

Замирают, уткнувшись в снег.

16.07.02.

Сле-

Пой

От

Радо-

Сти-

Хи-

Пишутся

Сами

По лазури

Марта

Лучами

Раз-

Мороженного

Солнца.

Тротуары

Вы-

Шли

Из траура.

Ура!

Прав-

Да,

Сколько

Еще терпеть?

Им хочется петь.

Закат.

На балконе качается стайка носков.

Окосевший диван

Упирается ребрами в спину.

Теплый сумрак,

Разлившись по стенам домов,

Захлестнул пену стен

Голубой паутиной.

Встать бы надо,

Сходить на балкон,

Снять носки,

Свет включить,

Телевизор.

Только это, мне кажется,

Станет движеньем тоски.

Лучше тихо лежать.

- Слышишь, вечер скребет по карнизу?..

Урок.

Нервная система

спутанных ветвей

сквозь мартовскую синь

пропускает вниз слизь.

И кучка голубей,

клюющих мокрый снег,

шевелится.

В стекло дрожит чахоточное солнце…

Шопена гул

разбившись, в небо льется.

Здесь следовало бы улыбнуться,

но я сдержусь.

СОН ВАГОНА.

В центр лба капает апельсиновый сок.

Две тарелки и чайник.

Оголенные провода,

словно ноги.

Белый носок

проводницы.

Затхлая вода из ведра, зеркальные

спицы,

шепот, визг.

На звук вышла.

Из коридора и дверей

льются раненные птицы,

клубки мятых червей.

В каждом глазу птицы по извивающемуся червяку.

И девочка

проводит

испугом

по

испуганному лицу

проводницы.

Плутают шторы.

Дергаясь, мутным взором

глядят в упор.

Полки скрывают

неодетое детство

от лишних взоров.

По бегущим лесам

режет кости тень.

Падает, бьется локтями о стол.

Неизвестная,

словно невеста,

словно белый подол

неизвестности...

скол на стене кости,

словно солнечная окаменелость…

Ритм. Метр. Температура за окном.

В простынях заупрямился дождь.

Зябко.

Северный ветер

кругом,

куда не смотри.

Мертвый голос внутри

перерастает в стон.

Ловля рыбы

Луна обернулась

в ночную шаль,

уселась на берег,

взглянула вдаль

и замерла…

По озеру гуляла рябь,

планеты становились в ряд,

и рыбок золотых отряд

блестел, как клад.

Луна закинула уду,

зажгла сигару,

вскрыла тару,

хлебнула горечи глоток.

Из темноты тугой поток

струил прохладу.

Игры павлинов,

вода под иконой;

в этих серебряных лентах

странно - холодно.

Девять нарцисс

и две хризантемы.

Прикасаться к твоим устам,

внутрь и…

… мгновенно

Мгновенная свежесть – смерть?

Ты права. Никто не умрет.

Потому, как никого нет,

Потому что пить лед

вечно -

Бесчеловечно.

Правда, ведь?..

Звонок.

Я сую в телефонную трубку цветы.

Ты любишь тюльпаны.

Я целую их лепестки, а в бутоны - сердца куски

прячу.

Все без обмана.

Ты получишь их завтра

Это - сюрприз.

Что-то типа "love story true"

Я кричу: «Передайте, пожалуйста, пожалуйста, ей:

« Люблю, люблю, люблю...»

…Слышу гудки.

DEFLORATIO.

Цветы собрали.

Латинские девушки - застывшая музыка,

они помнят язык ветра, они только вчера на нем смеялись.

Этим летом срывали цветы.

Под синевой солнца

тихие песни звучали особенно тонко.

Палило небо,

все тропинки заросли травою.

Смуглые и босые,

девушки шли домой.

Нитки паутины.

Из земли березами

лезут.

В лесу весна,

почти лето.

В лужах голубые разводы,

дым жжёной травы.

Неровности земной головы

кочками и болотцами

цепляются в сапоги

и - с приветом.

Только поймает эхо:

-Ну, все, приехал.

Как можно было

такую кобылу

спутать с моею

прекрасной феей?..

Лю

бить

с размаху

по лицу

лицевой

и тыльной стороной.

Всё близится

к развязке.

Мы танцу-

ем часто за чертой,

цепляясь только

замутненным взгл

Ядом,

перетекая из

тела в тело -

довольно смело

для тех, кто рядом,

почти внутри,

почти один в один.

И, надо было видеть

намного раньше,

что все сучившееся – фальшь,

и, пробегая по острию ножа

восторгом захлебнуться.

И завизжать.

«И чтоб никто не догадался,

что трахается с мертвецом…

трахается с мертвецом…»

превращу себя в такого, как надо,

надену чистую майку интереса,

среагирую удивленьем.

Где – догадаюсь.

По ситуации стану

То добрым, как мама друга,

То строгим, как наказанье,

То злобным, как сука в мыле.

Ох, лишь бы приняли.

Ах, лишь бы признали

Своим.

Похотливая девочка

поманила пальчиком.

Крикнула, позвала.

Развернулась перед охуевшим мальчиком.

Пялился на икону:

бедра, грудь,

грусть в глазах.

Звериная улыбка,

выбеленная жаждой.

Сумерки, полоумные обдали жаром.

Но ведь не с каждым?

Дурачок, не думай, -

бери, какая есть.

Смотри, ведь я красивая?!

Утонченно – вульгарный жест.

Аромат движения пронзает насквозь.

Красивая?!

Сбило дыхание.

Бесподобная, ты…

Отчаяние, охрипший голос…

Да, я такая!

Чуть раскосо

взглянула, одернула:

«Ложись!»

Прибитый к распятию, одержимый

Не может быть.

Невозможно быть любимым…

Утром, приготавливая новую дозу,

Увидел отражение в дверце шкафа.

Тронул карниза пыльную скатерть.

Молча вдохнул золотистый свет.

От – толкнулся вперед.

На веревках,

лохматыми шеями

скулили собаки.

Полдня в постели

косматой метели-

очнулся от драки.

В восьмом часу

расчистил тропинку от света к ночи.

Опали снега,

собачьи шеи не стали короче.

На битом стекле

отражением холода лязгнули зубы.

Чужой поцелуй,

опрокинувшись на спину,

выдернул губы.

И черными нитками

из рассеченного неба

висели веревки

звериного темного гнева.

Лопаты – топали,

а тополя гудели,

июль журчал,

осыпавшись пыльцой.

На гладких ветках потемневших елей

качался зной.

Работа шла, земля струила травы,

в полях кузнечики

стучали по вискам.

Лопаты топали,

а тополя гудели.

Рождался храм.

Самолет взвыл

и упал.

А потом накатила осень.

Сидели, читали время,

смотрели в озеро.

бросали тени

круги … круги…

уходили в дома,

возвращались

снова.

А на утро

из глубины клюнул снег.

И под вечер

бархат штор

запылил,

запылал, вскочил

на две…

и затих,

прикрывая голову.

Был песок

и дым старых квартир,

и плескалась в стакане лампа.

Расходились

Ноги у дверей в сортир.

А самолет все падал, падал

падал,

падал

Лаю.

Свою руку тебе пою.

Забирай, солью

сыпь.

Ешь.

Что уж тут.

Хотя,

если честно, –

Грустно.

Только ты не думай

что…

ты бери, ясно!?

Печальной истиной

оказался пустой колодец,

открытый снегу

и прохожим и просто.

лопнуло давление,

магазины готовили простыни,

предвкушали негу –

чего уж лучше.

Но где-то,

внизу,

под землей в метров десять,

а может и не там вовсе,

теплилась красная точка тепла

или света.

Какая разница, впрочем.

Дым сентября

вытекает маленькой ранкой

на шее осени.

Падает лист.

Она, словно брошенная,

пьяная горьким небом,

раскинув лежит руки.

Странное печенье

у тебя в рюкзаке

одна рука на бедре

в фляге вода

другая под головой

Вернее не бывает

когда возле окна

следы чьих-то лап

или ног.

Термометр кутается изморозью.

Столетний холод

Мимолетный взгляд

Еловый шепот

Рядом всегда

Ты или я, не забуд

Водит по губам ростком конопли

тонкая девица

мятая чья-то рубаха

валяется у её ног

Любимец девушек,

Я источаю мёд,

плыву как воск в духах, мечтах, объятьях

и нахожу, что это мне идет -

укутавшись в сатиновое платье,

вертеть у зеркала

квадрицепсами ног.

Я задираю сам себе подол,

явив вселенной стираные плавки.

Танцую, с силой ударяя голой пяткой

дощатый пол.

Но девушки, восторженные ране

косят в окно усталыми глазами.

Я им напомнил женщину с усами.

Уродливую женщину с усами,

отвисшими грудями и трусами,

танцующую в простеньком наряде

нелепый танец.

Остановился. Понял.

С жалостью провел рукой

по бедрам.

- как больно.

Хотел сорвать

и оказаться ровным.

Поздно.

Хотел рыдать,

хотел просить прощенья.

Хотел валить и падать…

Черт, как больно.

Окна, тени, звезды...

за стеклами балкона

прохладный воздух

гонит листья.

Прочь.

Когда шарики бисера

сыплются в ванну сухим дождем,

я стою на изломанном дереве

во весь рост.

Из земли,

Не расчесанной загодя,

перед сном,

льется тихий, таинственный шелест – голос.

Люстры свет,

щель под дверью,

сквозняк – пустырь.

Добрый вечер снял с полки седую трость.

Что-то тронуло веер

и все кусты

задрожали, качая несуществующей головой.

Вот и всё.

Капля, красная на языке,

мгновенно родившаяся

из лезвия

взбудораживает.

Мир изменяется.

Ветер в деревьях,

в их дуплах

и кончиках листьев

разворачивает голову

на 180

и вдруг

В графине с водой

пошел снег.

Дома подобрали крылья

Морозно. шершавый хлеб

засох на столе.

Полёт.

Намазывая на масло

Тонкий слой меда

можно спиной

ощущать

локти батареи.

Ни птицы.

Ни неба.

Сегодняшний день

Кривым зеркалом

Укрыл ещё влажную землю.

Через миг ничего не будет –

Атлантам сломали ноги,

Юродивый плачет,

Плачет, скучая в синее небо.

Отовсюду в одну точку

Текут бумажные, белые

Еле-еле

Бездомные стихи. Happy

End.

Молоко по скалам опрокинув

Гулко прошелся

ребенок – день.

Стошнило черной водичкой

на руки и грудь.

Смотрел на чужие пальцы

в кусочках морковки.

Повел головой и увидел

короткий свой путь.

Он шел и сломался

О пол по-детски неловко.

И всё «Ха – Ха!»

всё завертелось,

посыпались люди и звери,

и птицы толпой.

Лишь двери из деревянной материи

натужно скрипели,

сипели косячной тоской.

Белые, белые,

как шкура зайца,

на фоне чернильной лужицы,

мотыльки слетелись ко мне

то сядут, то снова закружатся.

А я-то знаю, что это не мотыльки

и вовсе никакие не насекомые,

это глаза, их слепые белки,

слетевшиеся на рвоту мою веселую.

В стульях прячутся

Заиндевелые рисунки,

Падают ладоши об ладоши

И кружится свет фонаря.

Ожерелье зданий

Обступает.

И пустые пространства –

Проходы извне,

Где тысячи солнц

Кидают на плоскость прозрачный яд.

Просто закрой дверь

И входи.

Прикрой дверь и входи.

Ведь там скрывается

Твой мир.

А мне хватает того,

Что я вижу в замочную скважину:

Много синего

И кресло – качалку.

Но это уже

Совсем другая

Истина.

Весельем полон день

И синими лесами,

Которые ещё не золотил сентябрь.

И ветер льется и играет волосами.

И ты, рассыпавшая хохот по цветам,

Упавшая под васильковым небом

И платьице твоё

И этот дивный смех

Сбивают с толку галку – непоседу

И весь кузнечий цех.

14.08.03

Ребенок

Срезал…

Очень просто.

Откинул.

Я мертвый и он мертвый –

нам не больно.

Сжался.

Не пикнул, не вскрикнул.

Сдернул обледеневшую простыню,

осыпанную вишней,

прошлепал в ванную.

Кто из нас лишний –

вопрос не из лёгких.

Долго лежал, утопая,

захлебываясь, почти до сблева,

размышляя, считая, взвешивая.

Забавное решение:

ни он, ни я,

не нуждаемся

в новом рождении.

А моя кровь, если хочешь,

пусть перейдет в тебя,

станет твоею;

ты – она, я – он,

ты – он, я – она.

И дело не в том,

верю ли,

а в том, что есть

и сколько еще терпеть,

и надо ли.

… Черт, а ведь так

не хочется.

Кын – Чусовой (прибытие)

Когда не знаешь, где – спишь,

где – ночь

плюет в лицо.

Свет завода режет.

Звук – внутри.

Водянистым, шатким яйцом

по волнам

с головокружительной неторопливостью

в город

вошли.

Звезды.

Снизу, сверху и наоборот.

Мокрый воздух, дерево на руках

обтекает безудержный хохот земли.

Перекат.

Под ногтями ночной прохлады

волны тянут кривую зыбь.

Колья света – кусок награды,

предложение жить.

Плавки – мокрые, втыкаются в жопу.

Под ногами звезда, огни.

Чую – утром уж буду дома,

местность рядом грязна и знакома.

Только б выйти живым и здоровым

На колючий живот земли.

12.08. 03

Зараженная пылью,

вскрываешь окна,

бросаешься на кровать:

- Мама, прошу тебя, ради бога …

- Давай спать.

После -

полое небо,

развешенное на канатах столбов

стаканы, дыры в преисподнюю

в одном из томов,

который ты так и не успела…

Ломались бутылки

на солнце

ударом о грунт.

Вдыхались осколки цветов,

стекали по коже.

Я падал…

и все лепестки и ожоги

покрыли мой труп.

Лошадь упала на круп.

Упала. Тоже.

Бумагу срывая пальцами

бежали.

Кто – они?

Лошадь упала на круп,

мертвая лошадь.

Синие, черные

кони

в пламени белых губ

жрали копытами землю.

Ждите! Я …

Тоже.

Нежность

Губы взбираются на губы.

Эмма молча дышала,

не делая попыток

как-то прикрыться.

Я же, только из окружения,

переполненный злобным азартом,

сняв замусоленный пиджак,

режу её своим языком.

Насилую.

Душу о правый бицепс

так,

что лицо все вздулось венами.

Ей больно,

но и мне тогда

тоже не в кайф было

месяц безвылазно месить грязь.

Мразь.

Притихла…

нет, жива ещё

просто чуть придушил.

Нависаю над женским телом

смотрю на его изломы,

изгибы.

Я бы любил его

если б…

умел.

Если бы

не испытывал отвращения

к своей грязи,

злобе гниющего тела.

Хотя жизнь странная штука…

Страшная сука.

Режь её, режь,

пока она тебя не прижала,

пока не сломала,

не превратила в пищу червей.

- Очнулась?

Извини, я так люблю тебя!

Глажу шёлк её тела,

вновь невозможная нежность.

Срываюсь, целую промежность.

Не может быть!

Бью с размаху

перегородку виска

в дужку кровати.

Эта энергия

жжется нефтью,

ломает…

Ты, вздрогнув,

киваешь.

В нас желание.

больше жрать, чем плодиться,

больше жрать, чем размешивать

потную пыль своих лиц,

чем молча лежать

в сажу потолка.

Хочется жрать.

Эмма, а давай умрем, а?

я убью тебя, Эмма, давай?..

Эмма, ну что ты молчишь.

классно же я придумал?

Хотя бы кивни головой.

………………………………..

……………………………….

………………………………

Так просто – умерла и всё

лежу; глубоко дышу.

Может, в последний раз

воспользоваться тобой,

моя крошка.

Эмма,

как ты на это?..

Ломаю последнюю сигарету.

А,- на хуй,

прыгаю за тобой

с табурета

веревкой над головой

вместо нимба.

Эмма, милая,

жди меня…

Стишок об искусственности искусства и куда его деть в будущем

(мотив из романа Р.Брэдбери «451` по Фаренгейту»).

Ноты, сгорающие на ветру,

Опадают ненужными кляксами.

Два движения –

В эту сторону и в ту.

Каждый выжженный ворох

Прибавляет ясности.

С каждой новой лопатой

Громче звон листопада.

Догорает прелюдия, догорает соната…

Пламя жаждет искусства

И, конечно, получит.

Дым вздирает подолы

Искусственных штучек.

Так горят и сгорают

В утробе природы

Искусственные уроды.

08.09.03

Влюбиться в беременную,

желать двоих;

чувствовать, как что-то

нарастает и в тебе.

Раскраивать мир

на нас и на них,

уходить обратно,

словно навсегда

от себя.

Бежать от того, что будет,

что вернется с рассветом,

навернув на рукав

букет

запахов

и полотенце.

А в столовых приборах

отражаться изогнутым и избитым,

затертым в изморози полумесяцем.

Но что же делать?

По Пифагору.

Дважды два – четыре.

Дважды три – шесть,

Дважды четыре – восемь,

Дважды пять – десять.

Отлетела.

Отреклась от всего.

Тонким телом

отказалась.

Оказалось,

кто-то не может без

а может и хуже.

Синева перелилась через край,

подоконник опустел – ни к чему.

На заставленном столе календарь

мажет магией седую луну.

Подоконник опустел,

за стеклом

слышны шорохи воздушных дорог.

Кто-то вышел на асфальт босяком,

кто-то ждал, что снег пройдет за порог.

Только в тонкой синеве – тишь.

И на полке запыленный бокал.

Колыбельная живых ниш -

переполненный в ночь вокзал.

Сколько жди её

или не жди –

все равно

на пороге – глушь.

В глубине нарождается жизнь

и уходит в колодцы луж.

Снег летит сквозь голоса церковного хора

на волосы маленькой девчушки,

на землю кладбища.

и спину моего терьера.

Пес кружится, смех лежит в его глазах

я знаю, что ему весело

и он знает.

Через год он попадет под машину,

а я разрежу палец в красное,

вспомнив сегодня.

Мурашки по коже,

когда замечаешь, что туалет

не твой,

а тапки на ногах -

наоборот.

И этот кафель – само спокойствие.

Вода.

Захватывая мир,

течёт,

как будто застывший город

видит себя

отраженным на пленке

заката.

Хочешь что-то узнать?

- Оглянись назад!

Сейчас же в этих словах

нет никакой пользы.

И если муравья на тротуарах

еще ползают,

то гнойные черепашки уже спят,

обняв горячим одеялом

возлюбленную

или место для неё,

хранящееся вечно.

Как обещание свыше.

Встреча.

Тонкие женские кисти,

Тусклое пламя рябины.

Её помертвевшие листья

Встречают тебя в передней.

Темнеет в углах загадка,

И зрение водит за нос;

Играющая лампадка

Теряет былую благость.

Невзрачные призраки окон

Таращат свои глазища,

То ставни костьми поколотят,

То стихнут.

Боишься.

И, замирая, чуть дышишь,

И ждешь

В темноте чего-то…

Царапает ветка крышу.

- Кто там?

ТЫ.

таинственный аромат

снежного вечера,

словно перед грозою.

Прохладное, голубое

Всё.

ТЫ тоже.

Хрустальность ресничного строя –

магнитное поле.

Я жду, я дышу тобою;

Тонкая струя жи-

вой пульсирующей крови под пленкой кожи.

- осязаемые ингредиенТЫ

Твоей

комнаТЫ.

вОлНенИе

ноги колосятся

лОсНятся улыбкИ

я ВЫпил её по оШибке

я приняЛ за снег Иргу

не гНуться нЕ перевернутьСя

вернуться

- вер, открой окно, - душно

душ. но

вое

слово в кино

брызги розг на мозгу сПИнном

сПинномозговая тРавма

таблетки От травма

я –

лечебные травы

нимфетки. параллепипеды лип

утра в мышеловке

осоловевший, чувствую, влип

по самое не хочу

Не могу. самые могучИе

на том берегу

я бегу. вдоль клетки

от Случая к случаю

…………Ь……………..

………………………..

по корзинам с……….

лучше не …………….

не мешай…………….

………………….

………………………..

…………………..

всем…………….

от трамвая………

………………

…………………

давай………….

…………………..

………эй………..

Вода льется на струны.

Скоро сотрутся руны,

Спрятанные внутри.

Ла – лей.

Кувшин полон.

Что за чертовщина?

Звонит в колокол

Черный бородач.

Наверное, полдень.

Дин – дон.

Ставни хлопают

Крыльями. Из-под

Земли шевеленье губ.

Дергает веком пруд.

Звонкие нервы льнут

К берегу.

Круги из камней…

Моя любовь,

я верю в приведений

и чертей,

но не в тебя.

Песок сквозь пальцы…

Догадаться?

в случае чего –

сослаться

на внезапность проявлений

знаков?..

На ковре в гостиной

два высохших пятна от пива

и грязный тапок.

Скормите меня собакам,

пустите меня к собакам

я сам приличная сука,

я там свой.

Без стука

вор

вусь в этот миг покатый,

вы

рву щель

между светом и страхом,

кровавую слякоть

сердца

кину голодной своре.

В миг, когда страсть в фаворе

в полночный голодный вой

всуну голос свой.

Голову на отсеченье –

бесспорно, я псиного роду.

Мне лишь одно развлеченье –

Рвать вражью морду.

В сером пальто

улица прокуренным утром

в карман

худую руку

прячет.

Ищет часы,

тусклую медь монеты,

щурится, глядя на фиолетовый цвет.

Мятый платок достает,

вытирает стены

и лоб, и бока домов,

стряхивает паутину

с медленных облаков.

Завтра

лето.

Утро Ба.

Перекошен.

Изо дня в день снег.

В ментовской будке огонек –

Кто-то курит.

Жребий брошен.

Ледяное пенсне

Режет волос бровей.

В рожу яростный, напористый бег

Освежает. Бодрит. Будит.

Женился на девушке с картины.

Красный сарафан, золото колосьев, серп.

Окунулся в темные косые тени завершенья лета.

Нач.XIX века. Венецианов. «Хлеб».

Пятно, коричневое до сблева

летело навстречу

справа налево.

Дорога упала,

перевернулась снова,

отхаркивая кровью села.

Смеркалось.

И не было явных знаков.

Скандалила лампа, как полунамёк.

Я вышел из дома,

наладилось капать;

глаза ослепил отточенный снег.

И гладкие стекла склонились к снегу…

Свет же, распятый на клетках дверей,

кричал не заметив занос кастета,

рукой прикрывая синкопу костей.

Бесшумный барабан

насвистывал вслух незнакомый мотив.

Опираясь на волю, как на забор

ветер в сером пальто

пробирался домой.

Спешил.

Летний вечер.

И травы,

травы, травы;

автомобиля

глазами встретил фары.

Лишь чиркнули

по корке штукатурки

их два окурка.

В саду психиатрической больницы

птицы

клюют зерно;

сижу спиной в побеленный забор,

вдыхаю дым моторов.

Веду глазницами налево,

направо…

всё травы

травы тра

вы?

Сережа Есенин

играл на барабанах

в темноте комнат

в глухоту улиц.

Отдыхал

лежа, свернувшись у дивана,

собирал мысли

в горсть –

какая-то путаница…

Сегодня оказалась в чашке

вместо чая

завтрашняя метель.

Звон посуды,

дрожь пальцев.

Какая-то болезнь…

Поднялся. Сорвал

Плед, замотал плечи:

«Что-то прохладно»,

рассеял вечер свечей,

лег снова,

поджал колени.

Голый пол… стены.

Дождался.

пришли.

Неспешно встал,

нащупал замок.

По холодной коже

Пот … липкий

О рукав.

А за

дверью

уже

скребется, скулит Страх.

Туманные слова.

Ах!

Дверь открыл.

Шагнул.

Упал в пол.

Забился внутри

всем телом,

отталкивая рвотный, вяжущий мрак

влажным рукавом

«Не может быть.

Все не так…»

Смотрел издали,

как сапогами на стол;

кровь под ногтями,

вяжущими узлы,

хриплый голос.

Закрыли дверь.

и.

Раб ока, раб зева,

Раб слова,

Рабочий вышел из дома.

Почесывая прыщ на горбу.

Раб гроба спешил на работу –

Девятое чудо бога –

Храм с тысячью труб.

Уже изготовлен труп.

Он тут.

Это я.

Нечаянно окружение

что-то подсказало.

Легко накрапывая

и не там свернув.

Словно вязкая кошка.

тень тротуар перебежала.

Всё.

Я был глуп.

Понял.

Я старая церковь

в поношенной, затхлой рясе.

Мне зябко,

просто отчаянно холодно на ветру.

Безумные ветви

И воронов грязные кляксы

Клюют меня в спину.

Едят

беззащитную плоть мою.

И снег и туман…

…каждое утро

так страшно,

что холод пронзает грудь.

А я опускаю копченые веки.

Перетерплю.

Как-нибудь.

То не сон был.

Ветром сор

в глаза занесло.

Оклемался –

дощатый пол,

незнакомый дом,

настойчивый звон

в ушах.

Каждый шаг –

с трудом.

Ярость трав,

сырая земля…

лишь бы выйти

да глянуть кругом,

как снаружи рожает восход

солнца боль.

Б.Л.

Друг, дай хоть сотню

до рассвета

до конца света.

Я ухожу

в заснеженный июль

в помятой майке

и шортах цвета хаки

навстречу пульсу пуль.

Навстречу звезд глазам

И трепету потоков.

Вот, готов…

Так что, даешь?..

Содержание:

Спокойной ночи

На полу

Слепой

Закат

Урок

Сон вагона

Ловля рыбы

Игры павлинов

Звонок

Defloratio

Нитки паутины

Зараженная пылью

Чусовой

Лю Бить.

И чтоб никто не догадался

Похотливая девочка

Лохматыми шеями

ИЮЛЬ

Самолет

Лаю

Печальной истиной

Дым сентября

Странное печенье

Любимец девушек

Вот и всё

Капля, красная на языке

В графине с водой

Полет. Намазывая на масло…

Скучаю

Молоко по скалам опрокинув…

Стошнило черной водичкой

В стульях прячутся

14.08.03

Ребенок

Кын – Чусовой

Зараженная

Ломались бутылки на солнце

Нежность

Стишок об искусственности искусства и куда его деть в будущем (мотив из романа Р.Брэдбери «451` по Фаренгейту»)

Влюбиться в беременную

По Пифагору

Отлетела

Синева перелилась через край

Снег летит сквозь голоса церковного

хора

Мурашки по коже

Обещание свыше

Встреча

Ты

вОлНенИе

вода льется на струны

Круги из камней

Отдайте меня собакам

Завтра лето

Игры павлинов

Утро Ба

Венецианов. «Хлеб»

Пятно, коричневое до сблева

Летний вечер

Есенин

Это я

Понял

Старая церковь

То не сон был

Друг

Всего 63 произведения

Еще больше произведений на авторской странице https://vk.com/hisamutdinovv

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/