1.

 

Суровые ели и заросли ольшаника неохотно расступаются перед одиноким всадником. Медвежья шапка сползла ездоку на глаза, поверх меховой безрукавки перекрестье ремней меча и колчана, лук со снятой тетивой приторочен к седлу. Внимательный путник сразу обратит внимание на серебряную гривну[1] на груди всадника, знак княжеского гридни[2], и малиновый кушак сотника[3]. Кланяясь, поспешит уступить дорогу знатному господину.

Давно остался за спиной Варяжский Городок, что на Кемке, или Белозер[4], как зовут его горожане, мощные, забранные в деревянные срубы валы детинца[5], сверкающие на солнце тесовые купола, шатры, маковки[6] княжеского дворца и теремов[7], высокие крыши домов богатых словен в слободе.

 До Каргалома не близкий путь. Поводья опущены и, предоставленный себе конь бежит не спеша, перебирая копытами, а сотник, со странным именем Черемык, бормочет под нос, развлекает себя песенкой:

 

- Привалило парню лихо[8],

Подсуропил бабу чёрт…[9]

 

Песенка была в тему и вызывала в душе Черемыка противоречивые чувства. Не далее как вчера притащил он на аркане к господину своему атамана разбойной шайки. На Ладожской дороге злодеи разграбили хутор, сожгли дома и постройки, погубили господ и работников. Три недели Черемык с небольшим отрядом гонялся за душегубами по лесам и урочищам, многие из них нашли смерть от меткой стрелы, только вожака Черемык доставил живым на справедливый суд князя.

Мама Черемыка, Старая Важа, к приезду сына истопила баньку, загрузила печь пирогами. Отмыл Черемык походную грязь, набил брюхо доверху, а как смерклось во дворе и слуги улеглись, и мама угомонилась в своём закутке, на цыпочках топ-топ-топ из дому, в потёмках перемахнул знакомый плетень, незаметно скользнул в сарайчик, где его ждала вдовая красавица Любча.

На самом интересном месте снаружи  послышались пьяные голоса, в хилую дверь сарайки мужики застучали дубинами, грозились изувечить. Кто это был, Черемык не понял. Может другая вдовушка проследила за ним и, в приступе ревности, наняла мужиков проучить его. Может сама Любча подговорила родню «застукать» их вместе, и навсегда повязать Черемыка с собой. Сотник не стал испытывать судьбу, нагишом выскочил через соломенную крышу и только дома, в своей светёлке[10] обнаружил застрявшую в ягодице стрелу. Потому-то, если присмотреться, можно увидеть, что сидит он в седле неестественно, чуть боком.

В излучине реки открылся сотнику высокий дуб, обожжённый молнией. При желании любой человек увидит в искалеченном стволе лик человека или бога. Старые люди видят Сварога[11], что огненным кнутом гоняет по небу чёрные тучи.

Поприветствовал сотник бога, как давнего знакомого:

- Здравствуй, дедушка, как жизнь вековая?

Заскрипел ветвями могучий дуб, зашумел листвой, жалуясь на судьбу, что молодёжь ныне не знает к нему тропы, а старики всё реже приносят подношения. Сотник не понял горьких причитаний или сделал вид, что не понял:

- Да-да, спасибо, дедушка, у меня тоже всё хорошо! - не оборачиваясь, крикнул он калеке великану и скрылся в лесу на другом краю опушки.

Вдруг конь Черемыка сильнее обычного ударил копытом и вздёрнул голову с тихим ржанием: человек или зверь крадётся лесной чащей? Не меняя положение тела в седле, сотник положил ладонь на рукоять меча.

С боковой дороги на низенькой с широкой гривой лошадёнке выехал крепкий сухопарый мужик с изъеденным оспой лицом. Таких лошадок, невзрачных и выносливых, предпочитают смерды[12]. Незнакомец не был похож на земледельца, хорошее седло, крепкие сапоги и кафтан, светло-русые волосы на затылке заплетены в косичку. Незнакомец, быстрым, неспокойным взглядом окинул сотника с головы до ног, на мгновение задержал глаза там, где из-под безрукавки торчал толстый кошель.

- Что за человек? – сотник натянул повод, сдерживая разволновавшегося коня.

- Тутошний я, господин, -  мужик оробел перед грозным сотником или только притворился трусом, - Наумом, зовут. Рыбачёк с Белозера, тут и хибарка моя...

Сотник не поверил ни одному слову мужика, рыбачком прикидывается, лицом улыбается, а глаза злющие, чисто тать[13]. Помолчал в раздумье и, наконец, решил:

- Ладно, живи пока.

- Спасибочко, господин, - обрадовался Наум, - распознали трудового человека. Век буду тебя благодарить тебя и детям своим накажу. Как звать-то тебя, добрый человек?

- Мать Черемыком назвала, -  неохотно отозвался сотник.

- Знатное у тебя имя, господин,  -  подобострастно закивал Наум. – То-то, смотрю, едешь один, без рати[14].

- Так и ты вроде без войска, - усмехнулся Черемык.

- Я-то? – смутился Наум. – Я-то… Что с меня взять, господин, армячишко[15] поношенный, да старую клячу…

Мужик ловко перевёл разговор на рыбалку и стал рассказывать об особенностях ловли белорыбицы.  Черемык правил конём так, чтобы Наум постоянно был в боковом поле его зрения. И когда лошадёнка мужика почему-то сбавила шаг, и Наум стал перемещаться назад, за спину сотнику, Черемык сжал рукоять меча.  Клинок легко пошёл из смазанных жиром ножен. Наум словно почувствовал опасность, воткнул пятки в бока лошадёнке и они снова поравнялись.

По судьбе Черемык должен был стать охотником. Батька его, Такмож, с детства брал сына в лес, обучал не простому ремеслу, а нерадение и лень выбивал старым дедовским способом, сыромятным ремнём по мягкому месту. В три года Черемык уже ходил на лыжах, в пять силками ловил зайцев, к восьми научился стрелять из лука так, что не каждый взрослый охотник мог сравниться с ним меткости. Сам Такмож охотником был так себе, на княжеской охоте его ставили в дальних загонах, и когда однажды он повстречался с матёрой медведицей, оплошал с рогатиной и погиб.

В неполные четырнадцать Черемык остался в семье за главного, с матерью и двумя  старшими незамужними сёстрами (всего их было у него восемь). Сестёр следовало не только кормить и одевать, но и собрать им приданое. Как раз в это время младший княжич, Ивар, стал набирать ватагу ушкуйников[16] для набега на тверцов[17]. Черемык решил идти с княжичем. Одолел Черемык робость, остановился перед матерью, руки воткнул в бока, ноги в пол, пушок над верхней губой едва пробивается, а о бороде – не говори, и сказал баском:

- Мамка, иду в рати!

- В рати, так в рати, - печально вздохнула Старая Важа. Она справедливо рассудила, что если суждено погибнуть её единственному сыночку, он всё равно сгинет, хоть за печкой его прячь. В одну ночь мать расшила рубаху и порты сына замысловатыми оберегами[18] с той силой колдовства, на которое было способно её материнское сердце. А потом каждый вечер бросала на стол гадальные камни. Камешки у неё, кроме одного, были чёрно-белые и от того, какой стороной они ложились на стол, Старая Важа судила об исходе события. Последний камешек был зелёным, его маленький Черема принёс с пристани, видимо, уронил в песок богатый купец. С тех пор этот камешек в гаданиях матери обозначал её сыночка. В тот год выходила ему невероятно удачная дорога.

Черемыку повезло дважды. Первый раз, когда он попал гребцом на струг[19] княжича, а второй, когда сразил стрелой тверца, подскочившего с топором к Ивару. Домой он вернулся товарищем княжича, его телохранителем, и стал быстро продвигаться по службе. Даже в детских потаённых снах не мечтал Черемык, что однажды станет одним из тех бесшабашных удальцов, что возвращаются из похода в кровавых повязках и славе, доступные сударушки виснут у них на стременах, на пиру батюшка государь сажает героев по правую руку от себя и первую чашу пьёт в их честь.

Князь щедро платит Черемыку за верную службу, и он без труда собрал приданое сёстрам. Он хотел построить новые хоромы рядом с детинцем или на берегу Кемки, но разве можно было уговорить его маму расстаться с отцовской избой. Черемык прикупил земли у соседа, нанял артель плотников. Артельщики обнесли участок заплотом[20] в его рост, в избе поменяли нижние венцы, завершили жилище шатровой крышей и новым крыльцом, а на чердаке обустроили Черемыку светёлку. К дому поставили два прируба для слуг и заменили  дворовые постройки новыми. На торжище[21] Черемык прикупил челядь[22], трёх молоденьких девочек в помощь маме, и пожилого скотника, рассудив, что старый человек должен быть обучен обращаться со скотиной. Впоследствии выяснилось, что скотник не только хром и глуп, но и законченный пьяница.

Князь ценит Черемыка за храбрость, и он достиг бы высоких чинов, не будь у него пристрастия к молодым вдовушкам, когда каждое новое увлечение сотника почему-то неизменно заканчивается грандиозным скандалом. После этого государь вызывает Черемыка во дворец, ласково корит, что сотник не слушает матушку и не женится, и отправляет на край земли ловить злодеев, пока страсти вокруг очередного приключения сотника сами развеются.

Поэтому когда сегодня рано утром вестовой князя древком копья забарабанил в закрытый ставень, Черемык удивился, что в этот раз Добрину о его ночном похождении донесли быстрей обычного.

Князь принял сотника в престольной палате[23], что говорило о важности дела. Седые усы и борода его были аккуратно подстрижены, волосы разведены на прямой пробор и схвачены обручем. На светлой шёлковой рубахе, подпоясанной кожаным ремешком, лежала печать Словена[24], легендарного прадеда Добрина, отлитая ещё скифскими[25] мастерами.

Добрин обнял Черемыка за плечи и сотник понял, что князь о его ночном приключении пока ничего не знает. Тем лучше. Князь привычно осведомился о здоровье матери Черемыка.

- В заботах с утра до вечера, государь. Слуги с ног валятся, а она всё бегает.

- Слуги ленивы, - между прочим, заметил князь, - а матушка твоя молодец. – И перешёл к делу, по которому вызвал Черемыка. – Что ты знаешь о Волчи?

- Волчи? Сам за ним не гонялся, но слышал от других, что он хитрый и жестокий. После налёта пропадает неизвестно куда, в шайке товарищей не имеет, и выследить его логово невозможно.

- Да, это он. Недавно убил в Кадуе моего друга. Шемяка был мне как брат. Волчи пробрался во дворец и зарубил его.

- Следует найти его, государь?

- Да пойман он.

- Кто же изловчился, государь?

- Донесли, будто какой-то лесник в Топорне.

- Лесник? – удивился Черемык. – От лучших воевод[26] уходил, а леснику попался!

Князь пожал плечами:

- Дело не в нём, Черема. Посадник[27] Костыга разберется,  как положено, и если это Волчи, доставит его ко мне. Забота моя в другом. У Костыги гостит дочь убитого Шемяки. И вот наша барышня возомнила, что  она должна отомстить за отца…

- Наша Ивушка такая непослушная, - продолжила фразу мужа княгиня Гудрун. Она неслышно подошла к ним по мягким персидским коврам.

Дочь великого конунга[28] по словенским меркам не была красавицей, угловатая, рыжеволосая, с жёстким мужским характером, но каким-то невероятным образом, не иначе колдовством, по приезде она влюбила в себя молодого княжича так, что Добрин до сих пор бредит ею. Прожитые годы, другим жёнам не на пользу, преображают княгиню необыкновенным зрелым очарованием. В дела мужа Гудрун не встревает, если эти дела каким-то боком не касаются её и близких ей людей, и тогда выясняется, что нет силы в княжестве, способной противостоять ей. По счастью такое случается редко, а из государевых потех[29] предпочитает она голубей и охоту, на которую выезжает на белом тонконогом жеребце, подаренном ей братом, который дважды в год с огромным торговым караваном проходит этими землями.

Черемык поклонился княгине. Из-за раны в ноге сделал это неуклюже, и Гудрун участливо осведомилась:

- Ранен в бою, сотник?

- Нет, матушка, в бане с полка упал, - с серьёзным лицом ответил Черемык.

Княгиня понятливо улыбнулась. Ей, родившейся в семье викинга[30], нравился бесхитростный воин, которого все, включая её мужа, считают лучшим гридни княжества. И разве его вина, что многие вдовушки от Черемыка без ума и хотят заполучить в мужья.

- Отомстить она, видите ли, хочет, - Добрин ворчливо вернулся к прерванному разговору. – Не нравится мне эта история, Черемык, а потому немедленно отправляйся в Каргалом и присмотри за ней. Будь рядом, и всё. Понял? У меня на неё виды.

Последней фразой князь почти проговорился. Он мечтал о внуке, дважды женил Ивара, но обе его снохи наперекор рожали внучек. Встретив шумных малюток во дворце, Добрин непременно ворчит: «Развелось бабья, шагу ступить некуда» - и гонит малышек к бабушке в терем. Похоже, князь собирается женить сына третий раз.

- Нам очень дорога эта девочка, - слова княгини прозвучали с другим акцентом. – Мне понятно её благородное рвение отомстить, но она не понимает, что она ещё ребёнок, а он лихой человек.

Проще поручения у Черемыка ещё не было. Князь заметил на лице сотника легкомысленную ухмылку и погрозил:

- Не промахнись.

Черемык мгновенно вернул лицу уважительное выражение и с достоинством откланялся. Последнюю фразу господин мог не произносить, Черемык знает законы и знает, что Добрин слов на ветер не бросает. По краю глубокого рва, что сплошным кольцом опоясывает детинец, торчат колья, увенчанные отрубленными головами злодеев. Истерзанные вороньём и непогодой, они напоминают всяк проходящим здесь, что частная собственность и жизнь человека в этом государстве священны. На крайний кол насажена голова приведённого Черемыком душегуба, глаза страшно выпучены, язык вывалился, свежая кровь струйкой катится по шесту.

 

 

2.

 

 

Наум повернул коня на лесную тропу и поклонился так низко, как это можно было сделать, оставаясь в седле:

- Прощайте, господин, мне сюда.

- Прощай, Наум, - сказал Черемык, не оборачиваясь.

- А может, заедете, господин, отдохнёте с дороги? Печёные сиги шибко хороши.

Черемык резко натянул повод:

- Наум, сегодня мне недосуг, тороплюсь к посаднику. Но твои слова не забуду, и как-нибудь обязательно загляну, узнаю, что за караси водятся в твоих омутах.

Наум понял намёк, вспыхнул злобой, и сразу потупился, чтобы не выдать себя. Голос его подрагивал:

- Непременно заходите, господин.

Черемык хорошо знал Каргалом и в городе его хорошо знали, на переправе перекинулся шуткой с паромщиком, потрепался со знакомым десятским[31] на заставе и только у ворот детинца его остановили. История повторяется из раза в раз и порядком поднадоела. Один из сторожей, по имени Тащил, жутко ревнует к нему свою чухоночку.[32] Товарищи над ревностью мужика потешаются и в каждый приезд Черемыка пытаются стравить его с сотником. Черемык жену сторожа, как на духу, в глаза не видел и ему Тащила немного жаль, потому что если они однажды сойдутся на кулаках, сотнику придётся покалечить дурака ни за что.

В этот раз один из сторожей с копьём решительно преградил путь Черемыку и озорно крикнул товарищу:

- Тащил, я красавчика здесь подержу, а ты беги, прячь свою развару[33] в печке, а то она опять забрюхатит!

Взбешенный Тащил метнул в болтуна копьё. «Весельчак» увернулся, и копьё вонзилось рядом с конским копытом.

- Черти, мать вашу! – рявкнул Черемык. – Коня продырявите! – Оттеснил конём «весельчака» и по размочаленным брёвнам подвесного моста въехал в тесный двор детинца, окружённый пёстрой смесью срубов и срубиков, дворцов и теремов на высоких каменных подклетях и вросших в землю, соединённых между собой мостами и переходами, с конюшенным, житным, кормовым, казённым и прочими дворами.

Сторожа разозлили сотника, и он свирепо перекатывал желваки, готовый сорвать злость на первом встречном. Скоро «первый встречный» подвернулся ему под горячую руку. В сумерках сеней незнакомый отрок[34] юркнул перед ним в открытую дверь. Черемык поймал наглеца за шиворот, бросил в угол, хотел было плюнуть ему на сапог, и плюнул бы, да отрок вскрикнул бабьим голосом. Черемык присмотрелся, точно девка в портках, пошёл дальше, потирая лоб и вспоминая, какой сегодня праздник, что ряженные[35] шляются по дворцу.

Слуга и верный товарищ боярина, Кудря, такой же старый и седой как хозяин, встретил Черемыка в прихожей и через комнату стражи проводил в палату боярина. Комната была огромной с низким прокопчённым потолком, дубовыми лавками вдоль стен и окнами дымниками у самого потолка, забранными деревянными решётками, сквозь которые в зал вливался рассеянный свет.

Голодный, усталый в запылённой одежде, слегка прихрамывая, Черемык предстал перед посадником.

Костыга сидел на сдвинутых лавках, слуги обложили его подушками и укрыли овчиной. Пот градом струился по лицу и груди с седым волосом, но ему всё равно было холодно. Кудря тут же встал за спиной господина, чтобы в нужную минуту придти на помощь.

Кроме боярина[36] в палате удобно расположились на лавках четверо его сыновей, брат и родной дядька. Молодой щеголеватый воевода с полными румяными щеками, он же Осьмин, единственный сын младшей любимой жены Костыги, замолчал и смерил Черемыка пренебрежительным взглядом.

Костыга поманил Черемыка рукой, чтобы тот подошёл ближе, и спросил слабым голосом:

- С какой вестью княжий посланец?

- Вести хорошие, судари, - радушно ответил Черемык. – Батюшка государь и матушка княгиня в полном здравии. А к вам послан, чтобы присмотреть за шемякинской барышней.

- Не терпит она этих присмотров.

- Государь знает и велел присматривать незаметно, день, два, пока вы колодника переправите в Белозер.

- Хорошо, гридни, присматривай, - Костыга повернулся к двери в спальные покои, хотел позвать барышню, а вместо этого тяжело и хрипло закашлялся. Тогда Кудря расторопно вышел и вскоре вернулся с «ряженной», с которой чуть раньше Черемык столкнулся в сенях.

О-хо-хо, Черемык, пустая голова, где же были твои глаза? Несомненно, это была девушка, в том прелестном возрасте, когда грудь и бёдра её округляются и начинают волновать мужчин. Сенных[37] и слободских девушек в это время больно щиплют за их округлости. В отношении барышень высокого рода ухажёры рукам воли не дают, но недвусмысленные взгляды парней  говорят сами за себя.

На Иваше была свита[38] из розового бархата, сшитая специально для неё, гати[39] украшенные кружевами, а черевья [40]-  вышивкой и бисером. И можно ли было принять за шапку повойник[41], подбитый соболем и богато расшитый золотой нитью? Через плечо у барышни висел сулейманский[42] кинжал в искусно сделанных ножнах с рукояткой из кости. В доме своего папеньки она росла как мальчишка, расхаживала в штанах, была обучена обращаться с коротким мечом и пикой, на собственной лошади ездила с отцом на охоту. У неё даже был свой дядька[43], отставной ратник, Смолен, хотя ей, как девушке, дядька был не положен, и Смолен постоянно конфликтовал с мамками[44] и няньками[45] барышни.

Черемык понял, что попал в историю и ему надо как-то выкручиваться. Он попытался свою промашку свести к шутке:

 - Прости, сударыня, в потёмках тебя  случайно за мужика принял, –  улыбаясь, сказал он. Что прозвучало приблизительно так: извини, девица, но ты так безобразна, что похожа на мужика.

В зале воцарилась гробовая тишина. Скажи он такое деревенской простушке и та бы не выдержала, заплакала и убежала. Или сначала ударила по лицу, а потом заплакала и убежала.  А тут сказанул девушке такого знатного рода, что будь  она глупой уродиной, сам князь не посмел бы намекнуть на её несовершенство, а восхищался бы её красотой и красноречием.

Иваша побелела от злости. В доме её тятеньки смерда за подобную наглость запороли бы до смерти, а этот мало толкнул, мало оскорбил, так ещё и насмехается.

Дрожащим от нетерпения голосом Иваша спросила боярина:

- Дяденька, зачем здесь этот ратник?

Боярин не нашёлся ответить.

Черемык почувствовал, что его ноги проваливаются сквозь пол, и кто-то издалека его голосом (а может это он сам) пытается оправдаться:

- Государь-батюшка меня в помочь…

- Дяденька! – чеканила слова Иваша, повернувшись к боярину, голос метал, режущая сталь. – К чему нам помочь? Мы сами поймали злодея, - «мы» было произнесено таким тоном, чтобы у Черемыка не осталось сомнений относительно того, кому принадлежит заслуга в поимке Волчи. – И мы сами свезём его в Белозер.

- Сударыня, да разве я сам, - обескуражено мямлил Черемык, страшась ещё больше разгневать девушку. – Я по воле господина моего…

- Так ты ему служишь? – голос барышни сорвался на визг.

Костыга зашёлся в очередном приступе кашля, и это разрядило обстановку. Не получив поддержки от высоких мужей, девушка фыркнула и убежала.

Успокоив кашель, боярин подал знак Осьмину продолжать доклад.

От воеводы требовалось прибыть на берег Шексны, удостовериться, что пленённый колодник Волчи, выплатить леснику обещанный куш[46], а злодея препроводить в Белозер. Осьмин же готовился к маленькой войне и хотел взять с собой отцову дружину[47], городской полк[48] и почти всех сторожей[49] детинца, мотивируя тем, что вдруг разбойники решатся отбить своего атамана. С полком Осьмин хотел встретить струг, дружину поставить в засаду, сторожам отводилась роль резерва воеводы. Для содержания этой оравы Осьмин планировал забрать почти всю обслугу дворца, включая поваров.

Костыга сократил армию сына до десяти конных сторожей, сказал, что негоже в сенокосную пору отрывать столько рук от сельского труда. Что для охраны злодея достаточно тех двадцати мужей, что везут его в струге, и что они способны разогнать сколь угодно большую шайку. А также разрешил взять один шатёр на тот случай, если он, боярин, почувствует себя лучше и приедет посмотреть в глаза безродной собаке.

На этом совещание закончилось и Черемык, никем не останавливаемый, вышел. Вляпался он с этим поручением, не думал, не гадал, что пустяшное дельце таким боком вывернется. Нет уж лучше день и ночь скакать по буеракам в поисках злодеев, чем прислуживать знатным самодурам и заносчивым гусыням. Служба при дворе не для него,  в который раз убедился он, тут особенный дар нужен.

 

 

3.

 

 

Поднявшиеся по Шексне рыбаки сообщили караульной страже, будто бы лесник в Топорне захватил известного атамана разбойников и просит прислать ратников, чтобы передать Волчи властям. Рыбакам не поверили, но на всякий случай в Топорню послали старого и, ни к чему не пригодного служаку, Плешку, который знал Волчи в лицо, и в помощь ему дали двух копейщиков[50] из новобранцев.

Вояк встретил лесник, загорелый мужик огромного роста, лилово-красный шрам от виска до подбородка придавал его лицу свирепое выражение. При виде лесника у Плешки холодок побежал по спине, такой не то, что Волчи, всю шайку голыми руками скрутит.

Грозный атаман, что в ужасе держит половину княжества, на деле оказался красивым молодым человеком с редкой вьющейся бородкой. Увидев его связанным, Плешка раздулся от возложенной на него обязанности:

- Попался, вражёнок. Теперь всё зачтётся. Пошто обижал, пошто грабил? А ну-ка, робятки, берите его, - скомандовал Плешка копейщикам.

- Э, господин, а как дружки его по дороге навалятся? – предостерёг лесник. – Втроих не отобьётесь, разнесут по косточкам, и с кого спрос будет? С тебя, господин.

- Правильно мыслишь, - Плешка согласился с доводом лесника, - рекой надо. Есть у тебя  чёлн?

- На берегу лодчонка валяется. Только у неё дно, что решето, не то, что в Каргалом, на другой берег вряд  дотянет. Тут судно побольше надо.

- Я и говорю, не в лодке же плыть со злодеем, - снова переменил решение Плешка, позвал совсем юного копейщика. – Эй! Вертайся к боярину, скажи, пусть шлёт подмогу.

- Так-то оно надёжней, - с облегчением вздохнул лесник.

Заплаканная жена лесника, прижав к себе детей, сидела на колоде у бани. Она была бледна лицом и детей от себя не отпускала. Если бы Плешка был наблюдательным, то обратил внимание, что на хуторе нет ни одной собаки – а как жить в лесу без собак? – и заподозрил бы неладное. Но Плешка думал только об одном, чем бы ему набить свою утробу, и он крикнул жене лесника:

- Баба, покормила бы служивых.

Женщина ещё крепче прижала к себе детей, стала корчить рожу и странно махать рукой.

- Что это с ней? – спросил Плешка лесника, который запер Волчи в чулане[51] и вышел на улицу.

Лесник недобро покосился на женщину и объяснил:

- С перепугу, служивый, не каждый день на хуторе такие гости.

- Скажи голубе, что пока мы здесь, вражины к вам не сунутся.

- Правильно мыслишь, господин, - согласился лесник. Он что-то негромко сказал жене, хозяйка подхватилась как ошпаренная, вывернула из погреба кусок солонины[52], заплесневелый хлеб, и бегом вернулась к детям.

Лесник принёс глиняную корчагу[53]:

- Извини, господин, мы люди простые, в доме ничего кроме браги не держим.

Не сводя горящих глаз с корчаги, Плешка сглотнул слюну:

- Наливай!

На ночь лесник запер семью в баньке, от греха подальше. Вояки допили третью корчагу и упали там, где сидели. После этого лесник отпер чулан и весело спросил в темноту:

- Что, брат, жив?

- Жив, брат. – Волчи вышел из темноты и, похоже, он был доволен жизнью.

На берегу Шексны горел, весело потрескивая, костёр, языки пламени плясали на берёзовых чурках, аппетитно пахло жареной свининой. На траве были постелены тулупы.

Тот, кто выдавал себя за лесника, на самом деле был таким же разбойником, как и «пойманный» им атаман. Волчи звал его Харя. А настоящий лесник маялся где-то в лесу под охраной их товарищей, и трясся за свою жизнь, жизнь детей и жены, потому как обещано было всем, что если жена или ребятишки болтнут лишнего, голова лесника и его задница поедут домой в разных телегах.

Злодеи запивали жареную свинину мёдом[54], говорили тихо и небрежно, словно рядили какое-то благородное дело. Со стороны могло показаться, что это рыбаки обсуждают свой улов или пахари говорят о будущем урожае.

- Брат, - говорил Харя, - может, прежде его имуществом разживёмся?

- Нет, брат, на болярине долг мой кровавый, смерти его жажду. А серебро я у других отберу.

- Убить, так убить, - спокойно согласился с атаманом Харя. – Ты уверен, что он самолично приедет брать тебя в полон? С тех пор, как ты зарезал Шемяку, он из крепости не ногой.

- Вылезет. Он меня боится, а сегодня я повязан, сам знаешь, - Волчи засмеялся, - вот и будет здесь утром.

- А если стражи много возьмёт, как в двоих управимся? Может ещё товарищей позвать?

- Нет, Харя, в открытом бою мы их не одолеем. Костыга с собой лучших ратников приведёт, они вас вмиг порешат, сколько бы вас не было. Мы их хитростью возьмём. Мне мамка отраву дала, одолень-трава называется, - Волчи вытащил из шапки завязанную в узел тряпицу. – Размешай это в бочонке с квасом, и в полдень, в самый жар, угости стражу, а остальное дело на мне.

Они просидели у костра до самого утра, хотя ночи как таковой не было, солнце ненадолго скрылось за горизонтом и тут же стало подниматься. В сарае закричал петух и Волчи поднялся:

- Ладно, веди под замок. Да, чуть не забыл, когда будем на струге, ты стукни меня разок для достоверности. Я тебе потом верну.

- Хорошо, брат. – Оба засмеялись удачной шутке атамана.

Скоро на реке показался посланный боярином струг, полный стражи. Харя ворвался в горницу. Плешка и его молодой товарищ спали на полу. Разбойник озорно улыбнулся и изо всей силы ударил Плешку ногой под рёбра.

Старик от боли задохнулся:

- Гад!.. Ты!.. Я!..

Харя, как ни в чём не бывало, склонился над ним, радушно улыбаясь:

- Господин, там, на реке парус.

- Ты пошто ударил, изверг? – сипел Плешка, не в силах продохнуть.

- Кого? – удивился «лесник».

- Меня! – негодовал Плешка, задыхаясь от боли. – Щас!

- Господин, ты вчера по нужде пошёл, с крыльца кувыркнулся, вот, наверное, и ударился. А я ненароком тебя за больной бочок тронул.

«Лесник» смотрел на Плешку наивными глазами и улыбался изувеченным лицом. Сама невинность. И Плешка засомневался: ударил ли? Может правда с крыльца упал?

- Господин, струг уж близко, - напомнил «лесник».

Плешка, кряхтя, поднялся, двинул ногой молодого товарища и, согнувшись пополам, выскочил на улицу.

 

 

4.

 

 

Про Черемыка забыли, и он сам устраивал Орлика в конюшню, сам искал пропитание в кухне. Доступ во дворец ему был закрыт и как в таком случае он должен охранять барышню, если понятия не имеет, в какой светёлке она находится. Спать Черемык улёгся в людской избе[55] на старых овчинах. Когда полчища клопов выпили из него половину крови, Черемык пожалел, что не пошёл ночевать к сроднику, уличному старосте, к которому ему всё равно придётся идти. Мама просила купить у Ямника садовника и заодно посмотреть на его старшую дочь, как на будущую невесту.

Черемык поднялся и бесцельно пошёл по детинцу. Внезапно его внимание привлекли приглушённые голоса, которые раздавались откуда-то сверху. Он поднялся на вал и увидел, что сторожа, должные караулить у башен-стрельниц, собрались в одной из них, развели костерок и играют в «кости».

Все знают, что сторожа люди ленивые и никчёмные, пошли в услужение к боярину за еду и одежду, потому что душа их к работе не лежит, а руки не обучены доброму ремеслу. Но по жизни своей они далеко не последние в слободе, ставят хорошие избы, безбедно содержат семью и остаётся догадываться, где они разживаются средствами.

- Ставлю конскую сбрую, - горячился молодой сторож, - с медными бляхами.

- Так вот кто обчистил старшину, - раздался весёлый голос, и он Черемыку показался знакомым. – А старшина с конюха семь шкур содрал.

- Не мели чепухи, - заволновался молодой сторож. – Сбруя моя, на торжище купил.

- Конечно  твоя, - охотно согласился насмешник. – Сам такой.

Молодому сторожу, видимо, повезло, и голос его повеселел:

- Сегодня атамана привезут, надо будет сбегать к пристани.

- Как бы ни так, привезут, - усомнился третий сторож. – Атаман целое войско перехитрит и уйдёт.

- Боярин не дурак, дружину за ним послал.

- Если атамана повязали, значит, это было нужно ему, - рассудительно заметил пожилой сторож, молчавший до этого, - а придёт срок, обернётся атаман серым волком и ищи его потом в чащобе. Зря, что ли его Волчи зовут.

- Ух, ты! – восхищённо сказал молодой голос. – Дядька[56] Дубок, а ты его боишься?

- Зачем мне его бояться. Он нищих вроде меня не обижает, это…

Черемыку не терпелось посмотреть на лица говоривших сторожей, и он кашлянул. Внутри башни звякнули монеты, сторожа прятали улики, и наступила тишина. И когда сотник заглянул в узкий проём, караульные, сидя на корточках, тянули руки к скудному огоньку. Вид Черемыка вызвал у них вздох облегчения. А «весельчак», что накануне у ворот натравливал на него Тащила, учинил сотнику допрос.

- Ты почему, господин, в секретное место без спроса пришёл?

- Не спится что-то, вышел подышать.

- Дыши внизу, здесь не положено.

- Оно понятно, сам служивый, - согласился с «весельчаком» Черемык. -  Думал, среди вас компанию найду в «кости» перекинуться.

- Мы при службе, ищи игроков во дворце! – строго произнёс «весельчак», однако вид толстого кошелька, который Черемык демонстративно передвинул на живот, смутил стражника. Соблазн поживиться его содержимым пересилил осторожность и «весельчак» достал из шапки кубики из моржовой кости.

Черемык выставил на кон большую жемчужину и по довольным лицам партнёров понял, что он им угодил. Весёлыми сторожа оставались не долго, Черемыку почему-то везло больше чем им, и содержимое их тощих кошельков перекочёвывало к нему. К тому же Черемыку нравилось поддразнивать недалёких мужичков, вчерашних смердов, видеть, как они скрипят зубами в бессильной злобе,  считал, что пока он контролирует ситуацию. Вот-вот объявится начальник дворцовой стражи, и эта ночь для сторожей закончится хорошей поркой.

 Если бы сторожа набросились на Черемыка открыто, даже вшестером, он бы раскидал их, не напрягаясь, а особо упорным ещё расквасил носы. Поэтому неожиданный удар сзади по голове свалил его с ног. Медвежья шапка смягчила удар, голову не проломили, но ощущение было такое, будто стена рухнула на него. За руки за ноги поволокли из башни, чтобы сбросить вниз, повторяя с негодованием: «Кровопийца! Простой народ грабить!» Вот тут-то на счастье Черемыка появился начальник дворцовой стражи, и крикнул сторожа, которого не оказалось на месте. Мужики бросили Черемыка и разбежались.

Внизу у ворот началось движение. Это Осьмин со своим отрядом выдвигался к реке. С ним был старый Кудря в плаще и кафтане с хозяйского плеча, и девушка на светло-рыжей кобыле. Самое время вспомнить о своём назначении, и Черемык поспешил в конюшню. На бегу почувствовал, будто чего-то не хватает в его облачении. Шапка, гривна, кошель… Не было кошелька, сторожа успели его срезать. Что-то ему не везёт второй день подряд, и вдруг Черемыка осенило: Любча, зараза, сглазила. Не останавливаясь, он трижды обернулся через левое плечо, повторяя: «Чур[57] меня, чур меня, чур меня!» -  и трижды сплюнул. Это средство должно было помочь от сглаза.

 

 

5.

 

 

На берегу Шексны, как раз напротив дощатой пристани, белел боярский шатёр. С воды наползал туман и сторожа, стреножив коней, окружили костёр, на котором в большом медном котле закипал сбитень[58].

Осьмин, Иваша и Кудря держались обособленно. Воевода оделся как на войну: шлем, щит, меч, броня[59] из толстой свиной кожи с нашитыми на неё копытами. Иваша в белоснежной одежде и с такой же белой ширинкой[60] на голове, которая опускалась едва ли не до пят, а по верху была перехвачена обручем. На фоне мужчин барышня выглядела пришедшей с воды купальницей[61], если бы не сулейманский кинжал на тонком ремешке за спиной.

Исправляя вчерашний промах, Черемык угодливо раскланялся перед ними. Иваша брезгливо отвернулась, Осьмин нехотя пожал руку. Кудря с разрешения воеводы ушёл в шатёр, прикорнуть на походной кровати, бессонная ночь у постели заболевшего хозяина далась ему нелегко.

- Шустрые у тебя сторожа, воевода! – Черемыку не терпелось поделиться недавним приключением и потерей кошелька с Осьминым. Воевода не заметил иронии и с важным видом согласился:

- Я знаю.

Он взял Ивашу под руку, и они стали медленно прогуливаться по берегу, переговариваясь короткими загадочными фразами. Черемык понял, что господа пытаются сохранить от посторонних, в данном случае от него, какую-то тайну. Из отрывочных фраз барчука и барышни он понял, что они оба хорошо знают Волчи. Будущий атаман воспитывался в семье Костыги с его детьми и считался им названным братом. Но кто он и откуда было неведомо даже боярину, однажды отец Костыги привёл мальчишку в дом и сказал, что тот будет жить с ними. Может со временем сметливый старательный Волчи стал бы настоящим барчуком, только однажды он будто с цепи сорвался, набросился на одного из сыновей Костыги и убил его. Волчи заперли в яму[62] и стали решать его судьбу. Решали не долго, за смерть барчука всегда смерть. Утром яма оказалась пустой, а сторожа, охранявшие мальчишку, в беспамятстве лежали на земле.

Скоро о Волчи заговорили. Он собрал шайку отчаянных головорезов, и с нею появлялся в самых разных концах княжества, грабил бояр, купцов, всех, у кого водились деньги. На Волчи устраивали облавы, многих его товарищей ловили, отрезали им уши и продавали в рабство, сам же атаман оставался неуловимым, и говорили, будто ему помогает какая-то ведьма.

Солнце поднималось в зенит. Осьмин в своём одеянии нещадно потел. Черемыку тоже стало жарко, и он решил освежиться. Чтобы не разбудить Кудрю, тихо разделся в шатре и с разбега бросился в реку. Проплыл под водой саженей двадцать, вынырнул как раз напротив Иваши и Осьмина, отфыркиваясь и мотая головой, стряхивая с лица воду.

Полуденное однообразие луга, тихо струящейся воды, молчаливого леса и безоблачного неба томили, глазу не на чем было остановиться. Поэтому купающийся в своё удовольствие Черемык привлёк всеобщее внимание, но смотрели на него равнодушно, как если бы плескалась в воде утка или поганка[63]. Но вот появился давний знакомец Черемыка Тащил. Этот не поленился, сбегал за две версты к перевозу, выпросил чёлн[64], якобы для дела, и подговорил товарища. Товарищ сидел на вёслах, а Тащил выбирал направление, куда следует грести, каждый раз конечной целью был Черемык. Тащил хотел во чтобы то ни стало наехать челном на сотника.

Сторожа на берегу помогали земляку советами, подсказывали, где снова вынырнет Черемык, и каждый раз, когда сотник ускользал от встречи со смолёным днищем, разочарованно вздыхали. Среди Каргаломской стражи Черемык был явно не популярен. Появился второй чёлн и с той же целью начал гоняться за Черемыком.

 Сотнику надоела «игра» и он завершил её необычным образом. В очередной раз скрылся под водой – гребцы в ожидании сушили вёсла, а Тащил, свесившись через борт, вглядывался в мутную воду. Черемык  резко выскочил из-под лодки, схватил Тащила за грудки и увлёк за собой. И тут выяснилось, что Тащил не умеет плавать, намокшая одежда и сапоги увлекли мужика ко дну. Он отчаянно барахтался, исчезая и появляясь на поверхности, и тогда изо рта его вырывались жалостные всхлипы.

Сторожа от хохота валялись по траве.

В конце концов Тащила зацепили багром и как бревно повели к берегу.

Пока внимание всех было приковано к спасению Тащила, Черемык незаметно вылез из воды, оделся, ухмыляясь стоял рядом с Ивашей, расчёсывая самшитовым гребнем[65] мокрые волосы.

- Едут, воевода, едут! – истошно завопил кто-то из сторожей, и все засуетились, сгрудились на пристани, вперив взгляд к горизонту. Вдали, из-за лесистого бугра выплывал белый квадрат паруса. Сторожа истомились надзором воеводы и тихо радовались скорой возможности оказаться подальше от начальства и ближе к кухне. Осьмина волновали предстоящие маневры, а Иваше не терпелось увидеть злодея пленённым. Работа Черемыка тоже заканчивалась, останется ему заехать к Ямнику за садовником, и можно будет возвращаться домой. Ах, да! Мама просила посмотреть на его дочь. Что ж, посмотрит, почему бы не посмотреть, может действительно пора остепениться. Черемык хотел представить незнакомую девушку своей невестой, но вместо неё перед глазами замаячила пышногрудая азартная Любча. Да уж фантазии не в его духе.

Ветер был слабым, и судно едва двигалось, с трудом преодолевая течение. Деятельному Черемыку всякое ожидание оказывалось мукой, будь он старшим на берегу, давно бы на лодке смотался к стругу и плёткой заставил ленивую команду взяться за вёсла. Он не выдержал и сказал Осьмину:

- Воевода, а на вёслах сподручней было бы. Послал бы кого, пусть почешутся.

Осьмин небрежно глянул через плечо – тоже мне советчик – но всё-таки хлопнул в ладоши, привлекая внимание гребцов в челне. Тащил в отжатой одежде и его товарищ взялись за вёсла. Взмахом плётки Осьмин скомандовал вперёд, и крикнул вдогонку:

- Пущай поторопятся!

На глазах у всех чёлн приблизился к стругу и скрылся за ним. В движении судна ничего не изменилось и это усилило тревогу Черемыка, поэтому, когда струг изогнутым форштевнем[66] въехал в прибрежные заросли тростника в версте от пристани, Черемык уже мчался к нему на Орлике.

Чья-то жестокая рука прошла среди команды, никого не оставляя в живых, раскалывала черепа, вспарывала животы, отрубала конечности. Поперёк струга лежал пронзённый копьём огромный мужик с искалеченным лицом, а рядом зарубленный юноша с колодой на шее. Черемык обратил внимание, что дорогое оружие убитых и их кошельки не тронуты.

Соизволил подъехать Осьмин:

- Сотник! – крикнул воевода. – Злодей сбёг?

-Тут он, - Черемык пнул труп колодника.

Сторожа подняли убитого и понесли не берег. Осьмин переменился в лице:

- Это не Волчи.

Только теперь Черемык понял, что не давало ему покоя. Тащил. Где этот не симпатичный человек? Он не мог ослушаться воеводу и проплыть мимо струга. Значит, он тоже убит, убийца воспользовался их челном и теперь возможно гораздо ближе к любому из них, чем он думал минуту назад. При этой мысли Черемыку стало не по себе, и он торопливо оглянулся, ища глазами Ивашу. Девушка стояла поодаль, жива и здорова, и даже с такого расстояния Черемык увидел, что лицо её мокро от слёз. До недавнего времени она легко судила о сече по хвастливым рассказам удальцов своего круга вроде Осьмина, и вот сеча предстала перед ней в откровенной мерзости. Сначала несправедливое подлое убийство отца, теперь ладья полная мертвецов. Перекошенные в страдании лица воинов, знойный рой мух и начинающийся трупный смрад.

С необыкновенной поспешностью Черемык оказался рядом с ней, с участием и настойчивостью стал уговаривать девушку вернуться в Каргалом. Услышав, что Волчи сбежал, Иваша заплакала с новой силой, и Черемык в какую-то минуту почувствовал себя нянькой, призванной успокоить обиженную девочку.

- Воевода, мы возвращаемся, - предупредил он Осьмина.

- Да, да, - согласился тот. – Скажи отцу, пусть вышлет подмогу. И Кудрю заберите, от него всё равно никакой пользы…

Они пошли к шатру. Черемык вёл в поводу Орлика и светло рыжую кобылу Иваши. Девушка никак не могла примириться с увиденным:

- Сотник, неужели это сделал человек?

- Разве он человек, сударыня, он зверь.

- Зверь убивает, чтобы прокормиться самому и накормить детёнышей. А этот убил просто так.

- Так и есть, сударыня, - согласился Черемык, его мягкий голос действовал на неё успокаивающе. – Его непременно поймают, боярин уже выслал подмогу.

Схватят Волчи или нет, Ивашу, похоже, не очень беспокоило, её поразил сам факт лютой смерти.

Рядом с шатром, догорая, чадил костёр. Сторожа и слуги все до одного суетились у причалившего струга, и только чёлн с одиноким гребцом стремительно пересекал реку. Черемык умел держать себя в руках и сохранял внешнее спокойствие, его главная задача сейчас увезти девушку под опёку тётушки и дядюшки. Заглянув в шатёр, он увидел старого слугу с перерезанным горлом и поспешно задёрнул полог.

Иваша пристально разглядывала гребца, который уже причалил к противоположному берегу, и вдруг закричала, показывая на него рукой:

- Сотник, это Волчи, схвати его!

Несколько мгновений в душе Черемыка боролись азартный охотник на татей, готовый немедленно броситься в воду, и рассудительный гридни, обязанный чётко выполнять приказы государя. Победил служака, и Черемык с непроницаемым лицом возразил девушке:

- Гнаться за ним бесполезно, сударыня. Он уже далеко, а в лесу нам его не найти… - последние слова Черемык договаривал Иваше, уносящейся на своей лошадке в сторону перевоза, белоснежная ширинка за её спиной развивалась, словно хвост сказочный птицы.

Черемык с трудом поспевал за ней и сосредоточенно думал, как ему остановить девушку. На скаку перерезать подпругу? «Нечаянно» выбить из седла? Что было бы уместно с мужиком, не подходило для барышни. В конце концов, сотник смирился, пусть скачет, богам наверху виднее, как распорядиться их судьбами.

Вид Иваши был столь решительным, а команды она отдавала таким грозным голосом и так выразительно взмахивала плеткой, что не только паромщик, но все, кто был на барже, схватились за верёвку и дружно потащили паром к другому берегу.

 

 

6.

 

 

Волчи не мог появиться в Каргаломе, где его многие знали, и первый встречный слобожанин за приличное вознаграждение непременно сдал бы его властям. Желание поквитаться со старым боярином  оставалось сильным, и он придумал хитроумный план, как выманить Костыгу из крепости. Только старческая немощь посадника свела усилия атамана на нет. Однако Волчи не был бы Волчи, если бы при первой промашке отказался от цели и поэтому атаман, уповая на удачу, продолжил путь в Каргалом «пленником».

Ближе к полудню он подал знак товарищу. Харя выбил дно у бочонка и пустил ковш по кругу:

- Эй, господа вояки, налетай не зевай! Кто мово квасу вволю не пил, тот почитай и вовсе не жил, - приговаривал Харя как заядлый торговец, снова наполняя деревянную посудину. – Ни одна жонка так мужика не любит, как мой квасок приголубит.

Ратники тянулись за ковшом, не хлебать же забортную воду, когда щедрый лесник угощает прохладным ядреным напитком. Даже дядька Костыги, он был за главного на струге, и тот не утерпел, отхлебнул.

Хороша приправа одолень-трава. В безлунную ночь на гиблых болотах собрана, на крысиных хвостах и лягушечьих бородавках настояна, страшными оговорами заколдована, через мелкое сито просеяна. И что осталось в сите, на огне высушено, в пыль растёрто и завёрнуто в тряпицу – ни вкуса, ни запаха. Добавь недругу в еду или питьё, глазом не моргнёт, только силушка его растает и голова пойдёт кругом.

Ратники пьют дармовой квасок, нахваливают:

- Такого на базаре не купишь, видно, что для себя сделано…

- У меня тёща знатный квасок варит, так этот получше будет.

- Здоровья тебе, добрый человек, за щедрость твою!

Вдруг дядька Костыги почувствовал слабость, сразу заподозрил неладное, из последних сил подобрал копьё и метнул в Харю. Да дело было сделано. Молодой разбойник мигом освободился от оков, в руках его сверкнул боевой топор.

Мёртвые тела не тяготили Волчи, он относился к смерти с равнодушием животного, считая её естественным продолжением жизни. Даже гибель сообщника не вызвала в нём сострадания, и он продолжил плавание, умело управляясь с тяжёлым парусом.

Увидев у пристани боярский шатёр и до десятка ратников, Волчи обрадовался – не иначе охрана! – значит Костыга там. Попался, старый лис! Стащил с убитого ратника сермяжку[67], подпоясался его кушаком, надел шапку, отороченную лисьим мехом, и вполне сошёл за своего, когда к стругу подгребли два ротозея. Эти охнуть не успели, зарубленными упали за борт и поплыли по течению.

Волчи прыгнул в их чёлн, камышом пробрался к берегу.  В суматохе, поднявшейся вокруг струга, на него никто не обращал внимания. Атаман  открыто пересёк луг, под носом у бывшего сводного брата, Осьмина, пробрался к шатру, увидел спящего на походной кровати и снова пустил в ход топор. Спящий вскинулся в агонии и Волчи увидел, что на этот раз зарубил старого слугу. Кудря сам рос сиротой на барском дворе, а потому жалел маленького Волчи и защищал от не в меру расшалившихся барчуков.

Пора было уносить ноги. У пирса покачивался второй чёлн, беспечно брошенный сторожами, и Волчи направил его к противоположному берегу, где в условленном месте его ждала воровская братия.

Настоящий лесник, ни жив, ни мертв, лежал под сосной и уже не чаял встретиться с женой и детьми. Его сторожа – сначала их было шестеро – настолько увлеклись ребячьей игрой в «орехи», что забыли о его существовании. И если бы лесник под покровом ночи уполз в соседние кусты, а потом прибежал в Каргалом и доложил начальству, эта история имела бы совсем другое продолжение. Леснику рябой главарь разбойников приказал сидеть под сосной, и он сидел, обезумев от страха, оправдывая трусость тем «веским» аргументом, что так он спасает от гибели семью.

Вид лесных удальцов был ужасен, всклоченные волосы и бороды, безумные глаза, разодранная одежда с трудом прикрывала измождённые тощие тела. На шестерых у них было только одно ухо, остальные за воровство и разбой отсёк княжеский палач. Вооружены они были дубинками и только у одного имелся обломок сточенной косы, к широкому краю которого куском кожи была привязана деревянная рукоять.

Время для орехов ещё не приспело, орехи им заменяли камешки, подбрасывали, переворачивая ладони, шумно ссорились, издавали гортанные звуки, и дрались как дикие собаки. В драке тот, что с косой, зарезал товарища. Убитого быстро раздели, поделили между собой его одежду, а труп бросили в овраг, где по ночам его грызли лисы и волки.

Проголодавшись, они доставали из припрятанных в шалаше корзин хлеб и копчёную рыбу, что им оставил Наум, и обжирались ими. Бросить рыбью голову или корку хлеба пленнику разбойникам просто не приходило в голову.

Жизнь вытолкнула этих несчастных из человеческой среды, они поселились в лесу. Копали себе норы, грабили одиноких путников, воровали дичь и животных в княжеских и боярских угодьях, шарили в погребах и амбарах, таскали с полей репу и капусту и любая встреча с людьми, если эти люди не были такими как Наум, Харя или Волчи, грозила им смертью. Их убивали лесники и охотники, поймав в хозяйском лесу, смерды и селяне, встретив на полях, слобожане тащили на суд к посаднику или князю, и самым щедрым наказанием было рабство, иначе – смерть.

Волчи сбросил одежду ратника и приказал сообщникам собираться, те подхватили корзины с провизией, дубинки и поспешили за атаманом. Они едва поспевали, Волчи останавливался и торопил их. Он мог оставить их и пробежать весь путь в одиночку, дорогу к дому Наума он знал хорошо, но что-то подсказывало ему, что не стоит торопиться с принятием такого решения. И он не ошибся.

 

 

 

7.

 

 

Спрыгнув с парома, Иваша направила лошадь не по дороге, как это сделал бы Черемык, чтобы перехватить злодея на выходе из леса, а вдоль берега к тому месту, где Волчи причалил. И Черемык с облегчением подумал, что сегодня боги благоволят барышне, с каждой потерянной минутой, у них оставалось всё меньше шансов встретить Волчи.

Они нашли лодку, одежду ратника и шалаш на несколько человек. Под сосной лежал насмерть перепуганный мужик со связанными руками; Черемык с трудом выпытал у него, что он и есть настоящий лесник, а разбойников было шестеро.

- Сами не справимся, сударыня, - здраво рассуждал Черемык, - надо бы войско звать.

Девушка игнорировала его совет, и Черемыку не оставалось другого, как покорно следовать за ней, надеясь в глубине души, что в лесу след точно потеряется и на этом их экспедиция закончится. Но девушка шла по следу, как собака. Свесившись с седла, она, по приметам, видимым только ей, меняла направление там, где это делали разбойники. Несколько раз Черемыку казалось, что Иваша сбилась со следа. А через тридцать или сорок шагов встречался примятый мох, сломанная ветка, сдвинутый камень.

Внутренним чутьём охотника Черемык чувствовал близость зверя, но в этот раз вместо азарта предстоящей битвы, который всегда появлялся у него при встрече с врагом, его охватило беспокойство. Как разбойники вооружены, и что сделать, чтобы девушка не попала под их стрелы и копья.

Он отвязал рук и одел тетиву.

Разбойники встали полукругом, сжимая дубины. Молодой человек с редкой вьющейся бородкой нагло ухмылялся за их спинами.

Иваша выхватила сулейманский кинжал и, размахивая им, кричала Волчи сдаваться. Разбойники не шевельнулись, держали дубьё наготове, их взгляды были направлены мимо неё.

Пять стрел Черемык держал в зубах, ощерившись ими, шестая была в натянутой тетиве. Не мигая, он смотрел на своих врагов, выбирая первую жертву. Конь его, несомненно, обученный, низко опустил голову, так что разбойники перед сотником были как на ладони.

Подстрекаемые атаманом они совершили первую глупость, бросились к Черемыку, и тут же двое рухнули замертво, пронзённые его стрелами. До Иваши наконец-то дошло, какой она себя подвергает опасности, и она проворно – Черемыку это даже понравилось –  переместилась из центра поединка ему за спину.

Оставшиеся разбойники совершили вторую глупость, бросились бежать. Три стрелы, пущенные одна за другой, навсегда остановили их. А Волчи исчез. Только что прятался за спинами товарищей, нагло ухмылялся, и вдруг его нет. Удерживая тетиву натянутой, Черемык спрыгнул с коня. Пробежал в одну сторону, в другую, стрела была готова сорваться с руки в любое мгновение. Необъяснимым чутьём охотника он знал, что зверь рядом, совсем близко и скоро себя обнаружит.

Искусству быть невидимым Волчи научила бабка, заменившая ему мать: «Освободи голову от мыслей, а тело от желаний, - внушала старуха. - Останови сердце, и кровь в жилах останови, и тогда для человеческого глаза ты станешь невидимым…»   Сотника обмануть не удалось, он неумолимо приближался. И тогда Волчи решил, как только ратник опасно приблизиться к нему, он убьёт боярскую дочь. Метнёт в неё топор, и тогда сотнику точно будет не до него.

Черемык будто почувствовал опасность для девушки, она тоже была удивлена исчезновением Волчи, кружилась на лошадке по всей поляне и была хорошей мишенью.

Черемык медленно опустил лук и вернул стрелу в колчан.

- Куда он делся, сотник? – не могла успокоиться Иваша.

- Сбежал, сударыня.

- Он не спрятался, сотник, он исчез, я сама видела. Найди его!

- Где найти, сударыня? Лес большой.

- Сейчас же садись на коня!

- Я сяду, - покорно вздохнул Черемык. – Только вдвоём мы всё равно ничего не найдём. Вот если Осьмин приведёт своих…

- Нет, сейчас же, - она снова пронеслась по поляне, отыскивая следы. Других следов не было.

Черемык осмотрел убитых и их корзины. Копчёная рыба освежила в его памяти хитрое и злое лицо вчерашнего попутчика. Где-то неподалёку Наум простился с ним. А откуда он ехал? Надо бы проведать рыбачка, ох как надо. Но Иваше о своих мыслях Черемык ничего не сказал, и они выехали на Каргаломскую дорогу.

Иваша была возбуждена погоней и быстрой развязкой, лицо её раскраснелось, она таращила красивые зелёные глаза и почти кричала звенящим голосом:

- А здорово мы их! Да? Они думали, что уйдут, а ты их стрелой…

Ей надо было с кем-то поделиться, а рядом никого не было, только этот старый грубый простолюдин, по прихоти князя ставший гридни и сотником. Впрочем, в эту минуту он не казался Иваше таким уж старым и грубым. А если бы его не было рядом, она бы, наверное, говорила бы со своей лошадью, которой передалось настроение хозяйки, мелкая дрожь пробегала по её тонкой гладкой коже и она часто переступала копытами, словно танцевала.

Дорогой Иваша успокоилась и, когда они подъехали к перевозу, стена отчуждения вновь стояла между ними. На съезде Черемык хотел взять её лошадку под уздцы, чтобы провести на берег, барышня брезгливо дёрнулась в седле, будто в дерьмо вляпалась:

- Не смей!

Взвилась плеть над его головой и Черемык напряжённо застыл, ожидая удара. Плеть просвистела у самого лица и впилась в круп светло-рыжей лошадки. С диким ржанием лошадь снесла жердь, что не успел убрать перевозчик, и понесла хозяйку по горячей, белой от пыли дороге. Черемык взглядом проводил девушку до заставы и направился к стругу с погибшими, где уже собралась половина Каргаломских жителей, выли жёны и матери, потерявшие кормильцев. Для погибших поставили два новых шатра, в шатрах для каждого вырыли яму. Мёртвых мыли водой с реки, переодевали в чистые одежды и укладывали в эти ямы, где им придётся лежать десять дней, пока выходится поставленная на тризну брага. И только после этого вознесут их тела на погребальный костёр.

Вскоре из Каргалома прискакал дружинник и бесцеремонно окликнул:

- Эй, сотник, тебя боярин требует.

В этот раз Черемыка встретил Мина, новый слуга боярина, молодой по возрасту, но сдержанный и рассудительный по должности. Черемык шёл за ним со спокойной совестью, старшим на реке был воевода, ему и отдуваться. А Черемык свою задачу, охранять барышню, выполнил, и даже перевыполнил, пятерых уложил. А если бы Иваша не связывала руки своим присутствием, он бы и Волчи взял.

Костыга при виде Черемыка смущённо улыбнулся и опустил глаза, словно говоря этим: не вовремя ты, сотник, ох как не вовремя, без тебя бы мы сами обговорили дело, доложили князю по чину и он нас по доброте своей ещё и милостью своей одарил.  А теперь, видимо, придётся правду рассказывать.

Посадник предложил Черемыку сесть подле себя, что, несомненно,  было большой честью.  Ласково спросил:

- Как чувствует себя наш князюшко?

- Великолепно, господин, хорошо бы всякому молодому так себя чувствовать.

- А как поживает княгиня матушка?

- Милостью её живём, господин.

- А брат твой названный?

- Ивар ныне в заботах, - Черемык лукаво улыбнулся и понизил голос до шёпота, словно решил доверить боярину великую тайну. – Батюшка наказал ему сына родить, а если снова родится дочь, грозил женить в третий раз.

- Дай-то бог Добрину внука, - пожелал боярин с грустью в голосе и мельком глянул на Осьмина. – Что ж, займёмся делом.

Воевода поднялся со своего места, лицо и шея его побагровели. Пока он рассказывал, что случилось на реке, умело опуская некоторые подробности, Костыга, слушая сына, согласно покачивал головой и исподтишка наблюдал за реакцией Черемыка. Сотник внешне оставался равнодушным. Закончив доклад, Осьмин, под предлогом проверки охраны детинца, отпросился у отца. Пришло время говорить Черемыку. Без Иваши и Осьмина ему дышалось совсем легко, конфликтовать с влиятельным боярином из-за промашек его великовозрастного оболтуса он  не собирался, поэтому слово в слово пересказал версию Осьмина, и по тому, как в глазах Костыги вспыхнули лукавые искорки, понял, что выбрал правильную тактику. Погоню за Волчи Черемык обрисовал так, что Иваша погналась за разбойником, а он только сопровождал её как верный раб.

- Что понадобилось ему в наших краях? – спросил Костыга.

- Убить тебя, - без обиняков ответил Черемык. Его слова были приняты, видимо, такая мысль пришла в голову не только ему.

- Что ты предлагаешь?

- Для начала прочесать лес, где он скрылся. Там, на берегу озера живёт рыбачёк, Наум, посмотреть, может в его доме есть схрон. На перевозе и заставе задерживать всех похожих…

- Сюда он не сунется, - перебил Черемыка младший брат Костыги.

- А вдруг? Я бы усилил охрану крепости, поставил больше сторожей на воротах…

- Детинец охраняется прекрасно, - начал хвалить свою команду старшина дворцовой стражи, - мышь не проскочит.

- Угу, - скорчил гримасу Черемык и будто бы нехотя рассказал, как поутру вышел проветриться на городской вал и был ограблен сторожами. Из скромности он умолчал, как лихо обыгрывал сторожей в «кости».

Смутившийся старшина стражи обещал немедленно разобраться.

Черемык предложил удвоить число сторожей, запретить им сидеть в стрельницах, чтобы они ходили по валу и через каждые сорок шагов окликали соседа фразой: «Стража не спит!» А если сосед не откликнется, немедленно поднимать тревогу.

Его вежливо выслушали, после чего Костыга отпустил начальников восвояси, в прихожей дворца заждались своей очереди земские и старосты[68], прибывшие в Каргалом по хозяйским делам. Черемык с начальником стражи поднялся на городской вал, там нос к носу столкнулся с «весельчаком» и сходу ударил его в челюсть.

«Весельчак» повесил кошель Черемыка на пояс рядом со своим, не учёл, что странные узоры на коже – оберег, вышитый матушкой Черемыка. И когда Черемык предъявил начальнику стражи точно такие обереги на рубахе и портах, «весельчака» скрутили и потащили на задний двор, где несколько дней пустовала яма.

На выходе из детинца Черемыка перехватил Мина, подмигнул как своему и негромко, так чтобы больше никто не слышал, сказал, что боярин-де просит его принять участие в вечерней трапезе.

Это был добрый знак.

 

8.

 

Волчи стремительно двигался лесной тропой, и ни одна ветка не хрустнула под его сапогами. Недавняя встреча с сотником напугала разбойника. Волчи отлично видел, что сотник его чувствует, и неумолимо приближается, а остановился только после того, как разбойник решил убить девушку. Выходит сотник не только чувствует его, но и умеет читать его мысли.

Только волк знает, что иногда лучшим исходом поединка является бегство. Волчи понял, что Черемык опасный противник, исход битвы с которым непредсказуем и,  значит, нет смысла начинать эту битву. Он подождёт удобного случая, когда сотник будет, не так силён, измотан дорогой, болезнью или распутной женщиной, и тогда он убьёт его.

Тропа закончилась вместе с лесом перед глухими воротами в бревенчатом частоколе. Едва Волчи приблизился к ним, ворота отворились, словно по волшебству, пропустив его внутрь зажиточной усадьбы Наума с большим двухэтажным домом, постройками для скота и работников, коптильней и ледником. И если главный разбойник княжества беспрепятственно попал за высокую ограду, интересно тогда от кого отгородился Наум этим забором?

В далёкой стороне, откуда Наум был родом, однажды случился великий мор, два года подряд поля и огороды заливало дождями, в третье лето случилась засуха. Люди от голода умирали дворами. На эту беду пришла ещё более страшная – оспа. По ночам не пришлые тати, а соседи грабили и убивали соседей, чтобы спасти от неминуемой смерти собственных детей. Однажды пришли к ним.

Дети ели всё, что можно было жевать, проблемы с животом никого не удивляли, Наум проснулся среди ночи от резкой боли и выскочил во двор. Споткнулся о мёртвого пса и онемел от ужаса, увидев, как в их дом крадучись входят вооружённые топорами и вилами люди, вскочил и бросился во тьму. Выбился из сил, упал, обливаясь слезами. Багровые блики пожара дрожали в ночном небе, там был его дом. Наум видел убийц своей семьи, это был старший брат отца с сыновьями.

Жуткий страх, что однажды убийцы настигнут его, гнал Наума прочь от родного села. Он обгладывал кору с деревьев, на ночь рыл норы в стогах. Наверное, он болел, жар шёл изнутри. Реальность и сон переплелись в его сознании, и он уже не мог отличить явь от бреда, и когда дорога и деревья вдруг переворачивались перед ним и падали, Наум продолжал шагать в звёздное небо. В этом его состоянии приступы невыносимой тоски сменялись порывами неуправляемой ярости, и, встретив как-то пожилую селянку, Наум схватил камень, набросился на неё и бил, бил, не понимая, что она уже давно мертва. В её котомке он нашёл краюху хлеба, разламывал хлеб кровавыми руками и никак не мог насытиться.

Сколько так продолжалось Наум не знает, но однажды, открыв глаза, вместо звёздного неба он увидел перед собой ветхую крышу жилища. Ещё не старая ведьма под заунывные заклинания вытаскивала его с того света, окуривала едким дымом, втирала в язвы снадобья. Неподалёку от её землянки ютился вепс[69] рыбак с женой и дочерью, пожилому вепсу нужен был недорогой работник и ведьма, выходив Наума, продала его рыбаку. После страшного голодного бегства из родной земли, Наум вцепился в работу, как в единственное спасение от голода, холода и жутких воспоминаний. Таскал воду, колол дрова, кормил скотину, помогал вепсу ловить рыбу и продавать её, и ревностью своей к чужому хозяйству так понравился рыбаку, что тот женил его на своей дочери, Марьяте.

В руках Наума хозяйство пошло в прибыль, он купил баркас[70], построил коптильню, научился вязать крепкие сети, наёмные работники трудились на него. Но вдруг наезжала на него невыносимая тоска, поселившийся в нём зверь требовал жертвы. Вскакивал Наум на коня и уносился в ночь, а утром отрешённый и разбитый, в чужой крови, он приводил чужого коня с упряжью, а иногда оружие и одежду и сутки спал на сеновале.

Первенца своего Наум назвал Воронком, чтобы мальчишке в жизни повезло больше чем ему, чтобы хватило сынку мудрости вещей птицы, и избежал бы он отцовского проклятия.

Марьята вышла замуж по любви, она была в этом уверена. Едва измождённый мальчишка со свежими рубцами оспы на лице переступил порог их дома, сердце Марьяты забилось тревожно и сладостно, и когда подошло время замужества, Марьята сходила к колдунье за полезным снадобьем, много ворожила сама и наконец, получила желанную награду, рябого мужа.

Она видела вторую, тайную жизнь Наума, как он неожиданно срывался из дома, порой на несколько дней, возбуждённый, с лихорадочным блеском в глазах. Приведённые им лошади потом исчезали из табуна, и Марьята догадывалась, что верные Науму люди перегоняли их на восток к Илийским горам[71], где полудикие обри не интересовались происхождением вещей и клеймо, какого хозяина стоит на крупе лошади.

Она не могла перебороть искушения поговорить с мужем по душам, заглянула ему в глаза и тут же пожалела об этом, будто в могилу заглянула. Наум молча отвёл её в лес и показал, где у него закопан горшок с серебром: «Тебе, жона, и детям. Случится что со мной, отрекись, я всегда прощу тебя». На том и порешили. Марьята рожала сынов и дочек, растолстела так, что в дверь могла пройти только боком. Батракам и челяди казалась суровой и властной хозяйкой, но каждый раз, когда муж внезапно исчезал из дома, сердце её трепетало, и готово было разорваться от боли.

К ним приходило много странных людей, одни, переночевав, исчезали, другие батрачили годами, всем им было запрещено подходить к Марьяте и детям. Только Волчи, неизвестно откуда появившийся удалой атаман, чувствовал себя в их доме хозяином. Наум специально для него сделал тайную комнату, схрон, где атаман мог укрыться от преследователей на несколько дней.

Увидев Волчи, Марьята направилась к нему вперевалочку:

- Давно не гостевал у нас, господин, - сказала она спокойным голосом и без улыбки. – Откушаешь?

- Некогда, Марьята, тороплюсь. Где муженек?

Марьята кивнула в сторону коптильни, где Наум с помощниками обрабатывал утренний улов.

Атаман и Наум уединились в доме.

- Едва ноги унёс, - сообщил Волчи Науму. – А люди все полегли на поляне у старой ели. Пошли своих, чтобы мертвецов прибрали и корзины с хлебом. А то, как бы боярские псы на тебя не вышли.

- Откуда случилась погоня, атаман?

- С реки. Двое увязались, сотник и дочь Шемяки.

- Сотник? Что за храбрец объявился?

- Похоже из княжеских гридни.

- Постой, постой, в медвежьей шапке?

- Знаешь его?

- Сплоховал я, брат, ехал вчера с ним лесом и хотел было кистенём[72] пригреть, да оробел.

- Не переживай, я тоже оробел. Да не в последний раз встретились. А теперь мне уходить пора, готовь баркас.

Четверо работников с лопатами побежали закапывать убитых Черемыком разбойников,  двое начали готовить баркас к отплытию.

 

 

9.

 

 

Разговор с Миной каким-то образом напомнил Черемыку просьбу матери забрать у Ямника садовника. Найти Ямника в Каргаломе оказалось проще простого, едва он заикнулся торговке зеленью про уличного старосту, дом Ямника показали в несколько рук. Идти, правда, пришлось кривой улочкой, по заборам, обходя глубоченные лужи. К чести своей Черемык не свалился ни в одну из них и не утонул.

Ворота были приотворены. Черемык просунул в щель голову и увидел здоровую, конопатую, светловолосую девушку, босые ступни которой, руки и подол рубахи были в коровьем навозе.

- Куда прёшь? – сердито спросила она, вид у девушки был серьёзный.

- Дядька Ямник тут живёт?

- Папанька! – девушка крикнула в глубину двора. – К тебе тут племяш ломится.

- Кто, кто? – высокий сутулый мужик с чёрной худой шеей и морщинистым лицом отложил в сторону хомут и шило. – Чей-то племяш?

Девушка стояла на пути Черемыка, и он продолжал разговаривать, просунув голову в ворота:

- Мамка моя, Старая Важа, послала  садовника купить.

После этих слов девушка смущённо ойкнула и пропала, как не было её. Ямник за руку втянул Черемыка во двор, обнял, похлопывая по спине:

- Заждались мы тебя, сынок, - восторженно осмотрел с головы до ног и снова похлопал по спине.  – Богат.

В горнице было сумрачно и прохладно, пахло свежим хлебом и квашеной капустой. Черемык развалился на лавке и посасывал терпкое пиво. С садовником хозяин не торопился, зато спешил с иным. Вполуха Черемык слышал, что во дворе кого-то купают в бочке, потом бабы закудахтали в соседней комнате. Через горницу, таращась на сотника, пробежала девчонка с расшитой сорочкой, потом другая с сапогами и тоже рассматривала Черемыка во все глаза.

Обычай Черемыку знаком до мелочей, ему часто, чуть ли не в каждом доме представляли невест, засидевшихся в девках дочерей. Так оно и лучше, подумал Черемык, за показ денег не берут, а он посмотрит и сразу решит, подходит ему девушка в невесты или можно забыть дорогу в этот дом.

Приход Черемыка нарушил уклад в этом добром семействе. Сыновья Ямника побросали работу, торчали у порога и, не мигая, разглядывали знаменитого родственника. Отец на этот день дал им поблажку, не каждый день случаются важные гости.

Наконец дверь отворилась, старуха и старшая дочь Ямника, Желна, та, что в затрапезе[73] встретила Черемыка у ворот, вывели под руки… парня. Вымытого, нарумяненного, во всём новом. Черемык, ожидавший увидеть невесту, от неожиданности поперхнулся пивом, закашлялся. Ямник постучал его по спине:

- Старший сынок мой! – мужика распирало от гордости.

- Дык! Что? А как? – смущённо бормотал Черемык, сбитый с толку.

- Лучше его лошадника[74] в княжестве нет, - расхваливал сына Ямник. – С детства спал и видел себя конюхом. С жеребятами носится, как мать с детьми малыми. Боярин на мово сынка не нарадуется, да мала у боярина конюшенка, ему бы в княжеской развернуться…

Черемык, наконец, уловил суть происходящего:

- Знатно, что отрок дело ведает.

Ямнику реплика Черемыка понравилась:

- Племяш, говорят ты при государе как свой. Так может пособишь сроднику? Поговори с главным конюшенным, пусть возьмёт мово сынка?

- Если не врёшь, парень с руками и с головой, ему везде слава выйдет. Батюшка князь работников по делам судит, а не по словам. Так что если сынок твой так хорош, как ты нахваливаешь, собирай в дорогу, а я представлю его кому следует.

Они ударили по рукам, после этого в горницу ввели садовника. Он был чёрен лицом с раскосыми глазами, словенскую речь понимал с трудом, но посаженные им яблони и вишни хорошо приживались. Узнав, что его опять продают, садовник, а звали его, то ли Карим, то ли Налим, затрясся от страха и бухнулся в ноги новому хозяину. Ямник уступил его за сущую безделицу, в базарный день собака дороже стоит, наверное, не без значения, Черемык становился его должником.

Во дворе Черемык снова столкнулся с Желной, отмытой, в чистой сорочке и понёве[75] и материнских котах[76], в которые она с трудом втиснула растоптанные ступни. Она будто бы случайно оказалась там и даже кокетливо улыбнулась сотнику, но это была всё таже грубая сильная девушка с длинными натруженными руками. Он попытался представить её хозяйкой в своём доме с кучей ребятишек, и на него навалилась такая кручинушка, что не будь рядом раба садовника, Черемык обязательно зашёл бы в корчму[77] и напился. Хотя понимал, что жениться и продолжать свой род надо, и Желна для жены и матери его детей не худший вариант. Поэтому решил Черемык, что если в ближайшие три дня в его жизни ничего не переменится, он – пожалуй – пошлёт маму сватать дочь Ямника.

Черемык привёл садовника к Каргаломской пристани и договорился с хозяином гружёной солью насады[78], что тот отвезёт раба в Белозер, а там поручит кому-нибудь проводить к дому Старой Важи.

 

 

10.

 

 

В нежаркой мыльне Мина смыл с боярина пот и остатки болезни, в просторной рубахе и татарских шароварах Костыга вошёл в светлицу и приказал звать сына. Удобно устроился в кресле, застеленном собольими шкурами, и принялся распекать Осьмина, что тот не оказал Черемыку должного приёма, не накормил, не выделил место для сна.

- По-твоему, батюшка, каждого выскочку за твой стол сажать? – упрямился Осьмин.

- Не всякого, сынок. Ты глазки разуй да посмотри, что у него на шее, гривна князем даденная. Да братьев порасспроси и они скажут тебе, что князь и княгиня его в доме привечают, а их сынку он наречённый брат. Черемык невелик чином, потому что молод ещё и мудя[79] в руках удержать не может. А как смирит плоть, быстро до верха доскачет, встанет за троном дружка своего и будет ему советы нашёптывать. Спросит Ивар, а кого бы мне посадником назначить, может воеводу Осьмина? А Черемык вспомнит обиду и, смеясь, расскажет, как ты злодея упустил. И не видеть тебе, сынок, ни чинов, ни подарков, ни почестей от господина своего, до старости воеводой проходишь.

- Что же теперь, прощение у него просить?

- Иногда и спину не вредно согнуть.

- Скажешь, батюшка.

- Да-да, сынок, будь хитрей. Кланяйся не тому, у кого род и деньги, а тому, у кого власть и сила, никогда не прогадаешь. Будь всегда рядом с сильным, в нужном месте поддакни, когда надо – веселись. Дерьмо потребуют голыми руками убрать, убери, потому как обернётся оно потом чистым золотом. Знатен наш род и тем ненавистен другим семьям, а потому мечтают они нас свалить. И если ты думаешь, что славу рода обретёшь ратным делом, то ошибаешься, слава всегда в руках владыки и наделяет он ею не достойных, а тех, кто к нему ближе. Так оно ведётся испокон и так будет вовеки.

- Что же мне делать, батюшка?

- Сегодня я пригласил сотника к столу, так ты рожу не криви и отнесись к нему как к ровне. Он из простых, а значит отходчивый. Постарайся подружиться. Черемык дружит с княжичем, а ты дружи с ним, и княжичу не чужим станешь.

С этими словами Костыга хлопнул в ладоши и в светлицу вошёл Мина.

- Посмотри, дружок, не пришёл ли к нам княжеский гридни?

Осьмин поднялся навстречу Черемыку с необычным радушием, сотник заподозрил подвох с его стороны и насторожился.

Боярин обратился к Мине:

- Принеси-ка, дружок, нам чего-нибудь холодненького перед трапезой.

Костыга в присутствии сотника стал распекать Осьмина, и по тому, как посадник это делал, Черемык понял, что его пригласили вовсе не за тем, чтобы восхититься его ратным искусством, а хотят выпытать, как сотник оценивает действия Осьмина, и как обо всём доложит государю. Здесь нельзя было ошибиться. Если сейчас он поддакнет боярину, то на всю оставшуюся жизнь наживёт такого великого врага, какие другим и не снились. Он знал, что Осьмину при самом неблагоприятном раскладе ничего не грозит, отец и князь пожурят для приличия, и на этом воспитательное мероприятие закончится. А Черемыку, если он сейчас ошибётся, боярин никогда не простит хулу на свой род, и при случае обязательно сведёт счёты.

Черемык вытянул натруженные за день ноги в пыльных сапогах, отхлебнул из глиняной кружки брусничного напитка, решительно и – главное! – с убедительным негодованием возразил хозяину.

- Напрасно ты пеняешь воеводу, боярин. Он поступил правильно и любой начальник на его месте поступил бы так же. А что вои дали себя зельем опоить, с них спрос.

После этих слов сотника боярин заметно смягчился, хотя и поворчал немного для порядка. Вздохнул с облегчением и расслабился Осьмин. Черемык тоже вздохнул, но сделал это очень и очень незаметно: для Осьмина и боярина он больше не выскочка, а человек, уважающий «лутших» людей отечества.

Мина объявил, что стол для трапезы накрыт. Вчетвером они спустились на первый этаж, где за огромным столом собралась большая семья посадника. Все терпеливо, даже самые маленькие, ждали главу рода. Повара вносили всё новые блюда и расставляли их на столе. Перед Костыгой поставили седло барашка. Острым ножом он отрезал кусочек, положил в рот и начал жевать. Проглотив кусок, боярин чмокнул от удовольствия, давая этим высокую оценку приготовленному мясу. Это же был условный знак для домашних, и они застучали ложками, уничтожая обильную снедь с боярского стола.

Когда голод был достаточно удалён, Костыга вернулся к прежнему разговору, обращаясь не то к Осьмину, не то к Черемыку, они сидели рядом:

- Кто-нибудь может рассказать. Что произошло на самом деле?

Стараясь не очень высовываться, Черемык, как бы между прочим, сказал всем известное:

- Волчи от воровства перешёл к душегубству. Изощрён крайне и поэтому очень опасен.  Надо же придумать, лесник его пленил и всё для того…

- Чтобы убить меня, - иронично закончил фразу Костыга.

- Что ты сделал ему плохого, папенька? – спросила боярина дочь.

- А что плохого сделал ему мой папа? – в тон ей спросила барышня, в которой Черемык не сразу узнал Ивашу. В обычной сорочке и кокошнике она потерялась среди дочерей боярина, и казалась совсем девочкой.

- Вырастил гадёныша, вот и вся моя вина. А твой папа? Похоже, он его вовсе не знал.

- А может здесь какая-то тайна? – предположила Иваша.

- Какая тайна, доченька, - возразила ей барыня. - Душегуб он и есть душегуб, хотя бы у сотника спроси.

Черемык охотно поддакнул барыне, хотя отлично понимал, что тайна в этом деле, несомненно, есть. Иначе, зачем Волчи потребовалось инсценировать своё пленение, убивать ратников, рисковать жизнью, чтобы подобраться к шатру, и зарубить простого слугу, который был в плаще посадника. Лишний раз продемонстрировать отвагу? Услышал бы Черемык хоть  намёк на хранимый боярином секрет, и он смог бы уверенно сказать, закончил Волчи своё чёрное дело или ждать нового убийства.

Осьмин решил, что пора вставить ему слово:

- Я усилил заставы, удвоил число сторожей в стрельницах и у ворот.

- Дело, сынок, - устало похвалил сына боярин, поднимаясь из-за стола. – Может это его удержит.

За главой семьи стали подниматься из-за стола остальные.

Осьмин вызвался проводить Черемыка в приготовленную для него комнату. За ними увязались младшие братья и сёстры, шумной толпой пошли узким переходом, смеясь и толкаясь, как простые босяки. Осьмин начал хвастать новым приобретением, клинком невиданной красоты, и все вместе зашли в его светёлку.

Стены комнаты были увешаны оружием. Всё, что с младенчества попадало в руки Осьмина, находило место на стенах. Ножи, мечи, топоры, луки – начиная от самых маленьких. Настоящее сокровище Осьмин хранил в сундуке. Слегка искривлённое тонкое лезвие, изящная ручка чёрного дерева. Осьмин согнул его в кольцо и тут же рассёк им подушку.

Когда Осьмин признался, сколько он заплатил свейскому[80] купцу за эту игрушку, Черемык испытал священный трепет перед оружием. Ему, чтобы купить такой же клинок, придётся всю оставшуюся жизнь откладывать заработанные деньги, не пить, ни есть, ни справлять обновок. И когда меч оказался в его руках, глаза его загорелись, он стал размахивать клинком, делать выпады и уклоны. Движения его были неуверенными, не потому что сотник не умел фехтовать, в сравнении с его мечом иноземная вещица была невесома, а потому движения его казались нелепыми.

Осьмин решил показать, как следует обращаться с таким оружием и попытался забрать меч у Черемыка, и они стали возиться как два расшалившихся бородатых мальчишки. Их озорная энергия передалась остальным барчукам и барышням, каждому захотелось подержать в руках замечательный меч. Подошла очередь Иваши, и только она взмахнула им, в светёлку ввалилась её кормилица, Хавка, и две няньки девушки. Увидев оружие в руке подопечной, Хавка запричитала дурным голосом. Как большие чёрные наседки, они окружили Ивашу и под руки повели из светёлки, не обращая внимания на её мольбы и угрозы. В новом тереме в отведённых ей покоях заждалась купель[81], наполненная отваром духмяных трав.

После купели Ивашу уложили в огромную постель. На поставцах[82], столах и лавках горели свечи. Кормилица взяла её руку, это единственное условие, что Иваша сможет уснуть и кошмары не нарушат её чуткого сна. Кормилицу сменит нянька, няньку снова кормилица и так, сменяя друг друга, они будут сидеть у её постели до самого утра. Сон начал смеживать её веки, перед глазами колесом закрутился бесконечный день. Струг, разбойники, скачка, Черемык… Черемык размахивал мечом, глаза его блестели и он был похож на мальчишку.

 

 

11.

 

 

Костыга закрыл глаза, старое утомлённое тело просило отдыха. Была ли у него и у Шемяки общая тайна? Была, как не быть, столько лет у власти, многого насмотрелись, но страшнее того, что связывало его и Шемяку придумать невозможно. Ах, Хлудень, чёрная душа, заварил кашу вовек не расхлебать. Самого давно черви в земле по кусочкам растащили, а грязное дело его живёт и плодоносит, и кто знает, сколько ещё кровушки прольётся из-за него.

Из посадских бояр вознёсся Хлудень до княжеской столовой, был чашником[83] Добрина, важные дела с государем решал. Только мало ему показалось этого, надумал он породниться с князем, выдать свою дочь за старшего сына князя, Олауса. И вдруг узнал о неожиданном препятствии, княжич к тому времени душой и телом привязался к Белояре, дочери придворной чародеицы, Норфы. Любовь свою они ото всех скрывали и об их отношениях догадывались только несколько человек.

Олаус собрался рассказать отцу о своём чувстве к Белояре, но как раз в те дни прибыл в Белозер родной дядя княжича, Хастейн, с торговым караваном в тридцать дракаров[84] и Добрин приказал Олаусу отправляться вместе с дядей в торговый город Булгар на семи ладьях. Олаус отложил разговор с отцом до своего возвращения. Ладьи с товаром и гребцы на них благополучно прошли туда и обратно, а Олауса прямо из лагеря украли мордовские стрелки. Мордовский хан потребовал за него выкуп, Добрин за сына не торговался и готов был отдать столько, сколько запросят. Но, то ли толмачи не точно переводили его слова, то  ли хан не дружил с собственной головой, и возвращение Олауса откладывалось.

Между тем Норфа с ужасом обнаружила, что дочь беременна. И от кого же? От княжича. Будь отцом ребёнка кто другой, Норфа безболезненно избавила бы дочь от плода так, что ни один человек не заподозрил бы её в злодействе ни в прошлом, ни в будущем. Здесь была замешана княжеская кровь, и Норфа отправилась за советом к княгине, с которой была накоротке.

Гудрун решила, что ребёнка следует, во что бы то ни стало, сохранить, но рассказать о нём князю, учитывая взрывной характер Добрина, разумно будет по возвращении Олауса, не ранее. Княгиня живо интересовалась, как проходит беременность Белояры, обсуждали предстоящий разговор с князем. Норфа пыталась убедить себя, что эта история разрешится великолепно, к общей радости обоих семейств, но смертная тоска грызла сердце чародеицы и сколько раз принималась она гадать на дочь, столько раз выходила  Белояре смерть.

Хлудень и раньше недолюбливал чародеицу, которая, через дружбу с княгиней, обладала властью не меньшей, чем он. Теперь Норфа могла стать членом княжеской семьи. Хлудень подслушивал их разговоры, внимательно следил, как прячет свою полноту Белояра, готовил почву среди думных бояр и когда наступил благоприятный момент, быстро провернул дело, и только  потом невольные участники драмы развели руками, удивляясь, как ловко их облапошил этот прохвост.

Белояра родила тайно. Спустя неделю княгиня уехала в Ладогу, где в то же время рожала своего единственного сына её дочь, Ингеборг. Хлудень воспользовался отсутствием княгини, двое верных ему ратников, Говорен и Вахутка, верность которых была щедро проплачена серебром, накинули Норфе на голову мешок и увезли подальше от дворца в лесную сторожку. Двое других, Гнилец и Ракша, притащили Белояру и младенца во дворец.

Хлудень представил дело так, что Белояра не только согрешила, родив вне брака, но и клевещет на княжеский дом, утверждая, будто отцом ребёнка является Олаус. Девушка простодушно ответила на вопрос князя, и Добрин взорвался, он бы многое простил Белояре, но только не клевету на своего сына. Срочно собранный совет бояр, Хлудень, Шемяка, Сердоус, Костыга и сам государь во главе, согласно древнему закону Велесовой Правды[85] приговорил продать Белояру в рабство, а ребёнка удавить.

Быстро нашёлся богатый лапландец, он хорошо заплатил за Белояру. Девушке удалось бежать, Гнилец и Ракша гнались за ней до Сычёвой Топи. Видя, что ей не уйти от преследователей, Белояра бросилась в трясину и утонула. А ребёнка взялся удавить сам Хлудень. Как он сделал своё дело и где закопал тельце, осталось неизвестным, потому что уже утром во дворец ворвался Олаус, успешно бежавший из плена. Он не просто зарубил отцова помощника, он раскромсал его на куски, и было мгновение, когда князю показалось, что сын может убить его. В страхе Добрин закричал на сына, затопал ногами, в гневе прогнал со двора и Олаус на дракаре дяди отбыл в чужие страны.

Только после возвращения жены перед князем открылась подлинная картина происшедшего. Все участники драмы, и знатные господа, и ратники, с приказом запереть язык на замок, были отосланы от двора на хлебные должности в разные края земли.

Костыга задремал в кресле и Мина с лёгкостью перенёс его на кровать. В глиняной плошке с жиром плавал фитиль, освещая опочивальню скудным светом. Мина постелил себе на лавке, скинул сапоги и только задремал, как его чуткий слух уловил непонятный шум, случившийся в слободе. Это было подозрительно, и Мина вышел узнать, в чём дело.

 

 

12.

 

 

Няньки увели Ивашу, строгость прислуги невольно успокоила барчуков и они стали расходиться. Осьмин вспомнил, что обещал отцу постоянно проверять посты, и он пригласил с собой Черемыка. Ещё утром такое предложение было невозможно в принципе, и вот, похоже, у Черемыка появился ещё один влиятельный друг. Они проехали все заставы, и Черемык ненавязчиво подсказал воеводе, где бы он поставил несколько секретов.

Впрочем, надежда на сторожей была слабой. Слухи множились, и Черемык сам слышал, как один сторож рассказывал другому, будто Волчи в одиночку перебил полусотню. Подобные разговоры уверенности ратникам не прибавляла и Волчи, действительно появись он на заставе, наверняка останется «неузнанным», а сторож в результате сохранит себе жизнь. Черемык тактично промолчал о своих подозрениях, полагая, что Волчи в эту ночь в Каргалом не сунется, а воевода его слова может понять превратно. Ссориться ему с новым другом не хотелось. Они вернулись к детинцу к первым петухам.

- Стража не спит! – раздавалось с городского вала.

- Стража не спит! – отвечал другой голос.

Громкие крики послышались со стороны корчмы. Черемык и Осьмин, не сговариваясь, поскакали на шум. Навстречу им бежал сторож с разбитым лицом.

- Господин, - бросился сторож к Осьмину, - нас калечат… - Увидел Черемыка и попятился.          

В толпе сторожей махались парни в медвежьих шапках, и Черемык всё понял. Отправив Черемыка в Каргалом, князь решил, что помощники ему не помешают, и приказал послать следом ещё кого-нибудь из его отряда. Из двадцати человек после знатного застолья только трое смогли поднять голову от подушки и взгромоздились на коней. Они-то и прибыли к детинцу в час, когда боярин потчевал Черемыка в своей столовой.

Увидев медвежьи шапки, сторожа затряслись от радости: не удалось свалить Черемыка, решили отыграться на его подчинённых. Деревенские простаки, подержавшиеся за древко копья и вообразившие себя воинами. Это против ребят Черемыка! Под предлогом борьбы с разбойниками, медвежьи шапки  завернули у ворот, и ребята отправились в корчму лечить похмелье. Следом за ними в корчме стали собираться сторожа и когда количество сторожей перевалило на третий десяток, самые храбрые из них начали нарываться.

Итларь, самый молодой воин в отряде не знающих равных в поединках на мечах, друг Черемыка и его заместитель, сколько мог сдерживал товарищей от драки, однако сторожа упорно лезли на рожон и напросились. Чего стоил один Малютка, ратник такого роста, что когда Черемык разговаривал с ним, задирал голову и придерживал шапку, чтобы она не упала.

Малютка родился хилым и больным, его сверстники уже гонялись по лужам в пятнашки, а он кожа да кости лежал в зыбке, а если матушка брала его на руки, он бессильно ронял голову к плечику. Сжалилась матушка над ним, убогим, и пошла к ведунье за снадобьем, чтобы безболезненно лишить малыша жизни. Выслушала ведунья плачущую мать и покачала головой: «Что ж ты раньше ко мне не пришла, рёва? Чуть и впрямь не погубила мальчишку». Дала снадобье и наказала поить им Малютку три дня. Через три дня пошёл из Малютки червь, да такой длинный, что потом все удивлялись, как это он поместился в его тщедушном тельце. Малютка мигом поправился, стал расти, набираться силу, и вымахал таким детиной, что теперь не всякая лошадь может его свести. Под стать ему был третий ратник, Незнам.

Так вот, когда Осьмин и Черемык подъехали, Малютка стоял в середине  толпы, и, схватив за ногу одного сторожа, размахивал им над головой как дубиной и весело покрикивал окружившим его неприятелям:

- А ну, тля навозная, подходи, я вас вашим же дерьмом угощу!

Вопреки опасениям Черемыка, боярин к драке отнёсся спокойно, поинтересовался подробностями, сколько было выбито зубов и расквашено носов, к слову вспомнил пару историй из своей жизни, когда ему приходилось сходиться на кулаках, доказывая свою правоту. Малютка ему понравился, что он стал просить Черемыка оставить ратника в Каргаломе, доверительно сообщив сотнику:

- Хоть один человек будет знать, что делать, когда появится неприятель.

- Мне то что, боярин, я не против. – Честно говоря, Черемык давно подыскивал Малютке более спокойное место. При огромном весе и росте, в тридцать лет ратнику стало тяжеловато бегать по буеракам, и вдруг такое везение, стать телохранителем посадника. Вслух Черемык сказал:

 - Только он не мой раб, боярин, и не мне служит, а государю.

- С Добрином я договорюсь, - пообещал посадник. – А Малютка мне один половину стражи заменит.

Прибыл вестовой от князя с новым указом. Ивашу с обозом и слугами водой отправить в Белозер, а Черемыку с отрядом отправиться на поиски Волчи. И было одно важное уточнение – Волчи доставить во дворец живым и невредимым.

 

 

13.

 

 

Куда бы ни направился Волчи, везде у него есть надёжный человечек, который укроет от погони, накормит, одолжит серебра или лошадь, потому что знает, что долги атаман возвращает сторицей. Среди ночи Наум и Волчи сошли с баркаса и постучали в ставень одиноко стоящего дома. Окна были плотно закрыты, дверь заперта и о чём хозяева говорили с гостями, осталось тайной.

Туманным утром со стороны озера к Мегре подъехала телега, два рыбака из простых привезли на продажу небогатый улов. Старший, рябой мужичонка, правил лошадью, а его помощник в рубахе и портах испачканных рыбьей слизью и в рваных лаптях плёлся сзади. Волчи ловко косил глаза, что придавало его лицу глупое выражение деревенского дурачка.

Они благополучно миновали сторожей, поделившись с ними окушками и плотвой, которыми были наполнены их корзины, двор за двором объезжали село, стучались в наглухо закрытые ворота. Хозяйки и стряпухи[86], глянув на рыбью мелочь, сердились, что их зря побеспокоили, и гнали мужиков взашей. Рыбаков их неудачная торговля не смущала, и они переходили к следующему двору. Только оказавшись перед воротами самого большого и богатого дома в Мегре, они извлекли из-под рогожки свежих лососей и принялись стучать в ворота.

Сбоку от ворот отворилась небольшая калитка и появилась грузная немолодая ключница, уставилась на них злыми глазами:

- Что колотите, окаянные, или собак спустить?

Глянув на неё, Наум мгновенно преобразился, ссутулился, превратился в робкого просителя:

- Прости, матушка, не по умыслу мы… Рыбкой торгуем…

Агрессия ключницы[87] провалилась в пустоту и уже без прежней злобы она проворчала:

- Не велено рыбу покупать. – И хотела закрыть калитку.

Наум засуетился:

- Да что же покупать, матушка, даром отдаю. Ты только глянь, каковы красавцы!

Слово «даром» остановило ключницу и она, вытянув шею, через голову Наума заглянула в корзину. Брезгливо сморщила нос:

- Провоняла, небось?

- Свежайшая, матушка, токмо с воды. Хозяева спасибо скажут.

- Хозяин в отъезде, – отрезала ключница и снова хотела уйти.

- Работникам возьми.

- Работникам? Рыбки захотят, пусть сами наловят, - она потянула калитку на себя. – А то дорого?

Видя, что ключница вот-вот уйдёт, Наум плаксиво зачастил:

- Пошто дорого, матушка, мне бы хлеба, деток накормить. Вдовый я, - последнюю фразу Наум произнёс с такой жалостью, что сам прослезился.

Ключница на многодетного вдовца клюнула, русскую бабу хлебом не корми, дай проникнуться состраданием к чужому невезению. Наум тронул её сердце, и она по-другому, с сочувствием взглянула на него.

- Полсела проехали, а рыбки не продали, - продолжал канючить Наум. – А если возьмёшь, то и на хлебушек согласен поменяться.

- А что за цена, рябенький?

- Дашь каравай, матушка, на том и спасибо. А себе выбирай трёх лучших.

Обмен ключницу устраивал. Ей самой под завязку надоели брюква и тыква, да та речная мелочь, что мальчишки таскают на уху. Но стоило поторговаться:

- Уговорил, рябенький, пожалуй, возьму, - в раздумье произнесла ключница, - тебе каравай, а мне пять рыбин.

- Пошто, матушка, без штанов оставишь?

- Как хочешь, - ключница действительно собралась уйти.

- Ну, будет, будет, - остановил её Наум. – Три лосося и судак твои.

- Четыре и судак, - стояла на своём ключница.

Наум шумно поскрёб затылок и согласился:

- Твоя взяла,  матушка,  выбирай.

Ключница придирчиво перебирала рыбу.

- А что, хозяин давно убыл? – с равнодушным видом, только ради приличия спросил Наум.

- А что ему? Третьего дня в Горбуши уехал, обещал к завтра вернуться.

- Вот и побалуешь рыбкой.

- Сами съедим, - хохотнула ключница, и Наум, не теряя подобострастия, тоже засмеялся.

Рыбу сложили в корзину, и Волчи на правах помощника потащил корзину в дом. Сторожевой пёс, увидев его, рванулся с лаем, загремел цепью. На лай из дома вышел бородатый мужик, забрал у Волчи корзину и стал гнать его со двора.

- Дай ему хлеба! – крикнула с улицы ключница.

Мужик принёс каравай. Наум рассказывал ключнице, как сдобрить лосося брусникой. Баба стояла от него в полушаге и, похоже, не слушая, задумчиво улыбалась. Рассказ о рыбе для обоих был только предлогом продлить, зародившиеся между ними чувственные отношения. Бородатый мужик это сразу почувствовал и заорал на ключницу:

- Купила рыбу? Марш в избу! Али слова барина не указ?

Ключница вздохнула,  будто невзначай толкнула Наума бедром и с небрежной улыбкой скрылась за оградой.

Они отъехали на приличное расстояние от села и Волчи со знанием дела сказал:

- С собакой мы справимся. Сторож нам не помеха. Но зачем понапрасну рисковать, если можно встретить боярина в дороге.

 

 

14.

 

 

Желающие попасть в Мегру ранним утром собрались на окраине села, и кто на телегах, кто пешим ходом двинулись диким краем, последнее время на этой дороге не в меру расшалились разбойники. Горшечник на двух возах, смерд с пятью мешками жита, погорельцы на гнедом мерине. В конце обоза топали розовощёкие рекруты под командой молодого ратника с ножом на поясе. Присутствие их вдохновляло пешеходов особо, не ахти какое войско, но с ними всё же шагалось веселее.

Ратник, правда, понемногу отделился от своей команды, заглядываясь на девушку селянку с небольшой корзиночкой на согнутой руке. Второй рукой она доставала из корзиночки семечки и легко раскусывала скорлупу белыми крепкими зубами. Некоторое время ратник шёл за нею и собирался с духом, решительно прибавил шагу и спросил, шалея от собственной наглости:

- Эй, молодка[88], угости семечком.

Девушка щедро насыпала семечек в подставленные ладони. Приободрённый ратник разгрыз первую, сплюнул в сторону шелуху и спросил игриво:

- Ты, случаем, не от мужа тикаешь?

Нежный румянец разлился по щекам девушки:

- Что вы, дяденька, барынька отпустила родителей проведать.

Ратник совсем осмелел  и, весело болтая, пошёл рядом с девушкой. Её звали Сочня, его – Аношка, они были родом из одного большого села и вспомнили много общих знакомых. Наконец Аношка сказал:

- А я, кажется, тебя помню, - и он показал что-то очень низкое от земли.

Сочня засмеялась. Ей льстило, что высокий красивый государев слуга выделил её среди других жён и молодок, балагурит с ней, как с ровней. Поэтому бесхитростно призналась Аношке, что отдана в служение вдовой тётке отца, а та обещала Сочне дать приданое.

Сзади послышались проклятия, конский топот и удары кнута.

- Берегись, тля!.. – кричал возница на облучке повозки.

Аношка схватил Сочню и  резко отбросил в сторону. Мимо пронеслась одноосная повозка, запряжённая парой лошадей. В испуге девушка смотрела вслед экипажу, с вырезанной на задке вещей птицей Сирин[89], увидела жирную в складках шею пассажира. Следом на взмыленных лошадях проскакали два пожилых охранника.

Повозка всё-таки зацепила телегу горшечника и боярин Шишка, отставной стольник[90] князя, проснулся от резкого толчка, мутным взглядом выцветших глаз посмотрел по сторонам. Хитрая штука жизнь, чуть не всю её искал надёжности, опоры, думал найти её в славе и богатстве, хитрил, подличал, выслуживался, иногда творил такое, за что простолюдина предают лютой смерти, добыл богатства и власти, а опоры в жизни как не было, так и нет. Может людям со стороны он кажется сильным, уверенным в себе, а на самом деле всю жизнь держался за княжескую епанчу[91], как малютка держится за подол матери. Не потому ли, когда Хлудень затеял своё мерзкое дело с охотой пошёл к нему в подельники, не задавая лишних вопросов. К несчастью промахнулся с выбором и оказался здесь, в Мегре, на землях отведённых ему в кормление. Теперь приходится регулярно объезжать владение, чтобы проследить, как смерды и ремесленники ведут хозяйство, чтобы, когда наступит время собирать оброк, не было у них отговорок на неурожай, пожар или разбойников.

В поездках Шишку сопровождали два товарища, служившие с ним ещё у князя. Ратники они были никакие, специализировались в основном на застольях, но в седле держались уверенно. В кожаной броне с оружием они внушали сельчанам страх и уважение к Шишке, их господину, что и требовалось от охраны.

Дорога выскочила из леса и выгнулась дугой в низкой поросли молодой ржи к могучей ветле, что выросла на небольшом взгорке. А на ней высоко над землёй спрятался в листве Волчи. Дорога хорошо просматривалась в оба конца, кроме повозки с боярином и его стражи на ней никого не было. Волчи негромко свистнул, и Наум бросил на дорогу несколько камней, смазанных медвежьим жиром. Старый разбойничий приём, теперь лошади здесь не пройдут, обязательно остановятся.

Прилетевшая неизвестно откуда стрела вонзилась вознице в плечо. От дикой боли возница подпрыгнул на облучке и свалился на обочину. Ещё две стрелы обратили охранников в бегство. В это время повозка поравнялась с ветлой и лошади остановились как вкопанные. Из-за дерева выскочил Наум и схватил лошадей. Волчи ловко спустился по верёвке прямо в повозку и склонился над боярином.

- Что тебе надобно, подлая душа, - отговаривался Шишка, испуганным голосом. – Серебро? Хоть всё забери… - дрожащими руками он стал отвязывать кошель.

- Твоим серебром я не верну себе мать. – Волчи подхватил боярина под мышки и начал обматывать конец верёвки вокруг его шеи.

Шишка сопротивлялся изо всех сил, как-то исхитрился, схватил разбойника за горло и стал душить. Волчи ударил его по руке, рука повисла плетью, и сказал с усмешкой:

- Это тебе не бабу давить. – С этими словами он столкнул Шишку с повозки, захрустели, ломаясь, шейные позвонки.

Наум сел на место возницы, и они понеслись прочь с этого места. А из леса выходил обоз, с которым так неласково обошёлся Шишка.

Колонна на выходе из леса остановилась, те, кто был впереди, волновались и кричали. Аношка позвал своих подопечных и побежал вперёд. Среди ржаного поля на размашистой ветле висел человек. Неподалёку нашли истекающего кровью возницу. Пока Аношка с новобранцами занимался мертвяком и его возницей, остальные топтались вокруг, обсуждали происшедшее. Без ратника и его отроков никто не хотел двигаться дальше.

 

15.

 

 

Посадник своих сторожей за участие в драке высек. Черемык, по мнению Каргаломских обывателей, с Итларем и Незнамом поступил намного круче, на целый час загнал их в холодное озеро. Зеваки ходили смотреть на посиневших ратников, мужественно переносивших наказание. Ежились под насмешливым взглядом Черемыка, и торопливо уходили, зарекаясь попасть под начало такого злодея, как этот, со свету сживёт. На самом деле наказания не было, Черемык сам был не прочь помахать кулаками и любую стычку подчинённых приветствовал, а утренней ванной он выгонял дурь похмелья из их головушек, так как предстоящая служба требовала особого внимания и сосредоточенности. А там подъехали ещё пятнадцать человек, и теперь отряд Черемыка был в полном составе.

Иваша со своим двором готовилась к отплытию в Белозер, и  команда Черемыка сопровождала к пристани телеги с корзинами, коробами, сундуками, с одеждой и обувью, ларцами с украшениями, охраняла ладью, отгоняя от неё посторонних и зевак.

За обедом Костыга расспрашивал Черемыка о его планах. Черемык был уверен, что Волчи ещё вчера покинул эти края, но не стал разочаровывать посадника, ведь Осьмин с отцовской дружиной прочёсывает окрестные хутора и деревни, где по его разумению мог затаиться разбойник, и посадник, втайне надеется, что Волчи обнаружит и пленит его сын. Поэтому Черемык сказал, что хочет заехать к Науму, посмотреть как живёт рыбачёк, потом заглянет на соляную шахту, где, как доносят верные люди, собирается всякий сброд. А куда он поедет потом, подскажут обстоятельства.

Иваша во время этих разговоров глаз от блюда не поднимала, но то, как она рассеяно брала кусочки репы и мяса, было понятно, что она из этих разговоров не хочет пропустить ни слова. Впрочем, может быть, она думала о своём, потому что во время всего обеда ни разу не взглянула на Черемыка, как и потом, когда он сопровождал её к снаряженной ладье. Только расположившись среди своих нянек и мамок, Иваша небрежно махнула рукой:

- Прощай сотник!

- Прощайте сударыня!

И это равнодушие девушки слегка зацепило его. Черемыку даже показалось, будто у него чуть-чуть защемило сердце, будто серая мышка невзначай зацепила коготком за грудиной. Так помнится в детстве, потеряется игрушка, свистулька или бита, а в душе появляется такая жалость, будто потерял самое дорогое. У крепостной стены Черемык обернулся. Ладейщики всё ещё возились с парусом, он подумал: может вернуться, помочь? В это время парус наполнило ветром и перегруженная ладья, наклонившись носом вперёд, отошла от пристани.

Только Черемык вздохнул с облегчением, что избавился от одной обузы, в лице взбалмошной барышни, Иваши, как его отыскал Мина и предупредил, что завтра ему придётся взять от посадника попутчика. С кем другим Черемык обязательно поспорил бы, но свежие дружеские отношения с Костыгой рушить не хотелось и сотник сквозь зубы, не скрывая раздражения, предупредил, что они уйдут до восхода и попутчик, если хочет ехать с ними, пускай поторопится.

Попутчик поторопился. На крыльце боярского дворца стояли заспанные слуги, сам посадник, его жена, Осьмин и отрок в свите тёмно-зелёного сукна со стоячим воротником, расшитым золотыми и серебряными нитями. Черемык невольно улыбнулся: этого «отрока» он теперь ни с кем не перепутает. Так вот почему ладья не сразу отчалила, Иваше потребовалось время вырваться из цепких рук своих воспитателей.

Жена посадника пыталась отговорить Ивашу от путешествия верхом.

- Я с папенькой на охоте больше ездила, - заносчиво спорила девушка с тёткой.

Костыга, отвернувшись, сказал на ухо Черемыку:

- Вези её в Белозер без проволочек. Чёрт с ним, с Волчи, потом поймаешь. Девочка нам важнее. Если с ней что случится, князюшко нам обоим головы поотшибает.

- Я заезжал к Науму, - поддакнул отцу Осьмин, - всё проверил. Чисто. Так что не трать время.

Пришлось пообещать посаднику, проделать весь путь без остановки.

Утренний туман лежал на полях. Преодолевая зыбкую свежесть, кони шли рысью. Всадники окружали девушку полукругом, не обгоняя её и не отставая. Дробный стук множества копыт далеко разносился в утренней тишине.

Черемык скакал чуть впереди Иваши, закрывая её от случайной стрелы из лесной чащи. Из головы не выходил Наум: ох, не простой человечишка! И Осьмин ничего не нашёл в его хибаре не потому, что плохо искал, а потому что не знает, где искать. А Черемык знает и обязательно найдёт, потому что Наум разбойник и тать и Волчи точно шёл к нему.

Он так сосредоточился на своих мыслях, что когда открылась лесная тропа к жилищу Наума, не задумываясь, свернул на неё, увлекая за собой девушку и товарищей. Их носы за версту почувствовали знойный дух копчёной рыбы. Сквозь деревья заблестела озёрная гладь, и показалось усадьба Наума, окружённая частоколом. Маленькая крепость. Можно было постучаться в ворота, а если не пустят, взять штурмом, ребята обучены и справятся. Черемык выбрал другой вариант. За оградой блеяли овцы и мычали коровы, их вот-вот погонят на пастбище. А потому как только растворились со скрипом дубовые полотенца ворот, и в образовавшуюся брешь поползла мохнатая рогатая живность, Черемык подал знак и весь отряд лихо въехал внутрь ограды, оказавшись в полном составе перед растерявшимися обитателями.

Серебряная гривна и малиновый кушак Черемыка заставили всех склониться перед незваными гостями. Слуги затаскивали цепных псов в сараи, чтобы сердитые господа не порубили их на куски острыми мечами.

Из дома торопливо вышла грузная, рано увядшая и похожая на старуху женщина, она хотела казаться спокойной, но от Черемыка не укрылись суетливые движения её рук. За Марьятой столпились все её дети, четырнадцать человек, у старшего из которых усы только начали пробиваться.

- Хозяина сюда! – грозно потребовал Черемык.

- Нет его дома, господин, - Марьята часто и низко кланялась.  – Сети с работниками ставит.

- Что за сети, говоришь. Не те ли, что на большой дороге на добрых путников поставлены?

- Помилуйте, господин, - Марьята затряслась от страха и стала кланяться ещё ниже и чаще. – Мы свой хлеб трудами…

Черемык засомневался в своих подозрениях, старуха, конечно, волновалась, но её дети были спокойными, в разбойничьих притонах так не бывает, наказания бояться все. Дети Марьяты во все глаза смотрели на Ивашу, в своём великолепном наряде она словно сказочная Жар-птица на огненной лошадке приземлилась среди сельского убожества.

- Кто из мужей за старшего? – наклонился в седле Черемык.

- Он, сыночек наш, Воронок, - Марьята выудила из-за спины белобрысого мальчишку. – Пока папы нет, он за старшего.

Дальше разговор шёл не совсем обычно. Черемык с вопросами обращался к Воронку, отвечала же сотнику Марьята.

- Люди сказывают, нечисто промышляете?

- Врут, господин, удаче завидуют.

- И будто татей приваживаете.

Марьята решительно возмутилась, даже кулачки сжала:

- Как вам не стыдно такое говорить? Проданные тати есть, вон оне, - она кивнула в сторону работников, что издали наблюдали за их разговором. – Так всё по закону. А для лихих людей дверь у нас заперта. Не веришь? Ищи.

- Ну, если ты сама предлагаешь, - переиначил смысл её слов Черемык и подал знак товарищам. Ратники спешились, разбрелись по двору, заглядывая во все тёмные углы, обследуя каждый тёмный закуток, где мог бы затаиться человек. Хозяйка к их стараниям осталась равнодушной, и сотник понял, что там его ребята ничего не найдут.

А что в доме? И он стал рассматривать окна двухэтажных хором, сначала нижние, потом верхние и сразу увидел боковым зрением, как заволновалась хозяйка. И наконец, не выдержала, выдала себя с головой, когда предложила господам ратникам подкрепиться.

- А почему бы и нет? – Черемык подмигнул Иваше и спрыгнул с коня. Барышня поспешила присоединиться к нему.

- Веди в дом, - велел он Воронку, а Марьяту предупредил. – Если что найду, старуха, сожгу.

Марьята бросилась в кухню, чтобы нацедить пива, а Черемык поднялся на второй этаж, заходил в комнаты, открывал окна, что-то высматривал. Одного окна не хватало, значит, внутри дома есть секретная комната. Выхватил меч и ударил им по стене. Тонкие доски разлетелись, и они оказались в небольшой спаленке. Деревянный лежак с периной  и одеялом, вода и сухари.

- Значит, татей вы не прячете? – с издёвкой спросил он Марьяту.

- Пощади, батюшка! – Марьята бросилась в ноги. – Для себя только, для детей… от них, проклятых… от черни…

Черемык не верил слезам старухи и в другое время запалил бы её усадьбу. Но сейчас рядом с ним была Иваша, и он видел по выражению лица девушки, что она сочувствует Марьяте и её детям. Решил быть снисходительным.

- Значит так, тётка, в этот раз я тебе поверю. Только твой муженек пусть непременно явится в Белозер. А чтобы у него голова лучше соображала и он не вздумал со мной хитрить, я беру в полон[92] твоего старшего.

Хозяйку решение сотника устроило, сохранить постройки и благополучную жизнь остальных детей, пусть даже ценой одного ребёнка. Черемык выбрал мальчишке коня в отцовской конюшне, чтобы он не задерживал их в пути, персональную охрану к нему приставлять не стал, шепнул только на ухо: «Сбежишь, вернусь и возьму в полон мать». И всю дорогу мальчишка был рядом, как привязанный.

 

 

16.

 

 

Проехали ещё несколько вёрст[93] и барышня начала киснуть на глазах, с трудом держалась  седле, морщила лоб и опускала голову к конской гриве. На глаза ей наворачивались слёзы, и Черемык не выдержал:

- Что случилось, сударыня?

- Голова… - простонала Иваша, закатывая глаза.

- Виски, лоб, затылок?

Иваша пальчиками коснулась жемчужной сетки, закрывающей лоб.

Пришлось Черемыку становиться лекарем. Отряд оставил на дороге, а сам неторопливо поехал лесом, отыскивая что-то в густой поросли. Вернулся с невзрачным кустиком с тёмно-зелёными листьями.

- Что это? – брезгливо поморщилась Иваша.

- Чтобы голова не болела. Пожуй барышня листок и выплюнь.

От горечи листьев лицо девушки перекосило, она пересилила отвращение и добросовестно пережевала листок. На глазах к ней вернулось хорошее настроение. И от того, что она избавилась от страдания, она готова была простить Черемыку его предыдущие прегрешения. Подумав немного, она спросила:

- Сотник, ты бы действительно сжёг дом?

- Приказ государя, сударыня. Дома, где дают приют разбойникам предавать огню.

- А как же несчастная женщина, как её дети?

- А как жёны и дети тех, кого они грабят и убивают? – вопросом на вопрос ответил Черемык.

Иваша помолчала немного и снова спросила:

- Ты пощадил её из-за меня? Ну, потому что я была рядом?

Черемык злился, когда его считали добреньким, потому что он никогда таким не был, вопрос Иваши вызвал в нём раздражение. И хотя присутствие девушки сдерживало его от жёстких действий, ответил он ей отрицательно, что тоже было правдой:

- Нет, сударыня, я не до конца уверен, что её муж тать.

Ответ Иваше понравился, она облегчённо вздохнула и снова улыбнулась:

- Ты ловко стреляешь из лука, сотник, верно обучен?

- Батюшка в охотники готовил, ремнём учил.

- А что не пошёл в охотники?

- Ратников бабы больше любят, - в обычной манере пошутил Черемык.

- И много их сейчас у тебя?

Черемык с усмешкой задумался, будто вёл в уме счёт, и самонадеянно сказал:

- Да за половину слобожанок ручаюсь.

- А когда в охотниках ходил, значит, ни одной не было?

- Как не было, было. Восемь баб у меня было.

- Восемь? – изумилась Иваша.

- Да, сударыня, восемь старших сестёр. Они меня с младенчества пеленали, нянчили, воспитывали, самая младшая из них и то норовила лягнуть или укусить, если что не так делал. Насилу избавился от них.

- Порешил, что ли? – шутливо воскликнула Иваша.

- Чур! Чур! Барышня, как можно? Замуж выдал.

- Всех до одной?

- Всех. Если моей мамке, какой парень понравится, он уже мимо её дочки не пройдёт, обязательно женится.

- А что она тебе жены не сыщет?

- Мне пока вдовушек хватает, - грубо пошутил Черемык, и девушка не удержалась от колкости:

- Тех, что хорошо стреляют из лука.

Черемык засмеялся и не стал отпираться:

- И она тоже, сударыня. Подожду, пока мама себе подходящую невестку найдёт.

- А найдёт, женишься?

- Сразу.

- На какую покажет, на той и женишься?

- Слова не скажу.

- Даже на лысой старухе? – не верила девушка.

Черемык представил себя в постели с лысой старухой и засмеялся:

- Даже на лысом бревне женюсь.

- Хорошая у тебя мама.

- Самая лучшая, - согласился Черемык.

Самый распутный сотник княжества и такая трогательная забота о матушке. Это невольно вызывало к нему уважение. Иваша заметно опечалилась. Она знала только отца, его сильные руки, когда он подбрасывал её выше «солнца», колючие усы, когда целовал в щёчку или лоб, негромкий с хрипотцой голос, если рассказывал перед сном сказку. Её мать рано умерла, Иваша росла среди женщин: мамки, няньки, кормилицы окружали её днём и ночью, безропотно выполняли любой её карниз, но по-настоящему родной души среди них не нашлось.

За пустыми разговорами дорога была не заметна, в самом хорошем расположении духа бок о бок въехали они на лесную опушку. Увидел их столетний дуб великан, восторженно зашуршал листвой: «Ничего себе ягодку отхватил!» Услышав такое про себя, сотник даже крякнул от неожиданности, чуть отстал от девушки  и поспешил отговориться: «Что ты, дедушко, это моя госпожа…» - «Ой, не скажи, Черемык! – усомнился в его искренности Сварог. – Почему же сердце твоё в груди поёт так громко, что птицы замолкают, почему радостные мысли твои парят в небесах как соколы, почему лицом светел…»

Черемык от смущения совсем потерял голову, плетью рассёк воздух, уздечкой сдержал коня, сердито сказал себе под нос:

- Сам старый, а городишь …

Итларь, ехавший на полкорпуса сзади, быстро наклонился к Черемыку:

- Ты что-то сказал, командир?

- Я? Нет, ничего.

Итларь так и не понял, на кого рассердился товарищ.

Незаметно наблюдая за девушкой, Черемык видел, что она преображается на глазах. Она впервые оказалась среди двадцати грубых воинственных ратников, которые, в отличие от её слуг, если и испытывали к ней какие-то чувства, то тщательно их скрывали. Закалённые в битвах, не знающие страха мужчины, прежде всего, видели в ней бабу, восхищались её молодостью и красотой, что проявлялось в их предупредительном отношении к ней. И эти отношения наполняли сердце Иваши непривычными ощущениями, которые и радовали её и пугали своей новизной.

Эта возрастная перемена в ней не укрылась от Добрина, когда они, наконец, преодолели сотню вёрст, и Иваша, качаясь от усталости, предстала перед его светлыми очами. Князь даже подозрительно посмотрел на Черемыка, уж не он ли причина её преображения. Сотник смотрел открыто и весело, как слуга, честно выполнивший долг.

В княжеской гриднице как раз начинался пир, по случаю приезда с восточных границ боярина Балабаша с сыновьями. За дубовым столом сидело человек сорок. Стольники в одинаковых красных рубахах разливали по чаркам мёд. Ивар, увидев Черемыка, столкнул с лавки дворцового завсегдатая из мелких бояр, освободив место для друга.

Князь поднял свою чару:

- Я предлагаю выпить за отважного, честного человека, искусного воина, боярина Балабаша!

 

17.

 

 

Говорен, хозяин небольшой верфи[94], сидел в маленьком дощатом строении, спасаясь от жары, пил квас и гонял надоедливых мух. Судя по духоте, надвигалась гроза.

Дела шли отвратительно. Осенью Говорен продал два струга, на всю выручку купил леса, пеньки, смолы, медных гвоздей и скоб обновил кой-какой инструмент. Зимой построили небольшой ушкую, струг и пару челнов, но покупателей на них не находится. На стапеле[95] килем вниз топорщится голыми рёбрами шпангоутов[96] скелет ещё одного судна, а денег на его достройку нет, кончились. Плотники ропщут, грозятся уйти. А уйдут, где потом найдёшь мастеровых? Потому-то подыскивает Говорен им работу у местных, дом перебрать, крышу перекрыть, окна осадить, правда вырученных денег артельщикам едва хватает на пропой.

Кто-то остановил лошадей перед хибарой и громким ясным голосом спросил:

- Народ, где ваш хозяин?

- Там посмотри, - раздался в ответ насмешливый голос, - может, найдёшь под лавкой.

Говорен вспыхнул, насмешек над собой он не терпит, и пусть парень с руками и головой, выгонит  его непременно. А пока поспешил к дверям, как-никак тесть[97] приехал, Удин, верфь на его деньги куплена.

Моложавый крепкий старик присел на лавку подальше от окна и попросил чего-нибудь холодненького. Говорен крикнул в открытую дверь Лариху, безродную бабу лет сорока, что прижилась в артели и за кухарку, и за прачку, и приказал слазить в ледник за новым кувшином.

- Вижу дела твои, - недовольным голосом произнёс Удин.

- Видать, не нужны, - попробовал оправдаться Говорен.

- Под сидячую задницу деньга не течёт, - голос Удина задребезжал от раздражения. – Ты возьми струг, сынок, да отправляйся с ним к тверцам или вятичам, у них наши поделки в цене.

- А кто здесь будет?

- Мух гонять? Лариху посади и она справится.

- С чем справлюсь? – заинтересовалась Лариха, ставя на стол влажный кувшин с квасом.

- Пошла прочь, дура! – заорал на неё Удин, не в силах сдержать гнев, повернулся к Говорену. – Смотри, зятёк, мне ведь недолго дело взад перекроить.

«Перекроить взад»  для обоих значило, отобрать верфь у Говорена, и отдать её младшему зятю, которого Удин не любит ещё больше. Поэтому Говорен не очень-то поверил, что тесть осуществит угрозу.

Холодный квас остудил Удина:

- Слышал, Шишка помер? – сказал он.

- Пошто помер, вроде крепок был.

- Да не сам помер, убили.

Теперь Говорен удивился по-настоящему:

- Вот те! – страх промелькнул в его лице и голосе. Страх этот не укрылся от умудрённого опытом Удина. Впившись маленькими глазками в лицо зятя, Удин неторопливо с наслаждением поведал:

- Повесили Шишку, в чистом поле на первой же осине. И охрана не помогла. Налетели разбойнички тучей, кошель срезали, коней увели, а самого головой в петлю. Будто бы за какие-то давние грешки разобрались, - последнюю фразу Удин придумал, поскольку никто толком не знал, за что убили Шишку, но ему понравилось как перекосило лицо распутного зятька[98]. И у него рыльце в пушку, и он грязными делишками замаран.

- Да что ты говоришь, папа, - Говорен взял себя в руки. – Шишка справно служил государю, не зря Добрин ему столько земли отвалил.

- Как знать. – Удин не хотел спорить, он сказал всё, что хотел сказать, и повторил, поднимаясь:

- Не медли, гони струг на продажу, а то лишу верфи.

- Хорошо, папа, - покорно сказал Говорен, - вечером начну собираться. – А про себя подумал: тебе, старый хрыч, надо, ты и греби.

Не успел стихнуть стук одних подков, как перед хибарой снова остановилась повозка. Молодой господин в чёрной одежде и высоких сапогах расспрашивал плотников о покупке судна. Услышав слова «куплю», «хороший», «серебро» -  Говорен забыл про всё на свете и выскочил на улицу босиком, в расстегнутой рубахе без пояса, заискивающе заговорил с потенциальным покупателем, лень и недавнее раздражение на тестя, как рукой сняло.

Молодой человек говорил о небольшом судёнышке на шесть гребцов, чтобы оно хорошо ходило под парусом и по мелководью.

Подходящее судно покачивалось у пирса на мелкой озёрной волне.

- Мы недавно построили этот ушкуй. Если сударю угодно, я покажу его на ходу.

Идея покупателю понравилась. Говорен подал знак артельщикам, и они дружно бросились к сараю за снастями. Притащили вёсла, парус. Говорен отобрал шестерых, самых сильных.

На вёслах отошли от пирса и подняли парус. Судёнышко резво побежало по волнам. Говорен поворачивал руль –  ушкуй беспрекословно менял галсы – и взахлёб рассказывал молодому господину  о преимуществе этой посудины перед другими, и нутром продавца чуял, что судёнышко покупателю нравится. Поэтому, когда ушкуй завели к причалу и молодой человек произнёс заветную фразу: «Давай потолкуем о цене», - радостный Говорен первым преодолел крутой берег к своей хибаре[99], не подозревая, что жизнь его вот-вот закончится.

Вскоре молодой человек вышел, остановился на пороге и сказал в глубину постройки:

- Значит, договорились, хозяин. Прощай!

Он сел в повозку, рябой возница взмахнул кнутом, и отдохнувшие кони резво помчали его в надвигающуюся ночь.

Волчи отдал Науму кошелёк Шишки, посоветовал отпустить боярских коней и возвращаться домой на баркасе, благо помощникам Наума было приказано стоять вблизи берега до их возвращения. На том и распрощались.

Путь Волчи предстоял не близкий, убраться отсюда как можно быстрее, потому как скачут во все стороны гонцы князя с приказом поймать атамана и доставить в столицу. Усилены городские и сельские заставы, конные разъезды проверяют на дорогах каждого. Но это не бегство, не страх гонит Волчи, он мчится навстречу следующей жертве. За грехи надо платить, гласит древний закон справедливости, и Волчи жестокое орудие этого закона. Он легко и быстро преодолевает расстояния, перепрыгивает овраги, огромные камни, поваленные деревья, и чудится ему, что он дикий зверь, который мчится таёжным краем, дыбится шерсть на загривке, кровавая пена стекает из пасти. Жуткий вой несётся над землёй: берегись человек, идёт расплата.

 

 

18.

 

 

Давно Черемык не залёживался в постели. Как пришёл с княжеского пира ухнулся на взбитые перины и отключился на сутки. Напрасно Любча бросала камешки в его ставень, мяукала кошкой. До того надоела, что Старая Важа хотела сама выйти и отходить распутницу палкой. Да вовремя Любча опомнилась. И провалялся бы Черемык в постели до полудня, благо яичницу с ломтиками сала, молоко и свежий калач мама принесла ему к постели, но опять не вовремя появился вестовой.

Князь был занят, и Черемыку пришлось ждать, маясь у коновязи. Двенадцать высших бояр с утра обсуждали неотложные дела княжества, важнейшим из которых было укрепление восточного рубежа, где обнаглевшие обри средь бела дня воруют скот и людей, захватывают земли. У боярина Балабаша был ещё один повод прибыть в столицу, о нём открыто не говорили, но все, по крайне мере князь и его старшины, знали, Балабаш привёз показать князю сына, своего наследника. Если Добрину Хабар понравится, он его оставит при своей особе, чтобы присмотреться и решить, достоин ли молодой человек высокой должности посадника и боярина. Пока что у Хабара был один недостаток – молод, но Балабаш в могилу тоже не собирается.

По галерее[100] дворца прогуливались девушки, беззаботно смеясь и переговариваясь. Вдруг одна из них сбежала по ступеням, и смело направилась к Черемыку, и сотник не сразу узнал в ней Ивашу. Барышня получила от князя нагоняй, что ослушалась его и приехала в Белозер верхом, а не водой, как было приказано. Князь запретил ей носить мужскую одежду и заниматься поисками Волчи. Приниженная, она проигрывала не только себе прежней, дерзкой и отчаянной, но и окружающим её прислужницам.

Черемык учтиво поклонился:

- Замечательно выглядишь, сударыня.

- А я тебя сначала не узнала, приукрасился с маминых пирогов.

- Не то слово, сударыня.

- Теперь снова в поход?

- Было б… - ретиво начал Черемык и осёкся, вспомнив, что ему выговорил князь за то, что он с боярином обсуждал при девушке военные планы. – Только государь велел отдыхать, сил набираться.

- Вот как, - в голосе девушки послышалось разочарование. – А кто Волчи будет ловить?

- Куда он денется, сударыня? Знаешь, каких я душегубов на аркане приводил?

Черемык явно перехвалил себя, и барышня не сдержалась:

- Конечно, знаю. Твою славу все знают, сотник, ты  так громко орал об этом прошлую ночь, -  с вызовом сказала Иваша, заставив смутиться Черемыка. 

На крыльцо вышел начальник дворцовой стражи, Ратмир, оглядел двор, увидел Черемыка и махнул рукой: заходи. Его ожидали княжич и судья, Сорока.

- Ещё одно убийство Черемык и снова боярина, - сказал Сорока.

- Надо увеличить награду за его голову, - предложил Ивар, - в шайке непременно найдётся предатель, который однажды укажет его берлогу.

- Государь не даёт нам времени, требует найти немедленно.

- Большая награда за атамана, - заметил Черемык, - заставит Волчи и его сообщников волноваться, подозревать друг друга и совершать ошибки.

В качестве примера такой ошибки Черемык рассказал о Науме и его товарищах. Разбойники, спасаясь, бежали в сторону дома сообщника. Во-вторых, у них была копчёная рыба, которую в тех местах можно было найти только у Наума. После этого Черемык обследовал дом рыбака и нашёл там схрон.

- Разбойник, о ком речь, ловкий и опасный, - согласился с ними Сорока, - и  ваших словах есть смысл. Я поговорю с государем. А пока Черемык собирай отряд и дуй в Мегру. Узнай, кто убил боярина.

- Нужен струг, старшина.

- Бери любой.

После часа, проведённого в сумрачном помещении, яркий дневной свет резанул глаза. Прозрачный воздух дрожал, отчего зелёные пятна берёз смазывались и наползали друг на друга. Иваша со своими девушками всё ещё была на галерее, и внимание её было приковано к тем, кто выходил из дворца. Черемыку даже показалось – какая глупость! – что девушка кокетливо ему улыбнулась. Боясь её каверзных вопросов, но пуще, что ему придётся её обманывать, потому что она будет касаться запретных для неё тем, Черемык потупил взор, поклонился и быстро прошёл мимо.

Сев на Орлика, он на мгновение обернулся и увидел, что Иваша держит под руку княжича и что-то весело рассказывает ему. И от того, что она так беспечна и весела с другим, пусть даже Иваром, своим будущим мужем, лёгкий холодок ревности стеснил сотнику грудь. Только на мгновение. Потому что он тут же тряхнул головой и удивлённо спросил себя: э, куда тебя заносит Черемык, на чужую невесту?

 Домой он вернулся в прекрасном настроении.

 

 

19.

 

 

Ночь Волчи провёл в охотничьем лабазе, ветхом жилище, устроенном на дереве высоко над землей, так что с земли сразу и не разглядишь. Лабаз был построен в старые времена, хозяин его, наверное, давно отправился к праотцам, и кроме Волчи его никто не посещал. Здесь у атамана хранились запасная одежда. Путь ему предстоял опасный, по оживлённой дороге, где в поисках его рыщут конные разъезды княжеских ратников, и на заставах сторожа пристально разглядывают незнакомцев. Непомерно великую цену назначил князь за поимку его, Волчи своими ушами слышал, что глашатай говорил о мельнице. При такой цене и недавним товарищам недолго потерять голову.

Он поменял свою красивую одежду на заношенные порты и рубаху смерда, повязал стоптанные лапти. Золой натёр руки, лицо и шею, состарив их, а на голову натянул вяленую островерхую шапку. На этом его маскировка не закончилась. Он нашёл свежие подтёки еловой смолы и наклеил смолу в нескольких местах к рукам и ногам, смола превосходно создавала иллюзию открытой раны. Разжевав лист подорожника, он украсил «язву» кашицей, сверху положил грязные повязки, но так чтобы «язвы» были чуть-чуть видны. Человеческое воображение дорисует их во всей неприглядности и вызовет отвращение у случайного прохожего к их хозяину.

Едва Волчи спустился с дерева, прямо на него из куста выскочил заяц, застыл на задних лапах, шевеля ушами, и упал замертво, сражённый топором. Сначала Волчи перекусил жилу на шее животного и выпил тёплую кровь из вздрагивающего в смертельной агонии тельца, потом отрубил и съел задние лапы, начисто обглодав косточки. Его острые зубы легко резали нежное мясо.

Остатками заячьей крови Волчи смочил повязки на «язвах», сделав их вид совсем отвратительным, спрятал боевой топорик под одеждой, подобрал суковатую палку. Сгорбившись, опустив лицо, чтобы никто случайно не увидел его молодые глаза, он пошёл старческой шаркающей походкой и внешне был похож на древнего старика, калика перехожего, что в поисках милостыни, еды и ночлега в жару и лютый холод бродят по всем дорогам.

Несколько полупустых телег проехало навстречу, потом раздался скрип колёс сзади. Атамана обгонял крупный обоз. Совсем близко заскрипели колёса и женщина предложила:

- Садись, дедок, подвезу, а то еле ноги волочишь.

Она придержала лошадь и Волчи кряхтя, залез на задок телеги.

Четыре мешка отделяли его от женщины: мешок соли, мешок муки, два ржи, - да ещё мальчик лет пяти, белобрысый, загорелый до черноты с шелушащимся носом. Ковыряя пальчиком в носу, ребёнок пытался заглянуть попутчику в лицо; дети на расстоянии чувствуют обман и их, в отличие от взрослых, провести не просто.

Внешне Волчи остался безучастным к его потугам, а внутренне представил себя свирепым хищником с оскаленной пастью, который хочет напасть на мальчишку. Ребёнок сразу почувствовал опасность и передвинулся под руку матери.

- Куда идёшь, дедушка? – спросила женщина.

- К дочке, - скрипучим голосом ответил Волчи. – Один остался, хочу на внуков посмотреть.

- Похоже не близко?

- В самый Иртырок, - ответил Волчи.

- Ишь ты, - изумилась женщина, - Иртырок? Где же такое селище, дедушка?

- А всё там, за Череповесью.

- Далёко, – посочувствовала женщина. Она была из простых селян, и спокойно отнеслась к «язвам» Волчи, как человек, часто встречающийся по жизни с подобным недугом.

Впереди показались конные ратники, придержав коней, они вглядывались в лица мужчин. На старика, что ехал в телеге с женщиной и ребёнком, внимания не обратили.

Волчи проехал с ними до Бережан, на подъезде к деревне попросил придержать лошадь, кряхтя, сполз с телеги и направился к отдельно стоящему дому. Хозяин дома, купец Щепа, маленький, лысый с татарским разрезом глаз, вышел на гневный лай своей собаки, увидел в лохмотьях старика дорогого гостя и, пряча улыбку, закричал:

- Эй! Нечего тут шляться, проваливай!

- Мне бы хлебушка, - голосом просителя простонал Волчи.

- Жди там, - хозяин показал рукой на овин, - сейчас баба вынесет что-нибудь.

Волчи прошёл к овину, по ошибке, видно, зашёл внутрь и исчез. Так бы показалось случайному наблюдателю, если бы таковой нашёлся. Но Щепой никто всерьёз не интересовался, не велик торгаш, поэтому исчезновение старика и появление у Щепы нового работника для односельчан осталось незамеченным.

В доме, сложенном из тяжёлых еловых брёвен, было две половины, кухня и комната. В одном конце просторной горницы рядом с очагом из грубого камня, почти во всю ширину комнаты были устроены лежанки. На другой половине были свалены у стены косы, топоры, лопаты, на подвешенных к стропилам крыши жердях была развешана одежда неизвестного происхождения. В ящиках на полу лежала деревянная и оловянная посуда, свалены детские игрушки.

Щепа и его новый «работник» прошли в кухню. Хозяин терпеливо ждал, когда гость сам расскажет о цели своего визита. С час назад княжеский глашатай на деревенской площади объявил указ, за поимку атамана Добрин обещает огромное вознаграждение. Видать здорово Волчи насолил властям. Посмеялся Щепа над указом, если в чью-то глупую голову закрадётся мысль променять атамана на мельницу, он тут же лишится своей головы, потому, как рассказывают люди добрые, Волчи такие мысли наперёд знает.

- Как у вас поживает Вахутка? – наконец заговорил Волчи о деле.

Щепа внутренне напрягся, значит и до них докатилось. Не татьство или разбой, а душегубство, и не просто селянина, а старосты. Человека, правда, глупого, жадного и подлого, но всё же начальника.

- Неплохо поживает, брат.

Вахутка служил у князя, поднимался с самых низов, стал младшим ключником и, видимо, отличился на службе, потому что вернулся домой с деньгами, купил земли, построил дом, хозяйство своё вёл рачительно, и селяне избрали его старостой.

- Только разбойников боится, - улыбнулся Щепа. – По ночам не спится ему, всё вокруг дома колобродит.

- Охрана есть?

- На сторожа денег жалеет. А на цепи два кобеля, пострашней моего.

- Псы не очень большая проблема, - задумчиво сказал Волчи. – А вот то, что ему по ночам не спится, это хорошо. Покажи-ка мне его дом.

В ручную тележку они накидали навоза и покатили её по деревенской улице. Предварительно Щепа ослабил клин одного колеса. На тряской дороге клин вывалился, колесо поелозило немного на оси и свалилось, содержимое тележки вывалилось на дорогу, как раз напротив дома старосты.

Мат-перемат.

Хорошо рядом мужики рыли колодец на общинные деньги. Вернее шахту они уже выкопали, глубокую, локтей[101] в сорок, заглянуть в неё жутко, не то, что работать. И теперь укладывали осиновый сруб венец к венцу, закрепляя его глиняным замком.

Пока Щепа нашёл выпавший клин, пока мужики помогли поставить колесо, пока опять погрузили содержимое на тачку, Волчи успел хорошо рассмотреть и дом старосты, и двор, и собак. Кстати появился сам Вахутка, попенял Щепу за разгильдяйство, а на его работника, конечно, ноль внимания.

На другой день Вахутку материли почём зря и землекопы, что колодец рыли, и селяне, за чей счёт проводилась работа. Нашёл, сволочь, куда свалиться, и шею свернул. Колодец был почти готов, вода в нём оказалась чистейшая, а теперь зарывай эту шахту и копай новую. Даже обе жены Вахутки, старшая и молодая, не всплакнули, только матерились шибко, когда общество хотело получить с них деньги за испоганенный колодец.

 

 

20.

 

 

С пристани Черемык с отрядом проследовал в Мегру к дому Шишки. Так называемая охрана боярина, два бывших сослуживца, единственным занятием которых при дворе князя было щеголять в искусно сделанных нарядах перед дамами и составлять компанию князю за пиршеским столом. Ратники состарились, обессилели и жили приживалками в доме боярина, да сопровождали его в дальних разъездах. Испуганные, растерянные они несли что-то про целую армию разбойников, с которыми сражались не щадя сил. А то как иначе. Если узнают правду, погонят со двора и останется им скитаться с протянутой рукой. И врали они, отчаянно перебивая друг друга, терять всё равно было нечего.

В отличие от них раненный возница достаточно точно описал двух нападавших, Черемык без труда узнал в них Волчи и Наума. Значит, заложника в доме Наума он взял не случайно. А тут новая весть, в Гавре на верфи ещё одно убийство. Поскакали туда. Артельщики в один голос описали Волчи, Наума и одноосную повозку боярина, пропавшую после убийства Шишки. Злодей утопил Говорена в бадье с помоями.

Разделившись, объездили близлежащие хутора и деревни, расспрашивали старост деревень, зажиточных мужиков – всё напрасно, разбойников никто не видел и не слышал. С души воротило, что злодеи опять ускользнули, и придётся возвращаться в Белозер ни с чем. Как вдруг удача. На взмыленной лошади без седла их догнал волосатый мужик с перекошенным от возбуждения лицом, задыхаясь и выплёвывая слова, рассказал, что они одного злодея поймали.

Гостившая у родителей Сочня понесла в поле старшим братьям горшочек горячих щей и хлеб. Мимо неё по дороге проехала повозка, которой правил незнакомый человек и Сочня обомлела, узнав экипаж по вырезанному на задке рисунку. Этой коляской её едва не задавил боярин, которого после разбойники повесили на ветле. Сочня прибежала к братьям на покос и объявила, что видела разбойника, за которого князь обещает большую награду.

Братья вскочили на сельских битюгов[102] с косами и вилами и бросились вдогонку. Заметив погоню, Наум подстегнул рысаков и легко бы ушёл от погони, да повозка некстати наехала на камень и опрокинулась.

Черемык с товарищами подоспел вовремя. Наум как медведь был прикован к столбу на базарной площади. Толпа зевак стояла на безопасном расстоянии и с восторгом разглядывала его, будто бы он действительно был чудовищем. Пользуясь его беззащитностью, мальчишки бросались в него камнями, наиболее смелые, подбежав, били палкой, а когда Наум вскакивал, чтобы схватить обидчика, с визгом убегали под общий хохот. Рубаха на нём была порвана, голова в ссадинах и кровоподтёках.

- Привет, рыбачёк! – с насмешкой поздоровался Черемык. – Зовёшь в гости на рыбку, а сам пропадаешь неизвестно где. Насилу сыскал тебя.

Яростный взгляд Наума сказал за него: с каким бы удовольствием, сотник, я тебя покромсал на куски.

К удивлению местных, Черемык заставил кузнеца снять цепи. Он разрешил Науму умыться и причесаться, приказал старосте накормить пленника и выделить телегу с сеном. После этого руки и ноги Науму связали мягкой верёвкой, уложили на сено и повезли в Мегру. Селяне терялись в догадках, отчего ласков с злодеем сотник, и вот кого-то из деревенских скородумов осенило, что всё это не просто так, видать Наум сам знатного рода, может быть даже незаконный сын самого князя. И дело вовсе не в том, что он кого-то там убил, Наум реально претендует на власть, а Добрин не хочет делиться с ним троном.

А Черемык, если бы его попросили объяснить его заботу о нелюде, сказал бы просто. Наум не простой разбойник, он подручный самого Волчи, он знает его привычки, где расположены схроны атамана и где находится главное логово. Разумеется, Наум откажется добровольно открыть эти тайны, поэтому у него должно быть много сил и здоровья, чтобы выдержать «душевный» разговор с княжеским судьёй и его подручными.

Сочню Черемык тоже взял с собой за наградой. Вот так бедная девушка в одночасье стала богатой невестой. Государь помог. А может у князя и женишок подходящий найдётся? Есть один, говорят, высокий, красивый, говорливый щёголь, Аношкой зовут.

В детинце на заднем дворе между крепостным валом и стеной конюшни сто лет уже вырыта яма в человеческий рост, в яме по колено воды, плавает дерьмо и мёртвые крысы. Черемык столкнул Наума в яму и накрыл её деревянной решёткой. Сидеть Науму в яме недолго, палач, узнав о его поимке, пошёл в соседний лесок выбирать кол.

Посадив под замок отца, Черемык отпустил сына. Вывел мальчишку за ворота и сказал печально, почему-то ему стало жаль Воронка:

- Поймал я твоего папку. Много он зла совершил и теперь ответит по закону. А ты скачи к мамке и упаси тебя бог стать таким как он.

 

 

21.

 

 

Пёстрая курочка остановилась напротив Старой Важи, неторопливо разгребла лапками пыль, расправила крылья и поклонилась.

- Никак гости к нам, Пеструшка? – удивилась Старая Важа. – И знатная будет птичка.

От деда и матери к Старой Важе перешло их искусство гадать на камнях и видеть человеческую судьбу. Она может заговорить кровь и заживить рану, вылечить лихорадку и снять проклятье. И всегда довольна тем, что ей приносят благодарные исцелённые, поэтому к ней охотно идут испытать судьбу и знатные барышни и их кухарки. Но не каждый день курочка объявляет о приходе важной особы.

Старая Важа заставила своих девок одеть свежие сороки, пьяного скотника заперли в баньке и Кирим должен был следить, чтобы скотник не вылез через окно и не испортил Старой Важе встречу с знатной особой. Старая Важа объяснила девушкам, как им следует поступить, когда в ворота постучаться, а сама ушла в палисадник[103], окружённый высокими цветущими кустами. Там на небольшой полянке среди диковинных цветов и растений в удобном креслице она долгими часами вяжет сыну тёплую рубаху или копытца[104], сюда же летом девушки приводят заглянувших гостей.

Этот палисадник для соседей был дополнительным свидетельством её могучих чар. Когда в доме Старой Важи наступил достаток, она направила все свои силы для создания этого волшебного уголка, покупала на торжище семена, рассаду и приглашала лучших садовников. Правда в том, что в её саду росли цветы невиданной красоты, настоящего волшебства не было, и любой сосед при желании мог бы убедиться в этом. Не каждая мать печётся так о своём дитя, как Старая Важа беспокоится о своём палисаднике, каждая пядь этой земли  очищена от сорняков и просеяна её натруженными руками, каждый стебелёк обласкан и полит чистейшей водой. На зиму слуги корни укрывают толстым слоем навоза, стволы утепляют рогожей и еловым лапником, а над кустами роз и вовсе устраивают шалашики. Весной, в самое опасное для русского сада время, в предчувствии заморозков Старая Важа не спит сама и не даёт спать челяди, всю ночь они поддерживают костры, чтобы тёплым дымом уберечь от холода цветочные почки.

Обе жены Ивара, Демянка и Ливенка, собрались к ворожее, они были беременны, и княжнам не терпелось узнать, кого в этот раз они подарят своему мужу, опять девчонку или наследника. Обе знали, что та, кто первая родит мальчика, приподнимется в глазах тестя и жизнь её круто изменится, она получит свой терем и место у трона. Иваша успела подружиться с обеими, хотя они были на пять и на восемь лет старше её, и вместе проводили время за шитьём и гуляя по галерее. Узнав, что они идут к матери Черемыка, Иваша собралась с ними из чистого любопытства, посмотреть, что за мама у этого верзилы. Сама она ведунам не очень-то верила, потому что никто из них не мог справиться с её ночными страхами.

К дому Старой Важи они отправились пешком смешливой стайкой, пряча лица в расшитых платках, так что любопытному прохожему было не понять кто они: княжны, барышни или купеческие дочки. Девушки-прислужницы, как им было велено, провели гостей в палисадник, где в удобном резном креслице дремала старушка с вязанием на коленях. Перед старушкой стояли три низенькие скамеечки. Ворожея вздрогнула ото сна, открыла глаза и улыбнулась:

- Садитесь, красавицы, коли пришли, в ногах правды нет, в жизни своей ещё настоитесь и напляшетесь. Подойди ко мне молодая госпожа, - сказала она Ливенке, положила морщинистую руку на округлый живот княжны и замерла на мгновение. - Сыночек растёт в твоей утробе, набирается сил и родится совершенно здоровым. Суждено ему стать великим мужем, и прославит он своё имя, - лицо Старой Важи вдруг опечалилось. – Да не ласковой будет к нему судьба.

- Как же так, бабка? – осерчала Ливенка. – Зачем мне рожать на беду?

- Беда не беда, молодая госпожа, - уклончиво ответила Старая Важа, - любую судьбу можно изменить и я тебе помогу, как сумею. Пока же прячь свой плод от всех и даже от мужа, славного Ивара, нашего княжича. Каждое утро до восхода солнца мой лицо и грудь ключевой водой. И пусть служанки принесут мне твои сорочки, я вышью на них обереги.

- Хорошо, бабушка, обязательно пришлю, - с озабоченным лицом Ливенка села на свою скамеечку.

- А меня чем обнадёжишь, бабушка? – спросила Демянка.

- Тебе, госпожа, не след беспокоиться, век твой добрый и долгий…

- Я не о том, бабушка, если во мне наследничек, достойный сын мужу моему?

Ворожея развела руками:

- Девочка, опять девочка, госпожа.

- А может снадобье какое приготовишь, чтобы девочка стала мальчиком?

- Я таких отваров не знаю, госпожа. И не думаю, что у кого-то они есть. А если кто-то обещает его, то он первый обманщик.

Вдруг с колен ворожеи скатился клубок и покатился по траве, разматываясь. Иваша быстро наклонилась за клубком и вдруг услышала над собой быстрый пришёпт заговора:

- Курочка идёт, хвостиком трясёт, яичко покатилось, о камешек разбилось, одна жизнь закончилась, другая началась. Маленькая девочка бежала мимо кустика, а на кустике злой паук паутинку сплёл. Ты личиком смахнула ту паутинку, и тот паучок тревожит тебя по ночам, страшными снами пугает, - с этими словами ворожея провела рукой перед её лицом, словно собрала невидимую вуаль. Иваша будто лучше видеть стала.

- Спасибо за клубочек, молоденькая госпожа, - Старая Важа забрала у Иваши нитки и убрала их в корзиночку.

- Бабушка, расскажи ей тоже судьбу, - попросила за Ивашу Ливенка.

- Только, если она сама этого хочет.

- Да, бабушка, расскажи.

Из расшитого бисером мешочка, ворожея достала разноцветные камешки, потрясла их в ладонях и бросила на подол. Сочетание камней оказалось настолько неожиданным для неё, что она закрыла их рукой, будто бы гостьи могли прочесть тайный знак. Её жест заинтриговала княжон и барышню, и Старая Важа быстро перемешала камешки:

- Молода ты, пригожа, и лицом и кожей, невеста многим на зависть и самое время родить тебе первенца. Уже скоро возьмёт тебя в жёны достойный муж, и родишь ты ему двух сыновей и дочь.

- А как звать его, бабушка?

- Муж достойный тебя, молодая госпожа, и в радость тебе, - уклонилась от прямого ответа Старая Важа. – А как звать-величать молодца, про то молчат камешки.

Ворожея разрешила Иваше прислать со служанкой что-нибудь из своего гардероба, чтобы Старая Важа могла вышить и для неё обереги.

Обратную дорогу княжны и Иваша гадали об её женихе, кандидатов в мужья набиралось много, Иваша ко всем относилась несерьёзно, насмешливо. Может быть Осьмин, сын Каргаломского посадника, который вдруг объявился в Белозере. Нет, Иваше он тоже не нравится. Перебрали всех боярских сыновей, каких знали, но не один из них не волновал сердце девушки. Не называли только княжича, но каждая из них подумала об Иваре: Иваша –  как о неизбежном, жёны княжича –  с раздражением.

 

 

22.

 

 

Черемык не любил присутствовать на допросах, убивать врага в чистом поле – это одно, а пороть плетьми пленённого по рукам и ногам –  другое. Поэтому он был редким гостем в старой кузнице, некогда построенной для нужд двора, повозку отремонтировать, коня подковать. Позже в слободе построили несколько новых кузниц, надобность в дворцовой отпала и её стали использовать по сыскному делу, благо цепи, щипцы, огонь были под рукой.

Для Наума Черемык сделал исключение, подумал, что этот злодей знает очень много и любое словечко, обронённое им под пыткой, может оказаться ключом к поимке Волчи.

Два стражника притащили Наума и за руки подвесили к потолочной балке. Тиун Сорока привёл с собой палача, мастера развязывать языки, старшину дворцовой стражи, Ратмира, и, увязавшегося с Ратмиром Осьмина. Воевода, как и следует провинциалу, в столице среди незнакомых людей чувствовал себя неуютно, а потому сильно обрадовался, увидев знакомое лицо Черемыка, и бросился к нему обниматься.

Черемык и Ратмир вместе начинали службу, оба дослужились до сотника, разница между ними состояла в том, что Ратмир был сыном стольника и должность получил по праву рода, и только полная бесполезность в ратном деле мешала ему достигнуть более высокого чина. В другой день Ратмир зашёл бы в кузницу, отметился и вышел, а сегодня задержался, к Черемыку он был неравнодушен, может, завидовал и подначивал при каждом удобном случае.

- Черема? Ты? Живой? – деланно изумился Ратмир, всплескивая в ладоши. – А врут, будто тебя стрелой пронзили.

- Пусть сначала стрелять научатся, - недовольно буркнул Черемык.

- Промахнулись, говоришь.

 - Попали, попали, радуйся.

- Э, куда же?

- А в то место, приятель, каким ты обычно думаешь.

Ратмир расхохотался:

- Говорят, что Любча замуж за тебя хочет, потому и бесится.

- Хотеть не вредно.

Допрос не начинали без чашника, поэтому, как только Треух вошёл в кузницу, Сорока велел палачу начинать. Черемык и Ратмир предусмотрительно сделали несколько шажков назад, чтобы их не забрызгало кровью. Осьмин остался стоять впереди и теперь Черемык видел его короткую шею с редкими золотистыми волосками.

- Чем ты берёшь своих баб? – шёпотом спросил Ратмир, и Черемык обратил внимание, как у Осьмина шея чуть вытянулась, и шевельнулись уши. Ха, он их подслушивает. Ратмир между тем продолжал: - Я свою кулёму не помню, как сосватал, она мне полдюжины ребятишек нарожала, и всё моё удовольствие. А больше ни к какой не подкатиться, не успею начать разговор, а мне уже от ворот поворот.

- Баб затаскивать в постель дело хитрое, - тоже шёпотом с явным желанием похохмить сказал Черемык.

- Научил бы.

- Для этого нужен достойный крючок.

- Как на плотву…

- Только потолще, – они рассмеялись.

- Ну и как ты ловишь на свой крючок?

- Надеваю гати в  обтяжку, чтобы крючок выпячивал, и иду на посиделки. Хорошо ещё если от тебя дух идёт, я перед тем неделю в бане не моюсь, копытца и одёжку не меняю, чтобы несло как от козла, - Черемык с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. – А там не зевай, и та, что глаз с тебя не сводит, считай твоя.

- А если две или три клюнут?

- Тогда есть выбор.

- А у тебя как было?

- До пяти собиралось. – Они снова рассмеялись.

Чашник сердито оглянулся на них:

- Шли бы вы ребята, а?..

Допрос не получался. Наум знал, что ему в любом случае смерть, пощады не будет, а потому решил молчать. Он безжизненно висел на верёвках, хотя глаза его были открыты и устремлены в прореху в соломенной крыше, где виднелся краешек светло-синего неба. Решили Наума жечь железом.

- Ну а дальше что? – почти не разжимая губ, спросил Ратмир.

- Вызываешься проводить, - так же тихо отвечал Черемык, - до первого укромного местечка и вперёд.

У Осьмина даже шея побагровела от напряжения, и если бы у него была возможность развернуть уши в их сторону, он бы их повернул. Он даже сделал маленький шажок назад, будто невзначай. Черемык вспомнил его по-детски робкие, застенчивые отношения с Ивашей, и вдруг его осенило, что Осьмин ещё девственник.

- Как это вперёд? – уточнял Ратмир.

- Подол на голову и вперёд.

- А так, чтоб покультурней?

- Покультурней – это потом. И в стогу, и на току, и в баньке, и на полатях, на столе и под столом. А первый раз, как говорю, подол на голову и вперёд.

- А если не получится?

- Если сразу не даст, потом тем более. Ломаться начнёт, цену набивать, намекать, чтоб сначала сосватал.

- А не так ли ты молодую барышню зацепил? – потешался собственной дерзостью Ратмир.

Черемык посерьёзнел:

- За молодую барышню батюшка князь пообещал любому оторвать ноги вместе с яйцами. И тому, кто тронет, и тому, кто хулу на неё вознесёт.

Ратмир осёкся, а Осьмин подался вперёд, словно испугался.

Черемык произнёс эту фразу и удивился себе, зачем он это сказал. Иваша ему недоступна и, следовательно, должна быть безразличной. И тогда какое ему дело, кто её тронет или кто хулу возведёт. Получается, что ему не всё равно. И Черемык впервые подумал, что последнее время, чем бы он ни занимался, постоянно думает о ней. Думает, засыпая, проснувшись, вспоминает её и улыбается. Это невольное открытие поразило Черемыка, и он крепко задумался.

Железа Наум не выдержал и потерял сознание. На этом допрос решили прекратить, Добрин велел доставить Наума живым в Каргалом на тризну убитых ратников. Разбойника сняли с цепей и потащили к выходу. Черемыку вдруг показалось, что с губ пленника сорвалось какое-то слово. «Норфа» или похожее. Наума облили водой в надежде, что он скажет что-нибудь ещё. Наум молчал, и стражники взяли его под руки.

 

 

23.

 

 

Пока Черемык гонялся за Наумом и Волчи, его любимая сука ощенилась в своём логове под крыльцом. Черемык по пояс просунулся под крыльцо и развлекался со щенками, переворачивал их на спину, щекотал брюшко. Слепые, они беспомощно барахтались и пищали смешными голосами. Лежавшая тут же Буря, лайка медвежатница, переживала за щенков, прижимала уши к голове и поскуливала, едва не плача.

- Сынок, шёл бы ты лучше дрова поколол, - укоризненно сказала Черемыку мать.

«Норфа?.. Норфа?.. Норфа?..» - Черемык пытался вспомнить женщину с похожим именем. Он знал одну Норфу, колдунью с болот, но как она связана с разбойниками? Помогает им прятаться или у неё сын разбойник? Он вылез из-под крыльца и спросил мать:

- Ма, у Норфы с болот есть сын?

- Что так? – насторожилась Старая Важа.

- Да вспомнил что-то, к слову пришлось, - мудрил Черемык.

- Про неё многое брешут, - строго сказала мать. – Только её лучше не трогать. Если что не по ней, от её гнева никто не спасёт.

На сына угроза не подействовала, он хотел уточнить:

- Так есть у неё сын?

- Дочь была, а про сына не помню.

И на этом разговор закончился.

После ужина Черемык взялся за колун. В его доме есть кому выполнить эту работу, но в дни вынужденного безделья ему нравится перед сном помахать тяжёлым инструментом, размять косточки.

Во двор забежал Мезень, младший брат Итларя:

- Дядя Черемык, дай Орлика в ночное?

- Орлика? – Черемык остановился, переводя дух, его сильное тело блестело от пота. – А меня возьмёшь с собой?

- Врёшь, дядька? – обрадовался мальчишка.

- Да, мам!

- Что, сынок? – Старая Важа остановилась на полпути к курятнику, в руках она держала сито с просом.

- Мезень в ночное приглашает. – Глаза у сына лучились, не поймёшь всерьёз он или шутит.

- А… езжай, - отмахнулась мать, решив, что сын дурачится.

Черемык вывел разнузданных лошадок. Еле успела Старая Важа завернуть в тряпицу пшённых лепёшек. Босой, в холщовой рубахе, от мальчишек Черемык отличался только свежей щетиной и неразлучной шапкой. Они окружили табун с трёх сторон и погнали его к восточной заставе.

Мальчишки разожгли костёр, натаскали сена, удобно расположились на мягких копёшках. Лошади неподалёку паслись в сумерках белой ночи. Мальчишки смотрели на Черемыка с восхищением, он чувствовал, ждали от него героической повести. Наверное, и он когда-то такими же глазами смотрел на бывалого ратника.

- Дядя Черемык, - не вытерпел Мезень, - а, правда, ты самолично захватил Наума-душегуба?

- Ну, один бы я не справился, - дипломатично отвёл похвалу Черемык, понимая, что в следующей фразе должно прозвучать имя старшего брата Мезеня.

- Это потому, что их было видимо-невидимо, - пояснил товарищам Мезень. - Правда, дядя Черемык?

- Истинная правда, Мезень. Может быть тридцать, а может все сорок. И все бросились на нас, кто с копьём, кто с дубиной, а я и Итларь их направо, налево, по морде, по морде…

- Брешешь, - Жалкун, мальчишка по возрасту самый старший среди пастушков, недоверчиво усмехнулся.

- Я? Вру? – пряча улыбку, возмутился Черемык, вскочил, широко расставил руки и ноги, явно предлагая мальчишкам поединок. – Да я всех вас одной левой.

Ребята с визгом бросились на него. Черемык нежно отшвырнул одного, другого, но кто-то бросился ему в ноги, кто-то ударил головой в живот. Черемык упал навзничь, мальчишки по трое навалились на каждую руку и ногу, вцепились в волосы, прижимая голову к земле. У-ух! Черемык изловчился, освободил одну руку, потом другую, дальше пошло как по маслу, сложил пастушков в кучу малу и сел сверху:

- Сдаётесь?

- Сдаёмся, - жалобно всхлипнули с самого низа кучи.

- Ну, тогда прощаю.

Черемык вспомнил о лепёшках. Разогрели их на углях, переворачивая веточками, чтобы не подгорели, аппетитно захрустели корочками.

Вечерняя заря угасала, на бледном небосклоне замигали первые звёздочки. Лошади торопливо жевали сочную траву и отфыркивались. Сухие дрова в костре горели жёлтым пламенем и, казалось, что всё за пределами этого костра настроено к ним враждебно, вот-вот из тьмы выскочит чудище и набросится на них. А потому, когда Жалкун незаметно отошёл от костра по малой нужде, а потом с диким рёвом выскочил из темноты, визгу и страха у пацанов были полные штаны. Черемык и тот вздрогнул от неожиданности.

- Дядя Черемык, а что делать, если черт, правда, заявится? – спросил маленький, тщедушный, в одной рубашонке мальчишка.

- Не знаю, Чирик, я пока его не встречал, - честно признался Черемык.

- Надо закричать: «Чур меня!.. Чур меня!..» - вставил свою реплику Мезень.

- И чёрт пропадёт?

- Пропадёт, дурья башка, - с явной издёвкой сказал Жалкун. По-всему он привык верховодить пастушками и при случае затыкал каждого, кто пытался высунуться. – Сквозь землю провалится в болото. Видишь огонёк, - кивнул он в сторону далёкого леса, где действительно светилась красная точка, - это страшный чёрт по болоту идёт.

Глазёнки маленьких слушателей испуганно таращились в свете костра.

- В болоте не чёрт, а леший, - робко возразил кто-то из них.

- Это не чёрт и не леший, - похвастался своими познаниями Мезень. – Это аленький цветочек распустился. Забыли, завтра Купальница[105]?

- Будет Купальница, будет и цветочек, - резонно заметил Жалкун. – А это окно в землянке колдуньи светится.

- А чё бы ей? – спросил робкий голос.

- Зелье готовит. Мёртвый того зелья выпьет и снова живой.

- А почто так?

- А по то, что она потом мёртвых в болото посылает, и они ей из топи серебро достают.

На несколько минут воцарилась тишина, слышно было, как потрескивают дрова в костре, видимо, каждый из мальчишек представлял себе, как мертвецы достают из трясины сокровища и несут их злой колдунье. Брр!..

Чирик передвинулся к Мезеню:

- Расскажи про цветочек.

Мезень вдохновился:

- А что рассказывать, он есть, и его нет. Только самый лучший муж может его найти и только в Купальницу. А как найдёшь цветочек, надо встать перед ним на колени и сказать: «Аленький цветочек, золотой колокольчик, исполни моё желание» - и что загадаешь, всё тут же исполнится.

Черемык узнал эту сказку, похоже, Мезень много общается с его матушкой. Сотник вытянул натруженные ноги. Тепло костра разливалось по телу, глаза смыкались. Запоздало пришла в голову мысль, а что если посмотреть на хибару старухи поближе?

Землянка Норфы стояла на краю леса, была сложена из небольших брёвен и с дерновой крышей. Вместо двери висела коровья шкура, крохотное оконце было затянуто бычьим пузырём. Отец не однажды водил Черему к Сычёвой Топи ставить капканы и сотник знал поблизости все тропинки.

Вдруг неясная тень, зверь не зверь, человек не человек, заскользила от избушки к лесной чаще. И Черемык поспешил следом.

В глубине болот есть небольшое озерцо, а рядом с ним остров, на острове были вырыты пещеры, многие из которых нынче обветшали и обвалились. В старые времена люди, что жили поблизости, спасались на острове от неприятеля. Они проложили через трясину гати[106] с секретом, уложенные под водой брёвна имели скрытые переходы. Норфа превосходно знала дорогу к острову, на нём она собирала свои знаменитые травы. Этой же тропой уходила от преследователей её дочь, Белояра.

Норфа была поглощена собственным занятием и не заметила, что за ней хитрым лисом стелется по земле сотник. Вырезанным из кости ножом разрывала она землю. Только в эту ночь можно отыскать змеиный корень, нежные лепестки крохотного цветка распускаются на несколько часов и осыпаются к рассвету. Растёт он среди папоротника, поэтому простые люди считают, что так цветёт папоротник в том месте, где зарыт клад. Корень, действительно, настоящее сокровище для того, кто знает, как его приготовить, им можно вылечить человека или убить его.

Черемык сходу налетел на острый сук, ни ойкнул, ни вскрикнул. Стиснув зубы, выдернул обломок из раны, на ощупь сорвал влажный ягель[107] и остановил им кровь. Приподнял голову посмотреть, чем занимается старуха и обомлел, перед ним словно по волшебству распустился крохотный цветочек. Он будто светился изнутри розовым светом. Глядя на это чудо, сотник до конца не верил, что такое возможно, и помимо своей воли зашептал:

- Цветочек аленький, цветочек маленький, избавь от страданья, исполни желанье, найди мне славутницу…[108]  –  сорвал цветок и сунул его в шапку.

Впереди открылось небольшое озерцо, в чёрной воде которого плавала луна.

Норфа присела на корягу и закручинилась, обливаясь слезами.

Над водой заклубились странные тени, словно охапки прозрачного тумана. Тени вели над водой хоровод, становились всё боле различимыми и Черемык, наконец, увидел, что это бестелесные женщины в погребальных саванах.

С отрешёнными от земных забот лицами русалки молча скользили над водой, продолжая бесконечный танец смерти. Но вот одна из них вышла из круга и направилась к старухе, зашептала голосом ветра, шорохом листьев:

- Зачем ты меня потревожила, мама?

- Сыночек твой в беде. Ратники ищут его днём и ночью, хотят убить.

- Он отомстит за меня.

- Ты давно мертва, дочь.

- Не будет покоя моей душе, пока ходят по земле погубившие нас, пока мой сын в облике волка рыщет лесной чащей.

- Ты хочешь его смерти?

- Нет, мама, покоя себе и ему.

Всё это время Черемык наблюдал за ними с остановившимся сердцем, но после этих слов купальницы невольно шевельнулся. Русалка испуганно отшатнулась – здесь чужие! – и растаяла в предутреннем воздухе.

Старуха поднялась и пошла прямо на него. Черемык дёрнулся, чтобы вскочить и бежать, и проснулся.

 

24.

 

 

Неприятная утренняя свежесть охватила сыростью, одежда казалась влажной. Костёр давно прогорел, мальчишки сбились под рогожей, согревая, друг дружку телами. Черемык по привычке резко поднялся и почувствовал боль в ноге, штанина была порвана, на ней запеклась кровь с кусочками мха. Сон начисто вылетел из головы. Черемык помнил, что во сне ему открылась тайна Волчи, но вспомнить сон, как ни старался, он не мог.

День предстоял напряжённый. Князь со всем двором отправлялся в Каргалом, князь давно обещал посаднику быть у него на празднике. А тут тризна по убиенным ратникам и Купальница совпали в один день, чем не повод навестить старого товарища.

На повозках украшенных лентами и колокольчиками с утра потянулись к пристани княжеские старшины с жёнами, сыновьями, дочерьми, челядью, богатые купцы, кузнецы, корабельщики. На несколько часов улицы Белозера и пристань превратились в яркое театральное действо и вышедшие за ворота слобожане с любопытством глазели на роскошь и изобилие нарядов своей знати. Однако настоящим зрелищем, затмившим даже выезд князя с домочадцами, был перевоз Наума из детинца к судну, которым, естественно, занимался Черемык. Чтобы злоумышленник случаем не испарился, решено было везти его в железной клетке, в весеннее торжище в ней возили рысь, которая яростно бросалась на прутья и тем вывала дикий восторг зрителей. Теперь в этой клетке ехал Наум. Мальчишки бежали за телегой, улюлюкали и швыряли камни. Наум был спокоен, с презрительной усмешкой смотрел на зевак и лишь слегка уворачивал голову, когда видел брошенный камень.

Клетку на руках перенесли в струг, ребята стали рассаживаться на вёсла, а Черемыка позвали к княжеской ладье. Добрин урезонивал невесток, две расфуфыренные курочки никак не могли договориться, где им сидеть. Князь вызвал Черемыка из-за Иваши, она должна была плыть с княжеской семьёй, но почему-то задержалась. Отплытие и так затянулось, поэтому Добрин решил проучить барышню: не поспешила в княжеский ковчег, поедет в корыте с рядовыми рати и преступником. Пришлось Черемыку возвращаться в детинец за девушкой.

Дважды через её слугу, Смолена, Черемык торопил девушку, дважды ему отвечали, что она вот-вот выйдет, но сборам её не было конца и сотник начал сомневаться, что сегодня они вообще попадут в Каргалом. Стоило ему махнуть рукой и успокоиться и на крыльце, словно прочитав его мысли, появилась Иваша:

- Я готова! – торопливо пошла к повозке. - Слышал хорошую новость?

Раздосадованный Черемык не стал угадывать, какую новость барышне принесла на хвосте сорока:

- Нет пока.

- Волчи убили.

- Кто? Где?

- В Череповеси сторожа. Залез к купцу, его поймали и убили.

- Залез в дом? – ещё больше удивился Черемык. То, что он успел узнать об атамане, не вязалось с вестью, что Волчи лазит по домам, как простой тать. Если бы Волчи решил ограбить купца, он бы собрал подходящую шайку, и они бы раскатили его дом по брёвнышкам. Поэтому Черемык неопределённо промычал:

- Ну и ну.

- Просят кого-нибудь труп опознать. Поедешь со мной?

По логике следовало поломаться, ссылаясь на неотложные дела, и дать себя уговорить. Но в этот раз Черемык сразу согласился:

- Интересно посмотреть.

И девушка расцвела, полагая, что она одержала лёгкую победу:

- Я замолвлю за тебя словечко перед князем.

Иваша лукавила, никакого решения ехать ей в Череповесь ещё не было. Она сама решила, что сначала заручится поддержкой сотника, а потом отпросится у Добрина в гости к другой тётушке, что замужем за Череповеским посадником, с проверенным эскортом Черемыка. Лишь для этого она тянула со сборами, хотела поговорить с Черемыком наедине.

Кое-как разместили на судне сундуки и корзины с Ивашиной рухлядью, её слуг и отчалили. Им повезло,  сразу  усилился попутный ветер, и струг ходко побежал по волнам.

Итларь двумя руками удерживал кормовое весло.

Ивашу посадили так, чтобы Наум в клетке был за её спиной и не раздражал лишний раз своим видом. Черемык помаялся чуток бездельем и сначала откинулся на лавке, приделанной к борту, потом опёрся на локоток, лежать так было неудобно, он пробормотал: «С вашего разрешения, сударыня…» - закинул ноги на корзину, вытянулся во всю длину и уснул.

Это была наглость, улечься в её присутствии. Этот парень её определённо бесил, ещё никто не обращался с ней так, как этот сотник. Правда разозлиться на него по-настоящему Иваша не смогла и попыталась найти объяснение его поступку. Может быть Черемык не спал ночь, выполняя важное поручение государя. Шапка сползла с головы сотника, и тёмно-русые блестящие волосы шевелились на ветру, завораживая. Наверное, ему снилось что-то хорошее, уголки губ трогала улыбка.

Из шапки Черемыка выпала увядшая полевая былинка и её тут же снесло за борт.

 

 

25.

 

 

На поле меж двух шатров с останками воинов возвели высокую поленницу, а напротив неё в полусотне шагов закрепили навес от солнца и дождя для князя и его свиты, постелили ковры и поставили кресла. По всему полю были расставлены бочки с выхоженной брагой для поминания, и у каждой бочки был поставлен ратник с копьём или булавой, чтобы желающие приобщиться к памяти не вышибли дно бочки раньше времени.

Тризна по времени совпала с праздником Купальницы, древним поклонением водным девам, и поэтому она плавно перейдёт в гуляние, которое продлится до утра. С окрестных земель поспешили на гульбище смерды и охотники, рыбаки и солевары, старосты, урядники, словены, карел, чухны, весь. В особом почёте музыканты, и кто идёт со своим инструментом, свирелью, сопелкой, бубном, а то и барабаном, получит от боярского сотника ковш мёда и серебряную куну.

Князь воссел на почётное место. По правую руку от Добрина сел Костыга, по левую – княгиня. Ивар остался стоять за спиной отца. Плотной шеренгой обступили их ратники, узким коридором спустились к реке. По приказу Черемыка на верёвках притащили связанного Наума и поставили перед поленницей на колени.

Верховный жрец и владыка Добрин воздел руки к небу и позвал:

- Баба Смерть!

Это был знак для начала похоронного ритуала, ратники подхватили клич господина, ритмично повторяли: «Баба Смерть! Баба Смерть!» При этом стучали топорами и мечами в щиты, копейщики древком копья ударяли о землю. К их зову присоединился многотысячный людской хор:

- Баба Смерть!.. Баба Смерть!..

Их зов был услышан. Из протоки в камышах выплыла плоскодонка с Каргаломской ведьмой, старой, беззубой, с непокрытыми космами седых волос. Кусок груботканого полотна с отверстием в середине для головы был подпоясан веревкой, на которой болтались костяные и деревянные фигурки людей и животных. В одной руке она держала зазубренный нож, в другой глиняную чашку. Две молодые помощницы, наряженные под купальниц, в саваны и венки из полевых трав, отталкивались шестами от дна.

Толпа заволновалась, загудела, люди стали напирать на оцепление и круг немного сузился. Черемык решительно схватился за меч, чтобы восстановить порядок, однако Добрин жестом остановил его.

Воины вынесли старуху из лодки, и она стала подниматься к поленнице. Зашла в один шатёр, потом в другой, вышла, воздела руки к темнеющему небу и закричала старческим голосом:

- Их души свободны!

Толпа ликованием приветствовала эту новость.

Черемык стоял рядом с князем, всё его внимание было сосредоточено на оцеплении. Подозрительное движение, выкрик, и он моментально окажется в месте, откуда может исходить опасность. Рядом крутится Осьмин. С тех пор, как государь приехал в Каргалом, Осьмин с неприличной настойчивостью отирается вокруг него и государыни, демонстрируя свои достоинства: свейский шлем, золотую кольчугу, булатный меч на поясе.

Воины стали выносить из шатров почерневшие трупы и укладывать их на поленницу. Когда последний ратник занял своё место, ведьма подняла лицо к небу, несколько минут невнятно бормотала, а потом прокричала в толпу:

- Сварог не верит, что это рати! На их одежде нет крови врага!

- У-у! – угрожающий вой пронёсся над полем. Этот вой относился к Науму, что без признаков жизни стоял на коленях и похоже смирился с участью жертвы.

Князь поднялся со своего места:

- Господин Сварог! – сказал он, обращаясь к небесам. – Сжалься над своими детьми. Хитростью и коварством одолел их трусливый недруг. Мы выполним волю твою. Сегодня их враг будет убит и кровь его обагрит их одежду. И сделает это мой лучший воин, что пленил изверга, Черемык.

От неожиданности Черемык вздрогнул. Не потому, что ему предстоит зарубить разбойника, на то и меч дан, чтобы рубить им врагов, а от того, что тысячи глаз одновременно устремились на него. И от этого общего внимания Черемык пришёл в смятение и нерешительность.

Наум его смущение понял по-своему, и когда сотник приблизился к нему, свирепо процедил:

- Зря я тебя не прибил лесом, пёс.

Всеобщее внимание делает с людьми далёкими от публичной деятельности странные вещи, когда вдруг уравновешенные и рассудительные они начинают совершать не совсем понятные другим поступки. Черемык не избежал подобной участи, слова Наума раззадорили его, и он, что-то прикинув в уме, поклонился князю:

- Государь, мы хороним боевых товарищей, поэтому костёр мы должны окропить кровью врага, а не жертвенного барана. Разреши я его убью в поединке.

Идея была хорошей и Добрин согласно кивнул.

Осьмин стоял слишком близко, чтобы Черемык мог пересилить соблазн, ловким движением он выхватил булатный меч из ножен воеводы, после чего для приличия спросил: «Можно?» - и швырнул оружие в сторону Наума так, что клинок ушёл глубоко в землю перед разбойником. В другом месте за подобное своеволие Осьмин задавил бы Черемыка, но при князе?.. Лицо и шея его налились кровью, и воевода свирепо промолчал.

Сначала Наум не поверил своим глазам, быстренько сообразил, перерезал путы и ухватил меч двумя руками.

А Черемык снял плащ и положил его на землю, сверху положил меч, кожаный пояс, потом медвежью шапку и стал снимать свиту.

- Порты скинь! – крикнули из толпы под дружный хохот.

Князь уже был не рад своему выбору и тихо, так чтобы слышали самые близкие, процедил: «Скоморох[109], ничего не делает по-человечески» - но вслух сказал:

- Так чем ты его победишь, воин?

Черемык поднял над головой указательный перст и опасно повернулся к Науму спиной:

- Сим! – сказал он.

Толпа охнула. Подняв меч, Наум бросился к Черемыку. Правда он где-то что-то не рассчитал, меч просвистел над головой сотника, а Наум не удержался на ногах и упал.

Страдальчески искривилось лицо Осьмина при виде, как этот дикарь обращается с его сокровищем.

Наум не хотел сдаваться и снова бросился на сотника, но опять что-то не сложилось у него в расчётах, меч пролетел в пустоту, а сотник живой и невредимый насмешничал за спиной:

- Не порежься, милай, эта штука шибко острая!

Спокойный чистый взгляд сотника, его уверенные движения и лёгкая брезгливость в углах губ, всё в нём говорило, что Наум для него не противник, не воин, что он играет с ним, как кот с мышью, чтобы в конце этой игры просто убить его. Наум со всей очевидностью осознал свою обречённость, что ему никогда не одолеть этого сильного парня, и сейчас он умрёт. В отчаянии Наум закричал, и помчался на сотника, замахиваясь мечом. Черемык встретил его грудью, легко вырвал меч и страшным ударом с двух рук рассёк Наума сверху вниз.

В тоже мгновение меч вернулся к хозяину. Осьмин так обрадовался клинку, что даже не стёр кровь с него и спрятал меч в ножны.

Наум – уже мёртвый – стоял на ногах. Черемык повернулся к нему и как обещал, под восторженный рёв толпы, перстом толкнул его в лоб. Разваливаясь на части, труп упал. Баба Смерть поспешила к нему, кровью наполнила горшок и полезла на поленницу, чтобы выполнить обещанный обряд.

Ратники зацепили останки Наума крючьями и потащили их к реке, бросили на берегу. Чёрная свора колдунов и колдуний, ведьмаков и ведьм налетела на него, ножами и топорами кромсая мёртвое тело, заталкивая в кожаные мешки и туеса[110] внутренности, сердце, печень, глаза. Сойдут и мышцы, сухожилия, косточки, даже куски одежды с кровью. Потому что нет лучшего средства для лечебного снадобья или приворотного зелья, чем казнённый душегуб. Такой душегуб, как Наум, зарубленный самим Черемыком.

И полвека спустя выживший из ума колдун, готовя любовный напиток молодухе, растолчёт в ступе косточку давно забытого Наума, приговаривая: «Девушка-краса, не будет тебе отказа, и кого помыслишь в мужья, пойдёт за тобой как телок в поводу…»

 Баба Смерть выполнила свою работу, хотела спуститься с поленницы, оступилась и свалилась вниз.

Десять воинов с зажжёнными факелами окружили поленницу и по знаку князя подожгли её. Пламя сухой соломы охватило сосновые поленца и загудело, разгораясь. Прихрамывая, Баба Смерть остановилась перед костром, размеренно ударяя ножом в дно горшка:

 - Сварог! Сварог! Сварог!

Ратники подхватили её клич, ударяя мечами и топорами в щиты:

- Сварог! Сварог! Сварог!

Копейщики били древком о землю.

Добрин и лучшие люди хлопали в ладоши.

Всё огромное поле на едином дыхании повторяло за ведьмой, обращаясь к своему богу:

- Сварог! Сварог! Сварог!

Земля отзывалась гулом. И вот в чистом вечернем небе неизвестно откуда появилась туча, заклубилась над полем разрастаясь. Громадная молния перечертила небо, и хлынул дождь. Пламя костра взвилось до небес.

Смех и визг девушек, ищущих спасение от дождя под плащами и накидками ухажёров, разрядили напряжение тризны.

- Сварог нас услышал! – торжественно произнёс Добрин. – Души наших сынов обрели покой. – С этими словами он взял за руку княгиню и повёл её из-под навеса. Княгиня взяла за руку сына, Ивар – Демянку, та – Ливенку. Первая змейка хоровода огибала костёр. Навстречу им шёл другой хоровод и сильный женский голос пел:

 

- Берёзонька кудрявая,

Кудрявая, моложавая…

 

Дождь закончился, и с ним закончилась официальная часть тризны, праздник переходил в гульбище и князь со своим двором и Каргаломские бояре отправлялись в детинец, где ломились от угощений дубовые столы. Отряд Черемыка и дружина Осьмина проводили повозки до крепостных ворот, дождались, когда мост поднимется, и бросились наперегонки в поле, где уже вовсю веселился народ.

 

 

 

На поле горело больше десятка костров. Брага лилась рекой. Лихо отплясывали парни и девушки под вёрткие свирели и гулкие барабаны весёлого наигрыша.

 

 

«Обещают очень много

Нам до свадьбы женихи

Или любят очень сильно,

Или есть у них грехи.

Барыня, барыня,

Сударыня-барыня».

 

 

Попробуй удержись от всеобщего веселья, когда дряхлый старик на костылях и тот приплясывает, а что говорить о молодых.

 

«Я милёнка завлекала,

А он, нерешительный,

Брагу пить, так самый первый,

Как в кровать - стеснительный.

Барыня, барыня,

Сударыня-барыня».

 

 А кто перепляшет всех на этом празднике, станет «боярином» либо « боярыней», и весь год будет считаться лучшим женихом края и лучшей невестой. Поэтому не просто так, с кондачка, началось состязание, долгую зиму парни и девушки готовили наряды, совершенствовались в пляске.

 

«Свадьбы многие видала,

Что там было рассказала.

Барыня, барыня,

Сударыня-барыня».

 

Черемыку не везло на таких состязаниях, хотя плясал он не хуже других, доверяя ритмике своего тела, и ноги его выделывали такие коленца и с такой скоростью, что умом за его ногами было не поспеть. А не выигрывал он потому, что не за тем шёл на гульбище. Выбирал красотку по душе, некоторое время добросовестно её обхаживал, а потом подбивал. Мастерски, всего на миг замедлял движение, и этого хватало, чтобы девушка сбивалась с ритма и останавливалась, недоумевая, почему это с ней произошло. Черемык между тем продолжал отплясывать, как ни в чём не бывало. Потом он тоже останавливался, из «солидарности» с девушкой и, утешая её, отводил опечаленную на край поляны поближе к стогам или ельничку, чтобы получить свой, не совсем честно заработанный приз.

Планы на сегодняшнюю ночь у Черемыка были преогромные, но не успел он как следует осмотреться, кто-то схватил за руку и силой втянул в круг. Увидел перед собой смеющиеся глаза Желны, дочери Ямника и расстроился: вот, чёрт, не повезло.

 Желна плясала легко, дыхание у неё оставалось ровным, силы в ногах было не занимать, и если ей, потенциальной невесте, он чуточку поможет, венок «боярыни» достанется ей. Черемык стал подыгрывать Желне, лениво приплясывал вокруг неё, а заодно избавлялся от потенциальных соперниц, одной шутя ножку подставит, другую бедром толкнёт, третьей пендаля влепит. Увидел дядьку Иваши, Смолена, тот скакал мячиком вокруг какой-то селянки, пригляделся и плавно  перевёл Желну на другой край поляны. Смолен плясал со своей хозяйкой, одетой в платье сельской девушки.

В эти дни Черемык успел усвоить, что ему от Иваши следует держаться подальше, через эту девушку к нему идут одни неприятности. Он почему-то был уверен, что барышня долго не продержится, выдохнется, крепкие селянки быстро вытолкнут её из круга. Тут он, правда, ошибся, плясать Иваша была обучена, и была многих сильнее, у неё даже появились свои поклонники, за Желну болели местные, а пришлые подбадривали незнакомку.

К неудовольствию Черемыка  к финишу пришли две пары, он с Желной и Иваша со своим дядькой. Однако Желну Иваше было  не одолеть, барышня устала. Черемык совсем приутих, едва переставлял ноги, будто тоже устал, понимая, что снова попал в двусмысленную ситуацию: если сегодня Желна победит, (а она обязательно победит) Иваша свою неудачу свалит на него.  А ему так не хотелось злости этой девчонки.

И вдруг Желна споткнулась, споткнулась на ровном месте. Вскочила с земли под свист и улюлюканье зрителей и бросилась в толпу.

«Боярыня» определилась, дело встало за «боярином».  Черемык пока что особо не напрягался, и сил у него было в изобилии, поэтому он задал пляске такой ритм, что Смолен мокрый от пота едва поспевал за ним. Тогда Черемык встал на руки и стал плясать на руках. Смолен попытался повторить за ним, и грохнулся на землю.

«Боярин» и «боярыня» была избраны. На голову им надели венки из полевых цветов. Несколько парней, под восторженные крики болельщиков, на двух жердях понесли их по кругу, и двинулись к реке, чтобы по обычаю бросить обоих в воду. Купаться  Черемыку не хотелось. Он сдёрнул Ивашу с шестов, спрыгнул сам и скрылся с нею в толпе. Нетрезвые болельщики только того и ждали и пошли в рукопашную стенка на стенку.

Через несколько минут уже никто не знал, с чего началась драка, потому что желающих проявить молодецкую удаль, да помахать кулаками, только прибавлялось.

 

 

 

 

26.

 

 

В самом начале праздника, когда внимание стражи и гуляк было приковано к действию у кострища, из ближайшей рощицы вышел человек в чёрной одежде и смешался с толпой. Волчи видел, как погиб Наум, не один мускул не дрогнул на его лице, он ещё раз убедился, что Черемык опасен для него и его следует убить. Он не пил дармовой браги и не участвовал в плясках, не пел песен со всеми и не прыгал через костёр, не испытал себя в кулачном бою. Он увидел всё, что хотел увидеть. Он мог подойти вплотную к Костыге и князю и пустить в ход свой топор, но тогда бы охрана разорвала его на части. А нужна ли ему победа такой ценой? Будто случайно Волчи оказался на краю поля, шагнул к кустику и растворился во тьме, как не было его.

Большой поминальный костёр чадил головешками, перед ним в одиночестве сидела старуха, поджав под себя ноги. Уже сегодня здесь насыпят высокий курган, будет куда придти матери выплакать грусть-тоску; обряд совершён, радуется душа её сына в горнем царстве, а каково ей без него.

Молодёжь разбредалась по домам, чтобы успеть в поле, в кузню, к ткацкому станку, иначе родитель не поймёт и в другой раз не отпустит. Товарищей, перебравших дармовой браги, тащили на себе. В уныло бредущей толпе заметно выделялся статный Черемык на руку которого опиралась бедно одетая девушка с венком пожухших полевых цветов. Счастье переполняло её, ей казалось, что она полна сил и летит по дороге, хотя на самом деле едва волочила ноги в пыли и была бледной. Ехать на коне или в повозке она отказалась, шла пешком и вместе с нею топали чуть сзади с десяток её подружек и нянь, а так же маленький круглолицый Смолен.

Удивительная ночь. Сначала Черемык неожиданно для себя стал «боярином», потом – наверное, по привычке телохранителя – ходил за нею, оберегая от пьяных ухажёров и её собственной бесшабашности, а теперь вот выслушивал бессмысленные речи:

- Черемык, ты зря спасал меня от купания, - словно пьяная, заплетающимся от усталости языком хвастала Иваша. – Увидел бы, что я плаваю лучше тебя.

- Долго ли проверить, пошли, окунёмся?

- Пошли, - охотно согласилась Иваша и остановилась.

- Я пошутил, - передумал Черемык, увидев, что слуги девушки насторожились.

- Черемык, почему ты не похож на свою маму? – капризно скривила губы Иваша

- Потому, что я похож на своего отца. А ты, выходит, познакомилась с моей мамой.

- Княжны гадать ходили и я с ними.

- И что же тебе сказали её камешки? По улыбке вижу, что-то очень хорошее.

- Долгую счастливую жизнь, двух сыновей и дочь. А главное, Черемык, у меня будет любящий муж.

- Из наших бояр, сударыня, или пришлых?

- А может и выше, - загадочно улыбнулась Иваша.

- Да, сударыня, всё хочу спросить, как это вас князь на гульбище отпустил?

- Сейчас я тебе открою страшную тайну, сотник.

- Тайну. Я люблю тайны.

- Князь-батюшка меня не отпускал.

- Но если он узнает?..

- Если он узнает, попадёт всем. И тётушке, и дядюшке, и матушке княгине.

- Сударыня, вам не стыдно опечалить стольких людей?

- Черемык, ты всегда такой зануда?

Сторожа детинца опустили мост и приоткрыли ворота. Домашние взяли Ивашу под руки, ласково и настойчиво повели её в терем, где её заждалась мягкая постель. Девушке показалось душно в светёлке, её душе хотелось парить в чистом утреннем воздухе, и она велела открыть окно. А там, внизу за крепостной стеной под руку с простой девушкой, той самой, что бесславно уступила ей в танце, шёл Черемык и о чём-то мило беседовал. Иваша вдруг почувствовала себя преданной и глубоко несчастной.

Если бы плотник, что прорубил окно в этой светёлке, сделал его шире, Иваша увидела бы что Черемык и Желна прошли до начала улицы, сердито поговорили и разошлись. Но окно было узким. Иваша высунулась в него по пояс и свалилась бы вниз, да вовремя была схвачена няньками и втянута обратно. Поэтому Иваша увидела только то, что сотник, проводив её, отправился веселиться с другой молодкой. А уж как он развлекается, Иваша наслышана и от дочерей Костыги, и от княжон во дворце. Нет, теперь этого смерда она ни за что не простит, думала Иваша, чувствуя к Черемыку лютую ненависть.

А Черемык, когда Иваша ушла, в раздумье стоял на мосту, соображая, куда ему идти на постой. В боярских хоромах не только все спаленки и светёлки, все лавки заняты княжеским двором и его челядью. И вдруг его окликнули.

- Желна?

Девушка шла к нему, широко улыбаясь:

- Что ты как витязь на распутье?

- Да вот думаю, где прикорнуть до утра.

- Пойдём к нам, провожу, считай родственник.

Желна, увидев Черемыка с девушкой, той самой, что победила её в пляске, бредущих под руку к Каргалому, залилась безутешными слезами. Значит, она не случайно споткнулась, Черемык подбил её, она видела, как он это делал с другими, и то же самое сделал с ней, чтобы завоевать другую девку, в то время как Желна сама вешалась ему на шею. Целый год она готовилась к этим состязаниям и, если бы Черемык не предал её, она бы стала «боярыней». А тогда бы женихи пошли косяком, взять в жёны «боярыню» почётно, выбирай, какой из парней больше глянется. Готов сундук с приданным, самой сотканным и выбеленным полотном, кружевными подзорами,[111] расшитыми цветочными узорами сорочки и понёвы. А ещё тятенька даёт за ней стельную корову[112] и двухгодовалого жеребца, а станет и леса на дом, что Ямник купил у боярина, но пока лес стоит на корню.

Ох, давно ей пора за крепкого мужика, потому как не успевает сводить чистотелом с лица прыщики. А другой раз заломит в груди и отзовётся странными ощущениями внизу живота, а по всему телу разольётся такая нега, что как наяву представится ей, будто мужик обнял её сильными руками, сжал до боли, запечатал рот поцелуем.

С трудом подружки узнали у Желны причину её слёз. И тогда одна из них, что работала помощницей стряпухи на боярской кухне, догнала Черемыка с Ивашей, рассмотрела их обстоятельно и обратно вернулась с радостной вестью, потому что нет такой тайны в отечестве, о которой бы не знали кухарки и стряпухи.

- Дура ты! – сказала девушка Желне. – Она не слобожанка вовсе, а дочь убитого боярина. Твоего Черемыка князь сюда нарочно прислал охранять её. И он её не то, что поставить к забору, пальцем не посмеет тронуть.

До нельзя хочется верить в хорошее. Толпой побежали по дороге, шли за Черемыком шагах в тридцати, внимательно наблюдали, как ведёт себя сотник с девушкой. И точно странно, с подружками себя так не ведут, не обнимет, не притиснет, идёт чуточку сзади и спина ровная, будто кол проглотил. А когда на мосту Черемык, прощаясь, поклонился спутнице и слуги её, что всё это время шли рядом, взяли барышню под руки и буквально внесли в ворота, у Желны и вовсе отлегло от сердца, а потому пошла она к Черемыку легко и открыто, подстрекаемая в спину змеиным шёпотом подруг:

- Не жди, товарка, когда он соберётся свататься. Будь напористей, обними, приголубь. Сегодня он не думает о жене, а завтра ему не будет другой дороги…

Желна будто бы озябла от утренней прохлады, взяла Черемыка под руку, тесно прижалась к нему мягкой грудью и сказала с загадочной интонацией:

- Нет тебе покоя, сударь, ни днем, ни ночью…

- А куда денешься от службы, - согласился Черемык.

- Особенно, когда она такая красивая… служба.

- Дык, князь… государь… - смутился Черемык.

- А что к нам редко заходишь?

- Так всегда, как свободен.

- А завтра сможешь, скажем, на дню?

- А что за дело?

- Да хотя бы меня сосватать, - пошутила Желна.

Девка, девка и зачем же ты поторопилась. Черемык остановился, взял Желну за руку. Он чувствовал себя кругом виноватым, и поэтому, потупившись, сказал:

- Когда я был у вас прошлый раз и увидел тебя, решил, что если в моей жизни в три дня ничего не изменится, я зашлю к тебе сватов. В моей жизни ничего не изменилось, Желна, и жены лучше тебя мне, наверное, не найти. Но не люба ты мне, а ты не собака которой из жалости бросают кость.

Горячая слеза побежала по щеке:

- Не по себе шапку меряешь, сотник, - глухим голосом сказала Желна, - не потерять бы тебе башку вместе с шапкой.

- А это не твоего ума дело!

Желна вырвала руку из его руки и, не оборачиваясь, побежала к дому.

 

 

27.

 

 

Иваша сдержала слово и поговорила с князем. Добрин, перед возвращением в Белозер, призвал Черемыка и приказал с отрядом отправиться в Череповесь, забрать у тамошнего посадника, Дягиля, оброк[113], убедиться, что убитый грабитель Волчи, а заодно доставить в Череповесь в целости и сохранности Ивашу, которой взбрело навестить ещё одну свою тётушку.

День был занят подготовкой к отъезду, вечером судном привезли их лошадей. Иваша, видимо, тоже была занята сборами, потому что Черемык ни разу не встретил девушку во дворце. В приподнятом настроении он представлял себе, как они бок о бок проделают долгий путь до Череповеси (он почему-то был уверен, что Иваша снова поедет верхом) и они будут болтать обо всём как закадычные друзья. Вечером Мина объявил, что поездка на день откладывается, барышня заболела.

В день отъезда сюрпризы начались с раннего утра. Отряд Черемыка был готов к выходу к третьим петухам, во дворце боярина царило сонное царство, и никто не собирался в поход в такую рань. Обоз Иваши собрался ближе к полудню и всё это время ратники томились на солнце под насмешливыми взглядами сторожей. Иваша отправилась в путешествие в повозке. Закрытую повозку с кожаной крышей и льняными занавесками подогнали к крыльцу, няньки вывели Ивашу, словно старуху и усадили в подушки. Она даже не посмотрела в сторону сотника, и у Черемыка тоскливо засосало под ложечкой. Третьей неожиданностью оказался Осьмин, при полном параде с конной дюжиной[114] из отцовской дружины. Естественно он был назначен старшим отряда, и первым своим распоряжением он приказал Черемыку с его удальцами ехать в конце колонны.

Если бы не приказ князя, рванул бы Черемык с отрядом и к вечеру был бы на месте. Проезжая слободой, Черемык со стыдом вспомнил Желну: что-то он плёл про кость и собаку? Тоска, в пору напиться или набить кому-нибудь морду. Хотя бы Осьмину. Этот тоже косится на него, наверное, злится из-за клинка. Эх, кабы Осьмин был родом пониже.

За переправой на развилке стоял одинокий всадник в шлеме и с копьём. Дружинники Осьмина покосились на него и не тронули. Черемык тоже хотел проехать мимо, да лицо ему показалось знакомым. Воронок, сын Наума. За несколько дней пленения до казни отца Воронок из мальчика превратился в мужа. Поединщик, подумал Черемык, приехал мстить за отца. Как раз то, что нужно ему, чтобы избавиться от плохого настроения. Жаль что мальчишка ещё. Черемык решил, что не убьёт Воронка, даже позволит ему пару раз ударить себя и копьём проткнуть одежду. Он осмотрел себя, что может проткнуть Воронок своим копьём. Свиту? Рубаху? Порты? Всё было новое, мамой сшитое. Нет, одежду он портить не даст.

Отряд догадался о намерениях своего командира и в ожидании потехи, стал располагаться кружком. Черемык постеснялся драться при них, и с нарочитой строгостью, отправил отряд за ушедшим вперёд обозом.

Слова Воронка изумили его:

- Возьми меня с собой дядька Черемык.

- Чего-чего? – не понял сотник.

- Возьми меня в рати, - упавшим голосом повторил мальчишка.

Черемык внимательно посмотрел на него. Подлый лис, в папочку пошёл, хочет втереться в доверие и отомстить исподтишка. В глазах Воронка накапливались слёзы.

- Чего бы так? Я только что убил твоего отца, а ты просишься на службу ко мне?

- Он не мой отец, - тихо сказал Воронок сквозь слёзы. – Ты убил его и пощадил мою мать, моих братьев и сестёр. А Наум никого не щадил. Если бы я знал, кто он, я бы сам убил его, - сказал Воронок и всхлипнул.

Сын злодея на службе у князя? И речи не может быть. В другой бы раз Черемык прогнал Воронка пинками, но сегодня ему хотелось сделать что-нибудь поперёк воли больших и малых господ. Он тронул коня и махнул рукой:

- Сопли утри.

Черемык в свой отряд брал всех, никому не отказывал, но мало кто знал, что отдыхают его ребятки только в походах, а как вернуться, пару деньков занимаются домашним хозяйством, а потом зовёт их Черемык на учёбу. Как в своё время учили его и Ивара воеводы Ухтом с Вохмой, так Черемык без послаблений учит свою команду. Бег, прыжки, борьба, поединки на кулаках, мечах, стрельба из лука и снова бег. В бою помогает. Только новичок после такой тренировки утром с трудом поднимается с постели, превозмогая боль в окаменевших мышцах. Бывало десять человек придут и десять уйдут. И в Воронке Черемык был уверен, не выдержит, сбежит.

Мальчишка оказался наблюдательным и сразу обратил внимание, что конь Черемыка потерял подкову. Теперь свой гнев Черемык направил на скотника, хмурился и сверкал глазами, в этот раз он обязательно выпорет старого пьяницу.

Утром после гульбища Иваша почувствовала боль в пояснице, верный признак обычной девичьей напасти, которая всегда настигала её не вовремя и сопровождалась такими сильными болями, что Иваша иногда теряла сознание. Знахарки объясняли боли тем, что Иваша много ездит верхом. Сутки Иваша отлежала пластом, её поили отварами и растирали виски яблочным уксусом. По-настоящему первый раз она уснула в повозке и проспала большую часть пути, зато пробуждение было приятным и лёгким. Откинулся полог и заглянул улыбающийся Осьмин. Она бы охотно поболтала с воеводой, но от него так несло потом, что к Иваше снова вернулась тошнота:

- Оська! – вскрикнула она. - Ты что, со свиньями ночевал?

Осьмин основательно обиделся.

До ночи в Череповесь не успевали, и решено было остановиться на ночлег. Из гостевой избы выгнали купчишек и обустроили спальню барышне и её прислуге. Остальные себе поставили шатры. Во время вечерней трапезы с улицы послышались дикие крики. Иваша отправила Смолена узнать, в чём дело. Тот скоро вернулся:

- Черемык хотел кузнеца подковать, - с улыбкой сообщил слуга.

- Кого подковать? – Иваша подумала, что ослышалась.

- Кузнеца, сударыня. Кузнец его коню гвоздь косо вбил и охромел конь. Так вот Черемык решил его самого подковать.

- Ну и подковал?

- Сбежал кузнец. В последнюю минуту вырвался из рук и убежал.

 

 

28.

 

 

Череповесь представлял собой типичное захолустье, пограничный городок на южной границе княжества. Дом посадника стоял за деревянным частоколом с небольшими угловыми башенками и неглубоким рвом, и совсем не был похож на дворец. Кроме дома посадника в ограде стояло несколько хозяйственных построек и ратная изба для служилых людей, личные дома которых были в слободе или в соседних деревнях. Более сотни изб с огородами начинались сразу за оградой, почти все  в слободе были связаны со службой государю, работали на порогах, перетаскивая посуху суда на катках, или служили в войске.

Дягиль оказался маленьким, худеньким смешливым стариком, который всем своим видом утверждал, что он прожил достойную счастливую жизнь. Подвигами и светлым умом Дягиль из простолюдин выбился в люди, стал темником[115] и воеводой в княжеском войске, и однажды судьба свела его с Устьей, сестрой Шемяки. Браки боярских дочерей с простолюдинами не поощрялись, но Дягиль и Устья так молили молодого князя соединить их, что Добрин не устоял их мольбам. После свадьбы князь Дягиля с управления войсками снял и отправил посадником на край земли, в Череповесь, и забыл про него.

Другой бы на месте Дягиля обратил городишко в золотую жилу, что ни день по реке спускались и поднимались торговые суда. Честный воин с проходящих гостей брал положенное, большую часть отправлял в казну, на оставшиеся деньги вёл скудное существование в старом доме, бесконечно ремонтируя заплот и крышу.

Сыновей Дягиль научил управляться с оружием и тактике боя, и они ему стали верными помощниками. Княжеское табу на их отца распространилось и на них, сыновей Дягиля не приглашали на званые пиры и на службу в княжескую дружину. Младшая дочь их, Зоринка, была на два года младше Иваши, и ей рановато было думать о замужестве, но она уже с пониманием смотрела на ту жизнь, в которую вступала. Невесёлая участь братьев говорила, что и для неё судьба вряд ли приготовит достойный подарок. И потому появление на их дворе знатной родственницы, которую в пути сопровождало слуг больше, чем было в их родном доме, и охраняли в пути два отряда, один из которых возглавлял воевода древнейшего боярского рода, а другой – княжеский гридни, внесло в их дом сумятицу и переполох. Может быть теперь в их жизни что-нибудь переменится.

Но сначала дело. Ещё не весь обоз въехал на крепостной двор, а Иваша в сопровождении Дягиля и его сыновей поспешила на задний двор, куда притащили убитого в доме купца татя, бросили в неглубокую ямку и сверху прикатили брёвнами, чтобы не съели свиньи. Брёвна откатили. Распространилось зловоние. За несколько жарких дней труп разложился, но того что осталось от него хватило убедиться, что не Волчи.

По случаю приезда гостей Дягиль и Устья закатили пир, на столы выставили всё, что нашли в закромах, решив покорить прибывших обилием и великолепием пищи. Гостям были представлены сыновья, подтянутые, во всеоружии, хоть сейчас на войну, и Зоринка в одежде из щёлка и бархата. Были отмечены высокие качества детей и высказано пожелание (Устьей) замолвить слово о младших сыновьях перед государем и государыней.

От внимательного взгляда хозяйки не укрылось, что Черемык и Осьмин не в ладах, лица воротят в разные стороны, и смутная догадка осенила её, что причиной их неприязни является красавица племянница. Так оно и было. Черемык злился на Осьмина, что тот своим присутствием испортил ему удовольствие путешествия с Ивашей и, словно насмешничая, поставил его отряд в хвост колонны охранять телеги с барахлом. Осьмин не мог простить Черемыку своей оплошности, что принял на веру трёп Черемыка с Ратмиром во время допроса Наума, и так погано представился девушке, которая ему нравилась.

Мёд за столом лился рекой, зажигая сердца, поднимая настроение и туманя разум. Оказавшиеся в Череповеси скоморохи рвали струны на гуслях и выбивались из сил, развлекая гостей. И только двое на этом пиру оставались чернее тучи, бычились друг на друга и наконец, наступила разрядка. Сначала воевода и сотник обменялись скверными словами, потом потолкались, потом вышли во двор и сошлись на кулаках в широком кругу тех, с кем сидели за столом. Противники начали бодаться, бессмысленно размахивая кулаками, подстрекаемые пьяным хохотом зрителей, а потом упали. Они бы, наверное, до утра катались в уличной грязи, матерились и колошматили друг друга. Хорошо подоспела Устья. Ратники по её приказу растащили своих командиров и заперли в разных комнатах. Протрезвев, оба сидели безвылазно в своих комнатах и со стыдом вспоминали «поединок».

На другой день Иваша помирила их. Мысль, что два лучших мужа сошлись из-за неё в схватке (не будем вспоминать какой) польстила девушке и возвысила в собственных глазах. Она впервые ощутила себя созревшей самочкой за право обладать которой сражались великие самцы.

Для забытого богом городка «поединок» стал чрезвычайным событием, и в устах местных обывателей эта история стала приукрашаться и приумножаться, обрастая замечательными подробностями. Рассказывали, будто Осьмин и Черемык на боевых конях сошлись в чистом поле и бились сначала на мечах, потом на палицах, потом сошлись в рукопашной. Высокий боярин хотел было зарезать сотника, но в ход поединка вмешалась боярыня, которая якобы забрюхатела от одного из них, и благодаря этому Черемык остался жив. В этой оригинальной версии история докатилась до Белозера. Добрин возмутился и послал Ратмира со стражей, чтобы тот немедленно притащил драчунов в столицу. Услышав историю «поединка» в оригинале от Дягиля, Ратмир со смехом вернулся в Белозер. Говорят, князь тоже долго смеялся.

А Иваша в Череповеси чувствовала важной барыней, по три раза на дню доставала наряды их из кованных медью сундуков, поражая ими провинциальную тётушку, посадника, двоюродных братьев и сестру. В Белозере и Каргаломе к ней относились хорошо, лучше, чем к кому-либо, но там она всё-таки оставалась гостьей, несчастной сиротой, которую следует жалеть. А здесь она заняла лучшую светёлку, челядь посадника потеснили, и часть комнат отвели её слугам. Посмотреть на знаменитую красавицу приезжали с окрестных хуторов и селений, часами стояли перед острогом, ожидая её появления.

 

29.

 

 

Для успеха в делах купаться следует до восхода солнца, говаривал Черемыку отец, и Черемык при каждом удобном случае следовал завету родителя. Над гладью Шексны поднимался туман и медленно наползал на берег, поглощая заросли, вода в этот час вопреки ожиданию тёплая, мягкая, а водоросли, неожиданно обвивающие руки и ноги, словно длинные пальцы утопленниц, заставляют вздрагивать и учащённо биться сердце.

Спустя час двадцать крепких мужиков во главе с Черемыком вытянувшись гуськом побежали тропинкой вдоль реки, обогнули поле, лесок, снова оказались перед острогом на широкой лужайке, тяжело дыша, и мокрые от пота. И с энтузиазмом начали сражаться на мечах, колоть друг дружку копьями. Итларь персонально занимался с Воронком, безжалостно награждал мальчишку тумаками и затрещинами, приговаривая при этом: «Батька бьёт, только учит».

Выпустив десяток стрел во вкопанный столб с потрясающей точностью, Черемык требовал того же от товарищей, а сам приглашал к рукопашной Незнама. Незнам, осанистый, похожий на небольшого, вставшего на дыбы медведя, был силён как медведь, и за глаза его прозвали Мишкой. Не молодой, седина уже пробивается в бороде, но свалить его с ног было невозможно. Черемык настырно наступал, менял приёмы и неизменно оказывался на земле. Зато после рукопашной с Незнамом всех остальных на лопатки он клал одной левой.

Почти сразу на лужайке начинают собираться зрители: мальчишки, старики, молодки –  подмечают и радуются каждой оплошности ратников, превращая серьёзное занятие в балаган. Черемык соблюдал завидное терпение, будь он дома, давно бы разогнал зевак кнутом, а здесь что-то мешало ему поступить так. Особенно доставали Черемыка сударушки, когда ратники переходили к борьбе и скидывали рубахи, обнажая мускулистые тела. Сударушки называли его подчинённых по именам.

- Эй, Незнам! – шутливо кричала одна. – Поддашься, больше не приходи на сеновал.

- Рыжак! – вторила другая, - брось его через бедро, как меня вчера бросил в репу!

Ратники старались, по-настоящему сбивали товарища с ног, до хруста заламывали руки, пердели от натуги. Не теряют времени, кобели, подумал Черемык, только я почему-то отстаю? Раньше он подавал пример товарищам в любовных делах, а теперь уже позабыл, когда последний раз развлекался с женщиной, две недели назад или три. Рассердился на себя и решил, что эту ночь он обязательно проведёт в слободе с пользой для тела и с удовольствием.

Неожиданно зрители прикусили языки, и ратники остановили борьбу, поднимаясь. Черемык оглянулся, к ним приближалась процессия. Иваша и Зоринка впереди в красочных нарядах. Младшие сыновья Дягиля Бежан и Путя, оба при оружии, сопровождали сестёр, за ними больше десятка слуг в новых рубахах и начищенных сапогах.

- Мы вам не помешали? – высокомерно спросила Иваша, хотя сама отлично видела, что с её приходом занятия остановились.

- Мы как раз хотели устроить небольшой передых, - сказал Черемык.

Иваша деловито оглядела лужайку, сложенные на траву луки, мечи копья, столб с десятком воткнутых стрел, осведомилась:

- А мне можно попробовать стрельнуть?

Черемык с улыбкой развёл руками:

- Разумеется, сударыня, - он подал ей лук и стрелу.

Лук оказался для неё тугим, Черемык это увидел сразу, но не подал виду. Девушка тянула тетиву сколько могла, тетива сорвалась и больно щёлкнула её по пальцам, а стрела едва долетела до столба. Ратники дипломатично спрятали ухмылки. Тогда Иваша подхватила с земли камень и по-мальчишески из-за плеча с силой бросила его, попала в столб, точно в середину и сломала торчавшую в нём стрелу.

- Стрелу можно было не ломать, - заметил Черемык.

Реабилитировавшись с камнем в глазах своей свиты, Иваша снисходительно, как взрослая госпожа заговорила с сотником.

- Черемык, я думала, ты уехал вместе с Осьминым, к трапезе не выходишь, с нами не общаешься.

- Служба, сударыня, а то с удовольствием…

- У меня к тебе важное дело, - со значением сказала она, пошла к реке и жестом пригласила его за собой, остановилась на достаточном расстоянии от свиты и ратников и сказала тоном заговорщика:

- Сотник, она знает всё.

- Кто, она? – осторожно осведомился Черемык.

- Тётка моя, Устья.

- Что она знает?

Иваша посмотрела на Черемыка так, будто с более тупым собеседником ей ещё не приходилось общаться:

- Всё. Кто такой Волчи и почему он убивает.

- Ну и кто он?

- Не знаю. Её надо разговорить. Давай вместе за ужином?

- Сударыня, я…

- Тётушка тебя приглашает, - сердитым шёпотом прервала его Иваша, кокетливо стрельнула глазками и пошла к своей свите. Такой удачи Черемык не ожидал, если Иваша права и барыня действительно много знает, он сможет просчитать действия разбойника и дело останется за малым.

За четверть века жизни в Череповеси, общаясь с жёнами старшин[116] и воевод мужа, несомненно, женщинами достойными и радушными, но всё-таки из не знатных родов, а больше из простых, Устья утратила лоск и надменность боярского дома, и стала похожей на них. Ей тоже приходится экономить, считать в хозяйстве каждую полушку. С этой целью она сама покупает продукты и выдаёт стряпухе положенное на день, и даже сама варит медовое варенье, полагая, что на кухне её обворуют.

На женских посиделках с вязанием и сбитнем, заваренном на зверобое, говорилось о многих делах в отечестве. То приехавший погостить сын расскажет матери загадочную историю, то соседка подслушает на базаре разговор двух купцов. Собранные по частицам истории превращаются в достоверные события, и тайны, тщательно хранимые в высоких домах участниками драм и трагедий, здесь, в сотне вёрст от столицы, хорошо известны и уважаемым барыням, и их прислуге.

История Устьи про несчастную любовь Олауса и Белояры поначалу разочаровала Черемыка, таких сказок он вдоволь наслушался дома от матушки, но вот в её рассказе появились знакомые имена бояр и дружинников – Шемяка, Шишка, Костыга, Говорен, Вахутка, Ракша. С этого момента сотник впитывал каждое слово Устьи.

- Выходит, матушка, Хлудень не убил мальчишку, он вырос и мстит за мать? - спросила Зоринка.

- Убил, не убил, про то неведомо, - пожала плечами Устья, - я говорю, что люди говорят. Хлудень один знал тайну, но никому ничего не успел рассказать, погиб от  руки княжича.

- Матушка, а если кто-то из этой истории ещё жив, Волчи обязательно придёт к нему мстить за мать.

- За всех не скажу, но помнится мне, жонка нашего воеводы сказывала, будто Ракша приходится ей какой-то роднёй по матери. А где и как живёт, не скажу, не знаю, надо жену воеводы спрашивать.

После этих слов Устьи Черемык уже не мог сидеть спокойно, ёрзал по скамье, закидывал нога на ногу, кашлял, вертел головой и едва Дягиль объявил об окончании трапезы, вскочил, собираясь идти к дому воеводы. Бежан и Путя вызвались его проводить, Иваша вцепилась в руку – куда же без неё! – и пошли, вернее, побежали за Черемыком длинной слободской улицей, неожиданно оживлённой в это тёмное время. Молодёжь после тяжёлого рабочего дня, вымывшись в реке и надев чистую одежду, гуляла парами и стайками.

Узнали у жены воеводы, где живёт Ракша, и братья поспешили к своим зазнобушкам, а Черемык и Иваша нехотя побрели к острогу. Вечер был чудесный, на востоке взошла луна и постелила золотую дорожку по зеркалу реки.

- Как мне жаль тётушку, - с печалью в голосе сказала Иваша, когда они остались одни. – Всю жизнь прожила в этой глуши.

- Я не заметил, что она несчастна, - возразил Черемык.

- Она настоящая барыня из древнего рода и не допустит к себе сострадания.

- Видать, она крепко любит Дягиля, что согласилась на такое.

- Да, дядюшка совсем не знатен, - со вздохом сказала Иваша. – Но разве справедливо было их отлучать от семьи и двора за их чувство?

Вопрос был риторическим и не требовал ответа. Черемык почему-то сразу представил супружеской парой себя и Ивашу в глубокой старости, седых и немощных среди детей и внуков и осмысленно возразил:

- Сударыня, когда сердце любит, разум молчит.

- А как же их дети? Они по матери тоже знатного рода, а живут среди пастухов и смердов. Я обязательно уговорю дяденьку (в этот раз она говорила о князе) взять младших мальчиков на службу.

- Бежан и Путя могут отправиться с нами.

- Замечательно, так и сделаем, - обрадовалась Иваша.

На окраине слободы, в той стороне, откуда они только что пришли, запели девушки. Остывающий воздух ночи рождал в душе непривычные ощущения. Иваше не хотелось возвращаться в дом, где её поджидали многочисленные воспитатели, и она сказала, кивнув в ту сторону, откуда доносилась песня:

- Проводи меня туда.

Черемык легко согласился, хотя в голове его роились сумбурные мысли о Ракше, Волчи, Норфе, предстоящем походе и схватке с разбойником. Они шли по улице как влюблённые, ничем не выделяясь среди других пар, Иваша что-то весело рассказывала ему о своей замечательной тётушке. Черемык слушал девушку в пол-уха, улыбался и согласно кивал головой, а внутри него уже проснулся охотник, он представлял себе поиск добычи, погоню, битву и вздрагивал от нетерпения. Ах, девочка, девочка, гулял бы и гулял с тобой хоть до самого утра в своё удовольствие, если бы не государево дело.

 

 

 

30.

 

 

Волчи дремал в телеге на охапке свежего сена. В рваной одежде зимогора[117] он свернулся калачиком и надвинул на лицо войлочную шапку. Была уже глубокая ночь, когда возница остановил телегу:

- Приехали, брат, - чуть слышно сказал он.

Волчи моментально оказался на ногах, внимательно оглядел чёрные силуэты построек с красными пятнами оконец.

- Заплот лучше перемахнуть у той ветлы, - возница ткнул кнутом в темноту. – Сразу попадёшь на огород, а дальше как знаешь.

- Собаки есть?

- Есть, но они заперты.

- Это хорошо, что заперты. Возвращайся, меня не жди.

- Брат, а если?..

- Пошёл вон! – раздельно сказал Волчи. – Пойду, гляну, что за сторожа.

Он нахлобучил на глаза шапку, взял с телеги посох и заковылял, по-старчески кряхтя, к рогатке, где в свете костра сидело несколько мужчин и женщин. Наконец его услышали, и сторож, что помоложе, вскочил, выставил перед собой пику, пугливо пялясь в темноту:

- Эй, кто тут? – разглядел перед собой немощного старика и осмелел, концом пики упёрся ему в грудь. – Куда прёшь, старый?

- Покушать бы, добрый господин, - голосом опытного попрошайки, стал канючить Волчи.

- Кто там? – спросил мужик от костра.

- Бродяга старый.

- Гони его.

- Хлеба дай и гони, - вступилась за Волчи нетрезвая женщина.

Молодой сторож вернулся к товарищам за хлебом, а когда обернулся, бродяги уже не было, пропал. Ну и леший с ним, с бродягой, у костра было интереснее, подружки принесли еду и выпивку.

Собаки в деревне захлёбывались злобным лаем.

Вышел Волчи через ворота. Сторожа спали у тлеющего костра, завернувшись в тулупы, и это спасло им жизнь. Девицы, с которыми они развлекались, уже ушли. Путь атамана лежал в Едому, к хозяину постоялого двора, Тогодь, одному из товарищей. Много гостей проходит через его дворище, много заветных слов сказано под гостеприимной крышей и хозяину с абсолютным слухом и верными слугами известны многие тайны.

Хозяин встретил Волчи с распростёртыми объятьями, проводил в свою комнату на второй этаж, сам принес мяса с хреном и кваса. Волчи набросился на еду. Удерживая двумя руками кусок, впивался в него зубами и тянул на себя, оторвав, глотал почти не разжёвывая. Трапеза голодного хищника повергла хозяина в уныние, он изо всех сил старался не показать страха, что у него по спине бегают мурашки.

- Ты не знаешь к своим врагам пощады, - польстил Тогодь атаману.

- Не скажи, вчера, например, пощадил одного.

- Пожалел?

- Я не знаю такого слова, - усмехнулся Волчи. – Тот, кого я хотел убить, уже год лежит в постели, не говорит и не ходит. Он лежит в дерьме и воняет как дохлая свинья. Родной сын воротит от него рыло. Для него его жизнь хуже смерти и я не стал избавлять его от страданий.

Насытившись, Волчи бросил в миску обглоданную кость:

- Хороши ли твои дела, Тарче, не задавил ли князюшко поборами?

- Оброк платим исправно, - хитро улыбнулся Тогодь. – Давеча мытари[118] Дягиля малость потрясли мошну[119] и скоро повезут в Белозер наши богатства.

Волчи намёк понял и засмеялся:

- С казной не получится. После моих дел у сундука будет такой конвой, что близко не подступишься.

- Жаль.

- Не получится здесь, возьмём в другом месте.

Внизу во дворе послышался шум. Хозяин и гость выглянули в оконце. Несколько ратников в пыльной одежде въезжали в ворота. Волчи удивлённо сказал сам себе:

- Скоро мы с тобой повстречались. - Обернулся к Тогодь с брезгливой усмешкой. - Это княжьи посланцы, смотри, не оплошай. На стол мечи самое лучшее, в питьё добавишь это, - бросил на стол мешочек с отравой. – Захотят остаться, уложи всех на полати, а девушку отдельно, в лучшую комнату. Верные людишки найдутся?

- Бродят поблизости, - уклончиво ответил Тогодь.

- Собери всех, кого найдёшь. Кони, одежда, серебро ваше, девчонка моя.

Тогодь понял, какой груз навалил на него атаман и задрожал от страха, суетливо кланялся Черемыку и его ратникам. И уж вовсе обезумел, побелел лицом и потерял дар речи, а может и в штаны наложил, когда увидел, что его тайный гость с протянутой рукой стоит перед Черемыком. Поймают атамана и ему несдобровать.

 

 

31.

 

 

Съездить на разведку в Пачу Черемык решил без Иваши,  маленьким отрядом в шесть человек. Из своих он брал Итларя, Незнама и Воронка, а также младших сыновей Дягиля, Бежана и Путю, якобы проводниками, а фактически в угоду и по просьбе их матери. Отряд должен был выехать тайно и затемно, чтобы не провоцировать барышню, которая обязательно увязалась бы с ними.

Остальной отряд Черемыка, усиленный ратниками Дягиля должен будет выступить днём в сторону Белозера, охраняя собранные посадником оброк и подати[120], барышню и её обоз. После Пачи Черемык намеревался догнать отряд и в его составе двигаться к столице.

Воронок заранее вывел коней. Из острога выходили по одному и на лужайке ждали остальных. Бежан и Путя задерживались, в ожидании их больше часа толклись на берегу, подкармливая комаров, и вот со стороны острога раздался стук копыт по бревенчатой кладке дороги. Появились три всадника. Товарищи Черемыка может ещё гадали, кто этот третий, а Черемык сразу понял и тихо выругался: слабодушные барчуки не смогли сохранить в тайне час отъезда. Он поехал навстречу всадникам, сказал радостно, благо в темноте не было видно выражения его лица:

- Сударыня, и ты с нами? Славно прокатимся.

- Я тоже рада, Черемык, - с детской обидой в голосе сказала Иваша, - что наконец-то раскусила тебя. Ты подлый обманщик.

- Извини, всё получилось внезапно, я не хотел тебя будить, - выкручивался Черемык.

- Обманщик! – она направила коня полевой дорогой достаточно хорошо освещённой полной луной.

Иваша заметила тайные приготовления братьев и учинила им допрос. Сопротивлялись Бежан с Путей недолго, и вскоре она знала план Черемыка во всех подробностях. Теперь надо представить изумление её тётки, Устьи, когда к ней среди ночи в спальню влетела племянница в мужской одежде, звеня крохотными шпорами, и заявила, что уезжает с ратниками в Пачу ловить разбойника. После этого бедную Устью прислуга долго приводила в себя. Своим слугам Иваша приказала отправляться в Белозер и ждать её там.

В Пачу они опоздали, Ракшу накануне нашли мёртвым. Староста с помощником провели собственное расследование. Виновного нашли. Выяснилось, что Ракша наказал своего конюха плетьми, после экзекуции конюх напился и при свидетелях орал, что зарежет господина. После этого Ракшу нашли зарезанным, а конюх, проспавшись, не помнил где был вечером и ночью. Судили конюха общественным судом. И хотя не было секретом, что Ракша - садист, ублюдок и сволочь – получил по заслугам, конюха – да здравствует правосудие! – приговорили к смерти. Через перекладину ворот перекинули верёвку и поставили скамью.

Черемык не мог отменить казнь, в дела общества не дано вмешиваться даже князю, не то что его слуге, но сотник не мог допустить, чтобы за преступление изверга ответил ни в чём не повинный мужик. Он быстро смекнул как следует поступить, на ходу сочинил «древний словенский закон», согласно которому запрещалось карать убийцу, пока его жертва не предана огню. Знатоков древних законов среди деревенских остроумов не оказалось, мужики почесали в затылках и разошлись. Конюха вернули в поруб, верёвку повесили в сенях и стали готовить погребальный костёр.

Траура по Ракше не чувствовалось, сдох, собака, туда ему и дорога, соседи и домашние вздохнули с облегчением. Хозяином стал сын Ракши, ещё вчера забитый отцом мужичок. Он выпрямился, расправил плечи и на конюха зла не держал, даже сочувствовал ему, поэтому его и старосту удалось убедить, что Ракшу убил кто-то другой. Выяснить, правда, кто это был, не удалось. Староста плохо понимал, зачем княжеский сотник хочет спасти от петли раба. Несколько серебряных монет добавили ему сообразительности, и они ударили по рукам.

По обещанию данному Дягилю они должны были сесть на коней и присоединиться к обозу. Черемык решил попытать счастья в соседних селениях. Может кто-нибудь  из селян видел что-то подозрительное и расскажет им. Повезло в Вершках. Воронок узнал в волосатом осанистом мужике татя, что приходил к Науму. Мужик глазом не успел моргнуть, как Незнам спрыгнул с лошади и скрутил его. Узнав, что перед ним Черемык, мужик заметно струхнул, но упрямо стоял на своём.

- Господин, я ни при чём. Я тутошний, меня все знают…

- Хорошо, показывай, где живёшь, - Итларь с силой толкнул его в спину.

Перед низкой постройкой Черемык предложил Иваше подождать на улице. Допрос мог быть неприятным. Четверых оставил на улице, уже как охрану барышне.

В нищей избе с глиняной посудой беременная баба качала люльку с младенцем. На брошенной на земляной пол соломе, мальчонка лет трёх-четырёх играл с деревянной лошадкой, вырезанной отцом или дедом из полена.

- Парень, - жёстким тоном произнёс Черемык, - по приказу государя я ловлю и казню душегубов и их пособников, а их жилища предаю огню. Но я могу помочь тебе, если ты поможешь мне. Где Волчи?

- Я не знаю, господин, этого никто не знает.

- Знаешь. Сейчас я повешу тебя на твоих же воротах, а избу сожгу.

- Господин, я не знаю…  - мужик не выдержал жёсткого взгляда Черемыка и сорвался. - Он помог моей жене и детям, дал хлеба. Боярин не дал, а он дал…

- Идиот! – зло вздохнул Черемык. – Итларь, разводи огонь.

Баба заплакала, подхватила ребёнка с пола и прижала к себе.

- Послушай, - раздельно говорил Черемык, гипнотизируя мужика немигающим взглядом. – Сейчас ты мне назовёшь селище, где я его найду, и об этом никто никогда не узнает.

Мужик понял, что упрямиться бессмысленно, и пустил слезу:

- Должно в Талицах…

- У кого?

- У Тогодь. В гостевой избе.

Черемык развязал кошель и достал горсть монет:

- Держи. Если не обманул, получишь ещё. А соврал, тогда не обессудь паря.

В этот раз Волчи не должен был сорваться. Сын рыбака, взбалмошная девчонка два богатых недоросля – его отряд, они не то, что помогать, будут только мешаться. Один на один с Волчи он справится, а если в Талицах разбойничья пристань? Барышней и барчуками он рисковать не мог, и Незнам в ту же минуту поскакал в Каргалом звать на подмогу Осьмина.

 

32.

 

Гостевая изба Тогодь стояла на распутье и заезжать в Талицы, беспокоить её жителей, не пришлось. Хозяин заведения суетливо двигался, часто кланялся и расхваливал постоялый двор. Служки ставили коней под навес, наполняли ушаты[121] водой, чтобы гости могли смыть с себя дорожную пыль, и выносили полотенца.

- Господа будут кушать? – с прилепленной к лицу фальшивой улыбкой спрашивал Тогодь.

– И побольше мяса! – крикнул Итларь, и служки бросились ловить пасущихся во дворе кур.

- Господа изволят задержаться на ночь?

- Если у тебя нет клопов, – Черемык был строг.

- Зимой повывели, господин, - поручился Тогодь. – Прикажете застелить полати?

- Госпоже приготовь светлицу и найди в услужение хорошую девушку.

- Уже бегу, господин! – опустив глаза, Тарче торопливо пошёл отдавать приказания работникам.

Черемык и его товарищи казались беззаботными. Когда стол был накрыты, слуги были выгнаны. Гости орали и хохотали в закрытой избе, горланили песни, выбрасывали в окна обглоданные кости, на радость дворовых собак, и угомонились ближе к полуночи. Служки потоптались ещё во дворе, через закрытую дверь был слышен только богатырский храп, и разошлись по домам, в этот вечер им ничего не обломилось. Тогодь скучал вместе со всеми, а когда слуги разошлись, вздохнул, как будто набирался решимости, и направился мимо дома под кручу к реке.

Улица опустела, и внутри избы послышался шорох и тихий шёпот. Трезвые и голодные товарищи окружили Черемыка, он отдавал приказы.

Ещё на въезде во двор гостевой избы верный конь Черемыка заволновался, и по его шкуре пробежала нервная дрожь. Черемык понял, недруг совсем близко и хорошо бы это был сам Волчи. Под копыта Орлика бросился нищий, прося подаяние. Черемык сразу увидел его фальшивые язвы. К его Старой Важе люди часто приходят с настоящими язвами, в детстве Черемык помогал матери, накладывал повязки с дёгтем. Поэтому вид язв не вызывал в нём отвращения и он внимательно разглядел их. Он мог с коня зарубить зимогора или спрыгнуть и скрутить, пока тот рылся в пыли, отыскивая брошенную монету. А если это ловушка и стоит ему отвлечься на нищего, туча стрел из конюшни, овина, через соломенную крышу и щели в заборе обрушится на него и его товарищей? Ещё не время, решил Черемык, и приказал хозяину готовить избу к ночлегу. Он был достаточно знаком с коварством атамана, поэтому никто не притронулся к пище. Притворяясь пьяными, они кричали песни, срезали мясо с костей и кости выбрасывали в окно. Голод не был так мучителен, когда Черемык рассказал про двадцать отравленных и убитых Волчи ратниках, а Иваша подтвердила его слова.

Черемык послал девушку наверх:

- Затаись у окна. Как только увидишь каких-нибудь людей, подай нам знак.

- Свиснуть?

- Ни в коем случае. Знаешь голос какой-нибудь ночной птицы? Или животного?

- Знаю.

- Покажи.

- Мяу, - сказала Иваша.

- Это кот, - почему-то решил Черемык.

- Мя-яу, - кокетливо выдохнула девушка, и мужчины в темноте заулыбались.

- А это кошечка, - согласился Черемык. - Поднимайся наверх и сиди там. Из комнаты не уходи. Возможно, они попытаются залезть в окно, тогда кричи нас.

Крутой лестницей Иваша поднялась наверх, где были оборудованы несколько спальных комнат. Комнатка подметена, чисто, но запах общественного заведения, который просачивался снизу, вызывал в ней отвращение. Она бы ни за что не смогла лечь в эту постель, и только важное дело вынуждает её провести ночь в этом заведении.

Черемык внизу продолжал отдавать распоряжения:

- План таков. Убираем засов, я и Итларь прячемся за дверями. Разбойники входят, так. Вы, - обратился он к братьям, - сидите за столом и изображаете пьяных. Зажгите плошку, чтобы они увидела вас. Когда их войдёт человек десять-двенадцать, мы захлопнем дверь и схватимся за мечи.

- Десять-двенадцать? – неуверенно переспросил Путя.

- Это по двое на каждого, - Бежан разделил противников на шесть человек, включая Ивашу.

- Не дрейфь, парни, - поспешил их успокоить Итларь. – Они идут убивать нас сонных. А мы бодрые и при оружии. Вы главное друг дружку не порежьте.

- Они могут не придти совсем. Мы готовимся на тот случай, если они придут. Садитесь за стол и не спать, только притворяться.

- Командир, - обеспокоился Воронок, думая, что о нём забыли, - а мне что делать?

- Ты забирайся наверх лестницы и если кто полезет туда, коли пикой.

- Ага, понял.

- А пока пропусти меня к барышне.

Иваша сидела у окна и вздрогнула, когда он вошёл.

- Это я, сударыня.

- Я вижу Черемык. – Упавший голос девушки ему не понравился.

- Тебя что-то беспокоит?

- Нет. Я устала Черемык, - она готова была расплакаться, а может уже плакала, благо слёз не было видно в темноте. – Зачем я увязалась с тобой? Моё дело сидеть дома и примерять наряды. Зачем я здесь? Вы рати и ваш удел страдать на поле брани. А я? Что здесь делаю я?

Черемык не ожидал такой откровенности и растерялся, с трудом подобрал нужные слова:

- Ты пришла отомстить за смерть родителя, и я не знаю других дочерей, которые могли бы поступить так же. Сейчас твой батюшка смотрит на тебя с небес и радуется, какая у него замечательная девочка. Не каждый родитель может похвастать таким сыном. А ты пренебрегла уютом и покоем ради любви к нему.

- Ты говоришь правду Черемык?

- Самую сущую.

- Но я так устала.

- Я тоже не каменный, долг перед государем заставляет меня быть сильным. К утру объявится Осьмин, закончим дело, вернёмся в Белозер и отоспимся за все дни.

- А если он опять ускользнёт?

- Не беда, - Черемык улыбнулся. – Убежит сегодня, поймаю через неделю, через месяц, через год. Рано или поздно посажу его в мешок и привезу князю.

Иваша с надеждой вздохнула. Черемык заметил, что она дрожит.

- Сударыня, не побрезгуй моей безрукавкой, - Черемык снял меховую безрукавку и, не встретив сопротивления, накинул её девушке на плечи. Согретая её теплом, Иваша быстро задремала, усталость и переживания смежили ей веки. Её голова оказалась у Черемыка на плече, и он боялся двинуться, чтобы не разбудить её. Неожиданная жалость к сироте пробудила в его душе такую нежность, какой он ещё не испытывал в своей жизни. Казалось, он мог просидеть с ней рядом неподвижно до утра, настолько ему было жалко её тревожить.

Прошло несколько часов. Безукоризненный слух охотника уловил скрип железа. Уключины! Кто-то движется по реке. Нежно разбудил Ивашу, прижал палец к губам – тсс!.. – и бегом спустился вниз. Подождали. Наверху мяукнула кошка, сняли заплот с двери. Дверь отворилась и стали входить люди, держа наготове ножи, увидели в дальнем углу спящих за столом ратников, совсем осмелели. Восемь, десять, одиннадцать. Дверь резко закрылась на заплот, в воздухе сверкнули мечи и битва закончилась. Двое разбойников корчились на полу в луже собственной крови, остальные были мертвы.

Оставшиеся по ту сторону дверей товарищи разбойников не поняли, что случилось и продолжали ломиться в закрытую дверь. Поэтому когда дверь распахнулась, и на улицу выскочили два мужика с перекошенными от ярости лицами и окровавленными мечами, удрать успели самые сообразительные. Черемык и Итларь деловито оглядели двор с пятью трупами:

- Кажется победа, командир.

- Победа Итларь.

И вдруг Черемык услышал характерный свист летящей стрелы, застыл как вкопанный. Стрела пролетела задев оперением ухо и вонзилась в стену.

- Эй, сотник! – со стороны кустов донёсся насмешливый голос. – Тебе не надоело за мной гоняться?

- На кой хрен ты мне нужен, - спокойно ответил Черемык, сожалея, что его лук остался внутри дома, а то бы он сейчас утихомирил весельчака. Он обратил внимание, что чья-то тень крадётся вдоль забора к воротам.

- А что ты тогда тут делаешь? – спросил голос.

- Тебя, собаку, забыл спросить, где мне бывать.

- Сотник, я не промахнулся, я предупредил! – голос атамана прозвучал угрожающе.

Человек, что крался вдоль забора, выскочил в ворота, замахнулся копьём в сторону кустов и тут же был сбит с ног стрелой. Черемык воспользовался ситуацией, бросился в избу и тут же вернулся, держа лук наготове. Итларь и Путя несли к дому раненого Воронка, стрела застряла у него в ключице. Парень стонал. Воронка усадили на лавку, Черемык и Итларь переглянулись, после чего Итларь схватил мальчишку мёртвой хваткой, а Черемык переломил стрелу и выдернул её из раны. На дикий крик Воронка сверху спустилась Иваша. Рану обложили подорожником и перевязали разорванной рубахой.

В комнату вбежал Бежан:

- Черемык, опять едут! Там их много!

Черемык схватился за меч.

Конный отряд организованно двигался по дороге, поблескивая в утреннем солнце шлемами.

- Это свои, паря, дружина Осьмина.

 

 

33.

 

 

Староста Талиц и мужики, что копали могилы для убитых разбойников, опознали в них работников большого села, расположенного верстах в десяти на восток. Родилось предположение, что оставшиеся в живых тати во главе с атаманом бежали туда. Следовало по горячим следам отправляться в Колкач и основательно потрясти разбойничье гнездо.  

Осьмин по пути в Талицы оставлял рогатки и разъезды на дорогах, поэтому прямая дорога в Каргалом или Белозер разбойникам была закрыта. Дружина Осьмина изначально в 170 воинов оставалась большой и могла справиться с любой шайкой.

Рана Воронка была болезненной, кровоточила, он был бледен лицом.

А впереди них по сёлам и весям уже помчался слух, что воевода и сотник ловят беглых.

Община – это живой организм, подобный улью или муравейнику, в нём рождаются, живут и умирают люди повинуясь высшим законам Природы. Недород, засуха, мор, жестокие набеги соседей, кабальные поборы князей и бояр, стремящихся вычистить до донышка сусеки смерда, артельщика, бортника, рыбака, охотника – всё направлено к их уничтожению. И  какой следует обладать жаждой жизни, чтобы противостоять этой мертвечине. Но везёт далеко не всем, однажды у кого-то силы могут кончиться, и приходит разорение. Нищему и голодному невелик выбор – в добровольную кабалу на самую грязную работу за варёную брюкву утром и вечером, и постель на скотном дворе. А явится стража от князя или боярина, отречется от него хозяйчик: «Не знаю того». И хорошо если по приговору лишат уха и продадут в рабство, а то подвергнут страшным пыткам, и чтобы избавить себя от боли, оговорит себя человечишка в злодействе и оседлает его голова кол у крепостных ворот.

Поэтому, как только пришла весть, что воевода и сотник ловят беглых для предания их княжескому суду, рванули горемыки с обжитых мест куда глаза глядят и увидели их хозяева, что скоро некому будет заниматься грязной работой, хоть сам принимайся за неё. По закону, если община исправно собирает полюдье, ни князь, ни боярин не могут вмешиваться в её дела. В Колкачах вспомнили этот закон, когда увидели, что остаются без работников. Быстро собрали сход и обговорили на нём, что воеводу и сотника в село они не пустят, благо ворота у них и заплот у ворот крепкие.

Поэтому, когда дружина подъехала к селу, её уже ждали. Селяне оставили работы, мужики и бабы выпили для храбрости, пригнали с пастбищ скот, и с косами и вилами стояли на помосте за частоколом. Дружина встала полукругом напротив ворот. Осьмин впервые столкнулся с подобной ситуацией и спросил Черемыка:

- Что будем делать?

- Попробую уговорить. – Сотник тронул коня, направляясь к воротам, лук со стрелой лежал у него на коленях.

Пыл толпы на помосте и за воротами поутих.

Черемык остановился перед воротами:

- Здорово живёте, селяне!

- Будь здоров! – не стройно ответили ему с помоста. – Кто будете?

- Дружина Каргаломского посадника с воеводой и я, княжеский гридни, по срочному розыску опасного злодея Волчи. Мы должны сделать досмотр в ваших домах и постройках.

- А этого не хочешь? – пьяный пожилой смерд на помосте сложил кукиш. – Гриден он! А может ты главный разбойник и есть! – кричал он себе за спину и куда-то вниз, где стояли его возбуждённые соплеменники.

Черемык соблюдал спокойствие:

- Мне нужен староста.

- Я староста. – Рослый, неуверенный в себе селянин, снял шапку, приглаживая стриженные под горшок волосы.

- Князь приказал мне поймать злодея, и вы обязаны помогать мне.

- Общество решило вас не пускать, - угрюмо сказал староста. Селяне были слишком возбуждены, чтобы вот так подчиниться здравому смыслу.

- У меня есть приказ, и я его выполню, - пообещал Черемык. – Если злодея среди вас нет, бояться вам нечего. Даю вам срок, думайте, пока горит костёр, - он тронул повод, чтобы повернуть коня и в это время истеричный смерд на помосте, что больше всех орал, замахнулся на него камнем. Черемык не задумываясь, выстрелил, целясь ему в руку. Смерд свалился с помоста и взвыл.

- Откроют? – поинтересовалась Иваша у Черемыка, когда он подъехал. С их позиции спокойный голос сотника не был слышан, а со стены нёсся один мат.

- Слишком возбуждены, - ответил Черемык.

- Что же делать? – спросил Осьмин.

- Ломанём, - легкомысленно решил Черемык.

- Да, но… - здраво пытался возразить Осьмин, но Черемык его перебил:

- У меня приказ князя.

Осьмин пожал плечами. Этой фразой, произнесённой в присутствии Иваши, Черемык всю ответственность брал на себя.

На дороге положили кучу хвороста и подожгли.

Двадцать человек Осьмин отрядил в соседний лесок, там они свалили подходящую ель, обрубили лишние сучки, оставили по десять с каждой стороны, чтобы ратники могли управлять бревном как тараном.

Сухие дрова костра прогорели и развалились. Срок истёк.

Оборонцы больше не торчали над частоколом, предпочитая наблюдать за ратниками через щели брёвен.

- Открыть ворота! – приказал Черемык. В ответ снова послышалась грубая брань. Селяне ещё не верили, что Черемык нарушит закон и ворвётся на их территорию.

- Вперёд! – скомандовал Черемык ратникам.

Дружина расступилась, и выступили воины с тараном. Удерживая бревно на уровне пояса, закрывая головы щитами, молодые крепкие ребята ринулись к воротам, убыстряя бег. Но, то ли ворота оказались хлипкими, то ли кто-то в последнюю минуту откинул заплотину, ворота легко распахнулись и ратники с тяжёлым бревном, не в силах его бросить по инерции пробежали до середины села, давя кур и деревенских шавок.

Волчи, разумеется, они не нашли. Черемык был зол, а потому всякий мужик с бородой был ему подозрителен, а без бороды – вдвойне. И таких «подозрительных» в селе набралось больше сотни, всех их вывел за ворота Черемык под стенания матерей и жён, и приказал следовать за дружиной.

Осьмин некоторое время молчал, потом не вытерпел и спросил:

- Черемык, куда ты их тащишь?

- В Каргалом, - простодушно ответил Черемык, - на суд боярина.

- Нет уж! – Осьмин решительно остановился. Привести сотню невинных людей в детинец, за это достанется от отца. А если история докатится до князя, то и из воевод можно полететь, а Осьмин рассчитывал после отца стать посадником. Авантюра Черемыка ему ничего хорошего не сулила: - Ты их пленил, ты и веди к князю.

Черемык представил, что скажет ему Добрин, когда он приведёт к нему сотню смердов, оторванных от земли в самую страду, и понял, что перестарался:

- Да они же околеют в пути, - начал выкручиваться он. – Давай в Каргалом?

- И думать забудь. – Они начали спорить.

Иваше первой надоело их препирательство:

- Уважаемые господа начальники, если вам не нужны эти смерды, почему бы вам их просто не отпустить?

«Отпустить? Ха! А что сказать при этом?»

- Какие вы ещё мальчишки, - покачала головой Иваша и поскакала в хвост колонны. Речь её была короткой:

- Селяне, наказание ваше закончилось, господа простили вас. Следуйте домой.

Домой так домой.

Теперь впереди дружины понеслась молва, будто нанял Добрин на службу чёрных извергов. Эти по чём зря рушат города, режут мирных людей, а особо непокорных уводят в глухие леса на прокорм диким зверям. А потому старосты встречали дружину на въезде или у застав и показывали всё, что хотели посмотреть воеводы.

 

 

34.

 

 

Дорога утомила Ивашу, к третьему дню она осунулась и едва держалась на лошади, а военные маневры её друзей теперь ей казались затянувшейся игрой для взрослых мальчиков, главной идеей, которой является сама игра, а не поиски разбойника. Черемык купил ей крытую повозку, выстелил её пуховыми подушками и одеялами, и Иваша не смогла преодолеть соблазн сменить жёсткое седло на эту благодать. Купилась она и на вторую уловку, ехать в Каргалом, потому что поездка была обставлена так, что кому-то надо сопровождать Воронка, рана у которого воспалилась, и у мальчишки начался жар.

Воронка усадили в повозку напротив барышни, на облучок сел Итларь, ему одному Черемык мог доверить Ивашу. Треть дружины проводила повозку к парому у Вонегмы. Дальше дорога охранялась разъездами Каргаломской стражи, ратники вернулись и доложили, что барышня в безопасности.

Освободившись от девушки, они начали досконально прочёсывать округу, и тут их нашёл княжеский посланец с приказом дружину отправить на постой, а воеводе и сотнику немедленно прибыть в Белозер.

Когда отпущенные Ивашей селяне вернулись в Колкач, местные заводилы снова собрали сход и обязали старосту ехать к князю с жалобой на его слуг. Выслушав старосту, Добрин вызывал воевод на разбор.

Впервые Черемык шёл во дворец с неспокойной совестью, он не мог быть до конца откровенным со своим господином, должен был молчать, что в походе с ним неотлучно была Иваша, естественно против его воли, но вряд ли князю будут интересны такие подробности. А если государь узнает, что он подставлял её под стрелы, гнев его будет ужасен. Добрин будто почувствовал беспокойство Черемыка и начал беседу с вопроса о девушке:

- Как наша барышня, жива ли, здорова?

- В полном здравии, государь, у своей тётушки в Каргаломе, - ответил Черемык, и тут же всё воспротивилось в нём этой лжи. Он мог бы так ответить, если бы сам проводил девушку в Каргалом, но Черемык не видел её с той минуты, когда повозка скрылась за поворотом. Ратники Осьмина доложили, что благополучно проводили повозку до переправы, а дальше что? Не ему ли знать, как легко обмануть разъезды и рогатки Каргаломского войска. Он больше не видел Итларя, Воронка и самой Иваши, не знает где они и что с ними, и лжёт государю в страхе перед его гневом, или хочет, чтобы у девушки действительно было всё хорошо? И щемящее чувство, будто с его друзьями уже случилось что-то непоправимое, уже не отпускало его, хотя внешне Черемык казался спокойным.

Староста Колкачей переминался у порога под пристальным взглядом стражи.

- Простой люд идёт с жалобой на вас, - сказал князь воеводам. – Что вы не блюдёте законы нашей земли, рушите крепости, калечите людей, и утверждаете, будто это я послал вас творить беззаконие.

Осьмин переживал, впервые представ перед государем и его старшинами, судьёй Сорокой и чашником Треухом. Ивар стоял за спиной отца. Черемык видел, что воевода вот-вот бухнется на колени, начнёт каяться в предъявленных обвинениях, тем самым признав их, и тогда наказания им не избежать, и поэтому первым сделал полшага к престолу:

- Правда твоя, государь, так оно и было. И крепость ломали и ранили стрелой селянина. Только сделали это не пьяному умыслу или из озорства, а рьяно выполняя твои указы, государь.

Начало Добрину понравилось, и он кивнул головой, что означало: разъясни. Черемык вдохновился:

- Как ты знаешь, государь, я по твоему распоряжению находился в Череповеси у посадника Дягиля и там от честного человека узнал секретное слово об известном тебе разбойнике, немедленно собрался со своими товарищами, в помощь взял младших сыновей Дягиля и отправился на его поиски. В Талицах в гостевой избе во время сна мы подверглись нападению татей, отчаянно рубились, - если в докладе Черемык старательно избегал имени барышни, то в этом месте он решил выпятить имена сыновей Дягиля, выполнив, таким образом, волю Иваши, представить мальчиков князю в лучшем свете. - Особо отличились сыновья Дягиля. В это время с подмогой подошёл Каргаломский воевода, тати разбежались, и мы начали их преследовать. Старосте Колкачей и его людям было предложено разрешить нам досмотр дворов и построек, а вместо этого получили грязные посулы.

- И тогда ты их начал калечить?

- Простреленная рука людина метнула в меня камень, государь.

Добрин нахмурился и посмотрел на старосту:

- Так было?

- Не сдержался селянин… - заюлил староста. – Для острастки…

- Весь народ в поле от зари до зари, а вы дома отлёживались и моим воеводам препоны строили. Может все дела переделали? – ответа князь не требовал и предложил Черемыку. – Продолжай.

- Слово моё не было услышано, и тогда я принял решение ломать замок. Всех подозрительных вывели за ворота, проверили и отпустили.

- Был ли среди них лихой человек?

- Если и был, то ушёл. Силён он дюже и хитёр, поэтому особого сыска требует.

Староста заметно поскучнел. Князь подумал немного и спросил его:

- Много ли пострадало общественного живота[122]?

Староста помялся:

- Ворота, государь.

Наступила тишина, во время которой старшины государя тихими голосами высказывали ему своё мнение. Наконец  Добрин принял решение:

- Повелеваю, с Каргаломского воеводы Осьмина и сотника моей дружины Черемыка за нарушение общественного права и порчу общественного имущества взыскать штраф по гривне серебра[123] в пользу… - Добрин замедлился, презрительно посмотрел на старосту и решил, - в пользу казны.

Все, и староста, и Осьмин, и Черемык вздохнули с облегчением: пронесло. Один из них явно поторопился, потому что государь ещё не закончил приговор. А дальше слова его были такими:

- Старосту Колкачей и селян, препятствовавших сыску, проводимому по моему слову бить батогами, по двадцать ударов каждому.

Староста ойкнуть не успел, как его подхватили под руки и вынесли из палаты на свежий воздух.

На этом официальная часть приёма закончилась. Сорока и Треух ушли по своим делам, Ивар обнял Черемыка и пожал руку Осьмину. С галереи спускалась княгиня. Добрин сошёл с престола и по-отечески похлопал воевод по плечу.

- Ты что-то говорил о сыновьях Дягиля? – заинтересованно спросил он Черемыка. – Говоришь, стоящие мужи?

- Не сробели, батюшка, - начал расхваливать ребят Черемык. – Рвали шелудивых на части.

- Черема, - с улыбкой сказала княгиня, подходя к ним, - других ратников хвалишь, а про себя молчишь?

- Да не с руки мне, матушка, - смутился Черемык.

- Не с руки ему. А рассказал бы и смотришь, князюшко государь тебя в тысяцкие произвёл. Так я говорю, господин? – спросила она мужа.

- Шли бы вы, княгинюшка, в кухню, распорядились по поводу щей, - недовольно сказал князь. – А мы в делах государственных своим скудным умишком как-нибудь сами.

- Вот вы как нас, - улыбнулась Гудрун и повернулась к Черемыку и Осьмину. - Завтра государь устраивает охоту, быть обоим.

За дверями в соседней палате заплакала девочка, которую, вероятно, не пустили к деду, и Гудрун поспешила на зов внучки.

- Их отец был велик в ратных делах, - Добрин вернулся к прерванному разговору. - Жаль, что так получилось. А на его сыновей я бы посмотрел.

- Государь, они были в деле со мной до самого конца и поэтому оказались здесь.

- Здесь? – в глазах Добрина загорелись весёлые искорки, он понял, что рассказ Черемыка о Дягиле и его сыновьях не был случайным, и сотник хлопочет о них по чьей-то просьбе, самого Дягиля или Устьи. -  Здесь, тогда зови.

Так быстро представленные государю Бежан и Путя, не в силах скрыть счастья, сияли как деревенские дурни. Высокие, крепкие, симпатичные ребята понравились князю, он распорядился записать их в младшую дружину и оставить при дворце. Возможно, этим своим решением Добрин хотел хотя бы частично извиниться перед Дягилем за его ссылку.

Ивар пригласил молодёжь отобедать, и они все вместе узким закрытым мостом[124] прошли в старый дворец, который после постройки нового целиком перешёл княжичу. Столовая находилась на втором этаже и к ним тут же присоединились четыре малютки, дочери Ивара, которые мгновенно оседлали отца, требуя его внимания.

- Ладно, ладно, подружки, - пробовал их урезонить Ивар. – Тятя занят, позже поиграем.

Не помогло и пришлось хлопнуть в ладоши. Невесть откуда появились няньки в богатых одеждах, подхватили малышек и мгновенно исчезли.

Черемык был заметно удручён, мало пил, ещё меньше ел, в середине обеда засобирался домой. Ивар не стал расспрашивать его при посторонних, встал проводить и во дворе, когда поблизости никого не было, подмигнул:

- Не узнаю тебя дружище.

- Притомился что-то, - невнятно произнёс Черемык, пряча глаза и не зная, как объяснить Ивару своё смятение.

Ивар вдруг захохотал:

- Дружище, так это правда, что ты сохнешь по Иваше?

- И ты туда же? - обиделся Черемык. – Не надо мне её сватать? Да если твой батюшка услышит эти слова, он с меня живого шкуру спустит.

- Дружище, твои  отговорки не для меня, - смеялся Ивар. - Пойдём, я одно отворотное средство знаю. Выпьешь ведро меда, и к завтра хворь как рукой снимет.

- Спасибо, друг, но мне сейчас не до того, - Черемык поклонился с печальным лицом и оседлал Орлика. Что он мог рассказать о своих сомнениях, жива ли, здорова барышня у тётки с дядюшкой или…  При этой  мысли тоска ещё круче навалилась на него.

 

35.

 

 

- Мезень, позови брата, - Черемык придержал коня, встретив на улице мальчишку.

- Его нет, - удивился Мезень. – Он же с тобой в походе, дядя Черемык.

- Вот пустая башка, - хлопнул себя по лбу Черемык. – Совсем забыл, что оставил его в Каргаломе.

- Пошто оставил, дядя Черемык? – испугался Мезень.

- Тамошнюю боярыню охранять, - с безразличным видом, чтобы успокоить мальчишку, сказал Черемык и подмигнул. – Скоро вернётся твой братан.

- Ух, ты! – обрадовался Мезень за брата. – Ты в ночное с нами поедешь, дядя Черемык?

- Не сейчас, Мезень. – Теперь Черемык был готов направить Орлика в Каргалом прямо сейчас, скакать ночь и день, чтобы убедиться, что она в безопасности жива и здорова, щеголяет по боярским покоям в одежде отрока с сулейманским кинжалом на тонком ремешке.

Черемык рывком развернул уставшего коня, воткнул шпоры в бока, проскакал версту, и ему в голову пришла новая мысль. Норфа! Корень всего зла там, на болоте. И Черемык направил коня к Сычёвой Топи.

Похоже, что колдунья его ждала, спокойно сидела на завалинке[125] у своего очага и спросила его с усмешкой:

- Рати, рати, почему же ты матушку не слушаешь? Ведь она запретила приближаться ко мне.

- Зачем мне тебя бояться, старуха? – вызывающе спросил Черемык, разглядывая колдунью. Обычная старая женщина, натруженные тяжёлой работой руки, чёрное от солнца и ветра лицо. В щели брёвен вставлены лучины и на них гирляндами и веничками висят и сохнут собранные на болотах травы.

- Понапрасну ты за моим сыночком охотишься, рати, лишь одному воину дано его победить, и он не ты.

- А кто же?

- Среди твоих знакомцев его нет.

- Я не убить его пришёл, князь требует доставить его живым.

- А-а, князюшко, добрая душа, - глаза колдуньи вспыхнули как уголья. – Сам, значит, хочет внучка на части порвать, а кудрявую головушку его на кол посадить.

- Что ты мелешь, старуха? – зло её осадил Черемык.

 - Правду, рати, горькую правду. Волчи сынок про'клятого княжича, старшего брата твоего дружка. Чёрной ночью отыскала я его бездыханное тельце в сырой земле, прижимая его к груди, прибежала сюда, к хозяюшке Сычёвой Топи, чтобы сжалилась надо мной, вековечная, оживила родную кровинушку, и за то я вечно служить ей обещала. Послала меня хозяюшка к матери Волчице, чтобы отдала матёрая мне самого сильного щенка из своего помёта. Окропила я мальчонку тёплой волчьей кровью, вместе с ней вошла в него жизнь серого, и получил он своё имя за силу и ум. И после этого ты думаешь, что я отдам тебе своего сыночка?

- Я не любезничать к тебе пришёл, старуха, - с трудом сдерживая гнев, сказал Черемык, - и не сказки твои слушать. Скажи, где скрывается душегуб, и я уйду.

- Никуда ты не уйдёшь, - спокойно улыбнулась Норфа. – Ты на погибель свою пришёл, воин.

В это время снаружи послышался конский топот. Черемык схватился за меч и бросился к выходу. Норфа метнула ему под ноги полено, Черемык споткнулся и за порог вылетел кубарем. Волчи выхватил топор. В последнее мгновение Черемык парировал удар, и топор обухом скользнул по лицу, оставив глубокую царапину.

Не в пример Науму Волчи хорошо владел топором, легко прыгал выше своего роста, наносил удары сверху и снизу, оказавшись на земле, легко вскакивал, в то время как Черемыка меч не слушался и он с трудом отбивал каверзные удары. Волчи прорубил ему сапог, разрезал рубаху, от верной гибели спасла серебряная гривна на груди. Прошло время, прежде чем он понял, что его немочь в бою – проделки старой колдуньи, которая стоит у избушки и скалится на их поединок. Черемык незаметно разрезал кошель и бросил горсть блестящих монет в лицо Норфе, старуха испугалась и спряталась в избушке. Этого времени Черемыку хватило обезоружить Волчи, припереть к стене и занести меч для рокового удара.

- Стой, рати! – Норфа бесстрашно встала под меч, закрыв собой Волчи.

Если бы Черемык не только слушал маму, но и делал то, что она ему говорит, история окаянного разбойника на этом закончилась. Черемык любил маму, но почему-то считал, что её рассказы в большинстве всего лишь лишённые смысла сказки. А ведь учила Старая Важа сына не смотреть в глаза колдунам и чародеям. Он посмотрел и уже не смог отвести глаз. Его сильное тело будто опутали верёвками, рука с мечом бессильно опустилась, ноги стали проваливаться в землю, в страшное жилище Ямы.[126] Черемык видел и слышал, что происходит вокруг, но не мог шевельнуть даже пальцем.

Волчи подобрал топор и хотел зарубить Черемыка. Норфа остановила его:

- Не надо, сынок, твои братья и сёстры сделают это вместо тебя своими острыми зубами.

- Зачем он приходил, мамка?

- Дедушка велел поймать тебя и привести к нему.

- Гостем захотел меня увидеть! Что ж, приду, только пусть потом не взыщет.

- Нельзя тебе в Белозер, сынок. Добрин помешан на собаках и тебя схватят раньше, чем ты успеешь достать топор.

- Давно мне так не везло, мамка, - сказал Волчи, забрасывая Черемыка на спину Орлику. – Два дня как захватил боярскую дочь и дружка нашего гостя. Так что пока княжеское войско по лесам и болотам будет искать красавицу, я к дедушке подберусь совсем близко.

Черемыка завезли в болото и бросили там в надежде, что дикие звери полакомятся человечиной. Так бы оно и было, ночью приходили волки, Черемык слышал клацанье их зубов. Его верный конь громко ржал, бил копытами, отгоняя хищных тварей, заглядывал в лицо Черемыку, не понимая, что случилось с хозяином. В глазах Черемыка отражались ночные звёзды, потом облака и голубое небо, потом снова звёзды.

 

 

36.

 

 

Дорога, пустая в оба конца, расслабляла, в полуденном зное лошадь неторопливо переставляла копыта. Итларь не подгонял её, чтобы на тряской дороге не разбудить задремавшую Ивашу. Воронок давно перебрался к нему на облучок, рана его болезненно ныла, рука опухла до кончиков пальцев, юноша крепился, как мог, до его дома рукой подать, а там мама и мама что-нибудь придумает.

Ехать молча было бы скучно, а потому Итларь развлекал себя и Воронка рассказами, ведь хороший рассказчик получает удовольствие не меньше, чем его слушатель, особенно такой, как Воронок, который слушает не только ушами, но и открытым ртом. Его чувства, гнева и радости на лице, всегда к месту, а потом хватит кулаком здоровой руки по коленке: так их!

- Ловили мы тогда шайку в урочище Больших Камней. Гуртом по лесу ходить бессмысленно, лес большой, поэтому разделились по трое и разъехались. Незнам первым обнаружил след, да не один, много. Спешились и пошли. А в лощине, не поверишь, вся шайка, восемнадцать душ, костёр жгут, никого не боятся, чёртовы дети. Добро в кучу свалено и делят, кому сколько. Своих звать, это сколько времени пройдёт, пока всех соберёшь. И знаешь, что надо делать в такой час?

- Что?

- Не бояться. Меч из ножен и ату их. Злодеи охнуть не успели, мы шестерых положили. Они к оружию, мы ещё троих. Тут слабые из их дёру дали и сравнялись мы по числу, трое на трое. Только разбойнику никогда не победить ратника, потому что мы служим князю, защищаем обиженных, а они только брюху своему.

Стоявшие на лугу у стога селяне вдруг побежали к ним и окружили повозку, нацелив на ратников вилы. Сообразил Итларь, что это вовсе не смерды и самое время ему показать свою удаль. Крутанулся ужом, сверкнул в его руке меч и разбойники отшатнулись.

А полог у повозки отдёрнулся и увидел Итларь рядом с барышней молодого человека с курчавой бородкой по виду благородного. Улыбается незнакомец, а у горла Иваши острый нож держит.

- Дёрнись ещё удалец, - сказал атаман ратнику, - и сам повезёшь её голову своему господину.

Опустил Итларь меч, и налетели тати вороньём. Стащили ратников с облучка, стали бутузить дубьём, руками и ногами, сорвали с них всё, что блестело, одежду и сапоги, и шапок своих они лишились, остались в одних портках.  Избитых до полусмерти  связали, бросили в повозку к Иваше и повезли в лес. Там, в самой глухомани, оказались они на заброшенном соляном заводе, где и поныне стоит крепкая изба заводчика, сараи для рабочих и соли и сама шахта локтей пятьдесят в глубину. На глубине она переходит в просторную пещеру с небольшим солёным озерцом.

Ивашу посадили в чулан под присмотр беглой Байки, девки вздорной и жестокой, по ночам Байка развлекала Волчи, а когда он уезжал, строила из себя атаманшу, и издевалась над беззащитным сбродом. Байка сорвала с Иваши кошель и сулейманский кинжал, потянулась к серьгам и получила по рукам от Волчи:

- Не тронь! Пока.

Итларь и Воронок лежали связанные в середине поляны, пока атаман решал, как с ними поступить, убить, или ещё пригодятся. Разбойники, вроде бы каждый сам по себе, пьют, жрут и веселятся, но вот кто-то склонился над пленником и пятеро поднялись от костра:

- Эй, Коптяк, что за дело твоё?

- Да что вы, братья, - замялся Коптяк, выпрямляясь. – Померещилось, будто серьга в ухе у него, хотел снять.

- Опоздал, брат, - засмеялись разбойники. – Мы ребят ещё на дороге обули.

Волчи велел посадить пленников в шахту, оттуда не сбегут, и уехал. Разбойники разбрелись по сараям, устроились у костра, лишь двое по очереди с дубинами на плече, без устали обходили поляну. Возьми-ка, присядь, тут же появится Байка и так треснет палкой по башке, что если  кость головы слабая, больше уже не поднимешься. Проверила Байка и барышню. Под охраной двух плечистых молодцев с факелом заглянула в чулан и долго разглядывала Ивашу. Может, прикидывала её одежду на себя, когда Иваше одежда будет ни к чему или смотрела, чем барышня лучше её, беглой.

 

 

37.

 

 

Нехорошие предчувствия замучили Старую Важу. Сын и раньше, вернувшись из похода, иногда несколько дней не заглядывал в родную избу, празднуя с господином своим победу. Все эти дни мать была спокойна, поддерживала жар в баньке и терпеливо ждала Черемыка. Этой ночью ей приснился сон, будто сынок её тонет в болоте, тянет к ней руки, а она не может его вытащить.

Чтобы как-то избавиться от нахлынувшего беспокойства, Старая Важа обременила работой домашних, а сама отправилась к Бёдвару, свейскому[127] кузнецу, которому неделю назад заказала серебряные пяльцы[128] и иглы с широким ушком для вышивания.

Только Старая Важа вышла за калитку, ворона с соседней берёзы раскаркалась на неё. Погрозила мать вороне можжевеловым посохом и ворона улетела, а из кустов выскочила чёрная кошка, схватила голубя у самых её ног и утащила в кусты. Сделала Старая Важа шаг, вьюн закружил пылью по дороге, описал полукруг и остановился как раз напротив неё. Быть беде, бормотала Старая Важа торопливо шагая через всю слободу.

И пяльцы и иглы получились замечательными, но обнова не радовала её. Вместо радости сердце пронзила острая боль, будто его стеганули колючим дедовником.[129] Перепугался за неё Бёдвар и велел снарядить для неё повозку. Старую Важу доставили домой в лучшем виде, но ещё издали услышала мать, как в её дворе воет Буря, видно и в её доме быть покойнику. Высыпала на стол свои гадальные камешки и все они повернулись к ней чёрной стороной, а зелёный камешек сына соскочил со стола, ускакал к печке и провалился под пол.

Старая Важа немедленно собралась во дворец убедиться, что её сынок жив и здоров. Государь и государыня только что вернулись с охоты, Черемыка с ними не было.

Добрин был зол, худшей охоты в его жизни ещё не случалось. Собаки не слушались псарей, теряли след и сбивались в стаи, лошади шарахались на бегу, будто их подрезали волки. Охотники выбивались из сил, кричали до хрипоты, да толку от их стараний не было. Князь сам загнал лося, огромного самца с развесистыми рогами, лось стоял от него  десяти шагах и князь видел, как дрожат белёсые проплешины на горбатой морде. Добрин всё сделал правильно, удар был выверен, в левое подбрюшье и промахнулся. Лось пошёл прямо на него и смял бы, и только чудо спасло князя от смерти.

- Твой сын возгордился сверх всякой меры, - желчно сказал князь. – Государыня пригласила его на охоту, а он побрезговал нашей компанией.

- Такого не может быть, батюшка. Мой сын за тебя и матушку жизнь готов положить. А если он не пришёл, беда с ним стряслась.

- Беда у него в штанах, мать. Поищи его в слободе в чужих домах на чужих подушках. А найдёшь, скажи, чтобы не смел появляться мне на глаза. Мало ты его секла в детстве.

Княгиня беспомощно развела руками, когда Добрин в таком настроении, с ним лучше не спорить.

Послала Старая Важа своих домашних расспрашивать соседей, может, кто видел её сыночка и знает, куда он собирался. С ног сбились девушки и скотник, а толку никакого, многие видели Черемыка живым и здоровым, но понятия не имели, куда он подевался.

Прискакал на одной ноге Мезень:

- Баба Важа, угости пирожком.

- А что у мамки не просишь? – грустно улыбнулась Старая Важа.

- У тебя вкуснее, - польстил хитрец. – Дядька Черемык дома?

- Нет его, сыночек, пропал.

- Нет, бабка, не пропал.

- Ты его видел, сыночек, - обрадовалась Старая Важа, - расскажи.

- Там. – Мезень махнул рукой в сторону Сычёвой Топи.

Случилось худшее из всего, что могло случиться.

Старая Важа собрала домашних. Запрягли лошадку, положили в телегу жерди, верёвки, факелы, кликнули Бурю, и отправились на болота, хотя надвигалась ночь и тучи застилали небо. Даже странного садовника, Кирима, Старая Важа взяла с собой, лишние руки не помешают. Ходили по зыбкому мху, звали что было мочи, проваливались в мерзкую трясину по пояс и по грудь, вытаскивали друг дружку верёвками. Вконец обессилела Старая Важа, со слуг семь потов сошло, впору сесть на кочку и разрыдаться от горя. Ближе к утру Буря что-то почувствовала, подняла морду, нюхая ветер и бросилась напрямик по болоту. Скоро они услышали лошадиное ржание, а там и Черемыка нашли. Спит не спит воин, а беспомощен как грудной ребёнок. Ухватили за руки, за ноги, за одежду и потащили из болота, обливаясь слезами печали и радости.

Черемыка раздели и уложили на лавку посередине горницы. Старая Важа велела принести чёрную курицу и выпроводила всех вон. Заперла дверь накрепко, завесила оконце, двенадцать восковых свечей развеяли мрак. Развела огонь в жаровне, бросила в неё сушёной белены, и горьковатый дым заполнил комнату.

Опустилась Старая Важа перед сыном на колени и заплакала, гладя его по лицу:

- Не во медном городе, не во железном тереме, заточён добрый молодец злой волей, закован в семи цепях, закрыт за семь дверей, заперт семью крюками, родной матушке не дозваться, спит смертельным сном.

Трижды начинала свой заговор Старая Важа, призывала себе в помощь мать всего сущего, Мокошь и её дочерей Живу, Ладу, Лель, богинь жизни, любви и домашнего очага и трижды срывалась в своей молитве. За стенами дома бушевала гроза, раскаты грома были такой силы, что дрожали стены и гасли свечи. Старая Важа никогда не бралась отделывать проклятья Норфы, непосильно много в её колдовстве ненависти и злобы. Не взялась бы ворожить Старая Важа и в этот раз, если бы на лавке лежал кто другой, а не её кровинушка, её ненаглядный сынушка, за которого она не только бы эту жизнь, но и десять жизней отдала, если бы владела ими.

В четвёртый раз начала заговор Старая Важа:

- Матица Мокошь, глас грома твоего всяк слышит, молния твоя великая всё освещает и печёт пред тобой всё живое, в море пути твои и стези и в землях разных, и с силою твоей никто не сравнится. Обмой слезами матери этого рати, смой с моего Черемыка все хитки и притки, уроки и призоры, скорби и болезни, измоты и ломоты, верни матушка злу хулу за высокие горы, за синее море, за топучие грязи, за зыбучие болота, за сосновый лес, за осиновый тын, в сердце той, где родилось зло! – с этими словами Старая Важа выхватила из-под корзины чёрную курицу и рассекла её ножом, окропив кровью сына.

Черемык вздрогнул и потянулся, как будто со сна, спросил слабым голосом:

- Как долго я спал, матушка?

- Ты не спал, сыночек, ты гулял.

- Где гулял, матушка? – он еле ворочал языком.

- На том свете, родненький.

Гроза стихла за стенами дома и загрохотала вновь в ворота и двери тяжёлыми кулаками княжеской стражи.

- Открывай немедленно! Где твой подлый сын, старуха, его князь требует! - кричали вчерашние сотрапезники Черемыка. Схватили его под руки, поволокли к выходу. У Старой Важи не осталось сил сопротивляться новой напасти, и она упала без чувств.

 

 

38.

 

 

Некий оборванец объявился на рогатке и заявил страже, что у него есть слово к государю от разбойного атамана, будто молодая барышня, дочь Шемяки, взята атаманом в полон, и он требует за неё три пуда серебра. Оборванца потащили в кузню, чтобы выпытать, где разбойник прячет Ивашу. А так же Добрин послал верных слуг к Черемыку, чтобы отчитался сотник, почему барышня, отданная ему на попечение, оказалась в кабале[130].

Дом Черемыка оказался пуст, соседи рассказали, что сотник неожиданно пропал и его мать с челядью отправились на поиски сына к Сычёвой Топи. Услышав эту ахинею, князь выругался и послал свободных от дежурства жильцов[131] искать сотника, но не в лесу у Сычёвой Топи, а по домам, банькам и сенникам местных красавиц.

Оборванец под пытками ничего нового к сказанному не добавил, наверное, действительно ничего не знал. Что осталось от него бросили в телегу, чтобы показывал куда ехать, туда же положили серебро. Никого дельного под руками не оказалось, только начальник дворцовой стражи, и Ратмир с десятью дружинниками отправился сопровождать серебро, чтобы обменять его у атамана на девушку. Вернулся он один, без серебра и товарищей, проткнутый насквозь стрелой. С трудом пробормотал: «Волчи… там…» - и упал с коня.

Теперь уже темник Вохма, воевода княжеского войска, с сотней добрых воинов поскакал в ночь на поиски атамана. Нашли брошенную на дороге телегу, убитых и ограбленных воинов. Пока старый темник соображал, как ему следует поступить, из ближайшего леска донёсся звонкий наглый голос:

- Эй, недотёпы родовитые! Передайте своему господину, что я его девку в жёны беру, пусть за ней хорошее приданное готовит.

Вохма развернул сотню и повёл её на врага. С криками «ату!» дружинники влетели в лесок, обыскали его вдоль и поперёк, до утра рыскали, а Волчи с товарищами, словно сквозь землю провалился. Забрал Вохма убитых и поехал в Белозер докладывать князю что случилось.

В это время повезло страже, что искала Черемыка, сотника взяли тёпленького, в постели. Накинули рубаху, чтобы прикрыть наготу, и привели во дворец. Сотник не держался на ногах и с трудом ворочал языком. Даже когда его для острастки пару раз ударили по морде и по рёбрам, в голове у него мало прояснилось, и он продолжал нести чушь про колдунью и её сына.

- Пьян, собака! – решил Добрин. – Бросить его в яму, а когда протрезвеет, я с ним железом поговорю, он у меня разума быстро наберётся.

Черемыка потащили на задний двор. После проливного дождя воды в яме было по грудь. Вода освежила, сгоняя остатки наведённой порчи, и пришло осознание слов князя: Иваша в плену. Волчи спрятал её и грозится убить, а князь обвиняет в этой беде его, Черемыка. И поделом, сказано было беречь барышню как зеницу ока, так нет, погнался славы ради за неуловимым атаманом и подставил девушку под разбойничьи ножи.

Совсем закручинился Черемык, как вдруг наверху послышались шаги, решётку сдвинули и княжеские гридни вытащили его из ямы. Женщина, по глаза закутанная в епанчу, спросила:

- Ты, правда, был на болоте, Черемык?

По голосу и стати Черемык без труда узнал в ней княгиню:

- Да, госпожа.

- Норфа была одна?

- Нет, госпожа, с ней был этот ублюдок Волчи.

Гудрун отшатнулась на полшага,  и Черемыку показалось, что она решила уйти. Потом передумала и снова спросила:

- Ты знаешь, где прячут Ивашу?

- Нет, госпожа.

- Ты знаешь, где её искать?

- Нет, госпожа.

- Ты найдёшь её?

- Да, госпожа! – с такой непреклонностью сказал Черемык, словно дело для него было решённым и оставалось за малым.

- Тогда ступай, - сказала княгиня, - и обязательно найди её, иначе тебя от смерти никто не спасёт.

Черемыку подвели коня и, прежде чем прыгнуть в седло, он повернулся к княгине:

- Матушка, Волчи боится собак. Соберите охотников, поднимите псарей…

- Ступай! – сердито перебила его Гудрун.

Молодой сильный конь из княжеской конюшни был взнуздан для него и как всегда в таких случаях, конюхи забыли приторочить к седлу не только лук или меч, но хотя бы захудалую булаву или пику, потому, что об этом не было сказано особо. Черемык понял, что он безоружен, когда уже проскочил заставу, но возвращаться, терять драгоценное время не стал, подстёгивая резвого скакуна.

Голос разума подсказывал, что поиски Иваши следует начать там, где она пропала, на небольшом участке дороги от переправы до Каргалома. В окрестных полях обязательно работали смерды, кто-то из них видел повозку с ратниками и девушкой и шайку разбойников. Черемык увидит это по лицу селянина и узнать остальное для него будет делом техники, даже если мужик или баба перед этим клялись кому-то жизнью держать язык за зубами. Так думал Черемык верста за верстой проносясь знакомым трактом, затем планы его изменились и в том месте, где первый раз Наум простился с ним, сотник свернул на лесную тропу.

Один ключ к поиску Иваши он может найти в доме Марьяты. Воронок сидел в одной повозке с барышней, и если он сейчас в доме матери, значит Марьята крепко повязана с разбойным племенем и зря он пожалел её и детей. А если Воронка в доме нет, Марьята ему верный союзник. В доме, где слуги сплошь беглые и тати всегда найдётся кто-то, кто укажет дорогу к логову атамана.

Слуга у ворот не узнал в босом парне в нательной рубахе с всклоченной бородой грозного сотника и открыл ворота. А Марьята его сразу узнала и гневно сдвинула брови:

- Ты забрал моего мужа и забрал моего сына, так зачем явился теперь? – и приказала слугам. – Гоните его со двора!

- Стой, Марьята! – Черемык спрыгнул с коня, оттолкнул подскочившего слугу. – Твой сын ранен. Я отправил его домой, к тебе, но его захватил Волчи, а вместе с ним и моих друзей. Помоги мне и я помогу тебе освободить сына.

- Мой сын ранен? – не оборачиваясь, спросила Марьята.

- Марьята я не шучу.

 

 

39.

 

 

В чулане не было окна, днём скудный свет проникал в помещение через щели рассохшихся брёвен. По приказу атамана Иваше устроили кровать из сдвинутых лавок, бросили сверху перины и подушки из повозки. Иногда Байка приносила ей плохо прожаренное мясо или хлеб и девушка его с отвращением ела, чтобы не терять силы, которые - полагала она – ей ещё пригодятся. У неё не было страха перед тюремщиками и перед завтрашним днём, спала она спокойно с тех пор, как Старая Важа сняла с неё порчу, кошмарные сны оставили её. Она была уверенна, что князь обязательно пошлёт за ней войско, разбойников перебьют, её освободят, а во главе этого войска будет удачливый сотник в медвежьей шапке.

Радостные крики за стенами темницы означали, что атаман вернулся с разбойного промысла и улов его в этот раз был хорошим. Прошло немного времени, и дверь её темницы отворилась, яркий дневной свет заставил зажмуриться. На пороге стоял Волчи.

- Не соскучилась барышня по дворцу, по кавалерам своим? – атаман был в прекрасном расположении духа. – Сегодня мне князюшко отвалил за тебя три пуда серебра. Как узнал, что ты у меня, отворил скотницу и говорит, бери, сколько хочешь. Вот я и подумал, коли ты у нас знатная такая, возьму ка я тебя в жёны.

- Повеселишься, когда твою башку на кол посадят, - зло выкрикнула Иваша.

- И что за смельчак сотворит это? – деланно изумился Волчи. – Князёк, которым руководит жена? Или трусливый воевода, всю жизнь просидевший в детинце? А может Черемык? Вот мы кого ждём-поджидаем. Да напрасно, нет больше твоего дружка, только косточки по болоту белеют, - и Волчи, довольный собой, захохотал.

Иваша не выдержала, бросилась на него с кулаками. Волчи не сложно было справиться с девушкой, она отлетела от него, опрокинула лавки и зарылась в подушках.

- Горяча будешь в постели, - пуще прежнего веселился атаман, потом вдруг оборвал смех и жёстко закончил. – Но учти, барышня, если я не получу за тебя достойного приданного, я ему в подарок пошлю в корзине твою голову. – После этого Волчи повернулся к Байке, которая всё это время стояла у него за спиной, поигрывала сулейманским кинжалом и ждала, может атаман разрешит ей прикончить знатную гусыню, а её одежду и украшения забрать себе.

- Пойдём девка, - сказал атаман Байке. – Помоешь мне ноги с дороги, накормишь, напоишь и спать уложишь.

Слова Волчи поразили девушку, не то чтобы ей стало жаль Черемыка, судьба воина сражаться, а в сражениях всякое бывает и чем воин лучше, тем меньше шансов у него дожить до старости. Своё освобождение Иваша связывала с этим героем, ей мало верилось, что Осьмин или другой воевода смогут найти её в этой глухомани, им в голову не придёт искать её здесь. И сколько тогда ей сидеть в грязном чулане на грязных подушках? Эта мысль настолько разозлила Ивашу, что она решила освободить себя сама. Она не плохо бегает, хорошо управляется с лошадьми, больше решимости, немного удачи и судьба улыбнётся ей.

Волчи не любит сидеть в лагере, день, два и снова уйдёт на промысел, забрав с собой шайку, в лагере останутся старые и увечные бедолаги, и Байка. Девка обязательно сунется к ней с едой, а тогда Иваша покажет всё на что способна.  Она выбила у лавки нижний угловой брусок и поставила его у входа так, чтобы можно было в любой момент схватить и пустить в дело. Потом восстановила разрушенную Волчи постель, легла и незаметно для себя задремала. И приснился ей замечательный сон, как будто бы он входит в большую ярко освещённую комнату, в которой много, много маленьких детей. «Откуда здесь дети?» - удивилась Иваша, и тогда пожилая няня, очень похожая на мать Черемыка, говорит ей: «Иваша, доченька, разве ты не узнаёшь, это твои дети».

 

 

40.

 

 

Чужие люди принесли Марьяте весть о позорной смерти её мужа, как зарубил его сотник мечом, как растащили по кусочкам мёртвое тело колдуны, ведьмаки и знахари, чтобы готовить из него злые зелья и морочить ими добрых людей. И то ладно, что сдержал слово Наум, один ушёл, сыновья и дочки остались в целости и хозяйство княжеские рати не порушили. На другой день засобирался в дорогу её сынок, парня с души воротило. Когда узнал правду о своём отце, поклялся Воронок смыть кровью его позор, а до той поры не возвращаться в дом. Оседлал он Карюшку, взял пику и поехал пытать ратное дело, а Марьята тайно молила Матерь-роженицу, чтоб вернула та её сыночка в целости и сохранности, чтобы не взяли Воронка в ратники по возрасту, по хилости или за отца душегуба.

Пришлось ей брать хозяйство в свои руки. В помощники определила Коптяка, мужика спокойного и смирного, говорили, по молодости Коптяк баловал на дорогах, но, повзрослев, оставил дурное занятие. Коптяк к  Марьяте был неравнодушен, но она хорошо понимала, что любовь мужика и клятвы существуют только до постели, а как добьётся своего, начнёт кобыляк[132] под себя подминать. И потому Коптяк был предан и верен Марьяте как родной матери.

Волчи снова объявился в их краях и сердцу Марьяты стало неспокойно, вдруг атаман по старой памяти в гости нагрянет, а власти узнают о том, тогда от беды точно не отвертишься. По счастью Волчи пока обходил её жилище стороной. Исчезли несколько работников, польстились на лёгкий  хлеб у атамана. Потом пошёл слух, будто атаман взял в полон знатную барышню и с нею двух ратников, что были приставлены для охраны, и один из этих ратников её сынок. И хотя Марьяте не верилось, что Воронок так быстро поднялся по службе, что ему доверили охранять высокую особу, материнское сердце щемило и не давало покоя. Уговорила она Коптяка сходить в разбойный стан и разузнать о пленниках.

Коптяк подтвердил, Воронок ранен и брошен с товарищем в соляную шахту на верную погибель. Ночью он снова сходил в разбойничий лагерь, спустил в шахту хлеба и питьевой воды, несколько дней с этими запасами он протянет, а пока надо искать способ, как вытащить его оттуда.

Марьята была настроена решительно:

- Поднимай мужиков, обещай каждому по гривне серебра, и мы отобьём моего сыночка.

- Эх-хе-хе, - вздохнул Коптяк. – Мы со двора не успеем выйти, а Волчи уже будет знать, что мы идём против него, и поубивает нас всех. То не годится.

- Так может выкупить? У меня припрятано серебро.

- Не пойдёт хозяйка. Узнает атаман, что Воронок сын Наума был на службе у князя и разберётся с ним как с предателем.

Марьята опустилась на лавку:

- Вот оно горе горькое.

- Может к посаднику обратиться? – размышлял вслух Коптяк. – Да пока они соберутся, пока придут, атаман про них наперёд узнает, пленников порешит и сам исчезнет.

Марьята впала в отчаянье и тут в ворота громко и требовательно застучали. Добрый сосед так не ломится и одинокий путник, что просится на постой. Так грохочет тот, кто никого не боится, а это может быть и княжеский отрок, и лихой человек. Марьята приказала впустить незнакомца, но когда узнала в босом, нищем, со свежей раной на лбу человеке сотника, с появлением которого посыпались на её голову несчастья, первым её желанием было натравить на него собак и слуг с палками, чтоб гнали проклятого со двора.

- Помоги мне спасти моих товарищей, и я спасу твоего сына, - успел крикнуть Черемык заветные слова.

Марьята с сомнением оглядела Черемыка, покачала головой:

- Это ты-то, босой и голый?

Черемыка интересовало всё. Коптяк подробно описал дорогу к соляному заводу, шахту, где сидели Итларь и Воронок. Рассказал, что Волчи не любит отсиживаться в лагере и почти каждую ночь со всей шайкой уходит на промысел, а в лагере для охраны остаётся не более десяти старых и увечных татей во главе с подружкой атамана, беглой Байкой.

План Черемыка был прост, дождаться, когда Волчи уйдёт из лагеря, среди ночи снять часовых, обезвредить Байку, достать из шахты Воронка и освободить барышню. Всю ратную работу Черемык брал на себя, Марьяте и Коптяку оставалось положить Воронка на Волокуши и поскорее отвезти её к знахарке, пока рана не доконала мальчишку.

Коптяк тут же собрался и уехал к соляному заводу, проследить, когда Волчи покинет логово. Марьята принесла Черемыку мужскую одежду. Сотник покосился на одежду и отказался.

- Надевай, или будешь голышом ходить? - напустила на себя строгость Марьята. - Честное всё, сама шила, а сапоги ещё моего отца.

В новой одежде Черемык стал похож на селянина, чем развеселил Марьяту, и она прибавила к его костюму островерхую шапку. Оружия в доме не нашлось, после смерти Наума, всё добытое разбойным путём было утоплено в озере. Черемык нашёл длинный нож с узким тяжёлым лезвием, которым резали свиней, сделал из куска кожи примитивные ножны и повесил нож на пояс. После чего вежливо отказался от питья и пищи, сел на лавку в уголке горницы, надвинул на глаза шапку и задремал.

 

 

41.

 

 

По общему уговору из дома выходили скрытно, чтобы ни одна живая душа не догадалась об их планах. Отдельно вывели лошадей и волокуши. Коптяк уверенно ехал впереди ночной тропой, объезжая ямы и камни.

Черемык оставался невозмутимым всю дорогу, в отличие от своих попутчиков, которые заметно волновались. У бедной Марьяты дрожали руки и голос, и только материнская любовь не давала ей оставить безумную затею сотника и вернуться домой к детям.

Шагов за триста до лагеря их маленький отряд остановился, Марьяту оставили с лошадьми, а мужчины крадучись двинулись вдоль тропы. Часовые дремали у костра и Черемык отправил их на тот свет по очереди, не доставая ножа, свернул шею одному и другому. Поступил так же с третьим разбойником, который неосторожно вышел из сарая. Коптяк показал ему дом и чулан, где взаперти сидела Иваша, а сам с Марьятой побежал к шахте.

В потёмках Черемыку пришлось повозиться с засовом, пока сообразил, в какую сторону его следует выдвигать. Открыл дверь и увидел, что ему в голову нацелен удар палкой, резко присел, ринулся вперёд и удар пришёлся по спине. Выпрямился, схватил нападающего поперёк туловища, почувствовал под ладонями мягкую грудь и понял: снова девка.

- Сударыня, - громким шёпотом сказал, - это я.

- Ты где пропадал, Черемык? – возмущённо закричала Иваша. – Ты знаешь, что я здесь натерпелась?

- Тише ты, тише, - пытался остановить её Черемык.

На голос Иваши из дома выскочила голая Байка и начала истерично кричать, за нею появился мужик с топором. Его Черемык остановил, воткнув нож в грудь по самую рукоятку. Байка тоже замолчала, Иваша треснула её своей дубиной, глаза атаманши скатились к переносице, и она рухнула рядом со своим дружком.

Крик Байки должен был разбудить всех, кто находился в лагере, Черемык выдернул из убитого нож и приготовился к битве. Однако поле боя оставалось пустым, те, кто находился в сарае, предпочли притвориться сонными или мёртвыми, лишь бы до них не добрался этот ненормальный, заявившийся в логово самого Волчи. Черемык вздохнул с облегчением. Иваша времени не теряла и прошмыгнула в комнату, откуда появилась Байка. Глиняный светец с трудом рассеивал мрак помещения, но его  хватило, чтобы Иваша нашла свой, брошенный на лавку, кошель и подарок отца, сулейманский кинжал. Выбегая за Ивашей из комнаты, Черемык увидел у порога лук и колчан с несколькими стрелами.

Марьята и Коптяк беспомощно смотрели в чёрную глубину шахты, на их зов никто не откликался. Черемык обмотал себя верёвкой и спустился вниз, освещая пространство зажжённым факелом. Воронок был без сознания и Черемык, следуя своему обещанию, его первого обвязал верёвкой и приказал поднимать. Итларь был не лучше, чёрное в кровоподтёках лицо, выбитая челюсть, из-за чего он не мог говорить, и сломанная рука.

Черемык выбрался из шахты последним. Марьята и Коптяк давно утащили Воронка на волокушах. Черемык помог другу забраться на коня, им тоже пора убираться. Ближе всего был Каргалом, но именно там Черемык опасался встретить шайку, а потому он направил коня дальней дорогой в Белозер, надеясь, что Волчи от столицы держится подальше. И ошибся.

Вёрст через пятнадцать, когда опасность казалось, осталась позади, они позволили себе расслабиться, их кони перешли на шаг, на крутом повороте почти столкнулись с шайкой. Деваться было некуда, разбойники их тоже увидели и остановились в полусотне шагов. Волчи не сразу разглядел в деревенском парне Черемыка, а когда узнал, обрадовался и удивился:

- Сотник, ты снова здесь! Тебя даже Яма не берёт?

- Где же мне быть ещё, атаман. Марена[133] приказала без тебя не возвращаться.

- Я тебя предупреждал, - глаза Волчи недобро блеснули, - будешь стоять поперёк – убью. Ты же пляшешь передо мной как продажная девка…

- Ты прав, атаман, почему бы не сплясать с хорошим парнем, - насмешничал Черемык. Лук с натянутой тетивой лежал у него на коленях, и это сдерживало товарищей Волчи немедленно броситься на них, хотя Волчи безжалостно стегал их плетью, заставляя идти вперёд.

- Итларь, дружище, ты меня слышишь? – не разжимая губ, спросил Черемык, не сводя глаз с неприятеля. Итларь шевельнул рукой. – Я их немного задержу, а вы уходите за поворот и в лес. Переждёте и к Осьмину за подмогой.

Увидев, что двое уходят, шайка бросилась вперёд. Четыре стрелы ненадолго задержали лаву[134], кони спотыкались об упавших разбойников. Черемык выбросил ставший ненужным лук и тоже пришпорил коня. За поворотом увидел далеко впереди Ивашу, Итларя не было видно и оставалось надеяться, что преследователи в пылу погони не догадаются об их уловке. Черемык понимал, что на большой дороге их догонят быстрее, поэтому он догнал Ивашу и увлёк её на первую же лесную тропу, теперь шайка растянется на пару вёрст и появится шанс уйти от погони.

Ветви берёз и осин больно стегали по лицу и рукам, поэтому приходилось прижиматься к лошадиным шеям, доверив свою жизнь этим умным животным. Слева заблестела поверхность реки. Река была кстати. И когда открылась большая поляна, и на ней Черемык увидел дом, он уже знал, что будет делать дальше. Хозяева не успели опомнится, как прискакавшие на конях мужик и баба столкнули в воду их лодку, выгребли на стремнину и унеслись вниз, оставив своих коней. Пока хозяева соображали, повезло им или они остались в убытке, поляна оказалась заполненной всадниками. По внешнему виду незнакомцев не трудно было догадаться кто они такие, поэтому хозяева предпочли раствориться в ближайшем кустарнике.

На берегу оставались две плоскодонки, разбойники воспользовались ими. Одна лодка сразу перевернулась, другая ринулась в погоню. Остальные разбойники поскакали вдоль берега.

Черемык с трудом управлял лодкой, на таком утлом судёнышке по такой шустрой порожистой реке он ещё не плавал, чёлн подбрасывало и крутило на бурунах. Иваша сидела у него за спиной, вцепившись в борта побелевшими пальцами. Несколько раз он мельком взглядывал на неё, душа у девушки была в пятках. Черемык вовремя услышал впереди грохот порога и резко принял к правому берегу.

Порог, который за мощь и коварство прозвали Большой Ушкуй, невозможно было пройти по воде. Местные чухонцы по берегу прорубили просеку, настлали брёвна-катки и на своих невысоких лохматых лошадёнках, впряжённых в специальную упряжь, перетаскивали по одному вверх или вниз ладьи, струги, дракары. В этот раз они тащили насаду, гружённую мешками с пшеницей, сосредоточившись на тяжёлом и опасном деле. Поэтому когда какой-то чудак выскочил в лодке на катки и промчался в ней как в салазках вниз, напугав их лошадок, мата и проклятий ему вдогонку было много.

Сзади, сквозь грохот воды порога, послышался треск ломающейся плоскодонки и крики о помощи. Разбойники не смогли повторить фокус Черемыка, и их лодку вынесло на камни.

Для Черемыка с Ивашей катание по каткам тоже даром не прошло, доски днища в нескольких местах разошлись, и лодка стал быстро заполняться водой. Валявшийся в ногах ковш был слабой надеждой вычерпать воду из лодки. Разрываясь между двумя делами, Черемык опоздал среагировать на второй порог, потоком их затянуло в Малый Ушкуй, развернуло поперёк и бросило на камни. Оба оказались в воде.

Иваша удачно проплыла в бурном потоке, течение замедлилось, и она схватилась за камень, высматривая над водой Черемыка, и то, что она увидела, её напугало. Ниже по течению двое мужчин за руки тащили из воды безжизненное тело Черемыка. Страх остаться одной в этом диком краю дал ей силы. Иваша вытащила из ножен кинжал и скрылась под водой.

Разбойники подтащили Черемыка к самому берегу, как вдруг один из них закричал и стал тонуть. Другой бросил сотника и в страхе выбрался на камни. Оказавшись на берегу, он оглянулся, на бурной поверхности реки не было ни Черемыка, ни товарища.

Иваша протащила Черемыка вниз по течению, нашла подходящее местечко и попыталась вытащить его на берег. Черемык потерял сознание, ударившись головой о камень, и к тому же наглотался воды. С трудом ей удалось опрокинуть его грудью на корягу и постучать по спине, вода выплеснулась из него. Черемык зашевелился, плохо соображая, где он находится, но к чести своей в сознание пришёл он быстро.

На реке оставаться было опасно, в любое время могли появиться всадники, Волчи так просто их не отпустит. На ближайшей полянке, отвернувшись, вылили воду из сапог, отжали одежду и пошли в глубину леса. Дорога в незнакомой местности всегда кажется длиннее, толком не знаешь, сколько тебе по ней ещё идти. Они продирались сквозь непроходимые заросли, карабкались на склоны, обходили болотца. Иваша уставала, и Черемык останавливался, давая ей отдохнуть, а сам в это время на солнечных полянках собирал землянику и приносил ей полные горсти. Ориентируясь по солнцу, они уходили от реки и дороги.

Наконец они наткнулись на ручей, и пошли вдоль него. Наступил момент, когда Иваша устала настолько, что не смогла идти вообще, и тогда Черемык поднял её на руки и понёс. Что-то вроде стыда проснулось в девушке, и она даже потребовала, чтобы Черемык поставил её на ноги. Сотник в ответ усмехнулся:

- Если бы меня кто сейчас понёс, я бы сидел и помалкивал.

Иваша подумала немного и согласилась, что ехать лучше, чем идти. Надоест или устанет, сам поставит её на ноги.

 

 

42.

 

 

Ручей привёл их к озеру. Оно расстилалось в обе стороны насколько хватало глаз и чтобы переплавиться через него вплавь не могло быть речи.

- Мы заблудились? – спросила Иваша, оглядываясь. Место было замечательным, небольшая бухточка с чистым белым песком пляжа с воды была закрыта тростником, а с берега прилеском соснового бора, густыми зарослями ольхи и клёна.

- Нисколечко, - с невозмутимым лицом отозвался Черемык. – Но сегодня придётся заночевать здесь, а утром приплывёт рыбачёк и отвезёт нас на ту сторону.

- С чего ты взял, что он приплывёт?

- А вон мерёжи стоят.

- Так может они сто лет стоят.

- Сейчас проверим. – Черемык скинул сапоги и рубаху и полез в воду, а когда вернулся с большим язём, Иваша, согнувшись, раздувала костерок. Такой сюрприз его приятно удивил.

Иваша лишилась половины содержимого своего кошелька, но зато нашла в нём огниво, которым и воспользовалась, благо недостатка в дровах не было. Пригодился и кинжал Иваши. Черемык разделал им рыбу, обмазал её глиной и положил с краю костра на прогорающие угли. Потом нарезал еловых веток и устроил из них у костра шикарное ложе, а сверху соорудил небольшой навес из веток, на случай если вдруг соберётся дождь.

Пока он освобождал язя от глиняной корки и раскладывал рыбу на лопухи, как на тарелки, Иваша пригрелась у костра под монотонный шум соснового бора и задремала. Черемык с дымящейся рыбой на двух лопухах остановился над ней не в силах отвести глаз от её нежного лица с по-детски приподнятой верхней губой, плавной линией шеи, рук и бёдер. Увидел её маленькую грудь с проступающими сквозь тонкую ткань сосками, и, как провинившийся мальчишка, застигнутый родителем за недостойным занятием, вдруг заторопился, тормоша девушку.

Вкус рыбы был необычен, Иваша уплетала её за обе щеки и пыталась угадать секрет кулинарного изыска Черемыка. Первое она угадала, нет соли, действительно, где взять соль на берегу озера. По поводу второго, чем сотник заменил соль, ходила вокруг и около, и Черемык признался, что положил в брюхо рыбе особую траву, даже сходил за ней к ручью и показал какая она из себя.

Неожиданно, чаще всего так и бывает, к их костру неслышно подошла старая медведица с округлым брюхом. Шерсть на загривке у неё не дыбилась, плечевые мускулы не напрягались и Черемык понял, что она подошла из любопытства, а не пиратского набега. Он бросился ей рыбью голову, медведица понюхала её, неторопливо пересекла пляж и скрылась в лесу. Иваша всё это время сидела неподвижно, распахнув свои зелёные глаза, испытывая смешанное чувство ужаса и восторга.

- Черемык, - горячо прошептала она, когда медведица ушла. – Мне никто не поверит, что от нас угостился ушкуй…

- То ли ещё бывает, - хитро сузил глаза Черемык. – Вот мне тятя[135] рассказывал…

 Черемык никогда не думал, что он помнит столько историй, реальных и приукрашенных, сейчас они оживали в его памяти одна за другой. Он рассказывал их благодарному слушателю, хотя давно пора было спать, чтобы набраться сил к следующему дню, который тоже обещал быть нелёгким. Ночь повисла над землёй как грозовая туча, длинные отблески костра, на мгновение, озарив их лица, тонули в прохладной сырой тьме.

Светло и покойно было на душе девушки и как-то не верилось, что совсем недавно ужасные кошмары преследовали её в отцовском доме. Сотни слуг готовили ко сну её светёлку, сотня сторожей заступала на охрану её покоя, свирепые псы метались на цепи, готовые разорвать в клочья каждого, кто приблизится к терему. Колдуны и знахари окуривали спальню едким дымом волшебных трав и всё равно каждую ночь жуткие звери прокрадывались в её сон, мучили её. В чём дело, почему она не боится, почему она не боялась даже сидя под замком у Волчи? Не потому ли, что у неё оставалась надежда, что этот большой и сильный человек, характером похожий на мальчишку, а добрыми глазами и сильными руками на её отца, всегда находится где-то поблизости и обязательно придёт ей на помощь.

Тяжёлая дорога, пережитые страхи, сытный ужин и забавные рассказы Черемыка делали своё дело, глаза её слипались, и голова клонилась упасть на импровизированную постель, Иваша с силой распахивала ресницы, но сон оказался сильней. Черемык собрал немного валежника, поправил костёр и тоже лёг, оставив между собой и девушкой расстояние в четверть шириной, и позволил себе расслабиться. Это был особый сон, сон воина. Дома Черемык после тяжёлого похода мог проспать сутки, не реагируя во сне на разговоры челяди, стук раскалываемых дров, петушиное кукареканье или собачий лай. В походе он не мог позволить себе такой роскоши, и если наступало время сна, отдыхало его тело, отдыхали глаза и только слух оставался на страже, реагируя на каждый хруст или шорох. Черемык мгновенно открывал глаза и поднимал голову, по-собачьи поворачивая её вправо и влево, вслушиваясь в звуки ночи, и снова опускал голову, проваливаясь в дрёму.

Проснувшись в очередной раз, он обнаружил, что Иваша прижалась к нему в поисках тепла от ночной прохлады. Правая рука и бок у него затекли, и он осторожно немного повернулся, левую руку ему некуда было девать, и он обнял ею Ивашу, обнял как сестру. Иваша почувствовала его прикосновение и вдруг потянулась в томной неге, её уста зашептали: «Мне холодно, Черема…»  Губы её потянулись к его лицу, и он уже не смог сопротивляться, отдавшись неистовой телесной страсти.

 Утром Иваше хотелось прикоснуться к нему, взять под руку, заглянуть в глаза, лицо её светилось, она чувствовала себя великолепно в новом качестве, и думала, что Черемык переживает такие же чувства. Черемык выглядел уставшим, и если им удавалось встретиться глазами, в его взгляде она видела печаль. Он по-прежнему оставался с ней нежным и заботливым, но в какие-то мгновения ей казалось, что его нет рядом и во всём его виде, сильного статного молодца, читалась роковая обречённость. Девушка терялась в догадках и даже на въезде в Белозерский детинец, когда стража с почестями встретила её, а Черемыка не пустили даже на мост, преградив путь пиками, даже тогда она не смогла осознать всей беды, что с ними случилась.

Пока же она проснулась в целомудренных объятьях сотника счастливая, будто бы заново родилась для другой жизни. Черемык шёпотом пояснил ей, что рыбак приплыл проверять мерёжи.

- Сейчас я уйду, а ты притворись, что тебя нет. Но как только я прокричу филином, начинай шуметь.

- Зачем так?

- Надо его поймать. Если он нас увидит, то испугается и уплывёт. А так мы его схватим.

Получилось по писанному. Черемык прокричал филином, Иваша начала шуметь, рыбак заволновался и хотел улизнуть. Тогда откуда не возьмись, появился сотник, схватил рыбака за шиворот и вместе с утлой лодчонкой, выдолбленной из одного дерева, притащил к берегу.

Старый беззубый карел с жиденькой порослью на щеках и подбородке вертелся в сильных руках Черемыка и причитал:

- Не убивай, господина! Рыба бери, лодка бери, одежда бери, не убивай Яхно!

- Не вертись, - Черемык поставил рыбака на песок. – Перевези меня и госпожу на тот берег.

В голове рыбака произошло переосмысление его положения, он что-то прикинул в уме, прищурился и, с видом человека умеющего торговаться, спросил:

- А сколько заплатишь?

Черемык поморщился:

- Я не побью тебя.

- Карошо, - согласился рыбак, - перевезу.

- Ну, зачем ты так? – Иваша расстегнула кошель и достала полушку. Вид серебра вернул рыбаку настроение, и он улыбнулся:

- Вас два, госпожа.

Иваша полезла в кошель за второй монетой.

Лодочка была такая маленькая, что втроём они еле разместились. Черемык сел впереди, Иваша к нему спиной, поджав ноги, перед нею сидел старик и ловко управлялся одним веслом. Круглое лицо рыбака светилось, у него сегодня удачный день, у него сегодня праздник. Во-первых, он поймал много рыбы, во-вторых, его не убили, в-третьих, у него в шапке две серебряные монеты, в-четвёртых, в его лодке сидит такая красавица, что даже во сне не приснится. И от переполнявших его чувств, старик запел на родном языке, негромко, ритмично, под взмах весла:

 

- Minula on talo,

Minula hyvȁ  on talo…

 

- О чём он поёт? – спросила Иваша.

Черемык прислушался и стал переводить: «У меня есть прекрасный дом, он почти что новый, его построил дедушка моего дедушки. Правда, когда идёт дождь, в доме больше воды, чем в озере, а зимой в лютые морозы лучше греться на улице. Но это мой замечательный дом».

Старик выжидательно замолчал. Черемык перевёл куплет до конца, Иваша улыбнулась, её улыбка вдохновила старика, и он запел другой куплет тем же речитативом, но чуть громче.

- У меня есть конь, прекрасный конь, - переводил Черемык, - он совсем юн, ему всего сто лет. Правда у него вывалились все зубы и когда он хочет есть, я сам жую ему сено и овёс. А если мне надо куда-нибудь съездить, я бегу впереди коня и переставляю его копыта.

Потом старик спел о замечательной жене, толстой как бочка, которая в доме ничего не делает, а во сне храпит и пукает, как бурый в берлоге. Про замечательного сына, который не умеет ходить, потому что целыми днями лежит на печке и ворует у отца брагу и кашу, и дочь, которая никак не может выйти замуж, потому что спит со всеми мужиками в деревне и не может выбрать среди них лучшего.

За песнями не заметили, как приплыли.

Дом у старика был ладный, стоял на просмоленных сваях. Молодая пара, видимо сын и невестка, во дворе завершали стог. Из дома вышла старуха на искривлённых подагрой ногах с жёлтым лицом и отвислыми губами. Старик что-то сказал ей на родном языке, и жена вынесла на глиняной тарелке кружку молока и ломоть ржаного хлеба. Иваша побрезговала угощением, а Черемык выпил молоко и взял хлеб.

Прибежали внуки рыбака, мальчик и девочка, в коротких рубашках, грязные и сопливые, смотрели во все глазёнки на неожиданных гостей. Черемык разломил хлеб пополам и отдал его ребятишкам.

Сын рыбака взялся довезти их до ближайшего села, где они смогут нанять лошадей. Престарелый битюг дотащил телегу до большой дороги, на камне ось хрустнула и колесо отвалилось. Хоть пешком иди, и тут Черемыку с Ивашей снова повезло, на дороге появились два конных ратника.

Если бы Черемык с ними поговорил, то узнал бы, что Итларь благополучно прибыл в Каргалом, Осьмин с дружиной дотла сжёг соляной завод, захватил много татей и краденой рухляди. По приказу посадника конные разъезды разошлись по всем дорогам с приказом хватать подозрительных и тащить их на суд. За каждого пойманного разбойника выплачивали пять кун серебра из захваченных в логове сокровищ. Поэтому, когда ратники увидели на дороге мужика и бабу, радостно поскакали к ним, чтобы пленить, и не сразу поняли, почему вдруг оказались на дороге без оружия, а их кони увозят незнакомца и его спутницу. Чуть позже к ним вернулась способность соображать и один из них сказал:

-  Бес его в ребро, кум, а морда-то у мужика смотрю знакомая.

- На сотника похож того, что ищут.

- А девка, видать, барышня.

И облегчённо вздохнули мужики, про этого сотника столько всего рассказывают, зверь – не человек, и повезло им, что живыми остались.

Конные разъезды на подъезде к Белозеру вели себя странно, товарищи, с кем неделю назад на княжеском пиру Черемык пил мёд, смущённо воротили носы и отъезжали. На въезде в детинец молодой воевода преградил Черемыку путь:

- Тебя не велено пускать, уходи.

- Как ты смеешь! – Иваша возвысила на воеводу голос. – Он меня освободил из полона!

- Приказ князя, госпожа, - вежливо, но твёрдо сказал воевода, беря повод её лошади.

Иваша в последний раз оглянулась и увидела в глазах Черемыка такую тоску, что у самой на душе заскребли кошки от нехорошего предчувствия.

 

 

43.

 

 

Странные и нелепые слухи приходили к Старой Важе о её сыне. Она только отмахивалась, про Черемыка всегда много чего говорили, а она привыкла доверять своему сердцу и в эти дни материнское сердце ей говорило, что у её сыночка всё в полном порядке. Не потревожило её и то, что Черемык вернулся из похода необычным, был бледен и задумчив, ночь проспал в светлице, не соблазнившись Любчей или другой потаскушкой. Он не спустился к завтраку, а днём не пошёл к товарищам выпить в компании доброго мёда, сидел у себя наверху и ни с кем не хотел разговаривать.

Старая Важа знала, что сын провинился, по его недосмотру Волчи захватил барышню и его лучшего друга. Но Черемык исправил оплошность, в одиночку пробрался в логово зверя и лично доставил Ивашу во дворец. Что касается князя, он и раньше сердился на её сына, но всегда прощал, да ещё баловал подарком. И она поняла, что грусть её сына можно объяснить только одним, сыночек её запал на барышню. Старая Важа быстро раскинула камешки, камешки ей сказали, что так оно и есть. После этого Старая Важа закручинилась не меньше сына.

Ранним утром увидел Черемык через полуприкрытые ставни, что в начале его улицы появился конвой во главе с тиуном Сорокой. Его сопровождали дюжие молодцы, одни из немногих кто честно зарабатывает хлеб, кнутом и калёным железом, развязывая языки и татю и зарвавшемуся боярину. В этом районе слободы они могли появиться только по его душу, и Черемык понимал, что ему надо спуститься вниз и выйти навстречу своим мучителям с гордо поднятой головой, но не смог ступить шагу. Пришло его время любить и быть любимым, рожать детей, умножая род, радоваться солнцу и каждому дню, а вместо этого старуха смерть ковыляет к нему в лице этих стражников, и его молодая природа не могла принять этой вопиющей несправедливости.

В конце улицы появился ещё один человек, по одежде и размашистой походке Черемык узнал в нём постельничего князя. Треух догнал конвой, о чём-то возбуждённо переговорил с Сорокой, и конвой повернул назад. Ратники расстроено оглядывались, как мальчишки, которым пообещали красивую игрушку, в последний момент передумали и не дали.

Легче Черемыку не стало, он понимал, что Сорока придёт за ним завтра, послезавтра, через неделю. Прощения его поступку не будет, и не нами сказано, что ожидание смерти хуже самой смерти.

Во дворце в это время его тоже вспоминали.

Иваша, возмущённая поступком воеводы, представ пред светлые очи своих благодетелей, потребовала наказать воеводу, который не пустил во дворец её спасителя, который ей люб, и она ему люба, и кому она теперь жена. Так всё сразу и вывалила.

Княгиня грохнулась в обморок.

Добрин пришёл в ярость:

- Вор! Предатель! Изменник! В железо его! В цепи! – кричал он, круша столы, поставцы и всё что стояло на них, попавших под горячую руку слуг.

Иваше было предложено удалиться с глаз долой, а Черемыка немедленно схватить и бросить в яму. Сорока со своими мастерами немедленно засобирался за сотником, но во дворе его перехватила прислужница княгини и сказала, что матушка умоляет его придти на два слова.

- Сорока, ты предан нам и верно нам служишь, - риторически заговорила Гудрун. – И ты не хуже моего знаешь государя. Он вспыльчив, горяч, может накричать с ничего, а утром жалеет о сказанном. Не спешил бы ты с Черемыком, а то батюшка поутру остынет, а его лучший сотник в яме и ему, хочешь – не хочешь, придётся его наказывать.

Сорока понапрасну послушался Гудрун. Проснувшись, князь призвал его к себе и поинтересовался, как Черемыку сидится в яме. Поскольку Сорока не смог ему внятно сказать ни бее, ни мее, Добрин пообещал тиуну его самого посадить в яму. Бедный Сорока со своей ратью снова пошёл к Черемыку, по пути был перехвачен Треухом, которого опять послала Гудрун. Сорока попал в переплёт, его жизнь, карьера, достаток должны рухнуть в тартары[136] из-за какого-то распутного сотника. Князь не прощает измены, а кто перечит государыне, во дворце тоже долго не живёт.

Спустя час князь пожелал увидеть Сороку и ему доложили, что судья с жёстким приступом лихорадки свалился в постель, бредит, никого не узнаёт и вот-вот отправится к праотцам. Добрин позвал Треуха, постельничий по просьбе государыни ускакал за тридевять земель. Борок отправился проведать больную мать, Ухтому дочь родила внука. Все разбежались. По дворцу бродили унылые идиоты, которые и его, благодетеля, воспринимали с трудом.

Что ж, тем лучше, тихой яростью тешил себя князь, понимая, чьих это рук дело. Наконец-то ты матушка узнаешь, как я могу поступать по воле своей, Черемыка казню лютой смертью, а Ивашу выдам замуж за первого встречного знатного дурачка и отправлю на вечное поселение в захолустье, как в своё время отправил её тётку. И тебе, матушка, дам по рукам, чтоб не лезла в дела государевы. Он не подозревал, что Гудрун в это время держит военный совет в своём тереме с невестками и придворными дамами относительно тактики её противоборства мужу. И когда вечером Добрин, расслабленный после мыльни, томный, почти всех простивший пришёл в опочивальню к жене, ему было отказано в близости.

Возвращаясь к себе, Добрин открывал двери в обратную сторону, срывая их с петель. Забрал своих гридни, половину придворных дам и ускакал с ними на озеро Дружинное, где стоял их охотничий домик, вернее маленький дворец, в который наезжали они каждый раз, когда хотели отдохнуть и расслабиться.

Княгиня немедленно собрала всех больших и малых слуг и заставила их поклясться, что все, что они услышали в этот день во дворце, они сохранят в тайне до самой смерти. А в те времена, надо сказать, умели хранить тайны в словенском государстве, и если узнавал кто-то секретное слово, держал его в себе на замке. Но разве что мужу мог доверить словечко. Или жене. Или свекрови. Или соседке через дорогу, которая чужие тайны хранит как кремень. Ну, может покупателю, что торгует у тебя брюкву, чтоб за разговорами обсчитать его чуть, и то шёпотом, чтоб не услышал рядом стоящий ратник. А если ратник тянет ухо, можно и ему рассказать, всё-таки государев человек.

Скоро не только Белозер, но и соседние уезды свято хранили тайну Черемыка и Иваши, а если обсуждали её, то непременно в полголоса, чтобы, не дай бог, не услышал кто чужой. Были, правда, такие, кто закладывался на Черемыка, какую смерть примет сотник, мучительную или князь учтёт его прежние заслуги и дарует лёгкую. Но в то, что Добрин оставит Черемыка в живых, не верил никто. Только дружок его, Итларь, с кулаками лез к каждому, кто плохо отзывался о Черемыке, но всех разве заткнёшь.

Ежедневно из Дружинного приезжал посланец и с намёком, чтобы слова его дошли до ушей Гудрун, рассказывал, как весело проводит время государь в обществе молодых дев. Гудрун на эти речи реагировала так, как и должна была реагировать жена, вступившая в жёсткую схватку с мужем. Спасти Ивашу, несчастную сироту от несправедливого наказания князя, могло только одно событие, которое скоро должно было произойти. А потому посыльный в Дружинное всегда увозил одно: матушка безвылазно сидит в тереме и очень переживает ссору с мужем.

И вот, наконец, желанное событие произошло, младшая невестка Добрина, Ливенка, родила мальчика. В Дружинное немедленно был отправлен гонец с радостной вестью. Князь немедленно возвратился во дворец и закатил пир. Он уже не кричал, не крушил мебель, не бил слуг, не требовал немедленно заточить Черемыка в яму, простил своих старшин: Треуха, Борока, Ухтома и отошедшего от «смертельного недуга» Сороку. Встретив Ивашу в тереме, приветливо осведомился о её здоровье.

С ним можно было разговаривать.

- Государь, - тихо и спокойно сказала Гудрун, когда они остались наедине. - Тридцать лет ты правишь этим народом, и они не могли желать себе лучшего князя для себя. Ты защищаешь слабых и сирых, ты караешь виновных, ты заботишься о границах этой земли и о её богатстве. Но почему, же к близким своим, кто почитает тебя как отца, ты непомерно суров?

- Я не суров, жена, я справедлив. Отцом и дедом было завещано мне блюсти закон по Велесовой Правде и я не сойду с этого пути.

- «Правда» дана племени нашему для жизни, а не для смерти.

- Никто не вправе нарушать закон.

- Опомнись, батюшка, кто и где нарушил закон. Уж не та ли сиротинушка, что потеряла отца и встала под руку твоего верного слуги?

- Простолюдина.

- Уж тут ты прав, государь, он просто сотник. Одна у него утеха, по лесам скакать, да врагов твоих ловить. Какая в том заслуга. Вот другие, из знатных, кого из дворца не выгнать, что вкруг тебя ужом вьются, давно в чинах выросли, и вотчины им пожалованы, они достойные люди.

- Не ёрничай, матушка, всё равно будет по-моему.

- И бедная девочка проведёт жизнь в медвежьем углу с ненавистным мужем? А не ты ли клялся быть ей отцом родным, защищать её и лелеять?

- Ну а ты бы хотела?

- Пожени их, как поженил её тётку.

- Не бывать тому.

Гудрун печально вздохнула:

- Почему в такие минуты злой норов одолевает твою мудрость, государь. Однажды ты поступил по закону и твой сын не умножает славу твою, а служит князьям иноземным. Невестка твоя не радует тебя внуками и внучками, а тенью бродит по болотам. А внук твой дикий зверем рыщет по лесам и убивает твоих слуг.

- Это не мой внук, - сердито сказал Добрин и вышел.

Прошло немного времени и от былой ярости князя не осталось следа, и только упрямство, обязательно настоять на своём, двигало его помыслами. Он хорошо понимал, что Черемык как воин в его дружине лучший и избавиться от такого воина собственными руками непростительная роскошь. Много ль греха в том, что сотворили Черемык и Иваша? Будь на месте сотника барчук из знатного рода, и он первый поспешил бы замять дело, не доводя его до огласки. Выходит права матушка и вся вина Черемыка в его низком происхождении.

Как-то на досуге он перебрал в памяти знакомых барчуков за кого хотел бы сосватать Ивашу, и не нашёл ни одного достойного. Один хлипок, другой ленив, третий погряз в распутстве и пьянстве, четвёртый жесток непомерно и будет держать её в чёрном теле. Добрин неожиданно пришёл к мысли, что хорошего мужа для Иваши – а он искренне желал девушке добра – у него нет, и только с Черемыком она будет жить как за каменной стеной.

Итак, Добрин простил Ивашу, простил Черемыка, правда вида не показывал и позволял себя уговаривать. Особенно поздними вечерами, когда Гудрун, прижимаясь к нему, изливала свои хитрые речи:

- Мой прекрасный великий Добрин, - шептала ему на ухо жена. – Как я счастлива, что стала твоей рабой. Ты справедлив, ты мудр. Твой народ славит тебя за твою заботу. Друзья любят тебя, а враги боятся… - Кожа у неё ровная, чистая, грудь плотная как у молодой девушки, и не устоять Добрину перед её любовью.

С чего-то зачастили в Белозер высокие бояре, раньше не дозваться было, то страда, то сенокос, то дороги сугробами завалило не проехать, а тут сами повалили. Даже убелённый сединами Багрец, боярин Тотьмы, всеми уважаемый и почитаемый, к его словам ещё батюшка Добрина прислушивался, и тот приехал. О здоровье хозяев осведомился, похлебал с ними щей и начал о земле словенской печься. Мол негоже, когда некоторые города и уезды без посадников живут, то есть без суда и заботы. И надо бы князю продвигать молодую рать.

- Это ты о ком же так, болезный? – осведомился Добрин.

Багрец свёл к переносице мохнатые брови, выуживая в лабиринте памяти нужное имя:

- О Черемычке, князь.

- Черемык? – Добрин притворился, будто вспоминает, кому принадлежит это имя, повернулся к жене. – Матушка, Черемык – это конь из твоей конюшни?

Багрец стушевался и растеряно захлопал глазами. Лицо Гудрун пошло пятнами – неудобно перед боярином, ударила мужа ладошкой по руке и отчётливо произнесла:

- Не шути, батюшка, Черемык твой лучший гридни.

Как бы то ни было, Добрин сохранил лицо в этой истории. Он не прощал Черемыка и не желал его возвышения, это лучшие люди принудили князя сделать Черемыка тысяцким и назначить посадником в Кадуй, а он, Добрин, всего лишь подчинился их воле.

Когда Гудрун сочла, что муж готов к переменам, она будто невзначай его подтолкнула:

- Поторопился бы ты со свадьбой, государь, а то у невесты скоро пузо наверх полезет.

- Развернулась ты, матушка, - усмехнулся князь. – А я думаю, что мне так легко своей землёй управлять.

 

 

44.

 

 

Однажды вечером Черемык, никому ничего не сказав, вышел на улицу, простоволосый, без оружия и пошёл за пределы слободы. Путь его лежал в Деряги. Не доходя до займища с версту, он свернул в лес и скоро оказался на круглой поляне, посередине которой был вкопан квадратный столб с четырьмя ликами на четыре стороны света –верховного владыки земли и горнего царств, Сварога. Черемык отвязал кошель и содержимое его, монеты, перстни, камни, кусочки рубленого серебра, крупные жемчужины высыпал у основания столба. Потом остановился напротив, скрестил руки на груди и крепко упёрся ногами в землю:

- Господин, я никогда ни о чём не просил тебя, потому что у меня всегда было достаточно сил, чтобы обойтись без твоей помощи. И сегодня я прошу не за себя, а за мать. Если случится, что мой жизненный путь скоро закончится, сделай так, чтобы у старухи всегда был кусок хлеба на столе и огонь в очаге. А если она представится, пусть найдётся тот, кто закроет её глаза и уложит тело на погребальный костёр.

Закончив речь, Черемык поклонился болвану, как если бы перед ним стоял отец или князь, и отправился в обратный путь. Он мог шагнуть в лес и сохранить жизнь, присоединившись к братству лихих и свободных людей, или бежать в чужие земли и служить другим господам, оставив позор свой сединам своей матери. Это был бы поступок труса, а не воина. Черемык не мог предать маму и память отца, Ивашу, Ивара, Итларя и других своих товарищей. Он не мог предать себя.

И когда следующим утром в начале улицы снова появились ратники, Черемык внутренне был готов к встрече с ними, одел свою лучшую одежду, повесил меч на перевязи и встретил их у ворот.

В этот раз с ними пришёл темник Вохма, воевода княжеской дружины, и было при нём двадцать гридни с мечами и щитами. Вохма поставил Черемыка впереди строя, встал рядом и в таком порядке они отправились во дворец. Подъезд к детинцу и двор внутри был запружен породистыми лошадьми с дорогой сбруей, нарядными повозками и слугами, которые их охраняли. И это говорило о том, что в княжеском дворце собралось великое собрание.

Гридни довели Черемыка до дверей престольной палаты и остались в прихожей. Огромный зал с трудом вместил собравшихся со всей земли благородных мужей, сотни глаз внимательно и с улыбкой, доброжелательно и с презрением разглядывали вошедшего сотника, из-за которого в последние дни было столько разговоров.

Знатные мужи расступились и Черемык прошёл к престолу, а затем вместо того чтобы преклонить одно колено перед князем, как того требовал ритуал, встал в покаянную позу на оба. Добрин насмешливо оглядел высокое собрание, всем своим видом говоря, я же вас предупреждал, судари, что он неотёсанная деревенщина, вздохнул и начал церемониал:

- Я, Добрин, князь словен, на высоком собрании бояр по совету лучших людей отечества объявляю волю свою.

Будучи гридни Черемык часто присутствовал на подобных церемониях и знал их назубок. Сейчас первые слова князя явно выходили за рамки ритуала, который государь, как высший судья, должен был произвести над ним. Следующая фраза князя объяснила Черемыку суть происходящего, плечи его дрогнули, и он ещё ниже опустил голову.

- За то, что служил сей муж честно и бескорыстно, без страха исполнял долг свой и укреплял власть нашу, решено возвысить его тысяцким, даровать ему золотую гривну и белый кушак. И отданы ему будут в кормление веси[137] Вершина, Низ, Горка и Смерды. И быть ему посадником в Кадуе…

Стоя на коленях Черемык не мог до конца осознать, что слова князя относятся к нему. Происходящее было похоже на несбыточный сон, который вот-вот прервётся и он услышит жестокие слова князя, те которые он заслужил.

- Проявлять отеческую заботу о селянах, смердах, общинниках, - привычно произносил текст указа Добрин, - решать их споры и утверждать старост. И даётся ему власть судить подвластный ему народ по законам Правды штрафом, кнутом, батогами, а сели смерть или рабство, то к нам. Собирать полюдье вверенных землях, и брать с каждого двора яиц, шерсти, зерна, серебром…

Едва князь завершил указ, Черемык резко поднялся на ноги, выхватил меч и поклялся:

- Государь! Клянусь головой, сердцем и этим мечом служить тебе и роду твоему верой и правдой. А если я порушу клятву свою, то пусть меня рассечёт меч мой.

- Быть по тому! – Добрин обнял Черемыка только затем, чтобы шепнуть в ухо. - Сватов засылай немедленно.

Старую Важу не пришлось упрашивать и тройка гнедых лошадей, запряжённая в повозку, украшенную колокольцами, лентами и цветами, покатила её во дворец. Иностранец, случайно оказавшийся в слободе и увидевший пропасть народу на улице, удивился бы: «Господа, а вам разве не надо работать?» От него отмахнулись бы: «Не мешай, басурман, не видишь, Черемыка сватают!» Выкрутился, подлец, с плахи ускользнул, не иначе Старая Важа сына колдовством спасла, а так хотелось посмотреть, как он будет от боли корчиться.  Впрочем, мало кто верил, что Черемык,  женившись, переменится, горбатого могила исправит, а потому остаётся надежда, что он снова провинится перед князем, а тогда уж лютой казни ему не миновать. И били по рукам фанаты Черемыка, споря между собой, сколько осталось гулять бедолаге по белу свету.

Свадьбу назначили через двенадцать дней. Помчались гонцы во все края земли приглашать гостей на свадьбу наречённой дочери князя.

До свадьбы Черемыку было не дано видеться с Ивашей, поэтому он занялся полезными делами. Нанял артель плотников и поставил перед ними невыполнимую задачу в десять дней перестроить дом так, чтобы ему было не стыдно ввести в него молодую жену, и чтобы ей было в нём не хуже, чем в княжеском тереме. Все слуги Иваши в дом не помещались, и он отвёз большую часть их в Кадуй, готовить дворец к их переезду. Заодно познакомился с тамошней челядью и старшинами посадника, распорядился углубить ров, подремонтировать стены, увеличить количество стражи. И успел приехать ещё один раз, проверить, как выполняются его распоряжения. И если первый раз его, чужака, встретили с опаской (кого выметет новая метла), то второй раз, после достоверных рассказов привезённых слуг о головокружительных приключениях тысяцкого и их хозяюшки, дружно признали в нём своего.

Гостей на свадьбу собралось больше чем в хорошее торжище. Приехала старшая дочь князя, Ингеборг из Ладоги с сыном Гостомыслом, высоким, худым, с бледным лицом и близорукими глазами. Гостомыслу было не больше двадцати, а от него как от древнего старика пахло пылью и плесенью. Он был учён, выписанные из Византии учителя объясняли ему латынь, учили письму, счёту, геометрии и астрономии, за баснословные деньги покупались и привозились ему книги, написанные римлянами и греками.

Впервые за много лет пригласили Дягиля и Устью. Старики отвыкли от шумных празднеств, сиротливо топтались в стороне, тихо радуясь счастливому исходу этой истории и своим младшим сыновьям, которых они сразу увидели в свите князя.

Для знатных гостей на торговом поле были поставлены столы, для остальных выставлены бочки с пивом и брагой, пей за любовь и удачу молодых. Но была одна вдовушка, которой эта свадьба была поперёк. Как не пыталась она сосватать Черемыка за себя, мягкую постель стелила, отварами любовными поила, к колдунам присушникам ходила, а он женился на другой. И, похоже, Любче не осталось ничего другого, как утопиться, или броситься под первого встречного мужика. Что она и сделала, женив на себе Гультяя, мужика прижимистого, хозяйственного, обделённого женской лаской. А Гультяй, как попал под весёлую вдовушку, чуть с ума не сошёл от счастья.

Дружки молодого, Ивар и Осьмин, вывели Черемыка в новом терлике[138], шароварах и белых козловых сапогах. Усы и борода его были аккуратно расчёсаны, брови начернены, на щеках наведён румянец, в каждом ухе большая серьга с жемчугом. С другой стороны подружки вывели Ивашу. Белоснежная сорока[139] украшала её голову, одежда сплошь парча, шёлк и бархат, словно волшебная уточка плыла она над землёй.

Великий владыка и жрец Добрин при полных регалиях встречал жениха и невесту, соединил их руки и больше никто никогда не разъединит их, они муж и жена. Веселись народ, славь молодых, пой с гуслярами, пляши со скоморохами, а хочешь силой кого удивить, рядом бурый на цепи сидит и кости, что бросают ему со стола, обгладывает, да на потеху свадьбе рёбра ломает буйным молодцам.

Отъезд в Кадуй отложили на неделю, потом ещё на одну, потом пошли осенние дожди и дороги развезло так, что проехать по ним можно было только верхом. Дождались морозов, озеро покрылось толстым льдом, и выехали со двора. Несколько саней заняло приданое от князя, слуги выносили из дома рогожные мешки и укладывали их в сани. По небрежности их в снег падала то ваза золотая, то чарка из толстого стекла в серебряном окладе, то массивная цепь. Смолен плетью стегал провинившихся по овчинным тулупам, отгонял от саней зевак, чтобы не спёрли чего. Потом вышли женщины, закутанные по самые глаза, их укрыли меховыми одеялами и санный поезд заскользил по Белозерскому льду. А впереди них уже помчалась весть, что везут они с собой неисчислимые богатства под охраной небольшого отряда. Для Волчи это была прекрасная возможность посчитаться с Черемыком, а потому он кинул клич соратникам собраться под его знаменем.

Обоз на три дня задержался в Каргаломе у Костыги, и пока они пировали там, Волчи собрал достаточно разбойного люда. Всех, кто пришёл к нему с луком и копьями, атаман расположил в густом ельничке у дороги, по его приказу они должны будут расстрелять конных ратников, а затем дубинами и ножами завершить дело. Командовать засадой Волчи поставил «весельчака», который служил сторожем у Костыги, проворовался, был лишён уха и продан в рабство, бежал от хозяев и примкнул к атаману. При одном упоминании Черемыка «весельчак» задыхался от злости.

Прискакал лазутчик из Каргалома и доложил, что обоз уже в пути, ратники и Черемык хорошо погуляли с Осьминым и еле держатся в сёдлах. Волчи потёр руки, предчувствуя удачу.

Сначала по дороге на дровнях проехали охотники, угрюмые, бородатые со своими злобными лайками. С этими связываться себе дороже, да и взять у них нечего. Потом проехало трое саней с селянками, молодые, раскрасневшиеся на морозе девушки, пели звонкими голосами. Тати заслушались, из-за ёлочек высунулись, даже «весельчак» одноухую башку показал. Эх, с такими бы покувыркаться! Да Черемыка ждать надо, другого случая поквитаться с ним может не представиться. Девы увидели чужих мужиков, испугались, замолчали.

А следом обоз катит, но странно как-то. Впереди пьяный Черемык на коне, еле в седле держится, за ним сани с челядью и рухлядью, а конные ратники отстали с полверсты. Волчи заподозрил неладное, жестами стал показывать «весельчаку», чтобы тот погодил нападать, а «весельчак» увидел Черемыка и голову потерял, выскочил из-за ёлочек, размахивая ножом, и закричал:

- Стреляйте! Стреляйте! Поразите этого гада!

Стрелы прошли сквозь Черемыка навылет, и понял атаман, что соломенное чучело нарядили под его злейшего врага и посадили на коня. Бабы в санях поскидывали платки и оказались бородатыми мужиками в броне, закрываясь щитами от стрел, бросились на врага. А там и конница подоспела, да не двадцать нетрезвых ратников, а вся дружина посадника с Осьминым во главе.

Понял Волчи, что пора уносить ему ноги, и побежал прочь, проваливаясь в глубокий снег, а за спиною послышался звонкий лай. Охотники вернулись и собак спустили. Кричит озорно Черемык охотникам:

- Эй, мужики, вы мне шкуру не попортите.

- Куды денется, - отвечают, - псы обучены. Лайки вдвоих не то что серого, косолапого берут, посадят на задницу и только отмахивается лапой. А тут целую свору спустили.

Черемык оставил Осьмина разбираться с разбойным людом, проследил, чтобы Волчи посадили в кожаный мешок, только голова наружу, и в таком виде повезли князю. И поскакал по дороге, где впереди поджидали его сани с голосистыми селянками. Подскочил к первым саням:

- Как жива, здорова ладушка?

Иваша по подбородок закрыта собольими шубами, только зелёные глаза и покрасневший нос наружу:

- Как в печке, муж. Ты поймал его?

- И поймал, и в мешок посадил. А как ты, матушка?

- Больно долго, сын, - заворчала Старая Важа, - заморозил всех.

- Ну, это мы быстро поправим, - улыбнулся Черемык и скомандовал зычным голосом. – Па-ашёл! –

Да так громко крикнул, что с еловых лап снег посыпался, и вороны в испуге сорвались в небо.

- Черема! – сердито окликнула его Старая Важа.

- Да, мама? – Черемык вертит головой, смотрит на молодую жену,  маму и улыбается, конь под ним тоже пляшет. Мальчишка, совсем мальчишка.

Иваша высвободила из-под шубы руку в пуховой рукавичке и тронула свекровь за плечо.  Старая Важа поняла жест невестки без слов, сменила гнев на милость:

- Сынок, потише.

- Хорошо, мама, – засмеялся Черемык, съехал с колеи в глубокий снег пропуская вперёд ратников, и вздохнул полной грудью:

 

«Как во горнице во широкой,

Как во горнице во столовой

Стол стоит дубовый,

А на том столе

Чаша золота…»

 

 

2005-2008гг.

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/