Утро началось с какого-то непонятного шума. Ури увидел движущуюся к претории толпу. Впереди себя они вели человека. Судя по всему, это был узник. И, к тому же, как понял Ури, вчерашний сумасшедший, «Царь Иудеи». Интересно, чем все это закончится? Но подойти ближе Ури не мог. Вот через полчаса начнется его смена и он может поближе рассмотреть действо. А потом уж он сможет обо всем рассказать Тейсу. И Захарию тоже. А они будут слушать его, раскрыв рот! Нужно не пропустить ни одного слова. Ури пытался прислушаться, но расстояние было чересчур велико, и он слышал только неразборчивые отрывки фраз. Единственное было ясно, как день, что толпа привела узника к Пилату на суд и чем-то сильно возмущена. Во главе толпы были первосвященники. Он сумел разглядеть Каифу и Анну. В этот момент к воротам крепости вышел сам Пилат. Понятно. Первосвященники не могли войти к нему, потому что входить в дом язычника в это утро они не имели права – не позволял обычай. Войдя в дом язычника, они бы осквернились и нарушили святые обычаи так как там были квасные хлебы. Люди что-то громко кричали, показывая пальцем на несчастного. Тогда Прокуратор поднял руку вверх и все стихло. Ури понял, что он спрашивает, в чем обвиняют узника. Толпа опять заорала, и из этого он смог понять только то, что тот возмущает народ и учит его ереси. Также, он отчетливо услышал слово Галилея. Так он из Галилеи? – удивился Пилат. Толпа утвердительно загудела. В таком случае это область царя Ирода, вот к нему его и ведите, - Пилат величественно удалился в свои покои.

Народ, недовольно бурча что-то себе под нос удалился со двора. А Ури нужно было готовиться к очередному дежурству. Он с нетерпением его ждал, как будто, понимая, что сегодня произойдет что-то из ряда вон выходящее, что-то такое, что может изменить его жизнь. Он совершенно не понимал, откуда у него такое возбуждение, чувство тревоги и гордости одновременно, но был готов ко всему.

Не успел он занять свой привычный пост, как увидел возвращающуюся обратно толпу. Впереди они вели того же человека, только уже одетого в светлую одежду, по типу тонкого и широкого плаща. Толпа вновь взревела, требуя Пилата. В этот раз Пилат вышел на балкон. По всему было видно, что он ждал незваных гостей, а они сильно ему досаждали, требуя казни узника. Да еще в такой день! Несмотря на то, что пост Ури был уже ближе, тем не менее, разобрать все слова Прокуратора и Первосвященников было очень сложно. Он понял только одно: толпа просила Пилата распять человека, а тот, в свою очередь, явно не хотел потворствовать кровожадной толпе. Интересно, чем же он так раздосадовал этих людей? – недоумевал Ури. По виду, узник вовсе не походил на разбойников, которых привели вместе с ним. И держали его отдельно. Человек выглядел хоть и растерянным, но смиренным и явно не понимающим своей вины. На сумасшедшего он точно не похож, - резюмировал Ури, - но вот только толпа так рьяно требует его крови, что, кажется, Пилат вот-вот сдастся. Наконец, Прокуратор что-то произнес, к узнику подбежали двое воинов и потащили его во внутренний двор. Вскоре оттуда раздались хлесткие удары бичей. Ури видел эти бичи раньше. Жуткое зрелище. Они были сделаны из выделанной бычьей шкуры, а на их концах красовались свинцовые шарики. Представляю, что творится с человеком, которого бичуют такими орудиями пытки! Избиение продолжалось так долго, что Ури уже и не надеялся увидеть беднягу живым. Но после того, как жуткий свист бичей наконец-то прекратился, послышался всплеск воды. Неужели он живой, и они начнут все снова? – Ури аж содрогнулся. Нет, тишина. Она продолжалась несколько минут. Затем в проеме между двумя окнами на небольшой лоджии над римской аркой показалось тело несчастного. Его одели в багряный плащ, который тут же почти весь пропитался кровью, а на голову водрузили терновый венец в форме шапки. Ури обратил внимание, что багряница осталась сухой только в районе сердца. Значит, палачи били так, чтобы оставить узника в живых. Да, хитро придумано, чтобы человек испытал нечеловеческие мучения, а умереть не смог. Думаю, сейчас ему больше всего хочется побыстрее отмучиться, чем продолжать страдания и унижения. Ури стало его жалко.

Между тем, воины поставили несчастного на колени, затем его истязатели несколько раз ударили его по венцу, да так, что его острые шипы впились в лоб, рассекли вены и кровь потекла ручейками по лицу бедолаги. Внизу на все это с нескрываемым злорадством смотрели несколько десятков иудеев – членов синедриона, остальных не было видно – улицы Иерусалима чересчур узки.

Посмотрев на него, Пилат что-то громко воскликнул – Ури не разобрал слов, но иудеи подняли такой шум, что стало понятно, что толпа осталась недовольна и это еще не исход дела. Они еще долго о чем-то спорили. Шум был такой, что разобрать слова было невозможно. Одно было ясно – первосвященники и весь синедрион почему-то так сильно ополчился на несчастного, что Пилат, кажется, сдался, приказав отпустить одного из разбойников, а не галилеянина. Ури слышал, что в праздник светлой Пасхи обычно милуют одного из подсудимых. Кажется, в этот раз повезло вон тому, косматому. Любопытно, кто же он такой? Ури был так занят созерцанием этой сцены, что и не заметил, как к нему тихо подошел Лонгин. Ури вздрогнул и вытянулся в струнку. Сотник внимательно посмотрел на воина.

- Ну, что, не видел еще, как судят человека? – Ури замотал головой

- А потом казнят. Тоже не видел? – Ури снова перепугано замотал головой.

- Странно, но я, почему-то не понимаю, за что же весь синедрион так взъелся на этого несчастного Иисуса? – как бы сам с собой проговорил Лонгин.

- А его имя Иисус?