Дождь падает вверх
В один из вечеров я рисовал горный ландшафт с соснами. Композиция картины выстраивалась так, что справа был уступ, а слева ‒ водопад. Син Чен объяснила мне принципы золотого сечения, и я старался, насколько возможно, соблюдать их. Впрочем, композиция китайских традиционных картин вовсе не обязательно следовала пропорциям, заданным Леонардо, да и прямая перспектива тут присутствовала не всегда. Поэтому я больше доверял интуиции, нежели каким-то конкретным правилам. В конце концов, я рисовал ради удовольствия и не метил в художники.
На моём телефоне, среди прочих снимков, были две фотографии, которые особенно мне нравились: одна – с горным видом, другая – с водопадом, тем самым, в котором мы когда-то весело плескались с Хуршидом. Я смотрел поочерёдно то на одну, то на другую, пытаясь в своём рисунке объединить их. Мои картины становились всё более конкретными и реалистичными, от прежнего хаотического примитивизма не осталось и следа. Но мне не нравилось просто перерисовывать некий предмет действительности – это было скучно. Я старался создавать что-то новое, руководствуясь воспоминаниями и фотографиями. Син Чен нахваливала мою живопись, но, учитывая любовь китайцев перехваливать друг друга и тем более иностранцев, трудно было понять, правду она говорит или отдаёт дань учтивости.
Сосны, на мой взгляд, вышли неплохо, гора тоже удалась, хотя и смотрелась кривовато – но и в природе тоже всякое бывает... А вот водопад упорно не получался. Мне не нравился его цвет, его форма и, самое главное, то, что он не производил впечатления движущейся воды. Син Чен в этом была мастером, она пыталась меня учить, но все мои водоёмы походили, в лучшем случае, на бездвижные плоскости, покрытые льдом... Так и на этот раз: и водопад, и озеро, куда он стекал, были лишены жизни. Мне хотелось добавить сюда что-то, что оживило бы их, и я стал рисовать в озере рыбку. Рыбка была великовата для скромных размеров озера, но мне удалось изобразить изгиб её алого хвоста и золотистую головку с чёрными пятнышками глаз. Это напомнило мне наши чашечки для чая, на дне которых, под слоем синеватой эмали, были выпуклые алые рыбёшки.
Отстранившись от рисунка и взглянув на него издалека, я понял, что он завершён. Особо мне нравилась эта рыбка и то, что она сама плавает на рисунке, совершенно живая маленькая рыбка... и вода, вода водопада тоже ожила и заиграла – я даже слышал тихий шелест водного потока, срывающегося в озеро. Над озером кружил каскад мелких брызг, которые я не рисовал, и временами, когда лучи солнца проникали сквозь облака, в среде водного марева вспыхивали обрывки радуг.
Я знал, что так не бывает, что рисунок не может ожить – мои мысли были абсолютно трезвы, сознание ясно, чувства спокойны. Я осознавал, что мой рисунок был приведён в движение моей же фантазией – тем, как мой мозг расшифровал сигнал, посланный силовым полем. Но двигающийся рисунок завораживал мой взгляд, и я уже не мог смотреть ни на что другое, только на эти закрученные, как волны, облака, солнечные лучи, колышущиеся на ветру сосны, звонко журчащую воду и рыбку, чудесную рыбку, плещущуюся на поверхности озера, подёрнутого мелкой рябью... Из этого созерцательного ступора я был выхвачен внезапно – когда вода водопада, переполнив озеро, разлилась по картине, по столу – и вдруг полилась на мои джинсы!
Я ахнул и вскочил с места. Краем глаза я заметил, что рыбка в озере исчезла. Я поднял взгляд: к стеклу не зашторенного окна вплотную прижималась плоская рыбья голова с человеческими глазами, смотревшими на меня в упор. Голова за окном была велика – вероятно, вдвое больше моей, и это видение уже не вселяло в меня умиротворения.
Поражённый каким-то тошнотворным ужасом, я рванулся из комнаты и, краем уха расслышав голоса, доносящиеся снизу, ринулся на первый этаж.
Но внизу никого не было. Гостиная утопала в холодном и влажном сумраке, через приоткрытую входную дверь врывались порывы мокрого ветра, а в переполненный бассейн с рыбками через окно в потолке лился бесконечный дождь. Как говорили мои друзья, даже по меркам южного Китая эта зима выдалась неожиданно дождливой...
По комнате плавал призрачный свет, и мурашки поползли по пояснице, когда я понял, что я здесь всё-таки не один. В незримом присутствии не было ничего человеческого, ничего, соотносимого с понятиями о добре и зле, жестокости и милосердии. Где-то рядом со мной был некий дух, и он глядел на меня в упор, я чувствовал его пронзительный взгляд, я ощущал трепет перед лицом неведомой силы, незримой и бесстрастной. Дух был одновременно передо мной и позади меня, он словно бы сидел за столом и глядел на самого себя, пронзая ледяным взглядом моё тело. Не было причины оборачиваться – я знал, что никого там не увижу, стулья будут пусты, но я могу сойти с ума, если окажусь не прав и всё-таки увижу там что-то.
‒ Помоги мне, – гулко отозвалось в моей голове, Бог знает на каком языке, я всё понял нутром, а не разумом.
Мутное сияние искрилось во мраке гостиной, и источник этого рассеянного света был надо мной – казалось, что это лунный луч робко заглянул через окно в потолке. Но небо затянуто облаками и никакой луны не могло быть. Я знал, что мои чувства – лишь моя интерпретация информации, которую мне пытается донести некая сила извне. И так же ясно я понимал слабость моего интеллекта, мою неспособность правильно расшифровать это послание. Мои руки начали зудеть, мне хотелось рисовать, и я подумал, что мог бы придать этому незримому взгляду конкретную форму, создать художественный образ... И образ сформировался.
Блёклый луч мёртвого света выхватил бассейн с рыбками, и в его тусклом мареве я видел, как раздвинулась водная поверхность, тревожимая до этого лишь каплями дождя, как медленно поднималось из воды блестящее тело, само словно сотканное из бледного сияния, ветра и влаги. Это было всё то же видение, фигура с рыбьей головой и человеческими глазами, лишёнными век. Под складками ниспадающего серебристого платья, с которого потоками стекала вода, угадывались контуры женской фигуры с чешуёй вместо кожи. Существо не имело рук. Волна электрической дрожи прошла по телу чудовища, и алый плавник развернулся за его спиной, взметнув фонтан брызг, которые сначала повисли в воздухе, а потом медленно стали подниматься вверх, как если бы дождь изменил своё указанное гравитацией направление.
Существо продолжало сверлить меня бесстрастным взглядом, и я видел, как оно хочет что-то сказать, но лишь бессильно открывает рыбий рот. Мне хотелось помочь, и я сделал шаг к нему. В тот момент я не чувствовал страха, потому что не ощущал никакой враждебности, исходящей от него. Впрочем, дружелюбия я тоже не ощущал. Шаг за шагом я приблизился к монстру вплотную, так что смог почувствовать его запах – так, наверное, пахнет болото в звёздную ночь... Болото с примесью спирта и хлора. Болото, в котором вместо водорослей колышутся обрывки катетеров и капельных трубок… И вот мне уже казалось, что в выпученных глазах существа я вижу пульсирующее сияние спиралевидных галактик, мерцание сверхновых звёзд и метеорных верениц в космической черноте.
Что-то тягостно-древнее повисло в воздухе, мне было сладостно и грустно в этот миг, как будто существо было статуей забытого бога, или поросшими травой камнями пагоды, или истлевшим одеянием на мощах святого. Но никакой святости не было в этом взгляде, как не было и греха. Лишь бесконечная грусть, отдававшаяся в сердце покоем и странным счастьем – таким счастьем, которое медленно, виток за витком, вытянет душу из тела, как пиявка вытягивает из вены тромб, и оставит её, одинокую и свободную, на лоне мокрой земли, под струями дождей и сиянием звёзд.
‒ Как я могу помочь тебе? – хрипло произнёс я, и мой голос прозвучал жалко и некстати в торжественном ужасе, который заполнил пространство и время.
Существо не могло говорить. Но где-то рядом блуждал его голос, и из-за моей спины, гулко отдаваясь внутри моего черепа, как в фарфоровой вазе, вновь прозвучала безъязыкая речь:
‒ Нарисуй, как она умерла.
‒ Я не понимаю, я не понимаю, – шептал я, а фраза дробилась и отдавалась эхом в моей голове, переходя в невыносимый скрежещущий визг: НАРИСУЙ, КАК ОНА УМЕРЛА!!
Рыбье лицо передо мною растянуло пасть в акульем оскале, и я почувствовал внезапные волны агрессии, исходящие от него. Я открыл рот, чтобы закричать, но в тот же миг водянистое существо, распахнув пасть, рванулось на меня и разбилось о моё тело, окатило потоком затхлой воды, оставившей на губах болотный и хлористый вкус. Брызги застыли в воздухе, а потом обрушились на пол; наваждение исчезло, и дождь снова стал падать вниз.