Глава 14

 

Вечерние думы тяжки, особенно по воскресеньям – однако же, и вторники ненамного лучше. Скрючившись на своем раскладном кресле, бывшем одновременно и кроватью, Макс смотрел с ноутбука «Пуаро Агаты Кристи», однако в голову ничего не лезло, никакая информация, ни ход расследования, ни даже харизма детектива и актера. Просто не было сил. Или, точнее сказать, было, но не на это.

Вспоминалось, как в детстве Макс нашел в чулане пузырек из-под медицинского спирта, запечатанный сургучом. Абсолютно пустой. Кто и зачем его так надежно укупорил, оставалось только догадываться, мать на это ответила Максу, что в пузырьке сидит джинн, однако выпускать этого джинна сейчас никак нельзя – его час придет, если только все станет или очень хорошо, или очень плохо. В какой-то книге о культурах мусульманских народов Макс прочитал, что джинны живут, помимо бутылок и кувшинов, еще и в норах животных, после чего долго лазил по оврагу, надеясь наткнуться на змеиную или кротовую нору и позвать джинна. Кроты в овраге не жили – было слишком сыро, в змеиную нору соваться чревато, но какие-то загадочные дыры в земле ему встретились, после чего Макс долго призывал джинна, но тот так и не появился. Решив, что либо джинну тоже сыро в овраге, либо они вообще в Серых Водах не водятся – как-никак, джинн – мусульманское, восточное изобретение, а здесь веками жили сначала язычники, а потом христиане, он разочарованно ушел домой, а стоявший на полке пузырек унес куда-то назад в чулан, чтобы не мозолил глаза, не вызывал дурного искушения отодрать сургуч, отвинтить крышку и сказать уже наконец этому джинну все, что так давно хотел.

Неверующий в сказки Сотовкин, тем не менее, любил различную мифологию и в детстве, помнится, как-то даже писал рассказ про «бабыка» - сероводский аналог бабая, буки, балабая, названий не счесть у этого чудища, которым столько лет уже пугают малых детей, не желающих вовремя засыпать. Бабык жил в овраге, а где же еще ему жить? Стало быть, рассудил Макс, опасны только подгорные и расположенные близ оврагов улицы, а если до ближайшего оврага хотя бы квартала три, бабык туда не придет и никого не украдет. Харизма отрицательных и инокультурных персонажей ела Максу мозг, заставляла перелопачивать новые и новые массивы информации, он записался в библиотеку, часто разговаривал на эту тему с соседом – усатым мужиком лет сорока, у которого Макс любил летом тырить из огорода яблоки, мужик особо не обижался, яблоки есть не мог – маялся желудком, и рассказывал Максу про героев русских, восточных и европейских мифологий. Про бабыка сказал, что бабык – это конкретно сероводская, а точнее, областная фигура, в других областях России – даже в соседних – про бабыка никто не слышал и они там не водятся, там все на порядок скучнее и обходятся стандартными буками и бабаями. Потом мужик на словах пересказал ему рассказ Стивена Кинга «И пришел бука», который Макс в оригинале прочитал уже лет в шестнадцать, и заявил, что как раз-таки жителям других мест, где водятся буки, повезло куда меньше, бабык – чудище довольно безобидное, он может напугать, но по крайней мере не убьет, как бука. Ночью Макс на всякий случай запер чулан на замок – ну а мало ли, может, в Америке бука уже перепугал всех, кого только мог физически, и поехал промышлять своим черным делом в Россию, - а снилось ему жуткое, перекошенное лицо, ужасное рыло, мертвенно-бледное, как будто слепленное из мокрого снега, с черными, как смоль, прорезями широкого косого рта, ноздрей и круглых глаз, оно летело на него из темной шелестящей овражной сырости, беззвучно открывая свою огромную, зияющую черной пучиной пасть, Макс без оглядки бежал, спотыкался и снова бежал, пока не оказался где-то на совсем уже окраине города, причем окраине западной – пробежал весь город! – в каких-то кирпичных развалинах…

Это было лицо бабыка. Бабык все-таки добрался до Макса. Все-таки вылез из своего сырого оврага поглазеть на исследователя.

Дрожащий густой ужас того сна до сих пор порой приходил к нему темными осенними ночами на пустых улицах Кувецкого Поля, где в оврагах что-то загадочно шелестело и щелкало, по дорогам бежали, как удравшие из моря медузы, блуждающие огоньки, казалось, скрытые глубоко под толстым слоем жирной кувецкой почвы источники фосфора неисчерпаемы, создавали все новые и новые огни, а на склоне близ пустого дома без забора на Красноземельной – того дома, где, как говорят, в начале девяностых у хозяев жила и лечила свое сломанное крыло говорящая ворона, - из высокой травы торчала огромная одинокая поганка, высотой сантиметров двадцать, не меньше, испускающая больной, нездоровый бледно-лиловый свет.

Другая книга, уже претендующая на научность, делила всех фантомов на четыре группы. По этой классификации бабык относился к третьей группе – подвижных неозвученных фантомов. Говорилось, что дальше обморока последствия встречи с ними не заходили, однако Макс все равно начинал по ночам обливаться потом, приоткрыв глаза и увидев смявшуюся на веревке возле печки сохнущую простыню – если на улице бабык был размером примерно с две его головы, то прокравшись в дом, он раздулся до размеров простыни и медленно, шелестя тканью, подбирался к кровати, чтобы обмотаться своей бледной плоскостью вокруг Максовой шеи и задушить его, а труп уволочь в овраг, где долго, чавкая, пожирать его…

«Выходит на поверхность какой-то чуждый нам мир, от которого следует держаться подальше…»

Овраги Кувецкого Поля были порталами, через которые чуждый мир просачивался к людям, бродил по улицам, заглядывал в окна. Старая городская легенда, говорившая, что страшным грозовым летом семьдесят первого привидения заглядывали в окна к людям, заходили в дома, напугали кого-то до немоты, пересказывалась и пережевывалась до сих пор, старик с улицы Лучникова подтверждал, что да, было, сам видел – вот выглянул в окно, а у калитки фигура белая стоит, да я сразу штору задернул… - и когда глаза натыкались где-то на фразу «1971 год», Макса начинало трясти. Веселый был год – в январе вскрывалась Укметь из-за постоянных оттепелей и почти сошел снег, летом постоянно гремело, бродили призраки, по области в целом и Серым Водам в частности прошел смерч, разваливший старую резиденцию ежовских палачей, да и не только ее, а еще дед с Лучникова говорил, что грозы были и в самом начале весны, в марте, а первого января был ужасающий, совершенно необыкновенного цвета, сиреневый закат…

Макс закрыл ноутбук, потянулся за лежащими на полке сигаретами, когда по полу что-то гулко хлопнуло. Взглянув вниз, он узрел валявшийся на полу разбитый пузырек с запечатанной сургучом пробкой.

Выпустил джинна…