Фундук

 

 

 

 

Кабинет. Фээсбэшник допрашивает рядового срочной службы – Фундукова.

 

 

 

– Что ж, давай рассказывай: как всё было, рядовой Фундуков. Кстати, откуда такая фамилия?

 

– От отца с мамкой.

 

– А у них откуда?

 

– Так у нас в дяревне Фундуково все Фундуковы. А ещё я хочу сказать, что наша дяревня расположена в живописнейшем месте, правда, на окраине нашей дяревне поля...

 

– Оставим географию, поля там всякие, говори по существу. Насколько я знаю, тебе прислали из дома орехи?

 

– Ага. Фундук. Двадцать пять килограммов.

 

– А при чём здесь сломанный автомат?

 

– Так я их автоматиком колол. Их. Фундуков.

 

– Находясь на посту?

 

– Ага.

 

– Охраняя склад боевых, я подчёркиваю, боевых припасов, ты спокойненько колол орехи заряжёнными боевыми патронами автоматом?

 

– Ага.

 

– И как успехи?

 

– Сломался автоматик – приклад не выдержал, раскололся. Уж очень они крепкими оказались. Они – фундуки.

 

– А зачем ты стрелял?

 

– Он сам. Он автомат... ик. Всю обойму зараз.

 

– Рассказывай дальше.

 

– Никто не прибяжал на выстрелы. Раз автоматик всё равно сломался, я тем что от него осталось сбил замок с ворот склада бояприпасов и стал замком колоть фундуки.

 

– И как успехи?

 

– Сломался замочек. Я же говорю, крепкие они оказались – фундуки.

 

– Да ты что!

 

– Вот я и взял тогда в руки этот проклятый снаряд. Я думал, яму ничаво не будет. Он во-о-он какой большой, а фундуки – они ма-алянькие.

 

– Ма-алянькие!!! Ну и фундук ты, рядовой Фундуков! Одного я не пойму, рядовой Фундуков. Склад боеприпасов в клочья, а на тебе ни царапинки. Как так?

 

– Так я же не договорил в самом начале нашего с вами разговора. Наша дяревня Фундуково находится в живописнейшем месте, правда на окраине нашей дяревне полягон расположен, военно-учебный.

 

– И что?

 

– А ничаво. Мы, Фундуковы, к взрывам-то прявыкшие...

 

 

 

　

 

　

 

 

Волшебный холодильник

 

 

 

 

И была пятница. А выпить в пятницу, как говорится, дело святое. Особенно любил это «святое дело» Витя Спиртяшкин.

 

Поздним вечером с большим трудом полуалкаголик, мелкий дебошир и «кухоный боец» Витя Спиртяшкин ввалился в свою квартиру. Его жена, Манюня, впустив пьяного в драбадан мужа, тут же метнулась обратно в комнату, где вдавила себя в диван, да так, что жалобно заскрипели пружины

 

– Маню-юня-я-я! – противно пропел пьяным голосом Спиртяшкин. Он скинул с себя пальтецо. Теперь нужно было снять ботинки.

 

– Манюня! – снова проорал Спиртяшкин.

 

В ответ Манюня продолжала вдавливать себя в диван, а её загнанный взгляд потихоньку начинал бродить по комнате – искать пятый угол.

 

– Ну, хорошо, Манюня, – с угрозой сказал Спиртяшкин, – сейчас ты у меня отхватишь.

 

Он резко нагнулся и... бац! – въехал лбом в косяк холодильника, которому не нашлось места на крохотной кухне.

 

Древний холодильник до этого был уже изрядно помятый. Сколь раз в него «въежал» своим «роговым отсеком» Витя и ничего, крякнет бывало только и ничего. А тут – бац! и рухнул как подкошенный. Мало того – потерял сознание. Минут на пять. Потом очнулся... трезвым, повесил пальтецо на вешалку, поставил ботиночки куда положено и пошёл спать.

 

Спать лёг тоже как положено: раздетым, диван разложил, застелил. Манюня, вся в непонятках, легла рядом.

 

В течении часа она то и дело прислушивалась к мужу. Муж лежал на спине, держа руки по швам поверх одеяла и тихо-мирно спал.

 

– Да что это с тобой?! – наконец не выдержала Спиртяшкина и сильно ткнула благоверного в бок. Тот приоткрыл глаза.

 

– Тебе тесно, Манюнь? – спросил Витя без какого-либо раздражения, наоборот – даже ласково.

 

– Не то слово, скотина! – рявкнула Манюня.

 

Спиртяшкин безропотно отодвинулся на сколько смог и снова уснул.

 

Манюня приняла сидячее положение. Поразмыслив ещё с час, она взяла и ущипнула мужа. От всей души. За ухо.

 

На этот раз тот даже не открыл глаза, а сразу спросил виновато:

 

– Я что, храплю?

 

– Не то слово, скотина! – опять рявкнула Манюня, хотя никакого храпа и в помине не было.

 

Витя молча отвернулся к стене, плотно прижал лицо к ковру (так что расплющился нос) и, прикрыв одеялом ноющее ухо, снова уснул. Будто умер.

 

– Да что же это такое?! – Спиртяшкина вскочила как ошпаренная.

 

– Сволочь! Скотина! Паразит! – посыпались из её сахарных уст громогласные оскорбления.

 

Спиртяшкин никак не реагировал.

 

– Ах, так? – Манюня растрепала свои волосы, отхлестала себя по щекам, рванула на себе ночную рубаху, и выскочив на лестничную площадку, заголосила что есть мочи:

 

– Лю-ю-юди! Убива-а-ю-ю-ют!!!

 

На её истошные крики вышли на площадку сонные соседи.

 

– Мань, опять тебя твой лупит? – вяло поинтересовались они. Затем пожалели: – Бедненькая ты наша, горемыка. – Затем пообещали: – Сейчас полицию вызовем.

 

– Не надо полицию, – шмыгая носом, попросила Спиртяшкина. Спасибо, дорогие соседи, за участие. Идите спать.

 

Соседи привычно послушались и, привычно причитая, разошлись по своим квартирам. Манюня тоже вернулась к себе домой.

 

Витя как ни в чём не бывало пускал слюни. Когда она легла к нему, он повернул голову и с тревогой спросил:

 

– Что-то случилось? Ты плохо выглядишь, Маня.

 

– Всё хорошо, милый. Это у меня пятничный синдром. Пройдёт. Спи.

 

– А, ну смотри, – Витя сладко потянулся и опять впечатался носом в ковёр.

 

Манюня смачно зевнула, а затем сплюнула на ладонь выпавший зуб – результат хлестания себя по щекам.

 

– Нищего, мне кафефся, что тепель у нас фсё буфет ф поляфке, – сказала она и погрузилась в сон.

 

 

 

Через месяц Спиртяшкины купили новый холодильник, а этот, древний, помятый, отдали другу Спиртяшкина – Бражкину, который в отличии от Вити никак не мог бросить пить.

 

 

 

 

 

 

 

 

Издержки профессии

 

 

 

 

Я не строгий отец. И вообще я человек мягкий, культурный, театральный. Меня жена так и кличет – ТЕАТРАЛ. «Театрал! Вынеси мусор! Театрал! Приготовь обед!» Нет, я к жене без претензий, ведь я люблю её, и сынишку нашего – двоечника...

 

Насчёт строгости к сыну - вот это по её части. К примеру, вчера она поставила сына к стенке, мебельной, и как давай его таблицей умножения расстреливать. А я в одной комнате с ними находился, журнал «Театральная жесть» читал, ну и полировку этой самой чёртовой стенки за одним начищал, так у меня сердце кровью стало обливаться. Короче, я не выдержал и давай сынишке подсказывать, благо жена моя немного глуховата.

 

Жена ему:

 

– Пятью семь?

 

Сынишка:

 

– Хны...

 

Я шёпотом:

 

– Тридцать пять.

 

Сынишка:

 

– Тридцать пять.

 

Жена удивлённо:

 

– А семью восемь?

 

Я шёпотом:

 

– Пятьдесят шесть.

 

Сынишка гордо:

 

– Пятьдесят шесть, мама!

 

Ну и так потихоньку-потихоньку дело-то у нас с сыном и пошло: жена спрашивает, я подсказываю, сын отвечает. И вдруг жена зырк на меня. ЗЫРК-ЗЫРК-ЗЫРК.

 

– Ясно! – закричала она. И как даст мне учебником по математики за второй класс по губам.

 

– Фаля, как ты мофеф?! – возразил я. – Меня, театрального челофека учебником по математики по губам?!

 

– Вот именно – по губам и надо. Театрал хре... Скажи спасибо, что здесь ребёнок, а то бы я ещё не так сказала тебе.

 

– Ну, Валечка, – заоправдывался я. – Ты же прекрасно знаешь, что у меня за профессия. Это издержки профессии, Валя. Поработай с моё – пятнадцать лет суфлёром в конце концов! Ну не могу, не могу я не подсказать, если человек забыл текст!