Елена, и ее любовь
Рассказ
Я возвращался в город с чувством вины. «Ваши жены должны падать в счастливый обморок, если домой Вы явились ранее девяти часов вечера! — предупреждал начальник уголовного розыска, — О счастье не забывайте, цените близких, живите во благо для них, но работе оперуполномоченный должен отдать двадцать три с половиной часа в сутки. Альтернатива — идите в другую службу. Желаете?»
Я не желал, но чувство вины моей в том, что ушедшей ночью я жил не службой, а тем, что отложив на потом все ее проблемы, в семь часов вечера постучался в дверь далеко за городом. В дверь, за которой, в дачный сезон, живет хозяйка моей судьбы, моя жена Грета. Дачный домик: армейский железный кунг на четырех ЗИЛовских колесах — наш рай на земле, шалаш, в котором так редко в последнее время мог быть…
Вовремя подоспел: гроза, прежде меня, еще днем, посетившая рай, столь круто встряхнула землю, что опрокинула навзничь пристройку-веранду. Деревянные ноги упавшего сооружения уперлись пятками в железную дверь вагончика и заблокировали выход. Милый мой человек оказался в плену. Я разорвал преграды, разблокировал дверь, открыл выход в мир, обнял жену, и был счастлив. Но я был там — вне службы…
***
Из первого же автомата, набрал номер домашнего. День начинался, я был в тревоге — не знал, что случилось в мире, в городе, покуда я в них отсутствовал. Отсутствовал даже на полтора часа более, чем принято в моей службе. Рабочий день, как у всех, начинается в девять, и я буду в девять, но мой начальник всегда на работе в семь тридцать. И личный состав отдела, разумеется, в это же время, а я игнорировал — только один раз, сегодня. Последствия разрушений старался исправить, хлам разгребал, а после, ну скажем честно — шло время, а я все не мог разомкнуть объятий, тянулись губы к губам любимой… Чувство вины подгоняло как можно скорее узнать обстановку. Трубку поднял мой сын:
— Папа, — поведал он, — ночью звонил твой начальник. На Животноводческой, 10, убит человек.
— Та-ак, - я его слушал, я весь был внимание, — На Животноводческой, сын?
— Он так сказал.
— А еще что сказал, Артем?
— Сказал, что ночью я должен спать?
Я протяжно вздохнул, с буквой «М-мм…» — ребенок, конечно же, должен спать в то время.
— Ты слышишь, пап?
— Я слышу, сынишка. А где я могу найти эту улицу? — я в телефонной будке рисую пальцем — кто б видел: а главное — это зачем? Разве сынишка в ответ нарисует, в каком месте земли эта улица?
— Папа… — ответил он, — Я же сказал: на Животноводческой, 10!
— Спасибо. А как у тебя? Все нормально? Ты все успел? И уроки?
— Успел.
— Выспался, и позавтракал?
— Пап, я же сказал…
— Спасибо. Хорошего дня тебе, сын, удачи!
Ему одиннадцать лет: не возраст, чтоб говорить о том, где, кто ныне убит. Он сказал главное, не сказав — где... Я благодарен сыну, а где — вычислю сам. Предупрежден, значит, в мире безликом, великом и неизвестном, могу разобраться, занять свою нишу, сыграть свою роль.
Я гнал на своем авто «Восьмерке», не стесняясь скорости. Издержки моей профессии: срываться в движение, а после отыскивать цель. Ошибаюсь, вполне может быть, но чего будет стоить роль, на которую ты не поспел? Чего стоти спектакль, на который ты опоздал.
Где эта «10», где убит человек — я вычислил, перебрав территорию, на которой в последнее время работал.
***
Перед поселком я встретил, проскочил по инерции, развернулся, снова настиг и остановил участкового.
— Что там? — спросил я, показав на железный кузов ЗИЛа. Участковый, глядя как с трона, с высокого пассажирского места ЗИЛа, ответил:
— Труп.
— С Животноводческой, 10?
— Ну да.
— Подожди, покури со мной… — прошу я участкового, — Проникающее?* (*Проникающее ножевое ранение)
— Да, в живот...
Он взял сигарету, которую я предложил, и устало сошел ко мне на асфальт из кабины, грузовика
— На месте все были: — сказал он, — «Скорая», наши; и ваши. Прокурор сам проводил допросы. Убийца известен, и очевидцы есть. Есть материал. А убийца скрылся. Там один опер сейчас, из наших. А так — разъехались. Я в морг и тоже — спать!
Он вернулся в кабину, и грузовик с трупом удалился из поля зрения. Я думал о том, что сынишка сейчас поднимает на плечи ранец, выходит через порог…
Летела, ввинчивалась в пространство моя «Восьмерка», я думал о том, что не только мы из детей наших лепим личность — мы должны быть достойны их. Может, сынишка забудет про это утро, но, может и вспомнит, и спросит меня. Что я отвечу — станет ясно сейчас, по адресу, который он мне назвал.
Оперативник был не совсем на месте. На месте уже было нечего делать. Оперативник курил в своем кабинетике: в полуподвале сельского клуба. До райотдела отсюда почти час езды…
— Леш, — спросил я его, — чем я могу?..
— А, — отозвался он, — да, пожалуй, ничем. Уже сделали, что могли…
«Не приехал бы вдруг… — перекашлял я в горле комок, — не приехал бы вдруг мой начальник сейчас! Или не разыскал меня по телефону. Что я скажу? Где результат?» «А зачем ты здесь?» — спросит он. Я начальника знаю, и не отвечу внятно, значит, я ничего не стою. «На фига такой нужен?!» — подумает шеф. За такую мысль мне будет очень неловко перед своим ребенком.
Леша мне рассказал, как все было. Один собутыльник убил другого. Убийца уже «топтал зону»: убийство и расчленение трупа. Несчастный, который уехал в кузове ЗИЛа, скорее всего, не подумал о том, что шутить, а особенно спорить с такими, опасно. Вечеряли вместе, говорили о жизни, да «разошлись в понятиях»…
— Долгой была вечеря? — спросил я.
— Долгой. Случилось в три ночью, а начинали засветло.
— Мотивы?
— Мотивы? — Леша махнул рукой в сторону черта и дребедени. — Ссора по-бытовухе, а кровищи! Ты будешь смотреть?
— Нет. Может после…
— Жена потерпевшего у соседей, она еще в шоке, а вот подруга убийцы — она у меня. И, так, ничего… — мысленно оценил её внешность коллега, — Можешь с ней пообщаться. Будешь?
— Конечно, Алеш? А ты знал их раньше?
— Нет. Гости жили не здесь — на Немышле.
— Жаль, — сказал я, — лучше бы наоборот.
— Ну, конечно, жаль.
Жаль, потому, что убийца из пришлых — чужая обойма, не Леши — здешнего опера. Связи, понятно, мы можем пробить и пробьем, но разве убийца появится там? Глупо! Нужны неизвестные связи. Значит, охота окажется долгой. Это поняли те, кто работал здесь до меня. Поэтому нет никого, потому разъехались, да все это значит, что я искать буду то, что у тех отыскать не вышло.
— Алеш, — спросил я, — а подруга его не пыталась скрыться?
— Нет. — сказал он, — Дома сидела, нас дождалась. — И добавил: — Знаешь ли, почему?
— Почему?
— Двоих нам выловить было бы проще.
— Эта она тебе так объяснила?
— Смеешься...
— А что объяснила?
— Ссорились мужики меж собой; бабы от них отошли: свой уголок; своя, поспокойней мужской, компанейка. Нож взят со стола. Вдова к благоверному кинулась на пол, да уже все... Вой подняла, а душегуб испарился.
Я хмыкнул:
— И жена душегуба — в дверь! А дальше? Куда деваться? Да и ей-то зачем? Нож не из ее милых рук! Одумалась и дождалась нас дома…
— Одумалась? М-м… — я потер лоб, — Алеш…
Мы опера, не любим колоться. Хотя мы доступны: люди ведь тоже. И нас раскалывают, и раскрывают — жена моя, например — мне трудно её обмануть. Мы, по большому счету, обыкновенные, но мы это прячем…
— Леш, — уперся я подбородком в кулак. Потом кулак распрямил и положил пятерню на стол, на чистый лист бумаги. Совсем другой смысл поймал я в слове «Одумалась», потому что прежде Алеша заметил: «Двоих, нам выловить было бы проще». Он прав, я ощутил волнение: легкий намек на удачу, легчайший...
Леша, видя, как я хмурю лоб, взял связку ключей и вышел.
— Вот, — вернувшись, представил он, — Елена! А это она нам писала, - протянул он листки.
Тихо Елена вошла, как тень…
— Елена? — мягко, с нотками удивления, переспросил я, выждав пока наша гостья присядет на стул, и присмотрится к новому человеку — ко мне. В другой ситуации я бы сказал ей, что мне нравится это имя…
Она смотрела враждебно. Но она уловила мое удивление. Она, пока Леша вел ее, и когда меня только увидела, предполагала, о чем я «вопрошу». Знала, что спрашивать буду много. И представляла, о чем. А я удивил ее: я не о чем-то подумал; не так, как она представляла, а подумал о ней, Она взгляд отвела, чтобы скрыть замешательство, но я его видел! Я тоже отвел глаза, погрузился в текст объяснения, делая вид казенного человека…
— Столько людей… — поразмыслил я, отложив объяснения