Сладкий ком воспоминаний сдавил горло Иакова, и глаза его наполнились слезами, как в тот раз. Но то были совсем иные слёзы. Плакал он тогда то ли от  радости, что избежал мести оскорблённого им брата Исава? Или оттого, что, наконец, закончились мытарства его в неблизком пути от дома? Или, быть может, глядя в глаза Рахили, увидел он в них, какой короткой будет его и её радость…

Мысли Иакова вернулись в то далёкое время, когда поступал он, не думая о грехе. Да и был ли грех в его делах, если теперь он волей Бога своего назван отцом народа, населившего земли, обетованные Господом ещё отцу его Исааку и отцу отца его Аврааму? Нет, не должно сердце его болеть о том, что произошло. Разве у него было меньше права на первородство, чем у единоутробного брата его Исава, так беспечно продавшего это право за чечевичную похлёбку? И разве не было в этом воли самого бога?

Исав, брат его, вернулся тогда с неудачной охоты, еле передвигая ноги, и упал у входа в шатёр. Иаков же только что закончил варить пищу и готовился приступить к обеденной молитве. В который раз он видел своего брата возвращающимся с охоты с пустыми руками, и сколько раз, насмехаясь над ним, советовал бросить свои дикие забавы и заняться тем, что приносило бы доход дому отца их.

- О каком доходе ты говоришь, брат! – вспылил однажды Исав. – Разве я не первородный сын отца нашего Исаака, и не будет принадлежать мне всё, что имеет он? А в охоте я получаю наслаждение душе моей. И, наверное, так было угодно Богу, чтобы грудь моя и руки мои были покрыты вот таким густым красным волосом. И не оттого ли назвали меня Эдомом?(1) Что случится, если я стану ходить за овцами, как ты? Я буду бледным, как ты, и руки мои, как и твои, станут, словно у женщины.

И при этом он громко рассмеялся.

С той поры Иаков затаил глухую злобу на своего брата-близнеца. Почему Исав должен наследовать всё? – постоянно сверлило у него в мозгу. И почему дикая жизнь этого красного – Эдома не противна отцу? Отец же, наоборот, поощряет своего первенца, балует, одевает в богатые одежды. А он, Иаков, чем он хуже брата своего? Тем, что работает больше и больше заботится о доме отца? Или тем, что вторым вышел из утробы матери, держась за пяту брата своего Исава? Но родились они с Исавом в одно и то же время, так что и право первородства могло бы принадлежать и ему, Иакову. Вот и мать его поддерживает…

Однажды Ревекка, призвав к себе своего любимца Иакова, поведала ему в строгой тайне:

- Когда ещё дети были в утробе моей, молясь господу, услышала я слова его: «…два племени во чреве твоём, и два разных народа произойдут из утробы твоей; один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему».

Эти последние слова очень утешили тогда Иакова. Но годы шли, а Господь словно забыл об Иакове… И как больший будет служить меньшему, когда этот звероподобный красный Исав властвовал над ним всё более?

 И вот случилось так, что этот ненавистный Иакову Красный лежал у входа в шатёр и умолял о пище. Изорванная на нём одежда, израненные с запёкшейся кровью руки и лицо говорили о том, что охота у Исава не просто не удалась: видимо, он сам чудом ушёл от зверя. Приподнявшись на локте, он протянул свободную руку к Иакову:

- Дай мне поесть красного, красного этого, ибо я устал.

Язык его еле ворочался в пересохшем с запёкшейся кровью рту. Но злой дух не оставлял его даже в такую минуту.

- Дай мне красного этого. Меня, Красного, это спасёт… - сказал он, и голова его безжизненно запрокинулась на плечо.

 Иаков с удивлением и злостью заметил на лице Исава подобие улыбки… Ему нестерпимо захотелось подойти сейчас к лежащему, поднять его и отшвырнуть от шатра на пыльную дорогу, растоптать ногами изорванную, но богатую одежду брата – тот на охоту выряжался, как на молитву! – но он сдержал себя. Иаков смотрел на теряющего последние силы Исава, и тут вдруг мысль болью пронзила его мозг: « Вот оно, время – то, о чём говорила ему мать: «… и больший будет служить меньшему!» И он, наклоняясь к Исаву, сказал:

- «Продай мне теперь же своё первородство».*

В его голосе не было просьбы. Это было требование.

- Вот я умираю: что мне в этом первородстве, - ответил равнодушно тот, и голова его повисла на мощной шее.

- Поклянись мне теперь же, - настаивал Иаков.

Долгие дни потом Иаков не находил себе места от радости и тревоги, пока не поделился своей тайной с матерью.

-Ты поступил достойно, и пусть тебя не терзает душа твоя. На мне будет грех твой. Этот и другой…

 Иаков удивлённо и настороженно посмотрел на мать:

- О каком грехе ты говоришь?

- Не грех это теперь для тебя. Тебе по праву первородства надлежит сделать это.

Иаков недоумённо молчал.

- Исполнить волю Господа – это не грех, - продолжала мать. – Теперь ты должен получить благословение у отца твоего Исаака. Жди, я скажу тебе…

Шли годы, но Иаков не видел возможности, при которой он мог бы получить благословение отца. Ничего не изменилось в отношении Исаака к своему сыну Исаву. Он по-прежнему любил своего первенца.

Не помнит сейчас Иаков, умалилась ли эта любовь даже и тогда, когда Исав с неслыханной дерзостью, наперекор отцу и матери взял в жёны сразу двух чужеродных – хананеянок: Иегудифу и Васемафу. А затем, пытаясь загладить свою вину, взял сверх того ещё и третью – из своего народа - Махалафу, дочь Измаила.

Нет, не умалилась любовь Исаака к Красному - Исаву, если однажды, призвав его к себе, он сказал:

- Вот я состарился, не знаю дня смерти моей, возьми теперь орудия твои, колчан твой и лук твой, пойди в поле и налови мне дичи, и приготовь мне кушанье, какое я люблю, и принеси мне есть, чтобы благословила тебя душа моя прежде, нежели я умру. Глаза мои уже совсем не видят свет, но ими я вижу, что скоро приложусь к народу моему…

Ревекка, жена Исаака, прибежала тогда к Иакову и, дёргая его за одежду, стала рассказывать о подслушанном разговоре. Всё было для Иакова как в тумане. Но он опрометью бросился к стаду и, забив двух молодых козлят, принёс их домой, как Ревекка готовила любимое блюдо Исааку, как наряжала своего любимца в праздничные одежды Исава.

- А если опознает меня отец? – дрожащим голосом спрашивал Иаков, - он проклянет меня…

- Пусть тебя не страшит гнев отца твоего, сын мой. Его проклятие ляжет на меня, - отвечала Ревекка. – На меня. Не бойся. А вот сюда, на руки и грудь, наложим шкуры козлёнка.

Она торопливо затискивала под одежды Иакова заранее заготовленные шкуры.

- Этот Красный очень косматый, и если отец твой прикоснётся к тебе, у него не будет сомнений…

Всё произошло так, как и говорила Ревекка. И когда после возвращения Исава обман раскрылся, было уже поздно… Исав неистовствовал, просил отца, задыхался и не находил слов для выражения гнева.

- «Не потому ли дано ему имя – Иаков (2), что он запнул (3) меня уже два раза? Он взял первородство мое и вот теперь взял благословение мое», - кричал и почти плакал Исав.

- Отец, сделай же что-нибудь. Отними у него благословение! Что же ты мне оставил? Ты ничего не оставил мне!

- Теперь – ничего… - сокрушённо развёл руками Исаак, - но утешься: придёт время и ты стряхнёшь власть брата с выи твоей.

- Я убью его! – рассвирепел Исав. – Да, я убью его теперь и не стану ждать время, которое придёт не скоро.

- Не гневи отца, сын мой! – поднял руку Исаак. – Не ты ли сам презрел первородство твоё? И не ты ли ввёл в наш дом дочерей Ханаанских? Но по-прежнему любит тебя душа моя, и Бог мой будет с тобою. Поэтому говорю: «от тука земли будет обитание твое и от росы небесной свыше».

Исав ушёл от отца остывший, но не успокоенный. Затаясь в стороне от шатра, Ревекка слышала, как он произнёс, отойдя от Исаака:

- Только пройдут  дни плача по отце моём, и я убью его. Я убью его! – скрежеща зубами повторил он.