СОКРОВИЩЕ ЕДИНОРОГА

 

                                                                          ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

                                                                 ПРОРОЧЕСТВО ТАЭНАНА

 

Глава 1

Колокол на ратуше Сафи́рны пробил полдень. Его голос, звучный и чистый, потек над крышами, вспугивая стаи голубей, и, словно мягкая ладонь, накрыл собою город.  Сафирна, окруженная высокими крепостными стенами, казалась пирогом на блюде. Узенькие улочки врезались в причудливо напластанные куски ее кварталов, белые, розовые, золотистые дома сияли на солнце, обрамленные изумрудной пеной цветущих садов. Черепичные крыши теснились вокруг храмов, кинжалами пронзавших сердце города. Перекликаясь со звоном колоколов, над столицей плыл шум, повсюду развевались флаги и штандарты королевского дома Алави́нги, и золотые львы, колеблемые ветром, вздымались на дыбы, будто хотели сорваться с полотен и взмыть к яркому синему небу. В Алавинге был великий праздник: принцам-близнецам, наследникам престола, исполнилось восемнадцать лет.

Народ съехался в столицу со всего небольшого королевства. На постоялых дворах вот уже неделю не было мест, ночевали даже на улицах, под заборами, и в садах у городских мещан. Столица сделалась похожей не то на табор кочевников, не то на сельскую ярмарку Середины лета.

Солнце успело подняться довольно высоко, когда Ни́мве, ее мать и вдова-соседка, отстояв длинную очередь у Западных ворот, наконец-то пробрались в город.

Нимве, лет двадцати на вид, со светло-русыми волосами, заплетенными в толстую косу и уложенными корзинкой на затылке, правила маленьким экипажем, то и дело натягивая поводья. Город с раннего утра был так запружен народом, что даже крохотная повозка едва протискивалась через толпу. Нарядные люди возбужденно перекликались, вокруг сновали торговцы и воришки. Нимве направила каурого жеребчика в переулок, где, как почудилось, было не слишком тесно. Здесь, у деревянного забора, покосившегося и обшарпанного, уже стояли несколько небогатых повозок, и лошади, зарывшись мордами в торбы с овсом, меланхолично жевали. Запах навоза мешался с запахом лошадиного пота и сбруи, с базара несло прокисшим пивом. Выправив тарантас, Нимве спрыгнула наземь, взяла жеребца за уздечку и, повернувшись к спутницам, сказала:

— Все, приехали, — она попыталась накинуть повод на корявые, почти безлистные ветви яблони, которые свисали из-за забора. Спутницы тем временем вышли из тарантаса. Мать Нимве, Хе́леа, высокая, еще не старая, красивая женщина с серыми глазами, с густыми и яркими каштановыми волосами, произнесла:

— Ох, всю спину отсидела. А где ж Калиниха?

— Эк, хватилась, — проворчала ее подруга, отряхивая одежду от остьев соломы. — Они еще у ворот отстали.

— Тепло нынче, — Нимве глядела на спутниц, заслоняясь ладошкой от солнца, жарко, почти по-летнему пригревшего город. Высокая, в мать, но по-девичьи тонкая, с яркими синими глазами, опушенными темными ресницами, с мягко очерченным овалом лица, Нимве вполне могла сойти и за дворянку, если бы не крестьянский загар на щеках, руках и шее, и не решительные, без тени жеманства, ухватки. Оправив подоткнутую малиновую юбку, она свернула плеть и сунула в холщовый мешок.

— Ну, чего, идем, что ли? — произнесла Нимве.

Они вышли на улицу — и окунулись в людской водоворот, их оглушили говор, вопли зазывал, визг детей и смех. До площади женщины добирались минут двадцать, для этого пришлось проталкиваться через разноцветную, пахнущую пивом толпу на рынке. Над городом плыл звон колоколов, колыхались штандарты, и все это — и яркое солнце, и праздничная одежда горожан, и молодая зелень деревьев под золотом стягов — рождало такую невообразимую смесь цветов и звуков, что Нимве, привыкшая к тишине полей, ко вкрадчивой жизни леса, ощутила себя пьяной без вина.

Площадь перед небольшим дворцом, принадлежавшим королевской семье, оказалась запружена народом. Уже издалека женщины разглядели длинный, с мраморными перилами балкон, убранный дубовыми ветвями и перевитый зелено-золотыми лентами. Когда удалось подобраться ближе, Нимве увидела на балконе королевского дворца гвардейцев в парадной форме. В распахнутых настежь нижних окнах маячили знатные горожане с мэром во главе, разодетые в пух и прах. Королевской семьи пока не было, и Нимве принялась озираться вокруг.

На восточной стороне площади, по правую руку, стоял огромный каменный дом с высокими сводчатыми окнами, с галереей вдоль всего второго этажа, — старинное здание, вот уже триста лет принадлежавшее Великому Дому Таэна́на Черного Единорога.  Длинные шелковые полотнища свисали с крыши почти до самой земли. Серебристые, как иней на стеклах, они волнообразно колыхались, и на среднем, самом широком, красовался герб Великого Дома: голова черного единорога в ореоле пламени. Магов, членов Дома, почти не было видно, они замерли в тени, все в черном, мужчины и женщины.

На балконе третьего этажа Нимве заметила главу Дома, Фиарне́йда. Он стоял один, почти невидимый из-за занавеса-штандарта, одетый в пурпур. Фиарнейд был уже немолод, длинные светлые волосы посеребрила седина, однако он не утратил удивительной природной красоты, что была свойственна алгарви́дам. Их народ, в незапамятные времена приплывший из-за морей, с легендарного запада, на земли соседней Эби́рны и с течением лет расселившийся по всему побережью, отличался от здешних обитателей не только внешностью, но и магическими способностями, которые ничуть не ослабли за множество поколений.

Разделенные на несколько кланов, названных Великими Домами, алгарвиды обосновались в Эбирнейском королевстве, за что им пришлось жестоко поплатиться четырнадцать лет назад, во время переворота. Выжить удалось одному лишь Дому Таэнана, перебравшемуся в Алавингу за много веков до этого. Эбирнейские Великие Дома из веку пользовались любовью местных жителей, Нимве это помнила, хоть переворот застал ее совсем девчонкой — но не таков был Дом Таэнана. Гордые, надменные, сторонящиеся всех, маги здешнего Дома никогда никому не помогали и выглядели так, будто даже дышать с иноплеменниками общим воздухом им претит. Нимве перевела взгляд на галерею, вгляделась в бесстрастные, словно вырезанные из мрамора лица. Красота магов почти пугала, будто и не люди они были, а существа из неведомого высшего мира: обычный человек не может обладать такой совершенной внешностью! Нимве не решилась долго их разглядывать и вскоре отвернулась. И все-таки красота их ледяная, недобрая какая-то, подумала она, бр-р, прям мурашки по коже...

— Ним, не пялься на них, проклянут, — мать тронула ее за локоть.

— Уж точно, — подхватила вдова, — у этих чертей глаза на затылке.

— Даже на праздник в черном заявились, — Нимве, хоть и не прекратила глазеть, тем не менее старалась делать это не слишком демонстративно. — Прям вороны на погосте.

— Глянь, как завешались-то, — заметила вдова. — Небось, сидят там, заклятия плетут.

— Не говори, чего не знаешь, — строго остановила Хелеа. — Про нас вон с дочкой тоже много чего болтают.

— Ну, — женщина смутилась. — Чего ж вас ровнять, вы ж... — она смолкла, не зная, видно, что еще сказать, и вовремя: на королевском балконе возник глашатай. Поднял жезл, перевитый золотой лентой, и площадь взорвалась криками, замелькали зелено-золотистые флажки, полетели цветы... Публика не унималась долго, но глашатай терпеливо ждал.

Наконец крики начали стихать. Глашатай вновь поднял жезл, его зычный голос прокатился над площадью, перекрывая гул:

— Ее величество королева Алавинги и Его высочество герцог...

Площадь потонула в таком реве, что окончания фразы никто не расслышал. Нимве словно очутилась посреди бушующего океана, где вместо волн были человеческие руки, а вместо пены — флажки и цветы. Заслонив уши ладонями, она не отрывала взгляда от королевского балкона, поэтому успела заметить, как там торжественно появились люди, одетые в кружева и бархат. Сначала Нимве показалось, будто это королевская семья, но, приглядевшись, она поняла, что перед ними только свита.

Королева и ее муж, герцог Кендарни́йский, вышли следом, она — в золотом, он — в зеленом. Подняли руки в знак приветствия. Цветы ярким дождем сыпались на парадное крыльцо. Глашатай улыбался не скрываясь, что-то говорил, но вряд ли мог  сам себя услышать. И когда Нимве подумала, что вопли толпы уже не смогут звучать громче, на балкон ступили принцы.

Одетые в белое, они казались небожителями, на краткий миг спустившимися на землю. Впервые так близко их увидев, Нимве поразилась, насколько они не похожи. Если бы не знала, что они близнецы, она бы ни за что и братьями их не посчитала. Даже роста они оказались не одинакового, принц Сэ́тнар, худой и словно колючий, коротко стриженый блондин, был немного выше брата. Принц И́нис смеялся, свесившись над перилами, темные глаза сверкали, а русые волосы слегка растрепались. Сэтнар же ни разу не улыбнулся. Прямой, с почти военной выправкой, он казался сосредоточенным и надменным. Инис был необыкновенно хорош собой, стройный и ловкий, ловелас, как говорили в столице, прекрасный танцор и наездник. Брат выглядел так, будто до срока состарился, и глупости вроде балов  и охоты его вовсе не прельщают. Ни для кого в стране не было секретом, что родители, почти с рождения наследников живущие врозь, поделили сыновей, и что королева хочет видеть на троне своего любимца Сэтнара, а Его высочество герцог — своего, Иниса.

Прошло много времени, прежде чем крики немного утихли. Принц Сэтнар отошел вглубь балкона, а Инис все еще стоял, облокотившись о перила, с цветком в руке. И как это он ухитрился его поймать, подумала Нимве. Вдова вдруг толкнула ее под локоть и произнесла:

— Глянь-ка, вон Мафхо́р, — для пущей ясности она ткнула пальцем на балкон. Пошарив взглядом, Нимве увидала, что там, чуть поодаль от королевской свиты, застыла неподвижная фигура: молодой мужчина, одетый в черное, высокий и худощавый, со смоляной копной длинных вьющихся волос. Соседка тихо произнесла:

— Ишь, даже к празднику не переоделся, будто ворона, в черном весь…

Хелеа собиралась ответить, но ее перебил резкий и чистый звук горна, взмывший над толпой. Глашатай воскликнул, перекрывая шум:

— Жители Алавинги! Мы собрались в этот радостный день, дабы приветствовать наших милостивых владык и пожелать им благоденствия и процветания!

Вновь раздались крики и рукоплескания, и не утихали несколько минут.

— А также здравия наследникам престола! — дождавшись относительной тишины, продолжал глашатай. — Принцу Сэтнару и принцу Инису! Как известно каждому жителю королевства, в случае рождения близнецов невозможно назначить наследника иначе, как исполнив Пророчество!

Внезапно на площади стало очень тихо.

— Радуйтесь, жители Алавинги, — голос глашатая прокатился над головами. — Ибо выпала вам честь вновь услышать древнее Пророчество, вещее слово праотца Великого Дома Гиргиа́лла. И вот слово Таэнана, прозванного в его народе Черным Единорогом. Склоните ухо свое и слушайте, ибо исполнено оно мудрости!

Глашатай развернул свиток и, сделав паузу, начал в полной тишине:

— "Вот Пророчество Таэнана Гиргиалла, Черного Единорога, основателя Дома Гиргиалла в землях алавингов, иверки́йцев и хирше́ев. В незапамятные глухие времена скрыли сыны Великих от мира в земле Алавинги свое Сокровище. Отыскать его смогут лишь близнецы, высокороднее которых не будет среди подданных короля. И когда наступит день их совершеннолетия, отправятся братья в далекий путь, не взяв с собой большого войска. Сопровождать их будут только меч, отвага и верное сердце. И отведет милостью своею Владычица Земля от них всякую беду, и отыщут сыны благородных Великое Сокровище, что так долго было спрятано сильными от сильных. И искать его суждено им вместе, ибо в одиночку никому из них не дано его найти, но владеть Сокровищем сможет лишь один, тот, кому оно предназначено судьбою."

Глашатай поднял голову, обвел толпу глазами. Над площадью по-прежнему висела тишина, и можно было услыхать, как воркуют и хлопают крыльями голуби на крышах. Каждый житель Алавинги знал слова Пророчества наизусть, однако люди слушали так, будто им читали его впервые.

— "И сделается владелец Сокровища наследником трона своих отцов", — после небольшой паузы продолжал глашатай, — "и никто не посмеет оспорить его истинное право, ибо так поведали мне, преданному слуге своему, Таэнану, Владыки Стихий, Четыре Столпа Вселенной, и да пребудет Пророчество сие на доме Алавинги, покуда не сбудется каждое его слово."

Глашатай опустил пергамент, и тот, зашуршав, свернулся в трубочку.

— Давным-давно, — вымолвил глашатай, — пришел Великий Дом Таэнана в земли Алавинги, сотни лет довлеет Пророчество над династией Эдари́дов. Ныне четвертый раз, что высокороднейшие близнецы отправляются исполнять обычай. Как знает каждый, Сокровище Таэнана никому еще найти не довелось. И если будет на то вышняя милость Творца и Владык Четырех Стихий, это удастся нынешним наследникам. Но если нет — по обычаю престол займет тот из принцев, кто первым воротится в столицу. Теперь принцы Инис и Сэтнар проследуют во Храм Владык, чтобы принести присягу перед лицом Четырех Столпов и Творца Вселенной, поклянутся свято следовать заветам пращуров и, как того требует наша многовековая традиция, приложить все старания, чтобы исполнилось наконец Пророчество Черного Единорога. Да помогут им в этом Владыки Стихий!

Когда он смолк, никто не пошевелился, не издал ни звука. Глашатай поднял жезл и воскликнул:

— А теперь — радуйтесь и веселитесь во славу королевского дома! Да не поколеблются основы его, и продлятся его дни на земле!

Звуки рога пронзили тишину, и толпа, очнувшись, заорала, захлопала в ладоши, люди начали расходиться. Однако прошло довольно времени, прежде чем Нимве и ее спутницы сумели выбраться с площади.

                                *   *   *   *   *   *   *

Домой возвращались на закате.

Вокруг, до самых холмов на горизонте,  напоминавших грозовые тучи, простиралось пшеничное поле. Рябь волнами пробегала по ниве, и оттого казалось, будто повозку окружают зеленые воды озера, которые неведомая сила раздвинула, вздыбила по бокам дороги. Утоптанная до звона жирная земля двухколейки сама стелилась под колеса, и, будто путеводная черта, бежала и бежала по ее середке полоска повилики. Тарантас временами потряхивало на кочках. Нимве отпустила вожжи, предоставив жеребчику свободу. Он пошел ходко, ловкий и мускулистый, прядая треугольными ушами. Теплый ветер нес в лицо медвяным запахом гречихи и горьковатым — ромашек, которые, будто маленькие звезды, светлели по обочинам. Закатное солнце сеяло волшебный свет, окрашивая золотом ниву, и дорогу, и старые ветлы вдалеке, на взгорке.

Дорога начала подыматься. Поле кончилось, уступив место пологому склону, и Нимве подобрала вожжи: они въезжали в деревню.

Через несколько минут тарантас остановился возле большого беленого дома посередине улицы. Хелеа помогла сойти подруге, женщины недолго беседовали, стоя у забора, под белой кудрявой дымкой яблоневого цвета. Наконец соседка исчезла за кустами смородины, которые обрамляли дорожку к крыльцу, Нимве щелкнула вожжами, и жеребчик весело взял с места.

Они проехали через деревню, непривычно тихую, безлюдную — большинство жителей, как видно, не воротилось еще из города. За деревней почти сразу начался редкий сосновый бор. Хвоя захрустела под колесами, от разогретых за день шершавых стволов приятно потянуло смолой. Узенькая, едва заметная дорожка вилась, петляла через кусты, и бор внезапно кончился, колеса загромыхали по гальке, экипаж затрясло так, что Нимве разом очнулась от приятной полудремы.

Тарантас спустился к речушке, прятавшейся в зарослях камыша. Въехали на деревянный мостик с высокими перилами, и жеребчик пошел шагом. Солнце уже опустилось за холмы, из леса на другом берегу поползли лиловые сумерки, запахло  сыростью и тиной. Лошадиные копыта громыхали по настилу, и стук гулко отдавался в затаившемся воздухе. Стайки мошкары толклись над самой водой, внезапно взмывали, словно подхваченные ветром, которого не было и в помине.

Мост кончился. Жеребец ступил на твердую землю и прибавил ходу, почуяв дом. Через пару минут они въехали в огромный лес. В путанице ветвей и стволов, под низкими кронами, оказалось темно, тут уже наступила ночь. Тропинка резко повернула и, вынырнув из чащи, тарантас очутился возле невысокой каменной стены, увитой плющом. Фыркая, жеребец рысью влетел во двор, сам остановился возле высокого крыльца с перилами, под резным наличником. Большой двухэтажный, сложенный из сосновых бревен дом белел завалинкой в накативших из леса густых сумерках.

— Благодарение Творцу, приехали, — вздохнула мать. Нимве едва успела спрыгнуть наземь, как из-за сараев, крутя хвостами и восторженно повизгивая, вырвались три огромных пегих пса. Миг — и вокруг тарантаса закружилась многолапая метель.

— Да тихо, тихо! — с притворной строгостью крикнула Нимве, тщетно отталкивая одну из собак, которая, поставив лапы хозяйке на плечи, норовила лизнуть в губы. — Уймись, сказано, Игра!

Прихватив корзинку, мать пошла к крыльцу, а Нимве распрягла жеребчика и под уздцы повела по двору, к хозяйственным постройкам. Собаки бежали рядом, заглядывали в глаза, виляя хвостами и жарко дыша.

Через приотворенные ворота большого сарая глядела уютная тьма. Пахло навозом и сеном, Нимве услыхала, как сквозь сон бормочут куры, не поделившие насест. Нимве толкнула створку, вошла, без запинки находя дорогу. Подвела жеребчика к небольшому загону. Зашуршала солома, и из темноты денника возникла фигура, которая, приблизившись, обернулась пареньком лет шестнадцати, худым, взлохмаченным и босоногим.

— Опять в хлеву ночуешь? — покосившись на него, спросила Нимве.

— Корешок ночует, — отозвался парнишка, блестя глазами из-под спутанных волос. Мешковатые обтрепанные штаны не доставали ему и до щиколоток.

— А разве не было говорено, чтобы в доме спал?

— Корешок не любит, — насупился тот, — в доме жарко.

— Да уж ладно. — Нимве пошарила в котомке, протянула кулек. — Вот, держи. Как обещала.

Паренек нетерпеливо развернул тряпицу и вытащил петушка на палочке.

— Ним добрая, — восхищенно прошептал он, разглядывая леденец, будто это была дорогая статуэтка. — Корешок любит Ним...

— Ну, и хорошо. А теперь давай-ка, помоги мне.

На другой день женщины встали, как обычно, на рассвете, и тут же принялись хлопотать по хозяйству. Ферма, хоть и небольшая, требовала постоянного внимания, а работников было всего трое: Хелеа, Нимве да Корешок, батрак, круглый сирота, прибившийся к ним лет пять назад.

Подоив обеих коров, Нимве перекусила ржаной лепешкой с парным молоком и отправилась на пасеку, в нескольких минутах ходьбы от усадьбы, на границе заливного луга и липовой рощи.

Полтора десятка ульев белели в высокой траве. Из пестрой россыпи цветов доносилось сонное гудение, ветер путался в стеблях, и золотистые листья лип шелестели как ручей. Солнце лежало брюхом на верхушках деревьев. Роса не успела истаять, и босые ноги Нимве, и подол юбки сплошь покрылись влагой.

Подойдя к улью, Нимве протянула руку, и пчелы небольшим роем опустились на ладонь. Потом вдруг дружно взлетели, будто в чистое утреннее небо взметнулась золотистая лента, и снова с гудением уселись на руки и плечи хозяйки. Улыбнувшись, она подняла крышку улья, поставила на распорку, опустила руку прямо в душистое, гудящее нутро гнезда. Пчелы проворно переползли на пальцы, покрыли ладонь и запястье диковинной шевелящейся перчаткой, но ни одна не пыталась ужалить.

Движение за оградой, на опушке рощи, Нимве не увидала — почувствовала. Обернувшись, заметила на краю пасеки человека в лохмотьях, явно бродягу-нищего. Сутулый, заросший всклокоченными волосами, с нечесаной бородой, он просто стоял и смотрел на Нимве, а та смотрела на него. Потом он внезапно сделал знак подойти. Эх, лепешек я не захватила, подумала Нимве, ведь и дать-то ему нечего... Нищий снова махнул рукой, уже нетерпеливо. Нимве стряхнула пчел и неторопливо направилась к чужаку, вытирая ладони о передник.

— Извини, добрый человек, — сказала она, приблизившись, — но у меня...

Не говоря ни слова, пришелец начал рыться в котомке, и Нимве осеклась, с удивлением заметив, что руки у него чистые, а ногти аккуратно обстрижены. Вынув из котомки скрученный пергамент с сургучной печатью, чужак через ограду протянул его Нимве. Несколько секунд она оторопело таращилась на бумагу, потом взяла — и тут же узнала герб на печати. Графиня Ваинарская! Когда-то, давным-давно, бабушка принимала у нее роды, и с тех пор графиня сделалась их постоянной клиенткой, не доверяя свои многочисленные реальные и мнимые болезни столичным лекарям. Нимве пару раз была у нее вместе с матерью, обычно за ними заезжал слуга. Но чтобы вот так, с пергаментом, с печатью... Нимве подняла глаза на посыльного, а тот, так и не сказав ни слова, повернулся и зашагал к лесу.

— Эй, — окликнула она, — а...

Посыльный, не оглядываясь, исчез в кустах. Пожав плечами, все еще недоумевая, Нимве сломала сургуч. На тонком пергаменте, который был по карману лишь богачам, рассыпались буквы, накарябанные знакомым, совсем детским почерком: "Нимве, мне надо с тобой поговорить, завтра в девять утра у моста, на Антрийской дороге, будет карета. Приезжай одна, и ни слова матери! И вообще никому! Матушка Вина̜́р."

Под этими словами стояла размытая клякса. Нимве опустила пергамент, и он с шорохом свернулся в трубочку. Да, графиня всегда просила, чтобы они так ее называли, матушка Винар, будто они какие-то заговорщики. Но чего ей могло от меня понадобиться, подумала Нимве. Ведь это же мама обычно ее лечит, и уж карету она никогда за нами не посылала!

Нимве ощутила внезапный укол тревоги, тошнотворную пустоту внизу живота, но тут же постаралась взять себя в руки. В роду у них не было ясновидящих, и нечего себя заранее пугать! Может, наша вдовушка Винар забеременела от кого, решила Нимве, или ее сынок опять какую-нибудь дуреху "осчастливил". Эта мысль немного успокоила, и Нимве усмехнулась. Спрятав пергамент в глубокий карман передника, воротилась к ульям и принялась за работу. Но мысли о странном приглашении не покидали, Нимве сделалась рассеянной, и одна из пчел — вот уж чего в жизни не бывало! — даже ужалила ее в палец.

 

Глава 2

На следующее утро, одевшись в лучшее платье, Нимве в половине девятого утра ждала на условленном месте, возле переправы через крохотную речку. Минул почти час томительного безделья, когда  на тракте появилось облако желтоватой пыли, стремительно приближавшееся к мосту. Вскоре из него вынырнула карета, запряженная двумя ладными, рослыми лошадьми. Кучер осадил вороных прямо возле Нимве. На карете не было гербов графини, не было вообще никаких гербов, и, не уверенная, что это за ней, Нимве молча стояла на обочине, покуда кучер, бородатый мрачный дядька в шляпе, не произнес:

— Ну, чего ждешь?

— А это, — Нимве переступила с ноги на ногу. — Это от матушки Винар?

— От матушки, от матушки, — буркнул кучер. Не смотря на теплую погоду, его плечи покрывал темный плащ. — Да полезай, что ль.

Нимве отворила тугую дверцу и забралась внутрь. Не успела устроиться, как кучер рванул с места, и она повалилась на жесткий диван, пребольно стукнувшись бедром. Шипя сквозь зубы, цепляясь за что попало, кое-как уселась. Отодвинула плотно задернутую занавеску, выглянула наружу. Лошади неслись, будто на пожар, вздымая клубы пыли, поэтому ничего не удавалось разглядеть.

Не прошло и получаса, как они замедлили движение. Выглянув, Нимве разглядела неподалеку, впереди, городскую стену, высокие сторожевые башни с красной черепицей и заставу возле Западных ворот.

Проверка шла быстро, возле стражников маячили переодетые шпики из королевского сыска, высматривая воров и разыскиваемых разбойников. Наконец очередь дошла до экипажа Нимве. Занавеска отодвинулась, и стражник просунул внутрь голову в шлеме. Глаза быстро обежали маленькое пространство кареты и остановились на пассажирке. Потом голова безмолвно исчезла, и через полминуты экипаж тронулся.

В городе кучер уже не мог гнать лошадей, как в полях, и Нимве перестала судорожно цепляться за сидение. Копыта гулко загрохотали по булыжной мостовой, карету сильно затрясло. Выглянув наружу, Нимве увидала, что они едут вовсе не по кварталу, где живет графиня, и громко позвала:

— Эй!

Ответа она не получила. Высунувшись едва ли не по пояс, Нимве крикнула:

— Эй! Эй, кучер!

Но кучер молчал. Не на шутку  разозлившись, Нимве завопила:

— Ты чего, оглох, что ли? Я щас выпрыгну к чертям!

— Ну, чего, чего разоралась? — раздался в ответ низкий глуховатый голос.

— Где мы? — не унималась Нимве. — Ты куда это меня завез?

— Да уймись ты, никуда я тебя не завез, — отозвался кучер, не оборачиваясь. — Уж приехали почти. Вот ведь, горячка белая...

Экипаж свернул в узенький проулок. Нимве таращилась на великолепные особняки за высоченными коваными оградами, среди цветников и садов. Она  еще ни разу не была в этом квартале, но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: тут живут очень богатые люди.

Карета снова резко повернула, въехала через распахнутые ворота на двор, покатила по подъездной аллее, среди цветущей сирени, мягко шурша гравием, а потом вдруг остановилась. Нимве разглядывала незнакомое место, лихорадочно соображая: вроде бы графиня замуж не выходила — тогда чей это дом? Куда он меня привез?

Обойдя карету, кучер остановился у дверцы и снизу вверх уставился на Нимве. Он был пожилой и тощий, и выглядел вовсе не таким грозным, как вначале показалось.

— Вылезай, приехали, — он распахнул дверцу. Сойдя наземь, Нимве огляделась.

— Чья это усадьба? — спросила она. Кучер в ответ только покосился и что-то пробормотал, но Нимве не смогла разобрать ни слова.

Они стояли на заднем дворе, у конюшен и каретного сарая, на которых лежала печать большого богатства, заботы и аккуратности. Чистый двор, усыпанный кирпично-красным гравием, утопал в зарослях сирени и черемухи, в тени лежала пара белоснежных борзых, похожих на лебедей.

Озираясь, Нимве не заметила, как кучер исчез, и она оказалась одна, но ненадолго: по двору спешила молоденькая служанка, кокетливо одетая, походившая на барышню. Подойдя, она без всякого стеснения оглядела гостью с головы до ног, и рядом с этой девчонкой Нимве почувствовала себя неотесанной и оборванной деревенщиной.

— Пошли. — Служанка повернулась и уверенно зашагала в сторону узкого прохода между стенами. Нимве поспешила следом, на ходу одергивая юбку.

Особняк вырос впереди словно по волшебству, выплыв из лиловой благоуханной пены цветущих кустов. При взгляде на него Нимве на мгновенье замерла: она в жизни не встречала подобного великолепия. Служанка, уже стоя под колоннами розового мрамора, на широком каменном крыльце, глядела насмешливо и манила за собой.

Внутреннее убранство дома окончательно поразило воображение Нимве. Обитые синим атласом стены вздымались на такую высоту, что приходилось задирать голову, чтобы увидеть потолок. Служанка вела ее через покои, уставленные мебелью красного дерева и диванами с бархатной обивкой, такие и тронуть боязно, а уж подумать, чтобы сесть... Повсюду в огромных хрустальных и фарфоровых вазонах стояли живые цветы, и не какие-нибудь ромашки, а все розы, белые лилии и пионы. Пройдя через коридор, затянутый темно-бордовым ковром, глушившим шаги, они попали в комнату, показавшуюся ошеломленной всем увиденным Нимве небольшой.

— Подожди здесь, — велела служанка. — Сейчас к тебе выйдут.

И только Нимве хотела спросить, кто, как служанка затворила за собой дверь. Нимве огляделась. В комнате, обставленной строгой темной мебелью, всю правую часть занимал огромный, с половину их огорода, письменный стол, а по стенам, едва не до потолка, громоздились шкафы с книгами. Около стола Нимве увидала огромное кресло, обитое коричневой кожей. Наполовину задернутые портьеры придавали кабинету мрачный вид. Да еще и этот запах... Лаванда с примесью чего-то приторно-душистого, перехватывающего дыхание. Надо, пожалуй, отсюда убираться, решила Нимве. Кто его знает, что тут за...

— Хорошо доехала? — оборвал ее мысли тихий мужской голос.

Дернувшись, Нимве резко обернулась. У шкафа с книгами стоял человек, одетый не то в халат, не то сюртук коричневого сукна, достигавший щиколоток. Нимве могла поклясться, что в дверь этот тип не входил. Замерев, будто заяц перед гончей, она таращилась на чужака. Тот молчал и, кажется, ждал ответа, но у Нимве язык присох к гортани.

Молчание затягивалось. Чужаку, видно, это надоело, потому что он не спеша тронулся с места. Подойдя к огромному окну, отдернул портьеру, впустив в кабинет немного дневного света.

— Так лучше, — он обернулся к Нимве. Это оказался худощавый и высокий, лет сорока, человек, с короткими темно-русыми волосами, с бритым, как у всех аристократов, лицом. Крепко стиснув тонкие губы, он в упор глядел на Нимве, и серые глаза блестели, будто льдинки. Его выправка напомнила Нимве офицеров королевской гвардии, а высоко поднятый подбородок придавал чужаку высокомерный вид.

— Ты, конечно, теряешься в догадках, почему ты здесь, — голос у незнакомца был низкий и суховатый. Нимве несмело кивнула.

— Садись, — незнакомец указал на одно из небольших кресел около стола. Будто марионетка, на негнущихся ногах Нимве подошла и опустилась на самый краешек. Хозяин снова поглядел в окно и произнес:

— Графиня Ваинарская рассказала о тебе. Поэтому ты здесь. Ты можешь помочь в одном очень важном деле.

— Кто, я? — севшим голосом выдавила Нимве.

— Да, ты. Речь идет о весьма важных персонах, — хозяин повернул голову. Половина лица оставалась в тени, у губ лежали жесткие складки. Нимве поняла, что, скорее всего, этот человек очень, очень знатного рода.

— Ты, конечно, знаешь, что принцам исполнилось восемнадцать? — спросил незнакомец. — И им предстоит отправиться в путешествие?

— Да, — отозвалась Нимве. — Все это знают…

— Так вот. Нужно, чтобы ты поехала за ними, — сказал хозяин дома. Нимве оторопела. Потом, решив, что ослышалась, спросила:

— В смысле, чтобы… Что вы сказали, ваша ми… ваша светлость?

Незнакомец смотрел без улыбки.

— Нужно, чтобы ты поехала за ними, — раздельно, как говорят с туго соображающим человеком, повторил он. Нимве отшатнулась.

— Что… как, — прошептала она. — Но я… Но зачем?

— Видишь ли, — голос незнакомца звучал все так же спокойно, — Его королевское высочество герцог Кендарнийский послал за ними Мафхора. Ты знаешь, кто такой Мафхор?

— Ну, да, конечно, это его "карманный маг"… Ой, ну, то-есть…

— Вот именно, — веско уронил хозяин. — "Карманный маг". Он будет следить за принцами по приказу герцога. Поэтому и ты тоже будешь следить, только за Мафхором. И если увидишь, что он что-то замышляет, ты должна будешь его остановить.

— Кто, я? — Нимве вскочила.— Но я… Что вы, ваша светлость! Он же — маг! Как же я смогу его… ему… Он же меня одним пальцем…

— Тише, — велел хозяин, — успокойся. Я навел про вас справки, про тебя и твою мать. Вы потомственные ведьмы, так что не преуменьшай своих умений.

— Но, ваша светлость, вы не понимаете, все не так! Ну, то-есть, так, но… "Ведьмы" — это не то, что люди обычно думают, мы ничего такого не умеем, никаких таких штук! Мы просто знахарки, ваша светлость, мы людей лечим. Что я буду делать с Мафхором? Он меня просто убьет, и все! Я ничего против него не смогу!

— Не прибедняйся, любезная, — холодно ответил незнакомец, — тебе придется ехать.

— Воля ваша, — Нимве, дрожа всем телом, стиснула ладони и облизала губы. — Воля ваша, но никуда я не поеду.

— Не вздумай перечить, — незнакомец нахмурился. — Я смогу тебя заставить, не сомневайся. Подумай о своей матери!

— Конечно, — голос Нимве дрогнул, — легко вам угрожать. Да раньше смерти все равно не помрешь.

— Не думаю, что ты захочешь ускорить свою смерть, девчонка! Как ты смеешь пререкаться, холопка, да я тебя в тюрьму…

— Воля ваша, — повторила Нимве. — А лучше убейте меня, прям сейчас. Потому как мне все одно туда дорога, если я вашего приказа послушаюсь. А так хоть быстрее будет… Только мать мою не трогайте, она перед вами ни в чем не провинилась!  Легко ж вам со слабыми-то…

— Молчать! — незнакомец шагнул вперед и занес руку для удара, а Нимве зажмурилась, но еще один голос властно приказал:

— Довольно.

Удара не последовало. Нимве осторожно открыла глаза. Возле шкафа с книгами стояла высокая женщина в темном покрывале. Помедлив, она приблизилась и повторила:

— Хватит. Так мы ничего не добьемся.

— Но ведь мы же договаривались, — с неудовольствием начал хозяин, но женщина положила ладонь ему на локоть.

— Я прошу, — сказала она. Пожав плечами, незнакомец вернулся на место у окна. Стоя против Нимве, женщина негромко произнесла:

— Извини его. Он не привык, чтобы ему отказывали.

Нимве глотнула и не ответила, пытаясь разглядеть незнакомку, но покрывало, надвинутое на самые глаза, прятало лицо в густой тени.

— Присядь, — сказала женщина. Голос был низкий и звучный. — Садись же.

— Зачем, ваша светлость? Если вы меня тоже собираетесь послать с Мафхором сражаться, так мой ответ и вам будет... — Нимве поперхнулась, потому что женщина медленно стянула с темных волос покрывало, и свет упал ей на лицо. Мгновение Нимве стояла, с изумлением таращась на собеседницу, а потом низко, едва ли не до полу поклонилась.

Перед ней была Ее величество королева Алавинги.

— Вижу, ты меня узнала, — проговорила королева. — Ну, хватит, довольно. Довольно, сядь же!

Нимве, не смея поднять глаза, села в кресло. Королева оперлась рукой о стол, некоторое время молчала, а потом произнесла:

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Но пойми и ты: у меня нет выбора. Я не хотела говорить тебе всего, но, видимо, придется. Дело в том, что мой муж, герцог Кендарн, посылает Мафхора не просто следить за нашими сыновьями. Из очень достоверного источника мне стало известно, что мой муж собирается подстроить так, чтобы в соревновании выиграл его любимчик, Инис. Тогда мой сын... тогда у его брата, Сэтнара, не останется никакой надежды унаследовать трон. Ты понимаешь?

— Позвольте сказать, ваше величество, — прошептала Нимве. Королева согласно нагнула голову, и она несмело продолжила:

— Я не пойму, чем же я-то могу помочь?

— Я точно не знаю, что герцог задумал, — сказала королева. — Но меня это очень тревожит, ведь Мафхор способен на все. Послушать только, что про него говорят. И вот такого человека, такое чудовище отец способен подослать, чтобы навредить собственному сыну! — с горечью воскликнула королева. — Я боюсь, что Мафхор убьет Сэтнара.

— Но... но что я-то могу... Да и как Мафхор посмеет... принца...

— О, этот посмеет, уверяю тебя! — королева коротко хлопнула ладонью по столу. — Если даже собственные родичи от него отреклись — а уж их-то никто не заподозрит в ангельской доброте. Но Мафхор, он их всех за пояс заткнет, весь Дом Таэнана. У него ни чести, ни совести, ни жалости. Я боюсь за Сэтнара, девочка. Ты должна ему помочь. Ты обязана.

Нимве, вскинув голову, расширенными глазами уставилась на королеву:

— Прошу вас, ваше величество, ведь я...

— Ты поедешь за ними и будешь следить.

— Но, ваше величество...

— Ты будешь следить за моими сыновьями, а, главное, за Мафхором.

— Ва... ваше величество...

— Если увидишь, что Мафхор что-то замышляет, ты должна ему помешать. Любым путем, ты меня поняла?

— Ваше величество! — Нимве упала на колени. — Пожалуйста! Он же — маг из Великого Дома! Обученный маг! А я кто? Деревенская знахарка! Он же меня в порошок сотрет! Как я смогу ему помешать?

— У тебя тоже есть способности, — возразила королева. — Я навела о тебе справки. Ты найдешь способ ему помешать, девочка. Ты обязана найти.

— Умоляю, — Нимве молитвенно сложила руки. — Пощадите...

Королева подошла так близко, что Нимве уловила тонкий цветочный запах духов и ощутила прикосновение шелкового платья.

— Ты найдешь, — положив Нимве руки на плечи и глядя в глаза, твердо сказала королева. — Если ты собираешься и дальше жить в моей стране, ты найдешь способ. Отказа я не приму. Если ты откажешься... Что же, тогда вам с матерью придется за это отвечать. Ты сейчас же дашь клятву слушаться меня во всем, иначе я прикажу арестовать твою мать. Ее посадят в тюрьму, понимаешь? Я не потерплю неповиновения от своих подданных. Ты слышишь? Перестань плакать. Ты меня понимаешь, или нет?

Нимве кивнула, кусая губы и чувствуя, как слезы ползут по щекам.

— Поклянись мне, — велела королева.

— Я клянусь, только маму не трогайте, умоляю...

— Поклянись по-настоящему!

— Клянусь могилой дедушки и бабушки... Как еще? Я не знаю...

— Поклянись Владыками Стихий.

— Да... да, я клянусь Матерью-Землей... Пусть Она не даст мне сил и урожая, если я нарушу...

— Вот и молодец, — почти ласково сказала королева. — А теперь сядь и слушай, что тебе придется сделать. И не плачь. Все будет хорошо.

                              *   *   *   *   *   *   *

Следующую неделю, до самого отъезда, Нимве провела как в бреду, будто во сне, от которого желаешь, но не в силах очнуться.

На деньги, что дала королева, она купила мужскую одежду и лошадь, небольшого серого жеребчика, своенравного, но крепкого. О том, чтобы привести его домой, не было и речи, поэтому Нимве в оставшиеся дни прятала коня в старой полуразрушенной строжке в лесу, подальше от глаз матери и Корешка.

Она, как прежде, хлопотала по хозяйству, по-прежнему ездила в соседние деревни помогать больным, принимала роды, но ни на секунду не могла отделаться от мысли о грядущей поездке — и о Мафхоре. Это висело над ней, как проклятие. Мафхор... Нимве видела личного мага герцога Кендарна, "карманного мага", как его прозвали в столице, всего пару раз, да и то издали. Для нее, как и для остальных жителей окрестных деревень, он оставался лишь страшной сказкой, кем-то сродни черту, которого лучше на ночь не поминать. И вот теперь она должна куда-то ехать, следить за ним... за ним! За магом из Великого Дома! За человеком, про которого рассказывали такие истории, что волосы дыбом. Говорили, будто он готовит снадобья из крови детей, которых приманивает по бедняцким кварталам, по слободам, и которых потом находили в реке, текущей через Сафирну. Говорили, что на всякого, кто косо на него посмотрит, он насылает порчу, и такой человек начинает хиреть, гнить заживо, и умирает в короткий срок. Еще рассказывали, будто он привораживает молоденьких девушек — да мало ли чего? Нимве никогда особо не задумывалась над подобными сплетнями, может, большая часть — действительно только сплетни, но... Но даже если хоть малая толика — правда, а оно должно быть правдой, ведь то, что от Мафхора отказались собственные родичи, Дом Таэнана, доподлинно известно, — значит, в рассказах о нем есть правда. А маги Дома Таэнана далеко не ангелы, это знает вся страна, и значит...

Все эти дни Нимве жила с подобными мыслями, не могла ни спать, ни есть. Но тяжелее всего оказалось притворяться перед матерью. Нимве никогда не лгала матери, ничего от нее не скрывала — а теперь, когда было так тяжело и страшно, она обязана молчать. Много раз подмывало рассказать все начистоту, собраться и исчезнуть вдвоем, и пускай тогда ищут! Однако дни шли — а Нимве молчала. Останавливал давешний разговор с королевой, клятва, которую пришлось дать, обещание следить за тем, чтобы Нимве не сбежала — и угроза, что если королеве донесут о попытке побега, они обе, вместе с мамой, окажутся на каторге, на соляных копях. И действительно, Нимве почти уверилась, что за ней следят. Не зря же последние дни она то и дело замечала в окрестностях фермы незнакомых людей, одетых то в отрепья, то в крестьянское платье, и каждый раз чужаки старались скрыться, но казалось, что делают они это нарочито неуклюже.

Неделя, тянувшаяся как дурной сон, внезапно кончилась, и накануне отъезда Нимве всю ночь не сомкнула глаз. Поднялась затемно, когда небо на востоке лишь начинало светлеть, вышла на крыльцо в одной сорочке. Было очень тихо. Над черной глыбой леса стыл рассвет, звезды поблекли, будто утомились за ночь, и в курятнике громко орал петух. Вдыхая аромат цветущей сирени, Нимве глядела на темный, такой знакомый двор, на плющ и плетистые розы, увившие ограду, глядела так, будто видела впервые. Или, может, в последний раз. Мафхор меня убьет, подумала она. Я больше никогда сюда не вернусь. Тугой ком подкатил к горлу, и пелена застлала глаза. Прижав ладони ко рту, чтобы не разрыдаться в голос, Нимве сбежала с крыльца. Слепая от слез, спотыкаясь, побрела по двору в сторону колодца.

Когда проснулась мать, Нимве встретила ее на кухне, улыбающаяся, причесанная и спокойная.

Вскоре после завтрака они, как обычно, разошлись по хозяйственным делам. Подоив коров, Нимве отнесла молоко в погреб. Принцы должны были выехать после полудня, оставалось совсем немного времени. Котомку с одеждой и всем необходимым Нимве собрала еще два дня назад, но до сих пор не решила, как объяснить матери свой отъезд. Сев у стола в большой, залитой светом кухне, Нимве обхватила голову руками. Может, все-таки лучше сбежать, в который раз подумала она. Убежим — и все, поедем на восток, там леса, а за ними — граница с Кирва́ном. И никто нас не найдет, никакая королева, и никакой Мафхор. Только вот, кому мы там нужны, в Кирване, две нищенки. Мы ведь и продать-то ничего не сумеем. Что нам останется, на улице побираться? К тому же, вряд ли мы скроемся от королевских соглядатаев. Нас сразу поймают, и королева сошлет нас на каторгу, как и обещала. А на соляных копях люди дольше пары лет не живут, тем более такие, как мы... как мама. Да еще клятва... Я ведь поклялась Матерью-Землей! Если я нарушу такую клятву...  Нимве резко отняла ладони от лица и выпрямилась. Нет, решила она. Что уж теперь. Теперь поздно. Я должна ехать, и будь, что будет.

Сняв с комода грифельную дощечку, Нимве снова опустилась на табурет с меловым карандашом в руке. Поразмыслила — и начала писать: "Дорогая мамочка! Я должна уехать." Она оторвала карандаш от черной поверхности, задумалась, а потом ладонью стерла последнее предложение. "Мне нужно уехать на несколько недель. Пожалуйста, не волнуйся и никому ничего не говори. Если спросят, скажи, мол, уехала на север, к твоему брату. Есть человек," — карандаш опять оторвался от доски, минутная пауза — и снова Нимве стерла последние слова. "Я обязана ехать, потому что мне это приказал человек, которого нельзя ослушаться. Мамочка, только очень тебя прошу, никуда не езди и не пытайся никого обо мне расспрашивать! Если этот человек узнает, у нас будут неприятности. Я скоро вернусь и все тебе расскажу. Обещаю. Целую и люблю, Нимве."

Закончив писать, она отодвинула дощечку, оперла на край хлебницы, чтобы сразу бросилась в глаза, и встала. Пора. Нимве вытерла полотенцем руки, запачканные мелом. Подошла к окну. Ветви старой яблони скреблись о подоконник, и в кроне оглушительно трещали воробьи. Солнечные зайчики прыгали по раме, перебираясь на стены, то сбиваясь в сияющую кучку, то бросаясь врассыпную... Нет, не могу, подумала Нимве. Как я могу уехать, не простившись? А вдруг я ее больше не увижу?

Перебравшись через подоконник, Нимве спрыгнула на траву и помчалась через залитый светом двор.

Мать она нашла на огороде. Та стояла над капустной грядкой и пристально разглядывала разлапистые листья. Видно, мать ощутила присутствие Нимве, потому что сказала, не оборачиваясь:

— Козы все-таки сюда пробрались. Нет, ну ты подумай, а?

— Много погрызли? — Нимве удивилась, до чего ровно прозвучал голос.

— Не так, чтобы... Но придется ограду укреплять, — Хелеа обернулась. — А ты чего тут, доча?

— Знаешь, мам, — ответила Нимве, — я совсем забыла, мне надо уехать, съездить кое-куда.

— Куда? — удивилась мать. Солнце отражалось в ее глазах, будто в озерных водах. — Кто-то из деревни приехал?

— Нет, просто я вспомнила... — Нимве глотнула, но голос не дрогнул, не изменил обычного ровного звучания. — На Выселки. Помнишь, там еще малыш дифтерией болел? Ну, мы его зимой лечили?

— Так он же выздоровел, — Хелеа пристально смотрела дочери в лицо.

— Да, но бабушка его заехать просила, — Нимве отвела глаза, сделала вид, будто изучает потравленные грядки. — Ой, а они много тут сожрали.

— Нет, только на этой стороне, — мать отвлекли ее слова, и Нимве перевела дыхание.

— Ладно, мам, я поеду.

— Езжай, доча. К обеду-то воротишься?

— И не знаю, — Нимве смотрела, как в каштановых маминых волосах играют ярко-золотые искры. Словно жесткая ладонь сдавила горло, и, ничего больше не говоря, она шагнула вперед и обняла мать что было силы.

— Ты чего, доченька? — та попыталась обернуться.

— Ничего. Я тебя очень люблю, мамочка.

— Да что такое?

— Ничего. Ничего, правда. Ладно, я пошла.

Заставив себя отстраниться, Нимве зашагала прочь, вдоль грядок. Она ни разу не обернулась, но знала, чувствовала, что мать стоит и смотрит ей в след.

Принцы выехали из столицы через Южные ворота, в компании друзей и слуг. Ждать пришлось долго: выезд, конечно, задержался. Переодетая в мужскую одежду, держа лошадь в поводу, Нимве стояла в толпе, что запрудила поле неподалеку от ворот.

Солнце перевалило за полдень, когда в городе ударили колокола. Толпа у ворот пришла в движение, и сидевшие на земле вскочили. Скоро ворота отворились, из них вышли гвардейцы в парадных мундирах, с мечами наголо, выстроились по бокам массивного подвесного моста. Толпа шумела, люди толкались, вытягивая шеи — и вдруг все вокруг взорвалось криками и рукоплесканиями: из ворот вылетела кавалькада аристократов. Празднично разодетые, они казались скачущим цветником, и среди них невозможно было разглядеть принцев.

Всадники промчались сквозь толпу, взметая пыль на тракте, и скрылись вдалеке, у леса. Провожающие скоро вернулись, но толпа не унималась еще долго.

Подождав, когда закроются ворота, Нимве оседлала своего конька и неспешно потрусила по дороге, чтобы нагнать принцев по следам.

После захода солнца наследники остановились на ночлег в небольшой деревне, вольном поселке к востоку от столицы. Деревню окружал частокол, а въезд перекрывали легкие ворота, на которых никогда не бывало стражи. Ведя лошадь за повод, Нимве осторожно отворила калитку, молясь Творцу, чтоб не заскрипела. В этой деревне они с матерью многих лечили, поэтому Нимве поглубже надвинула шапку на глаза.

Покуда она разыскивала постоялый двор, окончательно стемнело. Ворота гостиницы оказались заперты, сторож встретил ее неласково, пришлось долго уговаривать, чтобы пустил на двор.

Под конец он все-таки сжалился. Выпросив овса для лошади и привязав ее к коновязи у сараев, Нимве медленно пошла мимо колодца, делая вид, будто ищет место для ночлега. Вокруг не было ни души, только из-под телег раздавались размеренное сопение и храп спящих.

Заскрипела дверь, раздались громкие молодые голоса и смех, на крыльце в потоке желтого света возникли мужские фигуры. Нимве спряталась в тень, прижавшись к стене, а парни, гикая и толкаясь, с топотом сбежали по ступенькам и исчезли в темноте двора. Зазвенела цепь, послышался плеск... Притаившись возле бревенчатой стены, Нимве слушала, как парни возятся у колодца. Полилась вода, кто-то заорал, раздались шлепки ладоней по голому телу и богатырский хохот, звонкий голос насмешливо воскликнул:

— Ну, что вы, виконт, только после вас!

— Покажите пример, ваше высочество! — снова плеск, ржание и гиканье, они, похоже, принялись носиться по двору, но было слишком темно, чтобы Нимве смогла их разглядеть.

Парни угомонились очень поздно. Нимве к тому времени уже улеглась у стены сарая, под навесом, на деревянном настиле, однако спала плохо, урывками, постоянно просыпаясь и тревожно оглядываясь. Ночью пошел дождь, грохотал по навесу над самой головой, не давая сомкнуть глаз. Под утро ее сморил крепкий сон, и когда она очнулась, принцев на подворье уже не было.

 

Глава 3

Нимве нагнала их без труда, по следам копыт на размякшей от дождя дороге. Скоро кавалькада свернула в лес, следуя за небольшой тропой. Здесь не было нужды прятаться, держаться от принцев на большом расстоянии, к тому же, парни двигались не торопясь и так шумели, что потерять их мог только глухой. Но лесная прогулка длилась недолго. К вечеру следующего дня принцы снова въехали в деревню, и Нимве опять пришлось искать ночлег.

Так минуло пять дней. Двигаясь по карте, начертанной в Пророчестве Таэнана, близнецы добрались до небольшого городка на самой границе западных земель королевства. Здесь, в предгорьях Намери́йского хребта, отделявшего Алавингу от соседнего Кирвана, жилье сделалось редкостью. До самой границы с Эбирной простирались огромные, древние, нетронутые леса.

В маленьком грязном городишке, носившем звучное имя Вира́нго, принцы остановились на постоялом дворе неподалеку от единственных городских ворот. Нимве ухитрилась выторговать у хозяина этой гостиницы чулан под лестницей, ведущей на второй этаж. В крохотной каморке было трудно спать из-за шума, проникавшего с кухни через тонкую перегородку, из-за запахов и постоянной ходьбы над головой. Однако выбирать не приходилось: Нимве экономила каждый грош, денег, которые дала королева, оставалось в обрез.

Время шло, но близнецы словно позабыли о цели путешествия. Нимве не могла понять, что удерживает их в этом невзрачном городишке. Ей самой он успел осточертеть уже на следующий день, а деньги таяли с пугающей быстротой, и впереди замаячила перспектива ночевок на улице.

Шел четвертый день в Виранго. С раннего утра, как повелось, Нимве отправилась бродить по городу, а на постоялый двор вернулась ближе к вечеру, когда солнце лениво ползло к горизонту. Теплый розоватый свет лежал на стенах домов, и от его волшебного касания всё — и старая обшарпанная гостиница, и грубая брусчатка мостовой, и повозки у настежь распахнутых дверей, — казалось новее и красивей.

Приблизившись к дверям, Нимве замешкалась у входа: привратник выпроваживал оборванца, норовящего пробраться внутрь. Привратник, здоровенный плечистый мужик, молча хватал бродягу за руки, а тот с пьяной горячностью доказывал что-то, вцепившись в дверной косяк. Нимве с трудом протиснулась мимо, вошла — и с маху ткнулась в грудь высокому мужчине. Отшатнулась, вскинула голову... Перед ней стоял Мафхор.

Она замерла, будто мышь перед ужом, сердце, стукнув, нырнуло куда-то в живот. Но ведь он же меня не знает, отрезвила спасительная мысль. Он не знает, кто я! Нимве с облегчением выдохнула, и, распрямившись, прошла мимо, независимо вздернув подбородок и задев мага плечом. Не оборачиваясь, прошагала к лестнице, юркнула в свою каморку, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Сердце колотилось, а ладони сделались мокрыми.

Бросив котомку в угол, Нимве опустилась на узкий топчан около стены. Значит, он все-таки здесь, подумала она. Перед внутренним взором так и стояли черные Мафхоровы глаза, а взгляд такой пронзительный... А если он догадается, подумала Нимве. Он же меня тогда... Королева отсюда далеко, а Мафхор — вот он. Может, плюнуть на все, в который раз соблазнила мысль, да рвануть к границе? Нет, до Кирвана далеко, а в Эбирну и дурак не сунется. Да и что тогда будет с мамой? Эх, что теперь об этом думать. А вот интересно, где этот тип остановился? В гостинице я его вроде бы не видела, разве что он изменил внешность...

Просидев так довольно долго, Нимве впервые вспомнила, что с утра ничего не ела, и словно отзываясь на ее мысли, желудок сжался от голода. Прихватив котомку, она отправилась на базар.

Оранжевый диск солнца почти коснулся горизонта, было людно, как обычно к вечеру, у лавок и кабаков толпились завсегдатаи. Завидев лоточника, торговавшего горячими пирогами, Нимве подошла и принялась разглядывать товар.

— С пылу, с жару! — лоточник оборвал вопли и нормальным голосом сказал:

— Ну, чего смотришь, парень? На пирогах, чай, узоров нету.

— А мне не интересно, что на них, мне интересно, что внутри, — парировала Нимве, поглубже надвинув шапку на лоб.

— А чего внутри? Уж как водится, кошечки да собачки, — лоточник весело осклабился. — Да не боись, соседей твоих мы туда не запекли, мы твоих соседей в лавку продали, — лоточник махнул рукой в пространство. Нимве подняла глаза, невольно проследив за его жестом — и замерла. Мимо шагал Мафхор. Лоточник продолжал балагурить, но она уже не слушала, наблюдая, как Мафхор неторопливо вошел в маленький кабачок чуть дальше по улице. Не спуская зачарованных глаз с двери, за которой скрылся маг, Нимве направилась следом, будто сам дьявол тащил ее на веревке.

В маленьком кабачке стоял полумрак, пахло горелым луком, старыми тряпками и прокисшим пивом. Мафхор сидел в глубине зала, у распахнутого настежь окна, забранного решеткой, кроме него да еще пары непонятных типов, посетителей больше не было. Нимве замерла на пороге, стараясь унять шибко бьющееся сердце. Хозяин, бородатый, черный как жук, протирал у стойки глиняные миски. Некоторое время наблюдал за Нимве, а потом велел:

— Ты или входи, парень, иль до свидания, а в дверях неча торчать!

Вздрогнув, она вошла, уселась за стол через ряд от Мафхора, но так, чтобы быть к нему лицом. Через пару минут появился служка. Вытирая руки о замызганное полотенце, перекинутое через плечо, спросил:

— Чего будем заказывать?

Нимве исподлобья зыркнула на него, на небритую физиономию без возраста, на сальные светлые волосы, спадающие на грязный воротник. Стараясь говорить грубым голосом, отозвалась:

— А чего у вас есть?

Со скукой глядя поверх ее головы, служка привычно зачастил:

— Курица имеется, жареная иль вареная, также закусь, овощи, каши разные, щи из капусты, выпивка на выбор...

— Ладно, это, — Нимве прикинула сумму. — Пшенная каша есть?

— Есть, — безразлично ответил служка.

— Тогда давай кашу.

— Пить чего будем?

— Чего есть?

Служка смерил ее оценивающим взглядом:

— Пива могу предложить.

— Молоко есть?

— Проверить надо, — служка пожал плечами.

— Ну, так иди, проверь, — сказала Нимве.

Повернувшись, служка неторопливо отправился на кухню. Нимве покосилась на мага. Тот сидел с равнодушным видом, резал что-то в миске, кажется курицу, и не обращал ни малейшего внимания на то, что делается вокруг. Нимве рассматривала его с жадным любопытством.

На вид ему можно было дать и за тридцать, и первое, что бросалось в глаза — его красота, что, впрочем, было свойственно большинству алгарвидов. Только этот все же отличался от людей из Дома Таэнана, обычно белокожих и светловолосых. Из-за золотисто-смуглой, будто от долгого пребывания на солнце, кожи, черных волос и черных глаз он походил на ворона. Конечно, он был красив, и при этом вовсе не женоподобен, но Нимве он ужасно не понравился, а вблизи еще больше, чем прежде издалека. Красота его показалась приторной и чрезмерной, напомнила пирожное в лавке бакалейщика, в котором только сахар да плохой жир, и от которого потом долго тошнит.

Словно ощутив, что на него смотрят, маг поднял голову. У Нимве душа нырнула в пятки, почудилось, будто Мафхор, с его острыми и умными глазами, видит каждую ее мысль.

Вернувшийся служка поставил перед ней снедь и кувшин и проговорил:

— Вот, молоко принес, не прокисло вроде.

Нимве осторожно принюхалась. Служка, не обращая больше на нее внимания, направился к Мафхору, и, подавая кувшин, сказал:

— Пожалуйте, господин. — Теперь его голос звучал не в пример почтительней.

— Благодарю, — Мафхор жестом отпустил слугу. Ишь, аристократ какой, подумала Нимве, уткнувшись в тарелку. Каша, что ей подали, была сухой и безвкусной, но ужасно хотелось есть. Зачерпнув ложкой и набив полный рот, Нимве снова скосила глаза на мага. Тот наклонил кувшин над кружкой, но как только оттуда полилась темная жидкость, вдруг остановился.

— Эй, — окликнул он. Служка обернулся, и маг поманил его пальцем. Дождавшись, пока подойдет, Мафхор сказал:

— Ты мне вино принес.

— Эта... — отозвался служка, таращась на Мафхора. — И чего?

— Я заказывал воду.

Работник захлопал глазами.

— А? — переспросил он. Мафхор терпеливо объяснил:

— Я воду заказал. А ты принес вино.

— Ка... какую воду? — Вид у служки сделался такой, будто его огрели по затылку.

— Воду. Обычную воду, — ответил маг. — Понимаешь?

— Я, эта... Воду? — Работник беспомощно огляделся по сторонам. — Так это, вы пьете воду?

— Именно.

Служка таращился на гостя, точно силился понять, что за человек станет пить воду.

— И эта... — наконец выдавил он. — Чего теперь делать?

— Заменить. — Маг откинулся на спинку стула, по-прежнему спокойный и невозмутимый. — Принеси другой кувшин.

— Другой? Слушаюсь.

Схватив со стола кувшин, работник кинулся к стойке. Мафхор снова принялся за еду. Оборванный, мертвецки пьяный тип в драной шляпе, сидевший через стол позади мага, вдруг начал икать, глядя перед собой мутными, похожими на стеклянные шарики глазами.

Воротился служка. Поставив перед Мафхором кувшин, сипло произнес:

— Пожалуйте, господин.

— Это вода? — поинтересовался маг.

— Хозяин послал, — ответил тот. Пару секунд маг смотрел ему в глаза, потом плеснул из кувшина в кружку. Даже со своего места Нимве разглядела, что это вовсе не вода, а пиво.

— Это, по-твоему, вода?

Служка тупо таращился на мага. Не удержавшись, Нимве хрюкнула, поспешно уткнулась в миску. Маг поднялся и спокойно приказал:

— Ладно, пошли.

— Куда? — удивился служка.

— К хозяину.

Отодвинув слугу с дороги, Мафхор подошел к стойке и, облокотившись о прилавок, что-то сказал хозяину. Вид у трактирщика сделался удивленный и растерянный, он ответил, однако Нимве не удалось разобрать ни слова, шум улицы из открытых окон, будто подушка, глушил звуки.

Покуда маг препирался с трактирщиком, пьяница, что сидел позади, неуклюже поднялся. Пошарив под лавкой, выудил плащ, походивший на истрепанную половую тряпку, и, покачиваясь, с бормотанием выбрался в проход. Через несколько шагов, поравнявшись со столом Мафхора, споткнулся, ухватился за столешницу — и что-то ловко бросил в кружку, Нимве увидала это ясно и отчетливо. Поперхнувшись, она выпрямилась, а пьянчуга, будто ни в чем не бывало, побрел дальше, цепляясь ногами за стулья. Вроде я уже его видела, подумала Нимве. Да ну, что за бред... где я могла... И тут она вспомнила. Это был тот самый оборванец, которого пару часов назад выпроваживал из гостиницы привратник.

Пьяница тем временем беспрепятственно пробрался к выходу, взялся за дверную ручку, и тут Нимве вскочила и крикнула:

— Эй!

Все повернулись, и оборванец тоже. Ткнув в него пальцем, Нимве выпалила:

— Да, ты! Стой!

Пьянчуга внезапно протрезвел. Рванул дверь, и, будто ящерица выскользнул наружу. Хозяин спросил:

— Он у тебя украл чего, а, паренек?

Встретившись с пристальным взглядом Мафхора, Нимве покачала головой.

— А чего тогда орешь? — проворчал хозяин. — Народ только распугиваешь...

Через минуту Мафхор воротился к своему столу, и судя по тому, что нового кувшина ему не принесли, трактирщика переспорить не удалось, — а может, в заведении не было питьевой воды. Укусив лепешку, долил в кружку из кувшина. Нимве наблюдала за ним и все сильнее нервничала. Маг поднес кружку к губам... Сейчас выпьет, поняла она, и, не в силах больше сдерживаться, воскликнула:

— Постойте!

Все опять повернулись к ней.

— Не пейте это, — сказала она магу. Тот поглядел на кружку, потом на Нимве — и опустил руку. Донышко стукнуло о стол, а трактирщик сердито закричал:

— Слышь, парень, я щас тебя вывести велю! Перебрал, што ль, иль голову напекло? Ты чего мне тут...

Мафхор перебил:

— Почему? Почему не пить? — маг обращался только к Нимве, будто трактирщика тут и не было.

— Я... я видел, — Нимве глотнула. — Как тот тип... Ну, в общем, он вам что-то туда подсыпал.

Мафхор глядел на нее еще некоторое время. Потом резко встал и направился к двери.

— Эй, — встрепенулся хозяин, — а платить кто будет?

Маг не ответил, даже не повернул головы, а хозяин, похоже, не решился настаивать. 

Опасения трактирщика оказались напрасны: Мафхор воротился через минуту. Приблизившись к стойке, негромко спросил:

— Кто этот человек?

— Да почем мне знать! — взвился хозяин. — Ну, зашел, ну, выпил, што ж теперь, за всякий раз мне... Да што стряслось-то?

— Ты только что слышал. Юноша сказал, будто он что-то подсыпал мне в питье.

Трактирщик испепелил Нимве взглядом и воскликнул:

— Да больно этот пацан чего понимает, ишь, отравителя поймал! А вы хто ж будете, — обратился он к Мафхору, — штоб вас травить? Наследный принц, што ль? — эти слова он выговорил с едкой насмешкой, явно обращаясь к публике, но никто из малочисленных посетителей не засмеялся.

Хрустнув зубами, Нимве встала и подошла к мужчинам. Стараясь, чтобы голос звучал с достоинством, произнесла:

— Я своими глазами виде... видел, как тот мужик что-то бросил ему в кружку, — она кивнула на Мафхора. — Я, слава Творцу, не слепой.

Хозяин уперся кулаками в бока:

— Ну, а с меня чего теперь требуется? Стражу свистеть, иль как? Я за вас, бродяг, не ответственный, мало, што ль, вас тут шляется?

— Уж извини, если помешали! — огрызнулась Нимве. — Только чего же ты к себе бродяг пускаешь? Запер бы двери, глядишь, бродяги б и не забрели.

— Соплив больно, учить меня, — не остался в долгу хозяин. — Ишь, растявкался, щенок! Вот велю тебя вывести, так...

— Да я и сам уйду, — перебила Нимве.

— Уйдешь, да прежде заплати!

— На, подавись, — Нимве швырнула на стойку пару монет, резко повернулась и, не дожидаясь, покуда трактирщик ответит, зашагала к двери. Она знала, что все, в том числе и Мафхор, провожают ее взглядами, но держалась прямо, вскинув подбородок, и ни разу не оглянулась по сторонам.

 

                                                  *  *  *  *  *  *  *

К облегчению Нимве, принцы все-таки уехали на следующий день, ближе к полудню. Задержись они еще хотя бы на сутки, ей пришлось бы ночевать на улице.

В чаще, среди деревьев, Нимве почувствовала себя лучше, хоть и не могла отделаться от мыслей о доме, о матери — а пуще всего беспокоил Мафхор и отсутствие провизии. Остатков денег хватило лишь на буханку хлеба да чуток сыра.

День проходил за днем. Нимве горько жалела, что подчинилась приказу королевы, не плюнула на все, и они с матерью не сбежали. У королевы она видела карту маршрута принцев, но здесь, в лесной глуши, потеряла всякое представление о том, куда они направляются. Места оказались глухие, безлюдные, и разжиться провизией нечего было и думать: деревнями поблизости не пахло, а в лесу в такое время года взять было почти нечего. Еще не поспели ягоды и грибы, искать же съедобные коренья или птичьи яйца не хватало времени, она боялась отстать, даже не из страха потеряться, вовсе нет. Она, конечно, сумела бы отыскать своих подопечных по следам, но — не хотелось оставаться одной в этой глуши.

Лишь начало темнеть, близнецы сделали привал возле крохотного озерца. Привязав лошадь в зарослях цветущей малины, Нимве прокралась к их стоянке. На берегу пылал костер, парни плескались в неглубокой воде, и эхо разносило по лесу веселые вопли. Над огнем на вертеле жарилась небольшая туша, кажется, косули. Запах был такой, что у Нимве потемнело в глазах, а рот наполнился слюной.

Через некоторое время она вернулась к своей лошади. Совсем стемнело, но она не могла разжечь огонь из страха, что этим выдаст свое присутствие. Да и Мафхор, конечно, должен быть поблизости... При мысли о маге Нимве пробрал озноб. Зябко поежившись, она заползла поглубже в малинник, прислушиваясь к звукам ночного леса. Если он меня вздумает убить, никто и не узнает. И никто даже моих костей тут не найдет, звери растащат...

Расстелив на земле толстую шерстяную кошму, Нимве отломила кусок хлеба, принялась жевать, запивая водой из фляги. Закончив ужин, легла и натянула на голову плащ. С трудом уснула, но спала плохо, урывками, даже во сне прислушиваясь.

Когда Нимве очнулась, было очень темно. Она рывком села, не понимая, что могло ее разбудить, не в силах сообразить, где находится. Принялась шарить вокруг руками — а потом уловила шум, донесшийся из-за деревьев, отдаленные крики и ржание лошади. Вскочив, Нимве облилась холодным потом, потому что ее пронзила мысль о принцах. Может, кто-то на них напал? Может, это Мафхор? Может, он решил расправиться с принцем Сэтнаром?! Нет, чепуха. Он же не убьет Сэтнара на глазах у брата, ему же тогда...

Шум усилился, и беспокойство Нимве — тоже. Пойти, что ли, посмотреть, подумала она, однако возникшая следом мысль остановила: если Мафхор что-то затеял, он и мне башку открутит.

Несколько минут Нимве стояла, прислушиваясь, терзаемая страхом, но в конце концов беспокойство победило. Нет, надо идти, решила она. Только посмотрю, и все. Не стану вмешиваться, хоть гори там всё огнем.

Осторожно пробравшись через кусты бузины, Нимве шла до тех пор, пока не заметила отблески огня. Очутившись на краю небольшой поляны, остановилась, чтобы не попасть в полосу света. Ярко горел костер, а вокруг тенями метались люди. Сначала Нимве не могла понять, чем они заняты. Драки, кажется, не было, и в голову пришла дикая мысль, что они напились, и теперь танцуют. Мысль мелькнула и исчезла, потому что Нимве осознала: нет, они вовсе не танцуют, наоборот, случилось что-то плохое. Около костра неподвижно распростерся человек, а над ним склонилась темная фигура: Мафхор, сосредоточенный и спокойный.

Неужели он все-таки кого-то убил, подумала Нимве. В животе похолодело, первым желанием было повернуться и сбежать, но потом, приглядевшись, она поняла, что маг, похоже, пытается помочь незнакомцу. Да и за каким бы он стал тут рассиживаться, если бы он его убил? Какая глупость... А может, на принцев напали разбойники?

Нимве испуганно обернулась. Блики от костра шевелились на темной листве, рождая ощущение движения, и от этого казалось, будто кто-то крадется за спиной, в черной пропасти леса. Нимве пронзил такой страх, что, не раздумывая больше, она выбралась из тени и подошла к огню. Никто не обратил на нее внимания, лишь Мафхор поднял голову. Пару мгновений они смотрели друг на друга. Нимве внезапно поняла, что забыла надеть шапку, и распущенные волосы спадают почти до пояса. Она прикусила губы, а Мафхор, судя по всему, не удивился. Взглянув на лежащего у ног человека, Нимве заметила на его светлой рубахе растекшиеся черные пятна. Некоторое время глядела, а потом до нее дошло.

— Он ранен? — спросила она. Мафхор кивнул. Человек дышал тяжко, с хрипами, ребра ходили ходуном. Бородатый, коренастый, в простой одежде, он не походил ни на кого из свиты принцев.

— Кто это? — Нимве огляделась. — Разбойник, да?

Мафхор не ответил. Бородач открыл глаза, бессмысленные, черные, и сделал глубокий вдох. Нагнувшись к нему, Мафхор спросил:

— Зачем ты здесь?

Черные глаза остановились. Мучительный вдох... Грудь раненого вздрогнула, и кровь, выплеснувшись через стиснутые зубы, потекла по темной спутанной бороде. Незнакомец застонал, изогнулся — и вдруг опал, как опадает вскопанная земля, замер, а пустые, похожие на дыры глаза воткнулись в темноту. Маг опустил ему веки.

Затрещали кусты, из зарослей выскочили трое с мечами наголо, и Нимве, отшатнувшись, едва не наступила на мертвеца. Один из пришельцев опустил меч и сказал:

— Никого больше не нашли.

Едва он это произнес, как Нимве узнала одного из принцев, любимца королевы Сэтнара. Его брат стоял рядом. Даже в темноте, в оранжевом мечущемся свете, Нимве заметила, до чего они несхожи. У принца Сэтнара было серьезное лицо с твердо сжатыми губами, и он, с высоко поднятой головой и немного надменным выражением, казался куда старше восемнадцати. Рядом с ним его брат, Инис, выглядел совсем мальчишкой. Красивый, будто алгарвид, с растрепанными темными волосами, он смотрел на Нимве, и в ясных глазах плясали огненные блики.

Первым не выдержал Сэтнар.

— Что все это значит? — он глядел на мага в упор, сдвинув прямые брови. Мафхор вскинул котомку на плечо и поднялся. Худощавый, гибкий, широкоплечий,  он был выше каждого из юношей на поляне, и внешне тоже отличался от всех: как ворона от голубей, внезапно подумала Нимве.

— Что именно, ваше высочество? — осведомился маг.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я, — бросил Сэтнар. — Кто этот человек? — он указал на бородача. Мафхор пожал плечами:

— Понятия не имею, ваше высочество.

— Неужели? — принц сощурился. — Ну, допустим. Тогда скажите, что вы тут делаете? Или вы и об этом не имеете понятия?

Инис усмехнулся. Мафхор сказал:

— Меня сюда послал ваш отец, — он отвесил принцам любезный поклон.

— Чего? — изумился принц Инис. — Но зачем бы папа...

— Для чего же? — перебил Сэтнар. — Мы не дети, нам нянька не нужна. По крайней мере, мне.

Инис с негодованием уставился на брата, но тот словно не заметил.

— Его королевское высочество беспокоится за вас, — ответил маг. — Возможно, он предполагал, что случится нечто подобное, и на вас нападут грабители.

— А что, вы нас разве защитили? — бросил Сэтнар. — Пока что у вас под носом убили человека. Хороша защита!

Маг помолчал, оглядев поляну.

— Что произошло, ваше высочество? — повернулся он к Сэтнару. Принц смерил мага взглядом, словно раздумывал, стоит ли пускаться с ним в разговоры, но все-таки ответил:

— Этот бродяга выскочил из леса. — Его голос звучал холодно. — Набросился на моего друга, схватил его...

— Да не набросился он, — с досадой перебил Инис. — Он просто пытался нас разбудить.

— Ну, да, — ответил Сэтнар. — Так пытался, что чуть барону глотку не перерезал.

— Он напал на вас, барон? — обратился Мафхор к одному из юношей, что стоял подле, высокому и темноволосому. Тот ответил:

— Похоже на то. Но все было очень странно, этот разбойник не достал оружия, глядите, кинжал у него так и остался в ножнах.

— А что именно он сделал? — не отставал маг.

— Начал меня трясти, — барон пожал плечами. — Вид у него был, будто он долго бежал.

— А что сделали вы? — спросил Мафхор. Сэтнар поглядел на него с нескрываемым отвращением, а Инис сказал:

— Да мы все переполошились. Вскочили, и давай орать, особенно Сэт.

— Ну да, разумеется, а ты у нас остался невозмутим, как скала, — парировал брат.

— Кто из вас его ранил? — поинтересовался маг. Все молчали, переглядываясь.

— Да никто, — вмешался плечистый, коренастый парень с копной рыжих волос, как уже давно выяснила Нимве, камердинер принца Иниса. — Ему уже до нас кто-то брюхо пропорол.

— Он уже был ранен? — спросил Мафхор.

— Ну, а я чего вам толкую? — камердинер пожал плечами. — Раненый он сюда примчался. Все орали, и он орал, а потом взял да упал. А после вы изволили явиться, и послали нас его сообщников искать, хотя нас, между прочим,  те самые сообщники, кабы они у него были, запросто могли в темноте да в лесу как курят перестрелять. Сами, чай, не побежали в лес-то.

— Хватит, Ла́рра, — с досадой оборвал принц Инис. — Тебя кто спрашивал?

— Да он, сударь, и спросил, — буркнул слуга, глядя из-под насупленных бровей. — А я, осмелюсь доложить...

— Хватит! — Инис обернулся, и Ларра мгновенно смолк, хоть и продолжал сверлить мага взглядом. — Мы сами в лес пошли, пока он с раненым возился.

— Так, выходит, вы не знаете, кто этот тип? — Сэтнар кивнул на убитого.

— Сожалею, ваше высочество, — ответил маг.

— И что, вы никак не можете этого узнать? — высокомерно осведомился Сэтнар. — Вы же маг. Наверняка у вас есть какие-то методы!

— Как вы изволите видеть, ваше высочество, — любезно, но холодно отозвался Мафхор, — этот человек мертв. А воспоминания можно вытянуть только у живого, да и... — маг смолк. Сэтнар сказал сквозь зубы:

— Тоже мне, магия. У живого и я сумею вытянуть, — он подчеркнул последнее слово. — Ладно. Если вы ничего не можете, вы нам больше не нужны. Поезжайте домой и передайте отцу...

— Извините, ваше высочество, — твердо перебил Мафхор, — но приказы мне отдает только ваш отец, Его высочество герцог Кендарн. А поскольку он велел мне быть здесь, то...

— А нам вы не нужны! — оборвал Сэтнар, однако Мафхор все равно закончил, повысив голос:

— ... то здесь я и буду!

Они смотрели друг другу в глаза, принц — с яростью, Мафхор — холодно и твердо. Наконец, пожав плечами, Сэтнар произнес:

— Ваше присутствие нежелательно, вы поняли?

Мафхор поднял брови и, сухо поклонившись, пошел прочь. Нимве замешкалась, все взгляды устремились на нее. Она буквально ощутила, как с губ принцев готов сорваться вопрос — и, очнувшись, почти бегом кинулась с поляны, в темные заросли кустов.