Мы - дети войны

 

Мы - дети войны.

Это - в нас.

Это – с нами.

А песни войны

отпылали, как знамя,

обрывки которого прячем упрямо!

И плачем на фильмах

Из старой программы.

 

За тридцать прошедших

и прожитых (с лишком)

тех лет, о которых

и разное помнили или читали,

и разное думали в самом начале –

 

за тридцать - вот этих,

почти что нестрашных,

с нависшим в квартирах

молчаньем домашних

(тех старших, вчерашних

бойцов-храбрецов) -

мы взрослыми стали.

И смотрим в лицо:

 

тому, что от нас

не зависит ничуть,

тому,

что всему перерезало путь;

на век, на двадцатый,

которого хватит

на всех разорённых

и всех, кто заплатит!

 

Мы - внуки банкротов.

Мы - дети солдат.

И наши:

"Что делать?"

И "Кто виноват?".

Навек суждены нам

с той самой войны...

 

...Но, может быть, станут

смешны, не нужны

для наших детей?..

 

август 1978г.

 

 

И город пуст. И небо чисто

 

И Город пуст.

И небо чисто.

И празднично заснежен сад.

Но – снятся, снятся нам фашисты,

Как сорок лет тому назад!

 

И – бой в дыму каменоломен!

И – зарево над бездной крыш!

И взрыв сметает все – огромен!

И – никуда не убежишь!

 

Болят простреленные крылья,

Но ты взлетаешь над песком –

В одном отчаянном усилье,

Одним отчаянным рывком!

 

Паришь!

Сквозь комнат анфилады,

Над площадями,

Над рекой,

Над разукрашенной громадой

Большого Дома,

И тоской

Тебя охватывает странной.

Бой смолк вдали.

А что потом?

 

И воздух свежий и туманный

Глотаешь судорожным ртом.

 

И чувствуешь чугун смертельный,

Которым крылья налиты.

И падаешь.

И длишь паденье

Всей грудью – страхом немоты.

 

И падаешь…

……………………………….

……………………………….

Проснешься.

Мглисто.

Сон не окончен.

Начат стих.

 

Все не досмотрим про фашистов –

Рожденные в сороковых.

 

Январь 1980

Вестибюли метро

 

Вестибюли метро — наши храмы разлук,
да вагонной толкучки накат.
Эскалаторов рты за оградами рук
наши вечные тайны хранят.

Это свет наш янтарный над углем колёс,
нежный мрамор, надёжный гранит...
...Это век наш товарный летит под откос —
обожжён, искорёжен, разбит.

Вестибюли метро — наши храмы надежд.
Ставьте свечи у белых колонн!
В лабиринт пересадок бросайтесь, как в брешь
в обороне врага!
В дым, в огонь!

А когда подают предпоследний состав
ранней ночью, без четверти час —
как молитва о счастье легка и проста —
о тебе, обо мне и о нас!

Вестибюли метро — наши храмы удач,
странных встреч на скрещеньях путей!
И приятель Булата — старинный трубач
нас незримо ведёт в темноте.

 

май 1979

Возвращение к Первой Мещанской

 

                                 И. В-ой

Я к этой улице вернусь

И, курточку стянув потуже,

Ещё на рынке потолкусь,

Ещё попрыгаю по лужам.

 

Ещё билет в «Уран» достав,

Куплю «фруктовое» и спички.

Ещё с Крестовского моста

Пересчитаю электрички.

 

Ещё увижу за углом

Любви старинную науку.

И красный трёхэтажный дом

Посередине переулка.

 

Ещё игрушечный вокзал

Омоет бирюзою площадь...

 

...Но я — не там.

Я буду за

Цепочкой лет.

Мудрей и проще.

И обращу лицо к окну,

К рустованным тяжёлым стенам.

И запах булочной вдохну —

Той, карточной, послевоенной.

 

Где сплыло детство.

И Любовь —

Ещё не Первая — другая...

 

И стыла в трупах за Трубой

В следах от танков

Мостовая.

 

сентябрь 1978

 

 

Помнишь

 

                                   А. К.

Помнишь:
с детства и до сих пор —
«Ниоткуда не жди чудес!
Надо честно раскладывать
свой костёр!
А огонь —
упадёт с небес».

Этой заповеди
спасителен свет,
крепок якорь,
священен крест.
Через десять,
и двадцать,
и тридцать лет
молиться не надоест.

С нефамильных портретов
глаза — в упор.
(А ведь жизни-то нам —
в обрез!)
«Надо честно раскладывать
свой костёр!
А огонь —
упадёт с небес».

В небесах же погода —
не дай, Господь!
Мокрый снег,
да холодный дождь.
Не видать огня
во мгле скудного дня.
Но приказано ждать —
и ждёшь!

Мы послушны привычке
(о чём разговор!) —
до седых волос.
Без словес.
«Надо честно раскладывать
свой костёр!
А огонь —
упадёт с небес».

И исполнились сроки!
Пламя — в дом!!
Выбил рамы
небесный вихрь!!!
Горсть углей чернеет
вчерашним сном
на сожжённых ладонях моих.

 

август 1980

 

Антиретро

 

                                            Л. С.

Воспоминание о двух вечерах

 

Кладите бледную эмаль
на невесомые капризы...
...Неуловимо, как печаль,
звенят старинные сервизы.

И мебель — нежная тоска
вскользь обозначенного века:
кушетки в тонких завитках
из настоящего ореха,

полуовальный секретер,
храним узорными ключами...
...Великолепие манер,
шутя усвоенное нами,

велит беседу поддержать
о знаменитых эмигрантах
начала века. Но свежа
ещё история Таланта,

Запроданного столь умно,
столь выгодно и столь бесславно!
Как страж, глубокое окно
чернеет в кружеве платанов.

И — Господи! — какая ночь!
Как давит голосов бессилье!

Тщету молитвы приурочь
К обману вымершего стиля.

 

июль 1978

 

 

Антиретро II

 

Не будем клясться стариной!
Все эти свечи, залы, шубы,
метель и крылья за спиной,
любви серебряные трубы,
пруды, усадьбы, летний зной —
ленивый сон, сушивший губы, —
в наш век, изменчивый и грубый,
уместятся в строфе одной.
Не будем клясться стариной!

Не будем плакать о балах,
где предки век свой прогостили,
где отцветали в зеркалах
Людовиков седые стили,
а рядом в двадцати шагах
стрелялись, ссорились, кутили,
играли и с ума сходили,
и прожигали жизнь дотла!
Не будем плакать о балах!

Мы — не из тех воздушных лет!
Мы — из других времён! Из страшных.
Но стылой крови ржавый след
и флаги на высоких башнях
не мы оставили. О нет!
Всё это — дело тех, вчерашних,
не чтивших очагов домашних,
а знавших только свой обет.
Мы не из тех безумных лет!

Мы — ниоткуда! Из войны.
Её дорог и бездорожья.
Из предвоенной немоты,
с которой жизнь живём, как можем:
мараем чистые листы,
юродствуем, меняем кожу,
анкеты, города — и всё же
самим себе — всегда верны!
Как те, из светлой старины!
Как те, из тёмного железа!
Мы — теза их и антитеза.
Мы ничего им не должны!

В их злые песни влюблены,
Мы — дети страха и войны.

 

июль 1978