...Ну, а теперь, после контурного наброска портрета моей героини, - ну как же рассказывать о художнице и не прибегнуть к терминам её профессии? - постараюсь прорисовать и полутона портрета, а помогут в этом наши тихие беседы и брошенные ею фразы вроде «выпорхнуть из своей клетки», за которыми я снова и снова тащилась за нею со своими думками, перебирая, перетирая, переосмысливая… «пере» и «пере» их по-своему. 

 

Ну да, муж её был талантливым художником-пейзажистом, иначе Бланка за него и не вышла б.

И не только пейзажистом, были у него и наброски натюрмортов, жанровых сценок, портретов…

Да нет, не гениальных, конечно, как у Пикассо, исполненных одной непрерывающейся линией, но глядя на Костины, сразу верилось: рисовальщиком был отличным.

 

Почему был?.. А потому, что вскоре всё чаще стала слышать от моей подруги:

- Опять Костенька хандрит, не пишет… - и спицы или листки в её руках начинали слегка дрожать.

О, видела и я подобную хандру! Видела не раз и поэтому сразу представляла себе Костеньку, лежащим на диване и тупо смотрящим на пляшущие разноцветные картинки телевизора. Потом он встанет, - видела, видела и это! - бесцельно пройдет на кухню, постоит у плиты, может быть, заварит чай и, не допив его, снова ляжет, бессмысленно уставившись на экран. Тоскливая картина… Но что было посоветовать Бланке? Нет, не знала… И всё же, надо было - хоть что-то! Вот и пробурчала как-то, кивнув на папки:

- Может, тебе не надо давать ему советы, что и как писать?

- Как это?.. – захлопнула одну из них.

Что за папки?.. Ну как же, всякий раз, когда приходила, то обязательно - с этими двумя коричневыми папками, на которых были наклеены белые квадратики с буквами «G» и «B», еще помню, спросила её, когда увидела их: и что, мол, кроется под этими таинственными вензедями, а она рассмеялась:

- Да буквы эти означают «хорошо» и «плохо»… по английски, а копаюсь в набросках Костеньки, чтобы потом придраться к нему.

- Господи, зачем?

- Ну, как же, хочу, чтобы всё лучше и лучше писал свои пейзажи, а он…