Мигают свечи от дыхания,

Вино в бокалах, тишина…

И ваше страстное признание,

И боль прозрения после сна.

 

Её мучило одно тайное желание: непременно услышать голос любимого; но врачи запретили любые волнения, угрожающие возможным инсультом. Можно подумать, не имея вестей от него, Мышка меньше беспокоилась. Однако с мамой спорить было бесполезно, а брать мобильник у подруг не хотелось. Нежелание коренилось в неуверенности и страхах, опутавших её душу липкой паутиной. Она хотела, чтобы он сразу понял, кто звонит, – и ответил. Или не ответил. И тогда бы стало ясно: она – глупая, ошибочная страница в его жизни, которую решил перевернуть и забыть. Через неделю мама сдалась и принесла телефон. Когда она ушла, Мышка набрала номер Тимура. Послышались гудки – длинные, томительные. Сердце сжималось от страха и затрепетало, услышав знакомое:

 – Здравствуй, Милочка!

Голос с хрипотцой.

«Боже, его, поди, боли мучают. Тут я пристаю с разговорами. Балбеска!» – мысленно ругала она себя.

 – Здравствуй, Тимур! Не говори ничего! – затараторила девушка. – Звоню, чтобы услышать твой голос. Прости меня!

 – Это я должен просить прощения… Меня час назад перевели в палату из реанимации. Там держать телефоны запрещают… Ты как?

 – У меня всё нормально. Голова уже не болит. Только небольшие мельтешки перед глазами. Говорят, что скоро пройдёт. Всё. Больше не буду мучить болтовней. Выздоравливай!

Она отключила телефон. После этого разговора они раз в день перезванивались, ведь больничные будни новостями не изобиловали. Однажды она рассказала ему о необычном сне или видении.

В тот день, после обеда, Мышка лежала на кровати с закрытыми глазами и думала о Тимуре. В палате стояла тишина: кто спал, кто читал книгу. Вдруг перед глазами засветился экран, и в нём смутно, а потом всё отчётливее и отчётливее проступала картинка; в ней двор их многоквартирного дома покрывала молодая зелёная травка, на которой игрались две таксы. Всю эту благостную сценку согревали тёплые лучи весеннего солнца. Ей захотелось поваляться на шелковистом травяном ковре. Только подумала – оказалась на траве, проплыв сквозь экран. В нос сразу же ударил пьянящий запах расцветающей сирени. Подумалось:

«Пока не расцвели одуванчики. Жаль».

Она погладила прохладные и мягкие травинки. Под рукой, будто по волшебству, из земли стали быстро пробиваться стебельки. На стебельках появились бутоны, которые распустились пушистыми жёлтыми шапочками. Происходящее было необычным и завораживающе прекрасным. Она, не веря своим глазам, потрогала цветы, сорвав один. Из стебля выступил белый сок. Девушка обмакнула в него палец, поднесла к губам и ощутила горечь во рту. Вдруг на газоне появилась огромная чёрная собака.

«Какое-то дежавю», – промелькнуло воспоминание о собаке и умершей бабушке. Страх пронзил мгновенно. Экран погас. Она открыла глаза. Сердце выбивало чечётку. Конечно, она не рассказала Тимуру про собаку, иначе пришлось бы рассказывать про необычное, фантастическое приключение детства, а девушка о таком рассказывать боялась. Ей казалось, что любимый посчитает её спятившей.

Тимур внимательно выслушал рассказ и сказал:

 – Думаю – астральное путешествие. Я про такое читал.

Его слова Мышку удивили. Такой человек, как Тимур, – практичный, деятельный, увлечённый радостями жизни – должен был, по её мнению, с сарказмом воспринимать иллюзорные теории и фантазии, являющиеся уделом мечтательных барышень да проходимцев от разных духовных и эзотерических учений.

Накануне выписки она позвонила и попросила разрешения навестить его. Тимур сказал:

 – Приходи в любое время, но лучше перед этим позвони, чтобы нам не помешали.

Разумность условия она понимала.

Первый день в университете её взбудоражил. Ещё утром девушка заметила, что стала местной достопримечательностью. Это совсем не радовало. Парни пристально её оглядывали с ног до головы. Девчонки, глядя на неё, перешёптывались. Сначала подумалось:

«Не в порядке одежда, причёска или косметика размазалась?» – она же не любила лишний раз заглядывать в зеркало, так как иногда накатывала волна непонятного страха, что может увидеть в нём незнакомое лицо; но поговорив с Ольгой, уяснила: об их аварии по университету ходило много слухов и пересудов, ведь сюжет о ДТП несколько раз показывали по местному телевидению.

В перерыве между парами они отправили Ольгу занять очередь в буфете, а сами – Наталья и Милочка – зашли в туалет помыть руки. Пока Наталья прихорашивалась перед зеркалом, Милочка решила сменить Ольгу в очереди. Ольга переминалась с ноги на ногу в хвосте пёстрой, извивающейся змеёй, длиннющей очереди. Недалеко от головы «змеи», сереющей кассовым аппаратом, стояла группка парней. Один из них, заметив нерешительность  Милочки, улыбнулся и мотнул головой, предлагая присоединиться. Она, состроив удивлённые глаза, подошла.

 – Вставай вперёд, – сказал парень, попятившись, наступив кому-то на ногу и буркнув извинение в ответ на недовольный девичий вскрик. Она замялась:

 – Я не одна.

 – Занимаешь на всю группу? – вмешался стоящий рядом рыжеволосый студент.

 – Нет, нас только трое.

 – Ну, тогда как-нибудь переживём, – успокоил рыжий, видя, что девушка мнётся под пристальными взглядами и недовольными репликами стоящих позади. Милочка оглянулась и помахала рукой стоящей в хвосте Ольге и вошедшей Наталье. Подруги подошли.

 – Вставайте! Вставайте, девочки, вперёд! Сегодня я – добрый, – убеждал рыжий.

Когда они за стойкой пили чай с пирожками, Наталья заметила:

 – Видишь, Милочка? Твоя популярность приносит дивиденды. А ты комплексуешь.

Милочка смущённо улыбнулась, ей было неуютно от всеобщего внимания, но радовало уже то, что окружающие, как по команде, перестали её называть Мышкой.

Вечером, в пятом часу, она, прикупив пачку сока, в огромных шлёпанцах и одноразовом халате уже шла по коридору третьего этажа хирургического корпуса клиники. Тихо постучав в дверь с надписью «Сервисная палата» и услышав: «Да!» – вошла. Тимур в светлом спортивном костюме сидел за столом, на котором лежала стопка бумаги, калькулятор и свёрнутые в трубку чертежи.

 – Не помешаю занятиям? – робко спросила она.

 – Я ждал тебя. Иди сюда.

Милочка поставила сок на тумбочку и подошла.

 – Присаживайся, – предложил Тимур табурет, пододвинув его ближе к себе. Когда девушка села, он обнял её и поцеловал.

 – Что это? – спросила Милочка, кивнув на исписанные листы и трубку чертежей.

 – Курсовая по железобетону. Сашка уже две курсовые за меня сделал, чтобы я вовремя получил зачёты и был допущен к экзаменам.

 – Молодец! – воскликнула Милочка. – Настоящий друг.

 – Это правда. Но четыре проекта за короткое время сделать не под силу и ему. Пришлось прикупить «негров». Вот сижу, их расчёты перепроверяю.

 – Понятно…

 – А у тебя с учёбой всё в порядке? Может, помощь нужна?

 – Не беспокойся. У нас чертежей и расчётов в десять раз меньше. Мне подруги помогают. Успею к экзаменам сдать все работы.

Они помолчали. Он взял её руку и приложил к своей щеке:

 – Есть разговор.

Милочка насторожилась, предчувствуя что-то неприятное, тревожное.

 – Помню, как злилась из-за всяких мелочей. Хочу с тобой быть честным. Лучше всё сейчас узнаешь от меня, чем из сплетен других. Ты мне очень нравишься. Более того, из-за тебя голову потерял. Знаю, от моих слов будет больно, но случившегося не исправить. В августе у меня свадьба.

Милочку побледнела. Потом запылали её щёки. В сердце появилась жгучая боль, будто его обдало кипятком. Он понял её состояние, обнял:

 – Девочка моя, как бы хотел всё изменить, но не могу. Обручён с прошлого года. Наверное, слышала причину, по которой оказался в вашем городе?

Милочка кивнула.

 – Помог выкрутиться одноклассник моей матери. Он отказался от оплаты за услуги, – продолжил объяснение Тимур. – Я должен был выразить благодарность. Родителям он намекнул, мол, неплохо бы породниться нашим семьям. У него выход во властные структуры. У нас крупный бизнес. Я тогда не знал о твоём существовании. Дал согласие на брак с его дочерью. В этом году она заканчивает школу.

Милочка высвободилась из объятий, чувствуя, что в груди образовалась пустота, заполняемая  холодом.

 – Я всё понимаю, – она, вздохнув, кивнула. Вдруг её обожгла догадка:

 – Она здесь?

 – Да. Она приехала на несколько дней с матерью и старшим братом.

 – Тогда мне пора уходить, – быстро проговорила Милочка, собираясь встать. Он удержал её:

 – Не уходи. Они сегодня не придут.

Тимур помолчал, перебирая пальцы её руки, потом добавил:

 – Осенью вернусь. Здесь буду защищать диплом.

Милочка накрыла его руку своей рукой:

 – Знаю, что хочешь сказать… но – нет. Не гожусь в любовницы.

 – Я скучаю по тебе, понимаешь? Нет, разве ты ещё способна такое понять? Ты меня околдовала, девочка!

Она забеспокоилась, предполагая, это и есть дар Стража – способность околдовывать мужчин.

 – Когда понял? После аварии?

 – Да. Стало страшно, что мог тебя потерять. Тогда и понял. Пропал.

Милочка, опустив голову, встала и проговорила неожиданно осевшим голосом:

 – Не терзайся, Тимур. Это пройдёт. Думаю, знаешь лекарство от такой болезни. Прощай!

Быстро выйдя из палаты, осторожно прикрыла дверь. Она боялась  потерять решимость, иначе перестала бы себя уважать. Слёзы туманили взгляд. Она их усиленно сдерживала. Меняя обувь и отдавая халат гардеробщице, твердила мысленно одно:

«Здесь нельзя разреветься. Дома. Всё дома».

Хорошо, что не встретился никто из знакомых, – она не смогла бы сдержаться. Расплакалась. Начались бы расспросы, потом – сплетни и насмешки в стенах университета.

Милочка не села в троллейбус, а побрела домой пешком, почти не разбирая дороги из-за пелены слёз. В квартире стояла тишина. Мама куда-то вышла – это спасло от муки отвечать на вопрос: «Что случилось?»

Девушка закрылась в своей комнате, кинулась на кровать, зарывшись под подушку, и разрыдалась в голос. К тому времени, когда в замочной скважине входной двери звякнул ключ, основная волна горя и жалости к себе прошла. Милочка лежала в прострации, а слёзы потихоньку омывали щёки. На беспокойство матери:

 – Доченька, почему не хочешь ужинать? – ответила: 

 – Поела у Наташки.

Мама больше не беспокоила, знала: у дочери наступает горячая пора перед сессией. Эту ночь Милочка провела без сна. Забытьё пришло лишь утром.

Ей снова привиделся экран телевизора. Рябь на экране сменилась показом незнакомого помещения. Казалось, кто-то ходит с видеокамерой и показывает комнату в разных ракурсах. В комнате на резной подставке тёмного дерева стояло большое зеркало. Стены покрывали панели с разноцветной инкрустацией. Вдоль них стояли кресла, небольшой столик и диван на гнутых блестящих ножках. Внимание привлекла цепочка, или колье, висящее на тёмном завитке рамы зеркала. Захотелось украшение разглядеть поближе. Один миг – и она в комнате подходит к зеркалу. Рассмотрев, очень удивилась – точно такое же колье ей купил Тимур. Отведя взгляд от колье, посмотрела в зеркало и обомлела. Оттуда на неё смотрела темноволосая девушка со слегка смуглой кожей, большими тёмно-карими глазами и пухлыми ярко-красными губами. Одна бровь у незнакомки была приподнята, изогнувшись дугой, во взгляде сквозило удивление. И тут Милочка поняла: девушка в зеркале – её отражение.

В дальнем углу комнаты мелькнул чей-то силуэт. Она резко обернулась. Тимур, но с волнистыми волосами до плеч, забранными под обруч, медленно шёл, вернее, крался в её направлении. Охотник! Увидев, что его заметили, остановился, гаденько усмехаясь, повернулся и пошёл к двери.

 – Ты ещё пожалеешь, Матильда, – услышала Милочка его хриплый голос.

И вот он уже не человек – чёрный лев с большой мохнатой гривой, грозно порыкивая, выходит в дверь.

Она не пошла на консультации, проспав до обеда. В первом часу позвонила Наталья, заинтересовавшись причиной её отсутствия на занятиях. Милочка попеняла на головную боль, но убитый тон её голоса не понравился Наташке.

 – Выкладывай, что произошло! – без обиняков выпалила подруга.

 – Нет, ничего… – промямлила Милочка.

 – Не придуривайся! Меня не проведёшь. Это не из-за любимого ли Тимура?

 – Да, – выдохнула Милочка.

 – Жди! Через пятнадцать минут приду.

Наташка всплеснула руками, увидев зарёванное лицо подруги:

 – В зеркало смотрела? От слёз так опухли веки – глаз почти не видно. Ну, рассказывай.

И Милочка, горестно вздохнув, всё рассказала.

Наташка сидела на стуле, положив ногу на ногу, и рисовала пальцем на столе всякие замысловатые фигуры.

 – Он же кавказец, подруга. У них главенствуют законы гор. Сходи в церковь и поставь толстенную свечку Богородице, что этим всё закончилось. А представь, если бы он женился на тебе. Абхазы, сдаётся мне, мусульманской веры. Пусть даже неверующий, всё равно жена для них – «поднеси, подай, знай своё место, женщина». Такая жизнь не для тебя.

 – Да я всё понимаю, – ныла Милочка.

 – А понимаешь, так вырви с кровью и мясом эту любовь из сердца. Возьми! Принесла тебе экзаменационные вопросы по строительным материалам.

 – Уже вырвала, Натуль. Но больно. Так больно! – жаловалась Милочка подруге, сжимая листы с машинописным текстом.

Наталья тяжело вздохнула и погладила подругу по щеке:

 – Я знаю. Крепись! Время залечивает и не такие раны… Ну, мне пора. Не раскисай!

И для Милочки начались тяжёлые будни. Сессия помогала отвлечься от горестных мыслей. В коридорах университета, завидев издали Тимура с другом, она старалась скрыться, нырнув в ближайшую аудиторию, свернув в другой рукав коридора или повернув назад. Она не появлялась в буфете и кафетерии. Девушка следовала принципам поговорки: с глаз долой – из сердца вон. Подружки, злясь на неё за трусость, приносили пирожки и минералку, которыми закусывала на ходу или в аудитории, конфузясь и пряча съестное в сумке под столом. Хотя делала она это зря, сплетни о том, что Тимур её бросил, быстро разлетелись по университету, а её уловки только их подогревали. А потом наступали летние каникулы.

Наталья с Ольгой собирались в тур по Китаю – Харбин, Далянь, Пекин – на две недели. Звали с собой Милочку, но у неё не было денег и загранпаспорта. Если недостающие деньги на туристическую путёвку мама могла занять у знакомых, то от подачи заявления до получения загранпаспорта следовало ждать целый месяц. Наталья ворчала, что подруга – «рассеянная копуша», и со своими страстями совсем забыла о летнем отдыхе; что она, Наталья, знала, чем всё обернётся, и должна была заняться сама оформлением документов «этой растяпы». Однако время ушло, и перебранка по этому поводу помочь делу не могла. Подруги уехали, а Милочка устроилась продавцом кваса к одному частному предпринимателю.

Теперь целыми днями она сидела под большим разноцветным зонтом и наливала холодный вкусный квас в бутылки, бидоны, большие и малые стаканчики всем страждущим. Когда стояла ясная, безветренная погода, а асфальт почти плавился под ногами, возле её бочки выстраивалась очередь. В пасмурные деньки или дождик покупателей почти не было. Тогда она читала книги, удобнее устроившись на раскладном стульчике.

В один из таких пасмурных дней, в середине июля, читая «Мастера и Маргариту» Булгакова и подкрепляясь пирожками, она не заметила, как недалеко от бочки остановился серебристый «Скайлайн». Из автомобиля вышел высокий, атлетически сложенный мужчина. От описания сцены знакомства Маргариты с Воландом её отвлекло лёгкое покашливание. Милочка вздрогнула. Поднимая от книги взгляд, вначале увидела белые сетчатые туфли и светлые брюки, потом – белую майку в черных разводах и загорелые руки, и наконец – лицо в тёмных очках и светло-каштановые волосы. 

Привычно спросила:

 – Вам бокал или стакан? 

 – Если можно, то… бокал, Людмила, – услышала девушка глубокий баритон. На лице у мужчины появилась лёгкая улыбка.

 – Мы знакомы? – удивлённо спросила Милочка. Она оглядывала внушительные бицепсы под загорелой гладкой кожей, аккуратную модную причёску,  твёрдо очерченные губы.

 – В общих чертах, – ответил он и снял очки.

Перед ней стоял Александр Поспелов собственной персоной. Из-под широких тёмных бровей на Милочку смотрели слегка прищуренные серые глаза. Под сверлящим взглядом она внутренне съёжилась. Этот парень и раньше её пугал своим пронзительным, стальным взглядом. Она побледнела, растерянно глядя на покупателя. Тот самодовольно ухмыльнулся. Его ухмылка вызвала в душе девушки протест и злость:

«Осклабился, мажорчик. Напугал и рад. Как же, как же. Мы – пуп Земли! Дрожи, всяк встречный-поперечный!»

Милочка опустила голову, взяла большой стакан и подставила его под кран. Эти действия помогли справиться с неожиданно нахлынувшим раздражением.

 – С детства меня называют Милой. Я привыкла, – сказала она недовольно, но получилось – будто оправдываясь, а подавая стакан, уже спокойно глянула в его глаза. Серая сталь встретилась с голубым льдом. Это было не сражение, всего лишь проба сил. Секунда – и Милочка смущённо потупилась, а парень, напротив, продолжал внимательно разглядывать продавщицу.

 – Значит, если позову: «Людмила!» – ты не обернёшься? – спросил он, подавая деньги. Разыскивая в жестяной баночке серебро для сдачи, она ответила:

 – Вероятнее всего.

 – Но мне нравится это имя. Оно тебе подходит. Буду Людмилой тебя называть.

«К чему бы это вдруг? – подумалось ей. – Он меня сильно недолюбливает, всегда смотрит холодно и настороженно». 

А отдавая парню сдачу, Милочка ответила:

 – Пожалуйста! Но не удивляйся, что не стану на него реагировать.

Поспелов криво усмехнулся и, быстро выпив квас, бросил одноразовый стакан в корзину.

 – Хорошо. Тогда не пугайся, если вначале тронут за плечо, а потом назовут по имени, – облокотившись на бочку, предупредил он.

«Всё страннее и страннее, – бесцельно перелистывая страницы в томике Булгакова, размышляла она, не рискуя посмотреть парню в лицо. – Сначала – тяжёлый, пристальный взгляд. Теперь – смешки и подколки».

 – Но так внезапно можно и до смерти напугать, – ответила девушка, надеясь, что опасный мажор уберётся восвояси. – «Особенно вечером», – представила она сценку.

 – Заметил, ты немного боязлива. Кажется, тебя напугал? – поинтересовался Поспелов, внимательно глядя на продавщицу и не торопясь уходить.

«Ещё бы не напугал. Смотрел так, будто хотел прихлопнуть надоедливого комара», – с опаской покосилась на него Милочка, а вслух пояснила:

 – Ну, скажем так – тебя здесь увидеть не ожидала.

 – А кого ожидала?

«Чего цепляется к словам?» – покосилась на мажора она и, прочистив горло, начала мямлить объяснение:  

 – Кха… в общем-то… никого. Так, глупость сморозила… – И уже собравшись и даже растянув губы в улыбке, обвела рукой пространство вокруг. – Я ведь торгую на бойком пятачке.

– Думаю, ты не только боязлива, но и не очень наблюдательна.

 – Что? – опешила Милочка. Его обвинение, сказанное с надменно-презрительной усмешкой (как показалось), вновь наполнило её раздражением:

«Какого чёрта?! Стоит тут. Самодовольно ухмыляется. Обвиняет. Мало дружок натешился? Захотелось и ему поиздеваться?»  

 – Второй день подъезжаю – вон туда! – Поспелов ткнул пальцем в противоположную сторону дороги. – Наблюдаю. Ты уткнулась в своего Булгакова и ничего вокруг не замечаешь.

«Ах, красавчик! Тебя и твою замечательную машинку девушки должны замечать за три квартала. Задыхаясь от счастья, кричать: «Привет!» – и махать руками, словно ветряные мельницы», – язвительно подумала Милочка о гипертрофированном самомнении парня, но вслух сказала с некоторым удивлением, стараясь скрыть за ним иронию:

 – Не понимаю. Почему сразу не подошёл? Или только сейчас пить захотелось?

 – Видишь ли… До этого дня ты целый месяц пряталась, ещё издали заметив нас. Не мог предвидеть твою реакцию. Вдруг убежишь опять? И что мне делать? Садиться и торговать вместо тебя? Охранять бочку, чтобы никто не спёр? – насмешливо обрисовал ситуацию Поспелов, догадавшись по выражению её лица и интонации о подтексте вопроса.

Милочка густо покраснела, словно оказалась застигнутой на месте преступления.

«Какой стыд! Они замечали всё. Наверное, ржали надо мной».

Опустив голову, она тихо спросила:

 – Зачем наблюдал за мной?

 – Завтра улетаю в Москву. Прошвырнёмся с Тимуром по Питеру. Отдохнём на Рижском взморье.

Упоминание о бывшем бой-френде в Милочке вызвало сердцебиение, но она постаралась не выказать волнения, злясь на себя, что не может до сих пор спокойно слышать его имя, и сказала с еле скрываемым ехидством:

 – А-а? Перед свадьбой ему нужно развеяться?

 – Не только ему. Мне тоже не помешало бы. Ему что-нибудь передать?

«Мда. Теперь понятна причина интереса», – подумала она, захлопнула книгу и, расплывшись в деланной улыбке, ответила:

 – Разумеется! Любви и счастья в семейной жизни.

 – О какой любви ты говоришь? Этот брак по расчёту.

 – Ничего, – она пренебрежительно махнула рукой. – Стерпится – слюбится.

 – А ты жестока. – Он смерил взглядом голубоглазую блондинку-продавщицу.

«Думал, сейчас распущу нюни? Буду ныть, как мне плохо без него? Не дождётесь! Особенно ты, хлыщ», – ей претила сама мысль, о возможности, путь даже гипотетической, показать боль души циничному красавцу. Девушка спокойно, даже с некоторым вызовом, выдержала взгляд парня и ответила:

 – Не я – жизнь жестокая штука. Она заставляет нас выбирать. А за каждый выбор приходится платить.

Поспелов покачал головой:

 – Ну да, ну да… Что ж, так и передам. Но должен заметить, Мила – куцее звучание прекрасного имени, воспетого ещё Пушкиным, – при последних словах взгляд его слегка потеплел: исчезли два опасных прицела.

 – А Милка – кличка для коровы, – поддакнула девушка, лишь бы он поскорее ушёл, оставил её в покое. – «Езжай, доложи другу, чтоб не тревожил меня больше. Глупая тёлка смирилась и продолжает жевать сено с превеликим удовольствием» – говорила за неё вымучинная улыбка. Девушка хотела показать, что знает своё место и на большее не претендует.

 – Вот и выходит – я прав. Людмила – звучит красиво и достойно. До свидания, Людмила! – улыбаясь, попрощался Поспелов. На миг ей показалось, что парень искренне хочет приободрить, считает достойной уважения, но эти мысли она отбросила, зная, что альфа-самцы эгоистичны и не способны понять чувства других, и что он успокоился по одной причине: понял, что она не доставит неприятностей другу.

 – Пока, – вновь уткнувшись в книгу, буркнула Милочка.

Он удалялся уверенной походкой, красивый и сильный. Милочка искоса глядела вслед, а внутри  вдруг заворочался червячок тревоги:

«Всё это не к добру… Будь с ним осторожнее».

 «Глупости! – возразила она себе. – Наши дороги всего лишь параллели, и то временно».