НЕЛЮБОВНЫЙ РОМАН
***
Следующие полчаса мы с Колей провели за приятным светским общением. Болтали в основном, о всякой ерунде: природе, погоде, но весело и интересно. Пока я не заметила на себе взгляд в упор. Юра смотрел на меня, и в его глазах скакали такие черти, что мне стало не по себе. На секунду показалось, еще немного, и в меня полетит какая-нибудь пепельница.
Что это? Ревность? Неужели? Мне стало смешно. Я обворожительно ему улыбнулась, и продолжила светскую беседу. Ничего с тобой не случится, поревнуешь немножко, и успокоишься. И вообще, со всеми претензиями - к жене! У меня же тут весьма спорный статус, чтобы закутать меня в паранджу!
Деловая встреча близилась к завершению, партнеры предложили поехать в какое-то другое место, чтобы продолжить вечер, но Юра отказался, аргументировав тем, что завтра мы улетаем, и я устала. Я абсолютно не устала, скорее наоборот, была не прочь еще потусоваться. Но спорить было в сложившейся ситуации неуместно. Слишком напрягся мой мужчина. От вчерашней расслабленности не осталось следа. Я догадывалась, в чем причина. Мы распрощались с партнерами на улице, и Юра поймал такси.
Обратная дорога прошла в тягостном молчании. Прерывать его совсем не хотелось, во избежание неприятного разговора. Но и делать вид, что все в порядке, было сложно. С другой стороны, было очень интересно, устроит он мне сцену, или как-то иначе прорвется эта напряженность. Хотя, что он мог мне предъявить? Светская беседа в незнакомой компании – преступление? Улыбка собеседнику мужского пола приравнивается к измене Родине? Да, конечно, все мужчины без исключения собственники. Пусть у этого мужчины дома жена и семеро по лавкам, а вы встречаетесь с ним урывками, по расписанию. Все равно, он-то считает, что ты принадлежишь исключительно ему, и хорошо бы накинуть на себя непрозрачное покрывало, да не отсвечивать лишний раз, пока не спросят. Прикрываться покрывалом абсолютно противоречило моим жизненным если не принципам, то установкам. Я не прикрывалась, пока была замужем, не шарахалась от людей, дабы не травмировать благоверного. Бывший муж умудрялся ревновать меня, даже несмотря на несколько непрезентабельный внешний вид молодой матери, и соответствующий виду образ жизни и круг общения. Но у него были на то эксклюзивные права, прописанные, в частности, в семейном кодексе. Какие права у Юры были на меня, помимо собственнических инстинктов? Что-то подсказывало, что никаких. Или я что-то пропустила, и теперь двухдневная поездка за счет мужчины аналогична по правам и обязанностям законному браку?
Я заняла наблюдательную позицию. Безумно любопытно, чем же дело кончится? Как в романе с лихо закрученной интригой, когда с нетерпением ждешь развязки.
В полном молчании мы поднялись в номер. Я уже с трудом сдерживала нервный смех. Чтобы не показаться окончательной дурой (мужчина в бешенстве, а ей весело), спряталась в душе. Намывалась, наверное, минут сорок. С особой тщательностью удалила макияж. Измылила все бутылочки с отельным гелем для душа. Дальше в ванной мне решительно нечего было делать, пришлось выходить. Как гладиатор на арену. К голодным львам!
Голодный лев сидел на кровати и смотрел сделанные сегодня снимки на экранчике моего фотоаппарата. Боже, какой длинный, насыщенный день! Ведь еще сегодня утром я гуляла по городу, беззаботно фотографируя архитектуру. Как чудесно было бы просто лечь спать. Без утомительных разборок и пошлых семейных сцен…
- Красиво – не поднимая взгляда, произнес Юра.
О, да на лицо явный прогресс. Прорыв, я бы сказала! Ко мне обращаются. Надо ответить что-то. Что?
-Красиво.
Блеск! Я изобретательна и находчива, как никогда.
Наконец, меня удостоили взглядом. Долгим, пронзительным взглядом, от которого против моей воли по всему телу пронеслись противные мурашки.
- Скажи, тебе не скучно со мной?
- Нет. Интересно. Как в планетарии
А я умею держать удар. Даже такой вот, ниже пояса, как взгляд в упор и странные вопросы.
Юра взбесился. Вскочил с кровати, швырнув на нее мой фотоаппарат. Метнулся к окну, потом ко мне.
- Вика, ты можешь хоть иногда, ради исключения, обойтись без своего сарказма, и быть серьезной?
- А я сама серьёзность. Ты молчишь два часа, а потом интересуешься, не скучно ли мне. Какой ответ ты ожидал услышать?
Он подошел ко мне вплотную. Мне пришлось задрать голову, чтобы видеть его. Из-за ощутимой разницы в росте по-другому не получалось. Я почувствовала себя такой маленькой… А он казался таким большим и сильным. И смотрел на меня без тени злости, со смесью нежности и печали. Усталый взгляд, морщинки в уголках глаз. Темная щетина проступила на волевом подбородке. Совсем немного седины на каштановых висках, и она заметна только так, вблизи. Я против воли залюбовалась им. Все-таки он самый красивый мужчина из всех, мне знакомых. И это мой мужчина. С поправками на жену, разумеется.
Юра вздохнул и обнял меня.
- Прости меня, что накричал, что молчал. Я просто… Ты… Я ведь старше тебя на 20 лет. Ты девочка совсем. Мне так хорошо с тобой. А тебе со мной? Я же не спрашивал никогда… Что я могу тебе дать? Из того, чего ты заслуживаешь… Ты же самого лучшего заслуживаешь. Не меня…
Неожиданный поворот. Я была готова к сцене ревности. К любой сцене. Я же всегда во всеоружии. Неиссякаемому запасу колкостей в моем арсенале многие бы позавидовали. Профессиональному умению не терять лицо, даже когда задевают за живое. И двадцать пять тысяч видов саркастичных улыбок и ироничных замечаний.
Но эта убийственная искренность меня обезоружила. Он не ревновал меня. Его вдруг озаботили мои чувства. Какого мужчину, кроме моего папы, когда-то заботили мои чувства? Дайте вспомнить. Похоже, никого.
Сарказм был здесь совсем не уместен.
Жена выставила его за дверь. И он пришёл ко мне. Вот такая неказистая правда жизни скрывалась за этим: «похоже, мы разводимся». Вопреки всякой логике. Зачем тогда она так упорно боролась за него, чтобы потом просто выставить вон? И не этого ли он добивался, представляя меня всем на свете своим знакомым? Я вообще перестала что-либо понимать…
А Юра тем временем лучился энтузиазмом и переливался позитивом. Буквально искрился. От него исходила волна счастья и радости. Это было приятно, не скрою. Он планировал наш совместное будущее исключительно в радужных тонах. Постепенно его позитивом заразилась и я.
Мы пришли, наконец, к какому-то знаменателю. Практически к хэппи-энду. И, если честно, мне надоело напрягаться. Снова захотелось, чтобы всем было хорошо. Мне, Юре, Марку. Моей маме будет радостно от того, что она выиграла то незаключенное пари. Мы так и не поспорили тогда, но она утверждала, что к лету он разведется. Как в воду глядела. Может, и еще одна ее мечта сбудется, и она выдаст все-таки меня замуж. Юра ей понравился. Ну, еще бы…
Хорошо все-таки, что все хорошо! Только почему-то так паршиво на душе? Я снова была в смятении, и снова злилась на себя. Опять мне все было не так! А как надо тогда? Не этого ли ты хотела, дорогая? А я уже и сама не знала, чего хотела.
Но Юра был выше всяких похвал. От его недавней отпускной апатии не было следа. Он работал, звонил мне по десять раз. Отчитывался о сборе документов на развод. Держал в курсе имущественных споров. Все было по-настоящему. Он даже позвонил родителям в Израиль, и доложил им о новостях. К моему великому удивлению, они его благословили. На развод, конечно же, не на меня. Но это было уже кое-что.
Омрачало Юрино счастье только дочка. Та держала оборону, и позиций не сдавала. Кремень, а не девочка. Я бы так не смогла. Юра, конечно, переживал. Не понимал, почему она так, за что. Но, казалось, ситуацию отпустил. Быть может, думал, что время – лучший доктор. Мы не обсуждали этого. Тут помочь ему я не могла ничем.
Мы безоблачно прожили неделю. Я смирилась с мыслью о том, что он теперь мой, почти окончательно. Я позволила этой мысли прижиться в моей голове. Ей там понравилось. Мне стало спокойно и хорошо. Радостно. А потом…
Потом Юра не пришел ночевать. Телефон не отвечал. Абонент не абонент.
Я провела незабываемую ночь, пытаясь дозвониться по обоим известным мне телефонным номерам. Безуспешно. Сон сморил меня около пяти утра, сидя, с двумя телефонными трубками в руках. Разбудил меня звонок, я подскочила, и механически сказала «алло» в оба телефона: мобильный и городской. Оказалось, зря, потому что звонил будильник. Пора было собираться на работу. Юру я не видела почти сутки.
Как доехала, как работала, я помню смутно. Все это время не переставала звонить... И опять слышала металлический голос, сообщающий мне, что Юра недоступен для меня. Я была уже почти уверена, что случилось что-то страшное.
Когда на том конце провода раздались долгожданные гудки, я готова была скакать от счастья. Однако ответил мне не Юра, а женский, скорее девичий голос.
- Вика, не звоните сюда больше. Вы не нужны ему, понятно? Он с нами, с мамой. Хватит нам мешать.
Первая мысль была: «Слава Богу, живой».
Вторая: «Козел!»
Третья: «Ну и х.. с ним!»
Юра явился вечером следующего дня, как будто, так и надо. Я даже онемела от переполнявших меня чувств. А казалось, что все эмоции кончились. Ничуть не бывало! Справившись с собой, я заметила, что вид у него так себе. Он был бледен, покрыт щетиной, и казалось, не спал давным-давно.
- Есть что-нибудь поесть?
Прекрасный вопрос поле двух суток отсутствия! Просто пять баллов. Дар речи еще толком не вернулся, но я его поторопила:
- А там уже все, не кормят?
Не самая удачная формулировка мысли, но уж как получилось.
- Где там? Вика, ты о чем вообще?
- Там, откуда ты пришел – уже лучше. Прогресс на лицо! – Смею напомнить, тебя не было двое суток, даже больше. А теперь тебя надо кормить? Не слишком ли это? А?
- Милая, не надо сцен! – голос отдает металлом, как у того робота, который всю ночь и полдня твердил мне, что Юра вне зоны доступа.
- Сцен? Ты шутишь что ли?
Мне было не до шуток, но я смеялась. Нервное, наверное…
- Даша тебе не позвонила?
- Даша?
- Даша, моя дочь
- Даша, твоя дочь? – ну попка-дурак в чистом виде! – твоя дочь Даша сообщила мне, когда я дозвонилась, наконец, с миллионной попытки, что ты с ее мамой, а я тебе больше не нужна. Это, кстати, было около четырех часов вчерашнего дня. А ночью ты был недоступен. А теперь ты приходишь, и просишь есть. И не устраивать сцен.
Я абсолютно спокойна. Однако меня трясет, словно я голая вышла на мороз. Странно, когда я раз за разом набирала его номер, заранее выдумывая всякие ужасы (авария, пожар, метеорит, похищение террористами или инопланетянами для опытов), меня совершенно не трясло. А сейчас дрожь обуяла нереальная. Нечеловеческая просто.
Он обнимает меня, но меня все еще трясет. И я кажется, плачу. Он шепчет не что-то на ухо, но все как в тумане. Еще секунда, и я уже не чувствую ног, медленно стекаю на пол, а Юра подхватывает меня на руки. А дальше темно…
Я потеряла сознание всего на пару секунд, но Юра развел бурную деятельность. И вот уже ко мне приехала «скорая», мне вкололи успокоительное, дали понюхать нашатыря (противно), велели пить сладкий чай и хорошо спать.
Юра казался еще бледнее и щетинистее, чем когда зашел и потребовал еды. Он оправдывался, оправдывался, руки у него дрожали, и я всерьез обеспокоилась, как бы с ним теперь не случилось обморока. Очень нервный день.
- Я должен был догадаться, что она что-то подобное выкинет. Но мозг совершенно отключился. Она сама позвонила мне, сама! Дашка! И сообщила, что у ее матери язва открылась, и та в больнице. Ну конечно, я сразу поехал туда. Дашка же одна совершенно, бедная, плакала. Я так вымотался там, а телефон разрядился. Я Дашке его отдал, велел зарядить, и тебе позвонить. А она вот…
Вот… Вот именно! Воспользовалась моментом. Мелкая дрянь! А что он там двое суток в больнице делал? У постели дежурил, утку носил? У меня отец язвенник, что-то не припомню, чтобы мы с мамой по двое суток без перерыва сидели у него, когда он лежал в больнице.
- Я ночевал с Дашкой, она одна боится.
Ах ты, Боже мой! Боится она. Да я сама ее боюсь, а я взрослая тетка. Вся в свою мать – язвенницу. Я сама уже сейчас в язву превращусь, и поражу все, что в зоне досягаемости. Но это просто не возможно! С Дашей своей, кобылой шестнадцатилетней, сидеть мы можем, а мне позвонить – нееет! Во мне с новой силой закипало бешенство, и бороться с ним не было сил.
Впрочем, беситься сил тоже не осталось. Их не было вообще. Ни на что. Полный ноль!
Покурить разве что я еще в состоянии. Но только молча. После отъезда сокрой помощи, которая пытала меня моей биографией чуть ли не с рождения, я не сказала ни слова. Говорил один Юра. Я отвечала ему мысленно. Облачать мысли в слова не было ни сил, ни желания. Ни смысла.
- Я прошу тебя, прости. Не молчи, скажи хоть слово.
Его нервировал мое молчание. А меня нервировал он. Но я сдалась
- Тебе не понравится то, что я скажу. Но Даша твоя дрянь. Жена - стерва. А ты мерзавец. Вы друг друга стоите. Не надо вам разводиться. Живите вместе!
Прорвало! Я даже не ожидала, что скажу это. Но на сердце стало удивительно светло, легко и спокойно. Я даже захотела есть. А ведь двое суток ни куска не могла проглотить. И я ушла на кухню. А Юра остался сидеть на месте с каменным лицом и в полном молчании. Теперь была его очередь потерять дар речи.
Он пришел ко мне только спустя полчаса. Все с тем же каменным лицом. Я пила чай с очередными трофейными конфетами от благодарных клиентов и курила в открытое окно. За окном цвела не то яблоня, не то сирень – я не сильна в ботанике. Но пахнет хорошо. Я была в полной гармонии с собой. Давно забытое чувство. Про Юру в тот момент я вообще забыла, и мыслями была где-то далеко. Видимо, прошла некую точку невозврата. И мне стало уже все равно. Совсем.
Мне да, но не Юре. Он сел напротив, и смотрел на меня, смотрел. Его взгляд нарушал мою гармонию, мое состояние душевного покоя. Словно требовал от меня снова каких-то чувств, эмоций, действия.
В этом молчании мы просидели довольно долго. Внутри меня опять сжалась та пружина, которая расслабилась после тех злых, жестоких слов, которые, положа руку на сердце, я не должна была говорить. Но я уже давно делаю то, чего не должна. И с Юрой, и до него тоже… Это вошло в привычку. Привычка – вторая натура. У меня натура злая и бессердечная. Вот так.
Наконец, Юра пронзил тишину тяжелым вздохом. И словами
- Я люблю тебя, Вика. Очень люблю. Прости.
Встал, развернулся и вышел.
Я давно уже делаю то, чего не должна. Я должна была сидеть на месте, докурить свою сигарету и доесть свои конфеты. Он ушел бы навсегда, а я бы наслаждалась внутренним покоем и душевным равновесием.
Но мы не ищем легких путей! Я не должна была, но встала и пошла за ним. Догнала в прихожей у входной двери, обхватила его руками, прижалась к спине, и сказала:
- А я тебя. Останься.
К черту гармонию, к черту покой. К черту все! Продолжаем бой! Покой нам только снится.
ОЧЕНЬ ЖЕНСКИЙ РОМАН
Однолюб
Меньше чем через год мне исполнится 30. Это определенный рубеж. И с чем я приду к этому рубежу, интересно?
Моя мама в негодовании. В ее понимании, у меня все плохо, очень плохо. У меня нет семьи, нет детей. А ей уже 60, она хочет внуков.
Я склонен с ней не согласиться. Я отнюдь не считаю, что у меня все плохо, скорее убежден в обратном. У меня хорошая работа, высокооплачиваемая. Да, нет своего жилья. Хотя, я без проблем могу позволить себе купить квартиру недалеко от кольцевой. Правда, с обратной ее стороны. Но не делаю этого, потому что не вижу смысла тратить по два часа на дорогу до работы. И вместо этого снимаю квартиру почти в самом центре. Хорошую и просторную.
У меня нет машины. Но она мне и не нужна. Я совсем не прирожденный водитель, к тому же, глупо стоять в пробках, когда есть метро, на котором до любого нужного мне места я могу доехать максимум за час.
С семьей сложнее. Ее, и правда, нет. Но и тут все не так плохо, как кажется моей маме.
Есть Ксюша. Моя красивая, прелестная Ксюша. Ей всего 22. Она начинающая актриса, недавно ей предложили эпизод в каком-то сериале. Еще она в рекламе снимается, но я не видел ни разу, потому что телевизор в принципе не смотрю. Она очень милая. Я не знаю, что она во мне нашла. Она явно достойна лучшего. Она и сама так говорит, когда мы с ней ссоримся. И она, безусловно, права. Но она не уходит. Напротив, потихоньку, метр за метром, заселяет мою съемную холостяцкую берлогу своими вещами. Я делаю вид, будто не замечаю, что каждый раз, после того, как она остается у меня на ночь, в доме появляется что-то новое. То ночная рубашка какой-то хищной расцветки. То флакон недешевых духов с испепеляющим ароматом. То сумочка, то халат, то джинсы. А я молчу. Пускай…
С самого нашего знакомства я был с Ксюшей честен. Я за честные отношения. Всегда за правду. Поэтому я сказал сразу, что мне в этой жизни непросто полюбить. Серьезно сойтись с кем-то. Подпустить к себе близко. Я сам не знаю этому причин. Мама утверждает, что я весь в отца. Не знаю, не могу судить. Отца я плохо помню.
У них с матерью была красивая история. Отец полюбил ее еще в юности. И не взаимно. Но он умел ждать. Он ждал, когда она вышла замуж. Дождался, пока она разведется. Был рядом, дружил. И своего добился. Они поженились. Родился я.
Что-то потом пошло не так. Отец стал выпивать. Потом он умер. Подробностей я не знаю. Мама об этом не сильно распространяется. Помимо моего с отцом феноменального сходства, говорить на эту тему она не любит.
Внешне я больше похож на мать. Поэтому сходство с отцом, очевидно, в том, что я, как и он, однолюб.
Впрочем, Ксюша приняла правила игры, не вникая в подробности. И, в отличие от всех других женщин в моей жизни, задержалась надолго. Мы вместе почти год. Мы ругаемся, я достаю ее, с ее же слов. Но она не уходит.
Скорее всего, к тридцати я порадую маму. Создам семью, и она, возможно, даже дождется внуков.
2. Любовь и боль
Много лет! Много-много лет я ничего не слышал о ней. Не видел ее. Не вспоминал. Вру! Нагло вру самому себе! Вспоминал. Пытался забыть, да только все зря. Не смог. Как же, однолюб! Постепенно свыкся с мыслью, что все кончено. Окончательно, бесповоротно. И мне не на что надеяться. Но себя не просто обмануть. Первое время было тяжело и больно. Но потом я привык. Научился жить с этой глухой пустотой внутри. Рана затянулась. Заполнить пустоту оказалось сложнее.
Однако прошли долгие десять лет. Это огромный отрезок жизни. Многое изменилось. Я уже не тот малолетний студент, глупый влюбленный мальчишка, готовый бросить к ее ногам все. ВСЕ! Луну достать с неба! Что уж там говорить о себе? Себя я просто растоптал. Только она не оценила. Но к чему вспоминать? Дело прошлое….
Я много раз представлял нашу встречу. Спустя много-много лет. Что скажу, как посмотрю на нее. Готовился. Выдумывал диалоги. В лицах. Постепенно это вошло у меня в привычку. Впрочем, постепенно я от нее все-таки избавился.
Оказалось, это все напрасно. Столкнувшись с ней лицом к лицу, я готов был сквозь землю провалиться. Словно не было этих десяти лет, словно мне снова 18, 19 или сколько мне было тогда? В общем, от уверенного в себе, взрослого, успешного и даже не уродливого парня не осталось и следа. Я покраснел до кончиков ушей, земля ушла у меня из под ног. Во рту пересохло. А язык как будто превратился в какого-то карликового паралитика. И я не смог вымолвить ни слова. И вид у меня, должно быть, был самый что ни на есть идиотский.
А она не растерялась.
-Егорка! – выкрикнула своим незабываемым голосом. До дрожи ненавидимая мною форма моего имени. С самого детства никому не позволял себя так называть. Только для мамы делал исключение. Для мамы и для нее…
Она была хороша. Как всегда. Изменилась, повзрослела. И, кажется, стала только лучше.
-Привет, Егор! Вот так встреча! Не узнал меня, да? Эх ты! – продолжала радоваться она.
А я все молчал. Дурак дураком. Господи, как я мог тебя не узнать? Если не забывал о тебе ни на день, ни на минуту? Ты снилась мне каждую ночь долгие годы. Теперь не каждую. Иногда. Но так, словно это не сон, а самая реальная из существующих реальностей. А сон как раз наступает тогда, когда я проснусь. И я боюсь и не хочу просыпаться. Потому что знаю: едва я проснусь, и рядом не будет тебя.
Но ты этого не знаешь. И не узнаешь никогда.
- Эээ, - наконец выжимаю я из своего непослушного рта нечто нечленораздельное
- Как ты? Сколько лет не виделись? Девять, десять? – она, казалось, неподдельно рада встрече. Все забылось. Просто встреча, спустя много лет. Просто бывшие однокурсники. Почти чужие.
Она не помнит уже, конечно, наш последний разговор. Когда сказала мне, что находиться рядом со мной для нее – пытка. Какой холодный взгляд у нее тогда был. Как отрывисты фразы. Друзьями мы больше быть не сможем. Вместе – тем более. Просто будем теперь никем. Тот разговор дорогого мне стоил. Я забыл о самоуважении, о чувстве собственного достоинства. Я стоял перед ней на коленях и со слезами умолял не бросать меня. Позволить быть рядом. В каком угодно статусе. Хоть бы и «никем»… Все напрасно. Она ушла, не оглянувшись. Это был конец. После двух с половиной лет мне указали на дверь. И я вошел в нее, послушно и покорно. Дверь со стуком захлопнулась за моей спиной.
Все это едва не стоило мне жизни. Я реально чуть не свихнулся и не прыгнул с крыши. Хотелось разом прекратить это все… Не стал. Маму пожалел.
Я дико ее возненавидел. Не маму, а ее… Но, что удивительно, любить не перестал. Потом прошла ненависть. Осталась боль. Любовь и боль. И вот теперь эта моя больная любовь стоит передо мною во плоти. И радуется встрече. Надо взять себя в руки. Соберись, тряпка! Ты же мужик. Мужик!
Я мужик. Я собрал в кулак остатки воли, сжал зубы. Улыбнулся.
- Привет! Отлично выглядишь!
Потом, уже дома, прокручивая в голове детали той встречи, я думал, что вряд ли мог повести себя лучше. Я однозначно был выше всяких похвал! Красавчик!
Мы поговорили в общей сложности минут пять. С ней был ребенок, мальчик лет пяти. Сын, как две кали воды на нее похожий. Потом объявилась и ее несносная подруга Инга. Сколько же крови она попила у меня в своей время, эта стерва! Вряд ли есть на свете еще один человек, настолько мне неприятный, как эта пигалица. Уж сколько лет прошло, а меня до сих пор трясет при одном воспоминании о ней.
МЫ возненавидели друг друга с первого взгляда. Так бывает иногда, как любовь, только наоборот. Инга никогда не упускала повода подколоть меня, поиздеваться. Уж не знаю, чем я не угодил этой худосочной дряни. Я не оставался в долгу, но получалось у меня так себе. Инга лишь презрительно надувала губки, и без того похожие на утиный клюв, и выдавала очередную порцию колкостей. А потом сама же заливалась противным смехом. С ней было сложно конкурировать.
Хвала Господу, в этот раз с ними не было Юры. Этого мерзкого типа, друга детства, который все годы нашей совместной учебы вился вокруг нее коршуном, все на что-то рассчитывая. Да не будь его, я более чем уверен, все у нас сложилось бы по-другому…
Нахлынувшие воспоминания вывели меня из душевного равновесия. Столько всякой ерунды против воли полезло в голову. Столько ненужных, казалось бы стертых из памяти воспоминаний. Хватит, все!
Но она… Она прекрасна. Увидев ее снова, я тут же простил ей все обиды. Потому что нет на свете человека, более близкого, родного, светлого, чем она… Я подумал ,что не зря, наверное, любил ее все эти годы. Да что толку? Поезд уже ушел. Она давно с кем-то другим. Замужем, как я понял. Неизвестный счастливчик. Остается надеяться лишь, что не другу детства Юрочке так незаслуженно повезло. Впрочем, уже неважно. Какая разница? Она не моя. Моей не будет. Все. Точка.
У меня есть Ксюша. Вот кого эта встреча действительно смутила. Моя умная девочка не задавала лишних вопросов, но, боюсь, она и без вопросов очень многое поняла. Мы не обсуждали это. Но Ксюша заметно напряглась. Словно кто-то чужой вторгся на принадлежащую ей по праву территорию. Успокойся, моя милая. Никто не претендует на твою территорию. Никому твоя собственность в моем лице и даром не нужна.
Но положа руку на сердце, я могу со всей ответственностью заявить: позови меня тогда за собой она, моя первая, и единственная настоящая любовь, я бы, отбросив сомнения, пошел за ней. И никакая Ксюша, как и никакие доводы здравого смысла, не смогли бы меня остановить!