Солнечное утро абсолютно не радовало. Слёзы катились из глаз безостановочно. Опять слёзы. Опять боль. Боль от невозможности что-то изменить. Что-то забыть. Забыть... Если бы было возможно. Но подлая память цепко держится за события последнего года.
Всё начиналось с пустяков. Паша задерживался вечерами всё чаще. Иногда возвращался совсем под утро, пряча глаза. Казалось бы - взрослый, имеет право. Но... Видимо, объяснять матери не хотел. Или не мог? Есть многое, что невозможно сказать даже самому близкому человеку. Сергеевна вздохнула так тяжко, что мирно дремлющий у ног кот поднял голову и вопросительно мяукнул.
- Спи, анафема, это я не о тебе. Ты же знаешь, что мне и поговорить не с кем. Все Пашу осуждают. А я жалею. Страдаю о нём. А хорошо бы - вместо него. Небось в тюрьме не сахар. Это не Америка, где всё по-человечески. Видел, что по телевизору показывают? Вот и молчи.
Кот опустил уши и заснул снова. Последний собеседник показал этим, что чужие беды ему по барабану. Вот и поговорили... Сергеевна переставила фото сына с буфета на столик. И продолжила свой привычный уже монолог.
- Сыночек, что же ты наделал! Всю жизнь себе поломал. Да и мне тоже. Одна я. А о ком мне заботиться, для кого готовить, стирать, убирать? Самой-то мне ничего уже не надо. Борща на неделю наварю, вот и сыта. Не печь же пироги да ватрушки? Они и получатся невкусными. Помню, когда ты в армии служил - я пыталась что-то варить да печь, так бабам на работе всё и относила. Не умею - для себя.