ПОДРУГИ

 

 

 

 

 

Ольга пересекала южную оконечность Новоржевского парка, и мысль ее не уставала ломаться об умопомрачительную блузку, которую она увидела накануне днем в витрине одного из универмагов. Это была совершенно непостижимая блузка, у нее были столь широкие рукава, что впору было принять их за крылья. Просто крылья, и все, что ли? Хотя, если развести руки по сторонам, то получится что-то вроде летучей мыши, но с бордовыми крыльями – куда это годится? Мысль оборачивалась другой стороной, Ольга вспоминала про цену, и выходило так, что, по самым примерным расчетам, сидеть ей в этой блузке на одних макаронах месяц или два – не меньше.

На данный момент блузка была почти забыта. Ольга шла по аллее, соседствующей через рядок редких акаций с тротуаром, и взгляд ее бежал вперед, выискивая тропинку, ответвляющуюся к асфальту.

Примерно в это же время к южной оконечности парка причалил светлый вытянутый автомобиль, и молодой человек лет двадцати шести поспешно выбрался из него, хлопнул дверью. Он пересек тротуар, пробрался через живую изгородь акаций и, очутившись на усыпанной гравием аллее, мельком глянул по сторонам. Заметив удаляющуюся Ольгу, он хмыкнул, сжал руки в кулаки, немного поиграл костяшками пальцев и торопливо двинулся ей вслед.

Услышав нагоняющие ее решительные шаги, Ольга из любопытства оглянулась. К ней приближался, глядя прямо ей в глаза, черноволосый и темноглазый парень, одетый очень приятно, в темно-синем костюме, плечи у него широкие и ноги слегка выбрасывает, а костюм сшит как будто... Не успела она как следует составить себе мимолетное впечатление, как ее рука уже очутилась в руке молодого человека, она оказалась повернутой к нему лицом, и, сверля ее взглядом, он сказал:

– Прошу вас, будьте моей женой.

Ольга еще не могла отделаться от впечатления некоторой бесцеремонности, когда ее так развернули, и потому, отвечая на это предложение, тон ее голоса выдавал недовольство и растерянность:

– Женой?! Да я вас в первый раз вижу...

– Я очень спешу, – не дал ей договорить молодой человек, произнося слова во взвинченном темпе, не отпуская ее руки и то и дело взглядывая на свою с часами. – Вы не представляете, как дорого для меня время. У меня его совсем, совсем нет. У меня нет времени знакомиться, дарить подарки, цветы и так далее, не говоря уже о прогулках под луной или путешествиях. Поймите, если бы вместо вас обернулась другая девушка, то я сейчас стоял и точно так же говорил с ней, как сейчас с вами... Может, вы замужем? Нет? Учтите, у меня нет времени ждать вашего развода. Мне все равно, кто вы такая, какой у вас характер и любите ли вы играть со своей кошкой. Я... я вот говорю с вами, – нервно и порывисто воскликнул он после микропаузы, – а в ушах у меня стоит звон монет. Я теряю миллионы буквально и во всех смыслах. Прошу вас, не молчите; скажите, согласны или нет, тем более что в последнем случае вы сделаете меня совершенным расточителем. Говорите же, да или нет?

– Ах, вы такой крутой! – непонятливо возмущенная такой речью, воскликнула Ольга и, желая досадить ему чем-нибудь подобным, тотчас добавила: – Ну, так я согласна!

– Отлично, – он отпустил ее руку и стал быстро удаляться, обернув к ней лицо. – Завтра в три в ЗАГСе на Пархоменко! Прихватите своих родителей и кого вам будет нужно. Никаких проблем и глупостей. Абсолютно все куплено и оплачено.

По... подождите, – сохнущим голосом отвечала ему Ольга, силясь собраться с мыслями. – Скажите хоть, как вас зовут?!

Он назвал имя, но сигнал из череды снующего по соседству транспорта заглушил произнесенное им, и он был вынужден громко повторить, делая неопределенный прощальный жест рукой:

– Василий! А вас?

Ольга назвала.

Неизвестно, достигло ли ее имя цели, так как на аллее уже никого не было.

 

 

 

 

 

Ольга вернулась в общежитие и почти весь остаток дня, с перерывом на ужин, провела сидя на постели, с поджатыми под себя ногами.

Когда стало темнеть, она зажгла свет, достала из сумки истрепанный учебник и погрузилась в чтение.

– Корсакова! Эй, Корсакова! – донеслось с улицы.

Ольга бросила книгу, и, очутившись у окна, выглянула наружу.

Внизу, держась рукой за фонарный столб, виднелась фигура Гудзилкина, студента, известного в общежитии с незапамятных времен, обитающего где-то на восьмом этаже.

– Чего тебе?

– Когда Танька приедет?

– Какая Танька?

Гудзилкин несколько криво держался на ногах, и поэтому, чтобы скрасить этот свой недостаток, сильнее хватался за столб.

– Самая обычная, – недовольно ответил он. – С которой ты водку пьешь.

Ольга взглянула на автостоянку, в первом ряду которой, среди шести автомобилей красного цвета неизвестно каким образом затесался один синий. Утром этого не было. “Что он, – с раздражением подумала Ольга, – не видит, куда едет?”

Она снова взглянула на Гудзилкина:

– Ты еще за коменданта ответишь. Ты Женьку споил? Признавайся, ты?

Физиономия Гудзилкина выразила удовольствие:

– Я.

– Скажи ему, чтоб больше не приходил. Я завтра, наверное, замуж выйду. И вообще, он – дурак.

– Поздравляю. – Гудзилкин отклеился от столба, его понесло через тротуар, а затем протащило через редкие кустики на газоне. Он упал.

– Скажи Таньке, что я ее люблю, – слышала Ольга, закрывая форточку.

Она вернулась на постель, попутно опустив кипятильник в воду, и вновь углубилась в свою книгу. Но, однако, пройдя две страницы, она услышала приближающиеся по коридору тяжелые шаги, женски-интуитивно просчитала их направленность и с неудовольствием отложила учебник.

В дверь постучали.

– Войдите.

Дверь растворилась, и на пороге воздвигся парень-брюнет, в синей рубашке и серых брюках, что были ему несколько коротки.

Он как-то стремительно оглядел комнату, двигая глазами по всем направлениям, и остановил вопросительный взгляд на Ольге.

– А, Мишка. Заходи.

С ним она проболтала сегодня всю перемену в институте; он вылез откуда-то с левого края, когда она стояла перед расписанием, и начал с несуществующего учебника, который она якобы задолжала в библиотеку. Потом свернул на свои краткие данные и карикатуры видных институтских студентов и так, каким-то чудом, добрался до номера ее комнаты в общежитии.

Проходи, Мишка. Гостям мы всегда рады.

Он уселся на край Танькиной постели, погнув ноги в коленях, и сумрачно оглядел Ольгу с головы до пят. Ей случилось быть в этот вечер в пеньюаре, в легком батистовом пеньюаре, подол которого едва прикрывал ее бедра, являя Мишке первостепенную безукоризненность сложения ее ног.

Хлопоча у стола, она с интересом наблюдала, как, словно бы уткнувшись в непреодолимую преграду, он отвел взгляд в сторону, а потом, заметив безыскусно расставленные пивные банки на книжной полке, поднял руку и, ткнув в их сторону пальцем, сказал:

– Они похожи на елочные игрушки.

Невозможно было понять, чем было вызвано подобное сравнение. Ольга без интереса посмотрела в сторону Мишкиного тычка и слегка качнула головой.

– Миша, выключи, пожалуйста, кипятильник.

Тот бурлил прямо у него под рукой. Он выключил.

– Я видел тебя с балкона, – сказал он каким-то надтреснутым тоном. – Ты поднималась со стороны Ржевки.

– Угу. Я была у подружки.

Ольга расставила кружки и блюдца, опустилась на свою постель, немного посидела так, а затем вновь поднялась.

– Сейчас мы будем пить чай. Будешь чай?

– С тобой заодно не откажусь.

Ольга разлила чай, они присели к столу.

– Ну что, Мишка? Расскажи что-нибудь.

Он не знал, с чего начать, и некоторое время лишь задумчиво пялился на дно кружки, туда, где хороводом кружились чаинки, помешивая ложкой.

– Швеция, – наконец сказал он. – Я знаю одну шведскую историю. Однажды один молодой парень лежит в постели и ждет свою любимую; это для него первая их ночь. Ну вот, значит, лежит он и ждет. И вдруг в его голову закрадывается такое странное подозрение, что пятки его ног потные и что, когда придет его девушка, она почувствует запах. Тогда он бежит в ванную.

– Миша, почему ты ничего не берешь? – Ольга показывает на тарелку с печеньем.

– Я не хочу. Спасибо, я не хочу.

– Какой ты...

– Я совсем забыл, – он аккуратно хлопает себя по лбу. – Я ведь купил шоколад. Он остался наверху. Ты любишь шоколад?

– Не знаю. Ну, наверное. Вообще-то я сладкоежка. А что было потом?

– А... так: он бежит в ванную, чтобы отмыть пятки, но воды в ванной нет. Ни горячей, ни холодной. Что ему остается делать?

Ольга смотрит в окно, видит на небе хмурую тучу и думает о том, что скоро будет гроза. Она приподнимается и левой рукой открывает раму.

По комнате растекается волна заряженного электричеством воздуха.

– Тогда он идет в туалет.

Ольга не слушает. Она с тоской думает о Рахманове. О, этот парень! Он такая прелесть... И немного с приветом тоже. Потом перед ней поочередно проходят блузка в бордовых тонах, ожидаемый со дня на день приезд Таньки, и серьезные глаза этого... Василия.

– Миша, может, мы куда-нибудь сходим? Тут неподалеку открылась новая выставка. Мне хочется посмотреть.

Он сначала не понял, потом что-то вроде испуга прошло в его взгляде.

– Выставка? – переспросил он.

– Да, она скоро закроется. И вообще – надо гулять, гулять... понимаешь?

Мишка не был самым тупым институтским студентом; он понял все сразу и бесповоротно.

Он вскочил.

– Тогда мне нужно сходить за свитером, – взволнованно прозвучал его голос. – Ты тоже пока оденься.