Стена плача. Теософический киберпанк

 

Алекс Вайт

              

                                      Часть 1                

                                      Пролог

 

   Он есть, сколько себя помнит. Вернее - он есть, пока избранные им сидят над книгой вечности. Но как давно они начали рукописи - никто из них уже не помнит, потому что они не вечны. Его книга книг так же вечна, как он. Её всё время приходится переписывать от начала начал, потому что материя (на неё наносятся скрижали) бесконечно меняется. Вечная материя! Из неё создано всё, она постоянно находится в движении. Вечен разум Вселенной, благоприобретённый вместе с властью над материей, светом и временем. Но даже вечность, которая вечна, не является для него главным сокровищем. Важнее вечности, важнее власти над временем есть накопленный опыт от эксперимента, поставленного несколько сотен миллионов световых лет назад. Он назвал всё это Началом.

   Дух, легко пронизывая материю, вошёл в Книгу книг и воспроизвёл в бесконечной субстанции пространства все подробности Большого взрыва. Нет, не это главное, и не то, что последовало за Началом. Вот в этом месте можно пропустить пару строк, перелистать, переступая во времени через миллионы световых наслоений. Вот оно!

   Маленькая голубая планета висела в пространстве, быстро вращаясь вокруг своей оси по предначертанной и выверенной до элементарных частиц орбите на значительном расстоянии от гигантской топки, подвешенной в космосе. В этой огромной точке, сжатой до невероятных величин, материя приобрела свойства, присущие ядру галактики и источнику постоянно воскрешаемых энергий колоссальной мощности.

   Дух, растекаясь по сфере, образуемой выбросами продуктов полураспада звезды, бесконечным множеством своих нервных волокон проверил давления и температуры. Всё в порядке. Этот источник света и жизни погаснет не скоро. Так было задумано - и так исполнилось. Но самой важной частью эксперимента была голубая планета. Как она красиво смотрится на фоне многообразий чёрного спектра Космоса! Как много силы духа вложено в её создание, в насыщение газообразной атмосферы кислородом, в озоновый слой, защищающий Землю от смертельного излучения Солнца!

   Люди - этот промежуточный элемент грандиозного опыта, эти маленькие существа, сотворённые Духом - именно так назвали ядерный котёл, закреплённый гравитационными канатами в Космосе.

   Дух приостановил свои медитации в пространстве и времени и сосредоточился на только что непроизнесённых, но имеющих для него большое значение звуках. Что это было? Взаимопроникновение друг в друга хаотичных мыслей? Ну, конечно. Слова, вот что это! Вот одна из ниточек - тонких связей, соединяющих дух со сгустками материи, из которых состоит человек... Космос, Солнце, Земля, Вера, Слово, Венера, Юпитер.

   Внутреннее всеохватывающее око Духа пронизало атмосферу планет, расположенных рядом с Землёй. Это всё неудавшиеся попытки, опытные образцы создания идеальных условий для существования разума, подобного разуму Духа. Насколько трудно было подобрать эти оптимальные величины для среды обитания, свидетельствуют бесполезные сектора пространства, усеянные различными составляющими материи, начиная от соседей Земли и заканчивая бесконечным множеством кусков астероидов, метеоритов, чёрных дыр, комет и прочих остатков большого взрыва. Сколько сил потрачено, сколько мыслей претворено в реальность. И вот, удалось. И всё это ради одной цели...

   Впрочем, до конца эксперимента ещё далеко. Но ему торопиться особенно некуда. Ему, ипостаси Сущего, отвечающего за всё, что он создал, предстоит ещё много трудов. Было легко дать человеку осознание власти над огнём - гораздо труднее научить пользоваться тем, что размещено у них под хрупкой костью черепа. Но это желеобразное состояние мыслящей плазмы, пронизанное невероятным множеством нервных импульсов и энергий химических реакций, от поколения к поколению растёт в размерах. Это радует. Значит, люди всё лучше способны воспринимать откровения Высшего Разума Духа.

 

                  Глава 1. (2500 год от сотворения мира)

 

   Громкий крик потряс низкие своды небольшой комнаты. Три сына хозяина дома, спавшие за тонкой тростниковой перегородкой,  испуганно вскочили со своих постелей.

   - Ну что ты, что ты. Успокойся, - ласковый голос матери и ворчание отца дали знать мужчинам, что все их тревоги напрасны. Ночь была тихой и спокойной. В окне, затянутом бычьим пузырём, хорошо виднелась Луна. За стенами дома не метались факелы, не слышались вопли - а это значило, что их уединённое жилище в трёх тысячах локтей от города Эриду осталось в стороне от набега кочевников из пустыни. Овцы целы, и можно опять спокойно заснуть. А крик отца – это всего лишь его очередной страшный сон, пришедший к патриарху после лишней чашки кислого козьего молока, выпитого за ужином.

   - Давай, Ной, перевернись на левый бок и постарайся снова заснуть. – Наама подтолкнула мужа в спину, но тот не шелохнулся. Его открытые глаза смотрели в потолок, и даже в темноте женщина смогла рассмотреть, что они полны страха.

   - Опять тебя посетил твой навязчивый сон? – тихо спросила Наама.

   Вместо ответа Ной прошептал:

   - Нужно спешить.

   - Ты опять за своё. Мало того, что все соседи смеются, видя тебя за бесполезной работой. Не далее, как вчера, пока ты конопатил щели в днище своей огромной лодки, ко мне приходили любопытные женщины из самого Эриду. Всё пытали меня, как это я живу с сумасшедшим, потратившим все свои сбережения на эту никому не нужную груду кедровых брёвен.

   - Это не брёвна, это дерево Гофер, – упрямо возразил жене Ной.

   - Да какая разница, кипарис это или ливанский кедр. Главное то, что ты не считаешься ни с чем - ни с древностью нашего рода, ни с мерзкими ухмылками священников, которые показывают на тебя пальцами и крутят ими у виска. Ты не считаешься с собственной гордостью, разъезжая по земле адамитов, выпрашивая и выменивая за своих овец эти тяжёлые брёвна.

   - Молчи, женщина. Не твоего ума дело. Господь наш не зря является мне во сне и торопит. Ты радуйся, жена, что ты, а не эти любопытные кумушки-соседки избраны Отцом нашим небесным, потому что сказал он мне: «Конец всякой плоти пришёл пред лице моё, ибо земля наполнилась от них злодеяниями, и вот я истреблю их с земли…»

   - Но мы-то здесь при чём? Праведнее тебя не отыскать во всей  округе. Зачем мозоли набивать даром, да ещё сыновей замучил работой? Им некогда даже за стадом приглядывать…

   - Эх, волосы у вас длинные, а ума - ремешок для сандалий не сплести, - перебил жену Ной. - Я всего лишь исполняю его волю, ибо сказано мне: «Сделай себе ковчег из дерева Гофер, и отделения сделай в ковчеге, и осмоли его смолой внутри и снаружи… И сделай его так: длина ковчега триста локтей, ширина его пятьдесят локтей, а высота сто тридцать локтей…»

   - Ну и зачем тебе эта чудовищных размеров лодка? – Жена отвернулась от мужа и зевнула. Глаза её слипались.

   - А затем, что эти сны не к добру. Порой ночами я чувствую, как рука холода сжимает моё сердце, а сегодня Сущий в который раз поторопил меня. А смолу всё никак не подвезут.

   - Подвезут, куда они столько её денут. Да и овец за неё ты отдал десятка три, не меньше. Скоро от стада ничего не останется. Наверное, владельцы смолокурен смеялись да радовались, что какой-то деревенский дурачок им вовремя подвернулся. Ладно, хватит бурчать мне в ухо. Спи, а то скоро рассвет.

                          ***

   Камышовая дудка вопила так, что собаки, собравшиеся у дверей небольшого странноприимного дома на одной из улиц Эриду, принялись в полный голос подвывать, не успевая вслед за резкой, режущей уши, заунывной, но быстрой мелодией. Дудку в её диком разгуле поддерживал барабан. Инструмент почти в два локтя длиной и локоть в окружности обнимал лысый толстый человечек в полосатой хламиде. Но полнота не мешала его рукам выбивать быструю дробь из туго натянутой бычьей кожи. На лбу музыкантов выступил обильный пот, однако громкие хлопки в ладоши не давали им остановиться. А вокруг на вытертых до сального блеска коврах сидели и лежали торговцы шерстью, водоносы, мелкие лавочники, бродячие фокусники, разбойники с большой дороги. Последние зорко поглядывали по сторонам в поисках будущих жертв, неосторожно доставших кошелёк. Ворам достаточно было взглянуть на толщину мешочка с монетами в тот момент, когда посетитель вертепа расплачивался за миску мясной наваристой чечевицы или за услуги уличной блудницы. Отдельной кучкой сидели свободные от службы солдаты городской стражи, обжираясь бараниной и проигрывая в кости мзду, собранную ими сегодня на улицах города. В центре помещения на свободном от ног зрителей и грязной посуды пятачке кружилась в быстром танце молодая женщина, нанимаемая по вечерам владельцем заведения для услады взоров посетителей. В дальнем углу, где клиентов было особенно много, шёл спор, который вскоре заглушил музыку и общий шум.

   - А я говорю, что он болен разумом, – кричал с пеной у рта местный кузнец. – Ну, скажите, зачем этому чудаку такая лодка? Ему одних бронзовых гвоздей понадобилось три мешка. Я работал день и ночь, выполняя этот заказ, а он приходит через год и просит три новых мешка, да ещё требует сделать железных костылей три сотни, только ещё более массивных и длинных, чем прежние. Мне пришлось собрать всю руду, какая только была в запасе, да ещё ехать за новой партией в горы.

   - Сумасшедший – это слабо сказано. Он к старости совсем иссох мозгами. В его голове просто нечему сходить с ума. Там пусто, как вот в этом глиняном кувшине, в котором ещё час назад было хмельное козье молоко, – перебивал кузнеца владелец небольшого стада ослов. – Сколько я ему кипарисов привёз из разных мест - никто уже не сосчитает. Эй, трактирщик, неси сюда ещё один кувшин с молоком! Только проверь, достаточно ли оно скисло, чтобы вскружить вот этой красотке голову, - караванщик нежно облапил смуглую арамейку-блудницу.

   - Ты это верно заметил, - влез в разговор хмельной пекарь с седыми от муки длинными спутанными волосами. Мой парнишка вчера бегал смотреть на этот плот, так он сказал мне, что Ной вместе с женой, сыновьями и их жёнами шестой день сидят внутри этой деревянной крепости в обнимку с быками, коровами, овцами и другими тварями. Запах в округе стоит такой, что подойти ближе, чем на сотню локтей, уже невозможно. Ты не прав, приятель, - повернулся булочник к кузнецу, - он не сумасшедший, а просто деревенский дурачок, собравшийся отправиться в плаванье по пескам.

   Вся компания громко засмеялась.

   В это время к почтенному сборищу подошёл трактирщик. Он подобрал с ковра пустой кувшин и поставил на его место новый.

   - Вот это другое дело, - закричал человек с глазами вора, - а то на сухую глотку и десятого куска мяса не съешь.

   - Положим, не десятого, а двенадцатого, но в нашем заведении мяса не считают, так что ешьте, пейте, ублажайте свою плоть с продажными женщинами, да платить не забывайте, – трактирщик широко улыбнулся, показывая нехватку трёх передних зубов.

   - А вот ты, что ты думаешь насчёт Ноя? - перекрывая шум харчевни, закричал ему кузнец.

   - Какой ему счёт? – не расслышал фразы владелец заведения. – Ной в долгах, как собака во вшах, а в кредит я не наливаю. Говорят, на последние деньги он скупил у бродячих комедиантов ручных попугаев, львов, ягуаров, гиен и прочую живность.

   Новый взрыв хохота заглушил последние слова трактирщика. Веселье продолжалось. Некоторые мужчины  выбирали себе женщин и отправлялись с ними в задние помещения дома. Оттуда пахло потом, кислым молоком и дешёвыми благовониями.

   Трактирщик отвесил затрещину одному из мальчишек, помогавшему обслуживать гостей, и приказал ему отнести к сточной канаве помои. Тот с трудом поднял грязную деревянную бадью, вышел на улицу, выплеснул грязь тут же за порогом дома и посмотрел по сторонам. Справа от входа в куче мусора он увидел недавнего гостя харчевни, лежавшего на спине. Тот, то ли оглушённый, то ли потерявший сознание от яда, влитого кем-то тайком ему в чашу, был ограблен. Небольшой мешочек, очевидно, служивший клиенту кошельком, валялся в дорожной пыли, вывернутый наизнанку. Небольшая медная монета, незамеченная грабителями, валялась рядом с кучкой собачьего дерьма. Мальчишка быстро подобрал медь и при свете факела попытался рассмотреть деньги. Внезапно на позеленевший кружок металла упала капля, за ней вторая и третья. Мальчик поднял голову кверху. Звёзды, ещё недавно сверкавшие над землёй, исчезли. Небо над городом закрылось низкими, тяжёлыми чёрными тучами, хорошо заметными даже в темноте. Куда бы мальчик ни перевёл взгляд - везде по краям небесного купола сверкали далёкие молнии. И в эту самую минуту ударил гром. Парнишка испуганно втянул голову в плечи и поспешил укрыться внутри трактира, успев подумать: «Дождь - это хорошо. Прибьёт пыль, не будет так душно. Напоит поля и высохшее озеро среди холмов. Будет где искупаться»

 

   Дождь лил двадцатый день. Небо, насыщенное влагой, извергало всё новые и новые потоки неудержимых ливней. Растерянные люди сидели на крышах домов и ничем не могли помочь ни друг другу, ни домашней скотине, оставшейся внизу. Животные задирали вверх головы и жалобно мычали. Вода всё прибывала. Многие постройки не выдерживали напора воды, и глинобитные стены с шипением камышовых кровель и с грохотом каменных очагов рушились в мутные, грязные водовороты. Улицы сначала превратились в широкие ручьи, потом в реки, а сейчас уже невозможно было определить, где проходила граница города. Под свинцовым низким небом, насколько хватало глаз, расстилалось море воды, усеянное раздутыми трупами коров, овец, домашней птицы и людей. Кое-кто из наиболее решительных горожан пытались сколачивать плоты, но пенящиеся валы легко проглатывали эти хрупкие неустойчивые сооружения вместе с людьми и нехитрым скарбом, который частью всплывал, частью превращался в тараны и топил немногих умеющих плавать. На тридцатый день небывалого дождя и наводнения на самой вершине горы, находящейся в двух тысячах локтей от теперь уже бывшего города Эриду, в окружении кучки дрожащих от холода и страха людей, сумевших вырваться из объятий стихии, сидел тот самый кузнец, умевший делать хорошие бронзовые гвозди. Он с тоской смотрел на прибывающую воду и подсчитывал в уме, сколько дождю понадобится ещё времени, чтобы смыть их маленький остров. Два десятка крыс, отступая от прибывающей воды, шевелящимся комком ползали среди сучьев и камней, выбирая места посуше. Несколько змей, свернувшись кольцами, следили за происходящим, время от времени высовывая свои длинные языки, но не делая попыток к нападению ни на крыс, ни на людей. Они какбудто понимали, что все, кто находится на маленьком островке, уже обречены. Внезапно между двумя раскатами грома кузнецу почудился скрип дерева. Он оглянулся, от удивления открыл рот, потом быстро вскочил на ноги и, оскальзываясь на сырой земле, приплясывая от возбуждения и радости, заорал:

   - Ной! Это Ной! Мы спасены!

   Все обернулись в ту сторону, куда указывал руками кузнец. В пятистах локтях от них, медленно и тяжело поднимаясь на волнах крутыми боками, плыло огромное сооружение, отдалённо напоминающее то ли продолговатую небывалых размеров бочку, то ли неуклюжую гигантскую лодку. По левому борту значительно выше мутных потоков воды люди сумели разглядеть решётчатые окна, а в них - морды домашнего скота, белое и разноцветное оперение птиц, мохнатые гривы львов, пятнистые шкуры гиен. Над высоко прибитыми досками мелькала лопата, сбрасывая в море навоз.

   - Эй, эй! Мы здесь. Сюда! – кричали островитяне, но ковчег медленно проплывал мимо, не делая попыток повернуть и подобрать жертв стихии. По воле течений и ветра он дрейфовал в ту сторону, где должно вставать солнце.

   - Эй, эй! - в голосах отчаявшихся людей зазвучали сначала недоверие, потом отчаянье и злость.

   – Будь ты проклят, Ной, на веки вечные! Пусть сожжёт тебя молния вместе с твоим ковчегом! Эй, эй! – дети плакали, женщины рвали на себе волосы, мужчины грозили кулаками вслед ковчегу. Один из кучки людей бросился вплавь и поплыл к корме ковчега, но силы вскоре оставили его, а огромная сломанная ветка дерева, вытолкнутая водоворотом, накрыла несчастного и утащила вместе с собой в образовавшуюся воронку.

   Сам кузнец, обезумев, смеялся тяжёлым нервным смехом, приговаривая:

   - Сумасшедший или праведник? Сумасшедший или праведник…

 

                            ***

   - Сколько мы уже плывём? – Ной обращался к одному из своих сыновей.

Сим взглянул на палку,  испещрённую зарубками ножа, и ответил:

   - Сорок дней, отец.

   - Тебе не кажется, что дождь стал меньше, а вон там, на Востоке небо чуть светлее?

   Сим поднял голову. Он настолько привык к буйству дождя, что почти не замечал потоков воды, стекавших с мокрой головы на пропахшую сыростью одежду.

   - Да, похоже, ливень кончается, - Сим сложил руки ковшом и подставил дождю.

    Ладони медленно наполнялись влагой. Он перевёл взгляд на одну из деревянных бадей, расставленных по палубе ковчега. Из этих ёмкостей животным давали пить. На зеркале вод хорошо было заметно, как дождь стихал, образуя лопающиеся редкие пузыри.

   - Давай-ка, скажи Хаму и Иафету, чтобы они помогли тебе слить эту воду в бурдюки, бочки, глиняные кувшины, во всё пустые ёмкости, какие только есть, и снова выставить бадьи под дождь. Думаю, к вечеру ливень прекратится вовсе, – Ной ещё раз обвёл глазами горизонт.

   Тяжёлые свинцовые валы медленно перекатывались, увлекая ковчег в неизвестном направлении. Такие же тучи свинцового оттенка в одном из мест небосвода стали более светлыми. Там явно просматривалась бронзовеющая синева.

   Иудей вздохнул, ещё раз внимательно посмотрел вокруг и спустился в трюм.

   Тяжёлый запах зверинца ударил в ноздри. Рука потянулась к краю плащаницы и прикрыла тканью лицо до глаз. Медленно Ной двинулся вдоль рядов клеток, тянувшихся слева и справа вдоль бортов. Он не обращал внимания на рык львов, жалобный стон гиен. Ему нужен был птичий загон. А вот и он. Ной пересчитал птиц - уток, гусей, индюшек.

   - Надо будет сказать Нааме, чтобы мясо готовила через день. Кто знает, сколько ещё предстоит плыть, и остался ли вообще под этим небом хотя бы маленький кусок земли.

 

   Хуже дождя  может быть только палящее солнце. Иафет, лежавший на палубе рядом с братьями, приподнялся на локтях и отполз дальше под навес, сшитый из кусков мешковины. Это дырявое во многих местах полотнище слабо защищало от палящего зноя. Лучи солнца, легко пробиваясь сквозь прорехи и истрёпанную ветром ткань, обжигали лица, затылки, зажмуренные глаза, слипшиеся от пота ресницы. Доски, застеленные мешками, с каждым днём становились всё горячее. Они источали тяжёлый смолистый запах. К нему примешивалась вонь из трюма. Оттуда доносился рёв измученных и грязных животных. Иафет посмотрел на жердь, где отмечались дни мучений и тревог. Сто пятьдесят зарубок - и ни одного клочка земли, пригодного для того, чтобы считать её берегом и концом испытаний. Правда, попадались небольшие отмели, состоящие из принесённых водой ила, сучьев деревьев, гниющей травы и всевозможного мусора. Но на них не было даже птиц, которые могли бы позариться на разлагающиеся трупы людей и животных. Но судя по всему, вода постепенно стала спадать. Иначе этим островкам не за что было бы зацепиться.

   На палубе послышались шаги. Иафет поднял глаза. Его отец, кряхтя, выбирался из трюма, держа в руках голубя.

   - У нас что, на обед сегодня будет похлёбка из голубя? – очнувшийся от дрёмы Сим, стоя на коленях, выползал из-под навеса.

   Ной, ни слова не говоря, подбросил голубя в воздух.

   Птица, описав над ковчегом круг, хотела вернуться обратно, но зависнув в потоке восходящего воздуха и будто бы передумав, набрала высоту и скрылась из глаз.

   Сим вздохнул.

   - Это уже третий за последние семь дней. Первые два так и не вернулись, – проворчал он в сторону и, не смея осудить отца вслух,  подумал:

   «Только безумец разбрасывается пищей. Скоро перейдём на одни яйца и сухари. Воды уже не хватает даже животным. От грязной забортной жижи с привкусом гнили и признаками цветения они воротят морды. Да лучше бы мы все утонули там, в землях адамовых»

   - Хватит валяться, лежебоки! - Ной стоял над сыновьями, сурово хмуря седые кустистые брови. – Давайте все вниз. Пора чистить клетки, иначе утонем не в воде, а в навозе.

   Сим, Иафет, Хам и мужья дочерей Ноя нехотя встали и, пошатываясь от слабости, исчезли в трюме. 

   - Летит, летит! – громкий крик Хама заставил всех, бросив ложки, вскочить на ноги. На фоне бронзового диска уходящего на покой солнца появилась чёрная точка. Потом стали заметны частые взмахи крыльев и, наконец, белый голубь опустился на протянутую вверх руку Ноя. В клюве у птицы все увидели масличный лист.

   - Земля! Там, на закате, есть земля с деревьями и травами. – Ной от внезапно нахлынувшей слабости опустился на палубу. – Хвала Сущему! – слёзы катились у него по морщинистым щекам, оставляя чистые дорожки на грязном лице.

   - Мы спасены? – Наама тихо подошла к мужу сзади и, опустившись на колени, прижала голову старца к своей высохшей груди.

 

 

                                    ***      

  

      «Этот сон я вижу второй раз. И второй раз просыпаюсь от озноба. Зачем мне это сновидение? Что пытается сказать моё подсознание? Зачем эти яркие цветные картины всемирного потопа, случившегося в незапамятные библейские времена?» 

      Кристофер Лефевр зажёг ночник, встал с постели, подошёл к столу со спиртным и налил себе виски в высокий толстый стакан до золотой полоски - то есть до половины. Журналист недобро усмехнулся. Янтарную жидкость он выпил залпом. Вытер испарину, внезапно выступившую на лбу, и снова упал на кровать. Через минуту туман хмельного беспамятства опрокинул его в забытьё.

                

                 Глава 2. (1655 год от сотворения Адама)

 

   Всё идёт, как установлено им изначально. Но в его разуме, который постоянно переходит от состояния к состоянию, не было такого понятия, как смерть. Что такое жизнь - он знал. Некая абстрактная величина, присущая времени, которая является одной из форм его сознания. Зато Сущему хорошо известно, что является началом и концом. Началом было семя, первый стон девственницы, первый вдох и крик ребёнка, показавшегося из чрева рожающей женщины, первая химическая реакция и выплеск энергии импульса, называемого мыслью, но часто обладающего сокрушительной силой. А концом - первая морщина на лбу человека, первый потерянный гнилой зуб, первые боли в скрюченных болезнью суставах и, наконец, небытиё. Лучше обстояло дело с травами, цветами, деревьями, воздухом, с озоновым слоем голубой планеты. Всё это сделано на совесть и имело способность к самоисцелению. Совсем другая история происходит с людьми. Их постоянно нужно выводить из состояния хаоса к подчинению законам биологической целесообразности и равновесия: массовыми болезнями, морами, эпидемиями, истечением лавы, ударами молний. Время меняло род человеческий слишком медленно. Люди, выбирая царей или подчиняясь самым сильным из равных себе, учились делать оружие. Каждый из возвысившихся желал земель ближнего своего. Многие достигли совершенства в искусстве убивать себе подобных. И несть числа их грубым помыслам, ненависти, планам захвата совершенно ненужных им новых территорий обитания. Примитивное состояние разума не позволяло им двигаться по спиральным восходящим духовного полёта.

   «Вот тебе по образу и подобию своему», - Сущий, если бы мог, рассмеялся, но лишние громовые раскаты сейчас ни к чему. Пусть всё пока идёт так, как идёт. Без знамений и знаков свыше.

  

                                  ***

 

   - Кристофер Лефевр? – миловидная, средних лет медицинская сестра в коротком белом халате, подчёркивающем длину красивых ног, вопросительно смотрела на Лефевра.

   - Да, это я.

   - Проходите, доктор ждёт вас.

   «Интересно, - подумал Крис, - андроид это или нет?», - посетителю захотелось выкинуть что-нибудь этакое, чтобы посмотреть на реакцию женщины, но она, словно читая его мысли, неожиданно улыбнулась.

   - Даже не думайте. Подам на вас в суд за сексуальное домогательство. Вперёд, мистер Лефевр!   

   Медсестра открыла дверь и, пропуская Криса в кабинет, легонько прижалась к нему грудью. Грудь была мягкой и тёплой.

   Лефевр покраснел и торопливо переступил порог комнаты.

   - А, вот и вы. Вас зовут Кристофер, кажется, - из-за стола навстречу посетителю поднялся невысокий седовласый человек. Жестом руки он показал на кресло.

   - Садитесь, пожалуйста. Итак, со слов моего ассистента мисс Дженифер я уже знаю, что вас мучают навязчивые сновидения, и вы хотели бы избавиться от них. Я прав?

   - Да, доктор. Я бы даже назвал свои сны сюрреалистичными картинами из прошлого. Они повторяются с пугающим постоянством.

   - И ещё, - врач заглянул в свои записи, - Вы утверждаете, что не помните прошлого до дня своего совершеннолетия. Вот это тоже очень странно. У вас же есть родственники?

   Крис поморщился.

 - Вроде есть. Как вам это лучше объяснить… Имеются фотографии, но все снимки сделаны после моего двадцатого дня рождения. Я же абсолютно не помню ни мать, ни деда, ни отца. Вернее, я не помню того времени, когда они были молодыми.

   - Хорошо, оставим пока в покое амнезию. Расскажите лучше, о чём ваши сновидения.

   - Как бы вам лучше объяснить? В, основном, это библейские сцены, но очень подробные, со множеством действующих лиц и целой кучей чёртовых диалогов.

   - Очень интересно, - доктор надел очки в золотой оправе и внимательно посмотрел в глаза Крису.

   - Нет-нет, доктор. Днём я совершенно нормальный, иначе бы меня не взяли работать в респектабельный еженедельный журнал.

   - Может, вы пишете на религиозные темы? - предположил врач.

   - Нет, ну что вы, – Лефевр бросил взгляд на табличку, приколотую к лацкану пиджака доктора. – Мистер Алистер, мои профессиональные интересы не распространяются на вопросы веры. Политика, журналистские расследования, коррупционные разоблачения. Вот тот круг, за который я не выхожу. Я бы сказал, - журналист грустно усмехнулся, - у меня слишком обострено чувство справедливости.

   - Кто знает, какие ещё ассоциации и привычки может вызывать политика, - мистер Алистер улыбнулся в ответ. – Что ж, давайте посмотрим, насколько ваш разум задет этим расстройством. Ложитесь сюда.

   Врач указал Крису на удобную кушетку, возле которой стоял сверкающий хромом и пластиком сложный прибор, увитый проводами и датчиками.

   Лефевр лёг на спину и скрестил руки на груди.

   - Ничего не бойтесь. Небольшая доза лёгкого снотворного поможет вам расслабиться и уснуть. Мы просканируем ваш мозг во время сна и решим, какие участки задеты болезнью и каким способом вас лечить.

   Мистер Алистер долго прилаживал к голове и груди Криса десятка два датчиков, потом наполнил небольшой шприц бесцветной жидкостью из хрустального пузырька и ввёл снотворное Лефевру в руку. Взглянув на часы у себя на запястье, врач ещё раз улыбнулся Крису и сел рядом с ним на стул. Прибор тихо гудел и умиротворяюще мерцал светодиодами.