Сегодня, когда тривиальная задача  выжить  стала для человечества самой насущной, и сквозь вековые наслоения государственной, идеологической, национальной разобщенности начали  пробиваться  ростки сознания, выражающего всеобщие, действительно интернациональные интересы, появилась, кажется, и реальная надежда на новое, серьезное отношение к немногочисленному  племени тех   и н а к о м ы с л я щ и х, которые  не только встречали ( и  встречают ) в штыки  сверхпрогрессивные -«безумные» – идеи, но и в  «нормальных», сулящих «очевидное» благо начинаниях умеют обнаруживать зародыши  грядущего безумия.  

       ХХ век  на «безумные» идеи оказался особо урожайным. За его неполные 90   лет цивилизация  прошла через такие  испытания  и  заплатила за все   новое  такой кровью, что наличие зловещей  связи   между прогрессом и  человеческими   страданиями уже нельзя больше игнорировать. Харкающий  кровью  прогресс   стал, увы, реальностью, и мы поставлены сегодня перед  необходимостью научиться быть осмотрительными, приспосабливать идеи к себе, а не приспосабливаться к ним.

       Какие-то особые законы развития сообщества мыслящих существ здесь сказались, или специфика местных - земных – условий сыграла свою роль, но эффект    акселлератизации  человечества очевиден -прирастание силы опередило прирастание  разума. Этот разрыв собственно и выдвигает на первый план  проблему выживания, заставляет вести речь об осмотрительности, о тех, кто так или иначе становился на пути новых  идей, кто был способен       усомниться      в них, кто заклинал не торопить события. Их воззрения оценивали, как правило, модными  мерками текущего дня и потому не скупились на эпитеты : консерваторы, мракобесы, очернители, пасквилянты... Спустя годы,  когда в ход шли уже иные эталоны, вчерашних консерваторов  и мракобесов обращали в пророков - понимали, наконец, что не  за фалды хватали они прогрессивные идеи, а атаковали их  неистово, в лоб, вытаскивая на всеобщее обозрение подспудное, скрытое, а потому особо опасное в них.  

     Но  появлялась очередная  генерация новаций  — подрастало новое поколение  «очернителей»...Разумного же, прагматического отношения к сдерживающему, предостерегающему инакомыслию выработать так и не удавалось. 

       Надежды появились лишь сегодня, да  и то только надежды. Слишком уж велико очарование грядущих перемен, слишком  уж сильна страсть человеческая к новизне, и ленивое, негибкое, консервативное наше сознание еще долго будет подстерегать  соблазн легких побед, больших скачков и великих переломов.

       Но цена таких скачков становится вое более не предсказуемой — и с великими сомнениями  инакомыслящих придется все-таки считаться. Новые  и все более трагические издержки необузданного прогресса, тирания идей  или — здравый смысл, реализм и осторожность? Эксперименты над жизнями миллионов  или   —детальный анализ возможных последствий? Вопрос сегодня стоит именно так, и потому опыт сомневавшихся   и усомнившихся, прозревавших в эйфорическом чаду повального единодушия приобретает цену исключительную.

Уникальным кладом такого опыта является творчество Андрея Платонова.

        Почему уникальным ?Разве предостерегающий скептицизм является такой уж редкостью у отечественных литераторов? Разве нет в история литературы «Бесов» Достоевского или антиутопии Замятина ? Разве сомнения  — монополия лишь художественного мышления, и  та же Россия не дала единственный в своем роде пример усомнившегося политического лидера —Ленина —который сумел вырваться из ослепляющей пелены первых успехов революций  :разве  не было действительно великого перелома 21 года, этой фантастической   попытки сдержать юношеское нетерпение социальной революции и уравновесить ее разбушевавшуюся стихию  разумом   —разве не была Лениным признана необходимость «коренной перемены всей точки зрения нашей на социализм»?  

      Когда  идеи справедливого переустройства общества обрели  некую теоретическую базу, и «проходивший»до сих пор по разряду «утопия» социализм урвал   свое  право на эпитет «научный», общественное  сознание никогда не утруждавшее себя заботами о теоретических тонкостях, довольно-таки быстро навело мосты между набирающей популярность социалистической терминологией и практически любыми идеями  коренных социальных преобразований. Бродивший по Европе призрак социализма вдали от ее заводов, фабрик, университетов и библиотек являлся этому сознанию в весьма и весьма устрашающих образах. Действительно, что могло связывать теорию немецкого мыслителя и, например, варварские человеконенавистнические построения Нечаева, провозгласившего безусловный приоритет цели над средствами  ?..

        Но Достоевский   соединил их  — узрел-таки  невидимую, запрятанную  в элементарнейший акт психической саморегуляции связь.