Сегодня ночью Эля снова спала беспокойно. Она никак не могла понять, как можно ходить по земле незаконно оплеванной и даже не попытаться противнику нанести ответный удар. Наконец решила: «Иду в редакцию и даю опровержение на эту нелепую статью».

     Рано утром Эля встала на цыпочках, чтобы не разбудить бабушку, проскользнула в ванную и, затем, одевшись и даже не попив чаю, выскользнула из квартиры.

    Теперь на улице становилось всё прохладнее по утрам и Эле пришлось накинуть свой любимый кожаный жакетик. Не желая томить себя колебаньями и раздумьями, твёрдым быстрым шагом она дошла до редакции. Решительно отворила дверь небольшой конторки. Прямо в небольшой прихожей перед дверью главного редактора сидела секретарша. Она недовольно взглянула на Элю и, не дожидаясь вопроса ответила:

-- Он занят.

-- Ничего,  -- в тон ей произнесла Эля, -- Меня он знает, мне можно.

   И, не обращая внимания, на взбешённый вид секретарши решительно подошла к кабинету и отворила дверь редактора. И застала его врасплох. Тот, видимо, никого не ожидал к себе, развалившись и полулёжа в кресле. Одной рукой о почёсывал свою грудь с редкими волосиками, видневшимися сквозь распахнутый ворот рубахи. Другой рукой он сжимал трубку телефона и весело хохотал, с кем-то беседуя.

      Войдя в кабинет и нарочито громко хлопнув за собой дверью, Эля в придачу так же громко откашлялась. Редактор вздрогнул и с ненавистью  глянул на вошедшую. Но узнав Эллину, знаменитую писательницу по всей области, тут же изменил выражение лица на строгое:

-- Почему без стука и разрешения? – сухо спросил он.

-- Я по делу, -- так же сухо и коротко ответила Эля.

-- Минутку подождите, я перезвоню, -- небрежно кинул редактор в трубку и обратил свой взгляд  к Эле.

-- Я слушаю, -- произнёс он нарочито-надменным тоном, пытаясь не  выражать лицом ничего.

   Но от зорких Эллиных глаз не ускользнуло то, что левая его рука дрожит (правой он схватился за какие -то бумаги)

  «Боится, что ли ? – подумала Эля, -- Значит понимает, что напечатал грязь. А может, после  вчерашнего сабантуя трясучка напала.»

-- Не стоит мне называться, вы должно быть, и так хорошо меня знаете… -- начала Эля.

-- Нет, не знаю, -- по-детски нагловато ответил редактор, -- Представьтесь.

    После этих слов Эллина снова отметила про себя, что у него задёргалось веко над правым глазом.

-- Ладно, сейчас узнаете, -- спокойно и уверенно произнесла Эля, усаживаясь без приглашения на стул рядом со столом редактора. Тот сделал вид, что вовсе не смущён дерзостью.

-- Я – Эллина Вереск, -- продолжала Эля, -- Та, которую вы совсем недавно так успешно оплевали в своей газетке.

     Редактор удивлённо приподнял бровь. Веко над правым глазом перестало дёргаться. Теперь затряслась его нижняя губа, и он поспешно поджал  губы. Лицо его стало выражать нечто наподобие сосредоточенного удивления, хотя глаза так и остались растерянными. На мгновение Эле стало смешно и она чуть не прыснула, едва сдержав себя. Она замолчала. Редактор наконец пришёл в себя:

-- Я не писал эту статью. Я только проверил грамотность.

-- Что? – изумилась Эля, -- Так вы, получается, даром хлеб свой едите. Да вы обязаны в первую очередь осведомиться в достоверности фактов.

     В том, что редактор врёт в каждом своём слове, Эля не сомневалась. Ведь она знала о нём почти всё.

-- Так что вы хотите? – ехидно спросил редактор.

-- От тебя – ничего, -- резко ответила Эля, -- А вот чтобы газетку вашу грязную закрыли, хотелось бы.

    И в то же время она почувствовала своё бессилие и апатию к дальнейшим действиям. Уж сколько таких грязных людишек и газеток на всём белом свете! Всех  не переделаешь и не закроешь. Значит, поступать нужно как-то иначе.

-- Послушаете, голубушка, -- смягчился редактор, -- Давайте разберёмся по порядку. Вы сами напросились выступить перед аудиторией. Пришли незвано непрошено. А потом ещё стали критиковать Юрия Фёдоровича, уважаемого нашего писателя. Он был обижен вами и попросил у меня защиты.

«Понятно. Рука руку моет,» – подумала Эля. А вслух произнесла устало:

-- Нет, всё было не так.

-- Минуточку, -- редактор достал чистый лист бумаги и положил перед Элей, -- Вы вправе дать опровержение.

-- Ха! – невольно вырвалось у Эли, -- А если ваш Юрий Фёдорович снова будет обижен?!

-- Это его дело.

-- Да-а…-- двусмысленно протянула Эля, понимая, что на таких грязных статейках держится рейтинг газеты, -- Нет, писать я ничего не буду.

-- Почему?

-- Не умею.

-- Вы ж писательница.

-- Грязь лить я не умею.

   Редактор открыл рот от удивления. Несколько секунд он сидел в растерянности, не зная, что предпринять. Наконец нашёлся:

-- Послушайте, давайте вы будите за определённую сумму продавать нам свои статьи.

-- Я не пишу статьи. Я пишу романы.

-- А вы будете их писать.

-- Ну, знаете что, любезный, -- Эля резко встала со стула, -- Это уж совсем дёшево с вашей стороны.

-- Почему? Для начала полставки журналиста за каждую статью раз в месяц.

-- За каждую грязь. Раз в месяц за копейки я должна буду обливаться грязью.

-- Другие получают меньше…

-- Между прочим, -- Эля привстала со стула, упёрлась в стол обеими руками и теперь глядела редактору прямо в глаза. У меня есть определённая задача, цель, назначение, миссия, если хотите. Я не позволяю, чтоб меня, как маленькую девочку использовали не по назначению, а газета на моём имени наживалась и за счёт его продвигала свою грязные делишки, повышая тем самым свой рейтинг.

  С этими словами Эля выпрямилась, отвернулась и собралась уходить.

-- А-а  у вас рифмы глагольные… -- услышала она за спиной нерешительный голос редактора. И эта нерешительная подлость за спиной взбесила Элю так, что она забыла своё спокойствие на какое-то время:

-- Чево?! – рявкнула она, обернувшись, неожиданно громко, что так не сочеталось с её тонкой внешностью.

     Редактор сидел, прижавшись к стулу, казалось, ему хочется спрятаться под стол. Но  ехидные глазки излучали торжество: «Наконец-то я её разозлил!»

     А Эллина была прекрасна в своём гневе. Голубые глаза стали тёмными, как вода в море перед бурей. Бровки сдвинулись на переносице и изогнулись плавными линиями, как два крыла. Полные губки набухли, как у обиженного ребёнка. А вокруг неё, словно нимб, разбросалось золотое пламя волос.

-- У меня теперь вообще никаких рифм не будет, -- отчетливо и зло произнесла она, -- Но и пощады от меня не ждите! -- она чувствовала себя нелепо перед негодяем, который  “хорошо сидит “ на своём месте и ему всё нипочём. Но выплеснуть свой протест ему в наглую харю, всё же посчитала нужным.

     С этими словами Эля мелькнула золотым пламенем прямо перед носом у редактора и скрылась за дверью, как солнечный зайчик. И редактор разозлился. Теперь он не чувствовал себя победителем. Но не Элина прямота его взбесила, а красота. Он чувствовал  дикую досаду, что это всё ему не принадлежит. Ужасно захотелось отомстить.

    Не теряя ни минуты, редактор набрал нужный ему номер.

-- Пташка прилетела сама, как было задумано, -- говорил он в трубку.

-- Ну, и…

-- Выпорхнула. Не знаю, как словить.

-- Размазня! Догнать и напугать. Да так, чтоб в газету приплелась жаловаться. Сама приплелась, ясно?!

-- Ясно.

«Подпрягу своих ребят, -- размышлял редактор, откинувшись в кресле. Он снова чувствовал себя королём, -- Они своё дело знают. Была бы моя воля, я б её уничтожил. Сволочь!»

      Внезапно он скривился от оскомины, неудачно скрипнув собственными зубами.