1952-й

Какие бывают ночи! Ветер, который веет днем, к вечеру улетает. Становится тихо, только иногда слышатся шаги прохожего или зальется лаем встревоженная собака, запахнет дымком, а прямо над головой начнут мерцать золотистые звезды Большой медведицы и если  пролетит самолет, то его шум, переплётённый с музыкой радио, вдруг образует грустный, щемящий звук.

 

У меня нет хороших подруг. Школа для меня – неприятная обязанность, потому что нет учителей, с которыми было бы интересно, и мне часто кажется, что и им скучно с нами.

 

2012-й

Из всех школьных учителей в памяти остались только четверо… нет, не «остались», а  словно не выцвели, не стерлись какими-то карандашными набросками.

И вот первый из них: седые, почти белые волосы, рыхлое, словно измятое лицо, и это - Паня Григорьевна, учительница литературы. Она держит в руке тетрадь с моим сочинением и, с ноткой презрения и осуждения, читает отрывок из него, где я сравниваю Катерину из «Грозы» Островского с цветком, который пересадили не в ту почву. Дочитала. И ученики хихикают вместе с ней.

(И дальше - еще несколько набросков) 

 

А общее ощущение от школы…

И до сих пор: меня должны вызвать, а я ни-ичего не знаю!

Да нет, тупой я не была, а  вот уроки почти не делала.

Почему? Может, потому, что осенью и весной надо было помогать маме на огороде, а зимой…

Зимой рано смеркалось. Ведь электричества тогда у нас не было, а под керосиновой лампой долго не просидишь.

 

Но как-то старший брат Николай, который тогда учился в институте в Ленинграде, соорудил во дворе ветряк, который заряжал аккумулятор, и проводка от него тянулась к ма-аленькой лампочке на кухне, где я и делала свои уроки.

А однажды этот самый аккумулятор при сильном ветре вдруг оглушительно взорвался, забрызгав всё вокруг кислотой и накрыв нас с мамой вонючим облаком, а мы, спрятавшись за печку, сидели там и не знали: что делать?

Но только год и радовались мы этой самой лампочке, а зимой, когда ударили сильные морозы, и по стенам поползла белая изморозь, брат Виктор спилил ветряк на дрова и мы, хотя и остались  с керосиновой лампой, но зато несколько вечеров отогревались на печке.

 

1953-й  (Мне - шестнадцать)

Вчера на танцах был Герман, брат моей подруги Веры, - он приехал к ним в гости из Москвы.

А сегодня у меня было угнетенное состояние и все думалось: как же, наверное, мы серы, дурашливы, мелки в его глазах! Но оказалось не так. Вера сегодня передала мне его слова: «Если бы эту девочку одеть во что-то модное, то она была бы настоящей москвичкой». Как я рада, что он заметил меня, и неужели я ему понравилась больше всех? Значит, я отличаюсь чем-то от остальных?

Теперь Герман останется самым светлым и радостным моим воспоминанием.

 

2012-й

«В городском саду играет духовой оркестр…»

Да, в те годы, как только становилось тепло, в парке, что в квартале от нашего дома, каждый вечер начинал играть духовой оркестр, зазывая на танцы. А тут еще не укрыты парники, а тут еще не всё сделано на огороде, не отмыты руки, босые ноги… А подруги ждут, торопят да и оркестр уже играет тот самый вальс, под который вчера танцевала с НИМ!

Но вот идём, торопимся к танцплощадке мимо клумбы, мимо чаши не работающего фонтана с мордочками львов. Ласкающая прохлада вечера, аромат цветущих лип, звуки вальса…

Ах, увижу ли ЕГО снова и пригласит ли на вальс?

Нет, такое - только там, в далёкой юности, когда душа еще живёт в ожидании чуда.

Но всё равно, слышать духовой оркестр для меня и теперь – праздник.

Жаль, что не играют в парках…