«Днем Саша работал на заводе Ситроен подручным слесаря, по вечерам ходил в Галлиполийское собрание «заниматься политикой», для чего надевал единственный «приличный» костюм и галстук с искоркой.
До него в нашей семье политикой никто не занимался. С приходом Саши стали вспыхивать пламенные споры. Начинались они всегда одними и теми же словами:
– Вот когда в России наведут порядок, и мы вернемся...
Я не понимала, кто должен наводить в России порядок. Я и Россию-то смутно представляла. Виделась равнина, невзрачная, серенькая, с пожухлой травой, усыпанная мелким мусором. Бумажки там, веточки, обрывки тряпок. По равнине ходит здоровенный мужик в картузе, борода лопатой. На ногах лапти, одет в холщовые штаны и рубашку, и еще в фартуке. В руках у детины метла на палке. Широкими взмахами он подметает мусор – наводит в России порядок. По краю равнины стоят «большевики». Без лица, без глаз. Небо над равниной низкое, воздух сырой, и только слышно метлу – вжжик! вжжик!»
«– Подожди, Саша, не мешай, – остановил его дядя Костя.
– Почему, я спрашиваю, – наклонился к Саше Фима,– никому из них не удалось довести дела до конца и все-таки спасти, наконец, Россию?
– Потому что болваны, – буркнул Саша.
– Любопытная мысль, – склонил голову Фима. – Но я бы при этом прибавил: несколько упрощенная. Вот мне сдается, все происходит оттого, что благородные спасатели, при всем благородстве их начинаний, рвут в клочья любого, кто имеет противоположную точку зрения на способ спасения любезного отечества. Петр тянет жилы из стрельцов и рубит им головы. Каховский стреляет в Милорадовича. Николай I вешает Каховского. Народовольцы, анархисты, террористы подкладывают бомбы. Их тоже вешают. Я уже не говорю о малопочтенных большевиках, в результате деяний коих вы сидите не на Тверском бульваре в Москве, а на Вилла Сомейе в Париже.
Он кончил ужинать, солидно поднялся из-за стола и стал ходить по неширокому свободному пространству столовой, размахивая зажатой в пальцах зубочисткой.
– Ладно, все, что я имел честь перечислить, – история. Но вот уже несколько лет мы имеем удовольствие наблюдать за русской эмиграцией. Вне родины, черт знает, в каких трудных условиях, не имея ни кола ни двора... Чем занимаются? Грызутся! Непримиримо, жестоко. Остервенело! Какая-то, я бы сказал, патологическая наклонность к взаимному уничтожению.
Он говорил, а сидевшие вокруг стола, смотрели, вздыхали, и возразить было нечего. Фима продолжал:
– Гражданская война может возникнуть лишь в той стране, где единственно доступным способом выяснения отношений являются мордобой, бомба и намыленная веревка.
Мама слушала, слушала да вдруг как скажет!
– А что если большевики как раз и спасут Россию?
Боже, что поднялось! На маму кричали, тетя Ляля утверждала, что ее сестра окончательно сошла с ума, дядя Костя вскочил и забегал все по тому же свободному пространству столовой, пересекая Фимину дорогу, сталкиваясь с ним, воздевая руки и не замечая тонкой Фиминой усмешки».