Высокий, поджарый, с лицом человека «в себе»; и нос, и глаза, и удлинённый овал лица, - всё вроде бы правильно и даже красиво; бородка и усы аккуратно подстрижены, но вот тёмные с сединой волосы… кажется, что он никогда не причесывает их и они упрямо, дыбом стоят над его высоким лбом; да и одежда случайна, неопрятна.

И эта его не ухоженность, и манера бросать в ответ незаконченные короткие  фразы, пряча глаза… словно не хочет показывать их людям… и эти седеющие вздыбленные волосы, - всё создает во мне ощущение: рядом со мной – породистый, но одичавший пёс.

Странное ощущение…

 

Снова приходил занять денег.

Стоял у порога в своей потертой и, наверное, единственной куртке, с открытой шеей, без шапки… а на улице уже и ветрено было, и стыло.

- Что ж Вы без шапки-то... и без шарфа? – заохала, - Давайте подарю Вам вот этот, - и  сняла с полки шарф

Платона. - Мохеровый, теплый, красивый… - Вроде бы и отказался вначале, но потом взял, покрутил в руках, обмотал им шею…

Пригласила пройти на кухню, спросила: может, есть хотите?.. Нет, есть он не хочет… и чая, и кофе – тоже.

И даже не захотел присесть тут же, у порога.

И стоял, почти прижавшись спиной к двери.

И  всё говорил, говорил: жена, мол, купила машину красную, вон, у шестого подъезда стоит… и любит он её по-прежнему… и всю жизнь любил, и кроме неё не было у него никого… и уже не будет…

И снова был под хмельком.

Чем могла помочь?

А впрочем…