Бабка вынырнула из его подъезда за секунду до того, как он ухватился за ручку двери. Не вышла, а именно вынырнула, с невероятным для ее возраста и габаритов проворством. И теперь она стояла в дверном проеме, загородив ему дорогу.

На душе шевельнулся предательский холодок. Конечно, поздний вечер, темнота, но над подъездом горит фонарь, а пятна крови, обильно украшающие его одежду, может не заметить лишь слепой. Сейчас она поднимает крик, позовет на помощь... Старый маразматик! И кто знает, не выбегут ли из соседней квартиры рослые детинушки, горящие желанием стать героями, поймав очередного маньяка-потрошителя. И никому не докажешь, что Гепард, перестреляв всех кроме него, застрелился сам. Не поверят!

Тут же в голове мелькнула мысль... Мелькнула, показав лишь свой хвостик, но от этого на душе у Славы холодок превратился в ледяной холод. Просто от того, что он мог, ПОСМЕЛ думать об этом... Раньше, чем бабка успела хотя бы открыть рот, или попытаться уступить ему дорогу (чего она, собственно, и не собиралась делать), он вдруг осознал, что самым простым выходом из ситуации было бы просто убить ее. Рубануть ладонью по шее, схватить за загривок и долбануть лбом о косяк, так, чтобы искры из глаз полетели! И все. Дорога свобода! Никаких криков, никакой угрозы быть пойманным. Так просто - убей старуху, и ты сможешь добраться до дома, чтобы вернуться к анкеру. И тогда часы вновь покажут 16:55 сегодняшнего дня. Катя вновь будет жива, даже проклятый Гепард со своим громадным пистолетом - даже он останется жив, и эта бабка, которую пришлось убить чтобы спастись. Он вернется к прежнему сохранению и все кончится.

Но он не мог заставить себя ударить ее. Не мог пойти по трупам, даже если трупы эти просуществуют всего несколько мгновений - столько времени, сколько ему потребуется для того, чтобы добраться до квартиры и запустить программу загрузки.

"Я не могу убить человека!"

Бабка поправила очки на носу и... И волна облегчения захлестнула Славу. На ней были ЧЕРНЫЕ очки. Черные очки слепого. А палка, которую она держала в руках, не напоминала обычную трость - она была тоньше и длиннее.

- Вам помочь, бабушка? - спросил он, желая как можно скорее вывести ее из дверного проема, дабы проскочить внутрь, пока мимо не прошел кто-то зрячий. - Выходите, я посторонюсь.

- Ты веришь в Бога, мальчик? - вдруг спросила она скрипучим старческим голосом, совершенно не вязавшимся с ее тучным обликом.

Какой он ей, к чертям, мальчик? Двадцать два, как никак... Или его голос от пережитого волнения, просто стал настолько высоким, что его можно перепутать с юношеским?

- Немного, - озадаченно ответил он.

- А ты знаешь, как Господь сотворил этот мир?

Слава молчал, справедливо решив, что этот вопрос риторический, и ожидая продолжения тирады.

- Ты должен знать! - продолжила старуха, улыбаясь беззубым ртом, похожим на темный провал. - Сначала было слово...

- Да... - подбодрил ее Слава, и попытался взять под руку, чтобы помочь ей выйти наружу - эта неожиданная встреча начинала все больше и больше нервировать его...

- ...И было оно два бита! - победоносно закончила старуха и хрипло расхохоталась, протягивая ему руку.

В сумерках тусклого света, который доживающий свой долгий век фонарь проливал на крыльцом подъезда, предметы казались расплывчатыми и чуточку нереальными. Слава с трудом мог различить мелкие детали, терявшиеся на общем сером, сумеречном фоне, но стоявшую прямо перед ним старуху он видел более чем отчетливо. Но теперь и она начала расплываться, словно сгусток сумеречного света. Таять, меняя свои очертания...

- И отделил Господь единицу от нуля, и увидел он, что это хорошо! - прокаркала старуха, продолжая тянуть к отступающему Славе странно удлинившуюся руку.

Нет, это была не рука! Толстая черная змея, сливающаяся с цветом ночи, выползающая из ее рукава. Слава в ужасе ударил ее кулаком наотмашь, отскакивая назад, словно от прокаженной. Да так оно и было - изо рта старухи кошмарным водопадом струились извивающиеся белые черви. Черная змея и белые черви... Контраст в сумеречном свете... Жуткий контраст.

- Мир - Матрица, мальчик! - прошамкала она, давя белую мерзость распухшими за долю секунды губами. - Проходи милок, не стесняйся. Я не обижу... И мои маленькие змейки - тоже!

Ее ноги больше не были ногами - два туловища громадных змей, чуть покачивающихся под тяжестью того, что они удерживали на себя. Жуткого клубка змей, венчаемого гротескной пародией на человеческую голову. Змеиные головы показывались отовсюду - из-за воротника осеннего пальто, одетого на старухе, из рукавов, из-за пазухи... Десятки змей различного размера и окраса.

- Мир – Матрица, - прошамкала она. - Так, кажется, вы любите говорить. Мир - Матрица, люди - батарейки...