Игра уже началась. Ему позвонили и вежливо попросили спуститься. Немедленно. Ступени снизу вверх пробежали ему навстречу. В этом городе колючий ветер вечно угнетал его, южанина. На шоссе в пробке тёрлись крыло о крыло автомобили. В парке – о, если бы все эти моторы, наконец, смолкли! – трезвонили птицы. Птиц не беспокоила висящая над городом стальная сеть на аэростатах. Аэростаты остались с прошлого налёта – как часть системы противовоздушной обороны. У вестибюля его встречал чёрный авто, водитель и сопровождающий были в синих штатских костюмах. Сотрудникам III Отделения всегда шьют костюмы из синего сукна. Игра началась. Он стал частью Игры, Игра шла по улицам города, шла сама по себе – с ним или без него. Игру не повернуть назад.

1.

Он помнил себя на руках у отца. В родном городке отец поднимал его выше и выше посреди площади, а площадь была запружена толпой. Толпа гудела и волновалась, а из гула складывались непонятные для детского уха слова:

– Сво-бодный Хае-стан! Сво-бодный Хае-стан! – и бородатые мужчины в пятнистой форме, не сдерживая радости, палили из автоматов в небо.

Это стало самым ранним его воспоминанием. Всего через несколько лет этот городок лежал в развалинах.

Край назывался Чёрный Сад. Карабах по-тюркски. Под защитой «зелёнки» в его лесах сидели отряды, контролировавшие ближние дороги и ущелья. Помнилось, как отец записывался в такой отряд, а он – семилетний – жался к отцовой ноге. Старший тринадцатилетний брат Серж, гордясь, посматривал на них свысока. Это он привёл отца с братишкой в отряд. На Серже пятнистая военная форма. На нём тоже, но – нескладная и не по размеру. Слишком велика.

У отца из-под камуфляжного картуза торчали седые виски.

– Твой старший давно с нами, – тот, кто записывал, оценивающе буравит отца взглядом. – А ты не спешил, – упрекает.

– Мальчонка же на мне. Как его было сюда? – отец виновато оправдывается. – Разыщешь вас по лесам, как же! – бунтует.

Этот бунт встречен молодцеватым хохотом. Серж покровительственно смотрит на отца с братишкой, и отца записывают с его слов: Роберт Суренян.

– Дай-ка и малолетнего как бойца запишу. Эй, мелкий, тебя как зовут-то?

Он назвал своё имя, и все засмеялись. Его имя всегда вызывало смех, а отец при этом потеряно и ласково улыбался.

Тот день – первый день в полку – запомнился ещё потому, что бородатые бойцы вдруг вытащили старый проржавленный миномёт.

– Тревога?! – он обрадовался. А обросший боец вдруг поманил его:

– Иди-ка сюда. На шоссе турки, шмальни-ка по ним, – поданную мину только и надо было, что опустить в дуло миномёта и отпрыгнуть.

Мина вылетела с рёвом, а на дороге громыхнуло. Это был его самый первый выстрел.

– Левее полтора! – кричит боец с биноклем. Старший брат Серж подскакивает, что-то творит с миномётом, палит, и мина рвётся прямо на шоссе. По дороге ползёт колонна с оттоманскими флажками, из машин сыплются солдаты.

– Есть вилка, вправо единица! – орёт тот, с биноклем. – Отойдите-ка, мальцы, дайте-ка и нам поколошматить.

За одну-две минуты воя и грохота транспортная колонна была превращена в пепел. Запомнилось летящее в воздухе колесо с клочьями резиновой покрышки.

– Хочу домой! – он вдруг сказал это вслух, и Серж трепетно посмотрел на него, на младшего.

Скоро Сержик увёл его туда, где был полевой лагерь, и уложил его в пятнистой палатке, укрытой маскировочной сеткой. Так в семь лет он начал военную службу, а армейский тент-укрытие на годы заменил ему прочее жильё.