Мариша проснулась поздно и сладко потянулась – ура! Сессия сдана, впереди каникулы – весёлые, беспечные и бесконечно длинные (как кажется в их начале). Она спрыгнула с кровати и глянула в зеркало – на неё смотрела симпатичная девушка лет двадцати. Носик мог бы быть немного изящнее, лицо чересчур скуластое (тяжкое наследие татаро-монгольского ига!) и рот великоват. Зато глаза большие, тёмно-серые, а если надеть что-нибудь синенькое, то и глаза начинали отсвечивать глубокой синевой. Ещё у Мариши густые, слегка вьющиеся, каштановые волосы, как говорит мама, целое богатство.
«А, достаточно хороша!» - подумала Мариша. Теперь завтракать и на пляж. Там, наверное, уже толпится весь бывший класс и прочие друзья-знакомые. Марина была длинная и тощая, и быть бы ей «каланчей» и «шваброй», но, слава Богу, мода такая удачная для неё пошла, все помешались на худобе и диетах. Маришке все подружки завидовали – лопает, мама, не горюй, а такая худая. Мариша и сейчас решила, что ничего, кроме сковородки жареной картошки её не удовлетворит. И она схватила ведро, в котором сиротливо валялись три картофелины, и побежала в подвал, где набрала картошки и взяла банку вишнёвого, своего любимого, варенья. Мариша чистила картошку и поглядывала в окно, где за пышной зеленью абрикосовых деревьев виднелась мамина установка.
Они жили в маленьком, но современном городке, выросшем за пару лет вокруг секретного микробиологического комбината. Оба Маришины родители работали там, мама в лаборатории, а папа – мастером электриков. Предки у Мариши были что надо, она очень любила их, у неё было счастливое, безоблачное детство, беззаботная юность и ничего не предвещало тех ужасных событий, которые должны были скоро произойти. Мариша дочистила картошку и достала из холодильника огромный кусок сала, обильно посыпанный солью, поставила его на стол и тут…
Раздался оглушительный взрыв, в Маришу полетели обломки стекла. Падая, она увидела огонь и чёрные клубы дыма вместо маминой установки! Что-то свалилось на неё сверху. Потом ужасающее зловоние вместе с клубами дыма ворвалось в окно, вызывая удушье и отключая сознание…
Мариша приходила в себя. Она парила где-то в неизвестности, где нет верха и низа, нет ощущений и света. «Что с родителями, где я?» - думала Мариша. И почему темно, ведь было же утро. Она пыталась открыть глаза, но их как будто не было. Мариша мучительно напрягалась и пыталась всё же найти их в себе и открыть. Увидеть, нужно увидеть, что вокруг! И вот ей, наконец, удалось открыть глаза. Она увидела закопченные стены, повисший на одном гвозде шкафчик для посуды, какие-то обрывки, лохмотья и клочья сажи на всём. В окне продолжал клубиться дым, но уже тихо и без огня.
Мама, милая мамочка, ведь она точно была там! Марина хотела заплакать, но не смогла. А папа, он мог быть где-то в другом месте. Она попыталась подняться, но ни руки, ни ноги не двигались – она их просто не ощущала. Мариша опустила взгляд вниз. По полу кухни валялась картошка вперемежку с осколками чашек и тарелок, потом из какой-то колышущейся лужи торчала недобитая банка с остатками варенья. А где же я? Вот на этой непонятной луже каштановые волосы и из них виднеется ухо. И, наконец, два серых глаза на гибких стебельках размером с карандаш, торчащие прямо из волос, глянули друг на дружку. Это продолжалось пару секунд, пока сознание Мариши воспринимало увиденное, а потом глазки упали бесформенными тряпочками, и на луже Маришиного тела открылся огромный, нечеловеческий, дрожащий рот и пронзительно и жалобно завизжал. Хорошо, что Мариша этого уже не видела, а погрузилась в спасительное беспамятство…
Она снова парила где-то в пространстве, но внизу под собой видела себя ту, которой стала. Мариша разглядывала эту ужасающую картину отстранено, без страха и без эмоций, как будто это просто глупое кино. Лужа из её бывшего тела была полупрозрачная, сквозь не кожу, а тонкую, словно резиновую пленку были видны какие-то уплотнения, жилочки, косточки, но всё это размыто и желеобразно. Лужа имела почти правильную форму блина с выемкой там, где в углу стояла тумбочка. Под лужей и прямо в ней виднелись осколки посуды, картошка, варенье и прочий мусор. Лужа легонько подрагивала, и что-то там внутри неё происходило – какое-то почти осмысленное движение. Как будто эта лужа, бывшее Маришино тело, было самостоятельное и сейчас было занято тем, что пыталось как-то восстановить хоть что-то из своих функций. Из середины лужи торчали волосы, но они частично утонули в луже, глаз на ножках не было, а ухо одиноко торчало по-прежнему. Всё, - ни рук, ни ног, ни лица…