Томский палач
Летом 1937 года в горотделе НКВД города Томска по адресу Ленина 42, шла оживленная работа с подследственными арестантами. Начальник оперативного сектора Иван Васильевич Овчинников: высокий, красивый мужчина средних лет, переведенный из Прокопьевска осенью 1936 года в Томск, ни на минуту не терял контроля над следователями. Официальная сторона вопроса не сильно тревожила его беспринципную натуру, а больше интересовала скрытная работа следователей - колольщиков, набирающих катастрофические темпы в разоблачении антисоветских элементов. Особое расположение он имел к «смертельным колунам-забойщикам[1]», способных разговорить пять-шесть арестованных в день.
Два дня назад Овчинников, пройдя через подземный ход из управления в тюрьму, вызвал к себе старшего следователя, присланного в помощь из Новосибирска. Под его руководством находились прибывшие с ним малоопытные следственные чекисты. Для проформы вставив ему крепкие словечки, Овчинников спросил:
– Сенцов, сколько дел раскрыл твой отдел за два прошедших дня?
– Из семи следователей, работающих не «покладая рук», трое самые перспективные, они раскрыли пятерых, подозреваемых в контртеррористических действиях бандитов. Двое из них поляки и трое украинцев.
– Сенцов, ты почему показатели мне срываешь?! Урод, я что тебе приказал? Чтобы каждый день не менее пяти раскрытых дел от каждого следователя ты подавал мне на подпись. А ты как работаешь?
– Кхы - кхы,– прокашлял Сенцов, – товарищ капитан я не могу применять физические меры воздействия, а просто так обвиняемые не хотят давать показания. Не буду же я, в самом деле, выколачивать из них признания. Выстойку[2] к арестованным я применяю – это ведь между нами и начальством не возбраняется.
– Ах ты, оппортунист обделанный, что ты себе позволяешь? Как ты ведешь борьбу с врагами советской власти? Ты урод недальновидный вообще соображаешь, что тормозишь всю работу нашего горотдела. Да что там нашего, мне поручили в УНКВД Новосибирска к концу месяца раскрыть подпольную организацию контриков, церковников и прочих религиозных фанатиков. Сотни твоих коллег по районам добывали информацию, ловили террористов, доставляли их в Томск, а ты тут развозишь демагогию и поглаживаешь врагов народа по головке. Сенцов – ты сволочь! Ты не способен вести борьбу с контрреволюционными элементами. Ты саботируешь ответственные решения партии. Понимаешь, чем это может тебе обернуться? Я напишу на тебя рапорт и дам такую характеристику, что тебя изо всех органов будут гнать поганой метлой. Хочешь поменяться местами с арестованными?!
– Товарищ капитан, я сегодня же исправлю ситуацию.
– Каким образом? Ремнем отстегаешь двести подследственных?
– Как прикажете.
– Слюнтяй, тебе партия и народ доверили почетную миссию по освобождению Родины от контрреволюционной заразы, а ты их жалеешь. Товарищ Ежов знаешь, что сказал товарищу Миронову после совещания: «Если враг Советской власти держится на ногах – стреляй!
А ты Сенцов мягкотелый, видать не проливал свою кровь в гражданскую, когда эта белая сволочь уничтожала лучших сынов нашего отечества.
– Иван Васильевич, я все понял, и обещаю справиться.
– Пойдем со мной, я покажу тебе, как работают настоящие следователи, как ведется допрос третьей степени[3], и заметь: они в день разоблачают до десяти врагов народа – вот какими темпами ты должен работать, а методы ты сейчас увидишь.
Спустившись в подвал, Овчинников повел за собой Сенцова по мрачному коридору, по правой стороне которого располагались камеры, принимавшие от одного до двадцати человек. Ночью арестованным приходилось сидеть и спать поочередно, так как размеры камер не позволяли всем разом уместиться на трех, железных нарах. Днем подследственным категорически воспрещалось садиться, а тем более ложиться, того, кто нарушал распоряжение начальника тюрьмы, ждал карцер. Камеры и коридор не отапливались, только температура человеческих тел поддерживало тепло в помещениях.
Дойдя до конца подвала, Овчинников постучал по двери кулаком. Изнутри послышался шум открываемого засова и здоровый, потный мужчина в фартуке, отдав честь, запустил в допросную камеру офицеров. Это был сержант Латышев. Сенцов обратил внимание, что фартук и засученные до локтей рукава, были забрызганы кровью.
Перед столом на стуле сидел мужчина среднего возраста. Лицо его было избито, правое ухо кровоточило. С нижней губы тоненькой струйкой спускалась окровавленная слюна. Руки были стянуты назад сыромятным ремнем, а голова беспомощно свисала на грудь.
– Как дела, арестованный разоружился[4]? – спросил Овчинников второго «забойщика[5]» в форме сотрудника НКВД, в звании лейтенанта, им оказался следователь Редькин.
– Пока упорствует, но ничего, сейчас он у нас заговорит. Можно продолжать допрос?
– По третьей степени сильно не усердствуйте, он еще должен дать показания на своих сотоварищей.
Следователь Редькин взял в руки большой, деревянный молоток и приставил его к руке арестованного, а сержант Латышев со всей силы ударил другим молотком по пальцам арестанта. Резкий крик огласил камеру, сменившийся нечеловеческим завыванием. Затем последовал удар молотком по плечу. Опять вскрик и арестованный замычал что-то невнятное, пуская кровавые пузыри изо рта.
– Подожди,– одернул Овчинников сержанта Латышева,– кажется, он что-то пытается сказать.
– Я все подпишу, только не бейте больше, – произнес арестованный с украинским акцентом.
– Ты признаешься, что состоял в контрреволюционной, кадетско-монархической, повстанческой организации? – спросил Овчинников, садясь за стол напротив истязаемого. Он кивнул головой.– Не слышу!
– Признаю…
– Сколько человек состояло в вашей Кожевниковской группе?
– Не могу знать.
– Двенадцать, если быть точнее, – Овчинников сделал упор на количество людей.
– Да двенадцать.
– Кто был организатором, кому вы подчинялись?
– Я не знаю имен, мы люди маленькие.
– В ЗапСибкрае во главе вашей организацией стояли: бывший князь Волконский, князь Ширинский - Шахматов, Долгоруков, они связались с бывшим генералом Эскиным. Ты знаешь, их фамилии? – продолжал подсовывать информацию Овчинников.
– Да, я знаю их имена, через своего человека именно им я доставлял данные о готовящемся мятеже в Кожевниковском районе.
– Вот и молодец, а то вздумал отмалчиваться. Сенцов, садись на мое место и в том же духе продолжай допрос.
– Писать умеешь?– спросил Овчинников арестованного.
– Не обучен грамоте, товарищ начальник.
– Откуда же тебя принесло в Сибирь.
– С Украины, там сейчас голодно.
– Видимо ты был ярым противником вступления в колхоз, раз тебя сослали в Сибирь. Ладно, снимете с него отпечаток большого пальца. Сенцов, доведешь его дело до конца и все протоколы ко мне на подпись, проведешь его по 1 категории.
– Слушаюсь товарищ капитан.
[1] Колуны-забойщики - способные быстро заставить дать признательные показания
[2] Выстойка - стоять на ногах, пока арестованный не подпишет протокол
[3] Допрос третьей степени - избиение арестованного (Новосибирск)
[4] Разоружился — дал признательные показания.
[5] Забойщики - следователи, специализировавшиеся на избиении арестованных с целью получения
признательных показаний.