Виктор Николаевич позвонил, когда Петр брился и принюхивался к запахам из кухни. Жена в последнее время не баловала его ничем, кроме надоевшей овсянки с омлетом, чай или кофе на выбор.

     - Началось, налетели, угрожали, пистолетами трясли перед шефом! Что делать будем? – голос обычно спокойного Виктора взволнованный, слова не произносит, а плюет и в цель попадает. - Что делать будем, а, Петро? Тебя ищут, найдут, не позавидую.

     - Пусть в суд подают, проведут расследование, там разберемся, кто деньги взял. - Петр  ожидал наезда, но не так скоро.

     - Какой суд, ты чё? Какой суд? Теперь крутые парни вместо суда, ногами дверь вышибли, хотя могли спокойно открыть, пистолеты наставили, шеф под стол полез, брюки по швам треснули, трусы в полоску вылезли, я тоже пригнулся, компьютер сам отключился. Трое в масках к нам рванули, остальные по этажам. Расставили нас по стенке, явились те двое восточных, не то таджики не то казахи,  тебя спрашивали. Адрес мы твой пока не дали, сказали, у женщины живешь, где, не знаем. Обещали завтра узнать. Не скажем, пристрелят и не задумаются. Шеф подписал командировку, сиди дома, жди Татьяну, вместе поедете.

     -  Вы же обещали, разберётесь, поможете.

     - Ты нас больше слушай, по-пьяни чего не наговоришь. Пока не можем ничем помочь. Понимаешь? Шеф будет стараться, но пока напуганный сильно. К нам  так врываются впервые.

     Руки дрожали, Петр еле добрился,   любой на его месте  испугается. Ну, съездит в командировку. Потом куда? Ну, дадут немного денег на мелкие расходы. Что потом? Все как-то туманно, нереально, непонятно, нелогично, так не должно быть. Но ведь случилось, подставили, иначе не назовешь. Будь проклята прошлая пятница, лучше бы он заболел и умер.

    

        Пить в ту пятницу начали, как обычно,  перед обедом. Шеф накануне вернулся из командировки без привычного оптимизма. Сделка состоялась, но Максим Палыч был  не в настроении в отличие от порхающей Светланы Сергеевны, сопровождавшей его в командировку. Изменилась женщина, совсем не похожа на  прежнюю немодно одетую, без пяти минут старушку на пенсии.

       До неё бухгалтером работал Фёдор. Но его переманили сантехники, офис тут же, на втором этаже, через две комнаты. Сантехника классная. Открытия и достижения в области компьютерной техники померкли перед ваннами и унитазами, - хотелось снять шапку и склонить голову.

        Фёдор перебежал на запах денег, больших денег. Фирма Максим Палыча после  побега бухгалтера почти перестала существовать. Срочно дали объявление в газету, пришла Светлана Сергеевна предпенсионного возраста, старая и не привлекательная, в теплом платке и потертой на рукавах цигейковой шубе. Подождали три дня, больше никто не откликнулся, пришлось взять её. Шеф покривился, но успокоил себя, - зато вся в деле, с ладони будет есть, ноги целовать, где она себе найдет такую денежную работу.

      Поначалу женщина даже плакала от грубого нрава шефа Максима Павловича и подленьких щипков заместителя Виктора Николаевича, - от казарменного духа, от дедовщины. Петру даже пришлось защищать её.

         Шеф – бывший сокурсник по университету, начинал с продажи компьютеров, теперь всё покупает и всё продает. От прежнего однокурсника ничего не осталось, даже внешности: в прошлом худой и стройный юноша, быстро преодолев планку упругой полноты, пошел по пути интенсивного накопления жира. Нового костюма хватало на неделю: рукава отрывались, швы на спине  и в паху лопались.     

        Но самые заметные изменения произошли со Светланой Сергеевной.  Вскоре она пришла в смелом ярко-красном платье, туго обтягивающем сильно развитые и подвижные ягодичные мышцы,  -  барометр настроения. Если женщина  весела и готова шутить, - мышцы так и играют, так и норовят подпрыгнуть как можно выше. Но опущенные до подколенок, - опасно, ожидай истерику.

      Светлана Сергеевна мужчин не трогает, дурнушку Татьяну не замечает, но красавице Вике достается, - подумаешь, секретарша, подумаешь, молодая. Зато другие опытные.

        От испуганной женщины, седой, старой в одежде мешком ничего не осталось, появился фиолетовый нимб над низким лбом, черные брови, темно-коричневые с блеском глаза.

       Светлану Сергеевну  можно было бы назвать привлекательной женщиной, если бы вертикаль лица не уступала горизонтали, но это на любителя, есть же мужчины, исключающие за ненадобностью интеллект у женщин. Но Петр ценит умненьких женщин, - с ними иногда поговорить хочется.

     - Редкая стервь, - пожаловался шеф шепотом, нервно поглядывая на дверь, - переспал я с ней. Сам не заметил, как переспал. Если бы не сказала, не знал бы. Ведь предупреждал Витьку, охраняй, - проворонил, подлец!  За что плачу миллионы.

     - Ты, Палыч, не прав. Я тебя охранял, даже когда пили втроем. А потом что ты мне показал?    

      -Ничего я тебе не показывал.     

     - А кто за её спиной мне на дверь указывал?   

     - Я думал, мы с ней выпьем вдвоем для лучшего знакомства, для душевного разговора, и мирно разойдемся, то есть она в свой номер уйдет. Просыпаюсь утром, она рядом лежит в ночной рубахе. Все было, говорит, дорогой и любимый.

     - Не  переживай, Максим, она давно замужем и ради тебя разводиться не захочет.

     - Нет, ты, Петро, не перебивай, ты послушай, звонит вчера, мне домой звонит, жена трубку взяла, потом уж я, сообщает мне эта стервь, что мужа выгнала, как я просил. Я просил! Вот до чего допился. Выгоню Витька, зачем мне такой помощник, в собственном номере застрелили.

       Под траурное настроение шефа открыли бутылку, разложили закуску на ксероксе, вареную колбасу толстыми кусками и селедку. Шеф любил пить под соленую рыбу, преданный и заботливый зам. держал при себе банку или с селедкой или с килькой. Иногда разнообразил красной горбушей. Когда ехали подписывать договоры, чтобы не пропахли неприятным запахом бумаги, Виктор заворачивал банку в нескольких слоях газеты и засовывал в полиэтиленовый пакет. 

        Светлана Сергеевна позвонила из банка: - «Денег нет, и не будет сегодня и, может, даже завтра, мальчики, расходитесь, гуд бай».

     - Началось, - трагическим голосом произнес шеф и надолго погрузился в думы, налил себе, выпил, еще налил, пожевал селедки, посмотрел на зама, потом на Петра, и ткнул в него пальцем:

     - Значит так, поедешь с нами, пора тебе за настоящую работу браться.

     Вышли на улицу уже в сумерках, у главного входа ждал шофер Саня. Когда сели, и машина тронулась, Петр сразу задремал, шеф и Витек тоже дремали. Вдруг машина резко затормозила. Все разом проснулись. Саня громко спросил:

     - Куда дальше, шеф?

     Темная ночь без звезд и луны, дороги не видно, впереди лес глухой стеной.

     - Зачем здесь лес? Ты, козел, лес зачем здесь? Мы в городе должны быть, понимаешь, в городе. Здесь в лесу нет такой улицы, здесь вообще нет никаких улиц, - хрипло выговаривал Максим Павлович. - Ты, Витька, что дремлешь? Держишь беспамятного шофера, не спи, следи за ним, показывай сам дорогу. Если надо, беги впереди машины.

     - Кто держит? Я держу? Ну, ты даешь, Макс, это твой кореш, друг по физтеху или чему там из глубокого детства, - Виктор  пробормотал непереводимое и повернулся к шоферу. - Да ладно, Саня, не обижайся, а то остальное забудешь, задремал я, бывает, работа на износ. Разворачивай обратно. Ты молодец, Саня, в дорожных знаках не всегда путаешься. Может, тебе каких-нибудь таблеток попить, чтобы ты улицы родного города запоминал. Да ладно, улицы, хрен с ними. Знаешь, что  в тебе раздражает? То, что ты зарплату хочешь дважды получить под видом плохой памяти.

    - Не тяни на Саню, он самый знаменитый полиглот был в университете, даже японский выучил, весь ресурс памяти на этом исчерпал.

     - Чтобы машина его лучше понимала? Недаром он Тоёты предпочитает. Ладно, шеф, я ничего, полиглот так полиглот. Понял, шеф не любит, когда под Саню копают. Молчу.

     Когда выехали на нужную дорогу, Виктор повернулся к Петру:

     - Анекдот  не слышал? Саня не так давно заблудился невдалеке от своего дома, на соседнюю улицу машину поставил. Утром выглядывает в окно, машины нет, милицию вызвал, они сходили в соседний двор, угнали машину, вернули ободранную, да еще деньги содрали, якобы машина в розыске. Шеф клялся, новую купил, документы совал, свидетелей приводил, ничего не помогло. Палыч, много пришлось заплатить?

     - Дак, считай, по полной цене плюс еще процентов двадцать. Ладно, кончай треп, ты лучше скажи, бутылку не забыл или заехать надо?

     - Все с собой, начальник, ты же знаешь, я предусмотрительный.

      Наконец, въехали в район пятиэтажных  хрущевок, нашли шестой корпус, замыкающий ряд однотипных коробок, поднялись на третий этаж, оставив Саню в машине, постучали в фанерную дверь.

     Дверь открыл небольшого роста мужчина, молча показал в сторону кухни и скрылся в дальней комнате.

      В тесной кухоньке сидели за столом двое восточных мужчин.  Трое вошедших с трудом протиснулись, прижимаясь, друг к другу и к стене, ни пройти, ни повернуться.

     - Э, ребята, так не пойдет, дайте место шефу.

    Восточный мужчина помоложе,  вскочил и заулыбался, показывая на табурет. Шеф сел, привалившись к стене.  Мужчина постарше с густой сединой в кудрявых волосах, склонился и из-под стола извлек портфель. Достал красную папку из кожзаменителя, похожую на большой кошелёк. Петр обратил внимание на необычную форму.  Потом уже появилась серая папка на молнии. Виктор на следующий день утверждал,  - там же, не выходя из кухни содержимое из красной  папки переложил в серую. И договор и деньги  переложил в свою папку, -  зачем мне чужое, чужого нам не надо.

     - Вот договор, - почти без акцента произнес восточный седовласый мужчина.

     - Так, - Максим Павлович взял договор и попытался прочесть, приблизил к глазам, вытянул руку, как делают дальнозоркие, достал очки, но и очки не помогли. - Витек, посмотри, под какие проценты и сроки.

     - Как договорились, - уверил седовласый.

     - Ладно, сам посмотрю, - недовольно произнес шеф, будто предчувствовал нехорошее.

     Пока шеф водил пальцем по строчкам, Виктор Николаевич опять завел разговор:

     - Ты, Петро, главного не знаешь, Саня до прихода к нам работал в милиции, той самой, откуда менты  приехали, по дружбе его обчистили.

     - Может, действительно, в угоне? – наконец, Петр заинтересовался историей с машиной.

     - Шеф сам покупал, не могла она быть краденная.

     - Давай, Петро, подписывай, ты трезвее всех,  приобщайся к делам, сколько уже работаешь, пора, – перебил Максим Палыч.

     Восточные мужчины, молча, наблюдали. Деньги в долларах, стянутые резинкой, много пачек, сколько, Петр не запомнил, лежали на столе. Он заспешил, заторопился, стал искать ручку, боясь,  шеф передумает. То, что сделка совершалась в сильном подпитии, его не смущало. Такая традиция. Шеф уже с утра далеко не в легком подпитии  садился в машину, приказывал Витьку захватить с собой пойла, и ехал подписывать очередной договор сделки.

         Петра восхищало, что шеф мгновенно замечал слабые места в договоре, и, в каком бы состоянии ни пребывал, навязывал свои условия сделки. После того, как стороны договаривались, Виктор протягивал  ручку с золотым пером и черными чернилами, шеф брал её и, левой рукой поддерживая правую, чтобы унять алкогольную дрожь, расписывался.  После этого вставал заместитель и со стуком припечатывал на слабую подпись шефа круглую печать с названием фирмы «Экспресс».  Потом садился, доставал из портфеля  водку и пластмассовые стаканчики, разворачивал пакет с бутербродами и банкой  рыбы. Если договаривающая сторона отказывалась выпить, шеф с замом молча, вставали и уходили, не попрощавшись, убеждения не позволяли раскланиваться.  Один Петр говорил: «До свидания». Казалось, только за этим его и брали.  Уже сидя в машине, Макс ворчал,  знал бы, что трезвенники, ни за что бы ни связывался.

     

          В этот раз шеф был готов пить втроем. Восток – дело тонкое, не захотят, и настаивать не будем. Виктор все же поставил пять стаканчиков. Петр выпил. Дальше провал в памяти. Из провала возникли двое восточных, закусывающих селедкой. Все стаканы были пустыми.

          Еще Петр запомнил, что места за столом ему не досталось, и он подписывал договор на  полке с посудой,  сам хлопнул печатью по своей подписи. Снова туман.

          На следующий день Виктор рассказал, что деньги считали по очереди: сначала восток, потом он, потом уже Петр, считал долго, но сумму так и не назвал. Он, не помнил, как считал деньги и сколько насчитал.  Шеф ворчал, почему не в сотенных, а в разнобой. Даже десятки попадались.

      Ни сроков, ни процентов, ни вообще о чем договор, Петр не уловил, перед глазами расплывалось, Николаич зациклился как нарочно на истории с Саней и машиной, в голове путалось.

      Шеф подтвердил слова Виктора, точно помнит, деньги переложили  в серую папку. Петр при всех сунул её в свой дипломат. Туда же Виктор затолкал остатки водки и банку, вдруг шефу приспичит в машине закусить.

        Петр сразу, как деньги исчезли со стола, забыл про них и про договор. Он периодически выпадал из реальности. Ярче всего запомнился сумбурный разговор шефа с договаривающей стороной. Туркмено-таджики просили помочь с оружием, спрашивали, нужна ли травка, какая травка, хотелось сесть, прилечь, а не прислоняться к стене, какие-то трубы, кажется, для нефтепровода, шеф под самый конец обещал по-дешевке достать провода для линии электропередачи. Стоя в тесной прихожей, он уверял, будет вам свет, лампочка Максим Палыча, век будет помнить аул с кишлаком, все кланялись и благодарили друг друга.

      Дальше сплошная путаница, Петру казалось, будто он дома у телевизора. Хотелось сесть в кресло, но кто-то грубо хватал его за плечи и хрипел в ухо, - не падай, держись, еще немного, еще чуть-чуть, нет, ложиться еще рано, ну, давай, еще немного. Он, наконец, растянулся на диване.

      Жена Ирина спала и его состояния не видела.

      Дипломат нашелся утром в прихожей, но без папки. Петр позвонил   Виктору домой, тот рванул в гараж, Саня только плечами пожимал, нет, никакой папки не видел.

       Поехали на ту квартиру, но таджиков уже не было. Они и не скрывали, что уедут сразу после подписания договора.

 

                                                                       2

 

      Звонок в дверь прозвучал поздним утром, они уже давно встали.  Ирина подождала, Петр, видимо, задремал, открыла сама, увидела девицу в драповом пальто с воротником из рыжей лисы, в вязаной старушечьей шапке в тон одежде и выражению лица. Конец апреля, так уже никто не одевается, непрошеная гостья  стоит и нехорошо смотрит, исподлобья, будто не она, а ее потревожили. Ничего не просит, стоит и молчит. Ирина испугалась, - наводчица, где-то рядом грабители. Девица шагнула, Ирина еле успела дверь захлопнуть, руки дрожат, сердце бьется, но ключом дважды провернула в замке.

     Снова звонок, долгий, требовательный. Заскрипел диван, Петр броском преодолел пространство, рывком открыл дверь настежь.  Ирина заскочила в комнату ближе к телефону, услышала его голос:

     - А, Татьяна Владимировна, заждался вас.

      Тихий почти шепот незнакомки:

     - Время еще есть, куда спешить.

     - Я же не знал, могли передумать, теперь рядом со мной находиться небезопасно.

     - Я? Бояться? – девица хмыкнула.

     - Чай, кофе?

      Гостья, в блеклой кофте, широкой и длинной юбке, прошла в комнату и села в кресло Петра.

       Сам чай заваривает, - горько удивилась Ирина. С тех пор как занялся бизнесом, вся домашняя работа на ней.

     - Я пью некрепкий, – прошептала гостья.

     - Да уж, помню.

     Девица  осмотрела комнату, изучила рисунок на ковре, зачем-то заглянула под кресло, перевела взгляд на Ирину, - задержалась на прическе, лице, груди, ногах и даже домашних тапочках. Не учили её в детстве, что неприлично так, в упор рассматривать людей.

       Петр налил в фужер коньяк, выпил залпом, - слишком много для утра.

     - Я в командировку, на неделю, - наконец обратился он к Ирине, будто только заметил.

     - Да уж, поняла. С ней вдвоем? – она повторила взгляд девицы, но только в обратном направлении: с ног до головы.

      Петр промолчал, заспешил, заторопился,  взял портфель, вышел и не обернулся.  Девица хмыкнула и тоже заспешила, собой заслонила.

      Нос у неё длинноват, губы тонкие, бледные, но кожа хорошая, нежная.  Сапоги неуклюжие, для пожилых разношенных ног, но ступни вылезли маленькие, изящные, да и ручка тонкая, белая, ухоженная. Владеет собой, уверенная, далеко пойдет.

       Нечто подобное, постороннее, бесцеремонное влезающее в их жизнь, уже  мерещилось. Как не мерещиться: прошлые годы  все вечера проводили вместе, - делились воспоминаниями, строили планы на будущее, прихватывали ночи. Теперь муж утыкается в телевизор и молчит.

       Ирина прижала к груди бутылку шартреза, походила по квартире, выбрала место на кухне, выпила и успокоилась, - впереди маячит свобода, а прошлое, что ж, давно ушло. Жили вместе долго, счастливо и временами безбедно. И на этом спасибо.

       Шартрез помог ненадолго, стали мучить картинки на тему Петра и Татьяны.  Девица  входит в одноместный номер мужа, все в той же кофте и той же юбке, садится, складывает руки на коленях и молчит. Петр ходит по тесному номеру, натыкается на ее коленки, нервничает, косится на экран телевизора, хочется новости посмотреть, но юная гостья  рядом. Татьяна, наконец, говорит себе под нос голосом ученицы, вызванной к доске, а урок не выучен:

     - Я вас люблю.

     Говорит она в тот самый момент, когда телевизионные новости полностью завладели его вниманием.

     - Что?

     - Я вас люблю, - упрямо повторяет она.

     Потом они долго будут сидеть молча, пока Петр не предложит: « Давай спать, завтра рано вставать».

      В постели она окажется девственницей и расплачется в самый неподходящий момент. Петра полюбит на всю жизнь, но замуж выйдет за другого.

       Может,  не так. Допустим, Петр захочет ее соблазнить, но она с брезгливой гримасой поставит его на место:

     - Зачем мне чужой и пожилой мужчина, когда  столько молодых и неженатых.

     Хорошо бы, но не похоже, если вспомнить, какой победительницей она уходила, даже  подросла  от такой удачи:  чужого мужа на глазах его жены увела.

     Все мы были молодыми, молодость прекрасна, но никогда еще не побеждала. Временные победы возможны, но только временные. Молодость в отличие от зрелости не дает ни комфорта, ни тепла, ни покоя.

 

       Уже перед сном Ирина достала с полки  книгу в голубой обложке «Рассказы» И. Бунина, наугад открыла и прочитала: «… И потом обратите внимание на его дегенеративную силу: в день убийства он был на учении, - с раннего утра, конечно, - и выпил за завтраком шесть рюмок водки, бутылку шампанского, две рюмки коньяку и остался при этом почти совершенно трезвым». 

      Ночью  проснулась от сильного запаха гари,  включила свет, сизый дым поглотил часть комнаты и подступил к кровати, - встала, прошлась по квартире, открыла форточку и уснула.

       Утром проснулась, тот же запах гари, и форточка наглухо закрыта. Как увидела закрытую форточку, будто током ударило: не вставала ночью и не ходила по квартире, окно не открывала, хотела, но не успела, - задохнулась от дыма. Была и не стала. С мыслями о земном на тот свет ушла. Как у Сведенборга. Читала его недавно, не дочитала, но главное запомнила: кто попадает на тот свет, первое время продолжает, как бы земной жизнью жить. Человек уже там, но об этом еще не знает, и кажется ему, что окружают все тот же мир, все те же близкие и знакомые.

        Она стала искать на полках Сведенборга, но опять наткнулась на Бунина, наугад открыла и прочитала: «… И вы почти со страхом увидите, как далеко от незначительности это веснушчатое лицо с маленькими зеленоватыми (избегающими глядеть на вас) глазами». Книга открылась на той же странице, что и вчера.

        Мучила мысль: они вместе действовали. Подсунули снотворное, усыпили, а, может, отравили.

         Маленькие зеленоватые глаза мужа избегали смотреть на нее, глаза убийцы. 

         Ирина уверилась: этой ночью ее душа отделилась от тела и,  в метафизическом смысле, вознеслась туда, куда есть доступ лишь не отягощенному телесным  бессмертному духу.

      

 

                                                                       3

 

         Петр вернулся из командировки через неделю. С вокзала позвонил в офис. Ответил сам шеф, хрипловатым голосом:

     - Приходи,  восток я уговорил, срок продлили,  ситуацию держу на контроле.

      Обычно настроение шефа выдает голос:  тонко-визгливый – жди истерику,  низко-хрипловатый, -  щедрый и добрый хозяин положения.

 

      - О делах потом, - шеф прижал ладонью договор, добытый Петром в командировке нелегкими переговорами с заказчиком. - Ну и какая Татьяна в постели? Или скажешь, ничего не было? Не поверю.

      Петр пожал плечами,  изобразил ухмылку бывалого парня.

     - Попался тоже, бабы со всех сторон обложили. Танька хваткая, не выпустит. Я ведь  подумывал на ее счет,  но присмотрелся, она работник ценный, пусть все остается без лишних заморочек, а то знаешь, ревности, то-сё,  до жены дойдет. У Таньки все сделки проходят как по маслу. Девка – зверь.

      Без стука медленным, вкрадчивым шагом вошла Светлана Сергеевна. 

     - Я тебе не помешала?

     Повернувшись спиной, стала что-то искать на полке. Туго  обтянутые красным  шелком ягодичные мышцы замысловато раскачивались.  Максим не отрывал взгляда как кот от мышки. Светлана Сергеевна обернулась на шефа,  засмеялась и вышла победительницей.

     - У, стервь, - восхищенно прошептал Максим, поковырял пальцем полировку стола. - За помощницу обидно, Светка ревнует, придется Вику увольнять, от сердца отрывать. Я   ведь её вырастил, за учебу на компьютере заплатил, курсы английского, делопроизводство, все как полагается, валютой плачено. Секретарь европейского уровня. Уйдет от нас и правильно сделает, зачем ей Светку терпеть. Понимаешь, думал, не только работать, но одной семьей заживем, понимаешь, как у японцев, кто вписался, тот и остался. Мечта у меня, чтобы все свои рядом, вместе живем и радуемся. Большая семья, и все друг о друге заботятся. Мечтал, а что-то не выходит. Светка под себя гребёт, в коллектив не вписывается, да и ты поначалу чужаком показался,  все домой спешишь, - упрекнул шеф. - Мечтал о семье, не получилось.

         Он махнул рукой, блеснула слеза. Петр подождал продолжения, но, не дождавшись, тихо вышел. Хотелось о своих делах, неужели всю оставшуюся жизнь придется скрываться, но понял, не время.

         Светлана Сергеевна резала хлеб на столе секретаря европейского уровня, готовила бутерброды для шефа, - догадался Петр.

      - Поговорить надо, - сказала она.

     - Конечно, - Петр заскучал.

     - Максим мне в любви объяснился.

    - Трезвый был?

     - Причем тут это, - возмутилась женщина.

     - У вас счастливый брак, вы прожили столько лет, вырастили детей, впереди вас еще много хорошего ждет.

     - Счастливый брак? Надежный муж? А сколько раз я его вытаскивала из чужих постелей. Нет, я ему не прощу. Я его оставлю без сожаления, ради Максима  разведусь с мужем. За счастье нужно бороться.

      Светлана Сергеевна замолчала в ожидании, Петр молчал тоже, из-за шкафа вышел заспанный Виктор Николаевич. Петр обрадовался, Светлана Сергеевна возмутилась:

     - Подслушивали?

     - Как можно!

      Она отвернулась от зама и голосом драматической актрисы обратилась к Петру:

     - Вы бы простили жене измену?

     - В зависимости от обстоятельств, -  ответил осторожно, как будто передвигался по минному полю.

     - А если я приехала из командировки и застала мужа с другой женщиной? Как быть? Прощать? Как скажете, так и будет.

      Виктор Николаевич с надеждой смотрел на него, женщина тоже,  не к месту проснулся дух противоречия, как он потом сам себя оправдывал, - скука одолела.

     - Нет, не прощать.

     - Значит, нет. Так и будет, - провозгласила  Светлана Сергеевна и, подтянув ягодичные мышцы, что в последнее время редко случалось и являлось признаком задумчивости, вышла из комнаты.

       После коллективного распития шампанского по случаю подписания очередного договора женщины ушли, мужчины стали пить водку. Дойдя до определенной нормы, шеф, наконец, обиделся:

-           Эх, Петро, я другом тебя считал, а ты дерьмом оказался. Ревнуешь к Таньке? Да у меня  этих Танек, только свистнуть. Не ожидал от тебя.

       - Пошутил я, шеф, понимаешь, пошутил, женщины слушают только то, с чем заранее согласились. Моя роль в судьбе Светланы Сергеевны незначительна.

        - Повлияй на бабу, прошу тебя, спи с ней, делай что хочешь, повлияй на невменяемую, - повизгивал шеф.

       - Я сам ее боюсь.

      - Смотри, Петро, кинем тебя, жизни не возрадуешься, на войну проситься будешь, смерть спасением покажется.

      - Война для меня уже спасение.

       - Какой  смысл помогать, если ты подставляешь меня.     

      - Пересплю, с кем хотите, хоть с ведьмой, только помогите.  

      - В поте лица стараемся. Что у тебя, Витек, докладывай.   

       - Значит так, я в курсе событий и кое-что знаю, о кое-чем догадываюсь. Кажется, не Саня.

-           И ты в этом сомневался? – шеф начал злиться.

-           Дак, надо было Саню проверить. Когда я тащил Петра по лестнице к нему

 домой, Саня следом шел. У Петра ничего не было в руках, точно помню. Значит, дипломат Саня нес. Я спросил у него, нет, говорит, не нес. Врет. Зачем он тогда следом шел, если дипломат не нес?!

-           Не делай поспешных выводов. Саня на детали забывчивый, может, нес,

может, унес, может, просто так шел. Но если сразу не сбежал, денег у него нет. С такой суммой он ни дня бы не работал. Не смог бы оторваться от дивана.

-           Пожалуй, ты прав, начальник. Богатого Саню мы бы не увидели. Но факты

куда девать? – Виктор помолчал, чувствовалось, ему есть, что сказать. – Как вы помните, я сходил в гараж сразу после звонка Петра. По следам, правда, не совсем свежим, ночь прошла. Стоит наша японочка чистенькая, дверцы настежь. Сани нет, и не приходил еще. Я вызвал его по телефону, он пришел без ключей, долго рылся в карманах, нашел в машине на заднем сиденье.

-           Дальше, что дальше? Не тяни. – Пётр стал раздражаться.

-           Я ведь твою работу выполнял. Кто деньги потерял? Я? Или ты?

-           Не надо ссориться. Но ты, Витек, в самом деле, тянешь слишком.

-           Машину брал вечером шофер сантехников.

-           Мало им нашего бухгалтера Феди. Они еще нашей машиной пользуются. На каком основании?

-           Якобы  их машина в ремонте. Проверил, да, в ремонте.

-           Я немедленно к нему пойду. Витек, будь другом, ты все знаешь, скажи его адрес.

-           Не кипятись, Петро. Шофер уволился и уехал в неизвестном направлении.

Уволился, когда Петр мне звонил.

       - Он, точно, Он. Однозначно. Будем искать, - волновался Максим.     

       - Надо в милицию заявлять. Без милиции мы денег не увидим.         

-           Запрещаю в милицию! Ты, Петро, тут не командуй, если не хочешь за решетку. Пока я главный.       

       Петр понимал, сделка сомнительная. Если следователь начнет работать, обязательно  заинтересуется.       

 

       В сквере Петра ждала продрогшая Татьяна.

     - Я знаю, как заработать, как раз долг покроете, я посчитала, одному человеку нужны трубы, я знаю, где их взять.

     - Вот и продавай.

     - Мне нужна ваша помощь, вагон труб, я не хочу одна, меня обмануть могут.

     - Тебя? Посмотрел бы я на того человека, кто тебя обманет.

     -Кого обманули? – к ним подошел Виктор Николаевич, - тебя, Татьяна? Да ты клещами вопьешься, пока всю кровь не высосешь. Доплачивать будут, платить за товар и его тебе оставлять, лишь бы отстала.

       Петр впервые видел расстроенную Татьяну, она еле сдерживала слезы.  Жаль ее, для него девчонка старается, но слишком тяжело на душе, чтобы быть  благодарным.

 

                                                                         4

 

      Петр жаловался на плохой сон в гостиничном номере, - не стены, а фанерные перегородки, и дороговизну несвежего обеда в ресторане, наконец, оценил ее каши: невкусно, зато безопасно для здоровья.

       Ирина ходила из кухни в комнату и думала, сидит в кресле, не исчезает, и не понять, то ли, в самом деле, сидит, то ли это ее воображение. Какой-то он не такой. Она его считала привлекательным мужчиной, но теперь не видит этого: шея в плечи ушла, подбородок вытянулся, - баба Яга в мужском обличии. Высокий лоб раньше выпукло нависал над зеленоватыми глазами и чуть вздернутым  аккуратным носом, - теперь казался покатым, будто сдвинулся к затылку. Может, ей это кажется, потому что в комнате темновато. Лицо освещено лишь экраном телевизора.

         Тень на шторе передразнивает его профиль, - баба Яга превращается в неандертальца из учебника по истории для школьников.

         Глаза мужа не отрываются от экрана, а ноздри шевелятся, принюхиваются. Не замечала раньше, сквозь светлые волосы просвечивает темно-красная лысина.

     - Что ты мотаешься, трогаешь меня?  На соблазнительницу не похожа,  вид  испуганный, посиди рядом, успокойся. Случилось что-то?

     - Пожар был у соседей, когда ты уехал, ночью, я, кажется, задохнулась.

     - То-то смотрю, странноватая, это от дыма, пройдет. В больницу не увозили? – встревожился Петр.

     - Нет, не в больницу, на тот свет попала.

     - Может, сначала поедим, а? Голоден я. А потом вместе на тот свет уйдем, таким, как мы с тобой, там лучше. Куда захочешь, туда и пойдем.

     - Курица готовится, наберись терпения, скоро уже. Послушай меня, это очень важно, - настаивала Ирина, - произошло так, как у Сведенборга описано. Ангелы его провели по тому свету, чтобы потом  можно было людям описать. Человек уже там, но первое время не осознает этого, мысли его все еще земной жизнью заняты, вернее, не мысли, а дух, тот, что от тела отлетает. Я уже там, а духу чудится, что еще с тобой, но ничего, постепенно все  земное забудется, годика через два. Так у Сведенборга написано.

      Петр притянул ее и посадил на колени, стал тискать и поглаживать, как давно не делал.

     - Дух если и отлетел, не жалко, зато твои прелести на месте.

      Ирина прикрыла ладонью его глаза:

     - Совпадений слишком много, в командировку ты не ездил ни разу, говорил, и не поедешь, без меня рядом плохо спишь, и вообще, ты же знаешь, одна я с ума схожу, ну да ладно, а тут неожиданно поехал на целую неделю. Я не зря боялась, мы оба боялись расставаться надолго, смерть моя была предопределена.

     - Но я не умер, я живой, и курица пригорает.

      Он ел, с жадностью отдирая мясо от костей, и еще сильнее походил на неандертальца. Пройдет немного времени, и исчезнет, жаль немного, но земное время необратимо, все имеет начало и конец, только там, в вечности оно послушно воле духа, да и зачем оно вообще.

     - Я посижу немного, подумаю, командировка измотала, не все бумаги оформил как надо. Татьяна хамила заказчику, он тянул, не подписывал, потом долго товар отгружали, на холоде, пришлось ночь провести в товарном вагоне, пока его не отправили. Ты Катерине позвони, ей понравится о том свете, - ненадолго от кастрюль оторвется. Кого из голодающих художников на этот раз подкармливает? Извини, в голове крутится: стулья-деньги, деньги-стулья.

      Ирина уже засыпала на диване, когда Петр позвал ее, - Катерина на телефоне.

      Не хотела подниматься, но Петр не отставал, нависая над ней, пришлось встать.

      Катерина с тревогой спрашивала о здоровье, не в традиции у них интересоваться здоровьем. Ирина не выдержала:

     - Петр уже доложил, что у меня крыша поехала?

     - Ну, зачем так, он тревожится, беспокоится за любимую жену. Сказал, пожар был, ты дыма наглоталась, теперь не можешь разобраться, в каком мире находишься. Такое случается с токсикоманами, ничего, пройдет. Голова не болит?

     - Нечему уже болеть, я теперь без телесной оболочки, а ты все  спрашиваешь, - Ирина стала раздражаться.

     - Так и есть, крыша поехала. Но ты не переживай, поспи, завтра всё пройдёт.

      Ирина уговаривала себя не раздражаться, помнить, какая добрая Катерина, добрая и преданная, но уж слишком бесцеремонно иногда в душу лезет.

     - Да, я сумасшедшая, и крыша поехала, а вы все кругом нормальные, и о том, что судьба непредсказуема, любого в любом месте смерть подкарауливает, потому, что нашей судьбой правит случай, никто не хочет задумываться.

      Ирина бросила трубку и ушла в ванную. Когда вышла, Катерина снова позвонила. Ирина раздраженно перебила её:

     - Помнишь, когда ты снами увлекалась, в тетрадь записывала, я разве что, против говорила? Шум поднимала? Тревожилась, не сошла ли ты с ума? И в мыслях не было. Даже в сонниках рылась, помогала разгадывать, что означает, ты в царской короне по комнате летаешь. Вспомни, как ты  с кем-то там наверху беседы вела, вещими снами называла.

-           К чему ты все это вспоминаешь? – Катерина обиделась, хотела как лучше, но переборола себя. - Ты не волнуйся, разберемся, дай время сообразить, котлеты пригорают.

      Ирина будто видела, как Катерина с телефонной трубкой на длинном шнуре мечется от холодильника к плите, заглядывает в комнату сына, делает ли он уроки или включил запрещенный на время учебы компьютер.

     - Да оторвись ты от сковородок. Пойми же, наконец, что я перешла в метафизический мир. В том мире духи живут. Мы сначала в физическом мире, а после смерти попадаем в метафизический, даже Петр с его техническим дипломом допускает существование другого мира, он сам мне говорил, сейчас почему-то забыл.

     - Понимаю. Если ты понимаешь, я тоже понимаю. У тебя есть ожоги?

     - Пожар случился не у меня, у соседей ночью. Я проснулась, комната в дыму,  форточку открыла и уснула, а утром все форточки закрыты, как было с вечера, так и осталось до утра.

     - Но ты разговариваешь со мной, объясняешь, я тебя слышу, ты мыслишь, значит существуешь. И не сомневайся, форточку ты могла и не открыть, проснулась, подумала открыть, уснула, приснилось, что открыла.  Со мной такое случалось, проснусь утром, потом засыпаю, и снится мне, что в институт на занятия иду. Лучше выкинь из головы всю эту чушь. Ну, выпила на ночь, с кем не бывает. 

     - Все правильно, я согласна, потому что говоришь не ты, это память моя воспроизводит,  как бы ты мне ответила. Понимаешь, не голос твой, а моя память о твоём голосе. Не ты, а я говорю, как бы ты сказала.

     - Да, запутано, подожди, перейду в комнату, не могу сосредоточиться, когда кипит и парится.

     - Готовь ужин, корми семью, я сама во всем разберусь.

      Минут через пятнадцать Катерина позвонила снова.

     - Не могу успокоиться. Правильно ли я поняла, тебе нужны доказательства, что тебя уже нет на этом свете, то есть там, где мы, вернее, тут.  Тут там, ну, ты меня поняла. Я ведь тоже засомневалась, путаница в голове, пожар мог и у моих соседей случиться,  и у меня, - курят муж и сын, иногда и я присоединяюсь. Может, мы с тобой обе на том свете встретились, только ты быстрее сориентировалась, Сведенборг подсказал. Не можешь подробнее, как там устроено, читать нет времени.

     - Там все по-другому. Сведенборг  побывал по приглашению ангелов, потом доступно изложил. На том свете встречаешься, с  кем хочешь, и живешь, как хочется. Но первое время, когда душа туда только попала, не догадываешься о смерти своего тела. Я уже там, а со мной все еще мой муж, ты и другие, с кем я знакома. Нужно время, чтобы душа наполнилась исключительно моими желаниями. Только там мы получаем то, чего хотим.

     - Если тела не будет, много у нас желаний останется? Ты и душа твоя и больше никого.

     -  Все равно будет лучше. Я так намучилась в той жизни, - телу нужно одно, душе другое, не знаешь, кого ублажать. Обращалась к умным книгам, одни советуют, наслаждайся, жизнь только раз дается, другие, - не греши. От противоречий избавишься, и то уже спокойнее, чем не  рай.  Представляешь, никто ни себя, ни другого не обманывает, что думает, о том и говорит.

     - Не очень приятное общество нас ожидает в вечности. А хочешь, в ЗАГС схожу, точно узнаю, выписывали или нет свидетельство о твоей смерти. Моя знакомая там работает.

      Ирина устала. Её не понимают ни родной муж, ни близкая подруга Катерина. Так может долго продолжаться, пока  не произойдет в душе замены лиц, слов, любви.  Пока  ее дух не совпадет с  духом неизвестного ей человека.

       Она в ожидании неземной любви, - что ж, привычное состояние.

                

 

                                                                            5

 

        Ирина весь день ходила бесцельно по городу, будто не узнавала, впервые видела его. Забрела на вокзал, раздала всю мелочь нищим, помечтала, хорошо бы куда-нибудь уехать далеко-далеко. Почти сорок лет прожила и мало что видела, если бы начать сначала, путешествовала бы по всему миру.

       К вечеру устала, решила отдохнуть где-нибудь в кафе, но по привычке заспешила кормить ужином  мужа. 

       Как только вошла к себе домой,  услышала незнакомый женский голос, подумала, Петр телевизор смотрит. Прислушалась, голосу женщины вторил баритон мужа. Не мог он с телевизором переговариваться.

       Ирина постояла в прихожей, подумала, может, лучше уйти, не вмешиваться в чужую личную жизнь, но любопытство пересилило, - она шагнула в комнату и увидела  женщину, та сидела в кресле, рядом  на журнальном столике бутылка шампанского, два фужера и шоколад в развернутом виде. Интимность обстановки усиливал полумрак, - комнату освещал только торшер. В следующий раз надо звонить, чтобы не пришлось наблюдать  мужа, изменяющего с незнакомкой.

       Но Петр не смутился, а, наоборот, обрадовался и придвинул кресло для  Ирины. Женщина сразу и резко не понравилась длинным лицом и длинными, неровными зубами в оскале улыбки. Лошадинность лица усиливалась высокой прической с начесом, таких уж сто лет не носят. Но фигура  заметна даже в кресле, - крутой изгиб бедра, тонкая талия, полные ноги красивой формы вытянуты на всеобщее обозрение.

     - Знакомься, Ириша, это Людмила Евгеньевна, для друзей Люси, бывшая одноклассница, врач-психиатр.

       Ирина почувствовала, что краснеет, слезы навернулись на глаза. Не ожидала, ну что ж, если так, если дошел до вызова психиатра, пора кончать и с ним и с мыслями о нём.

        Люси растянула рот в улыбке до желтых коренных зубов, передние коричневые от шоколада, уставилась желто-диковатым взглядом, весело подмигнула:

     - Есть заморочки? Может, сразу на ты перейдем? Петр немного рассказал, - ты не можешь разобраться, где находишься, здесь, - она ткнула пальцем в пол, - или там, - длинный палец уперся в потолок, по стене протянулась угрожающе острая тень. - А, может, тебе муж надоел? Сама себе признаваться не хочешь, вот и придумала такое. Я ведь понимаю, не один раз была замужем.

     -Но-но, Люси, не сбивай с толку мою жену.

     -Это все, что ты можешь сказать? Вы, мужчины, никогда правды не любили, повторяю, не один раз была замужем плюс профессиональные знания. Поэтому и выбрала свободу.

     - Если другое не светит. Кому придет в голову врача-психиатра  замуж брать.

     - Приглашают. Отбоя нет. И не только сумасшедшие. Но я говорю себе и им, стоп, прошло то время, когда  с удовольствием вдвоем барахталась в постели и ради этого прощала мужчинам их слабости. Сейчас предпочитаю спать одна, на сон не жалуюсь и не путаюсь в мирах, том-этом. А могла путаться, работа способствует.

      Она залпом выпила шампанское, зажевала шоколадом, улыбнулась шоколадными зубами.

     - Раз ты такая умная, советуй, что нам делать, как выбираться из того мира в этот.

     - Сначала разбежаться.

      Ирина не выдержала:

     - Но мы не думали расставаться. Ведь так, Петя?  Случился пожар в соседней квартире. Ночью. Что-то там загорелось, не знаю, не интересовалась, да и незачем теперь.  Я ведь недавно Сведенборга читала.

     - Кого?

     - Был такой богослов, о земном и небесном писал, его туда пригласили, он осмотрелся, потом книгу написал.

        Ирина понимала, глупо психиатру что-то доказывать, наверняка диагноз уже поставлен. Это их работа, и за неё деньги платят. Обидно, что Петр обратился за помощью. Хотел как лучше?   Для кого? Вышло обидно для неё.  Душа  переполнилась обидами. Нужно время, чтобы их пережить, и Пётр постепенно забудется. Ещё немного придётся побыть  несчастной женщиной, но постепенно придут другие чувства. Она обязательно станет счастливой, - так устроена вечность.

        Люси смотрела сверху вниз на Петра, взгляд уперся в живот.

     - Вот и спрашивается, станет ли счастливая с мужем жена тратить время на чтение таких книг.

     Она перевела взгляд на Ирину и подмигнула сильно накрашенным желто-змеиным глазом, наверняка Петр был влюблен в нее, наверняка, безнадежно, боялся ее змеиных укусов и тянулся к ней, - мужчины любят приручать кусачих женщин.

     - Я  ухожу, а ты подумай, полежишь в моем отделении, отдохнешь от мужа, посмотришь на ваши отношения со стороны и решишь, гнать его или как. Обещаю, никакого лечения, просто полежишь и подумаешь.

     Как ни уговаривала себя Ирина, что всё правильно, всё на пользу, надо подождать, и желания сбудутся. Ни психиатр, ни Пётр ни в чем не виноваты, да и нет их в действительности, но слёзы лились сами собой, - было обидно до отчаяния.     

     - Для тебя ведь старался, как лучше хотел, никто тебя в психушку насильно не загонит. Пойми, я  ухожу на весь день,  оставляю тебя одну, неизвестно, до чего ты еще додумаешься.

      Железная логика эгоиста: для тебя стараюсь, чтобы мне не тревожиться.

     - Давай расстанемся, чтобы ты больше не мучился.

     -  Ты этого хочешь?

     - Да, хочу.       

     - Люське одно сказала, мне противоположное. Вас, женщин не понять.

      Петр пожал плечами и включил телевизор.

 

 

                                                                 6

 

         Пётр злился на себя за то, что Люську пригласил, думал, поможет, ее этому учили, а вышло еще хуже. Ирина смотрит на него как на предателя. Самому тошно, кому понравится в свою семейную жизнь втягивать постороннего, тем более психиатра. Но что-то надо делать, если жена на глазах меняется, отдаляется от него,  от Катерины. Перебралась на диван, по утрам не спешит вставать, лежит и в потолок смотрит. Он не помнит, когда она в последний раз готовила. Чай с хлебом, и все.

       Он боялся, что она может сотворить непоправимое. Мысли о смерти могут до чего угодно довести, но только не до хорошего. Задача для психиатра. Поэтому и позвал, правда, пока неудачно. Люська темнит, что-то скрывает.

        Может, состояние Ирины имеет определенное название в психиатрии. Любимая женщина живет рядом, а считает, что уже не живет,  как это называется?

         Если надышалась дыма, - пройдет само собой. А если серьёзно больна?

         Пётр всё чаще вспоминает слова Ирины, сказанные давно, но ведь запомнил. Был вечер, он смотрел телевизор, даже не смотрел, а дремал в кресле, Ирина села напротив, лицо злое, нервно заговорила:

     - Я устала, понимаешь? С тобой ни о чем нельзя договориться. Твое холодное равнодушие пугает. Хуже предательства. Я не просила прийти пораньше, я просила, чтобы ты пришел вовремя. Обещал и забыл. Ты меня не слышишь, я для тебя пустое место. Пойми, я так жить  устала.       

       Он  резко ответил, что устает на работе и не может даже дома отдохнуть. Только перед сном, когда она переодевалась, заметил, что на ней нарядное платье. Так и не вспомнил, что он ей обещал, куда они должны были пойти.

        Как обычно, решил, утрясется, в конце концов, ей надоест обижаться. Не в первый раз.  

        Неужели он виноват в её теперешнем состоянии, в её упорном желании уйти из жизни. Но он сам на грани самоубийства, поисками пропавших денег никто не занимался. Даже в милицию нельзя заявить, - сделка сомнительная. Каким товаром занималась фирма, шеф скрывал, сказал только: «Меньше знаешь, крепче спишь».  

    

      Максим Павлович теперь ночевал в офисе. Об этом знали все кроме Светланы Сергеевны. Ночевать он стал после того, как жена выгнала его из дома, а выгнала после того, как Светлана ей позвонила и сказала, может, она беременная, что вероятнее всего, вот и догадайтесь, от кого, если она со своим мужем уже давно, с полгода не спит, а с Максимом съездила в командировку.

       Теперь, когда Светлана Сергеевна приходила на работу, все взоры устремлялись на ее живот. Заметно хорошевшая женщина  довольно усмехалась.

       Спал Палыч на раскладушке. Уборщица за пустые бутылки, деньгами принципиально не брала, принесла подушку и старенькое одеяло.

       Теперь уже Петр под давлением обстоятельств, стал убеждать Светлану Сергеевну сойтись с мужем пока не поздно.

     - Что значит поздно? – возмутилась она.

     - Со временем появится привычка жить врозь. Опустевшее место может занять другая женщина.

     - Что-о-о-о? Мне только пальцем поманить. Мне только захотеть, прибежит, никуда не денется. Дураком он никогда не был. Кто так просто бросает жену, зарабатывающую в десять раз больше мужа.

      Она все же пронюхала или догадывалась, что шеф не ночует дома, но куда перебрался, пыталась выяснить.

      По утрам Виктор Николаевич подвешивал раскладушку на крючок в стене, завешивал  незатейливой картиной в раме. Сын Виктора Николаевич перерисовал со старой открытки. Теперь белый пароход  «Аврора», разноцветный салют и звезды по темному небу украшали комнату.

       Светлана Сергеевна долго присматривалась к Авроре, хотела что-то сказать, но, услышав, шеф распорядился, заулыбалась, как это мило.

      Случилось непредвиденное, она обнаружила подушку из ваты, не первой свежести наволочка в мелкий цветочек, подняла шум, Виктор Николаевич пожимал плечами и театрально разводил руками, чем ее сильно насторожил, и она куда-то помчалась на большой скорости. Вика побежала следом, вскоре вернулась, Светка допрашивает уборщицу, получившую от Виктора Николаевича инструкцию молчать.

        Шеф прикинулся геморройным, и на следующий день Светлана Сергеевна принесла собственноручно вышитую крестом пуховую подушку и торжественно возложила на стул шефу.

      В пятницу перед выходными Петр задержался на работе, хотел позвонить Люсъке. Она, конечно, злюка, какой в школе была, такой и осталась, но, может, таблеток выпишет для Ирины.

       Он долго колебался, но перед перспективой оставаться вдвоем с  глубоко ушедшей в себя, сильно похудевшей Ириной два выходных дня, спасовал. Может, Люську научили чему-нибудь в институте, хотя явно она не тот вуз выбрала, -  ей бы следователем работать, была лобной, такой и осталась. Ирина после ее советов на него не смотрит, ходит бледным привидением по дому в накинутом на ночную рубашку халате,  с непричесанными волосами. Люська,  эта чертова профессионалка, за них решила их судьбу. Он давно знал, нет никого опаснее одинокой женщины, - ни себе, ни людям, но всё же позвонил. Услышал довольный с издевательскими нотками Люськин голос:

     - Вы, мужики, эгоисты, вас женщины  кормят, ублажают, терпят все и ничего взамен не получают. Чего ты хочешь от меня?  Женщина в нормальном браке не путает этот мир с тем.

     - Я советуюсь, а ты обличаешь.

      Петр разозлился, бросил трубку, огляделся, женщины ушли, Виктор резал хлеб и колбасу, шеф гипнотизировал бутылку водки, - явные признаки грандиозной пьянки.

      Петру пьянки в конце рабочего дня осточертели, но уйти он не решился, его свобода, а, быть может, и жизнь, теперь зависели не от него.

      Виктор Николаевич пил, жевал бутерброды и нахваливал шефа. Петр тоже втянулся, пил, жевал и нахваливал Палыча.

     - Водка кончилась, - Максим Палыч для наглядности перевернул бутылку, вытекла одна капля.

      - Кому бежать? – Виктор Николаевич посмотрел пристальным взором из-под густых, лохматых бровей на Петра. - Тебе бежать.

     - Петро, сбегай, я прошу, - сказал шеф, прикрыв глаза.

     - Лучше Виктор, я ваших порядков не знаю, да и  в расстройстве, жена с ума сошла, - неожиданно для себя пожаловался он.

     - Нашел из-за чего расстраиваться, где ты видел нормальную бабу? Разве что за бугром. Женись на Татьяне, она с ума не сойдет никогда, потому что сумасшедшей родилась, неизлечимая. Правда, я на нее глаз положил, думал, подрастет, женюсь, но для друга ничего не пожалею.

     - Шеф, как всегда, щедр, широкая натура. Но я вот что скажу, ты меня послушай, не перебивай, – ума бабам ни к чему, лишний довесок, никакой прибыли, одни убытки. Только ты не спеши, разберись, куда ее заносит. Голова в отключке, значит, слабоумная, тебе сильно повезло, двойная прибыль: и красивая и довольная, потому как соображает мало. Но если в заумь ударилась, мне тебя очень жаль. Оттуда не возвращаются. Ей чего-то хочется, а чего, сама не знает, и ты какой-то не такой, будет мучить тебя, себя, жизни не возрадуешься.

     - Как раз в заумь  ударилась, не может разобраться, на каком свете, - на этом или том. У соседей пожар ночью случился, она перепугалась, одна дома, я в командировке был. Вот и не может понять: задохнулась от дыма или нет.

     - Да, заморочки. Но плоть на ней есть? Ты что-нибудь ощущаешь или нет?

     - Не дается прикоснуться к ней. И мне охоты нет. Недавно мысль пришла, может, с привидением живу. Боюсь тронуть её.

     - Не бойся. Я тебе объясню. Если она привидение, твоя рука насквозь пройдет. Тело видишь, а не потрогаешь.

     - Твоя жена привидение? Ты что молчал? - Шеф покачивался на стуле с сильно покрасневшим лицом. - С привидением я еще не спал, дай попробовать, заплачу, сколько скажешь, но по приемлемой цене.

     - Что ты, шеф, соображай, хоть и привидение, а жена его законная.

     - Не суйся, когда не просят, Витек. Хочу привидение. Доставь мне её. Заплачу, сколько надо, - шеф полез в карман и захватил горсть денег, падающих на пол как осенние листья с дерева при резком порыве ветра. - Не желаешь?

      Краснота лица перешла в синюшную багровость. Преданный Витёк широко открыл рот и стал скандировать как на митинге:  

     - Шеф-хо-чет-при-ви-де-ни-еееееееее!

    

 

                                                                        7

 

       Петр пришел пьяный, разбудил Ирину, жалобным голосом попросил сердечных капель. Она накинула халат и вышла в гостиную следом за ним.

     - Все, Ирина, конец, меня убить хотят. Не открывай никому. Я  должен деньги, много денег, так вышло, меня подставили, не расплачусь, даже если квартиру твою продам, даже если две таких квартиры продадим. Шеф  с Витькой меня подставили.

      Он  трясущими руками достал из портфеля бутылку пива, открыл и выпил. Постоял, покачался,  упал на ковер и захрапел рядом с пустой бутылкой.

      Ирина была в ужасе, до утра не спала, согласна была на все, лишь бы спасти Петра, а утром он оправдывался:

     - Я  вчера напугал тебя. Допился до чёртиков. Не бери в голову.

     - Мания преследования. Пора лечиться от алкоголизма. Обратись к Люське. Обязательно поможет.

     - Хорошая идея, залег бы на месяц.

      Позвонила Катерина, стала привычно жаловаться на мужа Володьку.

     - Сын девицу в дом привел, а Володька их выгнал. Раскричался, грязь от них. Сам превратил квартиру в склад вторсырья, другие выбрасывают, а он подбирает, боится с голоду умереть. Всё, хватит, разводимся. Квартиру будем делить. Завтра дам объявление в газету. С утра порядок наводила, хлам из углов выкидывала, жду покупателей.    

     - А он что?  

     - Что он. Библиотеку делит. Непонятно, зачем ему книги, он их никогда не будет читать. Кстати, у нас Сведенборг тоже нашелся. Купили, а не прочитали. Я тебе правду скажу, Петру знать не обязательно, не из-за сына поссорились. Мне его девица самой не нравится, грязнуля. С вокзала что ли её сын привел. Володька мне идею одну подбросил. Так и сказал, идею подбрасываю. И представляешь какую? Этот пошляк предложил себя в качестве твоего любовника. Он сам придумал, не подумай, что я. Если он станет твоим любовником, ты, наконец, разберёшься, на каком   свете, потому что испытаешь доселе не испытанные переживания. Вот  мы и поскандалили вплоть до развода.     

     - Значит, я виновата?

     - Нет, не ты. Наконец, его развратная сущность, его подленькая душонка раскрылась. Пользуется несчастьем других. Раз так, зачем с ним жить, потом на том свете встречаться, сколько времени зря потратится, пока не отыщется кто-то достойный. Учти, райской жизни. Чтобы не терять там годы на поиски идеальной любви, да еще освобождаться от неудачного брака, тут, на земле  получше подготовлюсь. Та жизнь есть, я не сомневаюсь, иначе, зачем мы здесь мучаемся. Так что разъедемся, я его забуду, душа наполнится покоем, и я прямиком, без испытательного срока в рай попаду.   

     - Мой тоже не подарок, допился до белой горячки. Что естественно и закономерно. Надо было давно с ним расстаться.

     - Как расставаться? – ахнула Катерина. – Где ты лучше найдёшь? Петр любит тебя. Поверь, мне ли не знать, как выглядит влюбленный мужчина. Мой Вовка не один раз влюблялся, и после того, как женился, влюблялся. Как он страдал при этом,  жалко было на него смотреть. Особенно из-за одной, он ей предложение сделал, забыв со мной развестись. Забыл, что у него жена есть, представляешь. Я злилась и жалела его. Ах, как он страдал! Боялась, умрёт от инфаркта.

     - Тебя он любил когда-нибудь?

     - Да, конечно, пришлось выйти замуж, иначе он жить не хотел.

     - А сейчас как?

     - Никак. Живем как брат с сестрой. Без любви ему не надо.

     - Ему не надо, а ты страдать должна. Воздержание небезопасно для здоровья, - об этом пишут.

     - Пусть пишут, им за это деньги платят. Конечно, надо, но зачем, если душа не лежит к этому. Ты, Ирина, живи с Петром, пока любится. Вы другое, а у нас сплошное безобразие. Ношусь по городу в поисках дешевых продуктов, чтобы не ругался, трачу деньги на еду, а еды все равно нет. Приходи сегодня вечером, будет талантливая художница, преподаёт в школе искусств, для детей. Решила о ней статью написать, в качестве рекламы. Может, найдется спонсор для персональной  выставки.

        Катерина помогала талантливым художникам и поэтам, чем могла. Могла обычно тарелкой супа или каши. На большее не хватало её мизерной зарплаты культурного работника.

        Володька ругался, но ничего не менялось. Поэты были странные, смахивающие на бомжей. На еду не набрасывались, деликатно ели суп. Художники вели себя иначе, - готовы были жевать что угодно вплоть до  комнатных растений.

        Муж Катерины ворчал: «Художники непризнанные, поэты неизвестные.  А что, известных и признанных при их жизни не бывает»?

      Катерина работала в музее современного искусства,  писала хвалебные статьи о художниках  и была счастлива тем, что работа и призвание совпали. Поэтами восхищалась бескорыстно.

      Много  талантов видела Ирина на Катерининой кухне,  поэтому не удивилась маленькому, очень худенькому существу с короткой стрижкой, в летней из тонкого шелка юбке, свитере и зимних ботинках.  Не то подросток, не то юная девушка с белым лицом, будто просвечивающийся тонкий фарфор.

       Художница привстала с табурета и назвалась Натальей.

       Ужин не подавался, Катерина объяснила:

-           Ждем Аллу, жену бизнесмена, дочь на грани отчисления из школы искусств за бездарность, пусть родители посуетятся, помогут с организацией выставки Натальи. Выставка называется: «Боги и люди». Представь, полотна два на три метра. Одно четыре на пять? Или я ошибаюсь?

-           Не, у меня такой площади нет. Мастерская от силы метров пятнадцать. Картина может быть не больше двенадцати квадратов.

      Такие полотна под силу только талантам. Не проста художница, но простых на этой кухне и не бывает.

       Разговор не клеился, наконец, Катерина не выдержала:

-           Может, жена бизнесмена просто так сболтнула или забыла о встрече, есть хочется. 

       Она положила на большую тарелку макароны и жареную рыбу, придвинула к Наталье. На запах еды заглянул Володька, Катерина посмотрела на мужа долгим взглядом, он отступил. Из комнаты донеслось, «опять голодная, но талантливая, старая дура сиротский дом открыла за свой счет, деньги у неё лишние». Наталья поглощала жареную рыбу и не обращала внимания на голос из комнаты. Видимо, в самом деле, талантливая, даже не поперхнулась. Стыда не ведают малые дети и гении. До одних еще не доходит, другие подчинены зову неба, что им хула из подворотни.

       Наконец, пришла Алла, высокая нарядная женщина, похожая на манекенщицу,  взяла с мойки тарелку и попросила чего-нибудь поесть и чаю покрепче. Владимир долго и протяжно вздохнул, как простонал.

       Алла ела макароны, Наталья, справившись со своей порцией,  исподлобья следила за  процессом поглощения еды.             

      Все молчали и смотрели на жадно евшую Аллу. Наконец, она приступила к чаю и стала жаловаться на деспота мужа,  каждый вечер заставлял ее и дочь считать прибыль, потому что не успевал деньги сдать в банк.  Катерина чуть не пускала слезы, Ирина удивлялась глупой женщине, ладно среди нас нет грабителей, а в другом месте найдутся.

        Алла расписывала грубого мужа во все более мрачных красках,  жаловалась, что в воскресенье, когда он весь день дома, приходится ей с дочерью уходить с утра в бассейн, на шейпинг, в компьютерный клуб, на выставки. На выставки постоянно, чуть ли не каждый день ходят.  Конечно, она мечтает видеть дочь художницей, как раз женская профессия.

     - Богатые тоже плачут, - прокомментировала Наталья, настороженно посматривая за рукой Аллы, вытягивающей уже вторую сигарету из Натальиной  пачки.- Я книжку по психиатрии прочитала.

     - Ну и как? – хохотнула Алла.

     - Нашла у себя шизу.

      Катерина бросила взгляд на Ирину и покраснела, разве кто поверит, что разговор не подстроен? Алла, жадно докурив, опять достала сигарету из Натальиной пачки, торопясь, будто боялась получить по рукам.

     - Поздравляю.

     - И еще я прочитала, что шизофрения передается  как заразная болезнь, как дизентерия или грипп.

     Алла затолкала сигарету в пачку, резко поднялась, вышла в прихожую и вернулась с пачкой Монте Карло.

     - Я думала, богатые что подороже курят, - Наталья взяла чужую пачку, Алла дернулась следом и резким движением выхватив из хлебницы последний кусок хлеба, не прожевывая, стала жадно его заглатывать.

     - И как шизофрения передается? Как грипп или как дизентерия? – спросила Ирина и взяла из Натальиной пачки сигарету.

     - Капельным путем, через разговор или чихание. Или через немытые руки.

     - Девочки, - всплеснула руками Катерина, - я вам что-то хочу  сказать, я ведь собрала вас по делу.

     - Значит, и лечится шизофрения как грипп, пять дней попила таблетки и здорова.

     - Нет уж, если подхватила, то пожизненно, пока не умрешь от другой болезни. Не лечится, таблетки бессильны.

       Алла сжала губы, лицо  изменилось: вместо молодой женщины сидела старуха с длинным носом и сильно вытянутым вперед подбородком.

       Наталья вдруг заговорила стихами, ни на кого не обращая внимания. Что-то про свечу, отблеск на стекле, одинокого путника и завывание ветра. Ирина удивилась, зачем сочиняла такое, когда уже был Пастернак. Может, она его не читала? Зачем стихи, если, как говорит Катерина, художница гениальна, сама маленькая, а полотна три на четыре метра. При ее хрупкости, видимо, надо быть гениальной, чтобы такие большие площади  закрашивать. Ведь что-то рисовать. Да еще и краску нюхать.

     - Вы про симптомы расскажите, - не выдержала Алла, стихи ее не увлекли.

     - Там много чего написано, не все понятно, читала, читала, вдруг стоп, точно как у меня.  Мне аж поплохело. Если экстрасенсом себя считаешь, если веришь в потусторонний мир, точняк, шиза.

     - А вера в бога?

     - Так и написано, кто верит, лечиться надо.

     - Полмира – шизофреники?

     - Нет, есть разница: если тихо веришь, ни к кому не пристаешь, может, и здорова, но если на костер готова за веру, крыша точно поехала.

     - Без врачей можно определить, у кого есть шиза, а у кого нет? – еле размыкая губы, спросила Алла. – Почему вы решили, что больны?

     - Ну, например, картину продам, за квартиру платить надо, есть тоже надо, а я краски покупаю. Картины продаю дешевле, чем краски мне обошлись. Глупо, но не могу остановиться. Трачу силы, а кто-то купит, лень гвоздь в стену вбить, в угол забросит или выбросит со временем.

     Наталья потерла лоб ладонью, лицо белое, а руки красные, будто обмороженные.

     - Как они себя в сексе проявляют? – разжала губы Алла.

     - В сексе? Надо вспомнить, - Наталья прикрыла глаза. -  В книге написано, больные шизофренией бывают гиперсексуальны. На мужчин бросаются.

     - Мы с тобой, Ирина, не такие, - облегченно вздохнула Катерина. У Аллы горели уши и щеки, на шее проступили красные пятна.

-           Там еще написано, ассоциативные звенья очень далеки, за уши притянуты.

-           Как это? – хором спросили женщины.

       Наталья задумалась. Смотрелась она, действительно, не совсем нормально: глаза закатились под слишком большой и нависающий лоб. Взгляд слегка косящий и от этого кажется ускользающим, нос чуть вздернутый, похожа на Петра, как его младшая сестра. Неужели Катерина не видит?

     - Если, например, пианино сравнить со швейной машинкой, -  Наталья  широко открыла зеленые глаза.

     - Не сравниваются, разве что цветом бывают похожи. Или в одной комнате находиться. -  задумчиво сказала Катерина.

     - Когда строчит машинка, замолкают музы, потому что они поют в тишине.

     - Молодец, Алла, поздравляю, ха-ха, машинка, пулемет, - сравнила. Та-та-та. Баллада о любви бизнесмена и швеи индпошива. Ты случайно швеей не работала после профтехучилища?

     Алла неожиданно заторопилась, резко подскочила, уронила чашку, разбившуюся со звоном, выбежала в прихожую, высокая, даже слишком для малогабаритной квартиры, что-то грохнуло и затрещало, кажется, панно из соломки, изображающее непонятного зверька с длинными ушами, нервно извинилась. Катерина успокаивала. Володька ворчал из комнаты:  «Гости, твою мать, скоро в доме все переломают».

     - Спонсоры разбегаются, а я все гадала, кем она работала, или швеей или манекенщицей. Неловко двигается, значит, швеей, –  довольная собой, Наталья озарила кухню улыбкой, докурила сигарету и тихо ушла.

     Катерина стала оправдываться:

     - Вот и помогай после этого. Наталья все испортила. Я ведь с Аллой принципиально договорилась, оставалось только детали обсудить, ведь не могла я без автора работ организовывать выставку, хотя чувствовала, не нужно их сводить вместе. Но какая интуиция у Натальи!  Ты заметила, как она на Петра похожа? Может, родственница? Или из одной деревни?

     - Двойник - к смерти.  Две половинки встретились, сольются вместе и вознесутся.

     - Ты у нас специалист по потустороннему, - обиделась Катерина. - Взяла и похоронила собственного мужа и Наталью, не прожившую и четверти века.

     - Примета есть, как только встретишь своего двойника, жить тебе недолго осталось, не я придумала.

     - Значит, пока не найдешь свою половину, не умрешь?  Еще говорят, если увидишь себя во сне, жить тебе осталось считанные деньки, душа уже отлетает и на свое тело со стороны смотрит.

     - Где деньги, я спрашиваю, где они, только зарплату получила, все истратила! - почти вопль из комнаты.

     - Вор! – закричала Катерина. - Ворюга! Я кошелек спрятала, а он нашел. Специально искал. – Катерина подскочила и убежала в комнату.

     Что-то загрохотало, Ирина услышала  голос Катерины:

     - Сбрасывай книги, топчи, развлекайся, как хочется, но денег и колбасы больше не проси, и заготовками заниматься отказываюсь, - она вернулась на кухню. - Слышала, как безобразничает? Твой Петр не позволит себе такого никогда.  -  Она задумчиво посмотрела в окно. -  Как я понимаю, если жизнь твоя течёт привычно и без  изменений, значит, ты уже там, на небесах. Но ведь  ни с художницей Натальей, ни с психиатром Люськой  ты раньше не встречалась.

     - Ну и что? Твоя Наталья ничем не отличается от тех, кого я раньше видела в твоей кухне. А Люська. Что Люська? Да, незнакомая, но похожа на психиатра. Если бы меня попросили описать врача – психиатра, я бы изобразила таким, как она. С длинными шоколадными зубами, понимаешь?

     - Понимаю. Всё уже было, все повторяется.

     - Да, повторяется, но менее ярко, – Ирина прикрыла глаза. - Музыка тише, жду, когда смолкнет.

     - Наталье подскажу. Она зациклилась на свечках. Как будто до нее Пастернак не писал гениально. – Катерина помолчала. - Ты когда-нибудь была счастливой?

     - Так сразу не ответишь, надо подумать.

     - Значит, не была, - печально сказала Катерина. - А я, представь себе, была. Аж целый медовый месяц с Вовкой. Самой не верится, но была счастлива, как никогда уже не буду.

      Ирина подумала: «Я уже на пути к вечному счастью. Но от чего так грустно»?