Сергей Нечаев

 

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЮТСЯ ДОРОГИ…

Роман

 

ВВЕДЕНИЕ

 

В жизни часто бывает так – кажется, давно поставил в конце прожитой главы точку, а она вдруг берет и наглым образом превращается в многоточие, будто хочет тебе намекнуть, что не ты хозяин собственного бытия, ни тебе решать, где начать, где закончить. Когда такое случается, понимаешь, что жизнь твоя завтра может неузнаваемо измениться и ты, оглянувшись, восхитишься или придешь в ужас.

Подобные дни, когда случается что-то, заставляющее вспоминать прошлое, остаются в памяти надолго. И тот день жаркого июня я не забуду никогда.

На часах был полдень. Я сидел в кабинете, занимаясь изучением финансового отчета за второй квартал. Раздался короткий стук в дверь и на пороге возник настоящий ковбой из американского вестерна. На нем джинсы от генерала «Ли», туфли на высоком каблуке с серебряными пряжками и каким-то подобием кавалеристских шпор, рубаха из грубой палаточной ткани. Шелковый шейный платок малинового цвета оттенял смуглое лицо с правильными чертами. Очевидно, шляпу с большими полями и уздечкой любитель лошадей и групповых перестрелок решил из скромности снять, входя в помещение.

- Разрешите?

Я встал, протянул руку в направлении стула находящегося напротив меня.

- Проходите, садитесь.

Он прошел и сел на край стула.

- Слушаю Вас, - сказал я.

Немного смущаясь, постоянно водя глазами по кабинету, он проговорил:

- Пришел попытаться устроиться к Вам на работу.

Настроение мое сегодня еще не успели испортить. Я отпустил вчера вечером нашего главбуха на первую половину дня, а финансовый отчет делать еще не начинал. Поэтому я решил слегка подшутить над ним.

- В качестве? У нас нет ранчо, нет мустанга, нет даже быка. У нас металл, трубы, батареи, сварка.

Он совсем смутился, вперил взгляд в пол и даже слегка покраснел.

- Вы об этом, - и дотронулся пальцами до своего шейного платка.

- Это просто стиль в одежде, мне так нравится. Я пришел наниматься слесарем.

- Так, - дальше.

- А, что дальше?

- Стаж, разряд, где работали раньше, до?

- Работал? Исправительно-трудовое учреждение колония общего режима, п/я . . ., стаж четыре года.

- Так, четыре года, за что отбывали?

- Скрывать не стану, - пять лет за мошенничество.

- А еще судимости?

- Была еще одна - он тяжело вздохнул - по малолетке, по дури за хулиганство-два года.

- Ладно, такой вопрос, - зачем жулику работать?

Он заметно расслабился, видимо ожидал вопрос на эту тему. Я почувствовал, что сейчас он наверняка откроется, расскажет о своей судьбе.

- Понимаете? Раньше было все проще, - он слегка задумался - гораздо проще. Нахлобучил в Москве в речном порту «Жигуленок» или «Волгу», продал у нас на рынке и хватает на все с избытком. Даже в Дагомыс иногда на недельку можно было закатиться

- Извините за нескромный вопрос, как же Вы попались?

- Очень просто. Кинули в Москве в речном порту «Волгу» свеженькую совсем, почти без пробега, черную как вороной скакун. Ехали домой довольные, дурачились, песни пели. Даже навар уже подсчитывали. Документы в порядке, доверенность с правом продажи на имя подельника, - здесь он осекся, - то есть, я хотел сказать – напарника моего.

Но выяснилось, что радовались мы рано и прибыль подсчитывали напрасно. Нас уже ждали. Скрутили и обули в наручники всю нашу компанию. Одного московского и наших кубанских орлов. Оказывается, обманули полковника из Органов. Ох, и дали за это нам!

Тотчас же в разные камеры, браслет к трубе отопления и по ребрам, по пяткам, а потом в СИЗО куда попало, и к уголовникам, и к ненормальным, отморозкам всяким, и к пид…, ну то бишь, к «гомикам» в отдельную камеру… Он помолчал минуту. Один из наших не выдержал всех этих издевательств, сошел с ума, стал кидаться на всех без разбору, его и убили быстро. Не дотянул до суда.

Открыли сначала дело об угоне, вели следствие, возили нас по местам боевой и трудовой славы, все копали, чтобы больше срок накрутить. Но пока мы сидели в СИЗО, вышел указ «О борьбе с мошенниками», и в Уголовном Кодексе появилась отдельная статья. Наше дело срочно переделали, подогнали под эту статью и тут же быстренько осудили. И вот первыми ласточками мы с приятелем отправились в славный город Нижнекамск, он со сроком семь лет, я пять общего режима.

- Интересная получается история!

Тут уже я призадумался. Меня заинтриговал рассказ посетителя, предпочитающего стиль: а-ля «Дикий Запад». Разумеется, мне и раньше приходилось слышать о «кидалах», даже с одним быть знакомым лично.

Всегда чисто выбрит, одет с иголочки, представлялся полковником ВВС, Героем Советского Союза, летчиком-испытателем. Разъезжал на солидных авто. Не скажу, чтобы близкий приятель, скорее просто хороший знакомый. Однажды за пивом в летнем кафе сделал мне предложение - слетать в Минск, «поработать». Я в то время трудился на крупном предприятии. Трудился честно: отгребал сто восемьдесят плюс прогрессивка, да еще тринадцатая зарплата. В общем, как всегда не хватало. Грешным делом даже задумался, не рискнуть ли, но как-то не сложилось, и видимо к лучшему. Давненько его, «полковника», не видно, наверное, тоже испытал судьбу, герой-испытатель.

Теперь передо мной сидел яркий представитель этой интересной профессии. Сидел не выпендриваясь, не смотря в упор глазами, полными слез, не строя из себя капитанов и полковников различных мастей и окрасок, сыновей лейтенанта Шмидта, внуков Никиты Хрущева и тому подобных продуктов безграничного человеческого воображения.

- А дальше? Вы меня, конечно, извините, но уж очень хочется услышать продолжение.

- Ничего здесь нет интересного. Сидел, в общем, как все. Холодно, когда выгоняют на плац, на мороз, голодно, когда на обед жуткая баланда из протухшей рыбы хек. Убивает морально, когда кругом решетки, солдаты, крики, вопли, колючая проволока и вся жизнь по уставу. Как вспомнишь, как подумаешь…

Ведь за пределами этого заведения, где-то далеко, на воле, существует такое понятие «Дом», которое и материально и нематериально одновременно, и там идет другая жизнь, ...далеко. А ты выпал из этой жизни, все проходит мимо тебя, происходит без тебя, напрасно, бездарно, глупо, - ведь мог, мог жить как человек.

Теперь здесь твой дом. Теперь тебя ставят на правильный путь, обыскивают, пересчитывают. Захотят посадить на хлеб и на воду - посадят и еще винт от батареи отопления отнимут. Захотят бросить в камеру к беспредельщикам - бросят! Как подумаешь, что мог приходить с работы, обнять жену и сына... Хочется зареветь белугой или завыть волком, но лучше об этом и не вспоминать там, иначе сойдешь с ума, такие случаи были. Особенно трудно в первые два, три месяца. Потом глядишь, ты не один, - вокруг тебя такие же как и ты, не скоты, не зеки, есть, конечно, и подонки, но их меньше, в основном заблудшие, даже без вины виноватые, в общем люди. Живут своими горестями и маленькими радостями, и все, все надеются, считают дни, часы, недели. Волей-неволей и ты начинаешь подсчитывать свои сначала годы, потом время от весны до весны, потом месяцы, дни, минуты.

Он, сам незаметно для себя, разговорился.

- Минуту, - попросил я, затем достал из холодильника «Боржоми», принёс два стакана, вынул пачку сигарет, предложил ему закурить.

- Спасибо, он достал свои сигареты из нагрудного кармана, щелкнул зажигалкой, протянул мне огонек, затем закурил сам.

- Зачем Вам все это? Давайте лучше расскажу совсем о другом.

Не делая паузы, не давая мне вставить слово, начал говорить:

- Мне рекомендовал, посоветовал устроиться к Вам на работу знакомый моей мамы, Дмитриев Станислав Михайлович.

- Знаю. Достойный человек. Он помог нам в свое время основать это предприятие, но разговора о приеме тебя на работу не было. Я переговорю с ним.

Вот, что, пока я тебя узнал в двух ипостасях – автомобильного кидалы и заключенного, теперь расскажи как стал слесарем.

Посмотрев на поверхность стола, он продолжил:

- Сидел я как все, то есть не лез в блатные, не прибился к законникам, не вылезал из шкуры в попытках сократить срок, не стучал и в пидерах не ходил. Таких как я на зоне называют «мужики». Привезли нас в Нижнекамск осенью - в конце ноября. Погода, как будто специально для исправительных заведений придумана: так все дни напролет ни зима, ни осень – холодно, сыро, ветер, слякоть. Профессии подходящей у меня никакой. Кого тут надуришь. Определили в грузчики на тарный двор. Работа тяжелая, натягаешься за день будь здоров, всяких ящиков, тюков, мешков. Вечером тебя прошмонают всего, обыщут до нитки и в барак, затем ужин, на который даже смотреть не хочется - глазам больно. Потом опять барак, телевизор - программа «Время» и придурки, которые вновь прибывших вербуют в свои команды.

Но ни к кому мне прибиваться не хотелось. Зачем принимать на себя еще обязанности, их здесь и так с избытком. По крайней мере, в любом деле нужно осмотреться - так учил меня покойный отец. В первые дни доходило до конфликтов, приходилось даже отбиваться. И вот чтобы не мозолить глаза уркам, я записался на курсы газоэлектросварщиков. Занятия проходили в зековском клубе. Там тепло, никакой суеты, записывай себе теорию в тетрадочку, можно даже вздремнуть, если сильно хочется. Преподаватель из заключенных - Роман Иосифович щуплый, небольшого росточка, взъерошенный еврейчик, монотонно читал свои записи. В черном рабочем костюме с номером он походил на старую мышь, которая вылезла весной из норы первый раз в этом году погреться на солнышке. Кто хотел записывать - записывал, кто хотел спать - спал. Роман Иосифович не препятствовал этому, да и стоило ли? Потому что спали все двенадцать человек, которые записались на курсы. Можно было конечно записаться еще и на курсы швеи-моториста или закройщика, но мне с детства нравилось, когда ярко, когда искры, когда пламя, когда праздник.

Однако праздника не было. Были серые, страшные в своем однообразии будни, непогода соответствовала и настроению и отношению к работе. Напарник - подельник мой устроился по великому знакомству в отдел технического контроля /ОТК/, нашего швейного цеха. При встрече он рассказал, что и там не сладко.

Кто бы мог подумать, мой корешок – в прежней жизни весельчак, транжира, бабник, чуть ли не записной дуэлянт, щеголявший перед нами тем, что его прабабушка была аристократкой, после работы берет чужие грязные штаны и несет их стирать. И ведь не просто взял и устроился в ОТК, пришлось заплатить изрядную сумму при этом.

Если бы мне сказал такое о нем кто-то другой, в жизни не поверил бы. Но об этом я узнал от него самого. Увидел его осунувшуюся, постаревшую физиономию, на которой раньше вечно была нарисована улыбка, послушал его рассказ, без тени оптимизма и все понял. Пропади все пропадом, ни в Красной Армии, ни тем более, здесь, не следовало этим заниматься. Лучше стоять на смерть, лучше придушить того, кто тебя унижает!

Глаза его разгорелись, ноздри хищно расширились. Передо мной явно сидел человек с закаленным, обработанным острым рашпилем жизни характером.

Хлебнув минералки, он продолжил.

- Пока шли занятия по теории сварного дела - все было нормально, дело двигалось. Хоть и в полусонном состоянии, но конспекты писались. Прошел месяц моего пребывания в Нижнекамске, я вставал как все, была зарядка с песнями, завтрак с вареной рыбой хек, была тяжелая работа - погрузка, выгрузка, к которой я так и не смог привыкнуть. Был бригадир Анастас, самый справедливый из всех греков виденных мной в жизни. Он не давал никого в обиду из своей бригады и горбатил наравне со всеми. Урки перестали приставать. Все попытки подчинить меня чьей бы ни было воле пресекались на корню, зависимости не было ни от кого.

Я не пил чифир, не курил анашу, не «гонял по вене», то есть не кололся наркотиками. Один раз только во время кинофильма «Чапаев» в зековском клубе хлебнул из целлофанового пакета граммов двести водки - ее принес мой подельник-корешок, но лучше бы я этого не делал. Водка эта до того отдавала резиной, что всю ночь и половину следующего дня чувствовал себя человеком, съевшим, по крайней мере, половину резинового сапога. Но все сошло благополучно. Сам для себя решил таких экспериментов больше не практиковать.

Итак, за один месяц в заключении я немного пообвык к обстановке и даже, при тяжелой работе окреп физически. Начал ощущать мышцы на руках, на ногах и на животе. Ведь за свои двадцать восемь лет нигде физически работать не приходилось.

Курсы сварщиков тем временем продолжались, и настал день, когда мы перешли к практическим занятиям. Здесь все пошло гораздо хуже. Видно не суждено мне в жизни стать настоящим сварщиком. На первом пробном сварочном «уроке», в восемь часов вечера, под руководством Романа Иосифовича, в дальнем углу цеха металлообработки, мы размотали кабели и начали изучать устройство электросварочного аппарата на ощупь. Скажу, что при отключенном состоянии аппарата я разобрался во всем довольно быстро, впрочем как и все остальные, кроме татарина Мусы - Миши из Казани – карманника-профессионала, виртуоза.

Тот, оттопырив губы, незаметно, сказывалась привычка, приобретенная годами, подкрадывался к аппарату, незаметно надевал перчатку на руку, незаметно брал держатель, но незаметно вставить электрод было невозможно. Минут за десять весь его пыл сгорел и он, вставляя через слово: «ишак или шайтан» - сказал, что пойдет лучше шить женские трусы. В этот вечер, за все время пребывания в колонии, в первый раз я смеялся по настоящему. По настоящему смеялись все. У Романа Иосифовича, очень крупного взяточника из города Черновцы, даже слезинка пробежала по морщинистой щеке.

Потом Роман Иосифович сказал:

- Послушайте, Муса-Миша, я не знаю Вашего отчества, но Вам надо идти и быть поваром и незаметно воровать из кастрюли котлеты.

После этого мы опять ржали как лошади, даже прапорщик из охраны порядка прибежал посмотреть, не произошло ли чего.

На следующий день началась непосредственно сварка. Когда подошла моя очередь, я почему-то разволновался и начал вставлять электрод без перчаток, при этом сильно обжог пальцы на левой руке. Потом мне стало все мешать, и рукавицы и провода-кабели. Особенно мешала маска. Всё время хотелось выглянуть из-под нее. Вот я и выглянул, при этом получив такой сноп искр, такую вспышку, что глаза перестали на некоторое время видеть вообще, только сизая пелена застилала все.

Первое задание сводилось к следующему: нужно было написать электрической дугой на листе непригодного к дальнейшей обработке металла, хоть одну букву из алфавита. Увы, после минут двадцати обезьяннего труда у меня, вместо буквы «Е», заглавной буквы моего имени, вышла несуразная, не похожая ни на что закорючка.

Затем произошло вообще страшное событие. Электрод в держателе стал неуправляемым, он прилип к крышке металлического стола. Я сбросил маску и изо всех сил попытался оторвать его, но при этом прикоснулся держателем к столу. Держатель прилип намертво. Наконец, поняв всю бесплодность своих попыток что-либо исправить, я бросил все и отошел от стола. Кто-то успел выключить рубильник. Все собрались вокруг и смотрели на мое произведение. Роман Иосифович, покачав головой, только и сказал:

- Да!

Занятия продолжались. Но сваривать металлы больше не хотелось. Учитель, видя такое «усердие», остановил меня на перемене - перекуре, и заговорил:

- Вам, молодой человек, при всем желании сварщиком, скорее всего, не быть. Не дано. А вот я наблюдал, как Вы чертите графики, здесь у Вас получается. При надлежащем обучении из Вас может получиться неплохой слесарь-инструментальщик.

- Нет, не хочу быть инструментальщиком - отрезал я.

Он задумался:

- Смотрю на Вас, вроде не глупый молодой человек, и мне почему-то хочется помочь Вам.

Тогда я предлагаю другой вариант. Здесь у нас есть бригада слесарей-сантехников, из которой недавно освободился один человек. Вы его не знали, да это и неважно. Хотите, переговорю с бригадиром, и Вы станете слесарем. Холодно ведь на дворе грузить, уже и зима не за горами. А у них в котельной кабинет свой есть - бытовка.

- Холодно - согласился я. Но что нужно, для того, чтобы попасть в это заведение? Платить мне нечем, дать нечего, ведь ничего я здесь не имею, совсем ничего.

- Пусть Вас это не волнует, молодой человек. Запомните, Не все на свете продается, бывают моменты, хочется просто помочь человеку не из корысти, но во благо. Я сам не понимаю, почему и чем вы мне понравились. Скорее всего, похожи на одного пожилого уже человека, он почти ровесник мне. Мы вместе с ним начинали, сразу после войны, работали на железной дороге, на Украине. Да, было время. Теперь он большой человек, а я вот…

- Тогда уже баловались?

- Нет, тогда было строго, очень строго. Я помню, Лаврентий Павлович Берия сам выехал с проверкой на своем поезде. Некоторые начальники станций, узнав, вешались. Тогда боялись ни то, что теперь. Я тогда работал простым бухгалтером, а мой друг инкассатором. Да, кстати, у вас случайно нет родных по фамилии Бенедиктов?

- Нет, вроде нет.

- Нет, так нет. Теперь не это главное. Глаза режет?

- Режет? Режет и жжет, и печет, и чешутся.

- Так и должно быть.

Роман Иосифович тихонечко засмеялся.

- К ночи еще хуже будет, это профессиональное заболевание сварщиков. Сделаем так. Я сейчас напишу записку, а Вы с ней бегом в столовую, к старшему по смене, пусть дадут несколько крупных картофелин. Их пополам и на глаза, и в постель. Чем быстрее, тем лучше.

- Кто же меня сейчас пропустит на кухню и тем более даст лежать на койке?

- Я сейчас позвоню охране, а минут через пятнадцать сам подойду к Вам в барак. Действуйте молодой человек. Если в бараке будет кто-нибудь возникать, найдите старосту Тормасова и скажите, Иосиф разрешил.

Все так и произошло. Охрана пропустила меня в столовую, на кухне выдали семь штук картофелин, через десять минут я уже лежал раздетым в своей постели. Все было бы нормально, но из-за моей беспечности в этот раз случился инцидент, о котором стоит рассказать.

Только я улегся и приложил к глазам две половинки первой картошки, к кровати, на втором ярусе, где было мое место, подошел парниша, метра под два ростом. Бесцеремонно схватил меня за ногу и начал стягивать вниз. Глаза мои к тому времени до того жгло и щипало, что если открыть их, сразу бежали слезы, и почему-то хотелось чихать. Я, конечно, воспротивился и сказал, что болен. Он в ответ:

- Никто не может до отбоя даже сидеть на кровати, а ты улегся, это борзость. Я здесь смотрящий и не допущу блатования. Где справка?

- Какая справка?

- Справка о болезни.

- Нет справки такой. Ты посмотри на глаза, я «зайцев» нахватался, электрических, от сварки.

- Да хоть космических, б…ь! Е… твою мать! Если не встанешь сейчас же, получишь между тех самых глаз, ты меня понял, собака?

Начали собираться любопытные. Зачем смотреть телевизор, если кино перед носом. Неизвестно, чем бы все это представление закончилось, но тут сзади раздался голос Романа Иосифовича:

- Не вздумай спускаться, Евгений.

Верзила не успел обернуться на голос, Роман Иосифович уже стоял перед ним и спокойно, снизу вверх смотрел прямо в его глаза. Казалось, он был готов подпрыгнуть и вцепиться зубами в мощное тело верзилы. Контраст был потрясающе велик. Маленький человек стоит весь взъерошенный, узкие плечи, тонкие руки, маленькая голова, злые колючие глаза. Напротив, огромный амбал, с растерянным бегающим взглядом. Он явно не знает, что делать, что предпринять. Пустить в ход свои огромные кулачищи не решается, он явно растерян и подавлен.

- Позовите мне старосту Тормасова, - решительным голосом приказал Роман Иосифович.

Позвали, - через минуту тот явился.

- В чем дело, Удав? - обратился Тормасов к смотрящему.

- Вот - беспредел. Влез на нары, обложился картошкой и балдеет, а времени до отбоя....

- Иосиф, Роман Иосифович, что случилось, почему Вы здесь?

- Я пришел проведать вот этого молодого человека и что вижу? Вижу, твой подручный, тянет его за ногу с кровати.

- А почему он на кровати?

- Евгений, ты подходил к старосте?

- Нет.

- Теперь все ясно, и Роман Иосифович удалился.

Глазам моим к тому времени стало совсем худо, до того жгло и щипало, бежали слезы, хотелось чихать. Подошел староста Тормасов, похлопал меня по плечу:

- Ты знаешь кто такой Иосиф?

- Преподаватель - ответил я.

- Преподаватель! - без злости передразнил староста и засмеялся.

- Он авторитет в нашей зоне. С ним нужно аккуратно, Женя. Я тебе зла не желаю. Понял?

И Тормасов ушел. Немного позже меня навестил Роман Иосифович. Принес вату и рассказал, что нужно протирать глаза еще и мочой и как это делается.

Так неожиданно для себя я получил поддержку. Два дня пробыл на освобождении от всех работ, это много значит в заключении, а через неделю уже влился в дружный коллектив ремонтной бригады. Через восемь месяцев возглавил эту бригаду, после освободившегося, ушедшего на волю, бригадира. Вот и вся можно сказать история, как я стал слесарем.

Роман Иосифович живет сейчас в городе Черновцы, мы переписываемся.

Разговаривали мы с «ковбоем» почти час. Я хлебнул холодной минералки и спросил:

- А теперь у тебя какое положение?

- Вернулся домой. Радужным надеждам и планам сбыться оказалось не суждено. Дома мама в однокомнатной квартире и дочь шести лет. Жена, если ее можно назвать женой, ушла, бросив двухлетнюю Юлю. Так и не приехала ни разу ко мне на свидание. Одна мама навещала. Доходов никаких, одна мамина пенсия. Дочка болеет. Все, что было, жена пустила по ветру, даже квартиру, которую успел на нее оформить, разменяла. Вот и вернулся я, как говорится, к разбитому корыту. Рассказы рассказами, а жизнь налаживать, жить нужно. Так-то. К старому уже возврата нет. Я как вернулся, сразу все понял. Остается только с ноля начинать. Мне сейчас тридцать три, еще не поздно может быть?

- Поступим вот так - сказал я, доставая из стола два листа бумаги и подавая ручку, пишем два заявления на имя управляющего предприятием, одно о приеме на работу, другое об увольнении по собственному желанию. На втором дату можно не ставить.

Он писал быстро и четко. Я в это время, вкратце изложил ему основные положения нашего трудового договора. Главное заключается вот в чем. Подряд может быть только два нарушения: первое - прогул без уважительной причины, второе - пьянка на рабочем месте. За вторым подряд нарушением по любому пункту следует автоматическое увольнение. Он кивнул:

- Понял.

Одно заявление я подписал начальнику отдела кадров и отдал «ковбою» на руки. Второе с его подписью, на увольнение, оставил на столе.

- Да, прямо напиши на заявлении - Карасев Александр Викторович.

Он написал.

- Завтра с девяти утра найдешь Александра Викторовича, скорее, всего на складе. И еще, нужна медицинская справка по форме для работы в условиях сварки, также на завтра.

- А где до завтрашнего дня взять справку?

- Прояви смекалку.

- Попробую.

Я встал:

- Всего хорошего.

- Всего хорошего, до завтра.

Он направился к двери, у порога обернулся.

- На шляпу с широкими полями пока не заработал, - улыбнулся, кивнул и вышел.

Через некоторое время на стоянке у входа затарахтел двигатель автомобиля. Я подошел к окну. Старенький, видавший виды «Жигули-копейка» сделал разворот и быстро набрал скорость. Ковбой уехал.

Утром следующего дня, в пятницу ко мне в кабинет вошел Александр Викторович, представляющий в нашей фирме отдел кадров в полном составе. Он же главный инженер, он же зав. складом, он же ... В общем, незаменимый человек, душа нашего малого предприятия. Чуть полноватый, немного за пятьдесят, с волевым подбородком, с проседью в когда-то пышных волосах. Я глянул на часы, девять пятнадцать. Направился ко мне, пожал руку.

- Сергей Михайлович, кого ты прислал ко мне трудо-устраиваться? Ты смотрел его паспорт? Не смотрел? А я посмотрел. Новенький совсем, а в нем запись: «Выдан на основании справки об освобождении…», из мест не столь отдаленных.

- Знаю Викторович, вчера беседовали, больше часа с ним, все он подробно мне рассказал: что, где и почему.

- Михалыч, а знаешь, когда я спросил за что сидел, он сказал за людоедство, со смертельным исходом и последнюю часть фразы еще так обозначил… Не нужен он нам здесь, хватает с кем бороться, своих.

Я рассмеялся:

- Викторович, не за каннибализм он сидел, за мошенничество. Рассказал здесь вчера все. Он кидала обыкновенный, такова его былая профессия, специализация - автомобили.

- Так он и нас тут так закидает, чует мое сердце, будут неприятности.

- Викторович, послушай мое мнение, надо попробовать.

Второе заявление на увольнение у меня в сейфе, расстаться можем в любое время.

- У него в трудовой книжке всего одна запись - работал два года автослесарем, сначала учеником, но это когда было. В книжке пустота размером в целых десять лет. Кто нас назовет умными людьми.

- Слушай, Викторович, у него мать старенькая и дочь болеет, давай примем. Уволить-то всегда успеем. Людям нужно все-таки доверять.

- Лады. Оформлю с испытательным сроком.

- И сколько испытание?

- Я думаю, месяца хватит. Достаточно, чтобы проявить себя со всех сторон.

- К кому его будем определять?

- Не знаю, надо подумать. Хотя погоди, у Михалева слесарь, тот, из пригородного поселка, запил, два дня прогулял, на третий заявился под хмельком. Наверное, автоматическое увольнение?

- Будет другим в назидание. Михалев - дядька серьезный. У него и Тарасов, они вместе пришли к нам с железной дороги, из паровозоремонтного депо и смотри,- уже год нареканий никаких. Правда, прытью не блещут, но все добротно и надежно. Так что Викторович давай на понедельник «ковбоя» к Михалеву, а этого из пригородного, ничего с ним не поделаешь,- рожденный пить в постели не годится.

Александр Викторович сдержанно усмехнулся:

- Все правильно. Вот только переживай теперь за твоего «ковбоя». Ха-ха-ха и вправду похож на этого в лодке: по озеру и сигаретой с верблюдом, и вправду «ковбой». Сейчас сидит, изучает наше трудовое соглашение.

- Что на сегодня еще срочного?

- Ничего особого. Расходные, металл, трубы - я все раздал. Теперь в понедельник планерка. У тебя ко мне вопросы есть?

- Пока нет, ты свободен. Можешь даже ехать на дачу - пятница, а у меня сегодня работа по бухгалтерии и по налогам, не идет отчет, ну никак не получается, - посетовал я.

Александр Викторович ушел. Мне опять пришлось разворачивать целые простыни отчетности и вникать в цифирь. А погода за окном стояла чудесная. Цвело Кубанское лето. Конец июня, прекрасная пора. В полную силу входит все зеленое. Листва на деревьях изумрудная, еще не успели суховеи, прилетающие с Калмыцких степей, опалить своим зноем зелень.

Недавно я по делам был в районе. Возвращаясь, остановился у лесополосы, на краю клеверного поля перекусить. Какая прелесть! Всюду жужжали шмели. Колючие ветки южной дикой акации с мелкими листочками слабое укрытие от палящих солнечных лучей, но ветерок, властный южный морячок, веял от цветущего клевера такой благодатный аромат, что, вдохнув несколько раз полной грудью, я чуть не захлебнулся кислородом, даже закружилась слегка голова. Вот это бахч! Так говаривал мой сосед - алкоголик, правда, по поводу совсем других запахов.

ГЛАВА 1.

 

Теперь я думаю, настала пора рассказать о нашем малом предприятии, и о том, как я докатился до жизни такой - буржуйской.

Само собой, никакого наследства ни от кого я не получал, да и не мог получить. Представителей как теперь говорят, «привилегированных сословий» среди моих родных не наблюдалось. А небольшие сбережения, на которые еще возлагались скромные надежды, были в один прекрасный момент превращены в ничто фирмой «Егор Тимурович and K°».

Не буду сейчас сильно распространяться на эту тему, тем более что пережил я потерю личных сбережений достаточно легко, хотя бы потому, что сумма даже по советским меркам была небольшая. Зато на некоторых моих знакомых после 1991 года было страшно смотреть, и невыносимо было слушать их причитания. Опыт подобного рода общения убедил меня гораздо эффективнее всех средств советской пропаганды в том, что не в деньгах счастье.

Довольно интересное время открылось нам после того, как рухнула наша советская держава, и не совсем мудрые и не совсем чистоплотные «герои» новоиспеченной эпохи стали учить нас жить по-новому. Что поделаешь, так всегда бывает в эпоху перемен. И каждый, каждый из нас увидел в этом многоликом, поразительно разномастном скоплении, в который вдруг превратилась «единая историческая общность – советский народ», что-то свое только ему понятное. Одни увидели возможность стать царьками на своей независимой малой Родине, другие совершать преступления вдоль и поперек, не считаясь ни с уголовными, ни с моральными законами, третьи решили, что настало их время пудрить всем мозги через средства массовой информации и так далее…

Я оказался в числе тех, кто, преодолев свое совдеповское воспитание, стал относится к деньгам уже совсем по-другому. Теперь уже это были не просто талончики на «жизнь» и развлечения. Теперь это был капитал. Доставался он и трудно, и легко, мог быстро вырасти, а мог пропасть и прийти в негодность за очень короткое время. На пути к нему всегда выстраивалось большое количество «попутчиков», многие из которых были далеко не лицеприятны. И каждый из них подчеркивал свою значимость, постепенно наглея и увеличивая свои запросы, - наглость ведь тоже капитал.

Может, прав был Гайдар и вся его команда, когда такими методами учили нас «основам рыночных отношений»? В армии, например, тоже учат жестко, даже жестоко. Макаренко офицеры там явно не читают. Зато солдаты учатся быстро. Ну а если один-два погибнет, то не беда, - издержки производства. Так видно думали и наши правители, особенно из молодых, получив в подарок гигантскую страну с огромным и непредсказуемым населением.

Скажу честно, подобные мысли стали приходить ко мне уже после славных времен победы демократии в нашей стране. Когда я уже, конечно не без помощи друзей, встал на ноги. Судьбе моей тогда уже можно было позавидовать - на вид дело развивалось самостоятельно и верно. Не так, чтобы текли золотые реки, но заказов было достаточно для безбедного существования всего нашего небольшого коллектива. Но только лишь я знал истинную цель и меру существования нашего предприятия, скрытую и диаметрально противоположную его видимой части.

* * *

В начале перестройки, когда государственный сектор в экономике не был разрушен, я работал на крупном предприятии, выпускающем продукцию в основном для перерабатывающей и легкой промышленности. Предприятие, крепко стояло на рынке в своем регионе, а часть продукции уходила даже за рубеж, более чем в тридцать стран мира. Даже Япония закупала наше оборудование, правда в качестве металлолома. Платили валютой, но валютных поступлений мы, как и водится, ни разу не видели. Все оседало в закромах Великой Родины.

Но между тем, строилось жилье, дети ходили в садик, а пионеры отдыхали летом в пионерских лагерях на черноморском побережье. И еще на работе нам крутили незабвенную песню: «Веселей ребята, выпало нам», однако дела предприятия шли все хуже и хуже. И вот года через три, особенно после посещения делегациями некоторых государств кулуаров нашего министерства, цены на нашу продукцию резко упали.

Почти все отечественные предприятия пищевой промышленности стали комплектоваться в основном из зарубежных поставок. Даже колхозы, пока не развалились совсем, начали закупать охладители молока в основном с символом страны Восходящего солнца. И вот представьте себе, капиталисты в этот период, предварительно сговорившись, сбросили, опустили цены. Незамысловатый приемчик, в экономике именуемый «демпинг». Удавили, таким образом, нашу промышленность. Тем самым расчистили себе сферу деятельности и на нашем рынке.

Спустя три года, после начала перестройки предприятие, на котором я работал, в прямом и переносном смысле - рухнуло, провалилось. Продукция, выпускаемая для нужд перерабатывающей и легкой промышленности, не выдержала конкуренции с аналогами зарубежных фирм. Ничего не поделаешь.

Волей - неволей, не получая зарплату за полгода и более, я начал искать себе другое применение, какой-нибудь заработок, впрочем как и многие другие. Бизнесмен из меня на первых порах не получился. Подпольно разливать водку по подвалам, не хватало совести. В моем понимании это примерно то же самое, что торговать на барахолке женским бельем. На работу я приходил, да все без толку. Больно было смотреть, как в мучениях умирает завод, словно огромный раненый зверь.

Если раньше, для того чтобы обеспечить рынок в своем регионе продукцией мы постоянно работали в две смены. Теперь же все склады предприятия и даже подъездные пути были забиты готовой продукцией. Крупнейший в округе литейный цех теперь отливал кладбищенские ограды, а цех ширпотреба начал штамповать таблички с названием улиц и надписями типа «не подходи во дворе злая хозяйка».

Все. Конец. Более четырех тысяч человек остались не у дел. Как быть. Чем кормить семьи? Некоторые ушли в домашнее сельское хозяйство, чтобы содержать себя и хоть что-то продать, стали выращивать овощи и разводить живность. Я мало встречал удачливых землепашцев среди своих знакомых. Большую часть работников завода судьба выбросила на рынок, будем говорить на базар. Даже наш конструктор Анатолий - светлейшая голова и талантливый инженер - стал торговать на железнодорожной станции польскими карамельками, пить горькую, а напиваясь, рыдать.

- Что делать Серега? Не нужны мы на х… в нашей стране! Не нужны инженеры, врачи, не нужны учителя, которые учат наших детей добру. Нужны жулики и менты, одни наворуют, а другие потом у них отнимают. Поделятся, и кураж наступает. А до нас нет никому никакого дела. Хотя нами тоже занимаются – налоговая инспекция и рэкет, попробуй не отдать за место и тем и другим, да знаешь еще сколько поборов.

Так говорил мой друг Анатолий – инженер-конструктор от бога. Мне было искренне жаль таких людей, которые хотят и могут работать и зарабатывать, но что делать, когда за спиной у тебя трое детей, и их, хочешь, не хочешь, придется обеспечивать сейчас. Тем более, что после развала нашего могучего предприятия я сам оказался в подобном положении.

А между тем проблема добывания средств к существованию, становилась для меня, как и для миллионов других моих сограждан, все острей. Многое пришлось предпринять вслепую, многое перепробовать, пока я не усвоил первые два урока, данные мне новой, страшной и противоречивой жизнью:

Первое: никогда ни на какой источник материальных благ не надейся, они как люди – рождаются, живут и умирают; одни существуют дольше, другие скоропостижно «двигают кони». Чтобы не «лохануться» в один прекрасный день, всегда надо иметь запасное поле деятельности.

Второе: если наступила ситуация в финансовом плане катастрофическая, то есть, в буквальном смысле слова «сел на нуль», не огорчайся, после нуля тоже ведь есть цифры, существование их закономерно, а значит и твой финансовый крах, который ты переживаешь сейчас, еще не самое страшное, что с тобой может случиться. Помни, что пока у тебя еще сохранилась способность осознавать – где ты и как, ты всегда можешь попасть в ситуацию похуже.

Второй урок, преподнесенный, как всегда, исподтишка, я усвоил, переживая свой первый финансовый крах, когда я и еще двое таких же горе-«бизнесменов» вываливали из грузовика в лесу под русским городом Брянском две тонны протухшего свиного сала в красивую березовую рощу. Вырыли и закидали землей. Это был мой первый «пролет» на такую большую сумму. Первый раз в жизни я видел, как плачут крепкие мужчины, и плакал сам.

Деньги на эту экспедицию собирали втроем. Собирали где только можно, то есть занимали. Собирали долго. Собрав нужную сумму, грузились на мясокомбинате. Солили это чертово сало прямо в кузове автомашины. Еще когда грузили и солили, знающие люди говорили:

- Не довезете хлопцы.

Но нам бизнесменам-дилетантам, придуркам под мухой, не терпелось поскорей получить заветный барыш. Загрузились, засолили и с «энтузиазизмом», на котором у нас часто все и держится, вперед, аж за две с лишним тысячи верст на Беларусь в город Бобруйск. А дорога - это серьезный, тяжелый труд - это «неописуенный кошмар», если не более того.

За эту поездку мне и моим спутникам пришлось увидеть такое, о чем раньше мы не могли и подумать.