Дискотека
(Ознакомительный отрывок)
Тем временем, царевич Иван шёл по заснеженному Лугачёвску. Странное дело, он совсем не узнавал нижнего посада и, вместо того чтобы двигаться к детинцу, побрел совершенно в другую сторону.
– Наваждение! – твердил он, оглядывая незнакомые, серые, высокие терема с балконами, сплошной стеной тянувшиеся по обеим сторонам улицы. – Бесовские проделки да и только! Чудеса в решете.
Улица была ярко залита неоном. Во всех теремах также горел свет, а в одном – часто мигали ослепительные разноцветные огни, как на новогодней елке, и звучала бешеная рок-музыка.
Иван остановился перед дверью этого терема и прислушался. Звуки, вылетавшие из здания, поражали хаотичной сумбурностью. На двери был помещен красочный аршинный плакат, гласивший, что сегодня во Дворце культуры состоится шоу-концерт популярной городской рок-группы «Красные дьяволята».
Царевич обратил внимание на вывеску и даже попытался по слогам её прочитать, но кроме того, что в этом Дворце затевают нынче шабаш слуги диавола, ровным счетом ничего не понял.
Так он стоял в недоумении перед дверьми терема, пока из него не выскочили на улицу две девки – должно быть сенные, – в дивно коротких сарафанах и с лицами, размалеванными косметикой до такой степени, что подучились уж не лица, а шутовские дичины.
– Эй, чувак, у тебя сигареты не будет? – обратилась к царевичу одна из девок и нахально уставилась в его глаза своими бесстыжими замороженными зенками.
– Не разумею, девица, о чем ты глаголешь, – проговорил Иван, со страхом косясь на непонятных голоногих девок.
– Ты что, не чудовец? Нацмен, да? Моя твоя не понимает, – скалясь, затараторила девица. – Кельманда, ара, понимаешь? Дай в зубы, чтоб дым пошел! Курить, понимаешь? Курить!
Для убедительности девка прижала к губам два пальца правой руки, как будто держала воображаемую сигарету, втянула в себя морозный воздух и выпустила его прямо в лицо царевича Ивана.
Из всего царевич уразумел только то, что взята под сомнение его родословная и очень разгневался.
– Как ты смеешь, несчастная, даже в помыслах такую крамолу держать! Знай, недостойная, что аз есмь природный чудовец, а предки мои от Рюрика род свой ведут и испокон веку великокняжеский стол держат!
– Во дает! – присвистнула от удивления вторая девица и посоветовала подруге: – Катька, мне этот мальчик нравится, уступи его мне. Тебя ведь всё равно Тарзан за него прирежет!
– Да бери, Вика, нужен он мне, – махнула рукой Катька и обратилась к царевичу: – С ней пойдешь, Рюрик. Ты теперь её парень.
Вика, не спрашивая согласия, подхватила Ивана под руку и силой увлекла в гудящий, сверкающий от цветомузыки терем.
Царевич Иван ошалел от такой развязности и первое время не мог произвести ни слова. Потом присмотрелся, осмелел и начал подавать признаки жизни. В вестибюле им повстречался рослый, похожий на поганого, отрок в довольно странном одеянии, состоявшем из узких и коротких штанов телесного цвета, до такой степени плотно облегающих тело, что казалось, будто он совершенно голый, и – какой-то пятнистой, как шкура леопарда, безрукавки. Чёрные волосы у отрока были длинны, немыты и распущены по плечам, как у женщины, губы накрашены ярко-красной помадой, глаза – черной тушью, в ухе – серьга!
– Тарзан, познакомься, это Рюрик! – закричали, увидев отрока, девки и на буксире подтащили к нему бедного Ивана-царевича.
– Это мой мальчик – похвасталась отроку Вика. – Скажи, Тарзан, правда, хорошенький?
– Ничего… Где такие сапоги и дубленку оторвал? Фарцуешь? – обратился женоподобный отрок Тарзан к Рюрику, как окрестили царевича девицы.
Иван постепенно обрел дар речи. Идти ему в этом, ставшем враз незнакомым, чужом и враждебном Лугачёвске было всё равно некуда, а здесь было тепло, хоть и шумно. К тому же, царевичу показалось, что девки наконец признали в нем сына царя и сейчас похлопочут насчет ужина и ночлега.
На вопрос непонятного, смахивающего на девицу отрока Иван ответил, что ищет свою невесту, купеческую дочь Василису, и что они ему непременно должны в этом помочь.
– Ну, Вика, ты пролетаешь, как фанера над Парижем, – проговорил Тарзан, весело подмигивая девице, – Рюрик ботает, что его шмара – дочка подпольного миллионера! Так что не суйся со свиным рылом в калашный ряд.
Иван понял, что женоподобный отрок Тарзан держит торг в Чудове в калашном ряду и подивился его молодости и успехам.
– Велми рад узнать, что являешься ты, Тарзан, торговым гостем. Но так как волею судьбы, грешный, обретаюсь ныне без средств, ссуди в долг с процентами некоторую сумму. А будучи в Чудове, по долговой расписке все сполна в казначействе получишь.
Отрок Тарзан понял, что его приглашают в долю и спросил, алчно смотря на Ивана:
– Сколько я должен вложить, сколько получу и какие гарантии?
Тарзан был деловой парень.
Девицам, между тем, наскучило все это слушать.
– Тарзанчик, давай о делах потом, я шампанского хочу! – капризно надула губки Вика, повисая на своем мальчике Иване. – Рюричек, угости свою девочку шампанским.
– И то верно, – согласился с ней накрашенный Тарзан и условился встретиться о Иваном завтра, в три часа, на площади возле памятника Марку Крассу.
– А сейчас поканали лакать шампунь! – как всегда загадочно, на непонятном языке проговорил Тарзан, и все четверо устремилась в буфет, расталкивая по пути густые толпы слоняющейся по вестибюлю молодежи.
В буфете царило вавилонское столпотворение. Наступил перерыв в программе вечера и к стойке невозможно было протолкаться. Очередь, состоявшая из нескольких рядов, колыхалась, как море, то с силой напирая на буфетную стойку так, что она жалобно трещала и грозила рассыпаться, то пятясь назад, как, возможно, пятились от дружин Александра Невского рыцари-псы на Чудском озере. Что-либо купить в подобной неразберихе представлялось полнейшей утопией. Бутылки с шампанским и коньяком передавались по головам, грохот стоял неописуемый, как во время извержения вулкана. В общем, – жуть!
Женоподобный отрок Тарзан со своими спутниками, быстро посовещавшись, нашли, что предпринять. Голь, как известно, на выдумки хитра. Если к буфетному прилавку никак не подберешься по земле – подземный путь, естественно, отпадает, – то остается последнее средство – лететь по воздуху! Наши приятели именно так и поступили. Схватив втроем Вику за руки – за ноги, они раскачали ее и при счёте «три» с силой швырнули в бурлящий водоворот очереди.
Царевич Иван не принимал участия в этом мероприятии. Третьим оказался встреченный в буфете хороши приятель Тарзана по имени Бог – бас-гитарист, руководитель рок-группы «Красные дьяволята». От Всевышнего он был, конечно, так же далек, как его рок-группа далека от дьявола. Просто слово Бог составляли начальные буквы его инициалов. А звали этого прославленного в Лугачёвске музыканта и поэта Боян Онуфриевич Гробовников.
Вспоминаешь, читатель? Еще бы!.. Кто же в свое время не знавал у нас знаменитого Бояна Гробовникова – крестного отца отечественного рока! У кого величайшей ценностью не сохранялись магнитофонные записи его песен, за одно прослушивание которых брали столько же, сколько сдирают за визит со своих клиентов полулегальные пугачёвские проститутки! Кому не хотелось при первых же звуках его потусторонней гитары плакать и смеяться (всё вместе) от радости, а то и бежать в щенячьем восторге куда глаза глядят в одних кальсонах или вообще без них, как бывает при белой горячке у конченых алкоголиков или у шизофреников.
Такова она – удивительная сила искусства. Слушаешь иной раз Бога, – и слова – вроде – чёрт знает что за слова такие... Прямо скажем, так себе слова, ничего особенного, а трогает. За душу цепляет. Как будто какой-то тайный, магический смысл в них заключен, как в словесных мистических формулах «Сефер иецира» – книги создания, главного литературного произведения умозрительной каббалы.
Вот, например, его известная песня про Борю, Ваню и других:
Боря,
Что написал ты на заборе
Себе на радость, нам на горе -
Нам очень стыдно за тебя…
Ваня,
А ты зачем обидел Таню
На старом кожаном диване?
Я так не делал никогда...
и так далее. Не правда ли, впечатляет? Все равно что откровение какое-нибудь… Да-а, не перевелись ещё таланты в матушке Чуди! Силен Гробовников, ничего не скажешь, силен. Гомер наших дней, не иначе?
Тарзан, а точнее Роберт Акулов, тоже втайне пописывал дурные стишки в духе столичного постмодернизма. От стихов его нехорошо пахло и талант его никто в городе не признавал, даже он сам!
Между тем, Вика, воспарившая над очередью, как птица, удачно приземлилась прямо на головы алчущих и жаждущих молодых людей возле буфетного прилавка. И без того короткая юбка её задралась почти до подбородка, обнажив все нижнее женское шелковое и капроновое хозяйство. Вика всучила одуревшей от невероятного шума буфетчице жменю скомканных кредиток и получила взамен шесть бутылок «Чуковского игристого» и два коньяка.
Вооружившись таким образом, компания, включая и царевича Ивана, не без труда отыскала свободный столик, весь усыпанный пустыми стаканами, как осенняя роща листьями, из которых кто-то – обросший и грязный, в рваном треухе и вонючих войлочных ботинках – усердно сцеживал капли. Иван мало-помалу привыкал к своей новой участи и забывал Василису Премудрую. К тому же, веселая Вика ему нравилась всё больше и больше.
За один присест справившись с коньяком, шампанское глушили, как воду, полными стаканами. Под влиянием этих благородных налитков у Ивана быстро развязался язык и он начал витиевато выражать молодым людям свое расположение:
– Любо мне днесь пребывать с вами, благие уноты и красны девицы! Да не посетят вас туга и хвороба зело тяжкая, ибо воочию аз узрел – вельми склонны вы почитать сына царского и к стопам его главы свои преклонить готовы.
Из его высокопарней речи никто ровным счетом ничего не понял. Тарзану показалось, что Иван предупреждает о какой-то своей тайной «хворобе», то есть болезни, которой могла быть если не гонорея, то уж, во всяком случае, «мандавошки». Гробовникову запомнились только «красные девицы», и он с жадностью зыркнул на пухлые Викины губы, а затем перевел взгляд на груди, которые колыхались под тонкой кофточкой как живые. Катька вообще ничего не запомнила из сказанного Иваном-царевичем, так как с детства страдала плохой памятью. Вика решила, что Рюрик хочет «преклонить главу» – попросту переспать с ней и. многозначительно подмигнув царевичу, страстно прошептала:
– Погоди, родненький, скоро преклонишь!..
Спешу тебе сообщить, читатель, что Вика имела полное право на подобное утверждение, поскольку слова эти ни в малейшей степени не расходились у неё с делом. Вика была, что называется, дитя улица, и в свои семнадцать с половиною лет прошла уже, как говорится, огонь, воду и медные трубы: успела два раза побывать замужем, развестись, чуть не выскочить в третий раз за негра из Берега Слоновой Кости, детей по счастью ни от кого не имела - все получались выкидыши. Такова Вика. Не правда ли, читатель, знакомая картина. Бьюсь об заклад, что и ты сейчас же назовешь не одну подобную Вику и даже более того, – приведешь в примере её белозубого, шоколадного, шустрого сынишку непонятно какой национальности, которого просто язык не поворачивается назвать по паспорту чудовцем. Все это так, мой читатель. Однако, поверь, что и сами мы отнюдь не без греха. Так не будем же столь безжалостны к Вике. Она – человек и ничто человеческое ей не чуждо!
Шоу-концерт, как и банкет в загородной резиденции Дорофея Евграфовича Бовы, перевалил далеко за полночь и бесновался бы, возможно, до вторых петухов, если бы в дело решительным образом не вмешались соответствующие органы на пару с наиболее сознательной прослойкой городской молодежи, объединенной в общеизвестный союз со специфическим названием застойного времени.
Руководил городским союзом уже известный нам Вася Ветров, всегда безукоризненно выбритый и наглаженный, с двумя значками на пиджаке – вузовским и комсомольским. Он обладал весьма кипучей энергией, не мог и секунды усидеть на одном месте, постоянно что-то искал, куда-то стремился, порывался кому-то поставить на вид, кого-то взгреть по первое число, «закатать» кому-нибудь «строгача», «дать по шапке», хорошенько «пропесочить», взять в ежовые рукавицы и т. д., и т. п.