Шанс

 

 Городской сад, в котором ещё во времена советского ренессанса  был построен "клуб глухонемых", готовился к новому дню. Дворник дядя  Федя выметал асфальтированную площадку перед строением, искоса поглядывал на раннего гостя и никак не мог вспомнить, где и когда он его видел.

А вот Михаил Андреевич Межин прекрасно помнил не только дворника, но и мальчишек, с которыми в этом саду каждые летние каникулы играл в футбол, а зимой до позднего вечера гонял шайбу на залитом дядей Федей катке.

Сидя на скамейке,  он  поджидал молодого человека, очень похожего на него самого, и смотрел на старую изгородь с кованой калиткой. Сразу за ней начинались путаные улочки, в которых надёжно прятался дом его детства. Где-то там, во дворах, возвещая о наступлении утра, орали запоздалые петухи, и как раз оттуда должен был появиться его давний знакомый. Он знал его с тех пор, как обрёл способность запоминать и так хорошо, как не знали даже собственные родители.

Когда-то уютно было Михаилу Андреевичу в этой колыбели, незыблемого принципа где «от каждого по возможности  и каждому по труду». А ведь совсем рядом, но не так скоро, минуло уже лет тридцать, как страна поменяла имидж развитого социализма на недоразвитый капитализм. Теперь она на всех парах неслась в неопределённое, но, как повелось, светлое будущее, и ничто не могло её остановить.

Именно там почти в тот же час, только тремя месяцами ранее Михаил Андреевич, вытирая ладонью испарину, испачкал лоб, отдышался и обречённо поднял лопату. И чего им не хватает, картофелинам этим? Спешат, вверх тянутся…

Каждая хочет больше остальных солнца собрать. И неважно, что свет сюда не проникает - есть надежда, что однажды в погожий весенний день вынесут в огород и  посадят. Поливать и окучивать будут, вот тогда-то они и исполнят великое предназначение… Вынесут, конечно, но скорее на помойку.

А может глобальное потепление виновато? Ладно, нечего кругом виноватых искать - ещё бабушка сетовала на неудобный погреб, а об изменении климата в те времена мало кто задумывался. 

Он вздохнул и мысленно согласился с женой: выбрасывать по мешку каждый год непозволительная роскошь. Теперь они пенсионеры.

Так странно: только один день, отделяющий человека от его переломного дня рождения, и будто щелчок тумблера переключает отношение к нему окружающих. Постепенно начинаешь понимать, что путаешься у занятых людей под ногами, подобно сологубовской недотыкомке. Как удачно сказано у него: «Дерьмо, а бегает!».

Но возраст - мало о чём говорящие цифры, а вот сами цифры это уже не только возраст. Это ещё и сорок лет трудового стажа, исправная выплата хитроисчесляемых взносов от растущей заработной платы, в результате обмылок.  «Руки мой себе, пожалуй, мыла ж на ноги не трать», потому что  этот самый обмылок увеличиваться не торопится, несмотря на галопирующую инфляцию.

Михаил Андреевич  подумал, что фразы уважаемых им великих писателей он грубо вырвал из контекста. Но как иначе? Если сохранить их на прежних местах, ничего не объяснишь – всё так и останется само собой разумеющимся.

 

***

 

Лезвие инструмента нашло что-то совсем для него несъедобное, и это что-то радостно отозвалось из забвения металлическим скрежетом.

- Суки, ещё железок накидали, - никого не имея в виду, посетовал Михаил Андреевич.

Лопата и так с трудом входила на четверть штыка. Прожилки глины  чередовались с россыпями битого кирпича, отходами производства дореволюционного завода, которыми ещё в начале прошлого века засыпали истощённый  песчаный карьер.

С того времени минула целая эпоха, включавшая в себя несколько жутких войн, не менее жуткой тирании, неопределённых сельскохозяйственных реформ и завершилась, как водится, смутой. Однако, что удивительно, не народной, а государственной. Причём, такой стремительной, что народ не успел даже развести руками, как, в большинстве своём, остался без средств.

На некоторое время он отвлёкся от неприятных мыслей, всецело посвятив себя археологии. С уверенностью можно было сказать только, что находка была твёрдой. В остальном она могла быть чем угодно,  даже, страшно подумать, бомбой. Вспомнились рассказы родителей, как в дом попал то ли снаряд, то ли осколок от него, и теперь, затаив дыхание, он аккуратно удалял грунт вокруг углубления оставленного лопатой. А может это был совсем другой дом? Всё перепуталось.

Учитывая, сколько времени прошло с того момента, когда возможный боеприпас попал в землю, взрыв мог произойти в любую секунду, тем не менее, вызывать  МЧС он не собирался.  А вдруг там…

Кусок глинозёма, заключавший в себе возможное сокровище, упал под ноги копателю. Как неосторожно! А если бы рвануло!? Тут даже отлететь некуда! Смахнув пот с кончика носа, он поправил переноску и присел возле находки. При падении комок раскололся, обнажив ажурное основание непонятного изделия. Ваза, что ли?

Вскоре стало понятно, что находка ни что иное, как литая чугунная подставка для лампады, видел такие в детстве. Михаил Андреевич почувствовал лёгкое разочарование, вернувшее его в состояние привычной уверенности в том, что чудес не бывает. А чего он ждал, собственно, золотую гирю?

Выкопав в стене прохода небольшую нишу, он чисто по приколу, как говорится, аккуратно поставил туда освобождённый от земли артефакт, вытер ладонью испарину, испачкал лоб и… на секунду замер с поднятой лопатой в руках.

Ощущение того, что это уже происходило сегодня, пронеслось в голове думанными мыслями. Дежавю вскоре объяснилось: «Ну конечно, про лекарство-то забыл»… Решив не испытывать судьбу, он поставил инструмент и выбрался из норы, к которой почти привык за неделю.

Стоял тихий вечер. Что ни говори, весна лучшее время года. Чистые листочки, густой воздух и оглушительное чириканье озабоченных воробьёв. Пробуждающееся солнце пока ещё так желанно. Сняты надоевшие шапки, тёплые обувь и куртки, во всём теле лёгкость и ожидание чего-то нового, чудесного. Когда-то Новый  год праздновали весной… Соединить бы снова новогоднее настроение да весеннее состояние, какой праздник! А ещё закурить, но времена, когда он с упоением растрачивал обилие здоровья, давно прошли…

 

***

 

После ужина они с женой посидели в саду: комары ещё не появились. Ему нравилось в шутку называть её Марусей, и она недоумевала, почему до сих пор позволяет использовать именно эту, неприятную ей форму своего имени.

- Ну что, Микки, Майти Маус ты мой, - она похлопала его по непропорционально распределённому лишнему весу, - завтра опять  норку скрести?

- Да, надо заканчивать, - Михаил Андреевич улыбнулся: дразниться - совсем как в молодости. - Думаю, скоро доскребусь до старого погреба. Интересно, что там теперь? Помнишь, как мы его замуровали?

- Как же, как же. Такие заросли плесени не забудешь. Там ещё лестница была насквозь гнилая, от прежних хозяев досталась. Такая же подлая: только и ждала, чтобы на неё наступили.

- Ну, не такие уж и подлые. Просто хитроватые да прижимистые…

Мастер художественного свиста появился неожиданно: совершая вечерний обход владений, сосед исполнял «Прощание славянки». Мелодия марша властно простиралась над огородами, заполняя естество торжественным предчувствием всеобщей мобилизации.  Заметив добычу, он прервал трели и поспешил к забору.

- Ага, сладкая парочка! Га-га-га!

«Сейчас примется за свои дебильные каламбуры на тему  их с женой инициалов и аббревиатуры, скандально известной финансовой пирамиды», - подумал Михаил Андреевич.

- Попались, МММ! Го-го-го! На какие офшоры перевели деньги одураченных граждан? И-и-хи-хи.

Он стремительно перешёл  к сути волнующего вопроса.

А чего это ты под домом делаешь? Метро копаешь? Гы-гы! Нанял бы парочку «джамшудов». Желающих-то  три копейки за ведро. Дашь десять рублей, они тебе  все станции мрамором отделают. Ну не томи, чего нашёл?

Подумав, что, переведённая на нормальный язык, означенная сумма как раз равняется его пенсии, Михаил Андреевич никак не прокомментировал сказанное, только покачал головой в знак того, что нет, ничего не нашёл.

Наученный горьким опытом, он не стал рассказывать о подставке для лампады. Признание повлекло бы за собой суровую кару в виде организации экскурсии на место преступления и многократного повторения следственного эксперимента с последующим выслушиванием жалоб на то, что всем везёт и только один он, сосед, ничего и никогда не находит. В итоге страдалец всё равно выцыганит «вещицу» до кучи, а этого, из неприязни к скопидомству, Михаил Андреевич не любил.

 

***

 

Маруся  несколькими ударами подправила свою подушку.

- Ну, что ты всё вздыхаешь?! Спать давай!

- Не спится. Переработал, наверное.

Михаил Андреевич постарался произнести это безразличным тоном, но жену с тридцатипятилетним стажем трудно ввести в заблуждение.

- Ну, конечно, - Маша изобразила почтительное доверие. – Рассказывай. Удивляешь ты меня! Как можно ему завидовать?!

- Кому это? – Он приподнялся на локте.

- Да не притворяйся! Соседу, кому же ещё! Я же вижу. Ну чему там завидовать? Неужто тому, что он может себе позволить гастарбайтеров  на земляные работы, пошлый ландшафтный дизайн да тошнотворно гламурную жену лет на дцать моложе? Ага, вот оно что, истина-то совсем рядом.

Последнее предположение рассмешило обоих. Ещё некоторое время они вспоминали, как сконфузился сосед во время поездки за грибами на закрытый для простых смертных кордон.     Принявший подношение егерь, подобострастно приглашал его посетить заповедные кущи снова и непременно вместе с внучкой.  Наконец, они заснули, и вскоре опять наступило утро…

 

***

Он ещё не размялся, тело сопротивлялось, особенно руки, которые никак не хотели сжимать черенок лопаты. Да ещё после вчерашнего разговора с женой остался осадок. Ну, почему даже любимые люди не понимают друг друга или, лучше сказать, понимают превратно - нет никакой в нём зависти. Разве только сожаление: потратил жизнь, лелея высокие принципы, вместо того, чтобы воспитать в себе коммерческую жилку.

Можно утверждать, что все так жили. Однако взялись же откуда-то самые настоящие миллиардеры, а были, возможно, комсоргами, пионервожатыми, звеньевыми и просто октябрятами. Стояли, как многие, на паперти, не за подаянием, конечно - в оцеплении, не пускали на  пасхальную службу. И всеми силами боролись с теми, кто  извлекал нетрудовые доходы.

Не только с фарцовщиками-спекулянтами, но и с теми, кто после работы просто подрабатывал на дому. А теперь, смотришь, едет на всенощную в каком-нибудь…

Михаил Андреевич задумался и даже перестал копать, потому что не мог представить транспортного средства для перемещения миллиардера по городу. Между странами - понятно, на личном самолёте. До близлежащего населённого пункта вертолётом, наверное. А вот по улицам…

Может он вообще не ходит, а наоборот: улицы относительно него перемещаются. Подгоните, например, Советский район к моему небоскрёбу, и из пентхауса прямо на лифте - адрес такой-то …

Эх, вернуть бы лет эдак сорок, успел бы сколотить будущее и не усугублял бы свои сердечно сосудистые, пересчитывая копейки в конце каждого месяца.

Он ещё раз вынес землю из прокопа. Курган высился основательный. И подземная цель была близка. Вот-вот обрушится тоненькая перегородка, и откроется капсула времени.

Это случилось немного не так, как он себе представлял. Лопата не провалилась, а  с глухим звуком воткнулась в трухлявое дерево. Кубометры брёвен вперемешку со штукатуркой - строительные отходы, сброшенные в погреб.

Следующим утром, готовясь разрабатывать мусорные копи, Михаил Андреевич  бодрым шахтёром надевал перчатки. Покосившись на оставленный вечером завал, он вспомнил, что старый удлинитель теперь короток, а новый он так и не купил.

Копатель вернулся в дом и стал искать свечи, которые на случай ядерной войны в большом количестве закупала ещё бабушка.

Казалось, что стратегических запасов хватит  нескольким поколениям спастись от бытовых травм при плановых и внеплановых отключениях электроэнергии. Но в посылочном ящике, подписанном химическим карандашом, находилась всего одна свеча из старорежимного желтоватого парафина, частично подъеденная мышами.

Ладно, свечка большая - на сегодня хватит. А вечером можно пойти в магазин и купить новый удлинитель.

Вернувшись в закопушку, он сделал ещё одно углубление возле самого завала, установил в него подлампадник и поджёг свечу. Шахта осветилась неровным светом. Первые капли воска поползли вниз, освобождая фитиль.

Он уже собирался взяться за инструмент, как вдруг неожиданный сквозняк задул огонёк. Михаил Андреевич  замер. Но не только свежий ветерок вызвал его крайнее недоумение. На мгновение показалось, что на месте брёвен, обещавших пионерский костёр, пустота.

Ерунда, просто темно. Вот они там, где и были. Отгоняя наваждение, он потрогал то, что когда-то было деревом, поёжился и принялся опять настраивать освещение. На сей раз подождал, пока свеча разгорится и только после этого вернул её в подлампадник.

Известно, что человек вполне может представить себе, как скрипит пенопласт, воссоздать в уме образ любимой, или даже проиграть в голове целое музыкальное произведение, но никак не запах.

Скорее всего, в этом случае природа позаботилась о том, чтобы не повредить нашу психику. Однако, как только забытый аромат возникнет снова, достаточно всего нескольких молекул на литр, чтобы вновь  пережить всё, что с этим запахом связано.

Сложная гамма чувств, принесённая необъяснимым сквознячком, обрушилась на Михаила Андреевича. Томлением юности сдавило грудь в ожидании чего-то неизведанного, опасного, непреодолимо манящего, и показалось, из-под ног уходит земля. Всё это можно было отнести на счёт очередного сердечного приступа, но на сей раз точно помнил – лекарство принял.

Он боялся того, что мог увидеть, но крушение представлений об устройстве мироздания почти произошло, и забрезжившая глубоко в душе надежда на возможные и желанные перемены заставили повернуться к проёму.

 

                                    ***

На месте сгнивших брёвен, полностью заполнявших старый погреб, зияла чёрная дыра. С трудом переставляя ноги, он подошёл к ней вплотную и, попривыкнув к темноте, разглядел дальше в глубине неровные ряды трёхлитровых банок, освещённых тонким лучиком, пробивающимся из люка. Вверх вела крепкая лестница, которая помнилась скользкой покрытой плесенью ловушкой для доверчивых ног.

Он осторожно попробовал рукой то место, которое было мусором. На самом деле – пустота. Поборов страх, Михаил Андреевич шагнул в сумрак.

Не было заметно даже следов гнили. Вместо этого под ногами чувствовался плотно утрамбованный земляной пол. Слева в углу остатки прошлогодней картошки. «Смотри-ка, не проросла, - подумал Михаил Андреевич. – Правильно, значит, я всё придумал. Но как теперь использовать погреб?».

Он осмотрелся. Свет из будущего  проникал через прокоп. Без труда можно было рассмотреть не только картошку и банки, но и небольшую кучу хлама под лестницей, среди которого, выделялась керосинка, одорирующая всё вокруг.

Он сделал несколько шагов, и в этот момент наверху, звякнув щеколдой, хлопнула дверь…

- Хто тама?! – Забытый голос взорвал тишину и заставил Михаила Андреевича вздрогнуть. – Верка, ты нето?

- Не-е, ведьма, это я – любимый зять, метлу твою из ремонта принёс.

Николай прибавил ещё несколько ярких непечатных образов, он не чурался сильных выражений.

Николай... его жена Верка, бабка Фрося, – частицы жизни, затерявшиеся во времени. 

Миша, так называли тогда Михаила Андреевича, общался с Николаем постольку, поскольку одна из стен дома была общая. Он не терпел людей, которые могли  позволить себе ударить женщину, тем более пожилую.

Даже просто замахнуться, пусть она это заслужила много раз, - не важно. А Колюня с изощрённо-садистским юмором частенько тюкал тёщу узелком, завязанным на носовом платке.

По правде сказать, Ефросинья была язвой, но все её замечания можно было с лёгкостью пропускать мимо ушей, если бы не склочный характер сожителя её дочери.

По рассказам Николая, тёща не только объедала молодую семью, но ещё умудрялась находить и ополовинивать все его заначки. Терпельник любил поплакаться. А куда деваться? Ведь как бы старательно он не прятал «Московскую», к его приходу «осоловевшая мама»  в ответ на справедливое возмущение заводила… песню.

Собственно, это не была ещё песня в привычном понимании, лишь преддверие её - тяжкий унылый стон, квинтэссенция бабской доли. По крайней мере, так слышалось через стену. Так вот, в такие моменты «нервы (Николая) не выдерживали», и он «очень возмущался».

Конечно, никогда не рассказывалось, как в справедливом гневе кидался он на обидчицу с носовым платком наперевес, предварительно намочив узелок.  

Всё же следует вернуться к тому моменту, когда хлопнула дверь. Поскольку потянуло сквознячком, и зыбкий огонёк, светивший по ту сторону реальности, забился в агонии. Менее всего хотелось застрять в чужом погребе из прошлого, как есть: в бермудах, пластиковых тапочках и майке с лаконичной надписью на английском языке совсем не по возрасту.

Забыв про запреты на резкие движения, в два прыжка он достиг рубежа, отделяющего его от привычного времени. Практически он был уже на своей стороне, когда затрепетав на ветерке, огонёк отдал последние частицы света и выпустил ленточку дыма.

В то же мгновение стремительное перемещение закончилось, и Михаил Андреевич застыл в позе гимнастической ласточки. Боясь увидеть позади нечто ужасное, он, не оглядываясь, будь что будет, изо всех сил рванул ногу, не удержался  и упал на четвереньки. Сзади опять попахивало плесенью нагромождение мусора с накрепко прикипевшей  к подгнившему бревну тапочкой.

«Ничего себе, ситуация! – руки нового Колумба заметно тряслись. - На старости лет воплотить в жизнь детские мечты и стать героем фантастического рассказа или, может быть даже романа, о котором… никто не узнает. Ни в коем случае не должен узнать - такие перспективы!».

Возможно, он единственный, кому представилась возможность побывать в своём прошлом. И не просто побывать, а подсуетиться там, чтобы вместо унизительного прозябания наступила здоровая активная старость с путешествиями, уютным домом, где легко наслаждаться семейным счастьем - главным сокровищем, которое они с женой  бережно хранили долгие годы.

Тайна! Успокоиться, иначе всё обнаружится, и его персональное чудо исчезнет. Как такое вообще может быть?! Столько пересмотрено и перечитано по поводу возможности и невозможности перемещений во времени, но описания такого невероятного,  лучше сказать абсурдного способа, он не встречал, не то, что около, даже в самых отдалённо-научных трактатах.

Ни разряда, ни вспышки, ни единого из атрибутов высокобюджетной фантастики - лишь зажжённая свеча в подлампаднике. А что если всё дело как раз в свече? Тогда для задуманного, совсем мало времени, вернее сказать, только одной свечки.

Эх, угробить целый ящик. С таким количеством можно было весь застойный период не спеша перетаскать. Но, кто же знал?

Небось, всем подряд раздавали. Лучше бы поберегли, мало ли что, вот как теперь.

Не спалось. Появилась идея, правильность которой мог подтвердить только эксперимент. Простой, но невероятно опасный. Казалось, он мог даже погибнуть, но потерять возможность изменить свою постылую жизнь, какой он её воспринимал, много хуже. Так размышлял Михаил Андреевич, пока усталость не взяла своё. Во сне он видел навоз, который сгребал в большие кучи, а это, говорят, к деньгам.

Вот и утро - сейчас всё выяснится. «Либо сытое будущее, либо вообще ничего, небытие», - думал Михаил Андреевич, собираясь на подвиг. Способ предельно прост. Поскольку свеча уже немного обгорела, нужно экономить, то есть зажигать только на время перехода. Вот тут-то и возникает масса вопросов, среди которых один, пожалуй, самый главный. Что случится, когда он вместе со свечой пройдёт через временной портал.

                        

***

 

«Всё же ночи ещё холодные, одеться бы теплее, - он мрачно усмехнулся. - Ладно, возможно одежда и не понадобится».

Михаил Андреевич посмотрел на сросшийся с бревном пластик, и представил себя органично распределившимся среди брёвен поражённых грибком. Стало не по себе. Он подавил приступ тошноты и, решив, что пора действовать, повернулся к завалу и привёл систему в действие.

Брёвна потеряли объём, задержавшись на какое-то мгновение полупрозрачной картинкой, которая вздрогнула, будто от брошенного в воду камня, разбежалась кругами и пропала, отпустив тапочку и показав реанимированный погреб бывших соседей.

Подняв свою машину времени за предусмотрительно привязанную палку, он как можно дальше просунул устройство в проход и, убедившись, что система работает нормально, вошёл и сам. Ничего не пропало. Теперь самое страшное. Набрав воздуха, он перекрестился и дунул на огонёк.

Кромешная тьма окутала Михаила Андреевича, и некоторое время он не мог понять, что с ним происходит. «Как у негра в желудке», - забытая поговорка вспомнилась сама собой. Видимо время каким-то образом влияет на сознание: в своём настоящем вряд ли он подумал бы таким нетолерантным образом.

Понемногу  появлялись очертания потерявшихся предметов. Он жив и не смешался с мусором. Сверху из лаза пробивался слабый лучик. Он поднял голову и увидел, как последний дымок от фитилька тонкой ленточкой просочился в щель.

На сегодня хватит - пора назад. И тут он вспомнил, как аккуратно положил зажигалку на кирпич в своём времени. «Здравствуйте, герр Альцгеймер, - подумал Михаил Андреевич. Перспектива застрять в погребе застойного периода совсем не радовала. – Спокойно, в любом случае придётся подняться, наверняка в доме есть  спички. Да-да, как же в советское время без спичек, запаса соли и мешка крупы».

Наверху было тихо. Поэтому, предположив, что сейчас утро (стало быть, молодые на работе, а Ефросинья уехала к сестре жаловаться на зятя), подошёл к лестнице. Но не успел взяться за перекладину, как услышал раздражённый глас старшего поколения:

- Верка, Верк!

- Чего!

- Чаво-чаво - ничаво?! Дымом, слышь, пахнить! Опять Колька твой спички жгёть - деньги переводить! А хату спа́лить, куды пойдем? - В голосе обозначились истерические нотки.

- Что ты каркаешь – прям ворона! Закурил, небось, мужик же!

- Это Колюшок-то?! – она деланно рассмеялась. – Верка, а Верк!

- Ну, чего ещё!?

- Гони ево, суку, отседа!

- Ах ты, курва старая! - послышался топот приближающегося экзекутора.

«Все в сборе! Прямо скажем, удачно попал», - путешественник убрал руку и, на всякий случай отступил под лестницу. Сверху уже неслись душераздирающие вопли:

- Ой, Верка, он мене бьеть, бьеть! Паскуда грёбана-ай! - тоненько заголосила баба Фрося.

- Ты что, сбесился?!- отпусти, идиотина, на работу опоздаем.

Скандал прекратился внезапно. Теперь были слышны только всхлипывания бабки Фроси и приглушённый голос Колюни, торопливо бормотавшего неразборчивые угрозы. Вскоре стало слышно, как супружеская чета прошествовала к выходу и прежде чем закрыть за собой дверь, Николай пригрозил: придёт с работы разберётся…

- Спугал! – крикнула вслед баба Фрося. - Держи карман, жульман! Вот мильтонов позову! Ишь, яйцо кака́я!!!

Вскоре всхлипывания стихли, и неожиданно повеселевшим голосом она спела частушку:

- Ой ты Коленька-Колюня

Он красивай на лицо

А комиссия признала

У яво одна яйцо.

Не делая паузы, она тут же затянула свою бесконечную мелодию.

«Надо выбираться», - подумал Михаил Андреевич и начал восхождение. Плана не было - вся надежда на случай и удачную импровизацию. Лестница скрипнула. Ноющие звуки, которыми, вместо песни, веселила себя Фрося, оборвались на полу-ноте. Наступила гробовая тишина.

В этом безмолвии оглушительно ударилась откинутая лядва, и из подпола плавно поднялось, небритое существо в подштанниках по колено, с картиной на груди, изображающей средний палец. В руке существо держало ржавый подлампадник, в который была криво вставлена потухшая свеча. Вот это было хуже всего и точно не к добру.

- Здравствуй, бабушка, - как можно ласковее произнёс Михаил Андреевич, чем ещё больше напугал Ефросинью.

Кровь отхлынула от лица, и она даже не дышала, только таращила изредка мигающие глаза.

- Не найдётся ли спичек, а то вишь, свечечка погасла, он грустно посмотрел на обгорелый фитилёк. – Плохо без огонька.

Баба Фрося была уверена, что люк медленно закрывался сам  собой. Так же медленно, и плавно, погружался в подпол и необычный гость. Когда мешковатая фигура скрылась, и над люком осталась одна голова, Ефросинье показалось, что голова эта сама по себе  приблизилась к её лицу и  зловеще прошептала: «Никому не рассказывай, ещё вернусь», - и  пристально посмотрела на Ефросинью.

Она ещё долго сидела на своём сундуке с открытым ртом и вставной челюстью в подоле. Надо признать,  Господь Бог одарил её крепким здоровьем.

 

***

 

Удача! Всё получилось. Он рассматривал спички, только что доставленные из семидесятых. Новенькие, с коричневыми головками, в деревянном коробке, с этикеткой посвящённой океаническим рыбам. «Хек, - прочитал Михаил Андреевич, - полезна для здоровья». Вечером, сгорая от нетерпения, он присел рядом с женой.

- Ты смотри! Уже и забыла, как они выглядят. Знаешь, ведь я была заядлой филуменисткой, а этой серии, «Океанические рыбы», у меня не было: к тому времени, когда она появилась, увлечение уже закончилось. Коробочка даже деревянная… Ещё вот краешек дощечки не заклеен - беленький такой, тонкий. Если его отломить, то можно использовать вместо зубочистки.

- Да-да, так многие тогда делали.

- Можно подумать, сам не делал. Слушай, откуда? Надо же, новые совсем!

- Да, за ящиком со свечками лежали.

Михаил Андреевич понял, что сделал глупость. Показалось, если жена узнает, ничего не выйдет и теперь выкручивался, как мог.  Но супруга не унималась.

- Странно - запах чужой. Я почему-то твоих соседей вспомнила. Бабку эту, как её звали? Помню ещё, когда они керогаз разжигали, через стену чувствовалось.

- Керосинку, Марусь. Керосинка это была.

- Какая разница?

- Ну, милая моя, существенная.

Зацепившись за соломинку, ему удалось, наконец, развить тему, и увести разговор в другую область. За время лекции они успели поужинать, попили чая. Уже в постели, проваливаясь в сон, он долго объяснял принципиальную разницу в работе хитроумных приспособлений прошлого, в которых неожиданным образом появлялись, то дрова для растопки, а то и пьезоэлемент для поджига…

 

***

 

Часть суток, в которую он попадал при перемещении, была на редкость неудачной. Предположив, что, изменив момента отправления, изменит и время прибытия, он не спешил приводить в действие агрегат.

Сходив в магазин за удлинителем, Михаил Андреевич переоделся и, думая о прошлом, начал разбирать завал в настоящем.

Так прошло несколько часов. Наконец решив, что пора, он взял узелок, необходимый в подобном путешествии и активировал систему.

Всё было по-прежнему. Те же картофель, лестница и куча хлама. Так же как и в прошлый раз наверху было тихо. Не задувая свечу, путешественник нарочно погремел старой кастрюлей под лестницей. Результат не заставил себя долго ждать.

- Верк, а Верк, забыла чаво?

Не получив ответа, она предположила худшее.

- Колька - ты, ирод?!

Но вместо двери скрипнул люк и стал потихоньку подниматься.

Михаил Андреевич торжественно положил узелок на табуретку и, не выпуская из рук подлампадника, подошёл вплотную к сундуку.

- Здравствуй, добрая женщина,  а я к тебе, с гостинцами, - многообещающе произнёс он. – Знаю, о чем мечтаешь, помогу

Жутковато, конечно, но, будучи человеком практичным, Ефросинья много передумала за прошедшие сутки.  В результате она пришла к выводу: из ряда вон выходящий случай сном не является и, судя по отношению к ней домового, а именно таким образом она идентифицировала Михаила Андреевича, сулит удачу и немалые выгоды. Доможил обещал наведаться ещё раз, и на этот случай она запаслась упаковкой спичек.

От очередного коробка визитёр не отказался. И баба Фрося  своего не упустила и обратилась к «хозяину» с весьма деликатной просьбой, - услуга за услугу, так сказать.

 «Всё уже сделано», - Михаил Андреевич кивнул на узелок, попросив кое о чём и бабу Фросю. Уже в погребе, зажигая свечу, он услышал глухой стук в стену и в ответ усталый голос его матери. К горлу подступил комок. Спасаясь от нахлынувших чувств, он спрятался в будущем.

 

                                   

 

***

 

Баба Фрося не считала себя глупой. Однако, магический предмет из узелка, который держала в руке, никак не укладывался в привычные понятия. Видать, на то он и магический, что непонятный. А может, обманул домовой-то: «Держи, - говорит, - бабка, – Делай, как сказал. Только на себе не пробуй».  «О, идёть, аспид. Ну, Господи благослови!».

Николай был зол: не удалось отметить получку с коллективом: охранники отобрали бутылку на проходной. Следом пришла Верка, у неё на складе слишком быстро обнаружили пропажу трёхкулачкового патрона.

Ефросинья поняла сразу - скандалу быть. Чтобы приблизить кульминационный момент, она потихоньку затянула арию бабской доли. Потом сделала паузу и, поскольку повторяла эту фразу довольно часто, только и успела произнести:

- Верк, а Верк...

Николай, снимавший в этот момент свои брюки клёш, резко выпрямился и, демонстрируя особенности холерического телосложения, расставил, торчащие из чёрных семейных трусов, тонкие ноги. Он тяжело дышал. Скулы, с натянутой на них тонкой кожей, покрылись нездоровым румянцем.

На сей раз он даже не предварил битву бранными словами, перешагнув брюки,  молча достал орудие кары и двинулся к сундуку.

- Не смей оскорблять мою мать, - хрипло крикнула любящая дочь, и Баба Фрося, увеличила децибелы гимна угнетённых.

Сражение было кратким. В тот момент, когда супостат замахнулся своим носовым платком, сатиновые покровы приподнялись и обнажили бледное место в районе паха. В этом направлении и скользнула морщинистая рука Ефросиньи, сжимающая преподношение подвального гостя.

Мерно потрескивая и озаряя трусы мертвенным светом, между ног хулигана сверкнули молнии. Тщательно уложенная причёска заводского модника встала дыбом. Николай страшно оскалился, выкатил немигающие глаза, и, сотрясая ветхий настил, рухнул на пол в неестественной позе.

- Слышь, Верк, - задумчиво оглядев поле брани, произнесла Баба Фрося в сторону онемевшей дочери. - Таперича и без комиссии всё ясно. Это я про яйцы.

С этого дня жизнь Ефросиньи кардинально изменилась. Если Верка на правах близкой родственницы всё ещё позволяла себе робкое бурчание, то недавний обидчик боялся даже приблизиться. А поскольку спальное место тёщи, находилось в узком коридорчике, он пробирался  мимо сундука, как можно плотнее прижимаясь к стене, чтобы  коварная старуха не могла до него дотянуться. Через несколько дней они и вовсе съехали  на квартиру. Михаил Андреевич торжествовал: путь свободен.

 

 

***

 

Ефросинья с блеском справлялась с порученным ей заданием. По вечерам она выходила к сверстницам, распространяя, между прочим, информацию о скором прибытии дальнего родственника. Кроме того, выпросила у матери Михаила Андреевича пяток старых   свечей.

Увы, не сработало. Сколько Михаил Андреевич не зажигал фитилёк, используя спички разного времени, сколько не вставлял свечи под разными углами, - ничего не получалось. Вероятно, не содержали они энергии тех лет, которые накопила в себе единственная пережившая перестройку свечка.

Ну, что же, нет так нет. Некогда думать, пора действовать, - наступил час  выхода  в открытое пространство семидесятых.

Дожидаясь темноты, Михаил Андреевич пил чай с бывшей соседкой и узнавал от неё горячие новости, тщетно ожидая  подробностей существования обитателей переулка.

Разум информатора понемногу свыкся с тем, что можно вот так накоротке общаться с потусторонними сущностями, и позволил Ефросинье полностью переключиться на более значимое событие: предстоящий визит вождя кубинского народа Фиделя Кастро Рус и председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина.

Когда баба Фрося затянула «Куба - любовь моя», Михаил Андреевич поспешил допить чай, переоделся за занавеской и вышел на улицу.

В отсутствие стритрейсеров стояла непривычная тишина, в которой с удовольствием пели сверчки, да где-то вдалеке слышалась пьяная песня припозднившегося гуляки.

Через дорогу против дома начинался небольшой обрыв, на дне которого дремал сад его детского дружка, по весне затопляемый талой водой. Луна освещала длинную дорожку и в самом её конце крытый рубероидом деревянный нужник, - вот оно детство…

Разудалая песня, доносившаяся издалека, потерялась в дальних дворах. Решив, что улицы опустели,  Михаил Андреевич достал фонарик и пошёл вокруг квартала, просто осмотреться на подзабытой уже местности. Дойдя до перекрёстка, он повернул налево и лицом к лицу столкнулся с исполнителем разбойного фольклора.

Участник Великой Отечественной скоро уже  тридцать лет праздновал день победы, и останавливаться не собирался.

- О, Михрюта, - обрадованный встречей, Ларионыч раскрыл руки для объятий. - Я чего сказать-то хотел. Ты же  с Фроськой через стену живёшь? - он понизил голос. - Ты это, аккуратней там, поня́л, - и многозначительно посмотрел на собеседника.

Почувствовав себя раскрытым резидентом, Михаил Андреевич потерял дар речи.

- Я тут Колюню встретил. Давай, говорю, по маленькой, - Ларионыч вздохнул. – Человек он, конечно, говно, но одному-то… вообще. Понимаешь!? Ну, вот…, - почти шёпотом произнёс он, - бабка-то ведьма, получается.

Оправившись от шока, хронотурист хотел проскользнуть мимо.

- Ты погоди, - Ларионыч вцепился в рукав. – Она молнии мечет, поня́л?! Я ведь на слово не верю, особенно Колюшку́. Заставил место показать… Разряд, видать, охрененный был - все волоса попалило. Поня́л?! Это я тебе как электрик говорю.

Ларионыч подозрительно наклонил голову, и попытался сфокусировать взгляд.

- Херово выглядишь. Видно она и на тебя порчу навела.

Внезапно отпустив пленника, он поплёлся дальше по улице. Изредка вспоминая, что песни надо петь вслух. Смотря вслед вечному гуляке,  Михаил Андреевич подумал, что, пожалуй, никто толком не знал где жил этот человек, потому что до дома он, как правило, не доходил и спал, в основном где-нибудь в кустах.

Пройдя  по знакомым улочкам, Межин миновал скверик общества глухих. Из тёмных аллей, заросших сиренью, доносились возгласы членов организации, от которых у непосвящённого зашевелились бы волосы. На самом деле ничего страшного - всего лишь глухота. Это она вкупе с влюблённостью заставляла издавать звуки наводящие ужас.

За ограду он заходить не стал. Вряд ли, конечно, кто-то поднимет руку на пожилого человека, но Михаил Андреевич мыслил категориями двадцать первого века. Да ещё, попав сюда, почувствовал себя  мальчишкой, которого без друзей могли поколотить какие-нибудь мстители из соседнего района. Однако и возвращаться уже пора.

 

 

***

 

Неожиданно пришли дурные вести из северной столицы. Тёща Михаила Андреевича, принципиальная женщина старой закалки, не опустилась до того, чтобы отскакивать на переходе от несущейся на неё иномарки, и лишь угрожающе приподняла трость.

Тормоза импортного автопрома не подвели - это значительно ослабило удар, но и такой малости хватило для перелома бедра и сотрясения мозга, хотя и лёгкого.

Участник конфликта противоположной стороны спортивный автомобиль «Порше» получил продолговатую вмятину на капоте от увесистой палки, которую после кончины мужа крепкая старушка носила «от жуликов».

Михаил Андреевич искренне сочувствовал матери своей жены и всей душой разделял негодование по поводу экстремального вождения, но вспомнив, какую изощрённую ложь пришлось изобретать для прогулки по ночным семидесятым, он, к стыду своему, подумал, что это очень кстати и облегчённо вздохнул.

 Закрываться в подвале - странная прихоть. Тем не менее, после отъезда Маши он врезал замок, который можно было запирать изнутри, что поделать: осторожность, прежде всего, и окончательно поселился у бабы Фроси - его машина времени работала крайне неточно. Время по обе стороны больше не совпадало. Михаил Андреевич не обратил внимания на такую мелочь. Накануне он побывал в супермаркете и, накупив вкусностей, явился не с пустыми руками.

Продукты вызвали немалое удивление у  современницы продразвёрстки. Вкусив диковинных яств, Ефросинья возлегла на сундуке, риторически спросила: «А можа ты шпиён?» - и против обыкновения Михаил Андреевич услышал вполне оптимистичную мелодию.

Одевшись утром, он критически осмотрел себя в зеркале: давно не стригся и не брился, работая в своей шахте, и борода отросла приличная.  Неудивительно, что баба Фрося приняла его за домового. Немного подправив растительность на лице и, убедившись, что вполне соответствует моде начала семидесятых, он, подхватив  большой фирменный пакет  «Quelle», вышел из дома. Настала пора добыть денег - последнюю заначку он оставил в супермаркете.

 

***

 

Толкучка просыпалась рано. Но Геныч всегда был первым: собратья по бизнесу уведут самое интересное из-под носа. Ведь нуждающийся человек придёт продавать как можно раньше, на то он и нуждающийся. А раз нуждается, отдаст дешевле  и, срубив капусту, больше не придёт и не увидит, как Геныч наваривает на его товаре.

Поэтому, когда он заметил в сторонке ветерана, упакованного в джинсу, с пузатым фирменным пакетом - очень удивился. Не только тому, что мужик пришёл раньше него. Уж очень странным был этот человек.

Он вполне  годился ему в дедушки, но поведение совершенно не соответствовало возрасту. Дед сидел на лавке, будто она была его собственностью и с такой безмятежностью, словно не существовало ни разгонов с облавами, ни статьи за спекуляцию. Раскинув руки по спинке, он выстукивал пальцами отнюдь не Калинку. На ноге, покачивающейся в такт загадочному ритму, была одета офигенная вельветоновая туфля, от вида которой у Геныча просто перехватило дыхание - ничего подобного он никогда не видел.

Может, из-за бугра? Говорят, в универ бундесы понаехали. Пришёл сдать чего-нибудь: командировочных не хватает. Ну, конечно, как же я сразу не догадался? В таком случае надо спешить, пока не перехватили. С другой стороны ни бундесы, ни штатские рано никогда не приходят, а среди деловых вообще никогда не появлялся - уж кому, как не Генычу это знать. Но и на мента он тоже не тянет:  их, во что ни одень, дисциплина так и прёт.  Ещё немного поразмыслив впустую, он решил рискнуть: не упускать же удачу.

Подойдя к лавке, Геныч повернулся так, чтобы и его пакет «Wrangler» был виден и постоял в ожидании реакции. Субъект добродушно улыбнулся в его сторону, ничего не сказал,  и продолжил выстукивать свой заводной ритм. Тогда Геныч собрался с духом и заговорил первый:

- Гуд морнинг, - с трудом произнёс двоечник и вопросительно посмотрел на пакет.

Приветствие на ломанном английском обескуражило Михаила Андреевича. Сначала он хотел подыграть своему собеседнику но тут пришла более перспективная идея.

- Давай лучше по-русски, - и, понизив голос, добавил. - У меня прогерия.

Такого слова Геныч не слышал, но, чтобы не показаться дураком на всякий случай спросил:

- Сколько?

- Да с восемнадцати, наверное.

Геныч подумал. Получалось, что друг друга они не понимали, кто-то тупил: либо прогерия не товар, либо ветеран с тараканами и как следует. А если это наркота, и дед живая реклама снадобья.

Засосало под ложечкой. Он хотел потихоньку отойти в сторону, но на площадке никого не был, и пока искал достойную причину, Михаил Андреевич догадался пояснить:

- Это преждевременное старение. Вот, за четыре года постарел, как за сорок, - он развёл руками, мол, что поделаешь?

- Чува-ак, - протянул сердобольный Геныч. - Я балдею!

 

***

 

Они проговорили долго. Геныч был потрясён эрудицией нового знакомого. Миша мог без труда назвать все диски The Beatles, разделяя их на календарные, концертные и сборники. Ещё он помнил названия всех песен: какая в каком альбоме находится, кто написал и кто исполнил. Помимо всего ещё и сорокопятки с синглами, о которых Геныч слышал  только краем уха и не мог проверить правильность информации.

Это касалось не только Битло́в. В необъятной кладовой его памяти хранились сведения о невероятном количестве других групп.  Кроме того, он знал множество подробностей из жизни суперзвёзд. Подробности эти были поразительными. Но информация об Элтоне Джоне была настолько  невероятной, что сразила просто наповал!

Он не поверил - воспринял как оскорбление. Однако, закованный в фирму́ знакомец, выглядел настолько авторитетно, что даже самоуверенный Геныч, хотя и не поверил до конца, ушёл в подавленном состоянии. 

Возвращаясь с пустым пакетом и бумажником, плотно набитым советскими купюрами, Михаил Андреевич подумал, что операция по внедрению прошла успешно. Он купил эскимо, занял лавочку в скверике невдалеке от остановки, стал неторопливо разворачивать запотевшую на жаре фольгу.

В ожидании автобуса стали собираться «садисты». Он усмехнулся: так по молодости они называли дачников-огородников. Обмотанные влажными тряпками саженцы, зачехлённые лопаты и тяпки соприкасаясь в людской толчее друг с другом, издавали скрежет, вызывая возмущение подраненных и испачканных садоводов. Повсюду звучали виноватые извинения «мягкотелых интеллигентов», и бесцеремонные претензии большей части общества. Образовалась длинная очередь желающих сесть на редко курсирующий транспорт, и в ней постепенно разгорался скандал.

Пожилой, нервный мужчина проявлял беспокойство в ожидании своей спутницы, ушедшей в магазин. Он крутился из стороны в сторону, и вместе с ним совершал опасные движения остро отточенный  инвентарь.

Мужчина нервничал и мало обращал внимания на замечания, которые в грубой форме делал ему верзила в брюках, на расклёшенной части которых были нашиты цепочки с якорями. Было понятно, что  молодой человек потратил много времени на моделирование эксклюзива, однако осторожничать не собирался и будто специально подставлял ноги.

Результат не заставил себя долго ждать. Острый край тяпки чиркнул по штанине, как бритвой срезав любовно притороченное украшение. Модник взбесился и перешёл, как говорится, к насильственным действиям. Юркий старичок не давал спуска хаму, он размахивал своими сельхозорудиями, перескакивал с места на место и подвергал опасности уже всю очередь. Отовсюду слышались возмущённые возгласы.

Участники конфликта большей частью встали на сторону испорченного клёша и если бы не сдерживающий фактор в виде граблей, находящихся в боевой готовности, давно поколотили бы холерика. Наконец, совершив очередной отскок, пожилой садовод не заметил оставленного на асфальте рюкзака, споткнулся и неловко повалился на тротуар.

Две обременённые лишним весом женщины, вероятно сёстры, (они молниеносно перешли на сторону поверженного) громко по-детски завизжали. В этот момент вернулась из магазина жена земледельца. Выставив авоську перед собой, она несколько раз толкнула обидчика в грудь и, как и следовало ожидать, облила кефиром «клёвую» рубаху с погонами. Верзила озверел и стал размахивать руками, собираясь уже пустить в ход кулаки.

На крики и визги прибежал милиционер - обгаженный модник ретировался. В ту же секунду подъехал автобус, который моментально наполнился до краёв людской массой. Те, кто не уместился в салоне, цепляясь друг за друга, гроздьями повисли на подножках. Никто уже не боялся вил и граблей: оказаться свидетелем и застрять в участке на несколько часов было намного хуже.

То, что произошло дальше, не на шутку напугало и Михаила Андреевича. Несмотря на удалённость от военных действий, он ясно услышал, как голосом, не терпящим возражений, сержант потребовал документы.

Какая беспечность! Столько времени разгуливать по городу, не имея  ни одной даже самой бесполезной бумажки. Без документов и прописки, да ещё в таком наряде, - тюрьма за бродяжничество. Чуть не бегом возвращаясь в спасительный частный сектор, Михаил Андреевич успокоился только у калитки бабы Фроси.

 

***

 

Его мать не любила вспоминать о замужестве: отец Михаила Андреевича  покинул их, когда сыну едва исполнился год.  И Михаил Андреевич не мог знать, что произошло между ними, а с годами это потеряло для него всякую значимость. Теперь же и вовсе не имело к делу никакого отношения. Единственное, что было важно, так это воспоминание о том, что мать, гладя по головке маленького Мишу, частенько приговаривала: «Боже мой, как ты похож на своего отца!».

Это говорилось таким тоном, что отбивало всякую охоту иметь хоть какое-то сходство. Но теперь именно эта приевшаяся фраза стала главной причиной того, что он сосредоточил все свои усилия на поисках родителя. Миша никогда не интересовался местоположением отца, тот мягко говоря, также не обременял визитами, и теперь ему пришлось основательно пораскинуть мозгами, прежде чем удалось вспомнить людей могущих сообщить хоть какие-то подробности.

- Андрей?! - общая знакомая его родителей была крайне удивлена, когда Михаил Андреевич появился на пороге её дома, к которому долго пробирался обходным путём. – Что случилось?!

Михаил Андреевич не дал ей время убедиться в собственной ошибке.

- Я его брат Михаил.

- Никогда ничего о брате не слышала, -  она недоверчиво наклонила голову.

Но Михаил Андреевич не боялся  быть пойманным с поличным. Елена Николаевна хоть и была знакомой их семьи, о родственниках знала очень мало.

Хитрюга изобразил на лице радость.

- Узнал случайно, да. Судьба! Вот… Нас во младенчестве, так сказать, разделили. Семья голодала. Ну, и отдали в приют.

Михаил Андреевич импровизировал на ходу, используя беспроигрышные ходы бразильских режиссёров. Он всё развивал сюжет, когда вдруг почувствовал, что, хотя и сердобольная, но образованная женщина очень скоро уличит его во лжи. Решив, что пора заканчивать, он выложил на стол последний козырь.

- Вы не думайте, я на шее у него не повисну - у меня деньги есть, - он показал солидную пачку купюр. - Вот копил с тех пор, как узнал.

- Да как же вы узнали?! Так трогательно… И хорошо, что непьющий, - и тихо добавила. - Не хотелось расстраивать, но Андрей-то с тех пор, как один...

Елена Николаевна вздохнула и подлила ещё чая. Надо сказать, печенье она пекла вкусное.

- Давно, ещё в детдоме, потом всё ишкал, ишкал, -  Михаил Андреевич откусил слишком большой кусок, и ему стало неловко.

Прожевав, он собрался с мыслями и соврал ещё раз:

- Уговорю его, уедем ко мне на север, там красиво, медведи, - мечтательно добавил Межин, недоумевая, почему вдруг проникся красотой опасного животного…                       

«Пора, - подумал Михаил Андреевич. - Нечего тут больше делать. Всё, что хотел - узнал».

 

 

***

        

Согласно информации, объект оперативно-розыскного мероприятия проживал неподалёку в пригороде. В этом направлении ходила электричка. Но шутка ли добраться туда без документов, а испытать радости пешего паломничества он был не готов.

Выход нашёлся неожиданно. Возвращаясь вечером, он зажёг свет в коридоре бабы Фроси и обратил внимание, что из-под мешков, наваленных в углу, торчит колесо велосипеда.

Подойдя ближе, он убедился, что под кучей действительно скрывается вполне годное средство передвижения. «Отлично,- подумал Межин, - на нём и отправлюсь. Вот только шины подкачаю».

Чуть забрезжил рассвет Михаил Андреевич, поёживаясь от прикосновений, не обсохших от росы травинок, уже спешил посетить «на дорожку»  ветхий нужник старой певуньи.

Начало пути прошло благополучно. К восьми утра он выдвинулся далеко за пределы городской черты и, неторопливо крутя педали, блаженствовал в лучах утреннего солнышка.

Это был велосипед Колюни, и в нём всё было приспособлено для перевозки спиртосодержащих продуктов. Впереди крепко прикручена корзина, в которой находились ложементы для стеклотары оборудованные резинками, не позволявшим огнякам и пол-литрам вывалиться при езде на время по пересечённой местности. В этих уютных гнёздышках коварный отпрыск вёз слабому духом прародителю несколько бутылок огненной воды.

Где-то километра через два должен быть пост ГАИ. Решив не рисковать, Михаил Андреевич свернул в лесополосу. Там окончательно разомлев, он наслаждался пением птиц и солнечными зайчиками, скачущими по влажной утоптанной лесной дорожке, убаюкивающей плавными гладкими кочками.

Прошло ещё два часа безмятежного существования - далеко позади будка с истомившимися от безделья стражами большой дороги. Преодолев посадки, он въехал в настоящий, правда, совсем небольшой лесок.

Михаил Андреевич спешился. Он был совсем недалеко от нужной ему деревеньки. Миновав всего два лесных квартала, необходимо было пересечь луг, и там возле почерневшего от времени колодца начиналась широкая тропа, ведущая в селение всего с одной улицей. Так рассказывала Елена Николаевна.

А вот и пастбище с тремя козами, стаей гусей обсыхающими после купания в пруду и стреноженной старой кобылой. Мерно крутя педали, он выехал на лужок и, не спеша, любуясь сельской пасторалью, устремился к видневшемуся вдали колодцу. Но на го́ре путешествующему среди вызывающих лишь умиление домашних питомцев таился настоящий кошмар.

Монстр лежал боком к Михаилу Андреевичу  между двух могучих кованых колец на длинных стержнях. Концы этих стержней вместе с бетоном, в который они были замурованы глубоко в земле, образовывали на поверхности цементные блины метрового диаметра. Толстый, больше похожий на хомут ошейник, способный удержать носорога, обхватывал несокрушимую шею. Вокруг неё, в особенности вблизи головы тучей роились слепни, мухи и другие омерзительные насекомые, выводя из равновесия и без того нестабильную психику зверя. Чужака он заметил ещё на опушке  и теперь, не отрываясь, следил за его неприятными суетливыми движениями.

Ворочаясь в высокой траве, громадина трясла головой, прядала ушами, но желающих залезть в глаза и полакомиться его кровью от этого не убавлялось. К тому моменту, когда велосипедист приблизился настолько, что чудовище могло почувствовать вызывающий бешенство посторонний запах, капля терпения, если у него и была, давно иссякла. Соплеменник минотавра восстал над примятой травой и, пригнув голову, вперился в Михаила Андреевича налитыми кровью глазами.

Межин  пришёл в неописуемый ужас. Он всю жизнь испытывал даже не панический, всесокрушающий страх перед этими животными. Огромный племенной бык-производитель, рогатая скотина с широкой тупой головой на пригнутой к земле шее настолько широкой, что невозможно найти место, где она переходит в другое такое же ещё более широкое образование, называемое загривком.

Расставив могучие ноги, исчадие остервенело хлестало себя хвостом по бокам, издавая низкие протяжные звуки, похожие на стоны. Межин оцепенел. Он был в полной растерянности и никак не мог придумать, что делать дальше: страх не давал сдвинуться с места. Неожиданно бык вроде бы успокоился, приподнял голову и, будто  узнав старого знакомого, как-то по-новому посмотрел на велосипедиста. Казалось вот сейчас, подобно маленькой собачке, он прижмёт ушки и бросится ласкаться.

Это ввело Межина в заблуждение. Решив, что понравился быку, он захотел, воспользовавшись моментом, разом покончить с неприятной ситуацией. Набрав больше воздуха и вцепившись в руль, Михаил Андреевич вождём апачей прыгнул в седло и рванул с места. Велосипед пулей понёсся к воображаемой черте разделяющей движение на приближение и удаление.

Пока  Михаил Андреевич не пересёк заветную черту, ситуация оставалась относительно стабильной, и он начал думать, что всё, даст Бог обойдётся. Но так продолжалось только до того момента, когда бык вдруг понял, что существо, без разрешения вторгшееся в его владения не собирается нападать, а напротив - бежит прочь. Издав несколько коротких ни с чем несравнимых оглушительных звуков, зверюга бросилась в атаку. 

Горы мускулов перекатывались под кожей, земля стонала под копытами несущими на себе тонну взбешённой плоти. Натруженная мошонка в сумасшедшем ритме колотилась между ног, добавляя гнева и решимости примитивному мозгу. Теряя густую слюну на летнее разнотравье, махина приближалась к Михаилу Андреевичу подобно валуну, выпущенному из циклопической катапульты.

Межин пришёл в неописуемый ужас. Забыв о возрастных изменениях, он выставил ногу, ловко развернул велосипед, и, съехав с тропинки, помчался по целине напрямую к колодцу, подскакивая на кочках и неизвестно откуда взявшихся кривых сучьях.

У велосипедиста была фора, у быка природное преимущество в скорости, кроме того, при совершении манёвра Михаил Андреевич  неудачно наступил на коровью лепёшку, и скользкая сандалия постоянно срывалась с педали.

Однако, позади животного, вселяя надежду на возможное спасение, с грохотом камнедробилки разматывались две бесконечные цепи, бескомпромиссно распределяя шансы противных сторон как пятьдесят на пятьдесят.

Избавление подоспело как раз возле колодца. Крепкая привязь зазвучала нотой «до» первой октавы и быка резко развернуло  в противоположную сторону. От неожиданности животное потеряло нить событий и поплелось назад, к тому месту, где оставило своих мух и слепней. Но Михаил Андреевич всё гнал велосипед, и мелодия известной песни на нервной почве громко звучала у него в голове.

 

***

 

Хибара, в которой жил Андрей Межин находилась на другом краю деревни. Забыв зачем приехал,  Михаил Андреевич уже хотел углубиться в лес, манящий высокими деревьями, но номер жилища, крупно намалёванный на кривой калитке, вернул память.

Думая, что бык всё ещё гонится за ним, он направил спортивный снаряд прямо на плетень, привстал в седле, бросил руль и, перелетев карасиком незамысловатую изгородь, рухнул в пыльную неухоженную картофельную ботву.

Не давая себе времени на поиски возможных повреждений и, помогая руками, он  не оглядываясь, поскакал к избе. 

Межин с силой захлопнул за собой дверь как раз в тот момент, когда папа сливал в стакан остатки мутной жидкости в некоторых субкультурах называемую шмурдяком.

-                                                                                     Наконец-то! Наконец-то! – задыхаясь после гонки, вскричал  Михаил Андреевич, повторяя приготовленную фразу. – Отныне вовек неразлучны!

- Допился – доппельгангер, - Межин старший от неожиданности опрокинул посуду и, прижимая к груди пустую четверть, повалился на топчан.

Здравствуй, брат мой, - не унимался Михаил Андреевич, расставив руки, он медленно  двинулся к отцовскому ложу. - Это чудо, чудо - я обрёл брата.

Андрей Ильич Межин понемногу приходил в себя. Ему было плохо. Надежда опохмелиться испарилась вместе с последними каплями, разлитыми из-за этого оборванного грязного субъекта, от которого за версту несло коровьим дерьмом и пафосом. Неприязни добавляли перфорированные туфли, так называемые шузы́ с разговорами, которые он с детства ненавидел и не одел бы даже в нынешнем затруднённом финансовом положении. Окончательно убедившись, что он всё ещё психически здоров, Андрей Ильич отложил бутыль и, пресекая возможный плотный контакт, сделал останавливающий жест.

- Погоди, погоди! Ты кто, вообще?

- Андрей! - возмущённо воскликнул Михаил Андреич. - Это же я, Михаил. Давай же скорей обнимемся, брат. Боже, как я счастлив!

-  Да какой ты брат-перебрат?! У меня отродясь брата не было! - устало возразил упрямец, из последних сил стараясь держаться по другую сторону стола.

«Нет, так дело не пойдёт», - подумал Михаил Андреевич и, осторожно приоткрыв дверь, посмотрел в ту сторону, где валялся велосипед. Убедившись, что быка поблизости не видно, он крадучись вышел во двор, а затем стремглав бросился к плетню  и успокоился только, когда облокотил своего педального коня на завалинку.

Он вернулся в дом, когда его отец проверял под столом пустые бутылки.

Поговорим, - брат Михаил поставил на стол бутылку. Не смотря на предусмотрительную смекалку Колюшка, после сегодняшних гонок на выживание осталась всего одна. Бутылка Кьянти розлива две тысячи тринадцатого года. Он купил вино в супермаркете специально для  Ефросиньи. « Это чаво, сухоя?! Сам пей кислятину - у мене от яво икота. В следушие разы Спотыкач бери. Не продають? Так ты ж домовой - поколдуй», - заявила та, и, в конце концов, Михаил Андреевич решил отвезти бутылку своему пропащему отцу.

Он уже не надеялся на успех. Мерзкая, безмозглая скотина: испортить такой план. Что б эти твои мухи залезли тебе во все места.

Брат Андрей обернулся на звук и застыл на месте.

- Бог мой! Откуда, откуда у тебя, засранец, такая роскошь, такая редкость. Да это ж... Нет слов! Брат, наливай! - теряя терпение, воскликнул Андрей Ильич. «Надо же, - подумал Михаил Андреевич, - обычный ширпотреб».

В отсутствие штопора, они отвёрткой пропихнули пробку внутрь и разлили содержимое по стаканам.

Волшебная влага растекалась по членам, проникала в самые отдалённые закоулки, возвращая подвижность суставам и жизнь всему организму. «А ведь похож, зараза, думал Брат Андрей, поглощая содержимое стакана крупными глотками. - Прям одно лицо.

 

***

 

Брат Андрей был очень огорчён, узнав, что ещё три бутылки Столичной были разбиты вдребезги. Об этом случайно проболтался его одногодок Михаил и вот уже минут двадцать жалел об этом.

Понемногу буря негодования утихла, и у Андрея Ильича возникла необходимость посетить известное строение в конце огорода. В этот промежуток времени Михаил Андреевич, смог осмотреться и поразмыслить.

План рушился. Споить папашу и выкрасть его документы не представляло никакой возможности. Он бесцельно бродил по избе, теряя по пути кусочки подсыхающего на ботинке навоза и разглядывая случайные предметы, бесцеремонно захватившие неухоженное жилище.

Обойдя по периметру всё помещение, он остановился возле пёстрой занавески, такой же, как на половине бабы Фроси. Там она скрывала брачное ложе молодых. Спальное место Андрея Ильича ничто не скрывало. Поэтому стало любопытно, а что же...

Рука уже сделала то, на что разум не успел наложить санкцию, и исследователь застыл в великом изумлении.

Маленькое аккуратно убранное помещение, со всех сторон окружённое стеллажами с книгами прятало от чужих глаз большой посылочный ящик, приспособленный под письменный стол, на котором по обе стороны портативной пишущей машинки стопками лежали исписанные и чистые листы.

Михаил Андреевич будто подглядел нечто запретное, быстро задёрнул занавеску. Но что пишет его заблудший предок? Вопрос занозой засел в голове, сверля  любопытный мозг, как надоедливая мелодия.

Вернулся его названный брат. Он принёс местного. В початой четверти плескалось мутная, немного опалесцирующая жидкость.

- Лунный бальзам, - сообщил Андрей Ильич. - На молоке, для мягкости. Совсем забыл, что в огороде вчера прикопал, а тут вот вспомнил.

«Так вот почему такой мутный… Но что, блин горелый, он пишет?!», - Михаил Андреевич терялся в догадках, но оказалось, что ему стоило лишь немного подождать.

- Эх, не хочется после такого напитка, - Андрей Ильич покосился на бутылку из-под вина. – Две тыщи тринадцатый, - прочитал он. - Сколько ж я в городе не был?! Давно срок годности на алкоголь ввели?

Михаил Андреевич увёл разговор в сторону, но если бы он даже начал убеждать, что вино из будущего, то есть сказал бы правду, в лучшем случае его посчитали бы шутником.

Они выпили ещё немного - самогон был некрепкий, тёплый и от этого почти несъедобный. Но после пережитого за день нужно было снять стресс, хотя бы и дедовским методом. Он наплевал на своё расшатанное здоровье, но странное дело, оно о себе и не напоминало.

Его обретённый брат включил радиоточку. Михаил Андреевич подумал, что вероятно допотопный лопух с заплатами из старых газет был единственным окном в мир в этом забытом богом месте. Передавали постановку о гражданской войне, и сцены, в которых доблестные красные части преследовали и побеждали злых беляков, следовали одна за другой.

Андрей Ильич некоторое время внимательно слушал спектакль, и его мимика свидетельствовала о том, что происходит серьёзный внутренний диалог. Потом вдруг отвлёкся и налил себе ещё немного. В какой-то момент показалось, что он потерял всякий интерес к спектаклю. Но тут, скомкав лицо, Андрей Ильич вместе  с самогонными парами выдохнул короткий монолог, вызвавший крайнее удивление:

- Наверное, не дождусь, когда белые в кино станут хорошими и начнут по городам и весям гоняться с шашками за плохими красными. Даже в этом комедиантстве видно, что побеждает не храбрость, не справедливость, а элементарное хамство. Товарищи! Что за обращение?! Какие мы товарищи?!

Он ещё налил в стакан, и когда на лице восстановилось нормальное выражение, обречённо резюмировал:

- Впрочем, уже и не господа…

Новый план созрел молниеносно, и уже ничто не могло помешать Михаилу Андреевичу в его исполнении. Собрав в единый кулак обрывки всех громких заявлений перестроечного периода, он мощным апперкотом нокаутировал разум эмбрионального диссидента, и уже рано утром они собирали нехитрый скарб предка в потёртый трофейный чемоданчик, основное место в котором занимала пишущая машинка. Заколотив крест-накрест двери и окна, Андрей Ильич выкатил из сарайчика старинный дамский велосипед, в котором всё было создано для наиболее грациозной позы седока, вздохнул и они тронулись в путь.

Михаил Андреевич успел уже подзабыть вчерашний велокросс, но вид почерневшего от времени колодца живо напомнил всё, что с ним было связано. Стали отказывать ноги, и он поделился своими переживаниями с Андреем Ильичом. Тот отнёсся к жалобам по-отечески мудро. До самого лобного места папа пугал сына жуткими историями из прошлого и самым тривиальным образом подшучивал над его малодушием.

Когда до источника осталось метров двадцать, Михаил Андреевич снова увидел зверя, и все нарушения сердечно сосудистой системы стали разом напоминать о себе. Бык стоял невдалеке от сруба и, страшно раздувая бока, пил воду из огромного чана, который Михаил Андреевич вчера даже не заметил. Ужас обуял его, он понял, что уже не может идти дальше. Решение повернуть, дойти до противоположного конца села, а затем пять километров  обходить опасный участок болотами, казалось самым правильным, но родитель, наконец, натешился и сменил гнев на милость.

- Да не бойся ты! Тут подход нужен, - и бодрой походкой направился прямиком навстречу погибели.

Бык перестал пить и с интересом уставился на идущего к нему камикадзе. Вид его в точности повторял то ложное дружелюбие или даже испуганную насторожённость, которая ввела Михаила Андреевича в заблуждение.  Остановившись метрах в пяти от животного, Андрей Ильич, ловко подражая голосам местных пастухов, нараспев разразился шедевральной тирадой непечатного свойства.

Чудище обмякло, скукожилось и, задрав хвост, из-под которого с частотой пулемёта пеклись коровьи лепёшки, ускакало в самый дальний конец своей поскотины.

Они благополучно пересекли пастбище. В большей степени благодаря мелодекламациям Андрея Ильича, которыми  время от времени он напоминал низкой твари о том, кто есть истинный венец творения.

 Без приключений миновав пост ГАИ и, двигаясь вдоль полей опытной станции, путники  достигли ботанического сада, из которого, спустившись по холмам городского парка, оказались в его культурной зоне. Здесь, не вызывая подозрений, они спокойно перекусили. Михаил Андреевич не стал удерживать  своего «брата» от излишеств, в большом количестве предлагаемых на разлив и на вынос.

Но вот стало розоветь на западе. Громыхая запорами и замками, продавщицы покидали свои  ларьки и забегаловки. Папа находился в нужной для Михаила Андреевича кондиции. Он ещё не буянил и не кричал продавщицам: «Э, куда пошла?!», но разум его был затуманен и он с трудом ориентировался в пространстве. Тем не менее, Андрей Ильич мог ещё передвигаться самостоятельно, хотя и не в седле.

Где-то глубоко в душе Михаил Андреевич чувствовал, что поступает подобно тем, кого он и сам жгуче ненавидел, но угрызения совести ретировались перед необходимостью оправданной жертвы для достижения великой цели. Стемнело быстро. Теперь можно было не опасаться нежелательных встреч. Кто встретится ночью, разве что Ларионыч?

Впрочем, будучи лёгок на помине, он не заставил себя долго ждать.

- О, Михрюта, - начал было по привычке старый разведчик, но осёкся на полуслове. - Итить-тыть, да их тут двое, давай подсоблю, и он ловко подхватил разомлевшего папашу. После чего оба завалились в заросли мальвы у соседского забора.

- Ничего, - успокаивал себя Ларионыч, - мы ж бойцы. Слышь, ты же боец?!

Андрей Ильич только мычал и на четвереньках пытался уползти из крепких объятий пленителя.

 Наконец-то можно обеими руками поддерживать сложную конструкцию, которую он соорудил из двух велосипедов. Вот и долгожданная калитка бабы Фроси.

- Само собой, - прошипел Ларионыч, заметив предостерегающий жест Межина и с нежностью добавил, - будто языка через линию фронта переправляю.

Велосипеды брошены во дворе и, не смотря на протесты, Ларионыч освобождён от свои добровольных обязанностей. Глубоко вздохнув, он поплёлся по пустынной улице, бормоча что-то недовольным голосом.

Стараясь не шуметь сам и уговаривая Андрея Ильича тоже вести себя как можно тише, дабы не «разбудить его злую бабку», Михаил Андреевич, не смотря на абсолютную темень, всё-таки довёл своего спутника до люка  и заманил в погреб обещаниями продолжить праздник заначкой его престарелой родственницы. Несмотря на удачу, которая  не изменяла Михаилу Андреевичу, спуск был экстремальным. Его так сказать брат пару раз оступился, в довершение повис на руках и чуть не сбросил Михаила Андреевича с четвёртой ступеньки. Их возня разбудила Ефросинью. Уже, зажигая свечу, они услышали как  из полузабытья, стараясь справиться с непослушной дикцией, она голосила с нарастающей громкостью.

- А ну пошли! Ишь жульё кака́я. Увесь карасил потаскали, гадюки! Милиция, милиция! Карау-ул!

Ошарашенный происходящим, со словами: «По-моему я уже здесь был, только давно, ну не здесь, а наверху. О, опять наверху, но не там», - Андрей Ильич безропотно совершил временной переход и опомнился только  во внутреннем дворике Михаила Андреевича.

- Ты куда… Да как, вообще… А где это… вот это вот…

Он в недоумении крутился на месте, и Михаилу Андреевичу стоило большого труда удерживать его в вертикальном положении.

- Пойдём, пойдём. Здесь для тебя безопаснее, а то не ровен час загремишь там в психушку со своими сентенциями.

Михаил приобнял своего отца и в голосе его появились мстительные нотки:

- Тебе здесь понравится, диссидент ты мой прозорливый.

 

 

 

 

***

 

Пролетели два дня нескончаемых разговоров, Всё же, много лучше иметь информированного союзника, нежели введённого в заблуждение пленника. Так рассудил Михаил Андреевич. Открылся своему родителю, и снова спешит на толпу застойного периода.

С тяжёлым сердцем оставлял он своего ошарашенного предка в незнакомом ему будущем. Не произойди череда абсолютно фантастических случайностей, позволившая им объяснится, он всю жизнь считал бы своего отца предателем, бросившим семью в тяжёлое время. И никогда даже не подумал бы, что тот поступил подобным образом, поскольку не хотел подвергать дорогих людей опасности из-за своей антисоветской, как он выразился деятельности.

Это растрогало Михаила Андреевича. Боже мой, он называет так критику существовавшего строя, имевшую своей целью простое исправление мелких ошибок. Когда Андрей Ильич поверил, наконец, что «Нерушимый» всё же рухнул и вместо свободного необъятного союза страну окружили мелкие ищущие выгодную зависимость государства. Михаилу Андреевич не на шутку обеспокоился здоровьем отца,  который выглядел человеком, получившим тяжёлую контузию, как некогда говорилось, пыльным мешком из-за угла.

Сложные переживания, бродившие в душе путешественника, нашли, наконец, выход и трансформировались в сыновние чувства. Обманчивая уверенность в полной защищённости, которая с потерей близких уже давно сменилась на гнетущее бремя ответственности, вдруг снова вернулась к нему, и, не по возрасту беззаботно улыбаясь, Межин вдруг почувствовал себя как за каменной стеной.

Он почти бежал к месту совершения спекулятивных действий. Вот и заветная изгородь. За ней, в глубине сквера заметно беспорядочно-беспокойное движение. Там на небольшом пятачке люди делятся на два лагеря. Первые хотят продать, вторые купить. Между ними те, кто хочет поменять, но на этой туче им не рады: здесь делают бабки. Сбившись в небольшую кучку, они, как бедные родственники кочуют с одной стороны площадки на другую, виновато озираясь по сторонам.

Быстро избавившись от принесённого дефицита и, пополнив запас советских купюр, вызывающих недоумение своим маленьким размером, Межин, исполняя роль больного прогерией Миши, делает вместе с Генычем визиты местным столпам  советской рок революции.

За два последующих дня, он глубоко проник в местный бомонд, снискав уважение и непререкаемый авторитет, а благодаря неординарной для молодого человека внешности, получил брежневское прозвище. В следующие выходные то здесь,  то там на туче можно было услышать: «Миша сказал», - «Миша слышал. - «Какой Миша?» - «Миша Суперстар».

Нашёлся, правда, и непробиваемый ретроград, который, как протопоп Аввакум крепко держался старой веры и не хотел признавать факты. До него дошёл разговор об Элтоне Джоне, и теперь любое заявление не соответствующее бытующим представлениям о той или иной личности принималось в штыки его возмущённым разумом.

Оппонента звали Шпрот. Ему удалось быстро сколотить небольшую группировку из таких же, как он, предпочитающих жить в неведении. Они где только можно поносили Михаила Андреевича. И даже придумывали знакомых дипломатов из «заграницы», которые якобы развеяли постыдную чушь об уважаемом рок-музыканте и правильном мужике.

Это не мешало Михаилу Андреевичу, но в то же время раздражало, отвлекая от главного. Сначала Межин хотел придумать какой-нибудь фокус, чтобы сокрушить противника. Но вскоре он кое-что вспомнил, и дождался момента, когда всё произошло само собой. Ну, почти…

Дело в том, что электорат Шпрота́ состоял, в основном, из музыкантов. Пользуясь связями в горпромторге, Шпрот доставал болгарские басухи и ГДРовские полуакустические «Мюзимы», а иногда ещё и усилители «Регент». Всё это был дефицитный товар, и его обладатели пользовались громадным уважением, поэтому перед Шпрото́м заискивали не только завсегдатаи клубов и домов культуры, но даже работники филармонии.

Как раз в это счастливое для Шпрота́ время в широкие массы стали просачиваться слухи о  двенадцатиструнных гитарах. Рассказы о возможностях этого инструмента просто сводили с ума музыкальную общественность. Не было ни одного из умеющих зажимать ля-минор, кто не грезил бы об обладании этим волшебным инструментом. Казалось, что у любого, кто возьмёт в руки это чудо, пальцы забегают по грифу не хуже, чем у самого Махавишну.

Потянулись вереницы страждущих, которым ему нечего было предложить: Шпрот оказался не готов к такому буму. Однако чтобы не терять лицо и клиентуру, он брал авансы, говоря всем, что дело плёвое, но желающих много и придётся подождать. Среди этих самых желающих обрести вожделенное сокровище оказался, хотя и молодой, но уже заметный деятель потребкооперации Семён Кузмич Глозман.

Глозман был ориентирован на молодёжную западную культуру, поигрывал на различных инструментах и устраивал джем-сейшены с друзьями, тремя работниками горкома комсомола. У себя на работе об увлечении рок-музыкой они не распространялись. Поэтому Глозман не пользовался куда как широкими возможностями родной структуры, а действовал через Шпрота́. За это он в свою очередь периодически радовал ценного кадра различными деликатесами, которые добывал во время проверок складов коопторга и пребывал в уверенности, что Шпрот просто обязан обслуживать в первую очередь именно его.

Когда от верных людей он узнал, что Шпроту́ «подогнали целый вагон двенадцатиструнок», он сильно возмутился, и незадачливому бизнесмену пришлось пообещать благодетелю инструмент ленинградской фабрики вне очереди.

Глозман, на радостях, одарил Шпрота целой сумкой вкусностей в таких заграничных упаковках, что есть и пить их представлялось настоящим вандализмом. Но тут как назло выяснилось, что нужный человек из горпрома пошёл на повышение в другой город, и сложный механизм социалистических взаимоотношений остановился.

 Потекло время. Шпрот всё больше терял контроль над возникшей ситуацией. Стали приходить люди  и справляться о состоянии заказа, в который уже вложили денежные средства. Шпрот начал прятаться. Напряжение в отношениях с клиентами очень быстро переросло в раздражение и, в конце концов, «обманутые вкладчики» стали попросту охотиться на Шпрота́.

В силу российского менталитета семидесятых, ни у кого не возникало желания вернуть деньги - все как один требовали товар и произносили угрозы различного характера. Что касается Глозмана, тот просто выдвинул ультиматум: либо через три дня гитара, либо через четыре в морду.

Михаил Андреевич дождался, когда скандал достиг апогея и случая не упустил. Навестив подвал бабы Фроси, он выбрал из солидной кучи переброшенного из будущего дефицита два блока жвачки Ригли Сперминт, рассудив, что эта старейшая торговая марка наверняка существовала во времена его далёкой молодости.

Межин прекрасно знал, где работал Семён Кузмич, впоследствии сколотивший состояние на записях перестроечной рок-волны. Дождавшись обеденного перерыва, Межин подсел к нему в столовой.

- Люди, которым я всецело доверяю, рекомендовали Вас, как надёжного человека, - он положил на стол полупрозрачный пакет со жвачкой. - Очень надеюсь на взаимовыгодное сотрудничество…

- Сёма, - ловко сгребая левой рукой подношение, Глозман протянул правую для рукопожатия. – Давай на «ты».

- Я слышал, тебе гитара нужна, могу устроить.

- Школько, - скрывая заинтересованность, Глозман делал вид, что с аппетитом уплетает куриную ножку.

- Товаром предпочтительнее. Если найдём… согласие (Межин чуть не сказал «консенсус», время которого ещё не наступило), тогда за эквивалент стоимости отдам «Кремону».

Название вожделенной фирмы прозвучало неожиданно, и Кузмич поперхнулся. Однако Сёма не был бы Глозманом, если бы не имел великолепной выдержки, без которой не удержался бы в потребкооперации на руководящей должности.

- А ты Шпрота́ знаешь? - вытирая слезы, проговорил Глозман.

Михаил Андреевич утвердительно кивнул.

- По его мнению, ты доверия не заслуживаешь, - Сёма очень хотел «Кремону», поэтому, как ни старался, жёсткая фраза прозвучала жалким образом.

- Кто бы говорил, впрочем, как хочешь…

Михаил Андреевич сделал вид, что собирается уходить и привстал, но Глозман уже неоднократно пожалевший, что допустил бестактность, чуть не вскочил с места.

- Да шутка, шутка, - слишком громко произнёс Сёма, и несколько человек оглянулись. - Ну, сам посуди, должен же я быть уверен, что дело верное. Шпрот вон как облажался!

Как представитель музыкальной среды, со своими Глозман пользовался соответствующим жаргоном.

- Ты посиди, чувак – я посурлять.

Спустя несколько минут, вытирая на ходу руки носовым платком, он уже не скрывал заинтересованности.

- Хиляем, а то зырят…

По дороге к небольшому скверу Михаил Андреевич обозначил цену вопроса, и Глозман несколько смешался:

- Да я  такую кипу сразу не достану, это ж вагон.

- А не надо сразу, как наберёшь, так и обменяемся. Хотя лучше построить отношения на абсолютном доверии. За тебя поручились, поэтому гитару отдам сразу, а ты будешь отдавать товар по мере поступления. И мне хорошо, и тебе незаметнее.

Никто, конечно, за Глозмана не поручался. Просто о деловых качествах Семёна Кузмича в перестроечный период ходили легенды. В то время, когда все подряд кидали друг друга и по мелочам, и по крупному, Сёма вывел в люди огромное количество рок-групп, честно соблюдая финансовые обязательства. Вместо грабительской тактики заключения контрактов, он работал на взаимовыгодных условиях и повышал прибыль за счёт количества желающих работать именно с ним да ещё благодаря трудоспособности и врождённому упорству, порой принимавшему причудливые формы.

Как-то раз, давно, в общем, будучи ещё студентом начальных курсов, Сёма отдыхал в компании однокурсников на берегу живописной реки Убля. Они разбили лагерь как раз между трёх величественных корабельных сосен, чудом уцелевших, после того, как в этом месте появился будущий Великий Император Пётр и стал рубить окно в Европу.

Кстати говоря, предание гласит, что речка своим названием также обязана прогрессивному Царю. Вот, как это было. Однажды переправляясь вброд, конь Петра Алексеевича оступился и его знаменитый сапог наполнился до краёв ещё холодной после паводка водой. От неожиданности Царь Батюшка своею Монаршей Милостью и нарёк сей злополучный водоём таким вот образом - одним словом с большой буквы.

Так вот, существовала тогда, не при Петре, конечно, а в СССР такая пионерская забава: по ночам мазать лицо зубной пастой, шнурки связывать и творить прочие условно весёлые глупости.

В первый же день по приезде девушки, которые «имели место быть» в компании и, которым не спалось, поскольку не принимали участия в работах по устройству лагеря, решили вымазать кого-нибудь по традиции. Выбор пал на Глозмана, который в силу этнических особенностей должен был, по их мнению, выглядеть особенно зловеще с гуталиновыми усиками.

Замысел удался… Глозман не обиделся, но пообещал отомстить, на что девчонки рассмеялись и сказали, что теперь ничего не получится, потому что он упустил фактор неожиданности.

Медленно потекло время. Девушки несли дежурство по ночам, чтобы не пропустить момент, а Глозман будто и забыл уже о своём обещании. Но на самом деле просто не подавал виду, и не было ни одной ночи, когда бы он не следил за перемещениями в женской палатке и не изучал насколько добросовестно стоят на посту часовые.

Наступил день празднования окончания похода и после того, как догорел костёр, молодёжь долго ещё куролесила в потёмках. Наконец усталость погрузила всех в крепкий здоровый сон, но не Глозмана.

Рано утром, когда будильник Кашпировского будит большинство из нас, далеко по лесу разнеслись радостные вопли мстителя, заглушающие дружные непрекращающиеся визги «злодеек». Порой  в этих звуках чудилось даже название реки, в ужасе вырывающееся из женской груди.

Оказывается, Глозман всю ночь не сомкнул глаз в ожидании этого момента. Несмотря на опьянение, он сумел каждой из несчастных незаметно подложить в карман халатика по отвратительной скользкой лягушке. Этих тварей, так «любимых» прекрасной половиной человечества, он изловил в Убле, всё это время держал в  стороне от лагеря в подобии террариума, сделанного из полиэтиленовых пакетов, и незаметно для всех откармливал мухами и прочей подходящей для этого гадостью.

Не правда ли совершенно естественно, что располагая подобными сведениями о характере будущего партнёра уж можно быть уверенным в его надёжности.

 

***

 

Михаил Андреевич так закрутился в своём прошлом, что и не заметил, как пролетела неделя. Пора возвращаться. Надо сказать, он не на шутку волновался. Проныра сосед мог запросто «расколоть» доверчивого предка,  и тогда всё пропало.

Постояв в темноте перед дверью, он прислушался к звукам во дворе. Не обнаружив ничего подозрительного, повернул ключ. Всё выглядело как обычно, только отцвели деревья и сад выглядел так, будто прошёл снег - скоро должны завязаться яблоки.

Вспомнил, как в детстве с ребятами срывал маленькие зелёные матовые шарики, будто покрытые пудрой, которую счищал пальцами, натирая кожицу яблочка до зеркального блеска. Потом, рискуя получить расстройство желудка, ел невероятно кислое и такое же твёрдое образование, и это казалось таким вкусным…

Взбежав по ступеням, он выбрался с заднего двора и когда открывал дверь в дом, подумал, что всё чаще стал забывать о возрасте.

Было тихо.  Михаилу Андреевичу стало не по себе. Чувствуя недоброе, он прихватил половник, висевший на кухне и, стараясь не шуметь, медленно пробирался в гостиную. Что-то зловещее чудилось в этой тишине. Он явственно слышал какие-то шорохи, пощёлкивания и довольно громкое пыхтение: вор пробрался в дом, связал папу, а теперь пытается взломать сейф.

Михаил Андреевич так разволновался, что даже забыл, что сейфа у него не было. С замиранием сердца он подошёл к гостиной и резко распахнул дверь. Отец сидел перед компьютером и что-то набирал, по привычке с силой ударяя по клавишам.

- О, сынок, а я никак не пойму что это у тебя?! В деревне «Голос Америки»  на кусок проволоки ловил. Глушат, конечно, но разобрать можно. А этот прибор, небось, и Австралию запросто.

- Весь мир, - вздохнул Межин.

- Вот это да, - Андрей Ильич был переполнен эмоциями. - А я, книжки читаю. Столько всего, столько! Уже открыто пишут: человека  создали инопланетяне. А ведь мы первые догадались. Козырев ещё когда об этом говорил… И вообще, спутник наш, человек в космосе наш, везде первые, знай наших

- Ну, да… Только с Луной обосрались самую малость.

- Это ты про американцев, что ли? А я вон там читал, что брехня, никуда они не летали. И доказательства есть.

- Ты не слишком зачитывайся, сейчас все пишут, что хотят. В твоё время авторучку поднял - уже подвиг. Всё, лафа закончилась: теперь свобода слова.

- Это что же я могу выйти  на площадь, и сказать, что генсек власть узурпировал, а линия партии не верна.

- Да хоть сейчас. Только кто слушать будет? Наслушались до тошноты – надоело.

- Всё себе отсидел, - он почесался, - почти не вставал, разве что поесть да в туалет. Кстати, еда почти закончилась. Три яйца да нога куриная. Да, а что это у тебя одни ноги, а где сама курица? Почти как у нас там, ну, раньше - давно, то есть.

Психика Андрея Ильича не выдержала и, уйдя в глухую защиту, скрылась в семидесятых.

- Вот, казалось бы, самого зверя по весу должно быть больше, чем его ушей головы и хвоста вместе взятых. Ан нет! Хвостов навалом, а ни свиньи, ни коровы... А у вас тут всё наоборот и тоже не правильно. Вдруг я хвост под хреном захочу, а? Что скажешь!?

- Хоть два пришьют, только плати. - Межин младший хмыкнул.

- М-да, парадокс, однако…

«Конечно, мы с тобой папуля, прямо-таки друзья парадоксов».

- Как же ты сумел разобраться в этой хреновине. Я два года думал, с какой стороны к нему подойти, а ты всего за несколько дней… включил. Раз ты такой способный давай учиться дальше…

- А ты что же не знаешь, что я на фронте радистом был. А рация тоже  сложный аппарат, между прочим.

Неожиданно по щеке Андрея Ильича скатилась скупая слеза.

- Сынок, как ты постарел…

 

***

Не сказать, что акция по изъятию излишков была в новинку для Глозмана: он делал это и раньше - пугали масштабы. Конечно, тащили все, всё что могли, однако, несмотря на высокое положение, вряд ли позволили натаскать дефицита ценой в Кремону -  молод ещё. Какие у молокососа могут быть ответственные банкеты. Ну достиг, дослужился… Так ведь доверили  - следи за порядком. А ты, поганец, из под носа у всех и главное одному себе, - выговор.

С другой стороны, первый, кто настучит, в итоге предстанет пред светлые очи  Глозмана.  Сёму, конечно, пожурят наверху, но и ябеду защищать не будут: такие в коллективе ни к чему. Поэтому решено было к вопросу подходить дифференцированно: объектов по области много, время не ограничено, стало быть, с миру по банке - смышлёному бочка. Рано утром членовоз и два верных сотрудника ожидали его возле подъезда.

А Михаил Андреевич в далёком будущем приводил в порядок запылившуюся гитару, чтобы заработать в прошлом свой начальный капитал. Он купил её вместе с футляром совершенно случайно. На старости лет бренчал по струнам, мурлыкая под нос «When I'm Sixty Four».

- Теперь, - пафосно думал он, - возвращаю тебя в дни твоей молодости и ты должна выглядеть неотразимо. Футляр отдавать не буду, по крайней мере, пока…

 

***

 

Он удачно оказался дома: позвонила жена. Нет! Конечно, он не будет скучать, ни в коем случае! Вернее будет очень сильно, но потерпит, главное, чтобы она не спешила.

Михаил Андреевич широко развернулся в прошлом. Но чтобы его предприятие набирало обороты, необходимо было наладить бизнес в настоящем. «Говорите, прошлым сыт не будешь, ну это мы ещё посмотрим!», - думал новоявленный бизнесмен.

Он прекрасно понимал, что собственными руками не сколотить вожделенного состояния. Но негативное отношение к эксплуатации накрепко въелось в подсознание. Торгаш, лавочник - клеймо на всю жизнь, за версту будут обходить… Трудно человеку социалистического прошлого становиться на коммерческие рельсы.

Вот оно наследие социализма: всё анализировать, искать объяснение и бояться мнений, а главное копаться в прошедшем, вместо того, чтобы, не оглядываясь стремиться вперёд. Придётся перевоспитываться. Михаил Андреевич глубоко вздохнул и решительно подошёл к забору.

Оскорблённый недостатком внимания ещё с прошлой встречи, сосед нехотя отложил секатор.

- Здорово, дело есть, - произнёс Межин и многозначительным кивком пригласил будущего компаньона в дом.

Сосед пренебрежительно усмехнулся, мол, какие у нас с тобой могут быть дела, но пошёл. Искусственное безразличие быстро сменилось живой заинтересованностью, когда он увидел на журнальном столике вазочку с чёрной икрой, внушительных размеров тамбовский окорок и неказистую бутылку советского армянского коньяка.

         - Откуда раритетки? – он хитро посмотрел на хозяина, - забронзовел?

Ну да, приподнялся… слегка. Больше не портилось настроение, когда вспоминал про счета за электроэнергию, отопление и полив. Ещё недавно о большем он и не мечтал: в далёком прошлом удалось прокопать глубокий канал в потребкооперацию, и  деликатесный продукт теперь польётся в будущее почти рекой. Этот поток, руслом которого станет сосед, соединится дельтой с широким морем потребителей двадцать первого века, и одарит возделывателя щедрым урожаем морской «капусты».

- Представляешь, у меня брат нашёлся, - скрывая мысли, произнёс Михаил Андреевич. - Вот, познакомься, Андрей Андреевич Межин из Белоруссии.

- Так ты что же белорус? А я и не знал, надо же! – Он перевёл взгляд на Андрея Ильича. – Ну, и как там у вас в белорусском совке.

Андрей Ильич недоумённо посмотрел на сына.

- Да вот, как видишь, - предупредив возможную тираду отца, нашёлся Межин младший и широким жестом пригласил гостя  к трапезе.

Надеждам на деловой ужин не суждено было сбыться. Дело в том, что Андрей Ильич, как виновник торжества сразу взял бразды правления в свои руки. А так как имел своё представление о проведении подобного рода мероприятия, отделаться «хилой» поллитровкой коньяка не удалось.

После того, как выпили такую же вторую и принялись за Московскую, Андрей Ильич вдруг вспомнил про «лунный бальзам». «Мерзавчик», который он предусмотрительно захватил из прошлого, был с особым тщанием поделён на три равные части  и, подобно оружию нового поколения, произвёл избирательное действие на испытателей.

Привычный Межин старший приободрился настолько, что стал произносить тосты, сдабривая  речь сначала отдельными словами, а впоследствии и вовсе целыми фразами на белорусском языке. У соседа, напротив, стал заплетаться язык, и он несколько раз сделал оговорку по Фрейду, назвав себя человеком с ослабленным оргазмом. Межин младший незаметно вылил содержимое стакана в цветочный горшок, и от его дозы «самопляса» пострадала  и без того больная Марусина герань.

Примерно к двум часам ночи сосед стал клясться обоим Межиным в любви, пытался брататься кровью и потребовал подать ему нож, для совершения сакральных надрезов.

В самом разгаре борьбы за свободу проведения обрядов и церемоний в окно настойчиво постучали. Гламурная жена соседа, о существовании которой к этому времени забыл даже собственный муж, несколько раз обыскавшая приусадебный участок, в панике обзвонила больницы и другие ещё более мрачные заведения. Исключив самое страшное, она сделала над собой усилие и вышла в открытое пространство, чтобы вступить в вынужденный вербальный контакт с простыми людьми.

Уступив просьбам испуганного супруга, Межины с третьей попытки вписались в дверной проём чёрного хода и, делая боковые шаги (иногда в противоположных направлениях), долго вели своего товарища к забору, преодолев который он мог бы незаметно проникнуть в дом со стороны огорода. Дальнейшее представлялось элементарным: лечь в постель и сделать вид, что просто устал и никуда не уходил. Исполнению задуманного помешал коварный барбарис, на длинные иглы которого, перелезая изгородь, с воем обрушился сосед.

Не сговариваясь, Межины подло бросили раненого собутыльника и как по команде кинулись к дому. Чудом огибая деревья, то разбегаясь в разные стороны сада, то сталкиваясь друг с другом, они успели добежать до беседки, где, затаив дыхание, долго слушали как  возле колючих кустов соседская жена непечатно ругает своего пожилого мужа.

 

***

Следующее утро, несмотря на удачную вербовку агента  с ключевой ролью, вместе с головной болью принесло осознание тщетности предпринимаемых усилий по обогащению.

Нет-нет, заработать в семидесятых оказалось даже легче, чем он предполагал: возможности открывались неограниченные. Но оставаться в прошлом он не собирался и придумал схему: товар из будущего - деньги в прошлом, деньги в прошлом - товар из прошлого, товар из прошлого - деньги в будущем. И вот последняя, как раз самая важная часть этого алгоритма оказалась никуда не годной.

Конечно, кое-что удалось, но Боже, как это смехотворно мало и ненадёжно. Запастись так, чтобы смеяться над всеми в мире инфляциями и дефолтами. Чтобы ни одному шпиону пиратов-застройщиков не пришло в голову заносить его дом в список неухоженных строений, подлежащих потенциальному сносу.

Похмельное прозрение открыло банальную, но непреложную истину: он понял, что не сможет перетащить свои богатства, сколько бы их ни было. Как дитя своего времени, Михаил Андреевич мыслил исключительно категориями мелкого спекулянта, руководствуясь принципом - волка ноги кормят.

Он усмехнулся. Всё по старинке: в Москву за колбасой, в Ленинград за туалетной бумагой. Необходимо изменить подход глобальным образом: найти нечто невостребованное, чем мы в большинстве своём пренебрегали в прошлом, а достигнув будущего, поняли, что оно внезапно стало почти основополагающим.

Неожиданно он осознал, ради чего появился в своём прошлом. Для выполнения миссии была необходима важная встреча, в которой он и нуждался, и боялся её больше всего на свете.

Три дня Михаил Андреевич не вылезал из интернета. Он изучил, наверное всё, что касалось временных парадоксов и, не найдя ничего, что совпадало бы с его личным опытом, выбрался из кресла совершенно обессиленный.

Как же так?! Он ведь был совсем рядом со своими родителями, да что родители, с самим собой - никаких изменений в его настоящем. А все в один голос твердят: произойдёт нечто непоправимое, вплоть до аннигиляции и уничтожении самого времени, как физического явления.

Безуспешно Андрей Ильич отвлекал своего великовозрастного сына вопросами об устройстве власти в обновлённой стране. Тот отвечал невпопад, смешивая официальную точку зрения с частным мнением порой самых экстравагантных правозащитников-либералов, чем ещё больше запутал невинный разум диссидента-первопроходца. Мысли его были поглощены анализом возможных последствий встречи с самим собой.

Обуреваемый тяжёлыми предчувствиями Михаил Андреевич заснул в третьем часу ночи, и ему приснился презрительно ухмыляющийся Рэй Брэдбери. Возможно, писатель с отвращением относился ко всему совковому, частью которого был и Михаил Андреевич. Но скорее завидовал, определённо завидовал тому,  что именно на долю нашего советского героя выпала чудесная возможность испытать всё то, о чём прославленный фантаст только мечтал.

«Везде первые, - в полусне шептал Михаил Андреевич. - ТУ-104, СССР, Белка и Стрелка понял?! И я тоже первый, я на себе испытал, что никакой бабочки с эффектами не существует. А ты, если не знаешь - нечего придумывать всякую фигню!».

 

 

 

 

 

***

 

За последний месяц самочувствие Межина младшего значительно улучшилось. Он убавил в весе, одышка  почти перестала напоминать о себе. Михаил Андреевич связывал эти изменения с переходами во времени, вернее (и он был в этом почти уверен) с тем, что вернулся в дни своей молодости. Теперь необходимость регулярных походов за продуктами  больше не взрывала мозг образами подобными эшафоту. Утром он проснулся бодрым, в хорошем расположении духа и с готовым планом действий. Ну, в основном.

Быстро собравшись, Межин посетил ближайший супермаркет и, закупившись необходимым, стал готовиться к основной операции. Пара недель пролетела незаметно. Он регулярно звонил Марусе, интересовался самочувствием тёщи, убеждая её не торопиться с приездом, и довести лечение до конца. Деньги не проблема: удалось сэкономить - завтра переведу.

 

                                  ***

 

Детально проинструктировав отца, Михаил Андреевич совершил переход в пятницу и на утро, в буквальном смысле с петухами,  поджидал самого себя, спрятавшись во дворе со стороны Фросиной половины.

Наконец, прогоняя дрёму, хлопнула калитка, и Михаил Андреевич понял, что тот, которым он некогда был, спешит на некоммерческую тучу менять свои запиленные раритеты. Осторожно выглянув, Межин убедился, что его юное воплощение направилось в нужном направлении и, выждав пару минут, пошёл следом.

Он понимал, конечно, что молодость в желании придать себе значительный вид  порой выглядит нелепо, но увидев себя со стороны, был настолько раздосадован, что покраснел от стыда.

Всем своим видом молодой Михаил Андреевич давал понять, что он не простой смертный: в новом импортном пакете лежит носитель антикультуры чуждой советскому человеку и поэтому желанный, как всякий запретный плод. А судя по толщине, он там не один, их несколько!

Юный Межин вёл себя как разведчик, явки которого провалены, и на закорках гроздьями висят сексоты вражеской охранки. А он ещё считал себя хорошим конспиратором и был уверен, что именно поэтому избежал репрессий со стороны идеологических структур. Какая самоуверенность!

По молодости Михаил Андреич был скорым на ход, поэтому размышлять было особо некогда. Наконец они сели в пустой субботний  Икарус с гармошкой, и незаметно устроившись во втором вагоне, он смог продолжить свой психоанализ.

Насторожённость, с которой «преследуемый» выкручивал билет из кассы, оглядываясь, садился в кресло, ещё больше укрепляла уверенность в том, что рядом с вами совершается что-то противозаконное.

«Длинные волосы совсем ему не идут». Нечто похожее на отцовские чувства сумело вплотную подкрасться к огрубевшему от времени сердцу, и он покашлял, чтобы совсем уж не расчувствоваться, чем некстати обратил на себя внимание. Миша посмотрел в его сторону, потом ещё раз, потом ещё… Заметно побледнев, он стал озираться по сторонам, стараясь предупредить возможную опасность.

Михаил Андреевич отвернулся к окну. Это не помогло, Миша пулей вылетел из автобуса, за три остановки до места высадки и, с целью запутать следы, устремился  во дворы многоэтажек.

Несмотря на значительное улучшение самочувствия догнать его было абсолютно невозможно. Впрочем, у Михаила Андреевича было одно неоспоримое преимущество. Воистину, никому ещё не удавалось ускользнуть от самого себя.

За упомянутыми многоэтажками, начинался крутой обрыв, оборудованный в нескольких местах каменными ступенями ещё в восемнадцатом веке. Все эти лестницы далеко внизу выходили на единственную глухую улочку, которая то ли открывала, то ли завершала старый город, разбросанный у подножия холмов вдоль русла некогда судоходной реки.

Расчёт был правильный. Пока, хотя и молодой Миша будет скакать по ступеням, старый и больной Михаил Андреевич, но на такси успеет спуститься к набережной гораздо раньше и подкараулить беглеца где-нибудь на выходе из тупика. Надежда спокойно познакомиться на толкучке полностью провалилась - действовать надо было по обстоятельствам.

Он вышел из автобуса и по привычке поднял руку навстречу жёлтой «Волге». Чуть не наехав на клиента, автомобиль скрылся за углом. Второй сделал то же самое. Наконец, погромыхивая  оторванным глушителем, возле него остановился экипаж. Избалованный в будущем  обилием наёмного транспорта, Михаил Андреевич попытался сесть в салон - не тут-то было. Водитель с невозмутимым видом перегнулся через сиденье и, ухватившись за ручку, удержал дверь.

- Куда? – Возможного пассажира изучали нагловатые, немного выпуклые глаза.

Михаил Андреевич назвал адрес.

- Да ну, туда ж никто не ездит! Я оттуда порожняком поеду что ли?! И вообще не по пути, я на заказ.

Время шло, торговаться, требовать, в особенности требовать было бесполезно.

- Слушай, шеф, я тебе в оба конца заплачу, - он двумя руками вцепился в дверь и не давал её захлопнуть.

- В два конца пятёра будет, - водитель масляно улыбнулся.

Цены на извоз были уже порядком подзабыты, но раза в два сквалыга накрутил точно.

- Червонец дам, если быстро довезёшь, - выпалил Михаил Андреевич,  ещё раз подумав, что не время торговаться.

Дверь распахнулась, и уставшие ноги получили возможность отдохнуть. Взревев мотором, автомобиль рванул с места, несколько раз ударив себя в днище болтающимся глушаком.

Они завернули на нужную улицу. Вскоре закончился асфальт, и началась брусчатка - водитель помрачнел и начал ворчать, что они так не договаривались. Он уже готов был сказать, что сейчас повернёт назад, когда Михаил Андреевич увидел самого себя, спешащего по мостовой к остановке.

- Короче так, вон того пацана обгони, и за следующим углом меня высадишь.

- Понятно - сынок загулял. Всего-то чирик – не серьёзно. Пятирик бы надо прибавить на чай,

Хотелось сказать что-то об ограниченных возможностях мочевого пузыря, но он сдержался.

- Возьми четвертак и давай быстро!

Водитель обиделся.

- А ты чего, меня купил? Зачем так нервничать. Помни, нервы не восстанавливаются.

Михаил Андреевич уже покидал машину и старался не слушать мудрствования советского таксиста.

- И дверью не хлопай. Видали его?! Много вас таких! Если каждый хлопнет от машины ничего не останется. Вон глушак уже отлетел. Теперь понятно, почему  сынок-то бегает. Не всё купить можно, дети всё видят.

«Волга» громко выстрелила обогащённой смесью и тронулась в обратном направлении. «Откуда ж у людей такие деньжищи», - донеслось до ошарашенного Михаила Андреевича, и автомобиль вдали ещё раз громко испортил воздух.

Всё стихло, стало слышно, как скрипят камешки под ногами Миши Межина приближающегося к засаде.

 

***

 

Михаил Андреевич напал неожиданно. Младший Межин не успел глазом моргнуть, как настырный старик мёртвой хваткой вцепился в рукав его куртки.

- Отвали, дед? - От неожиданности глаза Миши полезли из орбит. - Тебе чего без работы не сидится, ветеран сыска что ли?

«На язык-то остёр», - с гордостью  подумал Михаил Андреевич, продолжая тянуть жертву в проулок.

- Кончай, куртку порвёшь, она денег стоит.

- Вот о деньгах я и хотел с тобой поговорить, -   Михаил Андреевич обрёл, наконец, дар речи. - Пойдём со мной, - взволнованно шептал он, - будет у тебя «много курточек для папы Карло», всё будет и денег навало́м, если послушаешься.

Как уже говорилось, Миша был воспитан учтивым мальчиком, однако нервы начинали сдавать.

          - Да отцепись ты. Ща как… В ЦПКО иди, там твои собираются.

         

«Вышли мы вприсядку, мундиры в оборку.

          Солдатики любви — синие глаза».

 

Песня БГ вспомнилась вовсе некстати, и пелось в ней, надо думать, совсем не о гей-параде. Но и его до сих пор никто не идентифицировал, как представителя сексуальных меньшинств. Ещё неожиданней было услышать такое от самого себя.

Михаил Андреевич густо покраснел. Мысли спутались, показалось, что начал думать за двоих. Он вспомнил этот день и лысоватого ветерана, тогда ещё совсем незнакомого, который чуть не порвал его новую джинсовую куртку.

Он пережил контакт с самим собой, аннигиляции не случилось. И, судя по всему, теперь он должен узнать, что изменилось в его будущем, но кроме этой  встречи Михаил Андреевич ничего не мог вспомнить. Любая попытка обратиться к памяти терпела неудачу, и он натыкался на пустоту, которая не была, однако, абсолютной и содержала в себе нечто неопределённое  дразнящее  своей доступной близостью, побуждающее искать всё новые способы проникновения в кладовые собственного сознания.  

Эмоциональная атака на разум была настолько сильной, что он покрылся испариной, ослабил хватку и прислонился к почерневшему от времени забору.

Миша, наконец, освободил руку, и хотел было убежать, но состояние его нового знакомого внушало опасения, и он остался.

- Вам что, плохо? Давление, наверное. Я сейчас сбегаю до автомата, скорую вызову.

- Да нет, не надо, - Михаил Андреевич снова ухватил Мишу за куртку. – Я не извращенец, ты меня неправильно понял.

- Да? Тогда зачем вы меня караулите и откуда знаете, как меня зовут? Из органов, завербовать хотите?

Посмеиваться над самим собой было делом обычным для Михаила Андреевича, но в лицо самому себе он смеялся впервые. Миша смутился:

- Значит вы знакомый моей бабушки? Родственник? Конечно - вы родственник, дальний. Как же я сразу не догадался, вы же на неё похожи и на маму...

Лицо его осенила догадка.

- А вы, случайно не...

 - Нет, я не он…

Михаилу Андреевичу вдруг показалось, что он может читать мысли своего визави.

- Ну да, верно. Как бы вы были тогда похожи на бабушку?

- Правильно, всё гораздо сложнее и поверь мне, намно-о-го интереснее. Хочешь, скажу какие пласты у тебя  в пакете, чем ты их моешь и как дерибасы выправляешь?

 

 

***

 

Солнце начинало припекать. Неутомимый дядя Фёдор соскребал мусор своей метлой. Покосился ещё раз на Михаила Андреевича, пожал плечами в раздумье и на всякий случай поздоровался. Межин ответил и увидел, наконец, молодого себя едущего на велосипеде. На руле болтался вездесущий полиэтиленовый пакет, на сей раз  фирмы «Basf».

Сколько всего предстоит объяснить, а ещё и во многом убедить, а многие понятия до сих пор чужды Михаилу Андреевичу. Что ж, придётся меняться вместе.

Прозрение озарило лицо дяди Федора: сын встретил отца. И он с улыбкой кивал головой вслед обоим Межиным, довольный своей догадкой и тем, что есть на свете справедливость.

Межин подготовился заблаговременно. Недели две тому назад он подступил к бабе Фросе с серьёзным разговором. Ему было совестно, очень совестно. Он вспоминал вопиющие случаи мошенничества из девяностых, и как ни старался убедить себя в том, что он не такой, у него всё по-честному, факт оставался фактом - бабка была лишней, и её надо было срочно убирать.

Нет-нет не то, что можно было бы подумать в этой связи, насмотревшись детективов. Просто позарез нужна была жилплощадь. И лучшего варианта было не найти. Что поделать,  большое дело требовало больших жертв, и теперь он был вполне готов пожертвовать частицей своей совести.

Михаил Андреевич скопил приличную сумму  весёлыми бумажками, которых хватало на покупку, по крайней мере, двух таких развалюх, и теперь надо было убедить бабу Фросю, что с сестрой ей будет намного лучше.

Против ожидания, Ефросинья согласилась почти сразу. Пожевав в раздумье беззубым ртом. Она некоторое время, в течение которого Михаил Андреевич готов был провалиться сквозь землю, смотрела на Межина, потом протёрла очки и изрекла:

- Ну, а чаво, семь тышш заплотишь - хоромы твои! И ишшо Спотыкач с табе. А то зажал надысь.

 

***

 

 Убедить Мишу в том, что Михаил Андреевич из другого времени особого труда не составило. С этим легко справился простенький смартфон, на который для большей убедительности он закачал видео знакомых улиц города, но только в будущем. Но, вот о том, что необходимо завести знакомства с некоторыми людьми на барыжной туче он и слушать не хотел.

Все доводы разбивались о веру в чистое искусство. Потеряв терпение, он начал говорить о временах, когда платное лечение одержит уверенную победу в заботе о здоровье граждан и у балбеса банально не хватит денег, чтобы поместить самого родного человека в клинику.

- Вот тогда будешь себя за жопу кусать, - в раздражении закончил Межин.

Слова Михаила Андреевича произвели сильное впечатление. Миша побледнел и схватил себя старшего за рукав.

- Мама?! Как ты мог допустить?! Надо было всё продать!

- Надо было! Что теперь об этом говорить, - Межин тяжело вздохнул, - знать бы заранее.

- Когда?!

- Ещё не скоро…

- Но я, я же могу всё исправить!

- Наконец-то догадался, Штирлиц.

- Какой ещё Штирлиц, - опешил Миша.

- Да неважно, не появился ещё. Фильм такой будет скоро, в августе, про разведчика, а потом анекдоты, как про Чапаева.

Убедившись, что молодость готова внимать старшему поколению, Михаил Андреевич изложил план, стараясь не перегружать обязательствами свободолюбивую натуру. Настроение было испорчено тем, что пришлось врать. Антонина Александровна работала в госструктуре с собственной поликлиникой и больницей, и ни за что не поехала бы ни в какую другую клинику, поскольку все «заведения» постперестроечного периода считала шарлатанскими, а сотрудников «жуликами».

Даже зная наперёд, что произойдёт  и, имея все возможности, он не смог бы её уговорить. Диагноз «внезапная смерть», скрывающий халатность и некомпетентность персонала, всё равно появился бы  в медицинском заключении.

Первый пункт по изменению себя гласил: прекратить тратить время попусту. Вместо этого надо постричься и получить образование, причём два: юридическое и экономическое. Попутно внедриться в идеологические структуры по комсомольской линии. Предваряя решительный протест, Михаил Андреевич гарантировал взять на себя заботы о культурном росте подопечного.

- О музыке не волнуйся. Такое будет, представить себе не можешь!

Межин развернул кипучую деятельность в обеих реальностях. Наспекулировав  в достаточном количестве советских рублей, он начал скромный, чтобы не вызывать лишние подозрения, ремонт в обветшавшей половине бабы Фроси, и трудности советского времени сразу напомнили о себе.

Организационный вопрос он решил через Глозмана. Получив в подарок фирменный футляр для Кремоны, тот помог ему выписать по линии потребкооперации вполне приличные для семидесятых строительные материалы и подыскал специалистов. Хотелось бы сказать, что работа закипела, но ремонтники советского периода, как правило, не торопились являться на объект, а когда брались за инструмент, к выполнению работы относились, мягко говоря, прохладно.

 Но была другая проблема куда более сложная. В его неполной семье отношение к отцу было нелицеприятным и всё хорошее, что Миша слышал из уст своей матери это: «Твой отец имел безупречный вкус на одежду, особенно обувь». Иногда упоминалось о том, что он очень грамотно писал и говорил, правда, с оговоркой «не то, что нужно».

При таком отношении к возможным членам семьи Межина старшего любой его родственник вызвал бы пристальное внимание со стороны матери и активное противление общению. Теперь-то Михаил Андреевич прекрасно понимал, от чего мать пыталась его защитить, придумывая, порой фантастические, объяснения их с отцом расставания. Самым правдоподобным был алкоголизм. Конечно, до страшного заболевания было далеко, но пьянство Андрея Ильича находилось в апогее.

Перед ним стояла сложная задача. В этих непростых условиях снискать доверия, нанести визит и убедить принять наследство. Именно наследство - в таком ключе планировалась операция. Но прежде надлежало добиться снятия табу на этот самый визит.

 

 

***

 

Решено было действовать, как говорится, решительно, но осторожно. Улучив момент, когда его мать вышла поливать огурцы, он повис на заборе.

- Антонина Александровна, добрый вечер, - широко улыбаясь, громко позвал Межин.

Подняв глаза и увидев улыбающееся лицо бывшего мужа, она пережила настоящее потрясение.

- Меня Михаил зовут, я ваш новый сосед, - догадался добавить Межин, и спас свою мать от сердечного приступа.

- Вы меня  извините, пожалуйста, я хотел тут  кое-что посадить, а лопаты не нашёл, не одолжите мне свою на вечер?

- Да, конечно. Я сейчас сыну скажу, он вам занесёт. Испуг постепенно проходил, и неестественная бледность менялась на нормальный цвет лица.

«Кажется, двух зайцев убил, - войдя в раж, и уже не отдавая себе отчёта в  том, каким циничным образом рассуждает, ухмыльнулся Межин. - Во как, ещё и с сыном познакомлюсь». Тем же вечером на видном месте были посажены любимые цветы его матери и в знак благодарности за любезно предоставленный инвентарь Михаил Андреевич, исколов руки, набрал большую кастрюлю крыжовника и опять-таки через Мишу передал Антонине Александровне.

К слову сказать, этот уникальный старинный сорт крыжовника бабы Фроси с опушёнными ягодами всегда был объектом тайной зависти его матери, увлечённой садовницы. За несколько дней он примелькался в качестве нового соседа, стараясь как бы невзначай обращать на себя внимание.

Спустя ещё пару дней Михаил Андреевич подкараулил Антонину Александровну после ночной смены и, встретившись с ней «совершенно случайно» в магазине, помог донести сумки. Они поговорили по пути на любимые темы, и сошлись во мнении по многим вопросам. Особенно Михаил Андреевич напирал на проблемы связанные с инакомыслием и к чему такая вседозволенность может привести, и ему, поверьте, было что сказать.

Соседи расстались абсолютно довольные общением, не говоря уже о Межине, который был совершенно счастлив. И это понятно: не каждому выпадает возможность после стольких лет сказать матери, как она была права и как он теперь с ней согласен.

 

***

 

В его привычном будущем с работами по благоустройству участка было немного проще. Наняв бригаду, Михаил Андреевич в два дня освободил старый погреб от завала и вывез мусор. Вместо него завёз стройматериалы и в течение ещё трёх дней оборудовал в месте перехода подобие мастерской, в которой собирался для жены создать видимость какого-нибудь малого бизнеса.

В конце следующей недели уже заканчивали новый погреб глубокий и холодный, который выкопали во дворе. Михаил Андреевич придумал хитрый ход и зарегистрировал индивидуальное предприятие. Даже название придумал на иностранный манер: «Past & Future».

Он спешил. Для исполнения задуманного нужны были средства, а их не хватало. Деньги, которые приносила подпольная торговля чёрным золотом, не покрывали всех, расходов, и он не придумал ничего лучшего, как продавать золото из семидесятых скупщикам в двухтысячных. Конечно же, он смотрел фильм, где главный герой занимался подобным бизнесом и прекрасно понимал, что с ним, скорее всего, произойдёт то же самое. Но надеялся, пока им заинтересуются, а потом выследят, всё уже закончится, и он будет наслаждаться семейным счастьем в своём более привычном времени. Впрочем, забегая вперёд, надо сказать, что совсем не с этой стороны нужно было ожидать неприятностей.

 

***

 

«Какой приятный человек, - думала Антонина Александровна. – И как хорошо, что именно он теперь сосед, а не  эта отталкивающая пара», - имея в виду Верку и её «малахольного» сожителя. Баба Фрося воспринималась отдельно, к ней Антонина Александровна всегда проявляла сочувствие.

Однако тревожный осадок после испуга при первой встрече, не давал успокоиться. «Надо же, как похож, настоящий двойник, если бы не была уверена, что у Андрея не было братьев, подумала бы, что близнец. А вдруг!? Он ведь был детдомовский - мог и не знать. Например, перепутали что-нибудь в роддоме. Сколько таких случаев?».

Поймав себя на том, что вспомнила его в прошедшем времени, она вздохнула: «Что с ним, жив ли вообще?», - стало грустно.

Антонина Александровна подумала, что всё могло сложиться по-другому: они ведь любили друг друга. Да, именно так, любили. Он так красиво ухаживал.

Ничего не мешало создать крепкую советскую семью, если бы не одно «но». «К сожалению, - думала она, - так часто бывает. Кажется, что человек создан из одних достоинств, но какая-то незначительная и незаметная поначалу червоточина всё сводит на нет».

Вспомнив её разговор с соседом, она совершенно согласилась с тем, что причиной всему именно вседозволенность. Взять, хотя бы, вопиющий случай с милиционером. Кому  в здравом уме придёт в голову прятать одежду и наган с кобурой, когда тот пойдёт окунуться в реке. Надо было до такого додуматься?! Человек в одной фуражке несколько часов в камышах просидел. Издевательство!

Протест! Разве это протест!? Хулиганство, да и всё! Выделиться он хотел. Перед кем, такими же пьяницами, как и сам? Вот и выделился, совершил акцию протеста: одиннадцать месяцев исправительных работ. Его же закадычные приятели на него и заявили. Она снова вспомнила своего нового соседа.

«Вот Михаил, кажется, что похож на него как две капли воды, однако, совсем другой. Поразительно, как образ мыслей меняет внешность человека. Надо будет обязательно пригласить его на чай, как раз варенье готово.

 

***

 

Скромный ремонт, который затеял Межин в семидесятых, наконец, закончился, оставив после себя горы мусора. Разошлись рабочие, унося свой нехитрый инвентарь. Оба Межиных решили, что судьбоносный момент настал.

Михаил Андреевич разбирал кучу мусора, собираясь вывести её на свалку, когда пришёл младший:

- Радуйся, запудрил мо́зги: тебя на чай приглашают, дядя Миша, - и саркастически хмыкнул.

Как удачно, не надо напрашиваться. Удобства в его половине ещё не работали, но в конце сада Колюня соорудил примитивный летний душ, обитый от любопытных глаз кухонными клеёнками. Погода стояла тёплая, и Михаил Андреевич сумел привести себя в порядок перед гостями.

Всё было так, как он помнил. Собственно, он не очень-то стремился переделывать что либо, после того, как они с женой осиротели, но та особая родительская атмосфера, которая ассоциируется с домом и которая ушла вместе с матерью, здесь присутствовала в полной мере. Межин чуть было не попытался обнять её, но на кону стояло будущее благополучие, и он продолжил играть свою роль.

Выпили чая, поговорили на различные темы. Михаил Андреевич налегал на нравственные аспекты, а Миша делал вид, что ему это до жути интересно и большей частью соглашался с гостем.

Затем, как было договорено, молодому поколению стало скучно, и оно отпросилось в клуб глухонемых смотреть «Большую прогулку» с Луи де Фюнесом.

Межин остался один на один со своей матерью, старше которой был лет на пять или на десять, он уже совсем запутался. Они немного помолчали.

- А вы всегда здесь жили, - спросил Михаил Андреевич.

- Нет. Прежде у нас был дом  на другой улице, здесь недалеко, - она встала из-за стола, - я вам сейчас семейный альбом покажу.

- С удовольствием посмотрю, - Межин изобразил заинтересованность.

- Вот наш старый дом, видите, а за ним большой сад с малинником в дальнем конце. Мы с подружками прятались там, играли...

- Как же вы здесь оказались?

- Так война же. Мы с родителями пошли куда-то, не помню: тогда все куда-то ходили. Началась бомбёжка, всех с улицы согнали в бомбоубежище… Помню, как мы бежали домой, когда добежали дома уже не было. Помню ещё пожар и людей, которые его пытались потушить, да много ли из колонки вёдрами натаскаешь. Вот и перебрались сюда, это дом моих родителей, с тех пор тут живём.

- Война - это страшно… - Межин задумался.

- Это ещё ничего, людям вообще некуда было пойти. Ну, а вас каким ветром сюда занесло? - Михаил всё больше казался похожим на её бывшего мужа. Пару раз Антонина Александровна чуть было не назвала его Андреем и пыталась найти хотя бы косвенные подтверждения своим догадкам.

- Ну, детские воспоминания, в основном, связаны с переездами. Вагоны, паровозные запахи, вода специфическая: детдом, в котором я вырос, всё время эвакуировали, всю страну до Омска исколесил, - он сделал паузу, чтобы собраться с духом для новой лжи.

- Так значит вы тоже детдомовский… - она перевернула страницу и, найдя фотографию Андрея Ильича, посмотрела на гостя.

Михаил Андреевич понял, что дальше продолжать фантазировать бессмысленно и резко перешёл к заключительной части.

- Антонина Александровна, я виноват перед вами, но я не знал, как сказать. Андрей боялся, что вы и говорить не захотите, не то чтобы в дом приглашать. А у меня поручение от него.

- Что ему надо? - Антонина Александровна насторожилась.

- Ему уже ничего не нужно, - грустно произнёс Межин и закатил глаза к потолку. - Если что-то есть после всего, то он уже там. Он это заслужил. Нет, вы не подумайте, я совсем не одобрял его занятий, то есть «труды», как он их самоуверенно величал, а будучи человеком непьющим мало понимал и его гусарство.

Но то, что он обрёк себя на одиночество, чтобы не подвергать опасности свою семью, вызывает во мне уважение. Было бы больше времени, чтобы узнать его лучше, - он вздохнул, - я привёл бы более убедительные доводы, а так могу полагаться только на ваше доброе сердце и мудрость, о которых он мне так много говорил.

- Очень жаль, - она смотрела на брата своего «ушедшего» мужа глазами полными слёз, и по мере их прибавления, образ становился размытым и всё больше походил на  её сына, правда располневшего.

«Как они все похожи, - подумала Антонина Александровна, - не удивлюсь, если найдётся ещё какой-нибудь родственник-двойник».

В полной тишине Межин достал из пакета обувную коробку и поставил на стол.

- Он почти ничего не тратил. Теперь эти деньги принадлежат вам. Он так хотел, - Михаил Андреевич горько вздохнул.

- Да что же я буду с этим делать? - платка под рукой не оказалось. Но он основательно подготовился и протянул ей совершенно новый, приятно пахнущий мужской буржуазной косметикой.

- Уверен, вы найдёте этому применение. Примите, прошу. Ради будущего Миши. Я скоро опять уеду навсегда, и та половина дома, которую я купил, оформлена на вашего сына. Он взрослеет, а вы живёте очень уютно, но тесно, а тут…не Бог весть что, но всё свободней. Спасибо, что выслушали меня и ещё раз простите за недопустимое поведение.

Не дожидаясь, неудобных вопросов по поводу жертвенности он быстро вышел. А они были и могли испортить все потуги старателя. Почему, например, нельзя было пожертвовать своей «революционной» деятельностью ради семьи, и оставить свою подпольную борьбу.

Так вполне могла спросить брошенная женщина, но не было уже человека, которому можно высказать свои претензии, казавшиеся теперь мелкими и недостойными, и Антонина Александровна ничего не сказала.

 

***

 

Задуманное, как уже говорилось, только для отвода глаз, предприятие разрасталось. В ход шло всё, что являлось дефицитом в дни его молодости. Шмотки  из «сэконд хэнд», сигареты, жвачка, тексты песен: три рубля лист, а с переводом - пять. Делопроизводителем стал Геныч. Он сколотил целую команду фарцовщиков, на которых и рубил капусту, а они наваривали уже на желающих знать, о чём грезят рок легенды и желающих походить на них во всём, включая нижнее бельё.

Выложив в сети объявление о скупке аудиотехники семидесятых, очень скоро Михаил Андреевич скопил в своей новой мастерской солидное количество винтажных экспонатов. Многие из них нуждались в ремонте, и тут на помощь пришёл отец, который порядком заскучал в будущем и ностальгировал по своей избушке на отшибе. Он с головой ушёл в работу, в короткий срок освоился с транзисторной техникой и успешно справлялся с поставленной задачей.

После встречи с самим собой Межин полагал, что перемены в его будущем должны были быть основательными. То есть сразу по возвращении он должен был вспомнить свою прошлую жизнь в изменённом состоянии, а также осознать и ощутить здоровье, богатство и уверенность в собственных силах. Но ничего подобного не происходило.  Как только он начинал размышлять об этом, неизменно портилось настроение.

Только общение с самим собой помогало забыть тревоги и смутные предчувствия. Увлекаясь наставлениями неразумной поросли, он постепенно приходил в хорошее расположение духа.

Поначалу их разговоры были целиком посвящены зарубежной музыке и западной культуре, как в настоящем, так и в будущем. Львиную долю времени, опять-таки занимал Элтон Джон. Вконец измученный бесконечными расспросами, Михаил Андреевич решился на отчаянный шаг.

Поскольку возиться и выбирать из информации, накопленной в необъятной сети, не было времени, Межин купил внешний жёсткий диск и, не задумываясь о последствиях, закачал на него всю Википедию. Оставшееся место заняла музыка и фильмы периода до семьдесят третьего года. Это был, по меньшей мере, неосторожный поступок, но опираясь на собственный практический опыт, Межин сумел убедить себя, что прав именно он, а не какой-то там теоретик Бредбери со своими бабочками, и теперь ему ничего не грозит ни в прошлом, ни в будущем. Только когда, покряхтывая и шумно дыша, он поднимался из подполья с новеньким ноутбуком и необходимыми гаджетами, его посетила беспокойная мысль: Надо предупредить, чтобы Миша во что бы то ни стало сохранил существование прибора  в глубокой тайне. Найдут – расстрел, никогда не докажет, что за советскую власть. Но в очередной раз необходимо сказать, это совсем не то, о чём он должен был думать.

Когда младший оправился от потрясения, вопросы об устройстве агрегата посыпались сплошным потоком, и всё связанное с ориентацией Элтона Джона, ушло в небытие. Премудрости пользователя подопечный постигал с завидной лёгкостью. Он быстро освоился с мышкой и без подсказки стал называть её крысой. Овладел священной комбинацией Ctrl+c – Ctrl +v и научился создавать и сохранять собственные документы в Open Office. Этого было достаточно для того, чтобы изучать нужный материал, запоминать  нужное, и делать пометки.

Миша всё глубже погружался в пучину виртуального мира. Конечно, большую часть времени он тратил на прослушивание музыки и просмотр фильмов о рок музыкантах или с их участием. Михаил Андреевич не протестовал. Чтобы утолить информационный голод требовалось время. Решив, что трёх недель будет достаточно, он решил потратить их с пользой. Как раз  тёща пошла на поправку, и жена возвращалась домой.

 

***

Поначалу Маруся никак не могла прийти в себя от перемен, произошедших в такой короткий срок. Он всё свалил на своего потерянного в роддоме брата белоруса. Это благодаря ему и его накоплениям закипела жизнь в их захолустье. Было понятно, что версия малого бизнеса долго не протянет, но изумление было так велико, что появление «родного человека» в их одинокой жизни показалось вполне правдоподобным. Его неисправимой реалистке жене было легче поверить даже в преступную деятельность мужа, нежели предположить, что вот уже несколько месяцев он путешествует во времени.

 Как он соскучился. Сколько же лет они не ездили дальше соседнего супермаркета, с самой женитьбы, наверное? Хотя было ещё одно путешествие, о котором лучше не вспоминать. Злосчастная поездка за границу, где Маруся лишилась новой кофты, похищенной европейскими жуликами (своего тряпья им мало), и протёртыми покрышками, подсунутыми жуликами уже отечественными.

Наученные горьким опытом, они даже не стали обсуждать турецкие, египетские и прочие модные курорты и как в дни своей молодости решили  отправиться «на юг», тем более что Крым снова наш. Однако не Крым интересовал путешественников, а небольшой курортный городок Краснодарского края, в котором они провели чудесный месяц после свадьбы.

Геленджик, окружённый окатистыми горами, покрытыми низкорослым лесом, располагался на берегу уютной бухты, в которую нередко заплывали дельфины. Они снова были счастливы. Да много ли надо двум пенсионерам старой закалки: море, готовый завтрак по утрам, метео безопасная погода, приветливый обслуживающий персонал, и вкусный ужин в уютном семейном ресторане.

Они ничего не ждали, даже Михаил Андреевич, которому хотелось думать, что перемены в его жизни уже произошли. Да, и само по себе ожидание - занятие бессмысленное. Заставляя считать минуты, которые незаметно складываются в часы, дни, годы оно незаметно съедает и без того короткую жизнь. Глуповатая улыбка не успела сойти с довольных лиц, как они уже сидели в самолёте и трёхнедельный запас их счастья исчерпался.

 

***

 

Дома всё выглядело как обычно. Сосед приветливо махал рукой со своего огорода, делая знаки, что имеется некоторый доход.

За чаем Андрей Ильич подробно расспрашивал своего брата и его жену о проведённом отпуске, как ребёнок радовался подаркам, в полном умилении долго смотрел на счастливую супружескую пару и даже по-стариковски пустил слезу.

Ему не терпелось наведаться к своему подопечному и, незаметно подмигнув отцу, он увлёк его в подвал посмотреть, как развивается их малое предприятие.

Андрей Ильич успел отремонтировать приличную партию техники. Упакованная в безликие коробки она ждала своего часа в будущем, чтобы принести тысячи советских рублей дохода в прошлом.

Не тратя время, он перешёл на половину бабы Фроси,   зажёг свечу и уже не видел, как в подвал со стороны будущего тихонько вошла Маша. Заметив метаморфозы, происходившие со стеной, за которой медленно исчезал силуэт её мужа, она смотрела широко открытыми глазами на Андрея Ильича.

- А что здесь происходит? – только и смогла вымолвить Маруся.

Растерявшийся Андрей Ильич ответить не успел. Он вдруг понял, что теряет память и мог только в ужасе наблюдать, как ещё недавно вполне реальная, но уже совсем незнакомая женщина мгновенно превратилась в плоское неподвижное изображение. Образ становился всё прозрачнее, пока не исчез совсем, оставив после себя только маленькую светящуюся пылинку, которая устремилась, было, к твёрдой уже, свежеоштукатуренной стене, но, не долетев, погасла.

В этот самый момент по ту сторону времени, Михаил Андреевич споткнулся в темноте о бесконечные коробки. «Понаставили тут!» - подумал Михаил Андреевич и, повалившись в кучу дефицита, сильно ударился головой о какой-то ящик.

 

***

Сознание медленно возвращалось. В его ушибленной голове всё смешалось. Отцы, матери, братья, жёны, коих было великое множество, постоянно путались в родстве и агрессивно выражали недовольство по поводу своего статуса. «Да тихо вы все!» - хотел крикнуть Михаил Андреевич и очнулся окончательно.

Отодвинув от себя злополучный ящик, он с трудом встал на ноги. Пошатывало. «И чего это Миша не спустится, ведь слышал шум. Небось до сих пор из интернета не вылезал, а может в наушниках сидит - никак не наслушается, засранец. Сокрушённо вздохнув, он стал подниматься по лестнице, совершенно не замечая, как за ним по пятам тянется шлейф зыбкого марева, меняющего местами предметы, изменяющего их формы, а то и вовсе убирающего их навсегда.

Он внимательно прислушивался к тому, что происходило в доме: не хватало застать там собственную мать. Но в доме ничего не происходило. Мало того в доме никого не было. «Пошёл куда-нибудь, - подумал Межин, - ладно, подожду.

Он подошёл к зеркалу, осмотрел ссадину, венчавшую приличную шишку, и обработал ранку перекисью. Хорошо бы ещё что-нибудь из заморозки, но холодильника на этой половине не было, и он ограничился антикварным сапожным молотком, ударная часть которого по диаметру совпадала с его приобретением.

Время шло. С задумчивым видом, не отнимая молотка от головы, он походил по комнате, остановился и прислушался - за стеной тихо. Ещё походил и сел  в Мишино кресло. На столе было прибрано, никаких следов высоких технологий. «Молодец! – подумал Межин, - правильно!».

Он ещё посидел, целиком занятый пальпацией посттравматических объектов, и тут взгляд его наткнулся на  небольшой листок, лежащий на пустой, как он уже заметил, столешнице. Михаил Андреевич протянул руку и взял его.

Увесистый молоток упал прямо на ногу и Межин вскрикнул. Но не от боли, он её не почувствовал. Записка, а это была именно она, гласила: «Я отправил заявление в органы, к твоему приезду оно попадёт в контору. Уверен, они заинтересуются. Скорее всего, наряд уже в пути. Времени у тебя мало, так что спускайся вниз и зажги свечу - там ещё осталось на один разок».

Он чуть не переломал ноги, когда спускался в погреб. Слава Богу, его «машина времени» была на месте, хотя и лежала на боку. Пытаясь зажечь свечу, Михаил Андреевич одну за другой ломал спички. Наконец в привычном мареве вздрогнула стена, и он увидел знакомый проход. Но что-то изменилось, и поначалу перевозбуждённый Межин никак не мог сообразить, в чем дело, пока, наконец, его мятущийся взгляд не упёрся в прочную металлическую решётку, закрывающую доступ в его двор, его дом и вообще в его жизнь.

 «Трендец, - подумал Михаил Андреевич. - Кто ж это сделал-то?». Впрочем, он уже догадался кто, и этот кто-то не заставил себя долго ждать.

- Орать можешь, сколько влезет: я со двора дверь поменял, теперь со звукопоглотителем нового поколения - глухо как в танке.

Повзрослевший Миша бесстрастно смотрел из будущего на себя заключённого в прошлом.

- Ну вот, - обречённо произнёс Михаил Андреевич, - не делай добра, как говорится…

- Надо же, сама добродетель во плоти. И судя по комплекции немалое  количество.

- Не хами, сопляк!

- Да ладно все свои. Кроме того, кое-кому хамства и наглости не занимать.

- Ах ты… Открой дверь и сей же час займи своё место.

- Да ты чё?! Не-е, мне здесь нравится, а это место теперь твоё. Будущее не для тебя. Что вам здесь делать, нищебродам на пенсии? В прошлом твоё место. Вообще скажи спасибо, что не забетонировал твою нору. Как ни крути, это то единственное, чего ты достиг в своей жизни. Пусть будет, ну, как памятник. Остальное-то просрал.

Миша криво ухмыльнулся в сторону потерявшего дар речи Михаила Андреевича.

- Просрал, просрал а потом заявился такой: «Давай Миша, учись, работай в поте лица. Туда не ходи, с тем не дружи, лишь бы мне, распиздяю, в будущем жилось зашибись». Нашёл негра?! А вот хрен тебе в баночке!

- В какой ещё баночке? – опешил Михаил Андреевич.

- В майонезной, сука! Один из проектов в моем концерне, «Ностальжи» называется: еда и продукты в старых упаковках. Да что я тебе рассказываю, какая вообще разница, какая баночка. Главное ты сейчас уйдёшь в своё прекрасное далёко, и я тебя увижу только лет эдак через сорок пять и только в зеркале. Кстати спасибо, что батю переправил: мы с ним сдружились. Знаешь, он опять в оппозиции: против платной медицины и образования, пенсионной реформы и экономического неравенства, а ещё глобализма. Потягивает своё любимое Кьянти на мягком диванчике и протестует. Никуда идти не надо: айфон, интернет - весь мир на ладони - Миша довольно улыбался.

- Ты чего лыбишься, - Межин просунул руку, пытаясь ухватить своего тюремщика, но тот вовремя отступил, и Михаил Андреевич застыл в позе узника подземелья.

- Пусти, тварь - у меня же там жена, Маруся, - взмолился Межин.

- Какая ещё жена?! Хватит пургу нести: нет тут никакой твоей-жены-маруси. Будь спок, давно бы к тебе переправил. Всех бы вас туда пенсов недовольных. Молодёжи не хватает кормить таких, как ты. Нам молодым ещё свои семьи заводить, детей воспитывать.

- Ну-ну, - мрачно проговорил Михаил Андреевич. – Посмотрим, чего ты добьёшься - разговаривать все горазды. Послушать бы, что ты запоёшь, когда на пенсию попрут, если доживёшь, конечно, к тому времени, небось, ещё лет двадцать накинут.

Миша ехидно осклабился.

- А знаешь, она меня как-то не волнует. Я тут упаковался, на три жизни хватит.

- Ты?! Да когда ты…

- Всё, заговорились мы с тобой: свечка то догорает. Короче, приятно было познакомиться и всё такое. В КГБ я не писал, это так, пранк небольшой, чтобы ты поторопился. Вот тебе на дорожку.

Он протянул сквозь решётку пакетик неизвестной аптечной сети.

- Здесь всё, чего ты не смог добиться и почти всё, о чём ты мечтал, а ещё небольшой подарок, но не просто так: в обмен на услугу. Передашь матери письмо и деньги - только из-за этого нашей встречи семь лет и дожидался. А так, век бы тебя не видеть.

Михаил Андреевич хотел посоветовать угнетателю, засунуть подарки в одно общеизвестное место, но тот просто просунул руку сквозь решётку, и отпустил пакет. В ту же секунду свечка выбросила длинное узкое пламя, которое подпалило паутину над старой керосинкой, и в погребе стало совсем темно.

Он уже собрался на ощупь добираться до лестницы, как вспомнил, что в кармане бесполезный теперь мобильник, но который вполне можно использовать как фонарик.

Как бы то ни было, а деньги матери не помешают. Надо же, оставил совсем одну, стервец, она же теперь с ума сойдёт. Подсвечивая телефоном, и аккуратно огибая разбросанные повсюду коробки с фирмой, он подобрал с земли толстую пачку сторублёвок, и собрался уже подняться в дом, как вдруг немного в стороне от лестницы заметил табуретку, на которой лежала на обёрточной бумаге совсем целая свечка. «Так вот какой подарок ты мне приготовил. Надо же - довольно глупо, учитывая сегодняшнюю размолвку. Сегодня же ночью вернусь с инструментом, сломаю решётку и отправлю говнюка назад. Возьму шокер бабы Дуси, будешь знать, щенок. Воспитал на свою голову, блин. А как адаптировался, - не без гордости отметил про себя Межин: «Такой, нищеброды, пенсы, пранк» - сука, лексикон на пять освоил».

Он пошарился вокруг: вдруг что-то осталось. И действительно, рядом со свечкой он нашёл предмет очень похожий на приёмник беспроводной мыши. Больше ничего найти не удалось, и морально уничтоженный Михаил Андреевич на ватных ногах поднялся по лестнице.

                              

***

 

Устройство было обыкновенной флэшкой, но  с гигантским объёмом памяти. Но Михаилу Андреевичу было наплевать, сколько терабайт могла вместить эта свистулька. Главный вопрос, который его сейчас занимал, почему произошёл временной сдвиг, которого раньше не наблюдалось.

Для него прошли всего сутки, тогда как там, в будущем незаметно пролетело семь долгих лет. И только за эти семь лет пострелёнок успел построить всё, о чём Михаил Андреевич только мечтал и разрушить всё, что он имел и хранил. Своим переходом неблагодарное существо уничтожило самое главное. Раньше времени переместившись в будущее, засранец лишил его возможности встретить любовь всей жизни.

В будущем, запечатлённом на флэшке, было всё. Огромный дом с великолепным садом, по которому с издевательскими комментариями проводил беспорядочную экскурсию молодой мистер Хайд. Всё и все кроме Маруси.

Мелькали фонтанчики, бассейны и  многочисленные цветники, на которых работали гастарбайтеры. Участок, по словам Михаила молодого, был увеличен в пять раз за счёт таких же выкупленных у соседей. В нескольких местах в кадр попался Андрей Ильич, сменивший растянутое в коленях советское трико на дорогой костюм. Стоя  перед огромным монитором, он делал какие-то заметки в электронном блокноте.

Михаил Андреевич не стал дожидаться обещанной экскурсии в ванную комнату с джакузи, остановил видео и зашагал по комнате.

Сегодня же вернусь, думал он, конечно электроинструмента тут подходящего не найти, но ножовка по металлу с несколькими полотнами имеется. Фиг с ним, что долго - вся ночь впереди, главное не разбудить. Свечка теперь есть, совсем целая. Не так уж ты и умён, если оставил врагу фактически незапертую дверь.

                              

                                ***

 

Укомплектовавшись, мститель спускался по лестнице, и предвкушение скорого возмездия заставляло учащённо биться сердце. Подойдя к подлампаднику, он ещё раз проверил экипировку. В небольшом рюкзачке защитного цвета лежала верёвка, чтобы сковать нарушителя временной границы, в кармане шокер, дабы супостат не успел оказать сопротивления, небольшой фонарик в другом кармане. В руках, на которые были надеты кожаные перчатки, чтобы не испачкаться, он держал пузырёк с машинным маслом: легче пилить и не так громко. Выдохнув напоследок воздух, он зажёг свечу.

Вздрогнув, обрушилась чёрная стена погреба, и от неожиданности он зажмурил глаза: по ту сторону ночь давно закончилась. Ещё он успел заметить, что висит в воздухе, где-то в полуметре от земли. Приземление было жёстким, несмотря на то, что Михаил Андреевич успел сгруппироваться.

- Межин ударился коленом и, никого не имея в виду, выругался. Он поднялся на ноги, и некоторое время стоял, держась за ушибленное место. Когда боль утихла, осмотрелся и понял, что находится в совершенно незнакомом месте, похожем на небольшой тоннель с арочным перекрытием. В тёмном конце была навалена большая куча, похожая на мусор. Вдоль прохода были проложены узкие рельсы, а на них миниатюрная вагонетка странной конструкции.

«Ерунда  какая-то, где это я», - подумал Межин.

Он поднял выпавший из рук подлампадник и принялся искать свечку. Ага, вот она куда откатилась. Он взял её в руки и впервые внимательно рассмотрел. Всё ещё надеясь на лучшее, он двинулся к выходу.

Было утро, чирикали воробьи в редких островках травы, не засыпанных кучами песка, глины и битого кирпича, стрекотали кузнечики, на которых, наверное, охотились небольшие серые ящерки, снующие между травинок.

Метрах в двадцати правее от выхода три молодые коренастые бабы, подхватив свои широкие пёстрые юбки, месили ногами глину, и чтобы хоть как-то развлечь себя кричали песню. Ещё одна поодаль в таком же подвязанном одеянии, босая, с цыпками на толстых лодыжках, укладывала глину в формы, где та принимала всем знакомый вид.

- Кирпичный завод! Действующий, твою мать, - выругался Михаил Андреевич - заслал, сука! Это какой же год?!

Женщины заметили пришельца, прекратили работу и в растерянности одёргивали юбки, стараясь прикрыть голые ноги и не испачкать одежду. По мере приближения Михаила Андреевича, все как по команде, сняли платки и прикрыли голые плечи.

- Здравствуйте, барин, - сказала старшая, и все разом поклонились в пояс.

- И вам здравствовать, красавицы, Бог в помощь.

- Храни Господь, добрый человек, - с благодарностью снова поклонились работницы.

- А ну, стой!

Хриплый окрик заставил вздрогнуть. Михаил Андреевич обернулся. Невдалеке, незамеченная за левым плечом, стояла подвода, запряжённая унылой лошадкой. Два корявых мужика, прихватив по обожжённому кирпичу, спешили к нему и, судя по всему, встреча не предвещала ничего хорошего.

- Ларион, справа заходи. Гляди: шпиён немецкий - щас изловим.

- Откуда знаешь, что шпиён, можа ривалюцинёр? – Ларион, держа оружие пролетариата на отлёте, сверлил незнакомца взглядом.

- Да ты на одёжу погляди. Нешто православный такое наденет? И какая разница? Что шпиён, что релюцинёр, - одна беда.

- Слышь, аспид, ты не боись: мы тебя до смерти убивать не будем, так, прибьём чутка - нам за тебя ещё награду получать.

Перспектива быть побитым кирпичом даже не до смерти, отнюдь не выглядела привлекательной. Под несмолкаемый женский визг  Михаил Андреевич перескочил две небольшие кучи песка и, забыв о болезнях, с неожиданной скоростью припустил по мостовой.

К реке, к реке. Где-то там, на крутом склоне стоит дом его прадеда. У него, была уверенность в том, что сможет убедить его в родственных связях, а дальше дело техники.

- Ничего приживусь, проявлю себя, - займу нишу, так сказать. А там, кто знает? Возможно, удастся и октябрьский переворот как-нибудь предотвратить. А потом вернусь! Маруся, я ещё вернусь!

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/