1.

Кровавая Эос* предвестница Борея*

Добавила пурпур прибрежным берегам,

Уже с рассвета шум в жилище Тиндарея*

И полон дом гостей, с утра поднявших гам.

 

Виновницей подобного скопленья

Всех тех людей, пирующих три дня уж,

Явилась сила, что разит без сожаленья,

Прекрасна дочь царя, и выдается замуж.

 

Елена имя ей, и говорят, что Афродита*

В ее присутствии лишь старшею сестрой,

Могла б смотреться бы на фоне ее вида

Надолго потеряв божественный настрой.

 

Со всех концов морского побережья

Собрались греческих племен мужи.

Герои, воины, цари – в надежде,

Елены руку честно заслужить.

 

Тут Менелай*, брат гордого Атрида,*

Благоразумный, честный Диамед,

Гигант Аякс, что сын Теламонида,

Отважный воин – рослый Филоктет.

 

И затянулись долгие смотрины,

Пред выбором Елены все равны

И претендентов игры не безвинны,

В любовной битве мелочи важны.

 

Метали копья, дротики и диски

И кто-то, выделяясь из толпы,

Бросал всех дальше, а его завистник,

С ума сходил, отстав на пол стопы.

 

И в спор, словно в огонь, добавив масла,

Пролил слова хитрейший Лаэртид:*

«В вопросах брака, тела мощь напрасна,

И каждый в этом пусть себе не льстит.

 

Над нами, впрочем, сжалились и боги

И юный друг Патрокл* вам объяснит,

Как изменились состязаний всех итоги,

Коль был бы на пиру младой Пелид.*

 

Ведь  говорят: он сын самой богини,

Пелей его отец: герой и аргонавт,

Предсказано, что Ахиллеса имя,

Своею славою затмит отца талант.

 

Все дружно согласились с Одиссеем

И спор, едва начавшись, вмиг угас,

И на кифаре, созданной Орфеем*

Спел кифаред*, когда закат погас.

 

2

И только Менелай не знал  покоя,

Его известный мучил лишь вопрос:

Кого избрала в царственных покоях

Себе в мужья, прекрасная из роз.

 

Не в силах этих мыслей превозмочь,

Царю Итаки их поведал, полагая,

Что тот сумеет, как всегда помочь,

Понять, что страхи лишь возня пустая.

 

И Одиссей, чья мудрость много стоит,

Искусно все Атриду* пояснил:

«Отца Елены брак лишь с тем устроит,

Кого народ признал, и полюбил».

 

Ведя беседу эту, в масличную рощу

Вошли друзья протоптанной тропой,

Безлюдно было там, и говорить попроще,

Но громкий смех нарушил их покой.

 

И вскоре замелькали силуэты,

И белых платьев стройные фигуры,

И на тропе, как говорят поэты,

Возникли две прекрасные натуры.

 

Одна из них – конечно же, Елена

(И, несомненно, даже Афродита,

Чья мать была сама морская пена,*

Из ревности на дочь царя сердита).

 

Елена взгляд надменный, ниц не опустила,

С насмешкой встретила нежданную препону

И сознавая чар своих наличие и силу,

Сказала: «Что, Менелай, увидел ты Горгону,

 

Чей взгляд ужасный в камень превращает?»

Смутился юноша, не зная, что ответить,

Еще чуть-чуть и он, как снег растает,

Смотреть на солнце больно, что так светит.

 

Но Одиссей стрелой Эрота*не был ранен

И сохранил на все свой трезвый взгляд.

Сказал: «Раз вид твой превращает в камень,

Глаза подруги может к жизни возвратят?»

 

От этой дерзости вся вспыхнула Елена:

«Так обратить насмешку в помощь другу,

Каков наглец – такую совершить подмену,

Ее презреть и выбрать лишь подругу».

 

А спутнице ответ пришел по сердцу:

«Как мог он предпочесть ее сестре»?

И встретив взгляд внимательный и дерзкий

Смутилась вдруг, щеками запестрев.

 

И спохватившись, что их кто-нибудь заметит,

Вдруг оказавшись с ними рядом на беду,

Сказала тихо: «О, сестра, так долго претит,

Нам с чужеземцами общаться на виду».

 

И лица, скрыв свои под покрывало,

Кувшины медные, пристроив на плечо,

Походкой плавною виденье уплывало,

Друзьям же было говорить о чем.

 

И Одиссей спросил спустя немного:

 «Скажи мне друг, кто звал сестрой Елену,

Кто та, что на меня смотрела строго,

А взгляд мой натыкался, как на стену,

 

Когда пытался лик прозреть через хитон»?

«То Пенелопа – дочка брата Тиндарея,

Икария»* - так молвил, подавляя стон,

Упавший духом сын царя Атрея.

 

1.

Тучны стада спартанского царя,

Амбары полны спелого зерна,

Хвала богам, ведь им, благодаря,

Одарена столь царская казна.

 

Но слишком хмур и недоволен государь,

Запасы утекают с каждым днем,

Уж сколько брошено на свадебный алтарь

И стало сватовство кошмарным сном.

 

Печально он глядел на скотный двор,

Где пастухи своими острыми ножами,

Свиней кололи, и повсюду несся ор,

Когда животные в агонии визжали.

 

«Что делать мне, скажи Агамемнон?

Ты зять мне, мы должны быть вместе».

Сказав так царь, едва сдержал свой стон.

«О, если б даже не был ты мне тестем

 

Из уваженья к роду твоему и нашей дружбе,

Готов советом я помочь, коль это нужно,

Как только ты объявишь мужа для Елены,

Тотчас освободишь себя и дом из плена.

 

И разойдутся те, кто счастьем не отмечен,

Попутный ветер кораблей наполнит паруса,

Тебе осталось только выйти к ним навстречу,

Назвать счастливчика – иные стихнут голоса».

 

Так говорил надменный царь Микен

И муж сестры Елены Клитемнестры.

От сватовства он ждал особых перемен,

Для брата не желал иной невесты.

 

Но Тиндарей, услышав речь такую,

Не рад был столь спасительной развязке,

Он много жил и знал всю суть людскую,

Кого-то одного не выбрать без опаски,

 

Чтоб остальные в гневе не восстали.

Допустим, им был избран, Менелай,

Но как другие первенство б отдали,

Не поднялся бы тут же злобный лай

 

И жениха бы  тотчас разорвали,

А вместе с ним врагом объявлен тесть,

И это все желал бы он едва ли,

К чему тот брак, несущий гнев и месть?

 

Вот, если бы нашелся некто мудрый,

Кто мог бы обуздать такой раздор.

Царя Микен вопрос столь трудный

Смутил, но все ж ответ был скор.

 

На ум пришел сначала царь Эвбейский,

Но слишком  прямодушен Паламед,

О Диамеде вспомнил вождь ахейский,

Тот справедлив, но в хитрости совет.

 

«Есть посреди известнейших гостей

Желающих стать новым твоим зятем,

Царь острова Итаки Одиссей,

Не силой, а умом он так блистатен.

 

Он хитростью похож на Автолика,

То дед его родной, кого Гермес* учил,

Так клятвы составлять свои безлико,

Чтоб, не нарушив их, порвать, хватило сил.

 

И лучше бы тебе спросить его совета

Не пожалев на то любых твоих даров,

Уверен – не уйдешь ты без ответа,

Он успокоит тех, кому ты дал свой кров».

 

Закончив эту речь, ушел Агамемнон,

А Тиндарей устал от слишком тяжких дум,

Недолго размышлял, и погрузился в сон

И не мешал ему гостей привычный шум.

 

2

Дрова в камине яростно трещали

И двое у огня вели свой разговор.

Весь двор уснул – беседе не мешали,

Не стоит выносить из дома этот сор.

 

«О мудрости твоей, о, сын, Лаэрта,

Достигла слава Спарты берегов,

Она одна нетленна и бессмертна,

И ей одной не страшен бег веков.

 

И если б от меня зависел брак известный,

Увидеть бы хотел я зятем лишь тебя,

Но дочь моя, хоть видом и прелестна,

Не славы ждет, а блага бытия».

 

Так издалека начал свои мысли

Пред Одиссеем царь спартанский излагать,

Но в воздухе слова льстеца повисли,

Когда Итаки царь, позволил их прервать.

 

«О, если мог бы, дать совет тебе, учтивый,

То мужем лучшим для Елены был бы брат

Царя Микенского – сей выбор справедливый,

И разве б сам ты, Менелаю не был рад?

 

Готов был породниться сам с тобою,

Но счастью друга я мешать не стану,

И нужно, чтоб к согласию со мною

Пришли все те, кто получили рану».

 

«О, да», - вздохнул властитель обреченно,

«Их гнева и боюсь больше всего», –

И Тиндарей добавил огорченно:

«Кто б мне помог – в долгу я у того».

 

Тут Одиссей задумался на время,

Потом к огню придвинувшись, сказал:

«О, царь, ты говорил, что мое семя

В наследниках твоих признать желал?

 

Я научу тебя, как свой отказ загладить

Пред теми, кто жену не получил

И всю их злость к избраннику уладить,

И помогать ему по мере своих сил.

 

Но обещай стать родичем со мною,

Просватав дочь мне брата твоего,

Пусть станет Пенелопа мне женою,

Иль ты боишься слова своего?»

 

«Клянусь тебе, просватать Пенелопу

И призываю в том я громовержца,

Похитившего некогда Европу,*

В свидетели беру сегодня Зевса».

                                       

Дослушав эту клятву Тиндарея,

Сказал, скрывавший радость, Лаэртид:

«Как ты, о царь, нарушить слов не смея,

Боишься бога, что сурово мстит.

 

Так и, гостей своих свяжи идеей,

Что после выбора невестой жениха,

Никто из них ни с мужем и не с нею,

Не сотворит во гневе страшного греха.

 

Пусть поклянутся в том на крови жертвы,

Кого б ни выбрала  сама невеста,

Пообещают всем богам бессмертным,

Что в их сердцах не будет гневу места.

 

И мало в этом, уговор тут нужен,

Что, если вдруг беда случится,

С женой или с ее признанным мужем,

Готовы в вечной дружбе поручиться.

 

Прийти на помощь в трудную минуту

И сообща во всем  помочь супругу,

И даже выпить горькую цикуту,*

Но не предать забвенью клятву другу.

 

И женихи конечно быстро согласятся

Дать клятву в отношении друг друга,

Из них любому, так же может статься?

Нужна будет подобная  услуга».

 

3

Лишь только лучезарный Гелиос*

Взошел на небо, щедро свет даря,

Вся Спарта, ждущая ответа на вопрос,

Пришла услышать имя нового царя.

 

На берегу собрались толпы горожан,

Расположились в центре знатные геронты*

Всем этим старцам дан особый сан,

Они известные в Лаконии Архонты*.

 

В кровавой мантии и жреческом венце

Царь Тиндарей перед народом  появился,

В свидетели богов призвал и в их лице,

Обрек на кару тех, кто клятвы не страшился.

 

И жертвы кровь скрепила, как печатью

Всех женихов узами верности и дружбы,

И, кто бы после не причастен был к зачатью,

Должны другие помогать, отцу и мужу.

 

Что было жертвой, предано Эвроту*

И воды подхватили страшный дар,

Без жертвы нет любви, хвала Эроту,

Но кто бы знал, какой их ждет кошмар.

 

И распахнулись двери из покоев,

В венце из золота и скипетром в руках,

Внутри ликуя, но лицом спокоен,

Вошел наш царь, с улыбкой на устах.

 

За ним его жена – царица Леда,

Ее краса почти уж отцвела,

А с нею дочь – прекрасная Елена,

В час торжества лишь ярче расцвела.

 

Отец, конечно, знал, кого укажет дочь

И имя жениха, и брак – давно все обсудили,

Но все ж свой страх не мог он превозмочь,

И мысли тяжкие, словно вино в уме бродили.

 

Но тут Елена прервала отца сомненья,

Шагнув вперед, всех взглядом обвела

И напряглись тела мужей от нетерпенья,

Пред красотой, что их с ума свела.

 

Она найти старалась Менелая,

Но встретила один лукавый лик,

Напомнил ей он, вовсе не желая,

О роще масличной, ее позора миг.

 

И, вспыхнув, словно свечка от досады,

Не медля более, приблизилась к Атриду.

Был Менелай в восторге от награды,

А, проигравшие, пытались скрыть обиду.

 

Но клятва, данная, всех к дружбе призывала

И понемногу их сердца совсем смирились,

Ведь в выборе жены нет средства от провала,

Свидетели тому, кто «счастливо» женились.

 

Поздравив молодых и в дружбе поклянясь,

Все гости в путь отправились из Спарты

И только Одиссей к колоне прислонясь,

Все ожидал своей козырной карты.

 

Того, кого он ждал, был Тиндарей,

С Икарием недавно тот встречался

И царь спартанский выйдя из дверей,

В раздумье к Одиссею приближался.

 

«О многочтимый, был ли ты у брата?»

Спросил с тревогой в сердце царь Итаки.

«О, сын, мой, Пенелопу я сосватал,

Но в остальном, дошло чуть не до драки.

 

Ведь Пенелопа младшая их дочь,

А старшая, в Фессалии далекой, с мужем

Без дочери отца накроет ночь

И в старости он будет всем не нужен.

 

Икарий хочет, чтобы ты остался тут,

И жил с женой вдали от родины своей,

Сказал я брату, что тебе не подойдут,

Поля Лаконии и остров все ж милей».

 

«Ты правильно сказал, мудрейший из царей.

Не променяю я морских своих брегов

На море из цветов Лаконии полей,

Не брошу никогда суровых островов.

 

Но, если все ж тебе не изменяет память,

То помнишь ли, о, царь, в чем Зевсу поклялся»?

«Я помню, Лаэртид, слова твои так ранят,

Твой недоверья яд на сердце пролился.

 

Я клятвы не забыл и помню, как избавил

Мудрейший твой совет от злобы женихов»,-

Так Тиндарей сказал и, помолчав, прибавил:

«И я помочь тебе, по-прежнему готов».

 

«Устрой мне с Пенелопою сегодня встречу,

Да дай в дорогу мне хороших  лошадей

И знай, великий царь, едва наступит вечер,

Покину Спарту я, где был немало дней».

 

Так молвил Одиссей и Тиндарей ответил,

Что брата дочь его придет к царице Леде,

Покров с Еленой ткать, закончит на рассвете,

А кони у него, быстры, как южный ветер.

 

4

Стемнело лишь едва, и прямо по дороге,

Летела колесница, заглушая шум Эврота.

В ней беглецы, поправ обычай строгий,

Пытались  ускользнуть от гнева рода.

 

Погоня далека, но все ж настигнет скоро,

До моря длинный путь, и им уже не скрыться,

В любви все нелегко и в бегстве нет позора,

Решенье лишь одно – пора остановиться.

 

И вожжи натянув, несущихся коней,

Рукой остановил послушно Одиссей

И просто ожидал, столь неизбежный суд,

Иль час его настал, иль счастье обретут.

 

Икарий весь в пыли, во шлеме и с мечом,

Кричал: «Презренный вор, убить тебя бы рад,

И сам готов тут быть твоим же палачом,

Но пощадить тебя просил меня мой брат».

 

«Я Пенелопы царь, свободы не лишал,

Покинуть отчий дом решила лишь она.

Не от тебя ли я, согласье получал,

Теперь же дочь твоя для всех моя жена.

 

И ей одной решать, вернуться или стать

На родине моей  хозяйкой и женой,

Спроси же, как отец, если желаешь знать

И будешь ли считать побег всему виной».

 

Сказав так, Одиссей от спутницы своей,

Наглядно отступился, давая всем понять,

Что в выборе любом, он не мешает ей

К отцу вернуться в дом или его принять.

 

«Неужто прав, обманщик и хитрец

И нас способна ты покинуть столь внезапно?

Ответь мне дочь, ведь я же твой отец,

Дай руку мне, вернемся в дом наш мы обратно».

 

Так говорил Икарий, подавая руку ей в надежде

Из колесницы Одиссея дочь в свою перевести,

Хотела Пенелопа объяснить отцу все прежде,

Чем в край далекий ее корабль сможет унести.

 

Но против ласковых и добрых  глаз отца

Не устояла и последних слов лишилась,

И, чтобы любопытные, не видели лица,

Присела к мужу и плащом его накрылась.

 

Икарий был сражен, но все ж собрался духом:

«Ну, что же, дочь моя, твой выбор я уважу,

Теперь и я поверил этим странным слухам,

Избранник твой не только красть отважен.

 

Не понимаю я, чем брат ему обязан,

Однако, думаю заслуги велики,

Теперь через тебя и я с ним связан,

Иди за ним вослед и счастье обреки.

 

Моя же учесть всех отцов подобна,

В тот миг, когда их дети вырастают,

И оставаться им под крышей неудобно,

И словно птицы из гнезда все улетают».

 

Едва договорил, как дочь, упав на шею,

В слезах шептала нежные прощальные слова

И удалялась колесница быстро с нею,

Пятном в ночи белела, Икария седая голова.

 

 

Еще задолго до описанных событий

Случилось то, что называют роком.

Среди бесчисленных судебных нитей,

Что Мойрами* прядутся слепым оком

 

Была одна – ее ткала сестра Лахесис,*

Что жребий всем дает еще с рожденья,

Так вот, если откинуть всякий скепсис,

Одной богине, в качестве виденья,

 

Предсказано, что сын ее своею славой

Затмит отца, и в том опасна Нереида*

И для богов стала любовь ее отравой

И даже Зевса привлекла краса Фетиды.*

 

Но разве он бы допустил такую слабость?

Конечно нет, ведь помнил, что содеял

С престола сверг отца,* не видел радость,

Он в том, что предсказала  Крону Гея.*

 

Бессмертные своей лишь жаждут славы,

Ведь им не нужен продолжатель рода,

У тех, кто правит небом, странны нравы,

Среди живых – особая порода.

 

И вот, чтоб миновать судьбы переплетенья,

Совет богов решил отдать ту Нереиду

Царю Пелею в жены с Зевса повеленья,

На свадьбе были все, забыли лишь Эриду.*

 

Как можно быть раздору и вражде,

Что служит атрибутом той богини,

На пире счастья, где царит везде,

Любовь и радость, и желанье жизни.

 

Понять всех остальных конечно можно,

Вот только с тем злодейка не согласна

И было ей практически не сложно

Среди толпы присутствовать негласно.

 

С собою принесла свой «дар» прекрасный,

В саду волшебном нимфы Геспериды*

Пытались сохранить его напрасно,

Поссорила их злобная Эрида.

 

И плод желанный сорвала воровка.

Чудесным было яблоко златое

И надпись сделала на нем чертовка:

 «Прекраснейшей» – его подняли трое.

 

И тотчас же поспорили богини,

Считала каждая – она подарка стоит,

По ним – пусть яблоко хоть сгинет,

Но красота других, ведь может и расстроить.

 

И для решенья щепетильного вопроса

В арбитры Зевса привлекли тот час же,

Однако тот, как будто своим носом,

Почувствовал подвох и был на страже.

 

С трудом отбившись от богинь и дав им,

Гермеса в провожатые на гору Иду,

Сказал, что есть пастух, он всеми там любим,

Зовут его Парис,* и тот прекрасен с виду.

 

Пусть вверят яблоко красивому юнцу,

Он спор их разрешит в мгновенье ока,

Приятно будет и его великому отцу*

Такая честь подобна воле рока.

 

Был молодой Парис бессмертными сражен,

Представшими пред ним, во всем величье,

Таким вниманьем дам, что был он окружен –

Не каждый день богинь встречаешь лично.

 

На просьбу их решить известный спор,

Ни слова из него за час так и не вышло,

Тогда совет из трех усилил свой напор,

Шепнув на ухо то, чтоб было ему слышно.

 

И предложила Гера – жена царя богов,

Земную славу всю и царские богатства,

Пообещала власть и страх любых врагов

Мудрейшая Афина*, полон был коварства

 

Подарок третий, что сулила Афродита,

Любви богиня, красоты и женского соблазна:

Жену прекрасную подобную ей вида -

И протянул ей плод Парис, на все согласный.

 

И словно беглецы, спасаясь от погони,

Во гневе страшном оскорбленные богини,

Взметнулись в небо, двух бессмертных кони,

Врезаясь мощной грудью в воздух синий.

 

А, Афродита с нескрываемым злорадством,

Следя за стартом потерпевших крах соперниц,

Сказала юноше: Ты будешь одарен богатством,

Не каждый муж во сне, имел таких наперсниц.

 

Но должен подождать, обещанный мной дар,

Ведь те, кого лишил ты первенства и «жизни»

Высоко в небесах в тоске пьют свой нектар,

Желая отомстить виновнику их тризны.

 

Пройдет не год, не два и я подам свой знак,

Ты должен быть готов принять свою награду,

Сейчас паси быков счастливейший чудак,

Пока могу я дать лишь прибавленье стаду»

 

1.

Прошло немало лет с тех пор, как обещала,

Богиня красоты Париса осчастливить,

Со дня, как яблок дал, его не навещала,

Прекрасную жену, взамен желал он видеть.

 

Но все ж не перестал надеяться и верить

И как-то раз сама пришла к нему во сне,

Ворвалась в дом, смеясь и распахнув все двери:

«Ну, что же, ты Парис, живешь, как на войне

 

Оденься и встряхнись – настало наше время,

Елена ждет тебя, но ты не сильно злись,

Ведь замужем она, но это не проблема,

Ты только не сиди, а живо соберись.

 

Олимп сейчас весь пуст, а боги все в гостях,

К окраинам земли, где Океан* течет,

Вмиг вещи, погрузив, умчались второпях

Пора б тебе мой друг свой получить расчет.

 

2

И вот готов корабль, глядящий грозным взглядом,

Еще не резал волн глазастый остов Ростра,*

Лишь целовал песок на отмели Троады,*

Не знал чужих брегов его характер острый.*

 

Пурпурный парус жил в тревожном ожиданье,

Сейчас он был без сил нести вперед Монеру*

И ветер для него сплошное наказанье,

Ему ль его не знать, капризную манеру.

 

Но в дымке потонул лазурный Геллеспонт,*

Пока стоит туман напрасно ждать Борея,

Вот к радости толпы светлеет горизонт

И дуновенье легкое в попутный ветер зреет.

 

Гордится Трои царь своими сыновьями,

Сегодня вместе в путь Париса провожали,

А тот был очень рад и все шутил с друзьями,

Он золотом сиял от шлема до сандалий.

 

И будто поразить, хотел своим богатством

Спартанского царя и юную царицу,

Никто не посчитал поездку святотатством,

Печальна лишь одна, Парис спросил сестрицу:

 

«Кассандра,* расскажи, чему ты так не рада

Пророчество твое – ведь Аполлона дар,

Открой же мне сестра, что ждет родного брата,

Какой гнетет тебя, несбывшийся кошмар»?

 

«Ты прав во мне есть дар, но вряд ли ты поверишь,

Зачем же говорить, коль грош моим словам,

Зачем тебе совет, ведь ты себе лишь веришь,

Ради мечты готов, ходить по головам».

 

Обескуражен был ответом нелюбезным,

Но продолжал Парис сестру просить:

«Неужто путь мой будет бесполезным

И как богини дар могу я поносить»?

 

Но холодно, взглянув на юного Париса,

Ответила в сердцах вдруг Аполлона жрица:

«Уж лучше б избежать, тебе мой брат, сюрприза,

Что случай тебе дал, а лучше – не жениться,

 

Поскольку приведет все это к страшной бойне,

Данайцев мощный флот я вижу у стен Трои.

В могиле в этот миг гораздо быть спокойней,

Жену ты украдешь – тебя это устроит»?

 

Разгневанный юнец, тряхнул зло волосами

«Пророчество твое и вправду ненормально,

Да и случись тому, кто справится тут с нами,

Ведь Илиона стен разрушить нереально.

 

Да и найдется ли, среди  ахейцев тот,

Кто с Гектором* готов, на поле боя биться,

До поединка уж со страху он умрет,

Возможно, чтоб такой, мог на земле родиться»?

 

Хвальбу его услышал старший брат.

Париса, хлопнув по плечу, сказал с усмешкой:

«Хотя признать подобное не рад,

Но был бы я на поле боя только пешкой,

 

Когда против меня стоял сам Ахиллес,

Сейчас всего лишь мальчик – сын Пелея,

Однако доблестью  и силой как Арес* -

В бою такой, врагов не пожалеет».

 

3

Отплыло судно, берег моря опустел,

Кто провожал, отправились все в город

В ушах Кассандры  ветер лишь свистел,

Страданий ком застыл навечно в горле.

 

В который раз, добиться не смогла,

Не удержала бег слепых событий,

Все предсказала, все произнесла,

Но Аполлон - жестокий небожитель.

 

Ведь этот дар – проклятье для нее,

Так сребролукий*«наградил» ту жрицу,

За то, что полюбил он так ее –

Неверующих видеть только лица.

 

О, если б в гневе отнял только дар,

Чтоб никогда не знала тайны спящей,

Отверженный нанес иной удар,

Теперь никто не верит в крик бредящей.

 

Какое счастье жить одним лишь днем,

Не прозревать, что уготовил рок,

Что толку в будущем и знании о нем,

Когда из прошлого не выучен урок.

 

И гонят на Приамов двор быков,

Вино и масло достают для пира,

Уж занялись плетением венков,

Из мирты, в честь любви и мира.

 

О горе всем, о, бедный Илион,*

Горит пред входом факел брачный,

Но, кто бы знал, чему послужит он,

Руины города им озарились мрачно.

 

1.

Беда пришла к спартанскому царю,

Прокралась в дом под видом друга,

За речью хитрой не заметили змею.

Сбежала с вором царская супруга.

 

И тотчас Осса* разнеслась по городам,

Что Менелай уже с Агамемноном

В поездках собирают тут и там,

Желающих Приама скинуть с трона.

 

Откликнулись уж многие на зов,

Собрали войско, чтоб пойти на Трою,

Кто клятву дружбы дал, покинул кров

Аякс и Диамед, давно готовы к бою.

 

И до Итаки докатилась злая весть,

Припомнил Одиссей беседу в тихой роще,

Вот, как любви пришла на смену месть,

И ветер брака грязное белье полощет.*

 

Теперь ему готовиться к войне,

Ведь клятву он давал, как и другие,

Внезапно вдруг, подумал о жене

И потеплели вмиг глаза живые.

 

И, как признаться ей, что на войну,

Идти сражаться должен за Елену,

Что пожинает он чужую лишь вину,

Долг дружбы наказать велит измену.

 

И он, собравшись духом, все сказал,

А Пенелопа, зарыдав, в слезах, и гневе:

«О клятве говоришь, ты помнишь этот зал,

Когда твой сын гулял еще во чреве?

 

Не здесь ли ты другую клятву дал

И обещал оставить щит у двери,

Какое тебе дело, кто сбежал,

Чужую боль своею не измерить»?

 

Так говорила Пенелопа, плача горько,

Но заключив жену в кольцо объятий,

Переносил ее нападки муж все стойко,

Хоть эти вести так пришлись некстати.

 

Он обещал жене, придумать все, что можно,

Чтоб не идти в поход в угоду Менелаю.

Освободить себя, от клятвы будет сложно,

Афина здесь, могла б помочь, коль пожелает.

 

Услышав мужа речь, утешилась немного

И вскоре отошла в свои покои Пенелопа,

А Одиссей, простившись с нею у порога 

Глашатая позвал, и по плечу похлопав

 

Нагнувшись к уху, дал задание такое:

«Как только Эос первый луч коснется

Прибрежных скал, тогда оставь в покое

Дела любые,  пусть на холм взберется

 

Твой вестник, чтоб с утра там был он,

Следил за морем и когда корабль в гавань

Войдет, тотчас же с этой вестью вон

Назад бежит и трижды стукнет в ставень».

 

2.

На корабле, чье появленье Одиссея волновало,

Со свитой плыл Микенский царь и брат его из Спарты.

В их списке посещенья стран, одной Итаки не хватало

И кормчий изучал прибрежных острых мелей карты.

 

До этих пор везде встречали их цветами,

Иль бряцаньем мечей о медные щиты,

Не думали, что встретит их хлебами,

Итаки царь, и были гости не просты.

 

И зная Одиссея  ум и хитрость,

С собою взяли двух мудрейших лиц,

Подобная  нехитрая палитра,

Позволила б не пасть им сильно ниц.

 

Окинув хладным взглядом узкий остров,

К которому Триера*  приближалась,

Агамемнон позволил слишком остро

Сказать, что он, ему внушает жалость,

 

Однако быстро возразил ему тут брат:

«О, да, Итака не богата, как Микены,

Но, каждый житель в ней, так горд и рад,

Что царь их Одиссей, и любят дома стены.

 

Тем временем корабль вошел в тихую гавань,

Где в глубине была пещера – грот Наяд

И счастливы гребцы, устав так долго плавать,

И долгожданной суше каждый был здесь рад.

 

Дорога в город средь маслин брала начало

И шла по кругу в гору по над морем,

До дома царского недолго до причала,

Был Одиссея дом высок, а двор просторен.

 

Однако же гостей здесь мало ждали,

Пахнуло в нос овином и скотом,

Стоять пред домом путники не стали

И чуть помявшись, все проникли в дом.

 

Над колыбелью Телемака вся в печали,

Склонилась мать, закрыв лицо руками,

Лишь головами скорбно путники качали,

Найти не в силах ключ к подобной драме.

 

Все объяснил, Полит, как друг царя Итаки,

Он горестно вздохнул и рассказал о том,

Как Одиссей в безумии, забыв о своем браке,

Не узнает царицу и забыл про дом.

 

И, не взглянув, на собственного сына,

Покинув двор, с утра как, пашет в поле,

В упряжке бык – одна лишь половина,

Другая – вол в ней, узник поневоле.

 

Конечно, царь лишился все ж рассудка,

Так перепутать упряжь, он в уме ли?

Увидев пахаря, пришедшим, стало жутко,

Но вслух сказать об этом не посмели.

 

Не узнавая никого, ногой на лемех,

Давил безумец, управляя ручкой плуга,

В большой корзине приготовил он не семя,

А соль, чтоб  бросить в землю луга.

 

Все растерялись, видя зрелище такое

И только Паламед остался все же стоек,

Среди других был полностью спокоен,

Спросил глашатая, давно ли беспокоен

 

Их царь, в ответ, услышав, что с утра уж,

Он мигом оценил глазами, вспаханную долю,

И осознал, как все, что сделал зря муж,

По времени затрат равно пути от гавани до поля.

 

И Паламед решился: не подав другим и знака

Вернулся снова в дом царя и там посмея,

Под крики нянек, взять из колыбели Телемака

И положить дитя  перед упряжкой Одиссея.

 

А Одиссей все шел за своим плугом,

Вперед рванулся верный Эврибат,

Но Паламед тут не был явно другом

И, удержав его порыв, вернул назад.

 

Когда же, над дитя нависла бычья морда,

Остановил упряжку, обезумевший отец,

И, взяв ребенка на руки, отметил твердо:

«Я сделал все, что мог – игре теперь конец».

 

Спросил у Паламеда в изумленье,

Как оказался он на вспаханной земле

И, отдав сына, подбежавшей Эвриклее

Обнял гостей, смирившись кабале.

 

3

Уже с утра жила работой гавань,

Едва вмещались в бухту корабли,

Никто не знал итог войны кровавой

И сколько быть от родины вдали.

 

Двенадцать кораблей лишь ветра ждали,

Давно забиты трюмы пищей и водой

И в долгий путь на битву провожали,

Своих мужей, их жены с детворой.

 

Заполнено народом все пространство,

Горят кругом костры для гекатомбы,*

Мычат быки в преджертвенном убранстве*

И о победе говорят в толпе с апломбом.

 

Взывая к Зевсу в яростной молитве,

Царь Одиссей, бросая в пламя жертву,

Просил им дать победу в скорой битве,

Попутный ветер в путь, что предначертан.

 

Такую небу дань платила вся Ахайя

И поднимался черный дым к дворцу богов,

Кричали воины, троянцев злобно хая,

В огонь костра, кидая мясо, вместо дров.

 

И кончилась кровавая расправа,

И гибелью несчастных тех быков,

Достигнуто согласие по праву,

Законно убивать своих врагов.

 

К победе путь всегда довольно сложен,

Здесь каждый хочет выгоду извлечь,

Но рухнул мир и вытащен из ножен,

Разящей Немезиды грозный меч.

 

В отчаянье рыдала мать царица,

А Телемак хватал отцовский щит,

Но вот и все, пора пришла проститься,

Целует сына царь и к пристани спешит.

 

Как на закате, солнца диск в волну ложится,

За горизонт нырнули в море все двенадцать

И со скалы, взирая вдаль, не ведала царица,

Вернется лишь один и то, лет через двадцать.

 

 

1.

Уж девять лет костер войны пылает,

Не умолкает погребальный звон

И с каждым днем надежда умирает,

Стоит, как стены, гордый Илион.

 

Его никак не взять в кольцо осады,

Хребет высокий град хранит с юго-востока

И с запада напасть ахейцы были б рады,

Но Трои там союзники, и встретят их жестоко.

 

Возможен штурм лишь с моря, на равнине,

Но словно щит здесь на пути поднялись стены

И это длиться все, уж девять лет, как ныне,

И не грозят несчастным, в битве перемены.

 

А в городе живут обычным своим ритмом,

Не страшен голод и людей не мучит жажда,

Открыв ворота, иногда вступают в битву,

Иль взаперти сидят и бьются день не каждый.

 

Змеею длинной протянулся стан данайцев,

На тридцать стадий растянулись корабли

И вырыт ров глубокий в сторону троянцев,

И стены в полный рост из камней нагребли.

 

Там левое крыло, Аякса войско занимало,

А рядом корабли микенцев и спартанцев,

Посередине стана итакийцев место стало

Правее Диамеда силы, и иных данайцев.

 

На самом же краю от всех вдали,

Стал лагерем отряд из Фтиотиды,

Как и других, в поход их позвали,

Вожди ахейцев – гордые Атриды.

 

Но вождь мирмидонян один из многих,

Кто не был средь гостей у Тиндарея,

Он не связался клятвой правил строгих,

В войне лишь славы жаждал от Арея.*

 

2.

Весь лагерь спал, внезапно на рассвете,

Нарушив тишину, возникли чьи-то стоны,

Засова двери стук тотчас ему ответил,

Пригнувшись из палатки, вышел воин.

 

То был, сам Ахиллес – могучий сын Фетиды*

И вождь мирмидонян, стоял, расправив, плечи,

Среди ахейцев и народа горной Фтиотиды

О славном жребии* его, давно ведутся речи.

 

Окинув спящий лагерь грозным взглядом,

Прислушался, услышав голоса вдали у моря,

И огибая стан ахейский, за своим отрядом

Костры увидел и людей, рыдающих от горя.

 

И, подойдя, узнал – обряд здесь погребальный,

Уже десятый день чума косит людей,

Сначала смерть пришла на левый берег дальний,

Теперь зашла сюда и двое уже с ней.

 

Героя сразу же признав, по росту в темноте,

Просили у огня, стоящие вкруг люди,

Его помочь, в настигшей всех беде,

Но Ахиллес ответил, что их жрец  рассудит.

 

И кто-то из толпы лишь горько рассмеялся:

«Спросить жреца? Он прячется от нас!»

Немного помолчал, слегка на миг замялся:

«Агамемнон лишь знает, где Калхас».*

 

И при словах последних потемнели,

Сверкнули гневом синие глаза,

Как будто искры от костра летели,

Пелид, окинув взглядом всех, сказал:

 

«Клянусь владыкой Зевсом громовержцем,

Что я сегодня же найду на все ответы,

Потерю вашу разделяю сердцем

И да помогут прорицателя советы».

 

3.

Как и хотел того, война дарила славу,

Был ею Ахиллес безмерно облечен

И покорялись все безудержному нраву,

Стоявший на пути пред ним, был обречен.

 

Заметив издали героя колесницу,

К вратам бежали в панике троянцы,

Никто не мог с ним силою сравниться

И даже Гектора слабы тут были шансы.

 

За девять лет Пелид набегами разрушил

Немало близких к Трое городов,

Одиннадцать, при этом, взял он с суши,

Двенадцать разгромил, начав с портов.

 

Так велики были заслуги Ахиллеса,

Не меньше значила добыча, чем урон,

Что он нанес врагам и по имеющему весу,

Ему был не указ сам вождь Агамемнон.

 

Он этим раздражал надменного Атрида

И только мудрый Нестор их держал от ссоры,

Ахилл был скрытен, но признал Теломонида,

Вождь Одиссей с героем сблизился нескоро.

 

С ним обходился осторожно Лаэртид,

Стараясь не задеть горячий нрав и гордость,

Всех для Пелида был дороже Менетид,*

Имевший добрый нрав и духа твердость.

 

4

Вдали от родины и стен своих домов,

Отечества клочком здесь стали корабли,

Отсюда уходили в бой ахейцы на врагов,

Сюда же возвратившись, жизнь вели.

 

Обычно тут кипело все ключом,

Звенела кузня, шкуры сохли бычьи,

С купцом торгуясь, узнавая, что по чем,

Меняли воины повыгодней добычу.

 

Теперь средь кораблей бродила лишь чума,

Вдоль лагеря тащились медленно повозки,

С предгорий Иды, сквозь морской туман,

Тянули мулы бревна дров громоздких.

 

Возили топливо для погребального костра.

Смотреть на это было воинам не просто,

Картина эта для души как нож остра,

Напоминаньем неизбежного погоста.

 

Звук труб отвлек их от внезапного унынья,

Когда глашатай сообщил всем, что Пелид,

Совет вождей ахейских созывает ныне,

Где Нестора суда стоят, им быть велит.

 

И все готово в стане у пилосцев:

Расставлены скамьи все в полукруг,

Явился первым Диамед Аргосский

И Одиссей – его известный друг.

 

И понемногу лагерь наполнялся,

А в центре стана ждал их Ахиллес,

На мощное копье тот опирался,

Древко его – ствол ясеня на вес.

 

Неспешно занимали воины сиденья,

В хитоне белом меж рядами шел Калхас,

Среди ахейцев прорицателя виденья,

Была единственной с богами неба связь.

 

Вдали сверкнули солнечные блики,

Так засияли под лучами в час заката,

Вождя со свитой из особо близких

Покрытых золотом  оружие и латы.

 

Агамемнону  уж давно готово место

И сев в него, вокруг собрав друзей,

Высокомерно обратился к Ахиллесу:

«О, Ахиллес, зачем в обход вождей

 

Созвать совет военачальников посмел,

Иль может, ты нуждаешься в совете,

Иль думаешь, что больше нет нам дел,

Скажи же суть, пока нам солнце светит».

 

Пелида, словно ледяной воды ушатом

Слова эти обдали, и померк весь свет

И скипетр, что вручил ему глашатай,

Взял в руки Ахиллес, чтоб дать ответ:

 

«Когда чума десятый день хозяйкой

По лагерю идет, неся с собой лишь смерть,

Ты кормишь всех тут  глупой байкой,

О том, как Ахиллес мог тут чего-то сметь.

 

Сейчас не время для военных почитаний,

Но ты наш вождь и лишь тебе решать:

Вернемся мы домой после пустых скитаний

Или к богам взовем, прося ответ нам дать,

 

О том за что, и, кто из них разгневан»,

Слова последние гул криков заглушил

«Калхас!» – Кричали громко где-то слева

«Калхас!» –  Крик справа вовсе оглушил.

 

И прорицатель робко выступил вперед,

Он вопросительно взглянул на Ахиллеса,

Кивнул ему тот, зашумел вокруг народ,

Он кашлянул, шагнув вперед из под навеса:

 

«Я расскажу вам воины, чтоб знали

О том, чему свидетелем был сам,

Как девять дней назад, когда все спали,

Вознес я взор свой утром  к небесам.

 

Пурпурный свет божественной Эос

Еще лежал на горных склонах Иды,

Но вдруг прервав его, на перекос

Возникло облако, закрыв собою виды.

 

И вот уже не облако, а светлый бог

Спускался в гневе к лагерю с вершины

И содрогала землю поступь его ног,

И стрелы его лука были длинны.

 

Сев на корабль черный среди стана,

Рассыпав стрелы из колчана пред собою,

Стал в лагерь посылать их неустанно

И жалили они осиному подобно рою

 

И гибли от укусов и животные и люди.

Пока вся ярость Аполлона не утихнет,

Чума и смерть в ахейском стане будет».

«Так объясни, нам, жрец, причину лиха»,-

 

Прервав его, воскликнул громко Ахиллес,-

«Быть может жертву, обещав, вдруг позабыли,

Ее мы принести и возбудив тем гнев небес,

Так отдадим же богу дань, чтоб все мы жили.

 

Скажи же, не молчи, как победить заразу

Чем раздражен на нас бессмертный бог»?

Так Ахиллес взывал, к поникшему Калхасу,

Чей взгляд не поднимался выше ног.

 

И жрец, поддавшись общему настрою,

Собравшись с духом, наконец, сказал:

«Причину гнева сребролукова раскрою,

Когда бы защитить меня ты клятву дал.

 

Боюсь, слова мои, вождя сильно расстроят,

Он, не простив своих обид, и вскоре отомстит».

«Клянусь богами олимпийскими, не тронет,

Никто тебя, пусть даже виноват во всем Атрид».

 

Сказав так, Ахиллес взглянул на Агамемнона,

А прорицатель, сделав шаг вперед, заговорил:

«Не жертвы кровь причиной стала гнева Аполлона,

А то, что вождь верховный неразумно сотворил.

 

Вы помните, как старый Хриз – жрец Аполлона

За дочь свою богатый выкуп в лагерь привозил?

Взамен просил вернуть ее лишь из полона –

Прогнал Атрид купца и вслед лишь поносил,

 

Сказав, чтоб шел Хриз прочь и не гневил его,

Иначе, не спасет того ни мантия жреца, не сила

Даже бога, которому он служит уже много,

И к Аполлону Хриз воззвал, и сила отомстила.

 

И будет мстить, пока не возвратим мы Хризеиду

Отцу, без выкупа, направив с ней богатые дары».

Калхас присел, глашатай жезл вручил Атриду,

Тот с гневом выплеснул весь накопившийся нарыв.

 

Он с яростью смотрел на бедного Калхаса,

Который сжался на скамье под этим взглядом:

«Ты говоришь мне, что я должен без отказа

Отправить часть своей добычи Хризу на дом.

 

А может быть, ты некудышний прорицатель

И дело вовсе не в каком-то гневе бога»?

Но, прокатился шум, и люди восклицали:

«Верни вождь Хризеиду, а жреца не трогай»!

 

Под натиском толпы Агамемнон смирился,

Сказал, надменно посмотрев поверх народа:

«Велю, чтобы корабль сегодня снарядился,

Быков погрузят в дар хорошую породу.

 

Пусть будет Одиссей начальником в походе

И дочь вернет отцу, воздав и Аполлону честь,

Но был бы вождь ваш, ни на что не годен,

Чтоб выгоду свою от этой сделки не учесть.

 

Поэтому, вы возместить должны мою потерю

Позорно было б мне остаться без награды»,

Но Ахиллес, его презренным взглядом смерив,

Прервал: «О, алчный,  были бы отдать мы рады,

 

Но, где нам взять ее, сокровищ у нас нет,

А все, что было, поделили мы давно –

Получишь вчетверо и боле от побед,

Вернется все к тебе сторицей все равно».

 

 Вскипел Атрид, копьем ударив злобно о землю

«Лукавый, советуешь мне любоваться Идой*

 Но, если мне не возместят потери, то велю

 Забрать я Бризеиду* вместо Хризеиды».

 

«Коварный, жадный и бесстыдный пес,

Тобой и братом двигала лишь месть,

Приама сыновья не крали моих коз,

Жены моей не отбирали честь.

 

За твой позор и Менелая, отомстить

Пришел я к стенам Трои, ты ж грозишь,

За мою помощь злом мне отплатить,

Отняв, добытое в боях, пока ты спишь.

 

Сродни твоей корысти только трусость,

Ты делишь лишь добычу, а в поход

Идут другие, для вождя – не низость,

А только лишь обычный подлый ход.

 

С меня же хватит, долго это длилось

И, если б смерть могла решить наш спор,

То твое сердце бы сейчас остановилось,

И смыла кровь твоя, мою обиду и позор.

 

Но не хочу, чтоб кровь ахейцев лилась,

Нам хватит крови собственных врагов,

Рука не бьет, душа же не смирилась,

Я за тебя, Атрид, сражаться не готов».

 

И скипетр швырнув, сел Ахиллес на место.

Неодобренья шум, как стон повис среди рядов,

Тут в ярости вскочил Атрид, но старый Нестор,

Его остановил, чтоб не сказал он лишних слов.

 

И сам, поднявшись, обратился он к обоим:

«Как рады будут слышать сыновья Приама,

О том, что делите добычу свою с боем,

И спорите еще, кто в стане высший самый.

 

Послушайте меня: достойны оба вы почтенья

И Ахиллес, богинею рожденный, славный воин,

И ты Агамемнон, как предводитель населенья,

Сейчас же лучшее, чтоб каждый стал спокоен.

 

Ты, Ахиллес сдержи свой справедливый гнев,

Агамемнон наш вождь и выше всех в походе,

А ты, Атрид, отнять Пелида пленницу посмев,

Лишишь его того, чем сам он обладать свободен».

 

Так говорил мудрейший седовласый старец,

Но раздраженно возразил ему Агамемнон:

«Сегодня я позволю укусить свой палец,

А завтра может локоть откусить мне он.

 

По праву лишь рожденья мнит себя он первым,

Не повод это для того, чтоб оскорблять вождя,

Пусть лучше в чувство приведет свои манеры,

В своей палатке Бризеиды возвращенья ждя».

 

«Я не микенский раб, а человек свободный,

Приказы мне Атрид, не можешь ты давать

И пленницу отдам, хоть твой поступок подлый,

Мне дорога она, но за нее – не стану убивать.

 

Но я клянусь тебе, что в час, когда данайцы

В отчаянье Пелида призывать начнут,

От Гектора спасаясь, и свирепые троянцы

Вплотную к лагерю ахейцев подойдут.

 

Когда не сможешь защитить ты свой народ,

Тогда, скорее, в руках твой скипетр зацветет,

Чем Ахиллесов меч на помощь к вам придет», –

И взяв свое копье, герой покинул сход.

 

5

Уж огненные кони Гелиоса утонули в море,

Когда к скалистым берегам спустился Ахиллес

И звал он мать свою, богиню, в страшном горе.

Вдруг облако возникло, на камнях раздался плеск.

 

И очутилась рядом со своим печальным сыном

В одежде цвета волн морских прекрасная Фетида:

«Скажи мне, в чем тоска твоя, и по каким причинам

Сидишь один на берегу с таким унылым видом?

 

Открой мне сердце, сын, и я твою печаль развею»

«Несправедливое решение вождя лишило сна,

Атрид по праву власти взял добычу, что имею,

То Бризеида – пленница, прекрасна, как  весна.

 

И должен, проглотив свою обиду, я молчать,

Не ты ли мне судьбу мою печальную открыла,

Иль в жизни долгой и безвестной мне скучать,

Иль выбрать краткую, тогда б ее покрыла

 

Бессмертья слава, но ее устал я ждать», -

Так матери своей, вздыхая безнадежно,

Герой отчаянье свое пытался передать

И выслушав, вздохнула мать: «Несложно,

 

Тебя мой сын понять, но, что ты хочешь»?

«Хотел бы, чтоб наказан был Атрид,

Чтоб вождь надменный пожалел бы очень,

О нанесенных мне потерях и обид.

 

Пусть Зевс дарит победу лишь троянцем,

Пусть оттеснят они ахейцев прямо к морю,

Пусть будет слышен о спасенье крик данайцев,

Пусть сам Атрид помочь попросит горю».

 

И увлеченный речью, Ахиллес пылал весь,

Фетида, слушая его, роняла капли слез:

«О, если б, все же сын мой ты не знал месть

И не терял друзей, что твой каприз унес»

 

Так думала она, прозрев событий гибель,

На то и боги, чтобы знать все наперед,

О, если бы судьба была, как флигель

И жизнь пошла туда, куда он повернет.

 

Потом вздохнула обреченно и сказала;

«Конечно, сын, я побываю на Олимпе

И просьба Зевсу за тебя наделает скандала,

Но не откажет громовержец своей нимфе.

 

А сам ты сможешь быть спокойным в скорбный час,

Когда Троянцы с Гектором  к судам прорвутся,

Иль будешь ждать, когда Атрид красавицу отдаст,

Меж тем, как все ахейцы кровью захлебнуться»?

 

Закончив говорить, богиня Ахилесса попросила,

Быть у своих судов пока, и ждать решенья Зевса,

Сама же белым облаком над морем снова взмыла

И понеслась к Олимпу прямо к трону громовержца.

 

Покуда смертные влачат свое существованье,

Бессмертные проводят жизнь в веселье и пирах

И прежде, чем продлить свое повествованье,

Я расскажу о тех, кто попирает земной прах.

 

Высоко, на Олимпе обрели свое жилище боги,

Им дела нет до смертных дел людей убогих,

Сверкают золотом божественных особ чертоги,

Их бесконечен век – нектар* лишь для немногих.

 

В огромном зале, где сияли чудным светом,

Златые стены, за серебряным большим столом,

Сидели те, кого так чтут, и в мире этом,

Не выстроен, прекраснее богов бессмертных дом.

 

Все ждали Зевса, распивая свой напиток,

Струился от нектара тонкий аромат,

Вина земного, что когда-либо разлито,

Напиток вечный слаще был стократ.

 

Тяжелые шаги заставили дрожать посуду,

Чернее тучи в зал вошел хозяин дома

И олимпийцы, прекратив все пересуды,

От страха стихли в ожиданье грома

 

Был в гневе Зевс и отодвинул мрачно кубок,

Что виночерпий юноша пред ним поставил,

 А Гера совершила опрометчивый  поступок,

Чем недовольство мужа лишь прибавив

 

Прервать молчание, когда глава богов в печали,

Не каждый мог, но на правах жены, съязвила Гера:

«Опять общался с кем-то тайно в тронном зале,

Когда-то кончиться мое терпение и вера»!

 

Тираду это проглотив, супруг ответил грозно:

«В мои дела и мысли, Гера, лезть не стоит,

Что знать разрешено, узнаешь рано или поздно,

Секреты многие лишь время приоткроет».

 

Но Гера завелась поспорить не на шутку,

Да и какой жене заткнешь так просто рот,

Пусть муж и бог, но пляшет все ж под дудку,

Любой жены, ведь для него она: и царь и бог.

 

«Не говори мне ничего», – кричала Гера, –

«Я знаю с кем ты был, и, что ей обещал,

За Ахиллеса отомстить просила дочь Нерея,

И кто б еще тебя так просто навещал».

 

Взревел от гнева громовержец все же,

Подумав, что пора бы приструнить,

Жену, а то, принять кто-либо может,

За слабость это, и в безволье обвинить.

 

Сказал, пытаясь быть гораздо строже:

«Ты, что, следишь за каждым моим шагом?

Не зли меня, а то помочь никто не сможет

И для тебя мой гнев не станет благом».

 

Почувствовав нешуточность расправы,

Однако, не признав конечно пораженья,

Смерила все же Гера гнев свой правый,

Не изменив, в итоге собственного мненья.

 

И успокоить мать поднялся бог Гефест,

Хромая, подошел он к Гере, дав ей кубок:

«О мать моя, не стоит омрачать небес,

Не спорь с отцом, ты помнишь как он грубо,

 

С Олимпа за ногу швырнул меня так резко,

Когда посмел вмешаться в вашу ссору,

Что я весь день летал все по простору

И лишь с закатом пал на остров Лесбос.

 

Я повредил одну лишь ногу, ты ж не хочешь,

О, мать, моя, чтоб я сломал вторую»?

Понравилась богам Гефеста шутка очень

И кубок мужу Гера подала, прощение даруя.

 

Как вслед грозе светлеет небо, так и Зевса,

Лицо вдруг просветлело, и улыбка стала шире

И песнь забавную о хитростях Гермеса,

Спел Аполлон, сыграв  на первозданной лире.

 

Меж тем, пока бессмертные пируют в небесах,

Земля дрожит от топота людей и стука колесниц,

Фемида* нынче вновь оценит на своих весах:

Падет ли Троя в этот раз перед врагами ниц.

 

Но нет среди данайцев грозного Ахилла,

Печальны и угрюмы, в бой идущих, лица,

Докажет ли Атрид, что не в Пелиде сила

И может он побед и без него добиться?

 

И два вождя, два брата, впереди у войска,

И правит Менелай четверкой лошадей,

Агамемнона рядом движется повозка,

И словно море, вслед за ними из людей.

 

Не нарушая боевой порядок, бок о бок,

С локрами шагают саламинские стрелки,

Для них вся битва, как судьбы подарок

Пусть даже шансы на успех невелики.

 

Сомкнув щиты, рекой текут одной Аргосцы,

А в колеснице Диамед – их славный вождь,

Как шашки на доске из колесниц пилосцев,

Построил Нестор, приводя в восторг и дрожь.

 

И возвышаясь над рядами словно башня,

Упряжкой правит сам Аякс Теломонид,

И гонит лошадей другой Аякс бесстрашный,

Друг детства великана – маленький Локрид.

 

Гордится своим войском Агамемнон

И не беда, что их оставил Ахиллес,

Сегодня  победит он непременно.

Вот на холме у Иды, появился лес.

 

Видны крыши домов, дворец и храм Афины,

Над всеми крепость неприступная – Пергам,

Но, кто мог знать сейчас, что лишь руины,

Свидетелями будут грозным тем стенам.

 

И, заскрипев от собственного веса,

Открылись настежь Скейские* ворота,

Проведав, что не будет Ахиллеса,

Воспряла Троя от такого поворота.

 

И вышли из-под стен, желая поквитаться,

За Ахиллеса, нанесенные погромы,

Все те, кто так устал от боя укрываться

И с ними Гектор Приамид, огромный.

 

Идут неуправляемой толпою и вразброску,

Их колесницы мчатся в беспорядке, задевая,

Колесами друг друга и, мешая ходу войску,

С ахейским войском – разница большая.

 

И вот остановились, отойдя от стен троянцы,

И вышел из рядов их стройный один воин,

Держа в руке копье, он закричал: «Данайцы,

Есть среди вас храбрец, кто выбора достоин,

 

С Парисом в поединке насмерть биться.

Недолго ждал он, спрыгнув с колесницы,

К нему спешил на бой уже возница,

Узнав его, юнец готов был провалиться.

 

И задрожал он, перед оскорбленным мужем,

Желающим воздать за похищение Елены,

Соперник – Менелай, кто был так добродушен,

Что вора в дом пустил, дав почву для измены.

 

Парис вдруг вспомнил дружелюбие Атрида,

Как на пороге дома, улыбался он гостям

И похититель, побледнев и с чувством стыда,

Попятился назад, под смех толпы, и скрылся там.

 

Удар копья из бед всех, был бы наименьшим,

Чем брата грозный крик и слов его презренье:

«Несчастный, можешь только слабых женщин,

Ты красотой своей прельщать, и все твое везенье,

 

Которым ты обязан Афродите, вряд ли спрячет,

От гнева оскорбленного героя, и тогда познаешь,

Что значит воин настоящий, и на этот раз удача,

Не выручит того, кто жен чужих ворует, понимаешь»?

 

Так Гектор говорил, взбешенный, а Парис ответил:

«Прямолинеен брат мой ты и рубишь все с плеча,

Свой гнев, словно топор, обрушив, не заметил,

Что в злости оскорбил не только брата сгоряча,

 

Но также, ты презрел дары мне данные богиней,

Тем самым, показав и ей свое неуваженье,

И нет на мне вины, что я их просто принял,

А с Менелаем за Елену, я вступлю в сраженье.

 

Обрадованный Гектор встал между войсками,

Дабы остановить, готовую начаться битву,

Ахейцы, вскинув копья и прижав щиты руками

Сомкнув передние ряды, держались слитно

 

 Еще немного и взовьются стрелы, но из строя,

 На середину вышел вождь данайцев, сам Атрид:

 «Остановитесь, воины, нас подождет ведь Троя,

 Пусть скажет свое слово, Гектор Приамид»

 

«Мы все здесь вопреки своим желаньям,

Так пусть восторжествует справедливость

Парис, мой брат, желает биться с Менелаем,

А нам хранить лишь предлагает терпеливость

 

И кто из воинов двоих окажется сильнейшим,

Тот, и Елену в дом с богатыми дарами приведет,

Пусть поединок станет злом лишь наименьшим,

В кровавой битве, что смертям добавит счет».

 

Сказав так, Гектор бросил медный щит на землю

И ждал ответа, тут Менелай из строя крикнул:

Условие твое, о, Приамид, я с радостью приемлю,

Боюсь за то, чтобы Парис нас снова не покинул.

 

Поэтому должны наш договор перед богами,

Священной клятвой закрепить надежной,

Пусть царь Приам совместно с сыновьями,

Клянется бой признать и результат возможный».

 

В согласье с этим, понеслись к воротам Скейским,

Глашатаи, чтоб сообщить Приаму с битвы весть,

Был ошарашен царь, несясь к войскам ахейским,

Чтоб сохранить свою и сыновей любимых честь.

 

И стороны сошлись для клятвы очень скоро,

И от данайцев прибыл Агамемнон с Одиссеем

И царь Приам от всех троянцев с Антинором,

И крик животных тишину разрезал блеем.

 

Раздался хрип, и кровь на землю пролилась,

И клятву дав, черпали кубками они вино,

И добавляли в кровь, чтоб вместе с ней слилась,

Что для скрепленья слов необходимое звено

 

Остатки крови жертвенной и красного вина

Земля в себя впитала быстро без остатка,

Еще видна была вдали Приама седина,

Когда у стен Троянских началась та схватка.

 

Муж, опозоренный, не прятал своего лица,

А похититель взор не смел поднять, но верил,

Что Афродита вновь спасет его и до конца

Надежды в сердце не терял и был самоуверен

 

Затем он поднял длинное копье и с силою метнул,

Ударившись о медь щита, оно со звоном отскочило,

И Менелай свое  копье в ответ послал, что было силы

Париса щит пробив, а тот его со злостью отшвырнул.

 

И, вынув меч, Атрид нанес удар по шлему,

Но на глазах толпы он  разлетелся на куски

Парис был оглушен, а Менелай, решив проблему,

Сбил с ног врага и, взяв его в железные тиски

 

За шлем гривастый, поволок к рядам данайцев,

Париса спас ремень, который вдруг порвался,

Почувствовав свободу, бросился он зайцем,

Бежать, а шлем прекрасный, у врага остался.

 

Откинув шлем пустой, схватив копье чужое,

Преследовал ахеец неустанно наглеца

И замахнулся для броска, но облако большое,

Внезапно скрыло отступление беглеца.

 

И в тот момент, от поля взор свой отвернула,

И по ступеням со стены спустилась вниз Елена,

Париса бегство все внутри ее перевернуло,

Ведь Афродиты дар, по существу измена.

 

На лестнице окликнула ее знакомая служанка,

Из дома отчего, как будто, что в Лаконии далекой,

Но вдруг сказала та: «Иди к себе домой, спартанка,

Парис там ждет тебя давно, в печали одинокой».

 

Узнала тут Елена ненавистную богиню,

Что погубила жизнь ее по прихоти своей:

«Меня к нему ты посылаешь как рабыню,

Не стоит этот жалкий трус любви моей».

 

Так, в гневе, вся дрожа, кричала аргивянка,

Меж тем, ей отвечала грозно Афродита:

«Несчастная, даже последняя служанка,

Тебя счастливей будет без моей защиты.

 

Возненавидят все виновницу таких раздоров,

И, если отвернусь, не избежишь ты смерти,

Ступай – я не терплю  подобных разговоров,

С Парисом обретете счастье вы, поверьте».

 

А меж троянскими рядами рыскал все Атрид,

Но очевидно стало, что опять сбежал Парис,

Сказал в сердцах Агамемнон: «Довольно нам обид,

Был поединок честным, победителя ждет приз.

 

Побег Париса наповал сразил троянцев,

И Гектор сам не находил ни слов, не сил,

И клятва не давала, проигравшим шансов,

Богам же Олимпийским, мир не нужен был.

 

И выбрав из рядов троянцев лучника ликийца,

Что другом был Париса и союзник Илиона,

Шепнул на ухо кто-то, чтоб сразил убийца,

Своей стрелою брата младшего Агамемнона.

 

И подняв лук огромный из рогов оленя,

И сребролукого призвав для пораженья,

Пустил стрелу в толпу без сожаленья

И та исполнила свое предназначенье

 

И Менелай упал с глубокой раною в боку,

Брат старший подоспел и поддержал его.

Тела из воинов напомнили движением реку,

Мир пал, две стороны не держит ничего.

 

И завязался бой, какой не знало время,

Как волны хлынули врагу наперерез,

Ряды ахейцев, но Троянцев племя,

Создало из щитов единый волнорез.

 

А над равниною гремел могучий голос,

Так сам Арес был вдохновителем троянцев,

Другой же, как труба, прекрасным соло,

Афины зов на битву поднимал данайцев.

 

За Илион стоял и Аполлон, и даже Афродита,

Последняя и так уже изрядно насолила,

Своей сестре, ведь та за яблоко еще сердита,

И видом тут своим, лишь только яд подлила.

 

Ее увидев, решила поквитаться с ней Афина,

Чтоб никогда уже не думала мешаться на пути

И пронеслась она над полем боя, как лавина,

Ей нужен был герой и Диамед вполне мог подойти.

 

И, разыскав аргосца, стала видимой ему богиня,

И тот узрел ее, в броне, с химерой* золотой

Над шлемом, что изгибалась грозно пасть разинув,

Плеча коснувшись, приказала: «Диамед, не стой!

 

Вперед иди, со мною, никто не устоит перед тобой,

Глаза открою, чтобы видел ты тела бессмертных,

Рази их всех своею острой медью, только в бой

Ты с Аполлоном не вступай, он не для смертных.

 

И Диамед, Афиной вдохновленный, разил врагов

И многих положил бездыханных у колесницы,

И мало, из троянцев кто сразиться с ним готов.

Брат Гектора, Эней из тех, кто пожелал с ним биться.

 

И уступал в искусстве воинском лишь Гектору Эней,

Но покровительство Афины не давало ему шанса,

А Диамед метнул свое копье как можно посильней,

Своим броском нарушив хрупкую иллюзию баланса

 

Неточным был полет, противник же собрался,

Ему, не дав опомниться, схватил аргосец камень,

Швырнул, в бедро попав Энея, и троянец сдался,

Но облако  сиянием его закрыло, словно пламя.

 

И тут за пеленой увидел  Диамед, как Афродита,

Накрыв троянца золотым плащом, уводит с поля,

Хоть не могла быть Зевса дочь в сражении  убита,

Гарантию от боли не дает ни чья бессмертья доля

 

Копье пронзило длань, и заструилась кровь нетленной

Богиня вскрикнула, Энея отпустив, и жалуясь Ириде*,

Поспевшей в миг, чтобы увести, рожденную из пены.

И на Олимпе, вся в слезах, кричала Афродита об обиде.

 

Энея после бегства Афродиты, Аполлон собой прикрыл

И Диамед, совет Афины, помня, не пытался догонять,

А потому, утратил всю воинственность, и к битве пыл,

К тому же Гелиос* коней уж начал в стойло загонять.

 

Уже не слышен звон мечей о медные щиты,

Стал тише гневный крик, пыль битвы оседала

И к благодатным кораблям  от этой  духоты,

Ахейцев войско поле битвы покидало.

 

А на Олимпе плакала прекрасная богиня

И сетовала на жестоких к ней данайцев,

И утешал отец, сказав, что суть ее и имя,

Быть спутницей любви и брачных танцев.

 

Дела же бранные и шумной битвы,

Позволила б устраивать Аресу и Афине,

Людей безумства, как и их молитвы,

Он примет сам иль от себя отринет.

 

Неистовый Арес давно покинул поле.

И лишь у дуба старого невидимо стояли

Афина с Аполлоном, все сыграли роли,

В суровой битве, где участье принимали.

 

«Пора заканчивать нам этот день, Афина»,

А завтра пусть продолжат до паденья Трои».

«Что ж, дальновержец,* сраженья эта половина,

А дальше будет то, что суждено судьбою.

 

1.

Пришла пора исполнить, что обещано Фетиде.

И Зевс, с утра взирая на богов унылых лица,

С Олимпа свой отъезд заранее предвидя,

Во двор неспешно выкатил златую колесницу

 

Затем запряг в нее коней крылатых двух,

С густыми гривами и медными ногами

И сделав над Олимпом одинокий круг,

Взлетел над морем и пошел по над горами.

 

И проплывая над вершиной горной Иды,

В итоге выбрал склон холма Гаргара,

Отсюда расстилались на долину виды,

Где меж войсками начиналась снова свара.

 

Спустя два дня троянцы вновь решили биться

В войсках ахейцев, как и прежде, нет Пелида,

Сквозь пыль заметно, как уж начали тесниться,

К воротам городским потомки Приамида.

 

И мрачно, посмотрев на всю эту картину,

Потом переведя на небо взгляд, где Гелиос,

Уже коней своих привел почти на середину,

Взял в руки Зевс весы и задал свой вопрос.

 

Кому судьба покажется прекрасной дамой?

И в чашу каждую он бросил смерти вес,

И потянул ахейцев жребий до земли до самой,

И воспарил троянский прямо до небес.

 

Судьба решилась, повезло троянцам,

Сорвалась молния с рук громовержца

И пала в гущу войска, в «дар» данайцам.

Была жестока справедливость Зевса.

 

От ужаса ахейцы обратились в бегство,

Смешались некогда их стройные ряды

И не было спасения, одно лишь средство,

Бежать быстрее от сверкающей беды|.

 

Бежал Агамемнон, и даже мудрый Одиссей,

Небесной кары не страшатся лишь глупцы

И только Диамед попридержал своих коней,

И с колесницы спрыгнув, взял их под уздцы

 

За ними вслед, ликуя, мчались все троянцы,

Издалека стремительно сближался Гектор,

И ослепительно сиял его нагрудный панцирь,

На солнце, преломляясь в разноцветный спектр.

 

И Диамед его с улыбкой ждал, но не было возницы

И, оглядевшись, Нестора увидел возле колесницы,

Пытался тот отрезать постромки своих коней,

Никто не помогал ему, гнал мимо страх друзей.

 

И Диамед сказал: «Оставь коней, и перейди ко мне,

Мы остановим Гектора, и вновь троянцев сбросим,

Был Нестор стар, и помнил правило известное в войне,

Товарищей своих в беде, не мог он просто бросить.

 

И вожжи взяв рукой, другой закрыл щитом аргосца,

И колесницу развернув, навстречу Гектору погнал,

Троянский вождь уже давно заметил агниборца,

И, мчась во весь опор, заранее победу предвкушал.

 

 И вот уже остались метры до сближенья,

 Внезапно молния ударила им прямо в спицы

 И грянул гром, вздыбились кони на мгновенье,

 Но Нестор их сдержал: «Нам нужно отступиться,

 

 Победы тут не одержать, Зевс не дает надежды»,

«Но скажут: испугался Диамед и враг будет доволен»,

«Такой нелепице, мой друг, поверят лишь невежды,

 А может вдовы тех, кого лежать оставил ты на поле?»

 

И, повернув коней, возничий правил прочь от битвы,

Во след летели копья, стрелы, колкие насмешки,

Кричал и Гектор, и слова его, острее были бритвы

Аргосец трижды понуждал вернуться, но не мешкал,

 

Зевс громовержец, и трижды посылал с холма

Свой смертоносный луч, сопровождая громом.

Накрыла душу ярость от бессилья как волна

Как трудно отступать, когда твой дух не сломан.

 

2.

Олимп затих пред проявлением могущества владыки.

«Ты видишь, о, Афина, как судьба  несправедлива,

Прижаты к лагерю ахейцы и слышны троянцев крики,

Неужто, не поможем мы данайцам, ожидая терпеливо»

 

«Ты, знаешь, Гера, отчего сегодня Гектор побеждает?

Ахейцы бы давно разбили всех троянцев, но обещанье

Данное Фетиде, невольно Громовержца побуждает

За Ахиллеса отомстить, данайцев поражая в наказанье.

 

Не может все ж, отец о дочери забыть любимой,

Впряги своих коней, божественная Гера и с тобою,

Троянцев остановим, и верою зажжем неугасимой,

Сердца данайцев, к победе, поведя их за собою.

 

С вершины Гаргары их колесницу Зевс приметил

Разгневавшись неподчинением, призвал Ириду,*

Велел остановить богинь, при этом им заметил,

Что молнии его не станут украшением их виду.

 

Ирида взвилась к небу, и к богиням устремилась,

Услышав волю Зевса, те с неохотой покорились

И, повернув коней, признав главы богов немилость,

Вернувшись на Олимп, с решеньем примирились.

 

Склонился лучезарный  Гелиос давно к закату,

Коней копыта застучали во дворе и колесница,

Вернулась Зевса, Посейдон, шагнул навстречу брату,

И приняв лошадей, к яслям отвел кормиться.

 

Войдя в палату, громовержец занял трон:

«С чего Вы так печальны Гера и Афина,

Что не смогли сегодня нанести урон

Троянцам, тогда и мне понятна ваша мина.

 

Ну что же, Гера, завтра ты опять увидишь,

Как буду истреблять нещадно я ахейцев войско,

До той поры с Афиною на поле ты не выйдешь,

Пока сам Ахиллес не станет биться стойко.

 

В тот миг, когда, до кораблей троянцы подойдут

И даже палубы судов коснется неприятеля нога,

Когда погибнет друг, и латы трупа подойдут,

Тому, кто смерть найдет от рук великого врага».

 

3.

На землю ночь сошла, за лагерем костры горят,

Враги их разожгли, за рвом расположились,

За десять лет, что корабли ахейцев тут стоят,

Троянцы в первый раз в стенах своих не скрылись.

 

В их стане слышался веселья шум и громкий смех,

Мечтая вслух о завтрашних победах, сжигали на огне

Животных мясо в жертву, взывая не чинить помех

Богов, но ветер дым сметал, ведь о последнем дне

 

Для Трои, судьбе известно, и просьбе Зевс не внял.

Ахейцы в лагере с тревогою рассвета ожидали,

Вожди к Пелиду Аякса с Одиссеем посылали -

Агамемнон вернуть все предлагал, но тот не взял.

 

И кроме Брезииды отдавал и злато и рабынь

И при победе Ахиллес еще корабль мог нагрузить,

И говорил со страстью Лаэртид: «Только остынь,

Нам для начала нужно всех врагов сразить».

 

Но не уступчив был к просителям Пелид,

Дары не принял и сказал, что им самим

От Приамида защищаться предстоит,

А сам он уплывает, и советует другим.

 

Когда же передали просьбу от  народа,

Смягчился Ахиллес, но не желал мириться,

Сказал, до той поры не будет ни с кем  биться,

Пока сам Гектор не окажется у входа.

 

Агамемнон молчал, подавленный ответом,

Но всех взбодрил бесстрашный Диамед:

«Его бы лучше не просили мы об этом,

Он горд был, а теперь в нем вовсе света нет.

 

Пусть Ахиллес плывет домой, коль хочет,

Неужто все данайцы так бессильны,

На воине одном себе победу прочат,

С утра ответим же ударом сильным».

 

4.

Еще Эос не вышла из морских просторов,

Как в лагерь спавший, просочилася Вражда,*

Так вестницу знаменья брани и раздоров,

Сам Зевс послал, когда ее никто не ждал.

 

Став на корабль черный Одиссея,

Воззвала к воинам богиня страстно,

Проникла в сердце каждому идея,

Что умирать, пожалуй, и не страшно.

 

И просыпались воины, готовые сражаться,

Призыв Вражды ахейцов вдохновил

И стали спешно все вокруг вооружаться,

Так крик победный предавал им сил.

 

И Агамемнон стал сбираться живо тоже,

Сегодня для данайцев день пройдет не зря,

Скрепил серебряными пряжками поножи

И латы лучшие – подарок кипрского царя.

 

Чередовались в них две полосы: златая с оловянной,

По ним до самых плеч чернея, извивались змеи

И при движении вождя порой игрою света странной,

Казалось, оживали и по латам продвигаться смели.

 

Войска ахейцев строились за рвом в порядок,

Вставали колесницы в длинные ряды

И приближались издали троянские отряды,

Катились волнами убийственной гряды.

 

 

И, вдохновленные вчерашнею победой,

Напали на данайцев словно псы,

Как будто крови человеческой отведав,

Всю жажду злости, кинув на весы.

 

Ахейцы пред угрозой накрепко сплотились.

Микенцы меднолатые щитами,

Прижались, чтоб через них не просочились,

Ни меч и не копье, даже местами.

 

А в центре Агамемнон в колеснице,

Меняет копья и крушит врагов,

Гигант Аякс заставил всех стелиться,

Он с братом Тевкром защищает ров.

 

В руках Аякса щит, что возят в колесницах,

Поднять такой не каждый мог бы так,

Но тяжкий груз его осилила десница

И Теломид сдержал немало уж атак.

 

Аргосцы справа от Атрида преградили путь  

И итакийцы смелые стоят здесь насмерть,

Пройти сквозь них никто не смог рискнуть,

А кто посмел, тот побывал у смерти в пасти.

 

Но вот нарушен столь согласный строй,

В предплечье ранен вождь Агамемнон

И потеряв на миг сплоченности настрой,

Микенцы дрогнув, отошли, терпя урон.

 

Из схватки выплыла Атрида колесница,

Держась за рану, вождь подъехал к Одиссею:

«Друзья, не дайте Гектору победою упиться,

Крепитесь, я продолжать сраженье не сумею».

 

И кони унесли царя Микен от всех проблем,

А царь Итаки, осмотревшись вдруг, заметил,

 Средь движущей толпы знакомый ему шлем:

«Эй Диамед, иди сюда», - и тот тотчас ответил:

 

«Иду к тебе, мой друг! Какая польза в этом?

Не выстоять нам даже вместе, троянцам снова

Зевс дает победу, и Гектор рвется следом.

 И жаждет для себя он в битве славы новой».

 

И не закончив речь, метнул копье далеко,

Достигло цели, сбив кого-то с колесницы

И Одиссей врага пронзил мечом с наскока,

Но вот сам Гектор к ним бегом стремится.

 

«Идет к нам гибель, Лаэртид, закроем стену»

Швырнув копье, попал троянцу прямо в шлем,

Тот, сделав шаг назад, упал лишь на колено,

За ним Парис стоял, сияя видом всем.

 

Весь в латах золотых с огромным луком,

Не мешкая, пустил стрелу и поразил героя,

Она попала в ногу и, схватив его под руку,

Стал Одиссей аргосца выводить из боя.

 

И вот один Итаки царь перед врагами,

Сраженье увлекло подальше Приамида

И хоть удача это, но покинутый богами,

Он гостем вечным будет скоро у Аида.*

 

Враги же потихоньку окружали Одиссея,

Метнул один из них копье, пробив броню,

В боку оно застряло, но рука царя немея,

Ударила, и, загребая землю в пятерню,

 

Упал противник, воздух ртом хватая,

А Одиссей из раны, вытащив копье,

Залился кровью, смутно понимая,

Что кто-нибудь сейчас его добьет.

 

Теряя силы, из последних, крикнул,

Позвал друзей и те услышали его,

Аякс закрыл щитом и Менелая кликнул

И колесницу подогнал тот живо для него.

 

И Одиссей покинул битву и, прикрыв отход,

Аякс разил направо и налево, но не вышло,

К нему летел  на колеснице быстрой тот,

Кто был для войска Илиона словно дышло.

 

И кинулись троянцы все за Гектором вослед,

Не смог Аякс все отразить от них удары

И начал отступать, за ним кровавый след,

Тянулся тех, кто не успел уйти от его кары.

 

1.

Все ближе к лагерю ахейцев шум сраженья,

Но тишина стоит у кораблей мирмидонян,

Свободны лошадей от колесниц движенья,

Покоем дышит Ахиллеса мирный стан.

 

Но неспокойны воины, прижавшись у ограды,

Следят за битвой жадно, ожидая лишь приказа

И на помосте корабля, как будто из засады,

Один в хитоне и без лат, словно боясь проказы,

 

Сидел Пелид, взирая сумрачно на шедший бой.

Вдруг он привстал, внезапно оживившись,

Увидел колесницу, что сметая все перед собой,

Неслась, лишь у пилосцев приостановившись.

 

И Ахиллес, позвав к себе Патрокла, молвил:

«Там Нестор раненного в стан сейчас привез,

И хорошо бы, если б ты, мой друг, исполнил

Просьбу, узнав кто раненный, и  мне донес».

 

В палатке Нестора кроме него еще был Махаон,

То врач ахейский и сегодня в битве ранен,

Но не опасна рана – и не ждет его еще Харон,*

Приход Патрокла необычен был и странен.

 

Но не смутился Нестор, кубок свой поставив,

Навстречу встал и предложил присесть за стол:

«Не время мне сидеть, и этим ждать заставив

Ахиллеса, и объяснять потом, что долго  шел.

 

А вспыльчивость его давно ведь всем известна,

Кто раненный узнать хотел, но вижу Махаон»

«Патрокл, его забота об ахейцах всем нам лестна,

Иль о беде, постигшей нас, услышал нынче он?

 

И ранен Диамед, царь Одиссей, Атрид Агамемнон,

Стрелой, как видишь, поражен и врач наш Махаон,

И много полегло еще, о всех нам точно неизвестно,

Но знаю, что крушат враги данайцев повсеместно.

 

Но покоритель городов, могучий сын Пелея

Спокойно наблюдает за погибелью друзей.

Неужто дальше будет пить вино, не сожалея

О тех, кто разделил с ним участь стольких дней.

 

Но, если Ахиллес не хочет сам сражаться,

Проси, мой друг Патрокл, чтоб отпустил тебя

И воинов дал в помощь, чтобы вместе драться».

«Совет хороший», – гость подумал про себя.

 

2.

И вот уж корабли, как часть родного дома,

Безжалостны враги и дышат у порога,

И некуда идти, и Зевс грозит из грома,

Сомкнув свои щиты, ахейцы встали строго.

 

Вздымались копья вверх в согласии удара,

Держали и ответ, укрывшись за щитами,

Но Гектора напор, как гнев небес и кара,

В него вошел Арес, как многие считали.

 

Он рвался к короблю и недалек от цели,

Но ринулся Аякс навстречу Приамиду,

Узнав героя, вмиг данайцы осмелели

И шум от крика их достиг вершины Иду.

 

Напор был так велик, что отступил и Гектор,

Казалось, что теперь добавились им силы,

Но кончились они, и вновь сместился вектор,

Велик поток врагов и нападают с тыла.

 

И изнывал Аякс под натиском троянцев,

Гудел огромный щит как гонг от стрел и копий,

И криком призывал к сражению данайцев,

Но перебил его, глас мощный и жестокий:

 

«Несите факелы скорей, сожжем их корабли

Сегодня будет всем конец мученьям нашим,

Ахейцы сгинут тут от родины своей вдали,

Огня сюда и будет враг нам отроду не страшен»

 

Все это видел Ахиллес с высокого помоста,

Давно не слышал голосов он Одиссея и Атрида,

Лишь ярость Гектора, желавшего врагам погоста,

Звучала в лагере, как по ахейцам панихида.

 

Со странным чувством Ахиллес смотрел на свои руки,

Неужто это он стоит здесь на корме без дела,

Когда друзей, троянцев губит медь, и терпят они муки?

Когда б еще его рука врагов разить не смела?

 

Внезапно мысли  прервались Патрокла криком:

«Великое несчастье Ахиллес! Троянцы рядом,

У кораблей идет сраженье, с грозным ликом,

Ахейцев гонит Гектор, поражая даже взглядом.

 

Ты непреклонен Ахиллес, хоть от тебя зависит

Жизнь тех, кто разделял с тобой и кров и пищу

Но гордость к славе путь твой не приблизит,

Ведь слава, как судьба – всегда приходит свыше

 

Коль сам помочь ахейцам ты не хочешь,

Так отпусти меня и воинов своих со мною.

Вливанье свежих сил их положение упрочит,

Мы отразим врагов, атаки этой новизною».

 

«Не гнев, не гордость не питаю в сердце боле,

Но дал ахейцам слово, что избегну боя,

Пока он сам в мой стан прийти не соизволит

Ты ж не обязан ждать врага, со мною стоя.

 

Возьми коней моих, рожденных от Зефира,*

Никто с их силой в беге в мире не сравнится.

Одень мои доспехи, что не созданы для пира,

Веди мирмидонян, им бой давно уж снится.

 

Иди Патрокл и отрази от лагеря врагов,

Но только, помни, не преследуй дальше,

Лишь отгони троянцев за глубокий ров

Нужна победа мне до лагеря – не больше.

 

Оставить должен ты возможность попросить

Ахейцев о защите и искупить мою обиду.

Еще раз я велю: коль хочешь дольше жить,

Вернись назад, троянцев потеряв из виду».

 

3.

Еще стоял Аякс, но под ударами едва дышал,

Тут Гектор, подтянувшись, спрыгнул на помост

И неожиданно перед Аяксом прямо встал,

Внезапно обрубив древко копья, как хвост.

 

Щитом закрывшись, отступил Аякс на середину,

Тут кинули товарищи ему копье, но было поздно,

Клубился черный дом, и эту всю ужасною картину,

Патрокл успел узреть, врываясь в битву грозно.

 

Увидев им знакомые всем латы и коней летящих,

Ликующий раздался вопль ахейцев: «Ахиллес»,

Как в масло нож вошел в толпу врагов, стоящих,

Патрокл  и весь отряд его, нарушив боя вес.

 

Отхлынули Троянцы от судов и кинулись бежать,

А на Олимпе Зевс отвел глаза от Геллеспонта,

Ведь Ахиллес отмщен, осталось лишь пожать

Пелиду то, что сам сумел посеять здесь у Понта.

 

Но не послушался Патрокл совета Ахиллеса,

В пылу сражения он гнал троянцев до ворот.

Перед их закрытием, пришли в себя от стресса

Бегущие, ведь перед ними стены – их оплот.

 

И Гектор вскоре понял, что преследовал не тот,

Кого он так страшился, и смело ринулся вперед,

А в это время у Патрокла выбил щит из рук другой,

Стоял герой перед противником, как будто бы нагой.

 

И Приамид нанес удар, попав копьем в живот.

Ахейцы застонали, а победитель гордо крикнул:

«Хотел разрушить Трою ты, Патрокл, ну вот,

И сам лежишь во прахе, головой поникнув».

 

Герой уж умирал, но яростно горела в нем обида:

«Недолго и тебе, купаться в славе и дышать на свете,

Не скроешься ты за свои врата,  врата ж уже Аида,

Открыты настежь для тебя, и за меня Пелид ответит».

 

 

Тут смерть его настигла, и Гектор обратился уже к трупу:

«Что ты, мирмидонянин, предвещаешь мне погибель,

А может, Ахиллес и сам пополнит мной убитых группу

Моих врагов, пока же получил от смерти твоей прибыль».

 

И наступив на грудь его, копье извлек из тела

Тут на него накинулись ахейцы с Менелаем

Но, обступив вождя, враги держались смело,

А Гектор латы снял, и голову отсечь желая,

 

Но тут подмога подоспела, и Аякс прорвался к центру

И став над трупом, принакрыл его щитом огромным,

Но, грозный Гектор, не был рад  такому претенденту,

И не желал покинуть бой подобным счетом скромным.

 

И начал осыпать ударами Аякса с силой страшной,

Тот отвечал не менее опасно, но понимал: не устоять,

И потому кричал через плечо, зовя ахейцев страстно,

И те, услышав зов, врагов от тела стали оттеснять.

 

А для героя павшего совсем было нелестно,

Тянули за руки и ноги каждый в сторону свою,

И Антилоха* Менелай направил к Ахиллесу,

Сказать, что друг убит, спасают труп его в бою.

 

Но понимали все: Пелид лишен доспехов

Патрокла отбивать придется все ж самим,

Так с переменным двигаясь успехом,

Далекий лагерь приближался к ним.

 

В раздумье беспокойном у границы стана

Тревожно созерцал  движенье войск Пелид

И видел он – ахейцами позиция вновь сдана,

Они опять бегут, но где же Менетид?

 

И на вопрос его, пришел ответ печальный вскоре,

Сын Нестора домчался быстро с поля боя

И тяжело дыша, со стоном произнес: «О, горе,

Дурная весть, потери вновь приносит Троя.

 

Убит Патрокл, а победитель, сняв с него доспехи,

В своей жестокости желает даже телом завладеть»,

Раздался страшный стон, и в странном, горьком смехе,

Зашелся Ахиллес, и больно было на него глядеть.

 

Упав  на землю, рвал Пелид густые свои кудри,

Все замерли, страшась, что в  горе таком диком,

Он может разум потерять и стать опасней бури,

Боялись, что убьет себя, но вскоре все же сник он.

 

А с моря, из-за черных мирмидонских кораблей,

В сопровождении нимф в струящихся одеждах, 

Бежала мать для Ахиллеса, и богиня для людей,

И на колени пав, за голову обняла его нежно.

 

«Скажи мне сын, о чем ты так рыдаешь

И разве Зевс не сделал все, что ты просил?

Оттеснены данайцы к лагерю, ты знаешь?

И ждут они спасителя от всех троянских сил».

 

«О, если б мог вернуть назад свою я просьбу,

Тщеславие и гнев свой проклял тотчас,

Не видеть бы судьбы подобной роспись,

Из-за меня в глазах Патрокла свет погас.

 

Я Гектора убью, иль мне не жить на свете,

Патрокл, мой друг, и враг за смерть ответит».

Заплакала Фетида, обратившись к сыну:

«Как Гектора убьешь, твои глаза остынут

 

И вслед за ним пойдешь, как только он умрет».

С земли поднялся Ахиллес и произнес со вздохом:

«Я хоть сейчас готов, пусть Гадес двери отопрет

В бездействии сидя, порос, как будто мохом.

 

Зачем мне жить, коль никого спасти не смог

И пусть погибнет гнев, что разума лишает,

Как рад, что меч и щит рукам опять обрек,

И скоро враг об этом тоже все узнает».

 

«Ты прав, мой сын, живет порою вечно,

Кто спас других, себя предав, как жертву.

В сердцах спасенных будет бесконечно,

Звучать героя имя, властвуя над смертью.  

 

Но, как же, в бой пойдешь ты без доспехов,

Твоими завладел ведь враг твой – Гектор.

Немного подожди меня, затем с успехом,

Добьешься в новых латах большего эффекта».

 

Я с солнцем утренним вернусь к тебе с Олимпа

И принесу тебе мой сын доспехи от Гефеста», –

Сказав так, растворилась в море бурном нимфа,

Услышав с поля крик, Пелид сорвался с места.

 

Как был в хитоне, безоружный, влез на стену

И там внизу пред ним предстал столь странный бой:

Троянцы с Гектором придать решили плену,

Патрокла тела, отпор врагам не мог уж дать герой.

 

И закричал в бессильной злобе Ахиллес,

И ярость силу придала, звучанье гласу,

И крик над полем приобрел могучий вес,

И прекратилось битва за Патрокла сразу.

 

С растрепанной главою и горящими глазами,

Похож был Ахиллес на Зевсову эгиду,

Еще не стихло эхо, как враги бежали сами,

Патрокла принесли, накинув сверх хламиду.

 

Все расступились пред Пелидом подошедшим,

Он тяжело ступал, как будто путь не видя,

С рыданьем тяжким говорил он с отошедшим

И клялся в том, что скоро Гектор смерть увидит.

 

Патрокла отнесли к мирмидонянам,

Обмыли его тело теплою водою,

Потом накрыли покрывалом полотняным,

Отдав все почести погибшему герою.

 

1.

Еще и солнце не успело выйти из-за края вод,

Как появилась вновь прекрасная богиня.

Украсил сверху щит огромный небосвод,

Два города больших отражены посередине.

 

В одном жизнь мирная и там живет народ,

В пирах и плясках, продолжается их род.

У стен другого – враг уже не первый год,

Войска ему навстречу вышли из ворот.

 

Над ними две фигуры в золотых доспехах,

Афина и Арей здесь всем  руководят.

И разжигает ненависть и ссоры на потеху

Свирепая Вражда* который день подряд.

 

За городами расстилаются широкие поля,

Наемные работники жнут золотую ниву.

За плугом землепашцы и распахана земля,

А в стороне жнецам готовят всякую поживу.

 

За полем виден виноград с листвою золотой

И сборщики несут корзины полные с плодами,

Вот пастухи с собаками  быков на водопой,

Неспешно гонят, и один загрызен львами.

 

Картину на щите собою замыкал веселый хоровод,

Прекрасных девушек и юношей с ножами на ремне.

По краю Океан* щит окаймлял, полоской белых вод,

Кроме щита был шлем и поножи, и не забыли о броне. 

 

Столпились воины вокруг чудесного творенья,

Какой из смертных надевал подобные доспехи?

И оживился невеселый Ахиллес от восхищенья,

Теперь и в битву мог вступить он без помехи.

 

И облачившись не спеша в творенье бога,

Взяв щит и пелионский ясень* Ахиллес,

К Патроклу подошел, рукою лоб потрогав,

Сказал: «Боюсь, чтоб рой из мошек не пролез

 

Ему бы в  раны, и тленье исказит любимое лицо»

«Иди, мой сын пока я здесь его не тронет тленье».

И, наклонившись к мертвому, бессмертною пыльцой,

Осыпала богиня тело, словно пылью на мгновенье.

 

Услышав, что Пелид желает с ними говорить,

Ахейцы поспешили с радостью на встречу,

Хоть боль от раны продолжала тяготить,

Пришел Агамемнон, оставшись незамечен.

 

На Ахиллеса все смотрели в ожиданье,

Сияли новые доспехи блеском чудным,

Застыло на лице его глубокое страданье,

Был путь взросления довольно трудным.

 

От юноши, пришедшего к стенам Пергама,

Остался только страстный блеск в глазах,

Он для себя больше не жаждал фимиама,

Суровый муж еще с утра был весь в слезах.

 

Когда уселись все, и стало вокруг тихо,

К вождю данайцев обратился Ахиллес:

«Царь Агамемнон, спесь одна и прихоть

Сумела разум завести наш в темный  леc.

 

И гибельный раздор унес немало жизней,

Давай забудем гнев, будь проклята девица,

Веди нас в бой, хочу подвигнуть к тризне 

Я врагов,  и  смерти тень увидеть на их лицах

 

Желал ответить Агамемнон, но ликующие крики,

Речь заглушили, и наконец, затихли, но не сразу:

«И я, и ты, о Ахиллес, во гневе ищем все улики,

Но во вражде виновна Ата*, что смущает разум.  

 

Но я свое хочу загладить ослепленье,

Вернув и Бризеиду, и дары, что назначал,

Веди в бой наше войско и откинь сомненье,

Пусть этот день явиться лучшим из начал».

 

«О, славный вождь, Атрид, ты волею свободен,

Прислать дары иль удержать – твое лишь дело,

О битве думаю, в уме она одна лишь бродит,

Я слишком долго медлил, и сидеть мне надоело».

 

Так говорил Пелид, но возразил тут Одиссей:

«Послушай, вождь, повремени еще немного,

Без пищи нет возможности сражаться у людей

Отяжелеют  члены, заплетутся тут же ноги»

 

«Но можем ли о пище думать и питье спокойно,

Когда  жив Гектор  и друзья не отмщены

И пред моей палаткою лежит еще покойник,

И разве мной троянцы все уж прощены?»

 

«Да, Ахиллес, о мертвых горевать все ж надо,

Но сокрушать тела живых совсем не стоит.

Без пищи будет только наших сил упадок,

А с нею возрастут, и нашу мощь утроит».

 

В то время, как готовили ахейцы пищу,

Сам Одиссей с Аяксом и друзьями Ахиллеса

Пока все заняты, кругом царит затишье,

Пошел к судам Агамемнона, чтоб для веса,

 

К возврату Бризеиды приложить еще дары,

В знак примирения Атрида с Ахиллесом.

Пелиду же, с ореховым, плетенным креслом,

Еще вина и мяса предложили до поры.

 

И вот, звук труб начало сбора возвестил,

Ахейцы строились рядами за оградой

И деревянный через ров гремел настил,

Под дробь копыт, подобных звуку града.

 

Пелид давно уж занял место в колеснице,

В руках держал свой пелионский ясень,

Рванулись кони после окрика возницы,

Летящий к Трое был прекрасен и опасен.

 

2.

А на Олимпе был обширнейший прием,

Сам Зевс призвал зайти на пышный двор

Божественных всех лиц, в дверной проем

Протиснулись едва, хоть и широк был створ.

 

Когда же все уселись по скамьям палаты,

Спросил хозяина Олимпа Посейдон:

«Зачем призвал ты нас, уж не одеть ли латы,

Чтобы разрушить непокорный Илион»?

 

«Ты угадал, мой брат, теперь не запрещаю,

Я вмешиваться в битву всем богам.

Ступайте вниз туда, кого, кто защищает,

 Решать теперь придется только вам.

 

Вдруг Ахиллес свершит судьбу сраженья

И нынче же разрушит стены Трои,

Ведь все бегут от одного его движенья,

Такой исход вас тоже всех устроит»?

 

Закончить не успел, как все вскочили с мест

И за ахейцев  заступились  Гера и  Афина,

Гермес крылатый  и  хромающий  Гефест,

К троянцам же примкнула их другая половина.

 

За них встал Аполлон и бог войны Арей,

Сестра серебролукого – богиня Артемида

И  уж конечно вслед за группой этой всей,

Для битвы лишняя – богиня Афродита.

 

3.

Уверенно Ахейцы шли за Ахиллесом,

Троянцы ожидали их у стен с опаской,

Еще вчера был бой с огромным перевесом,

Залили корабли их кровью, словно краской.

 

И ныне, увидев колесницу грозного врага,

Не отступили, а лишь шаги, замедлив, сжались.

Эрида встав посередине и, кивнув  богам,

Вопль испустила, чтоб все с яростью сражались.

 

Ей вторил боевой призыв самой Афины

И грозной бурею завыл в ответ Арес,

А Посейдон потряс так основание равнины,

Что с Персефоною* Аид вскочили с мест.

 

И грянул с неба Зевс, и закипела битва,

Опустошал ряды троянцев сын Пелея,

Тянулся след за колесницей, словно бритва,

Прошлась по коже, волос не жалея.

 

Искал он Гектора, чтоб месть свою свершить,

Но кровный враг не шел, иные же бежали,

Любой из смертных жаждал все же жить,

С опаской злобной колесницу провожали.

 

Арес заметил издали соперницу Палладу,

Она за Ахиллесом шла всегда незримо,

С ее защитой вовсе не было с ним сладу  

И  бог пустился с бранью, пролетая мимо.

 

«Ты снова, дерзкая, настроить все желаешь

Людей простых против бессмертия богов,

Иль Диамеда тебе мало, что спускаешь

С цепи Пелида, что косит как смерть врагов».

 

И говоря так, он копьем своим ударил

В косматую эгиду, что богиню защищала,

Афина рассмеялась: «Ты, Арес, бездарен,

Ведь Зевса молния эгиду не стращала».

 

И, подхватив с земли тяжелый камень,

Швырнула и попала в шею богу,

И словно дом, в котором сел фундамент,

Он зашатался, рухнув даме в ноги.

 

Земли семь плетров* – вот какою мерой,

Измерить можно, что покрыло тело,

Афина, рассмеявшись, отошла, но Гера

Ее остановила: «Афина, в наше дело,

 

Вновь Афродита нос сует свой не спросив»

И показав рукой, как красоты богиня, Арея

Уводит с поля боя, своей рукою обхватив.

Афина вслед пустилась, и богиню не жалея,

 

Коснулась тыльной стороной копья ее груди,

Упала с криком Афродита на колени

И рухнул вновь Арей, бредущий впереди,

А Афродиту вряд ли кто теперь заменит.

 

И торжествующе промолвила Паллада:

О, если б Трои, все защитники такими были,

Как эти двое, то воевать  было б не надо,

Давно бы кончилась война, и корабли уплыли».

 

В ответ ей Гера рассмеялась и богини удалились.

Тут Посейдон, увидев Аполлона, громко крикнул:

«Что, Аполлон, в бездействии с тобой остановились 

 И нам ли уклоняться от того к чему привыкли.

 

Ты помоложе, нападай, а я тебе отвечу»,

Но Аполлон печально покачал главою:

«Я не совсем сошел с ума, чтобы калечить,

Бессмертных ради смертных и с тобою

 

Не стану драться на посмешище иных,

Пускай же смертные враждуют меж собою,

Война от старости лекарство молодых,

Хотел бы цену жизни сам узнать, не скрою».

 

И Аполлон направился к воротам Трои,

Там недалеко от стены рос старый дуб,

К нему спиною прислонясь, следил за боем,

Где Ахиллес, круша все, прорывался вглубь.

 

Он сеял смерть, куда бы ни стремился,

Кровь на руках не сохла, а текла,

С копьем своим он словно слился,

Глаза горели, но в них не было тепла.

 

И вот уже бегут к вратам троянцы,

Но Ахиллес им отрезает путь к спасенью,

Не избежать бы им со смертью танцев

Но тут Пелид остановился на мгновенье.

 

Скользнуло по щиту, противника копье,

Задев плечо, упало рядом с ним на землю,

У дуба воин молодой, метнул герой свое,

Но уклонился тот легко и кинулся немедля

 

Бежать, недаром звали Ахиллеса быстроногим

И думал, что настигнет сразу дерзкого юнца,

Но ослепленный гневом, понадеявшись на ноги,

Не видел бога в беглеце, а тот, не запылив лица,

 

То подпускал его поближе, то отрывался  снова,

Так незаметно от  ворот градских неспешно уводя.

Троянцы рады были вновь приобретенью крова,

Спасенью верили с трудом, внутрь города войдя.

 

А Ахиллес бежал, но у реки остановился воин

И обратился к догонявшему, с улыбкой:

«Ну что же Ахиллес, награды ты достоин,

Ты быстроног, о, если б только не ошибка,

 

Не понял до сих пор, кто за собой тебя позвал,

Иль не узнал бессмертного ты бога в беглеце,

Меня сразить, как всех не можешь наповал,

Ну, улыбнись, от гнева изменился ты в лице».

 

А запыхавшийся и запыленный Ахиллес ответил:

«Ты обманул меня, неуязвимый, хитрый бог

И торжествуешь, что ловушки  подлой не заметил,

О, если б только я с тобой сразиться мог,

То непременно оценил подобную насмешку»

И Ахиллес пустился к городу неспешно.

 

4.

На стенах города гудел собравшийся народ,

Тут были воины, что возвратились с поля боя

И старики, и дети, и весь Приама царский род,

И шум толпы похож был на жужжанье роя.

 

Причиной крика был внизу, стоящий у ворот,

По росту крупному, блистающему шлему,

Пелид узнал того, кого весь день он ждет,

И Гектор ожидал – решить эту проблему.

 

Ведь бегать от врага постыдно для него

И смерть не избежать, но побеждаем страх,

Бесчестием покрыть, себя, страшней всего,

Так можно и при жизни превратиться в прах.

 

Был близко Ахиллес, но вдруг Троянца

Страх обуял, и, кинув щит, внезапно побежал,

Зияла щель в воротах, но успешно оттеснял

Его Пелид, и гнал его от города, как зайца.

 

И тишина вокруг, лишь слышен топот ног,

Теперь уж третий круг бегут они по полю,

На стенах и у стен, следили все, кто мог,

И даже весь Олимп был напряжен до боли.

 

Сказал Афине Зевс, едва чтоб было слышно:

«Неужто допущу, я гибель Гектора и не спасу

От смерти любезного мне мужа, как же пышно

Он приносил мне жертвы в Идовском лесу».

 

«Отец, мой, уж не хочешь ли совсем избавить,

От смерти всех людей, он все равно умрет».

Тут было трудно, что либо добавить,

«Ну, что же дочь, ступай, теперь твой ход».

 

И понеслась она стремглав на поле битвы,

А те внизу, все продолжали бег пустой,

Был у Афины план довольно хитрый,

Перед Пелидом встав, воскликнула: «Постой,

 

Остановись, герой, передохни, устрою тебе бой»

И оба встали, и расстояние их только разделяло,

Тут к Приамиду воин подошел: «О, Гектор, брат мой,

Против ахейца двое нас и вместе сил с тобой немало

 

Давай же дружно встретим Ахиллеса и дадим отпор»

Узнал троянец брата своего и воспылал надеждой:

«О, брат мой Деифоб, удвоим наш с тобой напор

И нападем мы на Пелида с грозной силой прежней»

 

Вернулось мужество к нему, и Гектор в бой вступил,

Он взял копье, но Ахиллес на миг его опередил,

Метнув свой пелионский ясень, но уклонился враг,

Им вложена в ответ вся сила, что была в руках.

 

Удар пришелся в центр щита и не был так опасен,

Копье со звоном отскочило, не погнув совсем его

И тут увидел Гектор, что у Пелида снова его ясень,

Был удивлен он этим, и окликнул громко брата своего:  

 

«О, брат мой, Деифоб, подай же мне скорей копье»!

И тишина в ответ: «О горе мне, в обличье брата,

Явился кто-то из богов, и стоило мне дорого вранье,

Попал в ловушку подлую и ждет меня расплата.

 

И с этими словами  ножом он замахнулся на Пелида,

Щитом закрывшись, Ахиллес искал удару место,

Ведь Гектор снял его доспехи, с тела Менетида,

Кузнец работу знал, сковав защиту честно.

 

Но там, где латы с краем шлема стыковались,

Полоска шеи узкая незащищенной оставалась,

Копье проткнуло горло и на земле образовались

От раны лужи крови, но а та, в песок впиталась.

 

И к Гектору, приблизившись, Пелид сказал спокойно:

«Ты думал, что останешься в живых, убив Патрокла,

Кого лишил ты жизни, погребут вполне достойно,

Тебя ж собаки разорвут и кости  разметет со сроком».

 

Поверженный хрипя и задыхаясь, прошептал в ответ:

«Молю тебя, вернуть меня родным для погребенья,

Отец отдаст все золото, ведь для него погас уж свет,

Верни троянцам тело и избавь от горького забвенья».

 

«Пусть даже мне предложат золота в твой вес,

То и тогда им не видать тебя на погребальном ложе»,–

Так говорил над умирающим сурово Ахиллес,

«Твой растопить у сердца лед, ничто уже не сможет,

 

Напрасно я молил, тебя ничем не тронуть, но в миг,

Когда и сам ты рухнешь в прах, стрелой сраженный,

Поймешь, чего сейчас умом жестоким не постиг,

Зря, не позволив честь отдать и быть сожженным».

 

Тут голос Гектора прервался и  глаза закрылись

И тот уже не слышал, как Пелид вослед ответил:

«Умри же, пусть даже и слова твои бы сбылись,

Я смерть свою приму, но рад, что нет тебя на свете».

 

Из горла вытащив свой пелионский ясень,

Пелид сорвал доспехи с остывающего тела,

И не было в нем торжества, и взор был ясен,

Патрокл был отомщен, а вот душа горела.

 

Потом ремнем связал он за ноги огромный труп

И к колеснице привязал, стенаниям со стен не внемля,

И даже к мертвому был Ахиллес безжалостен и груб,

В пыли влачилось тело, и стучала голова о землю.

 

Троянцы вслед смотрели, от бессилия рыдая,

Держали воины несчастного царя Приама,

Пытаясь силой оттащить его от стены края

В безумстве, что творил, не понимал и сам он.

 

Кричала престарелая Гекуба, а Андромаха,*

Увидев колесницу и привязанный к ней груз,

На землю рухнула без чувств со всего маху.

И проклинали все, Елены и Париса злой союз.

 

1.

А в лагере мирмидонян спокойствие царило,

Распахнуты ворота, на ложе у палатки Ахиллеса,

Патрокла тело, его от тления Фетида сохранила

И целый день смотрела сквозь туманную завесу

 

На поле битвы, где судьба должна свершиться

И наконец, послышался далекий стук копыт,

В ворота въехала, грохоча  Ахиллеса колесница,

Еще не погребен Патрокл, а враг его  убит.

 

И, подтащив труп Гектора поближе к ложе,

Сказал Пелид к Патроклу обращаясь:

«Ликуй мой друг, вот Гектор – умер тоже,

К твоим ногам приполз он, будто каясь.

 

Его на растерзанье псам я скоро брошу,

Ну что, Патрокл, доволен ли ты сам?

Мне стало легче оттого, что сбросил ношу,

Теперь ничто не помешает встрече нам».

 

Как только Эос озарила кромку моря,

Со всех концов ахейского большого стана,

К воротам мирмидонским очень скоро,

Стекались воины толпою беспрестанно.

 

И слышен скрип колес, мычанье мулов,

То бревна свозят с Иды на Сигейский мыс,

Повозок грузных цепь в тумане потонула,

Из дров костер для погребенья вырос ввысь.

 

И вот из лагеря процессия на взморье потянулась,

Сначала строем двигались сплошные колесницы,

За ними тело на руках друзей, и шествие замкнулось,

Толпой ахейцев, что пришли с товарищем проститься.

 

Дойдя до места, опустили на песок Патрокла ложе

И вынув острый нож, Пелид обрезал свои кудри,

И в руки друга мертвого был этот волос вложен,

Примета грозная такая на посмертном одре.

 

Остались у костра друзья и Ахиллес со скорбью,

А остальные по приказу возвратились в стан,

Костер давно обрызган жертвенною кровью,

Животных разных, но огню также предан

 

Ужасной жертвой, чтоб погасить в груди пожар,

Двенадцать юношей троянских на закланье,

Велел Пелид отдать Патроклу страшный дар,

Вкруг Менетида положив, за смерть и в наказанье.

 

Нырнули кони Гелиоса в гладь морскую,

И Ахиллес, смыв кровь со своих рук,

Взял факел и, обойдя костер вокруг,

Поджег, с молитвою к ветрам, что дуют.

 

Услышали ветра призывы страстные Пелида.

Коснулся берега Борей дыханьем хладным,

Зефир примчался от садов цветущих Гиспирида,

Всю ночь дули неистово они в согласье ладном.

 

От их движения костра взлетало пламя,

Смотрел в огонь и подливал вино по краю

И душу друга призывал герой, рыдая,

Осознавал, как вместе с ним дрова сгорают.

 

К утру костер погас, но пощадило пламя кости

И снова собрался на пепелище весь народ,

Их встретил Ахиллес, словами на погосте:

«Чтобы душе Патрокла обеспечить переход,

 

Вином багряным заливайте место погребенья

И в золотой сосуд усопшего все кости соберите,

Но оградить хочу вас от ненужного стремленья,

Повремените насыпать курган над ними, ждите,

 

Когда придет за мной от Аполлона мститель,

Тогда мой прах соедините с прахом Менитида,

Соорудив курган над нами, как одну обитель,

Прошу за этим проследить вождя Атрида».

 

В сердцах ахейцев болью отозвалась речь Пелида,

Но сделали, как Ахиллес просил, вином полив костер,

Собрали кости  в золотой сосуд, что им дала Фетида

И, завернув его большим холстом, поставили в шатер.

 

2.

По смерти Ахиллеса ахейцы часто вспоминали,

Те состязания, что тот устроил в честь Патрокла

И щедрости Пелида, о которой речь еще не смолкла,

И доблести героев, что кифареды позже воспевали.

 

Сначала был забег из быстрых колесниц

И победителям заранее объявлены награды,

И лучшему из всех заявленных возниц,

Рабыня полагалась, искусно шьющая наряды.

 

Неукрощенный жеребец из царских табунов,

Обещан для пришедшего вторым, а третьему –

Серебрянный узорный рукомойник из призов,

Четвертому – два золота таланта и последнему,

 

Дарован кубок медный, новый и чеканный.

И вышли пятеро из всех возниц известных

И был тут Диамед, участник постоянный,

И Менелай с конями из земель неместных

 

Последним Антилох подъехал к прочим,

Искусству  править лошадьми учил его Неарх,

Удар бича для всех, как старт был точен,

Взметнулись лошади, ногами попирая прах.

 

Не утихали споры на местах и бились об заклад,

Но вот уж ясен победитель, колесница Диамеда,

Намного вырвалась вперед, всем показав свой зад,

За ним гнал Менелай и для него близка уже победа,

 

Но Антилох прибавил на ухабах и сравнялся с ним,

Попридержал коней Атрид и пропустил его на кочках,

Тот, торжествуя, мимо проскакал и был  непобедим,

А Менелай, расстроенный,  придя за ним на точку,

 

Кричал во гневе, что Антилох нечестно победил

И по обычаю велел тому поклясться Посейдоном,

Бичом коней касаясь, что не нарочно осадил,

Он лошадей соперника, не дав набрать разгона.

 

Но хитрый Антилох ответил кротко Менелаю,

Что лишь по молодости дерзко поступил,

Что доблестью Атрид конечно выше, и желает,

Отдать свой приз, чтобы его лишь не винил.

 

А Менелай сказал, что искренность  все искупает,

Что лишь неопытность  причиною была проступка

И потому решил, что свое место и награду уступает,

Ведь грань меж пораженьем и победой очень хрупка.

 

Борьба, как непременный атрибут любого состязанья,

Отмечена была Пелидом также ценными призами

И вышли двое, желающих добиться общего признанья,

Могучий встал Аякс и Лаэртид с хитрющими глазами.

 

И сняв одежду, борцы схватились крепкими руками,

Аякс поднял противника на воздух, но Одиссей,

Его ударил  пяткой под колено, и, ослабев  ногами,

Пал Теломид на землю, а соперник сверху массой всей. 

 

В другой раз Одиссей поднять Аякса попытался  так, 

Но не осилил веса, и только повалился с ним на землю

И вновь схватились бы, но Ахиллес подал им  знак,

Считая силы равными, и продолженья боя неприемля.

 

И каждому в награду дан треножник медный.

И перешли затем к призам за состязанье в беге,

Всего их три: серебряная чаша – приз победный,

И вол откормленный – пришедшему вторым в забеге.

 

И полталанта золота – бегущему лишь третьим,

И встали Одиссей, Аякс Локрийский, и Антилох.

Аякс был впереди, но Лаэртид  на место его метил,

Победу даровать просил Афину, и был ответ неплох.

 

Противник поскользнулся  и упал руками в грязь,

Довольный Одиссей промчался мимо и стал первым.

Стирая грязь с лица, Аякс кричал всем, страшно злясь:

«Это Афина помогла ему», - все повторял он нервно.

 

Железный диск тяжелый был тому наградой,

Кто дальше всех снаряд сумеет  бросить.

Аякс Теломонид был третьим, за оградой

Упала тяжесть, и, казалось,  нет вопросов,

 

Но вышел Полипет, малоизвестный простой воин

И бросил диск так далеко, что мало, кто мог ждать,

Был Ахиллес соревнованья  продолжать настроен,

И для стрелков из лука, он победителю желал отдать

 

Все десять топоров железных и двуострых,

Кто попадет в голубку на шесте ворот,

И десять топоров простых, кто пестрых,

Не тронет крыльев, только путы перервет.

 

И первым выстрел сделал Тевкр Теломонид,

Стрела пересекла шнурок, и птица вверх взлетела.

Критянин Мерион, не мешкая, боясь, что улетит,

Пустил стрелу вослед, и та крыло ее задела.

 

Голубка пала с неба вниз, стрелок забрал свои дары,

Простые топоры достались все Тевкру Теломониду

А Ахиллес принес копье и финикийские две амфоры

Агамемнон и Мерион  вышли вперед только для виду.

 

Ведь раненый Атрид мог пораженье потерпеть,

На тризне не хотел Пелид  раздоров и обид,

Поэтому сказал: «Царь Агамемнон, знаем ведь,

Копьем владеешь лучше всех, все видели из битв,

 

 

Поэтому прими эту награду, копье же отдадим,

Мы Мериону, если конечно  с этим ты согласен»,

Атрид не спорил долго, и призы остались с ним,

Диск солнца погружался в море, а закат был красен.

 

Глубоким сном заснул безмолвный лагерь,

Лишь у костров сторожевых была охрана

И в тишине рождался хруст даже при шаге,

Но не врага, что так смертельно ранен.

 

Троянского вождя бездыханное тело

Лежало на песке, и свора псов над ним,

Ночную тишину своим вытьем задела,

Прощаясь с тем, кто был  незаменим.

 

И в лагере во всем не спал лишь Ахиллес,

Ворочаясь, он вспоминал ушедшего Патрокла,

Садился на постель, пытаясь сбросить стресс,

И вой собак ловил, пока их песнь не смолкла.

 

Он знал, что к телу Гектора собрались все собаки,

Коснуться не могли его, с ним рядом видя бога,

Сам Аполлон незримо от людей оберегал во мраке,

Вождя троянского от тления, велев и псам не трогать.

 

И думал Ахиллес, что Гектора убив, не стал спокоен

И даже труп его, влача вокруг Патрокла праха,

Не чувствовал в душе своей он утешенья и покоя,

Месть радость не дает, а мертвый не имеет страха.

 

Никто вокруг не говорил ему ни слова,

Но понимал, что порицают за жестокость

И издеваться над убитым не желал он снова,

Но клялся проявить в отмщенье стойкость.

 

Патрокла больше нет, но Гектора ведь тоже,

Он обещанье выполнил, что делать все же?

Послышались шаги, Пелид привстал на ложе?

При свете факела увидел старика в прихожей.

 

 И подойдя, пал на колени тот, схватив его за руки.

 Пелид почувствовал прикосновенье губ и слезы:

«Храбрейший из героев, если б знал мои ты муки,

Познал в реальности я то, что хуже сонной грезы

 

Испытываю то, чего не испытал и смертный,

Целую руки я, убившие родного сына,

Ради него я тут, и выкуп дам безмерный,

Его сразил ты Ахиллес, лишь тело стынет».

 

И потрясенный Ахиллес поднял с колен Приама

«Хотели боги видно так, чтоб миновал ты стражу?

Я возвращаю тебе сына, и закончиться пусть драма,

Ты подожди меня вот тут, я скоро все улажу».

 

Перед палаткой Ахиллес увидел колесницу,

А рядом с ней повозку, запряженную мулами.

При них слуга царя, что в стан посмел явиться,

За сына выкуп предлагал – богатыми дарами.

 

И, разбудив Автомедона и испуганных рабынь,

Велел Пелид им тело Гектора обмыть и умастить

Елеем, и завернуть затем в тончайшую простынь,

А  ценный выкуп у своей  палатки  разгрузить.

 

И, приготовив тело, в повозку поместили ложе,

А Ахиллес, вернувшись к старому царю, сказал:

«Дарданион, забрать с собой ты сына можешь,

Но удержись от слез теперь, довольно ты рыдал.

 

Когда вернешься в стены Трои, то еще успеешь,

Оплакать сына, а сейчас забудь о страшном горе

И раздели со мною трапезу, коли мечту имеешь,

Дожить до погребенья, что свершишь ты вскоре».

 

И заколов овцу, сам Ахиллес пожарил мясо,

Автомедон придвинул стол с вином и хлебом,

Приам сидел напротив, пролетело меньше часа,

Когда насытились, уже алело на востоке небо.

 

И провожая старика, спросил его, Пелид:

«Скажи, Дарданий, сколько дней необходимо,

Тебе для погребенья, что б воздержался я от битв

И попросил ахейцев отнестись к тому терпимо»?

 

«Ты величайшую окажешь этим милость,

Наш лес находиться в горах вдали от Трои,

Мне нужно десять дней, чтоб все свершилось

И день еще, чтобы  курган большой построить.

 

По истеченье этих дней, коль это неизбежно,

Возобновляйте битву», - отвечал царь безутешно.

«Пусть будет, как ты хочешь богоравный старец,

На этот срок, врагов не прикоснется даже палец».

 

Через двенадцать дней ахейцы начали сраженье.

Троянцы и при жизни их вождя бежали от Пелида,

А после смерти Гектора закрылись в заточенье,

И мысль о том, чтоб биться ими напрочь позабыта.

 

Лишь изредка  приоткрывались Скейские ворота

И то, увидев Ахиллеса, троянцы к городу стремились,

Однажды увлеклись они, и началась на них охота,

Почти догнали их ахейцы и врата открылись.

 

Но тут раздался грозный глас невидимого бога:

«Остановись, Пелид, не то погибнешь от моей руки»

«Как надоел ты мне бессмертный недотрога

Ты обманул меня уж раз, бежал напрасно до реки,

 

Ступай на свой Олимп, здесь я и царь, и бог».

Сказав так, Ахиллес продолжил гнать троянцев,

Тут на стене возник Парис и точен был стрелок,

Стрела попала в пятку*, на глазах данайцев,

 

Герой свалился наземь, застонав, стрелу извлек,

Но видно не проста она, коль черным цветом,

Не кровь, из раны, словно страшный яд потек,

Собрав все силы, встал и на ранение ответом

 

Еще немало он врагов перед собой сразил,

Но вдруг остановился, и на копье свое оперся

И, побледнев лицом, упал совсем без сил,

И недвижим, в пыли навеки распростерся.

 

Троянца бросились, чтоб овладеть героя телом,

 Ахейцы кинулись навстречу, и завязался бой,

Лежал меж ними он, а рядом и копье  без дела,

Аякс нес на себе его, а Одиссей закрыл собой.

 

И тело донесли до стана и, как хотел он сам,

С Патроклом, Ахиллес достойно погребен,

Со всех сторон могильный холм заметен кораблям,

Героям не страшны забвение и бег земных времен.

 

1.

В осенний непогожий день у одинокого кургана

Что возвышался так, что виден был со всех сторон:

И с кораблей, что шли по Геллеспонту неустанно

И с гор высоких Иды и с лугов, бегущих под уклон

 

Стояло несколько ахейцев, среди них один старик,

Его поддерживал красивый мальчик, но в плечах широк

И ростом юноша для своих лет был чересчур велик.

«Неоптолем, мой мальчик, видишь, ты совсем не одинок

 

С почтением встречают тут тебя ахейцы, хоть волос

Не посвятил еще ты Аполлону, но в Элладе не забыли

О том прославленном герое, что немало нам принес

Побед на поле боя, а имя: «Ахиллес» не стало пылью

 

Ты сын его, Неоптолем и славы этой должен быть

Достоен», – так говорил старик – наставник Феникс.

«Надеюсь быть достойным, и в бою всем послужить»,–

Воскликнул мальчик, – «но для меня так будет ценен

 

Подарок, что отцу дала его родная мать – Фетида.

Ведь я могу забрать отца доспехи, что остались»?

«Потише, вот человек идет, ты помнишь Лаэртида»?

Ведь с Одиссеем мы, Неоптолем, уже встречались».

 

Пока все Феникс объяснял, к ним подошел и Лаэртид:

«Я рад, Неоптолем, что мудрый Феникс убедил тебя

Приехать к стенам Трои, но боги, предо мною тут стоит

Не сын Пелида, а Ахиллеса самого как будто вижу я.

 

Таким запомнил я его в дни юности, приплыв на Скирос.

Сереброногая Фетида поселила сына там вдали от всех,

Желая удержать его от битв, в преддверье рухнувшего мира.

Тогда впервые я увидел Ахиллеса и учинил его побег.

 

Теперь же вижу я, что настоящий правнук ты могучего Эака.

Как молод, но говорят, что несравненный ты стрелок из лука

Не может не героем быть сам сын героя, и ожидает тебя драка

Ты должен в бой идти, сраженье ведь всегда и слава и наука».

 

«О расскажи мне, богоравный Одиссей, как пал в бою отец,

Ведь ты же был при этом и помогал из битвы тело выносить»!

И Одиссей, собравшись духом, рассказал, какой постиг конец

Его отца, и что Парису должен он за смерть Пелида отомстить.

 

Аякс могучий на плечах отца тащил, а он троянцев отбивал

Так дотянули  тело Ахиллеса  до кораблей и тут на мысе

Могилой общею Патрокла и Пелида прах, один курган связал.

И память долгая их имена среди людей навек возвысит.

 

И от рассказа, со слезами на глазах, сказал Неоптолем: 

«О, Одиссей, хотел бы, чтоб отдали мне доспехи моего отца,

Надеюсь, что достоин буду их надеть и докажу вам всем

Что я как мой отец прославленный, не потеряю в них лица».

 

«Доспехи Ахиллеса у меня в палатке, их я отдам тебе охотно,

Кроме тебя никто не должен их носить, и право это не имею я,

Ведь из-за них погиб великий воин и будет только благородно

Отдать тебе, Неоптолем, доспехи эти – боль лишь для меня».

 

«О чем ты говоришь нам, Одиссей», – спросил Неоптолем

И посмотрел на Феникса, но старец опустил свой взгляд.

«Мне нелегко об этом говорить, нет хуже и больнее тем

Но лучше расскажу я сам, чем пред тобой другие очернят.

 

Считают многие, что друг мой боевой Аякс Теломонид

Из-за меня лишился жизни, на самом деле вот как было:

Как только погребли мы Ахиллеса, то многие имели вид

Прибрать к рукам его доспехи, но Фетида так решила:

 

Отдать доспехи, что сковал Гефест тому, кто больше всех

Из доблестных героев помогал в минуты смерти ее сына

И выбор пал на нас с Теломонидом, ведь были мы из тех,

Кто Ахиллеса тело выносил из боя, и суд решенье принял

 

По голосам всем собранным, в мою лишь только пользу,

Считая, что нести из боя тело легче, чем вести за тело бой.

И рад был я тому, но посчитал Аякс решенье скользким

Судейство обвинил в неправильном подсчете и был злой.

 

Вмешалась в дело Ата, и сменилась злость его безумьем

В припадке злобы порешил Аякс всех судей истребить

И в том числе меня, дождавшись ночи, в диком полоумье

Он принял за людей большое стадо и, пожелав убить.

 

Напал как зверь и стал колоть мечом направо и налево.

Животных несколько признал он за меня, Атрида, Диамеда

И их пригнал себе в палатку, чтоб выместить остатки гнева,

А утром он пришел в себя и, осознав поступок, боль изведал.

 

И бросился с палатки вон на берег моря в страшном горе.

Тем временем ахейцы обнаружили изрубленное стадо.

Кровавые следы вели к виновнику, которого нашли на море.

На берегу среди кустов лежало тело, даже сейчас досада

 

Кипит в моей душе, ведь это надо, в такой войне не сгинуть,

А умереть вот так, не выдержав позора, заколоть себя мечом.

Мы горько сожалели, а Атрид был зол, желал он тело кинуть

На съедение собакам, того, кто сам не раз в бою своим плечом

 

Товарищей спасал от верной смерти, и вот теперь он мертв.

Я убеждал Агамемнона не оскорблять богов и друга тела

И оказать Теламониду честь, Атрид хоть и казался черств,

Все ж согласился почести воздать, но ярость его тлела.

 

Неоптолем, взгляни, здесь на другом конце нашего стана

Есть полоса земли – Ретейский мыс, там высится курган

В честь воина великого Теламонида, а наверху бархана

Поставили огромный щит, что нес в сражениях титан».

 

После рассказа Одиссея были все в печали, но вот уж вдали

Увидели идущих воинов, которые несли желанные доспехи.

Навстречу побежал Неоптолем, чтоб их одеть, но, как и ждали

Уж слишком велики они юнцу, хоть примерял их в спехе.

 

И с грустью он заметил: «Как видно воином не скоро стану,

Мне не под силу все еще оружие отца»,– а Лаэртид ответил

«Неоптолем, не стоит унывать сейчас, а времена настанут

Когда твой дух и тело для доспехов будут в пору…»

2

Ахейский лагерь спал, мерцал лишь только свет,

В палатке у верховного вождя, и там собрались,

Его ближайшие друзья на тайный свой совет,

О завершении войны здесь планы обсуждались.

 

При свете тусклом от чадящих факелов,

Вожди сидели в тягостном молчанье

И в безысходности не находили слов,

Искра надежды гасла в их сознанье.

 

Нарушив тишину, сказал Агамемнон:

«О, многохитростный, царь Одиссей,

Наша война, как повторяющийся сон,

Не хватит для победы  жизни всей.

 

Скажи, коль ты собрал нас вместе здесь,

Что нужно, чтобы победить сумели»?

И Одиссей открыл им план свой весь,

Но попросил помочь в нелегком деле.

 

3.

Три дня прошло уже после совета.

В глухую ночь ахейцев корабли,

Покинули брега и уж с рассветом,

Врага троянцы не увидели вдали.

 

И раньше стражи пробудила город Осса,

В кратчайший срок всех облетела весть,

Но из ворот никто не высунул и носа,

Считали многие: обман тут где-то есть.

 

Но любопытство все ж сильнее страха

И вскоре толпы потянулись к морю,

Желание узнать, что не избегли краха,

Враги, что столько лет несли им горе.

 

Завален лагерь мусором и сломаны жилища

И черных кораблей в помине больше нет,

На отмели лежат подпорки под их днища,

И борозды глубокие к воде ведут, как след.

 

Но на песке у кромки моря под уклон,

Уткнувшись в землю четырьмя столбами,

Стоял огромный, черный, деревянный конь,

И люди, глядя на него, качали головами. 

 

Толпа рассыпалась, впустив вождей Троянских,

Приам был немощен и опирался на руку Энея*,

За ним шли сыновья, все в золотом убранстве,

За десять лет войны стали ряды их поредее.

 

И не было средь них виновника беды Париса,

Сражен стрелой Неоптолима он, что сын Пелида,

Был на боку коня какой-то краткий текст написан,

Советник Антинор прочел с довольно умным видом:

 

«Афине этот дар приносят, уходящие данайцы», –

На радостях счастливый старец вскрикнул:

«И впрямь ушли враги, возрадуйтесь троянцы»,

И к щели в недрах монстра Одиссей приникнул.

 

Внутри коня скрывалась горстка храбрецов,

Не думали троянцы, что там прячутся враги,

Один не обманулся все ж из всех жрецов,

Был Лаокоон подозрителен, к коню шаги

 

Направив, окликнул громко он вдали стоящих:

«Безумные, вы верите ахейцев бегству?

Данайцев бойтесь все, дары нам приносящих,

Прибегнуть к одному я призываю средству».

 

И со славами этими метнул копье в коня,

И от удара вздрогнуло его пустое чрево,

Еще немного и троянцы разнесут поняв,

Кто там скрывается внутри пустого древа.

 

Но видно, что Афина, продлила их шансы,

Толпа раздвинулась, и перед ней предстали,

Десяток пастухов, тащивших чужестранца,

И, бросив пленника к ногам царя, кричали:

 

«Данаец это, его нашли мы в тростниках»

И пленника велел освободить от пут Приам

А тот, подтеки от веревок, потирая на руках,

Воскликнул: «Горе мне, убить хотели там,

 

Теперь и тут мне смертью все грозят»

Приам потребовал подробных объяснений

И рассказал тот, что он ахеец и был взят

Товарищами для жертвоприношений.

 

Зовут его Синон и Одиссей его заклятый враг,

Что погубил неправым обвиненьем Паламеда,

Желал его, Синона погубить за то, что так

Вступился тот за родича и призывал к ответу.

 

Ведь от войны устав, ахейцы все желали,

Давно уж бросить бесплодную осаду Трои

Все о лесах прохладных  родины мечтали,

Был вынужден, Агамемнон совет устроить.

 

На площади собравшись, долго в спорах

Ахейцы провели, тут Лаэртид привел Калхаса,

Тот сильно мялся, будто был ему кто дорог,

И лишь потом открыл: для их же спаса,

 

Богам необходимо в жертву принести

Кого-нибудь из воинов, и на вопрос кого,

Он тут же предложил Синона привести,

Но ночью тот бежал, погоня не нашла его.

 

И подняв паруса, на родину к себе отплыли,

Ему же никогда родной земли не видеть:

«О сжалься надо мной Приам! – катаясь в пыли,

Кричал Эвбей, – не дай меня и тут обидеть».

 

Приам поднял его и говорил сердечно:

«Утешься злополучный и забудь отныне,

Товарищей коварных, ты теперь навечно,

Судьбу свою связал с троянской, ныне.

 

Приют дадим тебе, но нам ответь сначала,

Зачем сооружен такой огромный конь,

С какою целью он оставлен у причала

Как дар иль нанести какой-либо урон»?

 

Синон поднял глаза и горестно ответил:

«Коль вправе ненавидеть я товарищей своих,

Открою их все тайны, и как уже заметил,

Что был я жертвой, но коль не было двоих,

 

Во искупление решили в дар самой Афине

За бегство малодушное свое от Трои,

Соорудить коня огромного, что не отринет

Богиня этот дар, а он так был построен,

 

Чтоб не смогли бы протащить в свои ворота

Его троянцы и не украли б благосклонность,

Самой Паллады, что могла стать для народа,

Защитницей и град хранить веками неуклонно».

 

И выслушав его, решили дар принять,

Но Лаокоон все людей вокруг смущал,

Вмешались боги, чтоб обличителя унять.

Внезапно море закипело, каждый ощущал

 

Невольный страх от двух огромных змей,

Что из воды явились к берегу поплыв,

И в ужасе народ толпой орущей всей,

Бежал к вратам, все в страхе позабыв.

 

Но змеи кинулись им вслед, отстали двое,

Два мальчика, то были сыновья Лаокоона,

Чудовища настигли их, на эту смерть не стоит,

Смотреть, отец пытался им помочь, но стоны,

 

Лишь предсмертные услышал, но все ж нанес удар,

По медной чешуе скользнул со звоном меч,

А гады вновь, свершив безжалостный кошмар,

Тела оставив, стремились к морю быстро течь.

 

Испуг прошел, вернулись все не сразу

Сказал Эней: «Не будем отвергать мы дара,

Жрец Посейдона был Афиною наказан,

За оскорбление копьем, постигла его кара.

 

И был настолько страшен гнев богини,

Погиб не только сам, но также его дети.

Не приняв в дар коня, мы также сгинем,

Смягчим же сердце Зевса дочери, ответив,

 

Тем, что в ворота втащим грозного коня

И поместим его на площади пред храмом,

Самой Афины, чтоб стоял он там, храня,

Весь город от любой постигшей драмы».

 

Тяжелый груз был на платформу помещен,

В ворота городские конь никак не проезжал,

Но протолкнули все ж, и был он «укрощен»,

Отряд внутри не раз оружьем дребезжал.

 

Но, словно разум помутился у троянцев,

Не слышали те звона грозного мечей

И провезли коня под ликование и танцы

По улицам и площадям по Трое всей.

 

И затянув канатами коня на площадь,

Установили перед входом в храм Афины.

До вечера дивилась вся толпа на лошадь,

И молодые распевали в честь богини гимны.

 

4.

Свершив свой путь, за Идою укрылся Гелиос.

Прохладой потянуло, стемнело, опустилась ночь,

В неясном свете звезд чернел коня лишь нос,

Толпа редела, народ от храма потянулся прочь.

 

Внутри коня все с нетерпеньем ожидали,

Когда утихнут песни праздных горожан,

Войска ахейцев только знака ждали,

Их со стены не видно было сторожам.

 

Спал город крепко, звон мечей не слышал,

Не знали жители, что враг стоит у их ворот,

Не видели, как из утробы монстра вышел,

Отряд, и стражу перебив, открыл проход.

 

Лавиною обрушились ахейцы в город,

Всех истребляя на пути, их ярость поражала,

Что не смогли мечи, то пламя очень скоро,

За ними без следа навек уничтожало.

 

Сопротивленья не было, троянцы безоружны,

Пытаясь защищаться, у домов все гибли,

Кричали дети и рыдали женщины натужно,

Иные же смирились и от горя сникли.

 

А победители тащили за собой добычу,

Роняя ткани в грязь и золотые украшенья

И меж собою доходя до жестких стычек,

В желанье взять побольше без смущенья.  

 

Пал Илион, остался только царский дом

И сотни воинов, сорвав с петель ворота,

Ворвались на обширный двор, потом

Сам Одиссей, обильно обливаясь потом,

 

Долбил входную дверь огромным топором.

Над ним держал свой щит вождь Диамед

И рухнула преграда, что хранила дом,

В теченье многих лет от стольких бед.

 

Стоял вокруг какой-то странный грохот

И тайну шума смог узнать только Эней,

Он победил уже смятенье первое и ропот,

Душа без страха, но надежды нет уж в ней.

 

Бродил в отчаянье по улицам горящей Трои,

Спасенья не искал, хотел лишь отомстить

И вот удача: ему идут навстречу только двое,

Сам Менелай Атрид – судьба Энею льстит.

 

Вслед женщина спешит за ним несмело,

Виновница всех бед прекрасная Елена,

В огне найдя изменницу, убить ее хотел он,

Но красотой сраженный, вызволил из плена.

 

Эней считал несправедливостью богов,

Что аргивянка вновь избегнет грозной кары

И вступит госпожою под спартанский кров.

Коль Илиона нет, покончит с ней ударом.

 

И вот уже поднял копье Эней, чтоб поразить

Елену в спину, но кто-то удержал его за руку,

Была то Афродита, что красотой могла сразить,

Не только смертного, но и богов развеять скуку.

 

«Что делаешь, ты тут Эней? Убить  желаешь,

Ты женщину, но это недостойно для героя,

Да и напрасно все же ты Елену обвиняешь

В том, что разрушена из-за нее врагами Троя.

 

То не ахейцы сделали, во всем виновны боги,

Смотри в незримый мир, глаза тебе открою».

Эней взглянул, так вот откуда грохот долгий,

Фигура Посейдона возвышалась над стеною.

 

Сжимая в ярости огромный свой трезубец,

Он рушил стену, а ведь когда-то с Аполлоном,

Сложил он эту крепость, а вот теперь безумец,

Сам разрушал свое создание со стоном.

 

Поодаль на стене сидела и Афина безутешна,

Окончена война и некого ей звать на битву.

И страшная эгида на ее груди теперь потешна,

Сражению предпочитают нынче все, молитву.

 

Не весел был и царь Микен Агамемнон.

В добычу получил пророчицу Кассандру.

Хотелось бы ему забыть как страшный сон,

Слова ее, что повторял он словно мантру.

 

Судьба сулила гибель и ему и ей,

Как только он вернется в дом родной.

Вождь верить не хотел, но стал грустней,

Считал Кассандру он одну всему виной.

 

Неоптолем, как и Атрид не знал веселья

Причиною была терзающая совесть,

Ворвавшись во дворец, в пылу сраженья,

И битвой опьянившись, убивать готовясь,

 

У Зевса алтаря, увидел он склоненного Приама.

Искал защиту престарелый царь у громовержца.

Пронзил копьем владыку Трои на ступенях храма,

Юнец, упившись боем, и не слышал зова сердца.

 

Не мог забыть теперь последних слов он старца:

«Кто старость не жалел, тот не познает старость…»

Даже сейчас не в силах скрыть от слов румянца,

Не мог простить себе слепую эту ярость.

 

Клубился черный дым над тем, что было Троей,

Шумело море, будто плача над былою славой

И отходили корабли, и вытянувшись строем,

Стремились к родине, ветров страшась расправы.          

 

И Менелай Атрид вернул себе Елену,

Но, что с того, что пали Трои стены,

Что нет Приама, и подвергся плену,

Ее народ и, что просторы ойкумены

 

Засеяны костьми героев павших

Судьбы такой никак не ожидавших

Но верность клятве все же сохранив,

Из давших клятву, кто остался жив?

 

Ведь говорят, что красота неведомая сила,

Страшней всего же, женская измена.

Запомнит мир, о том, что Трою погубила,

Лишь красота, и имя ей, Елена.

 

 

*Эос – богиня утренней зари; Борей*- Северный ветер; *Тиндарей – царь Спарты; Менелай* - брат царя Микен Агамемнона; *Афродита – богиня любви, по преданию родилась из морской пены на о.Кипр; Атрид* – сын Атрея; *Лаэртид - Одиссей – сын Лаэрта, царь о.Итаки; *Патрокл – друг Ахиллеса; *Пелид – сын Пелея Ахиллес; *Орфей - легендарный мифический певец; *Кифаред – певец и игрок на Кифаре; *Эрот – бог любви, помощник Афродиты (Амур у римлян); *Икарий – родной брат царя Спарты Тиндарея; *Гермес – бог торговли, мудрости; *Европа – дочь финикийского царя Агенора, которую похитил Зевс, превратившись в быка;  *Цикута – растение из которого готовили яд; *Гелиос – бог солнца; *Геронты - знатные старейшины города; *Архонты – высшие должностные лица; *Эврот – крупнейшая река в Лаконии; *Мойры –богини судьбы, слепы; *Лахесис – одна из сестер Мойр – «дающая жребий»; *Нереиды – дочери морского царя Нерея, *Фетида –мать Ахиллеса, морская нимфа, богиня; *Отца – Кронос отец Зевса*;Гея – богиня земли; *Эрида – богиня раздора; *Геспериды – дочери Атланта, охраняющие яблоки в саду Гесперид; *Парис – сын троянского царя Приама; *Афина- дочь Зевса, родилась выйдя прямо из его головы – богиня мудрости и войны; * Великий отец - царь Трои Приам; *Океан – река, омывающая землю; *Ростр – передняя часть корабля , на ней изображены глаза; Троада – Троя; *острый нос судна; *Монера – однопалубное судно с одним рядом гребцов; *Геллеспонт – сейчас пролив Дарданеллы; *Кассандра– родная сестра Париса, жрица Аполлона, который наказал ее за отказ в любви неверием людей в любые ее пророчества;*Гектор –сын царя Приама; *Арес, Арей – бог войны; *Сребролукий – иное имя Аполлона; *Илион – другое название Трои; *Осса – молва; *Полоскать грязное белье - делать достоянием гласности секреты чьей-то личной жизни; Эврибат* - глашатай Одиссея; *Триера – класс боевых кораблей с тремя рядами весел; *Гекатомба - жертва богам в 100 быков: *убранстве - животных украшали перед тем, как принести в жертву; *жребии - *Ахиллесу суждена слава выше отца; *Калхас – прорицатель; *Менетид – Патрокл, друг детства Ахиллеса; *Ида – гора в Малой Азии; *Бризеида – пленница Ахиллеса; *нектар, амброзия – напиток богов, дающий бессмертие; *Кром – отец Зевса; *Фемида-богиня правосудия ; *Скейские ворота-главные ворота Трои; *Ирида – крылатая Зевса; *Вражда – богиня, вестница брани; *Аид – бог смерти; Харон*перевозчик душ в Гадес (ад); *Зефир – западный ветер; *Антилох- сын Нестора; Ата –богиня обмана, ослепления; *Персефона- жена Аида; *семь плетров – 200 метров; *Андромаха – жена Гектора; *Гекуба – мать Гектора; *считается, что Ахиллеса мать купала в водах Стикса, держа за пятку и он был неуязвим, за исключением пяты, отсюда термин «Ахиллесова пята», как признак уязвимости; *Эней – племянник Приама

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/