Сергей Беж-Ге || Нектоламида / земля панциря

 

«Дувбрагдиан»

Прозрачный след самообретения во взгляде в беско-

нечное пространство ускользающего знания о том, что

ты существуешь в непрерывности неизмеренного «я».

 

 

 

________________________________________________

ЛЮДЯМ С ОСЛАБЛЕННЫМ СЕРДЦЕМ ЧИТАТЬ

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ!

_________________________________________________

 

 

 

Книга рассчитана на людей способных контролировать чувства.

Знающих цену (жизненному) опыту. Кому-то книга может показаться

действительно тяжелой. Что ж... следует учесть, что реальность, зачас-

тую, преподносит (нам) нечто, способное не только шокировать, но и

(подвигающее нас к тому, чтобы) пошатывать уверенность в себе, в

своей способности быть существенней ситуации. Начав читать, вы,

скорее всего уже не сможете остановиться, поэтому данное преди-

словие советую взвешенно осмыслить.

От этого восприятие повести обретет более полноценное качест-

во в итоге измерения ключевого подтекста.

Действительно... книга тяжелая; но дочитав до конца, Вы не смо-

жете сказать, что ЗРЯ вы ее прочли, потому что ЭТО добавило вам...

(беспокойства?), привнесло в вашу жизнь толику сумятицы и... пута-

ницы в невысказанном (самим себе вопросе) о краеугольном значе-

нии и смысле жизни. Не сможете — факт, потому что книга открывает

вам самих себя... более, чем (вы) могли бы открыться для себя сами в

обыденной повседневности настоящего.

Советую ли я вам прочесть книгу?

НЕТ.

Вы... правильно все видите: н-е-т.

...

Но если ВЫ ее НЕ прочтете, вы... не сможете ПОНЯТЬ итог... своей

жизни?

Может быть и так.

Идея книги... сюжет... в каком-то смысле были откровением. Нет

не свыше. Все гораздо прозаичней. Тем не менее, сама идея (и сюжет)

есть тот самый итог, о котором идет речь.

1

 

 

Он воплощен в форму фантастического повествования... ну, что ж

— это нисколько не мешает глубоко оценить посеянный воглубь под-

текста смысл о самосвершении и цели жизни в целом.

Вы должны понимать, что книга глубоко психологична, она спо-

собствует пробуждению дремлющей (в нас)... катализации «искуше-

ния моментом», что, собственно, есть ни что иное, как неудовлетво-

ренность (жизнью).

Но постигнув это в себе, вы не будете видеть причины для беспо-

койства.

В книге персонажей; и даже Эпилог путает себя с Проло-

гом. И в этом нет ничего надуманного, потому что так получилось са-

мо.

Главный «персонаж» повествования (о «жизни внутри жизни» —

это философски), Вы — сами.

 

 

Автор

 

 

 

2

 

 

 

[(>>ЭПИЛОГ<

 

 

Между мирами эксбермиклоиды

Медленно пастями травят шутя

Всякие байки, ха-ха, анекдоты,

Но не смеются — угрюмо тупя,

Вживляя в утробы свои мелюзгу,

И нет ведь у них посерьезней работы,

Помимо вот этой: «ты здесь»? (Ни гу-гу…)

 

 

В начале было слово…

 

Эхосозвучие стихий, сталкивающих в проекциях бездн неприми-

римые начала, исходящие из покойного истока Времени, которое ле-

ниво баюкает само себя на пике недостижимого предела движения.

Эхосозвучие... вероятных истин? О небытие. И бытие. И... кажу-

щемся постоянным истоке — времени? Вечность молчит об этом.

Спрятавшись, свернувшись в улиточный домик беспредельным су-

мраком будущего. Сжавшись комом. Дрожа вытягивающимся ко свету

щупальцем надежды на жизнь... на движение; эхосозвучие... мнимых

потуг существующего ничто, которое тут же и нечто — в забвенном

преображении стихий мироздания.

Движение замирает и вновь начинает круг томления в стимуле

быть. Пульсация потенциала сущего. Спиральный разбег внутрь скор-

лупы непримиримого с самим собой бытия; непроизмеренного веч-

ной тайной. Бытия... которое сдавлено «тисками» Времени... и времен

невозвратных и призрачных, что заключены в скорлупу сущих энергий

преображения; изнутри — поток: он дает силу осуществить вероятное.

 

И это...

 

Начало возникновения всякой явственности из Великой Пустоши

Небытия. Великая пустота изначально существует в качестве неизме-

римого творения пространственной бесконечности, которая имея ко-

нец, в нем же берет и начало, замыкаясь на себе неопределенностью

сущностного потока, который есть неугасимость жизни и отсутствие

рождения. Не рожденное, что вынуждено обретать жизнь, но остается

лишь призраком самобытной нежити, подобно звуку, что распирает

из грудины тельце новорожденного, который задыхается от крика. Но

звук изначальной природной гармонии протяжен и задумчив, весом

3

 

 

неосязаемым смыслом вечности. В нем спазм истока начальной ис-

кры. В нем стремительность и запрет. В нем качество порядка и хаоса.

Определенность и суета. В нем жизнь.

Итак, в начале всего сущего было слово.

И слово это было — ду... вбрагдиа н…

Нектолами да.

Асеропредо стар.

Изакочьяфье йбва.

Матуспара диз.

 

Нечто.

 

Ждущее начала. Открывающее путь незримому. Творящее хаос

беспредельного чувства.

Почему кома побуждений? Почему запрет на мысли о вечном???

И слово это было — смерть; измеренное [вечностью] естество

покоя и образования в новое качество неизмеренности...

 

Безначальность?

 

…И рождение нового дня в восходе лучистого светила, дарующе-

го миру теплую надежду на постоянное возрождение жизни, и непод-

властный сумраку пространства свет, изливающийся из необъятных

глубин небесного простора, мягко пронизывающий и питающий си-

лой каждый неуловимый миг несовместимого с самим собой време-

ни. Так было всегда. Так будет повторяться в бесконечном цикле бы-

тия, пока вселенная не завершит свой безостановочный (величест-

венный) всплеск никогда не прекращающегося новообразования жи-

вотрепещущей пустоты, таинственно существующей в безликой загад-

ке Источника Времени; Силы и… причины.

 

Откровение Природы; размеренный полет не рожденной мыс-

ли... творение беспредельного итога развития.

 

Пока не завершит... не заверится в «никогда». В начале начала, и

в оконечности переизбытка, в коем тупик и новый смысл установле-

ния парадигм… В коем сущее, влекущее себя на круги непрерывного

преображения. И в сем «никогда» запаяна излучина истока. И как по-

нять сие? И не надо понимать. «Никогда» понимает себя само.

Ибо сущее как пламень: сполохом вымещает из себя жар, оста-

ваясь жадным до хлада пространств, которые не объять, не вместить,

не ублаготворить сгорающей без остатка сутью. И где же сей итог?

4

 

 

Возможен ли он… — в самой глобальной мистерии природного (веч-

ного?) цикла.

 

Они зарождались…

Они жили — своей — хаотичной, присущей только им одним

жизнью, влекомые предваряющими любое развитие дикими ин-

стинктами, подспудными, имплантирующими в покой выплеск силы,

инстинктами, в которых — как в живом зеркале — отражалась беспо-

щадная суть мира, затерянного среди неимоверно бесчисленных

солнц в бесконечной пустоте равнодушной ко всему вселенной. Они

рождались, вылезая на свет из прочных скорлуп, и слепо утыкаясь в

пространство как-то новой реальности, искали выход своему бескон-

трольному кровожадному наитию, неистово борясь за каждое мгно-

вение недолгой жизни. Они населили мир, который будучи таким

просторным и, как могло показаться необъятным, просто непомерно

громадным, в то же время стеснял их своей огромностью, своим мол-

чаливым величием. И они готовы были бороться до последней капли

столь драгоценной жизни, до последнего яростного вздоха, за право

обладания теплом и животворящей природной силой, которые про-

никали повсеместно, пронизывая и грозное небо, и землю, и обиль-

ную воду. И (высушенное ветрами) пространство — между небом,

землей, водой… теснящееся в их голодных, прожорливых глазах, ур-

чащее желудками, дрожащее усилием мышцы, что натужно взрывает

почву от когтей при яром прыжке, броске, прочь от зубов, или ради

последней схватки. Хранители стихий, кои являлись изначальным и

нерушимым залогом их существования. И в биении сердца, клекоте

горловых связок, всасывающем воздух носовом отверстии… в дрожи

телесной от избытка силы, пригнутой ко следу голове, в движении

плавном играющего хвоста… в каждой секунде их бытия присутство-

вало значение истоковой меры свершенного хаоса — в порядке тре-

вожных истин.

Они рождались, боролись за право жить и умирали. Это было по-

хоже на искусный гениальный и неощутимый механизм, незримо пе-

ремалывающий бесчисленные «образчики ощутимости», где природа

охватно снует стратегией осуществления, механизм, вершащий безос-

тановочную смерть в жестокой реальности кипучего мира, и создаю-

щий новую жизнь, изменчивую, непостоянную и опасную, гоноша-

щуюся, тем не менее, в беспробудном страхе, и тут же, дикой слепой

ярости, которую не в состоянии погасить никакая, даже самая ужасная

и обессиливающая боль, никакое жуткое и чудовищное страдание, а,

наверное, только исход в ничто. И догадываясь об этом, где-то в под-

корке своих невероятно ограниченных, атрофированных от природы

5

 

 

умов — тлеющих побуждений разума — они забирали жизни друг

друга, неистово и с обычной для них жестокостью, стремясь затмить

своей неудержимой яростью любое проявление негласного протеста

себе подобных, и растерзать, каждый раз убивая свою жертву в диком

восторге безумного танца тьмы, что завернута в себя тупым концом

предстоящего — и упертая в... (ничто?), наверняка зная и всегда стра-

шась этого потаенного знания, что придет рано или поздно великий

час их бесконечного падения в бездну, из которой нет, и никогда не

было возврата; выход за скорлупу (времени), что хранит собой ощу-

щение, вынашивает и баюкает: Ощущение безмерности бытия. И вос-

торг их — лишь забвение плоти, что пресытилась, либо стала мертвым

кусищем органики, растекшимся по желудкам кашеобразной массой

сытости, войдя в землю увесистым испражнением.

И мир, дарующий им неистовство жизни, жестокий, кровожад-

ный, вселяющий постоянный страх перед дальнейшей неизвестно-

стью и вечной неразрешимой загадкой изменчивости всего сущего,

мир полный бесчисленных тайн и непостоянства окружающей дейст-

вительности, заставлял их быть тем, чем они итак самобытно являлись

для этого мира и для себя самих.

Разные. Очень разные.

Хранители начала. Стражи колыбели мира.

И они никогда не поймут смысла своего суетного и кровожадного

существования. Они вымрут раньше, чем природа даст им шанс про-

явить хоть малейшие и элементарные зачатки безусловного разума. А

спустя огромнейший период времени, за который звезды успевают

остыть и превратиться в чудовищно сжатый и плотный ком материи,

их останки, как подтверждение великого многообразия природных

форм, останки, несущие в себе непостижимую загадку жизни, будут

осторожно представлены на суд солнечному свету, ветру, и вообще,

теперь уже совсем другому и совершенно новому миру, не менее

жестокому и... беспощадному.

 

ДИНОЗАВРЫ. Давно уже несуществующие и нереальные, как сны,

как иные и неизведанные миры, в которые никак не верится, потому

что никогда нет возможности убедиться в их потрясающей и безого-

ворочной действительности.

Реликтовые хозяева планеты, уже давно потерявшие всяческие

права на любое место под солнцем этого подлунного мира.

Их больше нет.

Они исчезли, растворились в непроглядной дымке чудовищного

прошлого, невозвратно закрытого от любопытных взоров плотной за-

6

 

 

весой времени. Но пытливые, ищущие умы, постигнут их тайну и ве-

ликую загадку их необъяснимого исчезновения с арены жизни.

Обязательно.

Бесповоротно.

И не будет ни одного дня, в который бы эта нерушимая вера мог-

ла бы пошатнуться — хоть незначительно — это невозможно. Это...

недопустимо? Этого никогда не случится, пока сохраняются уникаль-

ные свидетельства, — нерушимая печать седовласой, перхающей в

попытке рассказать о себе, старины, чаще молчащей... жующей пусто-

ту истлевшими губами, — останки, которые так бережно и безразлич-

но сохранила для них затменная земля всепожирающей реальности;

пожирающей свет... и смысл... и покой.

Возвращающей вспять мысли о будущем. Леденящей. Обжигаю-

щей. Живой.

Ощутимой как беспредельное нечто.

Динозавры. Вечно исполненные движением и непонятной глуби-

ной природной силы самопленения жизнью — в умах пытливых иска-

телей капризной, увлеченной в провал недомысленности и предубе-

ждений: истины древности.

Тайны.

Забвения.

 

Свет…

И тьма. В сплоченном хороводе судеб, непонятных и изменчи-

вых. Жизнь и смерть, как две составляющие величественного и отдан-

ного предрассудкам рецепта существования, с помощью которого ис-

кусно готовится замысловатый и...

 

...безвкусно-восхитительный путь следования в пучину непостижимо-

го для человеческого разума будущего.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

7

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

8

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

<>

 

«У меня есть:

Один день, чтобы понять смысл

жизни».

Из записок умалишенного.

 

 

ВСТУПЛЕНИЕ К ГЛАВЕ

 

Человечество конца XXI века отличалось особой прихотливостью

— по сравнению со всеми веками предыдущего периода развития.

Неспокойного, кровавого — местами — периода, которому была ха-

рактерна особая черта: он был совершенно мекрапатичен1.

Он был издержан моралистическим грузом самобытности чело-

веческой натуры, которая еще не нашла оптимального пути опреде-

ления ориентиров. Цивилизация — «беркут». Стремительная к самой

себе, ловящая себя на взлете; и низвергающая к анефарт-пьедесталу2

памяти... памяти, которая столь насыщена избытком жизненного опы-

та, что не выдерживает свой собственный груз, и — тонет в пучинах

самомнений, барахтается в океане самолжи. Учится исследовать.

Будущее.

И прошлое.

И всевременное.

Особенное прошлое. Человечество будто забыло что-то в ист-

левшей загадке канувших тысячелетий, упорно ища тайну, которая

расскажет сама о себе вполне внятным, не заплетающимся языком

древности. Но язык древности вял. И разговор с похороненными вре-

менем призраками знания невыносимо однообразен.

 

Париж. Достопримечательности: башня.

Эйфелева башня и палеонтологический музей. Еще кое-что. Но

речь в повествовании не об этом.

 

1 Во время режима «красных кхмеров», а также в годы вьетнамской оккупации Камбоджи, дерев-

ни (пхум) были разделены на «группы», или «блоки» (кром), состоящие из - дворов. Во главе

каждого такого блока стоял мекро м (букв. «глава блока»). В настоящее время данная система

практически не применяется. «Мекрапатичен», может означать, социально не организован.

2 Если совсем просто: «А—не—фарт» (памяти).

9

 

 

Институт палеонтологии человека в Париже или музей естест-

венной истории, что еще со времен Тейяра3 сохранил в своем внут-

реннем облике «запечатление постоянства». Нет ничего постоянней

древности, друзья. Нет и быть не может.

Итак, человечество перешло исторический рубикон. Как это,

спросите вы?

Все просто: человечество научилось смотреть в Будущее.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3Палеонтология (от греч. palaios — древний, ón, родительный падеж óntos — существо и… логия),

наука об организмах минувших геологических периодов, сохранившихся в виде ископаемых ос-

татков организмов, следов их жизнедеятельности и ориктоценозов.

Палеонтологический институт в Бонне (ФРГ), институт палеонтологии человека в Париже и инсти-

тут палеонтологии Естественноисторического музея Франции, Палеоботанический институт Ин-

дии...

Пьер Тейя р де арде н — французский теолог и философ, священник-иезуит, один из создателей

теории ноосферы.

Основные интересы: палеонтология, антропология, философия, католическая теология.

 

10

 

 

 

 

РОННИ

 

«Молилась ли ты на ночь, Дездемона…»

 

 

Надпись на конверте, ровным, почти детским почерком гласила

по-обыденному просто.

«Рональду Митчеллу Старку».

Ни штампа, ни адреса.

Он уже собирался уходить, но вернулся и подошел к столу, удив-

ленно приподняв брови. Повертев письмо в руках, Ронни, наконец,

надорвал конверт и вытащил на свет красочную открытку с изображе-

нием застывшей в смертельном прыжке рептилии. Золотыми буквами

поверх изображения красовались несколько слов. Если открытку чуть

двигать, то буквы переливались оттенками цветового спектра.

Ронни усмехнулся.

Потом нахмурился. И слегка повел правой бровью. Прищурил

правый глаз, будто пытаясь определить, есть в нем соринка или нет.

Скорее всего, соринки не было. Глаз раскрылся как подобает, изу-

чающе определяя... возможно вес открытки. Это (иногда) интересно:

сколько весит предмет, столько ли, сколько кажется, или, если прове-

рить на высокоточных весах, окажется...

(Просто выкинь из головы)

...окажется, что правый глаз ошибся — предмет почти невесом. А

левый глаз тоже готов пощупать нечто весомое через прищур. Глаза

соревнуются, правый с левым... левый с правым. Но предмет легок до

чрезвычайности, можно было не затрудняться.

— Как по-детски. Забавно. — Лениво подумал он.

(…поточные сдвиги первичной плазмы… гм… поточный резон?

Но ЭВОЛЮЦИЯ ведь тоже не инкубируется в этой плазме… кхм…

креверсирование клеточных фактур… инспирация первичной клет-

ки… А там ведь и до деления недалеко…)

11

 

 

…(Инверсирование?)…

(Преобладание внешней связи! Только так. Что там говорил

Пилбтон… «фиксация рулета»… кх… находит же определения… И…

чито же тода… в смысле — дальше)

Сплит-система под потолком мягко шелестела «внутренним вет-

ром». В объемной тишине холла это могло казаться чем-то почти

сверхъестественным, саморожденным из признакового бытия вечных

истин, плиточное покрытие пола матово отражало в пространство не-

зримые тени близких и случайных людей, бывавших здесь, — они

растворялись, исчезали в гармонии и покое уже входящего в права

дня, они были свидетелями его присутствия здесь и сейчас, в миро-

здании ли, или же абстрактно в бесконечности, а может только в

сдавленной временем скорлупе домашнего уюта. Едва уловимый ше-

лест сверху, и будто бы со всех сторон, мог быть грохотом, отдален-

ным и раздавленным расстоянием, горного обвала, эхо которого дос-

тигает его слуха, и манит увидеть неописуемое зрелище, вид на сти-

хию, природную, неудержимую никакими силами; но он остается на

месте. С кусочком картона в руке, который столь невесом и призра-

чен.

В последнее время Вита будто с цепи сорвалась. Не упустит мо-

мента, чтобы напомнить о себе. И все же он с удивлением подметил,

что именно сейчас ему было приятно ее внимание. Он еще раз при-

щурился: на оба глаза. Отстранил слегка открытку, будто ящер мог

скакнуть (прямо через буквы) и вцепиться в него жующей пастью.

Крохотной жующей пастью. Ему стало весело.

Биллионы километров пустоты. Из пространства выныривает

планета, сила генезиса ныряет в нее, и начинает свои танцы с приро-

дой на межмолекулярном уровне. Вот, уже сгустилось… «первая»

клетка… ха, их там мириады… сразу? постепенно? Вопросы… Образо-

вание колонии клеток, шевелится организм… — у него выползают от-

ростки, телесная лаборатория образований! Природа… Да уж, матерь

природа. Какая же сила в ней. И выход на сушу, их вышвыривал океан

штормами, эдакая куча «шевелящийся грязи» по всем материкам,

кромкой, будто маркером обведено, впрочем, материк был один,

нашлепкой «облезлой суши» на водной бурлящей глади, если смот-

реть из космоса. А вода была горячей, ведь кипяток по сути… И возни-

кали клетки? Сомнения залог истинного итога. Хвала сомнению! И вот

адаптация на суше, отростки стали лапками, тельце вытянулось, от

кромки воды ползет головастик о двух ножках, шныряя хвостиком по-

зади, движется все дальше от влажной среды что породила… Из его

испражнений устремляется рост: плохие гены в шлаковых массах, они

выходили из тельца, ведь шел процесс генетической приемки самой

12

 

 

природой! На то время очень активно, очень. Гены, непродуктивные,

тупиковые, выпадали из организма через дефекацию, как ныне лезут

волосы головы… Проявление растительного субстрата, покалеченный

генетический материал облекается стимулом произрастания, сперва

водоросли, начатки структурных слепков животворной плазмы, что

вьется микроскопическими лианами, вяжется узлами, иссушается, пе-

регнивает, и заново… Волны океана забирают это в себя, течения го-

нят по дну, забивая в щели, «чтобы не стало пищей» для всей мелюз-

говой братии, и таким образом, эволюция застолбила новый формат

генезиса. Растительный. Укрепившись в океане, снова попадали час-

тичками своими на сушу, адаптировались далее, умножаясь во мно-

гообразии. Торжествуя и учась плодиться спорами.

И вот насыщение планетарного мира, это уже мир, что изобилует

разными формами… Как же это непостижимо, как… прекрасно в по-

знании! Далее интенсивный рост, потому что «гены сыплются», вы-

браковываются, хотя, процесс ослабевает. И поднимает природа ди-

нозавров, и раздувает вширь, и минимизирует до самой земли. Игра-

ет в свое собственное познание вероятностей. Две пасти, два клекота

мощных глоток, два рывка. Они сошлись в смертельной схватке, пыль

валом из-под лапищ, разметали, топая и сотрясая, дрожь земли на

километры передает сигнал опасности уязвимым травоядным, сцепи-

лись, столкнулись, мечутся хвосты, — Ронни предпочитал созерцать

компьютерные модели схваток динозавров под раскаты тяжелого ро-

ка, динамики бухали по кабинету волнами первобытного экстаза, ди-

нозавры на стеновом экране рвали плоть, прыгая неистово и буйно,

он мог бы воспользоваться наушниками для такого дела, но комфорт-

нее было сознавать ширину и охват звуковой волны, казалось, мир

внимает, вместе с ним, сей вакханалии первозданного естества, в ко-

торой рождается цель существования.

Ронни, однако, не любил своего дня рождения. Он вообще много

чего не любил среди окружающих его вещей и обстоятельств. Будь-то

нечто хорошее или плохое. В общем-то, наверное, ему было многое

просто безразлично. Любил ли он свою жену? Скорее всего, нет, хотя

всерьез он никогда и не задумывался над этим вопросом. Вита в его

жизни занимала некое особое место, без которого Ронни, если бы он

набрался решимости признаться себе честно, просто не представлял

своего существования. Она в его жизни играла ту необходимую роль,

которую в жизни каждого цивилизованного человека играет, ну, на-

пример, умывальник или зубная щетка, или скажем личный автомо-

биль. Предметы необходимости.

В жизни Ронни было немало женщин (скорее всего, забавляла

игра в сравнение: много-мало, как две константы алгоритма; ему надо

13

 

 

сделать выбор, определить какая верна), однако, все же, он никогда

не относился к этому слишком щепетильно, притязательно, по-

простому — не думал об этом всерьез. Какая разница? Женщина в его

жизни, это — данность. Ему нравилось так думать (похоже, что нрави-

лось). Необходимость... есть необходимость. Алгоритм уравновесил

потенциалы. Таков уж заведенный порядок человеческой бытности.

Хм. И всё.

Он бросил открытку на стол и объемное изображение динозавра

плавно спланировав, застыло на полированной поверхности. Еще раз

внимательно посмотрел на адресованное ему поздравление. Каза-

лось, что трехмерное пространство рисунка живет своей, безысходно-

обездвиженной жизнью. Динозавр, видимо, собирался прыгать. Но

ему мешали буквы. Подумав об этом, Ронни снова приподнял брови.

Его губы сжались.

«Интересная мысль», — неторопливо подумал он, — «если пред-

ставить, что динозаво-ор?»…

Конечно, если предположить, что этот аляповато-красочный ди-

нозавр (безусловно, это всего лишь аллегория, ни в коем случае не

больше) и есть Ронни, то становится понятным, почему ему мешают

эти отливающие позолотой буквы. Они мешают уже давно, олицетво-

ряя собой безудержный постоянный порыв навязчивых чувствоизлия-

ний его жены. Совершенно безобидный, кстати, порыв. Консистенция

привязанности, ярко выражающейся в виде

(любви, безграничного обожания,.. как это еще поре...

...порешать. Поре-шать? Определить. Именно так — опреде-

лить. Заме... замес... замемто?

Зачем-то, зачем-то, зачем.

Хм?)

чувственного соития всех ее побуждений вокруг только его лич-

ности. Всех — абсолютно.

(Привычка «коверкать слова», впрочем, как правило, про себя,

исключительно для личного потребления, возникла давно, еще в ин-

ституте: он стал заложником жаркой и продолжительной дискуссии

«языкового начала», тогда еще не будучи исключительно палеонтоло-

гом в своих намерениях, и ожиданиях, еще не нащупав определенно

стезю научного кредо, а «барахтаясь» и «мечась» от одной презента-

тивной темы к другой, выхватывая из вороха интригующих явлений

академического знания свои «пряники» почти еще ребяческого инте-

реса… становясь постепенно серьезным соискателем познания вну-

шительной глубины всей неохватной древности. Он погружался в оке-

ан исследований — самым первым, более менее сформировавшимся

14

 

 

организмом, прочувственно, и зыбко, и напористо, постигая толщу

тайны).

Преобожание Виты… часто не просто раздражало, а даже больше

— пугало. Не так, конечно, чтобы резко порвать с ней. Нет, она все-

таки была, оказываясь какой-то неотъемлемой частью его напряжен-

ной жизни, и… помыслить себя без нее, без того, чтобы просыпаться

по утрам и находить рядом ее обязательное присутствие, когда тихое,

размеренное дыхание Виты, мирно спящей в непосредственной ин-

тимной близости, напоминало о том, что в его жизни все полновесно,

все до конца, до последней мелочи отлажено и незыблемо, — было

недопустимо. Он уже не в том возрасте, чтобы позволить себе думать

по-другому. Да, Вита часть его жизни. Пусть не главная. Но все-таки,

наверное, определенно важная. Нужная. Опять — «хм».

У Ронни не было предубеждений на тот счет, что он не способен

понять самого себя. Вот что действительно — важно. Незыблемо. Ви-

та...

( Черт-те что… все-таки, Пилбтон… видимо, прав. На счет «сво-

его рулета». Не развивается эволюция глобальным скачком… м-да. А

организмы… Что — организмы?! Рост индивидуален… индивидуален…

индиви…)

Провел рукой по черным волосам и в этот момент услышал лег-

кие шаги, донесшиеся сверху. Посмотрев в сторону лестницы, веду-

щей на второй этаж их дома, увидел Виту. На ней, по всей видимости,

был надет только довольно оригинальный халатик в пестреющих

красками жизни и празднично застрявших в одном немыслимом по-

рыве движения драконах, очень ярко подчеркивающего значитель-

ность и одновременно грациозное спокойствие и (даже) неколеби-

мость каждого существующего момента. Когда-то он привез его из Ки-

тая для одной очень сексапильной «фисташки»... мордашки... хм!

(«куколки»), которая в свое время занималась тем, что выжимала из

него все соки, всякий раз, когда они оставались наедине хотя бы на

полчаса. Когда же он вернулся из Китая, знойная подруга юности уже

исчезла с его горизонта. В общем-то он не сильно огорчился этому об-

стоятельству — после того буйного и несколько продолжительного

приключения, на протяжении почти что полугода, просто-напросто

избегал слишком тесных и доверительных контактов, то есть, по сути

фактически напрочь дистанцируясь от любых представительниц неж-

ного пола. Халатик, впрочем, «засейфил», видимо, для «полезных

воспоминаний», во всех смыслах.

— Мсье, Вы меня почти интригуете, неужто в самом деле дино-

завры занимались сексом?

15

 

 

Он медленно (и аккуратно) переваривает реплику юной дамы,

терзая салфетку в пальцах, легкий гомон улицы, и ветерок городского

простора, тепло обдувает и манит, наверное, в безрассудное «прости»

после бурной ночи любовных утех. Так устроена Франция... или тако-

вы люди? Но нужна теснота прикосновений, чтобы назавтра, про-

снувшись, ощущать через обветренную кожу чувственную тактиль-

ность и близость мира. Не быть одинокими островками «смысла жиз-

ни», который произрастает одинокой все-таки пальмой по центру

клочка суши средь океана... и где-то кокосы, где-то бананы — свисают

зреющими до кондиции гроздями, отдавая бризу аромат сладости. И

океан омывает островок, и несет воды далее, в попытке мира соеди-

нять одиночества потоками желаний, устремлений, фантазий.

Столик, за которым сидят, становится тесным, миниатюрным на

фоне громоздкости неба, можно сказать вселенной... Его взор уст-

ремляется мельком к облачному присутствию всех веков, что окуты-

вают земной шарик прохладой атмосферы, он еще раз взвешивает

нечаянную мысль, порывается записать, и рука уже чуть дернулась к

нагрудному внутреннему карману пиджака, чтобы сделать пару заме-

ток, но останавливается, решая просто запомнить «умственное нава-

ждение», чтобы занести в рабочий дневник потом, и может быть на-

думает что еще, за целый день.

Смотрит «приукоснительно-отстраненно» на собеседницу. В ее

глазах плавают смешинки, и некое тайное родство впечатлений. Но

легкое, невесомое отчуждение мешает прочувствовать момент полу-

интимного изыска беседы. Салфетка оставлена в покое, распрямив-

шейся ладонью увесисто берет столешницу, будто собираясь мять да-

лее нечто посущественнее, но испытав твердость и неподатливость

лакированного дерева прекращает сию попытку.

— Э... м... я бы сказал, что «секс» это нечто более разумное, чем

спаривание...

Выдерживает паузу. Играя с ее взглядом ощущением поточной

естественности, и тут же упираясь в некий внутренний запрет на про-

должение интригующего диалога.

И с видом искушенного в вопросе природы динозавров продол-

жает. Сохраняя маску полусерьезности, однако, рисуя лицом тонко

выдержанную улыбку, понимающую интерес девушки к данной теме.

— И как Вы предполагаете репродукцию без спаривания… в дан-

ном случае, гм... затрудняюсь даже представить.

— Но ведь самке мешает хвост! — не унимается смазливая «ау-

дитория», весьма из себя женственная, и полная загадочного позна-

вательного интереса, который, безусловно, ей весьма необходим для

общего развития прежде всего.

16

 

 

Она его пронимает своей непосредственностью и живостью ума,

ибо Ронни уж и впечатлен ее настырным «посягательством на его

личное пространство», и наивным, и тут же восхитительно причудли-

вым способом открыто намекнуть на потребность продолжения зна-

комства в более интимном антураже обстановки. Может, не нужно

было говорить ей, что он палеонтолог? Но как тут угадаешь, тем паче,

с фантазией у Амели проблем нет.

Дабы замазать разверстый к «продолжению умного диалога»

путь, разворачивает перед затаившей дыхание «аудиторией» кусок

лекции, суть которой до конца не ясна самому (но он старается), по

проблеме «аутентичного спаривания» самых первичных организмов в

доисторическом океане. Мило улыбаясь собеседница расплачивается

за свой коктейль, грациозно выдернув из сумочки сактофон и проведя

большим пальцем по истосковавшемуся экрану. Все-таки она выдер-

жала почти полчаса... Ронни опять впечатлен. И снова мило улыбнув-

шись друг другу они прощаются.

А Вита…

Когда в его жизни появилась Вита, все уже было совсем по-

другому. Да и она сама была не похожа на всех тех женщин, которых

он знавал раньше. В чем заключалось это отличие он бы не смог ска-

зать с уверенностью. Хотя... Может быть ее покорность. Она никогда

ему не перечила, это уж точно. И ему это нравилось. Кому же не по-

нравится? И все-таки, однако, он никогда всерьез не задумывался об

этом. Все, что касалось Виты плавно обтекало его, без каких-либо

лишних угловатостей. Она просто находилась рядом, а главное — она

не мешала ему жить тем образом жизни, который он считал наиболее

предпочтительным и приемлемым для себя.

Ронни — улыбнулся — жене.

Ее глаза несколько долгих секунд внимательно изучали его лицо,

и встретив на нем, скорее некое подобие приветливой улыбки (будто

вместо лица у Ронни была каменная недвижимая маска, и ему прихо-

дилось прилагать неимоверное усилие, чтобы чуть растянуть горизон-

тально губы, аккуратно, дабы не повредить монолитность своей не-

прерывной сосредоточенности, которая так явственно постоянно пе-

чаталась на его лице; это могло бы сойти за мышечный спазм, но не-

обходимости шутить на этот счет не было, — Вита или не видела в

этом обстоятельстве ничего для себя оскорбительного, либо... она

была умнее, осторожнее и выдержанней, чем Ронни мог себе вообра-

зить), она почти застенчиво и нежно улыбнулась в ответ. В ее глазах

так явно отразилось обожание, что Ронни почему-то смутился, ощутив

внутри нечто неожиданно близкое ему, но все же отгороженное от

его неизменного рационализма непреодолимой и глухой ментальной

17

 

 

стеной. Он провел языком по губам, чтобы хоть как-то отстраниться

внутренне от этого погружающего в сумятицу ощущения, пока Вита

медленно спускалась к нему. И в каждом ее движении, пусть даже

самом неуловимом, проскальзывала сразу бросающаяся в глаза гра-

циозность, что, в общем, с первого же взгляда делало ее какой-то не-

досягаемой для стороннего наблюдателя. Но Ронни не был сторон-

ним наблюдателем — он был ее мужем. Она спускалась, и ее рука,

тонкими изящными пальчиками скользила по перилам, чуть касаясь

их, будто играя с невидимыми клавишами органа, звук которого по-

глощает не только все ее мысли, но, похоже, что и — вселенную. Гра-

ция и естество: поточная смесь всечувственного натиска молодой на-

туры, считающей себя необозримо женственной, по-настоящему —

женственной, недоступной, мнимой для комплимента, открытой ис-

креннему порыву. Великолепные пепельные волосы были еще влаж-

ными после душа. Она знала, что Ронни все равно какого цвета ее во-

лосы, но все же красилась в пепельный (с тонким пепельным оттен-

ком), может быть подсознательно стремясь подчеркнуть характер их

отношений.

— Ты уже встала? — Он повернулся к столу, и взяв из кипы бума-

ги, лежащей на столе, несколько листков, сделал вид, что просматри-

вает таблицы отчетов.

(— Ронни, нам обязателен этот бардак на сакпойдере? — «сак-

пойдером» назывался аппарат сферической связи, слово «сфериче-

ский» употреблялось вместо «космической», его выпустили в 63-м...

когда на планетах Солнечной системы появились колониальные стан-

ции... Она еще пыталась шутить по этому поводу, мол, зачем тебе сак-

пойдер, на Марсе тоже ведутся палеонтологические раскопки? На что

он отреагировал весьма неоднозначно, и потерялся вмиг, и задумался

как ответить ей наиболее лаконично и доходчиво, впрочем, мельком

памятуя историю в кафе при первом их знакомстве. Первые месяцы

их супружества, идиллия чувств, признания в объятьях до «инклюзив-

ного обморока»: как ученый он понимал необходимость рациональ-

ного измерения, взвешивания, «научного объяснения принципа лю-

бовной связи», оставаясь, разумеется, с призраком пустоты относи-

тельно вопроса «чувственной сублимации». Делал даже какие-то за-

метки в электронном блокноте, тут же сознавая что занимается ерун-

дой.

— Марс вполне загадочен, не удивлюсь, если возникнет необхо-

димость палеонтологического исследования и там... Впрочем, такая

связь нужна мне для другого.

На этом диалог был прерван осветившимся экраном, и голосами

и шумом большой залы транспортных коммуникаций на Луне. Ронни с

18

 

 

кем-то начал разговор, и она отошла, скептически, и немного с юмор-

ным предубеждением скорчив мимолетную гримасу в сторону стола,

«заваленного» типовой бумагой, бланками, мельком скользнув таин-

ственно обожательным взглядом по фигуре мужа.)

Она подошла и ее руки плавно обвились вокруг его шеи.

— Ронни… — нежно и вкрадчиво прошептала она, — с днем рож-

дения тебя, дорогой!

Он повернул лицо к ней и, сделав усилие, улыбнулся более от-

крыто.

— Спасибо, Витанчик. Я рад... что ты помнишь.

«Витанчик» прогрохотал в его мозгу самым скорым экспрессом и

скрылся в тоннеле. Слово бесило мужчину. Но по опыту он знал, что

ей нравится. Слышать от него? Зачем же... просто ей нравится. «Ви-

танчик»... «Вита...»; жена? он мельком взглянул на нее.

 

Чуть прикрыв глаза, она чмокнула его в гладко выбритую щеку.

— Все, что касается тебя любимый, для меня священно, ты же

знаешь.

Ронни слегка отстранился, чуть поморщившись. Утро блуждало в

холле тенями небесного простора, задернутого облаками, было слег-

ка пасмурным, что угадывалось по виду из просторных симпатических

окон, «стискивающих» входную дверь; кои функционально настраи-

вались в зависимости от хозяйских предпочтений, имели панель про-

граммирования к тому же, что облегчало задачу, если в доме жила

семья. Яркий дневной свет, таким образом, приглушался фильтром,

если жильцам более нравился субтильный полумрак. У них же, если в

холле находилась Вита, оконные фильтры плавно отключались, и свет

вторгался всей своей праздничной явственностью, если день жаловал

солнечным достатком. Когда присутствовал еще и Ронни, эффект све-

товой фильтрации делился поровну: в холле устанавливался «пасмур-

ный фон». Впрочем, автомат регуляции работал так, что иногда было

и не понятно толком, какие именно причины управляют алгоритмами

светоподачи. Ронни пару раз пытался перенастроить по своему вкусу,

да плюнул, и оставил как есть. Сейчас, когда Вита спустилась, стало

заметно светлее.

— Вита, я прошу тебя только об одном... Не нужно. Нет никакой

необходимости...

(обожествлять)

так м... опекать мою скромную персону. Я прекрасно понимаю

всю силу твоих чувств... мне, конечно, до тебя далеко...

— Нет, не понимаешь. — Сладостно, как бы играя с ним в неле-

пую, но увлекательную игру, мягко произнесла она. — Ты для меня —

всё на свете.

19

 

 

Ее глаза при этом чуть расширились, выражая упрямую реши-

тельность и такую неподдельную бескорыстность, что Ронни слегка

опешил. Он ощутил на своих губах ее дыхание, а потом влагу ее теп-

лого языка. Изнывая в каждом движении назойливой просодией не-

высказанного чувства, чувства-призрака, ставшего частью губ, языка,

полуприкрытых глаз, всего нежного соприкосновения с его напря-

женным величием в моменте сего внезапного интимного порыва ее, в

котором и рука и губы и вся она как есть, были отданы единому и не-

делимому избытку страсти. На мгновение чувство незыблемой радо-

сти от сего соития овладело, сдавило тисками естественной потребно-

сти ощущать себя неделимо и постоянно в этих нежных и уверенных

объятиях любви, стиснуло сердце, и тут же отпустило, повинуясь не-

одолимой силе иного порядка, коя почерпнула себя из разума ли, из

амбиции ли, или же… из чего-то так и не постигнутого доселе всей

многообразной философией мира. Вита, легким скольжением рук по

его талии, взяла его всего, заключила в кокон житейской единоцель-

ности, важности ощущения совместного смысла, и момента, и всего

времени, что дано им реальностью. Будто несмело, но страстно и как

бы мечтательно, касаясь его губ своими, будто птичка, что клюет

корм, но плавно, замедленно, забывшись в порыве, но и помня о

кошке. Такое сравнение где-то нелепо, но она сама бы с этим не спо-

рила, если бы довелось вдуматься ей. Веки трепетали, только пару раз

она распахнула глаза, чтобы встретить его взгляд на себе, вот так

обоюдно впритык, безвременно, статуя, изваяние двух влюбленных,

что стало достопримечательностью всех площадей Земли.

Наконец, ему это надоело. Слегка отстранившись, он повернулся

из стороны в сторону, как бы ища что-то.

— Дорогая... сейчас уже половина девятого. В десять ровно про-

фессор Морти будет ждать меня на раскопках. Я не могу опаздывать,

ты же понимаешь.

— Да, конечно, милый.

Она кивнула. В ее глазах промелькнула плохо скрытая печаль. Но

только на секунду. Секунду внутри нее шла молчаливая и затаенная

борьба. Потом нежная улыбка снова заняла свое место.

— Тебе нужен твой кейс с образцами?

— Нет, — Ронни махнул рукой в сторону выхода, — кейс в маши-

не... Ах, да, я вспомнил… я думал, что забыл блокнот.

Она сделала порывистое движение к столу и уже почти нагнулась

к ящикам.

— Нет, нет, — жестом руки он остановил ее, — он в бардачке, я

теперь вспомнил. Извини дорогая, но надо ехать. Иначе не успею.

20

 

 

— Конечно, — она понимающе кивнула, — куда же ты денешься

от своих динозавров.

Она это сказала обычным голосом, но сейчас, впервые за те пять

лет, что они вместе, в ее голосе Ронни уловил плохо прикрытый сар-

казм. Так и не найдясь, что ответить, он повернулся и вышел. Но, не

дойдя до дверей пары шагов, остановился, поджал губами немой, не-

понятный самому себе порыв, постоял так несколько секунд и, все-

таки, решив, что не сказал ей нечто важное, может, что-то крайне сек-

ретное, толкнул панель двери. Не вышел, почти выбежал, ощущая в

спине ее сверлящий взгляд. Через стену дома — ощущая; играя этим

(возможно надуманным) ощущением какое-то время (секунды?),

медленно шел к авто.

Когда щелкая гравием машина отъехала от дома, Вита еще долго

стояла у окна и смотрела в пустоту. Раздался сигнал видеофона и она

вздрогнула. Подходя к аппарату, она скользнула взглядом по поздра-

вительной открытке, оставленной на столе Ронни. Нажала кнопку. На

экране высветилось лицо. Давно знакомое ей (изображение: трех-

мерный образчик респектабельности... саморасположения? самоуве-

ренной силы) лицо, такое же чужое, как и все то, что окружало ее в

этой действительности.

— Профессор... Морти? Здравствуйте.

Морщинки вокруг его глаз обозначились еще четче, когда он

слегка прищурился.

— Ви-ита, детка, ты хорошеешь с каждым днем.

Улыбка мужчины всегда убежденного в своей неотразимости,

обнажила крепкие белые зубы.

Динозавр собирался прыгать. Ему мешал этот никчемный порыв

отторгаемого сердечного... томления? Ему мешала она. Или что-то в

ней; нечто: избыточное, спелое, не кажущееся пустым. Барьер из све-

тящихся букв, что сложились в несколько бессмысленных слов — ме-

шал. Он бы обязательно прыгнул. Он... сиганул бы как следует! Дино-

завр-лилипут. Смешное повторение субъекта, которому его адресова-

ли. Динозавр-клоун, изображающий смертельный прыжок... захваты-

вающий трюк! ради потехи? Поздравляю, Ронни. Ненаглядный Ронни.

Единственный...

Она не стала спорить. Отвела взгляд от открытки. Медленно.

Крохотная жующая (пустоту) пасть пугала.

Она посмотрела на Морти. Экран пульсировал невидимым све-

том.

Секунды таяли во мраке мыслей. Застывающих. Скомканных. Пе-

режеванных крохотной смешной и одновременно отвратительной па-

стью живущего в реальности открытки рисованного чудища.

21

 

 

Ей не хотелось ни с кем разговаривать, тем более с ним.

Морти было уже за пятьдесят, и он обладал качеством всегда и

везде внушать людям ощущение своей пресыщенной, дородной рес-

пектабельности, и где-то может быть властности. Это не могло подей-

ствовать на нее. Просто — видеообраз. Крепкие зубы, нервы, уверен-

ный взгляд и

(... тш)

(зубы скорее всего ни-при-чем)

(Что?!)

он был здесь — тоже — ни при чем. С зубами, без зубов...

(Динозаврик — клоун)

Она просто не хотела никого видеть. Особенно сегодня. Кроме

Ронни. Разумеется.

— Спасибо.

Она — честно — сделала попытку улыбнуться, что не очень у нее

получилось.

— Вита, малышка, я же просил, называй меня просто Алекс. Мы

же друзья?

Он сказал это полувопросительно, у него как-то получилось вме-

стить в эту короткую фразу столько убедительности, что будь на ее

месте ребенок, она бы обязательно сочла сложившийся момент

вполне устраивающим ее, видимо, располагающим к общению. Это

(дополнительно) подвигло на то, чтобы попытаться выдавить улыбку.

Она удержалась. Не любила притворства. Потом, если бы вместо

улыбки получилось нечто непотребное, например, гримаса, она бы

позже не нашла себе места: Морти ничем не заслужил от нее такого

«подарка».

Особенно раздражала манера общения. Он всегда умел поста-

вить ее в такое положение, что она не знала, то ли послать его по-

дальше (конечно, только «по-дружески»), то ли рассмеяться и сделать

вид, что Морти Алекс совершеннейший добряк и вообще довольно

ловкий (только по-приятельски, как же иначе?) малый, и принимать

его всерьез, конечно же, не стоит. Его брови приподнялись над при-

стальным взглядом изучающих ее глаз.

Цепкий взгляд.

Постоянно ищущий — не бегающий, нет. Именно, ищущий, про-

никновенно и неотступно. С экрана видеофона ждало ответа изобра-

жение слегка полноватого с загорелым, обветренным лицом добряка-

хищника.

Она кивнула. Ей было все равно. Просто хотелось скорее закон-

чить разговор.

— Что... Ронни дома?

22

 

 

Несколько мгновений она обдумывала как ответить. Мобильную

связь изобрели более ста лет назад, и Ронни, как представитель пере-

дового класса, деловой, энергичный, совсем современный «менест-

рель» научных кругов, ни много ни мало — одной пятой земного ша-

ра... мог ли обходиться без переносного устройства связи?

— Он же отправился к вам...

Морти-видеоизображение скосил глаза в угол своего экрана.

(«Чудесная девочка, просто отпад, я целовать тебя голую рад,

вместе мы будем как свет и заря, я полюбил тебя, крошка, не зря»,

— неслось откуда-то из комнатного пространства с той стороны

канала связи, Морти, как она подозревала, уважал такие вещи, мо-

лодежный лицейский фольклор, он, кажется, в свободное от дел

время был куратором творческого кружка в каком-то учебном за-

ведении)

— Давно уехал?

Секунды казались ей вечностью.

— Только что.

Морти кивнул.

— Успеет. — Он снова улыбнулся с экрана. — Не кисни малышка,

ведь все замечательно, правда?

Вита вздохнула.

Экран погас.

Она медленно опустилась в полукресло, стоявшее возле стола,

голова легла на руку, ладонью гладившую полировку, в которой Вита

увидела отражение своих глаз. Отражение стало расплываться. В гру-

ди почему-то больно защемило. В горле стал ком.

Только сейчас, спустя почти пять лет жизни с Ронни, она отчетли-

во поняла, что безразлична ему.

Слезы капали на отражение ее лица, и подрагивающие пальцы

мазали соленую влагу по поверхности края стола.

«Он не любит меня. НЕ ЛЮБИТ...»

Жгучая, как гудящий и рвущийся пламень мысль обожгла до глу-

бины сердца, выжгла каждую клеточку и, оставив сыпучий пепел,

пронзила, пропитала все ее существо. И в этот момент Вита с ужасом

почувствовала, как что-то неосязаемое и живое подорвалось внутри.

И оставило только беспредельную пустоту.

 

Условности бытия. Порывы сердца, преобразованные в условно-

сти бытия… Томительное чувство самоотдачи, что нивелируется обы-

вательски сапожным топтанием в сенях, когда гость не решается зай-

ти, хотя знает, что приглашен. Это может быть даже забавным, хозяин

настойчивым взором и мановением руки вмещает в его сознание шаг,

23

 

 

который надобно сделать, приглашает, участвует в госте, так сказать,

располагает, вынуждая ощутить непринужденность, легкость, очаро-

вание сиим часом гостевого визита. Так ли любовь входит в сердце?

Какая книга расскажет об этом? Ждем ли мы… а потом настойчиво

приглашаем, как бы недоумевая, отчего же пришедший волнуется в

прихожей, не зная как, не умея войти. Так ли мы ждем чувство? И мы

склонны размышлять над этим, путаясь в извилинах того пути, что ве-

дет к сваленной в кучу сути: ошметки упаковочной тары и потроха, вот

и все, что находит душа, колотящаяся через разум в призрачную

дверь ответа. А вопрос толком и не поставлен. Зачем мы любим? Ни-

кто не скажет. Потому что каждый имеет ожидание сего. Глупомыс-

ленно изображая собой творца данной сути. И сохраняя в себе, собой,

ответ, который непонятен сердцу, укрыт от разума прошлогодней ли-

ствой. Все мы понимаем «как должно быть», но не все готовы к этому

извилистому пути, где на конце — свалка мятых, промокших, рваных

коробок бумажной тары, и потроха, уже гниющие, вялые видом, зло-

вонствующие, на фоне отходящей в зиму осени. И оказываясь возле

этой кучи, мы оторопело озираем этот пятачок смысла, на котором

столь нежданно для себя оказались, тревожась, что, наверное, мы

просто — в чем-то — ошиблись. А ошибки нет. Это был наш собствен-

ный выбор. На самом деле. Собственный выбор. Искать пути чувства в

извилинах… выбоинах странного путешествия в никуда.

 

Она хорошо помнила их первую встречу. Точнее тот день, когда

познакомилась с ним. Он ненадолго приезжал в Россию вместе со

своим другом, имя которого она так и не оставила в памяти. Если ска-

зать точнее, то ее инстинкт запретил ей думать о нем, хоть он и был

близок Ронни, ибо именно Ронни она отдала свое сердце, по стран-

ной девичьей прихоти не желая упоминать его друзей даже мыслен-

но. Это было в самом начале знакомства, когда ей только предстояло

узнать будущего мужа лучше. Друг полгода спустя погиб в автокатаст-

рофе. Она очень редко его видела и почти не общалась с ним, но для

Ронни, как ей казалось, этот человек значил очень многое в его жиз-

ни. Что ее особенно поразило в Ронни, это то, что на похоронах он

плакал. Тогда, впервые она увидела, как плачет взрослый мужчина.

Может быть это произвело на нее такое неизгладимое впечатление.

Но как бы там ни было, Ронни завоевал ее сердце и можно сказать

сразу, при первой же встрече, все остальное стало весовым дополне-

нием…

(…на весах продавца мясного отдела самое натуральное бычье

сердце, только из холодильника, отогревается, ждет чутких, уме-

лых рук, что шлепнув его о «товарную площадку», повернут, при-

24

 

 

гладят, и жизнь в лице продавца смотрит на индикатор, доста-

точно ли… И пока покупатель скучающе озирает, совершенно мель-

ком, как бы от нечего делать, витрину, будто в поисках еще всячи-

ны, уверенная рука докладывает до куска какие-то отрезки. Мало…

мало. Покупатель томно смотрит, на продавца, поджав губы и

чуть отклонившись, на кусок… Самое бычье сердце! Деликатес.

Прожарьте как следует с луком, пальчики… не пожалеете…)

В общем-то все было достаточно банально. Они познакомились в

кафе, куда он с другом зашел перекусить, а заодно и обсудить планы

дальнейших раскопок. Вита, безусловно, никакого отношения к па-

леонтологии не имела. Категорически. Более того, она до истерики

боялась всяких скелетов. В самом раннем детстве была напугана «до

смерти» компанией молодых людей, на Хэллоуин, были еще люди,

что придерживались сей традиции «мистического веселья»: порав-

нявшись с ней, а она ждала папу возле концертного зала, отец рано

начал прививать ей эстетическое мировоззрение, а на выходе встре-

тил приятеля, и тот увлек его обратно в здание, о чем-то увлеченно

говоря, и папа сказал ей подождать, она ждала, держа в руке шоко-

ладный батончик с аккуратно надорванной для нее отцом оберткой,

наблюдая людской гомон, шумы и движение вечернего города... по-

равнявшись с ней, разодетые в удивительные для нее наряды почти

еще подростки, приостановились, будто наткнувшись на очередной

свой приступ веселья и шуток, а один из них увидел ее, сделал пару

шагов от всей компании, склонился; на нем был костюм мертвеца,

вернее, черное одеяние спереди было скелетом, и он спросил, будто

бы заговорчески: «девочка, пойдешь с нами?»... Она открыла рот, ко-

торый итак хотел открыться, но чуть ранее, за секунду до этого, дабы

облюбовать вкусно батончик. Который тут же выпал из руки, шмяк-

нулся со звуком потерянной надежды на асфальт. Она так и не рас-

пробовала новое лакомство, и сильно напугалась. И что здесь более

горестно, так и не поняла (спустя время, потому что помнила этот эпи-

зод и уже став взрослой) весь философский окрас момента и почти

полувзрослую щекотливость ситуации. Отцу ничего не сказала, — до-

гадавшись, после того как компания отошла, бросить свою попорчен-

ную радость в рядом стоящую урну, — но ей стали сниться кошмары.

А позже осознала, что вида скелета не выносит. Не боится прямо-таки,

это нечто другое. Вроде как противно, и внутри все стягивает будто

путами неодолимого рассудком противоречия. Как бы там ни было,

или тем не менее, она сидела за столиком одна, а остальные столики

в кафе (какая превратность судьбы) были совсем заняты. Ни одного

свободного местечка. Возле нее было три свободных места. Она уже

заканчивала свое мороженное, когда глубокий зычный голос, в кото-

25

 

 

ром сразу ощущалась уверенная в себе сила, попросил ее разрешения

сесть рядом, так как другие «места посадки» напрочь заняты, а есть

стоя («без приземления») не очень удобно и тому подобная чушь.

Она просто пожала плечами и показала рукой на одно из сиде-

ний, разрешив им таким образом «спланировать». Еще и подумала:

«как дети», вообразив себе, что такие вполне себе взрослые «пар-

нишки» играют в аэроплан. Ее язык был занят облизыванием ложки. В

глазах, застрявшее, видимо, мечтательное выражение провинциаль-

ной дурочки. Забавный персонаж (комикса?): позже, гораздо позже,

она обдумывала, чем могла вызвать его интерес. Тут же попросила

себе еще одну порцию, абсолютно не обращая внимания на молодых

мужчин, которые в ожидании своего заказа обсуждали строение ске-

лета какого-то птеродактиля. Они спорили. И спор начал Ронни, горя-

чо доказывая собеседнику свою исключительную точку зрения. И он,

конечно же, привлек ее внимание — частично, во всяком случае, ей

так тогда казалось.

Довольно уверенный в себе малый. Слишком уверенный, чтобы

оставаться незамеченным.

Но факт остается фактом. Последующие приблизительно пятна-

дцать минут (а именно столько ей потребовалось времени, чтобы

смаковательно прикончить этот новый стаканчик мороженого) Вита

раз пятьдесят услышала слово «скелет», и еще что-то про внутренно-

сти. Ее не стошнило только потому, что, как ей показалось, они гово-

рили о бабочках. Ну, разве птеродактиль не бабочка? А бабочки ей

были безразличны. К тому же, кажется, у них нет скелета? Во всяком

случае, в обычном понимании этого слова. Похоже, они начали «пор-

хать» еще до кафе, посему, она тут и постигла сущность такого их к

ней обращения, с речевыми прибамбасами полудетского содержа-

ния. Когда она доскребала ложкой остатки мороженного, незаметно

со стороны кивая самой себе, «дожевывая» сию мысль, парень, кото-

рого звали Ронни, повернулся к ней.

— Простите, мы вам не очень испортили аппетит своей болтов-

ней?

Она сглотнула оставшийся от мороженого вкус.

— Нет, что вы.

(Подыграй ему)

Где-то было даже интересно послушать, — саркастически резю-

мировала она.

— Правда? — Ронни недоверчиво, но скорее это была наигран-

ность, посмотрел на друга. Затем его будто осенило, но это было не-

что иное, во всяком случае в ее воображении, которое она смаковала

в дальнейшем, днями и счастливыми ночами единения душой и те-

26

 

 

лом с любимым. Ей представлялось, что сей порыв его был продикто-

ван неким судьбоносным перстом, как указание его сердцу. Конечно,

бред, она была рациональным человеком. Но кто из нас таков вполне

по-серьезному?

— Вы увлекаетесь палеонтологией?

И он это сказал так, будто знал ее уже всю жизнь, осталось про-

яснить лишь незначительную мелочь. Чуточку. Мимолетная неяс-

ность. Ерунда. Как один из таких простецких проникающе-светских

вопросов, например, о том, спит ли она голой. Но он спросил другое.

Тоже мелочь. Как вопрос завтракала ли она сегодня.

Глаза Ронни с искоркой веселья смотрели на нее.

— Что такое палеонтология?

— Ну... — Ронни сделал неопределенное движение рукой в воз-

духе и его взгляд уполз куда-то вверх, будто ища ответа у стен. «Бух-

нулся» (или спланировал?) лицом в ее сторону. Видимо, найдя ответ.

— Это наука о... будем говорить, внутреннем строении животных,

обитавших на нашей планете очень и очень давно... — он думал о

том, как бы лаконичней объяснить девушке в двух словах то, на изу-

чение чего ему потребовались годы.

— О динозаврах? — Догадалась Вита.

— В общем, да. — Согласился Ронни.

Вита подметила про себя, что его друг, почему-то, все это время

молчит и пристально, изучающе смотрит на нее, будто ища какое-то

сходство. Ей как-то говорили, что она похожа на довольно известную

и чрезмерно скандальную актрису. Театр она не любила, но это к сло-

ву. Кстати, Ронни обращался к нему то «Ден», то «Димнон», так что

неудивительно, что впоследствии она совсем не зафиксировала име-

ни его друга.

— Вы хотите сказать, наука о...

Тут перед ней раскрылся весь смысл их спора и до нее образно и

очень

(Ох, ну и вообразила!.. прямо наваждение какое-то... без этого,

что, нельзя?.. не буду — честное)

ярко дошло, наконец, о чем же они говорили.

(слово — самое честное не буду даже думать о всяких...)

В этот момент она испугалась, что не успеет среагировать. Желу-

док предательски сжался, горло противно сдавили невидимые холод-

ные и жилистые пальцы. Она видимо побледнела.

— Что с вами? — теперь Ронни выглядел не на шутку испуган-

ным.

— Мне... — больше она ничего не успела сказать, потому что че-

рез секунду что-то сильно толкнуло изнутри, и содержимое ее желуд-

27

 

 

ка вернулось обратно на стол. Ее глаза были широко раскрыты, рука,

сжимавшая сначала горло, сейчас закрывала рот. Ее никогда не рвало

до этого, данный опыт был самый первый. Впоследствии она также,

размышляя «о судьбах мира», кои обязательно сходились к их союзу,

нечаянно подметила про себя «символичность» того происшествия в

кафе. При первой их встрече. То есть, знакомство состоялось. Нет, она

не шутила на сей счет, размышления имели характер самотерзания,

бессмысленного упрека себе, что так сложилось, что… их отношения,

уже в браке, забрели в тупик. Или «приземлились»? Времени «для

подумать» было достаточно. А «не рвало» потому, что в еде придер-

живалась предельной дисциплины, которую привил ей отец. Да и,

собственно, в конце двадцать первого столетия редко можно было

встретить человека, который бы испытывал в жизни таковой «меди-

цинский казус». Цивилизация. Прогресс науки и стиль здоровой жиз-

ни.

Посему… а может просто из-за обыкновенной, банальной, — как

склонен был «размышлять философски» преподаватель «Социальной

Эстетики» в ее гимназии, — человечности, разумеется, начался пере-

полох. Кто-то из персонала кафе прибежал с полотенцем. У Ронни бы-

ла выпачкана слегка рубашка, но все в общем достаточно быстро бы-

ло приведено в относительный порядок. Он ей совал платок, извле-

ченный из заднего кармана парусиновых брюк, а она зачем-то отпи-

хивала его руку, другой все держась за горло, «истерично кашляя»,

потому что действительно не понимала как вести себя в такой ситуа-

ции. Вита извинялась, краснея. Ей улыбались, говорили, что и не такое

бывает, хотели даже вызвать «скорую».

Какой-то старичок, за столиком возле входа, с двумя, видимо,

внуками (может и правнуками), бойко «жестикулируя глазами» в ее

сторону, прорек:

— У мадемуазель несварение желудка, — и обратившись к от-

прыскам своих отпрысков, — вот видите, что бывает, если не мыть ру-

ки.

Совершенно случайно и мельком, и неясно к чему, ее сознание

«цепануло» молниеносной догадкой, что «дедуля» преподает им

французский, ибо далее тут же прозвучало уже совсем тихо, и отстра-

ненно от всей возникшей внезапно суматохи: «Nous l'aimons ici»4.

Подозревая, что если останется здесь еще хоть минуту, то сдела-

ет одно из двух — или дико рассмеется или заплачет. Ни то, ни другое

ее не воодушевляло.

Но Ронни пришел на помощь.

 

4 «Нам здесь нравится», фран.

28

 

 

— Я вас подвезу, ладно?

Она пожала плечами.

Когда они втроем шли к выходу, она кляла себя и ругала на чем

свет стоит. Ну зачем, зачем она ела вторую порцию этого злосчастного

мороженного? Которое «непроваренным стейком» застряло ей попе-

рек горла — от весьма живописной беседы двух молодых ученых, со-

всем вразрез ее представлениям о здоровой и полезной кухне; какая

тут связь с кулинарией, вопрос отдельный, но занимательный. Она

всерьез полагала что стейк варят, или даже отпаривают, впрочем, ста-

рательно избегая мыслей об этом. Так или иначе, встала бы и ушла.

Не было бы всех этих проблем. И стыда. Но пройдет много месяцев их

совместной жизни, пока Вита поймет, почему она не взяла расчет то-

гда сразу, чтобы уже «пилотировать ввысь», то ли бабочкой, то ли аэ-

ропланом, по дороге, сумбурно, но с толикой полусерьезного весе-

лья, мысленно передразнивая нечаянных «застольных попутчиков»:

ее заворожил голос Ронни.

На следующий день он заехал к ней. Они ездили на пляж. Он

развлекал ее как умел. Все было замечательно. Из воды он показывал

ей пятку, демонстрируя «баланс аквазуриса», древней рыбки. Потом

они поженились (милые шалости ее судьбы — все самое важное и

значительное в ее жизни происходит всегда внезапно, наскоком)… и

вот он увез ее в Аргентину.

К своим динозаврам.

 

Паэробус скользит над неохватной взглядом блестящей гладью,

она прильнула к стеновому обзорнику, это такой иллюминатор, от ко-

торого возникает ощущение, если мысленно отвлечься и забыть что

сие лишь деталь корпуса, будто перегородки нет, и только скорость и

высота, но отчего-то в отсутствии стремительного воздушного потока,

от которого замирает сердце. «Темпайс», от английского «темп» и

«глаза», плавно переходит в матово-серую облицовку пассажирского

салона, но сгущает по центру обзор, и как инженеры, конструкторы

гравилета, добились такого эффекта, остается только гадать, как ни

смотри, обязательно глядишь «по центру» панорамы, отчего усилива-

ется впечатление от увиденного, как будто «линза» темпайса вводит

нас через зрение туда, на чем задержали взгляд, и пролетая высоко

над строениями города ли, села, деревушки, или вполне естествен-

ным присутствием под нами лесного массива, озера, реки... оказыва-

емся рядом, в чувстве абстрактного сочетания с увиденным? — но,

тем не менее, и как бы там ни было, объект может быть воспринят со-

вершенно тактильно, как четко кажется, мы его «щупаем кожей», на-

блюдая, всматриваясь, провожая лениво и заинтересованно уже за

29

 

 

край «окна», выбирая иную мишень для игры чувственного вообра-

жения через темпайс. Если не всматриваться, то обычный вид, отда-

ленное панорамное зрелище текущих мимо красот — с высоты птичь-

его полета. Паэробус редко поднимается высоко. Сейчас они на пяти-

стах метрах от поверхности океана, смотреть особо не на что, взгляд,

подслепляемый ярким отблеском глади, от жаркого экваториального

солнца, утопает в синеве океанской дали.

— Я птица.

Поворачивает голову к любимому, и находит его спящее лицо,

будто готовое прикорнуть к ней на плечо. Делает губами движение,

легкий образный поцелуй, хотя сама не поняла что именно это значит,

будто как в детстве, губами о стекло, холодным прикосновением на-

ступающей зимы, плюща нос. Стало на миг смешно, и легкая грусть о

чем-то давно важном, но давно потерянном... Снова обратилась к

темпайсу, она летит паэробусом второй раз в жизни, первый был с от-

цом, на его родину. Мимолетно воспоминание, быстротечно течение

хода, скольжение между небом и бесконечной водой, и мыслями о

будущем — столпотворение у спущенного трапа, она делает шаг на

ступеньку, и далее перед ней целая жизнь.

 

После того, как погас экран видеофона, Морти некоторое время

еще продолжал сидеть, размышляя. Его нижняя губа то и дело выпя-

чивалась, как бы подчеркивая, вот, такие дела, мол.

Алекс Морти был психологом. Не профессионально. Просто ему

(иногда — от случая к случаю) нравилось изучать жизнь в самых раз-

нообразных — эксцентричных — проявлениях, проникать вглубь и

выворачивать наизнанку. Он многое знал об отношениях этой пароч-

ки, Ронни и Виты, знал, не потому что излишне любопытен, а просто

не видеть того, что происходит между ними, мог, наверное, только

слепец. Абсолютный слепец, — подчеркнул бы Морти, если бы его

(невзначай) спросили. Однако, подобные вещи он «обсуждал» только

с самим собой: так проще понимать, что ты еще кому-то интересен и

(твое) мнение со стороны может что-нибудь, да, значить. Так легко

разувериться в очевидном! Так просто подпасть под пресс самомни-

тельности, неуверенности в выводах. Застрять в колее непролазного

пути в отчужденность. Да и с кем обсуждать... непосредственно от-

крытое зрению?

Прагматичный «слепец», уводящий взгляд за ширму естествен-

ного покоя сути. Так легче — осознавать — что в тебе есть капля рас-

судка... которая растворена в потоке Видения. Да, абсолютный и

прагматичный. Прячущий увиденное от себя самого, играющего с этой

сутью в «прятки». Поэтому, Морти многое понимал, и тут же хоронил

30

 

 

в себе это знание, становясь для себя, таким образом, этим самым…

«абсолютным», но «прагматичным» слепцом. Он давно знал Ронни.

Он мог бы дать ему отеческий совет. Но. Вездесущее скользкое «но»...

Просто. Он знал. И то, что он знал, удивляло его.

— Ронни... Сукин ты сын.

Его губы скривились, в глазах сквознула какая-то нерешительная

озадаченность, будто он собирался разрешить некую очень хитро-

сплетенно запутанную дилемму и не мог никак взять в толк, стоит ли

вообще браться за это (неблагодарное?) дело. Алекс не очень часто

видел Виту. Но в моменты, когда это случалось, и его всюду прони-

кающий взгляд устремлялся на это «поднебесное» создание, как у не-

го чуть не перехватывало дыхание. Он жутко ее хотел. Это было даже

не животное, а какое-то напрочь выщемляющее из рассудка дьяволь-

ское влечение. И если бы не Ронни, ох, только если бы не Ронни... он

давно бы уже затащил ее к себе в постель. Хотя, когда он действи-

тельно серьезно думал об этом, то приходил к очевидному и единст-

венно правильному заключению, что дело тут не только в Ронни. Дело

прежде всего в ней. Сама Вита, добровольно, никогда не ляжет с ним.

Не станет его даже на один миг.

Он поднялся. От его дома до места раскопок десять минут быст-

рой езды. Успеет. Алекс еще раз посмотрел на экран видеофона, где

минуту назад он разглядывал изображение Виты.

— Ронни, Ронни. — Сокрушительно покачал головой. — Что ты

сделал с этой девочкой...

И размышляя о том, как бы он смог оценить любовь такой жен-

щины, редкостно изумительной, недосягаемой, как Вита, Алекс вы-

шел из дома и направился к гаражу.

Начинался новый день.

Что может принести еще один день ученому, естествоиспытате-

лю, изыскателю в сфере непознанного и по большому счету прежде

всего непонятного, в кипучей, завораживающей суете таящего в себе

столько загадок мира? Если бы можно было прогностировать, с уве-

ренностью охватывая перспективность дня грядущего, то вероятно

необходимость подобного вопроса отпала бы сама собой. Но кто же

может достоверно сказать, чем наградит человека судьба уже через

несколько часов... может быть даже

(ох, неужто — опять? — кто-то? родился? Снова пеленки...)

всего лишь минут?

(непрерывные к р и к и. Розовый, натужный от выпирающего

груза жизни младенец? Пульсирует под кожей, в глубинах нежного

организма живая кровь, толкающая в сердце, горячая, будто рас-

плавленным «философским камнем», чуть-чуть не кипящая плазма.

31

 

 

Загадка бытия. Катаклизм смысла. Может поэтому он кричит —

от избытка чего-то такого, что еще не может охватить разумом

его примитивное и спящее РАЗМЫШЛЕНИЕ-О-САМОМ, что настой-

чивым потоком смутных представлений и подскажет ему — таин-

ственно, невнятно — как он будет встречать утро грядущего за

уходящим в небытие дня и зачем...)

(Всего лишь минут)

(МИНУТ)

Недоступность постижения всеядной сути бытия, для разума че-

ловеческого, терзая фатальной неизбежностью самой жизни, как она

есть, застыв в умах стремительным фейерверком неудержимого скач-

ка в следующий момент сущего, дает лишь подтверждение человече-

ской ограниченности в тщетном, и видимо все же напрасном взгляде

за трепещущую пелену потока времени, который нерушим и вечно-

стен, капля за каплей просачиваясь в скважину... сердечную трещину

ума? Но завтра, все равно ведь будет лучше, чем сегодня! И как бы

там ни было, а вера в сие — уже являет человеку необходимый шаг в

постоянство настоящего.

В монументальность момента. Являет? Требует!

Это шаг младенца, удивленного своей внезапной способностью

подняться с коленок и «пойти», пока что держась за руку взрослого.

Храня в сердце, на жизнь, чутье золотоносной жилы познания.

Алекс вжал педаль акселератора до отказа, уже вырулив на трас-

су, ощущая мощь всей полуторы тысячи лошадей под собой, все еще

хмуря брови, вспоминая лицо Виты, в загадочном образе которой

таилась сила самобытного покоя и чувственности; рука плавно

скользнула по окружности руля, вмещая в ход всей машины уверен-

ность и взвешенную значительность наития, опытный глаз окинул до-

рогу, скорость пришлось сбросить из-за вынырнувшего с ответвления

грузовика, и пропустив его, снова вдавил ногой, размечая взглядом

даль, наслаждаясь перспективой и ветром, что заносило через при-

спущенное стекло. Опустил до конца кнопкой возле сидения и другую

руку положил вяло и будто нарочито замедленно на проем дверцы.

Размышляя. Машина неслась легко, будто едва касаясь асфальта.

Потому что в скоротечных моментах есть наитие истины, это

ощущается иногда и кожей, даже кожей, когда проводишь пальцем

по шероховатой гладкости иссушенной временем кости, только что

вынутой из недр или глубин прошлого… загадочного «вчера» мира,

который движется в самом себе неудержимо и хватко до этой самой

истины. Природа знает свою тайну, о, да! Кто бы мог сомневаться в

таком. И потуги разума крепят эту тайну, пытаясь извлечь из сути заб-

вения. А глубины древних песков, земляных провалов, трещин, глухих

32

 

 

своим погруженным спокойствием и тишиной пещер, так цепко хра-

нят предначертанное быть даром научному зрению! Кто оценит это?

Кто скажет «хвала» и «виват»? Только шорохи земли и завывание

ветра — постамент нерукотворный часу прозрений…

Причина, по которой место именно этих раскопок располагалось

в непосредственной близости от обоих, а не где-то, в пространствах

еще далеко не познанного мира, состояла «лишь» в том, что научные

изыскания конца двадцать первого века, в основном благодаря тех-

ническому прорыву в средствах лабораторного конструирования ис-

следовательских процессов, предполагали бо льшую основательность,

чем бывало прежде. Не просто раскопать, и перенести найденные об-

разцы в хранилище, а произвести моделирование участка, как мини-

мум создав «временну ю копию» событийного инклюзива того далеко-

го прошлого, и отталкиваясь от сей локальной модели, совмещая с

моделированием на иных участках, постигать правду исходного со-

стояния Земли. Палеонтология крепко срасталась со многими науч-

ными направлениями, математически, например, модель обрабаты-

валась ради просчета вероятностей тех или иных исходов в событий-

ном поле. Так что, обнаружив потребность реставрации прошлого

именно здесь, Морти и осел «именно здесь», потратившись на дом,

хотя, в общем-то, мог сего и не делать, ибо транспортизация века по-

зволяла. Но хотелось быть поближе к детищу, что можно понять. За-

разил Ронни этими мыслями, ставшими у последнего навязчивой

идеей. Потому что здесь была «жила», она виделась весьма перспек-

тивной, исключительно золотоносной, конвективно насыщенной вет-

рами прошлого. Очень глубокого прошлого, и сей мезонин их научно-

го пристанища объединял и их жилища, и участок исследования, что

уместился в километровую зону, охраняемую законом как «историче-

ский парк», интересный, впрочем, для экскурсий, из бригады был на-

значен гид, Левелла, старший научный сотрудник, часто ворчливая по

этому поводу, но требуется блюсти социальный кодекс, к тому же,

дополнительное внимание со стороны прессы бывало им на руку, в

основном для привлечения дополнительных субсидий, хоть средства

имелись, но Морти был «чертов прагматик», по выражению Левеллы,

которой очередная экскурсная прогулка по объектам разрыхления,

карьерным впадинам, появившимся стараниями бригады, была «вот

тут», потому что могла отнять и день. Но так как ее была в состоянии

заменять Марита, не менее старший, хотя и не более научный персо-

наж всей «доисторической пьесы Морти» (люди попадались здесь не

без юмора), то режиссер предпочитал закрывать глаза «на ее нытье»,

что могло быть озвучено таким образом, разумеется, исключительно

в узком кругу, как правило, состоящем из режиссера и помощника

33

 

 

режиссера, коим в постановке значился Рональд. И вот, иногда захо-

дил зритель, так что вроде бы все так и должно быть, верно? И одно-

временно этот мезонин их научного поиска был ротондой, в которую

они входили всей своей жизнью, всем существом, всей памятью о

прошлом, и предзнаменованием грядущего, таинством покорения

немыслимого. Они вмещали собой мир, а мир теснился в каждом от-

колотом камне — рукою старателя истин.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

34

 

 

 

 

ИСКОПАЕМОЕ

 

 

Уже начинало смеркаться, когда Ронни подъехал к дому. Поста-

вив машину в гараж, он энергично взбежал по ступенькам и распахнул

входную дверь. Настроение у него было приподнято. Прошедший

день... принес много необычного. А под необычным Ронни понимал и

воспринимал только то, что было связано непосредственно с ковыря-

нием идейными пазлами во чреве слякотной слоистой глубины исти-

ны... с наукой, если сказать очень просто. Палеонтологический эм-

брион разума. Он сейчас ни за что бы не вспомнил, где он мог слы-

шать это выражение, возможно нечто институтское... о, гм, академи-

ческое... зрелое, шутливое, но приобщительное к науке в целом! —

потому что «палеонтологический эмбрион разума», это не просто

смешно, это гениально смешно, а раз так, то фраза запала в память,

будучи частью интеллектуальной коллизии околонаучных споров: ка-

кова природная цель в порождении разума. Отсюда и выражение. Ко-

торое и гениально и разрушительно для науки. В эту философию Рон-

ни влез еще в самую раннюю пору своей профессиональной ориента-

ции... когда еще даже толком не осознал, что будет ученым-

палеонтологом; в такую раннюю пору, когда некий индивид (любого

пола) вообще не видит смысла в интеллектуальных баталиях, спорах-

префиксациях неоспоримых теорий: то есть, речь о замахе на аксио-

му. А выяснять «природную цель» в данном вопросе тем более «не-

путево», ибо разум «должен быть» вне природы — по своему «базис-

ному функционалу». Вот и разберись тут, где шутка, а где отсыл к сен-

тенции, гласящей, «если бы ты молчал, то оставался бы философом».

Но никто из его близких друзей не смог бы сказать, что Ронни

Старк ограниченный человек, даже когда тот рисковал «не молчать».

35

 

 

Скорее совсем наоборот. В определенных кругах даже поговаривали,

правда, не открыто и несколько обыденно, но, тем не менее, о его

особой гениальности. Особая гениальность — это подчеркивалось.

 

Он прошел в дом. Часы нарушали мерным тиканьем тишину хол-

ла. Ронни стал подниматься на второй этаж по широкой белой мра-

морной лестнице, слегка и причудливо изогнутой, будто в стремлении

«монолитным аксоном»5 завернуться в уходящую кверху спираль,

создавая эффект обрушения для скользящего взгляда (архитектор был

несколько явно «потусторонний», как заметила между прочим — ему

— Вита, в первое знакомство с домом), устланной шикарным на мяг-

кой протилентоидной основе цветастым ковром (что тоже «вычурно и

неуклюже», по ее мнению, но — тогда — было не совсем понятно, где

она шутит, а где пытается нащупать струны гармоничного созвучия

близких отношений). Он бы с удовольствием принял сейчас ванну.

Подъезжая к дому, он видел, что окно их спальни на втором этаже ос-

вещено, значит, Вита дома (разумеется, где же ей быть в такое время)

и будет рада помочь ему в этом небольшом деле. Примет ванну, а по-

том она сделает ему массаж спины, который так расслабляет,.. осо-

бенно когда это делают ее руки, так, как чудесно они умеют это де-

лать. Для него. Именно. Подошел к двери спальни и распахнул ее.

Комната была пуста. Постель аккуратно убрана, створка окна сдвину-

та, впуская внутрь холодок вечера, что заигрывал со шторой. На тум-

бочке часы салатовым циферблатом проецировали : . Глянул на

свои наручные. Отстают на минуту. Хмыкнув и пробурчав что-то вро-

де: «так тоже бывает» или же, может быть, сие означало «так тоже

будет», погруженный больше в свои мысли, нежели в действитель-

ность, и сам толком не конкретизировав для себя к чему именно от-

носится его «бывает — будет», уже больше вскользь анализируя то,

что произошло за прошедший день, обошел весь второй этаж, но же-

ны нигде не было. И только завершив этот неторопливо-

дефилиционный вояж по большей и основной части дома, вдруг

вспомнил, что входная дверь была не заперта, а он столько раз пре-

дупреждал ее, как может быть небезопасно оставлять дверь...

(Витанчик, мир огромен, в нем столько неясностей… знаешь…)

(Я поняла, любимый, честное слово, раньше не думала о таком,

у нас… еще при отце… так было просто…)

 

5 Аксонометри ческая прое кция (от др.-греч. ἄξων «ось» + μετρέω «измеряю») — способ изображе-

ния геометрических предметов на чертеже при помощи параллельных проекций. Таким образом

предмет может быть повернут, но совпадать с исходником в аксонометрических линиях-

проекциях.

36

 

 

(Есть совершенно не понимающие никакой культуры люди, ми-

лая, вот мы только поженились, дом новый, а ты уехала в город и

не озаботилась чтобы закупорить дверь… а система контроля не

будет активирована без этого, понимаешь?!)

(Все, дорогой, можешь не продолжать, — она подходит к нему,

обнимает за талию, проскользнув ладошками, охватив крепко,

прильнув и положив голову на плечо)

(Алло, Вита? Ты где? У Матильды? А… гхм… дверь опять ждет

гостей? А-а… забыла… торопилась? Что? У Мэтти прибавление…

да вот как… что ж, поздравь от меня… да-да, жду тебя)

(Витак… Витан… чик… я щчас у Морти… да… у Алекса, сы…

слышишь, аквариум бухтит? Мы запустили Прупстаноидов! Пх…

что? Э… совсем чуть. Об… обмыть. Ну… а ты де… делаешь… что

делаешь… А, уже почи… почти дома? А дверь…)

Сбежав по лестнице, Ронни вышел наружу и направился к гаражу.

Гараж с боковой стороны дома, приспособленный для малолитраж-

ной машины, был открыт. «Малолитражка Виты» была очень тонко

подогнанной в линиях, как снаружи, так и в салоне, и такой же покла-

дистой, как сама женщина машиной. Простой в обращении, то есть.

Вита умела подбирать вещи, которые служили только ей, очень похо-

жими на себя саму. Только владелица авто вряд ли была по натуре

«малолитражной»: она требовала внимания, усилия, цены, которой

измеряются чувства. Но она БЫЛА покладистой. Это большой (техни-

ческий) плюс. Ведь даже цвет машины был выбран не красный, а

бледновато-розовый: всегда стремилась к нейтральности.

Сейчас машины не было.

— Интересно. — Задумчиво произнес Ронни. Подойдя к пульту,

нажал кнопку, и створки гаража закрылись. То есть, выехала и забыла

дистанционно закупорить бокс стоянки. Подержав палец на сенсор-

ной кнопке, некоторое время задумчиво не отпуская, направился об-

ратно к дому, недоуменно поджимая губы. Причмокнул. С шумом

вдохнул вечерний аромат окружающего покоя, что застрял в пахучей

листве лириодендронов; красивый закат... томливый выдох, полу-

смешок. Вита никогда никуда не уезжала, заранее не известив его.

Особенно вечером.

В темноту.

(«Чтобы ты не беспокоился, милый»)

(«Ронни, где же я дела ключи от машины?! Ты... не видел?»)

В неизвестность.

(«НУ и СКОЛЬКО ТЕБЯ ЖДАТЬ? Ты же сам хотел посмотреть

КАК появятся звезды...»)

— Ладно.

37

 

 

(«Сегодня чистое небо... Такое чистое! Милый?»)

Ронни задумчиво кивнул, будто отвечая тому, кто из сумрака уже

надвигающейся ночи о чем-то запальчиво (ПОЛУ ЕПОТОМ) спросил

его (допустим, о том, есть ли необходимость ей возвращаться и дает

ли он на это безапелляционное «добро»), засунул руки в карманы

брюк и

(Ладно ...одуванчик... я не знаю что там и Как, но сегодня так

уж быть — можешь знать наверняка, что ты прощена...)

пожал себе самому плечами, — что ж, массаж отложим до зав-

тра.

(Выбери себе одуванчик, — она протягивает зажатым кулач-

ком два сорванных белесых шарика на стиснутых стеблях, впритык

к руке. — Один из них это я…)

Поднявшись на второй этаж, он быстро принял душ, решив отка-

заться от продолжительного лежания в ванной.

(Ты это сама придумала?)

(Высмотрела в женском журнале… там иногда пишут дейст-

вительные глупости. Тест на совместимость… ты же не думаешь,

что я серьезно, это шутка, милый…)

(Конечно нет… но забавно. И какой из них — ты?)

(Это как ты решишь. Если решишь, что я, то значит, надо бу-

дет дунуть… на одуванчики всегда дуют)

(Детская забава)

(Но тест вполне серьезный. Равно как и глуповатенький. Мне

так показалось)

(И если я тебя сдую… что должно произойти?)

(Ничего, — она задумчиво ведет пальцем по трепетным окон-

чаниям растения на белесом пузыре семенника, и тут же отбрасы-

вает в траву, где и сорвала, — просто стало скучно, извини…)

 

Есть не хотелось — налив себе из бара немного крепленого вина,

он проглотил согревающую жидкость двумя глотками. Закурив, он

вышел на балкон и долго смотрел на звездное небо, лишь местами

слегка затянутое темно-серой дымкой чуть светлеющихся на фоне

ночного неба облаков, думая о том, что Вита слишком проста, неза-

мысловата для него. И что, возможно, он сделал ошибку, женившись

на ней и безвозвратно пустив ее в свою жизнь, связав себя какими-то

обязательствами по отношению к ней. Ее внешность? Да. Это могло

перевесить любые доводы. Но Ронни считал себя интеллектуальной

натурой. Он знал, что не любит Виту по-настоящему. Он понял это уже

давно, хотя в самом начале и был какой-то порыв, скорее слепой, чем

пусть даже минимально осмысленный (может быть сыграла роль

38

 

 

именно ее внешность, непредсказуемость манеры выражать себя, что

заметно отличало Виту от других женщин, что знавал, интригующая

самовнушаемость, она воспринимала буквально все что он говорил за

нечто особенно великолепное, значительно определяющее, «смотря

буквально в рот», ловя каждое слово… это льстило его самолюбию, но

и слегка озадачивало: он начинал ловить себя на мысли, что подчас

прислушивается к самому себе, к тому, как выражает, интонационные

оттенки, смыслосодержание предлогов и междометий… Он не ора-

тор, в конце концов). К тому же, — брови Ронни неожиданно сдвину-

лись, — смерть Дмитрия могла оказать на их сближение немалое

влияние. Скорее всего, именно так и было. Но она не та, которая ему

нужна. Что в ней не так он не мог определить. Просто не то. И все.

Докурив, Ронни вошел в спальню. Посмотрев на свежую по-

стель, он решил оставить все головоломки назавтра, и быстро осво-

бодившись от одежды, нырнул под одеяло.

— Спокойной ночи, Рон.

Произнеся это, повернулся и удобно устроившись, стал погру-

жаться в бескрайний океан сна.

(Палеонтологический эмбрион разума...

Хм. Вербиклоиды... знаемыси... хи... дурь собачья...

Морти, зубочист, не было в том образце верхних резцов... зану-

да)

Звезды холодно мерцали, насыщая пространство ожиданием

снулого покоя и тихого счастья. Ветер пробирался в полурастворенное

окно, поигрывая шторой. Звезды прятались то в небе, то за шторой,

замутненный сумраком сна взгляд мужчины играл с этим видением

какое-то время, прищурено созерцая недоступную уму даль.

Мокрые шлепки по камню ласты. Тероцефал… птеро… н-не-ет, не

так двигаться, не так… что это? Морж. Соскальзывает и трет клыками о

твердую кромку «берега». Как они выходили насушу? Они же выхо-

дили… на-сушу… на… су-шу. Скачками, скачками. Зверством. Рысью…

брыкаясь, падая. Ожидая… чего ожидая? Смотря сослепу на солнце,

ведь глубоко под водой зрение не то, да не то. Кормились друг дру-

гом… А что в мире меняется? Люди… потом… люди. Насуш… Ползком.

Кораблекрушение…

Он спал.

В это время на главной автостраде, ведущей в город, царило

обычное для этого часа оживление. День практически угас и движе-

ние машин, направляющихся к городу и из него, уже сходило на

убыль. Вита посмотрела на спидометр, но не смогла разобрать его по-

казаний. Светящаяся стрелка прибора расплывалась перед ее глаза-

ми. Она смахнула слезу и всхлипнула. Машина мчалась с огромной

39

 

 

скоростью, зажевывая километры, подгребая дорогу под капот: даль

таяла в призрачной дымке перспективы. Вита не знала куда она ехала.

Ей было все равно. Мысли сбегались в хаотичной пляске круговоро-

том и исчезали где-то в глубине сознания, оставляя сосущую пустошь.

Она неплохо водила машину. И сейчас все действия производи-

лись почти автоматически. Она кого-то обгоняла, нервно дергая рычаг

переключения передач. Сейчас таких автомобилей уже не выпускали.

Ронни предлагал ей купить более дорогую модель, с полной автома-

тикой, но она выбрала эту. Ей нравилось ощущать, что это именно

она, а не какой-то автомат управляет машиной. Еще он предлагал

приобрести домашнего робота, автоматическая обслуга, что станови-

лась все популярнее вот уж лет двадцать как. Эти «редроиды» были

теперь так же обыкновенны как приспособление для надевания обу-

ви, «ложка», сунешь под пятку и нога вошла плавно, «статично»: он

даже это не мог объяснять ей без прибегания к научной терминоло-

гии, приводя как образчик презентации сего «одомашненного чуда

техники», вогнав мысль в образный, и разумеется, доходчивый при-

мер, от которого ей сразу станет ясно и очень-очень понятно, что он

безусловно прав. Ибо… так же и робот сей был «статичен» для до-

машних дел, «только подумай что нужно»… и генитропный браслет

(обычно на руке) считает с мозга импульс команды, и передаст искус-

ственному мозгу «пластичного андроида». Они могли менять форму,

в зависимости от характера требуемых действий. Но ей не нужен

«пластичный андроид», как он не понимает…

— О, Ронни. — Страдальчески и сокрушительно произнесла она,

закусывая нижнюю губу, гипнотизируя пустоту перед собой, трассу

скорее осознавая, чем видя...

По стеклу и капоту забарабанил дождь, быстро став ливнем.

Дворники включились автоматически, расплескивая брызгами воду,

она непроизвольно сбросила скорость, еще крепче стиснув рулевое

колесо.

Вите нужно было время, чтобы осмыслить его отношение к ней.

И в то же самое время подсознательно понимала, что это ни к чему не

приведет. Еще раз бессильно всхлипнув, она остановила машину на

обочине дороги, почувствовав в руках слабость. Нужно было возвра-

щаться. Ронни уже наверняка дома и она не хотела усложнять еще

больше их и без того неопределенно затянутые в значительную сте-

пень непонимания друг друга отношения. Хотя, подумала она, ему,

наверное, безразлично. Если будет отсутствовать неделю, он, вероят-

но, этого и не заметит.

Коснувшись лбом рулевого колеса и расслабленно держась за

него руками, еще некоторое время сидела так, слушая дождевую

40

 

 

дробь и шум проносящихся мимо машин. Ливень, начавшись, тут же и

кончился, но стук тяжелых капель по машине был явственен и беспо-

щаден. Потом включила скорость, и пропустив несколько автомоби-

лей, вырулила на дорогу, и развернувшись, устремила свой «опель-

плацкарт» в обратном направлении.

Слез больше не было, но кусая губы, она напряженно думала, как

ей быть дальше.

 

Ронни открыл глаза и прищурился. Солнечный свет праздничным

натиском заполнял комнату. Он пошевелился. Остатки сна оконча-

тельно рассеялись. Повернувшись, он увидел сидящую возле него на

постели Виту. Чуть склонив голову и обхватив руками коленки поджа-

тых ног, его жена пристально и как-то отстраненно смотрела на него.

Вдруг, ее взгляд изменился, в глазах появилась нежность. Она улыб-

нулась.

— Ты проснулся, милый. Ты хорошо спал?

Ронни приподнялся на локтях, обвел комнату подслеповатым со

сна взглядом. Сморгнул сон окончательно.

— А ты...

По комнате ползали утренние блики, штора так же продолжала

свое надувательское вторжение от окна, сон еще держал его, и вид

«тужащейся» шторы смутно вторгал в сознание тень сюрреалистичной

яви: с той стороны, облизывая плотно выпученные мясистые губы и

вздувая напыщенно щеки, дул великан. Колебание шторы впускало

больше утреннего света. Блики ползали.

Вдруг, догадка осенила его.

— Ты не ложилась? — Он посмотрел на халат, в который Вита

была облачена. Подол халата сбился у талии, тонкие линии изящных

ног и красивых бедер были открыты его взору. Высокая грудь зрелой

женщины немного выглядывала.

Ронни несколько секунд лицезрел эту картину, но ничего не ска-

зал более. Будь это хотя бы года три назад, он бы уже раздирал этот

халат, а его руки блуждали бы по всем впадинам, выемкам и округло-

стям жены. И его дыхание было бы прерывистым. Особенно заводили

ее глаза. В такие моменты ее взгляд приобретал некий хищный отте-

нок, и одновременно в нем было столько нежности и подобострастия,

что Ронни терял над собой всякий контроль. Но так было раньше. Вита

не изменилась, но Ронни... Может быть ему просто нужно время.

Размышляя таким образом, видимо, от навеянного шторой «раз-

нообразия бликов», хотя, вполне возможно, просто остаток снови-

денческих бзиков, ибо как еще объяснить его умственную, пусть и

41

 

 

мимолетную, загруженность вполне определенной нелепицей, он

оторвал взгляд от ее ног и посмотрел ей в глаза.

— Вита?

— Милый, мне нравится стеречь твой сон...

Она шевельнулась. Нога поджалась коленкой к лицу, другая, она

обняла колени еще крепче.

— Что за глупые выдумки, — он откинул покрывало и встал, —

ночью надо отдыхать, иначе может быть нервный срыв.

— Только не со мной, милый. Я сильная.

Одеваясь, он пожал плечами.

Надев брюки и рубашку, прошел в ванную комнату, что была

смежена со спальней.

Вита тоскливо посмотрела в окно. Из ванной донеслись звуки

льющейся воды и энергичных отплевываний. Ронни никогда не чистил

зубов, он просто прополаскивал полость рта водой. Иногда с добав-

лением капельки «Амброла», гигиенического биоактивного средства.

(«Ты просто динозавр», — заявила как-то она ему.

Он не спорил.

«Милая моя, динозавры не чистили зубов, и я не чищу. Потом,

современные технологии по гигиене… меня вполне устраивают. Щет-

ка это пережиток, поверь».

Она закатила глаза, прицокнув, и сделав руками танцевальное

движение, будто нечто крадется, перебирая лапами. Засмеялась.)

— Вита, — он закрывал воду, — сколько сейчас времени?

Она бросила отсутствующий взгляд на настольные часы.

— Пятнадцать минут десятого.

Он застыл в проеме двери с полотенцем в руках.

— Невозможно... — на его лице было написано удивление и что-

то напоминающее испуг. — Я не услышал будильника.

Он посмотрел обвиняюще на жену.

— Почему ты не разбудила меня в семь, раз уж не спала?

Вопрос был задан прямо и просто, как школьнику, который забыл

выучить свой главный урок. И провалил экзамен. И стал посмешищем

школы.

— Я... отключила будильник, Ронни.

Провальная пауза. Часы холла слышно отмеряют бег времени.

Это секунды той вечности, в миге которой рушится мир, вселенная,

незыблемое.

 

В этот самый миг, несокрушимый момент истины, — по мере вя-

лого, но все более настойчиво наплывающего осознания от услышан-

ного, раскрывающегося чернеющим цветком, неожиданно источаю-

щим аромат гнилости, — ему показалось, что у него во рту неведомо

42

 

 

как возник плавящийся от дикой температуры раскаленный шар, рас-

пространяя по всему телу невыносимо горячую дрожь, проникая в

горло и дальше по бронхам и легким в желудок, и растекаясь там,

выщемляя из его разума всякое, пусть даже малейшее понимание

происходящего.

— Ч... Что-о? — Его глаза медленно вылезали из орбит. — Чт-то…

ты сделала? Ты с ума сошла!

(Тик-так... тик-так...)

(Секунды — друзья времени; они чередуются — вразнос —

свершая своим постоянством судьбы? О... О! Это Вопрос Риториче-

ский)

— Ты хочешь, чтобы вся моя работа, изо дня в день... Все это коту

под хвост? Ты хочешь...

Он завращал глазами. В эту секунду могло показаться, что Ронни

осматривает свою лестницу, что массивным архитектурным аксоном,

воплощение уникальной, видимо, идеи, заворачивает пространство

внутрь перспективы. Вернее, не осматривает, а пытается найти некое

подобие оновой в пределах спальни. Может «потусторонний» архи-

тектор умудрился всунуть, взгромоздить, встроить свое уникальное

творение и здесь... а он (почему-то) ранее не замечал ничего... и,

вдруг. Секунды наползали на ступенчатые пороги и тихо врастали в

пространство спальни, донесенные из холла потоком беспощадного

времени... времени, которое берется отсчитывать мгновения... той

самой вечности, которой как раз должно хватить на такую безделицу

как выяснение причин неуважения одного супруга к другому.

 

Она прервала его жестом и, встав с постели, пошла к нему.

— Любимый... Я хочу, чтобы мы хоть один день побыли вместе,

хоть день посвятили друг другу. Ведь я так... люблю тебя, неужели ты

не понимаешь?

Тут Ронни понял, что начинает дико выходить из себя. Он уже

почти задыхался.

— Ты... Ты... — Он больше не нашел слов, а только махнул за-

пальчиво рукой, рубанув ею в воздухе, и направился к двери. В этот

момент внизу раздался продолжительный сигнал видеофона. Сигнал

напоминал удары гонга; или марш исступленно взбесившихся коло-

кольчиков в дикой фантазии загнанной лошади, которую заездили

счастливые молодожены на украшенных бантами санях, и горячий

пар рвется из ноздрей, и копыто стучит в мерзлую землю: это я, гово-

рит зима, душа твоего неведения о празднике жизни. И холодные

мысли о том, что, наконец-то езда закончилась и можно вздохнуть...

Открыв дверь, Ронни повернулся и пристально, тяжелым, раз-

давливающим взглядом посмотрел на Виту. Которая стояла, опустив

43

 

 

низко голову и обхватив руками хрупкие плечи. Он не видел, плачет

ли она. Видеофон настойчиво верещал.

— Больше никогда так не делай. — С надменной резкостью и не-

привычно озлобленно выговорил он, с демонстративной расстанов-

кой, почти взвизгнув на последнем слове. И хлопнул дверью. По лест-

нице покатились его быстрые шаги.

Вита не прислушивалась, о чем говорил ее муж с тем, кто только

что нарушил их безрадостное уединение своим эфирным визитом. Ее

голова была опущена, но она не плакала. Слез больше не было. Толь-

ко пустота. Безграничная, безмерная, поглощающая до самых корней

ее души.

Некоторое время она стояла так, ни о чем не думая и даже ниче-

го не чувствуя, пока, наконец, не услышала его шаги. Ронни не стал за-

ходить в спальню, а только открыл дверь и принялся пристально

смотреть на Виту, которая упорно избегала его взгляда.

— Морти сказал, что звонил уже два раза, в восемь и восемь

тридцать. Ты слышала сигналы?

Вита безучастно блуждала взглядом по комнате, обняв пальцами

левой руки горло, будто боялась, что ее сейчас стошнит.

— Да, я слышала сигналы, Ронни.

Он некоторое время еще смотрел на нее, потом повернулся и,

бросив через плечо, — буду вечером, — направился к лестнице.

Вита тяжело опустилась на неубранную постель, безвольно сло-

жив руки на голых коленях.

— О Ронни, — простонала она, в бессилии закрывая глаза. Ее гу-

бы мелко дрожали. — Лучше бы это была другая женщина...

 

Автомобиль Ронни с едва слышным гудением отъехал от дома:

водитель включил сразу шестую передачу на автомате реверсивного

контроля, турбинорефрактор перешел в режим сохранения предель-

ной тяги — постепенно выравнивая цикл давления ходового объема

ремиссии, что обычно, особенно с остановки, вызывает едва слыши-

мый низкий звуковой эффект рабочей платформы автоплайстера, что

еще полвека назад именовалось более незатейливо «автомобилем».

Максимальная тяга, особенно с наклонной поверхности, коль надо

двигаться вверх, нагнетает баланс кинетики, и если с нее потом пе-

рейти на меньшую, то автоплайстер будет более податлив в управле-

нии, когда, например, нужно применить в движении «форсажный ре-

жим», или сложное маневрирование на большой скорости (автомат

дублирует водителя, не без этого, хотя, его можно почти совсем от-

ключить), или при застревании в грязи, скажем. Особо опытные води-

тели, как правило, начинают движение с «верхней» скорости, через

44

 

 

минуту-другую сбрасывая вниз и на автомат, включение которого

происходит спонтанно по ситуации. Такими автоплайстерами как у

Ронни управлять было особенно непросто, требовалось прежде всего

желание иметь такую мудреную в управлении машину. Производите-

ли экспериментировали со спросом, потому и появлялись в употреб-

лении эдакие «демиурги автопрома», за которыми, по выражению

главы Корпорации Си-Ти-Эмси, «будущее космической отрасли», ибо,

по его словам, из весьма прочувствованной речи по «Экономическому

каналу», что вещался на весь мир с языковым ретранслятором, круг-

лосуточно, — управление автоплайстером «мало чем отличается от

космической навигации». Аудитория взорвалась аплодисментами, на

целую неделю данный господин стал центром всеобщего внимания, в

основном шутили.

Название корпорация позаимствовала в хип-хоп культуре уже

почти исчерпанного века, а сам мир ощущал в себе некую новую

«стадию движения», так что эти выкрутасы с усложнением «руля», ко-

торые одновременно и «упрощение», по словам главы предприятия,

были, что называется, как «сон в руку»: то есть, «во сне видели» все

такие нововведения. Ведь, реально, могло же начаться тотальное из-

менение всей базисной схемы «автомобилей», которые уже вот

сколько лет «автоплайстеры». И так же, после успеха в геронтологиче-

ской сфере, выражение «видеть в гробу» перестало быть языковой

нормой, так уже никто не говорил (в определенных обстоятельствах).

А «эмси» это «голос-движение», таков был девиз корпорации. Потому

что сперва пытались «научить» автомобили «слушаться голоса», по-

том поняли, что это все бессмыслица, и искали конструктивные реше-

ния для переработки данной модели управления. Соединяли с обыч-

ным «рулем», подключали автомат-пилот… И, наконец, появился ав-

топлайстер, уже более менее универсальная версия «городского ав-

томобиля», хотя про внедорожники уж и не говорил никто, мир вдоль

и поперек был пересечен трассами, автострадами, и переставали уже

быть диковинкой варианты «вертикального автоплайстера», правда,

тут же появилось ограничение на движение в виде воздушных трасс,

потолок подъема, и прочее. Так что «внедорожник» становился пере-

житком. Вроде бы. То есть, видно, как с технологическим прорывом

стало усложняться «социальное кредо». Пробовали и «мыслепеленг»

(по мнению фанатов автоновизны неудачный термин) подключить к

управлению, вышло еще более непонятно чем с голосом: сенсорно-

технический контакт мозга и компьютера «брыкался». Тем не менее,

присутствие в названии «эмси», скорее всего можно было бы опреде-

лить, скорее, как «ор в массы», корпорация пыталась докричаться до

потребителя, чтобы тот прежде всего понимал всю создавшуюся

45

 

 

сложность «отношений человека и автомобиля». И не судил строго

эксперименты компании.

Черкнув колесами по бордюру, машина еще раз слегка вильнула,

совсем незаметно, уже набрав достаточный ход, чтобы не казаться

«ползущей». День начинался. Темно-синего цвета дорожная капсула,

давя в асфальт тремя тоннами высокотехничной начинки, наконец,

скрылась среди уходящей куда-то к горизонту зелени, деревья, плот-

ной шеренгой, в очередной раз провожали этот «странный предмет»

к закату… Деревья тоже хранили тайну генезиса.

 

— Лучше бы у тебя была другая. — Повторила Вита и закрыла ру-

кой часть лица, будто пытаясь хоть как-то спрятаться от действитель-

ности. Если бы у него была другая, Вита знала бы с чем ей бороться.

Но в сложившейся ситуации она была полностью обезоружена. Даже

если бы смысл его жизни стал смыслом ее жизни, даже в этом случае

она не могла бы рассчитывать на его любовь. Она понимала это слиш-

ком отчетливо. В этом случае она бы просто являлась частью его по-

вседневной работы, не более. И как женщина интересовала бы его не

больше, чем его интересует в этом плане тот же профессор Морти.

(Ее рука застывает над его щекой, силясь коснуться хотя бы, буд-

то крылом бабочки, ночного мотылька, но тут же боясь обжечься, от-

дергивает пальцы… Он спит, посапывая, иногда всхрапывая, будто

намереваясь сказать что-то, ей так кажется, чуется, и она обращается

вся в предельное внимание… Легко дует ему на лоб, передавая самое

сокровенное, что не смогла донести до него днем… вчерашним, по-

завчерашним, и месяц тому назад, и год… Он должен услышать ее

внутренний шепот хотя бы во сне. Где он сейчас? В каких далях или

просторах сновиденческой реальности… И нет ли там ее с ним. Хотя

бы намеком. Снится ли она ему хоть иногда? Он ей очень часто. Она и

глаза-то закрывает, чтобы увидеть его… Рука возвращается к ее лбу,

поправляет челку, и снова парит над щекой мужа, колдуя кончиками

пальцев симфонию, будто играя на воздушном инструменте его

грез…)

(Однажды, его голова повернулась во сне, и расчмокав дыхание,

он вполне явственно произнес «ты сама»… тут же продолжив сопеть,

будучи вполне глубоко спящим. Вита отдернула руку. Пальцы сжа-

лись. Нет, это не было первыми словами ругательства… ей прямо по-

чудилось, что дальше он не успел досказать: «…знаешь» — пучина

бессознания забрала, уволокла в свою колыбель неги.)

На следующий день Ронни объявил ей, что сегодня он приглашен

Алексом Морти провести вечер, так сказать, за бокалом пива и, чтобы

обсудить дальнейшие планы. В этот день они закончили работы

46

 

 

раньше, и бригада, занимавшаяся раскопками, была распущена. Его

глаза как-то лихорадочно блестели, когда он говорил ей об этом. Как

поняла Вита, они, кажется, нашли нечто необычное и это здорово за-

водило Ронни.

— Ты понимаешь, — втолковывал он ей за обедом, — мы палео-

нтологи, все время ищем. Новые образцы. Необычные следы древно-

сти. И заветная мечта любого, разумеется, настоящего ученого, — он

особенно выделил последнее слово и сделал паузу, запивая переже-

ванную пищу апельсиновым соком, — настоящего, подчеркиваю, это

открыть доселе неизвестный вид какой-нибудь жутко древней твари.

Он будто бы смолк, но, скорее всего, очередная пауза была вы-

нуждена глотательной манипуляцией со слишком большим куском.

— А ты знаешь почему… — прозвучало и как вопрос и как утвер-

ждение единовременно, вилка снова нырнула в тарелку, царапнув по

пластику дна, насадила кусок ветчины, зависла возле рта, — потому

что, — в голосе прозвучало восклицание, кусок на вилочном трезубце

закланным добровольцем отправился по своему назначению (всегда,

когда муж ел, а мясо употреблял он часто, она порывалась начать с

ним «вегетарианскую беседу», но не решалась… сначала, как только

поженились, по причине застенчивости и робости перед ним, а потом,

как освоилась, поняла, что тема мясоедения ей самой мало интерес-

на, ибо, она настолько запуталась в самой себе, особенно в личност-

ных перипетиях, что было вообще не до того), — потому что, видишь

ли, новая открытая форма дополняет модельный ископаемый ряд,

что расширяет видение общего принципа становления и развития… —

его челюсти бодро ходили вверх-вниз, в глазах блуждали искорки не-

обузданной веселости, впрочем, как обычно, сдержанной, интеллек-

туально обследованной, взвешенной, и он смотрел на нее, лишив-

шаяся добровольца вилка застыла, сжатая в руке над краем стола, ку-

да эта рука уперлась, нацеленная вновь впиться в тарелку, —

…природы в целом.

Вита понимающе кивнула. Слегка сконфужено осеклась, даже не

начав говорить, как будто запнулась на не сказанном. Только мгнове-

ние, легкий полет ресниц, едва уловимый самой вдох, нечаянное тер-

зание рассудка в попытке преодолеть нечто глубокое и в то же время

мнимое, бестолковое, кажущееся.

— Но ты же никогда не находил... — она прикусила язык, боясь

что может вызвать этими словами его раздражение. Она сидела на-

против, и облокотившись о столешницу левой рукой, пальцем правой

водила-царапала по столу, бросая на мужа «вихлеватые» взгляды за-

стенчивой жены (роль моральной самомучительницы, похоже, ей

нравилась, хотя, возможно, самое глубинное «я» уж не раз выползало

47

 

 

на демонстрации, требуя властного отчета): она кротко и моменталь-

но поднимала на Ронни глаза, тут же возвращая к пальцу, что замед-

ленно писал восьмерки, видимо, стремясь к идеальной пропорции

настольного образа. А еще чуть ранее этот палец тер по поверхности,

а еще до этого она просто рассматривала ноготь. Так же «моменталь-

но выползая» взором, пряча, впитывая его (слова) каждой своей час-

тичкой.

Но Ронни был в очень хорошем расположении духа. Доедая пю-

ре, он энергично закивал.

— Ты права.

Промокнул салфеткой губы.

— До сегодняшнего дня.

Внимательно посмотрел на жену и уже приоткрыл рот, будто на-

мереваясь продолжить, но только хмыкнул, покачал головой, и ото-

двинув тарелку, поблагодарил за обед.

— Мир еще услышит о Рональде Старке! Вот увидишь. Ви-тан-

чик...

Последнее выпорхнуло из него особым росчерком голосовой

просодии, с ударом на «чик», выскочило, и упало мокро-звонким

шлепком хорошо намоченной тряпки, с брызгом веселых капель:

здесь будет чисто-пречисто, отразилось в каждой отблеском уже за-

ходящего солнца, и полусумрак наступающего вечера борется со све-

том за право поглотить качающиеся по земле за окном тени от ветвей.

И птицы смолкнут. И воцарится тишина — обитель Луны.

Резануло по слуху. Скомкалось тут же стихшей и полуосознанной

обидой. Внезапно непонятной и странной. Как мелодия, что прозву-

чала где-то вдали и смолкла. Не поняв ни его ни себя, чуть поджав гу-

бы отвернулась, провожая слухом легкий уверенный шаг.

Вита принялась убирать посуду. Пока она засовывала тарелки и

вилки в моечный автомат, Ронни пристроился у зеркала, что являлось

частью кухонной двери, и мыча что-то себе под нос, принялся огляды-

вать свое отражение. Занимаясь приборкой, Вита бросала на мужа ос-

торожные взгляды. Она знала, что если потребуется она пожертвует

жизнью ради него, но последние несколько месяцев в их отношениях

проскользнула неведомо откуда взявшаяся трещинка. Вита не могла

понять почему. Ее инстинкт говорил ей, что необходимо быть осто-

рожной в отношении Ронни. Он слишком многое значил для нее, что-

бы она могла позволить себе роскошь обращаться с ним как того за-

хочет или проявлять хоть малую толику своего женского эгоцентриз-

ма. Она понимала, есть вещи, которых Ронни не стерпит и трещинка

может превратиться в огромный проем. Она боялась. Сейчас она боя-

лась уже лишнего слова, неправильного взгляда. Но излишняя напря-

48

 

 

женность внутри нее, чего она еще осознанно не замечала, наоборот

создавала дискомфорт и путаницу в мыслях. Вита была сейчас — как

маленький зверек, который чувствует опасность, но по глупости забыл

где его норка.

Ронни причмокнул и удовлетворенно отвернулся от зеркала.

— Я завалюсь, часок вздремну, ладно? В четыре мы должны быть

у Морти.

Он оценивающе оглядел ее.

— Надень свое вечернее платье. То, красное.

— Хорошо милый.

Вита подарила ему нежную улыбку, но в глазах ее застыла грусть.

Ронни снова замычал что-то под нос и вышел. Вита все убрала и

расставила по своим местам. Потом села в кресло, и ее голова отки-

нулась на подголовник. Поток воздуха из открытого окна, выходящего

в роскошный сад, лениво, порывами, чуть заметно порхал по ее воло-

сам невидимой бабочкой грез. Она облизнула пересохшие губы. Пра-

вая рука скользнула с подлокотника и ладонью легла на стык бедра и

живота. Пальцы надавили слегка и стали поглаживать там, где скон-

центрировались в этот момент все ее эмоции, и чувства стали уносить

ее естество прочь от реальности. Другая рука, уже абсолютно непод-

властная воле нашла упругую грудь и лихорадочно сжала ее, массируя

пальцами набухший сосок. Из груди уже рвался стон. Но в этот мо-

мент она открыла глаза и — не меняя позы, посмотрела в распахнутое

окно. Увидела синеву неба. Как же ей захотелось раствориться в этой

синеве навсегда. Навсегда. Превратиться в ничто, в пустоту. Она пере-

вела взгляд на потолок с вмонтированными в него электрическими

плафонами. Рука отошла от груди, и стиснула подлокотник, потом

«спазмом ладони» провела вперед, будто погладив деревянную опо-

ру седалища.

Если бы сейчас Ронни появился здесь, то только за один его по-

целуй, за самую незначительную, но исходящую от него, доброволь-

ную ласку, она бы, наверное, отдала жизнь...

 

Когда они только приехали, вместе, в Аргентину, в качестве мо-

лодоженов, первым делом состоялся осмотр дома, Ронни гордился

им, как ей казалось, называя «своей научной отдушиной», местом

всецелого покоя и уединения. Было ли это своеобразным намеком

ей, несколько прямолинейным, то есть, — так и не смогла опреде-

лить.

Привыкала к новой обстановке она около месяца, потом муж

пригласил составить ему компанию при выезде на место раскопок:

его рабочий маршрут, разумеется, не ограничивался только «лежби-

49

 

 

щем динозавров», по несколько странному его выражению, ведь и не

совсем лежбище, и речь может идти лишь о костях... да и то, которые

следует еще найти и собрать, часто смоделировать почти заново всю

скелетную конструкцию. Она, поразмыслив тогда, с нежностью пости-

гая внутренний мир любимого, решила, что он воспринимает останки

философски, они как бы живые; Вита ошибалась, в сознании Рональда

древние ящеры все еще бродили по этой земле, и конкретно место

раскопок будто существовало в том времени, десятки миллионов лет

тому назад. Однако, для ученого такие «завихи» сознания вполне

могли быть естественной нормой. Особенно для столь погруженного

в свою, столь близкую ему, тему исследований.

Да, день молодого палеонтолога не ограничивался костяным

«лежбищем». Он ездил по стране, до встречи с ней часто и по миру, в

роли главного консультанта, специалиста по всей мезозойской эрате-

ме, потом Морти повысил его до ассистента, а женился на Вите он

уже в качестве заместителя главы всего предприятия.

Какой может быть бизнес на палеонтологии? «Гм»... — изрек бы

Морти, втирая друг во дружку губы, — «самый различный! От моде-

лирования, по собранным скелетам, динамической модели моторики

сих величественных организмов, коих природа вполне не обидела

довольно значительным совершенством строения тел, для, собствен-

но, разработки более универсальных роботизированных конструкций.

Ведь роботу надобен не только продвинутый мозг, но и максимально

усовершенствованная пластика и быстрота в движении. До... гм... мо-

лекулярно-плазменной дипластии геноструктурирования. Казалось

бы... какие-то кости...», — так Морти объяснял, или наподобие, оча-

рованным его «научным обаянием» студентам какого-нибудь гумани-

тарного университета.

Вите Рональд пояснял мало, зато в первые месяцы совместной

жизни особенно настаивал, чтобы сопровождала его, потом, ей надо

осваиваться, как сидя в четырех стенах она хорошо познакомится с

этой новой для нее средой? Конечно, есть соцсети, но это не выход из

положения. Нужно наживую. Она была согласна с ним, вполне.

Он решал свои технические вопросы, она сидела под тентом на

раскладном матерчатом стульчике, возле рабочей палатки, под

струями приятного ветерка из долины. Стульчик был вполне удобный,

вместительный, можно было рассиживать часами.

Иногда обмениваясь репликами с Левеллой или Маритой, кото-

рые довольно часто заходили в палатку, дабы получить обработку

данных на «земберпаде», мощном портативном агрегаторе данных,

который из палатки не выносился, ибо был подключен к аппарату

турбо-синопсиса, или мини-гиромату; последнее в обозначении от-

50

 

 

носилось к интеллектуальной системе, с использованием среды со-

вместимых данных, то есть, матричная система «прессованной ин-

формации» одного порядка. Через гиромат пропускался сконструиро-

ванный в кодах запрос, и на выходе получали сервер-модель ориен-

тировочного ответа, который был весьма многогранен, но специали-

сту это и было нужно. Что такое «гиромат» Вита прекрасно понимала,

их внедрили почти одновременно с ее рождением. В школах еще не

было применения в образовательном процессе, а в гимназиях уже

вводили.

— Тебе нравится здешнее солнце? — Марита, с интересом по-

смотрев, проходит мимо, уже раздвинув полог входа, почти исчезнув

внутри, но повернув к Вите лицо, как бы ожидая ответа: она очень за-

нята, что понятно, но или хочет познакомиться поближе с дражайшей

половиной босса, или развлечь ее... или... просто общительна?

— А разве оно другое чем везде? — моментально отшучивается

молодая женщина, сохраняя на лице маску созерцательного недо-

умения.

Марита прицокивает, и чуть покачивает головой, тут же улыбает-

ся, и не то чтобы искренне, надо сказать, а будто вынуждено, ведь ее

заводит настрой Виты. Утром они, на пару с Левеллой, хохотали до

слез над привезенным из России анекдотом про ежика, который объ-

елся грибов.

— Это солнце, которое висит над этой долиной... освещает эпоху

Динозавров, — и подумав, с эстетичной вкрадчивостью живой мысли

на одухотворенном лице, продолжает, — поинтересуйся у мужа, он

лучше знает.

Потом ныряет в палатку. Проводит там часа два. Вита сидит с

«айпадом» на коленках, она не только увлечена ветерком и солнцем.

Перед ней мир, вложенный виртуально в экран. И мысли о будущем.

Но не часто. Иногда видит мужа, издали, среди рабочих, то есть, па-

леонтологов, но, в ее понимании, все они здесь «землеройки». Ле-

велла появляется реже. Но с ней тоже весьма интересно. Вита счаст-

лива. И от солнца, и от томного ветерка, и от сознания простой обык-

новенности гармонии бытия. И потому что близится вечер, и Ронни

войдет под сень навеса, и скажет ей: «Поехали домой».

 

У Алекса, как всегда настроение было на подъеме. Он много шу-

тил, говорил какие-то несуразности, но мало кто из присутствующих

обращал на это особое внимание. Кроме Ронни и Виты был пригла-

шен коллега Морти со своей женой. Или любовницей (в этом кругу

никто не задавал излишних вопросов и поэтому в общении друг с дру-

гом эти люди чувствовали себя свободно). Этот Стоун, которого Ронни

51

 

 

видел всего несколько раз, причем только за последние месяцы, поя-

вился в филиале института сравнительно недавно. Как показалось

Ронни, его тесное, даже панибратское, общение с Алексом, говорило

о довольно близкой их дружбе. Во всяком случае, Стен, как в разгово-

ре именовал его Алекс, не претендовал на роль ученого. Он скорее

походил на практиканта, не более. С чего Ронни пришло в голову та-

кое сравнение? Фактически, это было глупо. Впрочем, думалось Рон-

ни, первое впечатление, как правило, обманчиво.

Они разместились на веранде, вокруг округлого стола, что почти

овальным эксцентроидом смещал ощущение середины у присутст-

вующих. Теплый вечер навевал в мыслях романтическую чушь — во

всяком случае у Морти. Он рассказывал много анекдотов, смешных

историй, которые приключались с ним за годы его научной работы.

Они сидели за бокалами пива и сигаретами уже где-то полчаса, и

практически все это время разговаривал один Морти.

— И вот этот заяц, — он смачно хихикнул, даже, казалось, чуть

прихрюкнув, эдакий дородный клекот самовыразительной дыхалки,

что в кругу близких друзей вполне себе позволительно, — развесив

уши, говорит… «а где же моя порц-ц-ция!?».

Подруга Стоуна (Глен?) зашлась беззвучным смехом, премило со-

трясаясь в спазмах навеянного Алексом полудетского веселья. Стен и

Ронни прыснули.

«Может это возрастное?» — Подумалось Вите. Она уже не раз

замечала, какими сластолюбивыми взглядами время от времени ода-

ривал ее Морти. По-хозяйственному раздевающий взгляд, прони-

кающий не только под платье, но и под кожу, дальше и глубже, туда,

куда проникнуть может только она сама — в ее ранимую, но все же,

удивительно стоическую душу. Ей хотелось уйти отсюда, но ее держал

Ронни. Если она просто встанет и уйдет, то трещинка превратится в

трещину.

В очередной раз послышался смех. Подруга Стоуна по всякому

поводу прыскала и скалила зубы, постоянно прикладываясь к бокалу с

пивом. Мужчины курили.

Морти продолжал насиловать внимание собравшихся полудет-

ским и местами тут же пошловатым юмором. Коллекция анекдотов у

него была внушительная, на вопрос Рональда, как-то, зачем ему такая

куча фривольных образчиков «плесневелой сатиры», ответил кратко,

прищурив правый глаз: «для самообразования», потом добавил, что

хочет представить, как бы ржали пращуры, узнав, что до живорожде-

ния в природе бытовал исключительно яйцекладочный способ раз-

множения. В чем тут особый юмор Ронни так и не понял.

52

 

 

— Мне Левелла анекдот поведала... — Морти усмехнулся, или

скорее причудливо хмыкнул, окинув компанию моментальным взо-

ром, как лизнув нечто необычное на вкус. — Два ежика нашли грибы

и стали их тщательно обнюхивать, не ядовитые ли, потому что грибы

выглядели необычно. Один надкусил, и уже не мог остановиться. То-

гда второй говорит: «раз такое дело, то соберу на колючки, дома за-

сушу». Тут первый в судорогах помирает от переедания, он съел почти

всё, или потому что ядовитые. Первый смотрит, почти ничего не оста-

лось, и решает доесть. И тоже помирает в судорогах. Мораль: иногда

правильное решение зависит от нас обоих.

Нависла тишина. Глен, смотря пристально в лицо Алекса, начала

молча сотрясаться, выпираемая снутра позывами смеха, потом ее

прорвало. На лицах остальных появились улыбки, Ронни склонил го-

лову в сторону, и протер пальцами уголки закрывшихся глаз, тоже по-

трясываясь. Вскинул взор на Морти.

— Это прямо про нас.

Тот со сдерживаемым весельем кивнул. Могло показаться, что

несколько сардонически. Но Морти был сложной натурой, чтобы на-

вскидку легко понимать его настроение.

— Мы рыщем, бредя по лесу научных загадок, и находим «грибы

счастья». И от нашего решения зависит какое-то будущее. — Он будто

подвел итог.

Еще немного посидели, в тишине, уюте удаленного от суеты дня,

что уж почти был исчерпан. Пиво было отменным.

Наконец, Морти решил пойти ва-банк.

— Вита, детка, что с тобой сегодня творится? Неужели тебе скуч-

но, неужели старина Морти не может развеселить нашу

(...дурочку?)

крошку.

Говоря это каким-то вкрадчивым голосом, но одновременно, то-

ном, каким разговаривают с детьми, чтобы успокоить их или завое-

вать их расположение, он посмотрел на Ронни и тот одобрительно

кивнул.

«В самом деле», — подумал он, — «что она куксится; все ей не по

нутру».

Он почувствовал растущее к жене неприятие.

Но Вита была далеко не глупа и далеко не ребенок. Она понима-

ла, к чему может привести подобный ход, сделанный Морти. Подняла

брови, будто удивляясь самой себе, или двигая кожей лба, дабы сгла-

дить неприятное ощущение в голове.

— Все в порядке. Не волнуйтесь за меня. Просто... немного болит

голова.

53

 

 

Она не собиралась устраивать истерик.

Подруга Стоуна вызвалась помочь и достала из сумочки таблетки.

Морти принес стакан воды. Вита управилась с этим быстро и молча.

Ветер шуршал листовой. Где-то слышались голоса. Во всем ог-

ромном мире зрела печаль, провожающая исчерпанный, истлеваю-

щий день... Ветер был загадочный и немного чуждый, растекающий-

ся по миру незримыми волнами покоя и ощутимой сладости бытия,

кою распространял на все живое. Он играл листвой, и одновременно

был ею, насыщая кроны обилием того времени, которого у него в из-

бытке.

Морти, откинувшись на спинку плетеного кресла и скрестив

пальцы рук на округлости живота, пожевал пухлыми губами.

— Друзья. — Он обвел торжественным взглядом, в котором уга-

дывалась все-таки затаенность, присутствующих.

— Я пригласил вас (конечно, имелись в виду Ронни и Стоун), что-

бы обсудить перспективы огромных перемен, которые скоро про-

изойдут в палеонтологии. Я бы даже сказал — революции.

Ронни, улыбаясь, закивал. Он, разумеется, знал, о чем пойдет

речь.

— Ваш покорный слуга, — продолжал в пацифистском вооду-

шевлении Морти, источая крайней степени миролюбивость своего

философского пафоса в речи, — взял на себя смелость сделать анализ

и заключение той... гм... находке, которую преподнес нам один наш

общий коллега... Нет, Ронни, — он предостерегающе поднял руку, — я

сам, если не возражаешь.

Морти был открытой натурой, понимающий, снисходительный,

но и непреклонный, когда дело касалось «обстоятельств знания». Мог

уступать во многом, но самое важное всегда делил только с собой.

Впрочем, это было скорее плюсом, потому что в итоге никто не про-

игрывал, и харизматичный профессор оставался для окружающих, как

и ранее, «ценным приобретением» в дружбе, становясь еще более

«понятным». Хотя это было иллюзией.

На некоторое время воцарилось молчание.

— Итак, — продолжал Морти, — мы, а точнее если говорить,

группа, возглавляемая Рональдом, в пластах грунта, принадлежащего

мезозойской эратеме, а еще точнее если, ее юрскому периоду, нашла

череп...

Ронни многозначительно затянулся уже почти докуренной сига-

ретой, никому конкретно не адресуя свой немой и тихо бушующий в

нем восторг. Он посмотрел на Морти, чуть прищурив глаза, в которых

застыла почти экстатическая волна, что способна захлестнуть своей

мощью и поднять в разгоряченном воображении над всем подлун-

54

 

 

ным миром. Восторг... и что-то еще. Глубоко запрятанное и почему-то

гнетущее отъявленной неопределенностью.

Морти, создавший непродолжительную и интригующую заинте-

ресованных в диалоге паузу, внимательно посмотрев на Ронни, а по-

том на Стоуна, продолжил.

— ...Ч е л о в е к а.

 

Стоун от удивления приподнялся.

Жестом руки Морти поторопился пресечь любые словопрения.

— Все вопросы потом. Что показал анализ...

 

Он кивнул в сторону Ронни, который уже собирался подкуривать

вторую сигарету.

— Тебе это не давало покоя все утро.

Он снова замолчал, жуя губами, как бы собираясь с мыслями.

— Пока поостережемся с выводами, но одно достаточно ясно.

Первое. Несмотря на то, что кости черепа сильно повреждены, а точ-

нее, скорее всего, раздроблены, тем не менее, отчетливо прослежи-

вается очевидный вывод — это, безусловно, череп человека...

Ронни нетерпеливо заерзал в кресле.

— ... и это череп...

Мимолетная задумчивость. Иногда так человек решает нырять

ему в прорубь или нет. Еще неосязаемая хладь водной массы кажется

чем-то противоестественным. До решающего момента не верится, что

нырнешь. Морти возвысил взор, обозрев собеседников.

— Современного человека.

Вита удивленно посмотрела на Морти. До этого момента весь

разговор мало ее трогал, в том смысле, что ей было глубоко безраз-

лично состояние нынешней палеонтологии как науки в целом. Ее все-

гда очень глубинно волновал только один, ставший риторическим во-

прос, а именно — почему ее любовь к Ронни настолько глобальна и

настолько по большому счету нелепа. Она только в пол уха слушала, о

чем говорят мужчины, полностью погруженная в свои личностные и

никому здесь не нужные чувственные дебри. Слова Морти заставили

ее вернуться в действительность.

— Алекс, а ты ничего не путаешь? — При этом Стоун вопроси-

тельно посмотрел на Ронни. Но Ронни, насколько он знал Морти, а он

имел все основания полагать, что достаточно хорошо его знает, был

сейчас уверен на все сто процентов, что тот явно не шутит. Подобный

юмор как-то не вписывался в его организованный ум, или по-другому

говоря, был просто чужд его натуре.

Все что Алекс говорил до этого, шутя и подзадоривая, совсем не

укладывалось — ну, никоим образом — в то, что сейчас было озвуче-

но. Объявление фантастично. Совсем не праздномысленно. Глубоко

55

 

 

архаичное в самом глубоком подтексте, будто побуждающее что-то

(незамедлительно) вспомнить... может... смысл собственного рожде-

ния. Да, может. Как бы издевательски над здравым смыслом сие не

выглядело. Моментальная катализация воображения. Встряхивает.

Мозги? Инфернация предпонятий. Ронни мысленно крутил десятки

вариаций ответной реплики.

— Чем же это объяснить? — Ронни задал этот вопрос только

лишь для того, чтобы скрыть свою ошарашенность таким неожидан-

ным и совершенно невероятным заявлением Морти.

Невероятный профессор развел руками.

— А вот это уже второй пункт. — Губы снова жеванули пустоту.

Он, кажется, почти незаметно сплюнул, будто поцеловал воздух. Не-

заметно. Естественно.

Ронни закурил.

— Ты уверен в результате анализа?

— Ронни, дружище, ты же знаешь, я на этом собаку съел. Я же,

сколько себя помню, занимаюсь этим дерьмом, — он слегка накло-

нился, прижав руку к груди, — пусть дамы простят мой язык.

Ронни не знал куда девать разбушевавшиеся мысли. В его голове

все знания, все факты, впитанные им за много лет и упорядоченные в

привычную схему, сваливались сейчас в одну кашеобразную массу.

Он знал, что нашли череп похожий на человеческий. Более того, он,

Ронни, один из первых, кто держал его в руках. Образец был в таком

состоянии, что его можно было запросто принять за обыкновенный

булыжник. Многих частей не хватало. Когда полость продули, то гла-

зам изыскателей предстало нечто очень отдаленно напоминающее

часть скелета. Потом возникла безумная догадка, что, может быть,

этот череп принадлежал человеку. Ронни не помнил, кому из бригады

пришла такая мысль, но он тут же отмел эту идею, как абсолютно

бредовую. Он тогда так и сказал, мол, только «шизоспизоиду» может

прийти на ум предположить, что предки современного человека мог-

ли жить в мезозойскую эру. Был вариант поселенческого захоронения

у древних людей, то есть, они вскрыли могилу, но факт в том, что, во-

первых, более ничего не было, не могли же пращуры хоронить только

головы? Во-вторых, при захоронении в яму клали какие-либо предме-

ты, а тут ничего. Одна голова, без церемониальных атрибутов «от-

правки в загробный мир», по некоторой научной версии; другая вер-

сия в том, и Ронни придерживался ее, что, например, копье опуска-

лось в могильный «схрон» воина потому, что являлось при жизни

продолжением его руки, по сути, ведь целя в добычу и метая, воин

или охотник, чувствовал всем нутром своим, как копье впивается в

плоть. Другие предметы шли «прицепом»... раз такое дело. И копье и

56

 

 

остальное, было также «живым», и оно «умерло». Так воспринимали

действительность, и мыслили древние. Таким образом рассуждал

(еще в ранний период становления ученым) Рональд.

А Невероятный Профессор говори-ит... о принадлежности ЧЕРЕ-

ПА совре...

Относит находку к современности.

Морти — шизо... спизоид?6

Вита наблюдала за Ронни, видела его смятение и напряженную

работу мысли. Лучше его не трогать сейчас. С этим настроением она

встала и прошлась по веранде, подойдя к перилам.

Ветер сгибал верхушки деревьев и трепал листву. Кажется, пого-

да норовила хлестануть по земле дождиком. Перила были теплыми от

послеполуденного солнца. Вита зажмурилась. Солнце ласкало ее ли-

цо этим теплом, а ветер теребил пышные волосы. Отвлечься не полу-

чалось. В воздухе таял едва уловимый запах озона.

Она всегда хотела быть только счастливой и она не могла понять,

почему сейчас так тяжело на сердце. Почему нет сил сбросить тяжесть

и почувствовать себя свободной от любых условностей. Любовь к

Ронни. Это ли барьер. И что такое любовь? Почему она так мучитель-

на и беспощадна.

По ее лицу пробежала тень. В небе таял образ мира, который

стар, но и молод тут же потребностью развития и поиска. Нахлынули

строки, она уважала поэзию, дипломная работа по литературе в гим-

назии касалась плотно этой темы.

 

Неизбежное в страсти таится.

Над пороком восстанет печаль.

И живя, нужно нежно трудиться.

Только лет неоплаканных — жаль.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

6 Склонный к шизофрении, но с качеством творческой натуры (спец. жаргон., психиатр.), выраже-

ние свойственное для конца XXI века; «шизо» и «спираль», «зонт».

57

 

 

 

 

ГРЕЗЫ

 

 

Следующие две недели Ронни носился с этим черепом, как кури-

ца с яйцом. То уезжал, то приезжал, но тут же исчезал опять и пропа-

дал, то у Морти, то на раскопках. Несколько ночей Вита провела в

одиночестве. Потом она решилась. В один из дней, улучив момент,

когда Ронни, по ее мнению был более менее расположен разговари-

вать с ней, попросила брать ее с собой, чтобы, как она сбивчиво объ-

яснила, иметь возможность быть в курсе его работы и, конечно же, по

достоинству оценить гений мужа. К слову, в самом начале их супру-

жества она только лишь поверхностно воспринимала его жизненное

кредо, во многом не разбиралась, сейчас же уже интуитивно способна

постигать, ориентироваться по сути, — как явствовало из ее сбивчиво-

го пояснения своей просьбы. После некоторых раздумий Ронни согла-

сился, предварительно взяв с нее обещание, что она не будет доку-

чать своими постоянными признаниями в любви, а чрезмерную неж-

ность к нему припасет до лучших времен. Она конечно же была со-

гласна.

(Только, Вита, гхм… знаешь ли… ты… — он что-то быстро пи-

шет на типовой бумаге, в последнее время он часто отправляет

какие-то важные запросы во всякие институты, официальный

бланк, печать филиала, его размашистая подпись, — знаешь ли… —

возводит очи к потолку, будто что-то вспоминая, опять пишет,

она стоит почти рядом, в его кабинете, довольно близко к столу,

охватив себя руками, — знаешь ли… — отложил свое золотое перо

с вечными чернилами (они оставляют на бумаге анкелоидный след,

уничтожить запись можно только если сжечь бумагу, а сжечь бу-

магу невозможно, она пропитана специальным особым составом),

повернул к ней голову, посмотрел, но так, будто «леди из его маль-

чишечьих грез», — как шутил с ней в начале супружества, — при-

58

 

 

несла ему на подносе чай с теми самыми булочками, и нужно под-

твердить, что не ошиблась, — будет лучше, если при этом… твое

«Ронни милый» останется как-нибудь при тебе… молчком… молч-

ком… угу?)

Если взглянуть со стороны, что может быть продиктовано за-

урядным обывательским любопытством, которое свойственно совер-

шенно всем, невзирая на возраст или социальный статус, то с высоко-

ставленных позиций этого самого обывательского интереса, она со-

всем не была докучливой в своих чувственных домогательствах к веч-

но занятому мужу. Может быть самую малость только, которую иной

рассмотрел бы как похвалу своему мужскому достоинству (во всяких

разных смыслах), своей мужской стати, однако, Ронни был мужчиной

занятым не просто собой, он был занят наукой, а данная госпожа

весьма притязательна к сердечным наклонностям ее протеже. Хотя,

возможно, данная попытка понять этот нечаянный для них обоих

l'attitude est gâtée7 со стороны может выглядеть не совсем корректно

уже даже с точки зрения самого обычного здравого смысла: суть ней-

мет оправданий, потому что она или есть или же нет ее. Вита искала

суть, но находила лишь ошметки собственной горечи. Душа превра-

щалась в плавильный домен, в котором сгорали чувства… возвраща-

ясь явно в виде новой порции терзаний, закаляясь сталью надежды. И

шлак душевного мытарства исполнял собою все ощутимое — в буду-

щем, насыщая пространство веры взвешенной печалью черной заве-

сы.

Правда, был момент, в одну из ночей, когда Ронни, прежде чем

они легли, сам раздел ее, отнес на постель и на десять недолгих ми-

нут Вита погрузилась в сладостный океан близости с любимым. Но ей

было не пятнадцать лет. Она понимала, что с его стороны это просто

резко проявившееся желание разрядки от психологического напря-

жения предыдущих дней и если бы на ее месте была другая, он бы не

почувствовал никакой разницы. Тем не менее, в ту ночь к ней верну-

лось ненадолго обычное ощущение умиротворенности и счастья. Она

постаралась сделать так, чтобы Ронни прочувствовал сексуальный пыл

любящей его женщины. На самом деле все было естественно, во вся-

ком случае, для нее, — она просто была собой, любящей и жаждущей

доставить любимому максимальное наслаждение и удовлетворение.

Перед тем как повернуться к краю постели и уснуть, Ронни поце-

ловал ее губы. И в этот момент Вита уловила в его глазах что-то неж-

ное и далекое, то, что может быть жило еще в Ронни по отношению к

 

7 Дефект отношения, фран.

59

 

 

ней, но было так глубоко спрятано в его сердце, так надежно, что не

было никаких шансов пробудить это чувство к жизни снова.

В ту ночь Вита не могла заснуть. Она была счастлива, и ей не хо-

телось думать насколько зыбка та почва, за которую она сейчас уце-

пилась. Единственная мысль в тот момент двигала ее душу навстречу

спокойствию, что Ронни, может быть, просто нужно время, чтобы пе-

реосмыслить их жизнь и ее отношение к нему. Она промучилась всю

ночь. Но в эту ночь она заронила внутри себя надежду. Крохотную и

совсем не обнадеживающую. Но имеющую право на жизнь. И тем не

менее маленькое облачко счастья все-таки окутало ее. Она отдаст

Ронни все, всю себя, без остатка. Если потребуется она умрет ради не-

го. Даже если эта жертва не будет оценена им в полной мере.

Она лежала в темноте и по ее щекам текли слезы. В груди что-то

сжималось от тоски и жалости к себе, и от безграничного чувства

любви, которое простиралось в ослепляющую бесконечность. Она

шептала его имя и слезы текли по ее щекам, стекая на подушку. Как

тягостно и как прекрасно было ощущать для нее силу любви. Она ус-

нула только под утро, измученная переживаниями и сомнениями.

Сон или нет, ее отбросило назад, на пару лет в прошлое, они на

дороге, трасса ведет в «особое место», он частенько подшучивал над

ней, играя в некий собственный секрет, за которым, как оказывалось,

ничего действительно интригующего не содержалось, но важна была

подача: ему казалось, что подать эту свою забаву он умеет, причем,

не сильно вдумываясь в то, что зрителем «игры в секрет», и неволь-

ным участником, была только она; а ведь это существенно, ибо, что

бы он ни делал, не могло не являться частью ее самой. Значит, шутка

по-любому была обречена на удачный исход. Какой бы нелепостью

не выглядела со стороны. И они ехали в «особое место», у него поя-

вилось окно... но уделил ли Ронни кусочек времени ей? Или шутке?

Или, на самом деле, у него были дела еще — в особом месте, а она

оказалась рядом по некой, непостижимой, и тоже довольно смешной,

случайности. Как бы там ни было, Ронни остановил свой «просперо»,

и показал ей головой на приборную панель перед собой, на руль.

— Хочешь?

— Что? — Она удивленно подтянула бровь вверх, включаясь в иг-

ру, потому что чутье таковой у Виты было развито не слабо, настолько

часто муж, да и прямо с первых совместных дней, даже еще до загса,

обуянный внезапностью шебутной фантазии, делал ее как бы нечаян-

ным заложником неожиданно для самого Ронни спланированной

«игровой ситуации». Она относила, — или сказать четче, оправдыва-

ла, — выходки мужа желанием разрядки от психического напряжения

научной работы. Дело было не в том, что она понимала его, а именно

60

 

 

в том, что с готовностью шла навстречу. Хотя однажды он, совсем по-

ребячески, опрокинул ей на голову ведро с киселем. Нехитрое при-

способление над входной дверью в их дом, когда выходила. С утра

возился на стремянке приставленной вплотную, так что выйти было

невозможно. День был выходной (для обоих: она работала тогда). Ки-

сель, видно, варил в своем гараже... Хорошо, что догадался дать ему

остыть. Открывая дверь, она улыбалась. Конечно, улыбалась ему,

ведь он стоял напротив дома и ждал ее, и в его руках, прижато к гру-

ди, восхищенно застыл букет роз. Или восторженно, и это был ее вос-

торг. Который длился ровно секунду. Потом был кисель. Ведро не

упало на голову, оно повисло, наклонившись, и сбросив содержимое

на нее. Блуп!

А за час до этого она закончила красить волосы, и он знал об

этом. Именно после того случая она стала краситься в пепельный. Но,

однако, без задней мысли. Как она отреагировала? Кисель стекал, по

лицу, — она чуть задохнулась даже, от его избытка, или, скорее, пере-

хватило дыхание от неожиданности, — капал на одежду, плиту пред-

входия в дом под ногами, и ей показалось, что земля уходит из-под

нее… Отерла глаза пальцами, будто «раздвигая» себе лицо, медлен-

но, держа большие пальцы чуть напряженных ладоней торчком, по-

казывая ему «класс», стряхнула. Посмотрела долго и пристально ему

в глаза. Ронни закадычно улыбался, как давней знакомой, которую не

видел «сто лет», и вот нечаянно встретил, выражая взглядом почти

неподдельный восторг от такой «явно неожиданной встречи». Букет,

поставленный вертикально бутонами вверх, который также, конечно

же, оказался в руках по чистой случайности, просился быть уже вру-

ченным, торжественно и страстно. Безусловно, он самолично мыл ей

голову, догнав уже в доме, схватив на руки, понес на второй этаж, в

ванную. Разумеется, мытьем не ограничилось, как мужчина он пони-

мал, что требуется извинение. Вопрос не в том, прощала она ему ша-

лости или нет. Она любила. Этим ведь все сказано.

После того «кисельного домогательства» с его стороны, дурной,

но почти милой шутки, она самолично переделала дверь, заказав в

строительной фирме работы: дверь стала открываться внутрь. Ронни,

вернувшись домой, сострил на сей счет, но несколько задумчиво, од-

нако. Констатировав ей, что «с малышкой Ветой шутки плохи, ага»,

деланно нахмурившись, тая юморной мотив всем «потрясенным» ли-

цом. «Ага», — парировала она, — «будешь знать». Дальше поцелуи, и

все по классике любовного жанра.

И вот он предлагает сесть за руль «просперо»; это мощная маши-

на, на полном автомате, на специальной трассе выжимает из себя до

пятисот километров в час. Это очень мощная машина.

61

 

 

Она думает. Потом улыбка озаряет лицо Виты. Она согласна.

Конечно же, акселератор «просперо» какой-то излишне чувстви-

тельный. Нога елозит по педали, стараясь выравнивать барьер скоро-

сти. Но тут нужно что-то еще, в самом управлении, о чем она не знает,

и даже не догадывается. Она верит, что просто неумеха. Пару раз, по-

ка автоплайстер еще только набирал ход, мельком глянула на него,

сидящего рядом, довольного и загадочного. Они шли по трассе «Эк-

зруйдер-восемь», коя была заброшена, давно заброшена, потому что

лет двадцать назад была построена мультимагистраль, и подвесная, и

подземная, она охватывала несколько городов, и не было смысла уже

пользоваться «восьмеркой»... Дорога была чиста, и только вытянутый

болидом чернеющий на солнце жук автоплайстера как бусина по нити

разметки скользил быстрее и быстрее, добирая уже до двух сотен на

спидометре, а ей казалось, что все четыреста, или уже почти до упора

— пятьсот км/ч.

— Быстрее, еще, — увлеченно убеждал Ронни.

Система безопасности машины была безупречна, она не особо

волновалась на этот счет. Но лихачество и излишне безрассудный

риск ей претили. А потом он что-то сделал. Какое-то движение рукой,

мельком, она не могла определить что именно, ибо вся была «в трас-

се», напряженно вникая в стремительность хода машины, и руки ее

дрогнули, колесо руля свернулось вбок, влево, машина будто спо-

ткнулась об саму себя, об дорогу, и ее вывернуло... Мир завращался с

огромной скоростью в окнах обзора, справа, слева, спереди... в видо-

вике заднего обзора... мельтешение смыслов, предчувствий, что за-

стыли и спаялись в ком еще неосознанной жути мгновенно. Автоплай-

стер, пролетев, и проскакав боком, крутясь, с полсотни метров, бух-

нулся на все четыре колеса и застыл. Она дерзко вцепилась в руль,

держа то ли себя, то ли машину. Выдохнула, с выпученными глазами.

Ременное и магнитное ограждение безопасности держало в кресле

даже при особо впечатляющих сотрясениях.

Ронни, сидя рядом, совершенно спокойный и удовлетворенный,

несколько раз прицокнул, видимо, выражая этим свое восхищение.

— Центрифуга какая-то.

Она посмотрела на него. Виту слегка мутило, хотела еще что-то

добавить, но только выдохнула, поелозив зажато пальцами, пробуя

твердость пластика руля ощущением глубокого провала в собствен-

ном чувстве: что тут чувствовал любимый, разумеется, могла лишь до-

гадываться, но никак не решилась бы усомниться в том факте, что ему

сейчас жутко весело, особой, специально взвешенной, интеллекту-

ально, и даже может быть как-то научно, искрой непостижимого

«простому смертному» юмора. Он был собран в лице, запаяв мими-

62

 

 

кой сосредоточенность, искусством философской гримасы внезапно

рожденной мудрости. Сохраняя эту маску, не роняя ни капли живи-

тельной влаги ее душевного бальзама, сидел спокойно изваянием

«игрушечного достоинства». Это надо было суметь изобразить. А в

юности, ко всему прочему, увлекался в драмкружке постановками ка-

ких-то вампирских ристалищ. На совершенно живых конях, сценой

была площадка амфитеатра, для объемных сценариев, и представле-

ние получалось захватывающее, однако, многое зависело от режис-

суры. Сумасшедший мюзикл «От смерти в жизнь». Вампиры на конях.

Автора идеи не помнила, да ей было и не интересно.

Он тронул нос, сел чуть боком, указал на дорогу, соизмерив

взглядом путь.

— Э... поехали.

Автоплайстер встал чуть наискось к дороге, она вжала педаль,

чуть двинула руль, выравнивая, они двинулись дальше. В особое ме-

сто. С другой стороны, обдумывала позже поступок мужа, ей было

полезно, ну, в самом деле, не столь уж ненужный опыт, если разо-

браться. В жизни многое может пригодиться, если не отлынивать...

Да, и это выражение Ронни. «Если не отлынивать».

Он был крайне дисциплинирован.

На следующий, после той памятной для нее ночи, день, они за-

ехали к Морти. Она уже пришла в себя, многое передумав, но остава-

ясь все также «между небом и землей» в отношении понимания их

брачного союза. Она думала за обоих, и, наверняка, если бы Ронни

мог узнать о таких ее «умственных занятиях», то уверенности ей сие

обстоятельство никак бы не прибавило. Теперь, мысль о том, чтобы

откровенно поговорить «о нас», буквально вгоняла в ступор.

Весь антураж взаимоотношения, — именно так, в единичном или

«одноразовом» сведении к моментальной аксиоматичности «функ-

ционала их союза», как, наверное, воспринимал Ронни, особенно в

последние пару лет, — сводился к порядку кратких, чуть ли не заучен-

ных реплик, бытующих в атмосфере домашней кухни, ибо иногда, в

последнее время довольно часто, он ужинал в городе, делая крюк от

рабочей площадки раскопок, прежде чем направиться домой... к

обывательски вынужденному обмену «речевыми сигналами», по об-

становке и какому-либо мимолетному обстоятельству; она заходила в

общую комнату, если он был там, «наблюдая телевизор», молча са-

дилась на диван как бы рядом, молча глядела в экран, через туман

мысленного ступора в мозг вторгалось нечто именуемое «этим ми-

ром»; она теряла с ним связь, что четко уже сознавала, теряла его. В

начале семейной жизни они смотрели телевизионные шоу или ново-

сти, или фильмы, тесно обнявшись. Он изредка дул ей на челку, если

63

 

 

даже зрелище не прерывалось на краткий информационный блок, от

которого можно было отвлечься, ранее пояснив, что «сдувает с нее

пылинки». Она шлепала его по рукаву, смеясь, уверяя что на ней нет

пыли, поначалу ошарашено для себя решив, что намекает на перхоть.

Так он ее «мучил» недели две, потом прояснил: сдувает пылинки в

смысле такового выражения. Успокоил. А она эти две недели проси-

живала в ванной по часу каждый день, устраивая себе зеркальный

осмотр со всех сторон, и не успокоившись, на следующий повторяла

процедуру. Вконец измучившись посетила салон красоты, и шепотом

пригнувшейся по ее знаку мастеру пояснила что ей нужно. Та успо-

коила: голова чистая, дав пару советов как содержать в порядке воло-

сы и кожу.

В начале было так. Потом молчаливое пребывание рядом с му-

жем и телевизором в комнате отдыха, или «общей комнате». Внут-

ренне стала раздваиваться, вгонять себя в когнитивный диссонанс,

ибо вот она зашла, села, глядит в настенный экран, а вот рядом лю-

бимый, как будто не заметивший ее присутствия. Или ей только ка-

жется? Но у него столько забот — по работе, которая требует много

творческих сил, погружает в «миллионы идей», чего она понять была

не в состоянии: хоть голову-то повернуть чуток в ее сторону можно? А

так... будто тень, мелькнула, как от экранного фона со стены, что мер-

цает картинами киносюжета. И она, будто сошла с экрана, и села на

диван, — плохая актриса собственной судьбы, изгнанная из потусто-

ронней реальности телевизионной немоты. Спроси ее что смотрели с

мужем такого-то дня, не скажет, она банально не в курсе.

Алекс как-то изменился с того момента, когда она его видела в

последний раз. На его полном (« чудоковато»-задумчивом?) лице от-

печатывались следы хронической усталости. Этот тип, в отличие от

мужа, был вполне серьезен, лишенный чудачеств. Но «стать лица»

была отмечена на тот момент знаком сильного впечатления, чудесно-

го волнения, что спрятано, однако, глубоко и прочно. Ронни не гово-

рил ей всего, но она уже догадалась и сама, что всему виной эта на-

ходка. Морти как-то сказал Ронни, — по видеосвязи, она присутство-

вала в холле, сбоку «наблюдая» их «конференцию», — что в Париж-

ском палеонтологическом институте, из которого он вернулся на днях,

артефакт вызвал не просто фурор. Это был взрыв. Были такие, кто об-

винял в подлоге. В научных кругах происходил сдвиг интеллектуаль-

ных масс. Брожение версий по этому поводу обещало затянуться на

долгие месяцы.

Морти нахально оглядел ее с головы до ног, причмокнул, впро-

чем, ей могло и показаться, она опять блуждала в тумане своих из-

мышлений «по поводу и без».

64

 

 

— Вита, малышка, не будь я таким купинным архивариусом ста-

рины, заядлым палеонтологишкой, я бы взялся и написал с тебя кар-

тину.

— Так вы еще и художник… — она вальяжно и с деланной ленцой

смахнула прядь волос со лба, вторя ему закадычно прищурилась, что,

впрочем, никак не отражало ее настроения.

Они как раз заходили в дом, уже пройденная веранда навеяла

некую остаточную грусть: вспомнился последний проведенный здесь

вечер и моральное отдохновение наедине с Ронни… — ей казалось,

что та находка как-то изменила его, но казалось только на краткий

миг… Его воодушевление по этому поводу придавало и ей надежду,

что достигнув более менее ощутимого результата любимый станет

более внимателен… заметит, наконец, и ее, среди прочих несомых

кругами и спиралями обстоятельств и событий. Отдохновение было,

но, правда и в том, что оно было мимолетным, скоропалительным,

самонадеянным, чуждым по сути. Она торопилась «быть его», не

вмещая собой паталогический абсолютизм его натуры: его собствен-

ной страстью, на самом деле, была не она, никак не она, а «система

взглядов» крайне научного толка. Он искал алмаз сути. И там искал

его, где ее присутствие, что телесно, что духовно, не было совсем ни-

как обозначено. Она действительно оставалась лишь тенью… стере-

гущей «отдохновение». Молящей пустоту в псевдорелигиозном экста-

зе своих «неземных мук».

— Все мы немного художники, — резюмировал Ронни, пропуская

ее вперед, разминая натруженный бицепс: они с Морти только что

грузили в их «просперо» какое-то тяжеленное оборудование запаян-

ное в ящики. То что именно «оборудование» Вита поняла по их разго-

вору. Впрочем, не такая уж редкая картина, особенно в последнее

время, здешний филиал института поназакупал всякой технологиче-

ской всячины, планировали «сверлить» ионами драгоценную наход-

ку… (Уж это ее совсем не интересовало, вернее, конечно же, ей очень

хотелось, чтобы муж, наконец, определился в своем научном изыска-

нии, стал более… весом и прагматичен. А для этого нужен результат,

так ей казалось. И на фоне этого результата она станет не просто «Ви-

танчиком», а чем-то поважнее, исключительнее, востребованнее).

— А как же, — продолжал Морти, сваливая свое грузноватое тело

в диван и раскинувши руки зафиксировав всю мощь своего обаяния

на вздутой кожаной спинке черной кожи; они уселись напротив: два

одинаковых кресла той же гарнитурной композиции, будто специаль-

но ждали именно их. — Какой ты палеонтолог, если не умеешь набро-

сать эскиз кости… скелета…

65

 

 

— Так… вы будете писать с меня холст? — Она снова, усаживаясь

удобней, провела пальцем по лбу, смещая челку, в чем явно не было

никакой нужды.

Морти пожевал губами.

— Так сейчас не говорят, Вита… да и вообще, не говорят… надо

«писать картину».

— Говорят. Я смотрела музейные проспекты «Третьяковки»…

— Оу! — Он оторвал руки от дивана и поднял их сдаваясь. — Не

сомневаюсь, что ты разбираешься в этом, ведь я просто шучу. Конеч-

но… писать холст.

Нависла пауза. Ронни что-то высматривал в своем видеосактофо-

не, держа на ладони и водя большим пальцем по чувствительному

экрану. Кинул взгляд на Алекса.

— Есть данные по экстраполяции.

— Да, Ронни, мы дожмем эту тему, даже не сомневайся… Все

прояснится… что это за странные черепа у нас в гру нтах.

Снова обратил свой пространно-магнетизирующий взор на Виту.

— Так о чем мы? Ах, да, холст… Гм, понимаешь ли… боюсь, что

взявшись писать тебя… рискую дальше скелета и не двинуться… про-

фессиональный бзик! — Он отклонился от спинки, где так удобно и

благонадежно «дрейфовал» всей своей упитанностью — частью такие

диваны имели жидкостный наполнитель — все еще держась руками

за черный подспинник, «заржал»… впрочем, легко и непринужденно

выплеснул из себя зажигательный долгий смешок, но ей показалось

нечто иное. Ронни, не отрываясь взглядом от экрана, хмыкнул, чуть

заметно встрепенувшись. Она посмотрела на мужа. Любуясь.

Вита почувствовала, как изменился стиль их жизни. В их быт

вторглись лихорадочность и напряженность, которые Ронни впитывал

в себя в круговороте общения с такими же умными головами, как он

сам. Он не мог спокойно думать об этом ископаемом. Этот череп за-

нимал все его мысли.

Сам экспонат, после почти месячного блуждания по различным

институтам, занял свое место в шкафу для образцов в рабочем каби-

нете Ронни, среди закостенелых частей других скелетов самых раз-

личных размеров и форм. каф занимал всю правую от входа стену,

фактически представляя собой огромный застекленный и глубокий, то

есть, вместительный, стеллаж, прямо склад «достопримечательно-

стей», возносящийся почти к самому потолку, на трехметровую высо-

ту. Ронни как-то сказал ей, с нескрываемой гордецкой хвастливостью,

что все экспонаты этого шкафа раскопаны им лично в различных час-

тях света, на протяжении нескольких лет упорной работы и непре-

станного проникновения в тайные залежи фанерозойского эона пла-

66

 

 

неты — на котором, в основном, специализировался. Экспонатов бы-

ло много. Сотни. И Ронни собирал и собирал их, классифицируя в ка-

кую-то понятную только ему схему. Он был буквально насквозь про-

питан слишком вычурной, как казалось Вите, ученостью, и все время

проскальзывающим в его характере непробиваемым снобизмом за-

коренелого аналитика, стремящегося к понятным только ему нормам.

Значит, это был не тот снобизм, о котором можно подумать. «Верти-

кальный снобизм» гения. «Префакторальная реальность»... он бывал

невыносим даже для Виты.

Но его характер никогда не составлял для нее слишком большой

проблемы. Она умела отлично справляться прежде всего с собой, со

своей амбициозностью, если только проявление ее эгоистической ка-

призности грозило целостности их отношений. Во всяком случае, так

было в самом начале их совместной жизни. Потом, уже позже, Вита

просто загнала свою яркую индивидуальность в какой-то отчаянный

проем своей души, нещадно угнетая себя этим и мучась, и все же, бу-

дучи не в состоянии изменить общий, по сути, бесцветный фон их от-

ношений, продолжала оставаться чуткой, безгранично любящей и по-

корной. А иногда она ощущала себя всего лишь его бестелесно при-

зрачной тенью, которая незримо повсюду следует за своим господи-

ном, боясь оторваться от него хотя бы на шаг, и все же исчезая, когда

наступает полдень, и тогда тень пропадает, теряясь в пыли и следах

его стоп. Боги не отбрасывают тени, ибо они небожители; она его

тень, тень-сумрак, тень-нужда, тень-печаль… тень-воздыхание… будто

навязавшаяся, приставшая к нему, становясь его незримой самому ча-

стью, и замыслом бессодержательного присутствия. И даже замечая,

мельком, он просто позволяет ей быть.

Почитанием и мученичеством.

В отношении Ронни ее пора было «канонизировать», но таковая

шутка даже не приходила ей в голову, а сравнение с религией, безус-

ловно, лишь паяцное, не фактичное, мнимое и глупое. Но разве не

возносила она молитв, хотя бы в своих мыслях? И кому или чему были

направлены сии «молитвы»? Его образу, конечно. «Всемилосердный

Рональд», помилуй и прости. Иногда и более достоверно: «Ронни,

мой милый Ронни», покачиваясь на постели, сидя на завернутой ноге,

в домашнем столь аляповатом драконовском халатике, сцепив руки у

живота, что безвольно комкали пустоту в межладонном пространстве.

Ронни, который слишком значителен для того, чтобы обращать

внимание на такие мелочи. Всегда серьезен, даже когда собирается

пошутить, и как правило не шутит, обескураженный насыщенностью

своего гения.

Это было тяжело.

67

 

 

Особенно тяжело, потому что Вита, как женщина, знала то, что

мог запальчиво забыть сам Ронни — что он всего лишь человек, а не

обездушенная машина, лопатящая крепкими стальными отростками

своего неразрушимого ментального механизма гранит бездонной

науки. И когда он ночами штудировал научные работы своих живых, а

так же уже давно почивших коллег, собравших для него убийственный

научный потенциал со всех концов всячески ископаемого мира, когда

он вместо сна штурмовал неприступные бастионы из окаменелых об-

разований костей и черепов, пытаясь докопаться до известной только

ему, одной единственной, неповторимой, сверхзначимой, сути, все

это походило на медленный, тихо подкрадывающийся кошмар. Ей

сложно было воспринимать его как деятеля науки? Совсем нет. Она

могла бы даже стать ему опорой в его изысканиях, если б он только

проявил к ней интерес, в том числе, и как однозначно к творческой

натуре, способной понимать естественные науки, и ориентироваться в

теоретических построениях, пусть и приблизительно. Но шанса такого

Ронни не предоставлял жене, возможно оттого, что сам (еще) пребы-

вал в натужном поиске высокоточных ориентиров заскорузлой про-

блематики теории генезиса, а возможно и потому, что не рассматри-

вал ее в качестве субъекта для равноценного диспута, — пусть и напо-

ловину философски с фееричным вальсированием смыслов, — а

предполагая ее наличие в своем «умственно лабораторном» про-

странстве в образе заменителя внимающей и прочувственно востор-

женной аудитории, что тихо, едва слышно охает и не сводит глаз. По-

мимо всего, в этом образе, она бывала даже забавна для него, он то-

гда смолкал, вдумчиво осматривал Виту, иногда затеяв паузу и вы-

держав ее основательно, спрашивал на чем он остановился. Она пы-

талась повторить рабочие эскизы реплик, где присутствовала масса

непонятных специальнотерминологических слов, чем в некоторой

степени веселила его, он становился еще более разговорчив, продол-

жая свое многочасовое лекционное наступление на ее вкрадчивое

внимание.

(«Ронни, милый, я принесу чай…»)

(Он кивает, немного сбитый с толку ее вторжением в речевой

опус, и еще подвигает в воздухе рукой какую-то заблудившуюся у

себя мысль… — «не надо… лучше кофе»)

(«С булочкой»)

(«Да-да… давай… с булочкой», — он чуть и внезапно раздражен,

но все-таки доволен ей)

«Вместимое-Вместо»… Она рожала собственноручную филосо-

фию личного употребления, стараясь объяснить самой себе этот чув-

ственный кавардак их как будто бы отношений. Этим «вместимым-

68

 

 

вместо» и была она сама, жаждущая его, пусть и не предельного, но

внимания, заботы… отдохновения сердцу. А оставалась лишь посудой,

куда он клал снедь, ковырял вилкой, хмыкал. И редко когда удосужи-

вался помыть после трапезы. Вернее, это… было похоже на пиршество

людоеда. Но… (и такие мысли тоже посещали) …не сама ли она сде-

лала его таковым? Ответа не было. Старалась — понять — но не вы-

ходило ничего. Вопрос оставлял пустоту и забвение смыслов самого

себя. И вопрос сей был живой, аккуратно завернутый в пеленки от-

чаяния.

Вита просыпалась по ночам, выброшенная из сна чем-то вроде

наития или неопределенного предчувствия, и встав с постели, в одних

шелковых трусиках, шла выводить его из застольного транса, потому

что постель рядом с ней часто оказывалась пуста и нетронута. Она на-

ходила его, как правило, в рабочем кабинете, в соответствующей позе

трудоголика, уткнувшегося носом в сгиб руки, покоящейся на столе и

прикрывающей какие-то бесконечные листки с его быстрым, спеш-

ным почерком. Иногда он использовал свой портативный компьютер,

чтобы навсегда забить в его электронные, безразличные ко всему

мозги, единственную и неповторимую правду о песках, обдувающих

кости и потерянные еще в какой-нибудь юрский период челюсти и по-

звонки гипертрофированных ящериц. Она осторожно, с нежностью

будила его, и просыпаясь, с ошалелыми глазами, он сначала натыкал-

ся на пахучую упругость ее груди, а потом, вернувшись в реальность,

учащено кивал, будто соглашаясь, что спать в кровати удобней. После

этого она выключала свет настольной лампы, и обняв его за талию,

уводила в спальню, раздевала и ласково укладывала в постель, шепча

ему какие-то женские глупости про любовь и его потрясающую непо-

вторимость.

Оставшееся до рассвета время она размышляла о невероятной

превратности судьбы, подарившей ей возможность так любить. И так

жестоко по отношению к самой себе страдать от неопределенности

его отношения к ней. И все же она была где-то безоглядно счастлива.

Это тоже было частью ее натуры — не смотреть по сторонам, а видеть

только главное.

Главным был Ронни.

 

 

 

 

 

 

 

69

 

 

 

 

 

 

 

ЭКСБЕРМИКЛОИДЫ

 

 

Однажды она проснулась, точно так же, как это бывало часто и

раньше, от ощущения щемящего одиночества сквозь неспокойный,

исполненный пространными и тревожными видениями сон, — Ронни

не было. Она вздохнула, окончательно выбравшись из-под темной

вуали уже бодрящегося сознания, и посмотрела на часы, что стояли на

столике возле постели с ее стороны. Часы безразлично к любой суще-

ствующей действительности показывали без четверти четыре, ярко

выделяясь в темноте спокойным салатовым свечением четко контур-

ных небольших, вдавленных в глубину индикаторной панели, цифр,

будто само время пыталось спрятаться от ее снов, видений, и хаотич-

ного ламината чувств… по которому пляшут призраки прошлого, а она

не стоит, а постоянно валится на колени, распластавшись на вытяну-

тых руках, и собирая волосами пыль его следов.

Скоро уже рассветет.

Она откинула простыню и легко соскользнула с постели. Воздух

спальни немного холодил открытую кожу. Особенно это почувствова-

ли соски ее полных, красивых грудей. Груди были действительно кра-

сивы, не потому что она так решила, а потому что так считал Ронни.

Ему нравились эти груди. Как ребенку нравятся его песочные куличи-

ки, поэтому он их сравнивает с общей массой песка и, набрав в фор-

мочки еще этого великолепного строительного материала, лепит, ле-

пит и лепит, удивляясь своим потрясающим возможностям...

(Мужчина — тот же ребенок?)

70

 

 

Раскапывая среди твердеющих масс, всяко изменчивых (со вре-

менем) пород, силлогизмоид своей проекции в предстоящее откры-

тие... чудесное открытие; важное.

Держать форму ей помогал фитнес, но и сама по себе, она была

вполне стройна, сбита телом, подчас невольно изумляясь стройнотой

формы, что, однако, было не более и не менее, как чисто женской

придирчивостью к своей внешности, ибо она будто спорила сама с

собой, в молчаливом «зеркальном несогласии», кое и было сдобрено

«нечаянной восхищенностью», впрочем, довольно мимолетной. И

«наляпанное» гримасой изумление перед зеркалом в костюме Евы,

скорее всего, было безотлагательным упреком самой себе, хотя, с

точки зрения скульптурности натуры, все было очень даже ничего: ес-

ли бы эдакое позирование наблюдал со стороны ценитель-фотограф

или художник. Она могла вкушать сколько угодно сдобы, фигура не

портилась, она это знала, но все равно, «на всякий», раз в неделю по-

сещала тренажерный зал.

В кабинете Ронни не оказалось. Настольная лампа горела, тускло

высвечивая в глубине обширной комнаты рабочий стол со всякими

необходимыми разностями. Компьютером, сдвинутым на край стола,

в плоском жидкокристаллическом экране которого одним размазан-

ным и ярким бликом отражался свет настольной лампы, телефоном,

какими-то разбитыми на стопки исписанными листами (наверняка ис-

писанными), двумя или тремя сложенными друг на друга увесистыми

однотипными папками, в которых обязательно хранились какие-

нибудь сногсшибательные еще совсем свежие идеи Ронни Старка.

каф с образцами проглядывался в полумраке огромным, возвы-

шающимся до потолка склепом. В начале века, с появлением компью-

теров вошло в моду хранить информацию в электронном виде, но

«штука» в том, и по сему поводу со временем ходило немало толков,

что в скрытом от непосредственного восприятия формате документ не

может считаться юридическим; так возникла специальная бумага,

прочная и несгораемая (если жечь автогеном, то поддастся огню, ко-

нечно же). Защитники «электронки» или виртуального формата хра-

нения и администрирования информации потрясали прибором, с ко-

торым можно легко читать любой стандартный носитель: вставляешь

флешку в гнездо и вуаля! — или через экран, или голограммой листай

виртуальные страницы документов, хоть залистайся. А сервис интер-

фейса? Где куча возможностей ориентации в информационном ис-

точнике! Но перевесила юридическая достоверность и логика, потому

что прибор-отображатель с пазом, или были даже такие, что снимали

информацию с носителя бесконтактно, тем не менее, требует своего

наличия под рукой в обязательном порядке, иначе физически инфор-

71

 

 

мационный накопитель просто некий предмет «непонятного назначе-

ния»; посему, важные, итоговые документы, принимались во внима-

ние только будучи фиксированными на «клэш-бумаге»8.

Вита пошла искать Ронни, ступая босыми ногами по мягкому по-

крытию ковров второго этажа их дома. Она не включала света, она

шла практически наощупь.

— Ронни-И... — почти шепотом позвала она, остановившись воз-

ле лестницы ведущей вниз, в проваленный во мраке холл.

Тихо.

Часы шелестят песками времени; гулкие секунды отщелкивают

эпизод за эпизодом... в каждой — секунде — катаклизм не рожденно-

го бытия. Амвепреатория. Смысла?

Она вздрогнула.

(Какой-то тебе еще тут-та Ронни...)

Огляделась, как-то украдкой по сторонам, считая гулкоотдаю-

щиеся внутри в этой (загадочной?) тишине участившиеся удары собст-

венного сердца. Влияние еще не до конца отпустившего сна,.. ощуще-

ние чего-то такого, что просто невозможно выразить — так отстра-

ненно (подумалось) представилось ей в тот момент. Чего-то потусто-

роннего может. Она еще раз окинула взглядом навевающую тоску

темную и почти непроглядную пустоту лестничного покатого провала,

а дальше то, что было за ней.

(«Что... у Кого-то Ронни? У тебя — Ронни...(?))

(обязательно)

(к-к-кто-нибудь (ллллЛюбит?) каких-то-о (наконец?) оконча-

тельно с-в-и-х-н-у-т-ы-х от всячес-ских (постояльцев???) постоянно

полусдохших СКЕЛЕТОВ, Ронни-И»)

( шш... здесь — ступеньки)

 

(«Раз и... ДВА?.. Гос... поди... только-не-Это!»)

(Только... — ни — Что?)

(«Пожалуйста, прошу Т-Е-Б-Я...»)

(Вместимо-о-ое... ВМЕСТО???)

(«Одуванчик? — дунь»)

Ей ответили обычные шорохи большого дома, который то по-

скрипывал, то тихо постукивал. Где-то еле слышно подвывал ветер

(синоптики не ошиблись, будет ураган — почему-то не совсем к месту

подумалось ей в тот момент); за пределами любой досягаемости что-

то протяжно ухало и будто бы стонало.

 

8 От соединения английских слов «clear» и «ash»: чисто и пепел, прах, останки; «чисто пепел», в

смысловом значении «остался только пепел, прах», так все зачищено (в документации); то есть,

текстологические заусенцы отсутствуют, и потому документ может быть размещен на «клэше»,

становясь юридически значимым окончательно.

72

 

 

(«Меньше будешь спать больше станешь знать»)

(«...и?..»)

(«Просто не думать плохо о всяких жутких скелетах, их нет,

их давно нет, честное — благородное — слово, и не будет никогда,

ни за что, о, а Ронни тоже УЖЕ...»)

(Ступеньки!)

Она стиснула правую грудь рукой и провела большим пальцем по

прохладному затвердевшему соску, чтобы испытать свою чувстви-

тельность в этой озадачивающей темноте. И тишине. Она двинулась

дальше по пролету второго этажа, мягко ступая и усиленно прислуши-

ваясь, надеясь уловить где-нибудь его дыхание. Она могла бы вклю-

чить везде свет и...

(Он оступился, шел наощупь — сонный — и оступился... и «ар-

хитектурное чудо» уволокло его во тьму... вниз-вниз... и он ЦЕП-

ЛЯЛСЯ ЗА ПЕРИЛА, но они оказались скользкими... скользкими...

ВНИЗ-ВНИЗ — к порогу Вечности)

быстро обнаружить его, но это было бы больше похоже на обла-

ву.

(И он звал ее... ОН ЗВАЛ ЕЕ... но она спала... она СПАЛА и он ПА-

ДАЛ-ПАДАЛ... во тьму, в боль, в смерть...)

Она не могла себе позволить так резко обойтись с ним.

(...кувыркаясь по каменным ступеням, ударяясь — головой, ли-

цом, всем телом, которое лежит теперь там — в густом мраке

холла... и часы отмеряют свои — исчезающие в провале времени —

секунды... навсегда... навсегда... ИЗМЕРЕНИЕ ВЕРОЯТНОСТИ...)

Она знала, как он бывает раним и зачастую просто морально без-

защитен.

Психически аксефертивен? Слово свалилось из-ниоткуда. Просто

знала. Вспомнила. Голос Морти. Объясняющего (Рональду) про «ак-

сефертивную психику» пралюдей. Смысл сводился к тому, что если

они застали эпоху динозавров... краешком.... то их это обстоятельство

должно было (бы!) здорово... психически аксефертировать. Какое ум-

ное слово, — подумалось ей тогда. Краем глаза она могла наблюдать

Морти — видеофон проецировал под углом экранный образ: Морти,

насыщенно жуя губами, объяснял про...

(Не думай об этом)

ПРАЛЮДЕЙ, которые лишали динозавров жизни, загоняя их в

ямы... ямы... бросаясь на них с пиками... устраивая дикие танцы-

хороводы вокруг освежеванных...

(Морти не говорил этого)

трупов... трупов... Он не говорил ЭТОГО, но ОН аксефертировал!

Вита поежилась.

73

 

 

— Ронни?!

(«Отверзнись»...)

(Это было прошлым летом, сыночек Матильды, подруги, которую

обрела сразу после прибытия в «ископаемый рай Ронни», «саму Ар-

гентину», эта кроха… — у них с мужем тоже был двухэтажный особ-

няк, и как же она хвасталась Вите, показывая «апартаменты счастья»…

нет, сперва она сказала горделиво и со вкусом оцененного окружаю-

щими достоинства, с простецкой важностью, впрочем, весьма уважи-

тельно к вниманию новой подруги, что совсем недавно приехала аж

из России, сказала… «апартаменты уюта», и несколько, казалось, за-

путалась в предпочтительной выразительности своего собственного

хозяйского восторга… ее малыш… он, четырехлетний… и как же Ма-

тильда недосмотрела… оступился своими непрочными ножками на

самом краю верха лестницы, и скатился, кувыркаясь и стукаясь, «бо-

же», это такой кошмар, такое… горе, его спасли, но он стал инвали-

дом, а сперва мальчик был в коме, а потом… как Мэтти плакала, как

убивалась, закрыв лицо руками и покачиваясь, они сидели в гостиной,

и Вита положила ей руку на плечо, и другой рукой закрыла себе рот,

чтобы не разрыдаться, только глаза ее были подернуты влажной пе-

леной не постигнутого до конца ею самой отчаяния)

Комната для гостей была заперта. Правильно, так и должно быть.

Туалет? Она потянула ручку двери. Тихое шипение циркулирующей по

утопленным в стену трубам воды: кремеозный газ, добавляемый в

смесь канализационной системы, делал свою работу, сохраняя долго-

вечность труб. Неясный силуэт унитаза, закрытого крышкой. На миг ей

почудился силуэт. Пусто. Она переместилась к ванной комнате и за-

глянула в проем двери. В доме почему-то было две ванных комнаты,

одна смежная со спальней, вторая, более обширная и вместительная

располагалась возле ретирады9. Та же картина. Ей показалось, что за-

навеска над джакузи едва заметно колыхнулась. Она ступила в проем,

медленно подходя к складчатой шторке. В сознание ввалился образ

Ронни, что прошлым летом нырял в бассейн в дельфинарии, на голове

пластичный обвод с приборами мыслепеленга: он уверял ее, что их

институт (первый в мире) нашел способ общаться с животными. Образ

затух, сгинул. На моменте когда любимый вынырнул и, подняв руки,

звал на помощь… Она мотнула головой, отгоняя совершенно дикую и

страшную фантазию, вцепившуюся, лихорадочно въедливую. На-

ощупь клеенка оказалась абсолютно сухой.

(С чего ей быть мокрой, ведь утопленники не пользуются кле-

енчатыми шторами!)

 

9 Ретира да, разг., устар. отхожее место, уборная.

74

 

 

(ТШ... ш. Здесь никогда не было ступенек — зачем?!)

(Здесь ничего нет)

(Вероятность?)

(...)

Она отдернула занавеску, которая отъехала в сторону со скоро-

стью пригородного экспресса, опаздывающего по графику. Довольно

обширная ванна. Вдвоем они выделывали здесь такие акробатиче-

ские фортели, забываясь в экстатическом полете дикого проявления

обоюдной сексуальности, размазывая друг по дружке обильную аро-

матную пену и расплескивая воду по кафелю зеркального пола, так,

что Вита потом по несколько часов приходила в себя после этого буй-

ства и неистовства оголенных порывов чувственности, сладко пребы-

вая в состоянии неописуемо и откровенно эротической эйфории. Но

бывало такое не часто. По правде — всего несколько раз. Можно пе-

ресчитать по пальцам. Ронни слишком интеллектуально подходил к

любой стороне своей жизни и он, конечно же, умел сдерживать непо-

требные и слишком проникновенные, оголяющие изнутри порывы.

Триумф и сказочная симфония ее сердечной тоски; легкий полет

в объятиях партнера, разворот, дуэль глазами. Мимолетная улыбка-

признание. Всплеск чувства: прилив; горячий океан... самолжи?

Ванна была пуста.

(Потоки судеб как вода; потоки... водоворот... воронка; смелее

смотри)

 

Глаза Виты немного расширились от удивления и затаенного

страха. А еще может быть от ожидания чего-то, до жуткого одурения

несовместимого с этой реальностью. В пору было начать вспоминать

сказки про вампиров и прочие гадости.

(Где же Ронни?..)

Дом был пустонасыщен... наэлектризован ожиданием... предчув-

ствием. Хаосом сомнений, самобытной прелюдией к безумию.

Пусто. Она и совершенно пустой дом. С «потусторонним» лест-

ничным (окостеневшим) эскалатором из белого-белого мрамора, так

похожего, особенно в сумраке на...

Лестница двигалась — в воображении. Нет. Иначе. Такова была

задумка архитектурного гения. И муж у нее — гений. Могильщик.

Нет. Она не права. Нельзя так. Нехорошо.

Выпуклые вовне перила по всей длине напоминали ребра только

что откопанного реликта. Это самый древний, Ронни... самый... всам-

делишный. Пытающийся ожить, двинуться... по нелепой задумке

странного зодчего. Дом старый. Мир старый. Вселенная...

Тени рассудка блуждали в ней, оголяя просветы «потусторонней»

осознанности, и как будто пытались скрыть нечто очень важное, то,

75

 

 

что ей запрещено было знать, о Ронни, о себе, о мире, что свел их, и

что разлучит. Она не пыталась думать об этом, ибо не ведала сего —

спрятанного завесой грядущего, кое уже умещалось в настоящем,

плескаясь в той самой ванной, и во всей ее жизни, полубезумным де-

тищем житейского бессмыслия, что зашло, и поселилось, и стало оби-

тать между ними. Этими тенями. Движением воздуха при шаге, когда

она идет к нему, и хочет обнять, но «это» уже присутствует, играет

спектакль жути, цепляя на них маски самобытного уродства, мешая

узнать друг друга, так, как они узнали в начале, когда впервые их гла-

за устремились обоюдно, навстречу, исполненные значением единст-

ва.

Потом она вспомнила кое-что.

Кладовая. Где хранятся старые вещи, которые, как правило,

трудно выбросить, потому что зачем-то со временем привыкаешь к

ним, а потом задаешься риторически нелепым вопросом: Что-Мне-С-

Этим-Делать-В-Конце-То-Концов? Но никто, как правило, этого допод-

линно не знает. Приходится отправлять вещь в кладовку, пока не об-

наружится некто, никак не подозревающий о негласной ценности ве-

щи, и находит ей единственно правильное применение, а именно —

знакомит ее с утилизатором.

Вита приоткрыла дверь кладовки, встав вплотную к ней, даже

приподнявшись чутка на цыпочки, будто желая вслушаться в непо-

стижимую тишину внутренности, неуверенно, и едва дыша, беспо-

койно закусив край нижней губы, и потянув ручку, заглянула внутрь.

Холодная твердость ребра двери задела сосок на правой груди, слегка

всколыхнув ее упругую тяжесть. Вита немного поморщилась и откры-

ла дверь шире.

В кладовке царила кромешная тьма. Она стала шарить рукой по

стене в поисках выключателя. Найдя его, она уже собиралась вклю-

чить свет.

Помойка истории заглотнет видимость будущего...

Мысли роились. Отголоски чьих-то фраз, запальных речей, нев-

растенически срывающихся почти на визг; или это обрывки снов... На-

учные диспуты, осоловевшие лица, глаза, ищущие точку соприкосно-

вения с очевидностью. Следы теней сумрака, что заполонил душу.

Она знала ответ на вопрос где искать истину. Знала. Но — забыла. На-

верное, забыла. Это так тяжко... осознавать, что ты больше собствен-

ной памяти о самом счастливом моменте твоей (навсегда проклятой)

жизни.

— Не надо!..

Она оторопела и отшатнулась назад.

Голос Ронни был какой-то жалобный, раздавленный.

76

 

 

— Ронни?!

Она кинулась внутрь, шаря в темноте растопыренными руками,

пытаясь найти мужа. Наконец, различила его очень неясный силуэт.

Она не могла его заметить сразу, потому что он сидел на полу, обняв

руками колени и втянув голову в плечи, будто боясь, что его могут за-

метить и наказать за какую-то слишком хулиганскую шалость.

(Господи, почти... как ребенок?)

Вита почувствовала к любимому неудержимую жалость и целый

океан непонятной ей самой нежности, который, если бы он только за-

хотел, она изливала бы на него до последней бесконечной капли.

Опустилась перед ним на коленки, поглаживая его по руке.

— Ронни, милый, что ты здесь делаешь.

Он посмотрел на нее. Она не могла разглядеть что выражает его

взгляд, а видела только тускло проглядывающие в темноте белки

глаз: потолочный «абажур», едва различимый при свете плафон вида

сплющенного тора, насыщал тьму сумраком признакового света, или

лучше сказать призрачного, люминесценция пустоты. Если помеще-

нием пользовались часто, то теплодатчик устройства усиливал «свето-

вой фон», и можно было даже различать что-то во тьме, не включая

света.

(Милый, смотри, какая яркая звезда! А вон еще одна... Они, ка-

жется, сестры, да, Ронни, это сестры, рожденные одновременно...

Видишь, я была права, что вытащила нас на каньон... здесь так ти-

хо)

— И пространства сжались, и свет померк, и бездна перестала

быть бездной, а стала вечностью...

Виту отшатнуло. Перехватило дыхание. От его замогильного го-

лоса. Пустого взгляда, который в этой плотной полутьме угадывался

интуитивно как нечто совершенно безысходное, влипшее в сумрак.

Он поднял взгляд на нее, будто выдирая его из тьмы.

— Последние будут первыми.

Она тихо застонала. Продолжая гладить его, слегка касаясь, боясь

разбудить то, что хотело наружу. Из глубины и причины; и того, что,

казалось, было самим Ронни.

— Резон даст упор на силу, — продолжал вещать он, — сместятся

ветра, внутрь воронки на зекрон упадет капля эпс-хлоад-ддд-ддд-дра-

а-адзианш!

Его встряхнуло. Чуть завалился на спину. Завыл. Смолк.

— Они... идут.

Он это произнес отчетливо, с расстановкой и пугающей отрешен-

ностью. Или смирением.

— (Кто?)

77

 

 

Вита почувствовала, как у нее начинает посасывать под ложеч-

кой. Ронни шумно сглотнул, его начало (снова) трясти, дрожь переда-

лась ей.

— Они идут. — Убежденно констатировал он.

Он шумно задышал носом в темноте, будто пытаясь заглушить

звуки

(их)

шагов тех, кто ему привиделся, а может, приснился или причу-

дился.

Попыталась взять себя в руки. Вздохнула. Вздох получился пре-

рывистый, взахлеб. Стиснув левую руку в кулак — пожала плечами.

— Не знаю, милый, о чем ты, но нужно спать, ты совсем себя из-

вел... что ?

— Тш-ш-ш!

Он резко закрыл ей рот рукой и, дернув на себя, так, что она чуть

не упала, усадил на пол, рядом с собой.

— Здесь у нас есть шанс. Тише!

Он шептал и дико смотрел в пустующий проем двери, видимо

стараясь углядеть своих неуловимых, невидимых (призраков), и слег-

ка покачиваясь из стороны в сторону, задевая ее плечо своим.

И вдруг Вите стало страшно.

Она подумала в этот момент, что предел, запас психических сил

Ронни возможно истощился, и произошло это именно сегодня.

Ночью.

Она представила центральную клинику с ее белыми палатами и

такими же белоснежными врачами, покоем обстановки и тихих ума-

лишенных, за которыми так до сих пор и не пришли их необязатель-

ные призраки. И теперь они мучаются в ожидании рандеву со смер-

тью или с ужасом, от которого останавливается в холодные темные

ночи рвущееся на части сердце, потому что невозможно вынести не

то что их прикосновения, но даже их вида. И только люди в белых ха-

латах, создающие внимательное спокойствие и атмосферу умиротво-

ренности, знают, как воет и скребется в мягкую стену индивидуальной

палаты человек, который, наконец-то, дождался своих гостей из лип-

кого сумрака ночи.

Ее губы дрогнули, в носоглотке запершило.

— Ронни, — умоляюще слезно прошептала она, — любимый, я с

тобой, с тобой. Всегда. Слышишь?

— Слышишь? — Как эхо отозвался он и посмотрел на нее туск-

лым шизофреническим взглядом.

— ОНИ-И-ИДУТ! Эксбермиклоиды. Апрептраяна!

Она представила сонмы существ,

78

 

 

(...ЭКСБЕРМИКЛОИДОВ...)

(ветер застрял в ошметках плоти... гниющие кости наружно

трутся, соприкасаясь в т-толпе, вылезая из тел, скребя простран-

ство...)

теснящихся кучно у дверей какого-то дома (может быть как раз

их?), колыхающиеся тени, проглядывающие сквозь занавески окон...

(Древние останки пралюдей... пляшущих в диком танце над по-

верженным тиранозавром...)

И ждущие, терпеливо ждущие, когда беспечные хозяева, не

знающие в чем же соль настоящего, подлинно безумного страха, ус-

нут, не заботясь о завтрашнем дне, о том суждено ли им вообще про-

снуться, и тогда они просочатся (частицами праха) сквозь щели две-

рей и окон, сквозь замочные скважины и вентиляционные отверстия

и, заполнив собой, своим прозрачным дыханием все пространство, с

диким хохотом и скрежетом, воняя падалью и прогорклой мертвечи-

ной, и еще наверное чем-то склизким и...

(...сдирающих с костей плоть... мажущих себя кровавым соком

его жизни, смеющихся — взахлеб — над страшно разинутой па-

стью... огромного черепа мертвой бестелесной башки. РАСЧЛЕНЕ-

НИЕ)

(«Аксефертивная логика, — объяснял Морти, — логика потусто-

ронних тенденций. Когда человек ковыряется в могильных местах,

тревожит останки, это не проходит даром... психика как зеркало, в ко-

тором отражается суть неких вещей... неподвластных рассудку ве-

щей... начинаешь думать о собственной... принадлежности в этом ми-

ре, а Ронни?»)

 

Она нежно обняла его голову, прижав к своей и напевая без слов

колыбельную, которую когда-то пел ей отец, стала тихо убаюкивать

свое переутомившееся сокровище. Потом из гортани вырвался звук,

будто колокольный грохот над молящимися толпами.

— Тиль-лиль-ла-ла… зайчики спят во дворике… тиль-лиль-ла-ла…

собачка уж спит на животике… тиль-лиль… и ты засыпай, засыпай… —

она глубоко вдохнула «аромат тьмы», муж портил воздух, осеклась,—

тиль-лиль… зайчи… ки… спят…

Размякнув, Ронни медленно сполз головой ей на грудь и зарыв-

шись лицом в этих пышных холмах спокойствия и

(ты сама себе — вероятность...)

нежности, вдыхая расслабляющий запах ее женственности, по-

степенно уснул, опустив голову ей на колени и провалившись в безмя-

тежный сон.

Так она и сидела, застыв в одной позе, слегка покачиваясь и мы-

ча себе под нос колыбельную, пока он спал. Где-то через час, больше

79

 

 

не в силах выдерживать неудобную позу, она осторожно разбудила

его, и он дал покорно себя увести в постель, более не поминая ника-

ких ночных призраков.

Вряд ли он вообще что-либо помнил об этом.

Потом был новый день и снова бесконечные часы томления в

ожидании прихода любимого или же, если он только позволял ей со-

провождать себя в своих не очень частых деловых поездках, то, то же

самое томление, но уже по другой причине — слишком отдален был

его общий взгляд на жизнь в целом от ее понимания мира и самой

обычной житейской определенности в отношении двух людей, что

однажды решили совмещенно делить свои жизненные пространства,

принципы, мечты, желания и так далее, на этой досконально понят-

ной, может быть только ребенку, земле. Любовь? А можно ли делить

любовь. Ведь любовь сама по себе — не разделяет...

Она ощущала его почти физически, всегда, даже когда он был

очень далеко от нее.

И чем дальше, тем явственней ей представлялось, что Ронни от-

даляется от нее все больше и больше. Она теряла его, и ее мятущееся

сердце не знало где ей искать свои истрепавшиеся, и, наверное, те-

перь уже окончательно опустошенные, отчужденной от нее безапел-

ляционной реальностью, надежды. Она могла бы, наверное, пересту-

пить через себя и одним беспощадным движением несгибаемой воли

вырвать Ронни из своей жизни, — но только никак не из сердца. У нее

возникало постоянное ощущение, что если такое и могло бы произой-

ти, то в этом случае ее сердце просто-напросто остановилось бы, пе-

рестав биться. Из этого лабиринта внутренних душевных терзаний су-

ществовал один единственный выход — только в смерть. А бродить

по запутанным коридорам собственной души, ощущая везде его не-

зримое присутствие и не мысля своей жизни и самой себя без Ронни,

она могла, наверное, вечно.

Ранее она увлекалась какое-то время восточной мистикой, так,

для «убить время», ведь чем-то нужно занять себя кроме «ожидания

прихода Ронни», в «коробе смысла» их с мужем дома, где стены по-

рой начинают казаться тюрьмой. Помимо общения с Мэтти и ее

друзьями, помимо некоего случайного круговорота обыденности,

редкого и желаемого. Посему, листая страницы коммуникационных

сайтов по всей мировой сети, наткнулась на «Гуру Ахийдохи». Место-

нахождение которого было неизвестно, но он имел сайт, видео уроки,

и видом, особенно на «живых встречах» по скайп-связи, выглядел

весьма располагающе. Да, именно «выглядел видом». Это ее впечат-

ление. Она познала «тайну луны», «мудру-амулет счастья» (амулет

составлялся из действительно мудреного сплетения пальцев, и особо-

80

 

 

го дыхания, три резких коротких выдоха и потом плавный вдох), и та-

кой «чакровый амулет» служил вечно. Далее «сквозная печаль Ахий-

дохи», какой-то кисель из «духовных нравоучений», смахивающий на

заскорузлую философию несколько потерянного по жизни человека.

Сперва казалось так, потом втянулась, да ненадолго, как раз случив-

шееся с семьей Мэтти полностью поглотило внимание на недели и

месяцы, и «Солнечный Гуру» был забыт. И вот она вспомнила… Залез-

ла опять в сеть, нашла тот сайт.

Ахийдохи: «Ты чем-то обеспокоена, сестра».

Вита: «Мне… нужно посоветоваться».

Ахийдохи: «Я знаю твою печаль, ты испытываешь разочарова-

ние».

Вита: (после паузы) «Можно… и так сказать».

Ахийдохи: «Ты хочешь совета. Тебя не было какое-то время, но

вот ты появилась. Ты веришь в судьбу?».

Вита: «Отчасти. Я запуталась. Было ощущение, что мы предна-

значены друг другу… чем-то… свыше. Или… как-то так».

Ахийдохи: «Имей веру, сестра, в ней обетование».

Вита: «Что мне делать?».

Ахийдохи: «Смотри мимо сути, и тут же постигай ее вероятность.

Не бери суть сразу, но прежде отложи, чтобы понимать насколько это

не твое, а данное жизнью. Делай суть нужной себе и людям. И будешь

счастлива».

Вита: «Что за «суть», достойнейший?».

Ахийдохи: «Это твоя мгама, вероятность пребывания».

Вита: «…пребы… пребывания где?».

Ахийдохи: «В самой себе, в намерениях мира. Постигая суть, по-

знаешь намерения. Это цель самой жизни».

Вита: «Мгама?».

Ахийдохи: «Да».

Вита: «Но как мне стать… единым с ним?» (она имела в виду му-

жа).

Ахийдохи: «Тревожишь лес, не даешь покоя и его обитателям. Но

лес и обитатели суть одно. Вот ты нашла сию суть. Что делать с ней?

Идти ли в лес, или обогнуть? Но главное — не пройти мимо себя».

Вита: «Я… где-то понимаю, где-то не очень…».

Ахийдохи: «Не стремись понимать, ибо понимание есть само по

себе, ты само по себе, всё сущее в тебе, и тут же «идет мимо», разду-

мывая, входить ли в тебя, или нет, дабы не потревожить суть твою. И

ты не готова принять в себя шаг жизни».

Она некоторое время молчала, странным взглядом уставившись

в говорящего. В окне видео-подачи по краям полыхал каймой оконно-

81

 

 

рамочный вид просветленного, во всяком случае, о нем говорили так,

что просветленный; сам о себе умалчивал, но, не исключено что… с

мудрой хитростью. Впрочем, о нем уж «судить» она вообще никак не

бралась.

Вита: «Как мне дать ему… дорогу к себе» (попыталась перефра-

зировать свой тягостный вопрос «на его языке»).

Ахийдохи: «Не толчи в ступу, толчи в дно».

Она вздохнула. Показалось, что пора заканчивать диалог.

Ахийдохи: «Есть пять путей сути, они изначальны и вечны. За-

помни их».

Нависла пауза. Бородатый «старец» сомкнул веки, и некоторое

время что-то мычал себе под нос. Не раскрывая глаз, продолжил.

Ахийдохи: «Дувбрагдиан. Ты стоишь на краю пропасти, спиной к

ней. Перед тобой дорога жизни, нужно сделать шаг».

Вита внимательно слушала. Все время, с момента как гуру заго-

ворил, ее сердце было сжато, будто бы болезненно, но это было как-

то иначе, все-таки. Как будто она положила ладонь себе на левую

грудь, и рука прошла сквозь верхнюю плоть, через нервы и кровь, и

легла на сердце, «одарив» его своей легкой тяжестью.

Ахийдохи: «Нектоламида. Ты делаешь шаг, это сродни попытке

прыгнуть. Пропасть влечет, но ты стоишь прочно. Ветер дует в лицо,

но ты стоишь прочно, и делаешь шаг. Это Нектоламида».

Снова пауза.

«Потом Асеропредостар. Сделав шаг, от пропасти твой шаг…

прыжком расставляешь ноги, чтобы проверить устойчивость свою.

аг и — устойчивость. Асеропредостар».

Ахийдохи сильно сдавил губы, будто во рту появилась горечь.

«Теперь Изакочьяфьейбва. Это мудрость шага, который не сде-

лан».

Она невольно отклонилась от экрана.

«И, Матуспарадиз, возвращение спиной к пропасти, ее краю».

Она удивилась.

«Почему?».

«Потому что в тебе нет постоянства, чтобы идти по сути, ты

идешь по желанию и прихоти. Но в сем есть природа, но нет меры ис-

тины. Пяти скандх, кои в основе сущего. Это пять чувств, но и не пять

чувств. Это начало, но и не конец, потому что начало имеет конец, и

без начала нет конца. Но есть начало, которое не имеет конца — в пя-

ти скандхах твоей сути».

Экран погас, Ахийдохи отключился.

Она сидела недвижно, в тишине и знании, которое мерцало в

сознании осколками света, но хаос теней мешал понять… Она нашла

82

 

 

ответ? Скорее нет, а только сильнее запуталась. Моментом ей каза-

лось, что Ахийдохи может помочь, в основном же не верила в это, а

лишь попыталась занять себя чем-то, в отсутствии мужа… Хотя, и его

присутствие есть ли… присутствие? Размышляя так, она, вдруг, почув-

ствовала, что «начинает понимать»… «безумие» Ахийдохи, потому

что, после первых сеансов «живой связи» у нее отчетливо оставалось

ощущение, что «малый не в себе». Отчего же снова открыла его «пор-

тал»? Потому что сердце щемил образ Ронни, присутствовал постоян-

но, и тут она набрела на мысль, что… есть ли разница, для нее, на са-

мом деле, есть ли она… эта сакраментальная разница между Ронни

всамделишным, ощутимым плотски, реальным, и Ронни-фантазией,

Ронни-воспоминанием. На миг почудилось, что действительно сходит

с ума. Оттолкнула ноутбук на кровать, соскочила с покрывала, замета-

лась на месте… Взяла себя в руки.

Скорее всего, ей просто нельзя было встречать его в этой жизни.

Но так распорядилась слепая судьба. Видимо это ее окончатель-

ный крест, который она будет волочить до последней тягостной мину-

ты. Она будто бы околдована и обречена на бесконечную муку. Ее по-

стоянная тоска, даже когда они физически близки, и она в самом на-

туральном смысле растворяется в нем, а когда все заканчивается, то

не может толком вспомнить, как все происходило, — настолько это

бывало потрясающе прекрасно, — эта тоска изматывала ее до невоз-

можности, растрачивая впустую все ее моральные и физические силы.

Но она не могла с этим ничего поделать. У нее не получалось обнару-

жить в своих чувствах к нему ту золотую середину, что так необходима

для полновесной гармонии их (и любых) отношений.

У Ронни видимо было все иначе. С точностью до наоборот. Он, по

сути, похоже, и не пытался искать никаких середин, живя привычно

для себя, как умел и как считал правильным и нужным. Ему было явно

не до сантиментов. Работа, конечно же, на первом месте. Его научные

исследования — кладезь открытий, которые должны непрестанно на-

растать и множиться. Самозабвенное служение. Человечеству? Науке?

В конце концов, самому себе, своим ревностным в отношении всего,

что может помешать этой идеальной жизненной программе, амбици-

ям. Потом следует дом. Как говорится, его крепость. Именно так он к

этому и относится. Но крепость не в смысле чего-то физического, ма-

териального и монолитного. В ментальном ракурсе. Именно здесь, в

убаюкивающем спокойствии домашнего уюта его посещали наиболее

передовые идеи. Его мозг здесь работал в режиме наименьшего со-

противления, возможно потому, что ему никто не мешал погружаться

глубоко в самого себя, в свои интеллектуальные дебри, и там, в глу-

бинах его сознания, иногда рождалось нечто, что потом приводило в

83

 

 

состояние моментального (культурного) шока его близких по работе

коллег. Теория расслаивающихся клеток, в самом начале формообра-

зования живой плазмы, он — самолично — держался гипотезы кипя-

щего океана, в котором зачался процесс «клеточной преамбулы».

Клетки возникали и гибли тут же, едва наметившееся ядро сжимала

судорога, происходил выброс солеобразующей субстанции, отчего

океан насыщался этим фрустратом, на протяжении миллионов лет —

пока океан остывал. И наступил постепенно период следующей фазы

образования: клетки, возникая, и еще подвергаясь воздействию тем-

пературы, закладывали в себя потенциал сопротивления, генетики как

таковой еще не было в их природе, и само их существование было

иным, они не умирали очень долго, очень, пытаясь приспосабливать-

ся, непрестанно трансформируясь на всех уровнях. И началось «рас-

слоение» клетки: потребность «выхода наружу», фактичного обнару-

жения объективной среды. Тогда и началось формирование клеточ-

ных колоний, кои в каком-то будущем станут полноценными орга-

низмами.

Он доказывал свои теории, опровергать было непросто его науч-

ные выкладки.

И — никто не мешал.

Даже она.

Ее любовь была настолько чиста и по большому счету бескорыст-

на, что она предпочла бы лучше умереть, чем расстроить его своим

неправильным с его точки зрения поведением. Хотя, впрочем, и этот,

казалось бы, совершенный механизм ее чувства давал иногда сбои.

Она ведь была всего лишь человеком, со всеми вытекающими отсюда

последствиями. Да, она была женщиной, со своими слабостями, на-

деждами, и жгучим, необоримым желанием быть всегда горячо лю-

бимой.

Стояла ли она на каком-нибудь, хотя бы последнем месте? Ско-

рее всего, да. Скорее всего она все-таки была важна для него. В каче-

стве кого? Жены, любовницы, может быть будущей матери его детей.

Кстати, этот вопрос, хотя они прожили вместе уже почти пять лет, все-

рьез как-то не стоял еще на повестке дня.

Вита безумно хотела от него ребенка. Он ей снился ночами.

Мальчик — неповторимая копия Ронни. Но сам Ронни был постоянно

слишком занят, чтобы серьезно подумать об этом. Серьезно он мог

думать только о том, чем питались какие-нибудь стегоцефалы, когда

еще не удосужились (да и, в общем-то, было некому) придумать заку-

сочных,

84

 

 

(умопомрачительный юмор прямо в середину в яблочко не в

бровь а в глаз это невыносимо смешно это так остроумно стре-

мительно охватно не-за-а-а-атейливо?)

а человека (разумеется) на земле не было и в помине или пра-

вильно ли предположение, что размеры тиранозавров все-таки могли

превышать двадцать пять метров в длину, или что-нибудь еще в соот-

ветствующем духе.

Она могла пытаться острить на этот счет (сама с собой), но глубо-

ко внутренне сознавала насколько это (занятие) может быть опасно —

для нее. Легко потерять ощущение тонкой грани дозволенного, дей-

ствительно соответствующего моменту. Иногда она ловила себя на

мысли, что может — вполне непроизвольно — сказать какую-нибудь

явную глупость, которая заденет, зацепит его (ранимый) внутренний

мир и... это будет первый шаг к развалу их...

Да, видимо, отношений, хотя как говорить про отношения между

двумя людьми, что (гипотетически) пожизненно обязались быть вер-

ными друг другу. Социальный аспект вопроса ее интриговал мало, ей

было важно не «сморозить» глупость, которую Ронни сочтет издевкой

над его смыслом жизни. Всей — неисчерпанной — жизни. Ни много,

ни мало — в самый раз: до последней истошной капли.

Он мог часами с воодушевлением допекать ее рассказами в

форме непроизвольного и, по сути, не ясно кому адресованного док-

лада, о различных периодах мезозойской эратемы, особенностях той,

начальной жизни, описывая великолепие и многообразие раститель-

ного и животного мира. Особенно животного. У нее иногда возникало

ощущение, что увидь он живьем одного из этих (мерзких) древних

ящеров, то можно было бы с уверенностью говорить, что цель его

жизни достигнута. И если бы она только постоянно внимательно его

слушала, а не просто находилась в такие моменты в состоянии отре-

шенности от всего мира, погруженная и безнадежно тонущая своими

чувствами в уверенных и мягко резковатых вибрациях его голоса, то

могла бы уже наверняка и всерьез засесть за целую диссертацию

(Ох, ну рассмешила!)

на приблизительную тему, вроде: «Стегозавры могли переме-

щаться на двух ногах, но не делали этого, чтобы лучше бегать от хищ-

ных динозавров, хотя все равно это мало им помогало и я, кажется,

знаю почему...» или «Орнитоподы своей большей частью не питались,

по всей видимости, именно падалью, поскольку им было более чем

достаточно и вполне жизнеспособной пищи». А еще «У кроликов

длинные уши, потому что слух динозавров был направлен внутрь, а у

кроликов вовне». «Внутрь» обосновала тем, что в движении динозавр

прежде прислушивается к себе, то есть, своему организму, а затем

85

 

 

уже, «вторичной волной геноиндукции», — пытаясь заумностью вто-

рить научному гению мужа, — собирает информацию из среды оби-

тания. На вопрос для чего природа наделила динозавра инстинктом

«прежде слушать или вникать в свой организм», могла бы ответить:

«чтобы упреждать расторжение природы в нем с действием атаки,

ведь если динозавр спит, например, он погружен в природу, а если

нападает, то сосредоточен на добыче, а значит, уходит из своей внут-

ренней природы в природу объекта на который охотится». Ронни бы

просто махнул рукой, выслушав это, его бы позабавило, наверняка,

такое «утонченное измывательство над здравым смыслом», но пода-

ча «версии» могла бы и заинтересовать форматом изложения... Одна-

ко, Вита и не пыталась ничего ему озвучивать, опасаясь... чрезчур кри-

тичного взгляда: ей бы сразу хватило «для сердечных впечатлений», и

для того чтобы моментально заречься на будущее заниматься эдаки-

ми «престранными и порочными для науки измышлениями» (как

представляла его реакцию на сие).

Она сидела с ноутбуком в руках, в удобном кресле в гостиной, и

выдумывала все это, развлекая ли себя, или почти всерьез полагая,

что такое озвучивание «научного смысла» может быть как-то инте-

ресно Ронни, — в аккуратной и «остросюжетной» экзальтации воспа-

ленного воображения. Но она действительно мечтала поднести ему…

«шедевр мысли», и он посмотрит, удивится, скажет, «Витанчик, ты

просто умница!». Такие фантазии доводили почти до экстаза, но спря-

танного, осторожного, или несмелого. Украденного у самой себя.

Это была Квинтэссенция периода самообращения ее тонкой на-

туры в предфактичность осознания собственной издержанности отно-

сительно любимого... завершение внутреннего диалога с тенью са-

краментального итога самоистязания. Ей хотелось большего, чем про-

сто присутствие рядом с ним... ей хотелось Итога самопознания и его

Участия в этом... непреднамеренном «самособытии». Она пыталась

научиться жить... с чувством, которому нет завершения и обыденного

объяснения человеческим языком, человеческой логикой.

 

Но реальность шептала из-за шторы, из распахнутого окна, ветер-

ком унесенной в небо надежды, что...

 

Что она только миг, и чувство лишь прах, и время стекает с вер-

шины мироздания ей в душу, и наполняет ожиданием... но напрасно?

Вита вздыхала, и продолжала «забавляться» игрой в науку мужа, что-

бы отыскать способ контакта с ним, будто будучи ребенком перед ко-

торым кубики и нужно собрать слово. Вот-вот еще перевернуть сле-

86

 

 

дующий кубик, и там обнаружится ответ. И собрать вместе. И любо-

ваться необыкновенным познанием своим.

И звать родителя, чтобы засвидетельствовал.

Но сравнивать ли ее с ребенком? Когда она превращалась в

«оживленную» многофункциональную куклу.

 

Это был сон. Она понимала тогда, понимала позже, понимала

всегда, ибо память возвращала в него: смутно, бессодержательно,

будто страшась подробностей. Она помнила об этом перманентной

заснеженной памятью. Это было как дыхание, слишком внутреннее,

чересчур личное, свойственное будто от рождения, свойственное са-

мой природе как таковой, потому столь естественное, но пугающее до

спазма рассудка.

Она услышала свой визг. Это был однозначно ее визг: разум ше-

велил шторой, из сумрака крались тени, луна наваливалась душной

всеохватной владычицей мрака, тьма, которую несла собой, перекры-

вала дыхание будто скользкими трясущимися от слабости ладошками,

почти детскими, хотя она видела только штору, сумрак, и входящий в

пространство комнаты образ луны, потому что тайными силами ра-

зумного естества она понимала: не может ведь целая планета войти

в... тем более протиснуться сквозь оконный проем, или дверь.

Она медленно стала отворачиваться, ложась на спину, чувствуя

как вытянутая над полом рука слегка затекла, хотя и не лежала на ней

вовсе, просто вытянула, ладонью кверху, будто в ожидании что там

окажется волшебный сюрприз ее снов. Записка с его признанием. Два

слова. Люблю тебя. Потом показалась луна. И мир притих, хотя итак

уж час ночи, и над землей стелется мрак, и во мраке глубина покоя и

звездочки мечтательных грез, и спит даже космос. Бесконечно спит.

Она повернулась — и в ее глаза вторглось это. Нечто. ершавый

абрис истлевшей плоти. Лицо — призрак. Глазницы разглядывали, в

упор, а она застыла, понимая, что в этих глазницах ничего нет, но всем

существом восприняла взгляд «с той стороны реальности». Он был

живой — но только для нее. Отведет «взгляд», умрет.

Мумия отстранилась, держа глазницы на ней, не отпуская. Тря-

сущиеся руки, казалось, едва держали остатки тела. И двигали наваж-

дение назад. Она никак не могла бы допустить, что сие видение дей-

ствительно. Она же не сошла с ума...

То есть... у нее все спуталось в голове. Она в здравом рассудке,

чтобы понимать данное как некую галлюцинацию, и не более того.

Странную, бессмысленную, и придурошную галлюцинацию. Хотя с че-

го? Она разве психически нездорова?

 

87

 

 

Ранее не было подобного опыта, но... может она... сумеет как-то

разобраться с этим обстоятельством? Надо ровно дышать. По йоге.

Поможет, наверняка. Ведь она доверяет йоге.

 

Оно просипело, уже достаточно отстранившись, чтобы не сыпать

ей на лицо свою смертную перхоть.

— Я это ты.

Бровь Виты дернулась как бы в недоумении, но на деле ее коль-

нул изнутри, из глубины самой, страх, будто раскаленная игла. Вошла

и вышла. Пыталась сказать, выдавить звук, но губы обмякли, и стали

совсем ватными, потом налились свинцовой тяжестью, челюсть охва-

тило будто судорогой, подбородок задрожал. Дыхание с хрипом вы-

рывалось из нее, становясь все прерывистее. Она смотрела, и не мог-

ла отвести глаза. А пришелец, на полусогнутых совсем высохших ру-

ках, темных, с гниющими остатками кожи и мышц, очень медленно

сползал все ниже, к ее ногам, по простыне. Она заметила бугорки

сморщенных грудей, что должно было выдавать в госте женщину. Го-

лова была совсем лыса, но вот отблеск снаружи, будто молнией вдали

сверкнуло, лизнуло по редкому седому волосу, что ютился на черепе

прозрачными струями когда-то роскошных прядей.

Вита хрипела, выгибаясь в спине, силясь, наверное, встать: она не

понимала чего хочет. Держа простыню зажато кулаками у горла. Та-

ращась. Беззвучно рыдая, сотрясаясь всем телом.

 

— На тебе след динозавра. Тебя тоже можно раскапывать... И

выставлять в музее.

 

Говорило оно медленно, с остановками. Вернее, скорее не гово-

рило, а «дышало», и с этим призрачным дыханием вырывался шепот,

выскальзывал из черной дыры изъеденного временем рта.

Оно отползало, и вот, наконец, только жуткая голова торчит с

края кровати. И глядит пустотой.

Вита дотянулась головой, не сообразив что можно опереться лок-

тями, и только сильнее стискивая-комкая простыню. И смотрела. А

нечто застыло в ногах, и трогало «дыханием» ее спрятанные легкой

материей постельного полотна подошвы.

— Эксбермиклоиды не вымысел. Ты их найдешь. Радуйся.

 

Потом все исчезло. Она очнулась под утро. Ронни снова не было,

опять краткая, но столь длительная командировка. Вита открыла глаза

внезапно, стремительно, широко, и тут же застыла ими, не различая,

не видя, ослепнув неким призрачным видением-воспоминанием. Она

88

 

 

лежала на боку, простыня краем стиснута рукой, другая рука вытяну-

лась над полом. Затекла. Она медленно оторвала голову от почему-то

липнущей кожи, как будто сильно потела.

Мелькнуло образом... Навалилось стонущей жутью. Ее визг, он

был так реален.

Вита скрипнула зубами.

Только не сойти с ума. Только не так.

 

Провела носом возле подмышки. Нужно в ванную. Под холодный

душ.

Чтобы до костей проняло. И взбодрило.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

89

 

 

 

 

ЧЕРВОТОЧИНА ВРЕМЕНИ

 

Однажды она спросила его, после утомительного для обоих сек-

са, расположив голову у него на груди, хочет ли он «маленького». Она

не видела — ее глаза смотрели на сгиб его руки — но почувствовала,

как он поморщился. Потом он закурил, взяв с низенького столика, что

располагался возле кровати из пачки сигарету и только докурив ее до

конца, объяснил ей, что он, де, еще не готов, что нужно время, что ра-

бота отнимает все его силы, а ребенок в доме — это моральный и

психологический груз, который нужно быть готовым принять, а с его

натруженной

 

(мозговой)

деятельностью он просто сойдет с ума от этой постоянной возни

и криков, когда жена постоянно занята ребенком и не может толком

(удовлетворить)

уделить мужу необходимую толику внимания, когда ему это так

необходимо. Психологическая разгрузка, вот всего лишь кто ты, как

бы подытоживал Ронни всеми этими словами.

(«Потрясающий, затрахавшийся со всеми своими скелетами,

умник...»)

Она ненавидела этих динозавров.

Они были ей до жути противны.

Но Ронни на них чуть ли не молился. И ей приходилось отчаянно

подыгрывать ему, чтобы хоть так обрести его расположение и время

от времени близость.

А на ребенке она уже давно поставила крест. Впрочем, однажды

у нее возникла внезапная шальная мысль забеременеть втайне от не-

го, чтобы он об этом не знал, а потом, спустя несколько месяцев, ко-

гда делать аборт будет уже поздно, когда дальше скрывать свое по-

ложение станет невозможным, признаться ему. Она хорошо все это

обдумала и... отказалась от этой безумной затеи. Поразмыслив, она

90

 

 

боязливо догадалась о последствиях. Последствия были бы разруши-

тельными для нее. Просто убийственными.

Ей оставалось только почти навзрыд тихонько плакать по ночам в

подушку, неожиданно проснувшись от щемящего сна, в котором ее

малыш заливался беспечным детским смехом, елозя у нее на коленях

и со счастливой беззаботностью слюнявя ей щеку, когда поднимала

на руках, прижимала к себе, целовала, и дитя в ответ. В этих редких

снах она качала свою крохотную драгоценность и радостно смеялась,

когда он делал безуспешные попытки что-то членораздельно лепе-

тать, пытаясь назвать ее мамой. Эти сны разрывали ей сердце на об-

жигающие невыносимой болью, сгорающие куски. Первое ощущение

после пробуждения от таких снов — будто ее сердце сжигают изнутри

на медленном огне. Но у нее было крепкое сердце. Оно могло многое

выдержать и многое вынести. И оно выдерживало. Пока что еще —

да.

Разумеется, существовала возможность немного забыться, на-

пример, уйти с головой в какую-нибудь работу, как это было в самом

начале. Тогда, когда они только еще узнавали друг друга. Ронни по-

мог ей устроиться в одну крупную компанию, специализирующуюся

на продуктах питания моментального приготовления, в отдел марке-

тинговых исследований.

Там была сложность в том, что производство осуществлялось в

основном на космическом направлении: компания работала в рамках

(довольно жесткой, то есть подверженной принудительному — фак-

тически — общественному надзору) «лабораторной специфики», тре-

бующей соблюдения высоких норм качества и... дело не только в

этом. К компании в целом общественный надзор, в лице структурной

организации добровольческой миссии, весьма «неровно дышал», а

особенно в сторону «Инкорпа», отдела общественных связей, «прес-

сонфакций», то есть в некотором смысле, рекламы, как это называ-

лось еще лет восемьдесят назад; она попала не в самый лучший пе-

риод развития сего «космоинтернального» проекта. Ее это заводило.

Специального образования у нее не было, но было другое — же-

лание работать и редкая особенность в умении терпеливо достигать

любых поставленных целей, а так же тонкий изощренный ум. Как пра-

вило, она схватывала все на лету и надежно упаковывала в своей го-

лове в строгом порядке. После трех месяцев работы ее оценили. Ей

дали возможность расти. «Продактриумф Мульти-Инкорпорейтед-

фебрионтрал» — гигантский поставщик во всем мире очень нужной

людям продукции и она, Виталия Старк (Виолетта Напфермиара

Старк), молодая, чрезвычайно привлекательная женщина, без опре-

деленных наметок на будущее, потому что просто не видела его, не

91

 

 

ощущала. Она вполне обыкновенно жила, погруженная в хаотичную

суетливость обыденности и наслаждаясь осознанием присутствия в ее

жизни самоотверженно любимого ею человека.

Она проработала еще полгода, а потом Ронни начал удручающе

и несколько капризно жаловаться, что практически перестал ее ви-

деть. Это было действительно так. Последние несколько недель в том

отделении компании, в котором работала она, шла непрерывная ре-

структуризация. Она стала возвращаться очень поздно, потому что на

нее возложились дополнительные обязанности. Производилась под-

готовка к реализации Общемирового Космического Проекта: соору-

жалась экспедиция на Проксиму Центавра. Для начала будут установ-

лены базы-колонии на отдаленных планетах Солнечной системы, так

что у компании появился громоздкий заказ на биопитание — требо-

валось весьма продуманно укомплектовать «столовый пакет», по-

скольку, в виду удаленности базы от Земли, нельзя допустить пере-

расхода питания для персонала. А это только, пока еще, местные ус-

ловия, фактически! А что говорить о самой Экспедиции? Которая на-

мечалась приблизительно на середину XXII века. Хотя, сперва плани-

ровалось послать автоматический зонд, но там ведь и до Экспедиции

недалеко. Плюс к этому, расчет продовольственных потоков, следо-

вало выработать схему загрузки и отправки в автоматическом режиме

со складов Компании уже подготовленных контейнеров с начинкой.

Разумеется, работала целая команда, не она одна… Но Вита уже

прочно заняла особое место в общем рабочем режиме, к ее мнению

внимательно прислушивались, ее ценили, многие были весьма ис-

кренне рады, что имеют удовольствие контактировать с ней на про-

фессиональной волне: лодчонка «Инкорпа» весьма уверенно дрей-

фовала возле большого корабля «Продактриумфа», исполняя функ-

цию разведывательного шлюпа, и то была идея Виты, в качестве об-

разного стимулятора для всех работников: появился красочный пла-

кат-календарь с кораблем, идущим через рифы, и рядом поднятый

волною шлюп с логотипом «Инкорпа», что красовался во всех офисах

Компании по всему миру. Она действительно росла, для ее служеб-

ной карьеры готовился основательный фундамент. И уже несколько

недель, как Ронни потерял с ней обычный контакт. Они практически

не виделись. Когда Вита возвращалась домой, он или уже спал или

корпел в своем кабинете над бумагами. А когда он это делал, то весь

окружающий мир исчезал из его поля зрения. Вместе с ней. Вдвоем

они как ранее не ужинали. Вряд ли у него могло бы возникнуть впол-

не оправданное в такой ситуации и вполне понятное подозрение, ко-

торое наверняка привело бы его в шоковое состояние. Но причины

для подобного подозрения просто не было, не было в ней самой.

92

 

 

Скорее планету потряс бы глобальный катаклизм, дав предпосылку ко

всеобщему концу, нежели она стала бы способна изменить ему хотя

бы в самых своих бредовых мыслях. И все же он поставил ей тогда

жесткое условие. Нет, они не ссорились. В то время еще нет.

Т о в р е м я . . .

Воспоминания о тех безмятежных днях постоянно преследовали

ее, повергая в тоскливый омут саднящей горечи. Если время могло бы

вернуться вспять, а потом зациклиться, она бы, наверное, отдала душу

самому дьяволу, если это полусказочное недомогание человеческой

фантазии действительно существует, лишь бы те нескончаемо пре-

красные мгновения оставались навсегда с ней. Но тогда она еще не

знала или не хотела об этом думать, что действительность настолько

непостоянна и изменчива, и что жизнь имеет судьбоносную тенден-

цию рушиться и омертвевать.

(Просто предательски изменчива)

А тогда...

Безмятежность чувств, трепетное сладкое томление в ожидании

нежных и настойчивых прикосновений любимого, когда он шептал ей

на ухо обжигающие счастьем и его горячим дыханием слова любви,

забываясь, называл ее по имени мифической и, наверное, невероятно

прекрасной греческой богини,

(... Эос... Ты знаешь... Ты богиня утренней зари, в которой рас-

творяешься и теряешь навсегда голову...)

а его дрожащая рука неуклонно и невыносимо замедленно про-

никала под ткань шелковых трусиков...

И она стонала, выгибаясь так, будто ее нещадно стегали размо-

ченной плетью, а веки никак не хотели раскрываться, потому что глаза

не видели — они были ослеплены блаженством.

(«И я тону в твоих глазах...»)

Слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

Слишком похоже на сон...

Но тогда каково же пробуждение? Каков непреложный исход

счастья?

(... лишь для того, что б слиться с болью)

(мои мечтания в слезах навеки прокляты любовью)

(живя как будто бы во сне я жду твоих прикосновений но ты

живешь всегда во мне...)

Мимолетность счастья, как вечное наказание

(Есть ли такой грех на свете, за который Всемогущий Господь ка-

рает счастьем?)

за беспечное непостоянство человеческой души?

(... в неясном омуте ментальных откровений...)

93

 

 

Она жила, как летящая над бездной птица, упиваясь свободой

полета и дружественным попутным ветром. Только бездна оказалась

(действительно) бесконечной... Найти окончательного пристанища

птица не сможет, а ветер, из попутного, может превратиться в ураган-

ный. Но поняла она это далеко не сразу. А много, много позже.

Что ж, Вита пошла ему навстречу. Она была рада сделать это для

него. И потом, подобный выпад Ронни тогда ей очень польстил. «Ми-

лый» не может без нее. Он сам ей об этом говорит, он даже настаива-

ет и диктует условия. Поэтому она уволилась, правда с некоторым со-

жалением, да и отпускать ее не особо хотели. Пришлось выдержать

долгий, напряженный и малоприятный разговор с начальником мар-

кетингового отдела компании. После этого она больше не работала.

Она просто жила ради него, стараясь окружить мужа максимальным

теплом, нежностью и заботой. ли месяцы и что-то неуловимо меня-

лось. Непостижимо для нее. Со временем она стала не узнавать Рон-

ни. Раньше, например, он никогда не повышал на нее голос, может

быть в течение где-то первых двух или чуть побольше лет их совмест-

ной жизни. Потом начали происходить изменения. Несмотря на то,

что ее чувство к нему росло буквально с каждым днем, их отношения

неизменно менялись к худшему.

Дни проходили в тягостном ожидании любимого, в которые ей

приходилось постоянно придумывать, чем себя занять. Необходимые

домашние дела не отнимали много времени, они делались как бы по

ходу, слишком быстро, чтобы можно было сконцентрировать на них

внимание. Цивилизованность конца двадцать первого века привнесла

в дома достаточно автоматизированных систем, которые избавляли

хозяев от лишних хлопот.

Редкие выезды в город, встречи со знакомыми. Настоящих дру-

зей в полном смысле слова здесь она так и не приобрела, а те, что

были, немногие, остались там, в России... И все это уже кануло в про-

шлое, которое, как она полагала, было безвозвратно для нее потеря-

но. Здесь новая жизнь, новые надежды, новые перспективы, и разу-

меется, новые разочарования. Как и должно быть. Обычная фаталь-

ность судьбы, — все, чтобы не происходило, все, безусловно, к луч-

шему. И это лучшее почему-то постепенно угасало, не оставляя ника-

ких примирений с жестокой по большому счету действительностью.

Ронни же всегда неизменно оставался в своем репертуаре. За-

нудный аналитик-интеллектуал, со своим непробиваемым снобиз-

мом, до мозга костей. Слишком правилен и слишком недосягаем.

Но и о работе она уже не помышляла. После долгих раздумий

она пришла к не обнадеживающему выводу, что теперь, в данных об-

стоятельствах, это уже не выход. Она просто не сможет. Запас мо-

94

 

 

ральных сил на исходе. Ей часто казалось, что она превращается (и ей

недолго, в общем-то, осталось) в какую-то безликую автоматизиро-

ванную марионетку, которая живет вроде бы автономно, совершая

хаотично бессмысленные движения, но, тем не менее, есть некто не

подвластный ее воле, к кому она накрепко привязана за невидимые

прочные нити, и стоит ему чуть дернуть, может быть случайно, не хотя

этого, и она приходит в неистовое движение, всплескивая ручонками

и тряся заунывно головой...

А теперь еще эта неожиданная находка, неведомо по какой пре-

вратности судьбы свалившаяся в так и не ставший раем «шалаш» и

подкосившая, казалось, последние опоры оставшегося взаимопони-

мания.

Ей стали сниться черепа. Сон начинался с диплодока, которого

окружили львы, суетясь возле него, но только рыча, потом появлялся

тиранозавр, почему-то величиной с зауропода-сейсмозавра, и топтал

львов. А травоядный великан пританцовывал в такт своей длиннющей

шеей. Хрустели кости, шкура львов лопалась, облезала, появлялись

черепа, будто пролежали в земле века, став совсем чистыми от плоти,

белесыми, и как-то «по-особенному» мертвыми. Она вскакивала на

постели от таких снов, вздымаясь над подушкой, опершись на дро-

жащие руки, боком, потому что спала часто на боку. Губы дрожали,

поворачивалась посмотреть не разбудила ли Ронни своим резким

движением, силясь угадать не кричала ли.

Как-то Вита, зайдя к нему в кабинет, пока он не мог ее видеть, так

как не любил, когда излишне совала нос в его дела, довольно долго

стояла перед шкафом и через стекло смотрела на реликт. Череп был

поврежден настолько, что было странно, как вообще в нем могли

найти сходство с чем-то человеческим.

Когда вышла из кабинета, то с удивлением подумала, что спо-

койствие с которым рассматривала часть скелета

(скелета)

 

когда-то живого существа, раньше ей было не свойственно. Она

тем более никогда не употребляла натурального мяса в пищу, по-

скольку один вид обнаженных костей или внутренностей вызывал у

нее почти истошно-полуобморочное состояние. Раньше. Сейчас уже

было немножко по-другому.

«Как все меняется». — Подумала в тот момент и не знала, радо-

ваться этому обстоятельству или огорчаться. Страшные сны постепен-

но становились уже привычными «явлениями Ронни». То был какой-

то эпизодический срыв психики, как она могла понимать, даже про-

листала несколько психологических журналов в сети, ища подсказки.

Не разобравшись ни в чем, оставила как есть, чувствуя, что «наважде-

95

 

 

ние снов» проходит как-то само. Невыносимые сновидения, проре-

женные отдохновенными видениями в образе мужа, превращались в

полное забвение, провал в ничто.

Все действительно, радикально, на ее паническое ощущение, что

охватывало все неотступней, — менялось. И в первую очередь Ронни.

В последнее время он был с ней особенно груб. И его откровенное

неприятие сводило ее с ума. По ночам она металась на постели и сто-

нала во сне, а наутро не могла ничего вспомнить. Ронни терпел это

всего одну ночь (странно, что его хватило на целую ночь, а не на пару-

тройку часов), а потом перешел спать в гостиную.

— Тебе нездоровится? Посети доктора.

— Все хорошо, милый, это… моральное переутомление.

— Моральное? Это еще что? Первый раз слышу о таком.

— Но ты же не врач,.. Ронни.

Он кивает, смотрит перед собой. Лицо кажется несколько уста-

лым, вымотанным во взгляде.

— Вот у меня точно… как ты сказала? Хм… «моральное переутом-

ление». Буду вечером. Наверное.

аги. Защелка входной двери. Тишина.

Она обнимает себя за плечи. Трет ладонями через халат мерзло-

ту нагрянувшего с его уходом покоя. Застыл воздух. До этого он дви-

гался его дыханием, его… присутствием. Она слышала как он дышит.

Будто в последний раз. Будто больше не услышит.

Во времени, во всей ее жизни — какой-то провал. Секунды вяз-

нут в толще всей глубины, которой пронизана вселенная. Этот мир.

Вот этот дом. Она, стоящая «с плечами». И провожающая тишину, что

двинулась будто за ним, но дверь остановила, преградила путь. И ти-

шина осталась здесь. Среди страшных стен одиночества.

И Вита перестала спать совсем. Не смотря на то, что она довольно

часто, — зависело в основном от его настроения, — везде сопровож-

дала его, трещинка их отношений все-таки превратилась в огромную

трещину. Теперь она больше не говорила ему о своей нерастраченной

любви; нет, не так… она боялась подумать об этом. Что любит. Но

сердце терзалось и щемило, и средь сумрачных теней ее веры в бла-

гополучный исход — бродили ошметки то ли снов, то ли каверзных

впечатлений и надуманной и реальной сути: она была готова принять

данность. Но (пока еще?) не ведала как. Глубоко внутренне — готова.

Но еще не знала о том. Или не хотела знать. Или была не в силах.

 

96

 

 

 

 

ВОПРОСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

 

Край земли в моих

снах — выше неба полет:

тень бабочки грез.

Опахалом крыла в рай,

зацепила цветок-жизнь.

 

(Из девичьего школьного дневника, танка)

 

 

— Да, Левелла... — он говорит по сактофону, ей слышно из

спальни, она проснулась, да и спала ли? — от его голоса, или от на-

вязчивых мыслей, что догоняли и во снах, выбрасывая в реальность, в

подобии тому, как игрок в бейсбол совершает бросок мяча на прини-

мающую биту, и только уследи куда улетает беспокойный снаряд всех

планомерных исходов в пустоту; у мяча, во всяком случае, имеется

цель, а какая же у нее? «Подушечный спазм размышлений», стенания

в потолок. Она качается на волнах бесконечной реки, что несет надув-

ной плотик ее грез к порогу времени... А какого? В коем будет ответ.

Да, так. Именно так. Она, забитая отчаянием как битой, верит. Но ста-

дион взорвется ором многоголосья, и это уже пытка: сознавать что в

тебе целый мир бессмыслия, и этот мир требует реванша. Бессмыслие

же в том, что река просто течет, и несет, и нет конца плавному кача-

нию на волнах тонущего рассудка. Глубина смутного предвидения, и

потолок. В нем конец вселенной.

Когда они приехали к Морти (Вита не знала цели этого визита, ей

это было не важно) тот обратил внимание на ее состояние, которое,

впрочем, она и не слишком стремилась скрывать. А может быть про-

сто была уже не в силах выдерживать моральное напряжение, кото-

рое по сути сама себе (пусть даже не желая этого и совершенно под-

спудно) и создала, таким образом, чтобы стараться выглядеть для ок-

97

 

 

ружающих вполне удовлетворенной жизнью в целом, не обременен-

ной никакими внутренними терзаниями молодой особой. Но не для

Морти. От него сложно было бы скрыть столь явно выраженное внут-

реннее смятение. И маленькие, почти незаметные морщинки возле

глаз, которых он раньше не замечал (потому что их попросту не было

и в помине), так же не укрылись от его внимательного взора.

Он встретил их у двери и пригласил посидеть на веранде.

Когда они удобно устроились в плетеных креслах, Вита сначала

хотела отказаться от их общества и пройтись по лужайке, что раскину-

лась перед домом, но безразлично подумала, что это не имеет значе-

ния и решила остаться.

Морти начал говорить что-то о спутниковых станциях, способах

передачи энергии. Ронни удивлялся, переспрашивал. Вита украдкой

поглядывала на мужа.

«Как же он прекрасен!», — безмолвно страдая, и вновь облека-

ясь душевными мытарствами, украдкой от самой же себя восторга-

лась она. Почти боязливо теснясь в собственных чувствах, пережива-

ниях грядущего… хотя, толком, о будущем-то и не помышляла. Жила

мгновением. Сейчас: Ронни, будто вытесанный из волны трезубцем

Нептуна, изваяние ее печали, статуя из слез, соленых как море, вни-

мательно слушал Морти, в его глазах сквозила разумная сила и бла-

годать ее снов: именно в них, как правило, особенно в последние го-

ды, Вита была его богиней, дочерью Зевса…

Она подумала, что было бы правильно, если бы она просто сошла

с ума. Может быть это выход? Ей было страшно, но она понимала, что

с этим чувством к Ронни она ничего сделать не может. Ее сердце за-

клинило, там сломалась какая-то деталька, от чего перекосило все,

что там есть. И теперь ничего не поделаешь. Другого сердца у нее ни-

когда не будет.

(Ну, ты идешь? — он тянет к ней руки)

(Ронни,.. боязно. — Над обрывом гуляет ветер, под ними поряд-

ка двадцати метров высоты, океан лижет скалу, там внизу, но по-

смотреть она не решается, муж у самого края, в тесно облегаю-

щем водолазном костюме, маска-фильтр и аппарат дыхания у под-

бородка, нужно только подтянуть вверх, закусить трубку, это ту-

ристический комплект, для профессионалов-ныряльщиков преду-

смотрены еще и баллоны, на всякий случай, но кислородный генера-

тор, однако, вполне достаточен: можно дышать сколько угодно, и

сам прибор вполне себе миниатюрен, умещается на ладони рельеф-

но-гофрированной пластиной. Только это последняя модификация,

раньше такие генераторы мало чем отличались от обычных на-

полняемых баллонов — по внешнему виду. Она не решается. Боится

98

 

 

задохнуться… Нет… скорее… пугает высота. Конечно, высота. О

воду можно и расшибиться, хоть и инструктаж был вполне исчер-

пывающий… Она не решается. Его рука ждет, застыв, пошевеливая

пальцами: «ну же». Она смеется.)

(Потом ощущает грудной спазм: глубоко вдохнув, сперла дыха-

ние, зажала, затаила, сберегла, запаковала в лед страха. Она дела-

ет шаг со скалы, держа его руку своей, вернее, отдаваясь его креп-

кой ладони, что стиснула. Солнце впивается во взгляд. Это послед-

ний. Дальше пучина. А там тьма, которой нельзя дышать. Ее му-

тит — в чувстве происходящего. Сознание варится в котле бес-

смыслицы, моментальные бзики ни о чем, она летит вниз, стоит в

воздухе, в пустоте, и мир рушится вместе с ней. Погружение…)

Морти уже несколько минут что-то говорил о прошлых эпохах и,

что-то на счет времени.

Вита сделала усилие и переключила свои мысли. Решила послу-

шать, надеясь хоть как-то развеять туман отчаяния и безысходности,

который поглощал все сильней. В последнее время все чаще посеща-

ло пугающее видение, которое, возможно, она забрала из какого-то

сна, который и не помнила толком, только какие-то ошметки всхли-

пов, так и воспринималось, неким остаточным пазлом памяти…

(Вита, сука, где мои запонки, я опаздываю в Обсерваторию!)

(При чем тут «обсерватория», милый, ты же палеонтолог!)

(Ты будешь учить меня моим раскопкам?! Где желаю там и ко-

паю! ха-ха, а ты, пьяная сука, будешь меня учить)

(Я не пьяна, милый Ронни, не пьяна… я вообще не пью, что ты

говоришь!)

(И не смей «трахать мне мозги», стерва! Я тебя просто нена-

вижу, понятно? В упор ненавижу, будь проклята, потому что ты…

не смей «трахать мне мозги» и только попробуй удавиться! Я сам,

поняла… я сам… я знаю… где копать)

— Таким образом, — продолжал Морти, — мы сможем узнать,

действительно ли мезозойская эра была населена гоминидами, по-

хожими на современного человека.

Ронни от удивления присвистнул.

— И что, есть уже экспериментальный образец устройства?

Морти помедлил, потом кивнул и чуть поджал губы.

— Понимаешь ли... проблема трансафтакции заключается преж-

де всего в определенной невозможности преполяции инкубоидной

структуры... через поток инфрамембран континуумного спектроида.

(...)

— Резонансное превышение калибровки спектра. — Уточнил

Алекс.

99

 

 

— Что-то вроде экранирования?

Морти согласился.

— Да, поток антисепции проходит сквозь рефлекторный участок

биополей структуры...

Ронни вопросительно поджал губами рвущийся возглас.

— Мироздания, да, Ронни, мироздания.

— Слишком фантастично.

Морти шевельнул рукой, будто погладив пустоту.

— Тем не менее, есть результаты. Я смонтировал образец у себя

в доме, в лаборатории. Пока это неофициально, но ты же знаешь, у

меня есть кое-какие связи. Энергопоток со спутника обеспечит не-

сколько пробных перебросов.

— Людей?

— Нет, об этом речи пока не идет, — говоря это Морти щелкнул

зажигалкой и закурил, — чем больше масса, тем мощнее излучение.

Значит необходимо больше энергии. Потом еще неизвестны послед-

ствия при модуляции потока живой материи.

— Значит переброс живых существ опасен для их жизни? — уточ-

нил Ронни.

Морти кивнул, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Фактически так, но доподлинно это еще неизвестно. Здесь еще

много возни предстоит, Рональд. Сам знаешь, как даются все эти но-

вые тыки дрожащими от нетерпения пальцами в бездонную пасть не-

изведанного.

Морти слегка приподнял брови, глядя в упор на Ронни, как бы

отвечая этим на кивок его головы. Продолжил.

— На самом деле, речь скорее о… мгм… сканировании времен-

но й зоны, или волны, необходимо добиться эффекта «телевизора»… с

той стороны, из прошлого. Ранее случались странные находки в фото-

сессиях, на изображениях проявлялось нечто… это не было монта-

жом, то пятна, кои, впрочем, можно было бы отнести к каким-то де-

фектам аппаратуры или оптическим искажениям образа… то… мгм…

фигура солдата на месте, где во время войны, а это десятки лет в

прошлое, были окопы.

Ронни постукивал себя пальцами по рту, внимательно глядя на

Алекса, уперев локоть в кресло.

— Таким образом, нужны исследования… И важен именно ска-

нер, разумеется, раз… такие аномалии себя выказывают, значит… их

можно повторить? Заглубившись в…

— В эратему. — Закончил за него Ронни.

Морти кивнул. На лице печаталась озабоченность темой, охва-

ченность надеждой и замыслом.

100

 

 

Вита задумчиво переваривала услышанное. Ее сердце учащенно

забилось. Она не могла понять причины своего волнения, это было

что-то подсознательное, очень глубинное и непостижимое. И ей

очень хотелось понять, что так взволновало ее в словах Морти, если,

конечно, именно он явился причиной ее внезапного неосознанного

переживания.

Мужчины некоторое время еще обсуждали эту тему, но Вита

опять погрузилась в тягучий мир внутренних противоречий. Она ду-

мала о Ронни. Она думала о том, есть ли вообще что-то, что может

пробудить его прежние чувства к ней, думала и мучилась этой неоп-

ределенностью.

Когда Ронни прощался с Морти, уже смеркалось. Алекс по-

дружески

(почему-то чуть прищурено)

улыбнулся ей и кивнул. Вита устало приподняла руку и тоже, ско-

рее автоматически, кивнула в ответ. Открывая перед ней дверцу ав-

томобиля, Ронни несколько отчужденно поинтересовался, хорошо ли

она себя чувствует. Вита кивнула. Все, что он делал для нее, все это

было просто данью этикету и манерам, которые Ронни впитал еще с

юности. К ней это не имело отношения. Она это видела и очень отчет-

ливо.

Ронни устроился на водительском сидении и тронув машину с

места, принялся что-то напевать себе под нос. Слов Вита разобрать не

могла. Но мотив... она вспоминала. Эта мелодия тихо играла в ту са-

мую ночь, когда они впервые стали физически близки. Духовно? Об

этом ей лучше не думать сейчас. И никогда! А возможно ли...

Настроение у Ронни было приподнято, а беседа с Морти сыграла

в этом, видимо, далеко не последнюю роль. Все постоянно изменяет-

ся в непрерывном, движущемся к фатальности или новообразованию

потоке непостоянного мира, который создает мираж благоденствия и

востребованной завершенности. Она часто думала об этом, и все

время ощущала безрезультативность своих личностно абстрактных

измышлений, ища выход, которого, по сути, не было. Только смерть?

Но зачем же она тогда рождалась?

Ради Ронни.

Бесспорно.

Категорически.

И только так?

Она еще подумает об этом, — если хватит мочи терпеть, выно-

сить, выдюживать фатализм самой себя, своей жизни, издевательски

бесщадной судьбы. Но теперь что-то подсказывало ей, что она сможет

найти ответ на свой безнадежный вопрос вопросов.

101

 

 

(…)

— Ронни, я правда не понимаю о чем ты… (она рыдает)… какие

отчеты, я совсем не трогаю твоих бумаг…

Ронни (пытается снять уже разутым носком, цепляя за задник,

коричневую лакированную туфлю) мычит, как будто напевая, но на

самом деле, похоже что, силясь выдавить из себя членораздельный

звук… и возможно как-то осмысленный.

— По… дите прочь, мадам… с… с… (пытается произнести нечто

оскорбительное) salope10… (слышится невнятно бормотание) inutile11…

 

 

Откорчевав, наконец, обувку, держась с пошатыванием за стену,

поворачивает на нее голову, смотрит сопяще и с придыхом, намере-

ваясь говорить еще.

— Ты-ы-Ы… (заминка, отвернулся, мнякание губами, перетопты-

вание на месте держась за стену) Ты-ЫЫЫ… (рука отпускает стену,

снова вдавливается в нее, и Вита, готовая в любое мгновение подско-

чить, чтобы удержать падающее тело)…— дрянь… (смотрит блуж-

дающим оком прямо в нее) мне-е-Е… (жует губами, отпускает стену,

делает шаг, сминая брошенные туфли) тебя не надо (идет, оттеснив

ее, в спальню).

Пил он редко, совсем редко. Дело было совсем не в этом.

«Мне тебя не надо» преследовало ее долго. А случилось такое

впервые на третьем году… Он, конечно же, ничего не помнил. И даже

если бы она решилась завести с ним разговор «особого значения»…

это мало бы что прояснило, он наверняка не помнил ничего.

Однажды она стала нечаянным свидетелем неприятной сцены,

Ронни вызвал ее по сактофону, и успел сказать только «Э… привет, я

сегодня задержусь, и…», но не докончил, кто-то отвлек его, видимо,

подойдя, и, как она представляла, Ронни убрал руку вниз, будто за-

кончил разговор, а подошедший сперва спросил на счет каких-то ре-

гулятивных отчетов, потом спросил еще о чем-то, совсем обыденном,

мол, все еще ныряешь со скалы, ха-ха, полезное упражнение для ды-

халки, и… перевел разговор на «отношения полов», пожаловался, что

«его бросили», что «красивая стерва», но… «много о себе думает»,

мол, застал ее с другом…

Муж не сказал ей «я перезвоню», или «одну минуту», хотя бы,

чтобы дать понять и ей, и подошедшему, что он разговаривает по те-

лефону. И не отключил связь, потому что недоговорил. Она все слы-

шала, прижав судорожно руку с прибором к уху, часто моргая, и чуя

глубоко внутренне непривычную и странную слабость. Виски пульси-

 

10 люха, фран.

11 Никчемная, бесполезная, фран.

102

 

 

ровали. Кажется, у нее даже поднялась температура… потому что на

миг ей почудилось, будто это о ней… будто голос так говорил.. про нее

— голосом любимого.

Последствия сего «откровения» товарища мужа она, видимо, и

пожинала. В том эпизоде с «мне тебя не надо», и в прочих, которые

так просто не описать. Однако, она была уверена, причем, категори-

чески, что самому ему такие мысли никак не могли бы прийти.

(…)

В эту ночь Вита смогла по-настоящему заснуть.

Проснувшись утром, она даже не удивилась, как ей это удалось.

Ронни уже не было. Года три или четыре назад, когда он внезапно ку-

да-то уезжал, он всегда оставлял короткую записку на столике возле

постели. Но самые главные слова приписывал всегда в конце. Люблю

тебя. Два слова. Всего лишь. Он мог даже не писать куда и зачем уез-

жает. Эти два слова объясняли все. Так было раньше. Теперь... Вита

знала, почему он не оставляет этих коротких посланий для нее. Для

двух, самых важных слов уже не было места. А все остальное не име-

ло значения.

Совершив необходимый утренний туалет, Вита спустилась вниз, в

холл, и подошла к видеофону. Она вчера весь вечер обдумывала раз-

говор с Морти, и особенно ее мучил вопрос, почему она так отреаги-

ровала на это. Морти говорил о перебросе сквозь время. Ну и что? Та-

кие вещи ее мало когда интересовали. Ничего необычного в этом от-

крытии она не видела. Наука движется вперед, вот и все. Движение

не остановить. Так причем тут она? Вита долго лежала в темноте и

думала об этом. Морти говорил о вещах, которые далеки от нее. Но

тем не менее... Сердце ее никогда не обманывало — ее чуткое, тре-

петное сердце.

(Разве что, может быть в случае с Ронни... Обман? Предна-

чертание рока? Судьбы? Азартная игра дикой случайности? Или все

вместе взятое. Или сразу все вместе...)

И засыпая, на стыке яви и сна, перед тем, как погрузиться в не-

объятную пучину сновидений, Вита, вдруг, поняла, почему так им-

пульсивно зашлось ее сердце, почему ее так взволновали слова Мор-

ти. Она, наконец, нашла решение. Единственное, неповторимое и аб-

солютное.

Чтобы найти номер Морти ей потребовалось пролистать три за-

писные книжки мужа. Она очень редко пользовалась видеофоном, а

тех, кому она могла позвонить, можно было пересчитать по пальцам.

Наконец, она нашла что искала, и держа открытую страницу перед

глазами, нажала несколько цифр на панели. Мерцающий индикатор

показал, что идет вызов абонента. Она простояла так минут пять, но

103

 

 

Морти не подходил к аппарату. Отключив вызов, она нервно стиснула

у груди руки. Потом прошлась по холлу, энергично массируя виски.

План действий все отчетливей прояснялся у нее в голове. Да, — гово-

рила она себе, — это правильно. Так будет правильно. Она посмотре-

ла на часы. Девять тридцать. Возможно Морти уже на раскопках. Или

еще где. Потом она вспомнила про мобильный видеосактофон Морти

с голографическим стрекпоинтом модуляции образа: можно говорить

как обычно, а можно отставить вперед, и в экранчике будет «буль-

кать» обстановка в которой находится оппонент, собираемая в «шер-

шавую картинку» сканирующим фильтром-магнитом, потому что на

всех сактофонах применялся функциональный элемент «самообнару-

жения» на случай потери, то есть, аппарат мог «узнавать» где он на-

ходится, в основном за счет спутникового слежения; пока что такие

приборчики связи можно было сделать только на заказ, Ронни тоже

хотел, да передумал, отдав предпочтение привычному. Она подошла

к столу и в этот момент ее домашний видеофон запищал настойчивой

серенадой, так, что Вита резко вздрогнула, но тут же взяла себя в ру-

ки, чуть стиснув, как от нетерпимой боли зубы, сжав напряженно гу-

бами противную мелкую дрожь, которая от этого только усилилась.

Слегка подрагивающими пальцами она

(сейчас же возьми себя в руки)

дотянулась до панели корпуса аппарата и

(«абсолютно... правильное... решение?»)

нажала необходимую кнопку, чтобы ответить на вызов. Перед ее

глазами пульсировала плотная жутковатая совершенно прозрачная

завеса, поднявшаяся откуда-то из самых глубин, пропитанная омерт-

велым ужасом перед тем, что предстояло сделать.

(...)

— Оу! Простите, я могу ли увидеть Гуджина? Он должен еще

быть.

 

Вита внимательно посмотрела на смазливо-беззаботное личико

молоденькой девушки, что сияло в объеме жидкокристаллического

экрана всеми оттенками неуемной посредственной радости и еще да-

леко не оцененного осмысленно, того шатко-неустойчивого состояния

счастья, что очень выразительно играло в ее немного бегающем

взгляде. Вита подумала в этот момент, что она могла бы быть сейчас

приблизительно на месте этой, еще не ждущей никаких роковых

сплетений в своей жизни девушки, что судьба могла бы изменить

свое непреодолимое стремление в туманное будущее и вернуть все

вспять, на энное количество лет назад.

 

104

 

 

— Вряд ли.

 

— А... Он уже уехал? — И в ее голосе отчетливо проскользнула

нотка неудовлетворенности ситуацией. Светло-карие глаза, чуть рас-

косые, большеватые, Вита, будучи еще студенткой «планометражно-

го» все силилась добиться такого эффекта косметикой… эти удивлен-

но томливые глаза пару раз застенчиво моргнули в ожидании ответа,

въедаясь в женщину с той стороны экрана…

 

Вита еще раз очень внимательно посмотрела на лицо, в глаза

той, которая так невыносимо болезненно и совершенно случайно на-

помнила ей о потерянной навсегда юности и бесшабашной легкости

порхающего в мыслях бытия, беззаботно, играючи, дерзко и смешли-

во, юности ее сердца, которая в любом случае оказывается тщетна.

 

— Он умер.

 

Сказав это спокойным, ничего не выражающим голосом, Вита не-

которое время наблюдала как меняется выражение лица у девушки, а

потом, спустя несколько продолжительных секунд, как наполняется

признаками понимания ее ошарашенный и обалдевший от услышан-

ного взгляд.

 

— Простите... Я кажется не туда попала.

 

Вита слегка сощурила глаза, глядя на случайную собеседницу и

все сильнее сжимая в кулак свою волю, чтобы все более четкое ощу-

щение скоро предстоящего ей, не заставило ее просто, пусть даже

частично, потерять рассудок.

 

— Поняла правильно, — совершенно спокойно и внятно произ-

неся это, Вита отключила связь.

(...)

Еще раз взяв в левую руку записную книжку, она нашла нужную

страницу и еще раз пробежалась, немеющими трясучими пальцами,

по цифрам на панели. Через пять секунд экран осветился и изображе-

ние задвигалось. Из плоского экрана на нее смотрел Морти.

 

— Вита? Вот сюрприз...

 

— Морти...

 

105

 

 

— Вита, детка, я же просил...

 

— Ладно, — она встрепенулась и нервно дернула рукой, —

Алекс.

Привычно для себя, но совершенно без необходимости поправи-

ла рукой волосы.

(«Извините. Просто нервы. Скоро все пройдет и будет так,

что лучше не надо»)

(«А как надо? Кто-нибудь знает?»)

(Морти...)

Если бы его имя означало нечто оскорбительное, ей и тогда было

бы все равно, как его называть.

— Алекс... — из тишины экрана в комнату вползало «чувство бе-

зумия», где-то, из самой древности, почудилось громыхание литавр, а

может это были раскаты грома, или подземный гул от тектонической

вибрации… — мне… надо с Вами поговорить.

Некоторое время он молчал, внезапно, будто обескуражено, но в

ином, намного более значительном смысле, непонимающе уставив-

шись на нее. Потом его взгляд прояснился.

— Конечно, детка. Как скажешь. Сегодня в семь вечера, устроит?

Вита кивнула, глотая застрявший в горле комок.

— Я могу заехать за тобой, если хочешь. — (Алекс не стал бы по-

сещать их дом в отсутствие Ронни, у Морти были свои принципы,

впрочем, в каком-то смысле, это согласовывалось с общепринятым

этикетом, особенно в их среде, что так же и Вите было вполне оче-

видно).

— Нет. Спасибо. Я к вам сама доберусь.

Она отключила видеосвязь и почти упала в стоявшее рядом полу-

кресло.

— Это правильно, — обессиленно шептали ее губы, — это луч-

шее.

Она закрыла глаза рукой, опирающейся на подлокотник. Пепель-

ные волосы сбившись, закрыли лицо. Очень долго сидела так, потом

встала и направилась на кухню. Аппетита не было, но заставила себя

приготовить тосты и съесть их, запивая соком. После того, как она по-

ест, ей нужно будет кое-что подготовить. Видимо, придется съездить в

город. В ее сумочке должна лежать кредитная карточка Ронни, по ко-

торой делала необходимые покупки (в основном продукты, бензин-

синтетик для машины, а так же разная хозяйственная мелочь). Сего-

дня кредитный счет Ронни резко, правда не очень значительно, но все

же ощутимо отяжелеет. Но все это уже не имело значения.

106

 

 

В восемнадцать пятьдесят пять она подъехала к дому Морти на

«своей малолитражке». Розовые отблески заходящего солнца на кор-

пусе ее машины плавно переливались по полировке кузова, когда она

припарковывала автомобиль, весело заигрывая с ней в прощальном

экстазе чуть наветренного тепла: день медленно, но верно, исчерпы-

вался. Морти еще не было. Она нервно откинула мешавшие ей воло-

сы и поглядела на дорогу. В сиреневой дымке, вдалеке, как ползущее

насекомое, двигался автомобиль. Это мог быть Морти. Вита никогда

не курила, но сейчас ей жутко захотелось затянуться этим дурманом и

почувствовать сладкое головокружение.

Табак как таковой давно уже не применялся в сигаретах, это была

переработанная на турбосевраторе аклимативная смесь ре-

эффективного раздражителя, — что-то связанное с эндокринной сис-

темой и «ферментолами счастья», хотя, она не достаточно внима-

тельно как-то при случае от нечего делать читала ту медицински ори-

ентированную статью в глянцевом и красочном «Индиго» — журнале

для домохозяек последней волны печатной публицистики — поэтому

так и не вникла что там говорилось о профилактике рака и назначении

этих новых, ведь когда-то в свое время такая переработка табачного

субстрата была действительно чем-то новым, сигарет, о соцопросах и

шкале обеспокоенности людей по возрастам «проблемой рака»… хо-

тя, по ее мнению, никто уж всерьез и не задумывался о таком. Вооб-

ще, люди конца двадцать первого века смотрели на жизнь гораздо

проще и тут же презентабельнее, что ли, по ее личному, обывательски

обтекающему вопрос, мнению. Сигареты «Софит»… гм. Курильщики

утверждали, что прямо чувствуют как вероятность онкологического

заболевания улетучивается из них прямо с дымом. Не смотря на

взвешенный научный подход общественность не преминула найти в

новом течении повод для шуток. Общественные зигзаги превентив-

ных домыслов слабо сочетались с ее собственным взглядом на реаль-

ность в целом, тем не менее, она пересматривала кучу журналов, и по

женской и по мужской психологии, семейные проспекты («Ячейка

общества и роль жены, уют и стабильность»), искала выход из личных

ментальных синусоид, вызванных «проблематикой роли», терпя в се-

бе недостаток отдохновения и сладости от сознания единения с лю-

бимым; искала способ социально выдержанного и сразу сугубо собст-

веннического осуществления «смысла любви», фиксируя советы фиг-

лярной публицистики (впрочем, кому-то они и могли быть полезны),

но ожидая от каждого наступившего дня неожиданно рудиментарно-

го итога своих чаяний, весомого основательностью «пережитка», от

того прошлого, что было благодарением и беззаботным счастьем.

107

 

 

Источник сладкого дурмана, из которого она всегда пила, по

имени Рональд Митчелл Старк, истощился. Но ее нутро, как высохший

и потрескавшийся колодец, требовало наполнения; наполнения, ко-

торого ей не даст ни один мужчина в этом мире. И Ронни тоже. Она

обманулась. Она сама себя затащила в капкан. И теперь ей не вылез-

ти. И почему-то ее это уже не пугало.

Морти плавно подкатил к дому и мягко затормозил машину.

Вылезая из своего «рено-кромди»… машина класса «турбина-

фрезер», в основном такими пользовалась молодежь из-за особо

мощного движка,

(«бро, не поверишь, я вчера на ней перепрыгнул «каньон» —

«ага, заливай, ты как всегда не учел погрешность разгонной тяги и

вписался в стену, вон, я вижу царапины у левого колеса и чуть по-

мято, хэ-хэ» — «конечно, бро, ты ведь понимаешь хорошую шутку»)

в молодости Алекс (просто «Ал», зови меня «Ал», бро), упражня-

ясь с новой моделью — за техническую обкатку можно получить от

компании производителя какую-нибудь скидку на аксессуары12 — на

предельном разгоне прыгал через глубокие и широкие рвы… утеха

молодежи его времени… тогда это было модно… — магнитный ре-

мень срабатывал всегда безотказно, за его «обкатку» полагалось осо-

бое вознаграждение...

…мягко захлопнув дверцу, тут же открыв и снова хлопнув,— при-

вычка молодости, когда автомобили особо не жалели, «обкатывая»

до упора, замки дверей съезжали набекрень, приходилось «стукать»,

чтобы закрыть, сейчас же такое движение было вызвано разве что не-

которой растерянностью перед встречей с ней, о чем, впрочем, она не

могла бы догадаться, — затем повернувшись, он приветливо махнул

ей рукой и растянул губы великолепной улыбкой. Вита тоже припод-

няла руку, но на ее лице сохранилась недвижимая восковая маска.

Когда он уже подошел почти вплотную, перевела свой фактически ни-

чего не видящий, погруженный в безликую пустоту собственной от-

кровенной сути, взгляд, на него, проникновенно и одновременно по-

таенно заглянув в его глаза, встретив там, в самой глубине еще види-

мо не до конца понятую им самим осторожность и недопонимание

происходящего. Вита всегда избегала его. Как у нее было по отноше-

нию к другим коллегам Ронни, он мог только догадываться. Но отно-

сительно его самого — это было закономерным правилом, которое

 

12 Дополнительный технический апгрейд машины, который не является обязательным для техни-

ческого контроля: например, функция «квантового обзора» в датчике автоматического отслежи-

вания неполадок, что выводит результат на микромонитор перед водителем (в стандартной ком-

плектации применялась только виброакустика: «трясучий» фон при езде давал картину общего

состояния, отчего можно было анализировать и выявлять погрешности, интеллект функционала

особенно требовал внимания разработчиков).

108

 

 

возымело место быть еще несколько лет назад, когда он только впер-

вые увидел ее. Чем было вызвано данное обстоятельство, она сама

бы никак не сумела объяснить. Хотя… Морти был близким знакомым

мужа… и, почему-то, все внешние привязанности любимого ее нена-

вязчиво беспокоили. Может быть, она ревновала его? Даже к друзь-

ям…

Между ними сохранялась определенная дистанция, и Морти мог

точно определить как зону отчуждения, так и зону взаимоприятия,

некие плывущие границы, однако, зона отчуждения, все-таки, скорее

всего, была условной. Но — была. Несомненно.

 

Хотел что-то сказать, но осекся, встретившись с ее взглядом. То,

что он там увидел, смог четко сформулировать для самого себя только

лишь много лет спустя. Именно этот взгляд. Обреченность. Невыно-

симая тоска, которую невозможно понять умом. А сердцем... Ведь он

всего лишь человек и его сердце сделано из того же самого материа-

ла. Оно точно так же колотится, толкаемое в аорту пульсирующим на-

тиском горячей крови. И чувствует лишь приблизительно, притяза-

тельно-простецки, феерически-самобытно, но умеет верить, конечно

же… доверять, быть нравственно чистым.

Морти открыл дверь и, пропустив ее вперед, прошел с ней на се-

редину обширного (несколько большего чем у Ронни) холла и указал

на свой роскошный диван.

— Устраивайся поудобней. Сейчас налью нам чего-нибудь вы-

пить и выслушаю тебя.

Вита покачала головой, усаживаясь.

— Мне не надо.

Он еле заметно кивнул и направился к бару.

— Как хочешь, детка.

Через минуту он вернулся со стаканом, наполненным бесцветной

жидкостью с плавающими в ней кубиками льда. Взгляд Виты на се-

кунду задержался на его руке, держащей стакан. Крохотные айсберги,

прозрачные и холодные, как вся ее жизнь. Печально. Грустно. Но та-

кова действительность настоящей реальности. Ее реальности, от ко-

торой хочется немедленно очнуться и облегченно вздохнуть, удосто-

верившись, что все это было только кошмарным сном. Если бы только

она на самом деле всего лишь спала...

Усевшись на противоположную сторону полукруглого дивана и

закинув ногу на ногу, он посмотрел на Виту.

— Тебе нужна помощь.

Не в силах говорить, она кивнула.

— Расскажи мне. Ты же знаешь, я для тебя сделаю все, что смогу.

109

 

 

Вита попыталась собрать мысли в логическую цепочку. Думать

было сложно, что-то мешало. Морти...

Нет, он был здесь не при чем. Она ни секунды не сомневалась,

что задуманное может как-то повредить ему. Да. Но у нее не было

выхода. Решение ее. Принимать ему. Приличия соблюдены. Ферзь

занял свое место. Безошибочно. И сейчас начнется партия. Белых.

Только самых белых.

(фигурки-истуканы и каждая накрыта саваном)

Однако... какими играет она, а какими он — неведомо, пока сжа-

ты кулаки.

— Морти...

(«Вышиваешь белыми нитками?»)

(«Это же не полотно страха...»)

(«Ты думаешь, не полотно страха? Ах, ты проказница! Вынь-

да-положь! Бе-е-е... ги»)

(«Ох, как же я опаздываю», — сказал белый кролик)

(«Доспехи на кон, сэр Лыцар-р-рь!»)

(Она играла в Алису, сама с собой, после... после черных событий

ее детства; она представляла себя белой королевой. Она была всеми

персонажами фантазии классика... она не могла быть собой... до кон-

ца только собой... потому что белый кролик украл ее душу)

(Детский полувопросительный бред. Ожидание сказки. Стисну-

тые кулаки отчаяния. Могильный запах цветов...)

(Она хотела стать Алисой и найти свою страну чудес)

(Это все)

(Навсегда)

(Ее)

(...Вероятность Самозначения...)

…прости, Алекс. — Она тут же поправилась, увидев, что он соби-

рается опять возражать. Ей хотелось покончить с этим как можно ско-

рее.

— Алекс, ты... — Она вскинула на него глаза, — я буду на «ты»,

хорошо?

 

 

Морти удовлетворенно кивнул. Он чего-то определенно ждал от

этого неожиданного для себя визита, но не мог понять, принесет это

ему хорошее или плохое.

Вита продолжала.

— Ты вчера рассказывал о способе переброса сквозь время...

— Ах, вот ты о чем, — он расслабился и поудобней устроился на

диване. Стакан с алкоголем он держал в правой руке на подлокотнике

110

 

 

плавного диванного изгиба, слегка поигрывая им, так, что кусочки

льда сталкивались с тихим постукиванием.

— Что же именно тебя интересует, Вита?

— Меня интересует... — Она осеклась.

Только сейчас она поняла, что принять смелое решение, это со-

всем не то же самое, что воплотить его в жизнь. Она не думала, что

будет так трудно объяснить этому человеку, то объяснить,.. что она с

его помощью хочет сделать. Но через несколько секунд колебаний

она решила, что прямота самый лучший помощник в данном случае.

Да, в общем-то, по-другому никак и не выразить.

— Вы... Ты, Алекс... Можешь ли ты...

Она сжала лежащие на коленях руки в кулаки, стиснув в них всю

свою решимость.

Морти поднес стакан к своим уже влажным от предыдущего

глотка губам и отпил немного вяжущего цепким вкусом напитка, по-

чувствовав как по горлу разливается вниз терпкая теплота. Потом его

рука, нежно обнимающая прочность граненого стекла, вернулась на

мягкий изгиб дивана. Он неотрывно смотрел на нее, изучая восхити-

тельно правильный профиль настолько знакомого ему лица и напря-

женно думая, что может ожидать его в следующую секунду. И вдруг

ему в голову неожиданно пришла неведомо откуда выскользнувшая

мысль, что может быть он ее...

(экстримирует)

напрасно обличает в хитросплетенное и вычурное одеяние за-

гнанности и отчаяния. Может, ей просто нужна моральная (поддерж-

ка?) устойчивость и она не знает где именно найти так важную для

нее опору в постоянных душевных перипетиях.

Вита еще крепче стиснула кулаки, до боли в пальцах.

Время как-будто остановилось. Сжалось. Возможно, что сжалось.

Сдавило, заключило в термос не-времени, в котором природа не со-

вершает своего медленного движения в рост и неотступность разви-

тия всецелого и элементарного, душно объяло безысходным сдвигом

вспять, в обратную сторону... в катаклизм секунды; в безнадежное и

пустое «если»...

 

— ...Перебросить меня в мезозой?

(МЕЗОЗОЙ-МЕЗОЗОЙ-МЕЗОЗОЙ)

(...)

(Креветки вчера были вкусны... под этим мезо-мезо... мезоль-

ным соусом! — ну и название, не удержишь в памяти... мезонин со-

всем потек, старина, страусы в песок головой — ищут центр земли

— ха-ха — остряк этот аспирант — хорошо посидели, мадера

111

 

 

знатной выдержки, надо что ли заказать пару бутылочек, хотя

виски взаправду...)

(МЕЗОЗОЙ)

(Скучное веселье у этих «знатоков природы»... хорошо посиде-

ли, однако...)

(МЕЗОЗОЙ)

(Не пойму — я — этого Пилбтона, совсем старикан спятил,

путать септернатоидный анализ с асфексацией...)

(МЕ...)

Морти перестал греметь стаканом.

На некоторое время в недвижимом пространстве холла нависла,

застыв, и со все нарастающим напряжением, насыщенная пульсацией

уже ощутимого предчувствия откровенного безумия, тишина. Ей по-

казалось, что его глаза стали больше.

(...септернатоидный анализ с асфексацией...)

(с ас-фексацией)

(мезозой?)

(Рефпретология темы вымирания динозавров? бессмысленные

интриги околонаучных теорий! Я им так и сказал тогда, Рон, дружище:

«ВЫ НИХРЕНА НЕ ПОНИМАЕТЕ!» — прямым текстом... чего «мело-

читься»...)

(МЕЗОЗОЙ)

(Что???)

— Вита...

(Они вымерли, квазимера постоянства исчерпана, вымерли —

напрочь)

В пространстве между ними всколыхнулось скользкое ощущение

непреднамеренного и омертвелого покоя тысячелетних гробниц-

усыпальниц правителей древности. Запаянных в потускневшее от

времени золото саркофагов фараонов, вершителей судеб, наместни-

ков бога и хранителей тайной власти над жизнью и смертью — как им

чудилось до погребения. Саркофаги были каменные, но золотыми

были их души — правителей и законодателей и установителей исти-

ны; и потому саркофаги казались золотыми в полумраке и тишине

смертной ложи...

— ВИТА... малышка, ты в своем ли уме? Понимаешь о чем гово-

ришь...

Его лицо вытянулось.

(«Есть такая игра, Алекси, ты в нее еще не играл, но еще не все

потеряно, верно? Когда ты садишься например за руль своего та-

рантаса, не думаешь ли ты, что начинаешь тогда играть в эту иг-

ру? Не по-настоящему, конечно, Алекси. По-настоящему, взаправду,

112

 

 

ты в нее еще не играл... Поэтому дави сильней на акселератор, пока

из-под капота не повалит дым и гарь, и запах непонятой тобой

смерти, липкой жути, ужаса и тошнотворного отчаяния. Сыгра-

ем? Позже?»)

Он слишком хорошо разбирался в человеческой натуре, чтобы

уверить себя в том, что она сейчас шутит. Ради подобной глупейшей

шутки не стоило так затруднять себя. Назначать встречу, тем более с

ним. Ведь он очень хорошо знал, что на самом деле она от него дале-

ко не в восторге. Он просто коллега ее мужа, к тому же она наверняка

чувствовала, что нравится ему (и это еще мало сказано; как именно

нравится!). Такие вещи трудно не заметить, особенно если их не

скрывают — откровенные, открытые взгляды, которые говорят сразу о

многом. Женщина, которая безумно любит собственного мужа, на-

значает встречу его уже изрядно потрепанному временем коллеге,

чтобы... Она НЕ УТИТ?! Морти почувствовал, как у него медленно

пересыхает во рту.

Женщина кивнула, опустив взгляд. Потом посмотрела на Морти,

прямо и открыто. И столько в этом взгляде было вызова и какой-то

непостижимой силы, что Морти беспокойно заерзал на месте.

— Понимаю. — Вита немигающим взглядом смотрела на него, и

Морти казалось, что этот взгляд прожигает его насквозь.

Он хотел что-то сказать, но она перебила его.

— Послушай! Ронни меня не любит. Я ему безразлична. За по-

следние месяцы я сильно изменилась. Внутри. Но я не перестала лю-

бить его. То, что я хочу сделать, это единственное, что я м о г у сде-

лать, чтобы оставить в его жизни свой след. Он меня не любит. Пусть.

Но он меня будет помнить. До конца своей жизни. В с е г д а.

Она сглотнула. Чувства переполняли ее. Грудь судорожно взды-

малась.

Некоторое время царило молчание. Морти не решался ни о чем

спрашивать. Вита немного пришла в себя и успокоилась.

— Скажи, что поможешь мне.

Морти встал. Прошелся по холлу. Несколько раз глотнул из почти

уже пустого стакана, пропуская в себя согревающую жидкость.

— Мне надо подумать, Вита. — Не глядя на нее, выдавил Морти.

Потом его взгляд охватил маленькую, беззащитную и от того еще бо-

лее изящную фигурку женщины, которая так непостижимо чудовищно

страдала, но так хорошо умела это скрыть. Он не стал ее спрашивать,

зачем она решилась на этот безумный и, в общем-то, бессмысленный

поступок. Спрашивать было глупо. Видимо, у нее это, если не давно,

то, во всяком случае уж, окончательно созревшее решение. Впрочем,

Морти вскинул задумчиво бровями, некоторые, чрезмерно неприспо-

113

 

 

собленные и чересчур мнительные особы, в ее ситуации просто кон-

чают жизнь самоубийством. А она решила не просто уйти. Оставить

след. Сделать это гротескно, несколько помпезно, но главное что

внушительно: эффектно и назидательно не только для Ронни… Морти

смаковал очередной глоток. Все это было бы забавно, думалось ему,

если бы не было так серьезно.

Он повернулся к женщине.

— А если я откажу тебе?

Она безучастно пожала плечами.

— У меня нет другого выхода.

Когда она это говорила, Морти увидел ее стеклянный взгляд,

упершийся в какую-то точку на витражном окне у потолка.

— Где сейчас Ронни? Ах, да, он же в Париже...

Морти прошел к столику, который стоял возле дивана и, поставив

пустой стакан, взял из коробки сигарету. Ему пришлось несколько раз

нажать на кнопку, прежде чем зажигалка выплюнула язычок пламени.

Подкурив, он сел на диван.

— Вита... Это огромный моральный груз.

В его голове все никак не могла уложиться в стройную и понят-

ную схему, выходящая за рамки любых нормальных условностей оче-

видность происходящего. И то, что он говорил ей, он говорил почти

неосмысленно, не конкретизируя это для себя в обобщенную смы-

словую конструкцию. Ему нужно было всего лишь время.

— Ты делаешь меня соучастником в...

— Убийстве? — Закончила за него она. — Нет, Алекс, это не убий-

ство. Это добровольный поступок с моей стороны. А если хочешь, я

напишу тебе расписку, и с тебя спадет любая ответственность. Или...

запиши меня на видео, где я объясню все Ронни.

Она потерла руки друг о друга, запястьями, будто размазывала

крем или втирала в кожу средство-антидепрессант, но Морти не ви-

дел, чтобы до этого она наносила на руки жидкость. Возможно, это

движение было непроизвольным, продиктованным... страхом? Со-

мнением.

Палеонтолог изучал это ее движение ровно пять секунд.

— Дай мне подумать до завтра?

— Нет. — Вита твердо покачала головой, будто отсекая эту, по су-

ти, беспомощную попытку дать ей возможность одуматься.

— Я хочу услышать ответ от тебя сегодня.

— О, Господи... — Морти вскочил с дивана, слегка задев коленом

ноги столик, чуть сдвинув его с места. Его руки вскинулись в бессиль-

ном протесте. — Ты еще молода, ты еще так молода! Дьявол!!!

114

 

 

Он заметался по холлу, то резко останавливаясь и упираясь ла-

донью в разгоряченный лоб, то снова срываясь с места и обмеряя

большими шагами мраморный пол, будто ища куда-то ускользнувшую

— вдруг — точку опоры. Вита спокойно лицезрела эту сцену. Морти

метнулся к ней и, упершись рукой в диван, наклонился. С его дыхани-

ем ей в лицо ударил запах алкоголя.

— Ну зачем тебе, скажи мне, зачем тебе губить свою жизнь из-за

какого-то... который не в состоянии оценить любовь такой женщины

как ты, а, Вита?

Он смотрел в ее спокойные глаза и постепенно до него начало

доходить, что он разговаривает с куклой. С автоматизированной кук-

лой, в которой человеческого осталось только тело. Ее душа, ее мыс-

ли, все ментальное превратилось в единую, сплоченную, абсолютную

программу самоуничтожения.

— Что он с тобой сделал... — Морти бессильно покачал головой,

горестно выпячивая нижнюю губу. Белки его увлажненных глаз за-

метно набухли красноватыми прожилками.

Вита разлепила губы.

— Морти, я просто хочу знать, поможешь ты мне или нет.

Он молча отстранился от нее, некоторое время стоял покачива-

ясь, как в трансе, бессмысленно и напряженно двигая пальцами рук,

будто разминая их как дзюдоист перед схваткой, при этом сигарета

оставалась прочно зажатой, хотя он вполне мог ее выронить… Потом

вновь наклонился к ней, почти касаясь ее лица своим.

— Если нет, то что?

Вита подняла отстраненный от мира и опустошенный им же

взгляд, и посмотрела в глаза Морти, которые были так близко, что в

мутноватой зеркальности его зрачков она увидела искаженное отра-

жение своего лица. Она не думала. Совсем.

— Тогда я убью себя. — Абсолютно спокойно предрекла она.

Морти с шумом вдохнул через чуть приоткрытый рот. Сжимая зу-

бами то, что просилось наружу, но было запретно даже в такой ситуа-

ции, не эстетично, по шло, и изрядно двусмысленно. Слово-выкрик

«дрянь» так и осталось звуком почти скрипнувших зубов: возможно,

адресованное отсутствующему Ронни, раскатывающему по симпо-

зиумам, оставив Морти один на один с истерикой своей жены, с ее

глазами, полными мутного предначертания рока, который она себе

придумала, но это «придумала» гнало к пропасти, а он вынужден

встать у нее на пути, но что же… он сделает? Когда ее бегство от себя

и реалий как дуновение-призрак.

(«У мадам нет другого выхода, вас же уже известили, сэр, посему

поимейте стыд и отвернитесь! Дайте же даме совершить необходи-

115

 

 

мые манипуляции... Всего лишь — ей жмут рейтузы? Узкий лифчик? А

может всему виной менструальный цикл?»)

(«детка, ты когда в последний раз пачкала трусики?»)

(«день придет и настанет ночь — она так похожа на веч-

ность...»)

(но ведь намного серьезней все, правда ведь, старина?)

(кто же ответит за эту беспечность? безродность… бездарность…

бесчеловечность??)

(О чем ЖЕ речь?..)

(В и т а...)

— Да, я помогу тебе. Помогу. — Последние слова он произнес

хрипло, с усилием, и застыл в этой позе, нелепо уставившись в ее ни-

чего не выражающие глаза. Близость ее лица, ее тела вызвала в нем

дрожь. Ее запах, выворачивающий наизнанку, оголяющий все основ-

ные инстинкты, повергающий душу в сладкий предвкушающий омут,

чуть не сводил с ума.

— Я помогу тебе... умереть. — Его голос был хриплым, — если ты

этого так хочешь. — Он засопел, стиснув челюсти и некоторое время

так смотрел на нее. Потом решился.

— Но ты должна будешь кое-что сделать для меня.

Его лицо плавало перед ней однородной массой. Подняв руку,

она уперла ее в плотную грудь мужчины и отстранила его от себя.

— Я знаю это. Я знала, что будет именно так.

— И... — Морти приподнял вопросительно брови.

— Я...

(Любимый... Ты не представляешь даже, как прекрасны твои

глаза, прикосновение твоих родных рук, когда они гладят и ласка-

ют, проникая в оголенные чувства, в раскрытое тебе навстречу

сердце, которое пламенеет и сладко томится от предвкушения

слияния, бесконечного соития и растворения в экстазе нескончае-

мого чувственного полета над вечной и беспредельной бездной не-

разрушимой любви)

(«Эос... Ты Богиня Зари... Ты Вершина моих НЕРЕАЛЬНЫХ снов...

Ты...»)

(«Знай, дочь, будет день, когда совершится высшее предопре-

деление твоего...»)

(«Дай ему руку! Дай ему руку, пусть скажет все, что наболе-

ло!»)

(«Я не верю гадающим, папа»)

(«Молодец. Твое будущее определено не свыше, Виолетта, ра-

зумный не верит знамениям, живи разумом... живи разумом... жи-

ви...»)

116

 

 

— Я готова.

Морти натужно усмехнулся, чувствуя внутри дерзновенное буй-

ство противоречивостей и жутковатую приторность момента, пропи-

танную саднящей неопределенностью создавшейся совершенно ту-

пиковой и, как казалось, до невозможности абстрактной ситуации.

Принося себя в жертву главному богу, она покорно ляжет на алтарь

жреца.

Секунды усыпались в промежуток между двумя безднами. Капа-

ли магмой, расплавленной материей ее спаенных с мерзлотой души

чувств, чувств, которые сожгли сердце. Сожгли, оставив дотлевать ос-

татки под сенью скучающих небес... обдуваемые ветрами сожаления

и сумрака веры в...

Бездны спорили между собой, делили итог неизмеренной вре-

менем Любви.

...в — бесконечность живого ощущения Начала.

— Тогда, прошу. — Он театральным жестом указал на длинный

коридор, в конце которого располагалась спальная комната.

Вита проследила взглядом за его рукой. Какие-то секунды сидела

обездвижено, напряженно сжав губы и закрыв глаза. Секунды, в ко-

торые Морти ощутил в себе нечто, чему нет точного названия, четкого

смысла. Надежда в инферно…

Потом она встала и не смотря на Морти, спокойным шагом (даже

сейчас грациозность и плавная женственность походки не изменили

ей) направилась в конец широкого коридора.

Когда дверь спальни закрылась за ней, Морти еще некоторое

время стоял, недоуменно глядя на опустевший диван. Потом он по-

дошел к бару и налил себе еще полстакана виски. Залпом выпил, и

судорожно сглотнув, еще некоторое время топтался на месте, не ре-

шаясь сдвинуться. Потом медленно направился по коридору, стараясь

ровно ставить ноги при каждом не вполне уверенном шаге. Ему вдруг

почему-то захотелось встать на цыпочки (цепко? легко! невесомо...) и

идти так. Он плохо представлял себе, что происходит. Морти, вообще-

то, был прожженный волк. Жизнь здорово пообтесала его. И щекочу-

щих нервы ситуаций в его жизни было предостаточно. Но то, что про-

исходило сейчас, выбило его размеренный ум из обычной колеи.

Заструившийся по ухабам транспортер детской игры в луноход.

Прогулка по кратерам без возврата в сознание. Беги. Последний рейс

на Землю отправится через... уже через...

Безнадежная клоака мыслеинфрактаций.

Выход в черное. Партия.

 

 

117

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

118

 

 

 

 

ТРОПА ТВАРИ

 

 

 

Когда он открыл дверь спальни, Вита уже лежала на постели, на-

гая и опьяняющая одним своим видом, чуть прикрытая простыней. Он

попытался поймать ее взгляд, который упорно избегал его. Но даже

если бы ему это удалось, то не многого бы добился — ее глаза ничего

не выражали.

Морти стал раздеваться, сопя и скребя по ней взглядом, насыще-

но вникая в живое изваяние своей мечты. Руки чуток потрясывались,

то ли от нарастающего возбуждения, то ли от сознания кромешной

противоречивости в происходящем. Стащив с себя верхнее, бухнулся

всем весом на край постели, чтобы снять брюки. Немного завалился

набок — его «штормило». Удержался полупьяным усилием, потянул

штанину, уже метнув туфлю в стену с ноги. Туфля с мягким стуком

шмякнулась и горестно упокоилась у плинтуса подошвой к потолку.

Морти секунды три смотрел на это вызывающее поведение своей

обувки, ибо уважал порядок во всем, замерев с концом брючины в

руке, и продолжил тянуть, дабы уже стряхнуть, наконец, мешающий и

совсем тут лишний предмет одежды. Приглушенно и заговорщически

пыхтя.

Вита вспомнила свое детство. Навязчивая память исполняла есте-

ство ее кладом прошлой вехи — начало становления и фантазм лич-

ных устремлений, первые мысли о чем-то важном, и абстрактные

мечты о недействительном, но скоросбывающемся.

Родилась она в России, а вот отец ее был итальянцем. Не чисто-

кровным, но все же. Это он дал ей это имя.

В и т а.

ЖИЗНЬ.

119

 

 

Она не знала, какой смысл он вложил в ее имя. Что хотел пере-

дать ей этим. Но она знала, как он ее любил.

Он умер от рака крови. Врачи ничего не могли сделать, потому

что слишком поздно обнаружилась болезнь. Точнее, отец слишком

запоздало обратил на себя внимание. К тому же, его состояние было

осложнено так и не выявленной патологией… что это было? Врачи

только разводили руками. «Медицина двадцать первого века!» — се-

товала горестно она, еще почти совсем ребенок, дежуря у палаты с

телом до боли родного человека… — уже тогда воспринималось

именно так, пока еще был жив, редко приходя в смутное сознание,

едва узнавая ее…

Когда он умирал... Он умирал очень тяжело. Невыносимо. Для

всех. И особенно для нее, потому что ее сердце разрывалось на части.

Он? Что может ощущать человек оставляющий мир в муках... уходя-

щий в неизведанную запредельность, испытывая нечеловеческую

боль, боль, которая выворачивает наизнанку и глушит все и без того

уже притупленные восприятия. Когда невозможно уже даже кричать

и двигаться, но тело еще живое и в глазах умирающего только бес-

предельная, рвущая на части душу, от осознания его страданий, бес-

сильно цепляющаяся за жизнь тоска, и ничем больше не прикрытая

обреченность.

И какая-то, может быть, главная часть ее сердца, канула тогда в

небытие вместе с ним.

Свою мать она не помнила.

Ее мать ушла очень рано из жизни. Ее смерть была нелепа и ди-

ка. Она была раздавлена под обломками рухнувшего дома, во время

сильного землетрясения. Мать работала сейсмологом, была видным

ученым, уже даже только ее начальная диссертация основательно

взъерошила научный пласт данной специфики. Дальше были объем-

ные труды высокозначимого паритета, вносящие дополнительную

кристальную ясность в вопросы термобаланса планетарной модели,

помогающие, прежде всего, сбалансировать теоретические модели в

академических кругах — по данной непростой теме. Это со слов отца.

Она знала ее только по фотографиям и некоторым случайным видео,

особенно нравился репортаж с места событий, после сокрушительно-

го толчка в какой-то местности (она даже не зафиксировала его на-

звания в памяти, смотрела только на мать, ловя каждое движение,

слово, даже стараясь дышать в унисон… — сливаясь мысленно с ви-

деокартинкой)… и по непостижимой превратности судьбы, ведь мама

должна была предугадывать опасность!.. все же оказалась в самом

эпицентре катаклизма. Часто думала… почему… так. Отчего именно ее

— жизнь так сурово повернула лицом к себе, к своей бездне, в кото-

120

 

 

рой плавают блики не вспоминающихся снов, в которой призраки

конца, но с надрывным и сиплым криком-зовом к какому-то началу,

феерии еще не познанного блаженства и таинства ее собственной

вечности. В которую веры не было. А было ощущение раздвоения на

«ту Виту» и «эту Виту», и в обеих жила память.

Да, фактически, Вита знала свою мать только по живописным

рассказам отца, который до конца своих дней хранил ее вешний об-

раз в своем сердце. Как хранят самое великое сокровище, зная, что

оно давно уже утрачено и все же лелея его и любуясь им сквозь пеле-

ну бессознательных видений.

Наваждений.

Воспоминаний...

Когда же умер отец, ей было только четырнадцать лет.

Память возвращала в забытые обрывки прошлого. Ее панегири-

ческое детство, насыщенное участием отца, одновременно самовну-

шенной мнительной верой в безоблачность и постоянство только

правильных, взвешенных решений: как научал тот, на ком содержа-

лась печать высшего порядка ее самых юных воодушевлений, воззре-

ний, попыток взросления.

Она сидит на ступеньках веранды какого-то маленького дома, не

их, потому что, кажется, они в гостях у (друзей отца?) каких-то (очень

добрых) людей. У нее на коленках раскрытая книга, платьице чуть

сбилось, открыв ноги, но она его не поправляет, поскольку солнышко

такое теплое и ласковое, такое убаюкивающее в непрерывное спо-

койствие.

Сколько ей лет? Кажется, семь? Или шесть? Может быть даже ф-

ф-фп... пять. Она почти еще по слогам, но, в общем-то, достаточно

сносно произносит про себя, шевеля губами (хотя папа и советовал

читать вслух, но... ну, какая разница?) отпечатанные в книге слова,

выделяя из каждого преодоленного предложения невероятно захва-

тывающий смысл.

Вдруг, открывается дверь и из домика выходит отец. Он садится

рядом с ней на деревянную, теплую от солнца ступеньку, и взглядом,

в котором сквозит спокойное благополучие и кусочек затаенного сча-

стья, назидательно любит это крохотное создание, плод своих чресл,

наследие своего сердца, надежду и смысл всей жизни.

(Что ты читаешь?)

(Пап...)

Она поворачивает голову к нему и смотрит чуть вверх (какой же

он большой!), встречаясь с его спокойными глазами своим по-детски

задумчивым, но уже, наверное, и чуть с толикой взрослости категори-

чески осмысленным взглядом.

121

 

 

(А чем ворон похож на конторку?)

Он почему-то улыбается и мягко берет из ее рук книгу, чтобы по-

смотреть на твердую и красочную обложку, где застыла в постоянном

полете, с растопыренными руками и ногами, с развивающимся подо-

лом платья, девочка из вечно актуальной для маленьких сорванцов

сказки. Он улыбается еще шире. Кладет обратно — как было.

(Если бы Льюис Кэрролл действительно ведал ответ на твой во-

прос, то он обязательно дал бы знать об этом в своей книге, можешь

не сомневаться…)

(А я знаю, пап!)

Она прищелкивает языком.

(Да-а?)

Он, конечно же, делает вид, что удивлен.

(И чем же ворон похож на конторку?)

Она победоносно смотрит на него, и ее губы, поджавшись, вре-

заются уголками в пухленькие щеки. Она будто бы раздумывает, де-

литься или нет этой потрясающей тайной, по сути понятной только ей

одной. Потом она решает, что отцу сказать можно. Кому же еще она

может что-либо доверить, например, что-нибудь очень сокровенное.

Может быть то, что ей нравится один мальчик с их улицы. А может

быть то, что она мечтает стать... просто взрослой и невероятно краси-

вой.

(«Или рассказать ему, что у нее творится внутри, в ее стону-

щей душе, потому что уже через несколько минут (через минуту)

жирный, вонючий, отталкивающий, обыкновенно смердящий похо-

тью и противным кобелиным вожделением, заползет на нее, как

холодная склизкая многопудовая мокрица и будет совать свои дро-

жащие, отвратительно влажные, обжигающие болью отрост-

ки...»)

(А там — за пределами любого нормального р а з у м е н и я ее

уже ждет запредельный, невместимый ни в какое нормальное осоз-

нание ужас, ужас, которому нет названия, который страшнее и невы-

носимее даже самого себя... и она уходит,.. уходит, чтобы вернуть

этот инфернальный калейдоскоп самозрения неведомо куда и ее

убийственная любовь, ставшая полыхающей птицей, принесенная на

его кошмарных бестелесных крыльях, зеркальных крыльях, в ломком

отражении которых на взмахе она увидит свое кричащее лицо, он…

уничтожит любые преграды, что мешают ей познать саму себя — че-

рез эту изранившую ее сердце любовь, искалечившую, повергнувшую

дрожью в плотную и темную жуть, в пасть предельного отчаяния: в ад

как он есть; познать себя, чтобы уничтожить боль.)

(Он похож своей непохожестью!)

122

 

 

Его брови приподнимаются.

(Какая странная у тебя логика)

(Это никакая не... ло... лохига)

Она слегка запинается на непонятном слове.

(понимаешь, это так и есть, всамделишно, правда, пап)

(Ну, конечно, конечно, как же иначе? Иначе никак и быть не мо-

жет, будь уверена, доча…)

Его большая и сильная рука ласково взъерошивает ее светлые

волосы. Она льнет к нему, поддавшись неожиданному порыву бес-

словесных чувств.

(И что это за «непохожесть» такая? — его сердце бьется рядом с

ее сердцем, дыхание колышется разумным проникновением в чувст-

ва родственного единения и счастливой идиллии трепетного постоян-

ства, безмятежной воли быть всегда как сейчас…)

Она втягивает носом глубокий проникновенный вдох, прижима-

ясь еще сильнее.

(Конторка стоит не так как ворон, пап, ворон хочет лететь)

Маленькая ручка тискает пальцами край платья, другая легла

прямо на книгу, на раскрытую страницу, безвольно ладонью к небу,

поджимая слегка пальчики, будто стараясь держать нечто невидимое,

но важное.

Потом говорит по-детски гениальную вещь.

(У ворона нет крыльев, чтобы лететь к солнцу, да — пап?)

Он молчит. Переваривая апрекслогизм, порожденный умом пя-

тилетней девочки. Нет крыльев — у ворона. К солнцу... лететь. Гм? И

— «хм». А чем ворон НЕ похож на конторку? Он (медленно) удивлен.

Очень медленно. Он уже УДИВЛЕН, но все это — внутри — как-то

медленно... вязко. Апрекслогизмоид. Надо будет поинтересоваться у

Воспитательницы. Девочка впитывает как губка. Надо регулировать...

КАК ОНА ПОХОЖА НА...

(Пап, я тебя люблю)

Ее голова у его плеча.

(Я тебя тоже дочка, очень люблю... Очень, очень!)

(Ты ведь всегда будешь со мной, правда?)

Он еще крепче прижимает ее к себе.

(Конечно, милая, всегда)

(Иногда детям нужно соврать, чтобы они не плакали)

(Но слез больше не будет… пусть не будет. Никогда-никогда.

Ни за что, нипочем, совсем ни к чему, ну их совсем, прочь, в отвал, в

яму, закопать, утрамбовать, забыть… потому что — не в слезах

счастье! Странное выражение. Как-то укладывая ее спать, поса-

див, перед тем как отправить в постель, на колено, рассказывал

123

 

 

сказку, немного грустную, но все-таки с хорошим концом, а потом

едва слышно произнес, будто себе: «не в слезах счастье»… к чему?

«Что, пап?», — переспросила она, уже почти засыпая, вяло примар-

гивая сон, готовая уж и сама переползти с колена на подушку. Он

молчал… сказав только «спи, доча».)

Ей (десять?) лет. Много людей. Слышится беззаботный детский

смех. Луна-парк? Большие, манящие аттракционы. Ветер плавно и

мягко бьет своей плотной невидимой массой в лицо и треплет воло-

сы.

(«Вот это, да!»)

Снова резко вниз, потом вверх. Быстрее! Она из последних сил

держится за поручень. А еще ее держит рука отца, крепко прижимая к

своему большому, плотному и горячему телу. Родному телу.

У нее перехватывает дух.

 

Сердце собирается выпрыгнуть, но заворожённо застревает где-

то у горла.

(«Ух, ты... Как классно!»)

…а потом…

(«Па-а-ап, я лечу-у!»)

Он одобрительно и счастливо смеется.

(«Я держу тебя, не бойся!»)

Она мотает головой, прикрывая от ветра глаза.

(«Я и не боюсь... Я лечу!»)

(Быстрее)

(«Ведь ты всегда будешь со мной?»)

Много людей.

(Вита, ведь ты уже взрослая девочка...)

Грустные, скорбные лица.

(... Ты должна понимать... Такова жизнь... Никто не вечен...)

Скорбные лица, сливающиеся в погребальную черную (мессу)

маску смерти.

(Не оставляй меня)

Удары молотка, забивающего длинные страшные гвозди в

(ее сердце)

крышку массивного гроба.

(«НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ!!!»)

(Никогда...)

(«Просто никто не вечен»)

Ссыпающиеся комья сырой земли в

(вечность?)

жуткий могильный провал, откуда веет холодом и сырой гнилью,

с ровными, вытесанными краями, как раз под размеры гроба, кото-

124

 

 

рый медленно опускают и он слегка покачивается, задевая с глухим

стуком земляные (ледяные) стенки могилы и от этих тяжелых прикос-

новений от них отлипают местами влажные комья и, разламываясь,

ссыпаются, ссыпаются...

(как во сне)

(Потому что — никто не ВЕЧЕН...)

(!!! Не оставляй меня одну !!!) (одну…)

 

( одну)

 

Только слезы, в которых задыхаешься и сильно вжавшись лицом,

распухшим и влажным, в мокрую мягкость подушки, ревешь так, что

чуть не срывается горло, до хрипоты, во весь голос... А сердце тягуче

медленно растягивают в груди бесплотные раскаленные клещи и

рвут, рвут его на мелкие части с треском и ужасной, не человеческой,

невыносимой болью, и где-то в груди не переставая ни на мгновение

что-то нещадно щемит и выворачивает наизнанку, обнажая чудовищ-

ную горечь, и до невозможности жутко саднящую боль несказанно

дорогой, бесценной утраты.

(Но слез больше не будет)

Ее поддерживали разные люди. Родственники, близкие друзья

отца. Все понемногу. Но она ни с кем не оставалась слишком долго.

После травмы нанесенной ей смертью самого близкого ей человека

подсознательно боялась привязаться к кому-нибудь, полюбить кого-

нибудь, хотя бы на маленькую толику так же сильно как любила отца.

В конце концов, она повзрослела.

Стала независимой. Ее интеллект, терпение и желание достигать

поставленных целей делали ее путь по жизни легким и наполненным

определенным смыслом. Она общалась со многими людьми, каждый

день приносил новые и часто интересные знакомства. Но одному

подсознательному правилу следовала неукоснительно всегда — не

позволяла, чтобы сердце слишком привязывалось к тем, с кем была

более или менее близка.

Более или менее.

Но когда в ее жизни появился Ронни, она потеряла над этим кон-

троль. С самой же первой минуты их знакомства. Подсознательный

коридор тестирования входящих в сердце личностей захлопнулся. По

совершенно не понятной ей самой причине. Открылся другой проход,

более незатейливый и менее скучный. Не тестирующий. И через него

в сердце вошел Ронни. Лучше было бы сказать ворвался, разметая по

сторонам, и сам того не ведая, круша в ошметки и пыль ее гордую не-

125

 

 

зависимость. И когда это произошло, все выходы как по команде за-

хлопнулись. И Ронни остался там навсегда.

Вита закрыла глаза в немом упреке миру, который позволив ей

родиться, так жестоко обошелся с ней. Но она понимала, что мир

здесь не при чем. Мир — это всего лишь абстракция. Она — живое

воплощение чувств и ощущений, проявление ментальной неизмери-

мости. И никто не может быть повинен в том, что она кинулась в бес-

крайний океан любви к одному человеку. И теперь этот океан требует

жертвы.

 

Матрас прогнулся, и над своим ухом она уловила тяжелое и пре-

рывистое дыхание Морти. Его потная от крайнего возбуждения рука

сжала ее плечо и потянула. Вита оказалась на спине. Простыня сполз-

ла и из-под нее, завораживающе всколыхнувшись, обнажились пол-

ные красивые груди. Морти молча смотрел на ее грудь удивленными

глазами, будто впервые увидел нечто подобное, а потом его гортань

что-то глухо пробулькала, и хрипло дыша, он резким движением руки

откинул остатки простыни, чуть прикрывавшие ее беззащитную наго-

ту.

Морти облизнул пересохшие губы. А потом его руки и голова и

все его дрожащее тело метнулось к ней, накрыло ее.

Он нашел ее рот и запустил туда свой язык, рука мяла и гладила

упругое, податливое, чувственное (обнажение интимного секрета

крайне нереального удовлетворения). Она даже не шелохнулась. Ее

глаза были закрыты, но все тело до последнего мускула расслаблено

и обездвижено.

 

(«Ой, Ронни, посмотри, у тебя в раковине уха маленькая родин-

ка... Как интересно. И так красиво, правда!»

 

Она мягко укладывает свою ладонь ему на грудь и теребит акку-

ратно наманикюренными пальчиками густые черные волосы, время

от времени поглаживая подушечкой мизинца сосок его левой груди.

Потом горячее дыхание ее рта возбужденно обдает кожу щеки Ронни,

а язык находит мочку его уха и проникает дальше, вглубь, стремясь

влажным неудержимым натиском достать вожделенную родинку. И

он приятно морщится, чуть двигая от возбуждения головой, но все

еще сдерживая себя от порывистого желания заграбастать ее в охап-

ку, прижать к себе, обнаженную и до одурения красивую, а потом

распластать на постели, а она будет делать вид, что сопротивляется,

играя с ним в понятную только им обоим, до сладкого помрачения

опьяняющую игру.

126

 

 

 

«Ронни-и-и-и-и-и-и-иии...»

 

Она стонет, не в силах сдержать наплыв внеявственно-

необыкновенных чувств, ощущая, как жгучая, невыносимо приятная,

сладкая волна захватывает ее от самого низа, где уже блуждает его

рука, до макушки разгоряченной головы. Его губы тоже что-то шепчут,

но она не может разобрать что, она уже ничего не слышит, кроме гул-

кого стука собственного сердца, которое гонит и гонит горячую волну

экстаза по ее телу...)

 

Когда Морти закончил, она молча подобрала свою одежду, вста-

ла и, глядя прямо перед собой, прошла в ванную. Морти полулежал

на подушках и смаковал пережитое наслаждение от близости с Витой.

Она не проявила никаких эмоций. Но он понимал, что не может тре-

бовать от нее большего.

Вита вышла из ванной комнаты уже одетая. Молча и пристально

посмотрела на развалившегося на постели Морти, который даже не

соизволил прикрыться, когда она вошла. Глядя на того, с кем была

только что физически близка, она почувствовала нарастающую тошно-

ту. Ее рука метнулась к горлу. Несколько секунд боролась с этим. По-

том глубоко вздохнув, вонзила в него стальной взгляд красивых голу-

бых глаз.

— Так, что Морти, — ее глаза сверкнули, — ты удовлетворен?

Морти медленно кивнул, но не успел ничего сказать.

— Через пять минут я жду тебя в холле. Ты выполнишь свое обе-

щание, так же, как я

(…что там опять вцепляется в горло... рвотно-инстинктовое

ВМЕСТО? Самоявственность… инклюзия покоя в избытке простра-

ции измышлений, инкубированный итог… нежности? в любви и

прощении, метастаза рассудка… Ах-ах, там цветочки в полях, ах-

ах, это фото на вечную память, ох-ох, лишь руки прощавательный

взмах, ох-ух, ведь умеешь уйти что растаять…)

выполнила свое.

— Да, конечно... Вита, детка... — Морти все еще пребывал в со-

стоянии расслабляющей эйфории. Пространственно метафизический

эффект Доплера: она была еще в его чувствах, воспринималась как

нечто физически осязаемое, и тут же стояла у выхода из спальни, уже

готовая идти в какой-нибудь космический или вселенский (Морти был

не в курсе) разлом континуума. Прыткая девочка, вишь, только что

здесь и уже, фьить, там, между мирами… только уследи за ней! Его

«плющило» и волокло по коридорам какого-то изрядно древнего

127

 

 

подземелья, где стены пахнут вековой сыростью и обязательно гни-

лью… но ведь где-то здесь по преданиям несметный клад! Конечно!

Сердце ухало в самую глубь его уже немолодого организма после

эдакой физической натуги, молодецкого упражнения с красоткой, коя,

почему-то, теперь «двоится» в ощущении, неравномерно распростра-

няясь, путая свое местопребывание… эффект Доплера, не иначе, толь-

ко какой-то, действительно, сверхволновой, что ли, экзосферический,

конфигурально вмещающий и смыслы жизни — неясно зачем.

Сейчас, глядя на Виту, стоящую возле двери, ему захотелось ее

еще раз. Ему вдруг страстно захотелось, и теперь намного, намного

сильней чем когда бы то ни было — быть на месте Ронни, любить Ее.

Морти горестно вздохнул. Да, такую женщину, как Вита, надо на

руках носить, ноги ей мыть... А он сейчас оденется и пойдет в лабора-

торию и сделает все для того, чтобы она умерла...

Виты уже не было в комнате.

Он неторопливо встал, неспешно оделся. Так одевается пригово-

ренный к смерти, коему осталось жить какие-то жалкие минуты, а

конвой уже у дверей, и через решетчатую прорезь окошка толстой

металлической двери на него смотрит надзиратель, внимательно изу-

чая ту обреченность, что проскальзывает в каждом его движении. Об-

реченность? Да у него же помутнен рассудок! И когда его уже мерт-

вое тело выбросят в раскачку в огромный провал холодного и зловон-

ного от гниющих тел церка-ямы13, откуда веет укромным воздыхани-

ем тьмы и тайным шорохом непрестанной ночи, — на самый край са-

дятся птицы, вороны, и от их легких касаний земли она ссыпается по

склону могильного рва, — остатком чувства, что бредет еще меж ми-

рами, он возможно поймет, что одеваться-то было, в общем-то, и не к

чему.

Ему исполняется двадцать один год, он путешествует по север-

ной части Австралии, собирая материал для диссертации, осевым во-

просом которой наметил неспособность кенгуру двигаться задом, пя-

титься, рассматривая в общем ракурсе тему эволюционного развития

конечностей, от самых первых организмов что еще только осваивали

сушу миллионы лет назад. Он вывел теорию «пошаговой ориента-

ции», что у некоторых животных данная «стадийная форма эволю-

ционирования» почему-то блокировалась частично или полностью. У

коровы, к примеру, с этим затруднение, сама по себе назад не сдаст,

 

13 В Древнем Риме гонения на первых христиан происходили в цирках, от древнеанглийского

«cirice» или «сirce», круг; «кирк» или «цирк», и впоследствии король Иаков распоряжается чтобы

название это заменило настоящее, которое по тексту Писания, «екклезия», то есть, «вызванные».

И слово «Цербер», трехголовый пес-стражник царства мертвых, что не выпускает души из Аида:

«бер» (лат. Cerberus) отпадает, оставляя «цер»… «церк»… «Церковь». Последнее, уже в русском

слове «ковь», кованый — речь, видимо, о душе.

128

 

 

как осел, что уперся, и ни шагу. Аналогично «проблема цапли», что

подняла ногу, стоя в водоеме, — видел связь здесь, пытался дока-

зать... для дальнейшего развертывания модели «динамического

строения динозавров». Он начинал с этого: «резистенция современ-

ной фауны в эволюционных циклах сингулярного масштабирования в

образовании видов». Цапля особой проблемы не создавала в иссле-

довании, она «просто» забыла, подняв ногу, что нужно ступать даль-

ше. Вот так: «хлопок» нейронной связи уровня импульсного обмена, и

«застряло». Как бы сбои эволюционного процесса при формировании

мозга, но... как знать, может у природы тут некий замысел, и «все

просчитано»? Очень много кавычек было в черновике... Два года

Алекс трудился над общим планом диссертации, потом увидел, как

будто бы само... знание вливается потоком видения — на лист —

формируя детали. Он ликовал.

Ехал на взятой напрокат машине, легковом грузовичке, для сна-

ряжения и провизии, и может быть каких интересных трофеев в виде

местной флоры, поскольку, как палеонтолога, его интересовало все,

связанное со средой обитания изучаемых объектов. Как будущего па-

леонтолога, — оговорился бы тут же Морти в случае доверительной

приватной беседы с интересующимися его занятиями.

Проехав всю южную часть континента, вот, забрался и сюда, в

надежде получить некие дополнительные бонусы исследования от

Матери-природы. До Теннант-Крик было уже недалеко, трасса каза-

лась заброшенной, во всяком случае не встретил никого в пути, вы-

бравшись из глухих мест, с удовлетворением подмечая про себя что

вездеход не подвел ни разу. И вот глаз различил вдали силуэт, не за-

метил сразу, ибо вертел головой, не особо отвлекаясь на дорогу, во-

дил хорошо, да и чего в этой дороге необычного? Искал кенгуриные

признаки? Или любовался видами...

Силуэт. Ближе. Девушка. Она держала палец кверху, потом стала

махать, хлестать рукой понизу, требуя остановиться. Он так и сделал.

Премилое личико вторглось в окно с левой стороны, которое бы-

ло опущено для вентилирования салона, авто было старым, потре-

панным изрядно, но на что хватило студенческих средств, то и приоб-

рел по прибытии в кенгуриный рай, и сплит-система не работала,

пришлось наслаждаться естественным обдувом. Это был почти авто-

плайстер, переделанный кустарно движок «работает как часы», уве-

рял продавец, впрочем, здесь было жаловаться не на что.

Руки девушки цепко легли на опущенное стекло, она будто соби-

ралась шатнуть как следует дверцу и вывернуть ее из корпуса. Алекс

хотел пошутить, что авто итак еле дышит, но передумал, его впечат-

лили глаза незнакомки, столь выразительный взгляд, на фоне кашта-

129

 

 

новых волос обрамляющих это поразительное лицо (скорее всего

блуждая неделями по прериям отвык от людей, погрузившись цели-

ком с головой в сферу загадочного мира природы, и современной, и

той, которая осталась только в костях и окаменелых следах, и неких

еще весьма интересных признаках).

— Подвозить будете? — изрекла очаровашка на ломаном анг-

лийском.

Морти подумал. Потом кивнул, слегка поджимая рот в утверди-

тельном наверстывании головой некой юморной мысли, что готова

была выплеснуться речевым почти опусом, ибо неделями и погово-

рить было не с кем, мобильную связь вырубил специально, дабы не

отвлекало. Посмотрел на нее, в эти излишне серьезные глаза.

— Буду. — Снова голова «качает губами» его уверенность в не-

обычности и крайней необходимости этой встречи. Потом потянулся к

дверце, нажал рычажок. — Прошу.

Попутчица как будто бы присела мимолетно, видимо изобразив

реверанс, только руки все не отпускали оконный проем, потянув на

себя, нерешительно, но цепко; сколько же она ждала на дороге при-

знаков цивилизации, что замаячат в мареве колесным приветом? И

вот она в машине, расправляет прическу, на ней светлое в крапинку

платье, полудетские босоножки, и не в тон всему виду ожерелье

красных кораллов, придающее дополнительно немного «диковатый»

или «исторический» образ всей утонченной фигуре.

Алекс тронул транспортное средство, они поехали. Куда? Молча-

ние между ними длилось довольно долго, может быть полчаса, на

время не смотрел. Наверное, действительно, долго ждала... умаялась.

Она чуть повернулась на сиденье к нему, протянула руку.

— Мазда.

Морти снова начал свое вдумчивое «вникание губами», это «все-

понимающее жестикулирование ртом» перенял от отца, тот любил

быть «свойским для всех».

— Интересное имя. Редкое.

Посмотрел на нее. Кивнул. Потом снова дорога. Скорость не

большая и не маленькая. Так чтобы успеть поближе узнать друг друга.

Хотя и до сего двигался с той же.

— Так что, Вы куда-то направляетесь?

— Да, мне надо в город. — Ответ последовал немедленно, даже

не дожидаясь когда водитель завернет в вопросительность послед-

ний звук.

Так они немного поболтали, некоторые слова «гражданка попут-

чица» выговаривала совсем плохо, урожденная австралийка, вырос-

шая на ферме в глуши, отдаленно от, что называется, цивилизации,

130

 

 

бабушка китаянка, и акцент соответствующий. А «гражданкой в пути»

она стала позже, когда обвенчались. Так Алекс обрел свою судьбу,

свою вторую половину, пребывая в чувственных размышлениях на

этот счет пока не грянул развод — спустя три года. Не ужились. Бывает

же, ничего, в общем-то, необычного.

И по дороге, пока он высматривал вдали что-то, попривыкший за

время «экспедиции» к непроизвольному обзору окрестности, поведа-

ла ему историю, будто бы, с ее слов, имевшую место в действитель-

ности, где молодая и самоуверенная девица заявила влюбленному в

нее парню, что если он правда любит, то войдет в клетку к тигру, что-

бы принести ей платок: и кидает, предварительно свернув для веса,

вынутый из сумочки платок через прутья решетки. Дело было в зоо-

парке, но уже под вечер, народу вокруг совсем ничего. И он полез,

дурной... Мазда премило хохотнула при этом, пожала плечами, мол,

пойми этих женщин.

— А что было дальше?

Она серьезно посмотрела, их глаза встретились.

— Тигру не понравилось.

И больше ни слова. Так молча доехали до Теннант-Крик. А потом

скромная свадьба. И три года философских размышлений о судьбах

мира. Больше не сходился с женщинами, чтобы по-серьезному, но

стал наблюдателен, излишне прагматичен в «отношениях».

Смутный образ Мазды возник, мельком, и канул в тишину стен.

Они молчали его присутствием, осуждая и оправдывая тут же неиз-

бежностью «разумного фатализма».

Когда Морти вошел в холл, Вита курила, сидя на диване. Сигаре-

та, которую она держала в руке, слегка подрагивала. Она судорожно

затянулась еще раз, пропуская тошнотворный дым в легкие, не забо-

тясь о том, куда падает пепел.

Морти подумал о том, какое жуткое напряжение она должна

сейчас испытывать, в какой плотный комок воли и нервов сжаться,

чтобы просто не сойти с ума.

А может быть она уже...

В груди у него противно защемило. Ему стало невыносимо жаль

эту несчастную девочку, которая так и не смогла найти лучшего выхо-

да, кроме как принести себя в жертву, в дар человеку, который не

достоин даже ее ногтя. А теперь Морти должен подняться с ней в ла-

бораторию, поставить ее перед излучателем, запустить систему и на-

блюдать, как женщина о которой он непрестанно и дерзновенно меч-

тал с того момента, как впервые увидел, будет превращаться в поток

античастиц, несущихся... в никуда. Он знал, что будет именно так. Ни-

какого перемещения во времени не будет. Будет просто синеватый

131

 

 

туман, оседающий на стенках камеры переброса, — то, во что превра-

тится молекулярная масса ее тела, (ПОТОМУ ЧТО) мощности излуча-

теля не хватит, чтобы создать необходимый эквивалент энергии для

направленного толчка рабочей массы сквозь временной вектор и вы-

броса ее... Куда? Этого он еще не знал.

Конечно, излучатель работает исправно. Морти уже эксперимен-

тировал пять... ВОСЕМЬ раз, две попытки были совсем пробными, оз-

накомительными, в третью... он отправил в эмертон-плас-

псиокренсное «пространство» мышь, живую мышь. Аппарат был в фа-

зе настройки — да, но... после отключения системы и продувки каме-

ры

(«ну-ка, путешественник во времени с облезлым хвостом, за-

нимай почетное место первооткрывателя», — бубнил себе под нос,

ставя клетку с грызуном на прозрачно-матовый пол, под которым

угадывалось нечто напоминающее спираль, как в кухонной элек-

троплите: потолочная область имела идентичный вид)

он нашел в ней какие-то следы... будто асфальтоукладчик про-

ехал по помидору катком; похоже, мышь была вывернута эпсилон-

потоком наизнанку, на самом молекулярном предуровне, клетка ис-

чезла.

Но, в любом случае, то были мелкие предметы — дополнительно

— калькулятор, тостер... Он закладывал их в герметичный контейнер

и маломощным толчком излучателя направлял синхронизированным

потоком античастиц не дальше, чем на сто (сто пятьдесят?) обуслов-

ленных лет назад. И у него не было еще случая убедиться наверняка,

что его опыты удались, так как ни один контейнер до сих пор найден

не был. Разумеется, следовало учитывать пространственный фактор,

он понимал, что предметы, смещенные во временном векторе экст-

раполяции субтороидной физики вакуума, могли оказаться совер-

шенно естественным образом под домом — еще до того, как он был

выстроен. Их могли найти (например, дети), но, однако же, в истори-

ческих архивах не было упоминаний о находках высокотехнологич-

ных, относительно того периода, приборов. Хотя, таковой информа-

ции тоже доверять особо нельзя. Сам агрегат (синхронфазер) обла-

дал, по теории, разумеется, способностью сместить пространственно

объект «экзосброса». Возникала еще мысль на счет вращения косми-

ческих тел, Земля ведь смещается относительно Солнца. Здесь было

много споров — в специальном кругу занятых в проекте. Но также на-

ращивались догадки, что дело совсем не во вращении, смещении и

так далее. Потому что «объект экранного сброса» привязан к месту

отправки вполне физически, и, с точки зрения релятивизма прокру-

стики синусоид континуума, должен оказаться в той же пространст-

132

 

 

венной точке где «был», но переданный во времени в затухающее (в

русле экстраполяций) прошлое. Морти в своих экспериментах на-

страивал аппарат так, чтобы выброс в «зону пластрации временного

поля» получался с отклонением в пространство. Конечно, наобум. Все

было сырое. Как тот «помидор»… И — вот — женщина, на которую го-

тов был молиться, сейчас сидела на его диване и ждала, когда он по-

может ей свести счеты с жизнью. На меньшее она не согласится. Ведь,

даже если бы переброс удался, в той эпохе, куда она так стремится,

она не проживет и суток. Если бы переброс удался...

Да, теория эмертон-плас-псиокренс поля сыра как тот самый

«помидор».

Совершенно неясно как сходятся потоки...

Резонанс-персекфикация...

Он просматривал справочник, составленный инженерами центра

моделирования реполяций... Самое прогрессивное направление в

науке... Одновременно самое непонятное, фактически не имеющее

разрешения на исследования, но...

Кто-то из группы доминирующей координации доказал, что их

работа важна миру, цивилизация... «задыхается от недостатка свеже-

го материала научных методов... специфика неопределенных реше-

ний... нужно дать дорогу новому». Вот как-то так. Синхронизатор пси-

окренс поля стал реальностью. Они разрабатывали модель скачка

сверхсветового режима… — ожидалось… вернее, планировалось, по-

слать экспедицию к ближайшей от Солнца звезде. Космический «реп-

лайтер» (условное пока для науки определение) должен, достигнув

субсвета, набрать массу кумулятивного выброса «стержневой плаз-

мы» (это все специальные термины, по сути, технический сленг) и то-

чечно «вдуть» экстраполяцию скачка в гравитационную растяжку га-

лактической массы (таковую «растяжку» надо еще обнаружить). Од-

нако, данное исследование или разработка — являлось лишь частью

общего пласта апробаций. Были иные рабоче-технические версии

разгона «космореплайтера». А на этой… группа исследователей полу-

чила сбой кумулятивного выброса на макете прогона. И был зафикси-

рован «блик» зеркала или маски… «временно го спи на14». А там уж и

пошло…

Но как работает устройство (толком) мало кто понимал; а кто по-

нимал — помалкивал. Даже были сомнения на тот счет, что переброс

 

14 Спин (от англ. spin, буквально — вращение, вращать(-ся)) — собственный момент импульса эле-

ментарных частиц. «Временно й спин», здесь, это оборот или проворот «периода фиксации пото-

ка», где под потоком понимается общий ход действительности — глобально, с учетом бесконеч-

ности: что-то вроде «метафизического винта», что «бурит» в пустоту еще не наступившего момен-

та реальности.

133

 

 

осуществляется в реальном измерении континуума. А в каком тогда?

Гхм. Кто-то говорил, что экзопериферийном. Что приблизительно

могло означать не конкретное перемещение в активно-затухающем

потоке времени, то есть, непосредственно, в прошлое, а внедрение

объекта преполяции в... некую зону до-сформированности, где уже

(когда-то) имевшая место действительность может быть — хаотично

— смоделирована заново; в нематериальных трансформациях и мо-

жет быть (даже) не в этой реальности. Возникнет зеркало при энерге-

тическом псиокренс-выбросе: в зеркале спонтанно смоделируется

ЭКРАН синхронизированной реальности. В этот «экран» войдет объ-

ект.

(...по некоторым версиям научных толков, вселенная, прежде

чем возникнуть и сформироваться, «была отражением самой се-

бя», моделью хаотичной тяги к образованию, ибо сперва сгущались

какие-то энергии и принципы: то есть, для космической реально-

сти, во всей ее протяженности и глубине, это норма, прежде, для

примера, самой чашки чая обнаруживать или являть пар и аромат,

который «отражает собой напиток» для нашего восприятия; дан-

ный образ и забавлял и озадачивал...)

А что же Дальше? На стыке физической реальности и «зеркала»,

что вызвано или активировано в некоей метафизической области (до-

сформированности — это откуда мать-вселенная берет свое начало)

возникает след «прострационной ниши», что и берет на себя «роль

вселенной», эдакой, махонькой, свернутой до состояния определен-

ного времени и места. Но в совершенной точности передающей собой

все (физические) параметры и характеристики сообщенной зеркалу

(экрану) реальности. Это все то же самое, только… не имеющее

плотно-физической связи с действительностью. Возможно ли, все-

таки, как-то физическое совмещение реальности как таковой (движу-

щейся в русле неизменяемого глобально времени) и «зеркала-

экрана», даже, скажем, с передачей или переносом объектовых эле-

ментов в их содержимом? Может ли, «отправившийся» в прошлое

индивид, закопать некую вещь, и потом эта вещь будет найдена спус-

тя определенное время — из места отправки? Закопает-то он ее не в

той самой реальности, из которой был отправлен! И, вообще, что же

произойдет тогда с физической оболочкой, то есть телом, испытателя,

что сместится во временном… шлюзе? (Вся терминология приблизи-

тельна, что следует понимать). Станет ли тело «репульсивным плаз-

моидом» неизвестной природы? Вопросы… вопросы.

В принципе, разницы нет, действительно ли перемещение; дей-

ствительно ли существует интровременной коллапс, подразумеваю-

щий существование вселенной в развернутом временном потоке, где

134

 

 

эпохи могут совмещаться, наползать друг на друга. Может быть нет.

Может все не так. ЗЕРКАЛО.

Морти не особенно нравилась теория «зеркала», но, в общем-то,

по большому счету ему было вообще все равно как ЭТО работает. Ему

был важен результат палеонтологического исследования. Псиокренс-

синхронизатор мог как-то пригодиться. Он пытался выяснить как. Для

этого и смонтировал установку у себя. Чтобы понять, можно ли узнать

о ПРО ЛОМ планеты — больше, чем это виделось или...

Считалось возможным.

На этом споры заканчивались.

Почему-то Морти именно сейчас осознал насколько Вита дорога

ему. Даже если он никогда не смог бы назвать ее своей женщиной, и

даже если бы он никогда ее больше не увидел, но знал бы, что она

жива и по-своему счастлива, ему было бы этого вполне достаточно. И

в этот момент он вдруг отчетливо понял, что ненавидит Ронни всеми

фибрами души. Он знал, что сердцу не прикажешь, что Ронни винить

в общем-то не в чем, и все же... Если бы не Ронни, ему бы не при-

шлось сейчас принимать самое ответственное и самое страшное ре-

шение в своей жизни.

Думая об этом, он вдруг с удивлением и нарастающим ужасом —

поверх итак сублимированного отчаяния и прогорклой смеси чувств

на фоне судорожной сердечной немочи — понял, что он это решение

уже принял. Вита заплатила ему за это решение своей честью, каким-

то непостижимым образом вынудив его выпустить в один момент все

нити смысла, которые связывали, скрепляли у него доскональное по-

нимание любой ситуации, и заставила пойти против самого себя, но

ведь... в том-то и дело, что идти никуда и не пришлось. Она поставила

его перед тупиковой дилеммой, как перед очевидным бесспорным

фактом, вот и все. И из-за любви к ней он сделал этот невероятный

для него самого шаг. Он любил. Это может показаться странным, но

возможно, что не так уж и намного меньше, чем она любила Ронни, и

его любовь была существенно более рациональней ее.

Впрочем... скорее всего это была даже не любовь. Расчет. Да-да:

расчет.

Подкрепленный самовнушением? Может быть.

Значит, не любовь. Экспертиза психореплатоидной специфики

ученого — биотерконика; непроизвольно, но — наверняка. Он же ис-

следовал строения нервных систем и — не только земных животных...

после открытия протогенофазы стало возможно респектировать, как

бы «культивировать изнутри» животные виды. Они имели фундамен-

тально другое строение. И нервной системы прежде всего. Нервных...

135

 

 

систем, — будто их «эволюция» изначально, от первого организма в

доисторическом океане, проходила вне Земли.

После клонирования, респектофаза поработила умы ученых.

Но... споткнувшись о клонирование, наука очень осторожно об-

ращалась с генетикой, отныне — так. И, тем не менее, Морти имел

значительный опыт изучения таких форм. Что-то вроде научных ис-

следований Павлова и других в зоне рефлексоскопии, но... исследо-

вания Морти имели краеугольное значение: культивирование новых

биологических видов позволит улучшить «модель биосервиса» при

освоении мертвых планет, которые надо будет насыщать экологиче-

ским пакетом. А для этого, прежде всего, необходимо научиться

«создавать виды»… от бактерии до… гхм, динозавра. Доступ он имел.

Самого себя «не уберег». Надо было работать через непосредствен-

ный контакт психозон, через энцефалографию — мозг твари соединен

с мозгом ученого, посредством аппаратного контакта: волновым шту-

цированием; достаточно было войти в сеанс с «воспоминаниями»,

фиксирующими на внешнем мире и...

Вита?

Но он не мог сказать ей это словами. Его слов она бы не услыша-

ла. Много позже он глубинно осознал, почему он, очень хорошо зная,

что она испытывает по отношению к нему (по большому счету совсем

ничего, по малому внутреннее отторжение его как мужчины, но не

как человека), все же переступил принципиальную черту, что была

создана ее неприятием к нему, и предложил ей разделить с собой

ложе, взамен на безумие, которое она от него требовала, подспудно

зная, что он не сможет ей в этом отказать. Он нарушил ее личностный

статус-кво, лишь потому, что так хотела она. С ее стороны — это было

проявлением уважения к нему и благодарности за его решимость. А

он со своей стороны... Таким образом, она поймет, поймет… как он

любил ее, но поймет это уже много позже, поймет это там, где отсут-

ствует всякое понимание, потому что отсутствует протяженность. Там

где не существует времени. И все же теперь он будет всю оставшуюся

жизнь расплачиваться своей совестью. Расплачиваться и мучиться. И

ее образ, из самых глубоких, затаенных и жутких провалов его души,

будет преследовать вечно.

Он сделал движение, и она заметила его.

Ткнув недокуренную сигарету в пепельницу, едва не промахнув-

шись в столешницу, она поднялась, и решительным взглядом показа-

ла на ведущую наверх лестницу, оглаживая вероятно чуть смявшуюся

от сидения легкую ткань юбки, так будто собиралась совершить ве-

чернюю прогулку, чтобы проветриться на свежем и бодрящем возду-

хе, вдохнуть призрачный аромат надвигающейся

136

 

 

(«...смерти...»)

ночи. Обыденное, привычное, незамысловатое движение, при-

сущее любой обыкновенной женщине.

— Лаборатория там?

Морти устало и как-то раздавлено кивнул и побрел к ступенькам.

Пока он медленно и тяжело поднимался, Вита молча стояла и смотре-

ла на это мучительное восхождение.

— Подготовь все. — Наконец произнесла она. — Мне нужно

взять из машины кое-какие вещи.

Морти страдальчески закрыл глаза, с усилием перетаскивая отя-

желевшее и враз обмякшее тело на следующую ступеньку. Она пола-

гает, что ей еще понадобятся какие-то вещи... Господи, почему же все

так отвратительно!

Его лаборатория.

Она была обставлена по последнему слову техники. Все самое

ультрасовременное. Научные работы Морти имели довольно широ-

кую известность во всем мире, но то, чего он смог добиться за по-

следние месяцы, безусловно, являлось высочайшим проявлением че-

ловеческого гения. Он шел к этому долгие годы. И сейчас, на стадии

завершения исследования, фактически уже его окончательной де-

пресфакции15, ни за что на свете он бы не смог признать (даже не-

гласно), что открытое совсем недавно и совсем неожиданно устройст-

во, соединяющее временные потоки, которое рассчитывал видеть в

качестве «лабораторного инструмента» своего, эдаким палеонтологи-

ческим «экскаватором» знания, на самом деле стало возможно толь-

ко благодаря уникальному стечению обстоятельств. Впрочем, некото-

рые (научные) открытия — действительно — происходят по воле слу-

чая. И не всегда — как оказывается позже — становится очевидным,

что внутри идеи — околонаучная труха, создающая лишь видимость

Достижения. Но... ОН шел к этому многие годы, он — ЖДАЛ этого и

основательно самоубеждался, что идея псиокренссинхронизации так

же основательна как его убеждение. Это его решающая симфония. С

помощью этого открытия он собирался перевернуть мир. Его имя бу-

дет записано на скрижалях истории человечества. Только так. И толь-

ко такую цену он жаждал получить от этого потрясающего техноин-

тернального проекта.

Его идея саморепликации видов, теория «рабочего звена» в об-

разовании и совершенствовании вида в эволюционном процессе,

звене, от которого зависит существование вообще: то есть, он корпел

над разработкой концепции от которой зависело прежде всего буду-

 

15 Разрешение на использование в социально-общественной среде.

137

 

 

щее робототехнической индустрии, то есть, какими в самом конечном

итоге будут роботы, от мозговой ячейки («нейрон-функция») до по-

следней крепежной связки телесной конструкции, не в плане формы

или внешнего образа, а относительно силовой конфигурации исход-

ной модели, как это есть в природе: опора на конечности (ноги), хотя

природа экспериментирует неслабо, и тем не менее, организмы «не

импульсируют» при движении, для примерного представления, они

движутся размеренно, а не «телесным скачком», будто выбрасывая

себя целиком вперед или в стороны при каждом «шаге»... Или, гм,

еще как-то. Это была его излюбленная тема: «парадоксы базовых

принципов вселенной».

И вот, появляется на его научном горизонте «микроскоп сверхви-

дения», синхронизатор временно го поля. И возможность заглянуть за

ширму эволюции. Каково? Он бредил этим прорывным образчиком

триумфа всей цивилизации, какой же в сем наблюдался предел и од-

новременно неограниченность познания!

Но беспокоил момент... — как ученый, как рационалист до мозга

костей, он понимал, что в случайном открытии может крыться фунда-

ментальный огрех, то есть, изъян, ошибка. Но верил. Или надеялся.

Споря с собственным кредо научного абсолютизма, в котором невоз-

можны допущения, тем более домыслы. Чувствовал себя с этим от-

крытием как матрос на разбитом шлюпе посреди океана после силь-

ного шторма, и корабль потонул, и он остался совсем один — со

своими чаяниями, грезами, нервным глухим смехом посреди ночи,

внезапно пробуждаясь, отрывая от подушки голову, глядя в невиди-

мый во тьме потолок широко открытыми глазами. И будто прислуши-

ваясь. Ночь хранила секрет его неведения, заблуждения может быть

даже, который он тщательно скрывал от самого себя.

Он подошел к камере излучателя. Ее объем был достаточен, что-

бы в ней уместился человек. Это тоже было неспроста. Морти знал,

что рано или поздно синхронизатор перебросит сквозь время челове-

ка. Он безоговорочно верил в это. Просто нужно кое-что доработать,

нужно чуть-чуточку апробационного материала. Совсем немного.

Но даже в самых смелых своих замыслах он не смог бы предпо-

ложить или нечаянно представить, что это будет именно так. Как сей-

час. Беспощадно и так по-дикому страшно. С предельным весом са-

моответственности, в расторжении сути. Разумеется же, человек, что

войдет в камеру, готовый к активации вневременного цикла инверсии

континуума, будет и подготовлен сам по себе морально и физически,

и проинструктирован самым надлежащим образом спецами центра

реполяций, и вообще… все (это) должно быть более чем…

138

 

 

soigneusement 16. Ведь таковой план подразумевал, конечно же, воз-

можность возврата добровольца (каким образом — еще следовало

прорабатывать вопрос).

Морти нажал кнопку и экран управляющего компьютера осве-

тился. Началась загрузка системы. Через минуту на экране стали появ-

ляться таблицы тестирования. Они отрабатывали программу (каждая

свою) и сжимались, сворачиваясь в функциональные ячейки кон-

троль-базы, выстраиваясь рядами, конструируя пирамиду управления

системой. Вот... еще немного... пирамида завершена, она завраща-

лась, двинулась в самой себе, выдвигая и показывая рабочие элемен-

ты контроля. Необходимо было ввести характеристики эксперименти-

руемого объекта. Препартрополируемого — разумеется17. Его пальцы

привычно побежали по сенсорной поверхности клавиатуры на пульте,

загоняя в оперативную память информацию.

Он сделает все, как нужно. Так, если бы он действительно произ-

водил экспериментальный запуск системы. Хоть в этом отношении его

не будет мучить совесть. И он понимал, что не может сказать ей прав-

ды. Она не станет слушать. Обвинит его в желании отговорить от этого

очевидного безумия. Ведь… она все слышала, тогда, на веранде… он

был достаточно откровенен, выкладывая перед заворожённым Ронни

картины феерического прорыва, он утверждал, самолично, от собст-

венной «восторженной глупости», а не потому что так было в дейст-

вительности, и даже категорически, параллельно внушая и себе, что

аппарат полностью в рабочем состоянии, то есть, «на ходу», как гово-

рится, даже приукрасив слегка… И она все слышала. А мог ли он

предполагать, что данное откровение может быть настолько губи-

тельным?

Он закончил ввод данных. Теперь система знает все характери-

стики объекта. Система знает потоки какой мощности необходимо

синхронизировать. И знает на какое временно е расширение от на-

стоящего, относительно обусловленного пространственно-временным

континуумом момента должен быть препарирован (переброшен)

объект. Система только не знает, какая мука гложет и изъедает его

душу, потому что через несколько минут это неодушевленное гени-

альное устройство уничтожит навсегда, такую драгоценную для Мор-

ти, человеческую жизнь.

Он не услышал как она вошла.

 

16 Тщательно, франц.

17 Препартрополяция — эффект энергетических весов, в котором «чаши» есть ни что иное как

энергетически коллапсирующие доминанты. Таким образом достигается частично эффект энерге-

тического «перпетуум-мобиле» (фантастическое).

 

139

 

 

Подойдя к Морти, Вита остановилась, и некоторое время задум-

чиво смотрела на камеру переброса. Юбка исчезла, теперь на ней бы-

ли синие чуть потертые джинсы, плотно облегающие стройные ноги,

дамский элегантный пиджачок, строгий стиль, серый цвет, дорогая

добротная ткань, под ним белела декольтированная блузка… Она пе-

реоделась у машины, заменив юбку на брючный ансамбль. Она изна-

чально… не была уверена наверняка, что он согласится! У Морти…

даже затеплилась бессвязная мысль, что она передумает. Он услышал

как она судорожно сглотнула. А потом поставила на пол дорожную

сумку, которую принесла с собой, и не глядя в его сторону, спросила.

— В чем ты отправляешь свои образцы?

Морти сначала не понял о чем она. Потом до него дошло.

— В герметичном контейнере...

— Мне нужен такой контейнер.

Он молча кивнул, и натыкаясь на стеллажи подошел к несгорае-

мому шкафу. В его голове никак не мог рассеяться мешавший четко

мыслить туман. Достав из шкафа небольшой прямоугольный контей-

нер, он вернулся к камере и протянул его ей.

Она удовлетворенно кивнула.

— Как… с ним… обращаться?

Морти еще не мог понять ход ее мыслей. Но он не собирался ей

перечить. Она действует сознательно и неотступно — вот, что его

больше всего обезоруживало. Морти показал ей, как открыть крышку,

как включить герметизацию. Прибор выскользнул, он подхватил его

почти на лету, присел, поставив на пол, и тыча-водя пальцами по кор-

пусу, продолжая что-то полусознательно бубнить на счет вакуума, ко-

торый образуется внутри контейнера, пару раз вздохнул, прервался,

смолк… начал снова, сбился. Засопел, натужно крякнул, и опять, как

нерадивый школьник, про крышку, герметизацию, будто неуверенно,

и с надеждой на учительское снисхождение, не зная как объяснить ей

про «магнито-фрезер» закупорки вакуумной утечки, и экстраполярной

защиты вещества, помимо самого вакуума, за счет чего контейнер мог

сохранять содержимое в целости… наверное, сотни тысяч веков, мно-

гое зависело и от прочности его корпуса. Вита смотрела и иногда ки-

вала, не меняя позы и глядя сверху вниз на сидящего на корточках

Морти, который возился с контейнером, попутно комментируя свои

действия полусознательным разбродом мыслей, что стали туманом, а

он бредет выставив руки, и очумело озираясь «по сторонам». И попа-

дая каждой ногой в ямы, выбоины, и цепляя носками корни выкорче-

ванных недавней бурей деревьев, спотыкаясь и судорожно щупая

воздух слепым обреченным движением растопыренных пальцев. И

рев чащи саднит по нервам, колыхаются тени-образы выше самого

140

 

 

высокого роста, под чьими-то чудовищными ногами-лапами скрипит

мокрое дерево бурелома, лиственник, просто в труху, по скользкому

мху, стучат камни, что отскакивают от гигантских шагов… эти тени пол-

зут в воображении, заслоняя проблески света, что проступают через

нагретый туман, где-то кипя ползет магма, земля сотрясается от вул-

канических разломов, вдали шипение испаряющейся реки, и шаги,

шаги, удары в почву, хрип глоустической дыхалки раскаленным смра-

дом в дрожащем воздухе, что клокочет сиплотой и спирает ветер, за-

бирая его в свою глубь, но тот лишь усиливается, а испарений так

много, туман, пронизав, насытив и глинозем, не исчезает, и вот уж

виден разрез пасти, что дышит и ходит плотно тисками, и рельеф зу-

бов так стремителен и отточен плотию, омыт кровью, отполирован

ужасом…

Когда он закончил, Вита открыла сумку и засунула туда контей-

нер. Что было еще в сумке Морти не успел разглядеть. Потом она вы-

прямилась и показала рукой на камеру.

— Сюда?

— Да... Вита... — В нем будто надломилось что-то. Он хотел ее

задержать, что-то объяснить. Сам не зная — что.

Она предостерегающе подняла руку, останавливая его порыв

жестом.

— Не нужно, Морти. Открывай.

Он обречено подошел к пульту и коснулся пальцем его сенсор-

ной поверхности. С легким шипением металлический люк съехал по

боку камеры, открыв прямоугольное отверстие, почти в рост челове-

ка.

Постояв несколько секунд с закрытыми глазами и стиснув кулаки

(ее ресницы слегка, еле заметно подрагивали, но на лице будто за-

стыло недвижимой маской отрешенное от действительности спокой-

ствие), Вита, наконец, подхватила с пола сумку и решительно шагнула

в проем — одним «стиснутым» движением, порывом... Она поверну-

лась к Морти лицом и посмотрела на него из ретрансляционно-

препарационной камеры переброса. И в ее глазах застыла грусть,

смешанная с беспощадным надменным призрением самой себя.

— Прощай, Алекс. — Ее губы сложились в нежную улыбку. Это

был ее последний, наверное, самый дорогой подарок ему. — И спа-

сибо тебе. За все.

Морти стоял, как пораженный молнией. Он не мог никак унять

внутреннюю дрожь, а его тело покрылось испариной. И если бы в нем

не оставалось еще хоть немного рассудка, он бы неистово закричал. И

кричал бы, терзаемый изнутри все выпирающей желчью осознания

всей нелепости самого себя и всего, что считал до этого столь важным

141

 

 

и значительным. Под ее неуклонным взглядом его дрожащая рука до-

тянулась до пульта. Люк камеры задвинулся на свое место, легко

скользнув в пазы, как заточенный нож гильотины, оборвав послед-

нюю живую нить, которая еще связывала Виту с этим миром. Из вы-

пуклой ниши под самым потолком медленно выползла отливающая

серебром спиральная кольцевина стабилизатора, что вращаясь вокруг

камеры огромным штопором, заключила ее в себя и бесшумно вреза-

лась в специальное основание у пола, плотно сев в него, как будто

рессора готовая принять значительный груз.

Морти услышал как загудел генератор поля. Его гул все нарастал

и нарастал. Он бросил судорожный взгляд на экран компьютера и

увидел график поступающего со спутника потока энергии. Спутник ак-

кумулировал солнечную энергию. И в данную секунду передавал ее

плотным, сбитым пучком на приемное устройство, которое Морти за-

кончил монтировать у себя на крыше всего неделю назад.

Морти смотрел на график и чувствовал, как судорожно сжимает-

ся его желудок.

(«Синоптики»)

Линия солнечной активности быстро росла, а параллельно ей

росла линия энергетического потока целенаправленно передаваемо-

го спутником. Это была...

(«обещали бурю»)

мистика. Так не бывает, — лихорадочно думал Морти. Это такое

необъяснимое

(«но забыли предупредить, что будет очень жарко, ну, например,

как на солнце...»)

(«и… что же тут необычного?»)

совпадение.

Генератор гудел все сильней и сильней. На спирали разгонного

потока, опоясывающей камеру, с надсадным треском заплясали энер-

гетические вспышки гипермощных разрядов. Морти почувствовал

дрожь, исходящую от всего дома.

Пирамида рассыпалась. Из «осколков» (довольно оригинальный

программный эффект) выскочило некое подобие крутящейся в самой

себе сетки — она будто пыталась построить графическую фигуру, мо-

дель... Он вгляделся; система продуцировала отчет. Морти лихора-

дочно впитывал возникающие знаки.

(Супрестракция:?> третаконверсия итоговой величины)

(Пауза)

(Объектовый исинхробрас...)

(Пауза. Видимо ошибка. Система тут же поправилась)

(Объектовый инструктор поля)

142

 

 

Все. Конец отчета.

Это означало, что на реплекс-генерацию энергии повлиял пре-

партрополируемый объект...

Отчет исчерпывающий. Систему делали лучшие умы планеты.

Солнце не при чем. Объект... создал резономодуляцию внутри

камеры? Как? Биополярно...

У Морти под ложечкой засосало.

Он представил, он представил... (ОН ПРЕДСТАВИЛ).

(Выкинь из головы — выкинь из головы — выкинь — вык...)

(...инь из головы — ВЫКИНЬ ИЗ ГОЛО-О-ОВЫ-Ы-Ы-Ы-Ы!)

(...)

Он представил, что она испытала.

А когда линия энергетического потока, передаваемого со спутни-

ка дотянулась до критической отметки, на экране вспыхнуло ядовитое

ярко-красное с желтизной волнообразно мерцающее предупрежде-

ние о немедленной необходимости отключения всей системы во из-

бежание терминации. Морти, весь покрытый испариной, ощущая на

губах и языке приторно солоноватый привкус собственной, заглу-

шающей задавленный глас рассудка, жути, смотрел на экран, не в си-

лах сдвинуться с места или хотя бы отвести взгляд. Коматозный эф-

фект, возникший в его интеллектуально выпестанном уме.

(ОПАСНОСТЬ ТЕРМИНАЦИИ)

(РЕКОМЕНДУЕТСЯ)

(НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ОТКЛЮЧИТЬ СИСТЕМУ!)

Это выглядело как приказ, административная директива, как ин-

струкция, которые система может выдавать в редких случаях, форми-

руя автоматический отчет группе технического надзора.

Он смотрел и где-то внутри у него медленно, но неотступно рож-

дался бесформенный и визжащий от все растущего безумия, затрав-

ленный липкой и вязкой тьмой, что дрожала и колыхалась, выталки-

вая навстречу реальности сумрачный и ни в чем не определяющийся

гнет, который будет давить изнутри пока действительность не схлоп-

нется в пустоту существования, в которой теперь постоянно будет

пребывать Александр Дауэлл Морти... рождался, вымучивая самого

себя зверь его постоянной и отупляющей непомерной скорби. И он

будет грызть его, смачивая невыносимо саднящую рану ядом откро-

венной ненависти к себе, за то, что он подневольно сделал с самим

собой и с ней. Этот безликий зверь будет вылезать из самых темных

провалов его души, удавливать и щемить осознанием гибельности,

что так ярко и отчетливо проявила себя по отношению к двум людям,

так и не нашедшим своего совершенного во всех смыслах пристанища

в этом непонятом ими мире.

143

 

 

И когда линия энергетического потока зашкалила за график,

Морти не выдержал и кинулся из лаборатории.

Он успел выскочить буквально за пару секунд до взрыва.

Мощная взрывная волна подхватила его и вместе с кусками стен,

ошметками и остатками его лаборатории вышвырнула из окна второ-

го этажа. И прежде чем упасть, в головокружительном полете, как во

сне, Морти увидел огромное скопление равнодушно мерцающих

звезд.

«Какое чистое небо», — почему-то мелькнуло будто вспышкой

озарения.

А потом наступила тьма.

 

— Ты призрак? — спросило дуновение из сумрака. Как будто бы

оно было существом, и тут же, явственно, чем-то иным, что вне зако-

нов физического устроения всякой реальности... всякой... доступной

воззрению и смыслу. Рука скользнула по слизи, по чему-то твердому и

сразу же размазанному в пустоту, она хотела найти опору, но пальцы

щупали незримые бугорки, это была стена, может быть пещеры. И

одновременно здесь ничего не было, кроме его сиплого дыхания в

этот сумрак, в бессмысленное ничто.

Отзвук неизвестного голоса повис на миг в его сознании, и снова

тишина навалилась века ми стиснутого тьмой одиночества.

— Давно я здесь? — спросил в никуда.

— Ты призрак... — будто вторя себе эхом, но с интонацией сожа-

ления вновь проявился голос. Он был приятным, и тут же пугающим

до легкой ломоты в костях, будто при гриппе. И этот испуг как вирус,

он тут пронизывает все, он входит дыханием нежити в нутро. Погло-

щает избытком ускользающего чувства. Все существо растворено в от-

сутствии четких ощущений; бытие эфемерно, да и бытие ли это? Спол-

зание, но куда... как в детстве, положив школьный портфель из твер-

дой кожи под себя, съехать с ледяной горки, рассказывал прадед, ко-

гда он был еще совсем дитя... совсем дитя... О том рассказывал как

сам был ребенком. Но что дед, отчего дед? Нашло воспоминание...

Прожил-то долгую жизнь, но под самый конец чутка спятил. И на

одре, держа за руку правнука, глядя в его лицо слепым, уж подерну-

тым пеленой глазом (второй был отчего-то нервно стиснут, как гово-

рил потом врач отцу, мышечный спазм века), просипел последним

усилием дыхания: «Встретишь... там... меня». Алекса отшатнуло от по-

стели. Но рука, будто в капкане, была стиснута мертво костлявой су-

хой кистью: старец отошел в мир иной.

Отец аккуратно разжимал хватку неживой плоти, успокаивал

мальчика. Восьмилетнего Алекса трясло, потом трясло еще сильнее, у

144

 

 

себя в комнате, где он не мог заснуть на протяжении двух недель, по-

глощая успокоительное из добродетельной маминой руки. Живой.

Любящей.

С прадедом не был близок, пару раз видел в коляске дряблого

старика, которого привозил в дом отец, за которым ухаживала мама,

у них был роскошный летний сад, и малыш Ал подглядывал за ним,

прячась за яблоней, чувствуя себя героем приключенческого романа,

может быть Джимом Хокинсом из «Острова Сокровищ». И один раз

этот человек увидел его, и подозвал вялым жестом. Ал подошел, вы-

тянувшись по струнке, не мигая глядя на морщинистое свидетельство

того, что когда-то этот человек был молодым, сильным, может быть

красивым, или просто привлекательным.

— Ты следишь за мной... — спросили утвердительно глаза, озву-

чив себя едва уловимым движением рта, в губах застряло и тут же вы-

скользнуло на воздух хриплое сипение, моментальное и чуждое во-

ображению мальчика, какое-то «потустороннее», хотя таковая мысль

в том времени никак не могла бы прийти на ум еще совсем ребенку.

О потустороннем Алекс Дауэлл Морти стал думать тогда, когда сделал

первые уверенные шаги в мир, в жизнь, в торжество независимого

«я».

— Ты призрак. — Опять шлепнуло о стены звуком нечто, и войдя

в них сиим могильным шепотом, замолкло насовсем.

Он разомкнул уста, чтобы возразить, или хотя бы что-то ответить,

вразумительное, весомое, настоящее, живое... Но скользкое сполза-

ние завершилось, он погрузился вязким чувством самого себя, как в

ванну полную воды, черной воды, но, это, видимо, из-за холодной

тьмы «вокруг»... конечно, из-за этого, и почему-то вот она, его по-

следняя мысль, как крик в саму вечность.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

145

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

146

 

 

 

 

ПРОБУЖДЕНИЕ

 

 

Ронни отсутствовал три недели.

Париж помог ему немного развеяться и сбросить психологиче-

ский груз, накопившийся за последние слишком напряженные меся-

цы. События струились фаянсовым кругом, за которым он мастерски

стуча ногами по маховику, стерег умелым указательным пальцем ка-

ждую неровность. Дела постепенно налаживались. Конференция, в

общем-то, не дала слишком обнадеживающих результатов. Или луч-

ше сказать сильно обнадеживающих. Реликтовую находку, несмотря

на неопровержимые доказательства ее чудовищной древности, Науч-

ное Общество так и не решилось признать. Признать это — значит от-

казаться от всех устоявшихся принципов изыскательской науки, что

вмещает в себя конкретизированное видение физического устройства

и развития, эволюционирования мира по незыблемым законам, а

скорее закономерностям, что индифферентно создаются дотошным

научным поиском. Это, если, вкратце. А во всем объеме «процедуры

установления истины», оба, и Ронни и Морти, чувствовали себя пер-

сонажами древней литературной истории, где полоумный, но добле-

стный и благородный сердцем человек возомнил себя рыцарем, и на-

чал совершать подвиги, бросаясь на мельницы, и таская за собой

оруженосца, когда все это лишь нелепая «театральная постановка» на

сцене бытия, срежиссированная сама по себе волей «обывательского

безумия», случившегося, видимо, от скуки.

Это было на первом году их супружества, вместо «организовать

пикник» на лоне природы в свободный от трудов день, решили пре-

147

 

 

даться исследованию древних источников культуры, собравшись у

Морти, который где-то достал самую настоящую книгу про «Дон Кихо-

та», издания прошлого века, ей было не меньше ста лет, и, бережно

перелистывая обветшавшие страницы, Вита упоенно и с потрясающей

дикцией читала. Оба мужчин слушали, закусывая чтиво тортом, и за-

пивая кофе. Иногда комментируя, что было непросто, ибо как, дер-

жась моральной стороны, обсуждать образ человека, что по меди-

цинским соображениям не совсем здоров умственно. Однако, Морти

удалось пару раз вывести «драмкружок» на всплеск здорового, каче-

ственного смеха: без «придури», типа анекдотов про зайца и прочее.

Время тогда они провели совместно и с пользой, но вот теперь… Рон-

ни пришла на память та история с «благородным рыцарем», и на мо-

мент возникло ощущение некоей схожести. Череп — легендарное ко-

пье, их попытка «всучить» научному обществу находку — атака на

мельницу.

(... Несчастные дуроломы, зарывшиеся в своих пресловутых)

(«Этого не может быть, потому что не может быть НИКО-

ГДА!!!»)

(хилеющих, никчемных, заезженных вдрабадан догматах)

Пока, во всяком случае, так. Что-то покажет время…

Ронни возлагал очень большие надежды на независимую экспер-

тизу Парижского института. В начале следующего месяца группа экс-

пертов должна была выехать на место раскопок. Ронни был абсолют-

но уверен, что это долгожданное мероприятие расставит, наконец,

все точки над «i».

Что же касается коммерческой стороны, то ему удалось заклю-

чить несколько выгодных бессрочных контрактов с рядом палеонто-

логических музеев и крупных выставочных центров по всему миру на

поставку редких ископаемых экспонатов, а также, их институт обязал-

ся сработать достоверное моделирование по эратемам, более для

зрительного интереса, но с просветительской целью. Интерес во всем

мире к глубокой естественной истории только креп, зачастую образо-

вание в высшем учебном заведении невозможно было завершить без

более менее основательного знания по сему предмету, если, к при-

меру, человек не очень хорошо представляет себе географию мира, то

уже проблема… особенно ныне, в… век стремительных коммуника-

ций, охватом, веером разноголосья в эфирном пространстве и об-

ширных техноген-маршевых площадях непрерывного движения и об-

новления по всей планете, которая своим внутренним импульсом все

более напоминала глобализирующийся футуристический стройотряд.

И никак без знания истории, в самых общих основах, но достоверно,

без путаницы и домыслов. По доминирующей этической теории

148

 

 

«преобладающего познания» (сравнительно новое, но массовое те-

чение), не умеющий построить адекватную картину-модель естест-

венной истории Земли… не способен и строить будущее, он, или она,

просто… отнимают чужое время, пытаясь выдавать желаемое за дей-

ствительное. М-да, такие нравы. Человечество «закусывает удила»

для скачка вперед (сравнение с лошадью ему особенно нравилось,

возможно, потому, что до сих пор «чесал в затылке» вопрос, от какого

именно геноформатизатора произошел данный вид). Так что, по

большому счету, это сулило немалую долю свежих инвестиций в их с

Морти предприятие, помимо тех аккредитованных дотаций, что суб-

сидировались на научные изыскания Всемирным Обществом Позна-

ния и Защиты Мировой Окружающей Сферы. ВОПИЗМОС, — еще

очень молодое сообщество, но весьма влиятельное. Кстати, там тоже

уже знали о находке. Но они мало чем могли помочь в отношении На-

учного Общества. Повлиять на процесс научных изысканий в любой

области было вне их компетенции.

Тем не менее, конференция придала ему новых сил и вдохнове-

ние (впрочем, отсутствием которого он явно никогда не страдал) для

дальнейшей (безусловно, плодотворной) работы. Гостиница, в кото-

рой он остановился на время пребывания в Париже, ему уже поряд-

ком наскучила. Командировочная атмосфера, лишенная домашнего

уюта и уединенности, а еще, конечно же, столь необходимого внима-

тельного и нежного обхождения дражайшей половины. Сейчас, когда

практически все нерешенные вопросы разрешились, привнеся в соз-

нание легкость и удовлетворение от, хотя и частично, но все-таки дос-

тигнутых целей, он остро почувствовал, как ему не хватает этого не-

много утомляющего, но все-таки болезненно родного подобострастия

жены, и ее ласковых рук, ее самозабвенно любящих глаз, источающих

нежность и готовность всегда угодить ему в любой прихоти — только

скажи или просто дай понять. Он уже заказал билет на послезавтра. В

последующие полтора, чуть побольше, дня, до отлета домой, он хотел

утрясти еще несколько мелких дел, а заодно в оставшееся время про-

гуляться по Парижу, который навевал ему томное чувство ностальгии.

И немудрено — ведь здесь он когда-то учился. Здесь он провел, на-

верное, лучшие и самые незабываемые дни своей жизни.

Заходя в холл гостиницы, он чуть не столкнулся с мальчиком-

курьером в соответствующей синей, обрамленной белыми манжета-

ми, униформе. Мальчик, которому на вид было лет двенадцать, уже

толкая рукой прозрачную пластиковую плоскость вертящейся двери,

повернулся к Ронни.

— Мсье, меня просили передать вам, что слон спотыкается о

свой хобот, потому что у него короткие ноги.

149

 

 

Мимолетная улыбка, заискивающий интерес; внимательный и за-

гадочно интригующий взгляд детских ясных глаз.

(Многообразие постоянного «Я». Издержки прошлогодних дум о

сокровенном. Кровоизлияние совести... памяти; мимолетное усилие

издержанного ощущения семейного уюта, счастья. Обязательства

быть мужем и человеком... отцом и... назидателем собственной

веры в грядущее-постоянное? Время-время-время... что оно делает

с нами!)

Ронни недоуменно посмотрел на мальчика и встретил на его ли-

це приветливую и искреннюю улыбку. И ему подумалось в этот мо-

мент, что именно так, непринужденно, открыто, без посторонних,

или, что еще хлеще, каких-нибудь задних мыслей, могут улыбаться

только дети. А потом человек, что, мудреет с годами? Мудрует, мо-

жет? Он просто перестает быть ребенком...

— Какой слон? — Не понял Ронни.

Мальчик толкнул дверь.

— Меня просили передать. — Он махнул рукой, в которой дер-

жал запечатанный большой пластиковый конверт, в сторону стойки

администратора, вернее, сделал попытку махнуть, то есть, ткнул этой

нагруженной рукой по воздуху. Получилось будто бы неуверенно и

заискательно, не то чтобы заискивающе, а в некотором смысле с пре-

тензией на понимание. Все это было бы совсем не важно, если бы не

отношение мужчины к детям. Частые намеки жены на «маленького»

сделали его немного нервозным, и стал замечать, что «шарахается»

от любых ситуаций связанных с детьми. Если идя по улице, навстречу

увидит «даму с коляской», обязательно посторонится, отойдет, и мог-

ло бы показаться что демонстративно, на шаг-другой в обход.

Ронни посмотрел в указанную сторону, как бы наигранно стара-

ясь поднять левую бровь, а она все никак не хочет, она сопротивляет-

ся… все еще под впечатлением внезапной, выскользнувшей из ниот-

куда (недодуманной — явно) мысли, но возле стойки никого из посе-

тителей или постояльцев не было. Он повернул голову к выходу, но

увидел только уже приостанавливающее свое движение массивное

вертикальное крыло вращающейся двери.

Приподняв — наконец, окончательно — левой бровью кожу, он

поджал нижнюю губу и бросил взгляд на большие настенные часы.

Запустив теперь и вторую бровь ползти на гору лба, осваивать обры-

вистую скальную достопримечательность. естнадцать тридцать с

хвостиком. Он бы не отказался чего-нибудь перетереть зубами. Хотя и

просто чашка кофе сойдет, горячего, с плотным привкусом съедобной

горечи — взбодриться, пораскинуть еще раз мыслями на счет послед-

него разговора с господином N, который четко выстреливал звуки «о»

150

 

 

каждый раз как ему попадалось выражение «с этим черепом». Но

кое-какую ясность внести ему удалось. Теперь стало понятнее, отчего

находка не котируется в научной массе: дело не в Ронни, не в самой

находке, в «научном нейтралитете» дело, вот оно как.

Вернул брови на место, нахмурил лоб. Губы поджались полно-

стью, и даже попытались изобразить сардонически деланную ухмы-

лочку.

(«Пока тебя не пережуют и не выплюнут, можешь и не надеяться,

они знают, что ты прав, время фальши и подлогов прошло, ныне де-

лать фальсификат все равно что стрелять на охоте себе в ногу при ви-

де медведя» — тут господин N немного сотрясся от собственной

удачной шутки, погладил себя по колену, похлопал пальцами по обтя-

нутой брючиной жирной ноге, причмокнул).

Ронни хотелось есть.

Поймав себя на этой мысли, и здорово соглашаясь с ней, он сна-

чала подошел к стойке администратора, и узнав, что официальной

корреспонденции на его имя не поступало (ждал ответа на запрос по

фактажу), направился к ресторану, который располагался тут же в

здании. Но не успел он сделать и десяти шагов, как его окликнул мяг-

кий, но довольно уверенный в себе (женский…) голос, в котором

сквозила звенящая призывная нотка восторженного удивления.

— Ронни?!

(Какой еще слон... какой слон... слон-слон-слон?)

(Возьми с собой в Африку слона... не то... у слона...)

(НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ)

Он обернулся.

Несколько тягучих мгновений длился диалог глазами, а потом в

его голове прояснилось. Он узнал ее. Корнелия Браун, ну, конечно же.

Немного экспансивная «южанка», всегда навевающая своим присут-

ствием горячий аромат теплых стран, с темными волосами и волную-

щим чувственность взглядом, темперамент которой в свое время до-

водил его до исступления. Сколько лет они не виделись? Семь или

все десять. Это было так давно.

— Корнелия! — Он действительно был рад этой встрече.

Она подошла к нему, протягивая обнаженные загорелые руки.

Короткое

декольтированное

платье

и

красивый

золотисто-

коричневый загар делали девушку очень соблазнительной. Он взял ее

руки в свои, и они поцеловались коротким дружеским поцелуем, как

этого требуют приличия. Ронни удивленно разглядывал ее.

Корнелия улыбалась.

— Ну, так почему же падает слон? — Ее глаза играли в своей глу-

бине призрачными бликами, укромными тенями и искорками, пере-

151

 

 

кладывая их мерцающим в этой неясной глубине взглядом: из одного

в другой, из одного — в другой; так бесконечно... безостановочно.

Глаза — фокусники. Иллюзион дружелюбия. Глаза — жонглеры. Вы-

сокое мастерство. Неподдельный восторг публики.

Ронни теперь улыбнулся тоже и кивнул, вспоминая. Когда-то они

так шутили.

— Ты совсем не изменилась. Удивительно. — Резюмировал с за-

думчивой прохладцей воодушевления Ронни, возвращая ей руки.

Она задористо рассмеялась, чуть отклоняясь назад и прикрывая

томно играющие светом глаза, тут же чувственно сложив губы в лег-

кой улыбке.

— Я увидела тебя еще когда ты только подходил к двери. Попро-

сила мальчишку-курьера, чтобы он тебе напомнил про слона.

Ронни внимательно разглядывал почти не изменившиеся черты

ее лица, совсем чуточку прищурившись, будто от этого он мог бы луч-

ше ее разглядеть.

— А вот ты изменился, Рон. — Она нахмурила носик. — Навер-

ное, стал серьезным и скучным.

Ронни приятельски усмехнулся, наблюдая на себе, ищущий в

нем, может быть того, прежнего Ронни, взгляд.

— Может быть ты и права. Сам себя в последнее время не уз-

наю… (Хотел продолжить, но мысль увязла в «потустороннем порта-

ле» чего-то недосказанного, спрятанного от самоличного и чем-то

очень важного; телепортировалась в пустоту, канула в небытие).

Корнелия покачала головой.

— Я тоже изменилась. Ты не смотри, внешность она знаешь, об-

манчива.

— Я ценил тебя не за внешность, Корни! — Полушутливо конста-

тировал он, двигая эксцентрично головой и с искоркой веселости гля-

дя на нее. На последнем слове он подчеркнуто выделил интонацией

свой (простецкий) восторг. — Хотя, сколько я тебя помню, твоя внеш-

ность всегда отражала тебя... твои личные свободы. А разве такое

может меняться?

Он сделал паузу. Корни «буксировала» его взгляд. Он это почув-

ствовал.

— По-моему, Корни, ты не подвержена влиянию времени, ду-

маю, и внешне и внутренне… как считаешь?

Она засмеялась, вспомнив эпизод у телескопа, где они спорили

какая звезда старше, и что он говорил, слегка одурманенный ее обая-

нием, «что сияние ее красоты, как внутренней, так и внешней, дает

фору любым звездам», — и взяв его под левую руку, слегка шлепнула

ладонью по рукаву пиджака.

152

 

 

— Ты все такой же з-зануда, Ронни. Как считаешь?

Показала на вход в ресторан.

— Направлялся туда? Пойдем, я составлю тебе ка-ка-ампанию.

Если ты не против.

(«Рон, зайчик, не надо нам никаких ка-ка-ампаний, ну мы же ус-

ловились на счет выходных и потом за городом так тихо… знаешь…

вдвоем»; ей нравилось когда он пытался заниматься «слоготренин-

гом», объяснив ей, что пытается понять как формировался язык…

«ее парень такой ученый!», эта мысль предавала ее житейским

грезам особенный колорит мечтательности, по-женски, исподволь

и нечаянно она видела его чем-то большим для себя, чем просто

приятелем… на то время)

— Мы так давно не виделись, Корни. — Сказал он, дотрагиваясь

кончиками пальцев своей правой руки до маникюра на ее руке, что

слегка сдавила под тканью легкого пиджака его запястье.

Ронни чувствовал, что ему необходимо развеяться, сбросить ли-

хорадку и напряжение последних недель. Он превращался в автомат.

И ловил себя на мысли, что отдает себе в этом отчет.

— Сколько же лет прошло? — Тут он сделал паузу, в которой, как

ему казалось, совершенно четко обозначился момент некой только

ему одному понятной истины. — Поэтому на счет твоей ка-ампании я,

конечно же, не против.

Причем сказал он все это преимущественно серьезным тоном.

— Ты знаешь... — Продолжил он, — я ведь совсем и не помню

уже, как нам было хорошо вместе. Ты помнишь?

Она хмыкнула.

(«Неужели именно так погибает наивная непредвзятость?»)

Она снова хотела напомнить ему, скорее всего тоже полусерьез-

но, чтобы он не был таким неисправимым (слишком себе на уме... ге-

ниальный умник?) занукалой, но не стала. С сожалением, с какой-то

мимолетной, едва заметной червоточинкой, проскользнувшей через

образ того, оставшегося в далеком прошлом ее пылкого любовника и,

наверное, все-таки друга, она подумала, что от прежнего Ронни ниче-

го не осталось. И это обстоятельство навеяло на нее грусть. Впрочем,

ей и раньше бывало с ним скучновато, но моментами, относила вне-

запные речевые опусы к потребности выговориться, ведь он только

искал себя в научной стезе, хотя уже и более менее определился; ви-

дела себя в качестве его жены? Опять — моментами, и полусерьезно.

Но вполне была способна терпеть «приступы камланий», становясь

«аудиторией», как мишенью для интеллектуальных упражнений, до-

вольно бестолковых, по большому счету, как ей казалось, и порой из-

рядно занудных. Но это перерастается, была уверена. И теперь, шаль-

153

 

 

ной тенью, снова призрак «того Ронни», и тут же другого… но так и не

научившегося «понимать себя в собеседнике». Впрочем, ее притяза-

тельность на данный счет была подкреплена еще и тем, что по обра-

зованию она была филологом, изучала методики ораторского мастер-

ства, видела себя и телеведущей, и актрисой, и даже учительницей

младших классов. На то время… А «тот Ронни» у нее ассоциировался с

амбициозным молодым человеком, еще почти юношей, который

ищет себя: в нем была искра личностного становления, но никак не

дородная «самовнушительность», уже почти ленивая от пресыщенно-

сти успехом. И занудное ханжество натуры на таком фоне, конечно

же, ей претило. Она видела тогда, видела и сейчас: в нем имелась, и

осталась присущность «говорить наперед», не то что думает, а то что

«может подумать», мысленный бег «впереди паровоза рассудка».

Девять лет назад она не решилась бы ему сказать об этом хоть наме-

ком (да и не до того было, и потом, кто она такая, чтобы нравоучать?),

а сейчас легкий «бриз» обескураженности (встречей) окатил ее с го-

ловы до ног. Нет, не разочарование, конечно, нет. Но легкий осадок

естественной горечи, ведь тогда она потому и уехала от него, чтобы

развеяться, переключиться на что-то «менее интеллектуальное», кое

запечатано и перекручено подарочной ленточкой с бестолковыми

«узлами самомнения». Так он «дарил» себя… местами почти невыно-

симо, именно что занудно и неумеючи подать самое важное презен-

табельно. Будь-то научный треп или признание в чувствах. То есть,

даже это он, как-то, преподнес… как лекцию.

Когда ресторан почти уже опустел, они все еще сидели за своим

столиком и тихая, плавная музыка окутывала их и навевала близкие

им обоим воспоминания. Вспомнить было что.

— Помнишь, ты залез на аттракционного слона, изображая ин-

дейца, а дети тебе сказали, что индейцы жили в Америке, и ездили на

лошадях… а слоны в Индии, и погонщики их — индийцы… ты тогда

явно перебрал, но сносно держался на ногах, и что самое удивитель-

ное, четко орал «я индеец», вместо «индиец».

Ронни кивнул.

— После того случая ты зареклась ездить со мной в Россию.

— Я плохо понимала русский… теперь подтянулась. И могу сходу

отличать «место» от «вместо».

Она улыбнулась, поднося бокал к лицу.

Говорили они на английском, как было принято в обществе, мир

становился все более общим, более… единым, и в сообщении наро-

дов, и в становлении, или утверждении «космической идеи».

Корнелия часто смеялась, припоминая различные эпизоды их

былого, достаточно бурного романа, и Ронни, поддерживая ее смех,

154

 

 

со смешанным чувством полуприсутствия и все большим удивлением

искал в ней то, что могло его так заворожить тогда, десять лет назад, и

не находил. Может его вкусы изменились? А может груз прожитых лет

вытеснил из его сердца нечто бравадное и бесшабашное, что так

свойственно незрелой юности. Сейчас ему уже за тридцать. И это, ко-

нечно же, имеет значение.

Или дело совсем не в возрасте?

Или дело в...

 

Он подумал о своей жене.

Она была младше его на семь лет. Разве этот разрыв во времени

накладывал на их отношения какие-нибудь ограничения. Он полагал,

что нет. Думая об этом он вспомнил ее нежный взгляд; ее красивые,

голубые, открытые глаза и этот взгляд, обращенный на него, полный

нежности, безмерной покорности и живой силы. Он посмотрел на

смеющуюся Корнелию и в груди у него как-то тоскливо защемило.

Разве можно сравнить Виту с любой другой женщиной. Раньше он ни-

когда не размышлял над этим. Почему-то это мало его беспокоило, то

есть трогало совсем никак. А сейчас?..

Корнелия о чем-то спрашивала его, потягивая через трубочку

коктейль, Ронни отвечал, немного невпопад. Он уже потерял нить

разговора, и только задумчиво вертел зажигалку между пальцев,

смотря сквозь сидящую напротив него женщину. Он повторно услы-

шал свое имя и очнулся от завладевших им мыслей.

— Ронни, — Корнелия улыбнулась ему, — по-моему, ты устал за

сегодня. Не пора ли отдыхать.

— Да, — он кивнул, — ты права, этот конгресс и...

Он вскинул на нее глаза, в которых читалась усталость. Его полу-

отсутствующий взгляд скользнул по давно опустевшим столикам. По-

лумрак ресторана, разрываемый бледноватыми, медленно ползущи-

ми по полу, стенам, и уходящему в серый мрак потолку, смазанными

бликами света, навевал меланхолию, а еще все больше наваливаю-

щуюся дрему.

— ...В общем, конечно, измотался я немного за время пребыва-

ния в Париже.

Он посмотрел на нее долгим, но ничего не выражающим взгля-

дом.

Она понимающе опустила веки, слегка кивнув.

 

Оба поднялись.

Ронни достал бумажник, отсчитал нужную сумму и бросил деньги

меж тарелок. Здесь было правило «старого уклада», чтобы распла-

155

 

 

титься в ресторане, нужно было снять с карты, банкомат находился

через дорогу от гостиницы. Впрочем, если посетитель расплачивался

картой, то проблем не было. Однако, уважительной манерой счита-

лась привычка у завсегдатаев ресторана «шуршать бумагой».

Ронни кивнул на деньги.

— Сложный у них маркетинг… придумали же, завлекать посети-

телей лишней морокой.

— Ты удивишься, может быть, но это работает: сейчас ретро-

стиль очень в моде. И вообще… старина воодушевляет.

Ронни хмыкнул.

Они молча прошли к выходу и направились к лифту. Пропустив

Корнелию вперед, Ронни зашел в лифт и нажал на нужный этаж.

— Как странно, правда? — Заметила Корнелия. — Мы две недели

живем в одном отеле и даже на одном этаже, а встретились только

сейчас.

Ронни снова хмыкнул что-то себе под нос и достал из пачки сига-

рету.

— В жизни вообще происходит много странного, — резюмировал

он и щелкнул зажигалкой. Лифт остановился.

Затягиваясь, Ронни пропустил ее вперед и вышел следом.

Затянувшись еще пару раз, сжал фильтр пальцами и опустил на-

чатую сигарету в мусороприемник этажа, который торчал из стены

прямо у лифта лакированной овальной дырой.

Когда они остановились возле ее номера, Корнелия вдруг подо-

шла к нему вплотную, едва касаясь своей высокой грудью его, и лас-

ково погладила рукой его затылок. Кожа над ее верхней губой увлаж-

нилась. Алый рот был приоткрыт. Глаза томно заблуждали по лицу,

впились чувственно взглядом — в них сквозили утверждение и во-

прос.

— Мы продолжим вечер воспоминаний, Ронни, — насыщенно

констатировала она.

В ней читалось желание. Стройная нога внутренней поверхно-

стью коснулась его бедра. Ронни напрягся, почувствовав через мате-

риал брюк, будто воспаленной кожей, обнаженную гладкость ее тела.

Он посмотрел в ее карие глаза и увидел в них бесконтрольный ин-

стинкт самки, оголенный сексуальный порыв неудовлетворенности. И

в это тягучее мгновение ясно увидел перед собой небесно-чистые гла-

за Виты. Беспредельно любящие глаза женщины, готовой ради него

на все. И пораженный этим потрясающим контрастом, отшатнулся.

Корнелия удивленно воззрилась на него.

— Что с тобой, Рон-Арчибальд... Ты не заболел?

156

 

 

Рон-(Арчибальд), будто ища опору, поводил возле бедер руками.

Он снова посмотрел на Корнелию и как-то беспомощно и в то же вре-

мя с непоколебимостью покачал головой.

— Нет... Корни, извини, но...

Она удивленно вскинула тонкие брови и с интересом, ожидая

продолжения, посмотрела на него.

(Тик-так... тик-так... часы пусть отсчитывают свои жалкие секунды;

нам никогда не понять в чем их смысл, их предназначение, их... дан-

ность грядущему)

— ... Я люблю свою жену. Ничего не поделаешь.

Корнелия задумчиво хмыкнула. Потом ее губы сложились в снис-

ходительную улыбку, а веки глаз на мгновение сомкнулись, создавая

на ее лице гримаску понимающего аристократично назидательного

безразличия.

— Л-ладно, Ронни, если ты так старомоден, то... ничего ведь не

поделаешь? Правда... я тебя прощаю.

И открыв дверь ключом, толкнула ее внутрь. Повернувшись к

Ронни, снова улыбнулась, но уже с толикой некоторого сожаления.

— Спокойной ночи, Рон. — Согнула руку и махнула ему намани-

кюренными пальчиками. — Увидимся завтра?

Коридор отеля был пуст и таинственно полумрачен.

— Передумаешь? — Пауза. — Ж-ж-жду.

Он еще некоторое время стоял, уставившись на закрывшуюся

дверь номера, а потом побрел к себе.

(Тик-так... тик-так... Это не то время, которого — непрестанно —

ждешь. Это время переменчивых надежд, время усилий, отданных

грядущему, жизни в целом — на растерзание)

Перед его внутренним взором стоял образ Виты.

«А ведь она не просто красива», — думал он о жене, — «она вос-

хитительна».

(Ронни, попробуй поймать эту бабочку сачком, так выйдет луч-

ше…)

(Она шутит)

(Вита, ты не понимаешь, я хочу ощутить кураж древнего охотни-

ка, когда еще представится возможность… — он опять выискивает

порхающее насекомое среди листвы, — куда она делась… — средь

кустарных зарослей снова мелькает белесое исчадие его интереса,

что заставило их отклониться от маршрута и застрять возле этих за-

рослей)

(Мы так опоздаем к офтальмологу, Рон. — Когда была озабочена,

особенно им, то зачастую называла его кратко, будто стараясь выгля-

деть более свойской, приятельской, незатейливо-простецкой, ведь

157

 

 

«Рон» это совсем по-детски, если вдуматься, так ей казалось, а в ре-

лимитирующем «РОННИ» столько внушительной силы! Какая музыка

слова! Непередаваемо… имплементивно с апелляцией к чувственным

проискам сердца. В общем, — ни дать ни взять торжественно и офи-

циально, — самобытнически флуктуативно, но тут же реверстатично с

проекцией на вот эту самую имплементацию… Она делилась с ним

даже этим: как ей важно его имя, как она слышит, ощущает, исполня-

ясь «негой звучания»… (ее выражение) … чувствуя покой в нем, уми-

ротворение, симфоничность созвучия слогов… мечтательно жестику-

лируя рукой где-то в воздухе — они лежали в постели — плавно ведя

и музицируя тишиной своего чувства. И говоря… говоря… «Ронни»…

«Ронни»… произнося это смаковано-веско, с придыханием. Разумеет-

ся, ему пришлось, на досуге обдумывая это, вогнать сей исследова-

тельский нюанс его бытности, что неотрывна от научного рассмотре-

ния, в некую загадочно-специфическую, немного экспоненциальную

формулировку — пресыщенную юморным оттенком, чуть отвлекшим

его от непрестанных измышлений строго научного толка. За что, впро-

чем, был ей признателен: не каждый день возможно так легко от-

влечься интеллектуально, а это важно, ибо — надо; посему, «непере-

даваемо имплементивно с апелляцией» стало, своего рода, отдохно-

вением в мыслях, когда, глядя на нее и вспоминая потом, «музици-

рующую рукой» в порыве восторженности, перетранслировал чувст-

венные восклицания жены на «научный слог», даже записал, и сбро-

сил куда-то в стол, похоронил в одном из ящиков)

Он снова вспомнил ее нежный, бесконечно любящий взгляд, и

эта картина, всплывшая в его памяти, напрочь парализовала все его

мысли. Такое с ним было впервые. Если бы Вита сейчас оказалась

здесь, рядом с ним... Он в блаженстве закрыл глаза. Открывая дверь

своего номера, он шептал, почти беззвучно шевеля губами, немного

онемевшими от выпитого алкоголя, впрочем, не так много он и вы-

пил, кстати, но нагрянувшее наваждение долбануло всей категорич-

ностью где-то прятавшихся сомнений, тайных порывов (сделать ей

лишний раз комплимент, просто заметить как свежо она выглядит, по-

свойски, без гламурной помпезности или вычурной официальности, в

конце концов, даже — еще проще — всего лишь лишний раз одарить

взором, легкой мимолетной улыбкой, но явно же… в чувстве единой,

общей сути их столь обоюдного содержания состоявшегося супруже-

ства).

— Малыш... Вита... Милая моя Виталия... я плохо обошелся с то-

бой... Но ты же понимаешь... Иногда бывают... об... ст... т... ятель...

ства... Все ведь п-п... попра... вимо, правда?

158

 

 

Его совсем развезло. Буквально ввалившись в номер, наперев на

податливую, уже открытую в замке дверь плечом и окидывая безуча-

стным ко всему взглядом пустоту комнаты, спотыкаясь о собственный

шаг, совершенно бездумно, автоматически пихнул дверь на ее место,

завалился спиной, ощутив упор и будто издалека уловив звук защел-

кивания. Подышал. Отшатнулся, покачнувшись, как будто чуть не

упав, и стоял еще какое-то время так, погруженный в омут неведомо

откуда возникшего волнения. Было ли так в самом начале их совмест-

ной жизни? Почти. Но как-то все же по-другому. Менее ярко, насы-

щенно. А может он просто истосковался по чистому и сильному чувст-

ву, которое на самом-то деле загнал внутрь самого себя, а никак не

утратил? И теперь из непроявленной для поверхностного взгляда глу-

бины поднялся жгучий тайфун обыкновенной естественности жизни,

жизни как она есть?

— Что же со мной. — Только и смог полупьяно бормотать Ронни.

Он это повторил еще несколько раз затухающим отголоском собст-

венного немого крика. Или это был не крик, а немая печаль одиноко-

го странника средь пустыни, и в лучах заходящего солнца уже видна

ночь, вернее, она чувствуется, но чувствуется кожей. И пыль как в за-

медленном кадре несомая ветром, высекая из трепетных полов пла-

ща шуршание, идя понизу настырной волной поземки, суховеем стра-

сти, толкает стоящего на шаг, набрасываясь и на самый низ брюк, ело-

зя сухим треском праха, которым станет мир… Но странник знает, что

эта пыль только сон. Мир более забвения этой странной картины вне-

запно обезлюдевшего сущего. Есть надежда — забытая во времени

еще не прожитого бытия, не пройденного пути. Она забыта — стону-

щим взглядом начинающего путь; сердитым взглядом… верящим в

суть.

Засыпая он грезил. Он вспоминал ее нагое великолепие и его

чресла сводило чуть ли не судорогой. Почти физически ощущая тон-

кий аромат ее пышной, до приторного одурения красивой, восхити-

тельно красивой груди и сладкий привкус набухших от возбуждения

сосков.

Сжав край подушки в кулаке, он заснул.

На следующий перед отъездом день Ронни бродил по пасмур-

ному Парижу. Но его настроение никогда не зависело от погоды — в

этом он был неизменен.

Заходил в старые скверы и воспоминания юности томительно за-

хватывали его, навевая приятные картины диковатой безрассудности

тех лет. Ронни неожиданно улыбнулся сам себе. Глядя на старый, но

аккуратный семиэтажный дом, выстроенный в полуготическом стиле,

вдруг вспомнил свой первый поцелуй. Рядом с таким же домом. У

159

 

 

входа в подъезд, где жила та, в то время волнующе юная особа, кото-

рая стала для него первым эксцентричным чувственным переживани-

ем. Сейчас он даже уже не вспомнит ее лица. В общем-то, конечно,

как давно это было.

Ронни еще долго ходил и заглядывался на дома. Он выбрал для

своей, экскурсионно-ностальгической, прогулки именно эту часть го-

рода не случайно. И дело не только в ностальгии. Что-то здесь было

такое, в этих домах, проходящих мимо людях, а может быть в воздухе

или спокойном и размеренном течении жизни, что почему-то для не-

го очень ярко ассоциировалось с Витой. Он не мог никак понять, отку-

да взялся этот жуткий провал в их отношениях, его временами (и до-

вольно часто) надменное безразличие к ней последние почти три го-

да, дикое непонимание с его стороны терзаемого любовью к нему

сердца. Такого бескорыстного и жертвенного сердца.

Ронни (…) вдруг почувствовал тяжесть внутри.

(Что там за пеленой грядущего дня?)

(Нежность, в истоме экстаза... любви? Всепрощения...)

Простит ли он себя когда-нибудь за все ее страдания, которые,

будь он хоть немного умней (проницательней к ее чувствам), можно

было бы загладить простой толикой понимания и участия. Да, он

слишком сильно погрузился в работу, в настойчиво занудную вынуж-

денными разноплановыми необходимостями повседневность. Мо-

ральное удовлетворение от когда-то поставленных и все же достигну-

тых целей, это еще не все, думал Ронни, что потребно человеку. Мо-

жет именно поэтому все так сложилось? Они встретились в этой жиз-

ни как раз тогда, когда он находился в процессе поиска, пытаясь най-

ти завершенную и полноценную причинность для своей деятельности,

для выбранного кредо жизни, стараясь для самого себя определить

необходимость и естественность именно этого творческого пути. Па-

леонтология. Она заглотнула его в свое, дышащее завораживающей

древностью, бездонное чрево. Реликтомания... Навязчивая идея?

Он покачал сокрушенно головой, наткнувшись в своих размыш-

лениях на эту мысль. Но такова закономерность существования, ведь

так? Смотря в одном направлении, не видишь самого себя и того, что

творится вокруг. Но он изменится. И Вита поймет, что их отношения

могут быть открытыми и свободными, и даже возвышенно не импер-

сональными, потому что любовь не должна стеснять и ограничи-

вать… вернее сказать, не экстримировать самосознание… гм, м-да,

видимо, вот так, безусловно, не… ревалентируя18повседневность. Она

должна превозносить над обыденностью, исполняя бытие смыслом.

 

18 Релева нтность (англ. relevance — актуальность, уместность), способность соответствовать че-

му-либо, быть существенным, важным. Ревалентность (от лат. valēns «имеющий силу»), способ-

160

 

 

Размышляя об этом и все больше утверждаясь в этих мыслях,

Ронни поймал такси и поехал в гостиницу. День, подаривший ему

столько воспоминаний и изменивший его взгляд на многие вещи,

подходил к концу.

Они опять ужинали с Корнелией в ресторане, но сидели недолго.

Она поведала ему о своих дальнейших планах. Сказала, что хочет от-

крыть рекламное агентство по старой, но по ее мнению, все еще акту-

альной технологии «информационного вброса», если говорить грубо,

или декламации, если ориентироваться на культурологические тонко-

сти… и сделает это, как можно скорее, потому что у нее появились,

наконец-то, необходимые средства. Ронни обещал помочь, если по-

требуется.

— Ты представляешь, — продолжала она, — сейчас совершенно

невозможно добиться хоть какой-нибудь супрадинамики обществен-

ного мнения, люди реагируют только на фактаж, все остальное кажет-

ся бестолковщиной, кремнеземом, толку нет от досужих мнений…

продвинуть новую идею так же трудно… — она смолкла, ища анало-

гию, — как… (прыснула) «схватить за нос улитку»!

Его брови скакнули вверх.

— За нос улитку… Интересное выражение.

— Да, Ронни, после наших с тобой «слонов» у меня фантазия за-

шкаливает: тут как на духу.

Помолчали.

— Так что же с рекламным контентом?

— Так вот, ты представляешь, — как бы заново взбодрилась Кор-

нелия, — прессонфакции аккумулируют это общественное мнение, а

потом происходит сублимация серверной алгоритмистики… то есть,

подводится итог «массового формулятора»… э… «раздача слонов»,

иначе.

— Терминология аферистоф-ф-ф… — Он внимательно слушал ее,

облокотившись о стол и подперев щеку выставленным к виску указа-

тельным пальцем.

— Ага. — Она отпила из фужера, поставила, наставительно по-

смотрела на него, покрутив в воздухе рукой, будто рисуя дополни-

тельный смысл. — То есть не совсем. Это для образа. Я так не думаю,

разумеется… прессонфакционал, конечно, сильная вещь, но он создан

мощной мировой сетевой коммуникацией… он… не есть нечто… твор-

ческое, что ли… если… понимаешь о чем я.

 

ность атомов химических элементов образовывать определенное число химических связей; «ре»

в самом общем смысле это повторяемость, возобновление, и таким образом, «ревалентность»

может означать либо возобновление силы, либо необходимость контроля за валентностью по

причине ослабления таковой.

161

 

 

Он кивнул, еще сильнее сморщинив щеку. Замедленно (снова)

отклонился на спинку сиденья, придирчиво оглядев стол, будто испы-

тывая некий вкусовой недостаток. Рука подняла вилку, он стал мять

прибор большим пальцем по фигурному стыку, будто это был миниа-

тюрный струнный инструмент и палец пытался выдавить из него звук

беря по грифу «сумасшедший аккорд», пережимая его настырным на-

тиском: еще постучать по воображаемой деке барабанной дробью,

да, прикусив нижнюю губу «побросать головой в ритм», и задвигать

плечами, и притопнуть… В детстве у него был упрощенный струнный

синтезатор… но ему «не пошло», так и не смог расстаться «с медве-

дем» наступившим на ухо. А ведь жизненный путь сложился бы со-

всем иначе, стань он музыкантом. Про себя хмыкнул.

Она некоторое время смотрела на него. Снова отпила.

— В общем… наметилась тенденция, людям все-таки нужно не-

что… живое, что ли. А реклама действительно уходит в прошлое, так-

то… — с некоторой грустью в голосе подытожила и, положив ладонь

на столешницу, отбарабанила своими длинными красивыми пальца-

ми.

Прошла шумная компания преимущественно восточной наруж-

ности — мимо столика, люди то заходили, то выходили, был «час-

пик» вечерней ресторанной текучки. Миловидная девушка с изуми-

тельно тонко, искусно наложенным макияжем, которого будто и не

было, задержав на Ронни взор своих красивых раскосых глаз, чуть

приостановившись и поотстав от компании, сказала, будто ни к кому

не обращаясь:

— Necesitamosotramesadecomedor! — И уже оторвав взгляд от

мужчины, энергично махнула прошедшим вперед, те стали огляды-

ваться. — We will sit at another table…19

Переводчица-гид? Слышал о все набирающем обороты «соци-

альном мероприятии», охватившем мир, суть которого заключалась в

«облагораживании отстающих районов» в любой стране, ведь везде

есть свое «захолустье», и волонтеры программы, привлекая спонсо-

ров и средства, брались «выводить в мир деревенщину», реклама

проекта гласила даже о «мы доберемся и до диких племен Океании».

Его несколько позабавил такой разгул «социальной инициативы», по-

тому что есть племя, которое настолько самоизолировано, что любые

попытки приблизиться к нему для некоторых «миссионеров» закан-

чивались плачевно. Впрочем, то были данные прошедших десятиле-

тий, он просматривал хроники, а как сейчас здравствует то племя, был

 

19 «Нам нужен другой обеденный стол» (испан.). «Мы сядем за другой стол» (англ.).

162

 

 

не в курсе. Так что, у программы есть шансы. Ронни рассматривал де-

вушку какие-то мгновения, потом опять обратился к собеседнице.

— Хоть я и не разбираюсь в этом, но если тебе будет нужно, обя-

зательно обращайся, кое-какие средства у меня имеются, можешь

рассчитывать, — еще раз заверил он.

Тихо играла плавная музыка, очень тонкий и сложно оформлен-

ный, но весьма гармоничный букет томительных народных напевов

со смесью изрядно, но умело пастеризованных элементов рока, и что-

то еще (Ронни был не ценитель), эдакий бустер-павлин: такты распу-

шали хвосты (такое ощущение у слушателей) и важно топтались пово-

рачиваясь боками, красуясь.

В центре, чуть смещенно к высоко поднявшей потолок стене, —

от этой верхотуры потолочная плоскость «стекала» книзу почти под

углом сорок пять градусов… (и он полагал, что это только лишь голо-

граммный эффект), — располагался танцпол, на котором, обнявшись,

грустили пары… нет, показалось, они держались друг за друга (одна

пара) и беседовали дуэлируясь взглядами, другая пара совсем приль-

нули друг ко дружке, будто не виделись «сто лет», или вынуждены

расстаться… ага, вот еще одна, показалась из-за первой, которая сме-

стилась: просто целовались, расставив руки и сцепившись ладонями в

замке… немного мешая этим соседям.

(…там было понапичкано кучей плафонов дневного и вечернего

света, экстрактмодуляция пространственного эффекта… куча еще вся-

кой электроники: иногда зал можно было превратить в целый голо-

графический панорамный театр, хотите космос, будет ощущение по-

лета в прозрачном куполе космореплайтера меж звезд и планет, и

даже! с «посадкой», гхм, особенно Ронни нравилось в таких рестора-

нах — посадка на обитаемый макет, где самый начальный период

развития с… бегающими «динозаврами» причудливых очертаний, по

«фантазии» искусственного интеллекта, хотите, это будет панорама

водопада где-то на Земле в реальном времени… или оживленная

улица какого-то мегаполиса, скорее всего столицы, и посетители буд-

то на огромном балконе над городом)…

«Падающий» потолок создавал иллюзию движения всего ресто-

рана… куда-то во «времена и пространства».

Он проследил за направлением взгляда Корнелии, в очередной

раз устремив на нее глаза (преимущественно все время разглядывал

или узорный обвод своей уже пустой тарелки, чуть отклонившись на

стуле, тихонько и изредка постукивая вертикально поставленной вил-

кой по столу — зубцами вверх, или рассматривал отблескивающий

позолотой причудливый кулон на шее, зазубренным углом указую-

щий в декольтированный свод платья). Она смотрела на танцующих.

163

 

 

Улыбнулась, встретившись с ним глазами.

— Потанцуем?

Он сразу кивнул, не думая… Раз дама хочет… (почему и нет).

Они несколько потеснили тусовку, особенно стало совсем не-

удобно миловаться «парашютистам» (почему-то возникала такая ас-

социация от их вида с «раскинутыми руками» — у Ронни). Она повела.

Он не сопротивлялся. Впрочем… то есть, она взяла инициативу «тан-

ца» на себя. Действительно танцем это назвать не решился бы и чело-

век очень далекий от музыки, а Ронни… так и вообще не умел. Просто

топтались, да, со стороны это так и выглядело. «Зажигать» было явно

«не его»… Во всяком случае, описанное есть не более чем восприятие

самого мужчины данного нюанса, в действительности же, они просто

зашли на площадку, она (первая) протянула к нему руки, он отклик-

нулся, они соединились в танце. Мешая «парашютистам».

О чем-то говорили, ему было все равно.

— Какой удивительный вечер, — улыбнулась Корнелия и при-

близилась к нему теснее, совсем чуть, поискала его глаза. — Я буду

вспоминать… с ностальгией, Ронни.

Он мельком «лизнул» по ней взглядом, который до этого не-

сколько блуждал по залу, стенам, не забывая и соседей.

— И я, — отрывисто кивнул, могло показаться, что его голову чу-

точку и едва заметно дернуло. Как от зубного прострела.

Когда они расставались, Корнелия задумчиво посмотрела на

Ронни и саркастически, но с ноткой помпезной серьезности сказала.

— Хотела бы я подружиться с твоей половиной, Ронни.

Засунул руки в карманы брюк, внимательно и задумчиво взгля-

нув на нее.

— Тебе очень этого хочется?

Корнелия усмехнулась, цокая предвкушающе языком.

— Мне бы очень хотелось понять, чем она тебя приворожила.

Может быть, она поделилась бы со мной своим секретом.

Поняв скрытый смысл ее слов, Ронни одобрительно рассмеялся.

— Не обижайся Корни, но... у тебя этого нет.

— Того, что есть у нее? — Уточнила Корнелия.

Ронни почти уже повернулся, чтобы уйти.

— Спокойной ночи, Корни. Я верю, ты найдешь свое счастье.

Глядя, как он удаляется по коридору, Корнелия задумчиво поку-

сывала край нижней губы. Взгляд глубоких карих глаз взвешивал каж-

дый его шаг. Серая дымка воспоминаний, что связывала их последние

часы, рассеивалась.

(«Я... готова»)

(...)

164

 

 

— Я тоже. — Еле слышно прошептала она.

Занавес рухнул. Теперь она снова одна. С мыслями, чаяниями,

предвкушениями неожиданных встреч. Сознанием одиночества, без-

мятежной одноразовости чувства. С неколебимостью живой и ищу-

щей новизны натуры. Туман рассеялся. Ей больше нечего сказать дру-

гу. И грядущее стынет в этой загадочной дымке неопределенной на-

дежды на неожиданную встречу, ни к чему не обязывающую интригу

сладковымученных побуждений.

Занавес рухнул. Несуществующий зритель ее одиночества вяло

поднялся и, толкаясь в толпе, побрел к выходу. Нагромождение пус-

тотелых мыслей о всеядном измышлении голодного до изнеможения

разума. Она запомнит его таким: уходящим в пустоту перспективы

полузатемненного коридора старомодной гостиницы с обветшавшим

укладом гостеприимства, с резными перилами массивных лестниц,

лифтами, что не оставляют пространства для... объятия?

Она думала о том, как сложно быть — иногда — всего лишь вос-

поминанием.

Зайдя в номер, Ронни вдруг захотелось хотя бы услышать ее го-

лос. Отель был старый, и здесь не было видеофонов, видимо из-за

стремления администрации выдерживать подчеркнуто не современ-

ный стиль обстановки — в последнее время такая тенденция станови-

лась все более модной. Были люди, которым это очень нравилось.

Обычные вещи, остаются обычными вещами. Натуральная пища, ав-

томобили, что не управляются встроенным или внешним компьюте-

ром, тем более, которые ездят по автострадам, а не взмывают в воз-

дух, отрываясь от них столь резко, что от этого может закружиться го-

лова. Реальные чувства, что не смоделированы в виртуальном про-

странстве медео-спана… Тоже — веяние. Мир зачастую лихорадит

лишь от идеи. Люди готовы мечтать... Да, люди мечтатели. Неиспра-

вимые.

Уже давно, фактически с малолетства, укоренившаяся привычка

не использовать сактофон для личных контактов, а только деловое

общение, мешала подумать, что соединиться с домом можно и по

виртуальной сети. Но сактофон, фактически карманный компьютер, в

теневом режиме обрабатывал его технические запросы… Круглосу-

точно. Он мог поговорить с ней еще днем… пока прогуливался. Одна-

ко…

Положив руку на телефонную трубку, Ронни некоторое время си-

дел в задумчивости, размышляя о предстоящем разговоре и мучаясь

неопределенностью. Он вспомнил, как он уехал. Даже ничего не ска-

зал ей накануне. Какой же он идиот.

Ронни поднял трубку.

165

 

 

Как бы там ни было, он должен ей хотя бы признаться. Конечно,

послезавтра все встанет на свои места, но ему хотелось, чтобы хотя бы

в эту, предстоящую ей ночь, она не терзалась и спала спокойно.

Набрав код и их домашний номер, он стал ждать. Послышались

гудки вызова. Он ждал пять минут. Потом положил трубку и, выйдя на

балкон, закурил. Выкурив сигарету до самого фильтра, он щелчком

пальцев резко отбросил окурок в темную бездну уже сгустившихся

сумерек, потом вернулся в номер и подошел к телефону. Минуту сто-

ял, задумчиво глядя на черный, отливающий по бокам полированным

блеском, корпус аппарата. Его рука опустилась на трубку. Сделав уси-

лие, заставил себя снять ее и снова прокрутил номер, немного неуве-

ренным, а может и подрагивающим пальцем, тыча в отверстия диска.

Он не помнил сколько времени ждал ответа, правая рука немного на-

пряженно массировала лоб. С домашнего переадресация автоматиче-

ски идет на мобильное устройство связи, если абонент находится в

пределах ста метров от дома, — такая настройка в ее сактофоне, как

он помнил, потому что сам настраивал по ее просьбе, — и номер у

нее единый, привязанный к адресному. Тишина.

Положив, наконец, трубку, сел на диван, взял из пачки еще сига-

рету и закурил, задумчиво глядя перед собой. Сидел так долго, пока

сигарета, дотлев, не обожгла пальцы. Открытая балконная дверь

впускала внутрь номера свежесть вечера и предполуночный шум го-

товящегося ко сну города. Потом, откуда-то из необозримой дали до-

несся протяжный бой башенных часов, навевая томительное дунове-

ние прошлого, давно канувшего в небытие века. Наступала полночь.

Кто-то вскрикнул на улице, послышалась возня, потом смех (де-

вичий?)… ага, насыщенный мужской… о чем-то спорят… нет… просто

им хорошо. тора важно колыхалась под отсветом дальних огней

входящих в комнату осторожным потусторонним присутствием и ска-

зочным, мистически непостижимым покоем. Но внутри плотным не-

весомым комом налипла тьма, заползла в каждую щель, выперла

сквозь замочную прорезь двери в слабо освещенный коридор этажа

(к вечеру свет автоматически притухал зачем-то). орохи мыслей

уползали по застывшему взгляду, что пронизал этот мистичный свет,

манящий и томливо не чуждый, почти родной, и тут же слишком да-

лекий, чтобы понять его присутствие в этой молчаливой кромешности,

обездвиженности, и коматозе предчувствий.

Еще через какое-то время начало постепенно светать и утренняя

чрезмерная свежесть настойчиво вторгалась в номер. Ощутив бодря-

щий холод, Ронни, наконец, вышел из тягучего транса глубокой за-

думчивости, парализовавшего его, окинув усталым и полуприсутст-

вующим взглядом журнальный столик, что стоял возле широкого ди-

166

 

 

вана, пепельницу, покоящуюся на его лакированной овальной по-

верхности и полную скомканных окурков от сигарет, что помогли ему

скоротать время. Он осознанно обнаружил себя все так же сидящим

на диване, как и несколько часов назад. Потом задумчиво посмотрел

на свою правую руку с дымящейся меж ее пальцев сигаретой, и под-

неся ко рту, глубоко затянулся, ощущая во рту сладковатую едкость

«табачного» привкуса.

Вита упорно не выходила у него из головы. И что самое странное

— это его нисколько не озадачивало. Только сердце мятежно томи-

лось в преддверии сладостной встречи с любимой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

167

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

<< БЕЗВРЕМЕНЬЕ >>

 

«Жизнь — она похожа на сон, ибо, что может присниться

более загадочное, чем она? Более страшное и прекрасное

одновременно. Более величественное и более мещанское.

Только СМЕРТЬ. Поэтому — никогда не засыпайте во сне!»

Из мемуаров В. Хопса (психиатр, медиум)

 

 

 

 

 

 

ПО ТУ СТОРОНУ

 

Люк камеры переброса закрылся.

Темнота внутри была такой плотной, что Вита на какое-то мгно-

вение перестала ощущать собственное тело. Объемная дорожная

сумка, вместившая в себя все то, что Вита сочла нужным взять с собой,

сильно тянула ей руку, поэтому, чуть присев, она поставила ее рядом,

на металлический пол. Снаружи не доносилось ни звука. Тишина была

настолько абсолютной, что женщина отчетливо слышала гулкий, уча-

щенный стук собственного сердца, который отдавался в висках оглу-

шающей пульсацией. Потом она ощутила легкую вибрацию, исходя-

щую от пола. Она хотела выровнять дыхание и дышать спокойно, но

сделать это оказалось затруднительно — изнутри все сильней погло-

щала мощная адреналиновая волна. Она слышала, как работают лег-

кие, как воздух шумно проходит через пазухи носа.

Вибрация усиливалась.

Неосознанно расширив глаза, Вита напряженно смотрела в лип-

кую тьму и ждала...

Губы в напряжении сжаты.

168

 

 

Угловатая твердость ногтей врезается в мясо ладоней, когда она

до боли в запястьях стискивает кулаки. Но не чувствует этого. От само-

го пространства, в котором она находится, исходит волнообразная

дрожь. Кажется, что дрожит сама тьма.

Вдруг, она начинает видеть.

Свечение.

 

ЯРЧЕ.

 

Она опускает глаза и в этот момент что-то проваливается внутри

нее, срываясь в трепещущую бездну души. На голове начинают шеве-

литься волосы.

Мистический ужас пронзает все ее существо откуда-то снизу до

самой макушки головы, потому что начинает видеть свое тело. Ясно

видит свое тело в кромешной, совершенно непроглядной тьме.

Ужас настолько велик, что парализует сознание. Она не в состоя-

нии даже мыслить. Последними остатками чувств, как-то отдаленно и

призрачно ощущает, что превращается в ничто, в пустоту. Она сама.

Каждая секунда, протягиваясь в уже ощутимом пространстве,

возникает и исчезает со скоростью периодов рождения, существова-

ния и разрушения вселенной. Бесчисленные кальпы протекают сквозь

нее в единое нерушимое мгновение.

Ее глаза смотрят на ее тело. Но это не ее глаза и не ее тело.

Тело светится. Все сильней и ярче.

И оно абсолютно прозрачно.

Нечто видит внутренности.

 

Скелет, пульсирующее сердце и кровь, толкаемая им по венам

плотными сгустками струящейся плазмы. Желудок, печень; кишечник,

сбившийся где-то внизу в темную складчатую массу... Все прозрачно и

кажется нереальным.

Она, и тут же не она, видит каждую клеточку «своего» организма.

И каждая клеточка (этого) организма — всего лишь — невероятно ог-

ромная и необъятная вселенная, в которой «она» существует в на-

стоящий момент. Нет, не в настоящий момент. Всегда. Вечно. Без на-

чала и без конца.

 

Безвременье...

 

Нечто уже ничего не чувствует и ничего не ощущает. Прошлое и

будущее сливаются в единую неохватную ничем и никак плоскость.

169

 

 

Настоящего нет. Настоящее выливается из этой непостижимой бес-

предельности и вливается в нее снова. Так без начала и конца.

Тело уже почти сияет. Но этот яркий свет не слепит.

 

И тут, наконец, она находит себя.

Настоящую. Подлинную.

Вселенная входит в нее, и она начинает поглощать собой неопи-

суемое давление мощи всеобъемного пространства, которое быстро

светлеет и превращается в яркий океан света.

(«Я могу раствориться в самой себе,

Если мне дозволено быть океаном свечения неугасимого огня,

В котором блаженство познается сутью пустого страдания

От невозможности птицей стать, парящей в безоблачном не-

бе.

И страх ради сути любви сохраня,

Не буду же ждать вечного ожидания!

Ухожу навстречу собственному отражению,

Что возникло в пустоте безвременья.

Жизнь — твердый путь к самосожжению,

Гнетущий экстаз омертвения»)

Больше не существует ничего.

Она вливается в этот океан.

Нет! Она сама есть яркий свет. Она сама — живое воплощение

беспредельности.

Она во всем и все — в ней.

Она сама — безграничность всесозданности.

Тела больше нет. Нет мыслей. Нет никаких чувств и побужде-

ний...

Бесконечность Безвременья.

Она — воплощение необратимого познания.

Она — сама запредельность вспухающей временем и простран-

ством вселенной, что древнее самой себя, предвечнее хаоса, сущест-

веннее постоянства.

Она то, что не имеет имени.

Неописуемый восторг подхватил и, кружа в океане света, стал

возносить. Куда? Знала. Но этому нет объяснения.

Невозможно объяснить суть не-созданности. Чистоты покоя, и

блаженства безмерности «часа», что становится вечным.

Она и не пыталась. Она просто знала.

Времени больше не было. Не было никогда. И теперь знала —

почему. А все остальное — прошлое, будущее, пространство необъят-

ной вселенской действительности и само ее существование не имели

170

 

 

значения. Они нереальны. Все это было лишь навязчивой иллюзией

глобального охвата предвечной сути.

Она входила в единственную реальность — что в истоке всех на-

чинаний, систем, и порядков. Она уже почти коснулась ее своим соз-

нанием, своей непрерывной в абсолютной экзоструктуре небытия

сущностью. Своей волей.

Но, что-то непреодолимое, вдруг, остановило ее.

Она поняла, что сознания коснулась некая живая и неистово бур-

лящая беспредельной мощью спокойствия сила.

И в одно непрерывно неизмеримое мгновение постигла в этой

силе, что-то такое, что повергло ее в беспомощный трепет.

Бесконечность невероятной, всепоглощающей Любви и неизме-

римого ничем Сострадания проникли в нее до самых глубин.

Она услышала вопрос.

Не мысленно, потому что мыслей не было. Она просто поняла о

чем ее СПРА ИВАЮТ.

Хотела ответить, но догадалась, что в этом нет нужды.

>Заверши, что наметила<

Она не знала сколько длилась пауза — продолжительность не

имела значения в бездне безвременья.

>Пока не готова<

Пространство стало утягиваться в спираль, вверх.

 

Невозможно было определить стороны. Их не было. Просто не-

измеренное затягивалось в неизмеримое. Яркий свет начал тускнеть.

И Вита с ужасом почувствовала, как из нее вытягивают то, чем она

только что была. Казалось, ее сознание проваливается в само себя. Ей

стало дико, до ослепляющего ужаса.

Она становилась собой. Прежней. С чувствами, с желаниями, со

своим телом.

 

(Со своим страхом)

 

Пространство схлестнулось у нее над головой в само же себя, и —

она почувствовала удар, сотрясший все еще призрачное для нее са-

мой тело. Она еще ничего не слышала и не видела: только начала

ощущать свое тело, так, будто держала его в вытянутых руках и ей пе-

редавалась его пульсирующая в самой себе дрожь. Тело становилось

все ближе. Тьма отступала. Почувствовала напряжение в глазах. По-

том услышала: какой-то отдаленный шум.

Сознание возвращалось в привычный ритм.

Наконец, поняла уже, что может открыть глаза.

171

 

 

Веки тяжело приподнялись, пропуская немного света. Затем от-

крыла глаза полностью.

Она лежала в высокой, твердой траве, которая шевелясь от по-

рывистого ветра, издавала надсадное шелестение.

Несколько долгих минут Вита валялась так, в этой высокой упру-

гой траве, с усилием что-то вспоминая. Ее глаза хмуро и с какой-то

диковатой напряженностью смотрели в небо, отливающее небыва-

лой, чуть ли не прозрачной голубизной. Веки ее глаз сморгнули, и это

незначительное движение тела помогло ей, наконец, сосредоточить-

ся. У нее возникло довольно странное и нелепое ощущение, что она

только что появилась на свет. Мысли, несвязные, бессловесные, хао-

тичным потоком сталпливались и разбегались в ее голове, привнося

какое-то бессмысленное и раздробленное понимание настоящей

действительности, и различные субъективные восприятия оновой,

безотносительные между собой и в то же время не противоречащие

друг другу. Некая привычная сторона ее личности удивилась этому

обстоятельству. Странное состояние ума, необычное. Так, наверное,

«мыслит» только что родившийся на свет младенец. Только что ро-

дившийся...

Но в настоящую минуту таким образом мыслит взрослая, зрелая

женщина, на самом деле вполне способная к адекватной оценке про-

исходящего, каким бы непонятным это происходящее не являлось.

(«... я сошла с ума... у меня помешательство у меня...»)

Ее ресницы чуть дрогнули, в глазах на секунду промелькнул от-

блеск безотчетного страха. Она приподняла голову, скривившись от

заметного напряжения, почувствовав насколько болезненно любое

движение ее тела. Это странно. Очень. Будто ее зверски мутузили на

протяжении часов, и она только чудом осталась жить. Вита пыталась

вспомнить, напряженно хмуря онемевшую кожу лба, которую прока-

лывали тысячи болезненных иголок. Но целенаправленное мышление

причиняло боль. Казалось, каждая полновесная мысль вонзается в

трепещущую массу мозга, как раскаленная игла в живую, чувстви-

тельную плоть тела, что на ощущение было сплошным оголенным

нервом, только ватным, вялым, отмирающим…

Ее голова без сил опустилась на подмятую, слегка жестковатую

траву. Закрыла плотно глаза. Превозмогая мелкую, противную дрожь

в теле, сильно сжала кулаки и строго сложила губы.

(Соберись!)

Медленно, с тянучим усилием подумала, что если ей удастся пе-

ревернуться на живот, то это и будет первым шагом к полному вос-

становлению всех функций (ее) сознания и организма в целом, за ко-

торым

172

 

 

(она)

сделает второй и последующие. Сначала нужно было встать. Все-

го лишь. А потом (она?) вспомнит… кто она и где находится. Обяза-

тельно вспомнит. Иначе и быть не может.

Но нечто в подкорке, неизменно и негласно обитающее чем-то,

что можно было бы назвать инстинктом или интуицией, или как-то

еще, неважно как, почему-то удерживало от предпринятия любых ша-

гов. Вита боролась с этим несколько мучительных секунд, но в конце

концов победил здравый смысл.

Стиснув зубы, и едва сдержав стон, она, преодолевая неимовер-

ную тяжесть собственного тела, перевернулась на живот, подмяв под

себя высокие, гнущие на ветру свои верхушки стебли травы. Выпучив

глаза и отвиснув нижнюю челюсть, некоторое время переводила ды-

хание, прижавшись щекой к твердой земле и уставившись куда-то в

одну точку, как-то отдаленно улавливая над головой надсадный ше-

лест растительности, пригибающейся от ветра и склоняющейся над

ней, будто пытаясь закрыть ее от солнца, скрыть от света дня.

От... света дня.

И теперь она встанет. Нужно только еще лучше собраться, и упе-

ревшись ладонями в грунт приподнять торс, оторвать его трудно вы-

носимую, странную тяжесть от земли.

(«Ты сделаешь это»)

(Конечно, сделаю)

Руки дрожали, но это было не так уж страшно. Она отжалась, с

первой попытки не получилось, левую руку сорвало, опять ткнулась

лицом в межстебельное крепище земли, у самых корней, мельком

уловив лбом как будто подрагивание почвы, но скорее всего, она са-

ма и дрожала… осоловев от своей беспомощности, вытруживая каж-

дый мускул и пыхтя, оторвала голову от земли, левую руку «уговори-

ла» слушаться, правой вонзилась всеми пальцами в неуловимый

упор, поднялась, и… подтянула к животу колено правой ноги. Теперь у

нее есть устойчивость в одной ноге. Эластичная одежда движений не

стесняла. Можно было продолжать. Правая рука — ладонью на коле-

но правой ноги. Упор. Напряжение мышц очень, очень болезненно,

будто их растягивает невидимая тугая мощь, чтобы порвать в клочья,

в сопливые ошметки и... боль. На глазах Виты выступили слезы.

(«Только пикни у меня...»)

(«Постараюсь... не буду... НИ ЗА ЧТО НА СВЕТЕ!!!»)

Из грудины вырвался протяжный стон.

Откуда-то из забытья самочувственности вывалилось очумелое и

дохнувшее потусторонней и тут же как-то странно знакомой обыден-

ностью, растекаясь осколочным отзвуком, будто сыпали битое стекло:

173

 

 

«зайчики бредут по полю, зайцам дождиком полью, да за ушками

помою, да и песенку спою». Оптимизма это не прибавило. Она натуж-

но фыркнула (на саму себя), оборилась еще как следует, втянув живот

и судорожно сглотнув.

Левая нога (наконец) нащупала твердость почвы, сминая основа-

ния стеблей, елозя подошвой дамского бутса слабыми ударами куда-

то взад — найти опору. Теперь надо выпрямиться. Осторожно. Мед-

ленно. Она подняла глаза и посмотрела перед собой. Взору откры-

лось густое поле травы, что раскинулось повсеместно, застилая все

видимое пространство, травы, доходящей почти до груди. Сильный

теплый ветер обдувал лицо и теребил волосы, мягко ероша их. Свет-

ло-зеленое, колыхающееся море растительности уходило куда-то к

горизонту. Она повернула голову, заметив про себя, что двигаться

становится гораздо легче, и посмотрела направо. Взор привыкал к не-

обычности ландшафта. С каждой секундой она воспринимала зри-

тельно все больше и больше различных деталей.

Чуть приподняла глаза и устремила взгляд на редкие облака.

Солнце подслепляло и никак не могла разглядеть что-то еще, вдали,

крохотное, видимо из-за большого расстояния, как будто бы крылатое

и с угловатыми формами, зависшее в небе. Она опустила взгляд. Вда-

леке виднелись группы деревьев странных очертаний. Странных? Она

попыталась вспомнить, что знает о деревьях вообще, но в памяти не

нашлось даже приблизительного аналога тому виду древесной расти-

тельности, который рассматривала сейчас. В киселе образов плыли

щепки отголосков этой памяти… но ничего конкретного. В голове

молнией пронеслась мысль, что (она?) помнит как приблизительно

выглядят породы различных деревьев (хотя почему-то пока не может

воскресить их названий), а вот вспомнить самое главное и существен-

ное — кто она есть на самом деле — никак не может.

Она слегла 20 встряхнула головой будто сбрасывая назойливую

тяжесть забытья, «зашнуровывая» тугие мысли, что выскальзывали,

сопротивлялись, вздутым упругим мячом норовя выползти из ощуще-

ния момента, — как из держащих рук, — из силы наития, потуги соз-

нания, и провела рукой по взъерошенным от ветра волосам, убирая

(пепельные) локоны назад. Ее глаза неотрывно смотрели на неведо-

мую ей, слишком уж ни на что непохожую, диковатую и где-то может

быть (первозданную?) величественную природу.

Провела ладонями по гладко-шероховатой джинсовой ткани, об-

легающей бедра, ощутив в руках почти привычную легкость — био-

ритмика тела восстанавливалась. Пальцы правой руки стали нервно

 

20 Леглый, легомо, от лежать. Слегла, вяло, в назойливой усталости.

174

 

 

тереть по упругой ткани, будто нечаянно массируя. Она смотрела в

гущу растущих вдали исполинских деревьев и безуспешно пыталась

вспомнить собственное имя, сморщив кожу лба и недоуменно двигая

губами закрытого рта. Все больше охватывал бесконтрольный испуг.

Может она упала и так сильно ударилась головой, что теперь у нее

(амнезия)

 

состояние, при котором невозможно ничего вспомнить.

Даже собственное имя.

Неосознанно упершись пальцами рук в виски, слегка двигая кожу

височных долей, будто мозг от этой процедуры мог вернуться в преж-

нее состояние, пробив необъятную плотину, закупорившую источник

неуловимой сейчас памяти, пыталась вызвать хоть какой-то знакомо

ощутимый образ, что ознаменует начало просветления.

Теплый порывистый ветер, жестковато-терпкий, но мягкий на

вкус, если дышать ртом, — она сделала глубокий вдох всей грудью, —

и в довольно непонятном (кажущемся?) подозрении интуитивно чу-

жой. Невероятная голубизна неба, в прозрачной глубине которого

медленно плывут обрывки облаков. Когда их станет больше, вероятно

пойдет дождь. Или ливень. Такой же холодный и чуждый, как все ок-

ружающее.

Учащенно бьющееся сердце Виты охватила рвущаяся пламенная

волна необъяснимого беспокойства, повергая в тягучий омут, в кото-

ром сердце пульсирует не только в висках, но и в животе. Очередной

сильный порыв ветра толкнул в грудь и широко хватая ртом воздух

она отступила на шаг, восстанавливая равновесие. Надсадный шелест

твердых стеблей, похожий больше на стрекотание, казалось, является

единственным во всем мире звуком. Не самым приятным для утон-

ченного слуха.

(«Что-то еще»)

елест мешал думать. Он сбивал мысли в одну блудливую кучу.

(«Что-то...»)

Тут до нее осознанно дошло, что появился еще какой-то звук, пе-

ремежаясь с шелестом, и то унисоном, то резонансом прорываясь по-

верх всех остальных звуков.

((Всего лишь)) чье-то прерывисто-тяжкое дыхание? Тянучее... с

перерывами... будто сломанный насос качает воздух... насыщенный

паром утробных испарений... смесь углекислоты на выдохе и допол-

нительно смрада нутренностей: желудок булькает горячей кислотой,

сжимаясь, винтажируя21 складками, насыщенный уже многочасовой

 

21 Винтаж, отточенный временем до блеска стиль, форма, внешний вид. (Иначе: «рисуясь склад-

ками» — в том числе кишечника). Возможно, речь о самоощущении рептилии…

175

 

 

плотоядной потребностью. Так дышит жутко оголодавший какой-

нибудь

(не существующий)

сказочный монстр. Всего-навсего.

(«Просто не оглядывайся!»)

Это (на самом-то деле! — если, все-таки, вдуматься, и перестать

отлынивать) болезненное воображение воспаленного после пережи-

того шока

(какого, к бабушке дьявола, ШОКА?!)

мозга. Какая ерунда! Может быть, именно так начинается сума-

сшествие. Вполне вероятно. Ей вдруг захотелось выдавить из себя

безразличную к непонятно как сложившейся ситуации усмешку, но в

радиусе многих километров, по всей видимости, не было ни одной

живой души. Ухмыляться самой себе в данных обстоятельствах (со-

вершенно загадочных, между прочим) показалось нелепым. Она

здесь одна.

Вита стала медленно поворачивать корпус тела, чтобы оконча-

тельно, наверняка и безоговорочно убедиться в своем обязательном

одиночестве. Новый сильный порыв ветра взметнул волосы и бросил

растрепанные локоны на глаза.

…(«Нет — не одна»)

 

Она повернула голову посмотреть назад. Взгляд медленно сколь-

зил по линии горизонта (равнина, так непонятно оказавшаяся перед

ней, не была низиной, явно) цепляя какие-то несущественные детали

средь разбросанных древесных образований там-вдали, взгляд полз,

ему трудно было преодолевать сантиметры поворота головы, отчего-

то весьма вязкие сантиметры, будто влипшие в самое недро ее

чувств. И прежде чем ее взгляд остановился на

(сказочном, не существующем... просто воображение сумасшед-

шей дуры... не бери сильно в голову!)

(«Убить время?!» — в ужасе прошептал БЫ-Болванщик, скло-

няясь очумело к Алисе, выворачивая к ней лицо от ароматной чашки

чая с листиками одуванчика, и тикая глазами как на забавной иг-

рушке-часах с мордашкой удавленного кролика... или котенка…

морща в экстазе дрожащий нюхающий нос)

ТОМ, ЧТО попало в поле зрения, глаза лихорадочно расшири-

лись, а язык судорожно влип в гортань, будто пытаясь еще глубже

спрятаться... Ладони моментально вспотели. Полость рта налилась

противно металлическим привкусом. Сердце заухало, как отбойный

 

 

176

 

 

молоток, вбивая все глубже внутрь непреодолимый смертельный

ужас, от которого нет никакого спасения. Она хотела сглотнуть, но за-

стывший в горле ком, казалось, врос в ее плоть.

(Конечно же — НЕ ОДНА)

Чудовищных размеров рептилеобразное существо, больше по-

хожее на беспробудный кошмарный сон, после которого не просы-

паются, а либо умирают, либо впадают в вечную кому, потому что

кровеносные сосуды мозга лопаются от огромного давления, нагне-

таемого плотной жутью, потому что таким снам, ввергающим в про-

пасть ужаса, которые беспощадны и необратимы, нет и не может

быть конца. Никогда.

Но Вита не спала.

Она ведь не настолько сильно ударилась головой (если она дей-

ствительно ударялась головой), чтобы перестать понимать такие эле-

ментарные, очевиднейшие вещи.

(Существуют реальные сны)

Монстр, слишком живой, чтобы считать его сновидением, слиш-

ком для этого настоящий и чуть ли не физически ощутимый, застыл в

ожидательной позе, примерно в пятидесяти метрах от нее, высоко

возвышаясь бугристой громадой своего сбитого рельефного тела над

колыхающейся травой. Очень маленькие, будто атрофированные ру-

чонки под колоссальных размеров головой, с не менее впечатляющей

пастью, застыли на грудном отделе плотного поджарого тела. Он

смотрел в упор на нее, только на нее, застывшим, ничего не выра-

жающим взглядом. Она скорее чувствовала каждой своей трепещу-

щей клеточкой, нежели видела этот взгляд.

Ее сердце сорвалось и отчаянно соскользнуло куда-то в желудок,

и даже еще ниже и глубже, где оно может застыть и больше не бить-

ся, никогда, чтобы ничего не чувствовать, не ощущать, не рваться на

части от безумного страха и темного, как полнейшая слепота ужаса,

обрывая последние остатки мужества. Она увидела, как чудовище

резким, точным движением пригнуло огромную голову, двинув тол-

стенной гибкой и тянучей шеей. Молча. Без единого звука, будто при-

целиваясь. Или оценивая, стоит ли тратить время на увиденное.

Парализованная диким страхом она стояла и как загипнотизи-

рованная бездумно созерцала собственную жудь перед этим невы-

мышленным преявным созданием, в котором она, каким-то шестым

чувством, вдруг, ощутила нечто призрачно знакомое. Неясное движе-

ние памяти с натужным надрывом выплеснуло лохматый образ, уло-

вив который ее сознание пришло в неистовое движение.

Одновременно с этим монстр двинулся, сделав в ее сторону один

шаг, подмяв грузно и хватко-расторопной лапищей высокую траву.

177

 

 

Он почему-то медлил.

Вита нервно прикусила нижнюю губу. В следующую секунду пло-

тину, закупорившую поток памяти, прорвало и, сминая на своем пути

все неясности, в ее сознание лопнувшей веной брызнула волна мыс-

ленных образов, и четкое понимание происходящей действительно-

сти всполыхнуло в ее мозгу ослепительном фейерверком. Она пошат-

нулась. Заметив движение, огромный ящер расколол необъятную

пасть и, обнажив ряды заостренных, как заточенные наконечники

смертельных боевых пик, зубов (очень удобный инструмент для пере-

кусывания плоти любых форм и размеров), издал клокочущий рев та-

кой мощности, что Вите показалось, будто у нее над ухом взвыл дви-

гатель реактивного самолета. И так неожиданно, что она, в самом на-

туральном смысле, чуть не описалась.

И тут она вспомнила, где могла видеть нечто похожее на эту

тварь. Нет, точно такую же.

(Где-то в иной реальности)

Ужасная голова величиной с примятый микроавтобус, — в стре-

мительном ощущении ее потрясенного этой картиной зрения в мозгу

возник и растаял неуловимым смыслом образ утилизации списанных

автоплайстеров под гудящим и скрипящим прессом, — дернулась

вперед, выписывая в воздухе параболу и вскинувшись кверху на вы-

прямившейся шее, долбанула всей своей массой в воздух, сорвав-

шись снова вниз, будто куражась или играя в какую-то до чрезвычай-

ности интересную для него и безоговорочно опасную для близкого

наблюдателя игру.

Он медлил.

И теперь она знала почему.

Она представляла собой весьма необычное для него зрелище. И

он еще не решил как поступить. Он покамест поразмыслит своими

крохотными мозгами. Ему некуда спешить. Он здесь хозяин. В этом

мире, на этой земле. Под этим небом. Не спеша подумает, а потом

придет к какому-нибудь единственному и до одуряющей правильно-

сти справедливому решению. Как ему подскажет дикий, кровожад-

ный инстинкт.

 

ТИРАНОЗАВР.

 

Конечно же... голодный. Всегда голодный.

Одно мгновение ей понадобилось, чтобы оценить ситуацию и

понять, что шансов остаться в живых нет. Она вспомнила про сумку и

про излучатель антипротонов, который взяла с собой, отправляясь в

178

 

 

этот запредельный по времени ад, из которого нет и не может быть

возврата. Только с...

 

(«Паники не будет. Ни в коем Случае! Просто будет чуть-чуть-чуть

больно... Нельзя сказать, чтобы-ы о-очень приятно, но все же НИЧЕГО

СТРА НОГО... Просто р-раз и — все. И не будем плакать, ТЫ-ы-ы же

уже большая девочка, правда? Значит, договорились...»)

В обозримой ментально каше ощущений мелькнули очертания

блесткого предмета, рогатиной (рукояткой?) зажат чьей-то уверенной

рукой, переходя в (попугаий?) клюв, сближающийся с лицом, образ

лопнул и распался, оставив навеяние чего-то очень далекого… прожи-

того… (пережитого?). Мозг возвращал себе ментальные свойства пси-

хической активности, ум стопорился, уверенность прописалась в пят-

ках.

(Значит-т... договорились?)

(ЗНАЧИТ)

И... он сейчас, конечно же, нападет. Покроет расстояние, разде-

ляющее их, за несколько секунд. А сколько нужно времени ей, чтобы

отыскать в высокой траве сумку (если только сумка в этой траве, а не

где-нибудь еще, где ее никогда и ни за что не найти), вытащить излу-

чатель, перевести его в боевое положение, потом нацелиться...

Она закрыла глаза, чувствуя, как нервная крупная дрожь колотит

ее тело и душу. Если она только двинется, несусветная тварь тут же

кинется к ней. Стремительно, резко, как выпущенный из катапульты

снаряд, который всегда неизменно находит цель. И сомнет, раздирая

и раздавливая мощнейшими челюстями, выдавливая из жертвы по-

следние капли жизни, и встряхивая тяжеленной башкой, чтоб удобней

захватить еще теплую, сочную плоть, и заглотнуть почти бесформен-

ную сочащуюся кровью массу, на некоторое время утолив таким об-

разом неуемную прожорливость.

Пальцы ее правой руки, нервно подрагивая, едва касаясь терли

ткань на бедре ставших мгновенно тесными джинсов, — единствен-

ное, что она была в состоянии делать в эту бесконечную минуту. Пусть

неосмысленно,

(бежать)

но это движение придавало хоть немного смелости, чтобы быть в

состоянии не теряя рассудок думать о том, что произойдет с ней в

ближайшие мгновения. Она поймала себя на том, что еще немного

(«А-а, Как же я опаздываю!» — сказал)

(пропищал?)

(пролаял?)

(бешено прорычал)

(белый кролик)

179

 

 

(!!! НЕ СНОСИТЬ ГОЛОВЫ !!!)

этого затянувшегося кошмара и она начнет

(И все-таки на пирожке было написано — «скушай меня»...)

(... или «съешь»?)

(Или... СМА-АЧНО-О-О СОЖРИ ВМЕСТЕ С ПОТРОХАМИ И С-

ДЕРЬМОМ... и если так уж с-сильно хо-хочешь, то в конце-то концов

подави-ись. И...)

тихонько и жалобно поскуливать. Каждая секунда казалась веч-

ностью.

(«у ВОРОНА нет крыльев чтобы лететь к солнцу»)

(«правда!»)

(Па-а-ап?!)

 

Тиранозавр. Будто вылезая из каждого кубического сантиметра

окружающего пространства — почти рождаясь, вылупляясь из небы-

тия ее ощущения предстоящего — не спеша подвинулся к ней, почти

грациозно и от того еще более страшно двигая членами своего упру-

гого тела. Необычный запах добычи, который доносил до его чуткого

обоняния ветер, а может странный вид этой добычи, заставили его

мозг не торопиться. А может он просто не был настолько голоден,

чтобы сразу броситься на незнакомую тварь. Инстинкт к познанию ок-

ружающего мира, не иначе. Но, чтобы это ни было, в любом случае

это неизменно познается желудком.

Вита различала уже только силуэт завораживающе неторопливо

(ужастик миленький ты ЛУЧШЕ уходи Я? ведь совсем не хочу

тебя совсем не хочу совсем)

приближающегося жуткого чудовища-великана, которому веро-

ятно просто было интересно узнать, настолько ли тонок вкус мяса это-

го непонятного существа, как его запах. Безобидный интерес. Как у

ребенка, которому любопытно, как изнутри выглядит какой-нибудь

слишком необычный жучок.

Ее взор застлала плотная завеса. Левая рука вспорхнула к груди,

вцепившись в декольте блузки под аккуратным дамским пиджачком.

(«Ну, пожалуйста, ГОСПОДИ!.. Что-нибудь другое, что угодно,

только пожалуйста, ради ТЕБЯ САМОГО не это!!! Я ведь больше не

буду никогда-никогда не буду ни за что на свете больше»)

(меньше?)

(«не бу-у-ду...»)

Она уже практически ничего не видела

(...ж-ж-жить?)

перед собой, ни о чем не думала. Ощущение смерти подкатило к

горлу липкой тошнотворной волной. Сердце будто замерло, готовясь

к вечности. Она почувствовала, как сознание оставляет ее. Восприятие

180

 

 

жуткой реальности начало проваливаться в спасительную бездну не-

бытия — гулкие сотрясения почвы рядом с собой, храпистый выдох, и

будто дуновение ветра от движения странной тени, необычной, чуж-

дой: солнце забрало свой свет или тень его заслонила, понять не

смогла… резонируя с каждым коротким и быстрым мгновением на

самой глубине оцепеневшей ощутимости остатком себя, желая быть и

хотеть, мечтать и воздыматься над немощью — всей судьбоносной

страстью, просто движением, руки, пальца, волоса, что так податлив

свободному дуновению природного простора…

Последнее, что она увидела — это были облака, лениво плыву-

щие в отъявленной голубизне. Потом все исчезло.

ИСЧЕЗЛО.

Растворилось.

Сгинуло.

Звук рвущейся материи...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

181

 

 

 

 

«День гибельнее и страшнее ночи, потому что он Светел!»

Из записок умалишенного.

 

 

 

 

ВОЗМЕЗДИЕ

 

В аэропорту Ронни взял со стоянки свою машину и прежде чем

направиться домой, заехал в цветочный магазин. Пришлось сделать

для этого основательный крюк, так как купить «Милую Джульетту»

(именно розы, потому что эти шипастые, источающие тонкий живой

аромат, цветы, всегда ассоциировались у него с Виталией, а сейчас —

особенно, и во много раз сильней) он мог только в предместьях при-

городного района, в давно известной ему оранжерее, потому что

именно там выращивался этот сорт: Ронни случайно увидел «Джуль-

етту» когда жена была для него еще «Виолеттой», «Виолой», «Ветой»,

в самом-самом начале их истории. И образ цветка становился обра-

зом их любви. Заезжал часто, выбирая самые крупные. И кладя рядом

с собой на сиденье, наслаждаясь ароматом, что тут же насыщал са-

лон, думал о ней… Да, думал о ней, черт возьми! Ведь это так просто…

Думать о ней…

«Виталией» она стала где-то на третьем году… Получилась не-

много смешная эпизодическая ситуация их «бытового соучастия»: вы-

ехав на природу, к озеру Карпинчо, он удосужился отыскать глиняный

скат, и принялся съезжать по нему как на лыжах с горки зимой. Вита

еще смеялась, наблюдая, мол, «я всегда подозревала, что твои ступни

это ласты, а оказывается, они лыжи!». А он требовал, балансируя и

стараясь не шмякнуться при спуске, чтобы подливала из ведра воды

на «горку». А про лыжи заметил, что «припомнит» ей. И так увлекся,

что (наконец-то, о чем она и пророчествовала, плеская водой ему под

ноги) шмякнулся с размаху, хорошо, не повредил ничего себе. Лицом,

182

 

 

в образовавшуюся сочную глиной лужу. И вот когда она умывала его

из того же ведра, ибо физиономия обрела незавидное качество «еще

сырого бюста», Вита снова зашлась смехом, вспомнив, что хотела за-

казать его скульптурное изображение, да никак не могла решить, в

полный рост, или только изголовье, как ваяют всех великих. И теперь

поняла, что только бюст! Или герму, «с тебя хватит и головы, пожа-

луй». Поставила ведро, и хлопая себя по коленкам, разряжалась в

воздух раскатами хохота. Он же хмуро требовал, чтобы лила уже.

«Вита, лей!». Она мотала головой, и показывала на озеро, чтобы

окунулся, а он, подыгрывая ей серьезной миной, будто сердясь, при-

казывал, «Вита, лей, тебе сказано!».

И как-то, спустя месяцы, вырвалось при обращении «Виталия».

Это было в начале третьего года. Потом у него провал, он не

помнил что произошло, не мог понять, вернее. Было время «до» озе-

ра, и время «после». И он впервые задумался об этом сейчас. Потом

начались «прободения чувства», как мог сие определить для себя,

стараясь впихнуть смысл в рациональный формат. Проходит еще пол-

года, и он начинает называть ее не «Ветой» (или «Виолой» иногда, а

прямо «Виолеттой» совсем редко, уж и не помнит), а… Виталией.

Ясные вспышки обращенной к разным дням памяти. Смутный

образ… будто шершавая стена по лицу… «Мне тебя не надо»… Что

еще он ей говорил? Ронни очнулся, выровнял машину, дернув руль:

отвлекся от дороги.

Осталось доехать до шоссе, что ведет от Мендоса на Хунин и, вы-

рулив на эту основную трассу, выжмет из своего «просперо-3 » все

на что только способна эта машина. Мысль, тугим пузырем бессозна-

тельного, блуждала, вспухая, в закромах рассудка, ища ответы, «со-

бирая» слепой осадок прошлого на себя. Ответы… которых не было.

Пусто. Он не понимал, что их разделило. Абсурд. Голимый… абсурд.

Образ любимой вспыхнул, встал на дороге: издали — в лобовой об-

зор, из неясной точки во весь рост и объем, врезался, ушел назад… в

ничто.

 

(« В И Т А » — ?! Вита-а-а... Ви-и…)

( и… И-и... ТА)

(«Сомненья брось, живи желаньем,

Преображая свой порыв,

Ища мгновенье воздыханьем,

Любуясь сном ее…»

Она оторвала взгляд от книги и ласково посмотрела на него.

— Правда, красиво?

183

 

 

Он улыбнулся, на миг оторвавшись от своего занятия, чуть ото-

двинув от образца штангенциркуль. Потом положил костяную окаме-

нелость на стол, положил инструмент. И залюбовался ей. Так они и

сидели, глядя друг на друга и улыбаясь. Пока она не протянула к нему

руки…

— Ну же… — В ее голосе звучало требование.

Он повернул голову к столу. Образец ждал последнего замера.

И тишина их уединения была более тишины космоса.

Весь огромный мир затих и внимал страстному порыву веры, на-

дежды… И выше неба различались потоки всех судеб — душою един-

ства)

 

(…Любуясь сном ее, застыв

В неописуемой истоме,

И сердце немощью открыв,

И мысли подаривши коме...)

 

Огромный букет, благоухая покоился на заднем сиденье. Ли-

кующий восторг. Предвкушающее томление. Мучительные угрызения

совести. Всплеск неподвластных сознанию чувств, обуздать которые

нет никаких человеческих сил. И нет никакого желания делать это.

Потому что полет над необъятной бездной пространства, которое

бесконечно полно только ей одной, единственной, на все времена

неповторимой, до щемящей боли в сердце родной, этот полет да-

рующий силу жить каждым неповторимым мгновением, неописуемо,

восхитительно прекрасен.

Через чуть более получаса он уже подъезжал к дому.

Не заводя машину в гараж, аккуратно взял с заднего сидения ро-

зы и осторожно, чтобы не помять букет, вылез из машины. Он шел к

дому, и сердце его учащенно билось, а в голове томилась горячая,

опьяняющая волна.

Он толкнул дверь, но она оказалась заперта.

Может, она еще спит, с нескрываемой от самого себя нежностью

к ней, подумал он. Сейчас только девять часов утра. Достав ключ, он

вставил его в замок и провернул.

Зайдя внутрь, он привычно прошел к столику, что располагался

возле дивана, и поставив на него дорожную сумку направился к лест-

нице, осторожно неся букет бутонами вниз.

Поднявшись по ступенькам на второй этаж, Ронни подошел к

двери спальни. Его глаза возбужденно горели, а губы то и дело наме-

ревались изобразить улыбку. Вита поймет его. И простит. Он это знал.

Ронни толкнул дверь спальни.

184

 

 

(«Мы продолжим вечер воспоминаний, Рон? Завтра?»)

(«... любишь ежевику?» — зачем-то спрашивает его она, и он

недоуменно смотрит в ее голубые, отливающие чистотой безоб-

лачного неба глаза, в которых подрагивает влага. Потом его мысли

снова насыщаются постоянными вопросами о тарификации тес-

тирования образцов. Но она не отходит от него. Ее рука, чуть

растопыренными пальцами проскальзывает меж его волос на за-

тылке, нежно поглаживающим голову движением. И он хочет ей

сказать, чтобы она ушла. Он хочет сказать ей именно так, потому

что утром он сказал ей, что...)

(Он сказал ей, что ему безразлично, есть она вообще или нет...)

(Пусть всему виной это злосчастное тестирование. Он не в на-

строении. Это можно понять?)

(Он сказал ей именно так...)

(И сейчас она до сих пор плачет. Молча. Просто влага на ресни-

цах, как предутренняя бодрящая свежестью роса. И смотрит на

него, взглядом, который он не может вынести, потому что в этом

взгляде есть все, что только можно выразить глазами. Там нет

только одного — даже намека на то, что когда-нибудь в ее душе

сможет зарониться пусть даже крохотная льдинка безразличия к

нему).

Виты не было. Постель убрана. Ронни провел растерянным

взглядом по комнате и заметил листок бумаги на столике возле кро-

вати. Нерешительно подойдя к столику, он несколько раз пытался за-

цепить пальцами бумагу, на его лице блуждала бессмысленная улыб-

ка. Он поднес листок к глазам.

Это была записка от Виты. Ровный, почти детский почерк. Не

очень крупные буквы.

Он прочел записку. Минуту стоял, беспомощно глядя на ровные

строчки. Букет выпал из расслабленной руки и розы рассыпались бес-

форменным алым узором у его ног. Потом он бросился из спальни, и

споткнувшись на лестнице, чуть не упав, выбежал из дома.

Он лихорадочно дернул дверцу машины и ввалившись на сиде-

нье нервно крутанул ключ зажигания. Двигатель взвыл, когда он до

отказа вжал ногой педаль акселератора. Выбрасывая из-под колес

пыль и мелкие камни автомобиль рванулся с места.

Ронни мчался к дому Алекса. Его мысли путались. Горячая волна

жуткого предчувствия обдавала его жгучим огнем и сдавливала в гор-

ле спазмом, так, что он смог только выдавить из себя почти беззвуч-

ный хрип, пытаясь услышать вибрации собственного голоса, которые

полны только ее именем, представив на секунду, во всех безумных

красках смысл того, что Вита оставила ему, начертав на листке бумаги

185

 

 

своей рукой. Всего несколько фраз, что ввергали его в пучину необъ-

яснимого ужаса. Он не верил. Он не мог ее потерять теперь, когда так

неожиданно и основательно приобрел вновь. Сердце сжималось от

неуемной тоски.

Когда подкатил к дому Морти, то не узнал его. Самый верхний

этаж, что по архитектурному плану смещался чуть влево, был раско-

режен, то есть неслабо деформирован. От второго этажа осталось не-

тронутым только левое крыло. Картина была феерически абсурдной,

вгоняющей в провал тоннеля психики (американские горки с падаю-

щими по сильно наклонной вагонетками в черный и пока только еще

теплый домен ада… который будет раскален добела, до отказа, чтобы

как надо), в самой глубокой части которого пульсировал, закладывая

ватным фоном восприятие, когнитивный диссонанс, настолько крити-

ческий, настолько не оставляющий и самого мизерного местечка для

здравого смысла. Правое, в котором ранее находилась лаборатория,

было снесено начисто. Из разрушенных и обгорелых стен торчали

рваные куски арматуры.

Ронни выключил двигатель и не решаясь анализировать увиден-

ное вылез из машины и побежал к дому. Входная дверь была почти

настежь открыта. Он вошел и огляделся. В холле царила атмосфера

запустения.

— Алекс. — Позвал он и удивился звуку собственного голоса. Го-

лос показался ему чужим.

Ронни прошел в коридор, ведущий к спальне.

— Алекс!

Из-за двери спальни послышалась какая-то приглушенная возня.

Ронни сделал несколько широких, нетерпеливых шагов, и открыл

дверь.

Морти полулежал на постели, держа в одной руке стакан с остат-

ками бесцветной жидкости. Возле подушки лежала опорожненная бу-

тылка виски. Почему-то Морти всегда пил только виски. А если случа-

лось, например, в различных переездах или когда его заносило в пес-

ки пустынь на многие недели, когда кроме запасенной воды промо-

чить горло было нечем, а сей (бодрящий) вожделенный напиток от-

сутствовал, даже если и присутствовал другой крепленый утолитель

первостепенной жажды, совершенно случайно обнаруживающийся в

бр… ор… дачке машины у кого-нибудь из попутчиков (таких же отча-

янных сорвиголов, не знающих кому занять время), то Морти, на-

сколько тот его знал, не пил вообще. Только виски. Эй, бармен, сынок,

мне как обычно, ну, да — ты же ЗНАЕ Ь...

186

 

 

Ронни оценивающе посмотрел на его лицо. Следы недельного

запоя явно угадывались.

Морти приподнял веки. Некоторое время угрюмо смотрел на

стоящего в дверном проеме. Потом приподнял одну бровь, криво вы-

пятив толстые губы, будто безмерно удивляясь сему появлению.

— А-а, старина Ронни, — заплетающимся языком то ли промякал,

то ли пробулькал он, — с-собственной ппперсоной... Что ж... Я уже ус-

тал... ждать те... тебя.

Он тяжело заворочался на постели, будто разминая спиной по-

душку.

— Стало... — надув щеки, он шлепнул губами, выпуская отрыжку

и алкогольные пары. — Стало быть ты уже вернулся. Из Парижа, да?

— Ждать?.. — Ронни с трудом нащупал рукой спинку стула на ко-

торый Морти по привычке («для особого удобства, приятель», как

было поведано Ронни в самом начале их знакомства) клал правую но-

гу, которой, похоже, на самой кровати не хватало места, подтащил к

себе, выдернув из-под ноги, и сел на него, развернув, верхом, как на

коня с фигурными ногами (стул был готический, а может быть просто

шахматный, Алекс уважал эту интеллектуальную игру), ощущая в

чреслах и ниже — до самых пяток — противную дрожь. Его язык стал

ватным и непослушным, но он должен задать этот вопрос. Превозмо-

гая себя, Ронни разлепил губы, держась за спинку обеими руками с

боков, будто «конь» действительно собирался совершать свой затяж-

ной шахматный скачок «играя мат». И скача далее, по всем доскам

«одновременной игры».

 

— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ВИТОЙ?

 

Морти некоторое время смотрел на него туманным, будто непо-

нимающим взглядом, потом его брови приподнялись, нижняя губа

выпячилась. Блуждающий пьяный взгляд, казалось, искал что-то в

комнате, за что мог бы зацепиться. Он подтащил потерявшую опору

ногу.

— С Витой? — Покачал головой, еще больше выпячивая губы, —

С Витой все в порядке, — с расстановкой произнес он.

Ронни не выдержал, вскочил со стула и подойдя на непослушных

ногах к постели, протянул ему записку.

— Ты можешь объяснить это? — Почти с угрозой произнес Ронни.

Подрагивающая рука Морти взяла протянутый листок, и он впил-

ся в него полубезумными глазами. Его губы беззвучно шевелились.

Он, видимо, сбился, потому что его глаза опять метнулись к верхним

строчкам. Он стал что-то неразборчиво бормотать, слегка покачивая

187

 

 

головой. Обрюзгшие щеки делали его похожим на откормленного

бульдога.

 

«Ронни, любимый!

Я знаю, как виновата перед тобой за свою навязчивую любовь.

Но я не могу ничего с собой поделать, прости. Я так хотела сделать те-

бя счастливым! Я ошиблась, но это не твоя вина. Прощай. Ты был для

меня всем. Ты моя жизнь и мое наказание...

Но я еще смогу послужить тебе, любимый. Так нужно для меня.

Возможно, ты когда-нибудь поймешь.

(Неразборчивое слово. Зачеркнуто.

Потом идеально ровные штрихи, зигзагами, пульс времени, зату-

хающий след биения сердца на экранчике кардиографа — будто рас-

писывали ручку.)

И я тону в твоих глазах

Лишь для того чтобслитьсясболью

Мои мечтания в слезах

Навеки прокляты любовью

Живя, как будто бы во сне

Я жду твоих прикосновений

Но ты живешь — опять всегда — во мне

В неясном облаке ментальных дерзновений

Тебя я знала Я жила тобой Всегда

Мы были рождены

Когда вселенная была еще пуста

И две души в одну навеки сплетены

Мне нечего терять кроме тебя Любимый мой

Но только пустота и яркий след мечты — Ты яркая мечта

И вот Я ухожу в пустыню слез и красоты

Ты ВЕЧНО там — В щемящем сердце

И я любила тебя всегда когда вселенная была еще пуста

Мне верится...

Я до последнего с тобой...

Не телом Но ДУ ОЙ

 

ПРОСТИ

 

P.S. Морти здесь не при чем. Он не должен быть в ответе за мой

поступок. Фактически, я заставила его».

 

 

188

 

 

Записка выпала из ослабевшей руки Морти и Ронни с ужасом

увидел, что тот плачет. Слезы текли по его старческим щекам, остав-

ляя на обветренной коже влажный и неровный след.

Ронни схватил его за плечо и подрагивающие пальцы тисками

сдавили расслабленные мышцы. Он начал трясти Морти, так, что у то-

го подергивалась голова и подбородок мокро шлепал о грудь. Но тот

не замечал этого. Его горло сдавил спазм. Стиснув зубы, Морти пытал-

ся выдавить до капли осознание произошедших в его жизни перемен.

— Что с Витой, Алекс, ты скажешь, наконец, или нет! — Ронни

уже почти орал. Его губы тряслись от нервного напряжения, а лоб по-

крылся холодной испариной.

— Где Вита, черт тебя возьми?!

Ронни принялся хлестать своего коллегу, и как он полагал, быв-

шего друга, по щекам. Наконец, Морти пришел немного в себя и мут-

ными глазами посмотрел на Ронни. Его качающаяся, как ствол гибкого

дерева в ураганную погоду, рука, показала куда-то в потолок полусо-

гнутым пальцем, чем-то напоминающим виселицу.

 

— Она... там.

 

— Что? Где? — Ронни потерял над собой всякий контроль. Он

уже ничего не чувствовал, ничего не соображал. В его мозгу только

плавал, то исчезая, то появляясь, невыносимо щемящий сердце образ

Виты. Потом, вдруг, все его члены обмякли. Необоримая слабость ох-

ватила его, и Ронни беспомощно сполз вниз, плюхнувшись на пол,

возле постели Морти.

— Она умерла. — Бесцветным голосом, еле слышно выдавил он.

И сидел так, пока минуты пожирали его душу давлением неопреде-

ленности. Он не верил. Это бред. Это дикий сон. Самый жуткий и

страшный сон в его жизни.

Морти что-то прошамкал и попытался сесть.

— Что? — Глядя в одну точку расширенными глазами, безраз-

лично произнес Ронни.

— Она ушла. — Глухо повторил Морти.

Поднял на него глаза. Тот сидел, покачиваясь, уперевшись ладо-

нями в край постели и низко опустив отяжелевшую голову.

— Ушла... КУДА? — Почти истерически выпалил, пытаясь найти во

всем этом хотя бы крупицу смысла и ухватиться хоть за одну спаси-

тельную ниточку надежды.

Ведь так не может быть. Это полнейший абсурд. Как это возмож-

но? Как может быть так, чтобы он был, существовал в своей однооб-

разной и в то же самое время многоликой действительности, полно-

189

 

 

ценно впитывая в себя всю неповторимость жизни и... без НЕЕ? Без

Виты?! Без ее томящего сладко его душу постоянного присутствия ря-

дом. Это возможно? Ведь вся его жизнь — это

(«абстрактный абсурд»)

ежесекундная необходимость ощущать ее присутствие рядом,

даже если они не-на-долго расстаются. Ненадолго. Всего лишь про-

сто...

(«ушла»)

 

навсегда? Это именно так?! ЭТО ТАК?

(«НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!»)

— В прошлое.

Ронни показалось, что этот человек бредит.

— Морти, — устало произнес он, — если ты сейчас мне не рас-

скажешь, что здесь, черт возьми, происходит, я убью тебя.

Он поднялся.

Морти сопел, пытаясь найти ногами туфли. Ронни отвернулся. Он

подошел к окну и посмотрел на качаемые ветром верхушки деревьев.

Его обуяло какое-то апатичное состояние. Ему казалось, что он нахо-

дится в невесомости. Горький привкус во рту мешал думать.

Вита...

Она стояла перед его взором и заслоняла собой весь окружаю-

щий мир. Ее губы, тронутые нежной улыбкой, что-то шептали. Глаза

были наполнены любовью к нему и таким абсолютным обожанием,

которое могло быть присуще только ее сердцу.

Морти вышел из ванной, обтирая раскрасневшееся лицо махро-

вым полотенцем. Видимо он засовывал голову под холодный кран,

чтобы окончательно протрезветь. Ронни повернулся к нему и при-

стально посмотрел. Морти упорно избегал его взгляда. Бросив поло-

тенце на кровать он подошел к утопленному в стену гардеробному

шкафу, и растворив его, снял с вешалки одну из своих легких курток.

Надев ее на себя, он стал шарить по карманам, ища что-то.

Ронни терпеливо ждал, почти бездумно наблюдая за манипуля-

циями Алекса, слишком оглушенный жутковатой неопределенностью

настоящего момента.

— Вот они где. — Пробормотав это, Морти вытянул из кармана

куртки ключи и только тогда поднял пустой, ничего не выражающий

взгляд на Ронни.

— Поехали.

— Куда? — неосознанно спросил тот, плохо улавливая смысл

происходящего.

— Поехали, — отрезал Морти, — я покажу тебе, где Вита.

190

 

 

На ватных ногах, чувствуя, как его тело начинают прокалывать

тысячи ледяных иголок, Ронни двинулся вслед Морти.

Они вышли из дома, Ронни зачем-то сосчитал автоматически сту-

пеньки веранды: ее ноги касались их. Потом устремил взгляд на Мор-

ти, широкую спину товарища по призванию, друга, шефа, как-то ви-

новного в том, что случилось с Витой… он шел за ним к авто и держал

взгляд в спине, как будто прикалывая к стене над столом у себя в ка-

бинете канцелярской кнопкой листок памятки рабочего графика на

сегодня… Морти остановился, Ронни замедлил шаг и тоже замер.

Алекс, всунув в карманы куртки ладони, оставив большие пальцы на-

ружу и пошевеливая ими, смотрел на деревья, что насыщенные лист-

вой возвышались на три-четыре, а то и более пяти метров напротив

дома через подъездну ю дорожку. Морти хмуро смотрел в одну точку.

И проследив за его взглядом Ронни увидел, что на одном дереве, как

раз напротив предполагаемого места взрыва, что разворотил почти

весь второй этаж, было явно заметно нарушение лиственных пропор-

ций кроны. Это была вмятина, будто из ровно растущей и аккуратно

подстригаемой под овал зелени вырвали кусок, неровный, призрач-

ный кусок пухлого насаждения, а внизу осыпанные уже подсыхающие

листья, фрагменты веток… И не ветерка. Площадь на несколько акров

вокруг вместе с домом будто накрыло невидимой выпуклой крышкой,

(…они на гигантском подносе, официант уже галантно и ловко

сближает свою ношу со столом, виртуозно ставит, сардонически и

тут же восторженно, будто выпуская изо рта мыльный пузырь,

выдавливает из себя «опля!» и поднимает «баранчик» над блюдом.

Там только дымящиеся кости. Они свалены кучкой, впрочем, скорее

напоминая «шалашик» для разведения костра. Клоунский наряд хал-

дея, белые чуть грязноватые перчатки, и вызывающе выпукло-

красный нос, вся эта картина, вместе с оркестром пиликающим на

«ржавых» скрипках с прихлопыванием не в такт? клоунскими нос-

ками ботинок, навевает на посетителя тревогу. «Ну-с», — умили-

тельно смотрит из глазных белоснежных в кровавой кайме кругов

официант в страшном цирковом наряде, потирая у груди руки в

пальцах, разминая их, и все это, ручки у груди, жирная намалеванная

улыбка, скрипящий стон со сцены, с постукиванием в пол шлепаю-

щими носами обувки, явно позаимствованной со свалки, все это, ко-

нечно же, не оставляет выбора: надо вкушать. Иначе не выпустят.

Потому что невежливо, зайти, сесть, дождаться разноса пробных

блюд и — попробовать уйти. Оскорбительно для заведения. Да-да-

с, не сомневайтесь!)

какими накрывают горячее в уважающем себя ресторане. Она

любила такую атмосферу, особенно вначале. За таким столиком он и

191

 

 

сделал ей предложение. Решительно и чуточку нервозно, но галантно

и обывательски непринужденно, без капли смятения: на тот момент

они уже почти жили вместе.

Пока они ехали в машине, Ронни ни о чем (разумеется) не спра-

шивал по дороге, а Морти ничего не говорил. Молчание — оно не

всегда золото, но иногда бывает даже дороже, чем все ценности все-

го этого подлунного мира, может быть даже всей необъятной вселен-

ной. Морти ехал очень быстро, видимо не беспочвенно желая поско-

рее покончить со всем этим, а может и потому еще, что в его пред-

ставлении Вита просто не должна была ждать долго этого рандеву,

этой минуты, ради которой в полном молчании он вел свой «рено» по

хорошо известной ему дороге. Через двадцать минут они подкатили к

зданию, в котором располагался аргентинский филиал Нью-йоркского

палеонтологического института. Их с Морти детище. Гибрид зеркал и

бетона. В полупрозрачных внешних стенах здания отражался мир.

Они вышли из машины.

Ронни в исступленном молчании последовал за своим коллегой и

когда-то учителем внутрь высокого здания. Тот показал охраннику

свое удостоверение

(Если с ней что-то случилось... плохое... она — ? ...она... выпила

яд, съела таблетки... таблетки для сна. «Ушла в прошлое»... что

ЭТО? Впала в детство? Сошла с ума?!? Но почему филиал инсти-

тута, она должна быть тогда в клинике... В какой... в какой имен-

но... Психиатрической, и это... это не здесь, хорошая клиника есть

на западе, в... в... город, какой это город... А что здесь... при чем

«хорошая»? А... так... Морти... он бы предпринял все возможное...

он бы сделал все самое... Но почему их институт... Что им здесь...

Она — здесь? Как?! Если с ней что... он сделает все самое... он...

лучших врачей... все сбережения, он подключит все связи... он най-

дет лучшее... с нынешним уровнем медицины, это просто... ее вы-

лечат, да, вылечат. Пред глазами вспыхнул четкий и тут же ух-

нувший в небытие восприимчивости образ вяло сидящей Виты, гла-

за «мажут взгляд», руки сгрудились между колен кистями, ноги

разъехались подошвами, она ничего не чувствует, просто кукла с

лицом его Виты... Но Зачем-Зачем-Зачем?!?)

и не глядя на Ронни направился по коридору. Охранник, молодой

парень в салатовой униформе, у которого выпирающие мышцы явно с

трудом умещались в почти обтягивающем его тело одеянии, прегра-

дил Ронни дорогу.

— Ваше удостоверение. — Привычно бесцветным голосом по-

требовал он.

192

 

 

Морти удалялся по коридору, не оглядываясь, и даже не собира-

ясь подождать Ронни.

Тот стал лихорадочно возиться со своими карманами, пытаясь

нащупать твердость пластиковой корочки. Руки тряслись. Он не пом-

нил, где мог оставить его. Это была такая издевательская ирония

судьбы. Если попадаешь под болезненный обвал жутких обстоя-

тельств, то тебя, разумеется, заваливает основательно. Так, что не-

продыхнуть.

Удостоверения не было.

Ронни поднял потерянно-умоляющие глаза на охранника. В его

загнанном взгляде будто сквозило беспомощное: «Хоть ты поща-

ди...».

— Я не могу вас пропустить.

Тяжелый, безразлично давящий взгляд.

Вдруг, Ронни, как издалека, будто приглушенно, услышал у себя

за спиной зычный, наполненный нотками жизнерадостности и само-

утверждения женский голос, который показался ему знакомым.

— Рональд?!

Он медленно повернулся, скользнув взглядом по отошедшему

уже довольно далеко по коридору Морти, который в этот момент ос-

тановился и махнул рукой на полностью обескураженного внешне и

напрочь раздавленного внутри Ронни.

— Этот человек со мной. Это... заведующий кафедрой.

Парень пожал плечами.

— Я здесь только неделю работаю. Всех еще не знаю. — Он кив-

нул головой в сторону Морти, давая понять, что можно пройти, и так

как Ронни смотрел не на него, а уже на женщину, что ожидала от него

хоть какой-то реакции, отходя в сторону, добавил, — Вы можете

пройти, конечно. — Парень причмокнул и махнул кому-то приветливо

рукой — там, снаружи.

Ронни, проваленный в состояние глубокой прострации, враз осу-

нувшийся и всем своим видом выражая, что он мог бы думать о всем

этом стервозном и скотском мире, разлепил губы.

— Ну? — Только и смог изречь он, с глубинным затаенным терза-

нием во взгляде, которым уставился на ту, что его окликнула.

Морти повернулся и пошел медленно к лифтам.

— Рональд, я просто хотела узнать, раз ты уже приехал и... Ка-ак

там дела с нашим образцом? Я имею в виду это ископаемое. Его та-

рифицировали?

Ронни молча выслушал ее тираду, сверля полубезумным взгля-

дом это непонятно откуда выскочившее существо с какими-то никому

ненужными папками в руках, прижимая их тесно к груди и, как это он

193

 

 

мог сейчас воспринимать, как могло казаться ему сейчас, невыразимо

глупым фиалковым взглядом. Он глубоко вздохнул, чувствуя как внут-

ри, заскорузло цепляясь коготками немощи, уже начинает что-то глу-

хо и неслышимо для окружающего мира трещать и обрываться, вы-

рывая из сердца последние остатки надежды на то, что все это только

мутный кошмарный сон.

— Марита... это... ты.

Он все глубже и прерывистей дышал, глядя на нее почти испод-

лобья.

Она удивленно подняла брови, стараясь создать на лице подобие

улыбки. Видимо, до нее начало доходить, что происходящее не со-

всем вписывается в рамки ее представлений о Рональде Старке.

— Д-да. Рональд, вы...

Оставив совсем без внимания тот щекотливый нюанс, что неожи-

данно для самой себя назвала его на «вы».

Он перебил ее, совершенно отчетливо и будто нарочито замед-

ленно произнеся, уже кувыркаясь всем своим существом ментально,

и как-то глубоко внутренне, подстреленной птицей, раскалывающей

небеса жалобным и последним криком:

— Подите в жопу! И... еще есть вопросы? — Он сказал это с рас-

становкой, но мощно, извергая из себя так, будто смакуя каждый вы-

пирающий из гортани звук, последние слоги у него сорвались на со-

всем пошлый фальцет, и в другой ситуации такое неожиданное звуча-

ние могло бы вызвать интерес у какого-нибудь начинающего логопе-

да, наверняка… изо рта брызнула слюна. Образ женщины плавал пе-

ред глазами, стиснутые папки съежились, придавленные Маритой к

груди еще сильнее, лицо ее вытянулось, потемнело, губы отчетливо

сжались. Глаза продолжали смотреть на Рональда — как на изваяние

треснувшего в основании бога, статуя которого возвышалась над ок-

рестностями несчетными веками благодарением ради неиссякаемой

веры всех молитвенных поколений.

И повернулся, направившись по широкому, с высокими потолка-

ми коридору, чувствуя, как рубашка липнет к вспотевшей спине. Сза-

ди с мягким шлепком грохнулись об пол папки, вывалившись из рук

Мариты, которая напоследок застенчиво охнула. Морти стоял и ждал,

с напряженной задумчивостью глядя на то, как он приближается, и от

этого взгляда у Ронни почему-то сбивался шаг, а ноги будто провали-

вались в невесомость. Наконец, остановился возле двери лифта, ря-

дом с Морти, который кивнул ему на открывшийся проход. Изнутри

лифт напоминал огромную беззубую пасть.

Когда они подошли уже к двери лаборатории, Морти положил

свою твердую руку ладонью на шарообразную ручку. Пальцами дру-

194

 

 

гой он нажал несколько кнопок на кодовом замке и механизм тихо

щелкнул.

(Что там за дымкой грядущего дня?)

Морти внимательно, но абсолютно холодно посмотрел в лицо

Ронни.

— Ты готов?

Ронни расширенными глазами смотрел на Алекса Морти и не мог

выдавить из себя ни звука. Казалось его гортань, его губы и язык сли-

плись в одну вязкую бесформенную массу.

Профессор открыл дверь, и больше ничего не говоря прошел в

лабораторию. Под потолком стали зажигаться бесчисленные плафо-

ны, наполняя пространство помещения светом. Окна были задрапи-

рованы от посторонних глаз, по внутривидовой инструкции. Ронни как

завороженный ступил в проем двери. Закрыв за ним, Морти показал

ему рукой на кресло, которое кем-то было выдвинуто на свободный

участок напротив двери. Кресло стояло перед большим экраном

плоского монитора, подключенного к видеоаппарату.

Тот безоговорочно подчинился и сел. И ждал, что будет дальше,

уже не задаваясь никакими вопросами.

Морти подошел к монитору почти вплотную, и чуть наклонив-

шись, нажал кнопку на корпусе устройства куброидной22видеотранс-

ляции. Экран осветился. Морти повернулся.

— Ты будешь смотреть один. Когда закончишь, у тебя, возможно,

возникнут вопросы. Что ж, я готов ответить тебе. Я слишком устал от

этого груза. Потом, надеюсь, ты сам решишь, как тебе поступить.

Он пошел к двери, обойдя кресло, где сидел ошарашенный Рон-

ни, почти за метр.

— Я буду ждать в машине. Смотреть на это повторно я не в силах.

Морти вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Ронни, чувствуя, как скользкие и горячие щупальца липкого ужа-

са сдавливают ему горло, поднял широко раскрытые глаза и посмот-

рел на экран.

Несколько секунд, которые показались вечностью, тускло осве-

щенный экран был еще пуст. А потом появилось изображение. И звук.

 

Это была саванна.

 

Трескучий шелест папоротников и шум сильного ветра, приги-

бающего к земле крупную травяную растительность. Небо такой про-

зрачной голубизны, что казалось практически бесцветным. По нему

 

22 «Тригонометрическая трансляция» для научных целей.

195

 

 

плыли обрывки облаков. Изображение дрожало, видимо снимавший

не стоял на месте, а перемещался. Слышались еще какие-то звуки, но

Ронни не мог определить их природы. Что-то похожее на отдаленный

приглушенный и прерывистый храп, будто где-то вдалеке, за кадром

спал великан, задыхаясь хрипло во сне и сотрясая воздух своим дыха-

нием. Перемешанная смесь необычных звуков, сливающаяся в не-

привычную какофонию.

И, вдруг, Ронни понял.

Эта догадка ошеломила его и на секунду вытеснила из сознания

все переживания последних часов. Это был другой мир. Настолько не

похожий и отличный от того, что он знал. Это был мир другой плане-

ты.

И вдруг, он резко вздрогнул. Так резко, что клацнувшие зубы

прикусили кончик языка. Он услышал голос Виты.

— Ронни, ты знаешь, это просто удивительный мир!

Он резко обернулся, уже ожидая увидеть позади себя живую и

невредимую Виту, и вздох невероятного облегчения готов был вы-

рваться из его груди...

Его взгляд пронзил пустоту. Он был в помещении один.

— Я никогда не понимала твоего увлечения, милый... Кто зна-

ет... может быть сложилось бы все иначе.

Ронни медленно, как во сне, повернулся к экрану видеомонито-

ра. Его челюсти сводило судорогой.

— Первозданность... Посмотри, Ронни, вон туда, видишь? —

Изображение сдвинулось вниз и в кадр ворвалось, заполнив его пол-

ностью, прозрачно голубоватое небо. По экрану заметалось темное

пятно, потом амплитуда его скачков стала сокращаться, пока оно, на-

конец, почти совсем не замерло. Изображение стало увеличиваться,

быстро приближая темный, ползущий и будто лениво пульсирующий

сам в себе, выдвигающий остро-форменные отростки объект, что за-

вис где-то в небе под редкими облаками. Птеродактиль. Собственной

персоной. Как он есть.

Точнее — как он был...

Изображение снова двинулось, более резко, но уже в обратную

сторону, проскочив линию горизонта и выхватив вдалеке небольшую

рощу папоротников. Между стволов гигантских деревьев проскакива-

ло стадо рапторов, ( Velociraptor mongoliensis? ) — стремительно, в

сжатом броске неистребимой жажды жизни.

— Я не знаю как они называются, Ронни, но посмотри сколько в

них стремительной силы!

Живые, натуральные, доисторические ящеры бежали, отталкива-

ясь от земли мощными задними конечностями. Они приближались.

196

 

 

Стадо разделилось и несколько рептилий, надвигаясь, стали увеличи-

ваться в размерах. Уже было видно, как катаются под толстой кожей

упругие мышцы.

Ронни вцепился руками в подлокотники кресла до болезненной

белизны в пальцах.

Рапторы приближались. Изображение немного перекосилось, но

тут же снова выровнялось. За кадром послышалась приглушенная

возня. Изображение сильно дрожало. Один раптор оторвался от ос-

новной группы и ринулся прямо на объектив, раскрывая с храпением

усыпанную острыми зубами пасть. Еще несколько секунд и он прыг-

нет.

Ронни не мог отвести расширенных глаз. Агония ужаса. Его ин-

теллект отключился, отказываясь что-либо понимать. Только сердцем,

Ронни понял. Понял, где теперь Вита.

Изображение скользнуло вверх и потемневший экран, покачива-

ясь, отобразил бугристую почву. Затем раздался удар и что-то заши-

пело. Храпение нападавшего раптора оборвалось, и было слышно,

как мощные лапы когтями взрыли почву. Послышалась еще серия

протяжных ударов, будто что-то лопалось с глухим тяжелым звуком.

Затем почва отдалилась. Изображение прыгало, когда видеокамеру

снова укладывали на плечо. Женская рука, держащая за удобную пис-

толетную рукоятку мощный излучатель, показалась в кадре, видимо

дополнительно поддерживая камеру, затем убралась. Похоже, клон-

сферическую камеру, которая массивна, потому что напичкана слож-

ными приспособлениями для экстрактмодуляции изображения. Рон-

ни узнал оружие, которое несколько лет назад, еще до их с Витой зна-

комства купил за очень большие, просто огромные деньги. Излуча-

тель антипротонов утяжеленной модификации, последнее достиже-

ние военно-космической отрасли в сфере не совсем секретных, но

особо стратегических разработок. Экспериментальный образец. Пер-

сональный, способный (теоретически) заменить на полчаса огневую

мощь штурмового взвода. Бескровное, почти моментальное терми-

нирование живых объектов любой массы. Миниатюрный — можно

сказать. Он до сих пор важничал по поводу этого фактически случай-

ного и довольно удачного (бесспорно удачного) приобретения. По

действительно прямому назначению он им ни разу не пользовался —

(опасная игрушка) — разумеется, нет. Морти пару раз вытаскивал его

на сафари, так вот, ему и мысли не приходило, испробовать керфер-

сатор в охоте.

(О чем речь?)

197

 

 

Они вместе с Морти выжигали им небо. Просто (пару раз) «упа-

ковали» заряд батареи в облако. Изрядно подвыпив. Вся история

«приобретения». Досконально.

(«Ты промахнулся, Рон, зуб даю, ты-ы... пром-махнулся, укуси

тебя офиакодон!»)

Но теперь он, кажется, пришелся очень даже кстати. Очень даже.

Стадо рапторов удалялось.

Камера описала полукруг и он успел заметить участки расплав-

ленного грунта, взрытого слепой мощью нигелированного антивеще-

ства, местами сожженной в уголь и пепел растительности.

— Ронни, я решила, что нет необходимости их убивать.

Ее голос был настолько живой, настолько близкий и осязаемый,

что Ронни казалось, протяни он руки и тут же коснется ее тела, прове-

дет пальцами по гладкой, бархатной коже, ощущая томительное по-

калывание в них от долгожданного прикосновения к любимой.

Ронни впился напряженными трясущимися пальцами в глаза, да-

вя и раздирая их. Он больше не мог на это смотреть. Он больше не

мог слышать голос любимой из потустороннего, недосягаемого мира.

Он рванулся к аппарату и вслепую ударил по кнопкам. Экран погас.

Сидел в полной тишине, слушая гулкие удары собственного

сердца, и тупо уставившись в пустоту экрана. Так сидел и сидел, со-

вершенно обездвиженный, ощущая в голове абсолютную пустоту,

будто ему высосали мозги и основательно продули полость черепа и

теперь он навсегда останется бессмысленной, глупой куклой, пароди-

ей на живое, без чувств, без ощущений, без смысла к дальнейшему

существованию.

Кто-то тронул его за плечо. Ронни вздрогнул и повернул голову. В

его поле зрения попала фигура какого-то человека, стоявшего возле

кресла, почти за его спиной.

«Это... наверное...» — Его мысли текли тягуче и с усилием, про-

рываясь сквозь туман полузабытья. — «... Морти. Конечно... Это Мор-

ти».

Рука лежала на его плече.

— Надо идти, Ронни. Так случилось. Ее уже не вернуть.

С титаническим усилием он поднялся. Его взгляд, тяжело ото-

рвавшись от пола, встретился со взглядом Алекса. Среди вязкого ту-

мана в голове медленно ворочалась какая-то мысль. Ронни все еще

не выпускал из рук слабую ниточку надежды.

— Ты можешь перебросить меня к ней. — Хрипло заключил он.

Морти покачал головой.

— Файл ее переброса уничтожен вместе с компьютером. У нас

нет вводных данных, нет анализа запуска системы и... невозможно

198

 

 

просчитать параметры броска даже сугубо приблизительно... Это все

равно что ткнуть пальцем в небо.

Ронни яростно отбросил уже почти отпустившую его руку Морти,

тупо и упрямо сверля его диким взглядом.

— Ты можешь! — Заорал он, брызгая слюной в лицо Морти. Во

взгляде безумных глаз отразилась яркая, оголенная и жгучая нена-

висть. Тот грустно и страдальчески посмотрел на Ронни и ничего не

сказал. И Ронни понял, что проиграл. Его жизнь, его Вита исчезла в

небытие, растворилась в дымке чудовищно далекого прошлого. Рон-

ни до боли в запястьях сжал кулаки и до крови закусил губу. Она

мертва уже очень давно. Она умерла более чем сто пятьдесят мил-

лионов лет назад. Ее больше нет. И никогда не будет. И когда Ронни

до конца понял это, у него внутри что-то разорвалось с ужасной болью

и жуткая сосущая пустота образовалась в его сердце. Навсегда.

Морти глубоко вздохнул.

— Пойдем Ронни. Тебе надо обдумать, как жить с этим дальше.

Ничего больше не ощущая, Ронни пошел вслед за Алексом, плохо

различая перед собой его силуэт, чуть двигая неосознанно головой,

будто отгоняя что-то, что поднималось у него изнутри, некое нечто,

заволакивающее волнообразно подступающей слепотой. И он без-

думно сощуривал глаза, вроде бы пытаясь увидеть что-нибудь сквозь

эту призрачную подслеповатость, но на самом же деле, просто реф-

лекторно подчиняясь живущим в подкорке инстинктам. Нет, он не

плакал. Он не знал, как нужно плакать в подобном случае. То, что слу-

чилось с ним, с Витой — это абсурд с большой буквы. Фатальная не-

лепость жизни, которая, если и творит с разумом что-то вроде подоб-

ных тестов на прочность (а может быть просто на выживаемость?), то

в их случае Жизнь Которая Творит Из Абстрактных Форм Конкретность

Самой Себя применила, видимо, один из самых жестоких своих судь-

боносных рецептов. Он не плакал, но розовая плотная завеса застлала

его взор. ел практически наобум, ведомый наитием, не видя и не

слыша окружающей действительности. Оглушенный. Раздавленный.

Уничтоженный. Он не помнил, как открывал дверцу автомобиля, как

садился на переднее сиденье. Как захлопнул ее за собой, когда уже

сел.

Он ничего больше не помнил.

Морти включил зажигание, и плавно тронув машину, выехал на

трассу и набрал значительную скорость. Ронни сидел и безучастно

смотрел на проносящиеся мимо деревья лесополосы.

— Я понимаю, как тяжело тебе, Ронни. Но ведь ты не любил ее на

самом деле. А с ее стороны это оправданная жертва. Она не видела

199

 

 

другого выхода... Она пожертвовала собой ради твоего успеха, она хо-

тела, чтобы ты вошел в историю.

Морти вел машину, стараясь удерживать как можно более ровно

параллель полого-горизонтальной плоскости капота в перспективе

несущейся навстречу трассы, потому что у самого нервная система

была уже, как это говорится, ни к черту, а выражаясь по-простому —

пошаливали нервишки, сказываясь на сердце,.. поэтому въевшаяся в

его руки, лежащие на рулевом колесе, наработанная за много лет во-

ждения осторожность ежемоментно давала о себе знать; и искоса по-

сматривал на застывшую фигуру, сидящую рядом.

— И ты войдешь в историю...

— Заткнись. — Слабым голосом прошептал Ронни.

Сейчас, в этот момент он даже не был в силах ненавидеть этого

человека, того, кто явился посредником его невозвратной разлуки с

Витой. Все силы ушли из него, моральные, физические — все, будто

высосанные ненасытной, чудовищно беспощадной и жутко неспра-

ведливой пресловутостью гибельно-роковых обстоятельств, которые,

конечно же, не возникли на пустом месте.

Ронни молчал, но Морти нужно было окончательно выговорить-

ся, чтобы хоть как-то сбросить невыносимый моральный груз.

— Контейнер нашли неделю назад. Твоя бригада. Она (он не ре-

шался назвать ее по имени) закопала его в том районе, где спустя

миллионы лет будут произведены раскопки.

Он покачал головой. Она все продумала до мелочей. Он на се-

кунду закрыл глаза, пытаясь заглушить терзавшую его душевную боль.

Снова искоса посмотрел на Ронни и презрительно скривил губы. Ему

было плевать на чувства того, кто толкнул эту изумительную женщину

практически на самоубийство.

— Когда его раскопали, — продолжал Морти, — то он практиче-

ски рассыпался в руках. Пластиковая колба выдержала влияние вре-

мени. Вакуум сохранялся внутри до последнего.

Рельеф дороги изменился. Машина, то возносилась на пологий

подъем, взбираясь стремительно, напористо, то плавно и с пластич-

ной грациозностью проваливалась в спуск, бешено цепляя гофриро-

вано-ламелированной поверхностью протекторов асфальт, и неслась,

с огромной скоростью сглатывая под себя трассу. Довольно опасный

участок дороги, но он был прямой, здесь можно было не сбавлять

скорость. Морти мельком метнул взгляд на спидометр, в другом слу-

чае он бы не делал этого,.. но сегодня… да и вчера… в руках саднила

непривычная слабость, едва ощутимая дрожь… Все-таки слегка сбро-

сил с отметки 7 на двадцать делений: машиной преимущественно

управлял автомат, вернее, идеально контролировал, весь автоплай-

200

 

 

стер буквально стоял на трассе как на колее, «впритык и мгновенно»,

балансировка и взаимодействие двигательной, тормозной систем и

аэродинамики были на высшем уровне.

— Почему ты согласился сделать это. — Вяло спросил, наконец,

Ронни, глядя невидящими глазами на дорогу.

— Потому что таково было ее желание. Отступить она уже не

могла. И ты знаешь почему, дружище.

Ронни закрыл глаза.

Бесконечное пространство убийственной печали увлекало, уво-

лакивало его в пустоту. Невыносимая тяжесть раскаяния раздавлива-

ла сердце.

Смеющаяся и счастливая Вита сидела у него на коленях. Ее воло-

сы слегка щекотали ему лицо, и когда она говорила, он с интересом

наблюдал за артикуляцией ее рта, а потом, устав ее слушать, закрыл

ей рот поцелуем. Так было несколько лет назад. Так могло быть все-

гда. До конца жизни. Но она решила уйти раньше. Она наказала его,

за его гордыню, за его спесь, за его черствость и безразличие.

Морти протянул ему открытую пачку. Тот дрожащими пальцами

вытянул сигарету. Зажигалку искать не стал, а просто сидел, держа

свисающую сигарету в губах, и удивленными бессмысленными глаза-

ми смотрел в одну точку.

«Да». — Размышлял Морти, зажигая для него огонь. — «Тебе па-

рень есть о чем подумать». Язычок пламени лизнул кончик бумажно-

го ароматического цилиндра, опалив упакованную «табачную» соло-

му. Рука Ронни вяло смяла сигарету и выронила под сиденье, стук-

нувшись безвольно о колено. Морти отвернулся, снова обратившись к

трассе.

Он совсем не жалел его. Более того, где-то он был даже восхи-

щен поступком этой женщины, если не сказать много больше. То, что

бесконечно тяготило самого Морти во всей этой истории, он отгоро-

дил в особый уголок души. Там, где никто этого не найдет и не уви-

дит. Кроме него самого. Конечно.

Они подъехали к дому Морти.

Ронни продолжал сидеть, безучастный и отстраненный от всего

мира.

Морти вылез, обошел спереди автомобиль, открыл дверцу с его

стороны и хлопнул ладонью по крыше.

— Все, Ронни. Приехали.

Ронни с усилием зацепился рукой за дверцу и медленно вылез.

Ноги подкашивались. На Морти он не смотрел. Впрочем, тот на него

тоже.

201

 

 

Он медленно побрел к своей машине, чтобы уехать, наверное ту-

да, где его никто не найдет, чтобы навсегда остаться наедине со сво-

им раздавленным в густое месиво, спаленным дотла сердцем, и ви-

димо еще с беспощадной, никогда не прекращающейся, раздираю-

щей болью.

Морти окликнул его.

Ронни обернулся.

— Тот череп, Ронни, что в твоем кабинете...

Цепкие лапы жуткого мистического ужаса снова схватили его за

горло. Он уже знал, что сейчас скажет Морти.

— Это ее.

Ронни покачнулся. С трудом сохраняя равновесие, он добрался

до машины и ввалился на водительское сиденье. Ключ зажигания ни-

как не хотел вставляться в замок. Наконец, после нескольких попыток

у него получилось. Двигатель взревел, и рывками выруливая на доро-

гу, до боли в запястьях стиснув рулевое колесо, Ронни повел машину,

мало заботясь о своей или чьей-нибудь еще безопасности.

Морти еще некоторое время стоял возле дома, глядя вслед уе-

хавшему.

Он выполнил свою миссию.

Он полагал, что был всего лишь передаточным звеном в этом

дьявольском механизме смерти и слепого, непостижимого, ничем не

оправданного безумия. Чувствующим, страдающим звеном, избран-

ным карающим перстом судьбы в качестве безвольного арбитра и

одновременно палача, в котором притаился молчаливый судия, и ко-

торый может всего лишь только наблюдать, как совершается беспо-

щадная нелепость жизни, в то же самое время принимая во всем этом

самое непосредственное и слишком уж (безрадостное?) прискорбное

участие.

Он был психологом.

Он, конечно же, знал, чего негласно хотела добиться Вита. Она,

разумеется, никому бы об этом никогда не сказала. Хотя, Морти со-

мневался, знала ли она сама, чего же именно хотело ее подсознание.

Но Морти был психологом.

 

Ронни...

 

Вита хотела наказать его. Это исходило из глубины ее сердца. Да,

она любила его. Безумно. Морти всегда сомневался, есть ли вообще

такая любовь на свете, подобная этой. Сомневался, до тех пор, пока

не узнал Виту.

— Какая женщина...

202

 

 

Морти восхищенно и задумчиво покачал головой.

Потом он повернулся и направился к дому. Он сильно постарел

за последнее время. Но он не жалел; ни о чем. Ведь в его жизни, хотя

и ненадолго, всего лишь на мгновение, но была Вита.

 

Б Ы Л А.

 

Морти тяжело поднимался по ступенькам.

Полуденное солнце нежно ласкало теплом его кожу. Он вспом-

нил Виту на этой веранде, когда она вот почти так же стояла, обратив

открытое лицо навстречу солнцу, и пила его лучи своей нежной ко-

жей.

Морти поджал губы в раздумье.

Она так любила жизнь.

И не меньше она любила Ронни. Но ради любви к нему — она

выбрала смерть.

Морти так стоял еще очень долго, с закрытыми глазами, подста-

вив солнцу лицо и слушая ветер.

 

Ронни не помнил, как подъехал к дому, остановил машину. Неко-

торое время он сидел еще, сложив руки на коленях и уставившись в

одну точку. Мыслей не было. Только пустота, беспредельно запол-

нившая все его существо.

Потом открыл дверцу и вылез из машины. Не закрыв ее, сби-

вающимся шагом побрел к дому. Он зашел внутрь и слепо двигаясь,

наткнулся на стол, на котором стоял видеофон и лежали в беспорядке

бумаги. Его записные книжки вразброс покоились среди бумаг.

 

(«Ронни...»)

 

(«Любимый мой», — проникновенно глядя ему в глаза говорит

она, обдавая его лицо своим нежно влажным дыханием, — «если бы

я только могла отдать тебе свое сердце...»

Он внимательно смотрит на нее, слегка, почти незаметно улыба-

ясь и прижимая еще сильнее к себе, нагую, обнимающую его обна-

женные чресла покоящейся на них своей полусогнутой восхитительно

стройной ногой, прижимая к его бедру всю свою оголенную естест-

венность, как она есть, щекотно обжигая и почти уже горя ею на его

коже. Он понимает, что она шутит. Ему не нужно ее сердце. У него

есть свое.

Она проводит кончиками пальцев по его лбу, вожделенно раз-

глядывая его лицо и чуть приоткрыв чувственный и ждущий самого

203

 

 

откровенного поцелуя рот, плотно касаясь его плеча своей левой гру-

дью.

«Но», — она сокрушительно поджимает губами, и нежно улыба-

ясь, смачно целует его в правый глаз, — «к сожалению, Ронни, с серд-

цем у тебя абсолютно все в порядке...»)

Он стал лихорадочно шарить по столу руками, ища что-то. Нако-

нец, его пальцы нащупали твердый картон. Он потянул и вытянул на

свет открытку. На ней был изображен, аляповато и красочно, и поэто-

му, наверное, не очень страшно, древний, невероятно, непостижимо

древний ящер. Он собирался прыгать. Он готовился к прыжку. Но ему

мешали буквы.

Ронни уверенным движением дернул ящик стола за вогнутую

скобу, выдвинул его, и, просунув руку, нащупал то, что искал. Потом

выпрямился. Его рука сжимала тяжелый семидесятизарядный кольт.

Он сел в стоящее рядом полукресло. Нажав кнопку, вытащил

обойму, и убедившись, что кольт заряжен, со щелчком затолкнул

обойму обратно в рукоятку пистолета.

Он еще раз посмотрел на стол и нашел взглядом открытку. Золо-

тые буквы отливали цветами спектра.

Откинулся на спинку кресла, и открыв рот, одним точным движе-

нием сунул крупный ствол между зубов. Его глаза отрешенно и дико

смотрели перед собой. Палец напрягся и резко вжал упругий спуск до

отказа.

Выстрел прозвучал глухо.

Кресло перевернулось и то, что секунду назад было Рональдом

Митчеллом Старком вывалилось из него, зацепив ногой край стола и

распласталось на полу. Видеофон опрокинулся, увлекая за собой

часть бумаг. Красочная открытка ребром упала на пол и легла недале-

ко от обездвиженного тела. В объемном изображении открытки жил в

своей застывшей действительности древний ящер. Он собирался пры-

гать, но золотые буквы ему мешали. И он ничего не мог с этим поде-

лать. Ровные, красивые золотые буквы, несущие особый, непреходя-

щий, вечный смысл.

(«С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! ЛЮБИМЫЙ, ЕДИНСТВЕННЫЙ»)

Послеполуденное солнце клонилось к закату, в своем вечном

стремлении подарить миру еще один новый день.

 

 

 

 

 

 

204

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

205

 

 

ГОЛОС

 

 

 

«Ты знаешь правду жизни, но кружишь

вокруг этого плода снова и снова, не желая

взять его в руки, попробовать на вкус».

«Скорость», Дин Кунц

 

Дни ползли вязким скопищем тараканов, выползающих из всех

вонючих углов, сбивающихся в шевелящуюся кучу отродья. Солнце

вставало, и проваливалось в горизонт, где-то на краю мира, которого

не было, или, он был так далеко, что не казался чем-то объемным и

протяженным во времени, был лишь «потусторонним театром теней»,

и сия пьеса мрака вызывала лишь чувство тошноты и омерзения.

Никогда Морти не думал, что человек может себя ощущать по-

добным образом. Вся его психология шла отныне «лесом», он вконец

запутался, разуверившись в наитии провидца, хотя, впрочем, никогда

себя таковым и не считал, но побуждался, верил, изучая и смакуя

блюда из человеческих натур и характеров, часто сплевывая и кри-

вясь, но иногда упиваясь вкусом. Блюдо под названием «Вита» стало

его провалом. И он изгнан жизнью из «сущего ресторана», кухня его в

запустении, в ней ползает тараканье, шевеля усиками в поиске запы-

ленных крошек.

Ронни хоронили всем институтом. Он вознамерился было орга-

низовать все сам, по-тихому, и «без свидетелей», но люди скидыва-

лись, на похороны, и отказать было невозможно.

 

206

 

 

И спустя неделю, — он последний раз посетил его могилу, за-

рекшись больше не ходить сюда, передав наказ и оплату за услугу,

следить и ухаживать за могилой, кладбищенскому сервису, — пребы-

вая как обычно в прострации, хотя пил уже не так часто, но все же, с

почти опустошенной бутылкой «вискаря» (хныча, удавленный в чувст-

ве «сожаления», плевал в горлышко, выдавливая остервенело слю-

ни)… спустя эту страшную неделю, впрочем, не менее страшную чем

всё предыдущее…

Он сидел распластавшись на своем черном диване в холле. Это

было его любимое место, как признавался другу, потому что часто за-

езжали студенты, по выходным, а он вот здесь, уже в ожидании лек-

ционной группы, из пяти-шести молодых людей, двери всегда откры-

ты, заходи к старине Морти, слушай сказку про времена глубокие,

спрятанные завесой тления и естественным живым смрадом земли,

что родит и хоронит, кормит, и ведет путями путаных троп забвения.

Бутылка покоилась днищем на бедре, он уже достаточно напле-

вал, можно было пить… Охваченная плотным сжатием, будто ее сле-

довало раздавить, изничтожить.

Ронни обнаружил не он, ему тогда вообще было все равно. Про-

шел месяц, Рональд не появлялся в филиале, Морти отмалчивался по

связи, когда донимали вызовами, сактофон, так вообще разбил о сте-

ну, как раз в сторону того витража и швырнув с силой… куда она смот-

рела, с этого дивана. Плюхался теперь постоянно только на это самое

место — она здесь сидела, покоилась изваянием его ужаса.

 

Марита приехала к нему, чтобы извиниться. Странная женщина.

Ей почудилось, в конце концов, после долгих размышлений ни о чем,

что как-то вывела его из себя, или в чем-то сама провинилась. Конеч-

но, пыталась звонить, ничего не вышло, «абонент недоступен», как

оповещается из «трубки» после двадцати пяти сигналов вызова.

То что она нашла в их доме, в… его доме… вывело ее из равнове-

сия приблизительно на год. Работать не могла более. Морти подозре-

вал, что несчастная была тайно влюблена в Рональда.

А Морти мог управлять институтом и молча, система контроля

операций и исследований, разработанная им в свое время, работала

сама, автоматически, персонал мог спокойно ориентироваться на

«интеллект-базу», фактически, как предполагалось, в течение пяти лет

без непосредственного вмешательства в алгоритмы планирования

самого руководства…

 

Он сидел и размазано блуждал по стенам взглядом, держа бу-

тылку на бедре, пошевеливая ей, раздумывая достаточно наплевал,

207

 

 

или нужно еще. Понимал, нужно что-то делать, запой не выход. И же-

лезная воля подсказывала выход — способ не упиться до «чертиков».

Потому что… кому он такой нужен… и зачем. В нем боролись два чув-

ства: бессмыслие и нравоучительство самому себе. Так уж он был уст-

роен.

И тут вошла она.

Он видел это движение, вернее, некую бесплотную массу, как

дуновение ветра, впрочем, немудрено, дверь-то была приоткрыта, по

холлу немного погуливало сквозняком, но… что-то входило в двери, и

он смотрел, и покачивал бутылку, и выделял слюну.

 

«Они встали на задние лапы… чтобы видеть добычу».

 

Он сглотнул.

 

«Не ищи признак генома в разуме, его там нет, природа…»

 

Будто таща увесистый груз, подтянул виски к груди, прижал.

 

«Я видела начало сущего».

 

Судорожно приложил ко рту, пил до половины, отдышавшись,

пил еще. Снова блуждал по стенам. Губы тряслись.

 

Голоса больше не было.

Но было присутствие неясного призрака… самого мира, что начи-

нается в глубине времен, и завершается на космическом пике.

И где холл, и весь дом, и дальше, по дорогам, трассам, уходящим

к небу автострадам, и меж городов и морей, и ветров, что влекут об-

лака по границе всей высоты, — стерегла время тень Ушедшей в Ни-

что.

 

 

 

 

 

 

208

 

 

 

 

ВСЕГО ЛИШЬ СНЫ

 

 

 

(Слишком просто)

(Не сопротивляется)

Огромная голова склонилась, приблизившись почти вплотную к

необычному телу. Влажное дыхание чутких ноздрей обдало смрадом.

ироко расставленные ноздри втянули с шумом воздух, потом пасть

раскрылась, обнажая розовою полость и ряды крупных заостренных

резцов.

(Не-сопротивляется... без-движения)

Сильный хвост встрепенулся, сминая метры высокой травы. Торс

выпрямился. Маленькие ручонки дрогнули, а взгляд охватил окрест-

ности, подмечая каждую деталь ландшафта, внимательно обследуя

окружающее пространство, неотступно преследуя каждое неулови-

мое движение, ежемоментно творимое везде и повсюду насыщенной

действительностью дикой природы.

(Просто падаль...)

Высоко в небе плыла крылатая добыча. Но он никогда не ел та-

ких. Ни разу за свою жизнь. Хотя жизнь — это слишком объемно. Во

всяком случае сегодня — нет. Он не умел летать.

Больше не обращая внимания на лежащее в траве обездвижен-

ное и, вероятно сдохшее тело, он повернулся прочь и слегка пригиба-

ясь, вытягивая шею двинулся по зеленому неспокойному (ковру) то-

му, что подминал под свои (хожни?) те, которые двигали его вперед,

внимательно осматриваясь по сторонам.

Про необычную тварь, которая оказалась не подающей призна-

ков жизни, а попросту — неживой, он уже забыл.

209

 

 

Во всяком случае на сегодня.

Глубокий, продолжительный вздох.

«Какой чистый воздух» — Подумала она, когда глаза были еще

закрыты. Мысли текли легко, плавно. Свободно.

(Они на Канарах)

Она улыбнулась.

«Интересно, как долго я спала?» — Думая об этих обязательных

пустяках, она слушала шум листвы.

Канары. Пляж. Да, а где-то рядом, совсем недалеко, лиственный

лес, хотя нет, скорее парк.

И...

Она неторопливо приоткрыла глаза и увидела кусочек голубизны

безоблачного неба. Она опять улыбнулась, ощущая в теле сладкую не-

гу, а в голове и где-то внизу живота пульсирующее тепло, почти жар

от ожидания

(Ронни...)

его ласк. Уже скоро. Он только что был здесь. Ее губы тихо про-

шептали. Чувственный рот томительно приоткрылся в сладостном

предвкушении. Она прошептала еще раз. Этот звук ей понравился.

Она снова улыбнулась.

— Люблю тебя, — уже отчетливей и громче произнесла она неж-

ным, насыщенным страстью голосом, — люблю...

 

Жуткий надсадный рев выбил ее из этого сладкого неведения.

Просто вышвырнул. И тут же разодрал на куски всю ее жизнь. Все

мечты. Все счастье. Которого никогда по-настоящему, в общем-то, не

было.

Она резко села, дико уставившись перед собой и путаясь хаотич-

ным взглядом среди стеблей волнующейся травы.

Дикий рев, потом что-то похожее на вой... или скорее хрипло во-

пящий визг. Ничего человеческого. Просто обычный Ад, из которого

нет, и не может быть выхода.

Но пока что она еще жива.

И она пока что еще жива ради только одного человека на свете.

Поискала глазами сумку, осматривая вокруг себя заросли травы.

В двух метрах от себя увидела ее темные очертания, проглядываю-

щие сквозь густую растительность. И обнаружив сумку, осторожно

подползла к ней, боясь слишком сильно шевелить стебли, чтобы не-

нароком не привлечь внимание каких-нибудь, знающих настоящую

цену питательной жизни, убийственно проголодавшихся здешних

(ТВАРЕЙ?!.)

(всего лишь хруст кости: пожалуйте в гости, на пир удалой!)

210

 

 

гостелюбивых обитателей.

В голове стучали то ли молоты, то ли ножи мясников по истесан-

ным мокрым доскам разделочной. Хотелось выть, но что-то внутрях

скомкалось жирным пластилином чувства в ком едва выносимой жу-

ти, и эта жуть перекрывала потуги дыхания, давила в гортани, заклеи-

вала немотой и спазмом почти ощутимого безумия, что готово было,

казалось, накатывать волнами, захлестывать, поглощать собою… Об-

раз не вмещающейся рассудком пасти маячил перед глазами, что ед-

ва сохраняли способность различать: призрачная пелена сюрреали-

стичной причуды зрения, ведь такого не может быть, просто не может

быть…

Добравшись до нее, Вита спешно расстегнула замок-молнию и

сунув руку в один из отделов, нащупала прохладный металл оружия.

Вытащив излучатель на свет, она проверила заряжен ли он. Индика-

тор энергии показывал максимальный ПИ-абсон накопителя, высве-

чиваясь на стыке рукоятки и рабочего цилиндрически ромбовидного

корпуса еле заметным щелеобразным окошечком, которое тускло от-

свечивало рубиновым цветом. Когда-то Ронни объяснил ей, что это

означает максимальную заряженность ураново-накопительной бата-

реи. Когда индикатор начинает часто подмигивать, то значит энерге-

тический потенциал исчерпан на девяносто девять процентов. Если

индикатор полностью гаснет, то значит все, энергия израсходована,

хотя нет, не совсем... Остается еще немного, на последний, контроль-

ный выстрел, чтобы полностью освободить растровый блок батареи

от кинетической массы. Максимальный. В чем она, впрочем, убеди-

лась еще там... там, откуда появилась в этом (мире?) времени. Она,

разумеется, проверила «PRAGDTOR-jod» («прэдьжтор» — как было

выбито на корпусе, прямо над рукояткой с левой стороны). Один вы-

стрел. Только лишь. Тогда она еле удержала прэдьжтор — настолько

сильна была возникшая от энергетического выплеска вибрация в ру-

ках, как можно более крепко держащих за пистолетную рукоять ору-

жие. Хотя было не до экспериментов, но результат ошеломил и по-

пробовала нацелиться и нажать на довольно упругий, но плавно под-

дающийся спуск еще раз, теперь уж стиснув оружие как следует и, на-

целиваясь натужно, сглотнув дыхание, и втянув зачем-то живот. То,

что осталось от нижнего левого угла (с лицевой стороны ее гаража),

вряд ли, после того, как осела шлаковая пыль, можно было бы опре-

делить как угловой стык пола и двух прилегающих стен, по которым в

местах сочления и вокруг них стекали застывая, еще багровые, боль-

шие, вязко булькающие наплывы металла, обтекая огненную «про-

моину». От стен полыхнуло жаром, особенно после второго выстрела.

Весь гараж был цельнометаллическим без какой-либо внутренней от-

211

 

 

делки, поэтому пожар не занялся, — хотя, если честно, она об этом и

не думала ни секунды, — от скважины поползло в стороны, даже по

полу, багряное спекающееся пятно алого отлива, тут же остывая и

съеживая прочный материал, что пошел волновыми разводами, изда-

вая надсадный треск и специфический запах литейного цеха. Если бы

она прочла инструкцию, то узнала бы, что использовать в замкнутом и

сильно сжатом пространстве прибор воспрещается. Стреляла изнутри,

почему-то подумав, что будет много шума, и хотя соседские коттеджи

располагались в довольном отдалении, решила все-таки зайти внутрь,

спустить-закупорить роллеты, и вдохнув-выдохнув пару раз для уве-

ренности, наставила, отвернула лицо, зажмурившись, вжала спуск.

Она достала из сумки футляр-кобуру и продела обе руки, пооче-

редно, в кожаные кольца ремней, удобно устроив кобуру под левой

грудью. Вита еще раз посмотрела на излучатель, крепко держа его в

правой руке, а потом вставила в пластиковый держатель, который за-

щелкнувшись, надежно заключил в себе грозное оружие. В случае

опасности ей потребуется не больше двух-трех секунд, чтобы вырвать

его из футляра и навести на цель. Механизм запальника тогда пере-

ведется в боевое положение автоматически — в самой кобуре рабо-

тала «защелка подствольника», что предохраняла дополнительно от

активации устройства.

Она подхватила ручки сумки в которой лежала видеокамера с

десятью новыми запасными тонко-цилиндрическими пальцеобраз-

ными накопителями видеоинформации («стимлеры»)23, в которых

были заключены крохотные нитиевато-продольные кристаллы — на

них она засвидетельствует безграничность и крамольную жертвен-

ность своей

(неопровержимой глупости)

паюсной, смакованной чувством сердечного переизбытка, люб-

ви... — она так и не смогла вспомнить, за все время, когда же… «это

началось», когда… Ронни стал проявляться к ней как ничего не знача-

щей вещи, предмету, который берется за какой-то надобностью, и

кладется затем обратно, как инструменты, которыми муж измерял

свои образцы, там был не только штангенциркуль… Так и она: разно-

плановая вещь… Но — когда; когда же это началось? Она не могла

вызвать из памяти или уловить наитием воспоминаний «тот самый

момент»… тот самый, в котором, возможно, доступно было что-то из-

менить.

Так же герметичный контейнер, который сохранит в себе на де-

сятки и десятки миллионов лет этот бесценный груз. Активатор жиз-

 

23 Estímulo, стимул; ler, читать (португ.).

212

 

 

недеятельности — по сути, обыкновенный транквилизатор, очень

мощный и в больших дозах чрезвычайно опасный для здоровья и

психической стабильности. Но об этом она, разумеется, уже не дума-

ла. Фонарик. И несколько брикетов питательной массы, что использу-

ются преимущественно во время космических перелетов и предлага-

ются... (предлагались; будут предлагаться?) компанией «МарсИнтер-

Тейд» в качестве рекламной кампании своих транспланетарных услуг.

Свой «трансцендентальный перелет» она уже совершила, поэтому ее

интересовали только пищевые брикеты. Все остальное пусть остается

потерянному для нее навсегда будущему. По брикету на день — три-

дцать штук. Рассчитывала пробыть здесь гораздо меньше. А потом от-

правится обратно. Туда, откуда пришла в мир. В небытие.

Ммм… и, да, еще… кое-что… что она, совершенно впопыхах,

практически не совсем осознанно, можно сказать в спешке, потому

что… потому что…

(боялась ли передумать?)

…ПОТОМУ ЧТО не могла наверняка предугадать реакцию Морти

и… пока у нее… был запал сказать ему так, чтобы… чтобы… он смог

внять, ибо протяни она чуть, и… язык мог начать заплетаться, мысли

путаться… объяснить ему все — не только словами, а и жестом… нет,

не то… чем-то таким что идет прямо изнутри — вот именно так объяс-

нить чтобы… видимо, интуитивно опасалась упустить время, горячий

момент собственной

(дури)

харизмы, коя наиболее ярко явила себя сразу после принятия

решения. Все немного изучали психологию, да, преподают же в шко-

ле, хоть и самые основы… Но — сориентировалась, и быстрей, быст-

рей…

В кабинете мужа (будто сметая на пути воображаемые преграды)

зацепила прибор… метронокорд, по аналогии собачьего свистка,

только это будет сравнение на уровне реального автокара с детской

моделькой. То есть, прибор для мезон-программирования волной

психической реструкции: для комплексной дрессировки животных,

только применять следует осторожно, по особой медицинской схеме,

иначе животному можно повредить (общество Защиты Окружающей

Сферы весьма строго в этом случае, могут и засудить всерьез, даже

как-то наблюдала по ТВ за одним таким судебным процессом, при-

чем, виновных не было жаль даже на полмизинца, любила животных,

надо сказать).

Секунду… две… постояла, задержалась возле шкафа с образцами,

тут же понимая, что ничего там нет полезного для нее, но взгляд при-

магнитился к «реликту», — Ронни как-то, видимо, шутя, заметил, что

213

 

 

череп «будто живой», ибо демонстрирует собой всю цивилизацию,

людей во всей их массе, с фактичным пафосом «молчаливо заявляя»,

что человечество насчитывает как минимум пару сотен миллионов

лет в развитии… — к этому артефакту, который вязко лизнул зрение

из-под стекла, смазанным бликом коридорного света… Мотнула голо-

вой, будто прогоняя наваждение, нужно было спешить… Зачем спе-

шить? Ах, да, Морти… надо еще уговорить его… надо суметь.

Морщась, Ронни называл его «артефактом», язвительно вторя

научной статье, что производила документальный обзор находки.

Версии были разные происхождения, но основные две: и первая, и

самая неудачная, это останки инопланетного присутствия, в которой

«братья по разуму» высаживались на дикую доисторическую «Зем-

лю», возможно, чтобы пополнить какие-то жизненно важные для

дальнейшего полета запасы. Череп был поврежден, сказать с полной

достоверностью о его точном соответствии с человеком современного

типа, было нереально. Но у «архивариуса старины» были свои сооб-

ражения на сей счет, а Ронни ему верил даже после всех «разоблаче-

ний» Научным Обществом. Вторая версия была тривиальна, но более

адекватная: ловкая подделка. Даже завели было уголовное дело, что-

бы найти «волшебный прибор» (выражение статьи), который искусст-

венно изменяет характеристики молекулярного состава соединений,

так что превращает обычный череп в «доисторический» с такой глу-

биной «залегания во времени».

Она встала, оглядывая бледную зелень волнообразно колыхаю-

щегося высокого покрова чуждой земли, постаралась сориентиро-

ваться, чтобы сопоставить географию местности сейчас и спустя мил-

лионы лет, то есть с тем временем, когда на земле будет жить ее Рон-

ни. Или не ее — не важно. Она закопает контейнер с заснятыми

«пальцами» приблизительно в том районе, где будут произведены

раскопки. И если провидению будет угодно, то ее послание обяза-

тельно дойдет до него.

Сумка немного тянула руку.

Самое сложное сейчас — это правильно определиться на местно-

сти. Она, разумеется, знала, где именно производятся раскопки в том,

потерянном для нее времени, какую приблизительно площадь они

охватывают. Но трудность как раз и заключалась в том, что здесь не

было привычных ориентиров. Не было асфальтированных скоростных

трасс, по любой из которых можно домчаться на машине до нужного

места за считанные минуты, даже не задумываясь ни о какой геогра-

фии. Тем более, не было геолокации и спутниковых карт. Если она

ошибется и неправильно определит место, то... Об этом думать вооб-

ще не хотелось. Если она будет об этом думать, у нее просто не будет

214

 

 

сил завершить начатое. Или — что еще проще — сойдет с ума. Самым

обыкновенным образом. И будет бродить по диким окрестностям, с

бессмысленными глазами, в которых застыл идиотический взгляд, с

растрепавшимися волосами, и вихляющей, безвольно расслабленной

походкой, и будет, истерически хохоча признаваться обезличенным,

безразличным к ее, до безумия пылким чувствам, тиранозаврам, в

вечной любви...

— Так, давай сначала. — Она произнесла это вслух. Ни к чему

конкретно не обращаясь — даже, по сути, к самой себе. Теперь ей

было безразлично все окружающее. Все, незримо существующее в

непознаваемой вселенной, и все то, что дано познать человеческому

разуму. Все. Кроме Ронни. Или не его самого, а его глупых, роковых

амбиций. Он сам потерян для нее навсегда. Но это случилось уже там,

в том времени. И она ни о чем не жалела. Ронни больше нет. Оста-

лись лишь его амбиции. Ради этого она здесь. В месте, которому нет

названия. Там, где нет места человеческому существу.

Плавно скользнув почти над самой поверхностью и будто дого-

няя собственную убегающую тень, стремительно, с удивительной точ-

ностью координации немного величественных движений и растопы-

рив устрашающими ножами когти мощных лап под парусообразными

перепончатыми крыльями, на нее, пока еще ничего (какие-то мгнове-

ния) не подозревающую, скользя по наклонной, горизонтально падал

крылатый ящер, уже предвкушающе разверзнув усыпанную острей-

шими зубами пасть. Легкая добыча. Уже сейчас. Почти.

Она обернулась. Что заставило ее сделать это, она не знала.

Предчувствие. Пульсирует (нервы натянуты, как звенящие струны),

создавая тянучий резонанс с окружающим миром.

Обернулась и ноги подкосились, как подрубленные, сами собой,

пока рассудок неповоротливо пытался

(понять?)

вникнуть в происходящее. Она упала в траву, беспомощно

всплеснув руками, даже не успев вскрикнуть. В это мгновение силь-

ные когти рванули над ее головой пустоту и, издав храпистое квака-

нье, птеродактиль (это был именно он) взмыл ввысь, погрузив ее в

круговорот воздушного потока, созданного могучим взмахом огром-

ных крыльев.

(«Птеродактиль — та же бабочка, разве нет?»)

Орнитопод грациозно развернулся, тягучими рывками мощных

опахал взметая вокруг себя плотную массу воздуха, видимо намере-

ваясь повторить свой маневр. И на этот раз он уже точно сядет прямо

на нее, вонзая в хрупкое и, в сравнении очень даже нежное тело,

твердые когти, погружая их грубые длинные и мощные острия в ее

215

 

 

плоть, что тут же захрустит от этого давления и она услышит внутри

себя звук, который заглушит в один миг все звуки мира. Оглушающая

чудовищной болью симфония хаоса смерти. Он собирался напасть

снова — на этот раз категорически успешно.

Вита металась в траве какие-то секунды, потом до нее дошло —

паническая истерика сейчас, лучший способ покончить с собой. Но

она ведь не этого хочет. Ни в коем случае. В одну секунду в голове

прояснилось, и она поняла, что нужно сделать. Правая рука молние-

носным движением ударила раскрытой ладонью под левую грудь по

корпусу футляра, попав как раз по выпуклой защелке держателя, из

которого тут же наполовину высунулся излучатель, подставляя ей под

руку прохладную массивность корпуса. В эту же секунду ее пальцы

сомкнулись на пистолетной рукоятке, и выдернув его из футляра ко-

буры, Вита одним точным движением наставила продолговатый реб-

ристый ствол оружия в направлении здоровенного, падающего с не-

ба, летающего монстра.

Ее сердце колошматилось в груди так, что казалось, от этого тря-

сется в напряженных руках сам излучатель. Не целясь (слишком лихо-

радочно страшно происходящее, что бы быть в состоянии действовать

целенаправленно) она нажала на спуск. Еще. Еще и еще. Что-то над-

садно ухало и долбило смертоносным гонгом в воздух. Спекшееся

пламя срывалось со ствола (она не могла разобрать с середины или с

самого конца) и молниеносно пронзало пространство. Птеродактиль

дернулся и, неистово забив парусами крыльев, издал протяжный хра-

пистый и надсадно разрывающий слух вопль. В момент сожженные

до углей концы лап (Вита так и не попала в него, а только скользнула

импульсом под его брюхом) безвольно свисали и колтыхались, когда

он бешено сучил ими в воздухе. Потом он начал падать, теряя ориен-

тацию. Ее глаза расширились, наблюдая, как эта храписто визжащая

громада, видимо позабыв для чего существуют крылья, рушилась —

на нее — с головокружительной высоты, закрывая собой небо и солн-

це. Вита только успела судорожно сглотнуть и присесть, уперевшись

правым коленом в мягкий грунт и подняла излучатель к лицу, которое

зачем-то опустила, будто совершенно не соображая, что же толком

происходит, и что она будет делать дальше, потому что... Орнитопод

внезапно взметнул крыльями и натужно взмыл, оттолкнувшись от

земли одной своей огромной лапой (видимо вторая была поврежде-

на сильнее), едва не навалившись на Виту всей своей массой. Она

подняла голову и посмотрела вверх, загнанно наблюдая за жуткова-

тым воздушным танцем праотца всех пернатых, который снова на-

брал высоту. Видимо, из-за болевого шока птеродактиль на время ут-

216

 

 

ратил свои охотничьи навыки. Вита же, пока еще была жива только

лишь благодаря этому.

И неожиданно она почувствовала внутри самой себя недоумение

и, посмотрев как-то удивленно на излучатель антипротонов в своей

руке, вдруг резко наставила его перед собой, крепко обняв левой ру-

кой запястье правой, и поймав на мушку ящера с остервенением вы-

стрелила, увидев тут же, как дернулось в воздухе перепончатое, су-

хощавое на вид, поджарое тело.

Он рухнул на траву, беспомощно тыкаясь в землю своим зуба-

стым клювом и жалобно пошевеливая огромными крыльями.

Вита переводила дыхание, чувствуя, как струйка горячего пота

стекает по ее левому виску. Она напряженно наблюдала, что же будет

дальше.

Прошло не больше минуты — уловив боковым зрением движе-

ние, повернула голову и увидела своего недавнего, а может уже и

другого, огромного и ужасающего. Его громада, неумолимо прибли-

жаясь, неслась со стороны исполинских деревьев (папоротников?),

что застыли вдалеке, сминая травянистый ковер толстенными и жили-

стыми задними конечностями, которые методично вскидывались и,

вдалбливая в грунт дрожь, бросали его поджарое тело вперед. Мяси-

стый хвост гибко изгибался при каждом стремительном скачке не-

имоверно сильного тела. Страшная пасть раскрывалась, пока что за-

хватывая только бесплотный поток пустого воздуха. Маленькие ру-

чонки бессмысленно колыхались, подрагивая на грудном отделе ог-

ромного торса.

Пришел...

На запах смерти. На запах крови. На запах страдания.

В голове пронеслась неясно к чему вальсирующая на грани безу-

мия мысль в охапку или в обнимку с чувством тошноты и отвращения.

Она внезапно подумала, непроизвольно сопоставив скорость ящера

со своим, наработанным годами, ощущением трассы под капотом

машины…

«Какие шестьдесят кэ-мэ, Ронни, это же… это же все сто два-

дцать! Твоя палеонтология ошиблась, милый»… (…)

Возможно, это непроизвольное измышление нужно было ей са-

мой — на будущее (ха-ха, да, на будущее, она же… думала о буду-

щем).

Птеродактиль угрожающе приподнял голову и зубастый клюв-

пасть слабо раскрылся, так, что было непонятно, то ли он защищается,

то ли просит пощады. Или поет последнюю песнь, чтобы великое бо-

жество вечного страха услышало его молящий беззвучный вопль и за-

брало его в бездну спокойствия и безмятежности, в мир, где глупая

217

 

 

добыча сама лезет в желудок, по склизкому душному проходу смер-

дящих внутренностей.

Тиранозавр подскочил к распластанному, трепещущему телу,

подняв облако пыли при торможении (его хвост взвился, одна лапа

мощно ткнула в грунт перед собой, другая поднялась и он так балан-

сировал какие-то мгновения, голова устремилась вперед щелкнув па-

стью), и раскрыв снова эту огромную жадную пасть, встав прочно на

обе задние лапы, потоптавшись и склонившись, попытался закусить

гибкую, увертливо извивающуюся шею. Не вышло. Тогда он, звучно

рыкнув на непослушную добычу, дернулся корпусом вперед и по-

хозяйски подмял под себя еще живое перепончатое тело, ломая кос-

ти, рвя когтями и зубами кровящую плоть.

Птеродактиль больше не бился.

Его убийца приступил к своей вожделенной трапезе, разрывая

зубами мясо, помогая себе задними конечностями, и тряся огромной

головой, когда заглатывал оторванные куски, иногда как-то, как могло

казаться со стороны, недовольно и шумно пофыркивая.

Вита, завороженно цепенея, наблюдала за этой сценой, все еще

держа излучатель в ослабевших от пережитого нервного шока руках у

живота, направив его стволом в землю. Монстр лишь один раз повер-

нул к ней голову, посмотрев долгим и парализующим все движения и

мысли взглядом, приоткрыв пасть, дыша в ее сторону смрадом и све-

жей кровью, видимо определяя, может ли она являться ему соперни-

ком, от которого придется отстаивать добычу. Скорее всего, решив,

что не может, а сама вполне подходит для небольшой трапезы, про-

должил разделывать зубами растерзанное тело птеродактиля.

Тиранозавр управился быстро, почти ничего не оставив, лишь

кровавые ошметки перепончатых крыльев, сожрав целиком, с костя-

ми и внутренностями, столь неожиданно свалившийся с неба свой

дневной рацион. Закончив, и еще склоненный над остатками крова-

вой трапезы, он поднял увесистую голову и снова посмотрел в ее сто-

рону долгим, одуряющим до потери пульса взглядом. Его голова слег-

ка скосилась набок, будто задавая молчаливый вопрос и одновре-

менно не ожидая никакого ответа. Все ясно. Еще — добыча. Еще мясо.

Еще

(КРОВЬ)

больше сытости и приятного вкуса сырой теплой плоти. Ему дос-

таточно было сделать по направлению к ней не более пяти его трех-

метровых шагов...

Он безразлично отвернулся, смотря куда-то вдаль, а потом быст-

рыми широкими шагами двинулся мимо нее, пройдя буквально в ка-

ких-то пяти метрах, но больше не удостоив ее даже взглядом. Сытый.

218

 

 

Тиранозавр удалялся.

Она не могла даже сморгнуть, настолько ужас и нервное напря-

жение парализовали. И только колотящееся сердце напоминало ей,

что она жива. Вита медленно выходила из оцепенения. Потом, когда

нервная судорога во всем теле слегка отпустила, глубоко вздохнула,

широко раскрыв глаза, сморгнула, судорожно сглотнув запекшийся

комом в горле осадок только что пережитой жути.

Медленно оглянулась. Тиранозавр мог уместиться уже на ладо-

ни. Он уходил, «не зная», как же он на самом деле ей нужен. Вита

пойдет за ним. За ним пойдет слабый человек из далекого и не суще-

ствующего мира, чтобы сделать монстра реальной историей.

Потом она стала обдумывать общий план дальнейших действий.

План в общем-то был прост.

 

Сначала...

 

Как можно дольше продержаться в этом диком кошмаре чужого

разуму мира, чтобы успеть заснять уникальные, единственные в сво-

ем роде кадры подлинной жизни древнейших обитателей старушки

Земли. Продержаться до тех пор, пока не станет ясно, что конец бли-

зок и задуманное (миссия?) — изъявление ее воли, властное прояв-

ление ее душевного беспощадного (беспредельного) страдания —

окончательно свершилось.

И взойдя на вершину этого страдальческого свершения, навсегда

погрузиться в омут спасительной смерти. И она не могла уйти из жиз-

ни раньше, чем это произойдет. Она не могла быть уверена в том, что

за пределами бытия все чувства растворяются в пустоту и приходит

конец безостановочному движению ментальных свойств ее сущности.

Поэтому она порвет путы, связывающие ее с мучительной сферой

безответной жестокой любви. Она отдаст себя на растерзание ЭТОМУ

миру, на заклание, заплатив цену, которую не измерить ничем и эта

жертва вернет ее мятущемуся духу долгожданную свободу и океан

любви отпустит ее в безграничное пространство безмятежности, в ко-

тором нет, и не может быть никаких

(никаких бессмысленных Ронни)

 

проявлений ужаса, боли, смятения и отчаянной попытки понять

себя и свой путь в затерянном среди звезд мире. Отчаяния, от которо-

го нет спасения даже в самых затаенных и беспросветных глубинах

души, души, которая вечно стремится любить и страдать, ненавидеть

и жить каждым обжигающим дуновением слепой страсти.

 

А потом...

219

 

 

 

Ветер вырвал из ее ощущения этот последний эпизод атаки. Она

на секунду потерялась, ища глазами опору, едва удержавшись на но-

гах от толчка. Снова порыв ветра. Взметнул волосы, бросил их на гла-

за. Животное как будто нечаянно столкнувшееся с ней, выскочившее

внезапно из зарослей, лишь задев краем, осело и резко развернулось

всем телом, вонзаясь когтями в землю, ища добычу, нюхая воздух,

царапая тупым взглядом крохотных глазок пространство.

Виту передернуло. Она наставила излучатель. Она нажала на

спуск.

(Амвепреатория)

Это безумие несвершенной цели, которая требовала предельно-

го усилия, может быть Жертвы... но она была бессмысленней самой

себя; цель — призрак.

Ошметки мегалозавра (ей показалось это был он — ради Ронни

она впитала своим мозгом достаточно, чтобы быть хоть как-то небе-

зынтересной ему; душой же она постигала только Время, неотступно

влекущее в пустоту последнего исхода). Всхрип. Туман кровавых

брызг осел на траву. Куски мяса — спеклись, сжарились. Можно даже

есть их. Наверное. Башка отдельно. Хвост... вон отлетевшее ребро.

Обуглилось. Тварь буквально разорвало изнутри — антипротоновый

эффект квазидестабилизации материи.

В ушах стучал ватный фон, или давил — эхомистичным сплетени-

ем мира на звуках и земной дрожи, небеса также давили вниз глубью

всего естества самой природы, она уловила движение, сквозь чащу

что-то рвалось… Миг, схватила зрением кустарники, глубже… еще од-

на тварь, крупнее, видимо, гналось за этим. Не думая четко вставила

стволом в воздух, почти не целясь, вдавила палец. Бонддд… бонддд…

по корпусу трещина, выплеск плазмы, антипротоновая волна иссякла

пузырем, изнутри посыпалось кишками, животное застряло на шаге,

уже не бежа, переминаясь… рухнуло. Тонкий смрад смерти.

Жуткая картина.

Вита отвернулась.

Стадо рапторов удалялось.

Она стояла и смотрела на грацию их стремительного движения,

спокойным внимательным взглядом красивых голубых глаз, в глубине

которых тонуло, отражаясь, как в чистой прозрачной воде великоле-

пие кровожадного мира. Великолепие и суровая мрачность. Ветер по-

рывисто и мягко покачивал мясистые огромные листья окружающих

ее приземистых кустарников, один вид которых внушал затаенную

опасность, как и все, все вокруг.

220

 

 

Она сняла видеокамеру с плеча и, вытянув из ее корпуса эла-

стичный ремень, перекинула его через голову, так, чтобы аппарат

оказался за спиной и не мешал двигаться. В левой руке она все еще

держала излучатель, нагревшийся от плотного ядерного синтеза, ко-

торый минуту назад бешено клокотал внутри, в его миниатюрном, ге-

ниально устроенном и невероятно мощном реакторе. Стадо хищных

рептилий удалялось. И глядя вслед несущимся по саванне животным,

которые то разделялись, неравномерно огибая группы растущих

(древних) папоротников и другой, не менее причудливой раститель-

ности, то вновь сбивались в живую, стремительно трепещущую взме-

тающимися хвостами груду, глядя на их бесконечное движение, оли-

цетворяющее беспощадную дикую страсть к постоянному существо-

ванию, ей вдруг захотелось закричать. И кричать, пока они все, все до

единой твари этого мира, не соберутся вокруг нее, над ней, везде, ку-

да только можно бросить взгляд, чтобы она сумела заглянуть в их

отупевшие от безудержной кровожадности глаза, чтобы она смогла

передать им, своей мукой, своей болью и беспросветным отчаянием

искалеченной души, как же она их всех ненавидит, за то, что они есть,

за то, что они были, и своим мерзким существованием, своими отвра-

тительными останками, своим призрачным постоянным присутстви-

ем, разломали, испохабили, осквернили, как самую непреложную

святыню всю ее жизнь, все мечты, надежды. Ее пламенную, самоот-

верженную любовь. Любовь, которая настолько поработила ее, что

даже сейчас, через объектив видеокамеры, через непостижимо бе-

зумный провал времени, она не смогла; не сумела, не нашла в себе

никаких сил сказать ему, что же она в действительности думает, что

она на самом деле ощущает от омерзительного прикосновения даже

пусть только одной заблудившейся мыслью к… образу его завлечен-

ности в бессмысленный мир реликтовых мертвяков.

(«Ронни... удивительный мир... прекрасен...»)

Ей стало жутко уже только от того, что она может его так

(наконец встряхнуть как надо)

обидеть, огорчить, обескуражить, сделать хотя бы на мгновение

несчастным по своей вине.

По ее щекам текли слезы.

 

— Ронни-и-и!!!

 

Казалось, небо вздрогнуло, а ветер отшатнулся от нее, забитый

страдальческой мощью этого крика. Она плакала, и слезы капали с ее

подбородка на землю, которая жадно впитывала в свою пыль соле-

ную влагу еще не рожденного на ней существа.

221

 

 

 

— Ронни-и-и!!!

 

Ее ноги подкосились, и она упала на колени, бессильно выпустив

из руки оружие и в полностью поглотившей ее обреченности опустив

голову. Сквозь застилавшую взор пелену слез и горечи она посмотре-

ла на раскрытые ладони своих рук, которые так никогда и не смогут

узнать сладостное прикосновение к своему только что рожденному

сыну.

 

— Что ты со мной сделал...

 

Ее голова сокрушенно качалась, а дрожащие губы были искусаны

в кровь.

Как ощущала она себя, находясь в этом чудовищном провале

времени, что испытывала, борясь ежесекундно с осознанием своей

обреченности, по сути балансируя на грани отчаяния, крепясь лишь

призрачной безмятежностью духа, пока еще не до конца истощенного

щемящим и уже давно растерзанным сердцем. Одна, в целом необъ-

ятном и, конечно же, страшном для человеческого существа мире, яв-

ляющимся далеким, не существующим, неведомым прошлым плане-

ты для всех тех, кому еще только предстоит родиться здесь, через не-

вместимый в осознание отрезок времени, и вполне реальным, кровно

осязаемым, до безумного одурения близким для нее. Стихия ужаса,

творящая мистерию неподвластных разуму чувств, рвущих привычное

восприятие земной юдоли на вопящие справедливым протестом аго-

низирующие части.

Она посмотрела на небо, прищуриваясь от яркого света горячего

солнца, которое теплым натиском ласковых прикосновений своих

почти вечных лучей, старалось иссушить ее горестные, никому не

нужные здесь слезы. Небо затягивалось облаками. Видимо будет

дождь, а может ливень. Такой же холодный, как все, что ее окружало

в этой действительности.

(Одна...)

И только неприкаянная память будет возвращать ее (постоянно)

назад, в навсегда потерянное будущее, в ее надежды, в ее не сбыв-

шиеся мечты и оказавшимися напрасными чаяния, которых уже

больше нет и больше не будет. Не будет того солнца, той земли, той

до боли знакомой и близкой сердцу жизни. Не будет ничего, кроме

планомерного, безостановочного и мучительного приближения к уже

ощутимой смерти. Мгновение за тягучим мгновением, все ближе и

222

 

 

ближе — молчаливое единение с собственным бессилием перед не-

избежным концом и дикой жаждой жизни.

Ей не хотелось умирать.

Но жить, в ее чувствах, в ее напрасных желаниях, страдая от не-

возможности сделать выбор, чтобы надежно определить болящее

сердце, поместив его в безмятежную пучину покоя и тихого счастья,

значит, каждый момент этой жизни постепенно умирать, но не физи-

чески, а по-другому, как умирают деревья, высыхая на корню и оста-

ваясь возвышаться над землей безжизненной громадой, пока колю-

чие ветры времени не сорвут покров обездвиженной плоти, оставляя

на месте когда-то тихо бурлящей жизни пустоту и сухое безразличие.

Душа — как ветер.

А ветер не умирает. Он возносится над миром и растворяется,

беспечным потоком уносясь в небытие необъятного неба и возвраща-

ется, проявляясь там, где ему уготовано быть. Может быть недолго.

Но все возвращается к непреходящим истокам. И небо надежно хра-

нит эту великую тайну ветра. А вечность, не знающая ни начала, ни

конца, безразличная и к мудрости и к неведению, к жизни и к смерти,

застывшая и нерушимая, будет всегда оставаться первичной основой

для бессмертия ветра.

Вита, погруженная в теплые дуновения бестелесных потоков, от-

решенно ждала, когда небо, уже клубящееся облаками, обрушит на

землю и на нее холодные потоки прозрачной влаги.

Идти было некуда. Прятаться — не-за-чем.

Она хотела ощутить бодрящую прохладу неба, чтобы хоть чуть-

чуть забыться, ободрившись в приятной, долгожданной влаге самого

обычного дождя.

И еще присутствие времени, которое слепо движет к завершению

любое начинание, все, что только может существовать.

 

А уже позже...

 

Бесконтрольное погружение в тихий привычный океан отчуж-

денности, где нет страха, нет смятений и...

Только непреодолимый, выворачивающий наизнанку и ввер-

гающий в невыносимую жуткую боль, которой нет и не может быть

предела, настолько мучительный, настолько беспредельный и отча-

янно рвотный ужас, ужас, ужас...

 

(«Ты хочешь?

Ты хочешь раствориться в снах, которые прекрасней смерти? Все-

го лишь океан блаженства.

223

 

 

Но судьбу не обмануть.

Ты знаешь где начинается безвременье...

А судьба всего лишь абстрактное построение твоей человеческой

глупости. Сердце всего лишь часть тела. Оно может каменеть, а может

растапливаться, возгораясь в чутких руках, как нагретый кусок масла.

Но это всего лишь чувства, которые порождаются непостоянством

сознания»)

(Океан любви существует)

Вита беспокойно шевельнулась во сне, томительно облизывая

горячие, пересохшие губы.

(«Он существует, но он не есть сама любовь.

Жертва оправдана только тогда, когда она бескорыстна.

Можно отдать себя на растерзание аду. И сделать это в угоду

своему бессмысленному эгоизму, навсегда теряя свою подлинную

суть»)

(Смысл безумия — в его преодолении)

(Смысл страха — в его преодолении)

(Смысл любви — в преодолении...)

Она открыла глаза, непонимающе глядя в мерцающую звездами

темную бездну неба. Бесчисленные яркие и тускловатые скопления

чужой, неведомой жизни. Непреодолимо, недосягаемо далеко, су-

мрачно и чуждо. Бескрайний пустотный океан темного пространства,

которому неведомы проявления суетливых чувств.

Вселенная в своем неподражаемом постоянстве молчаливо жда-

ла конца вечности.

«Я спала? (...)»

(... в преодолении...)

Ее глаза чуть расширились в темноте.

(... в преодолении безумия)

Ночная тьма поглотившего ее мира, который нашел себе место в

самой глубине всех времен, безостановочно наполнялась звуками

беспощадной жизни. Что-то шуршало, ухало и беспрестанно двига-

лось. Вокруг. Везде. Они дышали, копошились, ползали, в отдалении

и где-то совсем рядом, и ели, ели и ели друг друга, неистово борясь

за свои жизни.

Гулко дрогнула земля и где-то совсем близко, постукивая по

склону, начали ссыпаться мелкие камни.

Тиранозавр... Или что-то еще? Голодное... ищущие; коварно-

стремительное полчищами адской «живой нежити». Несущее смерть.

И смерть.

(И смерть)

224

 

 

Каждую секунду инстинктивно движимое только стимулом сыт-

ной, теплой крови, и питательного, еще почти горячего мяса, которого

нужно много. Вчера, сегодня и завтра. Но существует только настоя-

щий момент сосущего беспощадного голода.

(И СМЕРТЬ)

«Еще раз заснешь...» — Она отрывисто и глубоко вздохнула,

осознанно поймав первую после сна полновесно здравую мысль.

(«... и тогда хоть совсем не просыпайся!»)

 

Попыталась мысленно «пошутить»… но стало только тоскливее.

В сумке оставались еще две упаковки активатора, по десять час-

тей каждая, из расчета, одна часть на семь часов стабильного бодрст-

вования. Принимать его постоянно было убийственно. Но здесь ей

никто не вызвался предложить уютную постель в роскошной спальне

неприступного особняка. Она и не собиралась об этом сожалеть. Од-

нако, не спать ночь, уютно устроившись с поджатыми ногами, и обло-

котившись спиной на мягкую подушку, в супружеской постели, рядом

со спящим любимым, удобно положив голову на собственные колени,

с нежностью наблюдая, как меняется выражение его лица во сне, и не

спать уже несколько суток, только из соображений элементарной

безопасности, потому что тебя случайно могут просто-напросто со-

жрать, ничего не подозревающую и безмятежную...

Виту передернуло от омерзения.

Рано или поздно все равно пришлось бы умереть. В этом мире

или в том, потерянном навсегда. Даже как умереть, в общем-то, не

вопрос. Смерть не разбирается в методах. В этом она, конечно абсо-

лютна. Но умереть по склизкому, душному, смрадному (смердному?)

пути в клокочущий желудок какой-нибудь мерзкой твари, по непонят-

ной прихоти природы вымахавшей до непристойно диких размеров...

Это ей было до тошноты противно только лишь в неясном представ-

лении о том, что ей предстоит в любом случае перенести, пережить в

скором времени. А разве может быть иначе? Могло бы быть? Кто ж в

состоянии ответить на этот вопрос? Ее судьба, что предначертала это

безумие, которому она так и не смогла сопротивляться. Но она мол-

чит. Она — безлика, нема. Глуха? Может быть и так. Тогда же что ос-

тается?

Ронни? Она сама? Где смысл безумия жизни? Одни лишь проти-

воречия.

Смысл.

Она еще крепче сжала пистолетную рукоятку излучателя, кото-

рый твердым грузом покоился на ее животе. Большой палец правой

руки в любое мгновение был готов сдвинуть защелку предохранителя.

Но она заснула.

225

 

 

И на протяжении...

Посмотрела на наручные часы, светящиеся стрелки которых по-

казывали (реальное?) время того, навсегда покинутого ею мира. Ее

брови приподнялись.

...На протяжении целых трех с половиной часов она имела пре-

красную возможность больше никогда не проснуться. Заманчивая

перспектива. Она решилась на чудовищно безумный шаг, чтобы хоть

как-то оправдать свою дикую и разрушительную для нее любовь, пре-

зрительно и решительно поправ ужас перед смертью, поскольку, она

ведь еще и не жила… только для того, чтобы так мерзко и нелепо

свершился бессмысленный рок судьбы. Чтобы какой-нибудь здешний

хвостатый «троглодитус обыкновенный звероящеровый» (они же

тут в каждой щели, особенно мелкие, будто опаленная до хрустя-

щей корочки и злобная курица)всласть перекусил ей перед завтраком,

так?

Она подняла глаза, уловив шорох. В темных приземистых зарос-

лях метрах в пяти от нее, что-то медленно двигалось, чуть пошевели-

вая мясистые, — так казалось во тьме, — висячие листья, длинными

тусклыми языками свисающие книзу.

Ее губы почти тронула кривая усмешка.

«Не успеешь присесть, чтобы чуточку от них отдохнуть, как они

уже тут как тут» — с какой-то похоронной иронией подумала Вита.

Сквозь густоту растительности почувствовала на себе чей-то на-

пряженный взгляд. Или натянутые нервы создали в голове это тягост-

ное ощущение. Но что-то ее определенно, с настойчивостью разгля-

дывало. Наблюдало. Видимо не очень большое, поскольку сумело

спрятаться в невысоком кустарнике и не очень смелое, потому что все

еще медлило. Высматривающее, ждущее момента, когда

(вдруг, она снова заснет, и будет спать, спать и спать, в бес-

конечной приятной неге и небывалом расслаблении, которое длит-

ся очень и очень долго... или не очень долго — может всего лишь

мгновение, миг?)

(всего лишь мгновение, которое вмещает в себя целую...)

можно будет напасть, улучив нужный момент и стремительно

прорывая кустарник метнуться на добычу, впиться в нее, жить только

ей в эту до визга сладостную минуту, размазывая кровь по твердой

морде и рвя плотные вкусные куски...

(«Ты больше страха, ты больше безумия...»)

 

А такой сон всасывает в себя. Уже давно так. Она и не помнит

точно когда началось именно так. Он забирает ее. Собой. В себя. Этот

сон живой, он тоже — как пасть, как тварь, он требует крови… Сон —

могила. Потому что истощение мозга и всего организма, и издержан-

226

 

 

ные нервы натужно гудят на самом пределе вибрацией каждого шага,

просто движения, даже дыхания: будто рваной арматурой после

взрыва авиабомбы из стен и башен, и даже подвалов, отовсюду — ле-

зет в нутро коряжный лиственник, вся (дикая… дичайшая) природа, и

это кажущееся, наплывы сознания… зрения? Она читала о таком. Ис-

торические хроники. Но то в прошлом… Однако, ощущение рваных

стен, из которых она ищет выход, не оставляет. Она отняла излучатель

от живота, со щелчком сдвинула предохранитель и, подняв оружие,

наставила ствол перед собой, прицеливаясь под корень кустарника.

Несколько минут она еще безразлично и как-то отрешенно смотрела в

темные провалы меж листьев, слушая изредка доносящийся до ее

слуха шорох. А потом, устав держать в таком положении несколько

увесистое оружие, обхватив свободной рукой низ пистолетной руко-

ятки и собственные пальцы, плавно нажала спуск.

Излучатель антипротонов дернулся в ее руках, как попавшая в

силки птица, продолговатый ствол чуть подпрыгнул вверх, а с его ту-

пого конца сорвалась яркая горячая вспышка, с тяжелым протяжно-

увесистым звуком, будто внезапно разбилась большая толстая колба с

вязкой жидкостью. Виту, как обычно, обдало тепловой волной, не

особо ощутимо, но чувствительно все-таки.

Раздался глухой удар, когда импульс вонзился в почву и разметал

ее, горящую и расплавившуюся вокруг, вместе с ошметками массив-

ных веток и листьев кустарника. Вита ждала, напряженно всматрива-

ясь во тьму и стараясь уловить хоть малейшие признаки того, что наи-

тие ее не обмануло. Прошла минута. Возле кустарника уже остыли по-

теками лавы песок и земля, еще горячие и тлеющие россыпи угольков

тихо потрескивали в сыроватой от предутренней влажности пыли.

Вита поставила излучатель на предохранитель и сунула его в фут-

ляр. Потом она стала настраивать видеокамеру на режим ночной

съемки.

Галлюцинации. Значит уже скоро.

Больше она об этом не думала, чтобы сохранить рассудок, удер-

жать его усилием воли в рамках адекватности. Насколько это будет

возможно.

(... Ты больше любви...)

Нет. Это не долг. Не зов души. Не амбиции. И не стремление уго-

дить тому, кого она боготворит даже сейчас. Желание показать ему,

как он ошибся, пренебрегши ее любовью? Скорее всего, тоже нет. Ви-

та размышляла над этим все время, которого у нее осталось не так уж

много. Но ей хватит.

Ей не нужно многого.

227

 

 

Просто хотя бы одно маленькое предположение, крохотная, тре-

петная надежда, что он все-таки хоть когда-нибудь

(сойдет с ума, сорвется с катушек, напрочь, навсегда, навечно

от безумной любви и раздавливающей сердце тоски по ней — един-

ственной, недосягаемой, ослепительно прекрасной и задумчиво

безмолвной в вечном укоре, во снах, пробуждение от которых рав-

носильно помешательству)

вспомнит о ней с тоской и раскаянием, что не дал ей хоть чуточку

своего нерастраченного тепла.

Небо постепенно светлело, и звезды медленно таяли в еще туск-

лой голубизне. Новый день, новый крохотный виток жизни, по беско-

нечной спирали, ведущей в смерть, и может быть в новое рождение.

Рождение — зачем. Рождение — почему. Рождение — для кого.

Или же ведущей в никуда. Если только это никуда не является

всего лишь относительной абстракцией всяческой вероятности.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

228

 

 

 

 

 

 

ПРЯТКИ

 

«Перелистывают страницы…

— «Изге»… святое… Вообще, «изга», есть недоизбыток, то

есть, избыток которому не хватает полноты, он как будто бы

«до», но и тут же «не-до», понимаешь? Ему совсем чуть-

чуть не хватает… полноты. Совсем.

— Почти. Это интересное слово, магистр.

— Вот… например, я для вас учитель русского языка… но вы

говорите, иногда, «магистр», отчего?

Виолетта думает. Класс перестал шуршать страницами.

Преподаватель улыбнулся.

— Поясню. Ты говоришь «магистр» когда близка к пони-

маю, но не уверена. Это непроизвольное… да, — кивает

классу, — психология, верно. Когда в твоем чувстве «изга»,

ты обращаешься «магистр».

 

 

Итак, ее присутствие «в мире грез» (это самоиздевательский сар-

казм изношенной сути, пожеванного временем, ха-ха, сердца, избито-

го бессмыслицей рассудка, что нет-нет, да возвращал ее к мыслям о

мотивах всего происходящего: ей зачастую грезилось, особенно в по-

следние часы… дни… то есть, сутки, она уже не исчисляла время дня-

ми… грезилось, что все соделанное напрасно, накатывало волнами

каверзное сожаление, оно саднило и царапало мерзкими коготками

скелетика динозаврика, что только родился, но потом истлел — вооб-

229

 

 

ражение игралось с ней «как хотело», то что она становится «не в се-

бе», стала ощущать уж после недели пребывания в этом… кошма-

ре?)… ее присутствие, судя по насечкам на дереве-маяке (думала что

нашла место предполагаемых раскопок, пометила деревом, на кото-

ром засекала «дни»)… становилось равно двадцати шести суткам.

Скученное чувство одиночества, разумеется, досаждало. Иногда

хотелось плакать, почти навзрыд, но держалась, увещевая себя мыс-

лью о всецелой важности своей миссии: Ронни… да, ее Ронни ведь

обязательно получит послание… он вытащит стимлеры из шершавой,

с налипами каменной земли, колбы, откроет контейнер то есть спер-

ва… вот, а… потом он вставит стимлер в слот видеоаппарата у себя в

лаборатории… или дома? Лучше в лаборатории, тогда все кто ни есть

смогут увидеть: она, его верная жена, сделала это для него, э… просто

потому что любовь превыше данности, конечно же, это так просто…

И он… он… конечно же, нет сомнений, покажет на экран, с кото-

рого ревет и буйствует первозданный мир, и… скажет (присутствую-

щим) что-то вроде «Вот видите, насколько моя женщина мне помощ-

ник! Она совершила подвиг ради науки!! Потому что… это моя жена,

моя Вита!!!». И все (присутствующие) с восторженным немым преоб-

ражением на лицах, начнут рукоплескать, потом к Ронни подойдет ка-

кой-нибудь весьма главный господин, — по их научной линии, из ка-

кого-нибудь Научного Сообщества с мировым именем, — и протянув

к ее мужу руки, потрясая их в значительном рукопожатии, прорвет

плотину немого восторга, сделав восторг всамделишным, громким, и

скажет: «Мы гордимся Вашей женой и Вами, маэстро».

(Почему «маэстро»?.. ладно, сейчас не важно)

И мир вздрогнет от этих кадров, которые облетят все институты,

не только палеонтологические, их будут успешно показывать научно-

познавательные ТВ-каналы… — хронику древней истории Земли.

Она закрыла в экстазе глаза. Только такие фантазии ее и «содер-

жали», облагораживая и утверждая как высшую ценность все сделан-

ное.

Вот она сидит, упершись спиной в пещерный отлог стены, вытя-

нув ноги, закинув правую на левую, иногда меняя их, оттого что где-то

в подошве в тесном притыке бутса, мягким и прочным охватом всей

обувки, щекотно посвербывает, и от усталости и от, что вполне себе

закономерно, от прения: помыться негде, одежда пропахла потом,

уже чуть и поизносилась, с правой стороны на джинсах имеется надо-

рванность (бежала от анкилозавра, рассердив, видимо, своим присут-

ствием и наставленной камерой, этого причудливого травоядного

монстрика с колотушкой на хвосте, упала… за что-то зацепилась), си-

дит, рассматривая прэдьжтор, вертя в руках… насуплено изучая каж-

230

 

 

дый выступ на корпусе прибора, пытаясь понять кое-что, потому что

— совсем неожиданно — пришла мысль (на охоте, ибо свои вылазки

именовала теперь так… не вспомнит уж с какого «дня») о том… мысль,

что судя по последним достижениям ядерной физики, о чем ей как-то

поведал Ронни в пылу увлеченности ее внимательно-созерцательным

присутствием, ради ее обожательных взоров (конечно же, так), рас-

тровый блок ЭТОЙ батареи должен… быть способен самовосстанав-

ливать заряд, если расход энергии не превышает семидесяти процен-

тов, за счет кинетики. Сильно в этом ничего не понимала, но прибли-

зительно представила, еще тогда, и более скрупулезно и дотошно пы-

талась представить сейчас. Та-ак… что такое «растровый блок», Рон-

ни говорил «растровый блок со сниженным потенционным эквива-

лентом…» ( черт) «со сниженным»…

Нахмурилась сильнее.

Растр — емкость? Гхм… да, наверное, емкость. И в ней есть энер-

гия (закрыла глаза, отвела голову чуть назад, пока не коснулась за-

тылком шершавой поверхности камня), опустила оружие на бедро.

Снова подняла, посмотрела холодно на ребристый ствол, на самый

кончик с выступом мушечного блока нацеливания (он был продольно

«инкрустированный» какими-то насечками-углублениями, и когда це-

лишься, то возникает четкий образ как будто бы в глазах, но позже ра-

зобралась, что это только визуальный эффект на этом самом кончике

ствола — эффект четкой картины панорамы в направлении цели: она

приближалась, становилась более ощутимой, создавалось впечатле-

ние, что прэдьжтор буквально «вгрызается» в цель стволом). И в этой

емкости есть некоторая масса (энергии)… представила энергию… пы-

левая буря несет тонны песка высоко над землей, клубя их, вознося и

обрушая… (не то).

Снова закрыла глаза — вслушиваясь непроизвольно в мир за

пределами пещеры, и эта непроизвольная привычка возникла у нее

сама собой за все время. Слух был постоянно настороже, уже научив-

шись различать звуки, что могли нести собой или хотя бы подразуме-

вать опасность. Как будто она существовала отдельно, а слух сам по

себе, спонтанно, «домашней сигнализацией», о которой забываешь

(ну, есть и есть), а она стережет, не дремлет… Это даже меняло ее

личностно, ибо и близко не думала, что такое возможно: спишь, и не

спишь, хоть и так велико напряжение внутри, и физическая усталость,

изношенность… но все равно, краткий получасовой «сон», как приказ

себе, и своему «часовому». И натянута как струна, что вот-вот порвет-

ся…

Просто масса. Растровая масса. Она расходуется от каждого вы-

стрела. Так… Хорошо. А дальше? А… дальше, если остается семьдесят

231

 

 

процентов от массы, то… (выдохнула). То нельзя стрелять! Вот что это

значит…

Потому что… потому что… если… Ронни говорил… если… исчер-

пать более этого значения, э… — вспомнила! — «восстановление рас-

тровой линзы кинетического флакст… флакист…» (заело)… (впрочем,

не важно, какое-то сложное слово, она и тогда совсем не поняла его)

«…линзы кинетического ла-ла-ла — будет замедляться!». Вот… все, да

вот так… точно-точно, он говорил именно так. И… это важно. Пони-

мать, в смысле. Важно понимать, что если расход превысит семьдесят

процентов кинетической массы (энергии, видимо), то… восстановле-

ние батареи станет замедленным. А если… — у нее прояснилось

окончательно — если станет меньше тридцати процентов, то растр

уже не будет возобновлять свою энергию. Это значит — хана.

Она кивнула самой себе, и снова коснулась макушкой стены. Гла-

за уставились в нависшей полутьме в какое-то темное пятно вверху

свода.

(Ты здесь уже почти месяц… каждые сутки ты стреляла как

минимум пять раз… разве?.. нет, не больше… и все-таки… хм… ты

до пяти раз каждый «день» применяла «ствол»…)

Она любила детективы, слово «ствол» ассоциировалось с чем-то

героическим, или, вернее, мужественным.

(И каждый такой раз сколько вжатий спусковой клавиши про-

изводилось?)

(Или «крючка»…)

Прекрасно играла на пианино, в одно время даже думала посту-

пать в консерваторию.

(Ты не вспомнишь уже… много… много-много!.. раз)

 

Она тоскливо посмотрела на свою руку, держащую на бедре

«ствол»… не решаясь будто охватить взглядом само оружие. Глаза за-

стыли в одной точке, уперлись в ноготь большого пальца с облезшим

маникюром. Хана?

 

Глаза сузились. Через прищур, подрагивающие ресницы, образно

«сплющила палец». Раскрыла широко. Повернула голову и смотрела

долго в проем пещеры, на лиственные «висюльки» ближайших кус-

тарников, что произрастали прямо у входа, частично скрывая пещеру

от внешних гостей. Но… тут же все дело в нюхе, разумеется, она ж не

дура. Понимает. Прежде всего, дело в нюхе. Поэтому самый вход по

стенам был измазан экскрементами тиранозавра. Опять «подсказал

Ронни», они тогда ужинали, и с чего-то (снова) она становилась не-

вольной «аудиторией» знаменательного… замечательного ученого. С

232

 

 

улыбкой, с трепетным ожиданием насыщенных вибраций этого голо-

са, любимого голоса, неповторимого…

И тут он начал про экскременты. Подозревала, что такая воль-

ность доступна в его воображении только с ней, с кем-нибудь другим

он бы не позволил себе портить ужин измышлениями вслух, почти в

смак (ему-то уж точно тема динозавров во всех плоскостях была сим-

патичнее и аппетитнее) о том, как испражнялись сии древние (пожи-

ратели?) ревнители его научных восторгов, — ей иногда казалось, что

попади он в среду динозавров каким-то волшебным образом, они

приняли бы его за своего, — и о том, что моча или кал больших хищ-

ников отпугивает (он сказал тогда в настоящем времени) более мел-

ких. Она кивала, рот наполнялся слюной, но не от вкусовых ощуще-

ний. Рассказывал он живописно, а она была вся внимание, и стере-

глась чтобы ее не стошнило, продолжая накручивать на вилку весьма

недурно приготовленное спагетти.

Таким образом, выследить тиранозавра до места его испражне-

ния… (а дело было не в месте, а чисто в физиологическом процессе),

было, конечно, не так просто и рискованно, но… (и тут можно воздать

хвалу ее смекалке, потому что об этом ей Ронни не поведывал, дога-

далась сама) она приготовила смесь из особо пахучего растения с поч-

ти квадратными листьями, и натиралась этим. Обмазывая себя клей-

кой душистой, но немного зловонной смесью, и шутя негромко, почти

про себя, чтобы звуком не привлечь живность: «ароматы «Ниччо

Ачорри», парфюм оба-а-алденный, вы будете пахнуть медузой».

Разумеется, был один нюанс, связанный с повадками животных,

а именно то, что тиранозавр самец мог прийти на запах экскрементов

самки… а вот наоборот вряд ли — опять наука ее многозначительного

мужа. Соответственно, она выслеживала самца. И раз в десять суток

обновляла «барьер». Отличить самца от самки было особенно сложно

— ориентировалась интуитивно, что самой казалось нелепым, но ино-

го выхода не было. Надеялась, что чутье женщины определит жен-

скую природу… Но ей повезло, набрела на место спаривания двух ти-

ранозавров. Помня, что ветер должен быть к ней, а не от нее, выбрала

соответствующую позицию, рептилии были заняты, так что сильно не

опасалась «разоблачения». Тут же попалось дерево с удобным распо-

ложением ветвей, позволяющим забраться. Сумку поначалу таскала с

собой, иногда пряча в естественных ямках, и присыпая землей: до то-

го как нашла пещеру. Но тут же возвращалась за ней, овеянная беспо-

койством крайней степени.

Оставила сумку под деревом, закинув через петлю камеру на

плечо, стала цепляться и тихо карабкаться. Кадры получились потряс-

ные! Только все не снимала, парочка так увлеклась, что Вите показа-

233

 

 

лось, будто прошло полдня, пока все завершилось. Самку запомнила,

и засекла метронокордом, то была самая основная функция прибора:

сканировать и фиксировать параметр биоволны объекта, — чтобы ис-

ключить параметр самки из поля слежения прибора.

От движущегося великана-ящера (она кралась от дерева к дере-

ву, а на ровной и совсем открытой местности старалась не показы-

ваться) из-под хвоста отваливалось вожделенное «средство отпугива-

ния», и дождавшись когда рептилия достаточно удалится, использо-

вала большой гинкговый лист и палку для «наполнения», сворачивала

«пакетом», клала в сумку… Камера постоянно была с собой, свисая на

ремне с плеча, под мышкой. «Собачий свисток», — крепилось при-

способление чуть повыше часов на левой руке эдакой коробочкой-

пластиной, на коей были кнопочки и экранчик, кнопочки были сен-

сорные, экранчик «задраивался» шторкой, — помогал определять

вблизи движение живности. И даже, при соответствующей настройке,

различать таковую. Всему этому училась на опыте, пробным тыком, в

основном. Минусом было обозначено лишь то в устройстве, что опе-

рации обязательно сопровождались голосом встроенного интеллекта,

причем, довольно громким, наряду с писклявостью сигналов обра-

ботки вводимой информации (через специальную клавиатуру сенсор-

ных кнопочек). Ей это, конечно, доставляло впечатлений, вернее, раз-

дражало, ибо итак нервы на пределе, а тут еще «свисток» нет-нет да

начнет пищать, либо отстукивать как горошинами по столу уверенным

однотонным тембром интеллектуальной лексем-программы: «форма

репродукции последнего звена заблокирована, начинается активация

формы обратного отображения». Как выключить досадное звучание

не знала, с другой стороны, без этого было сложнее разобраться в

приборе.

Пещеру нашла, как водится, случайно, выгнав оттуда какое-то пу-

пырчатое существо величиной с хорошего быка, возможно, то был

хищник, но выяснять это не удосужилась. Выманила собой наружу

(наверное, все-таки, хищное) и, вскрикнув «пошло отсюда!», долба-

нула в почву возле лап из прэдьжтора. Тварь метнулась обратно в

темнеющий проем. Пришлось начинать сначала.

Скорее это был грот, а не пещера, он имел тупик, углубляясь в

скалу (некое подобие скальных нагромождений) метров на двадцать

с чуть заворотом переходящим в вилку. Возможно, это была действи-

тельно самая классическая пещера, но обвалившаяся от землетрясе-

ния. В одном из этих ответвлений устроила тайник, сложив в ямку за-

пас транквилизатора и пакеты с консервантом, также ненужные пока

стимлеры… заключающие собой пока еще пустые терабайты, несчет-

ные и требующие заполнения видеоинформацией, прикрыв это свое

234

 

 

хозяйство кусками коры, что отодрала от недалеко растущего… вер-

нее, усыхающего уже, исполинского дерева. Фонарик, как прикрепила

к поясу, он имел поясной футляр, так и не снимала, практически забы-

ла о нем. Камера… камера постоянно «болталась» у нее под рукой,

была совершенно противоударной, влагостойкой («даже погрузив

камеру клонсферического фокусирования в жидкость на глубину до

трех метров, вы не испортите ее!» — читаем технический паспорт за

чашкой кофе на первом году жизни с мужем… Ронни купил камеру

для «домашних съемок», заботливый муж, конечно, будущий, забла-

говременно внимательный к семейному укладу, отец).

Хмыкнула. Вытянула прэдьжтор на руке, уставив ствол в противо-

положную стену, нацелилась, прищурила левый глаз. Часть стены

«скакнула» в зрении, влипла всей шероховатостью и выбоинами.

Повела чуть влево... вправо... по центру «картинки» (голограмм-

ная линза?) плавал, центрируясь и «догоняя цель» курсор-нацельник,

выдавая, выписывая сложномоделируемые эффекты прокрустики

своей геометрии… — она нашла какую-то самую незначительную, по-

терянную среди щербин камня трещиноватость, подержала на прице-

ле, повела дальше в сторону… в растр прицельного замка попала от-

блеском светлая нить. Паутина? Убрала прицел, поднесла аппарат к

лицу. Ничего не видно. Вглядывалась еще. Одни щербины и полу-

мрак, хоть и был ясный день, вход наполовину был застлан, то есть,

перекрыт от света листвой обосновавших предвходие великорослых

кустарников. До противоположной стены метров семнадцать; от вхо-

да грот расширялся внутрь вплоть до «вилки», напоминая толстого

великана-человечка застрявшего в скальной породе, и ему даже при-

давило ножки обвалом… (голова отлетела)…

— Ты сегодня как старая дева,

Целомудренно дерзко пьяна,

Средь свиней в полумраке хлева

Жизнь свою выпиваешь до дна.

Накропав на корыто с испугу,

И наполнив его до краев.

Дева-стерва, познавшая джигу,

И порочную всхрюком любовь.

…(а ручки стали культями: в одной из таких Вита и сидела, в уг-

лублении стены, почти нише, напротив нее была аналогичная выемка.

Такое устроение грота-пещеры на самом деле напоминало лежащего

на животике, — впрочем, почему именно так? — «человечка-без-

головы). Собственный голос в пасти пещеры показался каким-то чу-

жеродным, звук еще держался скученным, спорадическим эхом, ухо-

дя, исчезая и становясь лишь впечатлением. «Всхрюк», скорее всего,

235

 

 

маловероятен как слово. Или нет? Может там надо «с хряком»? Еще в

«том мире» частенько баловалась стишками, чтобы развлечь себя.

Иногда получалось, когда и нет, но, в любом случае, «камлание

рифм» ее забавляло.

Нахмурилась. Поставила оружие под углом стволом в потолок

пещеры, ощущая в его приятной тяжести и надежду и разочарование.

Чувство было сложным. Понамешанным. Все-таки, надеяться есть на

что, можно надеяться… Ага, точно.

(можно-можно-можно)

Резким и точным, выверенным движением сунула прэдьжтор в

кобуру с характерным щелчком крышки-задвижки футляра. Она спала

урывками, сон ее не длился более получаса: нервно вздрагивала, оч-

нувшись (будто и не спала, была в вязком забытьи), встрепенувшись

поднималась резко на руках, сама как загнанное животное, становясь

в «кошачью позу шипения». Глаза лихорадочно смотрели в сумрак,

если днем, или непроглядную темень пещеры, если ночью.

До того как наткнулась на пещеру было вообще страшно, невы-

носимо тяжело и безысходно. Транквилизатор поддерживал, пище-

вые брикеты забивали чувство голода, хотя из-за перенапряжения

всех нервов она голод-то и не чувствовала толком, так… легкая неве-

сомость в области желудка, будто его и нет. И потребности в еде нет.

Во всяком случае, первые семь или восемь суток было именно так.

Пару раз (до пещеры) сон буквально валил ее «несходясместа».

Наступали сумерки, она непроизвольно, сама ведомая уже чисто зве-

риным наитием находила (или натыкалась? — уже не вспомнить) на

какую ложбинку, ныряла туда, падала… борясь со сном, тихонько хри-

пя от бессилия, страшась привлечь звуком хищника — сквозь нали-

пающую пелену «полного отруба». Транквилизатор действовал мощ-

но и в то же время мягко, обволакивая бодростью, взнуздывая, «ре-

пеллируя усталость». Но все чаще приходящее отупение насторажи-

вало, оно мешало даже двигаться иногда: застывала на одном месте

не понимая что она, где она, зачем… Это быстро проходило, оставляя

ощущение скорого конца.

Несколько стычек с хищниками, начиная от самого первого эпи-

зода с птеродактилем, потом (тут же практически, в тот же день) ста-

до… стая рапторов… или весьма схожих тварей (судя по картинкам ос-

тавшимся в голове после просмотра — прильнув на плече Ронни —

проспектов «палеонтологического журнала», где научно и вполне по-

пулярно в рамках проекта «социум и естествознание» давался самый

общий свод информации по древнему миру. Не только палеонтоло-

гия, антропогенез… но муж ее был ведь не совсем и палеонтологом,

просто основное направление он выбрал именно «динозаврятское»:

236

 

 

проспекты, таким образом, играли роль вполне просветительскую и

тут же рекламную, ангажируя научные исследования в данной облас-

ти — для общественности).

Вздохнула. Снова достала и положила «ствол» на ногу, ощутив

чуть напряженными мышцами ребристость продольной рабочей час-

ти. Или она настолько срослась с прибором, что была способна чувст-

вовать его рельеф и без непосредственного соприкосновения. Палец

держа на спуске, но сам прэдьжтор был на предохранителе. Под ру-

коятью в задней части светлело рубином окошечко детектора энер-

гии, его было видно даже чуть сбоку, если повернуть на руке стволом

влево, плашмя, однако, с левой руки, как правило, не стреляла, хотя

более менее владела обеими одинаково; но камера требовала пра-

вую руку, так было удобнее. Но и с левой руки, соответственно, око-

шечко сбоку было вполне заметно, иногда (на «охоте») она перекла-

дывала прэдьжтор из руки в руку, будто перекидывала теннисный мя-

чик. Тоже забава…

Ей стало чудиться, что самое лучшее выждать некоторое время, и

несколько суток не выходить за видеотрофеями, пусть батарея (акку-

мулятор) подзарядится. Это была… стоящая мысль. Может быть она и

выспаться сможет… как следует? Но как же предохранить себя…

Посмотрела на «свисток». Взгляд нашел его буквально сам. Ко-

нечно…

У нее перехватило дыхалку. «Ну и дура же ты».

 

«Барьер» из фекалий самого страшного хищника равнины… то

есть, этой местности, тут было по-разному с ландшафтом, безусловно,

сдерживал особо любознательных тварей — нечаянных свидетелей

ее одиночества. Сам тиранозавр сюда не пролез бы… Она скептически

оглядела проем… гхм… вряд ли, если только « по-пластунски», вход, в

общем-то, был достаточно широк, и все же…

За это можно было не беспокоиться, потом, она вооружена, в

конце концов. Один импульс и, скажем, ногу, «как бритвой». Только

вот калечить не хотелось. Она все-таки не дикарь какой, а цивилизо-

ванный человек конца двадцать первого века… почти двадцать второ-

го (уже). М-да. Вот так-то.

Ее вполне устраивала мысль, что может себе позволить «мораль»

в этих условиях. Данное (нравственное) обстоятельство придавало ей

дополнительных сил.

Итак, взор снова и снова окидывал (недоуменно) панель «свист-

ка». Она уже научилась более менее с ним управляться, потом, там

была встроенная инструкция, даже, что не исключено, ориентирован-

ная на ребенка… подростка, или же, создатели устройства слишком

237

 

 

хорошо постарались, увлеченные своей разработкой, и детализиро-

вали схему принципа работы максимально, вполне доходчиво, будто

специально для ее случая…

Назначение «Фимлятора» трудно было определить однозначно:

это и «дрессировщик» и сенсор окружающей среды, в радиусе три-

дцати метров способный засекать «волну экструзии», то есть, факт

присутствия биоформы активного характера. Что вполне понятно:

прежде чем «дрессировать», то есть, войдя через прибор в контакт с

мозговой зоной излучений животного, внушать этому мозгу «форму-

лы поведения», нужно само животное определить — технически — в

пространстве. Это она усекла и без инструктажа. Можно было опре-

делить массу животного (любого живого объекта, но как гласило по-

яснение, супротивно-однотонным голосом встроенного робота, при-

менять на человеке прибор не рекомендуется: произойдет сбой всех

настроек и придется перезагружать систему; ее биопараметры, как

оператора, были считаны автоматически, что следовало также из по-

яснения, а значит, она была исключена из сферы действия сканирую-

щей волны). Работало это, в общем-то просто, наводишь рукой, будто

блок ставишь, на внешней стороне рельефная выпуклость корпуса,

видимо, сканер. На экранчике проявляется (как из тумана) образ объ-

екта взятый прибором от биоволны. Он сперва «гуляет», потом зами-

рает, фиксируется. Животное может даже двигаться, это уже не важ-

но, образ, будто сам объект — уже «в приборе», с ним можно легко

работать по-всякому.

И… если настроить систему сканирования просто на… определе-

ние наличия биоформы размером крупнее курицы… в радиусе три-

дцати метров! — ее глаза закатились в экстатическом спазме тихого

восторга… голова уперлась макушкой в стену, нижняя губа сладко и

крепко закусилась зубами, челюсть подрагивала, все ее члены обмяк-

ли. По лицу скатилась одинокая слезинка.

День близился к сумеркам, ночь уже ощущалась. Через несколь-

ко часов явно стемнеет. Как бы там ни было, нужно пробовать.

Итак… она отерла влагу со щеки, пальцы зависли над пластиной

«Фимлятора», что прочно закреплен на предплечье выше запястья

левой руки. торка, зацепленная подушечкой пальца в нужном месте

и с необходимой комбинацией касаний, сдвинулась, обнажив жид-

кокристаллический экранчик. Она шмыгнула, и начала вводить нуж-

ную корректировку. Через минуту прибор был настроен (появилась

дополнительная настройка) только на фиксирование биомассы в ра-

диусе активации рабочей волны в «сторожевом режиме», то есть, без

движения самого оператора. До этого она ограничивалась немного

иной надстройкой, охотясь исключительно за крупной хищной фор-

238

 

 

мой, при этом двигаясь. Разбираясь по ходу с тем как все это работа-

ет, на что ушло недели две… Так что, можно говорить, что толком

прибор ею и не использовался. Захлопнула шторку, отклонилась голо-

вой к стене, стараясь дышать замедленно, глубоко, ровно. кольный

курс практической йоги. Он ей не слабо помог здесь, помимо тран-

квилизации. Периодически усаживалась на пятки под какое-нибудь

дерево, особенно на закате, клала «ствол» перед собой, руки на ко-

лена… вдох-выдох… ее швыряло в пот от напряжения, от всей обста-

новки, от истощения сил… Но уверенно и стойко продолжала — пото-

му что непрерывно держала в голове «голос Ронни» говорящий ей: «Я

знаю, что только Ты способна сделать меня великим». Он такого ни-

когда не говорил, разумеется. Она придумала. Но… эта фантазия,

этот… бзик… был настолько всамделишным, что… она верила. Будто

именно так он и говорил ей когда-то. В самом начале их супружества?

Почему нет. Конечно же. Отчего нет. Совершенно верно.

Посмотрела вниз, в сторону от входа, близ себя. Здесь она при-

ляжет. До проема, что так успокоительно изобилует рядом с собой

«висюльками» растительности, более десяти метров. Она ляжет пря-

мо на сгиб локтя левой руки, сигнализатор (опасности) окажется под

ухом. А… если уснет так, что и сигнализатор не разбудит? Потом (это-

му ее уже научила здешняя дикая среда) просто проснуться недоста-

точно, надо успеть (суметь…) сориентироваться.

Стала укладываться. Руку с прэдьжтором вытянула вдоль бедра,

положила на икру согнутой ноги. Большой палец руки нащупал рыча-

жок предохранителя, уже норовя нажать. Остановилась.

(пальнешь со сна себе в ногу)

Оставила предохранитель в покое.

Сон не шел. Внутри все дрожало и от уже ставшей нормой бес-

сонницы, и от тягостного непреходящего напряжения.

Теперь глубоко и четко ощутила эту дрожь. Будто ее знобило.

Спать. Надо спать.

Плотно сжала веки.

Спи!!

 

орох был очень явным. Слишком явным, чтобы его можно бы-

ло (грациозно… рационально?) игнорировать; нельзя было игнориро-

вать, но ей хотелось чтобы было «все равно». Мысль текла избыточно

плавно, она это так заметила… конечно, заметила, что мысль течет…

излишне плавно, прямо, не мысль, а какой-то качающийся на волне

(ух, океан!)…павиан? Павлин! — павиан это обезьяна. Но павлины

разве плавают… Пеликан! Ну, наконец-то. орох только… он ползет.

239

 

 

Медленно, но достоверно, ты же слышишь! Пф… можно подумать, от

одного шороха столько шуму, в смысле, суеты. Спокойно.

М-да. А ведь ползет… (змеей). Да, когда питон, скажем, ползет —

он и сожрать целиком может, кстати — то шуршание наблюдается…

выслушивается… хм… то скрип древесный, когда охватит ветку, коль-

цами… скрутит, сожмет…

Вот выяснили, что… что-то ползет, а дальше — что?

(Ронни, милый, тебе нравится когда я так глажу пальцами?)

— Ч-черт! — звук выстрелился из нее прежде чем она успела

проснуться. Сознание еще мутилось, но она уже стояла на одном ко-

лене и ствол прэдьжтора искал в темноте цель, мечась короткими

рывками полукружно, точно впечатывая его-ее зрением и стиснутой

дрожью мимолетного спазма рук готовность пальца нажать спуск.

Снаружи пещеры шелестел дождь. Больше звуков она не улавли-

вала. Была ночь. Глубокая, видимо, ночь, и дождь. Слух буквально

врождался в эту тьму, силясь уловить посторонний, помимо дождя,

шорох, и прежде всего шум дыхания. Она даже вжала живот (дурац-

кая привычка — от напряжения, видать) чтобы слышать лучше. Разу-

меется, данное упражнение не сделало «шорох» более явным. Про-

сто шел дождь.

Сипло и натужно, страдальчески, выдохнула, все еще держа

«ствол» перед собой. Поднесла левую руку к глазам. Салатовое све-

чение цифр показывало, что она проспала почти двое суток. Ее глаза

расширились. Это было действительно шоком. Но чувствовала себя

ободренной. Более сильной. Устремленной…

 

Стояла еще на колене некоторое время, все не решаясь опустить

оружие, или убрать совсем в футляр. Отметила, что «норму ГТО», ка-

жется, все-таки сдала, норму физической подготовки для данного

пространственного и временного измерения. Хотя бы на четыре с

плюсом сдала же? Глаза буравили тьму, как будто в поисках уже при-

зрачной, невсамделишной цели. Рука, в кулаке, что охватил рукоять,

сжалась, плотнее ощущая нагретую ее теплом, будто «вдавленную в

эфир» мощь прэдьжтора, корпус становился продолжением ее руки,

ее сердца, ума и безумия сразу.

Дыхание стало совсем ровным, глубокая внутренняя дрожь ухо-

дила. Посмотрела на… палец, большой палец руки в очередной

вспышке молнии, на фоне которой «висюльки» у входа были вполне

живописны, но черны и подозрительны.

И поняла, что не сняла оружие с предохранителя. Если бы на нее

напали, она бы тупо (тем более со сна) давила бы на твердый выступ

под пальцем, что утратил податливость, потому что блокирован.

240

 

 

Ее бы кончили в течение трех секунд, а она даже не успела бы

(толком) проснуться. Только (ее) визг, надсадный храп и сопнивое

ворчание вторгнувшейся в ее предел твари, что уже не убивает, а про-

сто жует свое вожделенное, поскольку (она… оно?) уже и не шевелит-

ся толком. И палец, уже мертвого тела палец, тела от которого сноро-

висто и ловко измазанная кровью пасть…

(пасть-зубоскал)

отрывает кусками трапезное содержание своего повседневного

рациона… этот палец будет давить и давить на заблокированный

спуск грозного оружия, уже оказываясь на пути к желудку… давить и

давить… дергаясь мертвым спазмом.

— Двойка тебе. — Сказала она вслух.

Приспустила прэдьжтор, покачала им вверх-вниз, осклабилась.

Очередной вспышкой молнии осветило ее лицо, и если бы тут был

возможен сторонний наблюдатель, то увиденное отшатнуло бы его.

На этом лице, что на момент стало маской самой природы, печата-

лось верховное кредо жизни — сама смерть.

Но смерть потому и «верховна», что жизнь бунтует, стремится

сместить… Однако, трон нежити выше воззрения. И подходя, надо

стоять прямо и высоко подняв голову, падать ниц нельзя — управи-

тель сей… увидит на затылке твое обратное видение себя. И… ты —

не… сможешь.

Мысли текли совершенно спокойно, она ощущала их полноцен-

ность, взвешенность. Утужность, если такое определение что-либо

даст к пониманию… — прежде всего пониманию себя. Она… рождала

философию, потому что свое положение могла оценивать только фи-

лософски. Она размышляла («на досуге», прислонившись к стене гро-

та… пещеры, — она еще попробует разобрать завал, может быть по-

лучится открыть новую нишу, за которой можно будет спрятаться, —

фантазировала… философствовала — о смерти). Эти мысли ни к чему

не вели, но можно было, что называется «убить время» и… «помусо-

лить мозги». Выражение сие также обнаружила у себя для примире-

ния с мыслью об одиночестве: если не поговорить с кем, то «помусо-

лить мозги» вполне допустимо.

 

 

 

 

 

241

 

 

 

 

 

 

«ОСОБНЯК»

 

«Все в памяти смущенной умирает —

Я вижу вас в сиянии зари,

И в этот миг мне бог любви вещает:

«Беги отсель иль в пламени сгори!»

Данте Алигьери

 

 

 

I

…Осталось перетащить совсем немного камней, ответвление сле-

ва ей показалось более подходящим для попытки «разгрузить» завал,

заодно воспользоваться материалом, дабы заложить по возможности

вход снаружи. По ее мнению все складывалось достаточно удовле-

творительно, и важно что, в свое время, она реально никак не могла

заняться вот этим ранее… тем более (разумеется) до того как нашла

пещеру (ха-ха).

На «охоту» не выходила уже долго, насечки прожитых суток стала

делать по стенам, вернее, на одной стене, метрах в трех от проема

грота, но, кажется, планировала (не совсем осознанно) исчеркать

камнем знаками «тире» все настенное пространство. Появилась убе-

жденность, что сумеет продержаться достаточно для того, чтобы за-

полнить видеорядом все имеющиеся «стимлеры».

Особо следует подчеркнуть ее успехи в посиделочных упражне-

ниях с прэдьжтором: невзначай обнаружила, что если надавить на ру-

242

 

 

биновый экранчик (сигнализатор) контроля энергии, он становился

действительной индикационной панелью, четко, хоть и мелко, будто

из самой глубины, показывая фоновым оттенком (чуть более ярко) ка-

кие-то значки и черточки вертикального частокола, картинка меня-

лась каждые три секунды, пока не вдавишь снова, чтобы опять темне-

ло лишь рубиновое окошечко, — и в этом следовало разобраться. На-

дежда, что прибор все-таки подзаряжается, что запас не был истрачен

критически, крепла от вида «гармошки» аленьких палочек на экран-

чике, что растягивались и сжимались веселым составом танцующих

вертикалей (они, иногда так двигаясь, еще и подскакивали, выбиваясь

из общего гармоничного ряда), не хватало только озвучивания с пере-

стуком. Куда этот «поезд» у нее ехал понять пока не могла.

Питалась сама раз в двое суток. Это может показаться странным,

но, возможно, сказалось все-таки нервное перенапряжение, она все

еще не могла толком есть, исхудала, что заметила по рукам, талии,

брючный ремень пришлось застегнуть на деление взад, а это целых

пять сантиметров! Впрочем, будь то в иной действительности, данное

обстоятельство ее могло и порадовать, хотя, не была сторонницей ху-

добы. Стройности? Всегда считала себя стройной и в меру упитанной.

Тут не придраться. Потому что так оно и было. И Ронни… считал.

Вздохнула. Продолжая тереть краем камня «следующий день»

по стене и размышляя об этом. Надо было о чем-нибудь думать, что-

бы не свихнуться. Догадалась сама? В какой-то… степени. Хотя, суть в

том, что первые два года была подписана на рассылку «Психология и

отношения», весьма продвинутого и востребованного в женских кру-

гах журнала. Почти научного. Это она поняла позже что «почти», нау-

чившись у Ронни, вернее, нахватавшись от него всяких заумностей и

накачав себя, вторя его прелестной научной харизме, основательной

«сомневательностью».

Впрочем, журнал, по-любому, ей не сильно помог.

Что нет смысла оспаривать.

Попыталась придумать тут шутку, но ничего не вышло. Останови-

лась. Немного устала. Подумала о еде. Посмотрела на «тире». Хоте-

лось, чтобы царапина была все-таки более менее заметна, как у древ-

них людей, у пращуров… Сглотнула. Еда. Да, еда. Что… еда? Надо есть,

ну, это понятно…

Снова принялась тереть по камню.

Запас активатора в пищевых брикетах в самом начале (прибытия)

использовала целиком — на день. Там все просто: надрываешь упа-

ковку по отмеченной линии, отламываешь кусок (они поделены как

шоколадная плитка) этой массы, что напоминает прессованное сено…

или почти так, очень похоже, во всяком случае (сено поставляется

243

 

 

альпийскими гномами, которые разводят своих карликовых корову-

шек, овечек и козочек… возможно еще кроликов… — хмыкнула). Кла-

дешь в рот, в сочетании со слюной что-то происходит, какая-то хими-

ческая реакция и брикет «растекается во рту», становится очень вкус-

но и питательно. Одного такого кусочка может хватить на пять-шесть

часов, если не сильно заняты физическим трудом (или умственным,

м-да, конечно), а если вообще отдыхаете, то… пару кусков вполне хва-

тит на сутки. Масса брикета расширяется, как написано на упаковке

«происходит гидролиз-спрейм». Что означает последнее ей было

вполне понятно, ведь она отработала в… (той самой компании) какое-

то время,.. м-да,.. и вот…

И вот, значит, наполняется желудок, биохимический состав бри-

кета вступает в какое-то сложное, но весьма полезное взаимодейст-

вие с организмом, питая его «под завязку». Цивилизация… м-да.

Она отстранилась и посмотрела на свою работу.

Наверное, достаточно. Еще раз теранула по весьма твердой и

щербатой, неоднородной по цветовому оттенку, то сине-зеленоватой,

то, местами, совсем серой, стене. В первые двое суток она съела ров-

но две упаковки, в плитке питательной массы было восемь брикети-

ков, которые ломались. В принципе, если хорошо взвесить, то это на-

зывается «обжорство», именно так. Она прицокнула. Но все-таки… что

делать с едой-то? Посмотрела в глубину грота, в то место, где полость

переходила в пещерные ответвления, одно из которых, левое, уже

было почти пробито ее стараниями: средь плотной кучи каменных

обломков, где все позабито пылью, разрыхленной каменистой поро-

дой, которая при свете дня была сильно затемнена, но все-таки раз-

личима — вся эта груда завала… однако же, в ней можно было заме-

тить протемень овально-рваной дырой, куда можно было просунуть

руку, и которая вела… куда-то в неизвестность. У Виты возникала

мысль (во время работы по перетаскиванию камней), что оттуда, ко-

гда проход откроется совсем, хлынет нечисть. Приободрившись, на-

певая «цыпленка «Пи», детскую песенку, ставшую своеобразным хи-

том еще в начале века, стоически продолжала.

Правее, где располагался пещерный обвод знаменующий начало

второго рукава, содержалась ее кладовая в углублении под пластами

коры.

И в этой ямке оставалось… несколько упаковок пищевого концен-

трата. Сколько. Она повернула голову опять к стене. М… нет, все-таки,

еще чуть надо дотереть, а то плохо различается знак… сегодняшнего

дня. Еще одного почти уже прожитого… в этом страшном времени,

дня.

244

 

 

Несколько раз, еще до того как обнаружила пещеру, и по-

человечески попросила бывшего хозяина уступить место (ей по-

любому нужнее), ее накрывало обложным ливнем: ураган был жут-

кий (самый первый), деревья стонали стволами, ветер поднимал кро-

ны и осаждал их с увесистым вздрыгом всей растущей массы, энергия

стихии будто шла поршнем по лесу, втаптывая в грунт всю свою силу,

шла со всех сторон, сталкиваясь сама с собой, закручиваясь чудесны-

ми вихрями, что валили некоторые мелкие деревца… Она укрылась

под корнями исполинского произрастания, «дуб» (пусть будет дуб)

который явно был довольно древний, многовековой, и не такое «ви-

девший», укрыл ее своим величавым монолитным надмеванием над

всей природной вакханалией. Держалась отчаянно за некий древес-

ный корневищный отросток, колотя зубами, трясясь от холода, мокро-

ты, страха. Потоки воды окатывали ее, но она не была ледяной, иначе,

как думала, и не выжила бы, потому что все действо длилось доволь-

но долго, по ее подсчетам. Она немного выпадала из времени на про-

тяжении всего «первого акта» ее основательного знакомства с местом

прибытия, по ее ориентировочным подсчетам, потому что всерьез

стала смотреть на свои часы, — они исправно отмеряли минуты и ча-

сы, и это все что было ей нужно, — гораздо позже первого контакта с

поверхностью этого мира. Как поняла, она с высоты второго этажа,

через время и пространство? …свалилась прямо сюда, в ту траву и

собственное отчаяние… Так что, «действо» длилось, наверное, двое

или трое суток. Но, в чем был безусловный плюс, ей дало это обстоя-

тельство возможность сориентироваться, — прежде всего, в себе са-

мой, настроить себя на победный или как-то решительный лад, и…

конечно же, быть уже готовой, после такого, к любым неприятностям.

Уже теперь она вспоминала о тех часах с улыбкой и потаенной благо-

дарностью матери-природе. Улыбка, впрочем, не была явной, она

была спрятанной. Как и ее чувства. Эмоции. Как и ее вера.

 

 

 

II

Может возникнуть вопрос, зачем ей считать дни на камне, отме-

чать их, если у нее есть часы? Которые имели встроенный календарь,

и хоть были механическими, но регулировались микроскопическим

«компьютером». И ответ в том, что Вита была прагматиком, она все-

гда себя так и чувствовала: изрядно продуманно. В хорошем смысле.

Часы могли сломаться. Да и... в выскребывании насечек на дереве

(сперва), а потом тесание по камню, заключало в себе некий сакра-

245

 

 

ментальный оттенок ее футуристической увлеченности проблемой…

итога. Она ни на секунду не забывала о цели своего присутствия

(здесь). И ведя заостренным камнем по шероховатости стены, ощу-

щала «смысл жизни», по-другому это не выразить, пожалуй.

Итак, проблема еды ее все-таки беспокоила, потому что оставше-

гося запаса концентрата хватит всего (еще) на полмесяца — если рас-

тягивать. Разумеется, прикидывала возможность организовать себе

вегетарианский стол, вон, сколько растительности кругом, может быть

и съедобное что есть, удобоваримое, то есть, полезное…

Опять, это надо было выяснять, рискуя при сем, ведь далеко не

все плоды (плодов она еще не видела, в ее привычном понимании

образа какого-нибудь финика или ананаса… яблока и все в этом духе)

вполне подходят и некоторые могут оказаться натурально ядовитыми,

или, как минимум, способными вызвать и аллергическую реакцию:

здесь совсем иной биологический фон по сравнению с тем к которому

она привыкла в своем мире, к которому адаптирована с рождения ге-

нетически. Да, «та же самая» природа, как будто, и все же…

Завершив, наконец, свое художество по камню, она уселась в

свое «кресло» в уютной выемке слева от входа в десяти метрах от чуть

продолговатого проема, часть которого уже была заложена камнями

из обваленного коридора, но настолько незначительно, что не имело

никакого смысла и думать об этом: она просто сложила камни в са-

мом гроте, чтобы не таскать наружу, можно и так это оценивать. По-

смотрела мечтательно на кучу. Было бы неплохо, все-таки, оставить

только узкий проход снаружи… (еще поразмыслит об этом).

(на досуге… хэ…)

Могло показаться, что десять метров от самой внешней камен-

ной подножной плиты (какие-то слоистые камни, они шли стыками,

образуя трещины, будто огромный великан саданул кулаком в этом

месте) это мало, если ворвется тварь, пришедшая на ее запах (слабая

вонь экскрементов тиранозавра, которую она могла ощущать, не слу-

жила совершенным гарантом спокойствия: все-таки мазки фекалий по

обводу проема, а мазала даже вверху, в двух… трех местах достаточно

было встать на цыпочки, чтобы дотянуться испачканным листом и по-

тереть, подсыхали со временем; хотя… что она знает про обоняние

этих животных? гм)… тварь если ворвется… м-да… то она успеет вы-

дернуть «ствол», навести, пальнуть. Другое дело, если группа — на-

подобие рапторов. Она, в принципе, могла вообще спрятаться, то

есть, укрыться, в правом ответвлении, которое совсем уходило в сто-

рону, и только выглядывать оттуда. Но… животные идут на запах. Все-

таки. У них зрение на втором месте. В этом вопросе считала свои зна-

ния исключительными, сомневаться не приходилось. Поэтому, если

246

 

 

ее загонят в угол, и их будет много,.. и они уже будут внутри… (возве-

ла глаза к потолку)… правильно она все делает, лучше пугнуть когда

твари еще снаружи, внутри они уже будут более... смелыми? Э… на-

целенными на нее. Вот так. И просто так (если не один и не два) их не

остановить в таком случае. Так что, ее выбор места для ложа казался

ей вполне очевидным во всей своей (практической) необходимости.

Достала прэдьжтор. Подержала на руке, ритуально почти взве-

шивая его внутреннюю силу. Повернула затем окошечком показателя

энергии к себе. Стала разглядывать, вдавив. Знаки… черточки… плы-

вут. Знаки появляются и пропадают. Ни неся для нее никакого смысла.

«NKL»… исчезло. Опять «паровозик» вертикалей. Каждые три секунды

расширяется, потом сжимается, исчезает, и опять в самом углу вверху:

«NKL».

Что это может значить?

Повертела прибор еще перед собой, оглядывая со сторон, под

рабочей частью, что сверху выглядела как продолговатый ребристый

блок, а снизу имела трубку, посаженную как бы внутрь этого блока,

имелся, явно предназначенный для кручения, двухполосной выступ

округлой формы, напоминающий оглаженную шестеренку. То есть,

если это то самое о чем она думала, то ее глаза смотрели на два коле-

сика регулировки… непонятного назначения.

Нахмурила лоб, что-то вспоминая. Если ей не изменяет память…

это было на четвертом году их супружества, Ронни в компании с Мор-

ти (об этом говорил — смеясь — прежде всего сам Морти, не ей, а при

ней… это существенная разница… но как бы и для нее) трепались о

том как они «отдохнули»: нередко Морти баловался стрельбой по та-

релкам из «вертикалки». Это был тот случай, но Ронни предложил ис-

пытать ПРЭДЬЖТОР.

Морти был в восторге. И они поехали. Она еще, помнит, робко

намекнула мужу соблюдать осторожность. А он посмотрел на нее то-

гда так странно… сейчас ей казалось… она понимала, насколько

странно. Может «это» тогда (уже) началось? Или обретало законо-

мерное свойство их отношений.

Он сказал тогда: «не бойся, я знаю, откуда оно выстрелит».

Это был сарказм? Да… это был сарказм. Теперь она видела. А то-

гда восприняла как удачную шутку, образчик (очередной) гениально-

сти ее мужа.

И что же тут важно? А… именно то, что Морти расписывал, как

именно они упражнялись с прибором. Они подвыпили и расстреляли

облако. Реально, по словам Морти (и заверениям Ронни, который об-

ращался не к ней, а просто вторил Алексу, кивая, скорее желая убе-

дить самого себя, что все так и было), атмосферный фронт в обозри-

247

 

 

мом ракурсе «дрожал и плавился». То есть, облако рассеялось. Как

она поняла.

Это был единственный раз, когда Ронни испытывал (ее) «ствол».

Больше не было, она знала точно, потому что, иначе, снова было бы

разговоров… (обязательно). Значит… что это может значить? Что…

Что… (?)

А то, что…

Посмотрела на подствольник, на «шестеренки».

Это значит, что прэдьжтор установлен на максимальную мощ-

ность выброса «никбероидной плазмы» — вспомнила терминологию,

которой изобиловала их речь при обсуждении столь знаменательного

события расправы над облаком.

Тэкс… хорошо. То есть, допустим.

Судя по тому, что она сама наблюдала… действительно, видимо,

максимальный уровень (вспомнила разорванного на куски мегало-

завра, и если опираться на ее школьные познания в физике частиц,

то… дело в давлении: волна антипротонов «кумулятирует давление»,

за счет чего и происходит декомпрессия и размежевание молекуляр-

ных связей и — разнос, то есть, взрыв). Таким образом, в живой сис-

теме давление больше чем в камне, например. Следовательно, мега-

лозавра разорвало, она попала куда-то в середину, произошло урав-

новешивание массы в рабочей зоне реализованного излучения… Еще

подумала. Наверное, это не совсем «те» термины, но… главное не

ошибиться в выводах. Самых окончательных, тем более.

От этого многое зависит.

Мегалозавр тогда застыл, он готовился к прыжку, на нее, как сле-

дует понять… а может, пытался атаковать преследователя своего? И

кто это был… то есть, «что». Гм… мегараптор? Очень похоже. А мега-

лозавр был «подростковый», еще детеныш почти. И он не двигался

какую-то секунду, и она выстрелила. «Кумулятивное давление», по-

сему, не было смазано. А вот мегараптор… (если это был он)… стреми-

тельно двигался, бежал рывками, скача через кустарники, бурелом. И

ему только вспороло брюхо. Или дело в том, что он был массивнее?

Наверное, и в этом… фух. От таких тугих размышлений уставала.

В общем… если выстрелить в камень, вон, например, в стену ее

пещерного грота… то — что произойдет? Хм. Камень не металл, он

более хрупок, что ли, то есть, порода-то неоднородна! В этом, по сути,

дело, в неоднородности. И такая структура более подвержена крити-

ческому действию антипротоновой волны. Интересно. Посмотрела на

колесики подствольника. А ЕСЛИ ЭТО РЕГУЛЯТОР ФОРМЫ ИМПУЛЬ-

СА?

Парный.

248

 

 

Для чего такой…

Поморгала — излишне вдумчиво.

Скользнула взглядом по стенам. Посмотрела, долго, на кустарни-

ки за проемом грота. Мысль работала немного хаотично, но некая

схема понимания начинала выстраиваться. Несомненно.

Возможно ли сузить, э… «толчковую массу» импульсного выбро-

са? (попыталась научно выразить). Сомневаясь, что получилось найти

самые нужные определения, решила, что сойдет и так, главное она

представила по существу. Точно. Действовать наобум и пробным ты-

ком опасно — сие следовало внимательно иметь в виду.

Прежде всего, волновало состояние прэдьжтора, насколько он

заряжен? Вдруг, наблюдаемое ей в рубиновом окошечке не процесс

зарядки, как таковой, а обычное (стандартное) отображение активно-

сти батареи (она же активна, верно? не будем сомневаться), только

данная картина не более чем… плеск воды в бидоне, когда его несут…

а наполнен он на… меньше чем на треть. Вот как… И?

Снова посмотрела на прэдьжтор, что покоился плашмя в рас-

слабленной руке в ногах. Не наполняется, вот в чем «штука». Физиче-

ски процесс наполнения представляла как «расширение молекул»

(воды), которые тут же принимают обычный вид, но из-за этого… про-

исходит «вздутие массы»… только в образе это вода… а дело-то в

энергии… (и как там это все устроено?).

Зарядка… или «бултыхание»?

Латинские «NKL». Здорово. Выглядит, в смысле. Такие аккурат-

ненькие маленькие в углу экранчика значки-буковки. Лапочки, прямо.

Ути-пути, какие здоровские. Красотулечки…

Она провела языком по воспаленным губам. Хотелось пить. От

столь напряженных дум, кажется, повысилась температура. Если не-

престанно думать из минуты в минуту, из часа в час, изо дня в день…

так и будет, не сомневайтесь: у человека начнется жар, а там и озноб,

и «больничный». Болеть ей нельзя. уточные мысли отвлекали, но

только слегка. И хотелось пить. Жутко. Утоляла жажду она от случая к

случаю, когда бродила с камерой по окрестностям. Но источника во-

ды у нее не было. Дожди шли не сказать, чтобы часто, но не редко,

это уж точно. Раз в семь-восемь дней. Дождливый сезон? Допустим. А

что она будет делать потом? Вода скапливалась в любой каменистой

выемке, хоть запейся. Она набирала ее каким-нибудь подходящим

листом как черпаком в емкость вакуумного контейнера, что таким об-

разом служил ей флягой. Это два литра воды. Все-таки…

Озираясь при этом по сторонам, с крайней опаской, держа руку

на изготовке — чтобы метнуться ей к положенному рядом и снятому с

предохранителя «стволу». Слух ее становился, как ей казалось, с каж-

249

 

 

дым днем все «острее». В общем-то, надо же было себя успокаивать

чем-то. Она здесь чужая… чуждая. Ей неведомы секреты этой земли,

этих лесов и равнин. У нее нет природного чутья. Только самообман.

Она может себе его позволить, поскольку больше пенять не на что.

Скорее всего обозначения это начальные литеры каких-то анг-

лийских слов (техническая документация часто отображалась именно

на нем). «N»… север? Знак числа? Если север, то значит «холодное»,

а? Пошевелила носом, потом провела пальцем под ним, шмыгнула.

(даже страшно подумать что это Значит)

Если «холодное», то контроллер прибора оповещает (предупре-

ждать уже поздно), что аккумулятор сдох. Ей больно кольнуло в рай-

оне сердца. Там… допустим, остается заряда на несколько выстрелов.

Допустим (очень предположительно) сглаженные шестерни на под-

ствольнике это регулятор мощности и амплитуды выброса. Таким об-

разом… можно растянуть жизнь оружия. И только.

«А на что ты надеялась, когда шла сюда?»… Ни на что. В том и

дело. ла в пустоту, неизвестность… лишь очень приблизительно

представляя, с чем придется столкнуться ради свершения… (миссии?).

(вот что смешно; без шуток)

(Миссионерша Виолетта Старк! — все ж ради мужа… Впрочем.

У нее была и девичья фамилия. Напфермиара — второе имя данное

при крещении. Вот только верить так и не научилась…)

Одно из колесиков это регулятор мощности, объем выброса

энергомассы… угу. Второе? Может быть… определить как фокус? Мо-

дуляция фокусировки… гм. Пошевелилась, устраиваясь удобнее. По-

тянула носом воздух. То ли со стороны проема заносило неприятным

запахом, то ли ей следует помыться. А где? Повела головой в сторону

овального прохода в грот. День светил всеми тускнеющими красками

своего великолепия, надвигался вечер. Тени удлинились, солнце кло-

нилось к западу, как раз его было видно, просвечивало через крону

ближайшего дерева и эти кусты.

Попадая под дождь, она, конечно же, смывала с себя частью гря-

зевый налет, усохший пот, пыль… которой тут в воздухе, носимой вет-

рами, было предостаточно. Особенно… в стычках с местной зубастой

фауной. Проносясь, эти… милые создания поднимали фонтаны пыли.

В которых ей приходилось купаться. Сама обстановочка сильно бод-

рила, адреналин зашкаливал, и заодно, ее не раз кидало в пот… от

напряжения, страха. Приходилось и побегать, не без этого. Развивает

дыхалку. М… да. Есть и такое «дело». Не без пользы. (Задорно хмык-

нула). Про «помыться» пока надо забыть, есть кое-что посуществен-

ней.

250

 

 

Перед взором возник подернутой дымкой (далекого) прошлого

колеблющийся образ Ронни. Муж стоял, облокотившись о крышу сво-

его «просперо». Улыбаясь. Она тогда делала фото…

(семейное)

Мотнула головой, отгоняя видение.

Сосредоточилась на прэдьжторе.

Второе колесико… Стоп. Что с зарядкой?

«Холодное» состояние батареи. Допустим. Сколько раз она стре-

ляла за все время? Прикинула, чуть сузив глаза. Поджала губы. Поч-

ти… или около… трехсот раз. Вот так, да. Верно. Верно…

Что дальше? Но… ведь… аккумулятор постоянно активен… то

есть, подзаряжается автоматически. Значит, выстрел… перерыв… и в

этот промежуток дозарядка преобладающей кинетикой. Откинула го-

лову к стене, вспоминая что-то из школьного курса физики.

Перепад стрекулятивного давления в мембранной емкости соз-

дает регуляцию… регуляцию… стренжекторных циклов квантования…

а дальше? Нахмурилась. Вот батарея, емкость которой виртуально

смещена в себе, и создает то два, то три отсека… концентрации элек-

тронного давления… что и приводит к циклу аккумуляции на уровне

квантования… э… потоков ремиссии. Это был последний класс обще-

образовательной школы. Она тогда толком ничего не поняла, и чуть

не провалила экзамен. В остальном у нее было отлично.

Долго смотрела на прэдьжтор опустив взгляд. Ничего не выходи-

ло. Понять, в смысле. Если «N» означает «холодное», то… следова-

тельно есть и «S»? И… «W»? А так же «E». От «холодного» к «горяче-

му», то есть, совершенно наполненному состоянию энергии. А… запад

и восток… Запад!? Ее осенило: западает что-то. Наверное, так. Восток

— поднимается. Ох!

Она выдохнула, расслабленно, и более свободно, все еще нахо-

дясь в тисках «упаднического чувства».

Возможно, здесь все достаточно просто. Если высвечивает «N»,

то батарея разряжена. Она холодная. Задумалась. А «запад» и «вос-

ток» означает…

(ты тут не видела еще никаких «западных востоков»)

…предположим…

снижение (чего-то там) и повышение (его же).

Логично.

Только… тут у нее возник еще вариант. А если это детектор ба-

нального перегрева батареи? Холодно-горячо, и если «запад», то… ак-

тивна фаза набора энергии, то есть, идет расход. Она же не смотрела

на индикатор в работе прибора — как там что изменяется. И, допус-

тим, при серии выстрелов батарея разогреется. А чем это (может

251

 

 

быть) чревато? Вдруг, детонацией… э… объема! (ей понравилось та-

кое формулирование). То есть — взрывом. Или, как минимум, выхо-

дом аккумулятора из строя. И выбрасывай прэдьжтор на свалку (если

нет запасной батареи, правда… такое обстоятельство и весь прибор

может «покалечить», мало ли). Пожевала губами.

Холодное состояние батареи, она сейчас не стреляет. Предполо-

жим, выстрелив, она повысит температурный объем зарядника. И… на

экранчике появится «S» тогда? Но перед «S» мелькнет «W».

А сразу после этого покажется и исчезнет «E»: растровый блок

накопителя повысит потенциал. Выстрел — расход и снижение, сразу

— повышение потенциала. Батарея холодная, выстрел, батарея горя-

чая… теплая, то есть, и… снова холодная. У нее в голове мелькнуло

вспышкой прозрения. И! если стрелять подряд то — литера «S» будет

держаться дольше! И… вот знак не исчезает, стреляющий смотрит

(мельком) на окошечко, и понимает, что больше нельзя жать на спуск,

чревато поломкой оружия! Может и сигнал какой есть для такого опо-

вещения: что она никогда не проверит, естественно. Впрочем, — ед-

ва-едва покивала самой себе — это только догадки. А… как же опре-

делить наполняемость батареи?

Вперила взгляд в рубиновую щель. Раз «паровозик едет», зна-

чит… идет процесс зарядки? Наверное же — так. Потерла вспотевшую

левую ладонь об уже засаленную и пропитанную «Ниччо Ачорри»

ткань джинсов. Как?

Провела большим пальцем, будто отирая, будто от этого дейст-

вия на экранчике могли появиться нужные знаки, рассказывающие о

степени наполненности батареи. Нажала. Рубиновый отсвет индика-

тора погас. Теперь ее взору предстал (как обычно) темный элемент

«сигнал-панельки». Недоуменно и весьма пространно не отводила

взгляда, всматриваясь, ощущая некий глубоко внутренний спазм про-

тиворечий, назревающую, но еще совсем не явную, истерику само-

глумливого отчаяния, катаклизм сути. В таких случаях обычно говорят

(уже почти взрослым детям): «надо было раньше думать» или же «а

чем вы думали до этого». Как раз к ее ситуации. Прямо в самое яб-

лочко…

(снова вспомнила о еде)

И, терзаясь, нажала на «рубин» не отпуская.

Отжала палец.

В глубине сжатого экранчика светилось светлым по бордовому:

62%

…в струнных наплывах горизонтально колыхающихся линий, как

будто следовало услышать от сего — изнутри индикатора — тонкое,

252

 

 

мощное звучание гармоничной бардовской струны. Возможно, все

эти линии что-то и значили, но для специалиста.

Ее голова откинулась назад, стукнувшись о холод камня стены.

Перекатилась на бок, она смотрела вглубь грота, на свое недоделан-

ное «лазовое отверстие». Откуда «хлынет нечисть».

 

 

 

III

Наступил новый день. Утро врывалось в грот всей заботливой на-

стырностью новой правды. Она чуяла перелом, это был… рубикон ее

загнанности, отчаяния, боли, пустых, то есть, напрасных, страданий.

Она сумеет сделать что задумала в полном объеме. Она со всем спра-

вится. Все решит. Обязательно. Это новое для себя утро Вита встреча-

ла улыбкой.

Полбрикета на завтрак. Медленно, засмакованно пережевывая,

держа при этом пальцы рук сплетенно верхушками «домиком», под

косым углом вверх от груди, заключая в этом жилище «солнышко»,

большие пальцы торчком, рассоединенно, смотреть перед собой:

му дра «секрета старости». Любила такие вещи. Особенно сейчас,

здесь, чувствовала в этом животрепетную потребность. Разжевав-

проглотив, причем, глотала будто с натугой, как при болящем горле,

стремясь растянуть процесс. Затем глубоко и успокоительно дышала,

замедленно, как в трансе, прочувствовав некоторую идиллию внутри

своих никак не одаренных безмятежностью ощущений настоящего,

опускала глаза, глядя пристально и «закадычно» на верхушку «доми-

ка». В ее ощущении по крыше стекал дождь. Почему-то.

Завершая этот почти ритуальный фриштык, поймала себя снова

на мысли о запасах еды. Поглядела на выемку меж камнями, на свой

склад. Выглядело довольно удручающе, потому что, — транквилиза-

тор не в счет, она уже обрела уверенность, что вполне обойдется и

без него, э… по большому счету, то есть, потому что совсем пренебре-

гать им было нельзя: этот мир древней фауны непредсказуем и из-

рядно опасен, он… имперсонален! причем, грубо и совсем хаотично,

уподобленный мясорубке, — потому… что… (?)

…Он совершенно инфантилирует личностное обстоятельство

самоприсутствия!

Она некоторое время стояла так и смотрела на выемку с грузом

своих чаяний-обетований, пару раз моргнув, вязко блуждая в тенях

какой-то не совсем четкой или определившейся мысли. Где-то (за

границами сновидений?) слабо, мельком, незаметно… ощутила, что

253

 

 

эта мысль может быть и не будет завершена. Она не сможет… ока-

заться завершенной. Она… призрак. Но и… этот смысл не возник в ней

более менее сформированно, это было «мгновение наития», рывок,

имеющий (слепую) цель ментального самосохранения.

Потом присела на корточки, еще раз разложила «по местам»

припас. В чем необходимости не было по причине незначительности

этого самого припаса, пару упаковок концентрата сюда, а вот еще од-

на, о, и еще… к этому углу ямки «стимлеры», пачку транквилизатора в

эту сторону… над всем богатством великолепным истуканом возвы-

шается пустой «бидон» герметичного контейнера на два литра жид-

кости. Ведь это просто замечательно, что у нее во всем эдакий регла-

ментированный порядок. Есть установленные нормы, правила, она

даже делает специальные отметки-записи (на особом камне для за-

писей), чтобы не перепутать чего… Так у нее все планируется, разме-

чается, конструируется (констатируется)… Целое хозяйство. Конечно.

Ей же надо выживать здесь…

Закусила губу. Подержала еще в руке упаковку пищевого концен-

трата, потерла большим пальцем, помяла, бросила в кучу. Что-то же

надо делать…

(мясо)

Но что, если с растительной пищевой промышленностью при-

родного комбината местного значения что-то не заладилось. Она не

могла так рисковать, потому что знала, что нередко растения маски-

руются, вырабатывая ядовитую среду своих клеток. А особенно в са-

мом начале развития на планете? Если вызревает плод, то обязатель-

но ли он съедобен? Ведь сладость и полезность овощей и фруктов

синтезируется, со временем, в протоприродном ядре растительного

секрета, прежде всего из «перестроенной генетически ядовитости»,

коя, в свою очередь, получается лишь оттого, что растение эволюци-

онно перешло в фазу цветения, с образованием плода, но плод обра-

зуется не сразу. Что-то пыталась еще припомнить из биологии и бота-

ники. Проходят миллионы лет и этот ядовитый, то есть, преимущест-

венно некорректный в своей генетической формуле вид растения, что

плодоносит от сего несъедобными плодами, «генетически настаива-

ет» свою эту формулу… (схему природного устройства). Искажения та-

ким образом выправляются. А нет этих искажений, нет и остро нега-

тивного эффекта — «воздействия» (вспомнила объяснение препода-

вателя в начальной школе). В животной среде ядовитость мяса гораз-

до более редкое явление.

Почувствовала тошноту.

Взялась пальцами за горло, провела, помассировала,

(не вздумай)

254

 

 

подышала, стало отпускать…

 

Она больше не думала об этом, то есть, не фиксировала в голове

образ сырого куска мяса. Она уже знала, что именно нужно делать, и

что она (это) сделает. То есть — оно сделается само. Подобно движе-

нию руки, что убирает мешающие волосы с лица. Несомненно.

(еще подумала)

«Можешь испробовать кал динозавра, вон, пройти только чуть на

север, куча на куче возле «уснувшего оврага». Название такое дала

впадине непроизвольно, как-то увидела там уснувшего мегараптора,

вернее, возможно, он просто отдыхал, а не прямо-таки спал, поэтому,

тихонечко взяла его на камеру и пошла себе (мимо) дальше.

Вопроса огня не было — зажигалка под левой грудью в самом

прочном футляре из всех ею видимых ранее. Есть же разные футляры,

верно? Для очков, например, для… скрипки! Или… для

(охотничьего снаряжения)

школьной принадлежности, пенал.

Этим футляром можно было «забивать гвозди», он был какой-то

весь космический, слишком футуристический что ли.

(она не могла знать, этого не знал даже Ронни, что «конструкция

кожуха защитного для модели «Прэдьжтор-7 /А-солид», — именно

так полностью было выбито прямо на подошве батареи, которая

вставлялась и вынималась как обычная обойма автоматического ору-

жия, — «рассчитана на попадание в зону действия ударной силы ме-

теорита», этого не было в сопроводительной документации, данная

информация была слишком специальной)

Надо было разобраться с фокусом и мощностью излучателя, если

только она не ошиблась в своих выводах и эти колесики с явно паль-

цоваными вмятинами именно регуляторы мощности и амплитуды

выноса напряжения антипротоновой волны.

Прошла к своему седалищу, легко опустилась в свое комфортное

каменное ложе, синие в обтяжку джинсы, светлая блузка, девушка-

одуванчик спортивного вида, что присаживается у стенки древнего

грота, найдя глазами вполне подходящее место, достает сактофон,

просматривает уже заснятое, ведя пальцем по экрану… туристический

этюд, какой изыск темы! — она вполне пойдет на глянцевый передок

журнала «Натуралист!». Правда же…

(снимите ее со скалы)

есть масса интересных мест, можно обойти вон еще те столбы

там внизу. Как интересно устроено тут от природы…

Она вытянула прэдьжтор, вжала «рубин».

FULL

255

 

 

Увидела она в самой глубине экранчика (реально, возникал эф-

фект погружения знаков, впоследствии, чуть позже, то есть, предпо-

ложила, что для корреляции зрения стрелка с визуальным «замком

прицеливания»).

Охватила пальцами дальний от рукояти регулятор. Подумала,

еще ничего не делая, не двигая пальцами.

«Если Ронни стрелял в облако, то регулятор поставлен на макси-

мальный разряд, это категорически… раз у них «облако таяло».

Посмотрела еще… на пальцы, на черный отблеск аппарата.

Регулятор, который ближе к концу ствола… по логике (разработ-

чиков)… должен быть чем именно? Силой или фокусом?

 

Силой или…

…фокусом.

А что если ошибиться? Силу сдвинуть на минимум, фокус на мак-

симум… По идее? Распыление… (так представляется). Или нет… сжа-

тие выброса?

Фокус на минимум, а силу на максимум…

(разорвет аппарат)

Вздохнула.

В приборе должно же быть все предусмотрено, хотя… сломать

можно и кувалду при желании.

Двинула пальцами. Колесико сместилось по своему кругу, совсем

чуть-чуть, на миллиметр. Продолжать? Она, если правильно все вы-

числила, уменьшает силу импульса… Или фокус? Или что-то еще, о

чем знать сама по себе не в состоянии. Крутанула сильнее. Останови-

лась. И довела до отказа, несколько раз перехватив шестеренку.

Мощность на минимуме.

Повела «стволом» по стенам, будто нацеливаясь.

Нажать?

(Только не в пещере).

Поднялась, медленно, будто ритуально, пошла к проему. Ступила

на плоские камни, перешагнула трещину входа (грот был несколько,

едва заметно, пологим, опасаться затопления не следовало в случае

сильного и продолжительного дождя, грозящего потопом, на подсту-

пах к пещере земля образовывала низину, что забирала потоки воды

и уводила прочь, — ей повезло, можно сказать).

Постояла, опустив прэдьжтор стволом на камни, оглядывая бли-

жайшие деревья и кустарники. Взгляд остановился на сваленном бу-

рей деревце. Оно было переломлено у основания, и одиноко, как-то

удрученно лежало уже повядшей кроной, выставив на обозрение

свой древесный разлом. Наставила оружие на высокий пень. Прице-

256

 

 

лилась, белесые волокна сочной желтизны попали в визуальный

растр «окулярного замка», что появлялся зрительно только если

смотреть строго по стволу выставив руку вперед.

Волокна прыгнули «в глаз», сблизились, укрупнившись, стали

как-то более компактны, детальны, приготовлены для принятия

ожога плазмой.

(«По идее, и сила и фокус были выставлены на максимум до это-

го» — пронеслась мысль).

Теперь фокус прежний, то есть предельно узкий, а сила сведена к

нулю.

Вжала спуск. Прибор слегка «дернул» руку, отдача или разнос…

она не знала как это правильнее определить… были совсем незначи-

тельны. Ничего не произошло. Вгляделась, убрав «ствол» к лицу. Че-

рез несколько секунд от пня заструился дымок — занялось, пламя

схватило древесину, заструилось по волокнам, вошло в трещинки ко-

ры. Бросила взгляд на индикатор энергии.

FULL

Сообщение мерцало.

Понятно. Кивнула самой себе.

Перевела «ствол» к ногам, вжала. На камне остался темный след.

Присела, повела пальцами над пятном. Горячо. Отдернула пальцы,

потерев их друг о дружку. Подула. Поднялась и уверенно крутанула

регулятор фокуса до отказа в обратную сторону. Теперь «фокус» рабо-

тает на распыление силы. Так?

Снова прицелилась в сваленное дерево.

Дерево вспыхнуло, полностью, будто было облито, пропитано

горючей смесью, и только поднесли спичку…

Смотрела некоторое время, недоуменно, из нее протяжно вы-

рвалось полушепотом «вау». Заряд минимальный. Фокус сведен к са-

мому охватному ракурсу («к радианту модуляции», — сказал бы, ве-

село и насыщенно жуя губами, Морти). Значит… регуляторы совме-

щены, положение одного влияет на состояние… другого? Или как-то

меняет рабочий режим устройства. Минимальная сила, практический

ноль, а вот доведенный до отказа фокус, расширяя вынос, получает-

ся… как-то влияет на дипластию силы? Не может же энергия эквива-

лентная пламени газовой горелки так воспламенить целое дерево… в

секунду!

Таким образом, м… хоть сила и в нуле, но расширенный фокус

возводит ее к более значительному показателю, делает мощнее? А

соответственно, забирает больше от накопителя.

Посмотрела на индикатор. Сообщение «FULL» исчезло, по экран-

чику опять «ехал поезд». Прикинула. Если исходить из того сколько по

257

 

 

времени подзаряжалась батарея от шестидесяти процентов… (это не-

сколько суток) то… данный расход компенсируется через полчаса?

Вероятно… Нервно подняла левую кисть, глянула на часы. Посмотрим

же сколько натикает…

Тут же вызвала сведения о заряде… — 99,999 3 8 4…

Хмыкнула. Какая точность. Интересно, а когда высветилось 6 %,

то где был десятичный показатель? Или, действительно, она «попала»

в целочисленность заряда? (Узнала позже, если нажать не отпуская

сразу после выстрела, то отобразится точный расход).

Что будет если фокус уменьшен, то есть, канал выброса (плазмы)

расфокусирован, и силу поставить на самый предел?

Ядерный взрыв?

Сам прибор, видимо, должен быть рассчитан на такое... «без-

образие», наверняка.

Но сколько заряда батареи заберет такой выстрел? И как далеко

при этом следует находиться от цели, чтобы не накрыло волной и

разрушения и радиации (если тут возможна радиация, но при таком

раскладе, наверняка, должно быть не без этого). Так что... — она по-

смотрела на кончик ствола указующего вверх у лица: при особо удач-

ном выстреле возымела привычку возносить оружие вверх от плеча,

будто торжествуя. Так что...

(будь внимательна)

СЛЕДУЕТ ПОНЯТЬ ЧТО К ЧЕМУ.

Пока не «наломала дров».

Внимательно понять...

С момента когда был открыт принцип «электронной вакуоли» и

всякого рода батареи для различных устройств «научились» не только

сохранять энергию, а, следовательно, служить «вечно» (что называет-

ся), но и микроконфигурально наращивать запас энергии — за счет

кинетической призмы «электронного давления» — до сегодняшнего

дня… человечество уже свыклось практически с тем, что, скажем, сак-

тофон, не было нужды подзаряжать каждые сутки, собственно, уже

где-то в пятидесятых годах двадцать первого столетия, люди стали за-

бывать об этом неудобстве: наступала эра «самозарядных устройств».

Но… дело в том, что если энергия расходуется так по сумасшедшему

как в прэдьжторе, для самозарядной функции батареи нужно что-то

еще… (чего им в школе, в ее пору незатейливой подростковости, не

преподавали). Это какой-то турборежим, прямо, до-зарядки… не ина-

че.

Надо было выбрать оптимальный фокус и силу. Ей достаточно

пугнуть тварь, не сильно стараясь при этом покалечить. До сего она

целила в почву рядом с лапами, в основном, когда явной опасности

258

 

 

не было, и если нервы позволяли. Грунт взрывало с вязким хлопком,

видимо, дополнительно, динозавра окатывала горячая волна, и зверь,

мечась, удалялся восвояси, перепуганный насмерть.

Если… теперь принять себе за правило целить прямо в корпус? На

избранной минимальной мощности. И максимальном фокусе для су-

жения вектора импульса… Что позволит сохранять заряд батареи бо-

лее существенно, одновременно уменьшит опасность для ее жизни со

стороны твари, которая… будет ранена, да, но незначительно. Факти-

чески…

(она стала щупать пальцами регуляторы, будто разминая их)

…речь идет только об ожоге, ощутимом, болезненном, но, важно

что, не насквозь.

Интуитивно выставила положение на утробно и тихо щелкающих

при повороте шестеренках.

Так. Сощурилась.

Вложила «ствол» в футляр-кобуру.

Обернулась назад, долго и пристально посмотрев в глубину гро-

та. Что вспоминая… Хмыкнула.

— Надо же было зайти на кухню… — слова выпорхнули сами,

скорее выкатились, пытаясь вознести себя на простор, но только вы-

пали изо рта и «покатились» по камням в низину пред входом. Она

забыла нож. Она не думала, что ей придется… (что вопрос выживания

встанет так остро, ведь совершенно целиком, самовнушительно и

дерзновенно, готовилась к смерти, как вставший на край небоскреба

отчаявшийся бедолага, утративший смысл существования).

И теперь надо было думать по-серьезному как выжить.

Чтобы не просто сделать самый великолепный научный «блокба-

стер» тысячелетия… того, потерянного для нее времени, но и… просто

— жить. Пока еще бьется сердце. Хранящее образ Ронни.

Как-то так. Эти мысли ни к чему не обязывали, они были лишь

«самонадеянной философией» и флегматичной отдушиной ее одино-

чества.

 

 

 

259

 

 

 

 

 

 

МЯСО

 

 

 

I

Левый коридор закончила, теперь, ближе к правому, совсем

ушедшему в сторону «за угол», то есть, правее от всей массы нагро-

можденных обвалом камней (сколько ему веков этому обвалу, инте-

ресно), зиял лаз, ведя в темноту, где снова был тупик, но открылась

великолепная ниша, и если не быть излишне придирчивой, фактиче-

ски комната или спаленка. Дальше выгребать породу не имело смыс-

ла, возможно, рухнул весь потолок на сотни метров вглубь или мили

— по пещерной ветке, грот же не пострадал, вероятно, по причине

своей крепости, и особого устроения полости, что поглотила подзем-

ный сейсмический толчок. Отверстие лаза как раз под ее габариты,

даже тесновато забираться внутрь. Вся перепачканная (приходилось

влезать и тащить оттуда камни, вышатывая их и выгребая наружу), но

довольная, осветила фонариком полость. Ага, целая комната! Легко

можно разместиться с удобствами, вот тут будет постель, — следует

заготовить и натаскать сюда пахучей приятно мягкой листвы, чтобы

устроить нормальное ложе, — вот тут «в углу» будет «тумбочка», как

раз выступ недовынутого камня. Красота. Оставался вопрос освеще-

ния. Нужно было соорудить «свечи».

Свечи… сало?

Нахмурилась.

Потерла нос, шмыгнула.

(разберешься)

260

 

 

 

Для обогрева огонь ей был ни к чему, температура даже ночью

не снижалась намного более дневного показателя (градусник был

встроен в часы). То есть, климатический рай.

Но для приготовления пищи нужен огонь.

Перед ней остро встал (во весь наглый рост, но все-таки, обнаде-

живающий кое-какими важными перспективами) вопрос настоящей

охоты.

В самом прямом смысле охотиться она не хотела. Мысль, что

придется убивать (пусть и ради еды, а значит, выживания) ей претила.

Но тогда надо выбирать: либо миссия, либо мораль.

А выбирать не приходилось — она сделала выбор в доме Морти

на втором этаже в его лаборатории. Или даже еще раньше.

Искать падаль?

Она жутко поморщилась, едва вновь не став заложницей острого

чувства тошноты (буквально только-только, наконец, справилась с по-

следствиями недавних мыслей о куске сырого мяса).

Пыталась внушать себе… но как только возникал образ, сразу от-

гоняла его, стараясь забыть, не думать более вообще ни о чем…

Решила утром грядущего дня сделать первую охотничью вылазку

в поисках еды, но перед этим надо как-то закрыть лаз, потому что ту-

да она перенесет свои пожитки (в ногах «постели» было место для

склада). Самое ценное — камера, если какой-нибудь юркий зверек

уволочет ее, мало ли, то… что она тогда будет делать? Такая мысль ее

и вовсе пугала до чрезвычайности, до такой степени, что все в ней за-

мирало, и какие-то секунды не могла вообще пошевелиться.

Мазать калом тиранозавра вход? Не эстетично. Вонять же будет.

Там, по проему грота, еще куда ни шло, ветер относил запах частично

прочь, что, собственно, и было нужно: биооружие защиты в действии.

А здесь «увольте», она не сможет ни спать, ни есть.

Во-первых, что заметила сразу, при финальном осмотре «кварти-

ры» при свете фонарика, надо было подпереть стены и потолок (в ос-

новном область потолка). На всякий случай…

Это пара-тройка хорошей древесины в виде брусьев…

И как же она будет «пилить» дерево? Без инструмента.

Хотя, если поискать… Возможно бурей где и набросало подходя-

щий кусок-другой. «Надо будет посмотреть».

Вход лаза пока можно прикрыть… листвой? Обернулась. Нало-

мать от сваленного бурей дерева веток и закрыть. Уже, посему, может

быть, какая тварь в ее отсутствие не полезет сюда. К тому же… тут нет

особых привлекающих запахов.

Осадилась назад, отползая, вставая, отряхиваясь.

261

 

 

(поняла, голубушка? вкушать от местных деликатесов внутри

ниши нельзя! Понакрошишь, поналяпаешь…)

Стоит заметить, что в качестве «индивидуального охранника» она

уже чувствовала себя вполне уверенно. То есть, как бы это эстетичней

выразить… речь никак не о расщеплении личности. Но была Вита —

«женщина своего века», утонченная и манерная, знающая толк в ис-

кусствах, женственная, соблазнительная, любознательная и в меру

умная, и наделенная чувством любви к мужу. И еще что-то, кое не

взять образом слова. Или нет нужды сие делать, ибо, действительно,

имеются некоторые сугубо личные стороны, которых касаться было

бы излишне, из уважения к ее памяти. И была Вита — берсерк. То

есть, это наиболее близкий смысл к ее адаптированному качеству на

лоне «нового мира».

«Воительница мрака», как она шутливо иногда называла себя,

беря на камеру очередного хвостатого, застав того в пылу схватки с

другим, не менее впечатлительным представителем своего рода. То-

же хвостатого. Бывало, убрав уже камеру, схватывала прицеливанием

кончики хвостов, что мельтешили в топоте и поднятой пыли, тревож-

но озлобленном реве, или всхрапе, пытаясь угадать, попала бы или

нет, если бы нажала на спуск. По самому кончику. На такое баловство

заряд оружия, естественно, не тратила. Единовременно чуя обстанов-

ку, окружающее пространство, слушая ветер…

Максимально собрана, «идущая камнем» (снова ее выражение,

снова на камеру), описывая это ощущение как «единение с местом».

Окрестности, в основном, это каменистая порода, выпученная из зем-

ли то тут, то там. То есть, камня было много для ее зрения. Предоста-

точно, во всяком случае, чтобы найти у себя такую ассоциацию — соб-

ственного самоощущения с… местностью.

«Чувство земли»… в общем, для стороннего наблюдателя (по

кадрам со стимлеров) изрядно загадочная фигура «эта Вита». Постиг-

шая умение древних воинов — в момент реагировать и атаковать не

думая, мысль как движение, в одном, если рывок, то значит, дости-

гающий своего результата. Разбег ли с места, или рука молниеносно

выдергивает из кобуры прэдьжтор, что полукружным «шлепком по

воздуху» встречает на прицеле внезапно показавшуюся с боку тварь, и

метко всаживает в ногу импульс…

 

Она бежала. Ее настигал тиранозавр, хлопая по земле ножищами

и кусая пастью облака. Мир дрожал, она падала, поднималась, уст-

ремляясь еще неистовей, работая локтями как шатун паровозного

двигателя, наращивая давление «топки» своего дыхания…

262

 

 

Просыпаясь, ворвалась на всем бегу в действительность, выско-

чила прямо в спасительную полость грота. Обнаружила себя сидящей

набок, упершись двумя руками в твердое ложе (уже привыкла спать

на жестком), ноги согнуты и обоюдно расслаблены, сложившись со-

всем не стремительно, а вполне себе «по-домашнему», так она могла

сидеть у себя в постели в доме мужа, со сна или нет, но в одной ноч-

нушке (а то и без всего) в ожидании когда он зайдет…

(ТИРАНОЗАВР)

Веяние сна еще несло ее разум по смутному пространству сюр-

реалистичного ужаса. Однако… это была, все-таки, реальность.

Пора было собираться в путь. Она потянулась, зевая. Заодно сле-

дует обновить биозащиту. Дел много. Возьмет с собой сумку… ага,

«бидон», может попадется вода, хотя дождя давно не было… Но она,

сколько не бродила по окрестностям, все не оставляла надежду на-

ткнутся на источник воды. Камеру не возьмет. Если решила начать

ОХОТУ, то следует пока забыть о съемках, до той поры, коя обозначит

ее навык как более менее достойный «звания мастера». Иначе никак

нельзя, этот мир… это время… (ее — родной мир — в ЭТОМ времени)

никакие не «игрушки». Нельзя недооценивать опасность, она просто

не в состоянии себе такое позволить. Поскольку пока еще в разуме.

Сумка имела не только наплечную ручку, но и ранцевые ремни

со стороны днища, можно было забросить за спину, причем, оба рем-

ня соединялись при необходимости на животе, это была специальная

сумка туриста, предусматривающая возможность горных переходов,

где руки должны быть максимально освобождены. Она не покупала

ее намеренно, этот предмет прежде всего являлся данью воспомина-

ниям о ее самых юных годах, когда еще в старших классах школы бы-

ла любительницей клубных походов, покорять леность, быть «перво-

открывателем» природных загадок. В этом у нее с Ронни обнаружи-

валось нечто общее. Впрочем, лично ему было совершенно все равно,

он-то как раз не искал в ней идентичности, она всего лишь «была для

него», вот и все. Вита была уверена в этом, но данное обстоятельство

ее нисколько не обескураживало, прежде всего по-человечески ей

свойственна самодостаточность. По-женски? Наверное, и так тоже.

Она затянула ремень на животе, сумка, притянутая ремнями,

прилипла к спине, можно даже подпрыгнуть, не шелохнется. Оружие,

фонарик (хотя сейчас только утро, но как знать что и как и где ее за-

держит до темноты, верно?), разумеется, часы, они постоянно на ней

(как и оружие, впрочем), в сумке: «бидон» (называла так вместо «фля-

га»), и еще там будет «биозащита», но позже.

(конечно, сумка провонялась изнутри «будь здоров», но по-

скольку она закрывалась, Виту это мало беспокоило)

263

 

 

В заднем левом кармане джинсов: две капсулы транквилизатора

— все-таки не время сейчас совсем пренебречь им; в правом заднем

кармане: завернуто в пустой пакет от пищевого концентрата — пол-

брикета питательного суфле. Есть не хотелось, взяла на всякий случай,

потому что обязательно понадобится, знала по опыту.

Выйдя из грота, первым делом углубилась в лес (это тот самый

как раз, через который просвечивает солнце на закате).

Есть ли смысл описывать как она забралась на дерево (лазала

неплохо, вообще со спортом была накоротке), дабы получить дальний

обзор в ожидании добычи… еще и не решив толком как именно будет

охотиться и на кого: было предположение, что самое предпочтитель-

ное это какое-нибудь травоядное, с другой стороны, на травоядных

нападают хищники… она не может в идеале помочь травоядному про-

тив хищника, скорее всего хищник все-таки опередит ее, много раз

наблюдала как легко и запросто зубастые валят зазевавшегося «жува-

ча», и главное моментально; но отогнать хищного динозавра от уже

поверженной добычи вполне может. К тому же ей надо совсем не-

много, буквально чуть…

Отогнать, подойти к туше, отрезать достаточный кусок, насадить

его на специально приготовленную заостренную палку с навязанным

шнуром из перевитых косичкой стеблей (на одном конце закреплено

напрочь узлом, на другом петля, которая наденется на палку после то-

го как кусок мяса будет уже нанизан: получится сумка без емкости, но

с ручкой… потому что в свою походную настоящую она это не поло-

жит: из-за вони).

И то описывать как играющий (или чем-то рассерженный) анки-

лозавр появился возле дерева со своей хвостовой колотушкой и давай

дубасить по стволу…

Это не описать. Поскольку такое не вместить уже словами в соз-

нание всей грандиозной муки, и тут же счастья, что способен испыты-

вать человек на грани отчаяния, в то же время побеждающий и само-

го себя, и — опасность, терзающий глубинно неодолимый страх, и в

конечном итоге — смерть.

Подробно, детально, емко, заковыристо и проникновенно, как

это есть у самой жизни — не вместить словом. Достаточно только по-

нимать, что взобравшись как можно более высоко, оставив под собой

порядка двадцати метров высоты, и оседлав прочно толстую ветку,

Вита ощутила дрожь, исходящую от древесного исполина. И когда по-

смотрела вниз, то ощутила как отяжелело сердце, что буквально сва-

лилось в пропасти своего нечаянного дерзновения: за мужеством и

смелостью приходит страх, что вынуждает терять себя.

264

 

 

Как она не обрушилась вниз, через вековые отростки ветвей об-

лепленных зеленью и смолой, не смогла понять ни тогда, ни потом,

мысленно возвращаясь к тому эпизоду. По ее оценочному мнению

(позже) животное просто таким образом «набивало хвост». Обычное

дело… Во всяком случае, одна из тайн здешней фауны ей приоткры-

лась. А если поразмыслить, то и матери-природы в целом, которая та-

ким образом показала Вите часть своего «большого секрета». Жен-

щина «мотала на ус» — и в тот раз и много-много еще, коллекциони-

руя опыт сего ценного познания для дальнейшего.

 

 

 

II

Следующий день. Она пребывала в своей «позе мыслителя» под-

перев стеновый отлог пещеры. Плела косичку из стеблей.

— Анкилозавры... ведь... это... гм. Это, знаешь ли, бульдозер! Вот

что это такое.

Ей надо было разговаривать вслух, слышать звук своего голоса.

Она понимала это. И не оттого, что читала женские журналы, где ос-

вещались вопросы быта и психологии отношений. И заодно всей пси-

хологии как таковой (возможно в других изданиях, сейчас уже не

вспомнит). Было нужно так. Без всяких сомнений.

Подняла глаза, разглядывая рельефный рисунок противополож-

ной стороны грота. По щербинам и трещинкам кое-где струилась вла-

га, смутными потеками высыхая и оставляя на камне легкий след во-

дянистой субстанции. Было похоже на конденсат, но не исключено,

что где-то там в скалистом наслоении породы из глубин поднимается

вода, просачиваясь и выступая на этой стене грота, едва различимо

поблескивая при свете дня. Ее руки замерли, пальцы прекратили пе-

рехватывать растительные нити вязи.

— Это… прямо баба копра какая-то…

Задумчиво вернулась к своему занятию.

Палку уже подготовила, отделив ее от упавшего дерева — чуть

подальше в лесу, надо было пройти метров пятьсот, пару раз натыка-

лась на каких-то (ворчливых) явно хищно настроенных обитателей,

одного пугнула «стволом», зарядив в ногу, и тварь, потоптавшись и

рыкая, убралась, скрывшись за деревьями, другой представитель «зу-

боскальной породы», намеренный удовлетворить свое (видимо, го-

лодное) любопытство касательно ее персоны, выказав пыхтящую сип-

ло пасть из зарослей, и уставившись в нее, был остановлен (если во-

обще намеревался продолжать знакомство) резким и переливчатым

265

 

 

окриком, что вырвался из нее совершенно спонтанно, даже сама, в

принципе, не ожидала, что у нее есть задатки певицы.

— Ила-ила-иа-ииии-аа!

Звук, скачущим тембром заметался по кустам, нижним древес-

ным ветвям, стволам, кочкам. И лес, казалось, вторил ей углублен-

ным, фантастическим эхом, подтверждая ее вокальные способности,

шурша лиственной массой (обсуждая), похлопывая призрачно своей

зеленью, восторженно вставая всеми древними стволами ввысь, раз-

ветвляясь по мере этого благодушного роста, вознося ей (шуршанием)

громогласное «браво».

Найдя сваленное дерево, — надо было выбрать подходящую,

более менее прямую ветку, и проще это было сделать на лежащем

дереве, чем карабкаться вверх, потом, не на всякое произрастание и

заберешься, — прожгла у основания прэдьжтором, пошатала, отдели-

ла. Как выяснила, аппарат мог работать в режиме «лазера» (правда

это был не совсем лазер — по физическим характеристикам), если ус-

тановить регуляторы равномерно по середине относительно друг дру-

га (наполовину мощность, наполовину фокус) и… с правой стороны

сдвинуть плоский рычажок, который ранее и не замечала, потому что

особо, в самом начале, оружие и не разглядывала, то из ствола выры-

вался тепловой луч, но все равно, это было нечто иное. Так же, как

оказалось, сила давления на спусковой рычаг влияла, особенно в этом

случае, на интенсивность перманентного импульса. Если давить до

упора, то мощность лучевой проекции увеличивалась аналогично как

при работе педали акселератора в автомобиле. Без активации «ре-

жима луча» через сдвиг плоского рычажка, достаточно только нажать

на спуск и сразу следовал скученный плотный выстрел (опять же зави-

село от состояния регуляторов). Но если при максимальном фокусе и

минимальной силе, и сдвинутом «тайном рычажке»… нажать на

спуск, то следовала очередь импульсов, что прожигали плоть на глу-

бину пяти или даже десяти сантиметров. Скорострельный пугач. Как

она для себя решила, прибор, прежде всего вполне подходил для

строительных операций.

Вернувшись в грот, около получаса терла кончик палки о камень,

более менее шершавый, который смогла найти в этих осколочных ку-

чах. Наострив, разумеется, криво и грубовато, слегка налохмачено

местами, осмотрев в последний раз работу, удовлетворенно промы-

чала мотив «Выхожу в родное поле», и даже пропела «Неоглядное

раздолье — Наша светлая судьба!». Ее отец (Грег, носивший шотланд-

ское имя) был историком, старинные напевы были ей не чужды и

волнительны.

Осталось начать и закончить травяную косичку.

266

 

 

Управившись с этим, закрепила конец полученной вязи на палку,

веревка выглядела канатиком толщиной чуть менее чем у мизинца.

Продела свободный конец через шлевку джинсов на боку, потом по-

думала, что если вешать прямо так, то ременная петля со временем от

веса может и оборваться… Или нести рукой? Решила что разберется

на месте. Таким образом у нее на боку болталось первое сделанное

собственноручно бытовое приспособление: «палка-сума».

Теперь надо было как-то соорудить нож.

Обломок заостренный с одной стороны? Отколыш…

Пришлось поискать. Она понимала, что, в принципе, ей достаточ-

но наостренного куска камня, который можно держать в руке тупой

частью к ладони. Все что требуется, так это отсечь кусок… (мяса).

От поверженной… поваленной туши… каким-нибудь хищником,

которого она отгонит, возьмет свою часть и ретируется.

После несколько продолжительных поисков и перебора вариан-

тов, обнаружила почти совсем плоский кусок с наполовину острой ча-

стью, нужно было лишь слегка подтесать. Умения не было, и опасаясь

испортить, она осторожно терла плашмя этот кусок о выпуклость сте-

ны. Не добившись особого результата, провела пальцем по кромке.

Она не имела ту самую остроту, которая потребна для рассечения во-

локон на туше. куру так и вообще не возьмет.

Но что-то надо было делать. Концентрат питания был на исходе.

Вернее, она планировала кое-что оставить прозапас, перейдя полно-

стью на местный рацион. Возилась с «ножом» двое суток, истратив из

провианта полтора брикета. Начинала чувствовать усилившуюся по-

требность еды.

К исходу вторых суток возни с заготовкой она получила нечто на-

поминающее действительное острие, с помощью которого легко сре-

зала крупный лист с кустарника у входа. Уже возликовала, но… тут по-

думала, что, вдруг, лезвие упрется в кость… (сглотнула, пряча от себя

тошноту)… в кость… значит… и? Сломается. Ей нужен дубль. Запасной

нож. Иначе она зря потратит силы и время на поиск удобного случая

схватки хищника и травоядного. Чтобы взять свое…

Ведь ей приходило в голову, что помимо мяса есть еще и яйца

(«они все тут яйценесущие!»). Но некое неясное чувство отвращало от

такого выбора, представляла только нарождающегося птенца… опять

мутило, мяла пальцами горло, жмурясь, глотая муторную слюну, дабы

пресечь позыв на рвоту. Хотя вырвать ее могло только желчью: желу-

док был пуст. В общем-то, для человека двадцать первого века это яв-

ляется некоторой нормой, быть способным сохранять независимость

от острой потребности в еде, еще со школы детей (по «новой про-

грамме «безопасности жизнедеятельности», хотя какая она новая, ес-

267

 

 

ли ее преподают уже более двадцати лет?) обучали той физической

культуре, которая позволяет контролировать свои биоритмы, тут и

практическая, адаптированная йога, и элементы искусства выжива-

ния, известные еще со времен так называемых «спецслужб» из про-

шлых веков. Для чего это все? Никто не задавался таковым (нелепым,

если вдуматься) вопросом, потому что вокруг только и разговоров о

намечающихся экспедициях за пределы Солнечной системы, — спер-

ва, разумеется, следует освоить фундаментально «местный» космос.

Еще сутки ушли на заготовку второго «ножа». Уже полученный

опыт ускорил процесс.

И вот, утро нового дня. Она так увлеклась подготовкой, что даже

забыла сделать две насечки на стене у входа, отметины прошедших

суток. Оглянулась, стоя уже в пяти шагах от грота, с сумкой-рюкзаком

на спине, висящим с левого боку «сумкозаменителем» из палки и

травяной веревки, «бидон» наполнила еще ранее, в день встречи на

дереве с носителем «колотушки»: застоенная лужа воды, мутноватой,

с мусором, ее нисколько не смутила, потому что жажда была сильнее

эстетики. Во всяком случае, вода была чиста от посторонних биологи-

ческих примесей, рядом никаких грандиозных следов живности не

наблюдалось.

Постояла, посмотрела на стену-календарь. Вернется, сделает.

агнула в сторону, в лес решила не ходить.

«Фимлятор» был настроен на детекцию биомассы с характери-

стиками и движения и покоя, важно то, что прибор давал возмож-

ность, по излучению биологического фона исходящего от объекта

(животного), определять и его принадлежность, то есть, она могла бы

знать что именно недалеко от нее или перед ней, скрытое зарослями:

тиранозавр… или какой-нибудь мелкий, по размеру курицы, но весь-

ма быстрый и изрядно кусачий — по тем настройкам, что уже зало-

жила в программатор. Но не все в приборе еще изучила.

ла, озираясь, бережно (осторожно) ступая, вся собрана, наце-

лена, и безлика. У нее не было ни лица, ни имени. Она так себя чувст-

вовала, сливаясь с окрестным многообразием природных движений.

Даже если, к примеру, дерево стоит, ни ветерка, его крона застыла…

не обманывайтесь! ибо оно движимо (в самом себе) неким таинст-

венным полуприсутствием ве щей естественной сути. Оно дышит, не

как люди или звери, но по-своему, монолитом своего спрятанного и

незаметного глазу «врастания в небо». Так представлялось ей; ощу-

щалось — неким отдаленным и слитым с горизонтом чувством.

Спустя два часа, — ее путь пролегал через очередной лес или

лучше назвать это рощей, — уловила отзвук хрипения. Потом удары о

землю или о стволы. Бум-м… бум-м-м… Побежала на звук.

268

 

 

Среди хлестающей по ней листвы, сквозь просветы и нагромож-

дения веток, на бегу отпихиваясь руками от деревьев, которые и ство-

лами, и корнями, частично преграждали дорогу, наконец, увидела как

бы полянку, незначительный кусочек свободного от растительности

места, куда, видимо, забрело несчастное травоядное видом напоми-

нающее огромного устланного пластинами поросенка (это только ас-

социации), и в это время, как выходит, сюда же пожаловал… — она

увидела мегараптора. Он снова нападал. Его жертва поворачивалась

боками, оттягивая неизбежное.

Вита шлепнула ладонью по замку футляра, в руку прыгнул

прэдьжтор, упершись в кость большого пальца, который «поймал

его», тут же образовался замок из всех пальцев и молниеносно вы-

рванный из гнезда «ствол» четко, будто врос, уставился в сердцевину

поляны, снимаемый большим пальцем с предохранителя еще при по-

лукружном движении руки. Щелк.

Выстрел.

Мегараптор дернулся, осев, его явно болезненный всхрап под-

твердил попадание, в котором она не сомневалась.

Он заметался. Его жертва уже свалилась с ног, подмяв какой-то

куст, брыкала ногами, давя в землю, клокоча утробно и предсмертно.

Хищник тут нашел ее. Его голова, мерно покачиваясь (возможно

от болевого шока) и двигаясь окружно, остановилась на ней. Он стал

поворачиваться, — до этого она была позади всей его охотничьей

прыти, видя только спину, мятущийся хвост, мощные прыжки и слыша

клацание пасти, а за ним, сипло подвизгивающего «жувача», — его

ноги грузно вспороли грунт, взметнули пыль, он уже устремился к

ней.

Второй выстрел был не менее точен, но так же по низу, куда-то в

область ноги. Она понимала, что «волка ноги кормят» (и, кстати, во-

обще не ей судить о природном устроении животного мира), понима-

ла, что повреждая ногу, ноги… возможно обрекает его на голодную

смерть. Но у него есть шанс и выжить, так ведь? После третьего вы-

стрела мегараптор, споткнувшись, рухнул.

Она прошла мимо него, почти совсем рядом, из страшной глотки

лился зевотный хрип и звуки напоминающие сморкание.

Вита кивнула ему, не остановившись, и подошла к туше. Траво-

ядный уже не бился, он умер. Из порванной шеи сочилась кровь.

Слух был на пределе, но без напряжения, по привычке — слу-

шать. Присев возле «поросенка-великана» она сняла сумку-рюкзак,

запустила руку в боковой кармашек и достала один из своих «ножей».

Чуя за спиной затухающее пыхтение и изредка возню. Обернулась.

Умирает? Вряд ли…

269

 

 

Снова вернулась к своему занятию.

Надо было сосредоточиться, чтобы не стошнило.

Одновременно она слушала.

Не только то что за спиной. Лес… (этот мир) полон неожиданно-

стей.

Стала аккуратно, с перерывами, надрезать на шее мякоть. Рана

зияла, ей, в принципе, не надо было полосовать инструментом шкуру.

Но как-то следовало заглубить острие и вырезать одним добротным

куском свой ужин (завтрак-обед). Мегараптор, скорее всего, потерял

силы и ориентацию из-за болевого шока, все-таки раны на ногах были

довольно глубоки, и еще, что она только предполагала, импульсный

разряд прэдьжтора не просто выжигал, он создавал кинетический ре-

зонанс всей массы (в этом и суть антипротоновой волны). А такое

ощущение, что создается таковым резонансом… не просто болезнен-

но, вернее, дело не в боли… оно стагнирует биологические процессы.

Да, на время, если тварь (объект) выживет. Просто она учила физику.

Просто она была любознательна, а ради Ронни… пичкала свою эруди-

цию «тоннами» всякой научной чепухи (как ей тогда могло видеться).

Перепачканная по локоть кровью, наконец, вытянула из туши по-

надрезанный кусок, он был вполне себе увесист, противно мягок (ее

мутило), и «дергано свисал мясными соплями» — на ощущение, ко-

торое давило ей горло. Закусив губу, сдерживаясь от всхрипа (конеч-

но, «всхлипа», но она и плакать-то разучилась… а в сочетании с дан-

ной средой, тем более, представить ее именно хлюпающей, скорее

всего, затруднительно; однако же, это просто попытка дани ее муже-

ству, и только: она, вполне по-женски, почти всхлипнула)… взялась не

глядя за палку-суму, поднесла к острию кусок, который чуть не вы-

скользнул из пальцев, что, наверное, было бы не особо важно: на этой

земле ведь не было нечистот в качестве отходов человеческой дея-

тельности, а любая грязь, в любом случае, «смоется» огнем (будь у

нее доступ к водоему, она бы могла помыть).

Кусок не хотел насаживаться, надо было и держать крепче и да-

вить острием энергичнее. Пыхтя, она подняла глаза. Дерево. Пошла к

дереву, одолев эти двадцать шагов так будто поднималась на крутую

гору, мясо выскальзывало, она, хватая его руками, защипами (не мог-

ла взять как следует, чувство мерзоты не отпускало), поднесла к дре-

весному стволу, уперла, вонзила свой «шампур». Через еще пять ми-

нут она уже держала «сумку» с куском мяса левой рукой. Передала в

правую. (Будет менять руки, идти обратно далеко, вес куска кило во-

семь-десять). Примечательно то, что ей не пришло в голову просто

упереть мясо в боковину поваленного «поросенка», чтобы надавив

270

 

 

весом своим, спокойно продырявить: после вырезанного куска она

будто перестала видеть тушу «жувача».

Мегараптор пошевелился, вернее, трепыхнулся.

(он под болевым шоком, — скользнула мысль, — не более того)

Пошла той же дорогой, через густую листву прежнего пути, хотя,

кажется, вот тут, чуть правее, посвободнее… однако, как там дальше

не ясно. Решила не экспериментировать и двинулась — как пришла.

 

Уже насыщается вечерней прохладой воздух, и пространство

баюкает собой последние лучи солнца. Она вошла в проем своего

грота, неся добычу. И почуяла дрожь от земли.

Не оглядывалась, оценив обстановку мгновенно. Ее и раньше по-

сещали мысли, что экскременты тиранозавра могут привлечь не сам-

ку, но другого самца — хранителя своего права на территорию. И,

возможно, еще и запах крови сделал визит особо важного гостя со-

всем неизбежным. Он пришел по ее следу и слабому, выветрившему-

ся, запаху кала соперника.

Метнулась внутрь, быстро осмотрев «залу» и правый «коридор»

на наличие еще гостей. Пусто.

Невероятной массой сзади ударило в проем грота, посыпалась

каменная крошка. Она, уже встав лицом, шагнула непроизвольно на-

зад и, споткнувшись, осела, чуть не упав. Рука хлопнула по кобуре, тут

же ведя «ствол» на проем, в который (боком) пытался то ли пролезть,

то ли втиснуться задом, или просто грузно потоптаться рядом, тирано-

завр. Тварь несколько растерялась, и не сразу нашла «объект», чтобы

втиснуть морду в проем, видимо, запах кала соперника «спутал карты

инстинкту».

Укол выстрела. Еще. Еще и еще…

Тварь, наконец, «сообразила неладное».

Монстр остановился, замер. Затем надсадным храпом вдул пря-

мо в отверстие входа всей мощью своего негодования, хотя и возвы-

шался значительно над входом, была видна лишь нижняя часть тела с

ногами и бушующим хвостом.

Потоптался, разминая ножищами предвходие, огребая когтями

по пластинчатым камням, потом в проеме показалось его рыло. Зверь

наклонился, почти лег, что по его конструкции являлось своеобраз-

ным приседанием, и резко метнул башкой в проем, пытаясь достать

ее.

Вита покачала головой, держа «ствол» двумя руками. Пасть мая-

чила в двух с половиной, трех метрах от нее. Он мог и еще дальше

просунуться, наверняка. Ее обдавало смрадно-теплым дыханием.

(глаз)

271

 

 

Она выстрелила. И отступила еще.

Рев. Башка долбанула в потолок, хоть там и была выемка, отчего

потолок грота немного напоминал свод или нечто куполообразное.

(он мне так разнесет жилище, вызовет обвал)

Вдруг, она заорала.

— Эй! Эй-эй-эй!!

В голосе вибрировало и недоумение и негодование и вызов —

одновременно.

Звук крика заметался по всему объему, вползая в стены, скача и

играя по трещинам и рельефу, находя для себя акустические рытвин-

ки. Скорее всего, эффект «свернутого» или долгоиграющего эха воз-

никал от устройства пещеры с этими коридорами, что оказались об-

валены, и от этого, сам грот стал своеобразным звуковым резонато-

ром, какой-то из каналов-туннелей позади нее служил естественной

декой, верхней или нижней, передающей по стенам и вогнутому по-

толку волну звуковой вибрации с нахлестом, а может быть и оба ка-

нала.

Чудовище замерло. Вперив в нее желтый слезящийся глаз.

Она не попала прямо по глазу, импульс только скользнул.

— Уходи. — Спокойно предрекла она.

Тут же тварь стала сучить-елозить задними конечностями, стара-

ясь вырвать себя из… как оказалось, капкана.

…

Так закончился еще один ее день.

 

 

 

 

 

 

 

 

272

 

 

 

 

ГОРА «ТАММИР»

 

 

 

I

Подняв оброненную провизию, еще постояла, прислушиваясь к

звукам за пределами грота. Тиранозавр ушел, смяв близрастущие кус-

ты, нарушив орнамент так интригующих ее, особенно ночью, в дождь

при вспышках молний, лиственных «висюлек».

Посреди площадки «залы» ранее ею было собрано все необхо-

димое для костра, сейчас следовало приступить к завершительной

стадии сооружения или уже апробирования очага, так как все было

почти готово.

Меж уже положенных окружно камней, с двух сторон нагромож-

денных особенно высоко, для вертела, было свободное пространство

для топняка. Рядом свалены наломанные ветки, уже подсохшая трава,

охапкой. Приступила.

Первый прожаренный и отрезанный стейк (отсеченный, она,

держа двумя пальцами горячее жаркое за бок, камнем-ножом в дру-

гой руке секла по подрумянившемуся куску, вытягивая из всей дымя-

щейся, и каплющей жиром в уже лишь тлеющий огонь, массы, же-

лаемое, чувствуя прилив слюны, голодной слюны, но одновременно и

тошнотворной, и не могла понять чего тут более: от голода или от

омерзения).

Он «не лез в горло». Вернее, она пыталась, запихивала пальцами,

но челюсти отказывались это жевать, на глаза наворачивались слезы,

то ли отчаяния, то ли гротескного сожаления о необходимости посту-

пать именно так. Никакого вкуса она не чувствовала, ей было вообще

не до того, чтобы оценивать вкус, хотя напрасно, мясо могло оказать-

273

 

 

ся как-то непригодным, а то и попросту ядовитым, что можно было

почувствовать на языке «включив» вкусовое восприятие, не сопротив-

ляясь ему. Допустим, возникла бы горечь, странная приторность и то-

му подобное. Ничего не пытаясь оценивать, она продолжала «пирше-

ство», трясясь всем телом над этим самым первым куском, сидя на

корточках, умудряясь переминаться с ноги на ногу, не теряя равнове-

сия, поскольку ее… выворачивало.

«А ну ешь! Ешь, засранка!!» — колотилось в ней всем скопищем

нравственных противоречий вкупе с желанием выживать.

Разум победил. Она… доела свой первый кус мяса, отерла губы,

села на камень, что также предусмотрительно приволокла к будуще-

му очагу ранее, для сидения, и, поднеся к лицу, в отблесках тлеющего

костра с подсохшими разводами крови, и сальные, руки, захохотала.

Она смеялась смачно, отчаянно и навзрыд. Стены вкушали ее смех,

сохраняя древнее (вечное?) спокойствие своих седых рытвин.

Дни шли за днями, она перестала их замечать, хотя, самовнуши-

тельно, исправно, отмечала их на стене, которая, если смотреть от

входа до середины грота, уже заканчивалась. Надо было «перевора-

чивать лист», то есть, царапать уже дальше, на второй половине. А по-

том можно будет перейти и на противоположную стену. Каждую со-

тую черту отмечала рядом цифрой… для удобства, разумеется, хотя,

если серьезно, то не сильно-то и была озабочена «календарем». Но,

для «цивилизованного порядка», продолжала черкать.

Мясо есть научилась, уже ощущала и вкус, и иногда смаковала.

Хотя, изредка, отдаленным воспоминанием, каким-то неясным отго-

лоском затравленной сути, блуждало томление где-то в желудке, лег-

кой, отупело сознаваемой тошнотой.

Ловко плела веревки из травы, и тонкие, и похожие на канаты,

намереваясь соорудить сеть, чтобы закрыть вход снаружи, только бы-

ло неясно как закрепить на каменистом отвороте входа все это вели-

колепие ее творческих усилий.

Надо вбить клинья и повесить на них. Это было очевидно, но не-

осуществимо. Потому что колья эти должны быть и не маленькими и

вогнать их следует достаточно глубоко и прочно, ведь, такая сеть

нужна для того, чтобы удержать «гостей», во всяком случае не по-

рваться, или не сорваться, до того как она, если дело ночью, скажем,

будет способна уже ориентироваться и защищаться. Она сплетет из

тонких травяных веревок мешочки, наполнит их «биозащитой», пове-

сит на канаты сетки… Закрыла в блаженстве глаза. Если бы…

Ее обычное занятие, днем — восседание у правой от выхода сте-

ны в углублении стеновой ниши, и плетение, либо теоретические уп-

ражнения с прэдьжтором, — она часто вынимала его и держала на

274

 

 

руке, срастаясь с ним ментально все сильнее, это было важно, «ство-

лу» нельзя было постоянно находиться только в футляре, ибо в нем ее

жизнь, — но особенно уделяла внимание разбору технологии обра-

щения с «фимлятором». Прибор был очень сложный, невероятно. По

сути, нужно было иметь специальное образование, чтобы работать с

ним, и использовать его во всей полноте функций, а главное что, без

вреда для дрессируемого животного.

Но кое-какие продвижки ею ощущались. Она выходила на «охо-

ту», теперь беря и камеру с собой, но уже не снимая все подряд, а

фиксируя лишь особо интересные моменты. Наснимала уже доста-

точно, сотни и сотни часов потрясающих видов, не только животного

мира, но и флоры. Иногда пересматривала на встроенной видеоплаз-

ме кадры, часто выбирая для самодельного видеосеанса виды на го-

ру… «Таммир», которую сама так и окрестила: в поднебесной дымке

таяла вершина. Гора была высокой. Мечтой Виты стало заснять с ее

высот доступное обзору… великолепие древнего мира. К тому же, ес-

ли принять еще во внимание, что клонсферическая камера не только

«умела» здорово приближать, и различать мелкие детали на расстоя-

нии в несколько километров, она могла моделировать «ситуацию эк-

рана», то есть, создавать трехмерный аналог изображения, встраивать

в обзор панораму вида, получалась не просто съемка, а целая «пре-

зентация».

Аккумулятор камеры также был самоподзарядный, как и часы,

сканер биоволны, как и, разумеется, прэдьжтор, только в случае с ка-

мерой следовало учитывать, что за расходом энергии нужно следить

очень скрупулезно, ибо в прэдьжторе была применена какая-то со-

всем революционная технология энергосбережения, не то что у ви-

деоустройства.

Первые успехи «по дрессировке» ее посетили буквально недав-

но, когда она, настроив «фимлятор» на компсогната, добилась того,

что этот мелкий «куро-динозавр» (на нем не было перьев, но он был

столь мал, что действительно напоминал ей курицу) сначала среаги-

ровал на посыл псиволны, замерев на месте. Это самый первый до-

пустимый эффект воздействия на мозг животного (она помнила по той

телевизионной скандальной истории, где подробно обсуждались не-

которые аспекты связанные с действием прибора, и то, как его можно

применять, а как не рекомендуется или вообще воспрещено — миро-

вой ассоциацией защиты природной сферы).

Прежде всего (практические) последствия некорректного исполь-

зования «фимлятора» связаны с тем, что животное испытает некий

общий сбой своих инстинктов и совершенно без причины нападет на

дрессировщика, а так же, вообще, с этого момента будет представ-

275

 

 

лять опасность для людей, даже если само по себе вполне безобид-

ное и не хищной природы. И так до тех пор пока не наступит «эффект

дифракции» или еще, как это называется, «нюанс Мокартана» (по

имени ученого, раскрывшего данный механизм «животного сумасше-

ствия»): такие «натруженные» горе-дрессировщиками представители

фауны умирали в жуткой агонии, на это очень страшно было смотреть,

репортаж из залы суда был весьма подробный. И, конечно же, мо-

ральные стороны вопроса. Кои нет нужды обсуждать.

Старалась быть аккуратной, вот все что можно сказать в общих

чертах о ее упражнениях с биосканером, и этого вполне достаточно.

Компсогнаты обитали совсем неподалеку от пещеры, правда, ви-

димо, чуя дух тиранозавра, что исходил от камней входа, держались

от этого места подальше. Она выходила к ним, надо было пройти

метров триста вправо, обогнув кустарники, что простирались своеоб-

разным вытянутым парком метров на сто, и далее была ложбина, в

которой, как правило, они «тусовались» (может, прятались или там

было их лежбище). Зверьки были вполне себе «на уме» и крайне на-

пористы в плане претензии на съестное. Они вполне могли ее заку-

сать до смерти, что она очень даже трезво понимала. Обглодали бы

до скелета, «модете ни сумневатися», — вспоминалось дребезжащее

наставительное, обычное для каждого дня, предсказание пожилого

дворника в детском саду, который она посещала до пяти лет, точнее,

это было гибридное учреждение, «спецкрад», совмещающий для де-

тей второй дом, и детсадовское образование, он был круглосуточным,

но, по желанию, родители могли забирать детей вечерами, особенно

это касалось выходных, на которые, обычно, «инкомсат24 первого

уровня» пустел. Она часто погружалась в воспоминания, особенно в

последнее время… которого у нее было много. Она вспоминала осно-

вательно, дерзновенно, веско. Тоскливые этюды этих воспоминаний,

изобилующие глубоко нравственной ностальгией, тем не менее, при-

давали ей сил.

Кстати, но это к слову, нечаянно обнаружила, что батарея

прэдьжтора может быть использована как дистанционный зарядник

для других устройств (а любое современное электротехническое уст-

ройство имеет встроенный блок атлайн-зарядки), то есть, батарея

может исполнять роль «док-станции». Как-то вынула пластину акку-

мулятора, что, в отличие от всего прибора, имела светлый металличе-

ский оттенок, и рядом с направляющей рельсой разглядела вдавлен-

ный тумблер, некоторое время загадочно, но с опаской, прикидывая

 

24 In, в; common, общий; compliance, соблюдение; commitment, обязательство; come, (находиться);

satisfied, доволен. Craft, ремесло; address, адрес; advice, совет; add, добавить.

 

276

 

 

сдвинуть или нет. Рядом с ним было выбито черными литерами:

«reserve». Запас? Как понять…

На тот раз оставила как есть, не делая ничего, вставила батарею

на место. (Вспомнила в каком-то времени, то ли в самом начале, то ли

позже, что уже было примечательно, ее все меньше интересовал,

волновал, их быт с Ронни, что муж говорил на счет батареи: «при вы-

емке анализатор аккумулятора проводит диагностику накопителя, вот

видишь», — палец черкнул по отсвечивающей поверхности, провел

по рельсе, уткнувшись в круглое пятнышко у подошвы, — «если тре-

буется диагностика, индикатор будет светить зеленым»... — помол-

чал, оценивая сказанное, — «хотя, в принципе, это не столь важно, в

нем все сделано на совесть, отказов быть не может», — продолжая

вертеть в руках прибор, уже не обращая на нее внимания. Однако,

она осмелилась спросить. «Разве состояние батареи не может прове-

ряться автоматически внутри?» — Он смотрел на нее укосненно сар-

донически и как-то удрученно какие-то мгновения, потом покачал го-

ловой, вернувшись к созерцанию… разглядыванию пластины. В его

молчании, зачем-то, сквозило… что становилось ясно ей только сей-

час… снисходительное недоумение ее замшелой, то есть, видимо, не-

истребимой, простецкостью, наивностью. «Конечно, нет, дорогая…

внутри прибора батарея совмещена с зоной рабочего поля всего уст-

ройства, диагностика не может быть корректной»).

У ее друзей-компсогнатов намечались успехи, рептилии уже бы-

ли способны обращать на нее внимание как на объект волевой транс-

ляции, то есть, разумеется, прежде всего, не как на источник мяса.

Использовала видеокамеру в качестве диктофона, записывая свои на-

блюдения, соображения… вообще… там (осталось) много того, что для

сторонних ушей и не обязательно. Между прочим… Но ей было все

равно (как видно).

Два «куро-ящера» уже отзывались на имена, Дикки и Годзи (от-

чего-то вспомнился просмотренный в детстве старый-престарый

фильм о чудовище Годзилле, а «дикки» значит «дикий»). То есть,

сильно свое воображение для такого случая она не напрягала, назва-

ла буквально сходу, что называется «не заморачиваясь», после того

как (Дикки) кое-что сделал по ее команде, — наведенной от биоска-

нера, и озвученной ей, хотя, возможно, животное «съимбилитирова-

ло» бы на посыл и так, и, скорее всего, именно так и было, ее команда

словом ничего не значила, сперва следовало, и осторожно, убедиться

в реакции мозга рептилии на посыл, а потом уже можно и закреплять

команду, дабы обходиться без прибора, — преимущественно. Дело в

том, что все-таки, компсогнат не курица, он… практически не может

быть подвергнут дрессировке, потому что динозавры слишком «инс-

277

 

 

пректицивны» (она не знала, откуда берутся эти термины, ей каза-

лось, что память выдает ей разговоры, беседы и лекции — для нее —

Ронни, но это было не так; она сама… что-то в ней… становилось уче-

ным, без полноценного сознания того… и поскольку, какая-то база

знаний у нее была, нет нужды повторять откуда, то комплектовала

собственный взгляд, уточняла нюансы формирования общей картины

исследуемой (действительности) области, структурировала концепту-

альный исход своих размышлений. Компсогнат среагировал на посыл

сканера-биопрограмматора неким действием, которое она не сумела

бы как-то конкретно определить, а лишь видела, что возник контакт-

ный эпизод «цикла реверсии» в «фимляторе», отчего сделала вывод,

что это юркое крохотное (по сравнению) животное «село на биоим-

пульс» (это ее терминология), мягко, без побочного эффекта «Мокар-

тана». Зверек подпрыгнул на месте, что, в определенном смысле бы-

ло несвойственным для него поведением. Отметив про себя… (для

себя) успех, продолжила настраивать «форму реверсии» под этот вид.

В приборе, который, прежде всего, представлял собой сложный ком-

пьютер со встроенным интеллектом, закрепился модуль «проекция

компсогнат». Включив устройство, если рядом находились эти мелкие

ящеры, то есть, в радиусе до тридцати метров, она могла отдать лю-

бую команду, какая только возникнет в ее фантазии. От замереть или

подпрыгнуть на месте, до, в противоречие инстинкту сохранения,

прыгнуть в пропасть — что уже являлось (бы) алгоритмом проблема-

тики «нюанса Мокартана». Разумеется, такой приказ тварям она нико-

гда бы не отдала. Ни через прибор, ни голосом… Ведь суть в том, что

подобная дрессировка побуждала у животных безусловное подчине-

ние (человеку), с другой стороны, то есть, одновременно, у них была

своя психология, и они склонны были доверять… оператору… или «хо-

зяину».

Процесс дрессировки и освоение ею свойств хитрого прибора

продвигался семимильными шагами. Масса животного значения не

имела, что компсогнат, что диплодок, могли быть одинаково послуш-

ны и, что называется, преданы. Если только псиволна достанет до го-

ловы, то есть, мозга травоядного великана с его длиннющей шеей,

ведь длина наиболее крупных особей достигала метров тридцати пя-

ти-шести, и если встанет на задние конечности, то, возможно, выйдет

из зоны ее влияния, а такие сбойные перерывы при сеансе «фимлято-

ра» крайне нежелательны, опасны. Животное может и побежать, если

подумать, чего-то напугавшись, находясь при этом под импульсной

инвертацией псиредуктивного поля конверсии величины апрецик-

ла… (она была способна понимать саму себя, разумеется, тем более

что дискутировать по данной теме ей было не с кем, но свое понима-

278

 

 

ние — держала «в кулаке». Она знала чего хочет, вот что было наибо-

лее значимо). Однако, тем не менее, проблемы она в этом не видела.

Да и потом, диплодоками пока заниматься не планировала. А поду-

мывала обуздать… вернее, выдрессировать, «носителя колотушки», в

качестве рабочего агрегата… были еще на примете «живые бульдозе-

ры» и прочие пригодные для строительных операций «топачи».

Смешное определение, так ей виделись эти моментами неуклюжие

травоядные… «Жувач», «топач»… Она постепенно, не замечая того,

влюблялась в этот мир.

Древний, отброшенный на сотни и тысячи несчетных веков назад

от естественного для нее времени, мир планетарного образования,

которое спустя миллионы лет устами уже разума получит вполне себе

емкое наименование: «Земля».

 

 

 

 

 

 

 

279

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

280

 

 

II

Ей было хорошо понятно насколько зыбка почва ее нынешнего

положения, она не имела какой-нибудь поддержки со стороны, жизнь

вокруг нее кипела неистово и мощно, в этих бескрайних лесах и рав-

нинах можно было заблудиться не хуже какого-нибудь слишком ульт-

расовременного стомиллионного мегаполиса — в потерянном для

нее времени — а караваны (стада) немыслимо разномастной живно-

сти, и снующие по отдельности, но прытко и зубасто, все это действи-

тельно могло напоминать насыщенный человечеством земной шар,

где при каждом шаге нужно оглядываться по сторонам, только здесь

все было в разы масштабней и энергичнее.

Большие города блуждают в самих себе, — это была ее собст-

венная теория, как мнение, замешанная на чувстве одиночества, от-

части, и отчасти от того, что, в принципе, в чем-то она была права, че-

ловек неотделим от социума, и в огромном городе он и одинок и сра-

зу потерян — вместе со всем железобетонным обиталищем комму-

нальных трущоб. Она была далека от мысли, что данную (теорию?)

следует как-то ангажировать, поскольку такие мысли посещали Виту

еще в бытность, когда Ронни был не просто рядом, а составлял иско-

мую часть ее повседневной «тревоги будущего», чем, вероятно, чре-

вато сердце каждой женщины, что видит в грядущем цветущий сад,

ухоженный дом, великого своей статью мужа, резвящихся на лужайке

детей. Экзальтация моралистического эха невостребованных чувств.

Прелюдия истовой веры, что ищет важный исход и находит забвение.

Часы отмеряли ее вечность, у каждого есть «своя вечность», она не

«где-то там», она, на самом-то деле, здесь и сейчас, в секунде благо-

образного мечтания, в попытке сказать веское, но правдивое слово...

в постоянстве неба, что делает шаг в неизвестность совершенно от-

крытым для внутренней (глубинной) сути, живой и прекрасной сути

человеческого триумфа; и постижение смысла (жизни?) не может

быть просто исполнением каких-то желаний, это нечто более... зна-

чимое, и предвосхищающее шаг... — в небо.

У нее было много времени для философии, масса. Неисчерпае-

мая, как ей казалось, масса, хотя она понимала, что век ее не долог,

как и всякого человека, и хоть она могла жить дольше, чем жили пре-

дыдущие поколения, благодаря геронтологической «программе

улучшения», что будто бы совсем недавно захлестнула... завлекла со-

бой мир, стала хитом новоиспеченного видения у людей... постепен-

но, но неотступно, как морская волна, накатывающая на берег, погло-

тила собой умы и сердца... все-таки сознание предела всем усилиям

ею не отвращалось, она не бегала его, она... жила этим, дыша и воз-

281

 

 

величивая каждым новым часом Присутствие — Утвержденности.

Люди хотят большего, чем может предложить Мать-природа, это так

естественно и необходимо, и с этим невозможно спорить, более того,

спорить с этим опасно — нравственно.

Колотящееся в сердце чувство избытного достатка самости. Про-

сторы утренних и вечерних созерцательных медитаций на фоне пре-

красного восхода или пылающего заката, застывшей статуей сидящего

над течениями времен… ощущение блаженства и экзальтации виде-

ния… размеренный счет секунд, что вбирают собой настоящее — буд-

то заботливая мать ведет теплой губкой по нежной коже ребенка, от-

чищая от пыли, что собралась после веселых игр чада вне дома, за-

глядывая ему в глаза, молчаливо вопрошая о сущем…

Сны… иногда ее посещали «Эти» сны. Младенец рос в ее снах,

становился большим, зрелым, целеустремленным и любящим жизнь.

Ее… отпрыск. (Неповторимая копия Ронни).

Что-то выталкивало из таких сновидений, и она боролась, цепля-

лась за… память, пустотелую, истлевшую, истоптанную? память.

Садилась на «постели», лучина уже догорела, сидела в почти

кромешной тьме, если уже занималось утро и отверстие лаза пропус-

кало скудный, но насыщенный преддверием нового, свет. Смотрела

на свои руки, даже если не могла различить их, поставив ладонями

вверх: на них еще лежало крохотное тельце сына, малыш издавал

звуки, будто силясь сказать ей… А она пыталась уловить остаточное

присутствие шелеста его уст. Это шумела листва за пределами грота,

но в такие моменты ей было очевидно, что к чему. О дочери она ни-

когда не думала, постигая собственное убеждение, основанное на

личных, мало соотнесенных с реальностью, страхах, что если Ронни и

захочет ребенка, то ему будет приятнее сознавать наличие в его жиз-

ни сына — неповторимой копии самого себя.

Потом она усилием размораживала свое оцепенение, вылезала

наружу, в «залу», стояла некоторое время, о чем-то размышляя, за-

тем, сжав волю в трепетный сгусток внутренней силы, отстраняла

мысли навеянные ночным («потусторонним») наваждением, расстав-

ляла руки крестом, вращая ими, с этого начиналось каждое утро после

того как она начала питаться местными дарами. Этим же, физической

подготовкой, которой она уделяла не менее двух часов в сутки, час

после пробуждения и час перед отходом ко сну, она становилась бо-

лее уверенной в себе, более устойчивой и физически и морально.

Сетки, изготовленные из травяных веревок, заполнила камнями,

получив «мешочки-гири», поэтому, размявшись, брала эти снаряды

для упражнений, продолжая крутить руками уже с весом, сперва час-

то отдыхала, впоследствии, останавливалась лишь тогда, когда замет-

282

 

 

но смещалась тень на камнях у входа. Затем прыжки, старалась прыг-

нуть все выше и выше с места, глядя на потолочное бугристое полотно

грота. Оно было все ближе, так ей казалось. И после этого отжимание.

Уже довела до сотни, но решила не останавливаться на этом дости-

жении, ощущая насколько более энергичней и пластичней, разумеет-

ся, и сильнее, стала. На дерево взбиралась теперь не пыхтя и с опа-

ской ища куда бы поставить ногу и за что ухватиться. Почти момен-

тально и с разбегу: упор ногой в ствол, хват рукой ближайшей ветки,

миг — качание, и… она уже в пяти метрах над землей, ловко переби-

рая руками по веткам, устремляясь к вершине.

С одеждой нашла оригинальный довольно выход, во-первых, по-

нимая, что рано или поздно надо будет сделать замену, обновить, так

сказать, гардероб. Такая мысль ее здорово и забавляла и воодушев-

ляла, все-таки, — говорила в себе, — «женщина остается женщи-

ной»… Но, с другой стороны, проблема одежды, тем не менее, не

просто прихоть: и голой ходить не хотелось (крайне эстетичное воспи-

тание), и с практической точки зрения сие нецелесообразно, ибо час-

то пробираясь сквозь заросли, цепляла на материал брюк какие-то то

ли травяные, то ли от кустарников, «занозы», в общем, совсем без

одежды можно исцарапаться. Разумеется, это было лишь отговоркой,

по большому счету, — она хотела иметь «смену белья». Обсуждать

посему нечего.

Во-вторых, одежда ветшала. Даже было в-третьих: носить гряз-

ное было неприятно.

Оригинальность состояла в том, что придумала как стирать. Дож-

ди шли не так уж и часто, но предчувствуя грозовое «насупление не-

ба», раздевалась, и вывешивала на ближайшие ветки, прикручивая

травяными веревками вместо прищепок: могло унести ветром. Раз-

вешивала высоко, на всякий случай — стерегясь животных — но и в

кронах было достаточно летающе-порхающих зверокрылых, что мог-

ли (почему-то, и ей было не особо важно понимать, почему) уволочь

ее гардероб. Здесь не было обезьян, к примеру, или деревенской ко-

зы «Машки», которая позарилась бы на белье, сжевав его. Но тем не

менее…

Однако, такой способ не решал проблему чистоты, ливни только

смывали частично грязь, что образовалась от пота и растительной па-

хучей смеси, которой она обмазывала и тело и одежду с целью пере-

крыть собственный запах, для защиты от нюха хищников. Насколько

это помогало, судить не решилась, но надеялась, что в какой-то сте-

пени работает. Снимая омытые дождем джинсы, блузку, маечку, тру-

сики, носочки, наблюдала некоторую недостаточность такой «стир-

ки», но делать было совершенно нечего: дав высохнуть после про-

283

 

 

шедшего дождя своей одежонке, взметалась на дерево (ей, с момен-

та, как ощутила в себе новую, неведомую ранее силу и ловкость, та-

кие акробатические маневры нравились все больше) и быстрым спло-

ченным движением крепких пальцев, что натрудила усердным вяза-

нием и плетением, убирала завязки, сметала свою «химчистку» од-

ним изощренным махом, как дуновением. Химчисткой тут и не пахло,

но хотелось думать о чистоте и культурном изыске одеяния. Она не

утрачивала чуть-чуть гламурной и сразу естественной женственности

даже на половину давно не маникюренного ногтя своего мизинца.

Фактически, она знала, что можно использовать щелок, простей-

шее, и довольно результативное средство стирки, мытья… которое

известно испокон, но дни ее были настолько насыщены всякими раз-

ными событиями, что, буквально, как выходит, она не все успевала.

Главное для нее было освоить дрессировку, чему и посвящала льви-

ную долю времени, также физическая подготовка, поскольку ощути-

ла, что если не подтянет себя, то ей будет очень… очень сложно про-

должать и бороться за существование в этом мире, по сути, выжива-

ние, и продолжать задуманное… научное исследование для Ронни,

сбор уникальной видео информации… и не только так, ибо она дели-

лась… с миром будущего (через мужа, которому и было адресовано

ее послание, кое она оставит возле намеченного ранее дерева, чтобы

оно сохранилось в герметичном контейнере на миллионы лет, до то-

го, как его обнаружит рабочая бригада палеонтологов) своими и впе-

чатлениями, и вполне научными наблюдениями и за флорой, и за

фауной. В принципе, любое явление мезозоя могло привлечь ее вни-

мание и познавательный стимул. А техническая память «стимлеров»

была, для нее, как виделось, «бездонным колодцем».

Одежда ветшала, джинсы были надорваны в нескольких местах,

под правой ягодицей, на бедре, внизу на штанине… (хотя когда-то та-

кой вид был даже как-то моден). Потертость ткани была видна невоо-

руженным глазом, изношенность стала еще явственней, брюки были

не новые, уж о таком она вообще не думала перед «отбытием»…хотя

вещи были добротные, особенно обувь, это был вариант «армейского

бутса» женского образца, правда покупала она пару в обычном мага-

зине, но в качестве сомнений не было, они могли служить долго, не

утрачивая прочности, целостности. Бутсы (или ботинки) она смачива-

ла внутри водой, «полоскала». С водой было сложно. Дожди шли

действительно редко, гораздо реже, чем в самом начале ее прибы-

тия…

Поэтому, если использовать щелок, настой золы, то необходимо

воды гораздо больше, чем она могла себе позволить.

284

 

 

Прежде всего, надо было сделать посуду… подобие таза, емко-

сти, в которой и хранить воду, и использовать для мытья, стирки. Со-

ответственно, емкость понадобится не одна. Глинозем, кстати, нашла

в ложбине компсогнатов, вернее, это была добротная глина, судить о

качестве которой она не бралась, да и привередничать ей было не с

руки. Зверьки обступали ее, пока она возилась, выгребая породу, на-

полняя свои «мешки», сплетенные из растительных нитей вида кор-

зинок, обложенные изнутри листьями. Практически все они были уже

приручены, некоторые прямо-таки дрессированы, хотя, как ей виде-

лось, лишь на начальном этапе, можно (и нужно) было освоить с ними

еще некоторые команды. Наиболее любопытные или соскучившиеся

по ней подходили, и, как следует понять, заигрывая, кусали (не силь-

но, но ощутимо) в бок, за локти, совались под нее (она сидела на кор-

точках). Приходилось отгонять их.

— Тум-тум, Дикки!

Или…

— Тум-тум, Айя!

Самцов и самок легко различала, чувствовала. Не смогла бы объ-

яснить как…

Способ изготовления корзин из прутьев был приблизительно из-

вестен, туманные, разрозненные воспоминания со школьного «древ-

него мира», кстати, предмет, имеющий факультативный формат,

весьма завлекал ее, отец иногда устраивал ей презентации по исто-

рии, иногда вместо «сказки на ночь» (ей нужны были не сказки его… а

его всецелое присутствие рядом, возможно, из-за нехватки материн-

ского). Так что, немного повозившись, сумела освоить это искусство,

получив несколько довольно неплохих с виду и крепких корзинок без

ручек, которые планировала обмазать глиной, чтобы получить посуду.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

285

 

 

ЧАСТЬ III

ЗЕМЛЯ ПАНЦИРЯ

 

 

 

 

 

ТРЕВОГИ

 

 

 

I

Сегодня был особенный день, она почти закончила входную сеть

(оставался вопрос как ее крепить на проеме грота), и сложенная у

противоположной от седалища стены, в аналогичной стеновой выем-

ке, эта плетеная толстыми зелеными канатами сетка ожидала своего

часа. Но дело было в том, что она, провозившись почти неделю, со-

орудила акведук, что от самого входа, выступая пред небом плоским

«корытом», то есть, площадкой с бортиками, вел в грот, по сливу сло-

женному из полутрубчатых черепков, по сложной системе из камней

и подпорок, к вырытой (выскребанной из-за каменистости пола) и

обмазанной глиной яме, для сбора дождевой воды. Дно ямы акку-

ратно обшлепывала ладошками, посчитав такой способ наиболее оп-

тимальным в ее ситуации; была мысль сделать из бревна, освобож-

денного от коры, «укатку», но передумала. Дав глине более менее за-

крепиться, стала шлепать, — в сознание вонзилось, откуда-то из по-

лутьмы забытья, воспоминание как делала спинной массаж мужу: на

миг задержалась, недоуменно хлопая ресницами, отогнала наважде-

ние прочь. Черепки обжигала в костре, в «очаге» (отчего-то у нее при-

сутствовало плохо сознаваемое убеждение, что данное ее жилище

все-таки временное; возможно, такое, несколько сокрытое от самой

286

 

 

себя ощущение, имело место по причине непрерывной изменчивости

окружающего… да и в ней самой таковая изменчивость становилась,

или устойчиво была, сутью ее натуры: изменчивость в разумении не-

престанного обновления, поиска нового, — только в таком смысле).

В самой яме запалила костер, также для обжига. Потом, повыг-

ребав золу и угли, умостившись на коленках и выдувая остатки, удов-

летворенно, уже закончив, оглядела получившуюся ванну, в которой,

если подумать можно и мыться. Бросила взгляд чуть далее по основа-

нию стены: сделать еще одну яму непосредственно для купания?

Если при сильном дожде поток воды будет избыточен, нужно

только лишь — там, снаружи — убрать самый первый полутрубок и

вода из «корыта» пойдет на землю и прочь от входа. Для основания

«корыта» сложила увесистые камни, любой из которых весил не ме-

нее полцентнера. Довольно легко поднимала, выворачивая из навала

правого коридора (возле своего «санузла», то есть, «выгребной ямы»

или… в общем, места для естественных нужд, кое закрылось огром-

ным куском коры с «мертвого дерева»). Трогать камни левого завала

не стала, опасаясь нарушить свое спальное жилище, что монолитно

содержало собой неприступную полость — через полуметровый лаз,

стенки которой были приперты (это заставило ее повозиться) кусками

деревьев, отрезанными прэдьжтором частями стволов, толстых веток.

Таким образом, вся внутренность «спальни» была обложена верти-

кально вставшими брусьями, полутораметровой высоты, прибитыми

или вбитыми дополнительно ногой в стены. Площадь «комнатки» оп-

ределялась приблизительно как нечто около четырех квадратных

метров. Неимоверным усилием установила потолочную диагональ-

ную перекладину для еще большей прочности и чтобы предотвратить

возможное осыпание сверху, заранее вырезав два бруса чуть меньше

по длине, чтобы положить на них… Ей пришлось потрудиться, во-

первых потому, что темень внутри не позволяла видеть, даже несмот-

ря на едва дающую признак света лучину, воткнутую меж уже постав-

ленных стволов-брусов, а фонарик она потеряла еще при встрече с

анкилозавром, когда тот дубасил дерево, видимо, разминая хвост:

она зацепилась поясом за ветку, фонарик сорвало, и найти не смогла;

во-вторых, развернуться особо было негде… в том смысле, что впих-

нув отнятый от дерева самый длинный брус (она дала материалу под-

сохнуть, потом по-разному ухитряясь сдирала практически голыми

руками кору, чтобы убрать возможных насекомых — еще этого ей не

хватало, чтобы по ней ночами «ползало») кочевряжилась и натужно

лапала бревно, стараясь закинуть вверх и вставить на другой верти-

кальный, мелкий, не видя при этом почти ничего, испытывая от сего

чрезмерную тесноту берлоги. Заднюю от входа стену пришлось углуб-

287

 

 

лять, вынимая еще породу, потому что при первой попытке затащить

диагональное бревно (не учла геометрию), оно «тупо» застряло край-

ним концом, выступая из дыры входного отверстия. До этого стара-

лась, чтобы жилище было прямоугольным, теперь же пришлось де-

лать овальную выемку «упорной» стены. Вообще, мир сей был изучен

еще слабо, она понятия не имела на счет насекомых, есть ли они в ко-

ре, и есть ли среди них ядовитые, скажем. Паук у нее обитал (на «пла-

чущей стене»), она его как-то обнаружила, задавшись целью найти,

поскольку помнила, как паутина попала в прицел «ствола» однажды.

Паука кормила мясными отщипами (он, наконец, удосужился таки

вылезти в ее присутствии), впрочем, как и своих подопечных «куро-

ящеров» отрезками с тех кусков, которые добывала на «охоте». Число

«покоцанных» ею наиболее опасных хищников Долины приближа-

лось к двумстам (она вела учет — просто так). Фактически, любой

встреченный ею отныне мегараптор или даже тиранозавр… или спи-

нозавр (тут бегал и такой), имели на себе отметины от импульса

прэдьжтора, они… сторонились ее, что Виту несколько забавляло, но

не особо: она планировала их всех приручить. Нелепая затея, если

подумать… и ей так и думалось… но она сама не ведала к чему такие

«планы». Возможно, это… для Ронни.

Но если здесь (в Долине) есть спинозавр… то значит где-то долж-

на быть и вода, озеро или река? Она сомнительно обмозговывала эту

мысль и довольно часто. На досуге.

Когда укладывалась спать, то вход закладывала мешком-сеткой с

мелкими камнями и травой, подтягивая его уже изнутри. Дверь полу-

чилась вполне стоящая. Она была довольна изобретением.

Спустя еще немного времени соорудила вторую «ванну», не со-

единенную с первой: нужно было бы черпать уже имеющейся посу-

дой из первой во вторую, что было только в удовольствие, разумеет-

ся, потому что, имея к тому же настоянный из золы щелок, теперь со-

всем почувствовала себя «в своей тарелке», позволяя себе довольно

часто совершать омовения. Ее «мыло» ей нравилось, лучше и желать

было нечего, грязь, пот, всякие посторонние запахи, например, от

«биозащиты», вымывались напрочь. Особенную радость ей достави-

ли наконец-то помытые волосы, она их любовно расчесывала, пока

обсыхали, выйдя чуть из грота, на солнце, был почти вечер, гребень,

сделанный из цельного древесного среза и пропиленный новым ка-

менным ножом, уже сделанным более добротно с лезвием насажен-

ным в кость от найденного скелета (этого добра здесь «как грязи»),

легко и ласково сжимался пальцами, ведя по локонам, потом она,

приняв пряди рукой, подносила на лицо, дышала ими… смеясь.

288

 

 

Как первозданная Ева, стояла в лучах близившегося заката, играя

волосами, чистыми, душистыми от естественных запахов и от особой

природной волшебной силы щелока, нагая и счастливая после «ба-

ни». В небе парил птеродактиль… или какой другой птерозавр, она

сильно не вглядывалась, а только помахала ему ладошкой.

Оглядела загадочно верхушки стоящего перед ней леса, он начи-

нался уже в ста метрах от входа, чуть-чуть в низине.

Небо пасмурнело, начиная клубиться облаками, возможно, будет

дождь, и зарядит на всю ночь, а то и более. Она могла в таком случае

проснуться до того, как ее бассейн наполнится благодатью воды, что-

бы не перетекло на пол «залы», фактически ей под «спальню», пото-

му что грот имел едва заметный уклон в свое заглубление. Не совсем

приятно будет вылезать и хлюпать по образовавшейся луже. Спала

она чутко, иногда давала себе команду проснуться в ориентировочно

определенный час, и кстати, часы она уже полгода как перевела на

«местное время», соорудив перед входом солнечный круг со штырем-

палкой, чтобы увидеть куда падает тень. Счетчик дней поставила про-

сто на ноль… решив что с этого мгновения для нее начинается новый

отсчет: именно в ту ночь, что предшествовала сему важному дню «пе-

ревода часов», она преодолела себя, проглотив свой первый кусок

мяса. И почувствовав себя независимой от столь имманентно неофак-

тических условий (таких, которые измеряются внутренним побужде-

нием, будучи еще не сформированными как данность, отчего их труд-

но предугадывать, а можно только хаотично дистанцироваться от

предчувствий «необычайного»; теория «человековидения и рези-

стенции в самопознании», тоже факультативный предмет в старших

классах школы, который посещала регулярно, желая быть социально

взвешенной личностью). Ее радовало, говоря проще, что способна те-

перь сопротивляться неизбежному, фатально избыточному, сакраль-

ному в итоге предопределения, которое обозначает черту у ног —

предела возможностей, делая это непроизвольно сочувственно, как

бы сокрушительно, печалясь о ней и скорбью вмещая ее умственное

кредо в самую высь, где причина и завершение сразу всех мыслей и

чувств, где конец ее поиску и себя, и глобальной сути творения. Она

начинала верить, по-своему, разрозненно в путаных измышлениях,

неумело в констатациях священных истин, которые черпала из повсе-

дневных «бесед с наивысшим и тайным», делая это глубоко мыслен-

но, и даже где-то скрытно от себя самой.

Счастье будто струилось по камням (ее души?), упокоенно следуя

своим прозрачным в тихом журчании потокам, или… призрачным,

ибо толи это сток вод после дождя, толи она нашла или найдет источ-

ник, бьющий из земли ключ, или же речушку, где-то на еще не изве-

289

 

 

данных просторах Долины, но, как бы там ни было, она так ощущала и

себя и окружающий мир, нисколько не деля себя с ним, а будучи все

прочнее сплоченной с этой умопомрачительной реальностью ее не-

оспоримо героической решимости воплотить мечту… свою ли… или

негласную мечту Ронни… но она знала — этот поток глубинного дер-

зания способен вынести ее к осознанию некоей высшей… истины?

Наверное, так, хотя и не бралась для себя (а больше и не для кого, ес-

ли не считать откровения на камеру) определять эти мысли… измыш-

ления, как нечто неизбывно обязательное. Ей сложно было понять

саму себя, но она становилась более исхода… в свою память, в пред-

ставления о грядущем, наслаждаясь полнотой своего свершения, ис-

пытывая в себе свет всех прожитых дней, и не только в этом… време-

ни… но и в том, что утрачено. Это счастье иногда заволакивало сердце

сладко манящей, и тут же потаенной грустью; и было ли это именно

счастье? Она не знала, на такой вопрос бы не ответила, даже если бы

всерьез задумалась над этим и попыталась его для себя хоть как-то

озвучить. Была лишь действительность этих небес, под которыми ко-

пошился древний-предревний мир, да и не мир вовсе, в обычном че-

ловеческом понимании, а так, скопище начальствующей парадигмы

природного исхода, в непостижимом алгоритме причин и следствий,

что порождают всякую реальность, и эту в том числе, в которой она…

Сейчас. И навсегда. До последнего удара сердца.

Интригующие наплывы памяти, надрывами, клокочущими спаз-

мами образов прошлого, канувшего в небытие. Мгновения томитель-

ной неги в объятиях любимого, что держит ее так нежно, и так проч-

но, назидательным упреком сильных рук, что жмут ее к себе, будто

говоря этим, молчаливо и властно: «мы не расстанемся». Память эта

терзала ее, и тут же, Вита, ощущала в себе некую преизбыточную силу

мановения духа, что через призму вековой дали будто фокусировала

на ней ответ: не было (никогда) той «прошлой» жизни, была только

эта равнина… леса, была гора «Таммир» с ее погруженной в облака

вершиной, будто гора росла не только из земли, но возникало ощу-

щение, что это само небо посадило ее вниз, до упора прижав к по-

верхности, заставляя стоять… и ждать ее — Виту, когда она заберется

на эту высоту, и посмотрит на мир (ее грез?) глазами окуляра… объек-

тива камеры, обведет кругом, выискивая наиболее красочный вид.

Она улыбалась, думая об этом. Но, ведь, не было… той «жизни», так?

Было лишь мгновением, будто из сна, присутствие возле нее некоего

«друга»… было ощущение его поцелуев на лице… Она касалась паль-

цами щек, терзаемая побуждением вспомнить лучше, но, вроде бы,

вспоминать было нечего или не из чего.

290

 

 

Лепя свои сомнения как искусный скульптор с мировым именем,

играла образом, с грустью отводя от себя ощущение (призрачной,

мимолетной, легкой как дуновение ветерка) страсти, что буйствовала

в растреснутых картинах этого «прошлого», — оно становилось частью

некоей «всамделишной иллюзии», с которой, она не могла понять, то

ли мирилась, то ли пыталась вызвать к бытию, имитируя полусозна-

тельно связь времен.

Ронни ей не снился. Что могло бы казаться удивительным. И тем

не менее. Сны о «младенце» посещали часто. А вот Ронни — не было.

Он проходил мимо ее снов, неся заботливо свой научный крест, воз-

вышен подбородком, учтив к чуждым мнениям, но самобытен в соб-

ственном амплуа необузданного покорителя запыленных, извергну-

тых его гением из плотных и глубоких слоев, истин, и он поднимает их

над миром двумя руками, и идет, как преображенец, знахарь тайного,

колдун всех необъяснимых мистерий познания… мимо ее снов,

чувств, праха…

— Ты бессмертен во мне, — бормотала она, толком и всерьез не

взвешивая невольно произносимое, терпимое всей болью сердечного

томления, сладостной, скорее всего болью, щемящей предчувствием

неясной правды, заложницей которой она стала, сама по себе, либо

это было движением провиденческих пазлов необъятной рассудком

реальности, которая вообще, вне всяких ощутимых границ сущего.

По верхушкам деревьев, там, в такой близкой дали, блуждал ве-

тер, «колошматя» верхнюю листву, будто требуя от нее неких согла-

совательных движений, может быть, стремления всецело соответст-

вовать его хаотичным дуновениям, трепетным сдвигам в пространст-

ве, ведь он спускается с самого неба. Да, закон ветра — в ее чувствах.

Этот закон звал ее выше... намерения.

Она видела его. Своего Ронни. Меж ветрами. Смотрела на эти

верхушки, а видела его. Не сознавая. Тут же, столь же несознательно,

пряча движение сего смутного, расщепленного в себе образа, потому

что боролась с ним. Но нечто глубинно неизбывное поднималось

волной ли, а может тряпичную крышу дорожного кафе пучит пасса-

том, они сидят где-то на курортном кряже, они уже более года жена-

ты, и улыбаясь, она держит шляпку от ветра, тент хлопает краями, лю-

бимый подходит, неся в руках стаканчики с коктейлем, ей и себе, это

моментальная остановка, сейчас перекусят и едут дальше, он по де-

лам, она просто ради любви... семейного счастья, веры...

— Ты прямо везунчик сегодня, тут есть твой гурманский набор?

— она улыбается еще, восхитительно гипнотизируя его восприятие, он

секунду как околдованный смотрит на эту манящую улыбку, зубы

блещут, она соблазнительно родна, неописуема, на миг приостановив

291

 

 

ход и вобрав ее мимолетно взглядом, вмещается в стул, садясь на-

против, тоже ища в себе улыбку, но лишь легкий дымок чувства

скользит меж мирами его томной задумчивости, уста слиты с тишиной

непрестанной думы, — решает некий важный (вопрос?)... то есть, за-

нят серьезным проектом, пока ехали, кто-то соединялся с ним по сак-

тофону, он что-то напряженно, тут же удивленно и удовлетворенно

подтверждал... Она смотрит на него, в его устах покой ее дум... она не

ждет ответа. Потому что — меж ними настоящее, что соединяет нача-

ло и конец, воздвигая для них постамент вечного единства. Она знает,

что всегда будет именно так: он ее, она его, он с ней, она с ним, на все

времена, безвозвратно, неукоснительно, преобладающе постоянст-

вом веры? Наверное, не то что веры. Потому что вне ее веры есть еще

правда настоящего. Она так знает, так чувствует. Ибо...

— Я бывал здесь раньше, с Дональдом и с... — он осекся, на лбу

образовалась трещинка складки, или так падали тени, что ей показа-

лось, но от этого его серьезность приобрела качество завершенной

скульптуры страждущего величия мыслителя. — С Дмитрием... — По-

смотрел раздумчиво, пристально и искательно на нее. — Хочешь еще

мусаку? Здесь ее восхитительно готовят...

Она качает умилительно головой, поправляет широкополую

шляпку с почти солнечным бежевым оттенком за волнистый край.

Улыбка прелестно порхнет на лице умолченным словом, мелькнет и

станет частью ее сердца, как и его, она в курсе... Между ними гармо-

ния самого естества, слова и не нужны, лишних не надо, есть только

момент обоюдной мечты и согласия великого чувства, которое, как ей

нравится думать, даже не вмещается в понятие «любовь», потому что

они были рождены как общее тождество единой связи всех причин в

этом большом и сразу странном (местами — личные наблюдения)

мире.

— Здесь приятно.

Вита медленно берет рукой фужер, ведет к лицу, соломинка по-

падает на губы, становится частью ее жажды, желания быть напол-

ненной... и страстью, и предвкушением необычного. Потому что ветер

шепчет ей, волнующимся по трепетным краям, с такой смешной ба-

хромой из кисточек, успокаивающим микшированием тента, что пря-

чет собой все иные звуки мира кроме застольных, о том шепчет... что

все действительно хорошо, и не будет иначе.

Она смотрела на лес, ведя по уже обсохшим прядям и рукой и

гребнем, губы держали рот приоткрытым, чуть растянутым в уголках,

и это должно быть улыбкой, но со стороны она видеть себя не могла.

Она и не думала о том, что у нее на лице, разумеется, тем более, что с

каждым днем и часом становилась для себя все более обезличенной.

292

 

 

Схваченной единым моментом стремительного движения для

какой-то сверхизбыточной цели, такой, которая, в принципе, не им-

плементируется человеческому существу жизнью, не вменяется, не

ожидается ничем и никак, что человек будет способен свершить... та-

кое. Преодолеть себя? Э... душа более сего. Она не может преодоле-

вать, ей незачем это делать, она только имманирует данному, но — в

своем совершенстве. К таким мыслям пришла ранее, предночными

бдениями подле трескучего огня в очаге посреди грота, у отлога стены

что-то делая руками (обязательно что-то делая, хотя иногда позволяла

себе бездельничать), за пределами, в сгустившихся сумерках, где-то в

лесной чаще или далее, может и совсем рядом, но давно уже ее био-

защита отвадила всю живность от пещеры, слушая то ли вздохи земли

(ей так казалось? или настороженно не забывала про обвал в задних

коридорах), то ли приглушенный — потому что издали — всхрип и

чавкнувшее завывание, одна жизнь оборвалась, другая насытила чре-

во. Онтология первозданного естества… Она прерывалась в такие мо-

менты, глядя в задумчивую серую тьму перед собой, собирая при-

стально-ленивым взглядом «шуршание сумрака», который, казалось,

шептался с ней о главном…

 

 

 

 

 

293

 

 

 

 

 

 

 

 

II

Нашла выход. Сетку можно было повесить, если… использовать

клыковый зуб крупного хищника. Надо было отыскать в камне на

скальных выступах и неровностях трещиноватость, и постараться

вбить. Скелет тиранозавра умершего то ли естественной смертью от

старости, то ли от стычки с более свирепым и сильным противником,

где находится знала, много раз проходила мимо него идя на юг, в

сторону горы «Таммир» (это направление ее магнетизировало и свои

маршруты чаще пролагала в эту часть Долины). Зубы в челюсти сиде-

ли крепко, отшатать и вынуть оказалось не так просто, даже всем дос-

тупным ей теперь усилием: она уже не была той «Витой», изнежен-

ным цивилизацией существом женского пола и приятной наружности,

она… стала чем-то иным, сохраняя свой женский облик и женские…

гм… повадки, женский характер? — но эта особь человеческого ле-

виативного25 консорциума психически-разумных явлений становилась

неотъемлемой частью этой природы, этого неба, воздуха, земли, фау-

 

25 От levia, гладкий, незначительный (лат.).

294

 

 

ны и флоры. Отъединив вожделенный клык, она победно подняла его

перед собой, оглядела, прицокнула, торжественно отложив подле се-

бя, приступила к очередному, намереваясь обеззубить таким образом

почти совсем лишенную плоти башку давно сгнившего и отшлифован-

ного пылью ветров исполина. Скелет внушал почтение, вмурованный

в почву нижними частями, он будто вгрызался ребрами, напоминая

ей некий сельскохозяйственный механизм, может быть агроробота,

что собирается вот-вот начать взрыхлять почву для дальнейшего по-

сева, потому что придут другие механизмы, акваагрегаторы, что в су-

масшедшем для человеческого восприятия темпе произведут посев-

ные работы, орошат, ублаготворят почву полезными минералами, до-

полнительно повысив ее естественную среду в ее природном качест-

ве, а позже будут еще технические единицы, окучиватели, прополь-

щики, впрочем, бывали и такие рабочие полевые агрегаты, что со-

вмещали в себе несколько функций (а может так оно и было, она не

сильно разбиралась в данной теме). Тиранозавр, похоже, бухнулся с

разбегу, то ли нападая, то ли улепетывая от соперника, уже раненный

и почти мертвый. Она отвлеклась от своего занятия и посмотрела

внимательно поверх черепа.

(«то что мертво, умереть не может», — мелькнуло у нее

странным ощущением предрешенности бытия)

Она повозила пальцем в углублении зубного гнезда, будто счи-

щая могущую там оказаться (свежую?) кровь. Или остатки крови, вы-

сохшие, едва различимые. Затекло… Воображение еще немного поку-

сало трепетными образами бьющейся в потугах хрипотной истерики

жизни.

(«но восстает вновь, сильнее и крепче, чем прежде»)26

Освободив от зубов череп, Вита собрала «костыли» в сумку,

практически заполнив ее доверху, и с этим природным трофеем, как

заправская грибница-ягодница, мыча под нос что-то из старого-

престарого мюзикла «Бал вампиров»… « Не зная покоя от све-

та бежим, н аше проклятие — вечная жизнь», двинулась, слегка рас-

качивая ношей, к своей пещере.

На пути ей встретилось стадо зауроподов , она увидела их издали,

когда обогнула небольшой лесок, в ее понимании «парк местных дос-

топримечательностей», в котором в основном «охотилась», выслежи-

вая зубастых тероподов, то бишь, хищников, в их непрестанной пого-

не за «жувачами». Профилактический отстрел конечностей, по кото-

рым в основном и целила, вела аккуратно, с определенным умыслом,

можно сказать планом: ей казалось, и это была ее собственная науч-

 

26 По произведению Джорджа Р. Р. Мартина, « Песнь Льда и Пламени».

295

 

 

ная теория, возникшая, то ли от наблюдений, то ли от каких-то неяс-

ных самой предположений, что также возникали спонтанно, как и

всякие «теории», что пораненные в ноги (не сильно, конечно же, так)

тероподы, хромая, и на какое-то время становясь не способными на

выслеживание и атаку, что, безусловно, в каком-то случае грозит и го-

лодной смертью, выздоравливая и возвращая себе способность пол-

ноценной кормежки, укрепят инстинктивное чутье своего веса, сво-

ей… балансировки при движении. Для чего ей это было нужно не

смогла бы в точности выразить для самой себя, теория была скорее

гипотетической, да и то, не оформившейся как подобает (для учено-

го). Но она и не претендовала на сию роль… Наука в ее понимании не

вмещалась в реалии (ее) Долины. Но так как, все-таки, рассчитывала

заняться когда-нибудь «воспитанием» этих… клыкастых чудовищ, не-

вообразимо ужасных и сразу же потрясающих ум своей величествен-

ной грацией рывка, напора, кусачей страсти (ее личное определение,

она же выцеживала, буквально, выразительность, для описания своих

наблюдений и надиктовки на камеру), то вариант с «хромотой» чу-

дился ей вполне подходящим для будущей дрессировки, ибо, как она

видела весь процесс, уже обработанного метронокордом ящера надо

приучать к контакту — физически — с оператором или «хозяином»,

посему, — она в такие моменты (сладко и трепетно) жмурилась,

представляя, — ей надо будет подходить вплотную к особи и хлопать

ладонью по ноге, потому что выше и не достать. А тварь ПОМНИТ

хромоту, что явилась причиной голодных мытарств на грани выжива-

ния. И источник этой (той, бывшей) хромоты как раз в ней. С одной

стороны обостренное чувство баланса, с другой, шлепки ее руки по

(этой) ноге.

(«браво, мальчик, браво, хорошо, ведь можешь же!»)

По ее мнению тварь должна от сего учиться прыгать через овра-

ги, рытвины. Почему-то казалось, что именно так и сработает. Для че-

го? Не знала… не могла бы толком разъяснить. Просто — экспери-

мент.

Диплодоки (это были они) замаячили вдали, группа из пятнадца-

ти-шестнадцати… а, вон семнадцатый длинношеий великан, за всеми

спрятался. Их надо было обойти… впрочем… это значит делать суще-

ственный крюк. «Толстопузы» двигались размеренно и величаво, вы-

тягивая свои прекрасные шеи, иногда трубя, то есть, издавая продол-

жительный глубоко волнующий звук, что растекался в воздухе волна-

ми самой естественной симфонии, звук будто ворочал глыбы, что рас-

ходились от стада тяжелыми скачками их первозданного величия.

Она уверенно не сбавила шаг, не свернула, пошла вперед. Через не-

сколько минут (они же шли ей навстречу, сокращая по-своему рас-

296

 

 

стояние) на нее уже упала тень самого головного «гипержувача». Она

задрала голову, посмотрела на движущуюся гору мяса и звуков как

дантист смотрит в зубы нервного пациента — как минимум с понима-

нием, но (изрядно) терпеливо. Голова животного склонилась к ней,

буквально чуть-чуть, диплодок ее разглядывал, не прекращая двигать

своими ногами-колоннами. За ним, мерно покачивая боками, плыло

по равнине все стадо, сотрясая землю многотонной поступью. Она

знала, что не стоит проходить под ним, чтобы не пугать, вернее, не

сбивать с толку, иначе может возникнуть непредсказуемая ситуация, и

это единственное, с ее точки зрения, правило безопасности в данном

случае. ли они совершенно прямо, не отклоняясь, им это и не свой-

ственно, видимо, из-за большой массы, да и вообще, данные живот-

ные неприемлют резких сдвигов своей фактуры, возможно, из-за «ле-

нивой практичности» своего организма. Она вернется в грот и все это

наговорит на свой универсальный «диктофон», а самих зауроподов

всяких разных мастей уже наснимала довольно.

Утонченные на конце и весьма толстые у основания длинные

хвосты блуждали, выписывая в воздухе замысловатые восьмерки, со-

вершая всякие веероподобные схлесты друг с другом, если находи-

лись рядом — от пары идущих вровень, как поняла еще ранее, хво-

стами при таких переходах они общались, передавая друг для друга

некую важную (наблюдательную) информацию; все дело было в энер-

гичности и стремительности схлестов, потому, они старались идти па-

рами или почти вровень. Ежели кто из них замечал группу хищников,

особенно крупных, то напряжение хвоста от одного к другому могло

передать встревоженность, и сразу понятно, что «гляди вниматель-

нее». Как диплодок перерубает хвостом тиранозавра, она уже видела.

Фееричное зрелище. Вернее, рассекает его по корпусу или сносит го-

лову. Хвост диплодока весьма тонкий и точный инструмент (выжива-

ния?). Потому что подобно удару кнута, на самом кончике содержится

сокрушительная и смертельная сила. Прицельная и неотвратимая. Это

глубоко в генах — использовать хвост в качестве «вершителя поряд-

ка», защищая семейство и себя от голодных зубастых «хулиганов».

Скорее всего, именно у диплодока эта часть тела была развита так же

отлично как, к примеру, у человека кисть руки. Большущая масса, вы-

сота животного, и этот самый длинный «вершитель», все это вкупе

развило эволюционно «стягу» (ее собственный термин), то есть, спо-

собность молниеносного хлы ста задней частью… (животворных ощу-

щений).

Ведь, чтобы отогнать — как минимум — хищника, нужно повер-

нуться к нему задней частью (себя). Следовательно, у диплодока пре-

красно развито «заднее пространственное ощущение», он не видит

297

 

 

всецело что у него позади, хотя и может вращать головой на длинню-

щей шее, он… способен как-то чувствовать, будто сам хвост… орган

восприятия, антенна, имеющая на самом кончике особую прочность

скелетной стяжки и упругость кожного покрова. Это ее выводы.

Посему, она ни на секунду не опасалась, что эти мятущиеся хво-

сты ее заденут: она не есть цель для этих грандиозных травоядных. И

посему — шествовала в полной гармонии с их величественным насту-

плением по равнине к очередному лесному массиву.

Пройдя стадо, обернулась, потом повернулась к ним вся, пома-

хала свободной рукой, выдав на воздух свое понимание искусства

звука:

— Вуа-а-а-а-лу-у-у… Ва-у-у-у лаааа… у-у-у-у-у!!

Решила, что это будет «до свидания» на их трубном языке, дви-

нувшись дальше с еще бо льшим чувством «присутствия и гармонии».

Первый костяной гвоздь никак не желал вбиваться. Она нашла

таки, после несколько утомившего своей безысходностью поиска,

нужную трещину, что сделать было действительно непросто, ибо вся

пологая часть скалы (которая возвышалась над пещерой скорее не-

ким каменистым курганом, эдакое нагромождение твердой породы,

будто землю вспороло снутра поднявшееся захоронение гигантских

глыб, что наползая друг на друга, создали скальную видимость чуть

покатой со всех сторон нашлепки холма, — надеялась увидеть с высо-

ты, хоть и издали, когда заберется на гору «Таммир», — ибо эти

скальные куски выперло и будто придавило сверху, так воспринима-

лось, если отойти к лесу) была в щербинах, натесах, будто кто скреб

когтями, рельефно-бугриста, и она не раз обманывалась, уже радуясь,

что нашла искомое. Но это оказывался очередной послед общей ка-

менистой кривизны отлогого стеновища, как ей нравилось думать,

«фасада» ее нечаянного, но оказавшимся надежным, жилища. Просто

рытвинка, узкое углубление среди шероховатости и складок породы,

имитирующее трещину в этом сплошном, но все-таки как-то сгруппи-

рованном камне: может быть это ощущение от «холма» возникло у

нее из-за иногда беспокоящих мыслей про обвал в коридорах грота.

«Ее гора» будто двигалась — в тайном воображении, спрятанном от

самой… каждодневным поиском новых впечатлений от этого мира.

Уже темнело, и решила оставить дальнейшее продвижение

вглубь каменистой промежности назавтра, зуб вошел почти на треть,

вернее, всего лишь на треть, хотя она колотила по нему увесистой ду-

биной отломанной как-то от внушительной коряги: подумала «будет

же дубина!» и срезала прэдьжтором. Насаживала сей живой, то есть,

мертвый, разумеется, «костыль», обломком камня, что уместился в

руке, плоской стороной. Намучилась изрядно. Отошла, посмотрела,

298

 

 

оценив еще раз место зацепа. От края проема получалось метра три,

ближе выбоину-трещину не нашла. А ведь надо как минимум, здесь, в

этой части фасада, набить еще четыре или пять костяных гвоздя. Так

же в другой, левой, но там еще не смотрела. Сетка натянется и пере-

кроет весь вход, причем, видимо, ее придется наращивать, она оста-

вит для себя лишь самый нижний обвис сети слева (если смотреть из-

вне), чтобы можно было чуть пригнувшись войти и выйти, как раз это

место дополнительно скрывает кустарник, начинающий свои долгие

заросли, уходящие на север парком, именно отсюда — до оврага ее

миниатюрных питомцев. Сетка была прочна, на ощущение могла вы-

держать тонны веса, если представить, что ее используют для лебе-

дочной работы при поднятии на большую высоту камней... Соответст-

венно, вбитые «костыли» могут выдержать значительную нагрузку от

давления или удара, сами по себе, либо держа сеть, потому что она

вколотит по самое основание, оставив лишь чуть выступающим око-

лыш, дабы насадить как на вешалку канат ячейки. Даже если тирано-

завр, как когда-то, — казалось, совсем недавно, — оказал ей честь

своим гостевым визитом, так напористо вторгшись почти по-

джентльменски, но хоть и без приглашения, зато со всеми признака-

ми желания познакомиться по-свойски, посетит еще раз, умудрится

обнаружить вход, этот проем в скальной породе, — все-таки изнутри

исходят какие-то запахи, несмотря на то, что растительная сеть со-

вершенно сымитирует «заросли» или зеленоватый налет мха (да и

пахнет от перекрученных и завитых косичкой канатиков сочно травой,

даже она чувствует, хоть сеть и подсохла, запах ведь все равно будет

держаться годами), — удержит непрошенного любителя свежатины в

«рамках приличия». Она уже не сомневалась, эту преграду просто так

не одолеть. Хотелось так думать, ранее же воображение рисовало за-

блудившегося раптора, скажем, что решил все-таки зачем-то ломиться

через кусты, ведь полог входа, через который просматривается при

ярком свете дня внутренность грота, совершенно можно спутать с

первого взгляда с каким-либо произрастанием. Потом она накрутит на

канаты еще травы, пучками, дабы совсем создать видимость чего-то

растущего. Изредка можно поливать соком, вернее, смесью перетер-

той травы, листьев, чуть добавив воды, а сверху будут висеть мешочки

с «биозащитой», распространяя от входа в пещеру телесный дух од-

ного из самых страшных хищников. Конечно, она была довольна, все

складывается как задумано.

На следующий день продолжила работу, и завершила занавес за

последующие еще три дня, полностью отдавшись этому процессу,

даже забыла про еду, на «охоту» не ходила, впрочем, у нее остава-

лось немного сушеного мяса с прошлых походов (здесь бы надо напи-

299

 

 

сать «прогулок», но в действительности, достоверно, как она воспри-

нимала и себя и «свою Долину», можно только догадываться).

Сеть закрыла весь проем, чуть-чуть не хватило дотянуть до самой

крайней отметины за кустами на север, решила доплести здесь кусок

сетки, и нарастить, кусты сильно мешали работе, но у нее была рога-

тина припасенная «на всякий» (сама не знала для чего, иногда ей чу-

дилось, что она, отбросив прэдьжтор вступает с раптором или схожим

тероподом в «рукопашную», сбивая его подскок к ней рогатиной, бе-

ря его за шею, отпихивая, потом сдвигая в сторону, рогатина соскаль-

зывает по морде, она тут же перехватывает орудие ловким маневром,

и другим, заостренным, концом, с невероятной для самой себя силой

всаживает в раскрытую пасть… до упора, до… предела ярости, в кото-

рой сконцентрирована вся ее жизнь… но, однако же, это были только

фантазии, к тому, зачем ей отбрасывать «ствол» в этой вообразитель-

ной мистерии своего глубинного страха перед таким созданием, по-

нять вряд ли была способна), и этой рогатиной, что была чуть больше

ее собственного роста, отодвинула от северной стены входа мешаю-

щие ветки, уперев (пока еще не острым) концом к ее основанию.

Закончив работу, довольно любовалась, чуть отойдя к лесу, не

теряя при этом бдительности ни на миг, чуя и кожей и спиной чащу,

окидывая, будто внутренним взором, и небо, и будь подле нее об-

ширная вода, созерцательно бдела бы и волнующуюся рябью от ветра

прозрачную гладь. Надо было отметить такое нововведение в быт, но

нечем. Здешние плоды не были эволюционно зрелы, пройдет еще не

один миллион лет, прежде чем появится фруктово-овощной склад

природного изыска, который надо будет еще культивировать челове-

ческим умом и старанием, для совсем, более менее, завершенного

качества плодоносящих растительных структур. Только хмыкнула про

себя, констатируя факт полученной дополнительной защиты от мест-

ного зубастого населения. Отныне будет спать еще спокойней. Обяза-

тельно.

Теперь она перенесет свой технический багаж в виде «стимле-

ров» в прямоугольную ямку между кустами, у самого проема, вернее,

в нескольких шагах, которую вырыла специальной костью-лопаткой,

позаимствованной от одного из многочисленных, рассыпанных по

Долине, скелетов, утрамбовала, выложила пол и стенки прутами, за-

мазала глиной, сверху поклажа скрепленную из палок травяным жгу-

том каргу, вдавила ее вглубь, уплотнив конструкцию ямы, которая по

краям была поднята насыпью, чтобы дождевая вода отходила, стекая

по фрагменту панциря анкилозавра, что нашла на «охоте», уже объе-

денным. И вот как-то ей пришло в голову, что лучше вынести «багаж»

из грота наружу. Отчего это… сама с собой спорила. Допустить явно

300

 

 

мысль, что из-за опасений нового обвала, уже в самом гроте, не хоте-

ла. С другой стороны, если начнется, то она учует — даже во сне — и

успеет до того как порода рухнет с потолка, выбежать наружу. А какой

еще выход? Ночевать «на улице» она никак не могла, что очевидно,

или же опять придется, мучаясь, тратить отдых на сторожевые бде-

ния. Ее не устраивал такой поворот. И дело еще в том, что накопилось

много планов. А растрачивая силы на самосохранение еще и ночами,

она вообще ничего не сможет. Возникала идея вырыть землянку. Хотя

бы в качестве дополнительного жилья, вообще, с ее дальними пере-

ходами по Долине, надо бы подумать и о «второй квартире», где

можно переночевать на случай задержки, так ведь удобнее обследо-

вать местность!

Несколько раз просыпалась от неясного тревожного чувства, так

было и ранее, не могла понять что ее разбудило, вроде какой-то

шум… подземный гул? Однажды, выйдя утром из «спальни», тут же

совершив и закончив часовую разминку, подошла к месту своего «ве-

ликого рассуждения», — это была самозначимая шутка только для

собственного употребления, что, впрочем, тем не менее, проскольз-

нуло в видеоотчете, и выражение «место великого рассуждения»,

сказанное на фоне шумевшей листвы, означало, скорее всего, именно

отлогую нишу северной стены грота, — и заметила вроде как пороши-

ну, будто осыпалось сверху тонкой струйкой пыльной взвеси, влага

была только на южной стене, вверху было совсем сухо, местами даже

рыхло, хотя она не щупала бугристый потолок, слишком высоко. Не

исследовала наощупь, а вот палкой как-то потыкала, и в одном месте

сыпанулось. Считала это результатом размягчения общей каменистой

стяжки по причине когда-то активного, возможно продолжительного,

сейсмического толчка. Можно сказать, но это к слову, что дневник на

камеру она вела, вернее… это хотелось бы охарактеризовать как

именно дневник, но в большей степени просто «треп наедине» — как

и прозвучало в каком-то моменте записи. Кстати, она еще окрестила

всю местность «Долиной ветров», а не просто «Долиной». Позже, она

назовет ее «Землей Панциря».

В яму («банковский сейф») переместит и оставшийся запас пище-

вого концентрата, у которого практически не было срока годности,

эдакая универсальная смесь, вмороженная биотемпотермической

обработкой в плитки, за счет чего специальный продукт становится

«вечным», не портящимся, однако, в таком качестве, разумеется, без-

вредным для организма, за это она была уверена, так как работала на

космическом направлении «программы обеспечения», изучив, хоть и

не системно, не радикально, схемы химической составляющей. По-

том, это не питание на каждый день для стола гурмана, это… сухпаек,

301

 

 

по сути, для грядущих галактических экспедиций, то есть, на крайний

случай. Однако, в «том времени» «Концентрат пищевой «Амитал-

зеро-докат» пользовался бешеной популярностью: все «хотели в кос-

мос». Также частично сохранившийся активатор жизнедеятельности,

пять цветастых коробок с надписью, наклоном поперек картинки улы-

бающегося полноватого в щеках мужчины средних лет, которому, по-

хоже, хорошо и без активатора, гласящей «Эмпситанол». Герметич-

ный контейнер…

Воду она собирала дождевую, острой необходимости таскать его

в сумке (когда брала сумку) на случай обнаружения чистой лужи, что

особенно после продолжительного ливня сохранялись долго, конечно

же не было. Контейнер можно было положить в «сейф». А рядом с

ямой, безусловно, разместить «биозащиту», и за сохранность содер-

жимого можно не волноваться: ведь у любой здешней твари есть ког-

ти, которые норовят иногда ковырять землю. Даже как-то видела ти-

ранозавра, издалека, прикрывшись древесным стволом, что царапал

почву задней конечностью, мельтеша при этом хвостом. Клыкастая

рептилия была крайне сосредоточена в своем (нечаянном для Виты)

занятии, могло показаться, что действительно что-то ищет в земле.

Хотя, возможно, он просто чесал когти, а под ногой была не просто

земля, а неглубоко идущие от растения корни. Об них и чесал. Навер-

но. Данное наблюдение было «просто так», на всякий случай, что на-

зывается, подглядела и ладно, тут же забыв. Но, однако же, яму хра-

нилище могли потревожить. А там самое ценное. Посему подстрахо-

валась, собираясь обновлять защиту каждую неделю.

И камеру. Туда же.

Для камеры был чехол, хоть она и сама была влагостойкой.

И фонарик (нашла, можно сказать случайно, совсем не собираясь

его искать, проходя обычным маршрутом, одним из десятков своих

выверенных направлений, мимо «того дерева»: всякий раз прятала

улыбку в губах, вспоминая эпизод с «бабой копра»).

И все это сложив в сумку, вложив бережно в яму, накрыв остат-

ком панциря. Прижав камнем. Да бросив рядом пару мешочков с экс-

крементами «зубастого». Получилось неплохо.

 

 

302

 

 

 

 

СПИНОЗАВР

 

 

 

I

«Фимлятор» был освоен ею универсально, вроде бы не было ка-

ких-то сторон его функционала, которые бы оставались для нее тай-

ной, она стала уже интуитивно понимать замысел разработчиков, да-

же, думалось, могла внести дополнения в прибор. И это обстоятельст-

во, личное по большому счету, то есть, ей самой было интересно, ее

буквально заводил фактор «психической дипластии» твари, подвига-

ло, подначивало, к тому, чтобы начать уже работать через метроно-

корд, «фимлятор» или еще «фимластер», как сленговое наименова-

ние в определенных кругах: слышала как Ронни говорил так, а вот

Морти, как-то озвучил и эдак. Вот теперь заодно думала, моментами,

в чем разница…

Начать работать более существенно, масштабно.

И таковой настрой в ней, что конкретизировался все более явст-

венно, вынуждал искать план действий, потому что следовало сори-

ентироваться однозначно, дабы не жалеть потом о потраченном не-

продуктивно времени. Прежде всего, это был ее аклуативный27 вы-

бор, выраженный более безоглядно, спорадически, ведь не было у

нее каких-либо весомых оснований поступать именно так, как наме-

чалось спонтанным чутьем этого решения, тем более, за ней не стоял

научно-исследовательский институт, что мог бы конфигурально рас-

крыть аспекты оптимизации направлений экспериментов. Она была

 

27 От aklas, слепой (латышск., литовск.); обозначенный слепотой, слепой не натурально, может

быть противопоставлено «актуальному» (выбору).

303

 

 

одна, совсем одна. И цели ее… насколько были именно научны, а не

продиктованные избыточной жаждой самоличной увлеченности, в

некоем духовном познавательном томлении (сердца)? Конечно же,

ее, поставленной себе самой задачей, являлся триумф Ронни: спустя

десятки миллионов лет видеотреки найдут, раскроют всю потрясаю-

щую грандиозность их значения… (прежде всего содержания). И все

это благодаря Ронни, потому что он ее муж, это он наставил ее и сде-

лал способной совершить… этот бросок всем существом в неизвест-

ность через невообразимо фантастический пласт… времен. Она уже

думала именно так, в совершенном отрыве от тех побудительных мо-

тивов, не ясных до конца самой, что блуждали в ее душе перед экра-

ном видеофона… там, в том времени (мире?)… когда она стояла, не-

произвольно цепляясь чутьем, характером, за равновесие, потому что

перед глазами все плыло, ища контактный номер Морти… потом видя

перед собой лицо миловидной девушки, что ошиблась вызовом…

может она тоже ошиблась? Так ли? Но нет, ее выбор был вполне зна-

чим, правилен. Иного выхода все равно не предвиделось. Теперь

представлялось, как-то все-таки смутно, не совсем сознательно, что у

них с мужем был договор… может быть какой-то тайный… таинствен-

ный, они без слов поняли друг друга, конечно же!

И она отправилась в свое запредельное для рассудка путешест-

вие.

А ОН ЖДЕТ.

Ведь он ждет там… в том… времени.

Она плохо представляла себе устройство пространственно-

временного континуума, и была бы крайне удивлена, наверное, узна-

вая, что та область «временной ниши», где оказалось… ее присутст-

вие… находилась вне любой физически актуальной для вселенной ре-

альности. Она… просто «застряла» между моментами вечности, кото-

рые никогда не встанут в общий строй секунд. Да, «время», в котором

она пребывала, было настоящим. И мир, физически и как угодно —

тоже. Но по этой земле никогда не ходили те самые динозавры, кости

которых отрывал от недр ее любимый. Однако, ее послание, что она

собиралась вложить в эту землю, прочно замуровав (так и планирова-

ла) для пущей сохранности, могло дойти до него… непостижимым ни

для какой науки образом — через расщелину «промежуточной секун-

ды». И это более философия, нежели практика научной теории… тео-

ретизирования (на данный счет). Однако, видео материал, оставлен-

ный ею для мира, показал… некий важный нюанс рассмотрения дан-

ного фактора в определенном ключе: ученая группа, спрятавшая от

общественности «стимлеры», которые так и не стали общественным

достоянием по вполне понятным причинам, увидела в ракурсах видео

304

 

 

рекурсии… след… следы иного измерения реальности. Может быть,

они ошиблись. Но суть в том, что… ее «подарок миру» — от Ронни

(или благодаря ему), на самом деле, как следует понять, явился по-

дарком самой себе, и не более того. Насколько это важно в данном

описании… сей «сингулярной трагедии» человеческого естественного

порыва? Кто же ответит…

Была расщепина времени, вызванная активацией «пространст-

венных весов» при запуске Синхронизатора, который, как мы помним,

стал результатом опытной ошибки, при физическом моделировании

«процесса скачка» для достижения сверхсветовой скорости. И обна-

ружился эффект препартрополяции, где стягивание двух условных

равномерных величин в одну точку… приводит к «балансу идеального

покоя», но в этом покое — замирает и время. Вот отсюда и явление

«излучины» временно го поля: то есть, вектор времени стопорит само-

го себя, и «заворачивает» к бесконечности, он будто прерывается, но

тут же становится неизмеримым. Вот почему, по ее описанию, что на-

диктовала на камеру (она даже зачем-то пыталась изображать на

пальцах, «выламывая» из них «синусоиды» своих ощущений; и что

«это было», то есть, как понять такую жестикуляцию Виты, никто из

надзорной группы специалистов не смог постичь)… вот почему она

испытала в камере переброса «сосущее чувство пустоты существова-

ния».

Где же она оказалась? Она перенеслась на древнюю «Землю», в

мезозойскую эру, но ведь… реально «той» действительности уже не

существует, так? Однако, время обратилось вспять, «сломало» свой

вектор относительно некоей точки, которой и стала эта женщина. Зна-

чит… получается что… по некоторым выводам закрытой комиссии,

произошел именно что точечный сдвиг вспять, а значит… природа…

видимо, природа, от самого сингулярного истока, от самого базиса

всех сил мироздания — но относительно точки (!) — вынуждено

спроецировала «катаклизм» физического состояния своего общего

равновесия, что возник в камере переброса, на ту реальность, что

имела место когда-то, но исчерпалась, стала лишь «планетарной па-

мятью». И повторила некий отрезок времени, сделала его «островом

в небытие» — относительно всей планомерной, поступательной по-

следовательности течения временного потока.

Только в отрицательном измерении континуума. Это аналогично

тому, в образе, если бы Вита вошла в зеркало, без возможности вер-

нуться. Но как же ее послание? Тут долго чесали бороды, но пришли к

мнению, что вероятность «обратного перемещения контейнера» с со-

держимым стало возможно потому, что Морти несколько раз совме-

щал этот предмет, вернее, предмет идеально схожей конфигурации,

305

 

 

во временном русле, провоцируя препартрополяцию «слабого векто-

ра». То есть, некие силы природы уже «узнавали» данную конфигура-

цию… во временно й расщепине, и посему, действительно, контейнер

со стимлерами, что был энергетически связан с Витой… после того как

доминирующий объект (содержащий биомассу — и это она сама) ут-

ратил активное состояние свое, перешел «зеркальный барьер».

Это все итоги расследования, насколько важны они для челове-

чества, для жизни в целом, или для науки? Никто здесь не ответит…

Итак, подумывала «захомутать» анкилозавра, отчего-то этот эк-

земпляр ей нравился особо. Может быть, это была дань сюрреали-

стичному триумфу в тот день, когда такой «хвостобулыжный» чуть не

сбросил ее с дерева, с такой высоты, что точно на этом бы ее путеше-

ствие и закончилось? Но она удержалась, она одолела, не самого

«жувача», а ту ситуацию, и это важно. Ей было важно. Очередное

сольдо в копилку достижений, что раз за разом придают все более

уверенности.

Кстати, обновила свой гардероб, пришлось освежевать уже уби-

того динозавра, которого, поскольку не знала такого вида, поимено-

вала «репалодон»: он уткнулся головой в рыхлый кремнезем у сопки

при выходе из «ее» леса (что начинался рядом с пещерой) с той, дру-

гой стороны… это миль восемнадцать, лес вытягивался поперечно ее

обычному движению — шла как правило в западном направлении в

поисках «интересностей». куру скрутила, еще мокрую от крови и

стекающих остатков от внутренностей (какие-то ржавые сопли), по-

несла, — конечно же не всю, взяла только надобный ей кусок, то есть,

подходящий для раскройки, — к себе, еще ранее заготовив для такого

случая инструмент обработки материала. Решила, что надо беречь

одежду… «того мира», она может понадобиться для дальнего пере-

хода к горе «Таммир».

Уселась по-турецки в своей «нише размышлений», разложив пе-

ред собой портновские принадлежности, состоящие из тончайшей ни-

ти, какую только смогла получить скручивая и плетя травяные размя-

тые стебли, наиболее прочные из всех проверенных что произрастали

в окрестностях, намотанной на дощечку подобием катушки, иглы от

шипованного растения, в утолщенной части которого другим шипом

удалось, приложив немалые старания и аккуратность, проделать от-

верстие, ножа для раскройки, приступила к непростому делу создания

новой для себя одежды. Тупой конец шипа уплостила на точильном

камне, ей попался как-то такой, гладкий, то есть, ровный, и шерохова-

тый с одной стороны, игла получилась немного сплющенной, утратив

свою округлость, отчего ее удобнее было держать в пальцах. Мате-

риалу дала обсохнуть, пару дней, смекнув, что шкура будет усыхать и

306

 

 

съеживаться, что, в принципе, очевидно любой домашней хозяйке,

что хоть как-то знакома со стиркой. Вита об этом знала не по опыту,

автоматические прачечные в городах избавляли людей конца два-

дцать первого века от таких мелких и несущественных бытовых по-

знаний, но… просто знала. Посему, шкуру растянула между двумя де-

ревьями, привязав к нижним веткам своими веревками из значитель-

ного запаса, так как в свободное время только и занималась тем, что

плела из травы. Пока та сохла, выскабливала нутренний покров кус-

ком-отколышем камня с ровным ребром (для заготовки орудий нако-

лола немало от камней крошки, бья или бросая их друг о друга, про-

цесс показался ей занимательным, шутки ради, то есть, весьма утоми-

тельным, но заменяющим вечернюю разминку, впрочем), поливая

щелоком чтобы убрать «гадость»: подставив снизу ладонь смачно

скребла, довольно представляя уже готовое подобие платья струяще-

гося до самой пятки, с изумительным разрезом

(«…какое декольте, Лара, ты видела что-либо подобное?! Нет-

нет, я возьму вот это платье, и, пожалуй, это еще, удивлю мило-

го… ага, очень идет, очень»; продавщица Лара из магазина модной

одежды… «Ветик» со всеми находила общий язык, Лара, так вооб-

ще, стала ее подругой уже через пять минут после знакомства:

«Ветик» выбирала себе нижнее белье, «удивлю моего, как думаешь,

Лар?»)

и нашейником, что схватывает спереди грудную часть, замыкаясь

завязкой сзади, под волосами, а вырез предполагался не почти до

копчика, но открывающим спину, схватывающим по талии для проч-

ности. Так же, вырез ножной, дабы легко бежать. При этом платье бу-

дет развеваться за ней как тень по земле… над землей. И она будет

чувствовать себя птицей, берущей разгон для взлета. Ей это платье

даже как-то приснилось, правда, красное, из тонкой шелковистой ма-

терии, легкой как пух. Оно просвечивало и ей, почему-то, было стес-

нительно, хотя и, одновременно, задорно весело. Только во сне она

была одна. Среди берез в каком-то очень тихом лесу, а в небе назре-

вали грозовые признаки, начинал шуметь ветер по листьям, обвевая

лицо, волосы, задирая длинный подол и унося его взад, и хоть ткань

была совсем прозрачной, а она совсем под ней обнаженной, все рав-

но, нервно смеясь, хватала рукой ускользающее покрывало ее ног,

теребя внизу этот смешной момент своей распущенности. Но лес ее

ждал… своей тишиной поверх шуршания крон, для чего-то ждал, де-

лая заложницей «бесстыдного страха».

Собиралась скроить и сшить еще одно такое же платье, на смену,

а также шорты с нагрудником, полоской из шкуры анкилозавра, спер-

ва подумала с шипами его панциря, выступающими будто таран, но

307

 

 

тут же согласилась, что просто шутит сама с собой, просто полоска, с

завязками спереди, шнуровкой, да с шейным нахлестом, бретелью

как у купальника. иринка шорт также затягивалась бы шнуровкой. В

общем и целом, ее ожидало интересное времяпрепровождение, на-

сыщенное творческим вызовом всей грубой, неотесанной обстановке

того быта, который она сама сделала своим до конца дней.

Завершив просушку, как следует размяла заготовку, понимая, ко-

нечно же, что «Нано Феричи» не получится (брендовая марка одежды

в ее времени), приступила к раскройке. Образно раскидав формы ма-

териала, соотнеся со своими пропорциями, метила куском известняка

как мелом по мягкой, упругой, и до хорошей тонкости выскобленной

шкуры. Провозилась до темноты, так и не решившись начать разрезку.

Отложила назавтра. И снова, опять, примеряла, на глаз, культивируя

абрисы возможных вариантов кусков материала, которые надо будет

сшивать. То по-турецки, то устав (больше психологически), пересажи-

валась на пятки, и корпела, корпела. Наконец, терпение закончилось,

взяла и разрезала, точными движениями, стремительно, и закусив гу-

бу, с затаенным дыханием — одним махом, можно сказать. Посмот-

рела на содеянное. Дунула на челку, с неопровержимой мыслью, что

нужно двигаться дальше, стала сращивать куски, пока «вприкид».

Проем грота накрыла тень…

Сотрясения, что явно ощущались коленками и, в общем-то, всем

телом, не заметила в пылу своего занятия.

Посмотрела на послеутреннее благоденствие, что входило в по-

лость грота снаружи. Висюльки, еще сохранившиеся, и попрямившие-

ся после предыдущего визита великанской местной породы хищниче-

ского содержания, ласково шепелявили с ней дружественным «по-

молчим», хоть она иногда с ними и разговаривала, как правило, во-

прошая «что видать на свете» (они же у самого входа, могут очень

даже обозревать доступный простор).

Замерла, держа на коленках смятый кусок кожи. Повернула го-

лову на проем, что-то уловив краем глаза. Тень явно имела место, по-

тому что стало сумрачней. Время было за полдень, солнце уже клони-

лось к западу, еще сохраняя свое небесное стояние почти полуденно,

но тени от леса уж ползли едва заметно в направлении грота, лес про-

глядывался изнутри, через кустарник, и он был чуть ниже уровня вхо-

да пещеры.

Поднялась, отложив кусок. Стукнула ладонью по кобуре, взяла

скакнувший в руку прохладный рукояточный выступ, еще не доставая

«ствол». Подошла на край, обозначенной от верха проема, просеян-

ной сеткой, тени, до самого выхода оставалось метра три…

308

 

 

Прислушалась. Тишина. Вроде бы. Или, кажется, будто… посапы-

вание? Возможно, действительно, кажется. Справа или слева? По тени

не совсем понятно… ага, видимо, слева. Сделала шаг, другой, вправо.

Еще.

Из-за обвода левой стороны камня прохода показалось что-то…

Оно не двигалось, а только выступало, предлагая ее зрению наблю-

дать некое темно-серое образование наподобие колонны. Смести-

лась еще вправо, чуть-чуть. Снизу показался огромный коготь… конеч-

но же, левой ноги… кого? Совсем подошла к правой стороне грота, и

тут увидела наполовину низ (нога, слегка блуждающий «по земле» и

едва шуршащий этим хвост, ага, мелькнула передняя конечность, по-

казалась и ушла от глаз за обвод проема). Спинозавр. Нет сомнений.

Но… (чуть не подала удивленно самой себе: «что ему надо», реально,

ее разум, неожиданно, всколыхнул этот смысл и растаял, не став пол-

новесным). Он ждал. Подошел (он подкрался!) и — ждал. Но… долж-

но быть понятно, она же мазала ранее стены у входа калом его врага,

а теперь и на сетке мешочки с тем же содержимым, так что, чему

удивляться? Рано или поздно он должен был прийти. И он знал, что

внутри нечто есть? Конкретно запаха тиранозавра он не ощущал, ра-

зумеется, только испражнение. Значит, стоит, решает, есть что-то

внутри или нет? Или… гм… он не думает, что есть некое «внутри», так?

Вход же закрыт пологом-обманкой!

Ну и что делать? Плюнуть на него и вернуться к шитью?

Потопталась на месте, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя не-

кую дилемму. Уже два года как все самые хищные и опасные твари

Долины не просто обходят ее стороной, они ее реально боятся. Как-то

(на «прогулке») пошла прямо на тиранозавра, причем, ее скрывали

поначалу древесные стволы, и мог ее не заметить, ведь ветер дул с

его стороны… Однако, как только его потрясающая башка двинулась,

уловив шелест шага, еще толком не повернувшись в ее сторону, а он

стоял чуть задом... как тут же вся эта масса нервно вздрогнула и самец

(определяла как-то навскидку) метнулся грузно и нерасторопно от не-

ожиданности в чащу, сбивая головой высоко для нее висящие ветки.

Он даже не всхрипнул (для приличия) — так был напуган.

Кстати, — как поясняла то ли в формате видео отчета, то ли это

был «треп наедине», без всяких нравственных обязательств перед

наукой, как бы мысли вслух, — что блуждание хвостом прямо над

землей, почти касаясь самым кончиком, у тероподов означало «слу-

шать»: вибрации даже легких шагов передаются на довольно боль-

шие расстояния, а тиранозавру, к примеру, главное уловить направ-

ление, иногда удается определить и «хозяина шага»; к слову, зауро-

подов слышно сразу, от ступней, а хвост (непроизвольно, инстинктив-

309

 

 

но) «мельтешит к земле», будто снимая с поверхности данные, «ска-

нируя». Обнаружив что-то, взметается. Правда, даже поднявшись,

может снова «залечь» книзу, и снова «искать позёмные следы шагов»

— когда не служит основной своей цели, кое есть балансирование

при движении.

У травоядных иначе, у них «проблема несогласия» с природой,

потому что часто склоняются к земле, ища нюхом торф, то есть, они

первоклассные «садоводы», чутьем определяющие по каким-то глу-

боким признакам, наличие нужной им растительности в том или ином

направлении. И по наличию перегноя, или сухой травы, ориентируют-

ся на местности, чтобы найти свой деликатес. Какие там инстинктовые

схемы или механизмы, сильно не вдумывалась, просто предположи-

ла; хотя, возможно, суть в том, что, скажем, некоторые виды растений

не могут соседствовать друг с другом, или наоборот, очень даже

«коммуникабельны» обоюдно. А «проблема несогласия» в том, что

голова «перетягивает» хвост, который, по сему, уже не может быть та-

ким идеальным «слухачом земельной дрожи», как у хищников.

Итак, либо спинозавр пришел на запах недруга, либо…

Она сунула прэдьжтор на место, футляр щелкнул. Подлезла под

навес сетки, и выпрямляясь, увидела во всем великолепии эту грома-

ду в пятнадцати метрах от себя. Один его четкий и быстрый шаг, на-

клон тела и головы с крокодиловым длиннющим «хавальником» усе-

янным страшными зубами. И ее нет. Хрум и все.

Метронокорд уже работал с ним, диагностировал псиволну от

мозга организма, он у нее был непрестанно в режиме ожидания: она

весьма профессионально настроила прибор, возможно, даже на за-

висть разработчикам. Только оповещением давно уже не пользова-

лась, что резонно: путешествует много, вокруг полно всякой живно-

сти, которую уж и сама научилась чуять… а если прибор будет попис-

кивать постоянно, то в этом никакого смысла. Он просто собирал ин-

формацию, активируясь в особом режиме, если ее собственная пси-

волна направлена на некий живой объект (аппарат не сканировал че-

ловеческий организм, а лишь учитывал по самым внешним парамет-

рам, для оптимального взаимодействия с оператором: ведь он же ее

исключал из зоны функционального пеленга, так? — а чтобы исклю-

чать, нужно «знать» ее параметры, как минимум). Спинозавр шевель-

нулся, будто подавшись чуть назад, голова пошла чуть вверх и в сто-

рону, слегка в отворот. И застыл. Глаз животного неотрывно прико-

вался к ней.

Вита присмотрелась.

310

 

 

На шее примечательный развод раскраски, на правой ноге едва

заметное «пятно», как ковровый узор. Знакомый. Она в него разряди-

ла не менее полста импульсов в режиме «хромая нога».

Пыталась «посадить на «фимластер». Безрезультатно, как дума-

ла. Впрочем, не только этого.

Нахмурилась. Она его не дрессировала, делались лишь попытки

сканирования волны (детально) и легкие посылы «рефлекс ориента-

ции», которые не давали результата подчинения, никоим образом. Не

фиксировали тварь на операторе… (тем более или прежде всего).

Но что если… Ее лицо просветлело. Прежние догадки на счет

«хромой ноги» верны, и такой подход является дополнительным сти-

мулятором «чувства хозяина» у твари? Разумеется, причинять боль

животному аморально, но… для них… их среды, такие факторы, не бо-

лее чем пощипывание — в каком-то смысле. А покусывают они и са-

ми… Вон, «куроящеры», к примеру, когда заиграются.

Его не было смысла окликать голосом, он не знал команд.

Но пришел — зачем?!

 

Какое-то время длилось это обоюдное взаимоуважительное со-

зерцание, наверное, минуты две. Он так и стоял, голова чуть отверну-

та, глаз уткнулся в нее, вроде как выпучено и могло показаться что на-

ставительно. Пришел и ждет. Чего?

Ей стоило бы понимать… вернее, обладать более широким пла-

стом познаний, кои были, скажем, у ее мужа, сознавая через это, что в

его крохотном мозгу идут сложные процессы продуцирования ситуа-

ции, что привела его к ее пещере… к ней — видимо. Эти сложные

процессы (самой природы) четко знали, зачем и куда он направляет-

ся, или же, куда и зачем...

Теперь ей нужно было всего лишь определить что именно им

движет.

Стояла и думала, пока глаз «наставлял».

Если бы теперь кто-то сказал, что перед ней монстр, она возмож-

но бы и поспорила, напирая на то, что есть более этичные выражения.

Женское кредо. Что делать…

Монстр… не монстр… она думала.

Что ему нужно.

Пока текли эти вялые секунды обоюдной созерцательности.

Он пришел на запах экскрементов тиранозавра? То есть, место

испражнения этого хищника обязательно ли означает, что эта особь

именно тут до сих пор? Понятно присутствие «другого тиранозавра»,

что бдит, охраняет свою территорию, и не прочь занять еще и иную.

Отвоевать. Но перед ней СПИНОЗАВР. Хотя тоже конкурент…

311

 

 

Который стоит, не шевелясь, практически, если не считать волне-

ния хвоста, но это совсем не в счет, хвост у них как шмыгающий нос,

весьма нервный. А ей следует решить (обязательно) что — теперь —

со всем этим делать. И с хвостом, и со спинозавром…

Который прекрасно осведомлен по своему природному чутью,

что никакого тиранозавра или иного властителя жизней здесь нет. Он

это знал еще только подходя к пещере. Если запах, по ветру, и обма-

нул его издали, то за полсотни метров ему следовало понять, что идет

напрасно в этом направлении. Тут нет тиранозавра. Тут нет добычи.

Она точно была убеждена, что в районе входа в грот ничем съестным

для таких персон не пахнет. Во всяком случае, запах травы, соком ко-

ей обильно удобрена сеть полога, сильно перебивает любой душок от

мяса, плоти. кура, которую она принесла? Она же сушила ее на вет-

ру… М-да.

Дело в этом?

Не особо верилось.

кура пахла падалью, а они не идут на падаль, она не насыща-

ет…

Вывод: он пришел именно к ней.

Гм? Зачем — в смысле.

И как узнал… а! — мысленно шлепнула себя по лбу — один раз

она его «подрубила» прямо возле грота, выйдя из него, он видел это…

Поскакал в ее направлении. Она хорошо запомнила это пятно на пра-

вой ноге, он смешно вскидывал именно эту лапу, когда хромая, уле-

петывал в неопределенном направлении, ибо его «кидало» из сторо-

ны в сторону, никак не мог определиться куда бежать. Она хлопнула

тогда себя по ляжкам, даже присела, неприлично (для самой себя) за-

смеявшись, забыв про прэдьжтор (старалась беречь от ударов и не-

уместных встряхиваний корпус).

Он… ее осенила догадка… Он пришел защитить ее? От кого… От (у

нее перехватило дыхание) от — тиранозавра, запах испражнения ко-

торого витал в воздухе весьма ощутимо для его нюха.

Вот почему стоит как истукан. Его инстинкты в ступоре. Но… отче-

го он задался целью ее защищать? Да, несколько раз она щупала его

метронокордом, самые первые разы в режиме «хромой ноги», ибо

тогда она валила его, повреждая ногу довольно основательно. Потом

подходила и совершала сеанс сканирования и передачи первичных

посылов, что только ориентировали инстинкты в общем на «согласие»

принятия команды… благообразную реакцию на присутствие челове-

ка (причем, определенного объекта-человека, оператора или «хозяи-

на»). Валить надо было, по ее мнению, для наилучшего эффекта,

нельзя «сюсюкать». Но важно не переусердствовать, иначе не сможет

312

 

 

охотиться. Своего рода искусство, констатировала она часто про себя

и вслух, разговаривая с собою же. А что делать? Надо же… постарать-

ся не замкнуться. Чего весьма опасалась.

Мастерство оттачивалось; тот раптор, которого она «тормознула»

при нападении на «жувача», в кульминационный для себя момент

перехода на плотоядную пищу (как же давно это было), скорее всего,

не выжил, ибо она перестаралась: идя на «охоту», переставила регу-

лятор силы на оружии на три щелчка, из окружной шкалы в шестьде-

сят делений, увеличив мощность. Да, столь незначительно, конечно

же, но, возможно, пережгла ему связки, а не просто «пощекотала»

мышцы. В дальнейшем училась быть все более аккуратной.

Таким образом, его инстинкты специфически переключились, по-

скольку от нее исходила и опасность, и ощущение «хозяина», импульс

доверия, что ли, это сложно было охарактеризовать, особенно ей,

имелся недостаток академического образования по теме. «Опас-

ность» и «доверительность» вступили в весовое соотношение в его

мозгу, и перевесило «хозяин». Безусловная рефлексия потекла ручей-

ком по путям «доверительного контакта», возможно, частично заняв

зону половой «инфульсии» (ее собственный термин). Может он стал

видеть в ней самку? Каким-то загадочным для природы образом.

Тогда стимул защитить может быть объясним. Вернее, не самку в

самом прямом смысле, но какое-то реформирование стимуляции в

этом отношении могло произойти, ведь конструктивно природа еще

тот «фокусник»!

Все это она передумала за те пару минут, пока глаз ее «настав-

лял», буравя полусонным, полунастороженным вниманием гостя. Эк-

земпляр был крупный, достигавший восьми или десяти даже метров в

высоту. По длине там было все двадцать. Обычно они чуть мельче,

это, видимо, генетический переросток.

То, что она «мелочь пузатая» никак не было для нее аргументом,

что он не должен ее бояться, опасаться… Известно, что природа наде-

ляет мелких тварей орудием способным противостоять крупным осо-

бям, причем, вполне эффективно. Мы испытываем нравственное не-

домогание от вида осы, к примеру, рядом с собой: вдруг, у нее, пони-

маете, «замыслы» по нашу душу.

Она коснулась правой рукой прибора. Провела пальцами по сен-

сорам, ввела код программации. Надо было тогда заняться им вплот-

ную, раз сам пришел. Прежде всего, вывести из ступора, задача не-

легкая. Его инстинктовый аппарат «завис» слегка, не ведая как посту-

пать далее. Цель он нашел, цель… своего трепетного интереса и сти-

мула покровительствовать, защищать… Но эта цель была вне зоны

обычного рефлексивного поля метаспорадических сигналов в мозге.

313

 

 

Этим термином любил увлекаться Ронни в беседах с ней, что имели

назидательно лекционный формат.

Нужен звук голоса и посыл волны.

Посмотрела, поискала его «глаз», то есть, стараясь привлечь в

этом глазу внимание к себе, частично меняя ситуацию «обоюдной со-

зерцательности».

— С-с-с… пооооааа?!?

Нажала «пуск» виньетирования. Пошла рекурсия…

Спинозавр дернулся, царапнул задними конечностями по грунту,

оставляя внушительные борозды (ее тропинка, кстати).

Хвост скакнул вверх, застыл, шлепнул, сорвавшись вниз, о землю.

— Хорошо, мальчик… (наконец-то она сказала это).

Дальше. Импульс винтажа «сумеречной зоны»… Есть эксплансия!

Она закрепляла результат на приборе, на волне. Теперь нужна

команда, чтобы его мозг ее первично усвоил.

— Л е ж а т ь!

Снова пуск виньетировки.

Ей не было нужды как-то показывать ему исполнение команды,

либо использовать иные, присущие обычной дрессировке приемы.

Мозг динозавра воспринимал код волны, в котором, совершенно не-

понятным любому непосвященному, специальным инженерным

«картмиксером» (образом), вальсировал предельной пульсацией

нейроагрегации формулятор действия: тварь начинала воспринимать

посыл волны как команду собственного мозга, пока этот посыл не

приживался, становясь частью системы его организма, частью ин-

стинктового аппарата, частью… его природы.

Приблизительно тоже самое происходит в случае традиционного

метода дрессировки, но усилиями «хозяина» в основном и тонко

продуманной наукой общения с животным. Причем, животное долж-

но быть одомашнено, факт.

Она повторила команду, краем глаза поглядывая на экранчик

прибора, ее пальцы, как пальцы музыканта на струнах, улавливали

подушечками подаваемые прибором виброимпульсы, несущие тех-

ническую информацию о текущем процессе. Повторила еще раз…

Чудовище стало медленно оседать, ноги подогнулись, тут же у

нее мелькнула хаотично и чуть панически мысль…

(они лежать вообще умеют, может как лошади… и спят стоя)

…но угасла. Женщина наблюдала за дальнейшим.

И он лег, вытянув к ней крокодилью башку. Гребень парусом,

чуть колыхаясь, пока он устраивался удобней, наконец, застыл.

— Хороший мальчик, — она кивнула, удовлетворенно осматри-

вая «трофей», пробежав еще пальцами по панели. Для самки у нее

314

 

 

будет «девочка», это тоже команда. Она означает похвалу, но тварь

знает, способна различать, что это не призыв к действию.

«Кстати, он должен знать где вода», — мелькнуло у нее. Позже…

(как же на него взобраться-то?)… надо будет провентилировать во-

прос.

 

 

 

II

Отпустив динозавра, — поскольку, выполнив команду «лежать»

он вернул себе «умиротворенность», выйдя из ступора рефлексии:

положение лежа начисто снимало тот внутренний импульс, что побу-

дил двигаться к ней, ее гроту, по запаху противника, дабы защитить,

— она вернулась к «платью». Напевая и пощелкивая пальцами, зашла

в грот, залихватски отдернув северный край полога, взметнув его, все

еще вспоминая дрожание гребня…

Было изучено две команды «лежать» и «уходи».

Во второй заключался тот смысл, что в нейроэмульсии срабаты-

вал механизм общего порядка: это стимул двигаться в любом направ-

лении, что и происходит в обычном с тварью случае, например, при

поиске добычи. Больше перегружать его мозг было нельзя, и вообще,

пока что, она могла работать максимум с набором из тридцати ко-

манд, это был функциональный предел, порог, за которым начинался

«эффект Мокартана». А «пока» в том смысле, что надеялась преодо-

леть этот порог, теоретически измышляла, что, скорее всего, дело в

общем балансе запрограммированных стимулов, а известный нехо-

роший эффект возникает прежде всего из-за несогласованности этих

резистентных относительно друг друга векторов поведения.

Надо было думать над тем как сделать седло, потому что, прежде

всего, следует выяснить есть ли поблизости вода, вполне возможно,

что источник находится в сотне километрах, например, на востоке, за

ее скальной сопкой, кстати, причина того, что она не исследовала еще

восточное направление состояла в том, что местность позади ее оби-

талища была крайне бугриста, напоминая горный кряж засыпанный

почти поверх, однако, в любом случае, передвигаться там было за-

труднительно, прямо как по барханам, только каменистым, избыточ-

но рельефным. То есть, непроизвольно оставила изучение той части

Долины на потом. Но спинозавр наверняка мог легко там передви-

гаться, если, к тому же, тот путь для него был протоптанным: к воде.

Может быть, озеро или река и в другом направлении, например, она

еще и близко не подошла к горе «Таммир», что — там??

315

 

 

Вита мечтательно прищурилась, дошивая платье. Представляя

домик на берегу озера… среди цветастой зелени, камыша, к прохлад-

ной чуть ребристой глади ведет дорожка, просто полоска земли с вы-

корчеванной травой, а дальше мостки и… купальня, специально ого-

роженное в воде место для собственного бассейна, ведь в самом озе-

ре, естественно, водятся прожорливые ихтиозавры, либо что-то схо-

жее, также могут быть змеи… м-да, от змеи частоколом не закроешь-

ся, потом, как она будет всаживать в дно возле мостков бревна? Зада-

ча невыполнимая для нее. Впрочем, был вариант котлована рядом с

водоемом, и прорытой к воде канавой, по которой пойдет вода в

яму… Можно поставить решетку из прутьев, даже две… Только вот

всякая мелочь тут может быть не менее опасна, а от мелочи (змей?)

решеткой не отгородишься. Но мысль о бассейне доводила даже до

исступления. Старалась не думать об этом, посему.

Недалеко, почти рядом, полянка, и на ней пасутся анкилозавры,

которых она приручила, ее транспорт и рабочие агрегаты для корче-

вания… прикинула, что если впрягать нескольких сразу, то вполне…

правда, какие же прочные и толстые травяные канаты нужны… Да и

как они будут пастись на полянке все вместе, тем более, когда им

столько надо «зеленого мяса»? Фыркнула на саму себя. Вообще за-

мечталась… Продолжая ловко орудовать иглой, стежок за стежком.

Тем не менее, с седлом у нее все получилось. Долго думала над

конструкцией, это оказалось посложнее платья, нужно было седали-

ще, причем, с амортизацией, рессорой внутри, все это заключить в

шкуру освежеванного, очередного неудачника равнины, что попался

на зуб, которому выгрызли нутро, но часть кожного покрова остава-

лась целой… ей как раз хватит. Вообще-то было по-разному, иногда

хищники не оставляли и костей… — ведь мелкую добычу тиранозавр

заглотит целиком… потом еще падальщики не дремлют (которые эти

кости растаскивают?). Но если успеть и разогнать всех…

В общем, это будет деревянная конструкция, а? Наложить друг на

друга подобием царги заготовки из стволов толщиной в руку, полу-

чится рама, кою еще скрепить крестовиной. На стыках плотненько за-

тянуть травяными жгутами-веревками (можно еще смазать жиром в

местах прилегания обмотки, чтобы снизить изнашиваемость от тре-

ния, да и скрипеть седло не так будет). Прикинула… Нужна будет еще

одна неполная рама, без одной стороны, чтобы закрепить извне, ох-

ватом, — это надо будет же просверлить в стволе сквозное отверстие,

раз, и еще, аналогично в царге с двух сторон, чтобы колышком…

стержнем, то есть, поставить нижним элементом конструкции под-

рамник, который будет выполнять роль рессоры: на цельную стяжку

подрамника (это сзади, значит) закрепить плоский брус в котором вы-

316

 

 

чищена колея… а в нее вставится взятый от дерева элемент рессоры…

эдакая «загогулина» с широким углом от гибкого дерева (есть такое,

которое, к тому же, и растет как будто ветки пьяные, перекрученные,

витиеватые). И вот она сядет в уже готовое седло… «загогулина» про-

гнется под ней, имея свободное пространство в колее… станет как бы

мягко… в смысле, при езде… вверх-вниз… вверх-вниз…

(улыбнулась)

Все это обернуто и скреплено — шкурой как основная часть. Те-

перь, конкретно само седалище, оно будет сниматься. И сделано бу-

дет из… из…

Посмотрела вокруг себя, будто перед ней был рассыпан целый

склад всяких приспособлений и деталей для конструирования седел.

В кусок шкуры надо будет завернуть что-то мягкое. Или… взять

кишечную трубу, промыть, разумеется, завязать с одного конца… так…

и? — надуть с другого и тоже завязать. Что выйдет? Колбаска-пузырь,

верно. Вложить несколько таких в седалище. Будет очень мягко.

(«Комфорт наших автомобильных кресел вы оцените по дос-

тоинству! Кресел… комфорт кресел…» — звучало из радиотрансля-

ции, а она куда-то ехала, руль вправо, чуть вправо… так, поворот,

включить «поворотник», есть, она учится водить машину, рядом

сидит внимательный но довольный инструктор…)

Такая же идея с «кишечной воздушной подушкой» для того, что-

бы подвязать с боков, понизу основания, дабы это основание нор-

мально вписалось в окружность гигантской шеи. Да и давить ему не

будет… естественно! (Образ распластанной на земле женщины весьма

похожей на нее саму, мерцал слабеньким, но уверенным когнитив-

ным диссонансом).

Далее, к седлу нужны кольца, чтобы крепить его наиболее проч-

ными веревками к телу динозавра. У анкилозавра есть шипы, тут про-

сто. А кольца… скорее всего костяные, надо будет отыскать… Или нет,

все-таки, можно привязывать за саму раму…

Можно сделать четыре кольца из травяной веревки, каната поч-

ти. И закрепить на раме. А потом к ним уже подвязывать те веревки,

что будут цепляться за корпус живого транспорта. А на тех концах

крепежных веревок, что будут цепляться за корпус (шипы?) сделать

петли.

Еще подумала. В случае со спинозавром эти петли придется со-

единять дополнительной веревкой-канатом под самой его шеей, по-

тому что нет у него там шипов…

Так… а если седло сместится, съедет набок, что тогда? Особенно

при движении. Поежилась. Летать она еще не научилась, и падение с

такой верхотуры, да еще при интенсивном скачковом (!) движении,

317

 

 

грозит однозначно понятно чем. Сломанной шеей. Как минимум де-

формированными костями… да что там, голубушка, ты себя не собе-

решь!!

И постоит твой… э… скакун… потопчется, посмотрит, нюхнет тебя

бездыханную, склонившись. Если голоден, то и куснет. Потому что пе-

рестанет видеть в этом куске плоти «хозяина»? Не исключено, надо

будет подумать над этим… (или, фу, «ну его», не хочу)… однако, тебе,

по-любому, будет уже без разницы.

Так… вот еще что. Веревка будет натирать шею, что начнет тварь

беспокоить. Сбросит. Угу. Значит, площадь давления веревки надо

увеличить… надо… связать вантом несколько веревок! Точно. И про-

вести за шеей. Под шеей… Да. И так же, возможно, сделать с крепеж-

ными отводами от седла.

Теперь. Ее собственное крепление в седле, ремень безопасности.

Покивала самой себе. Ну, вот тут, кажется, ничего особо сложного нет,

закрепится с краев — хорошей веревкой, по животу продетой через

уплотненную в несколько слоев кожаную муфту, для мягкости, дабы

веревка не врезалась. Тут больше думать нечего.

Осталось назвать «скакуна». Имя важно. Как его окликать?

Гм. Вот же… проблема.

устрый?

Э… пусть так будет. Договорились.

Так… э! Что с креплением седла при движении?? Сползет ведь…

перекосит его. Как сильно не затягивай, а узлы ослабнут, начнет гулять

и все. Правда, конечно же, заметив такое, можно остановить устро-

го, опустить на землю, и подтянуть крепления. С анкилозавром про-

ще, там седло удерживается на шипах с двух сторон прямо у головы:

седло может мотать, но никуда оно не денется, веревка от крепления

с одной стороны натянется, вернет колеблющееся седалище к себе, и

так же с другой.

У нее возник вариант дополнительно крепить седло через осно-

вание передних конечностей, то есть, от конструкции будет отходить

дополнительный канат с двух сторон и довольно длинный, чтобы ох-

ватить подмышкой и затянуть морским узлом. Ага, гм, и если также

смазать часть веревки что проходит под мышкой, то ему не будет на-

тирать.

Разобравшись с этим, вернулась к почти готовому платью чтобы

уже закончить.

 

Новый туалет был великолепен! Ткань (то есть, шкура) струилась

складками (она защипывала у талии) до щиколотки, разрезом откры-

вая левую ногу, правую чуть пряча, но при быстром движении пола

318

 

 

одеяния будет развеваться сзади, она ведь умеет бегать очень быст-

ро… уже спустя три года в этом мире она бежала легко, воздушно,

скрадывая дыхание, научившись управлять им в совершенстве, все

движение тела было сплоченным, схваченным, стиснутым единым

порывом броска вперед… будто шатунный механизм паровоза, что

ползунком-маятником разгоняет колесо, толкает его по кругу, кру-у-

угу… и все вперед и вперед, наравне с ветром.

Кожаное платье… «Нано Феричи», пожалуй, лопнет от зависти.

В нем было удобно, что отметила сразу.

Старую одежду вычистила, простирала, и аккуратно сложила в

бывшем «шкафу» у южной стены, рядом с правым коридором, при-

крыв корой, до носков и исподнего, отчего стала ощущать себя только

естественней, вернее, как-то свободней в движении. Вполне возмож-

но несколько надуманно. Ведь одежда ее века делалась добротно,

очень качественно, из прогрессивных материалов. Носки, например,

до сих пор были целы, без единого намека на протертость. Обувь. Бо-

сиком ходить было приятно, бутсы также отправились на хранение.

Но, все-таки, обувке надо было найти замену, потому что на бугристой

поверхности она только будет царапать и повреждать себе подошвы,

особенно, если придется шагать по каменистой породе, там — за

кряжем. С этим справилась вообще легко. В несколько слоев про-

дольно стопе, «гармошкой» сложенная шкура, схваченная нитью по

нужным местам, и пожалуйста, основание готово, в виде толстой

слоистой стельки, которая тут же и есть сандалий. Навязать ремни в

четырех точках из тонких полос кожи, что складывались, обшивались,

для эстетики или прочности, так и не поняла саму себя. Два ремешка

на пятке с дополнительным поперечным, что охватит лодыжку и за-

вяжется прикрепленными веревками, и посредине стопы два ремеш-

ка-веревки. Впрочем, она решила, что тут есть поле для практической

фантазии, но с первыми сандалиями заморачиваться не стала, сдела-

ла как можно проще.

И вот снова, как после первого купания с щелоком в своей вели-

колепной ванне, стоит перед гротом, провожая солнце, что уже готово

уйти за лесной массив, провалиться за волнующиеся верхушки крон, в

новом, свободном от скреп того (старого) мира, одеянии, на руке ча-

сы, метронокорд, под левой грудью футляр кобуры с прэдьжтором. В

волосах поигрывает ветер. В сердце томление неясного и немного

призрачного счастья. Она знает зачем и почему…

 

 

 

 

319

 

 

 

 

 

 

ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

 

Как оказалось, устанавливать на анкилозавра седло и забираться

на него было легко, рядом с гротом, «во дворе», имелся обрывистый

пригорок, подведя командой к которому «жувача», она, взойдя на

сопку, видела перед собой обширную спину, куда легко укладывала

седло, захватывая петлями шипастые выросты панциря: можно ехать!

Впрочем, она могла это делать и с земли, затрачивая больше

усилий только, взрослый анкилозавр имел рост как с нее.

Одного назвала «Юр», будто бы по имени первого космонавта

планеты, ибо этот экземпляр никак не хотел освоить «первую переда-

чу», то есть, тихий ход, постоянно куда-то рвался. Может, был ранее

напуган (не исключено) — тиранозавром, к примеру. Как ему помочь

не знала, для фельдшера-психиатра местной фауны у нее было недос-

таточно знаний (воспринимала их как людей, поэтому назвать себя

«ветеринаром», даже будучи им по профессии, никак невозможно).

Хотя, наверное, дело было и не в космосе, а в «Юре», то есть, юрском

периоде. Просто этот динозавр был первым ее «конем», правда, не

сказать, что шибко быстрым, максимально можно было разогнать до

пятнадцати км/ч, и то, ненадолго, только… не из-за усталости, а ско-

рее вредности. Не желал «Юр» долго бежать, следуя лишь голосовой

команде. Позже она посмотрит, как будет с другими.

Дни протекали незаметно, насыщенные благообразием ее внут-

ренней неизбывной сочетаемости с этим простором, лесами, небом,

320

 

 

она не знала когда стало именно так, мир, погруженный в мезозой, в

самую древность ее представлений о бытие, очаровывал и манил все

сильнее, часто стала просыпаться с ощущением, что так было всегда,

что рождена она здесь, но по невыясненной причине люди куда-то

делись, оставив ее совсем одну, на фоне вяло текущего времени, и

среды обитания, исполненной непрестанного риска, но невероятно,

для души, близкой, источающей каждым движением в ней и вокруг

силу наивысшей гармонии.

Леса шумели ветром перемен и смыслом многократно повто-

ряющегося эха ее шагов, наверное, вообразительно, но до сладостно-

го трепета в сердце важным смыслом, природа клала под ноги зем-

лю, храня ее поступь как нечто заветное и искомое самой природой,

там где должна быть ровность, будет ровность, где кочка, чтобы лег-

че, удобнее оттолкнуться для прыжка через овраг, будет прямо к по-

дошве кочка… трава расступалась перед этим твердым, уверенным

шагом властительницы Долины, едва касаясь кончиками обнаженной

ноги, будто лаская, требуя дабы шла, шла, шла… примеряясь внима-

тельным взглядом к небесному таинству вышины, где или совсем

светло, прозрачно, или же нависли тучные предвестники дождя, за-

частую являясь лишь доступной только взору ватой на картинке небес,

что подержится и уберется в прозрачность и небытие. Вокруг шурша-

ла жизнь, ее было очень много, слишком много для одного… челове-

ка иного времени, который невозвратно делает время уже сие своим,

вошедшим в клетки и дыхание, разум, волю, самосознание. Она идет,

руки плавно «скребут» воздух, пальцы чуточку напряжены, возможно,

оттого, что в любой момент готова метнуться рукой под грудь, хлоп-

нуть ладонью по замку кобуры. аг четкий, «оттянутый» силой из-

внутреннего рывка, что еще спит, покоясь на движущейся вперед ноге

спазмом наития и суровой устремленности, тело как пушинка, но эту

легкость не сдуть ветром, она сама как ветер, в ощущении и покое

размеренной мощи осознания своего места под этим солнцем. Над

равниной колышется тень грядущего сумрака, это ночь, что наступит

для торжества нового дня, новых решений и замыслов. Пусть еще

только утро, но сумрак уже ползет, откуда-то из недр, из пространст-

венной щели чувства… великого события, которое утаенным образом

хранится глубоко в сердце, события еще неведомого, но возможного.

Во всем пространстве насыщенная думой изга, самопленительное

чувство вешнего недостатка чего-то как бы явственного, но и тут же

преизбытного самой последней мыслью, что вот только что была, ис-

кательная (с претензией), держащая течение «веслом усилия», и

сбросившая у порога путь лодчонки раздумья на потоки… И между

321

 

 

небом и землей снова хоровод замыслов, планы — внимательные к

ее поступи…

— Ююююр! Ко мне! — Анкилозавр, медленно поворачиваясь на

зов, оставив недообглоданную ветку, и шелестнув по близким к нему

кустарникам колотушкой хвоста, что полунервно, полуигриво, взмет-

нулся от земли, будто ища мячик, что нужно отбить... роняет и подни-

мает башку, видимо, выказывая таким образом радость от ее присут-

ствия. Она была ласкова с питомцами, ее голос журчал светлым ру-

чейком покойной идиллии цветущего сада, в котором можно беско-

нечно наслаждаться сладкой листвой, травой, солнцем, ароматами

дня и ночи, безмятежным сном, чувственным пробуждением, и башка

кивает, возможно, выражая таким образом бег, он бежит к ней, еще

не тронувшись с места, «малыш Юри», как слышит он, уже восприни-

мая частью себя... своего ощущения (бытия), с похлопыванием под

челюстью, что ему особенно нравится, потому что такое похлопыва-

ние от нее ладонью побуждает (воспоминания) о самой вкусной и

сочной пище. Из него исходит гудение, он поворачивается еще, уже

встав к ней, что приближается, совсем «лицом», хвост-колотушка на-

пряженно, но это только от глубокого удовлетворения, ибо такое

движение хвоста совсем непроизвольно, и либо оно от страха, либо

от удовольствия, выписывает замысловатые кружные фигуры «высше-

го пилотажа», он уже пыхтит, она улыбается, подойдя вплотную, беря

его за голову, похлопывая. Они поздоровались. На его шее висит «ку-

лон», экстракт ее мочи, которой пропитан высушенный травяной там-

пон, единственная защита для ее домашних любимцев: ни один хищ-

ник Долины не приблизится к Юру, потому что... она где-то рядом.

Вита не сразу догадалась о таком способе, однако, поразмыслив,

пришла к выводу, что нюх у зверюг отменный, они ее чуют едва ли не

изнутри (почти так). В любом случае, испражнение будет содержать

именно ее запах. Если уж собака способна только лишь по следу на-

стичь объект поиска... А у здешних обитателей нюх лучше в разы, уже

знала наверняка.

(Камера. Начитка. Доклад специальный, номер четыреста во-

семь. День две тысячи триста двадцать восьмой.

«Когда же в природе произошел некий важный сдвиг, и род пре-

смыкающегося стал переходить к формации млекопитающего, что на-

верняка было вызвано никак не природными причинами, не процес-

сами генезиса непосредственно, которые протекают в клетках, а

внешним фактором: возможно, бывали случаи, когда самка, что вы-

нашивает яйца, была подвержена преследованию, и соответственно,

речь тогда о сотрясениях в матке при стремительном движении, но

она выживала; однако, уже полученная деформация в маточной об-

322

 

 

ласти и на уровне мозга, соответственно, в дальнейшем, приводила к

«преждевременным родам», то есть, яйца были недоношенные. По-

сле двух-трех «выкидышей», за все время жизни особи, матка уже не

формировала яйцо как таковое, от которого осталась только оболоч-

ка, детское место. Что-то рождалось мертвым, что-то выживало, но

было хилым и неприспособленным. Так или иначе, этот процесс, ко-

торый весьма сложно представить во времени и функционально, за-

крепился генетически, то есть, генезис, «проинструктированный» не-

ким внешним фактором, коим и являлось неуместное сотрясение при

быстром и долгом беге, в конце концов нашел лазейку, и закрепил

уже основательно в видах — живорождение. Конец записи».)

Она сделала несколько «загонов» на всякий случай, в нескольких

местах западного леса окрутила через деревья по периметру площад-

ку, достаточную для свободного пребывания нескольких анкилозав-

ров: они могли прятаться там, к чему их и приучила. Толстые травяные

канаты, на плетение которых истратила целых полгода, практически

более ничем не занимаясь, завязанные на дерево прохода в кораль,

объимая по периметру «овальную» площадь, замыкались на втором

дереве прохода, оставляя, таким образом, довольно широкие посто-

янно открытые врата. По этой окружности были подвешены «ее сле-

ды», что, по ее расчетам, могли сохранять актуальное состояние за-

щиты годами, без необходимости обновления. От дождя «кулоны»

были защищены зонтиками из навязанных листьев «мансуны» (она не

знала, разумеется, как нужно называть растение по-научному, и есть

ли вообще в современном? мире для него определение), что хоть и

высыхали, но сильно не съеживались, вполне достаточно сохраняя

содержимое под ними сухим даже при очень сильном дожде, ибо за-

крывали защиту практически полностью, при этом, пропуская запах

наружу, так как конструкция зонтика была слоистой. Повышенная

влажность, при этом, конечно же, не вымывала содержимое, но лишь

делала более заметным.

Канаты, накрученные тремя уровнями, создавали некое подобие

забора, и, может казаться, что, тем более, тиранозавра, такая хлипкая

преграда не остановит. Но такой цели и не было: остановить канатами

тиранозавра. Нужно было лишь временно удержать, пока до мозга

через нюх не дойдет, что она — здесь, где-то рядом.

Кокос и Медуза, самец и самка, были более восприимчивы к ней,

не в пример Юру, что «тормозил», видимо, как она окончательно уве-

рилась, пережил, возможно еще в детстве, нападение хищника, но

остался цел, может быть, по причине той атаки, без матери. Команда

«ко мне» должна выполняться ими легко, непринужденно, однако,

этот ее первый великан «жувач» доставлял ей хлопот.

323

 

 

Кокос чем-то напоминал плод одноименного растения, конечно,

только лишь надуманные ассоциации, скорее, философские, он был

напорист, схватывал живо науку, был довольно быстр для анкилозав-

ра, «катясь как кокос упавший с пальмы». В глазах Медузы ей чуди-

лось волнение морской глади.

Примечательно то, что она все-таки, ведя наблюдения за «жува-

чами», таки удосужилась проверить несколько растений на предмет

съедобности. Как бы по «ходу дела» интересовалась тем или иным

растением, плодом, и листьями, и корнями. Постепенно, не замечая

того, становясь знахаркой. Ей помогало то, что она ведь работала на

биохимическом направлении, хотя и не имела прямого отношения к

лабораторным исследованиям корпорации пищевых концентратов,

но иметь сведения о составе продукта была обязана, ибо работала в

отделе прессонфакций, информационном столе, а это, прежде всего

ответственность при ознакомлении потенциального потребителя с

данной маркой. И сам концентрат имел естественные, природные, то

есть, прежде всего, растительные формулы. Она много изучала, вече-

рами листала специализированные журналы компании для персона-

ла, углублялась более конкретно, находя источники информации са-

мостоятельно: она хотела быть не просто полезной, а нужной.

Данное знание ей очень пригодилось, она имела и самое общее

представление о применении растительных «формул», и такое, кото-

рое помогло различать и исследовать, специфическое, почти научное.

И вообще, она была очень рада тому обстоятельству, что в свое время

(догадалась)

удосужилась найти работу именно там.

Поглощаемое растительноядными уже не боялась пробовать са-

ма. Заметила пару произрастаний, которых животные избегали, прав-

да, все равно ей следовало быть настороже, потому что ее организм

все-таки отличается от их.

Таким образом, обновила стол, для каждодневного рациона с

обязательным мясом прибавился «салат из мичуры», названия давала

сама, по своей вкусовой, либо какой еще прихоти: может потому, что

срывая первый раз растение, услышала трубный призыв диплодока,

весьма явно, хоть и отдаленно… и назвала «дудука».

Листья некоторых деревьев и кустарников были вполне съедоб-

ны, их можно было шинковать, сдабривая маслом… да, растительным

маслом, из плодов «кувары», эдакая зеленая «бомбочка» с семенами,

что перезрев лопалась, взрывалась даже, разбрасывая содержимое.

Кухонная утварь не просто увеличилась, но усложнилась, появились

приспособления, скажем, для отжима сока: срез, вернее, скол, дерева

(с определенного времени прэдьжтором для таких целей пользова-

324

 

 

лась лишь в очень специальном случае) вытесанный внутри с обозна-

чением бортиков, канавкой в глубине для сбора продукта, клепыша-

ми на рабочей поверхности, мелкими шипами растения «чавы» (из

высушенных листьев которого заодно варила себе чай, надо было ки-

пятить минут десять, и получался ароматный душистый напиток со-

всем не схожий с настоящим традиционным чаем, но была вполне

довольна, и даже подумывала, что теперь обычный чай и не смогла

бы употреблять… кхм), и эти клепыши служили для растирания при

давлении специальным «пресс-папье»: она клала очищенный от

шкурки «фрукт-овощ» и укатывала, сливая периодически сок из уг-

лубления в приготовленную посуду. Или натирала. ипы набивала

удобным камнем, что заменил «молоток», оставляя только «попочки»

оснований, или, как обычно говорится, затыльник. Позже у нее полу-

чилось сделать пресс-давилку поршневого типа из цельного ствола,

нутренность которого выскоблила, получив цилиндр, предварительно

отмачивала заготовку неделю в ванне. Днище цилиндра проковыри-

вала большим шипом… э… «шипастых растений»; была, правда,

мысль, использовать тонкий длинный клык, но шипы были более

ровными, напоминая гвозди. То непосредственно рукой, то используя

полый стебель камыша и набойник в виде палочки камыша более

тонкого, вставив в уже полученное ковырянием углубление, набивала

сверху камнем, «уронив» внутрь, то есть, просунув особо толстый

шип, для кернения. Давильная часть была взята как кусок бревна

меньшего по диаметру, чурбан, на который и ориентировалась при

выскабливании цилиндрической полости. Сперва, делая масло, а

нужно оно было не только для стола, обнаружила, что дерево, пропи-

танное масляным составом с добавлением другого растительного ин-

гредиента, становится прочнее, и тут же гибче. Произошло случайно,

она выжимала плоды в ступе-давилке, но не удосужилась промыть

полость после растирания «лечебной травы» (типа подорожника, ви-

димо: заметила еще в первые два года, совершенствуя «мазь для от-

пугивания», что «крутящаяся по стеблю» трава ускоряет время зажив-

ления царапин и порезов). У нее была тонкая палочка, прутик, для

«эстетического перемешивания», она вываливала, выскабливала по-

лученную смесь в глубокую тарелку, для трапезы или дальнейшей го-

товки. Но могла ведь использовать лопаточку? Да, только прутиком

получалось взбивать, как миксером. В принципе, наверное, это было

не совсем осознанным экспериментом: смешать масло и «лечебный

жмых». Как бы случайным… И заметила позже, что прутик стал более

гибким, ее это не совсем устраивало, ведь он нужен был для переме-

шивания. Она пользовалась то одним, то двумя одновременно, с обе-

их рук, и в кухонном запасе их было несколько. Надломила, дабы вы-

325

 

 

бросить и заменить другим. И тут почувствовала его особенную упру-

гость, каковой ранее не наблюдалось. Соответственно, подумывала

соорудить стрелковый лук… потому что… как-то заметила, что плоды

одного растения, вроде как травяного, — с прямым стволом и чашеч-

кой семенником наверху (что и рассматривала как плод), — опьяняют

животных. Попробовала сама, почуяла дурноту. Пыталась вываривать

эти чашечки, не рискуя дегустировать, впрочем, подозревая, что сок

этого варева изрядно ядовит; и в то же время подумывала о возмож-

ных целебных свойствах. Проверить было не на ком. Идти специально

по лесам, сделав лук, чтобы засадить стрелой в хищника, считала для

себя аморальным. Сама природа управляется с этим как «хочет», у

нее естественный отбор и прочие прелести генезиса. А у нее — мо-

раль.

Пока теропод не нападет сам, она не может так экспериментиро-

вать. Однако же, если только подозрения оправданы, что она, с ми-

зерным добавлением реагента, сока «целебной травы», наблюдая как

варево «клубится» в котелке, пузырясь и «пуча воздух» (так казалось

— по отталкивающему запаху), получила сильный яд, попадание ма-

лой части которого в кровь в течение минуты убьет даже самого

большого зубастого великана, — то можно рискнуть. Ее фантазия

двинулась дальше. Наконечники можно смазывать ядом, но можно

еще наполнять им жилы от убитых тероподами (в том числе сами те-

роподы «валят» друг друга — в полном согласии с природным «за-

мыслом»: пыталась шутить на этот счет, изрядно философски, разуме-

ется), завязывая уже наполненные жилы на концах, а наполнять мож-

но тростником, используя в качестве эффекта шприца «резиновую

грушу» из какого-нибудь внутреннего пузыря взятого от обильных ос-

танков, что как не иди, обязательно встретишь, обязательно на-

ткнешься на таковые — по округе. Пузырь должен восстанавливать

форму, да, поэтому… Гм, а можно ведь сделать самый обычный

шприц! Взять тростник, две трубки, ту что поменьше обмотать на од-

ном конце теми же жилами… вставить в трубку побольше… эффект

насоса уже есть. А дальше дело техники.

Так-так… у нее намечалась «целая лаборатория».

Ага, так вот, наконечники можно обкручивать наполненными

ядом жилами. И что получится? Представила наконечник, имеющий

не ровно треугольную или ромбовидную форму, а прямоугольно тре-

угольную, и на прямоугольном участке выемка с двух сторон, для на-

матывания как на катушку жил. Стрела летит, впивается в шкуру, в мя-

со. Вот, от удара жила лопается, из нее течет смертельный сок.

(«Надо как-то технически помочь соку вытечь… ага»)

326

 

 

Надо… со стороны что ближе к стабилизатору, хвостовику, уста-

новить… шип, что ли… для прокалывания. При ударе в тело жилы сме-

стятся назад, напарываясь на шип. Придется покумекать над этим.

Искусством стрельбы из лука не увлекалась, но как-то подрост-

ком интерес у нее был, совершенно случайный и поверхностный. Од-

нако же, глядя на процесс изготовления лука в естественных условиях,

диких и «неотесанных», по видео на факультативном предмете «осо-

бенности древнего мира», кое-что усвоила совершенно автоматиче-

ски. Девочки, как помнила, еще забавлялись, «пытаясь понять» тем ли

самым луком орудует мифический Амур. кола… детство.

И теперь она прикидывает как сделать самый настоящий стрел-

ковый лук, со стрелами смазанными предположительно весьма ядо-

витым экстрактом сока двух растений…

Однако же, что понимала вполне явственно, «ядовитую смесь»

нужно испытать, иначе, какой смысл «заморачиваться» и «играть в

индейцев». Только время потратит попусту, потому что… вполне по-

нятно, что даже для «куроящера» удар стрелой, что пронзает на-

сквозь, необязательно станет прямо-таки смертельным. Разве? Гм. Он

умрет, конечно, но далеко не сразу — выживаемость, выносливость.

Динозавры в этом смысле были посущественней тех представителей

животного мира, что появятся на дальнейших витках эволюции. Это

были ее соображения, на которые, впрочем, следовало обратить

внимание.

Значит, весьма желательно удостовериться. А как? И пришло

простое довольно решение: пикой, или копьем… дротиком, смочен-

ным на остром конце «ядом»… Только нужно было умение ловко,

сильно, и далеко метать. Чем и занялась, выделив для таких упражне-

ний особое время, иногда уделяя тренировке и половину светового

дня. Так прошло еще три месяца, но она добилась успехов. Несильно

наостренная на конце палка, летела пока что в сопку, и сперва утыка-

лась, завершая полет, в сыпучую стенку холмика, и падала, отскакива-

ла. Но настал день, когда «дротик» воткнулся как подобает. Она по-

дошла, с ликованием вытащила из породы. Продолжила.

В итоге, дротик стал продолжением руки. Не было большой раз-

ницы, ткнуть ли ей пальцем в щербины стены грота, или же, взвесив

на руке метательное орудие, поступательно сильным «оттягом» —

метнуть, видя как спустя пару секунд, с расстояния в двадцать или

тридцать метров, заостренный шест впивается глубоко и прочно в

цель.

Думала насаживать наконечник, и уже пригорюнилась, потому

что опыта не имела и мало что понимала в этом. Потом… все-таки,

прикинула, и решила, что можно и так, без него, а только наострить

327

 

 

как следует, да, может быть обсыпать мелкой каменной крошкой, об-

мокнув предварительно кончик в древесной смоле. С которой ей

пришлось повозиться, потому что при растопке несколько раз смола

загоралась. Пришлось сделать специальную сковороду, сплетенную

из прутов, и обмазанную глиной. Ту что для готовки портить не хотела.

Дно посуды легко ровняла, налив воды, пока глина была еще вязкой,

и «болтая», как обычно ополаскивала после готовки, трапезы, — но со

щелоком, — потом выплескивая. Далее давала просохнуть и обжига-

ла.

Добавила, экспериментируя, в смолу, древесный уголь из костра,

растолченные листья, сравнивая результаты. А для добычи главного

ингредиента выделила участок «западного леса», прямо по краю,

близ грота, и острым камнем повредила кору, чтобы деревья выделя-

ли свой смоляной сок.

Клей получила, осталось натолочь каменную крошку, а дрын с

заостренным концом уже был готов. Обмазала, обваляла кончик в

клее… Оставила сохнуть. Крошку отбирала скрупулезно, совсем кро-

хотные чтобы, почти песчинками, и заостренные краями кусочки. Хотя

здесь можно было так сильно не усердствовать, но дело было сугубо

важное, ответственное.

Кишечный мешок наполнила «ядовитой смесью», с одной сторо-

ны он был перемотан травяной веревкой, загнут, перемотан еще раз,

чтобы наверняка не вытекало. Горловину закатала «ковром» и заще-

мила прищепкой: две дощечки из обломков веток, которые имели

подобие буквы «Г», и были стесаны, обработаны до нужной плоско-

сти, соединены, и скреплены плотным охватом жил. При давлении

пальцами на расходящиеся части изделия, дощечки испытывали со-

противление жил, но немного расходились друг от друга, создавая

широкий просвет. Для примитивной прищепки сего результата было

достаточно.

Соорудила из имеющегося запаса травяных веревочек продолго-

ватую сетку, с петлей для цепляния к поясу (она сделала себе специ-

альный пояс из шкуры тиранозавра, которого, возможно что, завалил

ее « устрый» — невзначай так подумалось), сунула в сетку «бурдюк»

с «ядом»… зацепила к поясу, снизу еще был ремешок, что охватывал

ногу близ промежности, слегка отодвигая с левой стороны подол пла-

тья: дабы не болталось при беге. В принципе, она была готова к похо-

ду, осталось только запрячь одного из «скакунов», во всяком случае,

их ход был быстрее, чем ее в расслабленно пешем порядке, без уско-

рения, да и потом, зачем тратить силы, ведь это сколько блуждать

придется! И стоит взять с собой запасы провианта, и специально вы-

сушенные приспособления для добывания огня: брусочек с продоль-

328

 

 

ной выемкой, и палку-натиралку, которой она и будет, энергично возя

по бруску, вызывать огонь к жизни. Да, дополнительно было еще при-

способление с оскобленной шлифованной палочкой (не одной, есте-

ственно, а с запасом), и палкой-дугой, наподобие лука, для «сверле-

ния». Была сумка из сетки, ее особая гордость, не очень большая, но

вместительная, закрывающаяся на завязки, с двумя ручками, все как

полагается.

И в эту сумку были сложены припасы, в том числе вода в отдель-

ном бурдюке, и нужные в походе вещи, — кишечную трубу для воды

отпаривала над кипящей «кастрюлей» двое суток, и со всех сторон, а

потом мыла щелоком в кипятке, — и сумка была привязана к седлу,

и… вот Вита отправилась на поиск теропода, коего застанет в моменты

атаки на «жувача», и «произведет суд». Никак иначе сие мероприятие

рассматривать не могла: сильно обуеваемая моральным аспектом.

Полторы недели они с Кокосом шастали по лесам, и все не было

наиболее подходящего случая, то есть, она опаздывала, ведь хищная

порода расправлялась с травоядными «не долго думая».

И, наконец, ей повезло. Засекла «правосудный момент», будто

наитие ей подсказало, что нужно последить за этим, на вид очень

смахивающим на трицератопса, динозавром. Вроде бы довольно

крупная и взрослая особь, но рога его были, как ей показалось, не-

сколько недоразвиты, да и вся фигура какая-то… неловко скученная…

он нервно топтался, что-то жуя с земли между корней великанского

дерева. Может, он был нездоров? Костяной воротник был поделен на

две части, и эта выемка в нем как-то «гармонизировала» с недоразви-

тым рогом.

Кокос отстал, соблазнившись каким-то сочным кустарником, она

ушла чуть вперед, наблюдая на отдалении «трицератопса», и тут поя-

вился тиранозавр, взрослый, матерый самец. Он выскочил из гущи за-

рослей, «нервный жувач» его проигнорировал, возможно, действи-

тельно был болен. Она кинулась наперерез, крича во всю глотку «Айя-

я-я, не смей его трогать!». Вряд ли хищник понял ее призыв, но «айя»

звучало особенно жестко и угрожающе, должен был догадаться, что-

бы притормозить и дать ей возможность вклиниться между ним и

«жувачом».

Надо добавить, что она снова прибегла к «запаху медузы», чтобы

ее трудно было распознать; была не особо в курсе, как животные ме-

жду собой общаются, но имелась некоторая уверенность, что какое-

нибудь «хру-у-хр-р-р» на их «языке», между собой, могло бы означать

«эта козявка нас всех достала, но ее следует опасаться».

Бежала, срывая дыхалку, кричала еще… и наконец, когда до не-

счастного обладателя трех роговых выступов оставалось метров три-

329

 

 

дцать (он только лишь осел к земле, как-то боком, и фырком более

похожим на всхрюкивание, видимо, выказывал беспокойство) приос-

тановил ход, повернул к ней и корпус и свою потрясающую башку,

вперился зыркалами. Остановился.

Грудина между усохшими ручонками была незащищена, ниже

область желудка, она с натугой, без остановки, даже почти не целясь,

понадеявшись на полученный тренировками опыт, швырнула копье

со всей доступной силой, и отвернула в сторону «жувача», шлепнув по

замку кобуры и цепляя рукой прэдьжтор. Развернулась, замерев, и

наставив на образину «ствол». Тиранозавра шатнуло. Он был еще ак-

тивен и полон сил, но, видно, мелкие осколки камней на конце ору-

дия дополнительно разорвали ему внешние покровы шкуры и мыш-

цы, отчего кровоток особенно живо подхватил смертельный экстракт,

разнося его по организму, и до самого мозга.

Все равно следовало оставаться подальше от рептилии, и ждать.

Теропод сделал несколько неуверенных шагов в их (с «трицератоп-

сом») сторону, остановился, взрыкнул, разбрасываясь обильно слю-

ной, тряся башкой, выделяя пену, — наверное, так действовал яд, а

может, потому, что орудие задело желудок, — топтался еще минуты

три… и свалился.

Главный вывод, который она сделала, состоял в том, что, во-

первых, количества яда не хватало для такой ярой туши, нужен был

вариант наполненных жил на конце стрел, что при попадании в плоть

будут лопаться, выпуская более значительное количество смертель-

ной жижи в кровь. А во-вторых, по-любому, тварь «коченеет» не сра-

зу, и сие нужно очень внимательно учитывать.

С этим вернулась домой, усталая, но довольная. Попила воды,

уселась у стены, и незаметно для себя задремала.

 

( «В земле ковыряются тощие ноги носками, идти не хотя…»

 

— Мистер… э… Пилбтон, мэм. — Сухощавый старичок презента-

бельного вида, чуть склонившись, ищет ее руку своей, слегка пупыр-

чатой и выцветшей, видимо, чтобы оказать знак долженствующего

внимания от особы — молодой и привлекательной женщине. Она

поддается, слегка очарованная даровитостью осанки гостя, ибо в ка-

ждом движении, даже самом незначительном, чудится веяние вели-

чия научной стези, будто перед ней не человек, а постамент с гипсо-

вой фигурой, хоть и чуть ниже ростом, и приходится смотреть на него

несколько сверху вниз, что давно накрыта поистрепанным временами

балахоном, более напоминающим мешок или чехол, покрывало, от

ветра куски материи ошметками рваной пакли трепещут, от чего и

330

 

 

создается иллюзия движения. Она подает руку, он, содержа на лице

внушительный апофеоз трагикомичной улыбки, — как ей нечаянно

кажется и тут же она стесняется в себе такого ощущения, — в тонких

подрагивающих губах, будто они непрестанно жуют некое важное

слово, касается ими воздуха, вплотную поднеся за маникюренные

кончики к лицу ее дрогнувшую и чуть трепыхнувшуюся задним дви-

жением кисть, осадно внимая ее присутствию, поднимает к ней ув-

лажненные глаза уставшего от своего хвоста павлина.

— М-да-с, извольте иметь в виду, ваш… благоверный муж много

говорил… конечно же… о вас, я так и представлял… ваше… мгм…

обаяние, — находит нужное слово и продолжает потрясывать губами,

что, впрочем, не так уж и заметно, это если только приглядеться, —

Вы очаровательны, мадам, и поверьте, с высоты моего недетского

возраста эта похвала много стоит.

Старику перевалило за сто шестьдесят, по прежним меркам он

еще какой долгожитель, но исходя из последних достижений герон-

тологического прорыва, уже как-то и обыденно звучит: «ему исполни-

лось сто шестьдесят», очень даже… по-домашнему, что ли. Он про-

ходит далее, в холл, игнорируя ее оторопелость, застенчивую мни-

тельность. Но тут же она находится, говорит что-то о том, как рада ви-

деть данного господина в собственном доме, — конечно же, их с Рон-

ни доме, — что муж «скоро прибудет», частично заражаясь от него

манерой речи, странноватой, пахну вшей неведомыми совсем ей ве-

ками прошлых эпох, приглашает галантно и по-хозяйски устроиться в

гостевой, то есть, по-простому, в холле, на удобном диване, она при-

несет ему кофе… чай? Да, мистер Пилбтон, есть ароматный с мятой и

розмарином… хорошо-хорошо, надо беречь сердце, я понимаю, это

так осмотрительно с вашей стороны, и даже познавательно…

Следующие полчаса она уже очарована им, сидя рядом, скромно

сложив руки на коленках, периодически и вроде бы незаметно как

будто подтягивая подол юбки, который кажется ей чересчур не длин-

новатым, ибо степенность мистера наводит непроизвольно «марафет

самомнительности», делая это грандиозно-эксцентрически, внедряя в

чувство самоприсутствия элемент высшего порядка гармонии, что за-

няв «свое» место долженственен учредить новое и совсем иное каче-

ство… «смысла жизни?»…

В ожидании мужа, что займет собой гостя, она то смеется галант-

ным шуткам пришедшего, то серьезно внемлет его рассуждениям о

мировом господстве научного потенциала, такие визиты-собрания в

их доме не редкость, коллеги мужа, внезапно для нее понаехав, по-

тому что он никогда не предупреждал о таком, и уже вместе и с при-

бывшим Рональдом поднимались в кабинет, откуда до ночи слышал-

331

 

 

ся гул голосов, а она, изредка, приносит им чай и булочки на шикар-

ном подносе красного дерева, художественно расписанного мастера-

ми из племени долины Вагхи в Папуа.

— Итак, милочка, что Вы думаете о палеонтологии Вашего дра-

жайшего супруга?

Она несколько в замешательстве, но кажется знает как ответить.

— Сравнительно ничего, мистер… Пилбтон.

— Эндрю, — поправляет ее он, и театрально возносит руку, ото-

драв с колена, пассами не вполне ясного назначения, шевеля при

этом и строго выпрямленными, будто натянутыми врастопырку паль-

цами. — Так проще.

Она не успевает закончить свою мысль, если вообще имела же-

лание продолжать на эту тему, приходит ее муж, шумно выдыхая

зимний аромат снега, холодный и предновогодне интригующий. Про-

ходит по холлу неся на руке снятое пальто, что на фоне довольно про-

должительной метели кажется иссиня-черным, с веселыми налипами

белого водянистого порошка. Он встает перед ними, держа свое паль-

то на локте, во всем своем прекрасном росте, сбитый телом, что от-

черчивается линией костюма, и уверенный в себе, что чеканно явст-

вует на лице.

— Ну-с, молодой человек, — изрекает, дребезжа голосом гость,

беря себя за коленку закинутой ноги, сцепив пальцы рук, шевеля ими

то ли разминая, то ли ища в пространстве возле ноги дырку.

— Да вот так, старина Пилбтон, снова «Синоптический Мемори-

ал» чудит.

Эндрю поворачивает сухощавое лицо к ней, и объясняет почти

заговорчески.

— Это… секретная программа улучшения климата, сговор всех

правительств Земли, но как обычно работает более метод пробного

тыка, и что-то идет наперекосяк.

Она впервые слышит о таком, несколько озадачена.

— Вы серьезно?

Ронни, счищая уже капли, вносит ясность.

— Магистр почти шутит, но доля правды в этом есть: пробуют уб-

рать последствия парникового эффекта.

Больше она не помнит. Больше… ей не нужно. Пещеру накрывает

саваном мерзлотной пустоши и темноты, несмотря на свет дня. И от-

лог стены в нише уж не так удобен, хотя давно устлан специально

прессованной и стянутой травой, имея вид удобного сидения с почти

ортопедической спинкой… Она очнулась и долго смотрела перед со-

бой, различая лишь сумбурное и ватное пятно противоположной сте-

ны грота.)

332

 

 

 

 

ЕСЛИ БЫ ТЫ ТОЛЬКО ЗНАЛА

 

Нашла воду. Путешествие на спинозавре показалось увлекатель-

ным, хотя и где-то опасным, поначалу: никак не могла приноровиться

в седле, ее мотало и швыряло, в частности при подъеме с земли реп-

тилии, и когда устрый преодолевал подъемы или спуски, тогда осо-

бенно трясло. Походное сидение имело междуножный выступ, руко-

ятью для удержания равновесия, и также боковые подручники, за ко-

торые удобно было хвататься если особенно быстро или ретиво «ска-

кун» двигал вперед всей своей хищной массой, вроде бы натужно

фыркая с похрипотным негодованием, что, скорее всего, было обыч-

ным для него проявлением, он так дышал, а ей было отчетливо слыш-

но, поскольку восседала непосредственно позади волнующейся ша-

гом головы, что непрестанно ворочалась, озирая окрестность, будто

башня танка на ходулях (хотя представлять такой вариант сего космо-

технического сооружения потребного для освоения планет, а ранее в

истории ее мира применявшегося для ведения войн, затруднялась).

Предусмотрительно Вита опоясала ему шею еще дополнительной

стяжкой вантового вида или канатным ремнем-ошейником, с держа-

телями для ног, как стремена на лошади, это была дощечка с боко-

выми прорезями на концах для канатной связки, что в итоге действи-

тельно напоминало стремя, куда она, усадившись, взгромоздившись

уже в седло, вставила ноги, заметив, что не предусмотрела одну де-

таль: вязанное деревянчатое приспособление для ноги уступало

обычному в практичности, приходилось цеплять ногой, будто искать

его, нащупывать, так как не было выступа, этот треугольный околь-

цовник для подошвы норовил плотно прилечь к самой шейной плоти

рептилии, к сетчатому полотну из зеленых канатов. Позже она закре-

333

 

 

пила как следует, и нога находила свой упор наощупь сходу, без нуж-

ды смотреть, или (опасно) наклоняться, особенно во время езды, что-

бы помочь ноге встать на дощечку — крутя в пальцах руки канат-

держатель. Однако, это легкое неудобство, конечно же, ни в коей ме-

ре не омрачало путешествия, более того, она и не заметила сего, по

причине малозначительности «неприятности». Когда она дала коман-

ду и устрый поднялся с земли, раскачивая — в ее ощущении — Зем-

лю, взметая ее над миром, у нее перехватило дыхалку. Вдохнуть она

смогла секунды спустя, оторопело вцепившись в срединный держа-

тель, чуя как ремень безопасности мягко стянул живот.

Она поднялась над равниной. Все-таки, почти (восемь? девять…)

десять метров высоты, — как ей, наверное, хотелось бы думать; одна-

ко, без учета гребня это было метров шесть-семь... Нервы слегка по-

щекотали нутро, но и тут же все замерло, на сердце стало покойно,

безмятежно, сытно простым ощущением исполненности бытия.

— ХОП! — Сказала она устрому и динозавр помчался по равни-

не, все набирая ход, гремя ломким звуком в гребне, который, как ей

казалось, гудел. (Хотя, вполне могло и не казаться, кошачьи тоже

мурлычут когда приятно, впрочем, к ней это могло и не относиться, да

и вообще, «гул паруса» как и «гул в проводах» научно ее никак не тро-

гал, мало ли что там у него в гребне происходит). Поверхность внизу

неслась взад и взад, уминаемая ножищами монстра, она плавно ка-

чалась в своем сидении, прочно держась за выступы, подмечая с

ехидцей для себя, что стремена-то надо было закрепить и снизу, ибо

ноги болтались, приходилось сжимать, давя в корпус этой гигантской

шеи. Век живи век учись…

Таково было в первую поездку, занявшую полдня, вода находи-

лась действительно недалеко, сравнительно, разумеется, сама бы она

здесь просто заблудилась, так как каменистые барханы «похоронен-

ного кряжа» спутали бы любую карту. Запоминала дорогу, потом на-

несет на свой путеводитель, она ведь составляла план местности, на

специально выделанной шкуре, нанося знаки и линии соком расте-

ния, «чернила» были светлые на сумрачном фоне кожаного листа.

Вышли к оазису, спинозавр остановился над обрывом с которого от-

крывался вид на водопад и сладко пахнувший свежестью разлив то ли

озера, то ли реки, она еще разберется, но скорее всего перед ней бы-

ла часть реки, заросшей по берегам тростником, весьма обильно…

Данная благоухающая картина таила в себе кучу опасностей, в чем

убеждать Виту не было нужды. Воды бурлили плотоядной живностью,

рассекающей волны голодными челюстными тисками. Тут же уходя-

щими вглубь, рыская, нуждаясь, волнуя ластами плес и снова подни-

334

 

 

маясь наверх, в подводной танцующей истерике вечного прожорли-

вого недостатка.

Полюбовавшись «курортом», Вита отвернула спинозавра прочь и

погнала обратно, больше здесь делать было нечего. Подходить к воде

не решилась, нужно ведь изведать местные условия, разумеется. у-

стрый был сыт, она знала точно, потому не позволила ему задержать-

ся на промысел у реки, видя, как он нервно топчется и поводит голо-

вой, играя на выдохе сопнивым бурлением глотки.

— Все тебе мало! — окликнула она его, потом, как заправского

коня (видела в кино) торкнула ногами, «пришпорила», направляя на-

зад, сквозь скалоподобные дюны, что простирались на десятки кило-

метров перед взором витиеватыми блуждающими цепями условного

кряжа.

Окрестности плыли перед ней каменистыми волнами, это похо-

дило на то как если бы она стояла на носу большого океанского лай-

нера, и предштормовые волны накатывали бы по ходу движения суд-

на, разбиваясь о его монолитные бока, врезавшись в самый передок

углового сужения корпуса, вспоротые снутра бульбом носовой под-

водной части… Этим «бульбом» в ее поточном воображении была го-

лова устрого, постоянно пребывающая в поисковом движении как

минимум на девяносто градусов, и если его башку заносило в этом

процессе, с явным намерением изменить курс, то теперь она возвра-

щала ее на место, чтобы шел только прямо, по уже известному ей пу-

ти. До этого же он часто отвлекался, смещался в сторону, ей приходи-

лось думать «что бы это значило», он ищет дорогу или что-то учуял…

С поворотным моментом вышла из положения очень просто,

объяв вокруг головы за глазами и где начинался разрез пасти широ-

кополосным сеточным ремнем, на котором закрепила вожжи. Затяну-

ла как следует, ведь придется дергать и не раз то вправо, то влево. С

другой стороны внизу начиналась глотка… он мог чувствовать неудоб-

ство. Переживала на этот счет. Но ничего, устрый оказался поклади-

стым, или же ему нисколько данная «зубная» повязка не мешала.

Команду направиться к реке или озеру подала ему выплеснув на

морду из чашки немного дождевой воды, и пока он, с мокрым, обли-

тым носом «соображал» или ловил свои инстинктовые глюки (как она

это понимала, воспринимала), уселась в седло, закрепилась, нашла

ногами стремена, надавила подошвами, проверив прочность, и крик-

нула на воздух, даже не глядя на распластанного в мирной отдыхаю-

щей позе ужасного и хищного динозавра диковатых даже для такого

размеров, а смотря куда-то под небо: «ХОП!» — звонко и мечтатель-

но.

335

 

 

Спустя несколько часов плавной тряски она, завидев очертания

своих окрестностей, холмистый скальный выступ, с другой стороны

которого располагался вход в грот, еще чуть проехав, сказала даже не

сильно возвышая голосом команду:

— ТАМАД.

Это были специальные команды, которые она сама выдумала,

решив, что приказание дрессированному динозавру не должно быть

созвучным с каким-либо словом. А то скажешь вслух самой себе «по-

шла», а двинется какой-нибудь Астродон (из зауроподов) находящийся

поблизости. В мечтах она планировала приручить всю Долину.

У нее для этого есть целая жизнь.

Теперь она чувствовала этот… непреложный смысл своего суще-

ствования. Она будет изучать их — досконально, для чего и нужно…

крайне необходимо иметь такой размах «кинологического» взаимо-

действия: фактически она рассматривала их всех как собак, и действи-

тельно, а в чем разница?

Перед тем как (и это было испробовано еще на «жувачах», ее

первых дрессированных анкилозаврах, ибо она приручила уже не-

сколько видов динозавров, все кроме устрого травоядные) запря-

гать, сильно сомневалась на счет управления, ведь такую башку по-

пробуй смести хоть на миллиметр! — это же нереально. Но все сло-

жилось само, они реагировали на малейшее движение ее руки со-

единенной с головой шнуром-канатом, ибо их чувствительность отно-

сительно обзора невероятная на самом деле, это не лошадь, что на-

прочь утратила сей важный навык защиты (к слову, установленные на

динозавра шоры к его глазам — «свели бы его с ума»). Был тут и та-

кой, вида страуса, для быстрой езды самое то, развивал под девяно-

сто км/ч легко, «не сходя с места», что называется… Но пуглив. Как

припустит наутек от какого-нибудь рапторовидного… попробуй удер-

жи: не слышит команды! Не чует ее… забыв про все кроме страха. Она

их стала воспринимать как собственных детей, часто ассоциируя с

людьми. Искала человеческие черты в этих глубоких, насыщенных не-

ким непостижимым смыслом неведомых ей чувств, глазах.

Со временем выяснила зачем спинозавру парусный гребень,

вернее, догадалась, или же предположила, но скорее всего ее выво-

ды от наблюдения за подопечным были верны, она в них не сомнева-

лась: его пластинчатый нарост на спине, напоминающий своего рода

веер, что ощущалось ею когда он, например, укладывал свое мощное

и великое тело на землю для отдыха, или же, чтобы она села, коле-

бался, напоминая дамское приспособление для обмахивания в жару,

сама пользовалась веером пару раз… для потехи, скорее, на занятии

336

 

 

по древней культуре в школе, — так вот, гребень волновался, и ей

приходило в голову туманным смыслом, пока, наконец, не оформи-

лось окончательно в полновесный итог несколько загадочных раз-

мышлений, что… данный орган (разумеется, это орган, а не «прыщ»

или наподобие) служит для тонкого восприятия тероподом направле-

ния ветра, возможно на солнце поверхность нароста нагревается и

помогает животному чувствовать даже малейшее изменение в воз-

душных потоках, такое даже, которое и уловить-то невозможно… За-

метила: остановится, повернется чуть в сторону от намеченного (ею)

пути — и чуть ли не мученически нюхает, шумно вдыхая, даже буль-

кая клокотанием своего, очень часто голодного, нутра. Так до нее и

дошло. Она слышала от мужа версию «терморегуляции», и спорить

бы с этим не стала, потому что… вполне возможно. Все-таки скакать

им, то есть, бегать, приходится немало, в поисках добычи, э… навер-

ное, запыхиваешься (женский взгляд, что сознавала, четко мотивируя

себя исследовать и рассуждать дальше, с еще большей самоотдачей…

— как уже говорилось, она часто шутила и подтрунивала над собой,

выискивая для сего любые поводы: помогает от скуки).

Таким образом спинозавр мог точно распознавать направление в

котором находится жертва вплоть до пяти-десяти метров, сам нахо-

дясь от нее за сто, а то и более метров, даже если она закрыта де-

ревьями, кустарником, притаилась, спряталась. И у него тут всегда

был выигрыш: ветер, который он «волшебным образом» улавливал,

дул только в его сторону — от жертвы; то есть, он жертву буквально

«видел», как видят летучие мыши через свой акустический аппарат, а

вот жертва была напрочь лишена возможности учуять… свой конец.

Понятно, что все хищники идут по ветру, но, скажем, тиранозавр

вынужден идти вслепую, как бы наобум, лишь чуя запахом где-то в

отдалении или по ходу движения, или сзади, сбоку, присутствие пло-

ти. Спинозавр, «разговаривая» с воздушными потоками буквально

всем своим организмом, через пластинчатый вырост спины, мог сле-

дить за перемещением добычи отдаленно, ведь скорость ветра ино-

гда вполне «почтовая», что ли, для образа (если понимать сетевую,

так называемую, электронную доставку сообщений).

Более детально если, то гребнем учитывалась угловая проекция

потоков ветра, что вкупе с нюхом обеспечивало совмещение «инфор-

мационных моделей» у него в мозгу. Скажем, по нюху определяется,

что цель справа, а гребень помогает обнаружить угловой градус сек-

тора, где добыча находится, так же расстояние до нее, и сектор сужа-

ется, пока воздушные волны, дошедшие от «адресата» не уточнят

окончательно местонахождение вплоть до считанных метров, обозна-

чая у него, как на карте, пятачок «стоянки» жертвы. Примечательно

337

 

 

то, что спинозавр был заточен природой для озерной и речной охоты,

и умел здоровски выхватывать узкой своей пастью из-под воды лако-

мое. Теперь анализ (снова это был отчет на камеру): по воде свобод-

но гуляет звуковая волна, гладь водоема как зеркало отражает, пото-

му что помимо как бы идеальной глади есть еще рябь — из-за ветра.

Вот, видимо, таким образом, «природа догадалась» наделить спино-

завра «зеркальным гребнем». Потому что водные массивы есть не

везде. Муж ею бы гордился… Впрочем, почему «бы»?

Ей приснился Ронни. Они спорили. По ее щекам текли слезы, хо-

тя, кажется, она не плакала… не чувствовала, что плачет, вроде бы

так… Но отирая их, поднимала на него подернутые пеленой глаза,

любуясь, она улыбалась, опровергая какие-то его доводы, чем озада-

чивала мужа, он хмурился, сбивался в речи, даже слегка нервничал…

— Как ты пришел, — спросила.

Он смолк, она сбила его с мысли. Посмотрел внимательно и дол-

го на нее, глубоко проникая сумнящимся взором, будто нервозно ища

в ней присутствие чувства, во взгляде сквознуло предожидание и, как

ей явственно показалось, нежность. Он стоял перед ней, как вошел

(появился), так и стоял, весь в черном, это был элегантный костюм из

дорогой ткани, такие она видела на особо представительных персо-

нах ранее, особо… важных, и… ей хотелось сказать ему как он велико-

лепен, тем более в этом костюме, что невозможно отвести глаз, но

нужно было обсудить нечто совершенно важное, касаемо его иссле-

дований, и как он вошел… появился, она сразу приподнялась с какого-

то настила, возможно это была кровать, почему-то очень низкая,

практически на полу, с перинами, подушками… и оторвав лицо от

бархатной ткани утопившей ее лицо, она… увидела его… повернулась,

привстала, начав сразу о главном: анкилозавры весьма обучаемы,

проворны, очень полезны в самых разных смыслах, она сейчас все

ему пояснит, это так интересно и познавательно… но он остановил ее

жестом, стал говорить о каких-то… глубинах, водорослях… она не по-

нимала, перебивала, спорила… не ясно о чем. Потом… осадила себя,

как бы опомнилась, и спросила.

Он замялся, некоторое время, которое показалось слишком затя-

нутым, переминался, двигая руками, будто перед ним невидимый

шкаф и надо сдвинуть, ее эти жесты слегка удивили, она ободряюще

посмотрела, улыбнулась как можно более нежно и открыто, любой

бы на его месте понял, что можно говорить прямо, как есть, тем более

он, ее Ронни, ее любимый, ее жизнь…

Он поднял на нее, наконец, глаза, блуждая до этого где-то в су-

мраке (комнаты?), ища как будто слепым взором источник света.

338

 

 

— Я… — Голос стал тихим, бесцветным, вялым. — Я… видел те-

бя… в зеркале тьмы… Вита.

— Да? — Она вроде как удивилась… — Но я же прошла сквозь не-

го… если ты об этом зеркале… Времени?

Он помолчал, стоя совершенно прямо, будто навытяжку, поше-

веливая пальцами, растопыренными, как человек под разрядами то-

ка.

— Здесь сыро, Вита.

— Здесь? — Она удивилась, пошарила по стенам глазами, они

были серые, невзрачные, подернутые сумраком, хотя им было светло,

она вполне четко различала и его… и себя, и кое-какую обстановку.

Везде было сухо. Покрывало постели тоже. Она провела рукой по те-

лу, по бедру, полулежа с опорой на левый локоть, в цветастом, с иг-

рающими вьюнами на ткани, платье, грациозно вытянув ногу, другую

подобрав чуть… боса, привлекательна, на губах ощущался вкус пома-

ды, потому что она несколько раз обильно облизывала губы… ища

доводы для него, чтобы донести… доказать, что анкилозавр…

— Там где я… сыро. Я… вышел из водорослей, знаешь…

— Не понимаю тебя, — она заискивающе улыбнулась еще раз,

чтобы подбодрить его, — почему водоросли… разве нашего дома

больше нет… тебе негде жить? Что случилось?

Он снова будто впал в забытье, стоял, чуть покачиваясь, едва за-

метно. И смотрел на нее, наконец, как видно, окончательно пригвож-

денный к ней взглядом… в котором блуждало нечто… не совсем ею

осязаемое… сознаваемое… сумрачное как эти стены.

— Мне, кажется, пора… — Тут он задохнулся, вбирая ее глазами

что есть мочи, пересиливая некий внутренний запрет, что был его

собственным… или навеянным неведомой силой… сущего страха со-

всем непостижимой природы.

— Это… медеоспан, жена.

Теперь пришло время осадить дыхание ей, все замерло, но ее гу-

бы дрогнули, ноздри расширились от услышанного… — он впервые,

вообще впервые назвал ее так. Она еще дышала, вязко, глубоко, при-

ходя в ясное чувство, чтобы сообразить что ответить ему. Это был поч-

ти оргазм… да, почти так. Но она и раньше могла испытывать подоб-

ное лишь от вибраций его голоса. От… ЕГО ГОЛОСА.

И он давал ей к тому массу возможностей, за что она ему благо-

дарна. Не нужно говорить о таком вслух, если поймет, то это будет

его… достоинство, его… честность с ней и с… собой. Хотя, как она мог-

ла понимать и ощущать, все-таки… он слишком увлечен своей наукой,

чтобы обращать на нее хотя бы вскользь внимание. Что же… она спо-

339

 

 

собна внять этой сути их союза, такова жизнь… такова… ее реальность.

Она не винит его. Ни в чем. Он может или должен понять.

Задумалась над тем что он сказал. Вскинула бровями.

— Я поняла это… уже года два или три назад. Они намудрили с

настройкой, и мы… оборвали связь друг с другом… мы перестали чув-

ствовать…

Он покачал (горестно?) головой.

— Я перестал.

— Нет, — резковато, но ласково пресекла его. — Я виновата не

меньше, мне… стоило меньше думать о себе, своих чувствах… ведь

твои исследования… они так важны, и ты… не мог думать ни о чем бо-

лее… Я должна была поддержать тебя.

В его глазах отразилось слепой болью терзание муки, губы сжа-

лись, строго, властно, и тут же измучено — он снова сделал головой

движение.

— Если бы ты только знала… — Он недоговорил, осекся, присло-

нился к… стене, хотя ей казалось что за ним открытый проход двери.

Коснулся затылком поверхности позади себя. Смотрел в потолок.

— Как все нелепо. — Прошептали его сиреневые губы.

Она встрепенулась.

— Так где ты… Откуда ты пришел, мне важно знать…

Он стал поворачиваться, как будто собираясь уходить, но за ним

была только стена.

— Они меня жрут, Вита… Постоянно жрут… Водоросли.

— Что? — Почувствовала как холодок прошел по коже от самых

ног до лба, волосы на голове зашевелились.

— ГДЕ ТЫ СЕЙЧАС?!

Он повернулся к ней, со спины, уперевшись правой рукой в стену

перед собой.

— Это расплата за мое безумие.

— Милый… — ее губы тряслись, но встать и подойти к нему она

почему-то не могла, была не в силах, скованная этим… сумраком,

липкой тишиной комнаты, — что… ты… говоришь…

Нечто вздрогнуло, по стенам пошли волны, пространство перед

Ронни вспучило, оно вскрылось, и одним мгновением он был втянут,

будто просто исчез, испарился, в шершавый стенной барьер, который

не пустил ее, когда она вскочила, ощутив тут же что может свободно

двигаться… и бросилась к… тому месту где только что был муж…

Ее руки уперлись в камень. Он был шершавый как природная об-

лицовка ее грота. И лишь спустя секунды до нее донеслось едва раз-

личимо и стиснуто этим… мраком: «бойся обвала», и она не могла бы

с уверенностью сказать был это голос Ронни или уже нет.

340

 

 

Она проснулась резко, стремительно, как будто сработала ката-

пульта, что выбросила ее из сна. И живо взвилась на постели, щупая

тьму «спальни» выпучено глазами, часто и сильно дыша, покрытая

испариной. Так сидела какое-то время, упершись рукой в бревно сте-

ны, трогая лоб ладонью, стирая выступивший пот. И ни о чем не ду-

мая. Она боялась… думать об этом сновидении. И в момент пробуж-

дения, и — после.

Она еще более плотно занялась своими анкилозаврами, теперь у

нее была целая подопечная группа, или стадо... из пяти «жувачей»,

Юр, Кокос, Медуза, Гаухар28 (он постоянно следил за ней глазом, при-

чем, ей было и смешно и немного не по себе, поворачивался для это-

го всегда левой своей стороной, и смотрел, неотрывно, будто изу-

чающе или подозрительно, пока она проводила с ними манипуляции

по дрессировке, для чего и собирала в одном месте, корале, или же,

близ своей пещеры; глаз будто посверкивал внутренним драгоцен-

ным светом), и Миара, певучее имя, что пришло ей «под настроение»,

навеянное воспоминанием о чудесном, волшебном вечере с буду-

щим мужем, на палубе парусного прогулочного судна, зафрахтован-

ного Ронни для свидания. Сон прочно забывался, она избегала любо-

го ощущения связанного с ним, последние отголоски сновидения ста-

ли совсем неразличимы, беспамятны, остался лишь образ Ронни, что

стоял и двигал руками, будто силясь убрать преграду перед собой... А

если, находясь на берегу «своего водоема», за низким кряжем, смот-

рела на гладь воды, видя в прозрачной прохладе волнующиеся водо-

росли... водные растения самых причудливых очертаний, то накаты-

вало чувство сна, она тут же отстранялась, причем, движение мысли,

воли, передавалось телу, охватывало всю, она делала шаг назад, та-

инственно для самой себя вымещая на лицо улыбку, или подобие та-

ковой, не зная к чему улыбается, и о чем в такие моменты думает. А

любовалась водой она часто, это помогало сосредоточиться на каком-

то грандиозном плане, связанном с... «домиком на берегу», полянкой

для пасущихся анкилозавров («вообще бред»), мостками с огорожен-

ным рядом на воде участком для купания, типа бассейна. С устрым

у нее было полное взаимопонимание, он стал вообще ручной, прямо

как собачонок, что реагирует на мановение руки, прыгая «за саха-

 

28 Гаухар-батыр, Гауһар Токтаулқызы — девушка-батыр, жила в XVIII веке. Жена Каракерей Кабан-

бая, сестра батыра Малайсары. Вместе с мужем участвовала в нескольких сражениях. Из рода Ба-

сентиин племени Аргын. Настоящее имя — Майсара. Своим героизмом известна в народе также

ее дочь Назым кыз. Она участвовала во всех крупных сражениях. Впоследствии, став матерью,

отправила на войну свою старшую дочь Назым. В казахском фольклоре сохранились слова Гаухар

батыр: «Атадан ұл болып тума, ер болып ту» (Родись не сыном своего отца, а родись настоящим

мужчиной), материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998— 7). || Дра-

гоценный камень, жемчуг, коралл.

341

 

 

ром»... только невообразимых размеров и силы. Она установила для

себя моральное правило: прирученные ею травоядные находятся

полностью под ее защитой, которую только она способна обеспечить,

руководствуясь хитростью и смекалкой; остальные обитатели Долины

предоставлены сами себе, и на них устрый может охотиться, разу-

меется, потому что природу она переделать неспособна, по какому-то

удивительному волшебству сделав его растительноядным гурманом,

при этом, без вреда для жизнедеятельности сего хищника, — конечно

же, еще один бред. Но правило четко установила, буквально пропи-

сала у себя в голове как нормативным актом собственной чувственной

потребности, что регламентировал суть ее нравственных притязаний к

этому первородному миру. Посему, когда она гладила его склонен-

ную, спущенную до самой земли, голову по выступам челюсти, — для

ее руки эта башка была действительно громоздкой и слишком мощ-

ной размерами, — и на коже оставался след еще не свернувшейся

крови его очередной жертвы... то никак не реагировала на это, совсем

не замечала, понимая совершенно естественным уже для себя обра-

зом, что такова... жизнь.

Задавшись целью найти способ держать связь со своими одо-

машненными динозаврами, хотя сама-то она полагала своим домом

всю Долину целиком, месяца два провозилась с неким подобием во-

лынки, по-своему выстраивая звуковой резонатор и прочие тонкости

инструмента, памятуя, как-то в детстве, как легко получалась дудочка

из простого стебля одуванчика, нужно было лишь потрепать, пощел-

кать пальцем его кончик, и можно дудеть, извлекая довольно пронзи-

тельное звучание. Но ей нужно было что посерьезнее, хоть и не очень

громкое: слух у травоядных динозавров развит очень хорошо, как за-

мечала не единожды, почти как нюх (наиболее сильное обоняние у

хищников). А причину развитости слуха понять не сложно: они непре-

рывно настороже, а природа позаботилась, чтобы и слух, наряду с

нюхательной способностью, вполне отвечал требованиям инстинкта

самосохранения... и как бы тихо не крался хищник, слуховой аппарат

«жувача» различает малейший шорох на значительном расстоянии,

иначе, принимая, что хищник как правило идет с подветренной сто-

роны, травоядные очень скоро бы исчезли с лица Земли, осталась бы

только хищная порода.

Описывать ее повседневность представляется чем-то затрудни-

тельным, потому что она постоянно была чем-то занята, переходя от

одного к другому, в один день могла переделать «тысячу дел», что

называется, ни минуты не оставляя для какого-либо незначительного

занятия, и даже отдых, который позволяла себе лишь ночью, в ее

снах, был исполнен движением разумной свершаемости еще даже

342

 

 

неведомых ей самой замыслов, планов. Впрочем, могла себе позво-

лить отвлечься, но настолько мимолетно, что нет никакого смысла ут-

верждать, что это было «ничегонеделание».

Провозившись столько времени с «волынкой», была настолько

рада выдуваемому звучанию, что пойдя наперекор негласному прин-

ципу закатила себе отдых на целый день: она просто «тупо валялась»

посреди грота на подстилке из плотно связанных пучков травы, давно

высохшей и похрустывающей под весом тела, и смотрела в живопис-

ный бугорками потолок пещеры. Жуя травинку. Когда одна была из-

жевана, вытягивала из матраса еще. Это было удивительно. Из нее

будто выходило все напряженное (кредо?) предыдущих лет прове-

денных в этом… как сразу ей казалось, кошмаре, но теперь… Она меч-

тательно пялилась в какую-то точку своего каменного «экрана» будто

силясь увидеть там будущее.

Лук был закончен, положен у «ниши размышлений» вместе с

колчаном наполненным стрелами. С луком тоже долго возилась, то

дерево выбирала, наряду с иными заботами, то подготовляла для об-

работки, найдя у заболоченной низины северного леса, надо было

идти миль шестнадцать до него, и то была не вода, грязная жижа, ни-

когда не высыхающая, она проверяла специально в сухой сезон, воз-

можно под трясиной был источник воды. Рядом с топью росли совсем

прямые, и как сразу показалось, добротные именно для такой задум-

ки, деревца, совершенно прямого ствола без сучьев, как бамбук. Но

это было волокнистое дерево, не трубчатое. В конце концов справи-

лась, испортив пять заготовок. Тетиву сделала из водорослей озера

Фчуг (название взялось само из какого-то престранноватого, но инте-

ресного сна, фактически ей приснился земной рай), в просушенном

виде они оказались очень прочными, не уступая конскому волосу по

крепости на разрыв. Экспериментируя, сушила над углями и под

солнцем, и в тени (грота). Оказалось, быстрая просушка придает осо-

бую крепость. И лучше всего сушить уже сплетенные нити «раститель-

ных жил», то есть, «готовую» тетиву. Потом вымачивать несколько ча-

сов в укрепляющем растворе, и снова «на угли». Дело было не в ка-

ком-то наитии, что подсказывало правильные варианты эксперимен-

тальных проб, а расторопности, у нее все горело в руках. Плела уже со

всей сноровкой и опытом «видавшей виды» вязальщицы веревок из

травы. Нить получилась настолько прочной, что подумала сделать из

такого материала тонкий канат на случай похода к горе Таммир, обвя-

зать вокруг пояса метров двадцать, тридцать. Водоросли брала прямо

у берега, их было много в воде, и на глубине, казалось, что водоем их

отторгает, выдавливая на сушу. А поняла насколько они прочны, на-

блюдая с обрыва, как в них запутался какой-то подводный ревун (как-

343

 

 

то осталась здесь на ночь, разведя костер, и слушала концерт снизу, с

водной глади подернутой пленкой лунной тени; устрый «храпел»

рядом, распластавшись во всю великолепную великанскую длину).

Так вот, застряв, запутавшись, животное не смогло вырваться, водо-

росли не отпустили, будучи вполне даже не толстыми (как оказалось

потом, это не совсем растение, а некий род червей, что эволюционно

застрял между царствами фауны и флоры… — однако, снова, сие было

догадкой, но всамделишной, имеющей право на научность), — но там

ведь не один центнер массы! И как рвалось-то… аж на берег выпле-

скивало.

Она решила для себя, что это не озеро и не река, а «рекозеро».

Под обрывом с водопадом вроде бы затон, а далее не совсем понят-

но куда там что течет. У нее вообще было ощущение, что под давле-

нием падающей воды (чушь, конечно, дурная фантазия) течение вы-

носится по руслу, что дробится островками-кочками, и где-то там, в

камышах и заболоченностях поворачивает и возвращается… становясь

вот этим водопадом.

Слишком все было заро щено по «течению», она и не проверяла

что там и как, ей было достаточно вот этого оазиса.

устрый, правда, бегал именно туда, за эти «километровые» ка-

мыши-заросли через лес, возможно, там было иначе. Она оставалась

у обрыва с водопадом. Наверное, потому, что план «домика на во-

де»… (или у воды) так и оставался фантомным, и ей не хотелось будо-

ражить попусту свою страсть.

К слову, нашла руду, самую натуральную железную руду, и, па-

мятуя смутно и приблизительно, впрочем, усиленно выуживая из па-

мяти подробности, иллюстрации с описанием в учебнике «по желез-

ному веку», соорудила печь, сделала меха, наладив процесс получе-

ния добротного железа для дальнейшей переплавки. Руду нашла не-

далеко от топи к северу. А печь поставила прямо в гроте ближе к юж-

ной стене и воде. По сути это у нее стал «мастеровой уголок», а впо-

следствии, спустя еще… месяцы, она перенесет свое жилище в под-

земный дом, землянку или, вернее, даже скорее пещеру, копала уже

давно, между прочими своими начинаниями, потому что, что бы ни

делала, так чувствовала, что… это только начало. Вот, завершила лук,

вполне боевое оружие, стрелы сбалансированы, пристрелены, нако-

нечники их из железа… (она не бралась определять что именно это за

железо, бронза? гм… но главное то, что научилась выплавлять в фор-

му, немало натрудившись с опокой, укладкой из дерева для уплот-

ненной засыпки подходящей, подготовленной глины на положенную

внутрь и сделанную, вернее, выструганную из дерева образец-

заготовку для слепка)… и наконечники кованы и заточены, осталось

344

 

 

только додумать на счет способа придать им ядовитости. Получаемый

металл имел красноватый оттенок. Пока что упражнялась в стрельбе,

отмечая, — ведь ею двигала страсть, острое желание освоить этот вид

обороны и охоты, так как полагаться только на прэдьжтор несколько

самонадеянно, — что тетива тянется рукой все увереннее, устойчивей,

а значит, с большей силой натяжения, а стрела летит все более точно

и дальше.

У хищного динозавра может быть и грубый, толстый кожный по-

кров, вернее, скорее это следовало называть все-таки «шкурой», но…

приблизительно, как минимум, с тридцати метров, пустив стрелу, она

пробьет дерму животного и наконечник достигнет кровеносных пото-

ков — доставив, таким образом, внутрь проколотый намотанный ме-

шочек из жил со смертоносным содержанием.

Теропод, таким образом, идя прямо на нее, причем, как они

умеют, весьма быстро (это при условии, что заметила она его ранее…

гораздо… ранее), и получив удар ядовитой стрелы, что впрыснула

смертельный экстракт в кровь… еще минуты может быть способен

атаковать, а следовательно… ей нужно уметь увернуться от его зубов

— от этой пасти, что сорвется вниз на его ходу, когда огромные лапи-

щи трамбуют землю, настигая ее, передние конечности, если речь о

тиранозавре, не важны, это «аксессуар», и — отскочить, увернуться,

кувыркнувшись, при этом держа лук наготове, не роняя его, в эти

страшные секунды, вставая на колено перед обманутым на миг чудо-

вищем, диво-монстром, что чуть-чуть потерял ее из вида, коллапсируя

гибким хвостом, что падающим деревом перед ней, над ней, выхва-

тить еще стрелу, тут же вложить в тетиву, выстрелить… опять увер-

нуться от пасти. Возможно, он вознамерится топтать ее… это следует

учесть.

Она кувыркалась перед своим гротом, вырабатывая тактику за-

щиты, собственного нападения, и всякие иные нюансы, которые про-

сто не могут быть понятны или ведомы кому-то еще. Она получала

свой уникальный способ охоты на хищных и гигантских динозавров.

Это описанию не поддается, потому что она… сохранила свою тайну

данной тактики, возможно потому, что не желала тратить драгоцен-

ное место на «стимлерах». А может и потому, что не догадалась… о

том, что действительно создает совершенно и определенно важный в

силу своей исключительности метод выживания для грядущих косми-

ческих экспедиций при посадке на планету с ранним периодом разви-

тия жизни.

 

345

 

 

 

 

 

 

НАД ОБЛАКАМИ

 

 

 

I

Снова слышала подземный гул. Только начала располагаться ко

сну, и столь явный и пугающе настораживающий... «шепот недр». На

данном участке Долины сдвигалась земная кора? Предполагать мож-

но было что угодно, в отличие от матери, она не сейсмолог. Хотя... ко-

нечно, мистика, как бы, но вероятно, что называется, «наследственное

чутье», другая на ее месте могла и проигнорировать сии малопонят-

ные знаки самой природы. Или быть не такой внимательной в повсе-

дневном круговороте дел, что не оставляют места для посторонних

мыслей, для кажущегося.

Например, идя по какому-нибудь лесу, могла чувствовать дрожь

земли от грузной поступи великанской динозаврятской породы. За-

уропод, скажем, или нечто иное, большое, тяжкое всем своим весом,

что вминает почву, если та достаточно мягка, оставляя объемные сле-

ды... в которые от дождя собирается вода, и хоть купайся будто в ван-

не.

Поэтому... уже привыкшая к окружающим и нередким сотрясе-

ниям, что бродя по округе, что находясь в гроте, могла действительно

оставить без внимания сии признаки, предостерегающие от беды.

Однажды стадо брахиозавров прошествовало мимо ее жилища, дело

было днем, и она вышла посмотреть на процессию. А для начала по-

346

 

 

чувствовала дрожь пола, да с потолка заструилась туманчиками пыль

в нескольких местах. Могла, кстати, и не обратить внимания, если бы

не посмотрела вверх. А посмотрела совершенно спонтанно, можно

сказать, мысль огрузилась образом высоты, и она представила, со-

вершенно ни к чему, просто так, что выращивает у себя в «пещере»

детеныша сей породы. И вот он вырос (внезапно, за одну ночь... а

выйти не может, мал проход-то... и пищит, вернее, сипло выдувает

глоткой протест, карябая потрясающим звуком стены, ибо внутренний

резонатор грота делает свое дело, и лежит свернувшись, так как дви-

гаться уже невозможно... и только голова на длинной шее, исчерпав

все «мотивы», мечется к проходу, «шаркая» по стене, потолку, и про-

должает расти, раздуваясь и елозя бессильно задом... а хвостом ты-

чется в камни завала и ее «комнату»). Безудержная и хаотичная фан-

тазия донимала ее не часто, но... бывало. Наверное, это объясняется

крайне обостренным чувством недостатка общения с себе подобны-

ми, людьми, то есть, разумными существами.

Окинула взором потолок, и увидела осаждающуюся пыль с его

бугристой поверхности. Так отчего же у нее могли возникать подозре-

ния на счет обвала, когда-то имевшего место тут землетрясения, что

норовит вернуться? Вот и... мистика. Да, она наговаривала свои раз-

мышления вслух, на «диктофон», как делал и ее муж, фиксируя голо-

сом наиболее интересные свои идеи. На первом году их супружества

она долго ломала голову над подарком, готовилась аж за месяц, но

мало знала его, посоветоваться было не с кем. Но он ей подсказал

сам: зайдя в кабинет, который стал «запретным местом» уже чуть

позже, где-то к середине третьего года... увидела, еще не переступив

порог, его резко вскинутую руку, ладонью к ней, — Ронни говорил,

приставив диктофон ко рту, вернее, держа на уровне груди, но ей по-

чудилось, что (ментально) муж чуть ли не целовал его «взасос». Столь

уверенно и резко вставшая на ее пути ладонь, вынудила замереть. Он

говорил еще минуты две, потом нажал кнопку на корпусе (она помнит

каждое движение, даже, казалось, движение глаз, их выражение, как

губы стиснули некий порыв, будто хотел сказать что-то еще, но... она

не диктофон ведь, какой, посему, смысл?), повернулся к ней лицом,

убрал руку. Но, все-таки...

— Извини, лишние шумы при записи... мне потом демонстриро-

вать это аудитории.

Она энергично закивала. Все поняла. Даже более чем. Молча.

Она зашла «посовещаться» на счет своего трудоустройства. Что

он ей порекомендует. В руках поднос: булочки и кофе. В глазах упрек

самой себе, что помешала ему работать. Он тоже все понял. Даже бо-

лее чем. Ведь тогда они еще были близки...

347

 

 

Вот он и озвучил ей... про медеоспан. Это не занятие для зара-

ботка, это... «Они тестируют свой модуль, ищут молодые пары, пре-

имущество у женатых... У меня там давний знакомый, хороший при-

ятель, и просто нужный человек... отказать было неудобно... он воз-

главляет секцию интеллектуального анализатора этой их системы... И,

как понимаешь, пока тестирование бесплатно... когда у них все зара-

ботает, начнут грести прибыль лопатой... А, что за тесты? Так... гм... —

улыбнулся, даже хмыкнул смешком, — это, понимаешь ли, что-то

вроде твоего «одуванчика»... сказать честно, в психологию не сильно

верю, но отчего не помочь хорошим людям, правда?». Работу она на-

шла потом сама, все оказалось проще, чем ей представлялось.

(вздохнула)

«Пора перебираться».

Мысль заостренным клинком вошла в плоть мозга, порвала сим-

патические связи ее чувственности...

(Начитка. Камера.

«Мысль заостренным клинком

Вошла в мозга плоть непорочно,

И порвала связи все, и венком

Пахнет надежда бессрочно».

Пауза.

Камера стоит на каком-то возвышении, видимо, камне, она сидит

в стеновой нише, в руках пергамент, один лист, пока, потому что да-

лее она начнет их сшивать в книгу, потом эта рукопись начнет тол-

стеть, и новые листы, подшиваемые аккуратно, и с особенным риту-

альным почтением, будут дополнять «Манускрипт Речи», это полотно

шкуры, обрезанное большим четырехугольником, она подошьет на

передок, покроет им остальные, начертав жирно название. Ее произ-

ведения все равно не уместились бы в контейнер, и зачитывала не

все, лишь, как следует понять, наиболее значимое для себя. Наверня-

ка, частично, такое творческое менторство над собою — заменило

недостаток общения с представителями рода человеческого; что ка-

сается поэзии, то увлекалась с детства, правда легко и «не озабоче-

но», просто пыталась, более от скуки, еще в юности, «поэтировать».

Выпускной класс школы, подготовка к экзамену. Учащиеся предостав-

лены самим себе, это и не урок, и не перемена, тишина аудитории

нарушается шелестом страниц, кто-то работает по учебнику, кто-то

достал ноутбук, и внимательно возит пальцем по тачпаду... Над ней

склоняется голова подруги, что сидит сзади, сейчас она вышла из-за

парты, и подвинулась к ней, чтобы спросить, и...

— Ветунь... А чего ты делаешь?

348

 

 

Она поднимает глаза, вскользь смотрит рядом со спросившей,

возвращается к своему занятию. Еще удобнее располагает себя по

спинке стула.

— Поэтирую.

— Ух ты, как классно, а на экзамене тоже будешь «поэтировать»?

Ветик хмыкает. Стучит обратным концом карандаша по блокнот-

ной странице. Там, четким, почти детским почерком, с аккуратным

выведением буквенных очертаний, красуются две строки:

«По небу облако плывет,

Его дождем котенок ждет».

Подруга, склонившись, с упором руки на свой стол, глядя через

плечо, поправляет будто смущенно, но на самом деле с мимолетным

интересом, волосы над правым ухом, и воззрившись на профиль под-

руги, заискательно интересуется:

— А почему «котенок»?

Вита, юная и девственная Вита... полная неясных предвкушений и

смутных надежд, растворенная чувственным созерцанием во всей

жизни целиком, которая неведома ни ей самой, ни ее карандашным

абрисам словесей, лишь начертаниям слогового отзвука, прелюдии

сердечной интриги. Поднимает руку с карандашом, постукивает себе

по нижним зубам, приоткрыв самоназидательно рот.

— Он похож на котика.

— Кто?

— Ну... он.

— Суженый, что ли?

— С чего ты решила...

Подруга хмыкает. Негромко. Но сочувственно.

— Слушай, как решить безотлагательное ретроспективное?

— А?.. а, безотлагательное... В общем, берешь пустой глагол, на-

деляешь признаком изменения, и через приставку ведешь к оконча-

нию поступательного залога.

— Ну, например.

— Э... дай подумать... ммм... вот: «встать».

Подруга (Эльза) подвигает ее, чтобы сесть рядом, Ветик сидит

одна за партой, ее сосед вышел в разминочный блок, поупражняться,

сбросить напряжение. Он скоро вернется...

Она двигается, с толикой аккуратной вопросительности глядя на

Эльзу.

— «Встать» это пустой глагол?

— Ты где была, когда нам доводили эту тему?

349

 

 

— Да... «га га-ма га» (школьное шуточное «ругательство»), меня не

было, я же уезжала... сама знаешь. А потом вычитывала, ничего не

поняла толком.

— Пустой глагол, это глагол, который существует без дополни-

тельной связи с другими частями речи, или вторичным глаголом. На-

пример, «есть», в плане кушанья, не является пустым глаголом, пото-

му что провоцирует вопрос: что именно есть.

— Разве? «Я хочу есть», и всё!

— Хорошо. Что вы будете, что вы предпочитаете? Или вы соглас-

ны «есть воздух»?

Эльза молчит. Потом «собирается».

— Кажется, поняла. Но «встать», разве...

Ветик кивает слегка.

— Встать! — ее голос завибрировал по классу, вошел в стены, или

скользнул по ним, срикошетил в потолок, свалился на пол, и прока-

тился утихающей волной. Все вздрогнули.

— Эй, вы там совсем что ли... — Метнулось откуда-то сзади мо-

лодецким мальчиковским негодованием.

Эльза свалилась со стула, лапая руками пространство, видимо,

рефлекторно ища край своего стола, чтобы опереться. Глаза навыкате.

Ветик вернулась, посему, к «поэтированию».)

 

«Да, пора, ничего не поделаешь».

Вчера она закончила обработку железного ножа, лезвие, доволь-

но широкое, достаточно длинное, было вставлено, вернее, вбито в

подошву зуба тиранозавра, ибо с другого конца полоска металла

имела заостренно суженную форму, как раз для этого, да еще с тремя

«зазубринами», или, вернее, выемками-прорезями... делая заготовку

из дерева, которая послужит формой заливки, решила почему-то, что

если на рукояточной стороне клинка пропилить эти выемки, то будет

сидеть крепче. Действительно, получился прямо-таки тесак, тридца-

типятисантиметровый по лезвию от ручки. Клык наиболее хищниче-

ского динозавра придавал орудию дополнительный вес уверенности.

То есть, она любовалась им, а уверенность... более для гротескности в

чувстве, особого изыска впечатления. Ведь, в принципе, для нее дан-

ный инструмент являлся в некотором смысле произведением искус-

ства. А с другой стороны, просто необходимой в хозяйстве вещью. Так

что, впечатление было и полушуточным, и вполне серьезным.

Наковальней служил овальный камень, будто отшлифованный

волнами, или песчаными бурями, вернее, он лишь «хотел казаться

ровным», но, в любом случае, у него была гладкая площадка, даже

почти параллельная земле. Он был совершенно целен, без единой

350

 

 

трещиноватости, и прочен. Другим камнем ковала, предварительно

раскалив пластину в печи, вынимала сырой веткой, недавно отнятой

от дерева, и вымоченной в воде. На рукояточной стороне изделия

была, предусмотренная при отливке, дырка, куда кончик веточки и

просовывался, а в полость печи клала, зажав между двух камней, зад-

ней частью наружу, да чуть наискось, чтобы цеплять удобно было при

выуживании.

Таким образом, и рукоять была почти тридцатисантиметровая,

довольно удобно, хоть и с определенным внушительным охватом, и

чуть загнутая на сужении, и лезвие... вполне соответствовало гармо-

ничному сочетанию «обоюдного изыска смертоносности»; впрочем,

она делала нож для кухонных нужд, прежде всего. Ей крайне не хва-

тало сей принадлежности, мечтала, долго, пока, наконец, не смогла

осуществить, то есть, нашла время для сего. Как будет все делать по-

няла сразу, но первоначально положила в ванночку с добавлением

небольшого объема щелока — специально отобранный, наиболее

приглянувшийся зуб из коллекции, что хранилась еще с того похода за

«клиньями». Наметила держать в воде пару недель (не знала техно-

логии, ориентировалась «на глаз»), но забыла о нем, и зуб пролежал в

киснущей воде под крышкой два месяца.

Не могла бы сказать с уверенностью, что после вымачивания

ткань зубной кости стала более податлива, когда она вбивала лезвие

рукояточной частью. Сперва накернила посередке в основании корня,

— «высверлила» крутя острием наконечника стрелы, — затем при-

соединила друг ко другу два тяжелых камня, примкнула впритык,

подперла для надежности контакта еще камнями, и вставив уже об-

кованным лезвием в трещиноватый зазор, набивала сперва сверху

куском дерева, что играл роль киянки. Намучившись, вернее, не полу-

чив заметного результата, взяла нож за ручку, которая уже держалась

на лезвии с горем пополам, и всадила, аккуратно, внимательно при-

целившись, в трещину...

Хмыкнула. Подняла выше руку с клинком. Опустила. Важно было

не попасть по камню, чтобы не испортить острие. Таким образом,

удар за ударом, все увереннее, добилась кое какого успеха. Рукоять

была насажена наполовину. По ходу продвижения смачивала разо-

гретым клеем место входа. Возилась с этим неделю, оставив все дела,

проверяя свои нервы на прочность, дуя остервенело и стоически на

челку... отирая пот со лба.

С наконечниками для стрел было проще, зауженная пластина ме-

талла имела вытянутый задок шириной под диаметр древка стрелы.

Вставляла в расщеп, обматывала тонкой веревкой, обмазывала дре-

весным клеем. Со стрелами вообще было гораздо проще, их задача

351

 

 

долететь до цели и впиться в шкуру и глубже. Одноразовость. В прин-

ципе. А вот с... клинком, вполне себе иначе, надо думать.

 

Спустя неделю забила рукоять окончательно, до упора. Оставила

сохнуть на солнце, положив на дно «корыта» для сбора дождевой во-

ды. И снова «забыла» про это, потому что куча дел, которые по при-

чине возни с изготовлением ножа, накопились.

Наконец, взяла уже совсем готовый, или почти готовый нож в ру-

ки, осмотрела, держа с двух сторон указательными пальцами: с ост-

рия и с рукояти. Орудие имело вес, и навевало ощущение внушитель-

ной силы.

Пятимиллиметровое лезвие было проковано до вполне четкой

острящейся кромки, — оно было заужено к одному краю, ибо так она

вдавила деревянную заготовку формы в глиняной уплотненный со-

став, чуть наискось, — однако же, необходимо было поработать на

точильном камне. И это был уже не тот камень, которым пользова-

лась вначале, обрабатывая каменные «ножи». Догадалась срезать

прэдьжтором лишнее с образца, получив овального вида, если плаш-

мя, со вполне запараллеленными сторонами шлифовальное приспо-

собление, что имело шершавую поверхность с обеих сторон, так как

лучевой режим прэдьжтора, вгрызаясь в каменную породу, не просто

резал, а расщеплял молекулярные связки, вспучивая слабым антипро-

тоновым эффектом вещество. То есть, не плавил породу, а «растря-

сал» в точке контакта.

Таким образом, она стала обладательницей буквально идеально-

го по своим качествам и возможностям «шлифовочного станка».

И клинок получился заточенным как бритва. Многократно зака-

ленным, поскольку приходилось калить далеко не один раз, не один

день, и спихивать с наковальни в посуду с водой, и все сначала. Во

время ковки держала с нерабочего конца увесистым камнем, давя на

него весом, немало «чертыхаясь» про себя, впрочем, как бы «для ви-

да» более, дабы мотивировать себя придумать что получше, но... что

тут придумаешь еще?

В итоге осталось соорудить чехол, что, как понятно, вообще было

для нее легко. В целом клинок, или тесак, получился «хоть на выстав-

ку», сама не ожидала. К боку чехла прикрепился ремешок, которым

оружие удобно было крепить к поясу. Впрочем, конечно, не оружие, а

кухонную принадлежность. Впоследствии добавила к самому чехлу

кожух, чтобы цеплять еще и на ногу. Потом все переделала заново,

сделав чехол еще аккуратнее, и без ремешка, но с парной шлевкой

вверху, и еще одной ниже, и верхней парой крепежных петель крепи-

352

 

 

лось на поясном ремне, а если нужно было перенести на ногу, выше

или ниже колена, то проблемы не было.

Теперь училась орудовать клинком... (кухонным ножом, разуме-

ется).

От приемов нападения и защиты, до метания. С последним полу-

чилось не сразу, далеко не сразу, но в итоге швыряла с рукоятки и до-

вольно далеко, и весьма точно — до трети длины всаживая лезвием в

дерево.

На северной стороне сопки уже пару лет зияла дыра отверстия,

вход в «подземелье», ее «берлогу», как шутливо именовала, выло-

женная на спуске бревенчатыми ступенями, окаймленная подпорка-

ми брусов и перекладин, и далее по тоннелю, как и в ее «спальне», по

всей длине, до комнаты нового жилища, кое еще не было до конца

готовым, вернее, оставались какие-то «косметические мелочи». Толь-

ко пол оставила земляной, бревнами не выкладывала, однако, соору-

дила из связанных прутов несколько длинных ковриков, дорожек, ко-

торые положила в качестве настила. Не было кровати, «мебели», оча-

га. Лестничный спуск на глубину почти роста, квадратный проход, че-

рез который приходилось нагибаться, а дальше можно идти выпря-

мившись, по входному трехметровому коридору, и вот уж комната...

довольно обширная, с «высоким» потолком, во всяком случае, под-

прыгнув удариться макушкой не рисковала. Оставался вопрос двери,

причем, думала сделать как снаружи, так и в конце коридора. Чем и

занялась, соединяя плетением бамбуковые стволы, или очень похо-

жие на бамбук прочные стебли тростника. Потом диагональню нало-

жить и закрепить с обеих сторон стяжкой. Дверь готова. Стяжку сде-

лать не успела, очередной насыщенный трудом день подходил к кон-

цу, до самого заката решила перенести уже свой скарб в комнату под-

земного жилища, и просто сложить к стене. Видимо, ночует в гроте

последний раз...

 

Однако же, она осталась и на следующую ночь в прежнем жили-

ще. Стяжку доделала, оставалось закрепить эту первую, внешнюю,

дверь. Пока что приставила ко входу, чуть внаклон, сегодня перенесла

еще рабочие (лабораторные или мастеровые) принадлежности, при-

способления. Камень наковальни (тяжелый очень), но не стала зано-

сить внутрь, боясь повредить ступеньки, хотя, что бревнам сделает-

ся... и все же. Оставила рядом со спуском. Однако, работать в даль-

нейшем, если что понадобится еще сделать из инструмента, — прямо

«на улице»... не представлялось такой уж правильной идеей, так как

уходила полностью в процесс, не замечая уже ничего вокруг. И, тем

более, если ковать, то звук резкий, звонкий, разносится далеко, при-

353

 

 

влекая живность, да не ту, которую позволено привлекать. Пещера

глушила, забирала звуки в себя, наружу звук особо не распространял-

ся, видимо, из-за специфики акустического эффекта, в котором звук

гулял по «декам» потолка и обоих завалов.

И в эту ночь произошел обвал.

Ее не засыпало, так как спальня была укреплена брусами, а вот

потолок самого грота рухнул. Она проснулась от — и толчка, и стука

камений, что сыпались, падая с нервозным звуком необратимости.

Села резко на постели, хлопая ресницами. Пещеру сотрясло еще раз.

Мелкая противная дрожь исходила от всего пространства, шла от

земли, из глубины и тьмы.

Поняла: высовываться нельзя. Потому что...

Когда все утихло, вытолкнула ногой мешок с камнями, что слу-

жил затычкой лаза, и высунулась. Было еще темно, фонарик, как на-

зло, покоился в сумке у входа, в «сейфе». (Не подумала... а что тут

можно было думать? он же просто крепится на ремень, чего его было

прятать? но... с другой стороны, с определенного времени, когда ощу-

тила в себе особое чутье местной природы, решила, что пользоваться

фонариком ночью, если придется где в походе... нежелательно, ведь

такой яркий свет по-любому привлечет что-нибудь хищное... а в по-

темках отбиваться это не то что днем, тем более, если хищников

группа, окружат... закусают, изорвут со всех сторон; так что, таковое

решение было довольно прагматично: спрятать подальше, дабы не

было соблазна).

Огляделась, различая с трудом некие весьма смутные очертания

обстановки. Грот еще «дышал» подземным гулом. Спустя где-то пол-

часа, на часы не смотрела, было ни к чему, занялся рассвет, сквозь

щели вверху проема прорезался мутный свет.

Выбиралась постепенно и осторожно, отковыривая камни, рас-

ширяя просвет. Прежде чем вылезти, оглянулась на потолок: он стал

куполом, уходящим куда-то в непроглядную и темную высь. Обвалил-

ся как надо, в общем... «модете ни сумневатися».

 

 

 

II

Происшедшее, кстати, не рассматривала как нечто «из ряда вон»,

на момент самой показалось это странным, когда сидя «в кресле», что

бросила к стене, взяв из кучи скарба в углу, и плюхнулась на него,

прижав «ортопедическую спинку» всем желанием «великого рассуж-

354

 

 

дения», совершенно ненароком, нечаянно, будто внезапно подума-

лось о грязи под ногтями... «вспомнила» обвал.

Сложила руки на груди суровым перекрестием, ногу закинула на

ногу, вытянув «потягушечками», и шевеля давно забывшими про пе-

дикюр пальцами. Смотрела перед собой хмуро и настороженно во

тьму, что прорезалась сбоку, справа, уже занявшимся утром, и, по-

скольку, еще не закрепленную дверь не стала притягивать к проему,

когда вошла, а вообще, откинула вниз, да прошлась по ней... то через

тоннель в комнату внедрялся свет, и вот уж почти полдень, а она все

сидит, погруженная в «великое размышление». Все теперь будет по-

другому, ей нужно привыкать к новой обстановке, новому укладу, в

каком-то смысле... иному, хотя, в каком именно, определить не мог-

ла. Было жалко грот, столько трудов...

Нужно было устраиваться. Прикинуть куда что ставить, для очага

место... вон, кстати, надо же с дымоотводом придумать что-то. По-

смотрела на верх противоположной стены, в сумраке колонны бре-

вен, что подпирали потолочное перекрытие, выделялись рельефным

монолитом «особой прочности». Делала в расчете на то, что по сопке

пройдет стадо зауроподов, гуськом, и каждый обязательно наступит

своей лапищей. По-другому тут было нельзя. Уже научена столь гос-

теприимно принявшей ее когда-то пещерой.

Посему, она сделала умно, не просто положила бревна перекры-

тия на стеновые (отчищала от коры, как и прежде, прибегнув к ба-

нальному обжиганию, чтобы верхний покров слегка прогорел, потом

терла «зазубренным» камнем, как своеобразной стамеской, а далее

вымачивала в укрепляющем растворе, для этого сплела из прутьев

специальную длинную ванну, обмазав глиной, обжигала только внут-

ри, снаружи и с днища так и оставила прутовые выступы — зачем де-

лать лишнюю и ненужную работу? — ванну подперла с четырех сто-

рон камнями, и начала рыть землянку: это было два года тому назад).

Бревна подбирала одинаковые, срезала прэдьжтором сперва вверху,

вымеряя веревочным замером, посему, «таскала» за собой Юра, что-

бы тот поднимал ее головой на нужную высоту. В любом случае так

было удобнее работать. Зачастую в день тратила заряд батареи аж на

10- единиц, используя только режим «резака». Понятно, что по на-

правлению действия «прибора» заодно валились какие-то деревья

где-то в отдалении. Один раз зацепила какую-то живность, судя по

тембрическому всхрипу, и удаляющемуся топоту, что это было не ви-

дела, да и все равно, ничего не поделать, как она уследит?

Потом вырезала прямоугольные блоки на концах, чтобы на сте-

новые бревна класть впритык потолочные. До потолка, встав на но-

сочки, дотрагивалась кончиками пальцев. Соответственно, было

355

 

 

сложно, но справилась. У самого входа потолок на два бревна был

гол: здесь законы физики универсума запрещали тянуть потолочное

бревно чуть со стороны, чтобы «обмануть» длину и положить ровно

на выемку стоящего вертикально. К слову, грунтовые воды были ей не

страшны, так как ее новый дом благодаря сопке находился практиче-

ски на поверхности.

Нужно было стянуть конструкцию хотя бы по стенам, и теперь у

нее были скобы, она, еще в гроте, выплавила двадцать штук, показа-

лось что достаточно. Посмотрела вверх: обмазать потолок глиной... и

боковины... и весь тоннель... м-да. В тоннеле применила столбы по-

мельче. На самом входе «коробка двери» была основательна, из тол-

стых бревен, вложенных в кайму полости грунтового «квадрата»,

бревно порога утоплено в грунт почти полностью, здесь тоже нужны

скобы... придется сделать еще. Дверные петли... из чего сделать? По-

хлопала себя пальцами по поджатым губам. Гм. Наверное, не особо

сложно, вырезать из добротного куска... образец для литья, парный, и

готовое приспособление будет одной частью крепиться к бревну, а

другой...

В итоге ограничилась кольцом, что всаживалось в упругое дерево

примитивной резьбой, какую только смогла «изобразить» на образце,

и далее за кольцо «петли» вязалась веревка из водорослей с озера

Фчуг, пропущенная через зазор двери между тростниковыми ствола-

ми. Так она «присобачила» дверь на входе. В самой комнате пока де-

лать не стала. Также сварганила ручку, и вторую, зеркально, выстругав

из дерева (сделала еще два ножа, один как обычный кухонный, с де-

ревянной охваткой, другой совсем маленький), и аналогично прикру-

тив веревками. Изнутри чтобы запираться опять выручила веревка, и

еще одно кольцо с резьбовым штырем. Чтобы дверь не проседала, от

верхнего угла протянула бечеву к правой стороне коробки, закрепила

— также на кольцо. Дверь была несколько просвечивающейся в зазо-

рах, следовательно, нужно было закрыть со стороны тоннеля шкурой.

Устроила дымоход, сперва думала вырезать прэдьжтором по-

средине комнаты кусок потолочного бревна (хотелось там видеть ка-

мин), но передумала: непрактично. В правом от входа углу вверху не-

прикрытая земля, это можно было использовать. Проткнула заост-

ренной палкой пласт грунта, вдавливая все дальше, до конца. Будет

рыть с той стороны, нащупает палку, поймет где копать уже целена-

правленно. Отверстие почти вертикально выходило наружу, остава-

лась мелочь: вогнать бамбуковый ствол в качестве трубы. Перегород-

ки в междоузлиях убирала другим, более тонким стволом, сильными

ударами по всей длине. Положила «трубу» на камень, для возвыше-

ния, и уперла в основание дерева, так, чтобы можно было долбить.

356

 

 

Охватом труба умещалась в ладонях, средние пальцы почти соприка-

сались. Ее это устраивало.

Далее, вторую такого же охвата трубу поставила вертикально, за-

крепив специально отлитыми держателями, наподобие ухвата, только

снова с резьбовидным штырем: поставив трубу, и используя отрезок

кишки крупного динозавра, сделала переходник между той что внут-

ри комнаты, и что выходит наружу, натянув и тут же посадив на клей.

Низ трубы сел на кирпичную кладку, что полукругом ознаменовала

очаг. Кирпичи стала делать недавно, с добавлением перетертой сте-

бельной трухи от иссушенных водорослей озера Фчуг, ей казалось, что

так будет прочнее, впрочем, с этой технологией возиться долго не

пришлось.

В литейные формы, впрочем, добавляла мелко изрубленную, и

тщательно перетертую камнем солому.

Кстати, она же могла выложить стены кирпичными блоками?

Глины было предостаточно. Но решила, все-таки, что столбы надеж-

нее.

Итак, комната приобретала действительный вид жилища, стены

были обмазаны, отштукатурены глиняным составом, и, надо сказать,

не было и не будет на Земле человека счастливее. Возможно это па-

фос, но только ради хвалебного слова, в чувстве искренней солидар-

ности с ее успехами.

Как можно понять, выход из жилища располагался в северном

направлении, она спланировала земляной дом свой строго парал-

лельно (вернее, перпендикулярно) входу в обвалившийся уже грот.

(Сетку сняла, вытягивая из-под некоторой массы камней, закроет ей

предвходие, сделает настил, как будто это маскировка. (Много читала

про последние войны).

Кровать соорудила возле южной стены, в потолок ввинтила крюк,

на который подвесила свечную люстру, со свечами давно затрудне-

ний не было, возиться только с ними было некогда. Здесь же... при-

шлось подумать о наладке производства, дабы с наименьшим усили-

ем и затратой времени пополнять запас. Соответственно... ей нужно

еще помещение. Конечно же, заглубляться уже необязательно, мас-

терскую можно соорудить гораздо проще, выкопав яму с уклоном вы-

хода, ступеньки сделать просто земляные, сверху положить в ряд

бревна... На отдалении чуть поставить штыри под уклоном от ямы,

опутать их бечевой, для сигнализации, ибо некий любопытствующий и

заодно проголодавшийся ящер (из тех, что не знают ее), забредет «на

огонек», да и потревожит оградку. Посему, от двух сторон от ограды

протянула веревки, свела к середине ямы (помещения мастерской),

подвесила гирю — обычный камень, который обмотала, и оставила

357

 

 

петлю, до которой и подвела обе веревки. Груз висел над двумя же-

лезными тарелками, одна накрыла другую, и между ними часть бам-

бука, для разделения: если ограда пошатнется от напора непрошен-

ной зверюги, то «кимвал» сделает свое дело, оповестив ее. И если она

находится внутри, то не будет застигнута врасплох, как минимум.

Она будет работать, и поглядывать на свою сигнализацию. Или

не будет. Не суть. Важно другое, именно то, что жизнь насыщается

новыми красками иного многообразия действительности, сия новиз-

на, эта перемена, спустя двенадцать уже почти лет пребывания в

«этом мире», безусловно, несказуемо радовала.

Кровать (просто сбитые бревна, толстые стопкой, потоньше вер-

тикально, и длинными гвоздями закреплено, с одной стороны, и с

другой, вот основа, затем топчан, из бамбука, да с поднимающимся

изголовьем, как у раскладушки), настил — добротный матрас из шку-

ры аллозавра, с надутыми воздухом пузырями-колбасками внутри. И

подушку сделала, аналогично, и покрывало, сплетенное из тонких ве-

ревочек, что соединяли поперечные полоски шириной в пять санти-

метров такой же шкуры. В общем-то, одеяльце было удобным, хотя и

не обязательным по причине теплого климата. Однако, в затяжные

сезоны дождей, бывало что и холодало. От ливней защищала утрам-

бованная насыпь по краям входа, а над самим углублением входа все-

таки решила сделать навес, а травяную сетку оставить в покое, кажет-

ся, она свою службу сослужила, и больше в ней нет надобности. Хо-

тя... в итоге просто бросила на крышу мастерской, расстелила, и со-

всем забыла про нее. Биологический отпугиватель расположила по

периметру «двора», радиус которого определила где-то в пятьдесят

метров от дома и всего хозяйства: поставила бамбуковые столбы, их и

забивать в землю было легче, и... пришла идея заполнять их отходами

жизнедеятельности тиранозавров. Оно там будет гнить и жутко во-

нять... М-да. Но все же, пока что от такой защиты отказаться не смела.

Платяной шкаф тоже бамбуковый, справилась за один день,

правда, перед этим все заготовив, хотя, если рассудить, то непрестан-

но ведь что-то «тащила» к дому с «прогулки», то хороший кусок дере-

ва, то... мало ли что. Если было свободное время и не было опреде-

ленных планов, резала бамбук, например, и переправляла с жувача-

ми к жилищу. У нее был целый склад всякой всячины прямо перед

глазами. Сперва записывала скрупулезно, что у нее и где лежит и

сколько, но все же, из-за неких единичных мелочей некогда было во-

зиться с записями... впрочем, старалась все-таки содержать учетную

книгу в порядке. Поставила шкаф сей у восточной стены, посередке,

для кровати нужна была еще тумбочка, а на западной стене повесила

карту местности.

358

 

 

Озаренная свечами довольно обширная комната, почти четыре

метра на шесть, с невысоким потолком, с которого свисающая люстра

находится почти вровень лицу, чтобы легко задуть или зажечь, или

вычистить от накопившегося в чашках жира, заменить свечи.

В углу юго-западной стороны еще шкаф, посудный и для припа-

сов. Посреди комнаты стол, снова бамбуковый, такой же стул, посре-

ди стола свечная подставка, как и люстра, она весьма скрупулезно по-

работала над этими предметами, что как и тесак, стали для нее про-

изведениями искусства.

Очаг имел бронзовую решетку, или же это была все-таки чистая

медь, или почти чистая... она не знала. То есть, или барбекю, или для

подогрева и варки. Или, если убрать решетку, можно приготовить

шашлык (специально делать шампуры для этого не стала, есть же

просто палочки). Соль добывала из золы, тем же способом что и ще-

лок: вода после отстаивания была солоноватой.

Способы готовки у нее к двенадцатому году стали столь разно-

шерстными, что нет смысла пытаться охватить ее кухню описанием.

Потому что, прежде всего, невозможно, из-за недостатка информа-

ции. Это, как и метод защиты с примитивным вооружением, от тварей

наподобие тиранозавра, она предпочла, по большому счету, умол-

чать. Но без сомнения, то была классная кухня, то есть, стряпня, на ко-

торую мог бы обратить внимание и какой-нибудь современный пяти-

звездочный ресторан. Или трех. Ей уж точно такое было без разницы,

и вряд ли ей могли приходить такие мысли — так что, сие додумыва-

ние некоторых представителей комиссии по расследованию, кои за

бокалом пива в узком кругу пытались развивать и смаковать эту те-

му... пусть остается на их совести.

 

Совершенно вкратце нужно заметить, что она обогатила свой ин-

струментарий топором, молотком, пилой, то есть, ее литейный цех не

бездействовал, постоянно что-то требовалось. Топор сделала по

большому счету боевой, сперва задумав обычный, строительный. Но

как-то само получилось более внушительно, он имел длинную дере-

вянную ручку (отмачивала в воде, да спокойно вырезала, а художест-

венное чувство у нее всегда было), и рабочая часть топора сделана

выступающим полумесяцем, для скользящего захвата лезвием при

окру жном ударе. В этот раз, вырезая образец, нанесла знак: «кома»,

красивой завитушной вязью, и только она знала, что это значит —

«кормящая мать». Конечно, спустя еще пару лет в записи проскольз-

нуло, нечаянно... и расшифровалось.

Знак красовался на обухе, под загнутым и заостренным шипом,

подобием крюка. И, действительно, если зацепить и вогнать под шку-

359

 

 

ру, то небольшой хищный динозавр может очутиться будто в капкане,

если это сделать сзади. Ее тактика оттачивалась, совершенствова-

лась... и крюк был загнут к рукояти. Продольно по обуху выступал

штырь, как «выстреливал», с мудреной конструкцией посредине по

типу наконечника стрелы, для впрыскивания яда, вернее, для намотки

наполненных смертельным экстрактом жил. С выступом для прокола,

что располагался выше, но при ударе жилы сместятся на бугорок и

лопнут от повреждения об крохотный железный шип. Кончик штыря

был наострен как в сторону движения при ударе лезвием-

полумесяцем, так и в обратную. То есть, только скользнув окружно,

слегка задев, топор оставлял на плоти глубокий след пореза, разрыва,

в любом случае, причем, как один из приемов боевой тактики, про-

мелькнувший в отчете на видео (она поставила на режим съемки,

чтобы запечатлеть успехи своих анкилозавров, они «играли в футбол»

головой, то есть, черепом, альбертозавра, хотя, в точности, из-за под-

нятой пыли, утверждать было невозможно, не исключено, что это был

череп другого крупного теропода), и одновременно занялась своей

обычной тренировкой. Отчего и попала на камеру в этом моменте.

Полукружный удар, из стойки левая нога назад (наверное, любая

нога, по обстоятельствам), шаг в сторону правой, довольно широкий

шаг... топор в правой руке, отведен назад, и «волнуется» разбегом...

Вот рука подает его с силой, по кругу. Она, относительно «призрака»,

или виртуальной цели, видимо, таким образом уклонилась от напа-

дения, скажем, то был крупный раптор, и он уже метнулся к ней, с

намерением укусить, пасть раскрыта... но она ловит этот момент,

слегка обманывает его движением как бы назад, на шаг, но тут же и в

сторону, и с этой стороны... летит лезвие топора, на длинной рукояти,

то есть, наверняка, раз она подпустила раптора так близко, этот удар

придется по телу твари, возможно, она «рассекает ему пасть». Но ес-

ли раптор уклоняется, то есть вероятность, что штырь мазнет по нему

уже своим лезвием. Топор завершает движение слева, она, по всем

законам физики, увлекаемая его тяжестью, поворачивает корпус вле-

во. Слегка. Тут же толчок левой рукой по середине рукояти, топор

движется обратно, полукругом, и это движение в силе толчка, види-

мо, рассчитано так, чтобы суметь «воткнуть» топор штырем. Потому

что раптор уклонился, он уже понял, что соперник непростой, но ин-

стинкт движет его вперед, — он напарывается на ядовитую пику шты-

ря.

Это длилось не более минуты, она «показала» несколько раз (она

и не думала ничего показывать, просто занималась сама с собой), по-

том прислонила топор ко входу в жилище, и хлопая в ладоши пошла к

360

 

 

топочущим и хрыкающим от восторга своим жувачам... Видимо, су-

дить кто победил.

На этом запись заканчивается, или она была поставлена на тай-

мер, или Вита убрала потом то, что «намоталось» временем ненуж-

ной съемки. Как предположение: она начала всерьез экономить ме-

сто на стимлерах. Впрочем, кто теперь скажет, что там «было», и по-

чему запись сия была не полной, и члены комиссии увидели лишь ко-

нец игрища, и ее, идущую к своим домашним питомцам, и хлопаю-

щую в ладоши перед своим лицом... И возглашающую «тамад!».

 

Поход к горе Таммир занял три дня. Она взяла Кокоса, Медузу, и

Миару, на которых водрузила необходимое в путешествии, также за-

пас провизии для них: прессованная трава, обработанная обогащаю-

щим составом (не зря же она работала в той компании!), воды для

всех, и одно седло для себя, потому что у нее было только два седла:

для устрого, которое было специальным, и вот это.

устрому дала команду «быть рядом», что означало: держать ее

(а следовательно и всю процессию) более менее в поле зрения. На пу-

ти имелись участки голых равнин, где до ближайшего леса так далеко,

что даже лень было бы идти, если только нет цели.

Гора становилась все ближе, и, наконец, Вита ощутила ее подно-

жие.

Остановились лагерем, растительность кое-какая была, и вся пу-

пырчатая братия отправилась объедать ветки. устрого нигде не бы-

ло.

Пришлось идти за ними, так как они потащили с собой и скарб,

чтобы достать волынку. Дудела полчаса, но устрый пришел только

на закате. Она так и предполагала, что сии благородные звуки им вос-

принимаются не всерьез, несмотря на все усилия. Может было связа-

но с природой звука? От воды... которая «подарила» ему столь див-

ный и полезный гребень. Начитав потом в двух-трех словах данный

нюанс на камеру, больше не вспоминала об этом.

Наконец, перепоручив устрому четвероногую команду, смогла

направиться к вершине. Высотомера у нее не было, так что, она так и

не смогла определить высоту горы, по облакам ориентироваться

смысла нет, они не могут быть совершенно точным указателем. Вос-

хождение заняло чуть более суток. Отправилась она на рассвете, и за-

вершила подъем приблизительно в такое же время. Ей открылось на-

столько потрясающее зрелище, что несколько минут она не могла

пошевелиться, хотя то была мечта всей жизни (она уже давно воспри-

нимала только так, никакой иной жизни никогда не было и быть не

могло — только Ронни... он ждет ее видеоотчетов).

361

 

 

Нужно было снимать, зафиксировать рассвет, вид на Долину

сквозь облачную дымку. И тут она увидела птеродактилей. Стая лете-

ла прямо на нее, возможно, она заняла их место, или же, что более

вероятно, учуяли добычу.

Камера на ремне свисает с плеча под мышкой (для удобства ре-

мень был «двойной», объимал скат плеча, и отходящим эластичным

ремешком можно дополнительно закрепить за шею; непосредствен-

ный ремень был составной, чтобы растягиваться во время работы с

камерой, при съемке). Прэдьжтор покоится в кобуре под грудью, он

«уснул», так давно она им не пользовалась для атаки на живность.

Птерозавры приближались, размахивая своим крылатым самодо-

вольством во всю прыть и мощь. Передние раззявили клювы-пасти, в

мозгу самого ближнего уже был прострел инстинкта — готовить лапы

к посадке.

Она вскинула камеру, начав снимать. Стояла не на самой кромке,

но до края пропасти (вернее, там был очень крутой скат со всякими

обрывами — она забиралась с другой, более пологой стороны)... было

метров пять-шесть, и вот туда и сядет образчик летающей фауны,

крюча и елозя клювом по воздуху горланные, надтреснутые звуки

триумфа по поводу приятного знакомства, и в предвкушении трапезы.

Сел. Ух ты, она отступила назад, этот экземпляр был гораздо мельче

того, коий гостеприимно встретил ее в день прибытия.

Он возвышался над ней в полтора ее роста, он хотел жрать. Те

что подлетали за ним, были посолиднее.

(серьезная компания)

Она размышляла, держа их на камеру. Передний уверенно дви-

нулся, «зачавкивая» воздух, и продолжая горланить сиплым проно-

сом сорвавшего голос певца, которому никак невозможно уходить со

сцены, потому что загубит архиважный контракт.

Левой рукой она потянула тесак «из ноги».

(Это был третий чехол, с ремешком-держателем, который проре-

зью насаживается на выпуклый стерженек через охват ручки, таким

образом, от встряски, при беге, допустим, нож не выскочит; он засо-

вывался лезвием вперед, потому что если брала правой рукой, то сра-

зу в рабочем состоянии, поджимала ногу, сбрасывала пальцем «за-

щелку», выхватывала, и круговой выхлест лезвия...)

Если брала левой рукой, то нож как правило работал нижним

упором в цель, если правой, то верхним, от большого пальца.

Впрочем, могла и перехватить, что сейчас и сделала: правая рука

вела камеру, ничего не упуская, левая перехватила уже клинок, что

длинным лезвием уставился в надвигающегося птерозавра.

362

 

 

Метронокорд, разумеется, уже работал, пытаясь установить вол-

новой контакт, но если тварь дикая и у нее на оператора «позыв голо-

да», то прибор бесполезен совершенно. Хотя, информацию собирает,

как обычно. Информация никогда не лишняя.

Удар клюва-пасти, с намерением покалечить. Удар ножа снизу в

клюв. Сильно, она пробила насквозь, и нажимом прорезала дальше,

вглубь пасти, тут же отходя еще назад (нож скребанул по кости). Ос-

тальные уже присели на скалу. Уверенно и самобытно. Она не хочет

останавливаться, восход солнца как раз вклинивается в эту смуту, и

триумф, и злосчастие, и ликование ее сердца, одновременно. Это по-

трясающие кадры!

Снова перехватила нож, лезвием вниз, согнула ногу, вставила в

чехол. Закрепила. Передала камеру в левую руку. Хлопок по замку

кобуры. Вынос стволом, выстрел.

 

Самого ближнего разорвало, она забыла переставить регуляторы

после последнего использования с целью моментального нагрева во-

ды в большой ванной-бассейне для купания. Надо же хоть раз в жиз-

ни помыться как следует... На самом деле, проверяла контакт луча с

водной массой. Со своими собственными... и какими-то еще как бы

научными целями.

Остальных сдуло с площадки. Она подумывала... приручить не-

сколько крупных птеродактилей... чтобы... чтобы...

 

Как велика Долина, но еще больше мир мезозоя.

Еще больше...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

363

 

 

 

 

 

 

НАСЛЕДИЕ

 

 

 

I

«Салазки» были готовы. Она уверена, что легко подчинит птеро-

дактилей. Представление, что по небу как по снежной пустыне — не

отпускало, щекотало, будто изнутри, птичьим перышком, сердце иг-

риво замирало, при взгляде на небо, на редкие, скомбинированные

тайным значением, облака, вышина будто ступала по своим опадаю-

щим седым волосам, что отрастали снова, и клубились, и каплями

забвенного чувства струились иногда к земле, и великий дух жития

вел по Долине бородой, возбуждая ветра, вздымая пыль, что носи-

лась от буйного сего касания, там вдалеке, везде, оседала, и снова

ждала мягкого касания неба, и волосы падали бликами счастья, тут же

растворяясь, становясь будто земельными трещинками, становясь

травой, запахом ветра.

Под салазками она подразумевала люльку или корзину, как у

воздушного шара, только никак не «корзина», а именно что люлька...

С другой стороны, нужно предусмотреть место для грузов, мало ли.

Размышляла, спорила с собой. Считала, что пассажирское место не

нужно делать «площадным», широким и длинным, будто она пель-

мень на подносе, что приблизился к солнцу, чтобы поджариться.

364

 

 

Опять искала поэтические образы. Тем более... такой повод! Такой

мотив...

В итоге, остановилась на двухъярусной схеме, внизу отсек для

груза, а верхний — смотровой, капитанский... или, в общем, для нее.

Сперва думала о четырех креплениях, но, весьма скрупулезно все

взвесив, обнаружила, что мало, нужно все-таки шесть: два передних

отвода, что цепляются к птицеящеру, тянутся крылатыми бестиями

вперед и вперед, натужно, стремительно... задними и теми что по-

средине... страхуется высота, в основном, эти не тяговые. Может тогда

сделать напередке три отвода? Какая у них сила? Будут ли уставать

быстро, кто скажет...

С другой стороны, тот что между двумя тяговыми может мешать

им, потому что конструкция требует, все-таки, чтобы летун был строго

посредине, закон физики, посему, боковые будут непроизвольно

смещаться в полете к центру, и... задевать друг друга крыльями. Так-

же, при повороте, особенно при повороте, будут «наползать» обоюд-

но... мешая друг другу. Так все и рухнет прямо об землюшку, потому

что птички потеряют ориентацию, с эдакой-то люлькой на ниточках

под пузиками... Инстинкты их дадут сбой... все смешается в буйных

головушках, — и тяпнутся они все о дно небесного океана, и захлеб-

нется она чувством печали несказуемой, еще живая может быть, но

приготовленная им на закуску, ибо еда успокаивает нервы... как у ее

подруги Эльзы, школьной, коя постоянно жевала заварные пирожные,

и была несколько объемиста своей любознательной натурой.

(— Ветик... ты чего? — глаза еще выпячиваются, но сила волевого

самоприсутствия уж старается вернуть их на место. Эльза захлопала

ресницами, свалившись со стула не до конца, повиснув впечатлитель-

ной окружностью заднего чувства над полом, чуя едино, и затылком и

всем организмом, свое безоглядное присутствие средь одногруппни-

ков, что шелестя страницами, вроде как и не заметили, почти... как

она стоически изучает с Ветиком пропущенный ранее материал. Во-

обще-то, они солидарны с Виолеттой, так же нельзя: допускать столь

явные прорехи знания перед экзаменом, так... несерьезно, безответ-

ственно. К тому же, класс получает еще и общий балл, что определит

для всех зачетный показатель. Есть личный, а есть и общий, что влияет

на состояние выпускного диплома. А как же... «Теория классных мно-

жеств», Э... Эрвин... Эрвин, как его, Эрвин Дуайсес! Почетный педагог

столетия.

Признанный на всех континентах. И вот теперь, благодаря досто-

почтенному ЭДУ, как еще именовали оного школьники, и последняя

буква могла означать что угодно, получалось так, что коллективная

работа в обучении является приоритетом развития личного, и разви-

365

 

 

тия цивилизации в целом. Крайняя буква «аббревиатуры» озвучива-

лась как «Удивительный», хотя, возможно, не без доли сарказма и

тайного смысла.

Виолетта чуть поворачивает к ней голову, смотрит несколько

вдумчиво в область плеча, потом окидывает взглядом лицо подруги, и

уже почти шепотом добавляет:

— Ну, ты поняла, что ли?

Эльза энергично кивает.

— Да, спасибо, вот, прямо, озарение будто.

Ветик жмет плечами, едва заметно, свое благодушие, и подводит

итог:

— Не за что. А в стишке я занимаюсь, ты не думай, это... гм... мы в

начале года изучали, «созвучие мнимых контекстов».

Еще она хочет сказать подруге, в форме вопроса, мол, как же она

собирается «дальше жить» с такими потужными ветрами на всю голо-

ву, но... только лишь вздыхает, и делает знак движения, чтобы Эльза

освободила уже совсем ее стул.)

Были очень яркие воспоминания, они накатывали неожиданно и

мощно, и она не могла удержаться, обсмаковав мысленно, садилась в

гроте, поначалу, а теперь за стол в «Доме Порядка», ставя перед со-

бой камеру, и откровенничая, и вспоминая. А как же место на стимле-

рах? Возможно, допускала, что если закончится, то можно что-то и

подтереть. Но ей было важно выговориться, по всей видимости, на-

верное, она чувствовала от сего... «контакт» с... утраченным миром, с

той, совсем уже иной для нее, жизнью.

Примечательно, что новое жилище было названо именно таким

образом, или обозначено, и нанесено на карту с этим названием. Ра-

нее обведенный кружком значок грота был перечеркнут крестом, и

рядом поставлен знак «Дома Порядка» с надписью «ДП». Масштаби-

рование карты было «плывущим», то есть, вот место ее пребывания,

жилья, а вот... через три шага, в растяжении большого и среднего

пальцев, «Гора Таммир» (написано полностью), и прочие достопри-

мечательности. Плывущий потому, что рядом с ДП была показана и

мастерская, и загон, и склад, и все что есть. Гора была на карте круж-

ком величиной с бутылочную крышку. И, получалось, что место ее

дислокации больше горы Таммир. Видны детали дворовой схемы. Ес-

ли сделать большим и указательным пальцами скобу, то... вот такую

площадь на карте занимал ДП. Соответственно, расстояния она мери-

ла каким-то своим, вполне себе загадочным, и не озвученным обра-

зом.

Карта увеличилась, с ней сшивались дополнительные листы, хотя,

все ее «мироздание» пока что вполне уместилось на одном перга-

366

 

 

менте. Однако, на стене висела карта... имеющая по центру лист тем-

ного фона, со светлыми, довольно четкими и явственными отметина-

ми и знаками, и этот лист окружали, будто брали в осаду, еще листы...

восемь штук. Чистые.

Мир двигался в самом себе проекциями природных сил, и вре-

мен, и знаний... Все это будто сходилось к ней, в масштабах мирозда-

ния, космоса, хоть ее взор был только обращен к Земле Панциря, и

здесь ее прибежище, только здесь и нигде более... Сия земля — это

вся земля, она уже не имела в виду Долину, когда озвучила названи-

ем новую веху своего становления и триумфа, о выживании давно не

говорила, последняя запись, в которой будто ненароком, не специ-

ально, просто для ясности... проскальзывает слово «выживание», да-

тируется третьим годом.

Двухъярусный «воздушный корабль» был готов, нижний отсек с

боков закрывался решетчатой продольной дверцей, внутри багажного

отделения можно было разместить немало всякой всячины, потреб-

ной в путешествии. По сути, она пока только фантазировала, хоть и за-

вершила первый этап грандиозного плана. Оставалось решить вопрос

«прицепа» конструкции к будущим «небесным скакунам», да разо-

браться с особенностями взлета, самого полета, посадки... Забросив

почти все дела, занималась только этим. Ее мирок жил своей жизнью,

наставленный определенным порядком, анкилозавры вполне пре-

спокойно чувствовали себя в корале, на подходах к которому были ус-

тановлены «мины» со стороны западного леса и чуть с боков: три по-

лукружных цепи утопленных в землю бревен, с выступающими же-

лезными шипами-иглами. В каждом бревне было проделано не-

сколько углублений по одной линии, и в такую древесную ямку встав-

лена «мина», состоящая из бамбуковой емкости с естественным до-

нышком, спилом тонкого древесного ствола, обработанного по краям,

отшлифованного, и через середину кругляша пропущена толстая же-

лезная игла, полая и заостренная, очень напоминающая обычную ме-

дицинскую. Ямка закупоривалась еще одним кругляшом с отверсти-

ем. Первый был поршнем, второй держателем иглы. Смысл заклю-

чался в том, что когда крупный или даже более мелкий теропод на-

ступит лапищей, то с большой вероятностью попадет подошвой на

одну из игл на любом из полукружий. Острие как бритва, вонзится

сразу, под весом поршень пойдет вниз, выжимая ядовитый экстракт в

полость иглы, брызнет в рану. Для лучшего давления при нажатии,

чтобы жидкость не пошла раньше прокола (надо же понимать на-

сколько груба и толста по сравнению с остальным покровом кожа

стопы динозавра), вбивала отдельно в трубку иглы с тупой стороны

«чашечку с отверстием», и, таким образом, при нажатии лапищи жид-

367

 

 

кость пойдет по трубке с достаточным сопротивлением, для того, что-

бы не вылиться раньше, чем игла войдет в подошву. Теропод встанет

на «мину», и скорее всего задержится, так как испытает неудобство в

ноге, легкое болевое ощущение. А значит, только усугубит свою

участь.

Этот обвод с минным полем, что имел вид лунного серпа, поло-

женного на землю тремя уровнями, охватывал кораль не вплотную, а

чуть отдаленно, далее полукружие рва, и даже если хищник пройдет

минное поле невредимым, что маловероятно, его нога окажется в ло-

вушке, наступив на маскировку из веток и листвы.

Он как бы «споткнется», или провалится, и если уже в нем бродит

ядовитое средство ее защиты, то будет медленно умирать. Если же

нет, то все пятеро питомцев соберутся в туннеле, который служил вы-

ходом из кораля, ибо она, сделав загон из толстых бамбуковых ство-

лов (их легко было вкапывать), и подперев каждое снаружи, совсем

упразднила наземные ворота, прокопав глубокий ров с территории

кораля, длиной в сорок метров, шириной семь, почти два своих роста,

и закрыв сверху длинными толстыми древесными стволами, закрепив

по стенам подпорками бревен. Она активно использовала для работы

своих анкилозавров: срезать толстенный ствол прэдьжтором, со всей

аккуратностью лесоповального дела, — как правило, Юр дежурил тут

же, и по ее знаку сваливал своей колотушкой «подпиленное» дерево,

— отчистить от веток, обрезать до нужной длины, потом позвать за-

мерших невдалеке (остальных) своих помощников, что «запряжены»

в своеобразные хомуты для тягания стволов и всего что понадобится.

Сильно она не утруждалась, если разобраться. Для рытья соорудила

своеобразный экскаватор: несколько стволов, срезанных прэдьжто-

ром по диагонали всей длины, так что при совмещении они станови-

лись земельным резаком. Затем стволами тонкими поперечно скре-

пить, через каждые пять сантиметров, требовалось много гвоздей, но

и времени у нее было предостаточно.

И желания.

Бамбуковую коробку скрепляла прочными бечевками, связыва-

ла, и вместе с коробкой вся конструкция идеально была ничем иным

как заурядным ковшом. Коробка держала в себе собираемый грунт,

не позволяя рассыпаться. Анкилозавр тащил этот ковш, от хомута, ка-

натами, закрепленными в нескольких местах по всей длине с боков, и

по углам режущей части основания.

При необходимости она выправляла перекосы коробки, перевя-

зывала, перетягивала... Спешить особо было некуда. Таким образом, в

«ковш» или лучше назвать это отвалом... вмещалось до трех кубов

грунта, анкилозавр вполне спокойно тащил до упора, пока она не го-

368

 

 

ворила «тамад», потом снимала все тяговые канаты, переставляла на

задок в самый низ по углам, и таща, ее живой трактор поднимал сию

землерезку, переворачивал, и коробка освобождалась от содержимо-

го.

По ходу движения в намеченной для углубления зоне она рыхли-

ла грунт лопатой (конечно, лопату, железную, добротную, сделала

уже «давно»), выкрикивая то «хоп», то «тамад». Надо сказать, живот-

ные испытывали долю своего умиротворенного экстаза от сего, будто

и существовали ради того только, чтобы слышать ее голос подающий

так хорошо известную им ту или иную команду. Частенько, приняв и

выполнив, начинали то ли побулькивать гортанно, то ли подхрюки-

вать («хримотить», по ее выражению), и иногда блаженно подскаки-

вать на месте передними конечностями. Картина была фееричной,

поначалу ее это весьма забавляло, потом стало в порядке вещей. Они

развивались, причем, в некоем не совсем «стандартном» для приро-

ды формате. Оттого и такая реакция на контакт с ней. И, поскольку,

все команды были связаны с какой-либо деятельностью, работой, то

работать очень любили, хотя, для них, сие было обыкновением, вряд

ли они видели или ощущали разницу между каким-либо собственным

действием, и тем, что продиктовано ее волей.

Перед тем как начать движение для среза слоя грунта, она выка-

пывала небольшой участок, площадку, сантиметров на пять-десять в

глубину. В эту площадку заводился ковш, и процесс начинался. Посе-

му, на весь ров ушло не так много времени, может, месяц. Грунт сва-

ливала у входа в завалившийся грот, все равно в нем нет уже никакого

проку.

С обоих входов в тоннель поставила по крышке, самозахлопы-

вающейся двери: если хищник крупный, то устремившись в проем рва

ему придется задеть головой растяжку, которая приводила в действие

механизм сброса двери. Вернее, это было не захлопывание, а паде-

ние вниз по деревянным рельсам. Анкилозавры своими колотушками

задеть канат растяжки не смогли бы, не доставали. Поднималась

дверь домкратом с обеих ее сторон: нажим ручки с одной стороны,

теперь с другой. Через десять минут заслонка поднята, и механизм

сброса вновь установлен. Это изобретение было ее особой гордостью.

Не о домкрате речь: нужно же было все рассчитать, спланировать де-

тально и конструктивно. После того как все получилось, почувствовала

себя самым настоящим инженером.

 

Вопрос кормежки своих питомцев решила просто. Западный лес

был довольно обширен, поэтому, прежде всего она вычистила его от

всякой хищной породы, жестко и неотступно, что на нее было не по-

369

 

 

хоже. Но выхода не было, она такие глотки сама не прокормит, или ей

только и заниматься тем, что доставлять им пропитание. Или же, со-

провождать каждый раз, когда придет время «травоядного засто-

лья»... В общем-то, иногда так и делала, иногда перепоручала уст-

рому последить, который уже попривык исполнять такое престранное

требование хозяйки. Сказав ему «шушубарат», она повелевала нахо-

диться рядом с этими пятью анкилозаврами. Настройки данной ко-

манды добивалась долго, сперва скрупулезно изучая, исследуя все

мелочи в его поведении и реакциях, прежде чем внедрить метроно-

кордом команду в хищный мозг. Что касается анкилозавров, то они

бросались от него в сторону, или насыщенно шипели, мотая колотуш-

кой, только поначалу. Тоже приспособились выносить его присутствие

неподалеку, узнавая сходу, если появлялся в «поле зрения». Собст-

венно, как у нее получилось? Она внедрила... или «внушила», так, на-

верное, правильнее, устрому, что сия порода травоядных — вредна

для него. Запах анкилозавра, импульсный «образ» тошноты... и через

пару сеансов спинозавр смотрел на сию породу так же, как смотрит на

груду камней.

Она включала метронокорд на «охват поиска» (сперва не знала

об этой функции прибора, причем, пребывала в неведении лет пять),

в этом режиме фимластер сканировал природный фон, но был тогда

неспособен на детализацию информационной модели. И сей охват,

ни много ни мало, четко распространялся по радиусу на пару кило-

метров (до пяти, в остывающем цикле сканирования). Закавыка была

в том, что она видела на экране множество точек, они «блуждали»

подрагивая в зеленой сетке видоискателя, но различить что есть тра-

воядное, а что хищное, было практически невозможно. Единственно

правильный вариант определения, это если некая точка двинется в

сторону другой... то возможно это хищник. Особенно, если задержит-

ся, если точки совместятся, и тем более, когда одна из них пропадет,

так как животное перестало излучать «эффект живой массы» — как

иногда монотонным тембром извещал интеллект прибора. Побегать

ей пришлось, разумеется. Уже видя вдалеке, мелькнувшую посреди

древесных нагромождений «фигуру хищника», поскольку метроно-

корд высвечивал по ходу ее движения только эту точку, которая оп-

ределена ею как «теропод», преследовала, настигала, прицельно от-

стреливала, прямо сжигала, передние конечности. Все равно они те-

роподам не особенно важны, а память останется — как предостере-

жение в этом лесу не появляться. Да, может, и кому еще из своей бра-

тии «расскажет», поделится наболевшим, так сказать... Если при этом,

очумевший и разъяренный, шел на нее, то валила тогда, повреждая

уколами прэдьжтора ногу, целя в мякоть («режим хромой ноги», од-

370

 

 

нако, приручать не собиралась в этом случае, итак слишком много

всяких «обязанностей»). При себе имела лук и колчан с тридцатью

стрелами. Иногда, в случае явного нападения теропода, рыкающего в

негодовании и тряся остатками передних конечностей, прэдьжтор не

применяла. Снимала надетый через голову и плечо лук, вынимала

стрелу, убирала с острия «мешочек жил» с ядом, ибо там не было уз-

ла, намотанные, они крепились подхлестом, одна жила под другую,

больше было и не нужно для прочности. И засаживала метко с рас-

стояния в двадцать, тридцать метров в колено. Конечно, в таком слу-

чае теропод точно был обречен, ибо наделяла его хромотой на всю

(оставшуюся) жизнь. К десятому году посчитала, что работа данная

себя исчерпала.

Таким образом, данный лес, что стоял отдельно от всего осталь-

ного растительного массива Долины, впрочем, не он один был такой

обособленный, стал совершенно безопасным. Однако, тем не менее,

она перестраховалась, обеспечив дополнительную защищенность для

«скота», окружив кораль минным полем, и сделав проход в загон че-

рез не такой уж глубокий, но прочный поверху тоннель. В принципе,

этот тоннель фактически и мог быть им «жилищем», своего рода

схроном, но нужно же и солнышку радоваться.

Она сделала практически все, что в ее силах, для создания «не-

тревожной территории» в пределах своего обитания. На минное поле

ни они, ни устрый не зайдут, уже понимая четко команду«тра-там»,

означающую «опасно», или «тум-тум», то есть, «нельзя».

 

Итак, с определенного времени все ее мысли были заняты воз-

душным путешествием, она хотела увидеть этот мир с высоты «птичь-

его» полета, доработать карту, может быть исследовать какие-то еще

области...

Часы отмеряли пятнадцатый год пребывания.

На момент встречи с Ронни ей было двадцать четыре года. В два-

дцать девять она ступила в проем безумной машины, что сбросила,

обнулила все потоки времени, и она «провалилась» сюда, в начало

мира. Сейчас... ей скоро стукнет уже сорок пять. И она знала, что век

ее продлится, может быть, до двухсот лет, может быть даже больше,

программа геронтологического прорыва того... ее времени... не имела

точных данных о том, сколько именно может прожить человек, про-

шедший «эмульсигнацию стволовой матрицы».

Может и пятьсот?

Об этом думала вскользь, не так чтобы всерьез, а как бы «от не-

чего делать». Сложно сказать, но скорее всего ее этот аспект вообще

371

 

 

мало трогал. Сколько проживет — все ее. До последней небесной ка-

пли.

 

 

 

II

Нет возможности детально описывать все нюансы ее бытности,

следует быть аккуратнее в построении картин той реальности, кото-

рой жила, дышала, существовала Виолетта Старк, в девичестве Кро-

нина, по своему собственному рассуждению же, Витолла Мгагги... да-

бы не впасть в фантасмагорический раж, начиная уже надумывать и

домысливать. Отчего она исказила свое имя, присовокупив сей стран-

ный словесный пронос странного звучания, непонятно совсем, ника-

ких пояснений не было, но, в какой-то записи видео отчета вполне яв-

ственно, на фоне сотрясений земли, и пыли, поднятой зауроподами,

что отбивались от напавших на стадо тиранозавров... прозвучало:

«Стоит Витолла Мгагги, запечатлела сон, и в этом сне ни зги, лишь вы-

лупился стон». Визга и хрипа было более чем предостаточно, казалось

небеса рушатся, такой стоял гвалт, рассекаемый звуком хвостовых

хлыстов: диплодоки что покрупнее и постарше загородили собой мо-

лодняк, и высекали хвостами наглых зубастых, «месиво отменное», по

ее словам на той же записи. Это седьмой год пребывания.

Сама стояла в отдалении, но никак нельзя сказать, что на безо-

пасном расстоянии, картинка в кадре смещалась, ее покачивало, со-

дрогания земли от ног передавались на корпус камеры... покачивало,

возможно от того, что она слегка двигалась... (может пританцовыва-

ла? — такая догадка возникла у одного из ответственных наблюдате-

лей сей видеодокументации)... образ колебался, будто снимавшего

дергают слегка за локоть. Так же, еще возникло предположение, что

она нашла способ культивации алкоголесодержащего продукта, и

гнала самогон, не отказывая себе с определенного времени в сей че-

ловеческой слабости. Опять домыслы, но куда от них деться.

Запись завершалась появившейся в кадре рукой, она показывала

на какой-то участок побоища, но на что именно следует обратить

внимание не уточнила; затем прерывание, экран погас, и через пять

секунд началась новая «серия», она шла по какому-то лесу, ведя ок-

ружно камерой, как бы приглашая вместе с ней то ли любоваться ок-

ружающей природой, то ли «искать опасность». Это был уже другой

день, потому что предыдущая запись была затемнена надвигающи-

мися сумерками, а здесь вовсю светило солнце — сквозь кроны.

372

 

 

А те пять секунд были заполнены конкретной темнотой и шоро-

хами, и тихим гвалтом мезозойской среды. Ночь? Она возвращалась к

себе, видимо, совсем загулявшись. То было предположение, но иначе

объяснить было невозможно: нерациональное использование памяти

стимлера. Она, видимо, нечаянно нажала на запись, потом (тут же как

бы) исправилась, и потом забыла про это, оставив эти пять секунд пус-

тоты как данность своему чувству свободы и внутренней силе само-

присутствия.

Иногда она просто снимала, иногда размышляла вслух. Такие ро-

лики были особенно интересны.

 

Итак, в конце пятнадцатого года она пополнила свой питомник

пятью крупными птеродактилями, каждый возвышался над ней в два

ее роста, а то и два с половиной. Чтобы отловить их, организовала по-

ход к горе Таммир, стала лагерем под ней, возле обширного леса, что

с высоты видела пропадающим в дальних туманах зеленым нескон-

чаемым массивом.

Нужно было забраться на вершину, организовать там себе на-

блюдательный пункт, и ждать удобного случая. устрому строго на-

казала присматривать за двумя анкилозаврами, Кокосом и Гаухаром,

и начала восхождение, имея при себе самый необходимый минимум,

начиная с провизии. Из-за нагруженности достигла вершины не так

быстро как в первый раз, в который... даже не заметила, что холод,

что вероятная гипоксемия, о которой знала лишь теоретически. По-

дойдя на край площадки хорошо разглядела внизу «балкон», обшир-

ную эстраду где-то посередине крутого склона, которую не было вид-

но снизу. И предположила, совсем не безосновательно, что там мо-

жет быть их лежбище.

Стала спускаться. В этот раз захватила с собой куртку с подклад-

кой, сплетенной из водорослей все того же озера Фчуг. Однако, на

самом деле, сильно холодно-то и не было, она явно ощущала теплые

дуновения, порывы ветра, что могли лишь казаться несущими мерз-

лоту.

Камеру не взяла, итак было достаточно груза. А позже не удосу-

жилась расписать во всех красках. Некие отрывочные реплики, как бы

в промежутках между другими откровениями на «диктофон», кои

приходилось собирать по всем «километрам» материала, начиная с

определенного года, с момента покорения горы Таммир.

Суть в том, что она благополучно спустилась на нижнюю площад-

ку, коя только сверху выглядела «катком», на деле оказалась доволь-

но бугристой, совсем не ровной, и передвигаться по ней было слож-

новато. Здесь были глубокие рытвины, много раз находила кости,

373

 

 

возможно, остатки пиршества от кормежки взрослым птеродактилем

своего выводка. Потом она вышла на углубление в склоне, которого

не было видно с высоты...

Это и было лежбище, под скальным навесом, довольно обшир-

ное, и... со множеством кладок. Тут она различила движение, и из те-

ни, какой-то щели или прорехи... выползло... Огромный, тискающий

свои крыла, волоча их по камню, потом это встало, расправило кры-

лья, раскрылось... явив уже полноценно вид свой. Перед Витой был

«птеродактиль обыкновенный». Хотя, впрочем, может для земной

науки ее времени он имел некую особую классификацию. Для нее это

было просто — добычей. Прежде всего.

Пошел на нее. И она его вывела немного к себе, ей было нужно,

чтобы «птаха» вышла из огромной ниши лежбища, потому что если

налетят остальные, то она не справится, запертая в проеме.

Теперь нужно было его (или ее?) «захомутать» метронокордом.

Как и обычно: метод «хромой ноги», сканирование, пока динозавр

трепыхается, распластавшись, и силится подняться. Она давно усо-

вершенствовала принцип работы прибора, настроила так, что сигнал

подчинения можно было выработать за раз, поработав с тварью в те-

чение часа. То, на что ранее у нее уходило вполне неопределенное

время, потому что все было непредсказуемо. Иногда неделя, когда и

месяц.

Зиур (как назвала экземпляр) скорее был шокирован, или введен

в ступор ударом импульса прэдьжтора, который, на самом деле, не

повредил ему ничего, это было похоже на довольно мощный удар ку-

лаком или дубинкой, но разрыва тканей не было. Снова, усовершен-

ствование в методе, обнаружила, что если поставить регуляторы ров-

но на середину, в равности, потом сместить зеркально друг от друга

на три щелчка, и включить режим «лазера», то аппарат выпускает

«струю»... силового удара, при самом минимальном расходе энергии,

без явного повреждения. Но несколько выстрелов подряд в одну точ-

ку — и с ног собьет, и повредит все-таки что-нибудь. Она до конца не

разобралась в этом, но дело в том, что в данном «вихляющем» режи-

ме луча, прэдьжтор, на самом деле, вообще не производит выстрела.

Это режим коррекции нацеливателя, при котором происходит волно-

вая связь цели с «курсором наводки» в функционале прицела. И нуж-

но для индивидуальной настройки корреляции оружия с реакциями и

рефлексией владельца. То есть, поставив прибор на этот режим, ас-

тронавт, которому предстоит высадка на планету с угрожающей фау-

ной, может довести совершенство владения данным оружием до то-

го, что рука ведет полукружно по горизонтали, «фиксируя движение»,

а палец «играет на спуске», и прэдьжтор «импульсирует цели», то

374

 

 

есть, проведя рукой, астронавт снимет эти цели, как будто спихнул

пальцем фигурки с шахматной доски. И ни один импульс не уйдет в

пустоту.

Вите такое мастерство могло только сниться, но, в общем-то,

именно такое было ей и ни к чему. Вернее, «только сниться», это оп-

ределитель ее собственного отношения к вопросу мастерства обра-

щения с прэдьжтором, ибо она обсуждала «сама с собой» сей нюанс

на камеру, как-то идя сквозь заросли и снимая, взвешивала вслух свои

достижения в освоении прибора. Разговаривала сама с собой? Да, на-

верное. На деле же, скорее всего, она поскромничала. Ее умение бы-

ло уже вполне соответствующим нормативу, но кто ее оценит? Только

сама реальность. Посему, такие ее разговоры подразумевали само-

мотивацию для дальнейшего усердия в деле постижения особенно-

стей «космического орудия». Ее выражение: «орудие».

Поработав с птеродактилем, подумала, не захватить ли пару яиц

(у нее была с собой сумка), и зашла в глубину ниши... почувствовав,

как чем дальше, тем более явственно кожа ощущает тепло. Зайдя со-

всем, наконец, поняла: поверхность была испещрена большущими

трещинами, канавками, по которым текла дымящаяся жидкость, ви-

димо, вода. Подземный горячий источник. Откуда начинался, и куда

уходил, не обнаружила, наверное, где-то в скале, в нее же возвраща-

ясь.

Здесь просто парило, почти сауна. Решила оставить яйца в покое,

угробит только, если вынесет из этого парника. Впрочем, мысль про

«захватить» залетела будто совсем случайно, она ее просто отогнала.

А «угробит» явилось как обоснование для отказа от настигшего вне-

запно решения. Она давно разучилась «думать просто так», впустую, и

если что-то намеревалась, то именно что намеревалась, научившись

думать только принципом полезности, взвешенности, прагматично-

сти. Случайных мыслей, идей, сторонилась, если и посещали какие

мечтательные образы, облекала их во «всеохватную существенность»,

произмеряла всей сутью реальной потребности.

Вернулась к птерозавру, проверила как он. Дышит. Запрокинув

клювную башку свою, смотрит, за ней, двигая длинную пасть. Она

опасалась, что могла перестараться, перегрузить его посылами «пси-

ховолны», иногда, — было несколько раз, о чем страшно сожалеет, —

«пациенты» не выдерживали, и «откидывались». Так было, например,

с тем быстробегающим... но пугливым, видом как страус. Пыталась

его излечить от боязни. Передоз, конвульсии, смерть.

 

После такого она не пользовалась метронокордом неделю, не

прикасалась к нему даже, хотя с руки не снимала. Впрочем, иногда

375

 

 

снимала на ночь, кладя рядом, чтобы рука отдохнула от его «ремен-

ной хватки». Также часы.

Летающий питомец был готов принимать ее команды, пока са-

мые простые. И вот, решила, что спустится отсюда на нем. Сумасшед-

шая мысль, но если... сесть на спину, охватить шею руками и ногами...

«Дипо!» — лечь и принять на себя.

И он (все-таки самец), нещадно мучаясь, видно, от непривычного

тока мозговых стимулов, будто и сопротивляясь, и тут же безусловно

подчиняясь, осел к поверхности, распластался, подобрав крылья, и

втиснув себя основанием шеи в камень. Она подошла, сноровисто

уселась, обняв своего небесного скакуна и руками и ногами.

«Хоп!».

«Редана!».

Двигайся.

Вперед и вверх.

Затем у нее для него есть команда «тамад», то есть «прекрати»,

«остановись» (заверши что делаешь).

В его случае это будет означать снижение.

 

Трясло при взлете ее так сильно, что испугалась. Сцепила руки

замком, зубы сжала, ноги не просто скрестила, а сплелась и носками.

Пока он взлетал, молотя по камням крыльями и подскакивая,

чтобы войти в потоки воздуха, и «положить на них крыло», неожи-

данно для себя подумала, что устрый ведь примет его за добычу...

Но мысль тут же ушла, упорхнула вместе с ветром, который уже загу-

дел в ушах одновременно с падением в пропасть — птерозавр начал

полет.

 

Она спустилась, немного намучившись с этим великанским пте-

розавром, управлять было невозможно, он еще не знал команд изме-

нения курса, да и она не знала, данный нюанс предстояло детально

довести до ума в будущем. Сейчас требовалось, чтобы птеродактиль

сел как можно ближе к ее живому обозу, к месту, где паслись груже-

ные скарбом два анкилозавра с охраняющим их устрым. Кстати, к

слову говоря, ее спинозавр и «не подозревал», на самом-то деле, что

исполняет роль сторожевого песика. Он просто находился «недале-

че», как ему и было сказано. В случае появления на горизонте теро-

пода, он, безусловно, займется им, ведомый своим инстинктом, а

большего ей было и не нужно.

Вита шваркала его коленями, тут же опасаясь не удержать замок

в ногах и сорваться, наклонялась всем корпусом, по возможности, в ту

сторону, кою «птичке» необходимо было «поиметь в виду», и напра-

376

 

 

вить свое крылатое величество в нужном ей направлении. В конце

концов, помотавшись на приличной высоте, ибо птерозавр явно не

соображал куда следует курсировать, — под ней раскинулись пред-

горьем сотни вертикальных метров, — сумела загнать его хлопающую

крыльями прыть вдоль горы, в ту сторону, где должны находиться ее

покорные динозавры.

Когда птеродактиль опустился, она не стала ждать остановки

движения, резво соскочила, разъяв ноги, и подобрав под себя левую,

сноровисто оттолкнулась от его спины, соскользнув как по стволу

большого дерева, вниз, перекувырнулась пару раз по земле, подня-

лась. Натужный вымах крыла едва не задел ее, накрыл, обуял пото-

ками воздуха. устрый в какой-то сотне шагов, уже припал, пригнулся

всей бойцовской статью, чтобы устремиться к добыче, жестким рыв-

ком, невесомой потугой забористой мощи, «плавая» по зубам пасти

отголоском самого голодного чувства, ощущения плоти, в котором

инстинкты уже раскусывают, вырывают кус задним движением тела,

натужным дерзновением пластичной силы искусства убивать. Кроко-

диловую пасть повело чуть в сторону, разверзая, глаз вперился в пти-

цеящера, и нога уже пошла в отрыв, для скачка вперед. Сам птерозавр

не особо «соображал» в эту минуту, и (просто) подчинился ее воле,

уже имея в своей сущности модель инстинктивного взаимодействия с

ней, с той, которая требовала безоглядного подчинения. Сама приро-

да в нем, — теперь, — требовала.

Вита резко выбросила руку, предостерегая ладонью: «Тум-тум!».

Спинозавр замер. Нога так и повисла в воздухе, будто не решаясь

опуститься. Потом медленно съехала вниз, вдавила почву. Вид у него

был «обалдевший», но это ее определение, проскользнувшее в ка-

ком-то отчете: она часто и отрывочно возвращалась к тому эпизоду с

долей благодушного сарказма.

Так началось пополнение ее «зверинца» летающими образчика-

ми фауны.

По истечении еще пары месяцев в хозяйстве имелось уже целых

семь резвокрылых великанов, каждый величиной с доброго жирафа,

а еще через полгода она, наконец-то, опробовала свой воздушный

корабль.

Двухъярусная люлька имела спереди поперечный брус, который

выдавался справа и слева длинными концами, конструкцию пришлось

немного доработать, где-то переделать, дополнительно укрепить

стяжками, и скобами: каркас был выполнен из обработанных бревен,

но не очень толстых, дабы не утяжелять «птицелет». Особенно при-

шлось повозиться с полозьями, или «лыжами», — она не видела осо-

бой разницы, все равно в воздухе будто «на лыжах стоишь», как со

377

 

 

смехом «докладывала» в камеру, — которые поставила на низ, ведь

при разгоне ничто не должно мешать, сопротивление необходимо

было свести к нулю. Две толстые доски вымачивала… уж и не скажет

точно сколько, потому что доставала из ванны, торопя саму себя, ис-

кала способ согнуть на концах… Возвращала снова отмокать.

В итоге пришло довольно простое решение: вкопать рядом,

впритык, два столба, связать их вверху, и в имеющийся зазор — вста-

вить конец заготовки, и выдавливать усилием и весом сгиб. Посте-

пенно все получилось.

Еще просверлила (проковыряла) по отверстию на зауженной и

поднятой кверху части обеих досок: чтобы зафиксировать веревкой на

корпус люльки, спереди. Пришлось, значит, еще сделать пропил на

верхушке сужающейся части, чтобы веревка натянулась по центру, а

не с боку.

На концах поперечного бруса по окружности (брус был просто

бревном) выдолблена выемка, для каната, сверху насажена, вбита

скоба, чтобы веревка, мало ли, не соскользнула, не соскочила… как

бы крепко не была закреплена.

Таким образом, тяговые, передние птеродактили, никак не смог-

ли бы помешать друг другу в полете: между размахами крыльев, что

обращены внутрь, зазор метра два. Если только сами не вздумают

сблизиться, но это зачем им? Когда придется лететь с грузом, то по

центру можно запрячь еще одного, его тяговые канаты будут длиннее,

и посему, он становится тогда ведущим, «вожаком». Вообще, — она

много взвешивала на данный счет, сомневаясь, смогут ли даже самые

громадные птерозавры поднять ее транспорт на воздух, — размыш-

ляя трезво, следует учитывать, что птеродактиль, когда охотится, под-

нимает в лапах зачастую довольно увесистую добычу: надо же кор-

мить птенцов. Да, птенцы, сами с усами, с рождения уже, в принципе,

могут летать. Но умения лететь мало, нужна охотничья сноровка, что

приходит не сразу. Обычная птица, заполучив эволюционно крылья,

при взмахе крыла ищет опору на воздух, взлетая, она будто поднима-

ется по невидимым ступенькам, наращивая или сгребая воздушные

потоки под себя, под крыло. Но у нее перья — в ходе генезиса приро-

да облегчила ей, как бы облегчила, взлет, потому что перья распреде-

ляют нагрузку на крыло, спонтанно, довольно универсально. Можно

сказать, что оперение «чувствует воздушную опору».

Птеродактиль взмывал почти с места, используя подскок, и рабо-

тая крылом, вернее, крыльями, но дело в том, что неравномерно, в

этом и заключался секрет его летучести. Крылья «хватали» воздух по-

очередно, разумеется, нужно было вглядываться, чтобы заметить этот

слабый диссонанс взмаха. Он еще не взлетел, лапы скачут, толкаются

378

 

 

от земли, выталкивают тело вверх. Неравномерность взмаха при

должном скачке «хватает» поток воздуха, фактически, птеродактиль

закруживал вокруг себя потоки как бы «восьмеркой». И «зацепив-

шись» за воздух, на подскоке, брал крылами равномерность взмаха,

— летел. То есть, как она представляла это, на примере горячего пи-

рожка, что перекидывается с ладони на ладонь, так же птеродактиль

«перекидывал» у себя понизу, под брюхом, воздушную подушку, ис-

пользуя ее как трамплин для взлета, помогая себе подскоком то с од-

ной ноги, то с другой. Иногда имел место явный разбег, но чаще все

выглядело так, будто он переминается с одной лапы на другую, при-

чем, будто лениво, как нехотя… Взъерзывая крыльями, что произво-

дят «ломкий взмах» (если пристально вглядываться, да и то, не всегда

заметишь сию асимметрию). Самый длинный разбег, который она за-

мечала, три метра: птерозавр семенил, не делая полного шага.

И еще два каната с задних краев основания люльки. Где тоже ок-

ружный вырез, скоба.

Остальное в конструкции было из бамбука. Верхний ярус не имел

бортиков — ей нужен будет обзор. Седалище весьма удобное, с уче-

том всех ее прежних ездовых технологий. И дополнительные ремни

безопасности. Как обычно перекинутый по животу с муфтой, и еще

лямочный держатель, кресло упиралось спинкой в блок из стянутых и

перевязанных бамбуковых стволовых обрубков, что были сложены

образуя слабый уклон, в соответствии с которым спилены под углом,

чтобы блок с одной стороны имел ровную наклонную стенку. На кото-

рую примыкала спинка сиденья, только… с прокладкой из воздушных

подушек: это ее давнишнее изобретение «кишечной рессоры».

Лямочный ременной держатель застегивался на груди: она сде-

лала железный замок… с одной стороны ремня трубка, в которую

вставлялся крюк-стержень, на конце имея отверстие… И был немного

загнут, и чтобы протолкнуть его через трубку нужно было некоторое

усилие, правда, совсем легкое. Это служило дополнительной гаранти-

ей, что сам не выскочит, даже если что-то случится со шнуром, кото-

рый цеплялся петлей, от самого отверстия в штыре (стержне), на вы-

ступ вверху трубки.

Возможно, она здесь чуточку перемудрила, но — ради безопас-

ности ведь.

Первые испытания вышли комом. Крылатые тягачи никак не мог-

ли скоординироваться, войти в ритм, один взмывал чуть раньше, дру-

гой запаздывал… те что по бокам и тут же чуть позади (она их само-

лично разводила по местам старта, приманивая командой «топ-тапи-

то», то ли забавное созвучие, то ли в этом сочетании был какой-то

свой особый «технический» смысл), не единожды едва не перевора-

379

 

 

чивали люльку, спасали выступы переднего длиннющего бревна,

принимая на себя, поочередно, перекос «аппарата».

Ибо боковые просто взмывали вверх, таща за край, и барахтаясь

в воздухе, «негодующе» снижались. Передние скачками рвались

встать на крыло, но их мотало, швыряло, они дергали «салазки», сби-

ваясь со своего ритма, «проваливаясь крылом в землю». Сие сложно

описать. Рискуя камерой (мало ли, выронит еще, повредит) она за-

сняла один такой эпизод. Харкающее «кряканье» всех четырех «ска-

кунов», несусветные сотрясения в дерганном движении навстречу не-

бу… и все завершалось забастовкой птерозавров. Они комкали на се-

бе крылья, и верещали заунывно хрипящими глотками, долбя неисто-

во клюво-пастями перед собой. Пока все действо не завершалось,

пространство разрывало ее повелительными окриками, она осыпала

их командами, многие из которых так и не удосужилась разъяснить в

видеоотчетах.

Их протест был ей понятен. Но нужно было взлететь. Очень нуж-

но.

Следующий видеосюжет: она снимает Долину сверху, она летит.

Камера берет в ракурс передних, ведущих птицеящеров. Смещается

влево, — машет размеренно с силой и царственным спокойствием

третий… вправо. Ведет съемкой понизу, высота метров сто, мимо

проплывает лес, и, видимо, собирается подниматься еще.

Стоп-кадр на солнце.

Конец записи.

 

Было сделано четыре хомута, удобных, со смягчением, чтобы не

давило на шею: в основе толстый канат, завернутый в шкуру, а далее

выкладка надутыми кишечными пузырями, и снова заворот шкуры,

прочно сшито, скреплено, осталось согнуть и надеть на основание

шеи. Концы каната продеты через деревянные колодки, завязаны уз-

лом-фиксатором, а сами колодки притянуты друг ко другу пропущен-

ным снизу в специальные сквозные отверстия железным держателем,

потом снова веревка для стягивания, крепления… В общем, неслабо,

надо сказать, она с этим приспособлением намаялась. Держатель

имел вид скобы, значит, снизу было куда цеплять травяные троса.

Сколько всего она совершила таких воздушных путешествий, не-

известно. Но однажды, забравшись особенно далеко, за гору Таммир,

увидела необычное. Снизилась, чтобы лучше рассмотреть.

Внизу, на довольно обширной поляне возле окаймляющего тот

участок леса, несколько тероподов, наружностью весьма напоми-

нающих раптора, но чуть необычного вида, загоняли взрослого стего-

завра. Тот увлеченно (и тут же, видимо, испуганно) шевелил пласти-

380

 

 

нами на спине, и дергал шипованным хвостом, отгоняя своих обидчи-

ков. Те, в свою очередь, действовали по какой-то необычной, прямо-

таки странной, тактике, не набрасываясь на добычу, не наскакивая, а

водя его кругами, будто изматывая. Она приказала своим летунам, и

облетела место намечающегося побоища, несколько раз, вниматель-

но всматриваясь. Один из нападающих задрал голову кверху, неот-

рывно провожая необычное зрелище взглядом. Потом теропод вер-

нулся к «своим обязанностям», более не отвлекаясь. Итак, они не на-

падали, они не давали выйти из кольца жертве. Или это какая-то иг-

ра? Вита весьма увлеченно наблюдала, почти забыв, что находится в

воздухе, и нужно держать в поле зрения своих запряженных птеро-

дактилей. Камеры с собой не было. Справа от сиденья имелся «бар-

дачок», ящик из бамбука, в который ранее клала ее, но в этот раз не

взяла, да и, возможно, что в предыдущие тоже, посчитав, что доста-

точно тратить место на стимлерах для верхнего обзора окрестностей.

По сути все одно и то же. Летала же в свое удовольствие, более, как

следует понять.

Хмыкнула, озадаченная. Повернула обратно, к дому.

Много ночей толком не могла заснуть, забывалась сном уже

ближе к рассвету: увиденное не давало покоя… У тех тероподов (рап-

торов?)… были укороченные хвосты, и какие-то сплюснутые морды.

Более того, она четко видела, как один нагнулся, зачерпнул лапой

землю и швырнул в сторону стегозавра. Как ей показалось, целя в го-

лову! В глаза? Вот уж… действительно невероятно. Что же это все-таки

было.

Хвост должен иметь вполне определенную длину, он выполняет

роль балансира, все-таки. А у тех… получается, хвосты являлись про-

сто «аксессуаром»? Как такое возможно. А передние конечности? У

всех тероподов они недоразвиты. Как предполагала, из-за того, что

когда-то эволюционно пришлось встать на задние конечности. Поче-

му? Предполагала, после долгих и несколько безотчетных размышле-

ний, что хищная тварь, преследуя добычу на неровной местности, ис-

пытывала неудобство обзора: жертва то пропадала из виду, нырнув в

ложбинку, овражек, то показывалась снова, улепетывая, и увеличивая

расстояние. Тварь голодна, ее сие раздражало. Может, тут природа и

«пришла на выручку», подняв более менее вертикально?

Вообще, она замечала много раз, прямоходящие представители

хищной породы делали попытки использовать «руки», но любое та-

кое движение походило более на конвульсию. Оно было дерганым,

неуверенным, самоблокированным как будто. Немудрено: ноги по-

стоянно в работе, хвост, которым теропод «мотает чувство баланса», а

вот передние конечности только свисают с грудного отдела. У тирано-

381

 

 

завра, во всяком случае. Во многих поколениях... поднявшись уже

окончательно, некий предок такого теропода перестал пользоваться

передними лапами. И, в самом деле, ранее, как и записано в генети-

ческом коде, он на них только опирался, при беге, допустим, что осо-

бенно важно. А когда в некоторых поколениях поднялся на задние

конечности... то какое применение передним тут природа сподоби-

лась прописать? Разве срывать с веток плоды? Никак. Что вполне по-

нятно. Речь ведь о хищнике. Они становились все более бесхозны, а у

тиранозавра так вообще «усохли», ибо он универсально приспосо-

бился в трех точках первичного действия, это фактор опорного дви-

жения в задних конечностях и хвосте, и в итоговой четвертой, что есть

сама пасть, и это фактор атакующего движения. Данный вид стал про-

сто гениален в своем мастерстве охоты. Тем более «руки» ни к чему.

А то что она видела... Вита почти месяц не могла прийти в себя,

образ «смотрящего на нее» снизу, с полянки, странного теропода, не

давал покоя. И то как другой резко метнулся к земле, взял (видимо,

сграбастал в руку! — вполне «по-человечьи») что-то, размеренно от-

ставив ногу, развернул плечо, и бросил... Уверенно бросил, как будто

упражнялся в этом с момента как начал ходить.

Она вспоминала детали, то, что, возможно, ускользнуло в пылу

всего зрелища. И ясный образ, хотя расстояние до них было значи-

тельным, того, как земляной ком разбивается о морду стегозавра, как

великан крутит башкой, видимо, засорив глаз, и то как еще один пе-

репрыгнул через мятущийся хвост с остриями длинных шипов на кон-

це. Подпрыгнув высоко, уверенно, стремительно.

Ей сложно было точно определиться с ростом этих необычных

«тероподов», но представилось, что где-то под пару метров. Хотя,

сильно в данный нюанс не вдумывалась по причине его полной не-

значительности. Дело в том, что кто-то из группы встал перед траво-

ядным во весь рост, вытянул передние конечности вверх, как военно-

пленный на старых военных хрониках.

После этого она отвернула свой экипаж выходя из цикла круже-

ния над тем местом, чтобы возвращаться. Мысли приземлиться, ра-

зумеется, не было. Слишком все это непонятно.

 

Прошло несколько недель, пять... семь... она давно не мерила

время днями, тем более часами, в ее бытие все уравновешено, рас-

планировано, осуществлено, и спешить было некуда. Прошло какое-

то время, скажем так.

Занимаясь повседневными делами, — переносила навоз для

компоста, — обратила внимание на движение в гуще ближайших де-

ревьев, на внешней стороне западного леса. Пригляделась, сваливая в

382

 

 

общую кучу очередную порцию (ее «тележкой» был короб с двумя

ручками по краям типа скоб, без одной стенки, с отверстиями на уг-

лах, через которые, закрепленная на них, к шее тянулась петлей «Y»-

образная веревка, и таким образом служила заменой «третьей руке»).

Тень будто метнулась от кустарника к дереву. Уже смеркалось, ей

могло и почудиться, потому что в последние недели спала плохо, мо-

жет нужно отдохнуть? Остановилась, опустив короб, сняв через голову

петлю.

Стала смотреть. Нет, наитие не обмануло, что-то притаилось там.

И ждет.

Одно? Или...

Привычка всякий раз хлопать под грудь по кобуре давно остави-

ла ее. К тому же, данный прием вошел в плоть и кровь, стал почти

безусловным рефлексом. Просто секунда. И ствол будет в руке, бук-

вально впаянный в цель всем «напряженным вниманием» ее указа-

тельного пальца.

Снова метнулась тень. Солнце заходило, и било слабеющими лу-

чами по глазам. Она шевельнулась, раздумывая. Надо проверить, а то

непорядок. Что-то у нее под носом шастает, «понимаете ли».

Отпустив веревку-держатель, сделала шаг в направлении леса.

До первых деревьев около сотни метров, вернее, порядка шестидеся-

ти, линия деревьев не была ровной, и та часть произрастаний, что вы-

ступала в сторону ее жилища, была довольно близко, но рядом уже

зиял провал в глубину массива, забирая в себя и более сотни метров.

Она вспомнила про свои мины, но вскользь, ненароком... И тут же по-

гасила эту мысль, так и не поняв, к чему она пришла.

Ее брови удивленно поднялись. Вот уж странно, действительно,

неужто некий теропод, осмелился войти сюда? Пройти через ее лес.

Это страшное для всех хищников Долины место. Причмокнула. Было

бы интересно взглянуть на сей экземпляр. Или, может быть, (он) про-

сто не в курсе... из-за молодости? Ну вот куда смотрят родители...

Разминая таким произвольно юморным образом себе вообра-

жение, двинулась уже в ту сторону.

Не снимая ни на секунду прицела своего взгляда с «цели», с того

места, где заметила в последний раз «нечто».

Прошла шагов тридцать, и уловила шорох... огляделась — то ее

анкилозавры в загоне терлись друг о друга. Повернула голову опять к

лесу, пошла дальше.

Вот уже первые деревья, это «выступ» массива. Тень мелькала

где-то правее. В глубине.

Заходить дальше опасно, она потеряет ориентацию, на нее могут

напасть, наскочить сбоку, сзади. На открытом месте спокойнее.

383

 

 

Вопить «эй, есть кто-нибудь», разумеется, нелепо. К чему пришла

такая идея? Или снова... нечаянные «хохотушки», она уже привыкла

шутить сама с собой, и смеяться своим же «приколам».

Думать было уже нечего. Или идти вперед, или плюнуть на это, и

вернуться к хозяйственным делам. Но как можно оставить? По ее лесу

шастает теропод! А если нет? Травоядное? Но те не ведут себя так.

Не... высматривают, наблюдая, и будто улучая момент...

Стояла еще минуты две, взвешивая.

Оглянулась. Анкилозавры забухтели в загоне, ограждение со-

тряслось (так бывало, один из них задевал слегка колотушкой); но по-

вернулась в другую сторону. Наитие.

Перед ней, метрах в пятнадцати, выйдя из-за дерева... стояло...

нечто.

Сплюснутая морда, — не особо, но отличается весьма от обычно-

го вида, — укороченный хвост мотнула неведомая внутренняя сила

сквозящего в глазах нетерпения. В этих вдавленных в череп глазах.

Углубление было более заметно, чем у «обычных» особей. Какой-то

специфический род данного семейства? И перед ней, воочию, живой

представитель.

Существо стояло, как и присуще тероподам, чуть склоненно, спи-

на поката, шея вытягивает голову, держа высоко, стремительно в

движении глотательного, и зубастого ощущения. Но здесь было что-то

не совсем то. Находящееся перед ней не было стремительным... в

«ощущении»... оно было... «предумышленным».

В его глотке застрекотало, правая... клешня? откинулась от локтя

в сторону, клешня раскрылась, пальцы будто почесали воздух, и Вита

разглядела, что у него на кисти имеются шишки, с двух сторон, как

будто там были еще пальцы, но он их потерял. Или она...

Ее чутье совсем спуталось, не могла определить самка или са-

мец.

В этот щекотливый момент первого знакомства в ее ментальное

пространство вторглось еще что-то: резко оглянулась, стараясь дер-

жать «этого» в узде своего созерцательного напряжения. Ощущать.

Из-за стволов вышел еще один... а, вот она — самка! Теперь Вита

четко различила это. Сделала шаг назад, давая понять, что враждеб-

ности в ней нет. Клешня снова откинулась, елозя пальцами. Это сюр-

реализм какой-то... Он ей знаки подает?

Или это приветственный жест? Но... вряд ли. Не сходит же она с

ума, в самом деле. Голова первого (самец) подвинулась к ней, будто

нюхая. Левая нижняя конечность оторвалась от земли и повисла.

Рука (клешня) снова что-то делала пальцами.

384

 

 

Черт... Он... он (ее бросило в холодный пот)... СПРА ИВАЕТ

МОЖНО ЛИ ВОЙТИ!

Это ее территория, разумеется, конечно так... и он интересуется...

Она чуть не села — прямо на землю.

Что же... как ответить? Посмотрела на самку. Та опускала и под-

нимала голову, будто кивая, но Вита точно знала, что это нечто иное.

Руки самки стукнулись друг о дружку. Еще раз.

Этот... вопрошает про «войти»... другая... Виту осенило. Головой

имитирует ход, движение, а кисти рук... (они мгновенно перестали

быть «клешнями»)... что же означает их соприкосновение?

В любом случае, нужно было уже как-то реагировать.

 

Вита отступила еще на пару шагов, и повернулась к первому

пришельцу боком, а правой рукой загребла воздух, приглашая

«внутрь», то есть, на свою территорию.

Нога опустилась. Рука еще возюкала пальцами пространство.

Ей надо отойти, они так не пойдут.

И она пошла лицом к ним, щупая подошвами дорогу, пару раз

споткнулась от волнения. Тут из леса стали выходить еще. По прямой

от нее, и... справа. Она вздохнула. Все необычайное волнение от ин-

тересной и столь странной, непонятной, встречи, сдуло как ветром.

Минное поле! Ее как ударило. Она утратила способность соображать,

только ярко вспыхнул образ: один из них наступает на иглу... а по-

том... потом...

 

Она резко взметнула руки вверх, скрестив их.

— СТОП!

Они замерли. Медленно выдохнула. И двинулась, осторожно,

бочком, в сторону загона. Она шла медленно, и пока шла, они все

смотрели на нее, неотрывно, этот первый, потом самка, потом дальше

самки еще один, не может уже разобрать самка или самец, чуть впра-

во... трое. Вот для этих троих сегодняшний день может стать послед-

ним. О себе не думала: в смысле, что будет дальше, после корчей, пе-

ны из пасти, конвульсий — на глазах у остальных. Которые могут по-

спешить на выручку, как ей вскользь, сумасшедшей мыслью, показа-

лось, — их постигнет та же участь. Скорее всего. У нее там продумано

до мелочей: между бревнами с минами, которые прикрыты землей,

продольные рытвины, прикрытые растущей травой, сама сажала, что-

бы казалось будто ровно. Теропод наступает в рытвину, ему это не со-

всем удобно, и от сего начинает топтаться, чтобы восстановить равно-

весие. Прямо по минам.

385

 

 

Дошла до стены загона. Анкилозавры, учуяв хозяйку, приличест-

венно забухтели, будто упрекая, что она их долго не посещает, в за-

бор снова ткнулся хвостовой набалдашник, но не сильно. Она подо-

шла, наконец, к опасной зоне, которая заметно выделялась серпом

зелени, но это если смотреть сверху, с поверхности... просто будто га-

зон полуовалом.

Она показала на этот участок, на траву, ткнула рукой, будто вса-

живает что-то резко, например, нож. Показала дальше, чтобы увидели

весь «газон». А дальше схватила себя за горло, высунула язык, затряс-

лась, закатила глаза. Рухнула.

Тут же вскочила — они же могут не понять — чтобы видеть их ре-

акцию.

 

Ноль эмоций.

Вся группа так и стояла, никто не двинулся. Только глаза.

Как им объяснить? Она почувствовала отчаяние.

Показать саму мину, ее действие? Нужно чтобы один из них по-

дошел, тут нет иного выхода. Но как они... разберутся в этом?

Сомнений, что перед ней первые разумные существа на планете,

у нее уже не было. Все ее умственные мытарства бессонными ночами

в последние недели, подвели (не явно) именно к такому исходу (тяж-

ких раздумий). Она не верила себе, спорила с собой, почти в бреду,

потому что все это было невероятно. Ей хватило и той картины, «с не-

бес», когда группа таких «игралась» с крупным травоядным. Понятно,

что, то была охота, зачем им игры?

Хорошо. Все просто. Нужно достать мину.

Она села на корточки, и стала ковыряться со своим устройством.

Отчистила от земли, отковырнула верхний кругляк, сняла с иглы. Те-

перь нужно было аккуратно вытащить сам «механизм» с начинкой. И

это было невозможно, мина сидела в древесном углублении, впритык

почти к стенкам ямки. Достала тесак, у него острый кончик, можно

попытаться поддеть. Она возилась с устройством, и поглядывала на

своих гостей, мельком, но будто давая понять: ждите... ждите.

Те будто превратились в статуи. Как замерли, так и стояли.

(животные так не могут, — сквознула мысль)

Нужно было продолжать. Наконец, спустя несколько минут, что

показались годами, она извлекла опасную начинку. Подняла на ладо-

нях. Медленно пошла к самке, подумав, что женщина лучше поймет

женщину. Но передумала, тот что вышел первым, наверное, вожак. К

нему, значит.

Остановилась в трех метрах.

Тот снова повел рукой, пальцы «музицировали тишину».

386

 

 

Она подняла содержимое ладоней выше, привлекая внимание.

Из бамбуковой коробочки торчала игла. Сейчас она была не-

опасна. Вита сжала ее пальцами левой руки за основание, и указа-

тельным правой коснулась острия. Как им объяснить?

Разумеется, они ничего не понимали. Тогда она поставила на

землю, и подняв ногу... коснулась острия подошвой. Ничего.

Они не поймут. Бесполезно. И ее минное поле будет для них

смертельно опасно, а если убрать все мины, то есть, достаточно по-

вернуть бревна, то... для чего тогда она столько трудилась, желая ог-

радить своих домашних любимцев от нападения хищника?

Снова предчувствие. Повернулась.

Мерный шлеп увесистых шагов. Вернулся устрый.

Со стороны ее «парка», что раскинулся в северном направлении

от пещеры. Вышел из зарослей. Но «эти» учуяли его раньше.

Да чтоб тебя... Бросила мину себе под ноги. Повернулась к спи-

нозавру, заметив краем зрения как гости будто ощетинились, подви-

нулись назад, руки вперед, снова становясь «клешнями», пасти, эти

укороченные, странные на вид пасти, шипя и дергаясь, обнажали са-

мые обычные зубы теропода.

— Тамад! — Она замахала на него руками.

Естественно, устрый замер. К тому, видно, был весьма пресы-

щен. Как правило возвращался после обильной охоты. По сути, ему

было «тупо лень» даже обращать внимание на... что-либо. Он шел к

ней. В нем также назрела, с определенного времени, потребность в

ее присутствии. Это называется привязанностью собаки к хозяину.

(кажется, ситуация усложнилась... но им нужно объяснить!)

(во что бы то ни стало)

Его нужно отправить отсюда. Куда угодно подальше.

Но как? Он сыт. Давать команду «упсак» (уходи, или иди погуляй)

нет никакой возможности, его мозг настроен воспринимать ее тогда,

когда сам требует насыщения, охоты. Тогда...

— Амро!

Лежать.

 

И как в самый первый раз... он величественно разлегся посреди

двора, весь великолепный в своем самодостаточном удовольствии

обладателя уникального гребня, что, покачиваясь, грациозно замер.

Она снова выдохнула. Кажется, у нее сейчас поднимется темпе-

ратура.

Гости смотрели снова на нее, изредка кидаясь взглядами в сто-

рону прожорливого великана (и что выражали эти глаза, Вита не

387

 

 

смогла бы сказать с уверенностью, но то, что там было разумное чув-

ство — однозначно).

Нужно закончить с «презентацией мины».

Она подняла, снова положила на ладонь. Они, несколько в оце-

пенении, но внимательно наблюдали. Показала сверху как будто ла-

донь падает на иглу, и та протыкает (пропустила острие меж пальцев).

Снова изобразила хрип, высунутый язык, осела к земле, будто падая.

Вожак шевельнулся. Рука (та что моталась и шебуршила пальца-

ми — реально, Вита будто слышала звуки шуршания, видимо, от моз-

гового перенапряжения) опустилась теперь, он помотал расслабленно

кистью.

Так... что это значит? Знак смерти? Упадка сил... Может быть на-

чинает доходить?

Она повторила маневр его руки.

Вожак подался назад. Глаза выпучились, если про эти впадины

глаз можно так вообще сказать. Вытаращились.

Ее осенило. Они слышали команду, отданную ею устрому. По-

сле которой он перестал двигаться. Может попробовать?

Показала на зеленый островок погибели.

— Тамад!

Прошло несколько секунд, по истечению которых (весьма вязкие

мгновения ожидания реакции) они все встормошились, будто вздрог-

нули. Самка, и двое из трех что справа выдали горлом сипящий звук,

дернув в сторону минного поля головами.

— Фух... — едва слышно вырвалось из нее, а про себя подумала:

«наконец-то».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

388

 

 

 

 

 

 

 

ВЕЩАЯ

 

Еще некоторое время гости топтались на месте, будто не решаясь

понять или осознать то, что произошло: между ними, ей и этими

странными созданиями, довольно четко контрастирующими во всех

смыслах с окружающей средой, установился доверительный и разум-

ный контакт. Но они поглядывали на зеленый островок запрета, и ей

могло бы почудиться, что дело именно в этом, их настораживает вне-

запное предупреждение, которое получили.

Однако, чувствовала: и они, и она... неким призрачным, неуло-

вимым мановением непостижимой сути, стали едины, сообщены

«тросами реальности», будто запряженные в одну связанную упряжь,

тандемом, как ее тягачи анкилозавры, которых иногда использовала

единовременно и совместно для волочения или корчевания.

Она стояла, смотрела, переводя дыхание, сердцебиение посте-

пенно улегалось, но что делать дальше нисколечки не представляла.

Перевела взгляд на самку, потом обратилась взором в сторону «глав-

ного». С чего решила что именно он главный, может, просто самый

прыткий. Хотя... о чем она думает, разве в этом дело. Гости еще оста-

вались под впечатлением того осознания, которое накрыло их. Но од-

новременно, что, видимо, понимала только Вита, их внутренне будо-

ражило чувство этой моментальной и безусловной обоюдной связи, в

современном мире такую ситуацию назвали бы прозаически отдохно-

венно: «знакомство». А здесь все было иначе. Другой мир, фактически

другой, разнящиеся стереотипы коммуникации. Формы обращения

нет, они даже между собой, похоже, общаются только движением, во

389

 

 

всяком случае, даже признака звуковой выразительности между ними

не наблюдалось пока что.

Допустим, что мешало при появлении устрого кому-то вос-

кликнуть какое-нибудь «хрша-аср-р» (она мельком фантазировала,

обдумывая, пока медленно текли секунды общего оцепенения), что

могло бы означать тревожное предупреждение?

Вожак (пусть будет он все-таки) оторвал долгий вяжущий взгляд,

устремленный на серповидный островок зелени, дальняя часть кото-

рого была скрыта от него коралем, будто вытаскивая свою сосредото-

ченность из ядовитой гущи травы, чуть двинул вытянутой головой к

ней: резкое короткое движение, как будто что-то невидимое ударило-

шлепнуло сбоку в скулу.

Вита смотрела ему в глаза, совершенно не соображая что даль-

ше.

Он сделал шаг к ней. Так же поступила самка. Они пара? —

мелькнуло хаотичной мыслью.

Нужно было решать. Первый контакт состоялся, они вошли в

коммуникацию, нужно закреплять...

Тут ее осенило. Она положила руку себе на грудь. И отчетливо, с

расстановкой произнесла:

— Ви-та.

Они замерли, хотя казалось, что намерены продолжать медлен-

но продвижение в ее сторону, шажок за шажком.

(обнюхать? лизнуть?)

Собственно, они и так не двигались после сделанного шага, но...

возникло вполне явное ощущение, что будто застыли, будучи без

движения, как статуя знаменитого конфедерала, в складках разве-

ваемого «ветром» плаща теснится сила еще расслабленной ноги, ведь

он собирается идти, и эти складки подобрались, стянулись, сжались,

как усевшая после стирки вещь. Конфедерал что-то пихал рукой в пус-

тоту перед собой, держа на раскрытой ладони будто само небо, и

глядя уперто в свое небытие выпукло каменными глазами. Впечатле-

ние было сильное.

Они слышали уже ее голос, когда подала команду устрому, ко-

гда повторила, чтобы поняли на счет минного поля... Или...

Стоп!

Секунды замедленно жевали пространственное ощущение миро-

здания, кое сдвинулось всеми своими призрачными стенками к месту

события. К ее домашнему и хозяйственному двору. Или то работали

челюстями анкилозавры в загоне, выбирая из кормушки сено... Им

было там тесно, и она это знала. В ее голове все помешалось.

390

 

 

Допустим, они между собой не общаются голосом. Ее восклик в

сторону устрого, а потом «газона» с минами, был воспринят вполне

адекватно, они поняли про опасность. И теперь... ой-ой-ой... она пока-

зывает на себя... и также голосом...

 

Вита отступила на шаг. Пауза, как говорится в уютной компании,

затянулась. Они сейчас подумают, что она им грозит. Вот же... «ситуа-

ция»!

Стремительно обернулась. Решение неповоротливо, как очумев-

ший крот, что оказался под скалой, и никак не мог найти выход на по-

верхность, проклевывалось, плюясь забившей рот породой. Ее реаль-

но, резко, причем, начало подташнивать.

Посмотрела на главного. Тот упорно, с какой-то нервозной на-

стойчивостью смотрел на нее. Левая нижняя конечность подрагивала,

будто под током.

Ткнула рукой в умиротворенного спинозавра, что уже смотрел

пятый сон, как обычно и делал, вернувшись с охоты, давно уже чувст-

вуя в ее владениях безопасность и дополнительную защищенность.

Во всяком случае, спал он здесь вполне себе «без задних ног». На счет

снов она была не очень в курсе, но предполагала только: иногда жи-

вотные спали неспокойно, а значит... им что-то снится?

— « устрый»! — Оглянулась на свое домашнее чудовище. Толь-

ко хвост чуть подвинулся кончиком. Раньше она не проводила такого

опыта, чтобы будить, произнося его имя. Но сейчас нужно было лишь,

чтобы связали звук имени с объектом.

Им надо показать анкилозавров. Называя их по именам, дать по-

нять... что к чему. Но те испугаются, ведь гости — как-никак... хищни-

ки! И вместо «общения», ее с ними, как обычно, с похлопыванием

под мордой и прочими нежностями, будет нечто иное, совсем несус-

ветное. Выйдет казус вместо нужного ей результата.

Однако, надо показать, как анкилозавр откликается на имя.

Похлопала глазами.

И ведь идея. Наверное, все проще чем кажется.

Она повернула голову к загону.

— Ю-ю-юр!

Почему именно он сама не поняла. Возможно от того, что когда-

то был напуган хищником, в самом детстве. И, значит, не проявит аг-

рессии, а более испугается. Ведь своей колотушкой анкилозавры мо-

гут наносить вполне ощутимые ранения.

В загоне зашебуршало, еще раз по забору прошла дрожь, видно,

сорвавшись с места, задел хвостом. Потом топотание в туннеле, и вот

он уже появился со склона, выворачивая прямо на нее, и как счастли-

391

 

 

вая собачонка неприличных размеров, тряся головой, вскидывая

смешно (так было бы в другом случае) задними конечностями, потря-

сывая игриво хвостом с колотушкой, устремился к ней.

Осадился. Остановился. Замер. Его голову повело, обратил к

пришельцам один глаз. Потоптался передними конечностями.

Всхрыкнул.

— Тарама, Юр. (Спокойно, Юр).

Повернулась к гостям. Показала еще раз на анкилозавра.

— Юр.

Показала на себя указательным пальцем, тут же положив руку

всей ладонью на грудь.

— Вита.

«Гробовая» обездвиженность. Понимания нет. В их головах мар-

шируют полки странного чувства, и вот-вот начнется война.

Они... не имеют понятия имени!

Что же делать. Она села на корточки, охватила голову. Пальцы

прошли через волосы, вдавились в череп. Тупик.

Общаются движением. И в несколько упрощенных условиях бы-

тия это нормально, то есть, достаточно. Потоптались на месте: сигнал

«нужно идти», клацнули пастью: «хочу есть». Чего проще. Но никаких

понятийных связей в мозгу!

Как вообще возник разум, она будет думать над этим потом... по-

том... если сейчас ее не примут за врага, и не... (образ промелькнул и

скрылся в норе безумия).

Если это потом вообще станет возможным.

Отняла руки. Посмотрела несколько снизу вверх на вожака. Тот

все так и стоял, нога подергивалась. У него небольшой шок, он тоже...

тоже думает «что делать», по всей видимости.

Им нужно (срочно) дать осознание связи предметов и их обозна-

чений. Иначе это конец. Они просто так не уйдут отсюда. И чем за-

вершится вся эта ситуация... кто скажет?

 

Она положила руку на почву... провела по ней, сграбастала в ла-

донь жменю сухой земли. Поднялась. Поставив кулак вертикально,

выпустила струйку пыли. Посмотрела на разумного «теропода».

— Земля, — произнесла с расстановкой.

Отчистила ладонь, отерла другой рукой.

Показала на дерево.

— Дерево.

Показала на небо.

— Небо.

(пока достаточно!)

392

 

 

Показала на него.

И замерла. Она знала что хочет сказать, но медлила.

 

Потом показала на самку, тут же на того, который был за ней, на

тех, что правее напротив кораля.

— Диз.

С чего ей пришло это слово, сама не вняла толком. Может быть

из-за простоты звучания. Ей так показалось. Она не лингвист. Но ей

так показалось.

Снова на вожака, пальцем.

— Диз... (имя, какое ему дать имя!?)... Ар!

На самку.

— Диз... Ма ра!

На того что за ней (видимо, самец, а среди тех трех одна самка,

стоит между ними).

— Диз... Чред! — имена всплывали как затонувшие льдины после

прохода ледокола. Ее саму почти колотил нервный озноб.

И теперь она уверенно пошла в сторону троицы.

Те напряглись, но не двинулись.

Встала. Всего в пяти шагах.

Показала на самку.

— Диз Кро а!

— Диз Редо ! Диз Мфаг! — ткнув поочередно в оставшихся двух.

Повернулась, и пошла на «свое место». Дошла, встала, возобно-

вив диспозицию (полагала, что это крайне важно в данном случае).

 

Теперь снова коснулась себя.

— Диз Вита!

Еще раз в каждого пальцем, полукружно:

— Диз, диз, диз, диз, диз, диз.

В себя.

— Диз.

Теперь по именам.

— Ар! Ма ра! Чред! Кро а! Редо ! Мфаг!

В себя.

— Вита!

Произошло движение.

Нога Ара перестала трепыхаться, но он сместился, как наклонился

будто, в сторону, слегка скособочился. Голова покачалась с боков,

будто собирался «сверлить», и это сверловидное качание головы

должно было что-то означать: он подавал ей знак.

Может быть «я тебя понял»?

393

 

 

Она судорожно оценивала. Такой наклон символизирует призна-

ковое падение, «я могу упасть», но голова будто копошится «носом» в

пустоте. Она достаточно хорошо изучила этот мир, дышала им, каж-

дой телесной порой. Была пронизана им насквозь. Здесь работало

более наитие, ибо, как все сие вообще анализировать? К тому же,

спешно, хаотично, нервозно.

Ее осенило.

Это значит «я хочу понять»!

Так... что-то конкретное уже.

Они ведь способны различать звуковые сигналы исходящие от

животных, разумеется, так. Значит, могут уловить разницу в звучании,

и взвесить… (умственно). Для того она и сообщила им сперва общее

(«диз»), потом частное, по именам. Понимание состояния группы

должно быть у них, они же охотятся! И сами — группа. Общее, еди-

ничное. Потому что охотясь, выделяют из общего частное, то есть, из

стада, например, тех же стегозавров, одного, которого надлежит «оп-

риходовать».

Повернулась к анкилозавру.

— Юр!

И пошла в сторону, почти побежала.

— Юр, ко мне!

Динозавр двинулся за ней, волнуясь колотушкой.

Она остановилась, повернулась к гостям лицом.

Травоядный питомец уже стоял рядом. Провела по его морде

ладонью, пощекотала под ней. Похлопала. Отвела взгляд от пришель-

цев, окинула взором башку анкилозавра. Похлопала еще по расщели-

не пасти.

— Юр! Кораль!

Тот потоптался, затем подался назад, и повернувшись, засеменил

обратно, в сторону входа в тоннель.

Еще раз.

— Юр!

Остановился.

Колотушка вписалась в почву, отскочила. Встал боком, повернув к

ней голову. Смотрел чуть тоскливо, но с обычным доверительным

обожанием.

— Юр! Кораль!

Умчался, увесисто подкидываясь задом. Совсем сбитый с толку.

Заметила движение. Посмотрела.

Ар направился к ней. Он шел медленно, осторожно втаптывая

каждый шаг в почву, будто земля вот-вот должна была уйти из-под

ног, и опасался потерять устойчивость. Вита спокойно наблюдала.

394

 

 

Подошел на расстояние вытянутой руки.

Наклонился корпусом, отшатнулся, отступил.

(давай дружить?)

Она будто читала его мысли.

Наитие вскружило ее, будто мир входил незримыми, неощути-

мыми ранее вратами восприятия, неся собой присутствие этих не-

ожиданных гостей, которые с первого взгляда практически ничем не

отличались от банальных тероподов животной среды.

Им самим нужно постараться вникнуть, кажется, они это поняли

уже.

Они не смогут говорить с ней, но будут различать звуковые мо-

дели. Сего достаточно.

Она ждала. Стали подходить остальные. И вот, она стоит почти в

круге сиих шести неизведанных, непознанных представителей разума

в самой глуби всех времен. Зачаточного разума? Или они разумны

вполне действительной и полноценной силой внутреннего естества

самосознания, как у нее, как у миллионов и миллиардов людей, коим

только предстоит еще родиться... на этой земле.

А они... и есть родоначальники мира. Человеческого.

Она испытывала странное чувство. Лихорадочное ликование, за-

давленное пластами бессодержательных мыслей. Нужно было время,

чтобы во всем разобраться.

В ее, том, оставленном, мире, гостям предлагают присесть, чего-

нибудь выпить, приглашают к столу, или какому-нибудь занятию, ме-

роприятию... «Ах, Мэтти, Джордж, вы как раз вовремя, мы только на-

чали играть в покер!».

Гостей надо развлечь. И снова как озарение.

Она кивнула (самой себе, хотя, наверное, не стоило этого делать,

они воспринимают «контактное движение тела» как некий поточный

и важный смысл, как «речь» — а контактным оно становится при об-

ращении на себя особого внимания).

Сперва нужно сделать так, чтобы анкилозавры не боялись их. Как

было уже с устрым, или с птеродактилями. К слову, она установила

на вершине своего бывшего жилища, этого холма с гротом, сигналь-

ный маяк, в виде большого топняка, для разжигания костра. Сигнал

работал только ночью, или ближе к ночи, в сгущающихся сумерках,

чтобы было видно издалека. Она внушила птерозаврам, что нужно

лететь на этот огонь, значит, она зовет их.

Оставив гостей, перед этим обведя взглядом, посмотрев каждо-

му «на лицо», направилась в сторону кораля, на ходу захлопав в ла-

доши и возглашая «Этимад! Этимад!». Это был призыв к футбольному

состязанию. Череп альбертозавра лежал на поле, ожидая очередного

395

 

 

матча, запыленный, полостью вверх, немного сбитый и потесанный

(они, в пылу игрища, по нему увлеченно топтались, забывая, что нуж-

но пихать в ворота, работая головой как клюшкой). Тучи пыли, до-

вольный «визг», — на деле похрипотное сипение всего организма на

самой высокой ноте, — и непрерывный топот.

Анкилозавры стали появляться из тоннеля, скача к месту сорев-

нования.

Но не добегая до середины пути, останавливались, неуверенно

бортируя друг друга, комкаясь движением, становясь «околпаченны-

ми» чувством дремотного противоречия: их инстинкты долбили в на-

бат опасности.

Опять «тарама», снова возня с целью утихомирить опасливое

возбуждение. Через десять минут они двинулись дальше, к полю. Про

гостей она «забыла», но, повернувшись, увидела стоящими в тех же

позах, той же последовательности, никто из них не сдвинулся с места,

даже не шелохнулся.

Начался «матч». Со всем уважением к успехам анкилозавров,

матчем, конечно, называть сие было затруднительно. Зачастую они и

ворота сносили (два вкопанных столба), транспортируя головами

«мяч» в сторону всей Долины, то есть, конкретно, было не ясно куда

именно. Может быть до ближайшего оврага.

Два на два, и одной «команде» костяную голови щу хищника

нужно было затолкать между столбами, когда противная команда

должна была мешать сему, вышвыривая куда-нибудь подальше. В

принципе, правил не было, травоядным истязателям черепа теропода

нравилось само действо, а кокос даже добился «сногсшибательного»

результата: научился ловко зарядить по черепушке хвостом, понизу, с

оттягом, так что, соприкосновение колотушки и костяного скелетного

остатка неудачливого ящера, производило довольно зрелищный эф-

фект, однако, обычно, снаряд летел не туда куда «нужно». В любом

случае, было весело.

Вите данное состязание доставляло немало удовольствия, в чем

честно и открыто признавалась не раз самой себе на камеру. Иссле-

довательская группа предположила, изучая содержимое стимлеров,

что многое она подтирала потом, ради освобождения места для бо-

лее важной записи, тем не менее, куски с «обзором матчей» повторя-

лись в некотором, даже, излишнем количестве.

Правил как бы не было, но было условие: одна пара ведет «мяч»

к воротам, другая отводит за пределы круга, который был обозначен

вкопанными бамбуковыми столбиками... кои приходилось частенько

восстанавливать. Так что даже счет велся. Однажды, «мяч» попал в

такой столбик, и отскочил обратно в круг площадки: это ей и было

396

 

 

нужно, она наблюдала их, составляла «карту рефлексии», заведя на

каждую особь «протокол исследований». А победившая пара сопри-

касалась носами, и она садилась на это импровизированное кресло,

как на трон, закидывала ногу на ногу, и чванно восседала, охватив ру-

ками колено. Минут пять. Это было вознаграждение за победу.

Проигравшая пара в этом эпизоде весьма гоношилась и бухтела,

двигая взволнованно головами. Ничего. Утешительным призом было

то, что она соскакивала, и усердно хлопала с нежностью под морда-

ми. Все были довольны.

Началось столпотворение, несмотря на то, что в игровом меро-

приятии было задействовано только четверо грохочущих друг о друж-

ку пластинами панцирей «футболистов», один оставался в запасе, или

одна, с вожделенным нетерпением ожидая снятия со скамьи запас-

ных и ввода в игру — в процессе Вита их меняла, используя вместо

свистка свой рупорный голос, отдающий соответствующую команду,

звучащую как «сабаран». Почему не «тамад»? Посчитала, что в дан-

ном случае импульс игры не должен смешиваться у них с иной реф-

лексией. Посему, «сабаран» имело отношение только к матчу.

Тогда они замирали, не сразу, конечно, кто-то начинал «клыма-

чить» (так и не пояснила на видео, почему именно такое «слово») пе-

редними конечностями, подбрасываясь, и для вящего усердия потря-

сывая головой, кто-то «хримотить». Она их меняла, и действо про-

должалось.

Вита совсем увлеклась процессом, уже не обращая внимания на

гостей. Правда, пару раз, в начале первого матча, бросала взгляд в их

сторону, по-свойски, да и стараясь уловить настроение: понять что к

чему, хотя, чего там «понимать», когда все так странновато и необыч-

но. И совсем, скорее всего, именно что — не понятно.

Увлеклась, как обычно. Команда, состоящая из Кокоса и Гаухара

одолевала. Сегодня поставила против них Медузу и Миару, иногда так

делала, хотя, обычно, составляла команды из смешанных пар, экспе-

риментируя. Юр топтался в стороне. Возможно, — бывало и так, —

ему не удастся проявить себя, потому что вся четверка работала без-

укоризненно, а замены производились лишь в случае явного устава-

ния, рассеивания в рефлексах, анкилозавр начинал «рыть» носом

почву, не попадая по «мячу». Текущий счет: :7.

Она немного нервно следила за игрой, стоя от площадки в три-

дцати метрах, от ближайшего к ней бамбукового столбика, а «нерв-

но», видимо, из-за перенесенного стресса, вызванного появлением

необычных «рапторов», кои оказались с явными признаками цельно-

го разума. Несколько раз выкрикивала корректирующие команды,

для игры их было несколько, и прививая их, она не пользовалась

397

 

 

фимлятором, ее анкилозавры давно понимали ее «с полуслова». По-

чуяла что-то. Посмотрела по сторонам. Краем глаза снова подметив

застывшие фигуры гостей, они наблюдали. Ей бы очень хотелось за-

глянуть им сейчас в глаза, но... как-то «неприлично», что ли, потом, в

том и «фишка», чтобы дать им освоиться самостоятельно, ощутить се-

бя «как дома», непринужденно, что называется.

Уловила за спиной дыхание. Ее чувства обострены уже очень

давно, не вспомнит сколько... лет. Изо дня в день изматывающая

школа выживания. Тут чему угодно научишься, ей иногда чудилось,

будто слышит как растут деревья, движение ползущих корней под

землей. Подшучивала над собой по этому поводу.

Оглянулась. Кро а стояла в трех шагах от нее, чуть справа, заворо-

женно глядя на поле. Возможно, она подошла непроизвольно, как

под гипнозом. Снова перевела взгляд на скачущих и долбящих по мя-

чу игроков. Хрыкающее жевание дыхалки доносящееся из-под клубов

пыли. Впрочем, куда что движется, и как «летит» снаряд, вполне вид-

но. В основном далеко улетать ему не удавалось: тут же затаптывали.

Веселье продолжалось.

Наконец, пришло время подвести итог, матч себя исчерпал. Как

обычно, выявлены и объявлены победители: она садится на стык двух

морд. Проигравшим утешительный приз.

Когда анкилозавры направились всей запыхавшейся ватагой в

сторону кораля, она подошла к застывшей на одном месте Кро а, кото-

рая, видно, так и не поняла, как здесь очутилась. Дотронулась до ее

руки (самка стояла чуть покато, как и свойственно их породе, с подня-

той на выгнутой шее головой, передние конечности выставлены впе-

ред — от этого она была как бы ниже ростом, но если выпрямит кор-

пус совсем вертикально, то будет возвышаться над «хозяйкой Доли-

ны» на две ее головы, как минимум), и показала на игровую площад-

ку другой рукой. Затем махнула, легко и свободно, будто закадычным

друзьям из того... потерянного для нее мира, мол, идемте. И не огля-

дываясь, направилась к месту «футбольного побоища» (реально, если

со стороны не знать подоплеки зрелища, то можно было бы предпо-

ложить, что там происходит массовый бой быков).

Дойдя до ворот, повернулась, в ожидании. Кро а двинулась за ней

почти сразу, потом нерешительно замерла. Остальные так и стояли.

Вита развела руками понизу, как бы и охватывая площадку, и се-

туя что они медлят. Еще раз загребла по воздуху рукой к себе, при-

зывно.

Кро а, наконец, очнулась, и весьма проворно заскакала к ней,

грациозно и стремительно вышагивая не очень большое расстояние,

398

 

 

что разделяло их. Они довольно быстры, отметила про себя. Еще бы,

динозаврятская природа, плюс еще и разум. Быстры, сильны. Умны.

Самка «диз» встала перед ней, метрах в двух. Остальные тоже

зашевелились. Вот они уже все — выстроились рядком, полукружно,

немного толпясь.

Она объяснит им суть игры.

Показала на череп альбертозавра. Потом на ворота.

Взяла Кро а за руку, чуть выше кисти (ощутив от нее трепет, прав-

да, не решилась бы сказать точно в каком именно смысле, это было

что-то изрядно глубокое, чувственное), отвела в сторону. Пригласила

«вожака» встать рядом с ней, проведя рукой понизу и указав на место

рядом с самкой. Тот, — топнувшись, — и поелозив руками в воздухе,

сдвинулся, чуть приосанившись будто, прошел куда она указала. Они

были стеснены, всей необычностью, новизной, непостижимостью, их

разум «плыл», впрочем, как и ее. Но ей было проще, все-таки... (на-

верное, нет смысла пояснять почему).

Одна команда. Теперь вторая.

Ма ра и Чред.

Что делали с черепом анкилозавры, они видели. Не понимали,

разумеется, но конфигурацию действа уяснили.

Показала двумя руками на первую пару, свела руки, визуально

соединяя их. Повернулась ко второй паре. То же самое. Между ними

валялся запыленный череп. Подвела ногу, коснулась разворотом сто-

пы наружу. И пихнула «мяч». Череп отскочил — в сторону ворот. По-

дошла, дослала еще. Череп пересек невидимую линию.

Она пригнулась, и от одного столба, подобранным камешком,

прочертила по земле до другого.

Показала на первую пару. Потом на череп. Потом на линию.

Подошла к черепу, зацепила рукой, перенесла обратно. Бросила.

Показала опять на них, на череп, пихнула ногой, и «мяч» снова

«вкатился» в ворота. Он был не очень большой, если возьмет его «на

руки», то как раз охватит основательно с боков: это был череп моло-

дого альбертозавра, почти детеныша. Теперь подняла палец строго

вверх, поднося руку в их сторону. Снова повторила процедуру с чере-

пом, указывая на них рукой. И подняла уже два пальца. И еще раз.

Три пальца.

Теперь обратилась ко второй паре. Двумя руками рисуя в воздухе

как бы их действие с черепом, которое она демонстрировала для

первой пары. И показала им два пальца. Теперь к первой паре — на

одной руке, что протянута к Ару и Кроа, у нее три пальца. На другой,

что тянется к Маре и Чреду, два. Покачала руками, для увесистости

смысла. Смотря то на тех, то на этих.

399

 

 

Они глядели, будто околдованные.

Положила на воздух руку в сторону первой пары, с вытянутыми

тремя пальцами. Будто давая им, даря. А руку с двумя пальцами

свернула в кулак.

И подошла вплотную к Ару и Кроа, и дотронулась до них, и пру-

жиня ногами, изобразила подскоки, и трепала их по шкуре, выражая

лицом радость как умела. Особенно в этих обстоятельствах.

(...ну, кажется, поняли...)

Для анкилозавров нельзя было ставить задачу игры в одни воро-

та — из-за вероятной блокировки рефлексии. Здесь же... скорее всего

проблемы не будет.

Забивает одна пара, им очко. Другая, значит, им. Но как долго

длиться матчу? То есть, анкилозаврам сего объяснять было не нужно,

как она подаст голос об окончании, значит, и все... А тут? Разум руко-

водствуется логичностью. Значит, должна быть «механика» смысло-

вой конструкции, как в часах, где каждая деталька исполняет свою

функцию, и весь механизм целен, внутренне соотнесен с самим со-

бой, своим предназначением.

Песочные часы. Насыпать в мешок песка, зажать горловину, пе-

ревернуть, подвесив... и пока высыпается, продолжается игра.

Она сбегала в мастерскую, показав им ладонями «сейчас», наде-

ясь, что поймут. Впрочем, они уже попривыкли тут изображать статуи,

им не сильно в тягость, как видно. И убежала. Вернулась с мешком.

Стала заполнять землей. Прихватила, разумеется, и веревку. Лов-

ко завязала, наполнив до середины, мешок был небольшой, для вся-

кой подручной мелочи. Подвесить на дерево? Ближайшее было в пя-

тидесяти метрах от площадки. Что же... Для сего понадобятся как раз

оставшиеся двое. Потянула их за собой. (Пошли все сразу на этот раз).

Мешок привязан, готов к употреблению в качестве таймера. Гор-

ловина пока туго перетянута.

Зачерпнула рукой землю. Из кулака потянулась вниз струйка пы-

ли.

Вышла вся. Раскрыла ладонь. Пусто.

Показала на мешок, и ослабила узел. Заструилось.

Провела по боковине мешка пальцем, до низа. Мол, высыплется

полностью.

Взяла в ладонь еще земли. Показала кулаком на площадку для

игры. Заструилось. Исчерпалось.

 

Таким образом, не сразу, прошло несколько дней, — они у нее

долго гостили, — но «футбольное развлечение», которое для нее бы-

ло прежде всего исследованием, — разнообразилось, преобразилось.

400

 

 

Теперь на главном (и единственном) спортивном поле Долины про-

ходили матчи среди юниоров-диз. Это было зрелищно, особенно, ко-

гда освоили сие необычное для них занятие. Смеялись они интересно:

притыкивая. То есть, голова начинала ходить вперед-назад «перфора-

тором», и такое ощущение, будто смеху что-то мешает свободно вый-

ти. Звучало: «хрлд-хрлд».

Надеялась, что со временем между ними установится полноцен-

ный контакт, говорить вряд ли научатся, но ее понимать смогут, как и

она их, немудрено понять пару-тройку телодвижений, доносящих не-

кий важный смысл.

На счет их пропитания, махнула рукой — на запрет охоты в за-

падном лесу, для них пусть будет исключение. К тому же, благодаря

тому, что тероподы давно не появлялись в нем, он так и кишел жив-

ностью, куда не пойдешь, обязательно шуршание листвы, некий тра-

воядный, мелкий или грузный, пробирается сквозь чащу.

Так прошло время. Они то гостили у нее, то уходили на долгие

недели в Долину, она же бытовала своим размеренным течением

жизни, продолжая дрессировать своих питомцев, пятерых анкилозав-

ров, и устрого, изучала, систематизировала данные. Вела журнал

исследований, и на видео, и была у нее специальная «книга отчетов».

Для собственного употребления, как записная книжка. Все ее книги

имели вид громадного альбомного формата, листы весьма напоми-

нали холсты картин, а вносила записи она красивым, отборным по-

черком, довольно каллиграфически, и стараясь грамотно, впрочем,

начинала забывать как пишется то или иное слово, а словаря не было,

чтобы свериться. Делала вид себе, что так и пишется, как еще быть?

Для книг имелся особый шкаф, вернее, стеллаж, с выступающими

полками, поверхность которых была не совсем ровной, так и не смог-

ла научиться делать идеальные доски, но ее вполне устраивало: такой

вид обстановки, немного «скособоченный», прямо совсем чуть, нуж-

но было приглядеться, чтобы заметить, навевал ощущение «особого

стиля», как это... «ретро» или «древлянский». Ее выражение на каме-

ру, как-то, для «презентации жилища».

— Вот, глядим, тут у меня прямо древлянский стиль! Вот здесь я

сплю, тут вот стол... за ним удобно сидеть и вкушать мои яства. Я

очень люблю готовить, так что, приходите в гости...

И все в таком духе. Можно говорить, что она гордилась своим

жилищем, это проскальзывало в интонации, в той размеренной тща-

тельности, с которой она обходила комнату, ведя камерой.

Глядя на это, возникало ощущение... какой-то странноватой опус-

тошенности временем; участники исследовательской группы, что до-

брались в просмотрах и до этого места, моментально почувствовали

401

 

 

некоторую ненужность своей миссии: вот они сидят, в удобных крес-

лах демонстрационного зала, кто-то подперев рукой щеку, с упором

на расположенный рядом столик, кто-то заведя руки за голову, и

прочно сцепив пальцы, будто голова может начать вертеться, и пы-

таться убежать от сего непостижимого видеоряда. Кто-то играя в

пальцах ручкой, он составляет протокол «заседания», хотя все вос-

принимают сие «кино» более в качестве морального издевательства

над смыслом их жития. Потому что им нужно давать оценку тому, что,

в принципе, никак оценивать невозможно: эта женщина совершила

невероятное, подняв (собой) завесу времен, и пустив их в эту щелку,

ибо прошла, и полотно завесы рухнуло, придавив видеопроектор, ко-

торый им сейчас проецирует... невместимое никаким мозгом. Ника-

ким сердцем. Но они обязаны.

Невероятная связь времен, вот она ходит там, у себя в подземе-

лье, сближая фокус камеры с предметами обстановки, что-то упои-

тельно и сразу будто наставительно объясняет, хвалится... И кажется,

это происходит в каком-то месте Земли, сейчас, транслируется из ин-

сталляции, музея древности, в котором воссоздана атмосфера про-

шлых эпох. А перед ними гид. Привлекательная девушка (впрочем,

уже зрелая, но миловидная женщина), у нее есть имя и место пропис-

ки, ей можно написать сообщение в сактофоне, если знать номер, и

она ответит, скорее всего... После этих сеансов они выходили из зала

несколько очумелые, вяло, замедленно двигаясь, кто-то тер в перено-

сице охватом пальцев, давя в уголки глаз, кто-то даже массировал

виски, кто-то тер затылок... И не смотрели друг на друга, и молча рас-

ходились. До следующего сеанса, до очередного заседания, потому

что иногда после трансляции нужно было подвести итог, поработать

по протоколу. Делая совместный вид, что изучают материал с базы

Нептуна, или с Марса... где иногда возникали проблемы коммуника-

ции среди рабочих бригад, или среди поселенцев, сбои техники, не-

достаток удобств, просчеты местного руководства. И все в таком духе.

А тут... вот эдакое «зрелище». С той стороны, которой нет, которая

сама суть безумия. Однако, вот видео, а вот они: координаторская

группа социальных инженеров. Ученые. Общественники. Люди без

прошлого.

 

II

С птерозаврами работала реже, можно сказать, от случая к слу-

чаю, только тогда, когда возникала нужда осмотреть еще раз Долину,

и что-то за ее пределами, ради только удовольствия уже не пользова-

402

 

 

лась «птерокоптером» — ибо мир вращался вокруг нее — и, вообще,

рассматривала своих птеродактилей как нечто отдельное.

А со времени столь необычайного знакомства с представителями

разумной формы... здесь, в глубоком мезозое, можно сказать, забро-

сила полеты. Лишь для того, чтобы «птички» не забывали ее, вызыва-

ла несколько раз, с периодичностью в два-три месяца, только для то-

го, чтобы произвести «ревизию мнемокода» рефлексивного модели-

рования подчинения и дрессуры.

Пару раз это происходило в присутствии новых друзей, она на-

звала их «кевриды» (весьма плотная ассоциация с «кентавром», по-

чему-то, но перековеркано, искаженно в звучании). «Диз» это было

общее отличие от животной среды, в ее понимании и она была «диз»,

что могло заменять наименование «человек». Были ли они людьми,

на этот счет у нее было однозначное мнение — нет. Физиологически,

прежде всего, никак. Хотя, ей хотелось... видеть в них именно людей.

Наверное, скрытая тоска по родному времени, однако, те корни не

держали уже, более того, они усохли давно, почти умерли.

Она принадлежала этому миру, мезозойского периода, и мир

принадлежал ей.

Кевриды, когда она в сгущающихся сумерках, забравшись по кру-

тому склону на вершину холма, запалила огонь, который был столь

велик, что на нем можно было бы изжарить и взрослого тиранозавра,

собрались внизу, задрав головы, смотрели, иногда «перекликаясь»

друг с другом поворотами головы, кивками, что выглядели как тыки

мордой по воздуху.

Через два часа прилетел первый птерозавр, и покружив над сиг-

нальным костром, опустился на полянку перед заваленным гротом.

Разумные тероподы знали уже, что все что происходит в среде ее

обитания — требует особой реакции, специального подхода, и отно-

шения. Посему, они не трогались с места, видя, разумеется, в при-

бывшем динозавре врага, более того, довольно опасного, но, тем не

менее, чуть напрягшись, смотрели, наблюдая посадку и дальнейшее.

Сам птерозавр только повернул в их сторону клювообразную башку, и

спокойно уселся, складывая крылья. Их разделяли какие-то сорок

метров. Вита ждала, еще ранее, заметив приближение на фоне тем-

неющего неба птеродактиля, крикнула с вершины кевридам, чтобы

вели себя спокойно: «тарама». Для них это был голосовой сигнал, ни-

как не связанный с какой-то рефлексией, ибо будучи разумными, они

вполне могли оценивать его значение рассудочно. Но «тарама» ус-

лышал и птицеящер. Так что, она была спокойна. Прошло еще немно-

го времени, прибыл следующий, и так, до пятерых (теперь их было

403

 

 

пятеро, собиралась приручить шестого, но данному плану так и не су-

ждено было осуществиться).

Дровняк наверх доставляла очень просто. С одной стороны холма

поставила анкилозавра (и сторожащего его устрого, потому что это

была «та» сторона холма, восточная, что обращена в сторону камени-

стого «кряжа», и пока она, с другой стороны возится с бревнами, вер-

нее, со стволами заготовленной древесины, необработанной, а про-

сто срезанные прэдьжтором деревца с примыкающей к пещере черты

леса, то травоядного работягу нужно охранять), перетащила длинню-

щий канат через вершину; канатов у нее было в избытке, хранила с

каких еще времен, периодически вымачивая в специальном растворе,

для сохранения прочности. Связывала несколько стволов, давала сиг-

нал, обычно через Юра, он как тягач в этом мероприятии проявил се-

бя слабо, в основном для этого дела годился Кокос, так вот, Юру при-

казывала идти и толкнуть Кокоса корпусом, чтобы тот двигался впе-

ред. Идти (тянуть) тому следовало до специальной отметки. После

выполнения задания Юр возвращался. Сперва она применила другой

способ: вторая свободная веревка, одним концом на шее Кокоса, дру-

гим в ее руке. И на веревке краской отмечены две точки, начало и ко-

нец движения, и последняя отметина, оказавшаяся уже в руке, про-

шедшая через руку, означала, что дровняк на верхней площадке хол-

ма. Тогда она тянула, дергала, вернее, что требовало значительных

усилий и нервов: перетянет ее усилие «тягач», не ощутив порывов ве-

ревки на шее как следует, и дрова окажутся с той стороны, на земле.

Дергать было крайне неудобно, ибо такая длинная веревка плохо пе-

редавала ее рывки до самой шеи, и хоть их чувствительность была

достаточной для такого дела, все-таки, данный способ был неприем-

лем. Тогда придумала использовать курьера, вымерив с той стороны

расстояние, на которое должен пройти Кокос, тянущий груз. Конечно,

веревка истиралась о камни. Она снова вымачивала в укрепляющем

настое, добиваясь слабого эффекта «оживления» вплетенных стеблей.

Ей представлялось, что травяной канат будет сам себя восстанавли-

вать от потертостей, ведь если сорванную траву поставить в емкость с

водой, то она будет немного расти. Какие именно успехи здесь у нее

наблюдались, сказать невозможно, скорее, то была ее фантазия: сде-

лать канат «самовоспроизводящимся». Пробовала разные составы

укрепляющей жидкости, экспериментировала также со временем от-

мачивания и просушки, и всякие прочие тонкости лабораторных цик-

лов.

Общение с кевридами становилось все более латентным, она

вошла в их среду чувствами, понимала уже значение «голосовых

движений», видела, когда разумный раптор просто оглядывает мест-

404

 

 

ность, а когда поворот головы сигнализирует о чем-то рядом находя-

щимся, или ей непосредственно. Ее речь они уже различали, также

понимая, что относится к ним, а что нет. Реагировали на имена, на-

пример, она скажет Ару «Мара ждет тебя у дерева с дуплом» и пока-

жет соприкоснувшись руками пальцы торчком, изображая ветки, тут

же свернув на обеих руках указательный и большой пальцы в кольцо,

наложив два кольца обоюдно, и потрясая, будто взвешивая... Ар по-

смотрит, будто втискиваясь взглядом в ее руки, поведет головой, сде-

лает ногами «шаг на месте», мотнув вверх «обрубком хвоста», будто

говоря «мне нужно идти к Маре».

Так прошло еще два года с момента их первого знакомства.

Она предполагала, что есть еще группы, не одни же эти только...

хотя, вполне может быть и так, что эти единственные. То есть, когда-то

века и тысячелетия назад что-то произошло, и в каком-то предке

сверкнула искра разума, и осталась, воспламеняя далее очаг ума.

Но почему их так мало? Все-таки, наверное, есть еще. Однако,

может же быть... что поначалу условия для адаптации нового качества

бытия в тварях были слишком тяжелыми, неодолимыми, и выживать

было трудно, ведь произошел раскол природной формы, а научиться

жить в этом новом качестве еще только предстояло...

Потому, многие погибали, не достигнув зрелости, не дав потом-

ства.

Вот отчего их мало.

И, тем не менее, казалось, что такая версия не соответствует дей-

ствительности. Она искала способы спросить об этом, только такая

емкая фраза им пока что была недоступна для осмысления. Если про-

цессы в их головах вообще можно назвать этим словом. Что если они

— ретранслируют реальность, а не мыслят? Берут восприятием во лны

информации извне, и отражают внутренним качеством «разумного

зеркала», делая это, конечно же, спонтанно, но с определенным «сис-

темным расчетом», не так, как происходит по природному плану в

животных, что ведомы инстинктами.

Как бы там ни было, спросить о том, что ее столь волновало, пока

не могла. Все общение сводилось к «Мара ждет тебя у дерева». По су-

ти, интересующий ее вопрос мог быть аналогичен попытке обратить

их внимание на звезды: «Вы знаете, что это такое?». Да, она вполне

имела возможность воплотить речью, что перемежалась бы пассами

и телодвижением, такой вопросительный посыл, но дальше следовал

тупик: они задирают головы (как видела это), смотрят, потом смотрят

на нее, удивленно, то есть, не понимая о чем она. Что сказать им по-

том? «Это шары огня, которые очень далеко!»... неужели, так?

И, главное, зачем.

405

 

 

Ходила с ними в Долину. Не раз. Перемещались они быстро, едва

успевала. Подумала использовать устрого (он перестал на них реа-

гировать как на добычу, потому что в его инстинктах с неопределен-

ного времени преобладала она; так и не смогла установить точно с

какого, все что касалось ее, что ей одобрялось, было «священным»,

если к рефлекс-восприятию зубастой твари вообще можно применить

такое слово), но он был нужен для охраны кораля, охотился, как пра-

вило, в западном лесу, иногда уходя к озеру Фчуг, и тут же возвраща-

ясь, как верный, дрессированный пес.

Как она уяснила для себя, ранее они (их группа) обитали в окре-

стностях горы Таммир, там было привольно лесами, фактически, До-

лина делилась на два огромных лесных массива, каждый из которых

был прорежен в самом себе, с разрывами на огромные пустоши, рас-

падался островками древесной зелени, как это выглядело с высоты, и

один массив окаймлял полукружно сзади гору Таммир, и уходил куда-

то в туманы, второй был «ее», хотя, исключительно своим считала

только западный лес, что начинался — для нее — непосредственно у

пещеры.

Походы эти весьма впечатляли, она наблюдала их, своих новых

друзей, следуя привычке и потребности исследовать, вела дневник, и

на камеру, и письмом, в своих книгах, потому что не только дневник,

но и научные заметки: возвращаясь, снимала со стеллажа сперва

дневник, и вспоминая наиболее яркие моменты (каждое такое путе-

шествие могло длиться до недели, иногда и более), коротко фиксиро-

вала, не сильно обременяя себя описанием подробностей. И на каме-

ру, используя в качестве диктофона. Потом Энциклопедия Долины,

если действительно находилось что-то новое, кое следовало увекове-

чить. Понимала, что некому будет читать сии записи после ее ухода. И

тем не менее, иначе не могла. Да и записи были полезны прежде все-

го ей самой, ибо часто, перед сном, доставала книги, и перелистывала

(перекладывала огромные листы, что были схвачены веревочной ни-

тью по левому краю в нескольких местах). Чтение вписанного ранее

морально расслабляло, навевало ощущение устойчивости, даже не-

зыблемости потока времени, и бытия в целом.

Взяла как-то камеру, чуть кривясь, потому что лишний вес был ни

к чему; однако, все-таки, посчитала необходимым засвидетельство-

вать быт кевридов в естественных условиях, вне вероятной стеснен-

ности рамками ее обиталища. Ничего, вес камеры не сильно стеснял,

и потом, поразмыслив в тишине и покое жилища, вытянувшись на

ложе, и закинув руки за голову, и смотря в потолочные стыки бревен,

как в провалы, почти уже заснув от усталости, и призрачно наблюдая

как «потолок плывет», сгущаясь волнами... очнулась, будто ее толкну-

406

 

 

ли, от мысли. Как вязкая молния прошло через весь организм, и ис-

чезло как наваждение: дуновение старости. Ты теперь устаешь, ты

уже не та...

Тут же сухо сплюнула, сняла руки с головы, вытянула вдоль тела,

уже совсем проваливаясь в сон, и рубя ту мысль, как тесаком другой:

«чушь, чушь! полная чушь!».

Она сильна, быстра, на лице ни морщинки (впритык разглядыва-

ла время от времени себя в отражении воды, налитой в объемистую

чашу). Как и годы... годы назад, то же лицо, тот же ясный, но, впро-

чем, чуточку иной, ставший упорным и жестковатым, взгляд, но из от-

ражения на нее смотрела все так же: та самая Вита.

Четверо суток, и ничего достойного «потрясающего кадра». Все

что они делали, у нее уже было на стимлерах. Сперва ринулись в чащу

западного леса, и через него вышли в Долину. Ринулись потому, что

когда они гостили, то делали что угодно, бродили по двору, забавля-

лись, уже самостоятельно, «футболом», заходили к ней в жилище, —

войдя к себе, она могла застать стоящую посреди комнаты Мару, или

Кроа, реже кого-то из самцов, кеврид стоял, чуть поднявшись, выпря-

мив спину, и медленно озираясь, поводя будто в трансе руками перед

собой, как-то ей почудился в этом образ забывшей нужное заклина-

ние колдуньи. Хохотнула, видимо, слегка смутив гостью. Вообще, та-

кие домашние визиты ее умиляли. Правда, сердце сжималось, или в

нем что-то дергалось, будто беззвучной струной, но гармония напол-

няла и звала в ощущение естественной радости.

Ничего, конечно же, не трогали. Они вообще, пока что, не знали,

что руками можно просто так трогать или что-то брать. Только если

имеется нужда, необходимость. Как в той стычке со стегозавром.

От кораля держались на расстоянии, когда заявлялся устрый,

оттеснялись к игровой площадке; спинозавр выбрал себе место «сто-

янки» между ее жилищем и загоном, и как правило спал там. Вообще,

как ей казалось, он обленился. Охота более никак не напрягала: захо-

ди в западный лес, просто раззявив пасть и окуная ее в заросли, обя-

зательно что-то в ней окажется. И назад, на лежбище.

Однако, не сомневалась, свои бойцовские навыки он не утратил.

К тому же, был огромен для своего вида, как-то раз расправился до-

вольно легко с двумя тиранозаврами — она дополнительно шлифова-

ла его реакции и тактику обороны и нападения, наперед тщательно

изучив все особенности. Научила, орудуя фимлятором, обманным

атакам, способам нападения наскоком, перед этим отвлекая против-

ника ловким маневром «бегства». Она даже добилась освоения им

приема «камень-нога»: увидев камень достаточного размера, шел к

нему, ведя за собой тиранозавра, или другого бойца Долины, стано-

407

 

 

вился так, чтобы снаряд «смотрел в противника», и раскачав ногу (ба-

лансируя на другой), запускал точным ударом в корпус. Дело было не

в величине камня, а в нестандартности для инстинктов всей ситуации.

устрому это было уже естественно, к тому же, сколько раз наблюдал

матчи анкилозавров... Посему, она научила своего спинозавра запус-

тить камень, чтобы тот стукнулся об врага, тут же дернуться вперед,

будто нападая, резко отступить (совсем превращая таким образом по-

точный момент инстинкта у противника в кашу), причем, отступать на-

зад, спиной, снова сделать ногой ударное движение, но по воздуху, и

тогда уже быстро нападать, разя в шею.

Она возилась с этим приемом долго, но устрый освоил. С успе-

хом. При бое с двумя, внушила держать противников на одной линии,

чтобы в одном моменте сходиться только с одним, когда второй у то-

го за спиной. Полагала, что тактику ведения боя нужно еще оттачи-

вать. Впрочем, с ним и так не особо связывались, еще и раньше, когда

он был сам по себе.

Так вот, их пребывание у нее было размеренным, несколько вя-

лым, если сравнивать с их прытью во время охоты, вернее, расслаб-

ленным, самодостаточно томным, двигались они замедленно, можно

было наблюдать, забравшись на сопку и грызя кусок соленого суше-

ного мяса, да отпивая из фляги глоток-другой «смаквы» (все-таки,

гнать из браги некое подобие самогона научилась, что попало в кадр в

самом-самом конце всей комплексной записи, ибо стимлеры были

промаркированы по времени съемки, камера имела встроенные ча-

сы). Камера лежала на полочке у входа в комнату, забирая в кадр все

помещение, собственно, это была просто полочка для камеры, но

иногда, заходя, она нажимала «пуск», и запись возобновлялась. Так

была задокументирована целая неделя ее внутреннего быта, видно,

она потом нещадно покромсала большую часть, обуянная идеей

«классного монтажа»: на рабочей маске смотрового экранчика отме-

чался промежуток вырезки, и этот кусок навсегда исчезал из записи, а

то что за ним, смещалось, и при просмотре наблюдалась просто сме-

на кадра, следующая сцена. Может быть она забыла выключить, а

может ей было все равно, — она входит, шуршит в правом кухонном

углу, слышен тихий стук, похоже глиняного сосуда, она идет к столу,

садится, держа в правой руке чашу наподобие пиалы. Закидывает но-

гу на ногу. Сейчас она снова в своем шикарном платье из кожи дино-

завра, в том самом, которое скроила и сшила в начале... Стройная но-

га в сандалии с высоким охватом рисует носком круги, она сидит ли-

цом к выходу, с опорой локтем на спинку стула. Видно, нижним бель-

ем так и не обзавелась, потому что вырез платья слишком откровенен

для такого сидения. Но чаще одевается в кожаный брючный ан-

408

 

 

самбль, вместо пуговиц на ширинке используя тонкие веревочки, и

для затягивания пояса... верх подобием пиджачка, рукава которого

чуть длиннее локтевого сгиба. Здесь шнуровка через три отверстия,

снизу вверх, как у сандалий. Эта запись с пиалой, по всей видимости,

была просто случайной, и она о ней забыла.

О кевридах можно говорить много, к тому же, остается широ-

чайшее поле для фантазии, но основное то, что в ее владениях они

чувствовали себя действительно как дома, с некоторого времени.

Поэтому, ее выражение «они рванулись в чащу» вполне соответ-

ствовало реальности, ибо вот они обходят ленно и неторопливо двор,

не приближаясь, впрочем, к анкилозаврам, общаются между собой

телесным танцем, — иногда ей чудилось что это и в самом деле танец

без музыки, короткий, отрывистый, молниеносный, что ли, — огляды-

вают степенно постройки, вход в пещеру, хотя видели все это сотни

раз... и, вдруг, резко срываются с места, сливаясь в беге одной хвоста-

той стремительной массой, и прорывая заросли, исчезают с глаз. Она

наблюдала за ними потом, когда же они, в какой момент телесных

смысловых импульсов, уже договорились и приняли какое-то реше-

ние, и вот — будто ветром сдуло. Она пыталась завершить свое ис-

следование их сущности, выходила с камерой, когда они гостили, за-

печатлевала какие-то куски, краткие фрагменты, более похожие на

фотографию: кеврид стоит на фоне заваленной пещеры, задом к про-

ему, который выперло обвалом, стоит спокойно, почти недвижно, ве-

дя головой с одной стороны на другую, иногда сглатывая, видно как

ходит-движется кожа внизу шеи (предполагала, что это первые бес-

сознательные потуги выдавить из себя что-то значащий звук, но... как

полагала, овладение речью произойдет очень не скоро... в поколени-

ях), смена кадра, другой кеврид, на фоне леса, и еще, трогает череп

альбертозавра ногой, потом склоняется... смена кадра.

И вот, на записи, внезапное прерывание этого слайд-шоу, они бе-

гут, сбиваясь в группу, вторгаясь в лес, секунды... их уже нет.

— Они... вот они рванулись в чащу, фух! и будто не было, — с вос-

торгом констатирует ветру свои мысли.

И однажды она научилась понимать их «совещание», после ко-

торого они исчезали. Сумела вклиниться в переброс немыми знаками,

— это надо было еще успеть сделать, ведь происходило такое вне-

запно и совсем быстро, — и заранее заготовленной «фигурой речи»,

добежав, и став как-то между ними, хотя они были на отдалении друг

от друга, от сорока до ста шагов, примерно, но чтобы ее заметили,

обратили внимание... выдала им в обозрение несколько пассов рука-

ми. Изобразила руками «чашу» или «раскрывшийся цветок», под-

прыгнула, указала рукой на лес.

409

 

 

Ар, потоптавшись, долбанул несколько раз головой перед собой:

«согласен».

Еще движение рук, ладонями вперед: «я сейчас».

Сбегала в дом, где у нее было уже подготовлено для такого слу-

чая, мешочек провизии, который крепился на поясе, сушеное соленое

мясо, небольшая глиняная фляга, с водой... колчан с тридцатью стре-

лами, лук, с прэдьжтором никогда не расставалась, только ложась

спать, клала на тумбочку... И пулей наружу, но они ждали.

Это был первый поход. За два года.

Потом она сбилась со счета.

Зачем они уходили в Долину, если могли охотиться в ее лесу,

жить с ней? Она не знала. Догадки были разные, но ничего конкрет-

ного.

Что же они делали? Она удивлялась. Охотились.

И только.

Может быть их не устраивала та легкость добычи, которой при-

вечал западный лес? Впоследствии просто перестала об этом думать,

чтобы «не ломать мозги».

Надо признать, это было подмечено ей самой, что довольно

сильно стесняла их, ибо двигалась медленно, в сравнении. Обычно с

ней оставалась Кроа, когда остальные ушли далеко вперед, выслежи-

вая и загоняя добычу. Самка-кеврид топталась возле нее, отдыхаю-

щей, согнувшейся, чтобы сбросить напряжение, и выровнять дыхание,

с опорой рук в дрожащие от усталости ноги.

Кроа касалась ее головы носом, осторожно давя, и шумно выды-

хая на лицо, будто силясь сказать...

Это было счастливое время, поистине счастливое для нее, как

сама признавалась, но и так понятно, что к чему.

Как уже говорилось, в один из таких походов взяла камеру, но

снимать было особо нечего. Вернулась без единого кадра, даже ко-

роткого, но, со временем, как думала, стала более выносливей с ни-

ми, более подготовленной, уже не так уставала, а потому взяла каме-

ру уже позже, и получился целый фильм, довольно профессионально

сделанный. Ведь шло время, ее быт устроился, безопасность была на

должном уровне, и она чуточку расслабилась, да и годы, конечно,

брали свое, хоть и не могла себе в этом признаваться, не желала.

 

Это было без камеры. Она брала-то ее всего пару раз. Но как-то,

— они обследовали эту часть Долины, этот лесной массив, и подозре-

вала (умозрительно), что скорее всего в сем причина их непоседства,

видимо, их родным массивом был тот, у горы Таммир, — попав на но-

вый участок, несколько суток их быстрого движения от дома, наткну-

410

 

 

лись на тиранозавра. Несмотря на всю свою осторожность — то есть,

нос к носу.

Они бежали, она позади, но уверенно справляясь с дыхалкой, и

работая ногами как исправный шатун бурового насоса, с ощущением,

что подошвы увязают в земле, а ноги остаются за ней торчать полусо-

гнутым частоколом ее предельного усилия, но тут же вырастают но-

вые, и она устремляется дальше, дальше, с чувством важного собы-

тия, верная этому чувству до конца.

Перебегали полянку. Что-то не сладилось у них с ветром, обычно

не бежали по ветру, чтобы запах «бежал впереди», дабы не наткнуть-

ся вслепую на ждущего их врага. Но в этот раз так и произошло.

Из высоких и плотных зарослей показался тиранозавр, до него

оставалось метров шестьдесят, и все они резко осадились, замерли.

Она отстала. По обыкновению.

Кевриды напряглись. Вита понятия не имела что они будут де-

лать. Какой у них способ защиты? Сама-то вполне понимала что будет

дальше: она сейчас вынимает прэдьжтор, и засаживает гадине в пузо.

Стрелами развлекаться тут не видела смысла, всякое промедление

опасно, к тому, они ведь не в курсе о ее возможностях, вдруг, кинутся

на него, и как ей стрелять?

Ее рука уже навострилась шлепнуть по замку кобуры.

Но произошло нечто странное. Тиранозавр не стал нападать сра-

зу, он будто «раздумывал». Может, сытый, мелькнула мысль.

Он их осматривал, урча глоткой. Пригибаясь, пружиня шеей и

торсом, будто перед ним компсогнаты, что затерялись в траве, и ни-

как не может разглядеть.

Ар двинулся резко, но она видела отчетливо, с выверенной осто-

рожностью. Он шел на Зубастого. На этот Ужас Долины.

Один.

 

Впоследствии она все-таки выяснила, что, конечно же, данная

группа не единственная. И вообще, сложилось впечатление, что кев-

риды разбросаны по всей Земле, что их сотни тысяч, если не миллио-

ны.

Их история древняя, насчитывающая уже не один миллион лет

(развития) с момента... пробуждения разума.

Их культура — как зрелый начаток — состояла в том, чтобы со-

вершенствовать открытый когда-то, каким-то очень отважным кеври-

дом, метод «смертного гипноза»: они были научены, через многие

поколения, способу психической атаки на тиранозавра.

Что это значило, и как конкретно работало, она не сумела разо-

браться толком, но... она видела воочию. От кеврида будто шла волна

411

 

 

энергии, психической энергии, он весь целиком представлял собой в

одном моменте плотный и тут же «режущий» шар необратимого и

смертного посыла — в адрес великанской бестии, несокрушимой и

беспощадной твари.

Впрочем, о пощаде ли говорить применительно к мезозою, и во-

обще, животному миру. Неодолимой твари, неподвластной никакому,

даже самому отточенному, умению защиты.

Ар дернулся всем телом, его руки скрючило, он царапал воздух, и

шел, медленно, будто земля тянула к себе, из гортани выдавливался

хрип, которого Вита ни до ни после не слышала более. На миг ей са-

мой стало не по себе, именно от вида Ара, от того, что он «делал», но

не в том смысле, что шел навстречу смерти своей. От его фигуры ис-

ходила та самая смерть, он будто дышал ей в этом хрипе.

Все это длилось чуть более минуты, тиранозавр застыл, дергая

вниз-вверх торсом, Ар медленно сближался с ним, но был еще вне

досягаемости «рывка пасти», и за это время она многое передумала,

молниеносно, сграбастав в кучу все доступные вероятности исходов, и

все знание о кевридах и этом мире. Через десять секунд ее начало

осенять что он делает, но сознание это было не четким, плывущим.

Ведь ей-то, как представителю того, другого, мира, было извест-

но об удаве и кролике.

Но — как? Давид против Голиафа.

Ар уже ступил в область поражения. Тиранозавр медлил, видимо,

у кеврида-атамана получалось. Еще шаг, еще этот мистический

всхрип... Еще царапанье пустоты. Он наступал и ногами и руками. И

Глоткой Смерти.

Глядя в упор (видимо, так, со спины ей было не уразуметь) на

властителя Долины.

Но что-то шло не так, не по плану способа, потом, как она могла

догадываться только, у Ара это первый опыт «укрощения» (у всех у

них). Он сбил с толку тиранозавра, когда дернулся резко к нему те-

лом, вцарапался когтями передних конечностей по воздуху, выдавил

утробное клокотание, проваленное в сиплый хрип. И идя, размеренно

и веско, смертно.

Наверное, инстинктивный сбой... таким образом достигался сбой

инстинкта, который активен в настоящий момент. Разумеется, что они

знают про инстинкты. Но сие знание, умение, прежде от опыта выжи-

вания.

Но что-то пошло не так. Возможно, как она это могла понимать,

Ар поспешил, не выдержал должную паузу, не попал в нужную проре-

ху реакции своим имитирующим рывком.

412

 

 

Тиранозавр, поначалу «околдованный», стал размораживаться,

сие было очевидно. Она смотрела на Ара, сзади, будто чувствуя его

спаянное, спекшееся сердечным комом отчаяние, с полным сознани-

ем необратимости, но и тут же, неколебимым упорством разумного

натиска. Он вполне мог думать в том моменте, мельком, что раз так,

то пока тиранозавр занят им, остальные спасутся. Хотя, очевидно, они

все разом бросились бы к нему, на подмогу. И вполне возможно одо-

лели бы бестию, — или прогнали бы, — запрыгивая на спину, рвя зу-

бами по шее, горлу, отвлекая спереди, запутывая со всех сторон. Но

Ар был бы обречен, захваченный пастью и получивший смертельные

раны.

Картина достойная великого пера или кисти, но она не была

склонна философствовать, тем более на таком предмете. Ибо, под си-

им предметом склонна была понимать остатки скелета Ара, уже вы-

сушенные временем, если «тери» (иногда так называла сию породу),

не заглотнет его полностью, что-то оставив падальщикам.

Монстр преобразился, его глаза, подернутые пеленой навеянно-

го извне сна, обретали прежнюю чувствительность к свету, и к обста-

новке. Ар шел вперед. Он был уже почти под чудовищем.

Он шел на заклание.

— Ну, хватит, пожалуй. — С этими словами она выхватила ствол и

просто всадила импульс в этот глаз. Башку тряхнуло, и раскурочило

объемом антипротонового эффекта. Гигант рухнул.

Кевриды стояли некоторое время, как оглушенные, или, что на-

зывается, «пораженные громом», неотрывно продолжая глядеть на

уже поверженного врага. Щелкали стуком сердца секунды, по виску

стекала струйка пота: она еще не отошла от стремительного и долгого

бега. Кевриды стали поворачиваться к ней, только головами, будто

забыв про ноги. Ар все так и стоял, у трупа своего ужаса.

 

413

 

 

 

 

 

 

III

— Карамба! — сказала она отчетливо и с расстановкой, чтобы за-

крепить у них звуковую форму данного события: теперь, говоря это,

она дает понять, что... сейчас произойдет «разрыв башки», они же так

воспринимали, как увидели. И относится сие к врагу. Разумеется.

Ар качнул головой, будто ее резко притянуло к земле, а он сопро-

тивляется. Стал поворачиваться в ее сторону. И остальные. Прэдьжтор

работал не очень шумно, но в любом случае выброс антипротоновой

плазмы чуть-чуть перекрыл шум листвы. Определить источник звука

для них не составляет труда, они выросли на лоне природы, непре-

станно учась и оттачивая умение распознавать звуки среди окружаю-

щего фона, который и тих, и шумен одновременно.

Она покачала стволом вверх-вниз, как часто делала после удач-

ного выстрела, все еще держа на вытянутых руках, и отработанным

движением сунула в полость кобуры. Левой рукой поправила челку,

улыбнулась их «оторопелым» мордуленциям. Сие качание, видимо,

имело значение закрепителя удачного попадания. У нее была своя

философия на этот счет, полагала, что попадание не должно быть

удачным, оно должно быть правильно выверенным, рассчитанным; то

есть, удача здесь не при чем. Посему, свалив тварь, маячила верти-

кально стволом по линии все еще нацеленного взгляда. Не было

414

 

 

прищуривания, не было техники задержки дыхания... Она научилась

стрелять с безусловной уверенностью.

Данный эпизод сблизил их еще больше. Кевриды что-то поняли

на ее счет, новое, несоразмерное с тем образом восприятия мира, ко-

торый имели от рождения, от взросления, и всей жизни в целом. Ко-

нечно же, они вполне могли связать движение руки, что держит

«странный предмет» с тем, что следовало за непривычным звуком,

исходящим от предмета, с молнией (они видели ведь не раз молнию

в ночном небе), метнувшейся от нее... Или от предмета, или от рук,

захватив боковым зрением.

Затем, крупный хищник падал. До этого дня их группа, кою со-

провождала Вита, легко справлялась самостоятельно, разумеется, как

было и ранее, они уверенно и ловко загоняли добычу, пока она на-

блюдала со стороны, прозорливо огибали места вероятной опасности,

действовали продуманно, умело, слажено между собою.

Однажды наткнулись на мегараптора, но спугнули его, собрав-

шись полукругом, и начав раздвигаться в стороны: сей непонятный ей

прием, как выходило, внушил тероподу страх, и как это работает по-

стичь пока не могла. Однако, как следовало понять, с тиранозавром

данный прием не работал. Ведь совсем не в том дело, что они расте-

рялись, когда образина показалась из зарослей... Вита была уверена

— совсем не в том...

Текли месяцы, которых она уже не замечала, дни и недели сли-

вались в единый поток реки времени, и она просто плыла, фиксируя

зрительно закаты и восходы, двигалась по течению реальности бес-

следным призраком бытия, познавшим само время, ибо сие было

действительно так... что сознавала все более отчетливо: она пронзила

собой лакуну эпох, перестав быть «жертвой секунды», утратив зави-

симость от чувства необратимости, кое диктуется столь неумолимо

утекающими часами и сутками... И чем старше становилась, тем

большую независимость обретала, ощущая естество мира в недели-

мом моменте сущего.

 

После того случая они без нее уже не ходили в Долину. То есть,

ранее приходилось улавливать момент, когда собираются временно

оставить ее, читая их телесные сигналы, приблизительно угадывая

намерение отправиться по поведению, а после... как правило Кроа

подходила, утыкаясь мордочкой в плечо (там, конечно, голова-пасть,

кою именовать «мордочкой» или «мордашкой» было как-то затруд-

нительно, но у Виты на сей счет имелись свои соображения), давая

понять, что они готовы уйти. Дружба с Кроа вдохновляла, навевала

незнакомое чувство «уверенного соседства», и что-то еще... столь

415

 

 

зыбкое и непостижимое, что даже философствовать здесь не торопи-

лась. В записях на видео вроде как пыталась прояснить, скорее для

себя, данный нюанс, но выходило криво, неуверенно, сжато между

словами глубинным терзанием сути.

Они были очень разные: человек «современного» мира, и кев-

рид, пра-предок всей цивилизации, хвостатый, хищный, все еще теро-

под, хоть и с зачатками эстетического бытия.

Утонченность восприятия диктуется разумной потребностью, —

она развивала вольную теорию, — и все начинается со способа или

умения «ловко взять камень с земли», ведь их передние конечности

далеко не так развиты, как, скажем, у нее. Во всяком случае предста-

вить кеврида с гитарой, подбирающего аккорды, практически невоз-

можно, образ меркнет сам...

 

Она видела абстракцию сущего. Вспышки космических иллюми-

натов, сущностей времени, искривление вечности, хотя только иллю-

зия таковой, — понимала сквозь сон, оставаясь щепкой реки, берущей

начало от истока мироздания. Качаясь на волнах сумеречного позна-

ния, стремительным течением возносилась к горам совершенства. Это

было невозможно, и это было так. Течение возносилось вверх, и горы

казались «перевернутым водопадом», они были целиком изо льда,

как застывшая масса падающей воды: то и есть самая первая секунда

вечности, как шептало ей скользким ветром погруженное в ее сон не-

бо. Просыпалась вязко, слегка муторно, с блуждающим осознанием,

что поймет нечто весьма важное для себя, скоро. Но что именно, —

занавес сна шлепнулся об пол реальности, забрав шелест волн...

Явь кусалась лучиком света, что вторгался в глаза со стороны

входа: оставляла двери теперь открытыми, для своих кевридов, ибо

им было сложно справиться с открыванием, особенно внешней две-

ри, где требовалось слегка приподнять, чтобы отворить мудреную за-

купорку ее жилища, так как дверь провисала. Лежала на боку, поче-

му-то, и разъяв веки, смотрела. Ощущая осадок сна, уходящий плеск

весел, которыми гребла, но отчего-то, плыла в обратную сторону, к

горам, хотя, по всем правилам и законам должна была удаляться от

них. Только горы так и оставались — будто только декорацией. Река

была мертвой.

Она не спит на боку. Это впервые. Поджав колени... имитируя

эмбрион, готовящийся стать плодом. Это то самое знание. Что откро-

ется ей.

Глаза смотрели уже будто сами по себе, она же, неким глубин-

ным наитием, прошла сквозь пустой проход коридора, наружу, вон-

416

 

 

зилась в небо над лесом — стремлением быть ветрами. Застыла на

миг, и вернулась в сумрак комнаты. Нужно было вставать.

Нежданных пришельцев не опасалась, потому, со времени пер-

вого контакта с кевридами, решила, что вход в жилище на ночь мож-

но не закупоривать. Только регуляторы прэдьжтора сдвинула на по-

ловину той силы, что была изначально, — «вернуть настройки по-

умолчанию», — метнулось тогда в голове юркой крысой в подвал

снов... Подумав, сместила, к семидесяти процентам мощности. Праг-

матично.

После случая с «тери» ее «постояльцы» выказывали иное отно-

шение, например, Кроа стала более вдумчивой, как ей казалось, осо-

бенно когда Вита подходила к ней; сама же кевридка, чтобы подойти,

вроде как спрашивала разрешения, притыком ног в шаге, и покачива-

нием головы, раньше такого не наблюдалось. В остальных особых из-

менений не замечала, но и в Кроа заприметила только потому, что

общалась с ней чаще. Если подключить психологию, то можно даже

констатировать, что кевриды начали «боготворить» хозяйку «стоян-

ки».

Они так воспринимали, понятия «дома» не было, то есть, смы-

словой модели в осознании реальности. Существовали только стоян-

ки, места кратковременного «лежбища», как дорожные гостиницы

(Вите пришла такая ассоциация). Посему, и ее обиталище, ставшее

«постоялым двором» принимали за место стоянки. Таков был их мир,

во всей глубине временного провала, в котором она очутилась, врос-

ла корнями души, стала целым с этим небом и землей, водой дождей,

ветрами и солнцем. Со своим отражением в озере Фчуг, где плавали

блики умершей памяти.

Подумала: могли бы они вшестером одолеть тиранозавра обыч-

ным для тероподов зубастым способом? Наблюдала ровно три раза,

за все время пребывания в этой временной нише реальности, как

группа рапторов совершала атаку на клыкастый ужас долины, машину

молниеносного рывка, удара пастью-тисками, с точным расчетом,

будто плоть жертвы сама прыгает на пилу челюстей, уже полумертвая

от нервного спазма. Запомнила что именно три, ибо особо выделяла

все что связано с этой породой, что не удивительно, ведь она заботи-

лась о выживании, сперва, потом о безопасности, а далее просто

комфорте жития. Посему, касательно «тери» любая информация бы-

ла, что называется, на вес золота.

Кстати, обнаружила у горы Таммир жилу. Действительно золото-

носную жилу, и обрадовалась как будто ей лет пятнадцать, и мама

подарила свой изумительный кулон на изысканной цепочке золота

высшей пробы, о котором давно мечтала. И она сделала себе кулон,

417

 

 

правда, с цепочкой возиться не стала, хотя и мелькнула мысль «под-

ковать блоху», и повозиться с такой ювелирно утонченной потребно-

стью всецело «женственного самочувствия». Это оказалось на стим-

лерах. Диалог с собой. Наедине.

Ха-ха.

— Должна быть абсолютная мера женственного самочувствия. —

Сказала она в пустоту, сидя в своей почти подземной комнате среди

необходимой скудной обстановки, опираясь локтем на стол, пошеве-

ливая пальцами ноги, закинутой на другою ногу. Боса и мечтательна.

С некоторого времени стала, правда, иногда только, разуваться,

входя к себе под вечер. Снимала сандалии, и клала у самого входа на

специально приспособленный, плетеный из травы коврик. То что

днем ходила по комнате в обувке ее не смущало, если нужно было

что-то, например, свериться с картой, или нанести новые обозначе-

ния, кои пришли на ум, или сделать новые записи, или взять-

положить что-либо. Ей хотелось ощутить полноценный дом ее време-

ни... того, оставленного. Может быть сказывалась тоска по Ронни, ко-

торую она, как могло казаться, давно похоронила в себе.

Кулон художественно выполнила в виде черепа, размером с

кругляк при состыковке большого и указательного пальцев. Решила,

что это будет оберег. Отчего нет? Водоросли озера Фчуг имели желто-

ватый оттенок, «живое золото», и сплетенная специально для сего ве-

ревочка проделась в пазы, зацепила кулон, прочно насадив на себя, и

была торжественно водворена через голову, зафиксировав драгоцен-

ность на области стыка шеи и груди. Диаметр «цепочки» слегка не

рассчитала, она была прямо впритык к голове, особенно сопротивля-

лись уши сей церемонии самонаграждения, но обильно покрываю-

щие их волосы облегчили задачу. Кокос смотрел на нее вылупившись

и пришаркивая передней конечностью из кораля, — она ремонтиро-

вала поврежденный хвостом-колотушкой кусок стенки, почти два

метра бамбуковых «кольев» пришлось вынимать, чтобы заменить, так

как разыгравшиеся питомцы проломили стволы и пошатали. Обычно

же они вели себя тихо, но совсем недавно заметила у них новую заба-

ву: обстукиваться хвостовыми концами, встав рядом, хотя, может то

было в их природе, а она раньше просто не замечала. Однако, как

видно, для частокола данное упражнение было явно излишним, осо-

бенно когда действо происходило совсем рядом со стенкой огражде-

ния. С недавнего времени стала слышать постукивание из кораля, за-

глянула через щель и увидела. Почему же не замечала раньше?

Вспомнила анкилозавра, что чуть не стряс ее с дерева много лет на-

зад... Вита ему подмигнула, уже ощутив под подбородком «смотря-

щего» на мир из золотых глазниц «Мефиато ра». Воображение ей не

418

 

 

отказывало, впрочем, надо думать, оно же и спасало ее в этом вре-

мени, в полном, фактически, одиночестве, от... психического рас-

стройства, говоря умягченно. Что такое Мефиатор знала только она,

разъяснений не последовало. Презентация кулона на камеру была, —

«Это Мефиатор», прошу любить и жаловать», и поигрывание кулоном

меж пальцев, — и более ничего.

А кевриды? Если всерьез говорить про одиночество? Да, верно,

они были ее спасением, и домашние любимцы, анкилозавры, и уст-

рашающий спинозавр, и «птички», но... надо же понимать, все-таки,

что корни ее души не здесь, да, она прижилась, совершенно так, бес-

спорно, и все же. Ведь она цеплялась за воспоминания о том време-

ни, в осознании невозможности вернуть его, то есть, вернуться назад,

что также отчетливо прослеживалось на стимлерах, для опытного гла-

за высокоспециализированного психолога.

На счет черепа можно (попробовать) догадаться, что сие была

игра подсознания, и она сама толком не вникла в суть этого. Он был

отражением причины, что забросила ее в мезозой, тем самым (ее

собственным) черепом, что столь таинственно и грандиозно покоился

на полке в кабинете мужа. Догадалась ли она чей был тот череп? Со

временем скорее всего да, разумеется, но ни разу не обмолвилась

про это. Вот только «Мефиатор», абрис без нижней челюсти образа

смерти. Отливающей на солнце вызовом судьбе.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

419

 

 

 

 

 

 

ДОЛИНА ЗАБВЕНИЯ

 

 

 

I

Не спится. Сидит, спиной на стену, ногу подвернула-просунула

под себя, другой покачивает.

 

Много перебрала вариантов, как вообще разум мог зародиться.

Додумалась до философски выдержанной концепции, что для этого

понадобился сбой инстинкта. Очень радикальный сбой, который по-

влиял бы на состояние инстинктового аппарата в целом. Но не один

раз, между прочим, замечала как тиранозавр «пытался» рыкнуть всей

мощью голодного негодования, или просто настроенный воинствен-

но, но пасть только раскрывалась, и рык застревал в прожорливой

глотке. Это был сбой инстинкта, несомненно. Но радикально ли? Ско-

рее поверхностно. Вилка намерений в мозговых импульсах, и вот он

вроде бы «рыкает», а вот он на самом деле просто открыл пасть, как

зевнул, вытянув шею, вдавливая башку в воздух.

Может так протекают процессы фундаментальной корректировки

у природы? Ведь весь генезис, по сути, это большой-пребольшой кон-

структор биофизических связей.

 

Ей часто в последнее время не спится. С момента встречи с ра-

зумными динозаврами прошло уж более десяти лет. Много интерес-

420

 

 

ного и увлекательного отложилось в памяти, опыте. Они накрепко

сдружились, гостили у нее так часто, что, практически, можно было

считать ее обиталище их домом, может быть «вторым домом», или

основной стоянкой.

Ее философские мытарства завершались тупиковой мыслью о

том, как конкретно это произошло. То что радикальный сбой инстинк-

та и всего аппарата безусловных рефлексов, это наверняка. Это проис-

ходит в отдельно взятой твари, возникает ступор, глубинный шок, и...

если тварь не умирает от шока, то... на смену природе является нечто,

такое нечто... которое способно и заменить собой природный склад

реакций, и возвести в некое более существенное качество самоадап-

тации у... животного. Но насколько «животного», если оно уже, в эти

первые минуты, часы — разумно?

Или облекается разумом. Его «колбасит», не без этого. Оно очень

потеряно. Прямо стукается об деревья при движении. Или беге. Воз-

можно в мозгу переклинивает и начинает бежать. Пока не падает от

усталости. Снова вскакивает и снова — бег. Сквозь чащу, или по рав-

нине. Только тук-тук в грунт конечностями. Будто швейная машинка,

кою заклинило наоборот, она не может остановиться. И следами буд-

то прошита земля, тварь будто заново врастает в эту... реальность. От-

крывает для себя реальность — новым ощущением своего естества.

Но как случился сбой? Должна быть какая-то ситуация, что поспо-

собствует сему? И ей повезло. Она видела как это «происходит».

 

Бродя одна по западному лесу, еще в пору когда очищала свои

владения от присутствия тероподов, наткнулась на травоядную пару

во время спаривания, хотела обойти их, но чуток прямо задержалась,

камера была с собой, кадры интересные, хотя и имевшиеся уже на

стимлерах; задержалась буквально на пять минут, у нее итак отснят

часами подобный материал. И тут заросли прорвало, метнулась груз-

ная стремительная масса, необъятная пасть ужаса сомкнулась на го-

лове самки, стиснула. Тиранозавр убил самку в считанные секунды, и

пока самец освобождался, барахтаясь, и «собирался с мыслями» что

делать дальше, подоспел еще один охотник, самец достался ему (или

ей — не разобрала в суматохе).

Получается, это один из принципов охоты: учуяв признаки спари-

вания по ветру, устремиться туда, и вот, пожалуйста, будто заказан-

ный столик в ресторане, все накрыто. Но то же относится и к теропо-

дам, значит, что помельче? Если самец освобождается, то у него дол-

жен происходить сбой инстинкта, ведь у самки может случиться спазм

в месте соития. Как тиски. А в эти мгновения тиранозавр жрет ее с го-

ловы. И надо защищаться или убегать, но... сие «затруднительно», го-

421

 

 

воря упрощенно. Что же «должно» происходить в инстинктовом ап-

парате в такие моменты? Наверняка общий ступор. И сильнейший

шок. Паралич мозга. И миллионы таких случаев не дают результата:

тварь-самец погибает. Но в каком-то... «нечаянно»... шок преобразу-

ется в иное качество? И на место природы «заскакивает» иной прин-

цип. Стимул-самоявственность. Стимул-самоконтроль.

Он начинает различать, этот стимул, жестко различать — реаль-

ность, и все что в ней.

Самец бежит, пока тиранозавр занят самкой, вернее, тем что от

нее осталось. Он все еще в шоке, для представления можно назвать

такое (состояние) сильнейшим аффектом. Но, безусловно, это только

для «сравнения», чтобы была смысловая картинка понимания.

А что потом? Она долго мучилась неопределенностью, но спустя

пару лет после увиденного начала записывать свои выводы. Ибо кое-

что сформировалось в более менее четкий концептуальный контур.

Самец начинает оплодотворять самок, он их буквально насилует.

Потому что, хоть инстинктовый аппарат и упразднен, но основной ин-

стинкт и не совсем инстинкт, кстати, он более связан непосредственно

с физиологической потребностью продолжения рода (то есть, репли-

кации), и записан в геноме коренным образом, чего не скажешь про

другие инстинкты, их запись более поверхностная, они легко могут

деформироваться средой обитания, корректироваться. Вплоть до

полного исчезновения какого-то безусловного рефлекса... то есть,

теоретически так (тогда речь идет об изменении вида, слабом или

сильном, сугубо внутреннем, а может и как-то внешне выраженном).

Значит, основной инстинкт мешает этому новому качеству твари,

требует действия: причем, по совершенно искаженной схеме. Ника-

ких брачных периодов, выношенных природой! Его прет. Одновре-

менно с этим... тварь ощущает в себе биение мысли. Настоящей мыс-

ли. Природа отступила ментально. Она осталась только как биофизи-

ческий инструктор организма, и процессов в нем. В плане действия

она уже бессильна: началось время разума.

Зародиться разум может только в хищной твари. Это было ее глу-

бокое убеждение, еще тогда, до встречи с кевридами. Почему. Пото-

му что, — увлеченно жестикулирует на камеру, «показывая на паль-

цах», — у хищной породы аппарат инстинкта слаб, постоянно «в тря-

сучке» (трясла сцепленными руками), ведь хищник высматривает до-

бычу, подбираясь с осторожностью, дабы не спугнуть, а это какое на-

пряжение! Мозговое, в смысле, — добавила прицокнув, вернее,

щелкнув языком. Поэтому, тут природа будто «распорядилась», чтобы

в хищной породе была возможность… зарождения разума. А для чего

еще? Удивленно затаращившись в объектив приподняла брови.

422

 

 

А у травоядных аппарат инстинкта сильнее, прочнее, стабильнее.

Посему, сбой такого радикального характера наиболее вероятно про-

изойдет в хищном представителе фауны.

Тайное знание становилось яйцом, которое она носила в себе,

как самка-кевридка. Оно завладевало ей, ибо вылупляться она будет

вместе с ним.

Спаривание мелких тероподов. Они увлечены друг другом. Тень

сбоку, дуновение опасности. Им некогда реагировать. Половое сли-

пание организмов, всей природной сущности. Экстазокрепие. Атака.

Тиранозавр, спинозавр, что иное... Почему-то устремляет пасть

именно к самке, к ее голове: самое беззащитное здесь. Может логич-

но? Им же движет природа в инстинктах, и подсказывает, что атако-

вать нужно именно так. Вопрос вельми непростой. Соглашалась, ки-

вала себе, продолжала измышлять, полагая, что пробивается, протал-

кивается выводами к сути.

Что же? Брачная пара обязательно под опасностью такой атаки?

Нет, конечно. Это скорее дело случая. И тем не менее, у природы тут

будто накатано, как будто «задумано» так.

Но что природа «знает» о разуме?

— Что природа знает о разуме?! — вздыхала. Дотягивается до

корпуса камеры, останавливает запись. Думает. Хмыкает. Снова вклю-

чает. — Ничего не знает. Откуда ей знать? А?

Аудитория «с той стороны всякой реальности» усиленно согла-

шается, затемненная зала приходит в движение от голов сидящих ря-

дами, они кивают, они сразу согласны.

Квинтэссенция бессмыслия, и сразу триумф великого содержания

итога познания. Игра в покер с самой жизнью, что спрятала тайну,

серьезный расклад карт, и Вита блефует, в надежде обмануть момент

истины. Тут же понимая, что такое невозможно, обмануть она может

только себя.

Утонченные образы парадигм сущего, ее будто бы осеняло, но

это было нечто более глубокое, и спонтанное тут же, но и как наме-

ренное. В геноме записи о разуме нет, но геном разумного существа

сдавлен силой особой гармонии, повторяя сигнал-след рационально-

го стимула самоявления. Природа ведь не фиксирует тварь на самой

себе — поняла уже. А (просто) наделяет инстинктами, как инструкци-

ей бытия. Но у природы нет причины указывать твари на нее саму,

чтобы возникало самосознание уровня «я» собственное. Да, ведь у

природы тоже все рационально. Но рационализм разумного стимула

иного порядка, это такой порядок, который способен возобладать над

хаосом. Природе же, дабы возобновить рабочие циклы парадигм, по-

требно чтобы хаос остыл, ушел, сгинул. Разум же не будет ждать. И

423

 

 

нельзя его назвать «верхней надстройкой», хоть пусть и верхней.

Природа смещена, заменена разумом в зоне реакций.

Когда ощущение предела размышлений проявилось, стало гла-

венствовать, она поняла что будто перешла «запретную черту», руби-

кон познания. И это было началом чего-то прямо-таки «сверхъестест-

венно нового», ибо утонченное и будто призрачное чувство проник-

новения в новую реальность сущего — не оставляло. Новую в том

смысле, что она открывала в этой — начатки знания, кое доминиро-

вало над вымыслом столь радикально, что вымыслу не было места,

как нет места зазевавшемуся жувачу рядом с голодным тиранозав-

ром. Она и смотрела на мир, через призму постигнутого, уж как-то по-

другому, сказать более ярко, ничего не сказать. Это не поддается объ-

яснению, она пыталась, но — тщетно.

Впрочем, ее и так «поняли». Постарались, во всяком случае. Изо

всех сил.

 

«Что я буду делать, когда закончится смысл?

Когда кость во лбу станет чистой и белой.

Я беру в руку непредумышленный жезл.

Случайно зову во власть силу я, смелой

Попыткой судьбы вторгаясь меж ночью и днем.

Но медлит судьба, размежевая сны.

Даже во снах я не иду сплоченным путем.

И вот: шершавый в ладонях оттиск стены».

 

Размышления наползали друг на друга, их становилось больше,

они заплетались в косы концептуальной вязи слов и предложений,

которые никогда не будут начертаны в силу своей философской изо-

щренности, множественности, ведь это тома книг, которые никогда не

будут написаны. Куда ей столько? Когда хватает и кратких заметок. Ей

— хватает. Иногда такие пометки-начертания провоцировали зафик-

сировать на камеру важные мысли. Иногда, как следует догадаться,

забывала это делать. Но ей было достаточно и пометок.

 

Кроа. В проходе.

— «Мы пойдем гулять?», — знаки-вопросы. Телодвижение-знак.

Притоп.

Вита кивает. Соскальзывает с лежанки. Цепляет сандалии ногой,

другой. Все движение напоминает слитый порыв, нет разницы, сиде-

ла она только что, поджав ногу под себя, или вот так и стояла, замерев

на миг, полмига, легко склонившись к полу и ноге, другой, будто про-

ведя руками внизу захватила щиколотки ремешками...

424

 

 

Они изучают следы. Это и как бы игра, и полезно. Кроа учится вы-

слеживать добычу и предчувствовать крупных тероподов. Вите легко

ей помогать в этом деле, ведь у нее прибор псиволны... Она будто

ставит Кроа задачу и сверяет по прибору правильно ли та ориентиру-

ется. Ибо вот след, но он уже достаточно застарелый, добыча ушла

далеко. Или опасность: след слишком свежий, враг где-то близко. И

как же важно не ошибиться даже на пару минут свежести следа!

Впрочем, это уже нюансы особого рода кевридской охоты. Они ино-

гда и щупали след, дабы ощутить нет ли тепла, ибо если тиранозавр,

скажем, стоял, то тепло ноги передалось земле.

Хотя, это такие тонкости, что Вита вообще, что называется, «не

шарила». Но помочь могла. И однажды уразумев данную их «игру»

(они же — кевриды всей древней Земли — обучали так молодняк),

вызвалась помогать, если есть время.

 

У Мары и Ара ожидалось прибавление. Яйца уже были отложе-

ны. Три.

И семейство было весьма озабочено, что вполне естественно.

Впереди полгода ожидания — события вылупления.

Рождения? Вита не «грузила» себя еще и этой философией, когда

там именно начинать отсчет от мига появления на свет. Наверное, ко-

гда птенец проклюнется... то есть, новорожденный.

 

«Занозился» вопрос: у динозавров ведь маленький мозг! Как в

таком мозгу может зародиться разум. Но «ответ» находила практиче-

ски тут же (вопрос преследовал долго): а как в таком мозгу помещает-

ся узел инстинктивных побуждений? Если подумать, то аппарат ори-

ентации на основе безусловной рефлексии — архисложен! Как супер-

супер программа компьютера, над которой работали бы сотни и тыся-

чи поколений самых лучших программистов планеты. И то, не сравни-

лись бы с природой. А разум — в изначальном состоянии — «просто»

стимул наивысшего качества определяемости: если несколько фило-

софски. Сложив два грецких ореха получим представление о величи-

не мозга... Да хоть три! У них же «зависший» инстинктовый аппарат

будто пронизало изнутри новое качество самосостояния. Честно, буд-

то сверлом вышло наружу... нечто. А сам аппарат рефлексии обмяк,

опал, или съежился. «Сверло» стало живым стимулом самоадаптации

неприемлемого для природы качества. По сути, разум антиприроден,

по своему общему состоянию.

 

Щелчок на корпусе. Конец записи.

 

425

 

 

Потом мозг «раздуло», потому что разум-сверло укатывал ин-

стинкты под себя, что-то растормошил, что-то подавил окончательно.

Кроме базового, основного... но, как выяснили, он и не инстинкт как

бы. Программа репликации. То есть, из-за того, что разуму — из зоны

бессознательного — приходилось вести себя в самых нутрях (генома?)

уподобляясь «слону в посудной лавке», мозг потому и раздуло. Хотя,

— думает, стуча концами пальцев по нижним зубам себе, взгляд уне-

ся поверх объектива, — его и так бы раздуло.

Почему — не объяснила.

 

 

 

II

орохи ночи, краткий миг забытья, снова день. Покой комнаты

ее «подземелья», куда заползает дух грядущих открытий. Упражнения

с Кроа, они длятся уже долго, это началось давно, сколько? Не скажет,

не считает дни. Ориентируется по времени, в неделях и месяцах по

счетчику камеры, отвернув сбоку экранчик слежения процесса съем-

ки, бросив нехотя... гм, ненароком... взор. Там впечатано в кромку эк-

ранчика знаковое свечение даты и времени. Но, понятно, на камере

ведь прерывания «во времени» не было. В ее схему встроен часовой

блок, отсчитывает: секунда к секунде. День ко дню. И даже век к веку.

Не хочет думать о времени. Наотрез. Ибо время — лишь след во

тьме ее поступательного движения в жизнь.

Почему не может толком уснуть? Усталости не ощущала, но было

интересно. Просто так, интересно. Может это нормально? Может так

действует активатор биологических циклов? Геронтологический акти-

ватор жизнедеятельности. И со старением организм, из-за его влия-

ния, переходит в некую особую фазу... режим... мгм... «самоиндук-

ции»? Перенастройка? Кто же скажет. В том, канувшем времени, в

той, потерянной реальности, она бы обратилась в центр инновацион-

ных программ, ее бы перенаправили к специалисту-геронтологу, или

к нескольким, там бы она выбирала сама уже. И получила бы ответ...

Ну, вот, она же стареет, так? А активатор не дает, он мешает ор-

ганизму стареть! Потому сбой в цикличности сон-бодрствование.

А при чем тут это? Разве нужно не спать, чтобы что-то там пере-

ориентировать? Хмыкнула.

Но усталости не чувствует, тем не менее. Может плюнуть на это?

Как есть так и есть.

 

426

 

 

Первый сильный гул по всей Долине прошел когда она пыталась

заснуть, или делала вид что пыталась, как и ранее, в предыдущие но-

чи полузабытья, или полубодрствования, и сколько длилось ее пер-

манентное ночное бдение уж и не задумывалась.

Гул вторгся в комнату, из как обычно раскрытой двери, из тунне-

ля, снаружи. Дрожи не было. Только гул.

Вита вскочила, вонзила ноги в сандалии, зашнуровалась, пода-

лась к выходу, во мраке из внешней пустоты брезжил рассвет.

Прэдьжтор. Провела рукой над тумбочкой, вот он. Накинула на себя,

руки в петли, пристроила. Сидела как замороженная еще какие-то се-

кунды. Ринулась наружу.

Кевриды суетились возле футбольного поля, оголтело озираясь,

приземисто двигаясь, силясь учуять опасность. Пятеро. Мара у кладки,

понятное дело. Это чуть к югу, если углубиться немного в лес, там у

них среди сочных зарослей гнездышко.

Остановилась. Обглядела их всех. Все целы, невредимы. И взяла

разбег на сопку, там порядка сорока метров, и с верхотуры спущен

канат, чтобы взбираться. Толчок ногой, полтора метра под ней, еще

рывок, вот канат, перебирая, ногами уперто в скальный и бугристый

скат горки. Легким усилием, воздушно, прытко. Минута. Она наверху.

Приставив ко лбу козырьком ладонь смотрит. Так проще сосре-

доточиться, второй рукой, локти широко расставлены, глаза впаялись

в Долину. Гул прошел и стих, пока бежала. Ни ветерка.

Внизу мечутся кевриды.

Стояла так час. Ничего. Гул больше не повторился.

 

Когда спустилась, оглядела строго своих постояльцев, друзей.

Они застыли, перестав метаться уж полчаса как. Только принима-

ли замысловатые стойки «внимательности», пошевеливая головами,

вытягивая наверх шеи. Как будто принюхиваясь к облакам.

Воззрились на нее.

 

— Это сейсмический гул.

А что еще сказать? Можно и промолчать было.

Но... они ждут от нее какой-то реакции. Начать ли диалог-

рассуждение, как было бы в среде людей: «это тектонический гул,

братцы, зуб даю, там глубоко что-то происходит!».

 

Две недели было тихо. Повторилось.

Опять сопка, и с высоты наблюдение. Кевриды «нюхают небо».

427

 

 

Повторялось несколько раз в течение четырех месяцев. Послед-

ний раз с подземной вибрацией. В комнате Виты заметно сместились

стеновые столбы. Сыпалось с потолка.

И в этот последний раз — над горой Таммир появился дым. Сла-

бый предвестник большого извержения. Но, в принципе, гора Таммир

не так уж и близко. Что им угрожает? Волнуясь, миновали еще ночь,

она снова заняла наблюдательный пост на сопке. И тут поняла — что

«угрожает». До нее просто дошло. Ибо было очевидно. Вся живность

той стороны Долины ринется сюда. И травоядные. И хищники. Еще су-

тки, другие, и начнется. В небе тучами парили птерозавры. Наверняка

и ее подопечные там же. Над горой Таммир столпотворение крыла-

тых охотников.

Сидела, усиленно думала, уперев ладони в край лежака, поскре-

бывая ногтями по дереву. Постукивая коленками. Зашла Кроа, за ней

Чред, остановились посреди комнаты возле стола. Смотрят на нее.

Чред шевельнул пальцами руки-клешни, почесав в воздухе. Знак оз-

начал и «готовность», и «признак действия», и даже «я убежден», за-

висело от ситуации.

Когда аппарат инстинктов придавило разумной силой, то была

утрачена способность природной коммуникации, они «онемели».

Однако, разум подсказывал контакт-связь через движение. Это было

естественно, прежде всего такая связь являет себя при нападении на

добычу, навыки охоты, то есть, безусловную рефлексию выживания

невозможно утратить. Она обнаруживает себя сама.

То есть, напряжение возникающее во всем теле в моментальном

преддверии атаки, это и есть «коммуникация застывшего движения»,

ведь охотник коммуницирует с намеченной жертвой. Он с ней «обща-

ется» всем своим настроем, намеренностью, устремлением, кое вы-

ражено в телесном спазме рывка, но это есть движимость обозначе-

ния сути, скрытый знак — прежде себе — готовности войти в контакт.

В общении как бы аналогично: есть мнимое напряжение в теле, ми-

молетное, но действительное. Оно возникает чтобы передать знак. Но

в природе тварь-охотник может и рыкать на жертву, или для самоза-

щиты. Поэтому, утратив голосовую коммуникацию, рептилоиды воз-

вращали ее себе, постепенно и непросто. В тысячах и тысячах поколе-

ний. Сколько они живут она не могла знать. Но надеялась что доста-

точно долго.

Но этот же порыв охоты оказался кстати для разумной коммуни-

кации, примитивной, но им было достаточно. Зачастую намерение

угадывалось без всяких знаков, по ситуации. Это и сделало в даль-

нейшем возможным ощущение бессловесной сочетаемости у людей:

понимания друг друга молча. По ситуации. Она даже планировала

428

 

 

«зафигачить» целую дипломную работу, прямо на камеру. Только не

все додумала. Вела запись-конспект для этого, видя, что нужно еще

несколько лет.

— Так-то, дорогие мои, — обращение к предполагаемым иссле-

дователям и зрителям с «той стороны реальности», через провал в

десятки миллионов лет, — собираюсь зафигачить вам кое-что инте-

ресное. Не пожалеете. (Пауза). Как мы научились говорить. Убойная

тема. — Пиала стукает о поверхность, рука локтем на спинке стула.

Прицок. Встает, шаг, рука тянется, выключает камеру. Потом мельте-

шат дни. Снова возврат к этой теме. Презентация будущего доклада.

Впрочем, ей просто нужно было говорить вслух. По-человечески. Де-

ло, видимо, только в этом.

Чред и Кроа стоят и смотрят. И пальцы. Волнуют пустоту.

(«Мы готовы что-то делать»).

Она отрывает руки от края лежака, показывает разворотом ладо-

ни, пальцы врастопырку. Тыкает себя в грудь кулаком.

(«Все здесь у меня»).

То есть, она контролирует ситуацию.

Хотя, на самом деле, была растеряна. Понимая, что исходят по-

следние часы, за которыми начнется ад. Травоядные хлынут. Сколько

их? Естественный баланс популяций распределяет в определенной

достаточности количество живности. Зауроподы, прочие жувачи. Ми-

грация случится не только со стороны Таммир, то есть, с той стороны

Долины. Нарушен общий баланс природного порядка. Коий устанав-

ливался тут сотнями тысяч лет. Охват потрясения гораздо больший.

Над той стороной Долины нависнет пепел, шлак. Вулкан будет изры-

гать неистово. Что-то принесет сюда, небо станет темнее, наступят су-

мерки. Как их подготовить не знала. Морально, в смысле. Надеялась,

что их спайка с ней, и друг с другом, не даст панике овладеть ситуаци-

ей. Ибо паника это однозначно погибель, рано или поздно. Потому

что придут хищники. Много. Орды. Лавиной.

У Ара и Мары вот-вот ожидается прибавление. Ее лицо будто на-

крыло тенью. Как обезопасить?

Смотрела в упор на Чреда и Кроа. Как бы между ними.

Грот. Его обвалило, но там есть лаз, прореха. И внутри осталось

место, разумеется, ведь там не все засыпало. Но не опасно ли? Будут

толчки, потолок обрушится еще. И, вряд ли, все что было неустойчиво

— уже внизу, кучей породы. Дальше вверху только «литой камень». И

по обводу. А нашествие хищников, конечно же, приведет только к

трагедии, кладка будет обнаружена, разорена. Выводок уничтожат.

Вскочила, кинулась из «землянки», в направлении семейной сто-

янки Ара и Мары. Кевридка обхаживала по кругу кладку, созерцая яй-

429

 

 

ца, иногда озираясь на лес, принюхиваясь, прислушиваясь. Материн-

ское сердце чуяло.

Чред и Кроа так же замерли, рядом с ней. Ар, Редо, и Мфаг охо-

тились. Их черед. Или принесут в зубах, поддерживая неуклюже ру-

ками, или покажут место, если добыча излишне крупная. Иногда от-

грызали ногу, и приносили, одна пасть с одного конца, другая с друго-

го, подпирая руками... передними конечностями. Менялись в пути. Та

еще работенка. Но они натурально не знали что такое «жаловаться»,

или брюзжать. Чисты как небо — в своих до-человеческих сердцах.

Вита стала показывать Маре: «нужно идти, там безопасно».

Чред и Кроа остаются сторожить яйца, Мара идет за Витой, до

входа в грот. Вита забирается по насыпи, кою выперло, вот он лаз, бо-

лее менее широко, здесь она вылезала когда-то. Распихала несколько

камней, расширила. Должна протиснуться. В смысле, Мара.

Юркнула в проход, мазнув изнутри уже по воздуху: идем.

Сразу не получилось пролезть, но приспособилась, несколько не-

умелых телодвижений, и вот Мара тоже внутри. По насыпи вниз, вот

правый коридор, здесь стены вообще монолит. Но темень. Достала

прэдьжтор, ее очаг завалило, но где-то у стены должны быть остатки

валежника. Кажется, здесь. Тьму пронзила молния. Как фотовспышка,

отовсюду вырвало кусками всю картину заваленного грота. Валежник

вспыхнул, стало светло.

Вита показала на правый коридор, взяла головню, и посветила.

Открывался проход с заворотом, и там как комната. Видимо, Мара все

поняла. Затыкала в воздух мордой.

Осветила потолок: обнадеживает.

 

Перенеся яйца в пасти, устроилась. Ар вернулся под вечер, Редо

и Мфаг тащили добычу, поотстали. Но ему Кроа сразу все «объясни-

ла», направив к гроту.

Одна проблема была решена, нужно было думать дальше.

Грот был выходом в случае с Марой, но остальным прятаться в

гроте какой резон? Эту часть Долины заполонит хаос. Им самим нуж-

но охотиться ради пропитания. Не о травоядных речь, о хищниках.

Она подумала, что, наверное, правильно будет дать команду у-

строму «вольный ветер», чтобы никак от нее не зависел. Его надо от-

пустить от себя. Она в состоянии позаботиться о себе сама. Будучи

связанным ей он станет неповоротлив, тормозлив в реакциях. Так по-

лагала. В таком бедламе связывать его обязанностью, например, сто-

рожить, охранять, и защищать жувачей в корале... или сопровождать

на пастьбу в западный лес, не совсем честно по отношению к нему.

430

 

 

Нужно было распланировать дальнейший «характер существова-

ния», с учетом изменившихся условий бытия. Вот она ведет свое стадо

кормиться, встав на панцире переднего, может быть Кокоса, прэдьж-

тор на изготовке, стволом у плеча, она внимательно-напряженно

«стрижет» заросли взглядом, слухом, держа равновесие, что, в об-

щем-то совсем легко для нее, не впервые. И вот... кто-то из процессии

отлучается к ближайшему приглянувшемуся кустарнику. Из которого

вываливается потрясающая башка-пасть, и все в таком духе.

И со всех сторон. Одновременно, практически.

Закрыла глаза в бессилии.

устрый не отпугнет группу тиранозавров, или кархародонтозав-

ров, к примеру, и т.д., список можно смело продолжать. Разделается с

двумя, остальные задавят массой. А в случае общей опасности, вы-

званной стихийным бедствием, хищные динозавры даже разных ви-

дов могут объединяться, также стихийно, на короткое время, чтобы

потом свойственным им образом атаковать уже друг друга.

В любом случае, достаточно чтобы «перещелкнуло» у внезапно

встретившихся на полянке крупных тероподов, и они увидят общий,

объединяющий объект нападения: устрого. А потом перегрызут

друг друга. Как и «планировалось» неким тайным природным стиму-

лом.

Их общее бытие очень сильно усложнялось. Неимоверно. На гра-

ни выживания. Она себя ощутила снова под струями и грома ми, укры-

тая корнем великого дерева — то было ее естественное побуждение

побеждать.

 

 

 

III

устрый получил команду «упсак-упсак», ранее она не дублиро-

вала ее, потому не знала какой эффект будет. Спинозавр потоптался

нерешительно, помотав грациозно и величественно башкой в сторо-

ны, будто внимательно озираясь, и вроде начал отходить... удаляться.

— Упсак! — крикнула еще раз вдогонку.

Отвернулась. Больше она его никогда не увидит.

Поднималась на сопку, у горы Таммир началось движение, виде-

ла стада зауроподов, наблюдая в окуляр камеры как в бинокль, их

длинные шеи углядывались в сильном приближении видоискателя

через лесные массивы с высокими деревьями ее владений, поверх

крон. Животные еще не поняли в себе, что нужно (или можно) дви-

гаться в сторону этой части Долины. Тянулись головами вверх, ощу-

431

 

 

щая что-то неладное. Но это ненадолго. Сперва нахлынут травоядные,

за ними придут хищники. Та часть Долины была раз в пять массивнее

этой. Она охватывала гору Таммир, и распространялась далее, в тума-

ны, Вита там бы вообще заблудилась, а здесь хоть как-то ориентиро-

валась.

Струйка дыма от горы заметно усилилась. Гул практически не

стихал, то усиливаясь, то «бормоча», но явно готовился гаркнуть как

следует.

Нужно заготовить еды для анкилозавров, пока можно сделать это

без опаски. Пусть сами покормятся.

Ару и остальным объяснила жестами, что в случае явной опасно-

сти можно спрятаться в гроте, и более того, нужно именно так и сде-

лать. А то, памятуя «поход» Ара на тиранозавра, то необратимое на-

ступление, вгоняя себя и бо-бо-теропода в транс, предполагала, что

не ориентируясь в общей ситуации могут начать проявлять избыточ-

ный героизм, который может быть совсем не к месту. В пещере им не

нужен был свет, развитый нюх заменял зрение.

«Бо-бо»... это было название для любого крупного теропода.

Этим звуком Вита показывала как тиранозавр и что угодно иное напа-

дает, изучая с ними способы защиты, отрабатывая тактику. Она про-

износила растягивая, кривясь или морщась, двигая головой вперед,

имитируя ход твари: боооо-боооо. Получалось занимательно, и край-

не полезно для теории и практики прежде всего защиты. Ведь они

действительно освоили умение «положить тери», свалить его, пе-

редние отвлекают на себя, двое из них, особенно кусачие, изловчив-

шись, перегрызают сухожилия внизу ноги. А чтобы тери не сильно

беспокоился на счет того, что происходит в области нижних конечно-

стей у него, на спину запрыгивает еще один, и цепляется пастью в

шею. Остальные три бегают кругами, «заманивают» на себя. Ноги

движутся, это понятно, паре «кусачей» из всей шестерки следовало

суметь вырвать из области связок добротный кусок, и продолжать в

том же духе. Важно было передать им понимание именно данного

нюанса: со связками. В любом случае серьезное повреждение ноги

означало победу.

Почему она не предложила Маре занять свое «подземелье»? По-

тому что предполагала, что по сопке будут шастать стада зауроподов.

С чего такое «предчувствие»? Разве нет более ровного места для

движения? Инстинкт. Полагала, что если гиганты зайдут сюда со сто-

роны западного леса, то контуры малой сопки и скалистого холма (ко-

торый тоже именовала «сопкой») с ее прежней пещерой, соотнесутся

в животном восприятии, а у них нарушена гармоника безусловной

рефлексии, из-за всех событий. И попрут прямо по упрятанной под

432

 

 

землей крыше ее жилища. Ладно один. А если стадо? Гуськом. Это

могила.

Поэтому, забрала все что нужно из приспособлений, инструмен-

тов, оружия, на всякий случай. Камеру и контейнер перенесла в пе-

щеру, обвала уже не будет, знала наверняка. Положила в самый

дальний угол коридора, углубила поверхность, сложила в ямку, на-

крыла: детеныши Мары, — подумала с нежностью, — не доберутся,

ведомые естественным любопытством. Огонь был тут нужен, у нее

имелся запас свечей, изрядный, надолго хватит. Потом, сетка, что за-

крывала тут вход, а теперь иссушенная солнцем и ветром покоится на

крыше мастерской... ее же можно употребить для факелов! Надо най-

ти в коридорной стене паз-держатель, чтобы вставить под наклоном

обмотанный кусками сетки дрын.

Соорудила факел, обкромсав сетку с краю, обмотав подходящую

деревяшку, пошла в пещеру искать. Мара ютилась возле кладки, на-

блюдала за ней, иногда вытягивая голову, принюхиваясь к обстанов-

ке. Будто ожидая чего-то непредсказуемого, неприятного.

Нашла. В стенах были трещины, неглубокие, но в целом стены

прочны, беспокоиться не о чем. И потолок. Пещера прошла свою

«техническую приемку» ранее, что было лишним уже обвалилось,

осыпалось.

Вставила в расщелину камня. Держится, крепко. Повернулась к

Маре.

— Теперь будет светло.

Показала руками, ладонями конусом, сперва на факел, перене-

сла в направлении кевридки, описала руками весь коридор. Мара за-

тыкала головой. Привстала, сделала шаг в сторону Виты, вернулась

назад. Обнюхала демонстративно кладку: «я спокойна».

Получается, Вита снова «переезжала», теперь в общежитие. У нее

есть свой угол. Самый дальний. Они все здесь прекрасно разместятся.

И такой уклад быта — наверняка, на годы. Если не навсегда.

Нужен был очаг, ей, ведь она не ест сырое. Куски сетки только

для факелов, а за дровами придется ходить до леса. А, собственно...

зачем так? Анкилозаврам сейчас будет работа: таскать к пещере сва-

ленные деревья. Они сами остаются в корале, у них есть продуман-

ный ею способ защиты: заглубленный коридор с падающими щитами

дверей. Что она еще может для них сделать? И минное поле.

Через несколько часов возле пещеры появилось нагромождение

из склада деревьев, которое заняло немало места с краю у заваленно-

го входа. Но подход к лазу вверху не перекрывался, можно было сво-

бодно спуститься, причем, получалось, дополнительно эта груда по-

433

 

 

могала прятаться при выходе, чтобы оглядеться, сориентироваться.

Посему, Вите казалось все мало. Она бы весь лес сюда перетащила.

Вопрос с топняком, однако, был по-любому снят.

Потратила восемнадцать единиц заряда. Баста. Сказала себе, су-

нув орудие в кобуру. Теперь двое или трое суток нельзя пользоваться.

Таково правило. У нее было подозрение, что батарея изнашивается

(впрочем, а как же иначе?). Как бы качественно не был сделан

прэдьжтор, он всего-лишь предмет, которому свойственно и изнаши-

ваться, и ломаться. Но что же... надо быть осмотрительнее, вот и все.

У нее есть и лук (два, второй сделала прозапас, три запасных тетивы),

две сотни стрел, с начинкой яда. Удобный вместительный колчан на

десять стрел. Это, при хорошем раскладе, десять заваленных теропо-

дов. И топор-секира, собственного «хитрющего» изобретения: против

тиранозавра не поможет никак, разумеется, но чего помельче зава-

лит, вжик, и полбашки отсечено. Острющий, затачивала с особым ста-

ранием. А прэдьжтор надо беречь. Тем более, с такими делами в До-

лине...

Нужно наладить быстрое производство или восстановление

стрел. Опять нужен литейный и кузнечный «цех», свободные нако-

нечники у нее были, штук пятьдесят, но нужно пополнять запас, ведь

выдергивая стрелу из тела поваленного (мертвого) теропода, она на-

верняка оставит наконечник в плоти. Хотя, не обязательно. Но...

Варить яд нужно. Как она все уместит в своем углу? Как-нибудь

уместит.

 

Она все приготовила, все учла. Когда началось вторжение, она

даже умудрялась делать вылазки с камерой, чтобы запечатлеть особо

зрелищное побоище, — такое месиво! — комментировала по ходу

съемки, то и дело меняя диспозицию. Издалека. Не отходя далеко от

пещеры. В саму пещеру вряд ли что сунется, то есть, сделает попытку.

Даже попытка была мало вероятна, лаз узкий, ничем не привлека-

тельный. Остальные щели закладывала камнями, забивала прямо.

Мазала обильно «Ниччо Ачорри». Работенки эти последние до втор-

жения часы и сутки ей хватало.

Возле кораля с западной стороны уже наметилось кладбище:

минное поле убаюкало пятерых тероподов, одного тиранозавра, ос-

тальные в основном заурофаганаксы, еще одного не знала, видела

впервые.

Вообще, лес стал «проходным двором», после всех трудов по

очистке и наведению порядка ее это обстоятельство весьма обеску-

раживало. Никак не могла свыкнуться.

434

 

 

— И ходют, и ходют, — вторя небезызвестному детсадовскому

дворнику, плевалась на его манер она. Плевалась шуточно, в образе

бородатого негодования пожилого трудяги.

 

 

 

IV

Научные изыскания не оставляла. На повестке назрел вопрос пе-

рехода от яйца к живорождению. И, видимо, довольно просто. Самка

«в положении» вынужденная убегать от опасности — растрясает свое

нутро. Яйца только формируются, и так, постепенно, происходило

преобразование: в чреве самки вынашивались уже не яйца как тако-

вые, а нечто пополам с живорождением. Это закреплялось генетиче-

ски: у того выводка, который выживал при рождении. Недоношенные

детеныши? Может и в этом у природы был какой смысл. Так что,

вольно или невольно, но категорически, фаза яйца была лишь про-

межуточной в эволюции. А что касается кевридов, то они сильно не

бегали, конечно, от опасности, но... зато любили сигануть с какой-

либо верхотуры, типа ее нижней сопки-подземелья. Игра, банально.

Или состязание. Им нравилось чувство краткого мига полета? Или де-

ло было в том, чтобы уметь ловко и четко приземлиться. Тогда не со-

всем игра, а тренировка. Может учились на тиранозавра заскакивать?

И спрыгивать... и так, чтобы не попасть под ножи мятущейся смер-

тельно пасти.

 

Так прошло несколько месяцев, детеныши Мары вылупились,

Вите нравилось играть с ними, если закрыть глаза, то полное ощуще-

ние что перед тобой самое обыкновенное человечье дитя, любозна-

тельно, шаловливо, только не пытается говорить.

Гора Таммир все чадила, распространяясь гулом по окрестно-

стям, до горизонта и далее, далее. Вообще-то стало потише, но Вита

знала, что это обман. Будет мощное извержение.

Первая волна живности с той стороны Долины осваивалась. Они

уже не уйдут, это очевидно. По сравнению с тем сколько тут было, по

популяциям, стало раза в три больше. И это только начало — сокру-

шенно качала головой сама в себе Вита. Не явно, а то с некоторых пор

они наблюдали за ее телодвижениями особенно напряженно.

Малышам дала имена. Ивара, одна девочка, и Джи, и Хром, по-

тому что припадал на одну ногу, видимо, копируя (имитируя) Виту:

как-то повредила ногу, готовя ловушку для тиранозавра недалеко от

435

 

 

кораля, неудачно спрыгнула, спускаясь с дерева, подвернула. Масси-

ровала теперь, приводя в норму. Нельзя хворать.

— Хром! бяка ты такая, я не так хожу!

Малыш, конечно, ничего не понимал в ее голосе, но она привык-

ла сопровождать речь знаками, наподобие как привыкают общаться с

глухонемыми, нарабатывается почти рефлекс «рука-голос».

Показала завернутые кисти рук внутрь в направлении друг к дру-

гу. Покачала головой, потрясла руками. Хром застыл, что-то булькнул,

подошел к ней, коснулся мордашкой бока, посмотрел ей в глаза.

На охоту ходили как и раньше, поочередности. Но малышню не

оставляли без присмотра, потому, довольно часто Вита выполняла

роль няньки.

Смотрит в сторону выхода из коридора, где интригующий свет

льется из прорехи лаза. Сглатывает. Трясет лапками-руками. Колыхнул

«хвостом» вверх.

— Нет. — Ворочает отрицательно головой. — Подрастешь, тогда.

Голос строг. Ей не нужно сюсюкать. Тем более видела как сама

мать обращается с ними: держит в строгости. Джи и Ивара что-то ко-

выряют в углу, но не там где у нее самое ценное. Там запрещено. За-

прет не нарушают.

Поразил один эпизод. Ивара, подойдя, как-то в дежурство Виты

на посту няньки, встав, будто желает что-то показать, хотя система

знаков для них темный лес еще... совершенно отчетливо просипела...

В-и-т-а. Да, звук был смазан, и какой-то глотательный, если бы одно-

временно и ели, и пытались сказать. Она уловила наподобие Ы-Х-А.

Клекот глотки. Но отчетливо.

Отложила наконечник, который шлифовала.

Посмотрела повернув голову на факел: надо заменить, слабо го-

рит.

Потом на Ивару. «Она к тебе обращается, чего тормозишь?».

— Ага, да, Ивара!?

Крохотная кевридка снова давит глоткой: Ы-Х-А, чуть вытягивая

шею. Учила их именам, тыча себя в грудь («Вита»), и называя их, тро-

гая указательным пальцем лобики. И что делать? Спросить, хочет ли

конфетку? Да, у нее же есть запасы сушеного мяса. Поднялась, поры-

лась в коробке из прутьев. Протянула ей. Чуть помогая передней ко-

нечностью осторожно взяла из руки зубами. Ловко перехватила всей

пастью. Сглотнула.

— Еще?

Поворот головы в сторону Хрома и Джи.

— Понятно. Им тоже?

Опять нырнула руками в короб.

436

 

 

— Хром, Джи, идите-ка сюда.

Они реагируют на имена. Подходят. Дает и им.

Так текут дни. И ночи. Она уже лучше спит, но все равно беспо-

койно.

 

Вулкан «Таммир» чадил два года. Они пообжились, пещера стала

уютным прибежищем, колыбелью безопасности. Соблюдали осто-

рожность, в принципе, этого было достаточно для размеренного бы-

тия, но Вита знала, что главное испытание только впереди.

Держала себя в форме, почти каждодневно упражняясь с «ганте-

лями» из камней в сетках, если было время. По сути, она стала про-

фессиональным атлетом за все-все годы, бицепсы играли на руках уз-

лами стиснутой силы, вполне четких и внушительных для женщины

очертаний. Плечевой пояс развит, спина тугая, ягодицы жестко по-

добраны, ноги как врытые столбы — может стоять без движения ча-

сами, наблюдая со смотровой площадки наверху за поведением вул-

кана, в окуляр камеры, или приставив руку ко лбу козырьком. Как-то

на нее позарился птерозавр средних размеров, она, с ленцой отвле-

каясь от наблюдения, выудила из кобуры прэдьжтор, и даже не це-

лясь, не отнимая взора от струящихся в небо дымов горы, наставила и

вжала спуск.

— Мелочь пузатая. — Прошептала, и засунула орудие на место.

Птерозавр хрипло крякнув рухнул где-то за сопкой, к востоку.

Ловушка для тиранозавра или какого еще крупного и изрядно

опасного теропода представляла из себя накрученный на ствол боль-

шого дерева трос, достаточной длины, чтобы лечь на тропу, ведущую

к коралю, — анкилозавры сами и протоптали, — с затягивающейся

петлей. Смысл просто в том, что петля располагалась вокруг довольно

глубокой ямки, замаскированной положенными решеткой прутьями,

прикрытой травой. И таких ловушек несколько на определенном пе-

риметре всей тропы. Тросы, хоть они и были прочными, перекручива-

ла, вязала из них косички (на что требовалось немало сил). Все-таки

они должны удерживать целого тиранозавра!

Почва по краям ямок, и под петлей, была ею разрыхлена, чтобы

когда теропод, наступив, и провалившись чутка, потеряв равновесие,

возжелает рывками вытянуть ногу, и сделать свой очередной злона-

меренный шаг, то и — окажется во власти петли, цепляя ее ножищей.

И петля, разумеется, как и положено ей, затягивает себя и то, что в

нее попало. Здесь было девяносто процентов успеха: в плане четкого

срабатывания ловушки. Если не все сто. Главное, чтобы наступил в

ямку. Если наступит не по центру, то нога под весом все равно спол-

зет вниз, а значит, немалая вероятность, что будет захвачена петлей.

437

 

 

Но не будет ли так, что теропод просто полоснет зубищами по

толстому, столь любовно налаженному ею канату, и высвободится?

лепая по лесам потом с остатком ее ловушки на ноге? Впрочем, тут

начиналась уже прямо мясорубка, по всей северной Долине, и шле-

пать ему так недолго. Твари прибывали, множились, и это еще не бы-

ло «второй волной», как полагала. С тревогой подметила, что хищни-

ков становится больше, множится именно хищная порода, то есть,

чаще попадаются в поле зрения, чем жувачи.

Отчего так не могла уразуметь. По логике, если сюда мигрирова-

ли представители фауны, то должно быть как-то поровну хотя бы, где

же травоядные? То есть, почему их меньше? Нарушился какой-то ес-

тественный баланс в природе на этом планетарном участке. Одно-

значно. Была надежда на вторую волну, которая попрет, когда Там-

мир разворотит вулканом. Начнется реальное бедствие. И пепел, и

шлак, и перманентный сумрак.

Так вот, за повреждение троса не беспокоилась, «тери» банально

не просечет в чем дело, потому еще, что обматывала дерево канатом,

подложив под обмотку кусок свежевырезанной шкуры тиранозавра,

от которой будет идти запах, и сбивать с толку пойманного. Ему и так

инстинкт не сильный помощник в том, чтобы разобраться в такой си-

туации, а тут еще отвлекающий фактор уровня «опасно, противник!».

Но тогда он не пойдет этой тропой? Почему? Он будет просто насто-

роже, и всего-то.

Ей самой передвигаться было весьма безопасно, через фимлятор

могла знать наверняка о живности вокруг, в обширном радиусе. А по

характеру движения точек на экране часто угадывать вид твари: хищ-

ное или травоядное, размеры фиксировались и отображались прибо-

ром.

Итак, тиранозавр (или что еще) попадет в ловушку. И станет как

собачка на привязи. Охранять невольно тропу. Когда додумалась до

этого способа, хохотнула, тут же посерьезнела: «должно получиться»,

— сказала утвердительно вслух, но шепотом почти. Малыши смотре-

ли на нее со всей внимательностью младшей детсадовской группы во

время чтения вслух сказки воспитательницей.

— Будет сторожевым песиком, никуда не денется. — Подмигну-

ла.

Ивара притыкнула головой. Научилась от матери. Братики запру-

жинили на месте, выделяя из глоток забавное сипение, оглядываясь

на Ивару и на — друг друга. Несколько бессмысленное переглядыва-

ние: просто дети.

Пройдет не один миллион лет, пока телесная организация при-

мет те очертания, кои свойственны человеку, гомо-сапиенсу; они же

438

 

 

«пока» — «рептилоиды», носители самой первичной искры разума,

которому предстоит пройти множество этапов проверки на целост-

ность во всей истории.

Разумный стимул требует от природного плана рационального и

компактного. Хвост потому и стал утягиваться, уменьшаться, что как

балансир стал бесполезен: рептилоиды учились умственному созер-

цанию среды, наблюдению за ней, и, соответственно, тело искало ба-

ланс в движении, но не от хвоста, а продуманный, предумышленный

как бы. Так что хвост был не нужен. При движении нога (нижняя ко-

нечность) ставилась так уверенно и, сказать бы, намеренно, что ба-

ланс в этом движении «просчитывался» чувством. Посему, пройдет

еще с пяток миллионов лет... может быть... (она так думала, вольное

предположение)... и на их «месте» перед некой общественной нянь-

кой будут стоять малыши видом несколько другие, а может и совсем

другие. Хвоста практически не будет, только выпуклости сзади. И

хвост станет просто копчиком. Но отчего природа не убрала и копчик?

— подчиняясь «велению» разума. А куда убирать этот остаток? Когда

подметаем в доме, всё до последней пылинки попадает в совок? Вот,

так и здесь.

Пасть втянется, становясь уже почти лицом. В чем рационализм?

А в том, что развиваются руки, которые и выполняют работу пасти —

для хватания чего-либо. Пять органов чувств отображаются как сим-

метрия в пальцах, которых пять. Потому что все начинается с осяза-

ния, и в темноте (существо) что-то ощупывает, корректируя картину

остальными чувствами, донося до сознания ощущение предмета. По-

тому, в передних, нижних конечностях — «впрыскиваются» в реаль-

ность из тела ровно пять отростков для утонченного контакта. Тело и

«твердое» и «жидкое», относительно сознания в целом. Это ее мысли

(на камеру).

 

 

 

V

Как-то наблюдала: Ар взял увесистый камень и опустил его на

другой, отошел, любопытствуя результат. Камень начал сползать,

и бухнулся вниз. Он повторил операцию. Что это было? Или чем… Иг-

рой? Занятием? Не спросишь ведь напрямую...

Это было еще до нашествия, задумалась тогда отчего нет палео-

нтологических следов антропогенеза, которые бы указывали и разъ-

ясняли как именно, от какого вида произошла обезьяна, если это бы-

ла обезьяна, и прочие ставящие науку в тупик вопросы. Спросить бы у

439

 

 

Ронни... закусывая губу, думала дальше, барахтаясь в этом тупике. От-

чего же не догадалась поинтересоваться у него? Чем была так занята,

отвлечена? Она уже не может вспомнить. Какие именно причины за-

бросили ее сюда, в мезозой. Они договорились с мужем? Он отпра-

вил ее через временной провал? Почему сам не отправился с ней? С

одной стороны она вроде бы помнила и могла понимать все причины,

с другой... на осознание сей сути наползал волнами бессмыслия аб-

сурд, и вот она уже не понимает. Или играет сама с собой и своей па-

мятью в чехарду.

Что они будут делать, если сородич «отправится в мир иной» (хо-

тя никакого понятия «загробного мира» у пра-людей не было в прин-

ципе, уже точно уяснила себе сию концепцию, такие фантазии уже ре-

зультат культурного переизбытка... собственно, фантазией). Тем более

кевриды и близко бы не допустили такой странной мысли про «иной

мир»; они... вообще не представляли себе смерти, не ведали как ее...

поместить в свой разум. У них же даже понятий предметности нет!

Пока нет...

Так вот, у нее скользнуло предположение, что ответ научной пус-

тоте в исследовании вопроса о до-предке обезьяны — кроется здесь.

Попытка осознать смерть соплеменника приведет к ступору и глубо-

чайшему аффекту. Но их руки-конечности свыклись с камнем, с лю-

бым. Для броска. Они часто при ней упражнялись в метании. Где-то

неуклюже, где-то более ловко. Потому, кстати, их так заворожил фут-

бол головой альбертозавра. Ибо то тоже было — как упражнение с

камнем. И камень был для них мерилом «нравственного достатка»,

некой важной мерой самодостаточности. Он не ком земли, что легко

крошится. Он — целен. Это их прямо околдовывало.

Значит, останков до-обезьян нет, их просто нет, ибо они уничто-

жены самими пра-людьми. Рептилоидами. И уже более развитыми во

всех планах «послерептилоидами», и так далее. Пока аффект не ис-

черпал себя. Тогда стали появляться захоронения.

Уничтожены камнем. Он берется двумя руками, и совершенно

аффективно, без последующей памяти сего события, опускается с си-

лой на труп. И все вместе... часы, сутки... тук-тук. Молча. И валятся от

усталости, но от трупа ничего не осталось. Слабые признаки «мокрого

места», какие-то костяные крошки, будто кого-то задрали, и разжева-

ли, расчавкали чудовищными челюстями-костедробилками. Очнув-

шись, приходят в себя. Но памяти о событии нет. Сородич куда-то

ушел. Они вольны уходить, приходить... Так и жили сотни тысяч лет.

Не вмещая в голову «образ» смерти ни своей, ни соплеменника.

А если сородича зверь задрал на глазах? Значит, его потерзал

зверь. Нет фиксации на образе смысла смерти. Скажи им тогда: надо

440

 

 

помянуть, проводить в последний путь, никто не поймет. У них нет

понятия смерти; чувство таковой есть, но понятия нет, и не было дол-

го. А нет понятия, нет фиксации смысла, значит. «Ушел к зверю».

Умер? А что это? Но когда на стоянке старец испускал дух во сне, до-

пустим, и наутро был так обнаружен, то — «аффект осмертения» (ее

термин).

Камень. «Тук-туковое погребение». Смотрит в экран, выпячивает

нижнюю губу, двигает головой: вот так, мол.

И от того такая творческая сила в руках человеческих!

Палец как нерв. Он будто продолжение мозга. Какими же дейст-

виями можно так усовершенствовать «инструмент руки»?

После долгих часов «бессознательного погребения» их руки-

конечности становились будто сами окаменелыми, от мышечных

спазмов. Вот причина развитости руки. В которой от сего кроется ве-

ликий потенциал «искусства касания». Прикосновение к струнам, вир-

туозный перебор звучания. Сумасшедший ритм. Гармония потрясаю-

щей созидательной силы!

Свои выводы на камеру она будто пела. Воодушевленно, подня-

тая к самим облакам знанием.

 

Последний стимлер (они были промаркированы внутренними

часами камеры). Самый конец видеоряда. Только получасовой фон

активного шипения экрана: свидетельство того, что эти полчаса были

тщательно вытерты с запуском функции стирания несколько раз, что-

бы наверняка невозможно было восстановить.

До этого шипящего куска краткие отчеты, она просто включала

камеру, часто даже не снимая с плеча, и объектив выхватывал только

быстро мелькающий фрагментами грунт: записывала на ходу — по

несколько секунд отрывочных реплик, может быть она и собиралась

заснять что-либо интересное, или снять камеру с плеча, навести на

себя, и сказать что-то полноценно полезное… но, видимо, не было

возможности сделать именно так.

«…когда они голодные, они такие невыносимые, правда…»

«…не думайте что жизнь зародилась просто так… не-е-ет… у нее

есть цель! Поглощать веш…» — с этого момента следует обрыв записи

и шипение, «вещи» или «вечность» так и осталось загадкой, ибо

функция контрольного затирания размазала последний звук ее голо-

са…

 

 

441

 

 

 

 

 

 

[(>>ПРОЛОГ<

 

Практически, это произошло приблизительно так, как она и рас-

считывала. Когда почувствовала, что психические и физические силы

на исходе, она добралась до места, которое рассчитала и наметила в

первые же часы своего прибытия в этот мир. На этот раз больше не

взяла с собой видеокамеру — лишний груз отнимал силы. Вытащив из

нее накопитель, сбросила ее ремень с плеча и когда камера упала на

землю не очень сильно оттолкнула от себя аппарат ногой, так чтобы

не попасть в сферу влияния термической волны, и направив излуча-

тель сожгла все это достижение человеческой цивилизации, даже не

оставив пепла. Потом, вложив в контейнер последний «палец», гер-

метично закрыла его и привела в действие вакуумный насос. Контей-

нер же упаковала в сумку, и плавно, почти расслабленно застегивая

на ней замок-молнию, сидя на корточках, посмотрела на небо. И

улыбнулась, вдруг вспомнив, что забыла приписать кое-что в записке,

адресованной Ронни. Она закрыла глаза, ощущая теплые, немного

жестковатые из-за интенсивности струи ветра. Опять собирался

дождь.

Забыла написать, что никогда не вернется, даже если бы у нее

была на это возможность. Она бежала не от любви.

Добравшись до нужного места, между расщелины двух огром-

ных валунов, причудливо выросших из земли, будто вспоров ее из-

нутри (вероятно результат сильного землетрясения), она вскрыла с

помощью нескольких импульсов излучателя грунт и даже не думая,

что дымящаяся, дышащая жаром порода раскалена, осторожно по-

442

 

 

ложила в углубление контейнер. На коже рук тут же образовались во-

дянистые вздутия ожогов. Но она только безразлично посмотрела на

них. Боли она не чувствовала. Не физической. Не душевной.

Она выпрямилась и слегка пошатываясь от теперь уже постоян-

ного переутомления и истощения сил, отошла на несколько шагов на-

зад и направила ствол излучателя в один из валунов. Целиться было

не нужно. Просто нажать на спуск, по возможности крепко держа

оружие в слабеющих руках, чтобы не выронить его. И нажимать, на-

жимать, давить на спуск, наблюдая как трещат и дробятся в пыль и

мелкие камни монолитные бока валунов. И ссыпаются, валятся вниз и

разметаются в стороны, крошась и вспыхивая ярким огнем, с дымом и

жизнеутверждающим жаром.

Перед ее глазами плыли желтые, увлекающие в бессознатель-

ность круги. Окружающее давно уже приобрело для нее ощущение

отдаленности, проглядываясь сквозь все больше твердеющую при-

зрачную призму нереальности. Она забыла, когда спала последний

раз. Запас активатора закончился три дня

(или четыре?)

(пять?)

(«вчера?»)

назад. Но она уже не хотела спать. Ей казалось, что она разучи-

лась. Забыла, как это делается. Или нашпигованный транквилизато-

ром мозг просто отключил эту функцию организма. Напрочь.

Выпустила последний импульс. Больше запальник излучателя не

реагировал на вжатие спуска.

Контейнер был захоронен намертво. Валунов больше не было.

Вместо них образовался курган из мелких, еще дымящихся камней и

пыли, в большинстве спаявшихся в однородную твердую массу.

«ВСЁ» — Безразлично подумало ее сознание.

Перед внутренним взором неясно всколыхнулся образ

(родной, прости меня если сможешь...)

Ронни.

Ее губы что-то шептали, но она сама не могла понять, что. Она

будто бы разделилась. Раскололась на какие-то автономные менталь-

ные формы. И ни в одной из них не могла найти себя, как не пыталась.

До слуха, как из-под земли, приглушенно донеслись гулкие со-

трясения грунта.

Повернулась, зная что сейчас увидит, будто ожидая этого.

Огромных размеров тиранозавр в тридцати шагах от нее кач-

нулся торсом вперед, резко вытягивая шею, возвышаясь перед ней

обрекающей на смерть громадой. Пасть раскрылась, обнажая смрад-

ную пещеру, утыканную заостренными зубами, торчащими из розо-

443

 

 

вой плоти мясистых десен. Маленькие глазки приглашали в завора-

живающий круговорот слепого плотного ужаса.

ВОЛОТОЗАВР. «Безутешный» палач, сминающий одним лишь

движением грациозно напряженного торса километры чутких носов и

ушей, что бдят его, ждут и трепещут лишь от признака дрожи по зем-

ле что в шагах его, того, у которого орудие казни всегда при себе, по-

стоянно готовое к немедленному стремительному действию. Возни-

кающий нежданно, как сбитый в плотную массу колючий порыв ледя-

ного ветра; налетающий, как черный смерч, внезапно, беспощадно

круша, закручивая в бешеный омут вращающейся смерти, ввергая

жертву в бесконечное мгновение раздирающей на мелкие части чу-

довищно дикой боли... бесконечное мгновение.

Пришел по ее следу, на ее запах, ведомый диким кровожадным

инстинктом, в котором никогда не бывает никаких компромиссов, а

только планомерное, безостановочное уничтожение живой плоти ра-

ди насыщения. Этот, который преследовал особенно настойчиво, ос-

тавшийся от последней волны атаки на Долину. Остальных она вычис-

тила. Прэдьжтор не раз разогревался в руках, стиснуто, до боли в

пальцах держащих рукоять оружия.

Губы Виты дрогнули в улыбке.

— Какой же ты глупый. — Наставительно, почти с любовью про-

изнес ее голос.

Куда подевались ее кевриды… уже не помнила. Она где-то поте-

ряла их в общей свалке. Дни сменялись ночами, а она все бежала,

бежала. Безостановочно двигалась, чтобы не умереть в прожорливой

пасти. Стрелы закончились, колчан выбросила вместе с луком. Все ее

боевые запасы истощились. Остался только прэдьжтор. Не успеваю-

щий остывать от частого употребления…

Кевриды… надеялась. Они должны выжить. Она сделала для это-

го все от нее зависящее.

Потом слабеющие руки повернули излучатель, а большой палец

правой руки уперся в упругий спуск. Ее глаза через мерцающую перед

взором пелену посмотрели на индикатор энергии. Вместо рубиновой

пульсации она увидела черноту. Батарея была израсходована. Есть ли

контрольный импульс, сохранился ли он? Этого никто не знает. Она

почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

(По склизкому, душному, смрадному пути... прямо в смерть)

Мощный металлический ствол тупым концом уткнулся в углубле-

ние возле шеи.

(«... Судьбу не обмануть...»)

(«... Не оставляй меня одну...»)

(«... Никогда...»)

444

 

 

(«Любимый! Если бы ты только мог знать, как же прекрасны твои

глаза, твои руки, настойчивой лаской погружающие в»)

(черную бездну)

(«экстаз неописуемых чувств, ощущений, грез...»)

Тиранозавр дернулся всей массой своего тела к ней и снова за-

стыл, на мгновение, а потом, взметая пыль, молниеносно ринулся,

выплеснув в небо храпистый клокочущий рев, возвещая безусловной

жертве свою абсолютную волю.

Вита блаженно улыбнулась, находясь на стыке яви и помрачения.

Скорее запрограммировано, чем осознанно большой палец руки

дрогнул на спуске, включая механизм запальника.

Мир дрогнул и, вдруг, она ощутила полет. Мир закружился во-

круг нее. Секунду. Потом что-то упало с глухим стуком. Мир быстро

начал тускнеть и ей захотелось сказать ему, чтобы он не спешил. Что-

бы он оставил ей еще хоть немного, хоть капельку томления жизни.

Хоть самую малость...

А потом появился свет. Прозрачный, яркий. Не существующий.

И растворяясь в нем, с легкостью, в изумительном томлении экс-

таза смерти, она, вдруг внезапно и окончательно постигла смысл сво-

его потаенного, гибельного и спасительного желания.

БЕЗГРАНИЧНОСТЬ ЛЮБВИ УНОСИЛА ЕЕ НА БЕСПРЕДЕЛЬНЫХ

КРЫЛЬЯХ ВЕЧНОСТИ.

И она растворялась, растворялась и растворялась в бесконечном

экстатическом танце безвременья...

 

(...пресектронпреатория...)

(Шш... шшш... фт)

(пончь... пончь... пончь...)

(фт... шшш-ш... прес... прес... тория)

(фр-р... не? двигай-ся! НЕ? дви...)

(фт... пшш-ш... пончь)

(...пресектронпре... прес... УЖЕ ЗДЕСЬ)

 

Она медленно выходила из искусственного сна, выталкиваемая в

реальность прохладным потоком свежести, что дул сначала в бес-

плотную массу, которой она являлась. Постепенно ощущения тела

становились все более четкими. Сначала пустота – потом все больше

насыщенности. Наконец, она двинула рукой. Почему-то улыбнулась,

хотя видимых причин к этому не было. И, вдруг резко прорвала всей

своей массой прозрачную уплотненную сферу. Ее мягко встряхнуло.

Она открыла глаза.

445

 

 

Мужчина средних лет и приятной наружности, в матово-сером

одеянии смотрел на нее сквозь выпуклое стекло медеоспана. Она ус-

лышала его чуть приглушенный ретрансляторами смягченный им же

голос – она еще не достаточно проснулась, резкий звук может трав-

мировать психику сразу после продолжительного «спан-сеанса».

— Вы скоро адаптируетесь и я вас выпущу. Как впечатления?

Вита опять улыбнулась, уже более осмысленно, и слегка пожала

плечами, чуть поджав губы.

Мужчина кивнул.

— Вы хотели дополнительно пережить летальный эффект. Вам

придется пройти процедуру тестирования на деструкцию восприятия,

это обязательное условие, вы знаете. — Она кивнула. В ее глазах про-

мелькнул озорной блеск. Еще очень живое ощущение пережитого по-

гружало в какую-то не совсем обычную эйфорию.

— Как вы себя чувствуете?

Она опять чуть кивнула, не замечая, что на лице застыла легкая,

расслабляющая чувства улыбка.

Потом разлепила губы.

— Ронни?..

— Уже вышел из «спана».

— Я имела ввиду другое.

Он чуть наклонил голову и потрогал кончиком указательного

пальца свой нос, будто проверяя на месте ли он. Потом пристально

посмотрел на нее.

— Можно сказать, что вы практически идеальная пара.

Улыбки больше не было. Вита поджала нижнюю губу.

— Я никогда не узнаю, как было у него?

Оператор «спана» вопросительно приподнял брови.

— Что происходило с ним внутри, — уточнила она.

Прозрачная выпуклая крышка поползла вверх, искажая лицо

мужчины в своей движущейся призме, потому Вита не смогла разгля-

деть выражение его лица.

— Только с его согласия… Но редко кто на это соглашается. На-

верное, сами понимаете почему.

— Это бы нас могло сблизить еще больше.

Крышка растворила узкий выход из камеры. Она ощутила в этот

момент бесплотный порыв внешнего мира, что ворвался в ее еще

расплывчатые ощущения, опалив их спокойным пламенем обыкно-

венности человеческой жизни, и остыл.

— Статистика показывает обратное, мадам.

— Я могу выйти?

— Да. Сейчас на процедуру тестирования. Пойдемте со мной.

446

 

 

Через час она смогла выйти наружу из здания корпорации «МЕ-

ДЕО-спанвиртуалволд». И сразу увидела Ронни. Он стоял, прислонив-

шись задом к капоту своего «просперо» и сложив на груди руки,

смотрел на нее. Они стояли так довольно долго, средь оживленного

потока проходящих мимо, входящих в здание филиала корпорации и

выходящих из него людей. Потом он двинулся к ней.

Все как всегда…

Губы Виты поджались в подобии улыбки, она чуть приподняла

голову и закрыла глаза. Полуденное солнце ласково касалось теплом

уже разгоряченной кожи лица. Она слушала ветер. Какой-то отдален-

ный, призрачный шелест.

— Любимая?

Она улыбнулась сильней, поджав еще губы, не открывая глаз.

— Я здесь.

Его сильная рука нежно стискивает ее талию.

— Рон, отвези маня на Канары.

— Ты изменилась…

Вита приоткрывает глаза и почти с прищуром смотрит на Ронни,

встречая его любовно изучающий взгляд. Потом она резко прижима-

ется к нему, обхватывает ладонью его затылок, и неожиданно рас-

слабленно кладет свою голову ему на плечо. Ее пепельные волосы

почти касаются его губ.

— Давай больше не расставаться.

Она молча вздыхает и двигает в кивке головой, на глаза зачем-то

просится одинокая слезинка. Вита позволяет ей скатиться и сорваться

вниз. Это последняя. Навсегда.

Потому что слез больше не будет.

Ее рука соскальзывает с затылка и касается подушечкой указа-

тельного пальца его сухих, немного обветренных губ.

— Идем?

 

(...пресектронпреатория...)

— Какой же ты глупый. — Наставительно, почти с любовью про-

изнес ее голос. Потом слабеющие руки повернули излучатель, а

большой палец правой руки уперся в упругий спуск.

Ветер двигал тенями... Времени?

Сны уходили и приходили — их было много; сны о разном, о себе

и... вообще.

Жизнь череда немыслимых откровений. И в каждой секунде ви-

дится исход предстоящего.

Ронни рассказывал ей про искусственный сон: давно... призрач-

ный момент идиллии.

447

 

 

Он и она.

Им — даже — есть о чем поговорить; она слушает его заворажи-

вающий голос, Ронни говорит о чем-то интересном: для нее.

О том, что планируется корпорация «искусственных сновиде-

ний». Неврологический проект. Дорогущий — ужас. Ужас, ужас,

ужас... ему предлагали в нем участвовать.

Еще раз — «ужас», он же не эксперт по снам...

Он палеонтолог. Он изучает другой... «уснувший мир».

— Тебе интересно? — спрашивает Он.

Она кивает, слегка вытянув голову навстречу его глазам, удобно

устроившись на его плече, растворяясь в...

...бессвязном чувстве, ощущении близости...

...восторгаясь... Будущим.

Играя мысленно с закатом, что проник в спальню потусторонним

светом угасшего дня.

«Искусственный сон»?

Какая глупость...

Мысли текут вяло.

Ронни продолжает говорить.

...

О сложности проекта. Он всегда говорит о каких-то сложных ве-

щах.

«Проект будущего».

Люди смогут воплотить фантазии... самые нереальные; не... че-

ловеческие?

— А какие?

Она спросила просто так. Ей все равно. Ей важно слышать Его го-

лос.

Его... мысли.

Его... ПАМЯТЬ.

О ней.

 

(Морти… Морти… Прости… Алекс… я каталась верхом на ан-

килозавре, такая, знаешь, громада с хвостом-колотушкой…)

Он открыл глаза. Судорожно, дико взираясь в темноту, начиная

осознавать серый пласт потолка, какие-то шорохи или скрипы вдали…

будто кто-то елозил по ступеням лунными тенями… руки сжимали

край одеяла, седые волосы раскинулись по подушке.

Морти засопел, часто задышал, приоткрыв с чавканием съежен-

ный морщинами рот, натужно выдохнул. Глубокий старец, почиваю-

щий в уютной спаленке, в своем старом доме, стены которого помни-

ли времена лихой моложавой прыти, тишина хранила отзвуки его

448

 

 

бодрых шагов, стремительных движений рук, жестикулирующих пе-

ред изумленными гостями, что внимают великому научному деятелю,

пожалуй, да, ученому с мировым значением…

Нервозно завозившись, он замедленно и с трудом нашел локтя-

ми упор, приподнялся, потом, еще подумав, попытался сесть на по-

стели. Некоторое время возился с одеялом, что никак не давало ему

свободы, ибо он прижал его собой. Наконец, поняв в чем дело, смог,

кряхтя и вздыхая, принять вертикальное положение, все продолжая

стискивать край одеяла у груди рукой… другая трепещущая от слабо-

сти рука отставленная взад держала равновесие. Его подбородок

дрожал. Сон сгинул окончательно, но давно забытый, волглый образ

продолжал блуждать в мутном омуте осознанности.

Ему стукнуло двести шестнадцать лет, три года назад он совсем

оставил научное поприще и ушел на покой. Закончил последний труд,

передал дела ученикам, попрощался со стезей исследований. И ждал

конца. Удовлетворенный прожитой жизнью. Свершивший немало для

блага всех людей, оставивший очень заметный и важный след в исто-

рии. Он вкусно ел, гулял (в основном с помощью экзоскелетного сер-

протера), спал умиротворенно, без сновидений, что дополнительно

обеспечивалось успокаивающим препаратом «Акустратум», на со-

вершенно естественной основе, универсальное средство для стабили-

зации нервной деятельности.

Посидев так еще немного, Морти начал отдирать одеяло от себя,

откидывать его, намереваясь переместить холодеющие ноги на край

кровати, чтобы встать.

(Морти,.. прости, Алекс… я… душа этого мира, Алекс… я —

внутри и снаружи эпох…)

Он чмокнул, опять разевая рот, то ли зевая, то ли собираясь за-

кричать.

— Я помню тебя, — прошамкали его телесные недра, звук, глухой

и слабый, шел будто из грудины, сипя, затухая.

Он опустил ноги, подошва наткнулась на мягкий войлок тапка.

Он так сидел еще некоторое время. Образ, пришедший из самых

глубин бытия, таял, забирая с собой нечто щемящее, далекое, вечное.

Мнимое, и тут же, до странности реальное.

(Я буду здесь, Морти… прости, Алекс… я буду здесь, всегда, по-

тому что…)

Образ совсем затух, впитанный сумраком и внешним и внутрен-

ним.

(…вне времени только бессмертие…)

Закашлявшись, старец повозил по постели ладонями, зацепил

потом ногами тапки, судорожно встал, ища равновесие у пустоты рас-

449

 

 

топыренными руками. Даже через теплую пижаму бодрил холодок

ночи, но в его случае не совсем приятно, и чуть поежившись, медлен-

но, шаркая, побрел из комнаты, ощущая темноту как данность. Пока

темно, след возникшего нечто еще будет, еще остается…

— Помню… тебя…

Он открыл дверь спальни, коридор ведущий в обширный холл

отсвечивал синевой и потусторонней наледью неведомой еще тьмы.

— Пом… ню…

Двинулся дальше. Сипло дыша. Останавливаясь и замирая всем

существом через каждые два-три шага, чуть-чуть касаясь пальцами

правой руки стены.

Так он дошел, не включая света, хотя достаточно было или хлоп-

нуть в ладоши, пусть и слабо, два раза хлопнуть… или произнести,

пусть и шепотом, «акунар, свет» («акунар» — система контроля до-

ма)… дошел до самого холла, прошел его, уже почти нагибаясь и крях-

тя особенно усердно, нащупал мягкую вздутую кожу дивана… (он ме-

нял его пару раз, но всякий раз не изменял своему вкусу).

Тружась, сел. Откинув ноги по холодному устланному плиткой

полу, что ощутил твердой костлявой пяткой, вылезшей из тапка, уто-

пил тело в перине подспинника. Голова на слабеющей шее, едва за-

метно покачиваясь от этой слабости, будто бы норовила кивнуть — в

темноту и спокойствие его теперь уже вечного уединения.

— П о м н ю… — в последний раз просвистели губы.

 

 

 

2000…2022

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

450

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

451

 

 

 

 

 

 

С О Д Е Р Ж А Н И Е

____________

 

[ЭПИЛОГ]

3

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

<>

ВСТУПЛЕНИЕ К ГЛАВЕ

9

РОННИ

11

ИСКОПАЕМОЕ

35

ГРЕЗЫ

58

ЭКСБЕРМИКЛОИДЫ

70

ЧЕРВОТОЧИНА ВРЕМЕНИ

90

ВОПРОСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

97

ТРОПА ТВАРИ

119

ПРОБУЖДЕНИЕ

147

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

<>

ПО ТУ СТОРОНУ

168

ВОЗМЕЗДИЕ

182

ГОЛОС

206

ВСЕГО ЛИ Ь СНЫ

209

ПРЯТКИ

229

«ОСОБНЯК»

242

МЯСО

260

ГОРА «ТАММИР»

273

452

 

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

<>

ТРЕВОГИ

286

СПИНОЗАВР

303

ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

320

ЕСЛИ БЫ ТЫ ТОЛЬКО ЗНАЛА

333

НАД ОБЛАКАМИ

346

НАСЛЕДИЕ

364

ВЕЩАЯ

389

ДОЛИНА ЗАБВЕНИЯ

420

[ПРОЛОГ]

442

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Copyright © Сергей Беж-Ге (Нектоламида/земля панциря) 2022 Все права защищены.

453