Исповедь самоубийцы. От первого лица.
Глеб Вербов. verbovpost@gmail.com
Посвящаю моей жене.
“Счастливой мошкою летаю.
Живу ли я иль умираю.”
На свой день 50-летия я с удовлетворением созерцал свой пройденный путь. Пусть у меня не было больших богатств, но первая половина жизни была прожита интересно и не напрасно. Ещё подростком я увлёкся физикой. Это была первая любовь. В окружающем мире вдруг обнаружились закономерности. Хотя, этого могло бы и не быть. Чайник остывает по экспоненте. И такая зависимость будет и у нас, и в любом другом месте со сходными условиями. То есть в мире всё определяется начальными условиями (квантовую механику пока в расчёт не берём). А каковы самые начальные условия? Где начало? Есть ли оно? Как и конец? Всё это завораживало, это были, как тогда казалось, самые главные вопросы. Впрочем, как и сейчас.
Программирование, вычислительная техника меня также, естественно, интересовали, так как позволяли моделировать внешний физический мир. После окончания ВУЗа по компьютерной специальности я пошёл работать в крупную компанию программистом, работал также некоторое время в институте, занимаясь научной работой. Закончил аспирантуру, защитился (остепенился, как любят шутить кандидаты наук). Женился, родились сын, дочь, жизнь удалась. Так продолжалось до 2020 года, когда началась эпидемия коронавируса.
В начале марта 2020 года в мире было всего около 100 тыс. инфицированных, причём большая часть из них приходилась на Китай. В Китае ввели жёсткие ограничения, что позволило именно в Китае затормозить рост заболевания. Поэтому и в общем казалось, что рост заболевания во всём мире замедляется.
Однако, это было обманчивое впечатление. Если не учитывать Китай, то рост был, причём примерно по той самой экспоненте, по которой остывает чайник. Только наоборот: здесь было не остывание, а взрыв. Доля остального мира в заболеваемости была пока много меньше, чем вклад одного Китая. Но очень скоро это маленькое облачко должно было превратиться в грозовую тучу. Я смоделировал развитие ситуации, и у меня получилось, что уже ко 2 апреля 2020 года количество инфицированных во всём мире достигнет 1 млн. человек. Это было в то время для многих не очевидно, так как уже несколько дней количество заболевших было около 100 тыс. человек, лишь немного подрастая день ото дня. Я даже заключил пари с одним товарищем, и у меня до сих пор хранится его расписка. Честно говоря, я и сам немного удивился, когда именно 2 апреля количество инфицированных в мире достигло 1 млн. человек.
Работать в компании, общаясь с большим количеством людей, становилась рискованно. Поэтому я ушёл из компании и нашёл работу программистом на удалёнке.
Прошло два года. Жизнь налаживалась. У меня уже рисовалась в воображении перспектива, как мы с женой, наконец, поедем отдыхать в Сочи, и я обязательно свожу её в хороший ресторан. Как она будет счастлива!..
На 50-летие я сам себе решил сделать подарок - заказал хорошие очки, так как зрение было уже не то, что раньше, а я решил, что буду теперь больше читать книг. В конце концов, могу уже позволить себе такую роскошь!
Я давно себе наметил план, что после 50 лет резко изменю свой образ жизни - буду больше времени проводить с семьёй, читать, займусь спортом и так далее. Однако, работа не отпускала. Я продолжал сидеть перед компьютером по 12 часов в день, писал программы, совершенствовал коды. Так прошла ровно ещё одна неделя после моего юбилея. И внезапно всё изменилось. Правда теперь уже не совсем по моей воле.
Я проснулся ночью от боли в животе. Сначала я не придал этому значения, перевернулся с живота на спину и снова заснул. Утром меня пронесло. Ну, с кем не бывает. Немного болело в правом боку. Я, конечно, знал про аппендикс, но слышал, что боли при его воспалении невыносимы. А у меня болело только при подъёме с кровати и при надавливании. Наверное, растянул мышцы, подумал я и с головой погрузился в свою обычную работу программиста, то есть снова весь день провёл, сидя за компьютером. На следующее утро дискомфорт в животе усилился. До меня стало доходить, что это всё же может быть и аппендикс, так как боль была именно в месте его теоретического расположения. Далее у меня поднялась температура, начался озноб, и я вызвал скорую. Скорая доставила меня в больницу, где в тот же день мне сделали операцию по удалению аппендикса. Причём хирург сказал, что, если бы ещё немного протянул, было бы намного хуже - могло начаться воспаление брюшины - перитонит. А боли сильной я не чувствовал из-за отмирания нервных клеток аппендикса. Век живи, век учись.
Я уже было вздохнул спокойно, мол, снова пронесло. Но, как оказалось, на этот раз это было только начало.
В больнице, где меня прооперировали, был стандартный подход к послеоперационной реабилитации больных - таким, как я, например, 2 раза в день ставили капельницу с метрогилом, а вечером кололи внутримышечно ещё какой-то антибиотик. У метрогила есть много побочных эффектов, в том числе спутанность сознания, галлюцинации и так далее. Конечно, это проявляется не у всех и в разной степени. Анализы крови у меня взяли всего 2 раза - до операции и после. А дальше просто вливали антибиотики, ничего уже не контролируя. Наверное, именно поэтому и произошли события, описанные ниже. Зачем я вообще всё это решил описать? Дело в том, что я считаю себя исследователем. И меня всегда восхищали учёные, которые, даже зная, что они погибают, находили в себе силы вести дневник наблюдений до самого конца. Как, например, тот самый исследователь, который до последнего момента вёл записи, пока его стратостат падал из верхних слоёв атмосферы. Поэтому, даже находясь в состоянии полной депрессии, я обещал себе, что обязательно опишу всё, что со мной происходило, при первой же возможности. Ведь такое максимально точное описание своих ощущений и состояний может помочь науке облегчить страдания пациентов. Естественно, имена и некоторые незначительные детали здесь не совпадают с реальностью, но всё, что на мой взгляд имеет значение, я попытался передать с педантичностью ученого.
Итак, меня после операции привезли в палату, где я и проспал до утра. Утром я сдал на анализы мочу и кровь. Это был последний раз, когда у меня брали анализы. В дальнейшем было лишь измерение температуры утром и вечером. Также в коридоре на столе у медсестры лежал тонометр, и все желающие могли сами измерить себе давление. Затем мне поставили капельницу с метрогилом. Возможно, метрогил или ещё что-то мне вводили и после операции вчера вечером, но этого я не помню. Метрогил с тех пор мне ставили дважды в день - утром и вечером, а также кололи внутримышечно ещё какое-то средство, по словам медсестры, тоже антибиотик.
Я интересовался тем, что мне вводят, просто по привычке научного работника - протоколировать весь ход эксперимента. Никакого беспокойства по поводу возможных побочных эффектов я не испытывал, да и не знал о них. Я был благодарен врачам за то, что они фактически спасли меня в последний момент времени. И с благодарностью принимал дальнейшее лечение. Поэтому, когда у меня началось расстройство сна по ночам, я это списал на свою впечатлительность и смену обстановки. Однако, каждую последующую ночь ситуация усугублялась - у меня поднималось давление, сердце учащённо колотилось, я не понимал, из-за чего это происходит. Подсознательно я стал побаиваться приближения ночи, хотя днём я себя ещё полностью контролировал, с интересом общался с другими обитателями нашей палаты. Ещё меня позабавило то, что номер нашей палаты заканчивался на цифру 6. Я так и говорил своим соседям: - Мы не зря собрались все здесь - в палате номер шесть!
К слову сказать, все пациенты, которых я встретил в этой палате, были очень интересными людьми. Помню, у нас зашёл как-то спор о том, какой носитель информации является самым надёжным. Компакт-диск? Винчестер? SSD? В итоге пришли к выводу, что самый надёжный носитель информации - человеческая память. Если человек хороший – о нём будут помнить всегда.
Нет, конечно, были и исключения из правил. В нашей палате побывали не только интеллигенты. На третий день моего пребывания в больнице нам в палату положили парня с аппендицитом, как у меня. Но затем в тот же день парня перевели в другую палату, а нам на его место привезли отнюдь не интеллигентного вида детину с щетиной после операции по удалению грыжи. У него из мочевого пузыря была выведена трубка, на конце которой висел мешок для сбора мочи. Его переложили на кровать, при этом он не вполне культурно выражался. Немного отдышавшись, он объявил на всю палату: - Здорово, мужики! Меня зовут Пётр.
В палате повисла неловкая пауза. Слишком велик был контраст между нашими интеллигентными разговорами и таким бесцеремонным поведением. Тем не менее, человек поздоровался, и я первый нарушил немного затянувшуюся тишину: - Я - Глеб.
- Глеб, понятно, - услышал я удовлетворённый голос.
Представились и другие. Правда один дедушка, похоже забыл своё имя: - Меня зовут... Меня зовут, - повторял он.
- А меня, когда надо, тогда и зовут! - подвёл итог детина. И добавил, как бы невзначай: - Ох, как курить охота.
Но здесь его ждало самое большое, наверное, разочарование в его жизни: никто не кинулся к нему с замусоленным бычком и не дал затянуться по полной. В палате были некурящие интеллигенты, что с них взять?! Детина что-то пробормотал невнятное, видимо жалуюсь на судьбу, которая закинула его в такое гиблое место, и вдруг новая мысль осенила его чело: - Мужики, позовите сестру, мне в туалет надо! Сестру позвали, но она категорически запретила ему вставать, ведь его только что прооперировали: -Да и одежды у вас нет никакой, вас привезли к нам голым!
Да, вот такой контингент объявился у нас в палате! Даже в больницу не могут приехать по-человечески! Видимо, был пьян, гол, схватил приступ, собутыльники вызвали скорую. Картина маслом. Мне было всё ясно, хотя один момент был нелогичен: кто бы он ни был, но как ему ходить в туалет? Я задал этот вопрос сестре, на что получил исчерпывающий ответ:
- Голеньким, как Иисус.
Я посмотрел на детину: сходство с Иисусом было лишь весьма отдалённое. Видимо, у других пациентов нашей палаты промелькнула та же мысль, и, дабы не оскорблять чувства верующих, один сердобольный интеллигент предложил ему свои новые трусы, тем более что он уже скоро выписывался. Натянув кое-как на себя трусы, детина тут же сделал попытку встать. Однако, этот фокус чудесного воскрешения не удался, и этот невежа бессильно обмяк на кровати, корчась от боли. План покурить где-нибудь в туалете провалился. Некоторое время с его кровати доносились лишь скрежет зубов и приглушённые стоны. Спустя какое-то время оттуда вновь послышался голос: - Мужики, есть пить?
Это уже было понятное всем нормальным людям желание. Поэтому у него на столике сразу появилась бутылка с водой. Конечно, это могло быть вовсе не тем, что с удовольствием выпил бы сейчас детина, но он уже понял, куда его занесло, и смиренно потягивал воду из бутылки. Наше чувство гуманности было удовлетворено. На некоторое время в палате воцарился умиротворённый покой. Да, - размышлял я про себя, - любой человек, даже самый потерянный грешник, заслуживает гуманного к себе отношения, особенно в таком беспомощном состоянии. Конечно, он не ведает что творит, когда сам разрушает собственное тело - единственное, что у него на самом деле есть в жизни. Он в глубине души верит, что оно вечно, до тех пор, пока не окажется вот в такой беспомощной ситуации. Так надо дать человеку шанс переосмыслить свою жизнь, - думал я, не зная ещё, что таких шансов у Петра было уже много.
До конца дня наш новый постоялец больше не просил ничего, лишь изредка подшучивал над дедом и самим собой.
Я умиротворённо смотрел на свою капельницу с метрогилом, философски размышляя о том, что можно бесконечно долго смотреть на то, как в тебя течёт вода. Всё пока было спокойно и безмятежно. Ночью я спал плохо, снова ломили ступни и пальцы ног, сердце колотилось, я заснул лишь под утро.
На следующий день к нашему новому постояльцу пришла жена. Правильнее было бы сказать – ворвалась. Это была крупная, полная женщина, отнюдь не интеллигентного вида, даже несмотря на её очки. Не поздоровавшись ни с кем, она ринулась к своему мужу, и, казалось, весь мир для них в этот момент перестал существовать. Немного успокоившись от первой встречи, жена, зная, что сейчас нужно её мужу в первую очередь, достала электронную сигарету, включила её, не спросив разрешения у других обитателей палаты, и сунула ему в зубы.
После первой затяжки, мне показалось, что начинается извержение Везувия. Это хамское поведение по отношению к окружающим сильно возмутило меня. Я приготовился к праведному бою, в котором я бы одержал уверенную победу, так как по правилам больницы курить было категорически запрещено даже в туалетах, не говоря уже о палате. Какая наглость, - думал я, предвкушая, как поставлю на место эту неотёсанную, эгоистичную особь, которая не только убивает своего мужа, давая ему курить в таком состоянии, но и травит всё живое вокруг себя. Но какой-то внутренний голос сказал мне: - Погоди, не руби сгоряча. Какими бы грубыми и эгоистичными ни были эти люди, они, как ни странно, кажется, способны на настоящую любовь. Поэтому лучше я прямо попрошу этого мужика не курить в палате, но позже, когда их свидание закончится. А пока я ведь могу и выйти из палаты и погулять в коридоре.
Гулять пришлось долго. Когда, наконец, его жена ушла, я вернулся в палату и вежливо, но твёрдо сказал:
- Пётр, я не хотел это говорить в присутствии твоей жены. У меня к тебе большая просьба - не курить в палате. Я терпеть не могу дым, в том числе от вайп сигарет.
Видно было, что мужик внутренне напрягся, он произнёс сквозь зубы:
- Ну, во-первых, это не вайп...
Я сразу возразил:
- В любом случае, я этого не переношу. Ты же видел, что я сразу выскочил из палаты...
До него стало что-то доходить и он, сделав над собой явное усилие, промолвил:
- Хорошо.
И действительно, после этого он ни разу не курил в палате, хотя теперь это было ещё мучительные, так как рядом была сигарета! Если бы я ринулся в бой в присутствии его жены, результат в конце концов был бы достигнут всё равно, но я бы приобрёл в его лице непримиримого врага, которому нанесли оскорбление в присутствии важного для него человека. И мирная атмосфера нашей палаты была бы нарушена. Я был доволен, что смог так дипломатично решить этот вопрос:
- Как важно уметь не поддаваться первым вспышками гнева! Успокоиться и обдумать ситуацию, прежде чем действовать... Весь мир стал бы от этого лучше, - поражался я своему “открытию”.
Тем временем, к нашему горе-соседу опять пришла жена и первым делом решила, естественно, всунуть ему в зубы сигарету.
- Не, не надо, - сказал, не веря, что это говорит он сам, детина.
Жена изумилась, даже испугалась: - Как это не надо?
- Не надо, здесь народ...
- Какой народ? - ещё более удивилась жена, враждебно оглядываясь вокруг. - Не поняла...
Зато понял я: для его жены во всём мире существовал только один человек - её муж. И она была готова разорвать любого, кто угрожал каким-либо образом её мужу. Весь остальной мир был для неё враждебным. Но, к счастью, с ней мне не спать... в одной палате. А её муж оправдывал мои надежды:
- Нельзя здесь. Будем ходить курить на улицу.
- Да ты же ещё до туалета не доходишь! Какая улица?!
- Ничего, на коляске меня возить будешь...
- Да-а-а, - думал я. - А ведь детина вроде, человеком оказался. Как же обманчиво бывает первое впечатление!
Действительно, несколько раз на день жена отвоевывала единственную на весь этаж коляску, сажала туда мужа, и они выезжали на улицу курить. Это занимало уйму времени, так как нужно ещё было уговорить персонал задействовать не предназначенный для таких целей служебный лифт, а других лифтов не было.
Представляю, что ему говорила про меня жена во время таких вояжей. Но почему-то уверен в том, что он как мог защищал меня.
Вообще, предвзятое отношение к незнакомым людям — это бич нашего общества. У нас в голове есть много стереотипов, и мы автоматически пытаемся незнакомых людей отнести к одному из них. А это может сильно усложнить выстраивание нормальных отношений с этими людьми.
На нашем этаже была отдельная палата, в которой лежали бывшие зеки. Они держались обособленно от остальных пациентов. Впрочем, никто и не рвался к общению с ними. Их сторонились, обходили, стараясь нечаянно не прикоснуться к ним. Они были как прокажённые. Общество разделило всех людей на зеков и не зеков. Также, как и на психов и не психов. Таких штампов много, но эти наиболее показательные.
Причём неважно, почему человек получил статус зека или психа. Но ведь ясно, что не все зеки осуждены справедливо, как и не все психи на самом деле являются таковыми. Жизнь - сложная штука. Обстоятельства бывают разные, и закон не может учесть все ситуации. Да и разобраться до конца в каждом конкретном случае просто не хватает возможностей. Ведь судьи в данном случае - не боги, а такие же люди, как и те, которых они судят. Если этот людской суд решает, что человек виновен, или, что он - псих (это решает врач - тоже не Бог), то это клеймо остаётся на человеке на всю его жизнь. Поломанную жизнь. Ведь по сути — это деление всех людей на “плохих” и “хороших”, и “хорошие” будут всю жизнь сторониться “плохих”, а “плохие”, в свою очередь, презирать “хороших”, “белых и пушистых”. И не без основания. Я на своей шкуре убедился, что, чем сильнее человек страдает, тем он более чувствителен к чужой боли. Ясно, что на долю зеков и психов выпадает в среднем больше страданий и испытаний, чем на долю нормальных людей. Так выходит, что именно зеки и психи больше способны на сострадание, чем мы, обычные люди? Я на тот момент относил себя, естественно, к нормальным. Так кто же тогда из нас человечнее - мы или они?
Эти вопросы возникли у меня, когда я увидел, как они ведут себя в этом враждебно настроенном по отношению к ним мире. Я увидел, как гордо выставляют они свои татуировки на всеобщее обозрение. Хотя до этого, да и сейчас, я считаю варварством уродовать своё тело. Хочешь рисовать - рисуй на бумаге, на одежде, но не на теле, которое само по себе прекрасно. Но у зеков нет больше ничего, кроме своего тела! Одежду и бумагу могут в любой момент забрать. Рисовать на стенах камеры? Завтра переведут в другую камеру. А тело всегда с тобой вплоть до самой твоей смерти. Поэтому и носят зеки на своём теле своё собственное представление о прекрасном. Для кого-то прекрасное — это просто чистый лист бумаги, а для кого-то нужно что-то большее. Это его внутренняя потребность - стремление к красоте, к совершенству. И это своего рода искусство. Причём искусство, исчезающее вместе с его творцом. В этом его уникальность, по сравнению с традиционным “вечным” искусством.
Эти мысли пришли мне несколько позже, когда я сам постоял немного на краю пропасти. Но в тот момент я также как и все нормальные люди старался держаться подальше от данной категории лиц. Не заходил в умывальную, если там находились они, старательно обходил их, боясь прикоснуться. И я чувствовал, что это им вовсе не льстило, а, наоборот, оскорбляло. Если бы я их задел, наступил нечаянно кому-то на ногу, это было бы для них намного приятнее, чем моя подчёркнутая аккуратность в обращении с ними. Это только усиливало их отчуждение от остального мира. И заставляло их, в свою очередь, ещё больше замыкаться в своём кругу и презирать весь отвергнувший их мир.
Вернувшись как-то в палату, я обнаружил в ней нового пациента. Это был пожилой худощавый мужчина лет 65, чем-то похожий на актёра Панкратова-Чёрного. Он смиренно лежал на койке, и я бодро приветствовал его, представившись: - Глеб.
– Алексей, - протянул с готовностью он мне руку.
Я спросил его, с каким диагнозом он здесь очутился.
- Не знаю, - ответил Алексей. - Врачи ничего не говорят. Просто мне не хватает воздуха.
- Так может это коронавирус, - опешил я.
- Нет, я закодирован..., привит то есть.
- Ну, чтобы там ни было, здесь всё вылечат, - постарался обнадёжить я новенького.
В этот четвёртый день моего пребывания в больнице мне ещё не разрешали принимать еду, можно было только пить воду. Но мне почему-то не хотелось есть, тем более, я убеждён в том, что иногда посты и голодание весьма полезны. Поэтому и не чувствовал себя в чём-то ущемлённым. Алексею еды также пока не полагалось. Видимо, до выяснения диагноза. Но Алексей похоже, не был настроен на долгое пребывание в больнице. Вечером он спросил у меня:
- Глеб, отсюда можно уйти?
Этот вопрос вызвал у меня изумление:
- Зачем? Алексей! Ведь вас ещё не вылечили! И даже ещё не начинали лечить! Вы лучше успокойтесь, поспите. Врачи знают, что делают!
Алексей, казалось, успокоился. Смиренно опустил голову на подушку, закрыл глаза. Я тоже улёгся и начал настраивать себя на сон. Но уже несколько дней, точнее, ночей подряд я долго не мог заснуть, видимо, проявлялись побочные эффекты антибиотиков. И, спустя немного времени, я увидел, как Алексей поднялся с кровати и босиком пошёл из палаты. Чем-то мне это напомнило сцену из “Вия” Гоголя, когда из гроба поднялась ведьма и стала босиком разгуливать по церкви. Я понял, что Алексей не в себе, и решил сразу обратиться к дежурному врачу. Через некоторое время Алексея привели обратно в палату.
- Да-а, - бормотал он, - здесь охрана!
Больше той ночью он не пытался сбежать.
Ночь у меня была тяжёлая, давление поднялось, сердце билось, лицо, особенно под глазами, немного опухло. Утром я пожаловался врачу, и метрогил мне отменили. Но, как оказалось, было уже поздно. Побочные эффекты ещё не достигли своей кульминации. И прошедшая ночь была самой спокойной из последующих ещё двух, точно, как в рассказе “Вий” Гоголя. В этот день мне впервые за пять дней позволили есть, настроение было приподнятое, несмотря на тяжёлую ночь. Алексею прямо у нас в палате весь день переливали кровь. Оказалось, у него был низкий гемоглобин - всего 50. От кого-то я услышал, что это - онкология.
Когда я только поступил в больницу, перед операцией врач мне сказал, что дней через семь меня уже выпишут. До этого срока оставалось всего 2 дня, поэтому я решил, что нужно уже готовиться. И при встрече с Дмитрием Семёновичем - моим лечащим врачом - уверенно спросил его, когда меня выписывают? На что получил жёсткий и краткий ответ:
- Не ранее следующей недели.
- То есть в понедельник? - всё ещё с надеждой спросил я.
- Не ранее следующей недели, - ещё более жёстко ответил Дмитрий Семёнович. - А что вы хотите? У вас гангренозный аппендицит, - добавил он и скрылся в кабинете.
Я знал, что “гангренозный” означает то, что нервные клетки погибли. Именно поэтому я не чувствовал сильной боли в самом начале приступа, и это чуть не привело к гораздо большей проблеме из-за откладывания обращения в скорую. Но ведь после операции и мне, и жене хирурги сказали, что у меня всё чисто! Выходит, не всё! Настроение было подавлено, однако, я быстро взял себя в руки. Ну, бывает. Хорошо хоть, что тянуть не стал. Хотя, мог бы обратиться в скорую ещё раньше на один день. Но ушёл с головой в работу. И только на следующий день, в субботу, нашёл время всерьёз задуматься о проблеме, видимо просто потому, что это был выходной (на моё счастье).
Днём ко мне в очередной раз прилетала жена. Она весело - мне даже показалось как-то чересчур весело - щебетала и была похожа на райскую птичку, залетевшую в преисподнюю. Я её не пустил в палату, так ещё опасался, что у Алексея мог быть коронавирус, и вывел её из больницы на свежий воздух. Там вовсю палило августовское солнце, и я потащил жену в единственный в этом дворе оазис из 3 вязов, которые давали хоть какую-то тень. Здесь жена расщебеталась ещё сильнее и хотела меня поцеловать.
Пришлось прочесть ей лекцию о том, что такое коронавирус, пути его передачи, и что мы находимся в изнанке мира. Здесь всё не так красиво, как снаружи, и всё наоборот: кто любит - тот не целует, а кто целует - тот не любит. Ведь это может стать поцелуем смерти. Короче, прокатило. Тем более, жена хорошо знает меня и мои заскоки. Когда она, нащебетавшись, упорхнула из этого адского места, я вернулся в палату.
В палате было весело. Алексей всё также лежал под капельницами, а Пётр поздравлял его со скорым окончанием переливания крови:
- Ну что Алексей! Хотя, ты, наверное, уже и не Алексей, а какой-нибудь Василий Иванович. А возможно, что и вообще Мария Ивановна. Ну, ничего, скоро мы это узнаем. Фигура должна измениться.
Далее шли подробности, что именно должно у Алексея измениться, превратившись он в Марию Ивановну. Алексей с опаской щупал себя, облегченно вздыхая, когда очередное предсказание новоявленного оракула не сбывалось. Но к вечеру, видимо от переливания крови, у Алексея обострились признаки старческого слабоумия - речь стала путанной. Он долго искал свой телефон, причём в самых неожиданных местах, где телефон никогда бы не смог оказаться, например, в кровати Петра. Петру стало не до шуток - он предложил мне по очереди дежурить ночью. В тот момент нас в палате осталось трое. И я, как мне казалось в шутку, ответил:
- Пётр, понимаешь, в этой палате нормальным остался только ты один.
По-моему, шутку он не оценил.
Тем временем наступил вечер... Алексей, по своему обычаю, начал собираться домой. Я, преисполненный чувством гуманности, стал было снова убеждать Алексея довести лечение до конца.
- Да отстань ты, - вдруг услышал я от этого скромного вежливого человека, но только в более сильной форме. Надо сказать, мат, особенно в отношении себя, я не переношу. Человека, оскорбившего меня, тем более не за что, я просто перестаю замечать. Поэтому я подумал: - Ну и чёрт с тобой. - И молча закрыл глаза.
Алексей, собравшись, вышел из палаты. Я уже никого не звал. Однако, уйти далеко Алексею не удалось и в этот раз - на вахте его задержал охранник. Так что и в эту ночь наши ряды не поредели.
Настал 6-й день моего пребывания в больнице. У Алексея с самого утра начались приступы старческого слабоумия. Он разговаривал сам с собой, что-то искал и пытался задавать Петру и мне вопросы, которых мы не понимали. Когда медсестра позвала его измерить давление, он встал, взял чашку в руки и пошёл в коридор босиком. Вернувшись, он бормотал:
- Ну, не хочет, и не надо, да!
Я не понимал, почему врачи пустили всё на самотёк. Ведь человек явно сходил с ума. Наконец, Пётр предложил Алексею сходить покурить. Алексей, казалось, вновь обрёл способность соображать. Он снова начал собираться. Наверное, последняя надежда придала ему силы. Кое-как собравшись, они выдвинулись с Петром из палаты. Через некоторое время Пётр вернулся один с победоносным видом:
- Он сбежал! - удовлетворенно объявил Пётр мне, явно наслаждаясь моим изумлением.
- Как сбежал? Куда?
- Домой!
- Но ведь он ничего не соображает, он заблудится и погибнет!
- Ничего он не заблудится, - парировал Пётр. - Я у него спросил, как он будет добираться домой. Он мне всё рассказал - всё логично: номера маршруток, остановки... Это я ему помог, - с гордостью продолжал Пётр. - Вышли вместе на улицу покурить, охранник меня знает - я его сигаретой угощал. Вот, постояли, покурили, поговорили, а потом я просто вернулся один.
Я чувствовал, что Петра действительно переполняет чувство удовлетворения и гордости за свой поступок. Однако, я ему посоветовал помалкивать и больше никому об этом не рассказывать. А то ведь могут и привлечь, если с Алексеем что-то случится...
- Теперь с ним уже ничего не случится, - уверенно заявил Пётр.
- Да уж, палата № 6 полностью себя оправдывает, - подумал я. И даже не представлял себе, насколько я был близок к истине. А развязка была уже близко. Шестой день подходил к концу. Мне вдруг захотелось прогуляться на улице. Пётр спросил, не в магазин ли я собрался?
- Да нет, здесь во дворе погуляю, - ответил я. Мысль о том, чтобы оставить территорию больницы, для меня была пока слишком нова, к этому я ещё не был готов, даже несмотря на пример Алексея. Но тот – сумасшедший. А я - нормальный психически здоровый пациент, зачем мне бегать от врачей?
Я вышел во двор, нашёл тот самый “оазис”, где мы в последний раз стояли с женой, скрываясь от полуденной жары. Мне теперь казалось, что это место какое-то особенное, я словно опять услышал родной до боли голосок своей жены. От “оазиса” шла асфальтовая дорожка среди кустов. Это было единственная укромная аллея во дворе больницы, где можно было погулять, подумать наедине с самим собой. Я долго ходил по аллее, и вдруг мне пришла в голову мысль, что это аллея смерти. Здесь было удобно прощаться с белым светом, с природой. Конечно, я отнюдь не суеверен, но это место меня определённо чем-то притягивало. И я долго не мог нагуляться, надышаться, налюбоваться невзрачными на первый взгляд кустиками. Я фотографировал на телефон каждый листик и хотел успеть до темноты запечатлеть как можно больше этой красоты.
Когда стемнело, я вернулся в палату. Медсестра раздавала градусники. Я измерил температуру - 36,9.
- Странно, - подумал я. - Вчера у меня также было 36,9. И позавчера.
Заинтересовавшись этим вопросом, я быстро нашёл разгадку - градусник мне дали неисправный.
Я подошёл к столику медсестры, на нём в коробке лежали лишние градусники. Я взял один из них и измерил температуру – 37,5. Мне стало ясно, что меня обманывали всё это время. А если обманули в одном, то значит могли обманывать и в чём-то большем. Нет, я, конечно, понимаю, что они это делали из самых лучших побуждений. Хорошее настроение, естественно, ускоряет процесс выздоровления. Но, если обманывать, то не так топорно, иначе, в случае раскрытия обмана, эффект будет прямо противоположный. Для меня это была та самая медвежья услуга. Если не уверены, что сможете обмануть данного конкретного пациента - лучше и не пытаться.
Между тем приближалась моя шестая ночь. Или третья - с начала проявления у меня сильных побочных эффектов. Также отмечу, что у меня до сих пор не было стула, а его возобновление - очень важный признак успешности операции.
Состояние, в котором пребывал я в результате действия антибиотиков, характеризовалась, помимо всего прочего, также обострением восприятия мира. Я чувствовал, как растёт напряжение и внутри меня, и снаружи. Я был уверен, что этой ночью решится очень многое. Далее я привожу свои наблюдения и ощущения, которые испытал в ту ночь.
Это была моя судная ночь. Обычно открытые окна в коридоре были закрыты. Надвигался шторм, несмотря на полный штиль на улице. Этот шторм должен был произойти здесь – внутри меня самого. Скомканная салфетка на моей тумбочке ассоциировалась у меня с белой розой, мои чувства были обостренным до предела. Поздно вечером пришла медсестра и спросила, кому нужно обезболивающее? Я, как всегда, отказался. Однако, она сказала, что мне нужно вколоть ещё какое-то лекарство. Скорее всего, мне сделали укол успокоительного. Потому что на некоторое время я почувствовал тепло и покой, разливающиеся по всему телу. Возможно, я даже уснул на некоторое время. А далее началось самое интересное. Помню, как я, скорее всего во сне, разгуливал по больнице и где-то ещё. Но теперь я везде, на каждом шагу, видел доказательства существования Разума гораздо более мощного, чем мой (хотя, кто б сомневался...), но обладающего теми же критериями красоты, оригинальности, даже юмора.
Я только успевал восхититься одним доказательством, как мне тут же показывали следующее. Через какое-то время я уже сам себя спрашивал с иронией:
- Ну, что? Сколько тебе ещё нужно доказательств?
Я понял, что это делалось для того, чтобы у меня не осталось страха смерти. Хотя, помню, что, несмотря на все эти замечательные доказательства, я всё же немного побаивался “отдать концы насовсем”, по меткому выражению Высоцкого. После страха перед смертью у меня ещё оставалось обычное любопытство. Ситуация, в которой я оказался, напоминало фильм с оригинальным сюжетом и непредсказуемым концом. И чем дальше, тем интереснее. Самое обидное то, что я сейчас не могу вспомнить ни одного доказательства, которые мне тогда демонстрировались (от слова демон?). Помню лишь мои чувства. Эти чувства, наверное, испытывает каждый учёный, которые вдруг видит какое-то чудо. Или делает какое-то открытие. Это самые сильные чувства, с которыми сравниться не может ничто другое даже близко. Те, кто ни разу в жизни не испытывал таких чувств, к сожалению, не смогут этого понять. Это чувство причастности. Причастности к самой великой тайне нашего бытия. Прикосновение к этой тайне. Прикосновение к бессмертию. Это действует как лучшая анестезия. Недаром ученые зачастую жертвуют своей жизнью ради всего лишь одного такого прикосновения к Истине.
Только я закончил это предложение - взглянул на часы, было уже 10:25. Я, немного раздосадованный тем, что потратил столько времени на писанину, вместо работы, решил включить компьютер. Но компьютер не включился, оказалось, что у нас отключили свет. Итак, делать нечего, пришлось снова брать ручку, одевать мои новые очки (так вот, оказывается, для чего я их купил!) и продолжать писать. Да, писать... Ведь это было именно то, что я хотел сделать во время моего путешествия в преисподнюю. Описать максимально точно то, что я там увидел. Запомнить всё, ведь ручки и листка бумаги у меня с собой не было, а так хотелось записать, зафиксировать... Увы... В памяти остались лишь ощущения. Главное из них — это восхищение тем, что я встречал на каждом шагу.
Я словно ходил по картинной галерее и, куда бы не бросал свой взгляд, видел шедевры искусства. Мои чувства были переполнены. Именно тогда я решил всё это записать, если у меня будет такая возможность. Я время от времени давал себе (или Ему?) обещание, что напишу об этом. Я так и повторял одно слово:
- Обещаю.
В конце концов, когда страха перед смертью у меня уже почти не осталось (хотя, это, наверное, громко сказано), мне дали понять, что вот теперь я готов. К чему именно я был готов мне не сказали, но я чувствовал, что будет жарко. Видимо, дальше меня ждало чистилище, какие-нибудь круги ада и тому подобное. Помню только, что действительно была какая-то пропасть. Причём многоуровневая. Последнее воспоминание – я, сидящий на её краю. А вот из того, что там было со мной дальше, не помню ничего, даже чувств.
Наутро я почувствовал, что все эти мои ночные приключения пробудили мой кишечник. Там началось какое-то движение. Я с надеждой пошёл в уборную, но там как, как назло, было очень грязно - на полу была разлита какая-то зелёная жидкость, похожая на мочу. Мне пришлось идти в другой туалет, который был довольно далеко - в другом конце коридора. Это, по-видимому, окончательно растормошило мой кишечник, и почти без каких-либо усилий с моей стороны, его содержимое благополучно и мгновенно переместилось в унитаз. В этот момент содержимое унитаза показалось мне самой прекрасной картиной, какая только может быть на свете. Во мне нарастало чувство счастья. Сначала постепенно, затем новая мощная волна радости наполнила мою грудь. Мне казалось, я летел по коридору, а не шёл.
Я хотел обнять всех людей, которые мне встречались, поделиться с ними моим счастьем. Зайдя в умывальную, я увидел там 2-х или 3-х зеков. Раньше бы я просто молча вышел. Но сейчас я готов был обнять их.
- Здравствуйте! - радостно пропел я и встал рядом с ними у свободного умывальника.
- Здравствуйте! - услышал я в ответ.
Выйдя из умывальной, я увидел уборщицу Татьяну и решил немного пошутить:
- Татьяна, сегодня я сходил в первый раз! И это благодаря вам... Пришлось идти в дальний туалет (намекая на грязь в нашем туалете).
- Да ты что?! - обрадовалась Татьяна, но как-то не слишком сильно, как мне показалось. В её глазах мне почудилась какая-то печаль. Она отвела глаза и побрела по своим делам. И тут во мне зародилось сомнение. Стоп, подумал я, а не рано ли я радуюсь? Ведь мне позавчера делали клизму. Наверняка, в тот раз не всё вышло. И вот сегодня вышли остатки. Последние. Последнее движение умирающего кишечника, агония. Последний выстрел крейсера “Авроры”. Тем более всё вышло как из ведра - без усилий с моей стороны. Как будто из отказавшего двигателя слили остатки масла.
Моё состояние из точки наивысшего счастья мгновенно переметнулось в точку прямо противоположную. Естественно, в тот момент у меня побочные эффекты от приёма лекарств продолжались - спутанность сознания, высокий уровень печёночных проб крови. И такой контраст резко ухудшил моё эмоциональное состояние. Я лишь смутно помню дальнейшее. В этот момент медсестра сказала выйти всем из палат, так как будут проводить обеззараживание излучением - над входом в палату у нас висела кварцевая лампа. Я вышел в коридор, и до меня дошло, что, скорее всего, это делают из-за меня, так как от меня уже, наверное, дурно пахнет. Более того, мне сказали не заходить в палату ещё некоторое время, так как должен выветриться запах от лампы.
Надо же, какая ирония судьбы: я ушёл с моего прежнего места работы примерно два года назад, когда началась эпидемия коронавируса. Нашёл работу, писал программы. У меня уже вырисовывалась в воображении перспектива, как мы с женой, наконец, поедем путешествовать куда-нибудь. И вот теперь все эти планы рухнули. Причём рухнули по моей глупости - перейдя полностью на дистанционную работу, я резко ограничил свою двигательную активность. И вот он итог: у меня рак кишечника, что, в принципе и можно было бы ожидать от такого сидячего образа жизни. Человек предполагает, а бог располагает. По заслугам. Это было ужасно, но здесь присутствовала изящная логика. Я даже восхищался этой простой правдой жизни. Вместо того, чтобы ходить на работу, быть среди людей, двигаться, выполняя даже элементарные операции по уборке своего рабочего места, или делая обход оборудования, размещенного в разных офисах компании, я предпочёл дистанционную работу, где нет таких унизительных для моего интеллекта операций. А по вечерам, вместо того чтобы просто погулять с семьёй, порадоваться жизни, я отлаживал код очередной программы. Мне казалось, что вот, пока получается зарабатывать, не нужно ни на что другое тратить время. И лучше я сейчас ещё немного посижу, а потом всё наверстаю. Наверстал...
Что ж, Фома Аквинский прав: “Жадность — это грех против Бога, как и все смертные грехи, поскольку в ней человек отказывается от вечного ради временного.”
Всё это мы слышим с детства, многим из нас кажется, что это скучно и далеко не всегда работает. Оказывается - всегда. Как закон природы. Это и есть закон природы. И я только что убедился в этом на собственной шкуре. От этого закона невозможно улизнуть, скрыться, обмануть его. Он работает везде и всегда. Просто нельзя точно предсказать, когда он сработает, но то, что он обязательно выстрелит — это факт. И чем позже он выстрелит, тем больше будет накопленная сила выстрела. “Время собирать камни и время разбрасывать.” Вот сейчас настало и моё время разбрасывать камни. Но разбрасывать-то особо и нечего. Я провёл свою жизнь, сидя на стуле. И заработал рак кишечника. И только теперь я понял одну простую вещь: если умереть, то лучше от разрыва сердца, чем от разрыва кишечника. Движение – это жизнь.
Я представил себе, что будет дальше. Где-то я читал, что больше всего достаётся родственникам - им приходится длительное время ухаживать за смердящим медленно разлагающимся полутрупом. Теперь я понял, почему люди прыгают из окон, с мостов, под машины и поезда, лезут на высоковольтные столбы. Я их считал слабаками, презирал. И только теперь понял их мотив - они бросались из-за страха быть обузой для близких и любимых для них людей. Если у человека никого нет, вряд ли он будет себя убивать сам. Зачем? Природа сама рано или поздно сделает своё дело. Свои страдания перенести можно. Страдания же любимого человека, когда ты сам являешься их причиной и ничем уже не можешь помочь – невыносимы. И ещё неизвестно, смогу ли я прыгнуть завтра, ведь завтра я уже могу не встать с кровати, либо вообще потерять сознание и тому подобное. Значит только сегодня, нет - сейчас.
В коридоре не было сетки только на одном окне. Видимо, пока я обследовал окна, некоторые пациенты что-то заподозрили. И, когда я направился к тому единственному окну, там уже стоял мужик, достаточно крепкого телосложения. Я несколько раз прошёлся по коридору, но всякий раз, когда я направлялся к тому окну, мужик поднимался с лавочки и стеной становился у окна. Я присел на другой лавочке.
Немного погодя ко мне на лавочку мягко подсела женщина. От неё исходил сильный запах каких-то тяжёлых духов, показавшихся мне вполне подходящими для ангела смерти. Это потом я уже понял, что все мои чувства были обострены до предела. И особенно запахи мне казались на порядок сильнее, чем другим людям. В тот момент я, наверняка, тяжело бы перенес даже любимые духи собственной жены. Тем временем, ангел смерти ласково посмотрела на меня и мягко попросила разрешения поговорить со мной. На эти бессмысленные разговоры меня особо не тянуло, для меня уже всё было ясно, но, как вежливый человек, я не мог отказать женщине, пусть даже это будет сама смерть. Смерть спросила у меня:
- Что случилось?
А то она сама не знает!
- У меня онкология, - ответил я из вежливости.
Ангел стала мне рассказывать, что это можно вылечить. Это был всё же ангел, зачем смерти отговаривать человека от самой себя? Да и выглядела она всё же как ангел, а я что-то в женской красоте понимаю. Ангел привела мне в пример уже знакомую мне уборщицу Татьяну.
Оказывается, у Татьяны куча заболеваний в том числе и онкология, она перенесла уже несколько операций. Но главное - она не сломалась духовно. Целыми днями она служит людям, старается принести им как можно больше пользы. Помимо стандартной поддержки чистоты в палатах и уборных (что уже тяжёлая нагрузка, особенно, в больнице в хирургическом отделении), она ещё выносит мочу из-под неходячих больных. И при этом ещё старается всех поддержать морально добрым словом. Важно не терять надежду. В Москве, в Ростове (или Астрахани? – не помню точно) есть хорошие онкоцентры, где делают по квотам операции даже на кишечнике. Главное - бороться.
- Да, - вежливо ответил я. - Будем бороться. Спасибо вам!
Приняв весёлое выражение лица, я направился к тому окну, где стоял мужик, и весело сказал ему, что больше прыгать не собираюсь и даже, кажется, пожал ему руку. Он широко и открыто улыбнулся, но уходить сразу явно не спешил. Умный мужик, ничего не скажешь. Все эти разговоры не решили главную мою проблему - я категорически не хотел стать обузой для жены. Эх жена, бедная моя жёнушка. Всю жизнь ты ждала, когда же я, наконец, буду больше уделять тебе времени. Дождалась.
Ну уж нет! Смотреть на твои мучения каждый день – нет большей муки для меня. Нет, конечно, ты всё будешь скрывать, стараться изо всех сил, улыбаться мне, но от этого мне будет ещё невыносимее, понимая, чего тебе это стоит. А смысл? Зачем? Чем больше ты будешь меня жалеть, тем больнее будет мне. Ведь вместо того, чтобы утешать меня, ухаживать за мной, терпеть смрад моего медленно гниющего тела, ты могла бы жить. Ведь ты ещё и не жила толком... А дети... Они тоже будут страдать из-за меня. Их детство будет омрачено воспоминанием о медленно гниющем человеке... Смысл? Если всё равно в конце - смерть. Результат тот же, но намного быстрее, если просто, никого не мучая, прямо сейчас выброситься из окна.
А мама, конечно, всё знает. И она меня поймёт. Ведь она сказала мне вчера по телефону:
- Я дочитала “Овод”.
В памяти всплыли последние строки из этого гениального произведения Войнич:
“Счастливой мошкою летаю. Живу ли я, иль умираю.”
Да, до меня не сразу дошло что это был намёк, что мама мне сама подсказывает, как правильнее всего поступить в этой ситуации (мама, естественно, ни о чём таком и не думала, это была игра моего воображения, усиленного побочными эффектами лекарств).
Я зашёл в свою палату. До меня донесся ворчливый недоверчивый шёпот сидящих у входа в мою палату бабушек:
- Кво-о-та…, кво-о-та…
Видимо они слышали мой разговор с той женщиной, которая мне говорила про квоты на операции для онкобольных.
В палате было открыто окно. Слева от окна сидел на своей кровати Пётр с женой. Я понял, что это мой последний шанс. Пётр не станет препятствовать моему решению уйти. И неважно, куда я хочу уйти, в дверь или в окно. Это моё решение. Но на всякий случай я спросил:
- Пётр, скажи, если я полезу сейчас в это окно, ты не станешь меня останавливать?
Пётр внимательно посмотрел на меня и спокойно ответил:
- Я никого не останавливаю.
Я полез на окно, встал на подоконник и взглянул вниз. Внизу ничего красивого не было. Была неприглядная высохшая серая земля с разбросанными по ней такими же неприглядными серыми камнями. Я понял, что прыгнуть не смогу и медленно стал сползать вниз, скользя по раме. В этот момент мимо палаты (дверь была открыта! Надо же, какая ошибка! Или не ошибка?) проходила медсестра Света. Вопрос её меня удивил: - Что это вы там делаете?
Ох уж эти женщины, особенно такие красотки. Неужели не понятно, что я там делаю? Пётр вскочил с кровати, взял меня за руку. Сестра, поняв, что я там делал, подбежала и со словами “Слазьте, давайте слазьте!” помогла спуститься с небес на землю. Потом побежала жаловаться начальству, ох уж эти девчонки... На пороге возник в образе Мефистофеля наш лечащий врач Дмитрий Семёнович и громовым голосом объявил мне приговор:
- Всё! В перевязочную!
Я понимал, что ничего хорошего там меня не ждёт, но что я мог поделать? У меня шов ещё не был до конца закрыт, так как внутри оставался тампон (дренаж) для отвода наружу оставшихся выделений. Мне сказали лечь на стол. Дмитрий Семёнович объявил тем же громовым голосом:
- Удаляем дренаж и вызывайте псих-бригаду!
Я понял, что я натворил. Вместо того, чтобы облегчить участь своей жены и детей, я, наоборот, ещё больше всё усугубил. Теперь на мне будет ещё поставлен штамп психа. “Наш папа сошёл с ума”. Достойный итог жизни. Я произнес:
- Дмитрий Семёнович, не делайте этого, пожалуйста! Я больше не буду. Да я бы и не прыгнул...
Но Дмитрий Семёнович был неумолим - он вытащил из моей раны вкладыш, сказал, чтобы меня перевязали, и ушёл также внезапно, как и появился. Всё было сделано им так быстро и уверенно, будто он делал это каждый день по несколько раз - удалял вкладыши из ран и при этом, пока пациент беспомощно лежал перед ним, распятый на столе, отдавал своим громовым голосом распоряжение вызвать псих-бригаду.
- Спасибо, Дмитрий Семёнович…
Когда он удалился, я посмотрел на медсестру. Она, грустно улыбаясь, спросила:
- Зачем вы это сделали? Ведь завтра вам бы и так удалили дренаж.
Зачем я это сделал?
- Дурак, потому что, - ответил я. - Потому что, дурак…
Далее я сидел на своей кровати в ожидании псих-бригады. Надо же было так вляпаться! Я позвонил жене и сказал, что пытался выйти через окно и теперь меня отправят в психбольницу. Нечего сказать, облегчил ей жизнь...
- Какой же я дурак! - думал я, покорно сидя на кровати.
Видимо, так думал не я один, так как над моим ухом раздался отчётливый шёпот Петра:
- Я бы на твоём месте сейчас встал и ушёл.
Почему мне не пришла в голову самому эта очевидная мысль - до сих пор не понимаю. Конечно же! Бежать! Тем более, мне демонстрировали, как это нужно делать, на протяжении трёх дней Пётр с Алексеем. Словно морально готовили меня к этому. Я взял телефон, железную кружку и двинулся к выходу. В коридоре было много народу, и никто на меня, идущего с кружкой в руках, якобы за водой, не обратил внимание. Действительно, вряд ли я шёл прыгать из окна с кружкой. В середине коридора я свернул на лестничную клетку, спустился на один пролёт, поставил кружку на подоконник, спустился на первый этаж, далее - приёмный покой и дверь наружу. Оказавшись на улице, я двинулся на выход с территории больницы и, только оказавшись за её пределами, начал верить в своё освобождение.
Но ведь меня могли преследовать, искать! Нужно замести следы. Я свернул с центральной улицы во дворы домов. Было жарко, солнце палило, во рту у меня пересохло, я чувствовал слабость, голова немного кружилась, но я шёл, стараясь как можно сильнее затеряться в домовой застройке. Наконец, я позвонил сыну попросил приехать на такси по названному мной адресу. Сын у меня, слава Богу, не тормоз. Сказал сразу, что приедет, не расспрашивая зачем. Тут до меня дошло, что на телефоне включено отслеживание местоположения. То есть меня могли легко вычислить. Отключив в телефоне это отслеживание, я снова двинулся вперёд, ещё больше углубляясь в застройку, нашёл тенистый двор, позвонил сыну и сказал новый адрес. Однако, снова засомневался - ведь телефон может прослушиваться. Тогда я перешёл в другой ещё более дальний двор, нашёл там самый дальний подъезд с самыми пышными кустами, сел на лавочку и стал ждать звонок от сына, уже не сообщая ему свой новый адрес.
- Как позвонит, так я и выйду ему навстречу, - подумал я.
Итак, мне казалось, что я был в самом безопасном месте, где меня уже никто не найдёт. И в этот момент именно к этому подъезду подъехала машина. Конечно же, полицейская. Из неё вышел высокий полицейский и направился ко мне. Помню, я уже и не очень-то сильно удивился, даже ожидал нечто подобное, хотя вероятность такого совпадения была достаточно мала. Чтобы вот так, именно в это время, в этом месте очутилась полицейская машина — это же практически невозможно. Всё это выглядело, как ирония: кто-то явно давал мне понять, что как ни крути, ни петляй - от судьбы не уйдешь. “Кто живёт в страхе перед смертью, того она всё равно настигнет, хотя бы он старался взобраться от неё на небеса” (из восточных поэтов). Однако сейчас мне хотели только лишь продемонстрировать тщетность моей суеты: чему быть – то будет. Если это кому-то нужно. Я, по всей видимости, к счастью, ни для кого не представлял особого интереса, так как полицейский, пристально посмотрев мне в глаза, на мою руку со следом укола, прошёл мимо в подъезд.
Я услышал, что на кухне на первом этаже кто-то застучал посудой. Наверное, полицейский пришёл домой на обед.
Чтобы не вызывать лишних подозрений, я ушёл не сразу, а достал смартфон и немного полистал экраны. Со стороны я, наверное, напоминал одного из обычных Zombie-подростков (так называемое, Z-поколение), проводящих всю свою жизнь в телефончиках и поэтому не представляющих никакой опасности для реального общества. Гениальное изобретение Стива Джобса очень просто решило вечную проблему отцов и детей: детей просто сразу поместили в один большой изолятор под названием “Интернет”. Впрочем, своим детям Стив Джобс запрещал брать в руки смартфоны, как и Билл Гейтс (основатель компании Microsoft).
Итак, создав имидж представителя инфантильного Z-поколения, я поднялся и пошёл искать уже настоящего представители этого вида - своего сына с ожидающим меня такси. Сына я увидел, но без такси. Оказывается, он уже отпустил водителя, так как, видите ли, в Яндекс-такси нельзя поменять адрес поездки после заказа. Точно инфантильное поколение. Попробуй уйти с ними от реальный погони. Вроде бы всё знают там у себя в телефончиках, даже пиццу могут заказать на дом, а как только задачка немного усложняется - импровизировать не могут - действуют строго по ранее усвоенному алгоритму: вылить воду из чайника, затем налить воду в чайник...
Вода из чайника была вылита. Сын заказал новое такси. В реальной погоне нас бы уже в этот момент повязали. Но, так как погоня была мнимая, то прокатило и так.
Я себя чувствовал всё хуже и хуже, поэтому, не доезжая до дома, попросил водителя остановить возле частной клиники, недалеко от дома. Я надеялся, что если уж клиника частная, то мне там окажут любую помощь, были бы деньги. Но не тут-то было. Оказывается, без паспорта они не принимают (паспорт мой остался в больнице), а при необходимости экстренной помощи вызывают обычную скорую помощь. Вызвать обычную скорую я не мог, так как меня бы снова доставили обратно в ту же больницу, откуда я сбежал - за этой больницей я закреплён по прописке. Делать нечего - мы отправились домой, благо он был недалеко. По пути нас встретила моя жена, и мы втроём добрались до дома. Посовещавшись, было принято решение, что жена сейчас поедет в больницу и заберёт мои вещи, в том числе паспорт.
Когда она уехала, у меня в голове продолжился перебор вариантов развития событий. Например, если в больнице действует мафия, то жену могут похитить. Поэтому я попросил сына отслеживать местоположение жены и вызвать ей такси обратно. Жена позвонила и сказала, что вещи она все собрала, но паспорт не нашла. Ну, естественно, подумал я, паспорт уже изъяли. Нет бумажки - нет человека. Бумажная экономика в кульминации своего развития. Теперь даже человека реально не нужно устранять или арестовывать - достаточно изъять у него его паспорт. Всё, человек больше не существует. Удобно! Тем временем, мой представитель Z-поколения (напомню, что так называют подростков, с головой ушедших в виртуальную реальность – вы их встречаете повсюду на улице, в транспорте, уткнувшихся в свои телефончики – из-за этого у них сформировалась особая посадка головы: со стороны они напоминают знак вопроса) вызвал жене такси ко входу в больницу. Когда жена пришла на это место, никакого такси там не было, хотя сыну поступило уведомление, что такси прибыло. Я подумал: - Ну, вот, началось… Естественно, паспорт похитили, теперь хотят похитить жену. Без паспорта я смогу выжить, без жены – вряд ли. Бьют в самое сердце.
Ясно, что хотят подменить такси. Тем временем, представитель Z-поколения разговаривал с моей женой и уверял её, что такси она просто не видит, но оно есть! Затем связь с женой резко прервалась, и на попытки дозвона радостный голос сообщал, что номер находится вне зоны действия сети. Сын с удовлетворением посмотрел на меня и торжественно объявил: - Всё! (что в переводе означало “Game over”, или “Игра окончена”).
Пока мы переосмысливали новую реальность, телефон снова зазвонил, и родной, хоть и немного рассерженный голос нашедшейся жены потребовал вызвать наконец ей нормальное такси. Да, моя жена — это достойная мать представителя Z-поколения. Она полностью обслуживает этого представителя, водит его, уже получившего паспорт, по врачам, убирает, моет за ним посуду и считает его чуть ли не гением за то, что он умеет вызывать такси по смартфону, искать халяву в интернете и заказывать пиццу по телефону. Наконец, такси всё же было заказано и даже доставлено к жене. Жена сообщила, что едет обратно.
Однако, мой мозг программиста продолжал перебор вариантов. А вариантов оставалось всего два: либо жена действительно приедет одна, либо не одна. Простая холодная логика. Есть два вот таких варианта. Первый тривиален, неинтересен. Другое дело - второй. Здесь также есть два варианта: либо жену взяли в заложники бандиты и теперь едут с ней по мою душу. Либо..., либо жена сама и заказала меня этим бандитам. И вот теперь клетка захлопнулась. Как только я понял это, у меня опустились руки. Что ж, подумал я, если меня заказала родная жена, то какой тогда остаётся смысл бороться за свою жизнь? Будет лучше, если они меня здесь же и прикончат. Мне уже всё равно.
Как ни странно, жена приехала одна (то есть сработал тривиальный вариант, но я особо не расстроился). Расстроилась жена, что её никто не встретил с грузом. Интересно, как бы это я послал сына встречать жену с бандитами?! Я, конечно, человек вежливый, но не настолько же!
Паспорт нашёлся в моих вещах, и мы все вместе отправились в частную клинику теперь уже как люди, предварительно записавшись к терапевту, причём уточнили, что мы записались именно по нужному нам адресу, так как есть ещё другие филиалы этой клиники в нашем городе. И я уже почти не удивился, когда по прибытию в эту клинику, оказалось, что нас будет принимать другой врач-терапевт, а не тот, к которому мы записывались. Я словно смотрел триллер, более того, я был в роли главного героя. Я уточнил, какой стаж работы у этого подставного “врача”. И сколько он работает именно в данном учреждении, и почему нас переписали к другому специалисту? Оказалось, нас всё же записали по другому адресу, хотя все мои домочадцы слышали, что я называл правильный адрес при записи. Я уже хотел было потребовать запись телефонного разговора, но жена не дала мне ощутить себя в роли Шерлока Холмса и потащила к подставному “врачу”, распевая что-то о человеческом факторе.
Ох уж этот мне человеческий фактор. Сегодня у меня весь день пронизан одними человеческими факторами. Или всё же нечеловеческими? Кто-то явно шутил надо мной, не давая мне заскучать. Но, это были именно шутки, не более: подставной “врач” оказался врачом без кавычек - миловидной женщиной, виртуозно владеющей фонендоскопом. Далее был хирург, с которым мы с удовольствием поговорили об эволюции. Хирург вставил мне тампон-дренаж в рану, которая ещё не успела затянуться, сказал приходить завтра. И мы отправились домой. Я уже был измотан настолько, что лишь смутно помню дальнейшее. Помню, что жена меня накормила супом - мне ничего большего после операции есть было нельзя. Я прилёг на диване в зале и немного забылся. Проснулся я от запаха гнили. У меня в крови были всё те же повышенные концентрации печёночных проб из-за интоксикации печени лекарствами. Все мои чувства, особенно обоняние, были обострены до предела. Почуяв запах гнили, я понял, что он исходит от меня. Причём ощущал я его не постоянно, а волнами.
Я был бессилен. Поднимался только для того, чтобы сходить в уборную и в ванную. И ходил как в тумане. Однако запах гнили я помню чётко. И каждый раз, когда я ощущал его, всё больше и больше погружался в депрессию, так как понимал, что этот запах -запах моего гниющего кишечника. Я слышал какой-то приглушённый гул (это на самом деле работал кондиционер). Когда я зашёл в ванную, то меня снова накрыл этот запах гнили. Я понял, что жена установила какое-то оборудование, которое отводит этот запах от меня, лежащего в зале на диване, в ванную комнату, а затем - в вентиляцию. Бедная моя жена, думал я, старается, делает всё, чтобы я только не чувствовал этот запах. Я ей сказал, что знаю, что у меня рак, что не надо от меня этого скрывать. Жена возмущалась, говорила, что у меня нет рака, откуда я это взял, и, вообще, она бы первая сказала бы мне об этом. Но я чувствовал запах! Он топором бил меня по голове. Причём не постоянно, а волнами. Только у меня появлялась какая-то надежда, как тут же снова накатывала новая волна этого неумолимого запаха и ввергала меня в ещё большую депрессию. Только я не мог сказать об этом жене! Что угодно, только не это!
Ведь она и так, бедняжка, выбивается из сил, чтобы скрыть от меня этот запах, а я, оказывается, всё равно его чувствую! Значит придётся ей ещё больше стараться, нанимать специалистов, консультироваться с психологами только лишь для того, чтобы я не чувствовал этот запах. А смысл?! Рак от этого никуда не денется! И я буду медленно гнить на глазах у детей, а жена будет целовать меня, смердящего, всячески скрывая отвращение, будет ухаживать за мной - лежачим полутрупом, и неизвестно, сколько это может продлиться. Я не хочу смотреть на это!
Тем временем волны запахов накатывали на моё сознание. К запаху гнили примешивались ещё какие-то давящие на психику ароматы. Я понимал, что скоро могу просто потерять сознание и уже никогда не очнуться. А жене придётся до конца ухаживать за мной. Вдруг раздался голос жены. Она мне жаловалась, что опять не работает стиральная машинка. Мне показалось немного досадным то, что жена меня пытается так неуклюже отвлечь от мыслей о раке. Ведь ясно, что это было сделано специально, чтобы я вместе с сыном в последний раз починил эту машинку. Чтобы у него, да и у меня осталась память об этом. Я еле передвигался, но собравшись с силами моральными и физическими, не давая вида о моём состоянии, прочистил вместе с сыном фильтр, машинка заработала. Да, подумал я тогда, конечно, все деньги ушли на установку оборудования для отвода моих запахов. На ремонт машинки денег не осталось. Бедная моя жена! А жена не унималась: она стала планировать, в какой комнате я теперь буду жить. То есть лежать - я это прекрасно понимал.
Она предложила мне занять угловую небольшую комнатку. Если бы я был здоров я бы ни за что не согласился на такой вариант! У меня компьютер, книги, столько вещей! Туда это всё не влезло бы. Более того, зимой угловая стена промерзает, летом, наоборот, прогревается. Да и воздуха там мало в этой конуре. Но теперь я понимал, что это самый приемлемый вариант - вещей мне уже никаких не нужно, а мой смрад легче утилизировать в этой отдельной комнатке. Да и детям буду реже попадаться на глаза. Поэтому я согласился.
У нас есть кошка и собака. У меня с ними отношений особых не сложилось. Я всегда считал нецелесообразным держать в квартире домашних животных. Нет, кошек я люблю, но не в квартире, а где-нибудь на даче. В квартире с ними слишком хлопотно. Не говоря уже о собаках. Но дети и жена настояли – что ж, чем бы дитя не тешилось…
Сейчас же, в полуобморочном состоянии, я заметил пса рядом со своим диваном. Он подошёл к моей свисающей руке и лизнул её. Надо же, подумал я, значит от меня не так уж и дурно пахнет, если собака смогла лизнуть мою руку. Я пошевелил рукой, намереваясь погладить собачку, но она увернулась и убежала. Ага, наконец, дошло, ухмыльнулся я.
За окном смеркалось, но в моей душе смеркалось быстрее. Волны гнилостного запаха участились, и я понимал, что вытяжка уже не справляется. Пришла жена и прилегла рядом со мной. Какая выдержка, подумал я. И вдруг она меня поцеловала. Этот поцелуй мне не забыть никогда. Теперь я знал, что такое последний поцелуй. Ведь, конечно, она знает, что завтра меня уже не то, что поцеловать, приблизиться ко мне будет тошно. Поэтому у нас оставалось только сегодня. Только сейчас. И мы должны были насладиться этим оставшимся нам “сегодня” навсегда.
“Пришёл, как жизнь, короткий,
Прощальный, тихий вечер.
Конец всему родному...
А я хочу быть вечным...”
Нет, мне теперь никогда не забыть тот её последний поцелуй. Я лежал как камень, она гладила моё лицо, целовала его, шептала что-то много и горячо. Бедная моя жена! За что тебе ещё такое наказание?! Наконец, жена прикорнула рядом и уснула. Я боялся пошевелиться, чтобы не нарушить её сон. Пусть в конце концов отдохнёт. Сколько ещё предстоит ей вынести на своих хрупких плечах!
Наша кошка, по привычке, залезла к ней на живот и начала, тихо мурлыкая, перебирать лапками. Надо сказать, это меня сильно удивило. Ладно жена ещё может преодолеть отвращение из-за моего запаха, но не кошка! Наша кошка - очень привередливое создание. Если ей хоть какая-то мелочь не по душе, она скрывать этого не станет. Итак, удивившись поведению кошки даже больше, чем жены, я, наконец, заснул.
Конечно, я часто просыпался, Мне казалось, что я уже не могу пошевелиться, настолько я стал слаб. Время неумолимо разрушало меня. Побочные эффекты лекарств ещё никуда не делись: наблюдались те же спутанность сознания, кошмары, депрессивное состояние. Но, несмотря на это, я старался не шевелиться, чтобы не разбудить жену.
Наконец, наступило утро. Жена стала собираться на работу и попросила меня не прыгать с балкона. Пришлось пообещать. Но у меня ещё был запасной вариант - напиться каких-нибудь таблеток. Однако, у меня оставался один должок - я обещал описать все мои приключения. Кому я это обещал – не так уж и важно. Я это должен был сделать просто как учёный. Я взял тетрадь, карандаш и стал писать. Конечно, моё моральное состояние было хуже некуда, я написал только одну страницу про моё увлечение физикой. Далее нужно было идти в частную клинику - сдавать анализы и делать перевязку. В клинику я пошёл с сыном, так как был в себе не уверен. В клинике повсюду висели зеркала, и в них я видел своё отражение. Там был изможденный раком старик с потухшими глазами, давно бросивший заботу о своём внешнем виде. Я понял, что всё это напрасно. Зря я сюда хожу, сдаю анализы...
Ведь и так всё ясно. Зачем впустую тратить деньги? Скорее всего, жена даже подговорила врачей, чтобы те скрывали от меня мой диагноз. Дешёвое представление. Поэтому, когда мне посчитали стоимость анализов, я сказал, что мы их делать не будем. Развернулся и пошёл на перевязку к хирургу. Ожидая хирурга, я решил поговорить с сыном насчёт бессмысленности всего этого представления. Я его попросил поговорить с мамой, чтобы она не тратила деньги на эти представления. Здесь сынок активно кивнул с самым серьёзным видом, давая понять, что он с этим полностью согласен. Ведь я всё равно знаю, что у меня рак, продолжал я, тогда какой смысл во всех этих тратах? Я взглянул на сына, ожидая увидеть в нём разумного человека, непоколебимо следующего этой простой, пусть суровой, но справедливой логике. Вместо этого я увидел легкомысленного представителя Z-поколения, который тихо угорал со своего сумасшедшего отца. И ему это явно доставляло удовольствие. Он смотрел на меня совершенно бесстыжим взглядом и откровенно ржал. Это было настолько искренне, что я ни минуты не сомневался, что сыночку сейчас очень весело. Но что могло его так развеселить? Только то, что его папа всё же сошёл с ума. Значит, я действительно сошёл с ума - я верю в чистую детскую искренность чувств.
Следовательно, скорее всего, у меня действительно рака нет, я - просто сумасшедший. Ну, это уже гораздо проще. Со своим сумасшествием я как-нибудь разберусь сам.
После этого я всё же решил сдать анализы, так как теперь это было уже не бессмысленно. На обратном пути я сказал сыну идти домой, а я пойду прогуляюсь. Сын как-то слишком легко согласился (я даже немного оскорбился). Ему явно было плевать с высокой колокольни на то, что я мог куда-нибудь прыгнуть. Я гулял на свежем воздухе и анализировал, анализировал, анализировал. Свежий воздух постепенно прояснял моё сознание. Было ясно, что состояние депрессии поддерживалось и даже усиливалось запахами, особенно одним запахом, который я никак не мог вспомнить. Тогда я пошёл домой в надежде найти там решение этой загадки, сел за письменный стол, открыл тетрадь и стал писать трактат о запахах, о том, что именно они играют ключевую роль в угнетении психики, особенно уже находящейся в депрессивном состоянии. Далее я начал искать в зале источники запахов. И сразу нашёл целых два: это были стоящие на столике духи моей жены. Раньше я ничего не имел против этих духов, они мне даже нравились, но теперь они вызывали у меня отвращение. Видимо, это произошло потому, что моё чувство обоняния было обострено из-за интоксикации печени, и мозг связал моё состояние с этими запахами, которые оказались не в том месте и не в то время. Но я помнил, что были ещё другие запахи, которые ещё сильнее давили на психику.
Я помнил ощущения, но не понимал, что это был за запах. Может быть мозг сам синтезировал этот запах? - размышлял я. В этот момент в зал проскользнул представитель Z-поколения, открыл привычным до автоматизма движением холодильник и налил себе холодной воды. И меня, сидящего в противоположном конце зала, в тот же момент накрыла волна того самого запаха, который меня преследовал последние сутки. Но теперь я обрадовался этому запаху, я его нашёл! Ну, хорошо, мы его нашли! Я кинулся к сыну и как ищейка стал обнюхивать его бутылку, кружку, затем сунул нос в холодильник. Бр-р-р! Я чуть не потерял сознание. Да, это был запах гнили из холодильника. Разумеется, я его ощущал на порядок сильнее, чем нормальные люди без интоксикации печени. Я радовался этому открытию как ребёнок. Ребёнок, кстати, тоже радовался, но не так сильно. Сынок просто заявил, что первенство этого открытия принадлежит ему, если что, ведь это он первый открыл холодильник! И с чувством выполненного долга удалился в свою комнату. А я продолжил поиски. Ведь я еще ощущал подобный запах в ванной. Когда я открыл дверь в ванную, меня чуть не сбил с ног этот гнилостный запах, но уже с другим оттенком. Вскоре я нашел источник этого запаха - дешёвое мыло, которое я сам же и купил. И раньше запах этого мыла меня вполне устраивал. Видимо, его действительно делали из какого-то дешёвого гнилого сырья. Этот эффект усиливался ещё тем обстоятельством, что мыло лежало в мыльнице из какого-то мягкого материала, похожего на резину. Всё встало на свои места. Я был удовлетворён проделанной работой о влиянии запахов на мозг, особенно больной. В комнате или палате, куда кладут таких пациентов, должна быть стерильная чистота и минимально возможное количество любых запахов! Любой, даже слабый, запах может усилить депрессивное состояние! А самый депрессивный запах – запах гнили.
После этих “открытий” моё состояние стало намного лучше. Знание - сила. Я шёл на поправку…
Постскриптум
Итак, я прошёл (или меня провели?) по лезвию бритвы. Я мог бы ещё промедлить и не вызвать скорую, операция могла бы завершиться не столь успешно, я бы мог выброситься из окна, наконец, меня могли бы “добить” в психушке. Кстати, после этой истории мне рассказали, что псих-бригаду в больницу вызывают довольно часто. В обычной среднестатистической больнице в современных условиях скудного бюджета нет условий для индивидуального подхода к больным. И правильно контролировать состояние каждого больного не хватает ресурсов. Поэтому всё поставлено на поток. Всем больным назначается стандартное для их диагноза лечение и далее оно реализуется либо до выздоровления (что, наверное, случается всё же чаще), либо до вызова псих-бригады (что тоже не редкость). Идёт такой искусственный отбор – кто выдержал побочные эффекты лекарств – тот выжил, а у кого они проявились с особой выраженностью – того отправляют в психушку. В последнем случае шансы на благополучный исход резко уменьшаются. Человека просто списывают со счетов, объявляя его психом. При этом может теряться время, пациенту в псих-больнице не оказывают действительно необходимую ему медицинскую помощь (например, женщина, которой вызвали псих-бригаду, умерла от инсульта, пока её катали в машине – сначала из больницы псих-бригада привезла её в психушку, но там поняли, что это не их случай – отправили обратно, но не довезли).
Кроме того, в среднестатистической больнице лечащим врачам некогда даже нормально поговорить с пациентом. На все вопросы следуют короткие сухие ответы – от пациента хотят побыстрее отвязаться. Мне никто нормально, по-человечески, не объяснил, почему меня не выписывают в обычный для таких операций срок, несмотря на мои попытки выяснить это у лечащего врача. Поэтому пациенту начинает казаться, что от него что-то скрывают. И это подозрение ещё более усиливается, когда больного пытаются обмануть (даже из лучших побуждений!), давая ему неисправные градусники и так далее.
Одна из целей, ради которой я публикую этот рассказ – ещё раз обратить внимание общества на данную проблему. Нельзя превращать больницы в “прокрустово ложе”.
Другая причина публикации – я это обещал сделать. Пусть в бреду, пусть сам себе, но обещал. Меня действительно эта история удивила. По долгу службы я хорошо знаком с теорией вероятностей, неоднократно применял её на практике. Поэтому могу оценить вероятность тех или иных событий, последовательности событий. И меня не покидает ощущение, что всё, что со мной произошло за эти несколько дней, было не случайно. Словно кто-то разыграл меня. Причём сделал это остроумно, с хорошим чувством юмора.
Как повлияла эта история на меня? Я по-другому взглянул на свою жизнь. Теперь я меньше времени просиживаю за компьютером. Стал больше понимать своих жену и детей, а они, надеюсь, меня. Стараюсь больше двигаться, движение – это и в самом деле жизнь. И мне вдруг стало намного интереснее жить. Я вижу удивительные вещи на каждом шагу, которых раньше бы и не заметил. И меня до сих пор не покидает то самое сильное ощущение – чувство причастности, когда приближаешься к Истине ещё на один шаг.
И ещё: мне вдруг стало интересно читать Библию. Именно она будет первой книгой, которую я прочту в моих новых очках, подаренных самому себе на юбилей.
Глеб Вербов. verbovpost@gmail.com
Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/