Мертвец (хроника одного коматозного сна)

1

Откуда в душе берется такое огромное количество сомнений?           Нет, скорее, это похоже на мрак, такой, что все возможные оттенки темного, усиленные потусторонним холодом, сгущаются всё сильнее и сильнее. Кажется, что осталось мгновение, чтобы черное поглотило с головой. Но нет, специально перемещаются светотени. Оттеняют, дают почувствовать. Вот и этот жалкий парень, который трясется вместе со стулом, что сейчас под его задницей. Что он скулит? На что он надеется, когда всё совершенно ясно.

Если бы, но вновь внутренний мрак. Нужно, чтобы он прекратил скулить. Лучше завтра, точно, что завтра будет лучше.

— Вы же были там, господин следователь. Как вы можете отрицать это. Вы же всё видели. Вы видели, что я не убивал Диану. Её убило это жуткое существо.

— Что ты собираешь. Прекрати ломать передо мной комедию. Твое право надеяться на то, что тебя признают невменяемым. Только я тебе не верю. Ты абсолютно здоров, и гражданку Ищенко убил ты, а не какое-то страшное, фантастическое существо — жестко отреагировал Елисеев, поднявшись из-за стола.

— Но вы же видели мертвеца. Я видел вас, я не могу ошибиться — взмолился парень.

— Прекратите Сергеев — рявкнул Елисеев, сделав два шага, он скрылся за тяжелой дверью, а к продолжающему трястись Сергееву вошел сотрудник, чтобы отвести последнего в камеру следственного изолятора.

Какая жалкая попытка вызвать сочувствие. Неужели он таким примитивным способом старается убедить меня, что психически не здоров. Никогда не мог представить, что когда-нибудь какой-то подонок, замаравший свои руки в крови, попытается обращаться ко мне подобным образом, захочет вовлечь меня, представить свидетелем. Полная херня, но почему настолько сильно коробит внутри и не отпускает отвратительный образ этого недоноска, а вместе с ним этот проклятый мертвец. Два описания внешности, очень четкие и одинаковые. Как они могли договориться, убийца Сергеев и этот Никитин. Нет, дело не в описании мертвеца. Есть что-то еще, вот оно и не дает спокойно резюмировать простой факт: неврастеник и хлюпик убил из ревности свою подругу, чтоб если не ему, то некому.

Может он, действительно, не здоров. Этого отрицать нельзя.

Елисеев почти целый час сидел на лавочке возле подъезда собственного дома. Вокруг никого не было. Поздний осенний вечер смело и уверенно управлял атрибутами времени года. Иногда появлялся мелкий чуть ощутимый дождик. Быстро его отгонял дующий с севера ветер. Делал это буднично, не вмешиваясь в устоявшуюся унылость. Ветер, в отличие от Елисеева, который пытаясь избавиться от преследующих образов переросшего слюнтяя Сергеева и загадочного, несуществующего мертвеца, думал именно об осенней хандре, не было ему никакого дела до убийства, до мистического мертвеца. Ветер просто перемещал воздушное пространство, он не задумываясь и не обращая внимания на время суток, менял юг на север, запад на восток.

Сколько дней стоит мокрая, темная непогода. Совсем не появляется солнце, а если обозначит себя, то сразу спешит исправить собственную оплошность. Скорее бы зима. Белое ослепит, оно же наведет марафет, наконец-то высохнет воздух. Куда подальше пропадет эта омерзительная, надоевшая влажность, которая что мрак, что мерцание. Только в моей голове?

Елисеев закурил. Мимо прошли две молодые женщины. Одна из них разговаривала по телефону, другая мельком взглянула на Елисеева, и он тут же сменил поток неприятных размышлений на вопрос: почему я, в последнее время, в каждой незнакомке ищу схожие с Катей черты, когда это стало нормой?

Девушки скрылись за углом. Через минуту со стороны того же угла появился сильно пьяный мужик, в правой руке которого имелась бутылка с пивом.

— Хоть бы раз вошла в мое положение. Ни грамма сочувствия, ни намека на хоть какое-то сострадание. Ну, и черт с тобой. Пусть всё так и будет. Всё довела меня, катись к чертовой матери — не видя в темноте Елисеева, сам с собой разговаривал пьяный мужик, живущий в соседнем подъезде, на первом этаже.

Не пытайтесь ни у кого вызвать чувство жалости, даже если это у вас превосходно получается — то все равно, не стоит. Ибо подобное обязательно утянет вас в безвозвратную трясину личностного ужаса, душевной импотенции, чего угодно, но уже непреодолимого, того, что простым желанием, самообманом затянет вас очень глубоко. Выбраться станет невозможно. Не жалейте себя. Не ищите себе бесконечных оправданий. Не играйте с частью внутреннего дьявола, потому что в какой-то момент он непременно пригласит настоящего беса, чтобы тот не только насладился вашим саморазрушением, но и профессионально довел начатое до своего логического завершения. Не ищите к себе жалости. Не просите её ни у кого.

Елисеев почувствовал просветление. Несложное мысленное отступление устранило образ загадочного мертвеца, вместе, следом за ним, исчез плачущий Сергеев, который собой лишь дополнял всякие отступления, от того становился еще более отвратительным.

“Он убил её. Тот прыщавый акселерат, спортсмен был прав. Иваницкий — забавная фамилия, которая совсем не подходит к заунывно типовой внешности”.

Елисеев поднялся с лавочки. Хлопнула подъездная дверь. Четко отработал лифт, бесшумно отворились дверцы. Елисеев, уже в какой раз, встретился глазами с цифрой четыре, нарисованной с помощью трафарета на его лестничной площадке.

2

… Удивительно завлекала в свои сюжеты обыкновенная ночь. Она же разделяла собственное время на участки, каждый из которых напоминал Елисееву апокалиптическую зону. Они граничили друг с другом, они старались, чтобы он не ошибся, чтобы он точно знал: куда ему сначала, а куда следует двинуться после. Странным выглядело то, что он находился в узком периметре, огражденном колючей проволокой, с одинаковыми серыми столбами. В определенных местах проходы образовывали перекрестки. Четко и ярко в глаза врезались белые указатели, с черными надписями на них, где были цифры, были коды, но не было слов. А 237 СЕ, только Елисеев не мог решиться. Он каждый раз останавливался. Долго смотрел в ту сторону, которая должна  была дать ответ, но там был виден ничем непримечательный ландшафт. Кусты, пригорки, впадины, зелень и серость. Чуть дальше странные конструкции из металла. Над всём этим такое же мрачное небо и полная, гнетущая пустота. Лишь очень необычный звук, проникающий не с наружи, а появляющийся изнутри, из внутренней пустоты, той, которая и составляла всё, что видели глаза Елисеева. И казалось, что данное не должно рождать вопросов, тем более сомнений. Только вот от чего так сдавливает дыхание. То, что находится за пустотой. Он ведь знает об этом. Еще знает о том, что защищает разделенное на фрагменты время, и то, что скрывает пустота, пока не может показаться на поверхности огромной лужи, которая сейчас по левую руку, с мутноватой водой, на которую падает слабый отсвет только что появившейся луны. Из-за туч, сквозь ветер, через пространство. Опередив заблудившуюся мысль, намного опередив, что перепутались цифры и таблички. Кажется, они поменяли содержание. Цифра восемь сменилась на цифру три, цифра шесть неминуемо превратилась в девятку.

А ближний к Елисееву указатель начал поворачиваться вправо. Скорый испуг ворвался ознобом. Ветер охлаждал вспотевшую шею и короткостриженый затылок. Преодоление, только о чем всё это. Причем здесь альтернативный выбор, и о чем хотят рассказать ему фрагменты из чужеродной антиутопии. О чем всё это? Неужели лишь для того, чтобы появился он, — тот, кого, все вовлеченные в процесс, именует мертвецом.

3

Елисеев тяжело дышал, несколько раз перевернулся с боку на бок, не открывая глаз. Прошла минута, цельное предложение, произнесенное на неведомом языке, нарушило пространство притихшей комнаты. Мертвец спокойно сидел, безразлично наблюдая за Елисеевым.

Два раза до этого, сейчас в третий, Елисеев имел возможность лицезреть необычное создание, которое даже отдалено, не имело ничего общего с тем, что находилось вокруг него. И оставалось удивляться тому, почему люди, находящиеся рядом, которые обязаны были обратить свое внимание на явление монстра, этого не делали. Они просто не видели, смотрели в его направлении, проходили мимо, быстро исчезали. А он нахально сопровождал взглядом некоторых из них, кажется, старался запомнить или это лишь виделось Елисееву. Ведь он без всяких помех мог разглядеть чужака, запомнить настолько, что теперь точно знал: никогда ему не удастся избавиться от того, что видит сейчас, стоя всего в двух метрах, видя, как монстр бросает на землю бездыханное тело молодой девушки, прямо на асфальт, рядом с потоком грязной воды, стремящейся к вмонтированной в поверхность дорожного покрытия решетке.

Мертвец был высок ростом, широк в плечах. И если увидеть его со спины, то он ничем не отличался от обычного, очень крупного мужчины. Наглого, уверенного в себе, с хозяйской поступью, но всё же обыкновенного, на такого, каких хватает. А вот если в профиль. Еще хуже, если смотреть прямо, глянуть глаза в глаза. С расстояния тех же двух метров, которые сейчас отделяли Елисеева от явившегося на антиутопический перекресток мертвеца. Лицо, не скрывающее жуткой синевы. Нос, что лишь половина. То же самое о лбе, обрезанном, слишком узком. Кто захотел постараться, но не тронул волос, похожих на паклю. Серую, сгнившую, выглядящую хуже, чем любая имитация. Такого произвести специально было нельзя, а рта и вовсе было не разглядеть. Губы, если и были, то казались лишними. Поэтому, вперед выпирала массивная челюсть, которая наваливалась на такой же огромный подбородок. Но главное — глаза. Что можно было в них увидеть, и нужно ли было.

 Чернота, без примеси красного. Только пропасть, в которой даже лёд перестал существовать, как физическое тело, превратившись во что-то большее, куда более холодное, умноженное на время. Представить сложно, лучше оценить. Но постойте, для этого необходима минута, а самое большее, что можно получить — это несколько секунд. Убрав всякую вероятность умножения, и именно от этого глаза мертвеца становились всем, в течение мгновения. Сильнее и четче определяли облик. Прятали за собой колоссальные параметры физической силы. И совсем в бледное пятно, во что-то неразличимое превращалась, сливающееся общим мраком, темное одеяние мертвеца.

Часы бывают безжалостными. Бывают добрыми, иногда даже ласковыми. Всё зависит от того, в какую сторону стремишься. Куда и что, где и как, что после? Есть ли разграничение между типовым графиком и тем, что, не спрашивая согласия, хочет втиснуть внутреннею изнанку в рамки этого самого графика. А часы, им безразлично. Лишь зеленый цвет, лишь давно привычные цифры. Четыре лучше, чем два. Или наоборот? Чаще лучше два, еще приятнее, когда ровно четыре нуля. Ведь ночь в девяти из десяти случаев определяется утром. Глупо, и нужно согласиться с тем, что этого делать нельзя. Только каждая минута существует не только в нас, она живет и помимо, рядом, вокруг, за дверью. От этого быстро закружится голова. Хорошо, что есть механизм захлопывающий постороннее пространство, соединяющий в одно целое нас и не имеющий к нам никакого отношения циферблат, чтобы утро определяло ночь, чтобы два часа ночи всегда были лучше, чем пять утра, ведь четыре часа до пробуждения тот срок, который всегда переиграет один час. А на самом деле?

Сновидению вполне достаточно десяти минут, может одной, иногда пары мгновений. Казалось на этом всё, но нет, есть еще физиология, есть степень усталости и та самая внутренняя изнанка, которая настолько хитра и противна, что очень трудно с чем-то сопоставить. Почему, когда плохо, когда и без того тяжко, она неизменно добавляет мрачных красок. Сами вытаскиваем? Конечно, что нам еще делать, куда нам деться. Но разве я не пробовал, разве ни случалось это многократно со мной лично. Я старался. Я убеждал себя. Но проклятая изнанка не была способна услышать. Она упорно стремилась к полному полуночному мраку. Она даже не могла удержаться в рамках какой-нибудь штампованной антиутопии.

А мертвец был. Его можно было увидеть сразу за циферблатом с зелеными символами, которые мгновением застыли на отметке без пяти четыре ночи.

Он был больше похож на размытую тень, он не имел четких контуров, и казалось, что в следующую секунду, он обязательно растворится. Будет поглощен, притаившейся в ближнем углу, ночью. В глубине, в том, чего нет на самом деле. Ведь должны заявить о себе стены, но нет, они предательски отодвигались всё дальше и дальше. Верить не хотелось, но они покидали пределы квартиры. Или это сознание смешивалось с той самой обманчивой изнанкой, пытаясь поставить те вопросы, от которых сознательно уклонялся. Избегал, прятался, молчал — не принимая странных, категоричных глаголов.

Вот и сейчас больше всего на свете захотелось забиться в самый дальний угол, чтобы всё это больше не имело места, чтобы силуэт мертвеца двинулся следом за стенами. На улицу, в непроглядную тьму, где ничего, лишь вакуум. Там ему место.

Движением с боку на бок, не прерывая сна окончательно, Елисеев избавился от мертвеца. Последний одномоментно оказался за стенами, которые, вытолкнув мертвеца, вернулись на свое место. Елисеев тяжело дышал, сидя на кровати. Взял в руки телефон, но спустя несколько секунд положил его на прежнее место. Ночь не давала сделать звонок. Часы меняли крайние цифры, но ночь не спешила последовать примеру, кажется, что она разучилась двигаться. Она приглашала к себе, она звала за собой, и Елисеев поднялся на ноги, двинулся в сторону балконной двери, за которой маячил шарик желтого цвета. Единственный, настырный и страшно одинокий, похожий на самого Елисеева. Случились еще два шага. Еще две пропасти удалось преодолеть, следуя за зовом того, чего не существует. И немудрено, что третий шаг стал избавлением. Виной тому стали оставленные за спиной часы, не последовавшие за Елисеевым, а уже в миллиардный раз подчинившиеся своему хозяину.

После этого Елисеев очнулся окончательно. Он стоял, не дойдя одного шага до балконной двери. Он хорошо видел, что она чуточку приоткрыта, и еще желтый шарик отчетливо трансформировался в свет одинокого фонаря, освещающего край производственной базы, расположенной по курсу, прямо напротив дома Елисеева, а за базой, заявляли о себе типовые многоэтажки.  

“Какой сумбур, скорее бы приехала Женька” — подумал следователь, включая на кухне электрическое освещение.

После, смешавшись с табачным дымом, пролетели два часа. Когда утро вступило в свои права и послышались всё более явственные звуки со стороны, Елисеев вернулся на кровать. Полных полчаса ему не удавалось отключиться. В голове продолжали бороться две противоположные сущности. Одна требовала отдыха, другая не хотела оставить сложившееся положение без сиюминутного анализа. Силы их были примерно равны, и поэтому Елисеев то закрывал глаза, то вновь их открывал. Минуту тратил на то, чтобы вернуться к образу мертвеца. Следующая уходила на то, чтобы окончательно расправиться с мертвецом, отправив последнего в безапелляционное положение сугубо вымышленной реальности. Наступала третья минута, и она каждый раз пыталась свести в единое целое две предыдущие фазы — это приводило к нестерпимому желанию уснуть.

Можно посчитать. Можно разделить.

Но, в конечном итоге, сон, получив дополнительные баллы со стороны физической усталости, взял вверх, и Елисеев уснул. Облегчения данное не принесло, а, напротив, случилось то, чего Елисеев точно не желал.

4

Замкнутое пространство, в виде узкого, длинного коридора, где между стенами какой-то метр. Позади тупик. Стена окрашенная чем-то темно-зеленым. Нужно двигаться вперед.  Все равно почти ничего нельзя разглядеть. Лучше, что свободное пространство ощущалось. Хуже, отсутствовала альтернатива. Но нужно двигаться, что спустя несколько секунд и начал делать Елисеев.

Первые десять шагов сопровождались сильным сердцебиением. Вместе с этим, спина начала покрываться холодной, липкой испариной. Но ноги отмеряли расстояние уверенно, даже торопились, опережая испуганное сознание. Елисеев отчетливо ощущал этот  парадокс, хотя понимал, что так быть не должно. Только вот все попытки восстановить нормальный ритм к успеху не приводили, напротив, неприятный диссонанс лишь увеличивался. Нужно было понимать, что если так пойдет дальше, то через несколько секунд его тело потеряет связь с сознанием, вырвется вперед и следом произойдет самое страшное, ведь именно от этого еще сильнее и яростнее стучит сердце, ведь именно данная мерзость начала раздваивать зрение. Ладно, если проснуться. А если нет, откуда эта катастрофическая мысль? Как она нашла себе здесь место? Нет, он не сможет проснуться, он должен будет остаться здесь, в этом коридоре. Остаться навсегда там, где всего метр с небольшим в ширину, где глухая стена за спиной и непроглядный мрак впереди тоннеля, которому нет конца, который затягивает в себя всё сильнее и сильнее. Переворачивает сознание, заставляет ощутить. Нет, всего лишь вспомнить. Еще мгновение, и теперь получается, что необходимо вернуться назад, но не в сторону тупиковой стены, а туда, где и осталось давно потерянное время. Забытое, выкинутое нарочно, с умыслом, чтобы избавиться, чтобы можно было не возвращаться. А значит, спокойно жить, нормально воспринимать действительность. Да, так, не иначе. Иначе нельзя, ибо мрак, ибо не будет ни одного шага вперед. Лишь бутылка, с ней мрачная компания странных личностей, которые собственное отражение, которые быстро утянут на ту сторону, где уже не будет ничего нормального. Нет семьи, нет работы, нет маленьких жизненных радостей, нет новых и старых друзей, нет света, нет хорошего настроения. Лучше не продолжать. Слишком много примеров, избыточно количество воспоминаний о тех, кто не смог вырваться, кто остался в периметре жуткой рабочей окраины. Плохо сложилась судьба этих людей. Можно было бы сопоставить. Вспомнить многих поименно.

 Присутствие нереальной реальности могло напомнить, но времени на анализ давать никто не собирался. К тому же, вдвое и неожиданно расширился коридор. Появились двери справа, слева. В глубине, на расстоянии десяти метров, зажглась тусклая лампочка. Всё встало на свои места. Елисеев видел свою сестру Екатерину.

Катя была такой, какой видел её в последний раз, больше двадцати лет назад. Ему тогда исполнилось двадцать пять, Кате было семнадцать. А вокруг них всех, везде и всюду,  бесновалось самое мрачное время, из всех времен, которые когда-либо имели место быть. Но ведь неправда, а лишь внутренний мир и не тот, что был частью самого Елисеева, в те годы, а тот, что явился позже. Спустя десять лет, пятнадцать лет. Но точно не тогда, когда середина девяностых годов собирала свою страшную, каждодневную дань. Люди умирали подобно мухам. Кто от наркотиков, кто от самопального алкоголя, кто, не видя иного выхода, завязывал на шее веревку. Болезни, которые можно было бы вылечить, если бы не середина девяностых.

Кто-то был убит, решив, что пришло его время получить всё из ничего. Кто-то превратился во что-то лишь отдаленно напоминающее человека. Всё было. Был Елисеев и в тот день еще живой была его сестра Катя.

Нельзя сказать, что они когда-либо были дружны. Этого не было, скорее, наоборот. И уж точно не в тот день, который так и останется бесконечным. Хотя сколько раз Елисееву удавалось убедить себя, что этот день ничем не отличался от других. Только доказательство держалось недолго. Проходил час, иногда меньше, рушилась полноценность. Вновь что-то мешало, что-то путало. Необходимо было начать вновь, вернуться, но проще было оборвать. Заставить принять факт без наличия полного доказательства. Так проще, но точно, что не легче. А время шло. Оно менялось, оно поглощало и умело обманывало. Кошмар всё увереннее становился реальностью, пока мало материализованной, но определенной, осязаемой, такой, которая каждый день и каждую ночь будет требовать своего всё сильнее, всё настойчивее.

Катя не видела брата. Елисеев не пытался этого исправить, лишь украдкой, пытаясь надежнее спрятаться, наблюдал за тем, что уже видел. Просто основательно забыл. Не мог вспомнить и сейчас. Тем более, странные светотени крутили картинку. Делали это настолько настойчиво, что временами оставался лишь фон, а спустя секунду, всё возвращалось к исходной точке, и вновь перед Елисеевым была Катя. Она смущенно улыбалась, выслушивая того, кто был рядом с ней. Только вот, этого человека Елисеев разглядеть не мог. Последний как будто специально отделялся незримой перегородкой, где сгущался окончательный мрак, где лишь быстрая смена палитры. Всё более темная, всё более злая, дополняемая совершенно неописуемым звуковым рядом, состоящим из бульканья, скрипучего шепота, всего недоступного Елисееву, несмотря на то, что он и сам находился не на своем месте, а в смежной, близкой к ним реальности.

Сильным было воздействие страха. В любой момент сдвинутся рамки времени, и тогда Катя сможет ощутить его присутствие. Ничего более ужасного он не испытывал никогда, от этого естественным выглядело желание, как можно скорее почувствовать очередной переворот реальности.

Лучше сухость во рту. Лучше сильное сердцебиение, с липкой, противной испариной на спине, чем приближение того, от чего он, как казалось, сумел избавиться. Но, оказалось, что не до конца.

Катя начала говорить, делала это медленно. Затем помахала рукой тому, кто продолжал оставаться в полной недосягаемости, а после, увидела то, о чем, задыхаясь, молил её родной брат. Катя повернулась боком, сделала шаг в сторону. Картинка начала меняться. Тусклым и отдаленным, в одно мгновение, предстал фон — и Елисеев выдохнул уверенно: очередная встреча не принесла ничего нового, потерявшая звуковое сопровождение рамка исчезла. Коридор утратил намеки на таинственность. Теперь Елисеев находился в обычном коридоре, самого обычного дома. Мгновенно стало легче. Поверхностная мысль вылезла вперед: сейчас всё обычно, просто сновидение, в нем нет никакого мертвеца, в нем нет места умершей сестре — это набор фрагментов, которых много, которые проекция на то, что было прошедшим днем, вчерашним днем, неделей, загнанными мыслями, воспоминаниями.

Елисеев проснулся. Два кошмара в одну короткую ночь. Навязчивая реальность им в дополнение. Всё тот же хлюпик Сергеев, мычащий, трясущийся и произносящий странные реплики, настолько несуразные и необъяснимые: — Вы же были там, господин следователь, вы же видели, что я не убивал Диану, её убило это существо, её убил этот проклятый мертвец, которого многие не видят, но мы с вами способны его опознать, способны признать его реальное существование.

Нет, Сергеев говорил лишь первые строчки, в которых мольба и истерика. Остальное додумал он Елисеев, произнес этот бред, приняв на себя роль запуганного и обреченного Сергеева. Только зачем? Почему не выходит из головы облик этого жалкого человека. Если бы не было видений, то всего лишь необычное поведение или реальное умопомешательство подозреваемого. Но вот если бы он один. Разве ни то же самое твердил некий Никитин, и какие странные ощущения не покидали целых два дня, после того как Панченко, в своей привычной, ржачной манере, рассказывал о том, что Никитин утверждал: у него есть свидетель, что этого свидетеля он видел десять минут назад, в этом  коридоре, в двух метрах от кабинета, что этот человек следователь, что он работает здесь.

5

— Откуда ты знаешь, что этот человек следователь. Может он подследственный, твой коллега или простой посетитель — спросил у Никитина Панченко.

— Нет, он следователь, он из полиции. Я не могу объяснить, но знаю точно — уверенно и даже нагло ответил Никитин.

— Что значит, не могу объяснить! — рявкнул на Никитина Панченко, но тот и не думал отступать, а настаивал на своем: — Это же ваш человек. Я правильно понял, я не ошибся, и этот человек видел, как мертвец убил Светлану. Он всё видел, он находился в двух метрах от меня. Я сидел на корточках, прислонившись к стене, а этот человек внимательно на меня смотрел.

— Хорошо, предположим, что подобное возможно. Но тогда скажи мне: куда затем удалился гражданин Елисеев, так его фамилия, и почему на первом допросе, ты ничего об этом не говорил. И самое главное, когда тебе в голову пришла эта ахинея! — криком закончил Панченко.

Никитин мычал и вздрагивал, у него возбужденно бегали глаза.

— Спросите у него, он должен подтвердить — наконец-то выдавил из себя Никитин.

— Ну, да, как-нибудь на досуге — усмехнулся Панченко.

Усмехался он и в тот момент, когда рассказывал об этом забавном случае.

— Ты надеюсь не внес сей замечательный бред в протокол допроса — смеясь громче коллеги, отхлебнув холодного пива, спросил у Панченко Елисеев.

— Ты серьезно, нет, конечно — улыбнулся в ответ Панченко, а Елисеев чувствовал себя паскудно.

Что-то странное, малообъяснимое давило изнутри грудной клетки, не позволяло полноценно разделить с коллегой забавную историю. Приходилось делать вид, приходилось сдерживать себя от того, чтобы вертевшиеся на языке вопросы не были озвучены вслух. Откуда это? Почему дебильный бред незнакомого подонка так сильно впился в сознание. Что со мной происходит? Или я, действительно, там был? Нет, не был. Всё лишь сон. Обычный кошмар, явившийся из отрывков, слухов, разговоров, что засели в голове, вторя необычным событиям. Да, именно так. Иначе и быть не может. А Катя, откуда она могла там появиться. Где там? Во сне или в фантазии Никитина. Мне ведь показалось, что мертвец убил не Светлану Приходько, а Катю. Я проснулся в тот момент, когда наклонился к убитой девушке и убедился, что передо мной Катя. Еще мелькнул этот Никитин, он сидел и трясся, прижавшись к стене темного, незнакомого здания, кажется, производственной базы или гаража.

— Удивительные личности встречаются. Увидел меня и тут же решил: вот версия моей невиновности. Скорее, что он психически не здоров —  после небольшой паузы в разговоре, произнес Елисеев.

— Экспертиза покажет, но я уверен, что определят этого Никитина, как вменяемого. Знаешь, одного никак понять не могу. Сколько лет работаю, сколько разной мрази пришлось поведать. И всё время меня не покидает одна простая мысль: неужели каждый из них думает, что наказание обойдет его стороной, что никто ничего не узнает и он будет мучиться лишь угрызениями совести — мрачно, забыв о недавнем хохоте, произнес Панченко.

— Бывает так, что некоторым удается избежать возмездия. Сам знаешь, какое количество нераскрытых убийств — так же мрачно не согласился с коллегой Елисеев.

— Ну, не так уж и много. Хотя шанс есть всегда, но не так же откровенно — отреагировал Панченко, наливая себе и Елисееву в высокие, стеклянные кружки порцию холодного пива.

— Но, он же не пытался убежать? — осторожно спросил Елисеев, вернув Панченко к обстоятельствам дела Никитина.

— Почему, пытался, и еще как. Бежал так быстро, что думали: уйдет сука. Его же вместе с этой Приходько видели, и в клубе, и в баре — прокомментировал Панченко.

— А меня, что же вы не заметили — засмеялся Елисеев.

— Конечно, своих сотрудников мы никогда не видим. Даже если они оборотни в погонах — громко захохотал Панченко.

— Ясно всё, но всё же необычная история. Никогда бы не подумал о том, что меня попытаются сделать свидетелем — несколько отстраненно произнес Елисеев.

Панченко протянул навстречу Елисееву кружку с пивом. Стекло соприкоснулось, а через несколько секунд с содержимым кружек было покончено.

И вот во второй раз. Всё тот же мертвец. Всё те же окрестности. Вновь убита молодая девушка. Только теперь Елисеев занял место Панченко. Никитин сменился Сергеевым. Но остальное — всё в точности, всё похоже на детский ребус — найди десять отличий. Три из десяти найдены. Сменились действующие лица…

Елисеев, с опухшим от недосыпания лицом, сидел напротив гражданина Никитина, которого вызвал на допрос по делу Сергеева, хотя два дела не были объединены в одно. Каждый из подследственных обвинялся в убийстве, у каждого имелась своя жертва, с разницей в две недели, и каждый из них пытался авантюрно скрыться, рванувшись напролом, увидев полицейских.

Никитин держался более спокойно, чем Сергеев. Просто успел адаптироваться, сумел свыкнуться со своим незавидным положением. Вот на этом и решил сыграть Елисеев. К тому же тот бред, что собирал Никитин, на допросе у Панченко. Сейчас свидетель перед ним. Теперь можно обратиться непосредственно.

Выглядел Никитин осунувшимся. Бледная кожа на лице и руках сразу бросалась в глаза. Физическая сила, которой, в достаточной мере, обладал Никитин как-то стерлась, обмякла. Сейчас этот крупный и еще недавно уверенный в себе молодой парень был больше похож на громоздкий, недвижимый предмет, с полной, загнанной апатией — это можно было отметить сразу, достаточно посмотреть в глаза Никитина, которые выглядели сонными, затянутыми прозрачной пленкой. Крупный рот, с такими же габаритным носом, коротко подстриженные волосы — всё это виделось ненатуральным, особо болезненным, и лишь отчасти напоминало о том, что местные условия не лучшим образом влияют не только на психику, но и на внешний вид подозреваемых. Хотя глупо отделять одно от другого. Впрочем, Елисеев и не пытался этого делать. Просто изучал, смотря на Никитина, который, к этому моменту, еще не успел произнести ни единого слова, всё время прятал свой взгляд, отправляя его в сторону, ничем непримечательного, вышарканного линолеума.

— Скажите, Максим Алексеевич, как выглядел мертвец? — резко спросил Елисеев, Никитин сильно вздрогнул, а после держал минутную паузу.

Елисеев терпеливо ждал, не сводя глаз с лица Никитина, на котором медленно, но четко проявлялись изменения. Никитин начал оживать. Происходило именно то, на что рассчитывал Елисеев.

— Он крупный, примерно, два метра ростом. У него едва различимые глаза. Страшная одежда, он реально поднялся из гроба. Сгнившая кожа. Местами видно желтые черепные кости.

Никитин начал спокойно, но очень быстро перешел на возбужденный темп.  Его глаза задвигались. Теперь он постоянно оглядывал скудное убранство кабинета.  Искал понимания на лице Елисеева, хотя тот озвучил всего один единственный вопрос.

— Мертвец говорил? Ты слышал его голос? — спросил Елисеев.

— Нет, он не может, он утерял способность говорить — импульсивно ответил Никитин, и Елисеев подумал о том, что заключенный переигрывает или с ним происходит что-то пока неопределенное, а всего лишь стоило затронуть образ мертвеца.

— Откуда ты знаешь, что мертвец утерял возможность говорить. Ты сам пришел к такому выводу или кто-то подсказал тебе это — серьезным, даже мрачным, тоном спросил Елисеев.

Никитин же странно улыбнулся.

“А у него проблемы с головой” — подумал Елисеев.

— Вы же мне сказали. Зачем вы меня спрашиваете? Может вы забыли, но об этом вы сказали мне — прошептал Никитин и сразу после этого оглянулся на тяжелую, металлическую дверь.

— Я тебе сказал? — изобразив крайнее удивление, спросил Елисеев.

— Я спросил: кто вы, что вам нужно? А вы ответили за него: он вам не ответит, он больше не может говорить — озвучил Никитин, но Елисеев не мог вспомнить этого, не мог вспомнить когда, в какой момент, это произошло. Помнил лишь лицо Кати, из-за рта которой стекала тонкая струйка крови. Помнил, что спустя несколько секунд лицо Кати начало исчезать, ему на смену проявлялось лицо совершенно незнакомой девушки, а затем появился звук приближающихся автомобилей. Тогда отошел в сторону, спрятался в углубление стены, почувствовал спиной холодную сырость кирпича, а Никитин заметался. Еще секунда, и Никитин, освещенный светом фар, бросился бежать. Полицейские рванули за ним. Первая машина следом, две другие разделились, чтобы перехватить убийцу (данный район был хорошо знаком сотрудникам). Никто не заметил Елисеева, никто не мог его заметить. Ведь спустя тридцать секунд Елисеев проснулся в собственной кровати. Долго тяжело дышал. Затем нервно, кусая фильтр, смолил сигарету. После еще одну, вспоминая странную сцену, которая не имела разумного объяснения.

— Вы не верите мне. Почему вы не хотите мне помочь. Вы могли бы. Они бы вам поверили. Как вы будите с этим жить, зная о том, что благодаря вашему молчанию, конкретный человек, живой человек, будет уничтожен, он будет лишен всего, он будет заживо гнить в колонии. Вместо того чтобы жить, работать, любить.

Голос Никитина срывался в истерику. Руки начали трястись. А Елисеев выдерживал гроссмейстерскую паузу.

— Со мной всё кончено, теперь со мной всё кончено — прошептал Никитин.

— Неужели ты думаешь, что сможешь меня втянуть в свои болезненные фантазии. Я тебя вызвал на допрос лишь потому, что по нашей округе продолжает распространяться много легенд и слухов на тему мертвеца, на тему всей этой мерзости. Но мы разберемся. И по поводу моего непосредственного присутствия там, где ты совершил убийство, то я был там. Я находился в одном из автомобилей, которые преследовали тебя, когда ты очень резво бросился от нас наутек, когда ты чуть не оставил нас с носом, еще не много и тебе удалось бы уйти. Откуда ты настолько досконально знаешь все входы и выходы, все возможные проходы и щели. Я могу согласиться лишь с теми выводами, что сделал мой коллега: ты убил девушку — разразился нервным, довольно жестким, монологом  Елисеев.

Никитин выглядел жалко, окончательно потерянным. Последние признаки обозначившейся надежды покидали несчастного стремительно, он вновь превращался во что-то аморфное, раздавленное, но всё же попробовал сделать заключительную попытку.

— Не могло вас быть в автомобиле. Не могли вы меня преследовать. Вы оставались там, вы спрятались, а после незаметно покинули это место, буквально, растворились в темноте.

— Ладно, допустим — глубоко выдохнув, произнес Елисеев, затем помолчав десять секунд, добавил: — Только вот неувязка получается. Как ты мог видеть, что я незаметно покинул место преступления, что меня, как ты говоришь, не заметили оставшиеся возле трупа полицейские. Ведь ты, в это время, пытался спастись бегством. Ты использовал свою последнею возможность уйти от неизбежного правосудия. Поэтому, если даже представить, что всё было в соответствии с твоими словами, то ты этого видеть не мог, а значит, ты сам признался в собственном же вранье. Даже не пытайся мне еще что-то говорить — закончив с монологом, Елисеев потянулся за сигаретой.

— Но я видел, это находилось в моей голове. Да, я бежал, но я видел и никогда не смогу этого забыть — произнес Никитин.

Руки подследственного сильно тряслись. Елисеев подумал о том, что с Никитиным вот-вот может случиться нервный припадок. Точно, что данное в планы следователя не входило. Поэтому Елисеев поднялся из-за стола.

— Расскажешь об этом психиатрической комиссии. Ты уже проходили эту процедуру? — произнес Елисеев.

— Нет, но мне уже назначили — упавшим голосом произнес Никитин.

На этом странный допрос закончился. Правда, перед тем как Никитин был отправлен в камеру, он вполне осмысленно спросил: — Зачем вы меня вызывали, я так и не понял этого?

— Я веду очень сходное дело — спокойно ответил Елисеев.

— Там тоже был он? Скажите, мне это очень важно — взмолился Никитин.

— Там тоже много несуразных разговоров и слухов — невнятно произнес Елисеев.

6

Странное чувство, и непонятно, когда это появилось, но в сентябре каждый погожий, солнечный день нестерпимо жалко. Так как будто именно в эти дни, в эти моменты, кто-то перелистывает книгу твоей жизни. И каждый уходящий день целая глава. Нет, уже не страница. Давно не абзац, как минимум глава. Хорошо, что еще не часть. Только внутреннее ощущение не может обмануть, и на исходе, когда вечер начинает сдавать свои позиции, но еще полчаса до наступления плотного сумрака, еще час до того момента, когда ночь прикончит написанную главу, начинает казаться, что не одной главой, что целой частью, быстро и беспощадно этот кто-то расправляется с твоим, тебе принадлежащим, временем. И что еще более странно: почему не ощущаешь присутствия этого кто-то в иные дни, когда предновогодней белизной стучится в окно зимняя оттепель, когда жаркое летнее солнце заставляет отложить все недосказанное и недоделанное и просто спрятаться, чтобы мысленно пришедшая осенняя прохлада полоснула мелким, прохладным дождем. Почему? Нет ответа или не хочется искать. Всегда всё просто, течение неизменно, сущность одинакова. Но именно в это время, как закат, как что-то похожее на постыдно подсмотренное действо. Лучше не думать об этом загадочном кто-то, ибо неизбежно поймешь: его нет, есть ты сам и никого рядом. Совсем никого, абсолютно, на фоне уходящего дня. Теплого, сухого, такого, каких немного в сентябре, такого, каких старательно не замечаешь, перелистывая по абзацу книгу собственной жизни. Но абзацы неизбежно превратятся в страницы, главы станут частью. Сколько их?

…Всё черти в моей голове. Нет им счета. Я сам их туда поместил. Какое количество времени я пытался обмануть самого себя: наступит особенный день, когда всё исчезнет, когда всё станет таким, каким должно быть, таким, чего всё время хотелось, чтобы не возвращаться к пройденному. Если можно было бы переиграть. А много ли от меня зависело. Иногда видится что ничего. Ничего нельзя было прожить иначе.

7

… Елисеев остановился, не дойдя десяти метров до темного перекрестка, который освещался лишь желтым морганием светофора. Абсолютная тишина дополнялась гнетущей пустотой. По правой стороне дороги стояли несколько припаркованных автомобилей, а моргание желтого света было перенасыщено влагой, которая, став частью пасмурного, мрачного вечера завладела всем вокруг. От этого необычно скользким выглядел асфальт. Мокрыми стали здания, газоны, ограждения и бордюры. Странный смог, на уровне двух метров от земли, сообщал о том, что даже температура наружного воздуха здесь не имеет однородности. От того туман, реальный туман, и когда Елисеев преодолел несколько метров, то сумрачное марево испарилось. Пряталось пару секунд, а после возникло вновь, обозначая прежнюю границу, всё тоже расстояние.

“Странный, и уже сейчас убивающий мрак, а я всего лишь переступил отведенную черту, мною же обозначенного района, того самого, где мне нужен лишь небольшой участок, с тремя увеселительными заведениями, с двумя перекрестками, с одним запущенным сквером, с множеством промышленных построек, и страшных своей ветхостью бараков” — Елисеев закончил размышления, потому что впереди, на расстоянии в десять-пятнадцать метров, появился особо примечательный тип, который сильно хромал на одну ногу, и от этого его всё время заносило вправо.

“ А вот это удача”  — ударило в голову Елисеева — С первого раза, и такая неожиданность, ведь это один из персонажей, один из участников местного фольклора”.

Казалось, что загадочный гражданин вот-вот упадет, но в самый критический момент он делал резкое движение влево, этим выравнивалось равновесие, чтобы Елисеев тут же выкинул из головы предположение о том, что странного субъекта сразило чрезмерное употребление спиртного. Пьяный не способен делать таких движений, для этого необходима четкая и уверенная координация, годами выработанная привычка.

— Подождите любезный — громко произнес Елисеев и быстро двинулся на сближение с необычным человеком.

 Тот сразу не расслышал. Но после того как Елисеев оставил за своей спиной пару метров, то хромоногий резко бросился прочь.

— Стойте, я полицейский — еще громче выкрикнул Елисеев, но странный тип и не собирался прислушаться к словам следователя, напротив, он попытался шмыгнуть в узкий проход между двумя зданиями, но неожиданность сыграла с ним злую шутку, хромоногий просчитался.

Проход между домами оказался тупиковым. Сквозное отверстие находилось дальше, было следующим походу. Время было потеряно, этим, ощущая прилив заслуженного удовлетворения, воспользовался Елисеев, быстро оказавшись возле примечательного гражданина, а спустя какую-то секунду резко одернул того за рукав темной, грязной куртки. Хромоногий вынужденно обернулся, и Елисеев невольно вздрогнул. На него смотрела отвратительная физиономия, заросшая жестким, черным волосом. Что-то подобное встречалось, выплывало из памяти, подарком от когда-то просмотренного кинофильма. Злобные глаза просверливали насквозь, но при этом никуда нельзя было деть ощущения, что хромоногий испытывает заметный прилив страха, что он понимает: силы неравны, полицейский выше на голову, полицейский в два раза шире в плечах, полицейского нет вовсе.

И ситуация была странной. Елисееву было совершенно нечего предъявить хромоногому. Только внутреннее ощущение, догадки, что перед ним сейчас находится ни кто иной как, так называемый, странник. И эту личность никак нельзя отнести к обычным гражданам, нельзя и вовсе определить, кто перед ним, как нужно идентифицировать это загадочное существо. К тому же, этот странный взгляд, всё более проникающее желание отстраниться от полицейского, вместо того, чтобы просто спросить: в чем дело, что случилось? Запоздавшая мысль переворачивало действо с ног на голову. Этот элемент бояться не должен. Может, что это не он. Может, что меня, не успев появиться здесь, затянула паутина нереального.

— Стойте спокойно гражданин — грубо и властно произнес Елисеев, притянув хромоногого к себе.

В этот момент человек, больше похожий на обезьяну, наконец-то открыл рот, и тут же в нос Елисеева ударил гнилостный, сладковатый запах.

— Чем могу? Зачем вы здесь? — выдавил из себя хромой.

Елисеев опешил, но не от первого вопроса, он был естественным, а от второго, в котором был вызов, никак не меньше этого.

— Не понял, что значит, зачем вы здесь? — вплотную прижав к себе неприятного гражданина, спросил Елисеев.

— Сейчас не ваше время, да, и полицейскому здесь совсем не место — глухо, но без признаков злобы, проговорил странный тип.

— Полицейскому есть место везде, на то он и полицейский — произнес Елисеев, еще плохо соображая, как ему реагировать на столь неестественное развитие событий.

Хромоногий молчал, его глаза тянулись к плохо различимой за маревом влажного смога луне.

— Вы чужой здесь, вы слишком далеко от допустимой границы. Тем более, совсем не время.

Слух Елисеева отреагировал отторжением.

— Что значит не время? — угрожающим тоном произнес Елисеев, сильно прижав хромого к стене.

— Спокойно, не стоит так сильно нервничать. Я знаю, кто вам нужен, но поверьте, вы напрасно теряете время. Здесь никто вам не поможет. Дураков нет. Каждому дорога своя жизнь — произнеся эти слова, хромой, с опаской, посмотрел в сторону входной двери, ведущей в один из самых злачных в округе баров.

Два красных огонька. Зеленые электрические буквы, потерявшие половину своего состава, и сейчас название “излом”, с помощью злой иронии, стало значительно ближе к истине, превратившись в “зло”.

— Вы знаете, где он? — Елисеев приставил пистолет к голове хромого.

— Спокойно, я же просил — произнес неприятный тип, но при этом его лицо озарилось наглой и совершенно мерзостной улыбкой, от чего внутри Елисеева всё передернулось, захотелось со всей силой вмазать по физиономии этого ублюдка, но Елисеев лишь замахнулся.

— Так, где он? — не уступал в своем Елисеев.

Ответа не последовало.

— Пойдем со мной — добавил Елисеев, и случилось неожиданное, невзрачный элемент быстро преобразился, изменился голос, мрачный тип начал умолять Елисеева.

— Нет, прошу вас. Нет, я не могу. Он тогда убьет меня. Пожалуйста, я прошу вас. Я ведь знал, что поздно или рано, но мне придется столкнуться с вами нос к носу. Пожалейте меня, я вас умоляю. Рутберг убьет меня, если этого не сделаете вы. Зачем я вам нужен, хотите, я скажу вам, где находится Катя. Я думаю, что она нужна вам, если вы появились в районе второй улицы.

Мольбы хромоногого произвели на Елисеева впечатление, огромное количество вопросов и сопоставлений крутилось в голове, и Елисеев опустил пистолет, отодвинувшись от своего собеседника.

— Тебя именуют странником? — спросил Елисеев.

— Это вопрос? — вопросом на вопрос ответил хромой, не сумев понять слов Елисеева.

— Да — произнес Елисеев.

— Конечно, только я не совсем понимаю — произнес странник, а из-за двери бара показались два человека, которые десять секунд не сводили глаз с Елисеева и странника, а затем быстро ретировались в обратном направлении.

Но не это привлекло внимание Елисеева, а то, что тут же раздался звук закрывающегося замка.

— Я же говорил. Вы видите, что я не просто так — еще более жалостливо простонал тот, кого называли странником.

— Где Катя? — спросил Елисеев, с трудом оценивая происходящее, так как будто близкое пришествие ночи уже сейчас предложило изменения в неутвержденный сценарий, в котором он Елисеев должен исполнять другую роль, а не ту, которая предполагалась, отправляясь в мрачный рабочий квартал.

— Ищите её в “восточном пятачке”, только там — ответил странник.

— Откуда ты знаешь о ней? Я ничего не могу понять, а когда я впадаю в такое состояние, то предпочитаю, самым простым способом, взять и избавить свою обойму от парочки свинцовых пулек — проговорил Елисеев, не дождавшись ответа странника.

— Нет, вам это ничего не даст. Я, как никто другой, смогу быть вам полезен — шептал хромой, и сейчас Елисеев мог отчетливо рассмотреть, что перед ним находится не просто обросший черным волосом уродец, а глубокий старик, которому было никак не меньше семидесяти лет.

— Ты, ты же тот самый железнодорожный смотритель, третий разъезд, старая ветка — произнес Елисеев, ощущая неприятные симптомы сильного головокружения.

Что-то совершенно чужое наполняло внутреннюю сущность. Издевалось, смеялось, объясняло: здесь всё работает иначе, здесь давно всё перепуталось, другая плоскость, втиснутая в привычные рамки.

— Да, но я не удивлен, это посторонние нам люди, они не узнают, они ничего не видят —   бормотал странный старик.

— Они знают, они часть этих легенд — отстраненно произнес Елисеев.

— Для них лишь легенды, для них страх — прошептал хромой.

— Какая необычная встреча приключилась. И всё же я возьму тебя с собой — жестче произнес Елисеев, его собеседник не успел ответить, как произошла совсем уж незапланированная неожиданность.

Из-за угла мелькнула тень, за ней еще одна, а спустя несколько секунд раздался громкий выстрел, его эхо повисло между мрачными и темными строениями. Но стрелявший злоумышленник промахнулся, пуля впилась в кирпич, на двадцать сантиметров выше головы Елисеева, он же ничего не успел сообразить, лишь инстинктивно сжался, как раздался второй выстрел, и вновь стрелок оплошал. На этот раз посланник смерти ударился справа, вновь оставив между собой и Елисеевым два десятка сантиметров.

— Что за черт! — громко крикнул Елисеев, рванувшись в сторону, чтобы на него не падал хоть какой-то отсвет.

Хромоногий, воспользовавшись произошедшим, бросился вперед, туда, где находился проход, который был ему нужен изначально. Третьего выстрела не последовало, и Елисеев, потеряв несколько секунд, последовал за стариком, но всё было бесполезно. Лишь полная темнота, затхлый запах плесени, сужающиеся с каждым шагом стены.

— Ну, и ладно, “Восточный пятачок”, хорошее начало — сам себе шептал Елисеев, преодолевая узкий проход, который должен был его вывести на параллельную улицу, имеющую народное название “вторая”. Здесь было так: первая, вторая, третья, четвертая. Вплоть до пяти, хотя числительные не были официально одиноки, но местные обитатели избавились в разговорной речи от дополнения: рабочая.

Следующая улица была значительно шире, куда более населенная, и это Елисеев ощутил сразу. Здесь не было столь непроглядного мрака. Свет окон. Рекламный свет заведений и магазинчиков. Им в помощь, хоть и неяркий, нечастый, но всё же свет, далеко друг от друга расположенных фонарей.  “Восточный пятачок” на пятой улице, это не здесь — думал Елисеев, остановившись возле пьяной компании, участники которой не обращали на следователя никакого внимания.

— Ребятки, извините, но спросить хочу — смело сблизившись с подвыпившими парнями, произнес Елисеев.

— Говори, если что хотел — ответил невысокий, крепкий, парень, в короткой кожаной куртке, с небольшой круглой бородкой, державший в руке бутылку с пивом.

— Старика хромоногого ни видели. Он должен был здесь появиться, за минуту до меня — спросил Елисеев.

Парни многозначительно переглянулись.

— Ты имеешь в виду странника? — переспросил всё тот же крепыш, с бутылкой пива в руках.

— Да, кажется, что так — ответил Елисеев.

— Он был, и его кто-то сильно напугал, что довольно странно — с очень серьезной интонацией произнес парень, у которого было вытянутое, лошадиное лицо, с бесцветными глазами.

— Что в этом странного? — спросил Елисеев.

— Вряд ли кто способен испугать эту несуществующую субстанцию — улыбаясь, произнес невысокий здоровяк, а Елисеев уже окончательно ничего не понимал, ему отчетливо начало казаться, что он попал во что-то сходное с потусторонней реальностью, которой не может существовать, даже здесь, даже в этой гнетущей темноте, в криминальном районе рабочей окраины.

—Разве, что сам мертвец — подал голос парень с лошадиным лицом.

У Елисеева внутри сдавило, кровь прильнула к голове, и он спросил медленно, не сводя глаз со своих собеседников.

— Где я могу увидеть мертвеца?

— Ты в своем уме — отреагировал парень, который до этого не вступал в разговор, находясь на некотором отдалении.

— Вроде да — ответил Елисеев.

— Тогда даже не пытайся об этом думать — произнес невысокий крепыш и тут же присосался к бутылочному горлышку.

— Елисеев на секундочку задумался, а троица парней двинулась в сторону от него.

— А как же странник? — произнес вдогонку Елисеев.

— Дальше он двинулся — произнес всё тот же крепыш.

“На третью, затем на четвертую, после на пятую, далее на старое городское кладбище” — вертелось в голове Елисеева.

Третья улица ничем не привлекла. Несколько минут Елисеев простоял возле злачного заведения, имевшего довольно прозаичное название “Во мгле”, но заходить не стал, решив, что первая анонимная вылазка должна завершиться на пятой улице, в обозначенном хромоногим “Восточном пятачке”.

Почему эти люди в нас стреляли? В меня или в старика? — мрачно шептал себе под нос Елисеев.

Пятая улица сильно походила на третью улицу. Несколько автомобилей с правой стороны, штук пять с левой, прямо перед светофором, мигающим желтым, капризным светом. Большая вывеска искомого заведения, а внизу, сразу под ней, две группы людей громко выясняющих отношения. Поток нецензурных выражений отлично вписывается в общую атмосферу, не портили её всё более увеличивающиеся децибелы.

8

Елисеев не испытывая сомнений пошел к бару, поправил куртку, приподнял воротник. Входная дверь поддалась тяжело. Слишком сильно была натянута пружина, и Елисеев подумал о том, что если он будет нерасторопен, то обратное движение двери может здорово о себе напомнить. Этого не случилось. Елисеев проворно оказался на верхней из пяти ведущих вниз ступенек. По правую руку горела доисторическая лампа накаливания, не имеющая никакого обрамления, просто вкрученная в патрон черного цвета. Нижняя ступенька упиралась в куда более объемную дверь, над которой находилась трещотка, или как это можно было назвать, только устройство должно было сопровождать противным звуком каждого входящего в питейное заведение.

Толкнув дверь от себя, Елисеев не добился результата, и это удивило. Была четкая уверенность, что дверь обязана открываться внутрь, ведь вплотную подходящие ступени. Но логика подвела, дверь открывалась наружу. Потянув за массивную, медную ручку, Елисеев убедился в своей ошибке воочию. Неприятный треск коснулся слуха, а пред глазами предстала довольно мирная обстановка небольшого по площади помещения, где прямо напротив располагалась барная стойка, вокруг неё, оставляя небольшие проходы, толпились мало чем примечательные столы и стулья. Столы были белые, кажется, им под стать были и стулья, но то, что последние имели высокие металлические спинки, было точно. Само помещение нуждалось в проветривании. Солидное затемнение сразу напрягало глаза, и от этого питейный зал еще больше терял в объеме. Но не это волновало следователя, а посетители, а возможность провести здесь время, превратившись в один лишь слух. Поэтому хотелось, чтобы народу было больше, но внутри находились всего две компании, к тому же люди, которые располагались по правую руку, были уже чересчур пьяны. Худощавый мужчина, с длинным, тонким носом, всё время ронял свою осоловевшую голову. Его сосед, чем-то похожий на худосочного, бормотал себе под нос, а третий компаньон, точнее компаньонка, и вовсе спала, уронив голову на руки.

С левой стороны было веселее. Сразу пятеро мужчин страстно спорили. До Елисеева долетали определения автомобильной тематики, которая постоянно смешивалась с упоминаниями о непостоянстве прекрасного пола, затем матерные общепринятые выражения делали беседу собутыльников совершенно бесполезной для интереса Елисеева.

 Елисеев же заказал две бутылки холодного пива, разместился в самом темном, дальнем углу. Торопиться не стоило, времени было достаточно, да и предчувствие не только не изменило своему настрою, оно лишь усиливалось. Мертвец должен быть очень близко.

…Гостиница “Аглитер”. Декабрь. Вокруг малолюдно, а внутри полная тишина. Господи! Какая одинокая и совершенно пустая ночь. Зачем они придумывают разную ерунду? Неужели они не могут почувствовать того, что было там. Неужели они не в состоянии увидеть, расслышать тот странный диалог, что имел место в просторной комнате. И ведь это было не в первый раз, и он сумел упросить её больше его не мучить. Строчки написанные кровью — это её просьба, и нет сомнения в том, что она болезненно обожает любое проявление символизма. Здесь же особый случай, здесь само время было обязано остановиться, оно это и сделало, чтобы истории было сподручней зафиксировать печальную веху. Они все, они настолько близки, что изморозь по коже, что ступор внутреннего осознания. А что, если я находился там, если всего лишь тонкая перегородка.

Декабрь, и, кажется, что должно быть невыносимо холодно внутри, но почему не в комнате. Внутри — значит на подступах, или успели случиться обрывки, или уже послесловие. Насколько они глупы. Насколько лишены возможности почувствовать то, что так много лет лежит на поверхности.

Гостиница “Аглитер”. Декабрь. “ Записки русской жизни”…

Елисеев отложил в сторону небольшую книжку, поднял голову, ощутив, что рядом с ним находится человек.

— Вы что-то хотели — как можно спокойнее спросил Елисеев, видя перед собой того самого мужчину, с длинным, тонким носом.

— Я хотел спросить, у меня странное ощущение, что я вас уже где-то видел, причем совсем недавно — пробормотал мужчина, правой рукой он опирался на стол, а в левой руке держал бокал с жидкостью рубинового цвета.

— Вполне возможно, может в этом же заведении. Разве такое невозможно — улыбнувшись, ответил Елисеев.

— Нет, только не здесь, а что вы сейчас читали — произнес незнакомец.

— Вас это удивило, ей богу, странный вечер — засмеялся Елисеев.

— И всё же — не унимался нечаянный собеседник.

— Размышления о давно случившейся смерти — ответил Елисеев и жестом предложил незнакомцу разместиться за столом, тот утвердительно кивнул головой, согласившись с предложением.

— Отбился от компании — произнес Елисеев, видя, что собутыльники длинноносого уснули прямо за столом.

— Да, но, видел ведь тебя. Говорила мне моя мама покойная: погубит тебя Сережа язык собственный. Но ничего поделать с самим собой не могу. Поджилки трясутся, а любопытство пересиливает, спасу нет — произнес Сережа и тут же отправил внутрь рубиновую жидкость из бокала, который так и не поставил на поверхность столика.

— Чудны господи дела твои. Мне хоть бы часть необходимого понимания — отвлеченно произнес Елисеев, глядя на своего собеседника, и в этот же момент громко напомнила о себе трещотка.

Внутри заведения появились трое человек. Двое мужчин и одна молодая женщина. Один из мужчин, идущий последним, дважды посмотрел в сторону Елисеева.

— Что он на меня так смотрит — Елисеев, перехватив взгляд вошедшего, обратился к Сереже, который соображая о чем-то своем, продолжал быстро двигать опьяневшими глазами.

— Похож ты на него, не сойти мне с места, сильно похож. Но ведь свои глаза не обманешь. Живой человек передо мной, а я рядом и веду обычный разговор — очень тихо прошептал Сережа.

— На кого похож? — вторя интонации Сережи, спросил Елисеев.

— На мертвеца — чуть слышно выдавил из себя Сережа и тут же перевел глаза в сторону недавно появившейся компании.

Нужно заметить, что новые посетители не смотрели в направлении Елисеева, были заняты обсуждением чего-то личного, кажется, оставалось совсем недолго и между мужчинами возникнет потасовка, они явно что-то не поделили. Женщина же изучала грязную поверхность стола. А минуту спустя возле них появился официант. Елисеев вернулся к своему собеседнику и, не делая намека на паузу, спросил: — Ты видел мертвеца?

— Да, один раз — глухо ответил Сережа.

— Когда и где это было? — на этот раз голос Елисеева прозвучал более эмоционально.

Сережа вздрогнул, посмотрел на Елисеева, после реальностью стала коротенькая пауза.

— Возле первой автобазы, всего неделю назад. Он убил какого-то бездомного бедолагу. Я еще подумал: зачем, какого черта, откуда этот несчастный появился здесь в столь позднее время, неужели нельзя было пройти другой стороной, хотя бы через бывшую кондитерскую фабрику.

— У самого края, где раньше была центральная проходная, с доской почета. Там это было? — не скрывая эмоциональности, спросил Елисеев.

— Да, там, рядом окраина кладбища, там же выезд на обводную грунтовку, за ней железная дорога — гипнотизируя пустой бокал, произнес Сережа, его слова на какое-то время попадали в стеклянную емкость, кажется, что бултыхались там доли мгновений, перед тем, как оказаться на свободе, чтобы спустя еще несколько мгновений исчезнуть.

— А ты что там делал? — спросил Елисеев.

— Я-то, я друга своего Женьку потерял. Вон того, который уснул за столиком. Я еще подумал: что мертвец моего друга прикончил, даже был уверен в этом — спокойно ответил Сережа, не смотря в сторону Елисеева.

— Он видел тебя? — продолжил Елисеев, наполняя кружку пивом.

— Нет, сначала нет, но когда изменился его облик, то увидел. Он внимательно посмотрел на меня, и я не выдержал, я побежал что было сил, и через сто метров, возле ближнего, перпендикулярного ряда гаражей, нос к носу столкнулся с Женькой. Вот тогда отпустило — последние слова Сережа произнес запинаясь, всё время поглядывая на пивную кружку, и Елисееву пришлось сделать единственный и верный вывод.

— Официант, принесите еще три бутылки пива — громко крикнул Елисеев.

— Ты сказал: у него изменился облик. Поясни, о чем идет речь — спросил Елисеев, сразу после того, как заказанное пиво оказалось на столике.

— Он принял человеческие черты, нормальные, вполне нормальные, и когда сегодня я увидел тебя, то мне показалось, ну, вначале, ну, как сказать, что вы похожи. Он, действительно, походил на тебя, господин полицейский — тихо проговорил Сережа, пододвинувшись к Елисееву ближе.

— А откуда ты знаешь, что я полицейский? — прошептал Елисеев, ощущая, что по венам быстрее забегала кровь.

— Вчера я был здесь. Появился этот странный, хромоногий старик, его здесь многие неоднократно видели, еще, поговаривают о том, что он, ну, как мертвец, что он не отсюда, а с пределов старого кладбища — путано говорил Сережа, Елисеева немного сбивала манера последнего всё время произносить связующие междометия, но в этот момент следователь превратился в полное, всеобъемлющее внимание.

Правда, оборвав заключительные слова, Сережа замолчал, присосавшись к пивной бутылке, и именно в эти мгновения Елисеев услышал со стороны столика, где находились недавно появившиеся посетители: — Я сегодня не смогу проводить тебя домой, если хочешь, то давай вызову такси. И прекрати собирать всякую ерунду. Сколько лет здесь живем, сколько всего довелось поведать, но никогда не было никакой чертовщины. Скорее, что всё это дело какого-то очередного ублюдка, который сбежал с психушки или откинулся из мест не столь отдаленных, проведя там лет пятнадцать.

— Час от часу нелегче — послышался женский голос.

— Нет легче, потому что, когда мы встретим этого подонка, то в доходчивой форме объясним ему как себя следует вести, а вот если нам действительно придется встретиться с мертвецом, то излагать основы бытия возьмется он. Нет, я не боюсь, но если верить всему, что собирают в округе — пространно возразил женщине мужчина.

— Что сказал этот человек? Как он мог описать меня? — Елисеев резко вернулся к Сереже.

— Он сказал: придет чужой человек, он из полиции и он будет похож на того человека, которого ты видел возле первой автобазы. Я принял эти слова за бред сумасшедшего. Я не придал этому особого значения и даже забыл, ровно до того момента, пока ни появился ты — спокойно ответил Сережа.

— Ты принял меня за мертвеца? — глядя Сереже в глаза, спросил Елисеев.

— Нет, мне скорее показалось — ответил Сережа и залпом осушил остатки пива.

— Да, тебе очевидно привиделось. Еще я не знаю, что из себя представляет этот загадочный, хромоногий тип. Но одно могу сказать определенно: я здесь из-за мертвеца, я расследую дело, связанное с убийством молодой женщины — тихо, чтобы произнесенные слова были доступны лишь Сереже, произнес Елисеев. 

Сережа два раза подряд кивнул головой, показывая Елисееву, что он всё понял, что хорошо расслышал. 

— Ты не видел, что случилось затем, после того, как мертвец убил того мужчину. Куда девалось тело? Я только сейчас, только от тебя, узнаю о том, что случилось убийство еще одного человека. У нас не было заявления, не было сообщено о трупе — не меняя интонации, произнес Елисеев.  

— Ну, как же, ну, как такое может быть. Мы с Женькой вернулись. Я пытался его отговорить, чтобы пойти другой дорогой. Такая муторность, такая сырость и темнота. Я еще не успел рассказать Женьке о том, что считал его мертвым. Но он настоял, и мы вернулись — малость коверкая слова, заплетающимся языком бормотал Сережа.

— Что там было? Что вы там увидели? — резко, чуть не подскочив с места, спросил Елисеев.

Красная краска прилипла к лицу, сильно пульсировало в висках. Чужая воля сдавливала сознание. Что-то неестественное, вновь неприятная волна, не имеющая объяснения, но уверенно двигающая за собой, вперед себя. Этим нарушающая все нормальные расклады, вторгающаяся странным отсветом и тихим пиканьем незримых приборов. Рядом, за одной тонкой перегородкой.

— Там стоял автомобиль полиции. Люди фотографировали труп, осматривали место. Мы с Женькой мгновенно сообразили, что нужно уносить ноги. Так и сделали. Что же теперь будет? Мне придется стать свидетелем. Правильно говорила моя мама.

Слова Сережи звучали отдаленно, походили на детский испуганный лепет. Лицо расплывалось. Терялся фокус, следом готово было провалиться всё остальное, но на помощь Елисееву пришел обрывок со стороны всё того же столика, где находились двое мужчин и одна молодая женщина.

— Хорошо, я схожу с тобой к Марине Владимировне, и надеюсь, что ты покажешь мне, где скрывается этот загадочный оборотень.

После мужчина громко рассмеялся, а Елисеев избавился от минутного наваждения. Перед ним вновь находилась привычная реальность, в которой он, в которой темный, осенний вечер, эти странные люди, в богом забытой забегаловке на самой окраине рабочего района.

— Полицейские вас не заметили? — спросил Елисеев у Сережи.

— Нет — ответил Сережа.

— Официант, принесите еще пару бутылок холодного пива — громко крикнул Елисеев — Сегодня кто-то еще принял меня за мертвеца — тише продолжил Елисеев.

Сережа сидел с округленными глазами, и сейчас было видно, что выпитая бутылка сослужила ему дурную службу, он сильно опьянел, он очень недалеко находился от состояния, в котором уже не сможет соображать: где он, что с ним.

— Пора — услышал Елисеев, повернул голову вправо, разговорчивые соседи поднялись из-за столика, через десять секунд звякнула трещотка.

9

Прошло еще пять секунд и Елисеев, оставив Сережу, оказался на улице, чтобы аккуратно проследить за людьми, которые собирались к Марине Владимировне и не прочь были повстречаться с мифическим мертвецом.

Они его не замечали. И сейчас странным выглядело то, что во время первоначального рандеву один из мужчин дважды и акцентированно глянул на Елисеева. Может принял за кого-то другого? Только держаться всё равно приходилось на расстоянии, а незнакомцы двигались медленно. Частенько останавливались, несколько раз закуривали, но при этом почти всю дорогу молчали, путь же их следования как раз лежал в сторону злополучной автобазы, сразу за которой располагались крайние полусгнившие, старые, двухэтажные бараки — первенцы. Ведь именно с них началось заселение этого невзрачного района.

“Сколько лет назад это было? Точно, что более полувека” — чтобы отвлечься от нарастающего напряжения, размышлял Елисеев.

Троица же свернула к крайнему гаражному ряду. Теперь не оставалось сомнения, что следующим станет правый поворот, который приведет к тому месту, о котором всего двадцать минут назад рассказывал собутыльник Сережа.

Еще несколько минут. Старые, давно заброшенные ворота автобазы. Трое друзей успели скрыться за густым, сливающимся в серую однородную массу, кустарником. Пришлось остановиться. Необходимо было выждать, и так достаточно сблизился с подвыпившей компанией.

— Черт, мать его — Елисеев услышал громкий крик.

— Нет, сука — продолжение последовало еще громче, Елисеев резко бросился через кустарник, — и тут же был вынужден замереть, превратившись в каменное изваяние.

 В пяти метрах от себя он видел мертвеца. Но самое ужасное заключалось не в этом. Ужас был в том, что Елисеев чувствовал мертвеца, ощущал себя так, как будто одно временное целое. Так, как будто плоть от плоти, и сумрачно пугая, опаздывало хоть какое-то объяснение. Заблудилась не только мысль, заблудилось всё естество, а вместе с ним, эта странная тикающая перегородка, разделяющая темноту на до и после. Одна сторона — сам Елисеев. Другая сторона — жуткое чудовище, только что убившее трех человек. Легко, играючи, что лишнее движение — прыжок в абсолютную пустоту.

А мертвец неспешно разглядывал Елисеева, не двигаясь, не проявляя какой-то агрессии. Неважно, что тем же самым был занят Елисеев, он ведь должен был быть здесь.

— Кто ты? — сам от себя не ожидая, спросил Елисеев, в тот момент, когда мертвец бросил на землю труп женщины.

— Разве не догадываешься? — раздался глухой, едва различимый, голос.

— Нет, но я тебя не боюсь. Ты мне ничего не сделаешь — спокойно произнес Елисеев, а мертвец как-то незаметно оказался возле Елисеева.

Он был на голову выше, вдвое шире в плечах. Он опускал глаза вниз, чтобы как можно лучше разглядеть лицо Елисеева.

— Знаешь, поэтому и пришел, не хочешь, чтобы что-то происходило без тебя. Очень похвально. Только наше время не всегда принадлежит нам. Слышишь?

Сейчас Елисеев мог отлично различить каждое слово, что исходили из сгнившего рта. Сейчас можно было в полной мере ощутить сладкий запах бесконечного, приторного разложения, вонзающегося в каждую частичку тела, делающее его аморфным, податливым, сообщающего: еще маленько, еще чуть-чуть, и клеточки перестанут чувствовать кровяное тепло, потребуют чего-то другого.  Всего лишь шаг, всего лишь импульс.

Мертвец же продолжал разглядывать Елисеева.

— Зачем ты их убил? — глухо, но спокойно, спросил Елисеев.

— Ты захотел, ты сюда пришел, а я тебя не звал. Неужели еще не слышишь? — вопросом ответил мертвец, и именно в этот момент до Елисеева долетели звуки автомобильных сирен.

— Откуда они узнали? Ты можешь мне хоть что-то объяснить? — закричал Елисеев, но мертвец не ответил, мертвец растворился, слился с непроглядной тьмой, секунда за секундой.

А вой сирен становился всё сильнее.

— Проклятье — произнес Елисеев и стремглав бросился к уже хорошо знакомому кустарнику, ибо был уверен, что через один поворот, через десять секунд, пространство прострелит свет фар полицейских автомобилей.

Так и случилось. Елисеев прижался к земле. Казалось, что всё это уже было. Нужно тихонько, нужно выждать паузу, чтобы уползти тихонько в сторону. Благо полицейские ничего не замечали, ничего не чувствовали. Бесполезно тыркались, и поджимали хвосты две служебные собаки.

— Сразу трое, такого еще не было — раздался очень знакомый голос.

— Действительно, сволочь окончательно обнаглела — ответил не менее знакомый голос, а Елисеев осторожно, не совершая ни единого звука, отползал в сторону.

Оставалось два метра до угла производственного здания, облицованного силикатным кирпичом.

— Но получается, что мы имеем дело не с обычным маньяком. Сколько нужно силы, чтобы убить троих, и при том нет следов хоть какой-то борьбы — по-прежнему громко звучал знакомый голос.

— Собаки нам вновь не помощники — раздался голос со стороны.

—А вот это совсем странно — теперь комментарий был озвучен незнакомым Елисееву человеком.

— Скорее, что это закономерно. Я имею в виду, что убивает один и тот же подонок и он умеет делать так, чтобы наши собаки не просто его не чувствовали, но еще и боялись, — и вновь темноту прорезал хорошо знакомый голос.

— Ну, людская молва дело знает, дыма без огня не бывает — вмешался в разговор кто-то посторонний.

— Брось, всё сверхъестественное всего лишь отлично продуманная реальность. Кстати, я надеюсь, что на этот раз они сумеют определить номер и координаты звонившего человека. Есть подозрение, что убийца сам не может долго скрывать свои подвиги.

Голос говорившего человека звучал тише. Елисеев уже достиг угла здания и с суеверным восхищением не мог понять: почему они не обследовали близлежащие окрестности, они, что не соображают, потеряли всякие навыки, что происходит?

Ответа не было. Лишь громче и громче стучало в висках. Предательская сухость во рту становилась непереносимой. Сильный жар в одно мгновение стал частью рук и ног. Нужно бежать. Сейчас отойти, сначала десять метров украдкой, ступая неслышно, а затем без оглядки, став одним целым с темным мороком, поглотившим не только прячущиеся звезды, но и пасмурное, ночное, влажное небо.

Бежать, бежать, бежать. Но и это уже случалось.

Сергеев прижимался к стене, его глаза отражали непередаваемый ужас, а между ним и мертвецом оставалось не более двух метров.

— Нет, не убивайте меня. Я никому не скажу, я даже ни разу не вспомню о том, что здесь произошло — не веря собственному голосу, шептал Сергеев, его спина стала одним целым с холодной, бетонной стеной.

Спустя несколько секунд Сергеев начал оседать всё ниже и ниже, пока не принял положение сидя. Мертвец стоял прямо напротив, и Сергееву было трудно дышать не только от страха, но и от ужасного зловония, которое плотным туманом опоясывало чудовищную фигуру мертвеца.

— Не убивайте, пожалуйста, не убивайте — шептал Сергеев, закрыв глаза.

Слева в двух шагах от Сергеева находился труп молодой девушки. Елисеев остановился. Черты лица убитой менялись на глазах. Сейчас отчетливо можно было разглядеть, что перед ним лежит Катя. В тот день она выглядела также, почти как живая. Только что заснула. Волосы распущены прямо по земле. Коричневый оттенок в помощь, бледный отсвет, подаренный луной. Только звук нарушил трагическую иллюзию. Уже, в какой раз, появился проклятый вой сирен. Красно-синее явившееся сумасшествием. Всё замелькало, всё запрыгало. И вновь необходимо бежать. Если бы не были потеряны эти несколько секунд, то всё вышло проще. Темнота ведь щедро предоставила солидную фору. Знакомые окрестности протягивали крепкую руку помощи. Грех не воспользоваться. Нельзя лишь терять времени, но отражение, но проклятое отражение, что явилось на поверхности дождевой воды, совсем рядом с безмятежно уснувшей Катей. Оно обманывало, оно безжалостно занималось своим привычным делом, и падающий лунный ответ являл страшное. Мертвец исчезал, ему на смену проступали собственные черты. От этого виделась Катя, от этого преломлялось время, не замечая, не учитывая пятнадцати лет, целых пятнадцати лет.

10

Уши прорезал скрип тормозов. Мгновенно хлопнули сразу три автомобильные дверцы, а Елисеев по-прежнему стоял, не двигаясь с места.

— Стоять на месте, не двигайся мразь — громко закричал Артеньев, и только после этого сработал спусковой механизм. Незримая защелка отскочила, освободив пространство. Елисеев рванулся, сделав мощный прыжок в сторону.

— Стреляй! — закричал Кореневский, но выстрелов не последовало.

Зато несколько секунд вместили как минимум пятьдесят метров, за которыми Елисеева принял первый поворот сразу за углом одноэтажного, складского здания. Дальше, прекрасно ориентируясь в темноте, Елисеев встретился с небольшим металлическим забором. Не потребовалось много времени, чтобы оставить препятствие за спиной. А двое преследователей запутались. Темнота играла против них. Но по правую руку, с параллельной стороны, двигались два автомобиля полиции, загоняя Елисеева влево, сокращая ему возможные варианты спасения.

Если бы не было потеряно времени. Но и так, но и без этого, Елисеев отлично понимал, что пока что всё в его руках. Вот поворот, вот узкий проход к железной дороге, за ней два ряда кирпичных гаражей. Дальше будет нужно вправо, краем кладбища.

Рассеяно теряясь, бросался свет фар. Смешивались минутки, и моторы уверенно брали своё. Артеньев прекрасно ориентируется здесь. Скорость им в помощь, и вправо не уйти. Остается кладбище, через овраг, самым краешком, ощущая границу, а там труба через насыпь. Они точно не знают о том, что там есть проход. Они рванулись к старому кордону. Один из автомобилей, второй по объездной, чтобы замкнуть кольцо. Только через трубу обратно на кладбище, обратно в унылый лог.

Близко, фигура убегающего человека попала в световое пятно. Раздались сразу два выстрела, но оба мимо, оба наощупь. Вправо не удалось, и краем забора заброшенной автобазы Елисеев вылетел на границу кладбища. Он не ошибся, пара автомобилей, спустя минуту, оказались на кладбищенской грунтовке, а третий отрезал беглеца, пересекая дорогу к старому кордону.

— Артеньев умница, Кореневский хорош, но вы просчитались — тяжело дыша,  сам себе шептал Елисеев, метнувшись в темное пространство железобетонной трубы.

— Там он, к кордону побежал — услышал Елисеев голос Кореневского.

“Они заметили ложное движение, помогла луна, но далее ошиблись” — Елисеев протискивался через завалы веток, грунта, а затем остановился, чтобы отдышаться и хорошо слышал, как вторая машина последовала за третьей в сторону старого кордона.

Оставалось еще одно авто. Но никого звука не было. Спустя три минуты Елисеев выбрался наружу и быстро скрылся в мрачной кладбищенской темноте. Через две минуты он уселся прямо на землю, всё же ощущая, что автомобиль Артеньева рядом.

… Оказавшись дома, Елисеев жадно пил холодную воду. В воображение вертелись три трупа. Рядом с ними был мертвец.

… — Всё же странно, вы точно ничего не нашли?

Артеньев сидел за столом. Прямо перед ним стоял один из старших следователей, по фамилии Кореневский.

— Нет ничего, совершенно ничего — угрюмо ответил Кореневский.

— Не знаю, каким образом, свести одно с другим. Если бы мы не видели Елисеева на месте преступления, если бы эти двое не твердили, что Елисеев может подтвердить их невиновность, то я никогда не поверил бы в то, что наш сотрудник и есть убийца. Даже сейчас я верю, что имеется что-то вроде двойного дна, и  Елисеев не причастен к этим убийствам — глухо и мрачно говорил Артеньев и периодически поглядывал на свои наручные часы.

— Есть еще свидетельства, что Елисеева неоднократно видели в обозначенном районе и, как уже понятно, Елисеев находился там без всякой служебной необходимости — дополнил Кореневский.

— А вот это спорно. Конечно, он не оставил какого-то отчета, но находится в злосчастном районе он мог. И всё же я думаю, что преступник либо родственник Елисеева, либо очень сильно похожий на него человек — попытался смягчить довод Кореневского Артеньев.

— Логично, но трудно не поверить собственным глазам — озвучил Кореневский.

— Ладно, только как быть с событиями преследования, случившимися двадцатого числа… Елисеев находился в твоей машине — это обеспечивает ему частичное алиби, но мы продолжаем акцентироваться на косвенных выводах — не смотря на Кореневского, что-то изучая на поверхности стола, произнес Артеньев.

— Всё так, и когда мы оказались на кладбище, он впал в кому, из которой не вышел до сих пор — спокойно произнес Кореневский и только сейчас уселся на один из стульев, размещенных вдоль правой стены кабинета.

— Когда он впал в кому, попытайся вспомнить точно? — спросил Артеньев.

— Я же говорю: он сидел на заднем сидении, он всё время молчал, а когда мы с Фроловым выскочили из автомобиля, то Елисеев не последовал за нами. Вот тогда я и увидел, что он отключился — ответил Кореневский.

— Он просто уснул? — риторически спросил Артеньев.

— Да, мы пытались привести его в чувства и поэтому потеряли столь драгоценное время, благодаря этому маньяк сумел уйти — выговорился Кореневский.

— Но с этим я не совсем согласен. Эта сволочь лучше нас изучила любую окрестную особенность. Он обманул нас, вернувшись назад через водоотводную, старую трубу под железнодорожной насыпью — мрачно произнес Артеньев.

— Правильно, но мы находились рядом. Моя машина оставалась в пределах кладбища. Он не мог нас обойти, он должен был попасть в наше обозрение. Ладно, он затаился, он остался внизу. Но ведь мы с Фроловым обшарили всё вокруг — немного раздраженно проговорил Кореневский.

— А Елисеев, он оставался в машине — Артеньев не спрашивал, он говорил в сторону, говорил самому себе, но Кореневский ответил.

— Да, когда мы вернулись, он так же и сидел в той же позе. И получается, что Елисеев не убийца — задумчиво произнес Кореневский.

— Возможно, возможно что и нет. Мы могли преследовать не убийцу, а просто перепугавшегося свидетеля, еще кого. Почему такая версия не может быть возможной. Тем более Елисеева вы подобрали на углу третьей рабочей и заводского переулка — вслух размышлял Артеньев.

— Я запутался Игорь Сергеевич. Елисеева подобрали, ладно. Допустим, что он убил, что он успел вернуться. Но как тогда объяснить, что убийца оставался возле тела девушки до последнего. Как объяснить показания Сергеева, который опознал Елисеева. Мы видели Елисеева. Елисеев в машине, Елисеев возле трупа — произнес Кореневский.

— Мрачное дело. Но если этот тип убьет еще раз, то станет ясно, что Елисеев точно не имеет никакого отношения ко всему этому, а пока что он один из главных подозреваемых. Что говорят медики? Есть надежда на то, что Елисеев в ближайшее время придет в сознание? — вопросами закончил Артеньев.

— Ничего определенного сказать не могут — ответил Кореневский.

11

…И всё же, и всё же, и всё же. Поразительная история случилась со мной, ведь еще самую малость, чуточку, и я был бы схвачен своими же коллегами. Нет, точно не стоит называть их друзьями. Я так и не сумел сблизиться с ни одним из них, что-то постоянно мешало. Может разные интересы, те, что помимо службы, а может несколько иное восприятие. Хотя в вопросах профессиональной деятельности разногласий вроде не было. Бесполезный круговорот. А вот подозревать меня они имеют полное право. Сразу несколько человек собирали один и тот же бред. Следователь Елисеев был свидетелем их невиновности. Очевидно, что следующий ход и незадачливый следователь, должен будет заменить убийцу. Только вот убийца, он был или не был. Он есть или всё же он часть болезненного тумана, что в моей голове, что в головах подозреваемых. Мертвец, разве можно придумать что-то более невероятное. Почему бы нет? Мертвец на грани параллельных миров, между обжитой реальностью и забытой, безмолвной тишиной. Только причем здесь Катя? И почему нет сомнения, что и она часть этой дикой истории. Схожесть сюжетов? Ну, нет, здесь явно ничего общего. Катя покончила с собой. Катя сделала это не одна, а вместе с подругой. Дурная ритуальность облаченная в факт неисправимого порыва, когда ошибка измеряется всего одной минутой. И если суметь перебороть дьявольское искушение, суметь пережить эту злосчастную временную величину, то она никогда не повторится, уйдет.

А если всё это лишь кажется, если всё надумано однообразными, долгими вечерами и не более этого. И вместо предполагаемой минуты имеется огромная, протяженная цепь. Порочная, долгая, вымученная, а в ней огромное количество разных минут и еще большее число размышлений, которые все об одном и том же. Но даже при этом, даже если от этого отталкиваясь, то какое место можно приписать мертвецу.

Так ли это или есть что-то еще. Странная, вытягивающая внутренности ночь. Нет желания спать. И всё же, и всё же, и всё же…

Елисеев закончил тем, с чего начал. После подошел к окну. Не увидев через окно ничего нового, вернулся назад. А спустя несколько минут в дверь раздался звонок.

— Вот это интересно — испытывая прилив напряжения, вслух произнес Елисеев и тут же посмотрел на настенные часы, которые показывали ровно пять минут первого.

— Ко мне явился мертвец, но кому еще захочется меня поведать — проговорил Елисеев, направляясь к двери.

Звонок задребезжал во второй раз.

— Шесть минут первого, на этом всё кончено — играя в странную, похожую на умственное помешательство, игру, говорил Елисеев, стоя возле двери и разминая в левой руке сигарету.

Звонок напомнил о себе в третий раз.

— Ну, хватит. Пусть будет семь минут первого, за этим мертвец, за ним бесконечная ночь на четвертом этаже, в пустой квартире — Елисеев резко повернул ручку внутренней задвижки.

— Юля? — не веря собственным глазам, произнес Елисеев.

— Да, я к тебе и вижу, что ты меня не ожидал — улыбнувшись, произнесла Юля.

Серые, выразительные глаза женщины не отрывались от лица Елисеева. Скромная улыбка заявила о себе еще раз. Правая рука ночной гостьи нашла себе пристанище на косяке дверного проема, но в целом Юля была такой же, как и десять лет назад, когда они встречались в последний раз, встречались в этой же квартире. И, кажется, что на часах так же имела место состоявшаяся ночь. Еще было такси, за которое тогда заплатил Елисеев. Но вот одежда, нет, этого вспомнить было невозможно. Только какое значение должна воспроизвести совершенно неуместная мысль. Куда важнее, что Юля вновь доступна его глазам, что она самым невероятным образом вторглась в сознание, прочитала спрятанное там и вот предстала перед ним. Появилась в тот момент, когда нельзя было пожелать лучшего.

— Так я войду — тихо произнесла Юля, наблюдая за странными колебаниями, которые накрывали собой тревожное выражение лица Елисеева.

— Конечно, я не могу выразить насколько я рад тебя видеть — ответил Елисеев, пропуская Юлю внутрь квартиры.

— Мало что изменилось — не скрывая робкого разочарования, произнесла Юля, осматривая хорошо знакомую и, действительно, мало изменившуюся обстановку.

Елисеев не ответил, лишь пожал плечами, скромно улыбнулся, но Юля не могла разглядеть этого, ведь в коридоре было темно.

— Почему ни спросишь у меня, как я решилась осуществить визит к тебе, к тому же, в ночное время. Неужели в этом нет ничего странного — произнесла Юля, подойдя ближе.

— Я о другом сказать хочу. Ты близко, и мне привиделось, что этих десяти лет не было вовсе. Вот что должно выглядеть странно. И еще, ощущения, они не изменились. Разве я ошибаюсь. Я же чувствую, что ты испытываешь схожие чувства.

Елисеев говорил напряженно. Упавшая на самое дно томность понизила тембр, вытащила за собой неожиданное придыхание. Ощутимо сильнее сковывало глухое сердцебиение, совсем уж необычной виделась безветренная, октябрьская ночь. Через фонарь, через поглотившую окрестность тишину, в которой ничего живого, ничего доступного. Окромя них с Юлей. Окромя их еще не озвученных слов.

— Мы снова одни, мы снова молчим, и ничто не имеет силы изменить беспомощность наших пауз. Ведь я права, ведь ты не станешь этого отрицать — сдавленным, с небольшой хрипотцой, голосом прошептала Юля и почти вплотную приблизилась к Елисееву.

— Паузы мешали не нам, они мешали времени, которое было нам с тобой отпущено — вторя шепоту Юли, прошептал Елисеев и его руки замкнулись на спине Юлии.

Губы, преодолев неприличие, начали искать компанию, и Юля не стала отказываться, ответила встречным движением. Горячая, красная помада показалась Елисееву сладкой. Тепло наполняло объем и бешеным желанием стучало нескрываемое возбуждение.

— Наша ночь. Ровно десять лет. Огромный срок ожидания. Но что же ты мне не отвечаешь. Но не торопись, а то я боюсь услышать о том, что десять лет превратились в одну неделю. Так не бывает, слышишь, никогда не бывает — страстно смакуя объятия и слова, шептала Юля. 

— Я не буду отрицать. Я попробую с тобой согласиться. Но и обманывать самого себя я не намерен. Сейчас я не ощущаю прошедшего десятилетия. Вчера, только вчера мы расстались, чтобы увидится следующим вечером — ответил Елисеев и постарался прижать Юлю к себе еще ближе, чтобы она не исчезла, чтобы она не растворилась, не вернулась в объятия прошлого, где десять лет, где целых десять лет.

— Но не встретились, но не нашли друг друга, хотя были рядом — произнесла Юля.

Запах её волос. Вкус её губ. Блаженство на грани сумасшествия. Поэзия ощущений, которой давно не нужно слов. Даже тех, которые так и не дождались своей очереди быть произнесенными, которые не стали реальностью, не смогли укрепить близость.

— Я не знаю. Я не сумел найти объяснения — утопая в порыве страстного возбуждения, говорил Елисеев.

Голос срывался. Блестели глаза. Стеснительно тянулся через окно желтый свет одинокого фонаря.

— Я не дала тебе этой возможности — ворковала Юля, но Елисеев плохо различал слова, куда ближе ощущалось горячее, обольстительное дыхание Юли.

— Нет смысла возвращаться назад — спустя минуту, когда они оказались на кровати, когда безумная страсть, теряя последние признаки реальности, поглощала без остатка, произнес Елисеев.

— Одна ночь, вернувшаяся ночь — шептала Юля.

Елисеев больше не говорил — он тонул, он исчезал. Громче, еще громче, стучали сердца. Сильнее и горячее сливались тела. Безумие отодвинуло время. Пролетел час. Может больше, может меньше. Но это если со стороны, если отвлечься, если вернуться во власть чудесной, осеней ночи. А так, так был отрезок, был период. Неопределенный, смешанный с тем, чего быть не должно, но ведь было, ведь неразличимо продолжали тикать настенные часы, заблудившиеся в собственных минутах и секундах.

 Пришел второй час. За ним последовал третий. Елисеев безмятежно спал. Никакой Юли рядом с ним не было. Мертвец сидел напротив. Удалился в туманную дымку желтый свет фонаря. Пустая бутылка из-под водки осталась на кухонном столе, а в голове Елисеева главенствовало совершенное счастье. Странное, совершенно не такое как представлялось в размышлениях. Не похожее на то, что многократно виделось короткими сумрачными отрывками, когда казалось, что от некой важной черты всего один шаг. Казалось, что еще немного и удастся, обязательно, удастся сделать этот важнейший шаг, и, переступив черту, ворваться в блаженство непередаваемого блага, что тут же захочется именовать полной гармонией.

Так было, так металось, так виделось.

Но сейчас ожидаемые ощущения исчезали, а явившееся счастье не хотело принять давно ожидаемую форму. Счастье было большим. Совсем неважно, что на расстоянии сотни метров четко виделась осязаемая граница незнакомого перехода — это испугать не могло, потому что здесь, на этом небольшом по площади участке, не нужно было даже дышать. Пространство делало это за Елисеева. Нет необходимости думать, не нужно что-то с чем-то сопоставлять. Всё это лишнее. Есть объем, есть умиротворенная тишина, далее спокойствие, за ним восторженная и необычно легкая уверенность, которая ничего не требуя, определяла Елисеева частью общего, невесомого пространства, где настоящее наконец-то избавилось от прошлого.

Время наслаждения. Возможность замереть, не ощущая ничего постороннего. Того, что изводило, путало, вгоняло в несусветный мрак. И вот больше ничего этого нет. И то, что счастье долгими размышлениями представлялось другим, тоже больше не волновало, лишь мелькало за всё дальше и дальше уходящим горизонтом, что вправо, что противоположно неизбежному переходу.

Елисеев вновь оказался на собственной кровати, ему было тяжело дышать. Всё тело было мокрым. И совершенно непонятно было, с какой стороны имел место нахлынувший бред. В прошлом, в будущем, а может здесь и сейчас, через эту истекшую секундную декаду, через явившийся кошмар, который только здесь, только сейчас. Никакого будущего, только в настоящем.

— Юля, где Юля — бормотал Елисеев, плохо соображая, пытаясь убедиться в том, что встреча и близость с любимой женщиной ему не привиделась, что она была реальностью, а не тот силуэт, который молча притаился в самом темном и дальнем углу…

12

Двигался медленно. Часто останавливался, стараясь ощутить уверенность в собственных силах и планах, ведь встреча с мертвецом виделась явлением неизбежным, и то, что в прошлый раз загадочному маньяку удалось не просто улизнуть от следователя, но и чуть ли ни подставить Елисеева, чтобы они поменялись местами, чтобы Елисеев сумел увидеть крайне удивленные лица своих сослуживцев, которые никак не должны ожидать столь драматического развития событий.

Стало быть, нужно быть осторожным, и Елисеев спокойно угостил сигаретой припозднившегося пьяницу, который плохо справлялся с простыми движениями, зато долго благодарил следователя за любезно предоставленную сигарету.

— Где я могу увидеть странника? — неожиданно спросил Елисеев, сразу после того, как две сигареты обозначили себя красными точками в темноте, и исчезло коротенькое пламя зажигалки.

— Странника? — довольно четко переспросил пьяный мужчина.

— Да, именно его — подтвердил Елисеев.

— Его можно увидеть лишь между десятью часами ночи и полночью. Так гласит местная легенда. Сам я его видел пару раз или, быть может, мне привиделось, но, дорогой мой человек, я бы не советовал вам с ним встречаться. Знаете, почему его так называют?

Кажется, произошло невозможное, и случайный собеседник Елисеева в один миг сумел отрезветь, а может, таким образом, действовала освободившаяся от завесы ночных туч полная луна, но происходило странное, и Елисееву, на долю секунды, показалось, что он разговаривает не с тем человеком, который меньше минуты назад попросил у него сигарету, а с кем-то другим, тем, кто лишь принял шатающийся облик.

— Нет, не знаю — просто и прямо ответил Елисеев.

— Ничего сложного, он единственный из тех, кого мы имеем возможность лицезреть. Кстати, этой легенде очень много лет — произнес собеседник Елисеева.

— Вы же не пьяный? — спросил Елисеев, ощущая на коже неприятное вторжение холодного озноба.

— Нет, а с чего вы взяли, что я должен быть пьян — улыбнулся собеседник.

— Хорошо, это неважно — согласился Елисеев.

А спустя пару секунд произнес вновь: — Кого мы не имеем возможности наблюдать, ну, помимо, этого странника?

— Тех, кто прямая часть нас или, что точнее, мы непосредственная часть их: через сны, через затмения и видения. Вы часто видите кошмарные сны или что-то им под стать? Такое, что заставляет ощутить: утро не настолько сильно, ему необходимо время, ему частенько требуется подмога.

Сигарета Елисеева истлела, а его необычный собеседник выкурил лишь половину.

— Иногда мне кажется, что кошмары являются моей неотъемлемой частью — глядя в сторону, туда, где появились плохо различимые в темноте фигуры двух человек, произнес Елисеев.

— Вот видите — отреагировал собеседник.

— А ведь очень необычная вышла у нас встреча. Отведите меня к мертвецу. Я хочу спросить у него о смерти своей сестры — глухо проговорил Елисеев.

— Вы просите меня сделать невозможное — усмехнулся незнакомец.

— Почему? — спросил Елисеев.

— Он не станет с вами разговаривать  — улыбаясь, ответил незнакомец.

— А что будет с вами, а как же вы? — произнес Елисеев и его голос звучал так, как будто он точно знал, с кем разговаривает, кто предстал перед ним в эту странную и очень тревожную минуту.

— Мертвец и странник одно и то же лицо? — после небольшой паузы и, не дождавшись ответа, произнес Елисеев.

— Нет, я уже говорил вам об этом. Мертвец, он один из тех, с кем нет, и не может быть никакой связи. С ним нельзя просто так встретиться и перекинуться парой фраз на досуге. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Кто вы? — тихо прошептал Елисеев.

— Я тот, кого вы искали. Я тот, кто супротив своей воли был обязан с вами встретиться — ответил незнакомец.

 За его спиной живописно, в полном объеме, раскинулась полная окружность ночного светила, свет которого контрастно и мягко падал на изощренные силуэты двух старых кленов, на большую лужу, примыкающую к правому краю неширокой дороги. Далее следовали одноэтажные складские постройки, за ними, мало отличаясь контурами, неказистые жилые бараки, свалка мусора, узкий пешеходный проход, ведущий к линии железной дороги.

— Вы и есть странник. Провалиться мне на месте, если это не так — усмехнулся Елисеев,  сейчас он был уверен в том, что догадка не обманула сознание, и совсем не имеет значения, что изменился облик этого странного человека, что исчезло страшное, обросшее волосом, лицо, что не было и намека на сильную хромоту.

— Да, и теперь ожидаю, что вы сделаете следующий шаг. Я не имею права ошибиться. Я уверен, что вы сделаете ошибку — ответил странник.

— Тогда говорите, если вы всё знаете, то какой смысл молчать — засмеялся Елисеев, никакого страха, никакого дурного предчувствия не было в его ощущениях, инородная сущность, её близкое присутствие, не вызывали ничего этого, напротив, ощущение пьянящего превосходства, чувства забавной, опасной игры.

— Вы без моей помощи найдете мертвеца — произнес странник.

— Он далеко? Он вновь собирается убить? Он не может, чтобы не убивать? — Елисеев сделал шаг ближе.

— Ближе быть не может, а насчет убийств, то я не знаю. Здесь какой-то излом, ему нет нужды убивать, он ведь давно это всё сделал — спокойно произнес странник — Мне пора — добавил он, повернув голову в сторону ряда мрачных бараков.

— Думаю, мне тоже — отреагировал Елисеев.

После они молчали, не двигаясь с места. Происходило что-то странное. Прошла полноценная минута.

— Он сам найдет тебя. Случится это скоро. Ты сам поторопил его, поторопил собственное время и лично уничтожил последнюю возможность свернуть в другую сторону.

— Я знаю, я видел тот сон, я понимаю, о чем идет речь — прошептал Елисеев.

Туман сгустился. Было трудно разобрать хоть что-то на расстоянии пары метров. Тень странника скрылась в узком проходе, ведущем к железнодорожному полотну. Елисеев продолжал стоять, не двигаясь с места, ощущая, как собственное тело продолжает наполняться чем-то крайне неестественным, как его становиться всё больше и больше, а в голове тихой противной пульсацией стучало: ему нет нужды убивать, нет в этом никакого смысла.

Сомнения, через полминуты, начали вдребезги разбивать попытку утверждения. Помогала в этом темнота. Сильно и явственнее поглощал низменный, тяжелый туман, и совершенно никого не было рядом. Ни единой души, ни одного намека на движение, ни тени, ни шороха — ничего. Полное погружение в обманчивую пустоту, заявляющую: нет ничего постоянного, есть момент, есть направление, а значит, не избежать встречи с тем самым шлагбаумом.

“Но его не видно, и я могу не идти в его сторону, я могу продолжать оставаться здесь” — вертелось в сознании Елисеева, он обернулся назад и тут же вздрогнул.

На невысоком дереве, прямо возле забора, совсем не в том месте, где это случилось, он видел болтающуюся в петле Катю. Рядом с Катей, в таком же положении, была её подруга Лена. А ветер совершал то, чего сделать не мог. Он с каждой секундой сильнее и сильнее раскачивал трупы несчастных девушек.

“Нет, я не чувствую, нет никакого ветра, совсем, нет никакого ветра. Напротив, проклятие, но здесь и сейчас полный, совершенный штиль” — Елисееву хотелось закричать во всё глотку, но он не делая этого, продолжал молча смотреть, ровно до того момента, пока дерево ни освободилось от нереального, вновь замерло в естественном положении.

“За поворотом, в сторону железной дороги” — подумал Елисеев, слыша громкий собачий лай.

Пройдя тридцать метров, Елисеев свернул вправо. Стая псов, в количестве семи штук, на какое-то время замерла в нерешительности, а затем, жалобно скуля и поджав хвосты, они начали разбегаться в трех разных направлениях.

“На пятую улицу” — приказал сам себе Елисеев и быстрым шагом, полностью сливаясь с темнотой, начал исполнять задуманное.

13

… — Ну, вот, собственно, и всё — произнес Артеньев, находясь возле трупа молодой женщины, у которой была сломана правая рука, находящаяся в неестественной позе, будто оторвавшись от тела, привлекая к себе первоочередное внимание.

— Ты о чем? — спросил Кореневский, закуривая сигарету

— Елисеев  не имеет к этому никакого отношения. Мы лишь потеряли время, хотя от этого ничего не могло измениться — ответил Артеньев.

— Точно ничего — подтвердил Кореневский.

— Вот и я, о том же, убийца на свободе. Мы всё время ходим вокруг да около, а если точнее, то постоянно опаздываем, несмотря на то, что задействовано большое количество людей. Кстати, что сообщают твои информаторы, помимо запоздавших сигналов.

Артеньев подошел к автомобилю, открыв дверцу, уселся на пассажирское сидение.

— Сообщают, что уже несколько раз видели здесь Елисеева — спокойно ответил Кореневский.

— Не знаю, что сказать. Елисеев в больнице. Елисеев в коме. И нам остается одно единственное — поймать его двойника, того, кто и есть убийца — улыбнувшись, произнес Артеньев.

— Мертвеца — добавил Кореневский.

— Да, странное придумали ему прозвище — отреагировал Артеньев. 

— Фантазия у наших граждан всегда была хорошо развита — дополнил своё Кореневский.

— Кстати, как Елисеев, что говорят медики? — сменив тему, спросил Артеньев.

— Без улучшений. Прогнозы самые плохие. Показатели медленно, но уверенно ухудшаются. Главный сказал: еще неделя, от силы неделя — серьезно произнес Кореневский.

— Печально, и тем более, у них ведь нет даже намека на какой-то диагноз. Первый раз сталкиваюсь с чем-то подобным — произнес Артеньев.

— Ну, наша практика — не медицина. Да, и у медиков, думаю, не часто случается такое — произнес Кореневский, глядя на то, как тело убитой девушки исчезает в большом, черном футляре из полиэтилена, как его транспортируют до специального автомобиля, как тот поглощает то, что совсем недавно имело жизненные планы и мечты.

— И всё же, поставьте на каждом углу сотрудника, расспрашивайте, узнавайте, собирайте любую информацию. Установите мгновенную связь, чтобы не терять ни одной лишней минуты. Мы должны взять этого подонка, несмотря на весь арсенал мистификаций — с хрипом в голосе произнес Артеньев.

… Полуподвальное заведение, в которое вошел Елисеев, было основательно заполнено людьми. Несколько посетителей повернули головы в сторону вошедшего, но большая часть граждан осталась безучастной, продолжая разговаривать о чем-то своем, продолжая потреблять налитое в объемные кружки пиво. Елисеев пристроился за крайний столик возле входной двери. Сделал это не специально, а потому что других свободных мест не было. Теперь предстояло слушать, теперь нужно было превратиться в слух, чтобы уловить, чтобы услышать то, что незримо витало в воздухе, то, что и привело сюда. Мертвец должен находиться где-то рядом. Все они обязаны его почувствовать. Оставалось дождаться момента, и нет в этом чего-то особенного. Правила написанные не им. Всё в одну кучу, только неизбежно, только что-то подобное объему вечернего неба. Многие ли из них осознают это, до той поры пока дуновением ни пронесется привкус скорой и неотвратимой смерти, и тогда все они, испугавшись, начнут шарить глазами, не понимая: какое же расстояние между ними и тем, что осталось за дверью. Не решаясь думать: а что если несколько минут продлятся дольше, что если они станут полноценным часом. Что тогда? Где выход? Когда проклятый сумрак оставит принадлежащие им места? Или нет, или они успели привыкнуть? Принять всё это как данность? Неужели так, неужели все здесь успели свыкнуться с тем, что каждая ночь должна отсчитываться очередной смертью, что так должно быть, что так было и раньше, было много раз.

А тем временем истекли полные десять минут. В прошлом осталась большая кружка пива. В пепел превратилась сигарета и была отклонена, предложенная официанткой, закуска. Публика начала вести себя громче. Один неопрятный, толстый тип особенно громко хохотал. Его пытался успокоить интеллигентный дядюшка, с острой бородкой, в старомодных очках, внешний вид которого совсем не вписывался в мрачную обстановку питейного заведения.

— Отстань Сергей Федорович, говорю, отстань — отбивался от интеллигента толстяк.

— Тише, что кричишь, мы здесь не одни — бурчал интеллигент, но толстый и не думал слушать своего собутыльника.

— Плевать, что хочу, то и делаю — ругался толстый, пиво текло по его обвисшим щекам, а маленькие глазки раз за разом впивались в лицо Елисеева.

— Что-то долго их нет — услышал Елисеев с левой стороны от себя.

— Да, но нужно еще подождать — раздался голос в ответ.

Елисеев повернулся вместе со стулом на шестьдесят градусов, чтобы можно было увидеть разговаривающих, которых было четверо. Двое мужчин и столько же женщин. Одна дама, не справившись с излишним количеством спиртного, засыпала сидя. Вторая дама, возрастом под пятьдесят лет, подперев подбородок рукой, внимательно слушала разговор кавалеров. У неё имелись темные, длинные волосы. Слишком маленький, и этим портивший всё лицо, нос. Глаза неестественно блестели, на них и на часть лица падал свет от плафона освещения, располагавшегося довольно низко. Объемная грудь некоторое время привлекала внимание Елисеева, а первая из дам, спустя минуту, начала громко всхрапывать. Невысокий, коренастый мужчина, сидевший рядом, сильно толкнул спутницу в плечо, и она мгновенно очнулась, её выразительные глаза встретились с Елисеевым, а еще десять секунд спустя, она осторожно взяла коренастого за руку и начала что-то тихо шептать ему на ухо. Елисеев пытался разобрать слова, но из этого ничего не выходило.

Женщина говорила слишком тихо. Мужчина ничего не отвечал.

— Черт возьми, Сергей Федорович, ты собираешься еще взять пойла. Я говорил тебе, что этим дело не закончится — отчетливо произнес толстяк.

— Хорошо, хорошо, только сделаем дело, тогда сразу — ответил Сергей Федорович.

Елисеев подумал о том, что эта парочка стопроцентно задумала какую-либо кражу.

— Может быть, что Настя и Лена уже дома. Просто передумали, и нет ничего такого — произнес товарищ коренастого, который выглядел  помятым, таким будто долгое время валялся среди большой кучи разнообразного хлама.

Очки этого типа постоянно спадали на нос, он их поправлял и мял пальцами незажженную сигарету.

— Как бы там ни было, но сейчас не время идти на их поиски — подал голос коренастый.

— А если он убьет их? — резко и импульсивно высказалась одна из женщин, та самая, которая совсем недавно засыпала прямо за столом.

— Прекрати разве они сами не соображают, что с десяти до двенадцати нельзя появляться на пятой улице, а тем более возле железной дороги — недовольным голосом отреагировал мужчина, который был изрядно помят.

“Зачем, с какой целью я слушаю эти разговоры? Что я смогу узнать? Каким образом я смогу определить новую жертву мертвеца?” — смутно преодолевая наплыв неестественного тумана, соображал Елисеев.

“И всё же, я здесь именно для этого. Всего лишь для того, чтобы определить новую жертву. Разве он просил меня об этом? И как я смогу выяснить то, что ко мне никакого отношения не имеет” — черным потоком сквозило в сознании Елисеева.

Одна сцена сменяла другую. Следующая секунда приносила с собой определенно новое, то, что было закрыто, но неизменно находилось рядом.

—Телефон у тебя, что не слышишь — произнес коренастый мужчина, обратившись к женщине, грудь которой какое-то время привлекала Елисеева.

— Да, точно — произнесла женщина, нажимая на экран, чтобы принять вызов — Настя — добавила женщина, перед тем как переключиться на телефонный звонок.

— Хорошо, прямо сейчас — произнесла женщина.

— Где они? — спросил неопрятный мужчина в очках.

— От Ивановых вышли. Пойду встречать, а то мало ли что — ответила женщина.

“Мало ли что” — тревожно подумал Елисеев, внимательно ожидая продолжения разговора.

“Неужели пойдет одна” — стучалось в голову следующая мысль.

— Подожди — раздался голос коренастого мужика.

— Пойдем, самое время — произнес Сергей Федорович, толкая своего толстого друга в плечо, но тот, как кажется, успел перебрать или потерял интерес к запланированному делу.

— Сейчас подожди, успеем. Долго никого не будет. Мы и ночь. Мы и этот маньяк. Ох, и надеру я ему задницу, если попадется мне на пути — низким, пьяным голосом вещал толстяк.

— Пойдем уже — выразил своё Сергей Федорович.

Елисеев поднялся из-за стола в тот момент, когда это сделали Сергей Федорович и толстяк, коренастый мужик и его спутница. Пришлось пропустить всех их вперед и, акцентированно не торопясь, оказаться на улице несколько позже. Первыми двигались Сергей Федорович и толстый, сразу за ними коренастый и женщина. Следовали они в одном направлении и оставалось два поворота, которые оставшись незадействованными, объяснят Елисееву, что путь посетителей заведения лежит в пространстве зловещей пятой улицы, где лишь островком, обособленно и, ощетинившись, имеется десяток двухэтажных бараков, а всё остальное производственные строения, многие из которых давно из себя представляют заброшенные здания.

Так и случилось. Сергей Федорович и его объемный друг свернули влево, и Елисеев стало легче следовать за мужчиной и женщиной, которые продолжали двигаться в сторону жилых домов и неминуемо должны оказаться на том самом месте, где он уже был, в том самом узком, заросшим кустарником, проходе, возле бывшей первой автобазы и зловещим краем старого кладбища. Именно там, где он Елисеев уже встречался с мертвецом, там, где их обязательно будет ждать еще одна встреча.

“И где патрульный автомобиль, он должен дежурить там круглые сутки’ — вертелось в голове Елисеева и какое-то время он ожидал распознать неприметно притаившихся сотрудников, но оказавшись в пределах мрачного места, не смог обнаружить даже намека на что-то подобное. Никого не было рядом, зато мгновенно внутри появился странный, характерный озноб, что могло означать лишь одно: мертвец очень близко.

Здесь пришлось резко сбавить темп. Идущие впереди люди что-то почувствовали. Сначала они замедлились, а спустя несколько секунд, остановились. Но самым странным было то, что испугало их не то, что должно было быть впереди, а то, что находилось позади. Они внимательно вглядывались в ту сторону, где сейчас находился Елисеев, им хотелось убедиться в том, что постороннее присутствие лишь померещилось.

Прошло не меньше минуты. У женщины зазвонил телефон, и сквозь полную тишину Елисеев отчетливо услышал: — Через пять минут, ждите, никуда не двигайтесь.

“Вряд ли” — пронеслось в голове Елисеева то, о чем он сейчас не думал, не желал, не хотел. Мужчина и женщина двинулись к узкому проходу.  С правой стороны находилась стена из силикатного кирпича, с левой стороны заросли кустарников, которые стремились вниз, навстречу основательно замусоренному ручью, который, в свою очередь, стремился прочь от старого кладбища, еще ниже навстречу небольшой, лесной речке.

Елисеев выждал полминуты. После пошел медленно, еще медленнее. У него не было опасения, что мужчина и женщина оторвутся от него и в полной темноте он уже не сможет их отыскать — это было лишним, далеко уйти они не смогут. Через десять секунд страшное, неестественное рычание прорезало слух Елисеева. Пришлось остановиться. Два глухих удара и не одного человеческого звука. Елисеев, не прибавляя скорости, очень аккуратно и захлебываясь стуком собственного сердца, двинулся к проходу. Хотелось закрыть глаза, но не для того, чтобы избежать вида убитых людей, а чтобы сразу и резко не лицезреть ужасный облик загадочного и отвратительного мертвеца. Пусть краешком, вначале часть, а уже затем всё остальное.

Но представшая пред глазами картина неожиданно обманула. Никакого мертвеца не было. Были два трупа, лежавшие очень неестественным образом, а точнее, друг на друге. Внизу мужчина, сверху, но с некоторым смещением, женщина, у которой из-за рта стекала тонкая струйка горячей крови. Под головой коренастого мужчины имелось темное кровяное пятно. Таковым его делал мрак, он менял цвета, он вмешивался во все происходящее, он мог изменить и куда большее, окромя одного и этим единственным был сам Елисеев.

Случились еще несколько минут, в течение которых Елисеев стоял не двигаясь. Иногда он поднимал голову навстречу лунному свету. После возвращался к случившейся смерти и не понимал: почему он не видит мертвеца, что могло измениться за один истекший день.

… — Нет, этого не существует! Всё это лишь кошмарный сон! Вы ничего нам не сделаете! Слышите вы, вы способны слышать! — громко кричала молодая девушка.

Рядом с ней стояла еще одна девушка, кажется, что у неё были светлые волосы. Первая же, что громко кричала, была брюнеткой.

— Ответьте мне, не подходите ближе! — продолжала девушка.

Елисеев упрямо сохранял молчание. Сознание мутилось. Что-то ярко и быстро мелькало в глазах, и не было никого сомнения в том, что именно сейчас меняется пространство и время. Прошлое отодвигается всё дальше и дальше. Будущее тянет к себе неестественно сильно, а настоящее исчезает, теряя свою тонкую, ускользающую грань. Стремительно сужается черта. Пляшут бликами изломанные линии.

— Возвращайтесь туда, откуда явились! — визжала брюнетка, её спутница находилась в явной прострации и всё время хватала подругу за руку.

 Два трупа находились прямо перед ними. Елисеев стоял на расстоянии двух-трех метров. Луна наполовину спряталась за тяжелую, ночную тучу. Очень далеко блуждали слабые звуки автомобильных моторов. Никуда уже не двигалось время. А спустя крохотный отрезок Елисеев ощутил: начался обратный отсчет.

Волна скрытой энергии накрыла одним мгновением. Секунды сорвались в пике. Стремительно рвалась материя, сжимались плоскости. Следом за ними следовало пространство. Оставалось совсем чуть-чуть. Елисеев сделал два шага назад. Перед ним не было визжащей, незнакомой девушки. Перед ним находилась Катя. Всё было так, как и должно быть. Всё было таким, каким неоднократно являлось в сознание Елисеева. Он слишком приблизился. Он мог быть там, где быть никогда не хотел.

Катя смотрела молча. Рядом с ней находилась её подруга Лена, в руках которой была веревка. Периодически девушки оглядывались, как будто боялись того, что вот-вот появится тот, кто сможет им помешать осуществить задуманное. Но ничего не было, лишь непроглядная темень, лишь полное отсутствие звуков и странно изломанное время, в котором здесь и сейчас, одной секундой, менялось тогда и после. Всего в нескольких метрах находился Елисеев. Требовалось чуть-чуть. Необходимо было решиться, и тогда всё последующее станет иным. Вместе с этим изменится жизнь самого Елисеева. Всего несколько шагов. И он попробовал, он двинулся, послав ко всем чертям всю зловещую условность, всё окружающее пространство.

— Не смей вмешиваться в мою жизнь! — закричала Катя, но Елисеев не отреагировал, он крепко обхватил сестру и сильно дернул за руку Лену. Катя била его кулаком в лицо. Лена впилась длинными ногтями в правую щеку. Истошные вопли смешивались с тяжелым дыханием Елисеева. Давило всей своей тяжестью небо. Где-то за поворотом взвизгивала собачонка, следуя за её голосом, подняв голову вверх, можно было увидеть стремительно падающую звезду. Елисеев шатаясь, плохо чувствуя ноги, оказался возле собственного дома. А спустя десять секунд он грузно повалился на лавочку, расположенную прямо у подъезда. Рядом не было ни души. Рядом прорывался сквозь узкую щель электрический свет.

14

“Спать, мне необходимо спать, не нужно этому сопротивляться. Чем быстрее я отключусь, тем будет лучше” — сам с собой разговаривал Елисеев.

Едва коснувшись подушки, Елисеев провалился в полное небытие. Спал он от силы час. За это время снов не видел, а просто отсутствовал, просто вышел в соседнее помещение, где было абсолютно темно и совершенно тихо. Постоял там какое-то время и вынужден был вернуться назад. Мертвец сидел в том же самом углу. Мертвец вновь посетил комнату Елисеева.

— Через полчаса, может даже меньше, и они будут здесь — произнес мертвец.

Мертвец сидел в кресле, прямо напротив кровати Елисеева. Ничего не изменилось в его внешнем облике, в точь-точь такой же каким видел его Елисеев в предыдущие встречи. Только что-то поменялось в голосе. Сейчас мертвец говорил обыденно, почти так же, как делают это обычные люди. Может слишком низко, сдавленно, но при этом без присутствия зловещей интонации, которая тут же схватывает за горло и следующим актом погружает в беспросветный холод могилы. Одежда, о ней говорить не стоило. Потому что было слишком темно или потому что всё это лишь навязчиво блуждало в воспаленном сознании Елисеева.

— Время преодолело границу перехода и теперь больше на тебя не работает — очень спокойно произнес мертвец.

— Того самого перехода, который я несколько раз виделся мне, он чем-то похож на картинку из старого фильма — тихо прошептал Елисеев, поднимаясь на ноги.

Мертвец не ответил.

— Думаю, что ты не против — сказал Елисеев, сразу после того, как первое кольцо табачного дыма повисло в воздухе.

— Мне всё равно — ответил мертвец.

Теперь молчал Елисеев.

— Ты не понял, о чем я говорил? — нарушив тишину, произнес мертвец.

— Понял, только зачем им я? — в свою очередь спросил Елисеев.

— Три убийства — ответил мертвец.

— Но, нет, это же ты убил всех этих людей — произнес Елисеев.

— Да, можно и так сказать, но кто об этом знает окромя тебя и меня — без всяких эмоций в голосе отреагировал мертвец.

— Ты же был там каждый раз — произнес Елисеев, усевшись в свободное кресло, которое находилось рядом с креслом, на котором сидел мертвец.

— С другого нужно начинать — произнес мертвец.

— Нет, я не поверю, что это ты. Прошло двадцать лет — тихо проговорил Елисеев.

Голос изменился мгновенно. Что-то сильно сдавило внутри. Всё вокруг стало еще темнее, а мертвец держал гроссмейстерскую паузу.

— Если ты хотел убивать, если тебе это необходимо, то причем здесь я — сбиваясь произнес Елисеев.

— Зачем ты тогда ушел? — вопросом ответил мертвец.

Елисеев тяжело выдохнул. После, оказавшись в вертикальном положении, метнулся на кухню. Вернулся мгновенно, держа в руке бутылку с водкой. Крупный и продолжительный глоток стал следующим действием и только после этого Елисеев ответил мертвецу: — Я не знаю. Я жить хотел. Понимаешь или тебе это недоступно. Я не мог иначе. Я не герой. Что я мог сделать. Что я мог противопоставить вам.

— А если просто не согласиться с тем, что тебе предложили — произнес мертвец.

— Нет, врешь, ничего бы не вышло. Я бы просто исчез. Вместо одного человека пропали бы два человека — прибавив громкости, сказал Елисеев.

— Не мне решать подобное — отреагировал мертвец.

— Что ты говорил. Когда они придут? — будто опомнившись, спросил Елисеев.

— Через пять минут. Ты не умеешь ценить время — ответил мертвец.

— Пойдем, нам нужно идти — быстро проговорил Елисеев.

Мертвец отвечать не стал, а спустя две минуты они оказались в уснувшем, ночном дворе.

— Сюда — произнес мертвец.

— Вот они — прошептал Елисеев, видя, что к подъезду подъехал автомобиль и из него вышли сразу трое сотрудников.

— Теперь куда? — сам у себя спросил Елисеев, обернулся желая узнать мнение мертвеца, но того не было рядом, не было на расстоянии, не было совсем.

Елисеев дождался, пока автомобиль сотрудников полиции покинет территорию двора. Убедился в том, что не случилось ошибки. Тусклый отсвет окна на первом этаже помог распознать профиль Кореневского, а спустя минуту Елисеев наконец-то обнаружил местонахождение второго автомобиля, который оставался здесь как раз на случай развития ситуации, которая и имела место. Еще хорошо, что мертвец безошибочно выбрал самое подходящее место, находясь где, Елисеев отлично мог видеть происходящее, но при этом его точно никто не видел. Пока никто не видел, пока они ни решили выйти и осмотреть окрестности. Нужно было как-то уходить, Елисеев думал только об этом…

… Плохо ощущая поверхность под ногами, двигался Елисеев. Нервно какими-то перебоями и тряской уничтожалась, вытащенная из помятой пачки, сигарета. Совсем неразличимой виделась знакомая дорога. Другими, чужим казались родные с детства окрестности. Камешки, выбоины, неровности соприкасались с каждым шагом, и с чудовищной силой давило изнутри незнакомое, первобытное чувство страха, такое, с каким никогда не сталкивался. Выпитая водка не могла хоть что-то исправить, но если бы только она. Совсем иное душило, обещало, что осталось несколько минут, а после этого всё окончится. И он Елисеев вынужден будет остановиться, затем зашататься, после упасть, чтобы вновь повстречаться с тем, чего никогда не должно быть, с тем, что не существует, но было, но имело место, и он лично стал этому свидетелем. Почему ушел? Почему послушался этого странного человека? Просто, господи, просто. Не был тот субъект человеком.  И еще лицо друга. Его испуганный вид, его ничего не понимающий взгляд. Неужели он не успел проснуться. Неужели он был уверен в том, что это всего лишь сон. Господи, как же тогда Елисееву хотелось поверить в то, что это именно так. Всего лишь страшный сон. После, чудовищное после, и сейчас очень отчетливо долбило — не сон.

… Елисееву удалось переместиться ближе к углу здания. Сейчас ему помогала трансформаторная будка. Сотрудники курили прямо в автомобиле. Елисеев отчетливо мог разглядеть два красных огонька от зажженных сигарет. Нужно было только дождаться, когда что-то отвлечет полицейских, а после быстро преодолеть несколько метров, которые сейчас отделяли Елисеева от спасения или хотя бы для того, чтобы продолжить эту странную игру.

Ждать долго не пришлось. Во дворе появился автомобиль, остановившийся рядом с машиной полиции. Лучшего даже нельзя было придумать. Тем более из автомобиля вылезли сразу три пьяных гражданина, один из которых начал что-то громко говорить, а двое других надежно и окончательно оградили Елисеева от глаз сотрудников полиции. Одним резким рывком Елисеев оказался за углом пятиэтажного дома. Дальше двинулся к следующему зданию. Сердце стучало сильно. Излишняя кровь приливала к лицу. Вместе с ней торопливо и нервно выполняли своё предназначение ноги. Луна бросала отсвет, и умолял вынести за скобки собственное присутствие высокий уличный фонарь, чтобы в полной темноте, чтобы не нарушать сложившихся традиций.

Только спустя целый квартал Елисеев остановился. Широкая лавочка, возле которой располагались сразу два больших тополя, позволила Елисееву перевести дух, выкурить заждавшуюся сигарету. Но тереть много времени было непозволительной роскошью. Нужно идти, нужно что-то предпринимать. Мысли метались, повторяя движение табачного дыма, который отрывался, терялся под воздействием ночного, холодного ветра. Двоюродный брат матери, да, дядя Николай — это единственный вариант. Печально, но вновь нужно в сторону рабочей окраины, в район бараков, на крайнюю пятую улицу, ближе, вплотную к старому кладбищу.

… Ведь и тогда двадцать лет назад, оттуда, от дяди Николая, он вместе с Игорем оказался на старом кладбище, находясь в изрядном алкогольном опьянении, взяв, на свою беду, целых три бутылки водки и минимум закуски…

Одним махом, не останавливаясь, не оглядываясь, Елисеев оставил позади сразу три улицы рабочего района, воспользовавшись сквозным, перпендикулярным переулком. Дойдя до четвертой улицы необходимо было изменить направление, пройти где-то двести метров по самой улице, а затем вернуться к прорезающему курсу, чтобы уже в какой раз очутиться возле разрушенной, бывшей автобазы номер один.

… — Нет, не пойду я к Толяну. Прошлый раз остался без двухсот рублей, стоило пьяному отключиться —  произнес Игорь в тот момент, когда они покинули квартиру дядьки Николая, которая располагалась на первом этаже покосившегося деревянного дома, за обратной стороной которого можно было разглядеть, теряющуюся за ограждением из высокой травы, ленту железнодорожного полотна.

— Как хочешь, только я уверен в том, что эти двести рублей мы успели пропить, не один раз в магазин ходили. Ты просто не помнишь — ответил Елисеев.

— Нет, не пропили. У меня эти деньги отдельно лежали, в заднем кармане — не согласился Игорь, они стояли прямо посередине импровизированной дворовой территории, потому что двора, в правильном понимании этого слова, не было, а было четыре дома, возле каждого из них своя небольшая ограда, свои подсобные спутники — сараи, ветхие и страшные сортиры, несколько ржавых каркасов автомобилей.

— Куда? — спросил Елисеев.

— К Андрею — ответил Игорь.

— Не дойдем — отреагировал Елисеев.

— Не торопясь, обходной дорогой, краем старого кладбища — предложил вариант следования Игорь.

— Можно, но крюк хороший выйдет — усомнился Елисеев.

— Почти то же самое выйдет — по-своему рассудил Игорь.

— Ладно, можно если что на кладбище остановиться — дополнил план Елисеев.

— Думаешь, что всё же не осилим дистанцию — засмеялся Игорь.

— Всякое бывает, что-то хорошо успело развести нас обоих — озвучил свои ощущения Елисеев.

После они двинулись в обозначенном направлении. Стороной слева осталась железная дорога. За ней статной палитрой, не допуская, в отсутствии ветра, ни одного движения, замерли величественные сосны. Под ногами летней пылью волочилась пустая грунтовка. Никого вокруг. Лишь железные гаражи, лишь периодические помойки, наполовину разрушенные здания промышленного назначения. Перекресток и тупик, упершийся в насыпь. Небольшой подъем. Тропинка вправо, а вот за ней край кладбища. Странно живописный участок, чем-то неосознанно привлекательный, где тишина тянет чем-то домашним.

— Подожди немножко, отдохнешь и ты — произнес Игорь.

— Это откуда, о чем ты? — удивленно спросил Елисеев.

— Кино смотрел, не помню какое, но что-то про войну — ответил Игорь.

— Да, уж, здесь самое место для отдыха — мрачно пошутил Елисеев.

— Пойдем — сказал Игорь.

Прошли метров сто. За спинами осталась приглянувшаяся низина, теперь по правую руку началась возвышенность, так же как и низина утыканная могилами, памятниками, оградками. Солнце уже успело спрятаться за верхушки статных берез и осин, от этого наконец-то пришла долгожданная прохлада. А грунтовая дорога, в отличие от железной, повторяла рельеф местности, то поднималась вверх, то спускалась ниже. Преодолев подъем, Игорь и Елисеев остановились.

— Пойдем, сядем, устал что-то — предложил Игорь, Елисеев не ответил, но был совсем не против, ведь испытывал нестерпимое желание присосаться к бутылке с обжигающей жидкостью.

Быстро выбранное место было хорошее. На возвышенности, справа овраг, слева широкая тропинка. Ухоженная оградка, чистая и необычно светлая. И хоть вокруг всё выглядело не настолько привлекательно, ощущения не обманули. Здесь всё дышала полным спокойствием.

— Трудно найти более подходящее место — произнес Игорь.

— Да, нормально можно посидеть — отреагировал Елисеев…

15

— И сколько сейчас время? — сам у себя остановившись, спросил Елисеев — Что-то похожее на день сурка или как там его — продолжил Елисеев, ощущая, что успокоившееся сердце вновь начало набирать обороты.

“Звук, кто-то идет сюда, нет, этого не может быть” — пронеслось в голове Елисеева.

Еще спустя двадцать секунд он спиной прижался к кирпичной стене, и теперь точно не было сомнения в том, что сюда направляются двое, скорее, парень и девушка. Липкая испарина начала покрывать тело. Еще сильнее увеличился пульс. Одним целым с этим нарастало бесконтрольное напряжение, давило нестерпимое ожидание, а шаги приближающейся парочки слышались всё ближе. Их голоса вторглись в возбужденную кровь, и что-то сумасшедшее заставляло кратно увеличивать сжигающее изнутри предвкушение. Пять, четыре метра, не более этого. Елисеев сделал шаг влево, оказался ближе к тропинке.

“Ничего, они ничего не чувствуют” — металось в голове, а глаза увидели молодую девушку, у которой были светлые волосы, короткая юбка.

Семнадцать лет, может и меньше, да, и спутник девушки казался не от мира сего. Слишком громко говорил, еще громче смеялся, стараясь о чем-то беззаботно шутить. Девушка отвечала скромными репликами, пока Елисеев ни сделал шаг из темноты, представ перед  забывшейся парочкой.

Девушка не успела подумать, не успела даже вскрикнуть, как Елисеев одной рукой, взяв девчонку за шею, поднял её на метр от земли. Парень стоял, как вкопанный, в одном метре от них. Елисеев слышал его сдавленное дыхание. А после одно движение прекратило жизнь девушки. Её тело упало под ноги Елисеева, который, не сделав и крохотной паузы, переступил мертвое тело, направляясь к парню. Несчастный начал пятится назад. Его руки уже не тряслись, они ходили ходуном. Лицо было перекошено. Явившаяся истерика заполняла пространство. Через один шаг парень прижался спиной к стене, еще мгновение, и он начал оседать вниз, становился меньше, превращаясь, на глазах Елисеева, в пятилетнего ребенка. Оставалось чуточка и он закроет глаза, чтобы таким странным способом избавиться от того, чего не должно существовать. Елисеев же ощущал не только безмерную силу, но и что-то похожее на дикую эйфорию. Можно было дышать за троих. Любые движения не требовали и намека на хоть какое-то усилие. Окружающее пространство было иным, и даже ночь, даже любой её скрытый оттенок стал абсолютно доступен. Никакой алкоголь, никакой наркотик, ничего из любого возможного не могло дать и сотой доли того, что ощущал в эти минуты Елисеев. Он был другим. Всё вокруг было другим. Неестественным, но сумевшим вместить в себя, как действующий момент, так и следующий за ним, так далее и далее. Следом всё грядущее, которое успело подчинить себе не только оставленный позади шаг, но и то, что уже не один раз сделало тысячу шагов, то, что принято именовать прошлым.

— Я ничего не видел. Меня не было здесь. Не убивайте меня, пожалуйста, я ничего не знаю, я просто уйду — плакал парень.

Несмотря на темноту, разбавленную лишь тусклым лунным светом, Елисеев хорошо видел текущие из глаз здорового парня слезы. Продолжали трястись его руки, успело к ним присоединиться остальное тело, и сейчас этот несчастный припадочно вздрагивал, он старался смотреть на Елисеева, ему, видимо, казалось, что если он отвернется, то это станет последним действием в его жизни.

— Не убивайте меня, я прошу вас — несколько тише скулил парень, тело мертвой девушки дополняло мрачную обстановку.

Елисеев стал на полметра выше ростом. Ближе опустилась безжалостное ночное светило. Что-то обособленно крутилось в пространстве, когда Елисеев подошел к своей жертве вплотную. Что-то виделось сквозь слова обреченного на смерть. Мелькало холодным свечением, иногда пищало противным электрическим звуком, накрывало, не имеющей ко всему происходящему, тенью.

Случился еще один маленький шаг. После этого рука Елисеева дотянулась до горла парня. Оставались доли секунды, но именно в этот момент случилось непредвиденное. Взгляд Елисеева отклонился в сторону, встретился с поверхностью дождевой воды, и отражение перепутало реальность. В ней не было Елисеева. На водной поверхности, с помощью лунного света, находилось отражение мертвеца.

Сразу ослабла рука. Тут же случился шаг в сторону, чтобы полностью убедиться в том, что собственные глаза не обманывают своего хозяина. А парень даже не пытался бежать, он лишь сумел закрыть глаза. Прошла полноценная минута. Елисеев никак не мог признать случившегося, он только неестественно дышал. И тут настало время, пришедшее в корне изменить происходящую сцену. Громкий вой сирен полицейского автомобиля ворвался в мертвое пространство. Несколько секунд, и еще две сирены, еще два автомобиля. Елисеев повернул голову на звук. Посмотрел на свою несостоявшуюся жертву. Вернулся к отражению, и оно сумело удивить вновь. Никакого мертвеца не было. Елисеев четко и осознанно видел собственное отражение. 

Расстояние стремительно сокращалось. Слишком быстро текли секунды. Наконец-то без всякого внимания осталось злополучное отражение, и только после этого Елисеев сделал то, что было необходимо — он побежал.

Досконально изученная окрестность помогала во всем. Ощущение скомканного дежавю ускоряло движение. Намеренно и предсказуемо сокращали варианты своего движения полицейские автомобили. Елисеев уже видел всё это, во всем этом он уже принимал участие, а значит, первоначальный этап не сможет стать фатальным. Сейчас им его не взять. Он выиграет свои пять минут, ровно так, как уже делал. И действительность не обманула. Напрямую было куда быстрее, кратно ближе, но изменить план общего сценария было не в силах Елисеева, поэтому, порядочно задохнувшись, он оказался у края старого кладбища, но не стороны прорезающей, перпендикулярной тропы, а через скрещение дорог, крупную помойку, возле окончания той самой пятой улицы.

Один из полицейских автомобилей преследовал Елисеева по главной дороге. Два других старались перекрыть дорогу к рабочему поселку. Хорошо был слышен рев моторов, визг тормозящих на поворотах шин, всхлипывание грязной воды в лужах, когда преследователи, напрочь забыв об аккуратности, влетали в ямы и выбоины. То тут, то там мелькал, рыскал длинный свет автомобильных фар. Только Елисеев продолжал выигрывать дистанцию, ровно до того момента, пока ни случилось первое незапланированное изменение в хорошо известном сценарии. Что это была за машина? Вполне вероятно, что она и находящиеся в ней люди не имели никакого отношения к его поимке. Вполне допустимо, что не слишком велик был риск, и если бы не имелось иного варианта, то он смог бы на деле проверить. А так не решился. Остановился и перестал дышать. Автомобиль был хорошо различим, перекрывал необходимую тропинку к железнодорожному полотну.  Из него имелся отличный обзор на все четыре стороны, ведь вокруг был пустырь, ведь до лесного массива нужно преодолеть целых двести метров, не считая невысокой железнодорожной насыпи и самих рельс.

Рвануться к водоотводной трубе? Нет, до неё тоже было сто метров по открытой, окаймляющей край кладбища, дороге. Вариант через квартал царства мертвых так же был невозможен, потому что именно в этом направлении сейчас его ожидали сразу два автомобиля полиции. В подтверждении мысленного потока Елисеева хлопнули дверцы авто. В непосредственной близости заметались огни фонариков и случившимся фактом стали приглушенные голоса сотрудников. Еще несколько секунд канули в небытие, и Елисеев прекрасно мог различить голос принадлежащий Кореневскому. Небольшое, оседающее вниз, эхо блуждало между оградками и крестами. Кто-то тихо отвечал Кореневскому, и между полицейскими и беглецом было не больше тридцати метров — это означало, что нужно потихоньку сдвигаться назад и вправо, чтобы выйти на крайнюю, внутреннею кладбищенскую дорогу, которая спустя двести метров представит огромное количество вариантов и точно оставит в стороне группу Кореневского и два других автомобиля полиции, которые, разделившись, ожидали Елисеева на выходе с территории кладбища, в сторону редких огней, обозначавших собой присутствие всё тех же старых и мрачных бараков.

Только наощупь преодолев несколько метров, Елисеев остановился. Сотрудники полиции почему-то не пытались двигаться в его сторону, не спускались ниже, а лишь блуждали рядом, близко, около, но упорно не хотели выбрать единственный сейчас простой и верный вариант. От этого в голове Елисеева возникло очень странное ощущение: что им мешает, почему они ведут себя настолько глупо. Прошло еще несколько минут, за спиной осталось еще десять метров в сторону необходимой, заросшей посередине, дороги. Нужно было остановиться. Нужно было быть осторожным, чтобы ни одного лишнего звука, ведь всё так хорошо идет. Елисеев прислонился к стволу старой черемухи. Рядом находилась жуткая, почерневшая от времени, оградка, внутри которой находился покосившийся деревянный крест, покрытый мхом, небольшая скамейка и то, что когда-то называлось столиком.

— Здесь он должен быть. Ему больше некуда — громко, с расстояния двадцати метров, слышался голос Кореневского.

— Что он в землю вкопался — раздался незнакомый Елисееву голос.

— Лучше смотрите, где-то притаился, любое движение, любой звук — командовал Кореневский, и Елисееву казалось, что он слышит сдавленное, тяжелое дыхание своего бывшего коллеги, представлялось его грубое лицо, на котором отражалось нестерпимое желание закончить дело успехом, чтобы сбросить с себя напряжение, ощутить прилив залуженного удовлетворения, которое так часто приносило состояние эйфории и самому Елисееву.

— Вылазь сволочь, перед смертью не накуришься! Все лазейки перекрыты, лучше давай по-хорошему! Иначе, ей богу, пристрелю ненароком! — Кореневский сейчас обращался к нему Елисееву, но Елисеев отвечал Кореневскому лишь мысленно: посмотрим, что-то здесь не так, давай еще посмотрим.

Свет фонариков блуждал близко, касался края низменности, но дальше не шёл. Очевидно, что ему что-то мешало. Елисеев продолжал смотреть на матовые, холодные линии с чувством странного восхищения. То же самое стало происходить с голосами полицейских. На расстоянии они слышались отчетливо, но стоило им оказаться ближе к Елисееву, как голоса говоривших полицейских становились тише, превращались в шепот, а затем пропадали вовсе.

— “Еще немножко и они уберутся отсюда ни с чем” — удовлетворенно подумал Елисеев и впервые спокойно выдохнул, нестерпимо захотелось закурить и Елисеев стал шарить рукой по карманам, ища сигареты, но резко осёкся, ведь запах табачного дыма тут же выдаст его местонахождение.

Рука нащупала пачку сигарет, вернулась обратно. Елисеев перевел взгляд под ноги, и в этот момент чужая рука коснулась его плеча. Елисеев испуганно вздрогнул, на долю секунды оборвалось дыхание, а мгновенно появившаяся мысль сообщала: это не Кореневский, это не его помощники. Нужно было обернуться. Нужно было принять то, что еще пару секунд назад не входило в планы.

— Кто вы? — тихо спросил Елисеев, так и не решившись повернуть голову.

— Я тот, кто наконец-то дождался неизбежной встречи, тот, с кем ты обещал никогда не встречаться, но забыл о своей клятве, и вот мы встретились вновь.

Глухой хрипящий голос звучал спокойно. Ироничное, властное превосходство сквозило в каждой произнесенной букве.

— Я не понимаю, я не могу вспомнить — шептал Елисеев.

— Не пытайся врать самому себе. Еще минуту назад ты не помнил, но сейчас отлично знаешь, о чем идет речь, и с кем ты разговариваешь.

— Но прошло столько лет. Вы же знаете, что я не хотел, что это получилось неосознанно — произнес Елисеев и всё же нашел в себе силы, чтобы повернуть голову к своему собеседнику.

Перед Елисеевым стоял тот самый покойник, которого он уже видел, с которым уже имел честь разговаривать, тогда, когда в небытие ушел его самый близкий друг Игорь, навечно оставшись в пределах старого городского кладбища, а он Елисеев просто ушел, послушавшись этого страшного существа. Запинаясь и боясь, лишний раз поднять глаза, он тогда поклялся, что больше никогда не окажется в пределах кладбища, никогда не переступит границу владений мистера Полночь.

И вот теперь всё было кончено. Теперь ему предстоит отправиться следом за своим другом Игорем, сделать это ровно двадцать лет спустя.

— У меня нет исключений. Ты сам распорядился своей судьбой — произнес мертвец.

— А тот ваш помощник? — спросил Елисеев, пытаясь продолжить разговор, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку.

— Тот монстр, который виделся твоим жертвам? — усмехнулся мертвец, и Елисеев не дождавшись продолжения, понял всё: никогда никакого мертвеца не существовало, а был он сам, его принимали за мертвеца, его могли наблюдать в двух разных воплощениях.

— Я понял, я знаю — прошептал Елисеев.

— Теперь нам пора расстаться, чтобы встретиться несколько позже — спокойно произнес мертвец и сделал шаг в сторону от Елисеева.

— Вы просто уйдете? — спросил Елисеев, и именно в этот момент внутри промелькнула искра надежды: он сейчас тоже уйдет, в другую сторону, туда, куда и планировал, чтобы с носом оставить своих бывших товарищей, полицейских, чтобы больше никогда его нога не оказалась на территории этого жуткого места, даже на полкилометра до этого проклятого кладбища.

— Да, мне здесь больше нет нужды быть — ответил мертвец.

— Но, они найдут меня — произнес Елисеев, видя блуждающий свет фонариков.

— Не найдут. Ты это должен уже был понять без моих пояснений — ответил мертвец.

После этих слов тело Елисеев стало покрываться ледяными мурашками. Еще не настал черед понимания, но уже сейчас стучалось загнанным пульсом, убивая ту крохотную надежду: ужасной развязки не избежать. Мертвец исчез в одно мгновение, ни тени, ни мгновения, ни шороха. Появившийся со стороны железной дороги ветер, лучше доносил до Елисеева голоса полицейских. Над головой колыхались кроны высоких берез. И спустя каких-то десять секунд к ногам Елисеев стали опускаться желтые, отжившие свой срок, листья. Сначала несколько штук, затем больше, еще и еще больше. Елисеев поднял голову вверх, чтобы оценить явление неожиданного листопада. Подобного он никогда не видел, не верил в происходящее и сейчас. Всё виделось очередным кошмарным сном. Оцепенение длилось минуту. Голоса полицейских прогнали странное наваждение. Полоски белого, холодного света заставили попробовать сойти с места. Шаги дались тяжело. Земля не желала отпускать от себя Елисеева. Следующие три шага дались еще труднее, а когда Елисееву не удалось сдвинуться с места, он понял: это проклятое место не отпустит его из своих объятий. Руки уперлись в невысокую оградку. Начала кружиться голова, а пришедший из-за туч лунный свет окончательно поставил все точки над “и”. Прямо пред глазами Елисеева находилась фотография, с которой смотрел улыбающийся Игорь. Смотрел беззаботно и весело, ровно так, как делал это в лучшие годы своей недолгой жизни.

“Нет, этого не может быть. Слишком старая могила. Слишком старое кладбище. Он не мог сюда попасть” — судорожно соображал Елисеев, ощущая, что почва под ногами стала терять свою извечную твердость, становясь рыхлой, мягкой.

“Только не так” — это всё, что металось в пульсирующей голове Елисеева, а руки лишь крепче впивались в металлические прутья оградки.

Подошвы ботинок скрылись в земле, которая становилась всё более мягкой и податливой. Через пару секунд Елисеев отчетливо почувствовал сырость, неприятный запах болотного разложения. Взгляд мгновением упал вниз, и уже невозможно было увидеть собственной обуви. Его тело врастало в землю, уходило внутрь кладбища. Сильнее и глубже бурлило незримое болото. Елисеев пытался вырваться, вцепившись и подтягиваясь за оградку могилы Игоря, но всё было бесполезно, металлический каркас так же медленно, но верно, затягивался внутрь погоста.

— Помогите! Спасите! Помогите мне! — яростно, что было сил, закричал Елисеев, теперь ему было всё равно, теперь он многое бы отдал, чтобы оказаться в руках своих бывших коллег.

— Помогите! Я здесь! Я здесь! Кореневский! Помогите! — еще громче кричал Елисеев, собственный голос оглушал, ужасно громким казалось эхо.

Продолжал блуждать свет фонариков. По-прежнему звучали голоса. Вновь световые трассы скользили от Елисеева в полуметре.

— Нет никого, видимо, как-то сумел улизнуть сволочь — звучал голос Кореневского.

— У нас тоже ничего — отвечал голос Артеньева.

И если бы было до этого дело, то Елисееву пришлось бы удивиться: каким образом он слышит голос Артеньева, откуда он знает, что Артеньев далеко, что он сейчас разговаривает с Кореневским по рации. Если бы было до этого дело.

Только земля поглотила Елисеева почти наполовину. А полицейские не слышали его, они его не видели, его для них не существовало. Всё так, как и говорил этот ужасный мертвец, совсем непохожий на того мертвеца, каким имел несчастье быть сам Елисеев.

— Помогите мне! Я прошу вас! — истошно выл Елисеев.

— Помогите! Прошу вас!

Руки по-прежнему ощущали металл оградки, которая затягивалась в землю вместе с обреченным Елисеевым. Еще через минуту на поверхности осталась одна голова. Еще выполняли свою работу глаза, и, не дождавшись полного поглощения, кладбище начало принимать куда более привычный вид. На возвышении, возле той самой могилы, сидел мертвец. Был он не один, справа находился грузный мужчина в сером костюме, слева, как ни в чем не бывало, опустив голову вниз, сидел нисколько не изменившийся за двадцать лет Игорь. В последний момент, когда рот, а затем нос стали забиваться землей, Елисеев покорно закрыл глаза.

16

… Длинный больничный коридор был абсолютно пуст. Елисеев всего один раз оглянулся назад. Приоткрытая дверь в его уже бывшую палату продержалась в таком состоянии секунд десять, затем захлопнулась, издав громкий звук. Но на это никто не отреагировал — здесь никого не было. Хлопнула еще одна дверь, предоставив Елисееву ночную улицу, которая сумела удивить теплым, летним дождем. Елисеев проделал двадцать шагов, а после, остановившись, обернулся. Странная улыбка прогнала остатки напряжения. Здания больницы не было, на её месте находился заброшенный пустырь, где имелась лишь одна кирпичная стена. Неподалеку от стены были деревья, и на одном из них в петле висел труп молодой девушки. Дальше перекресток, указатель из мира чарующего спокойствия в мир бесконечного ожидания. Елисеев смело поменял местами стрелки и двинулся в ту сторону, откуда он явился, чтобы вернуться в то место, с которого всё и началось…

— Елисеев умер сегодня ночью — произнес Кореневский, войдя в кабинет Артеньева.

— Печально, что здесь еще скажешь — отреагировал Артеньев.

— Как бы там ни было, но нам это пойдет впрок — устало произнес Кореневский.

— Ты серьезно считаешь, что Елисеев имел отношение ко всем этим убийствам, Елисеев, который всё это время находился в коматозном состоянии — Артеньев поднял на Кореневского удивленные глаза.

— Звучит невероятно, но есть интересное обстоятельство, на которое я обратил внимание. У Елисеева было ровно три клинических смерти, и каждая из них по времени совпадает с тремя убийствами, которые случились уже после случившегося с Елисеевым.

— Странно, и не хочется верить во что-то подобное — произнес Артеньев.

— А что лучше? — спросил Кореневский.

— О чем ты? — вопросом ответил Артеньев.

— Может новое появление мертвеца или то, что он и Елисеев одно и то же лицо, и теперь нас точно перестанет беспокоить вся эта фольклорная сущность — улыбаясь, произнес Кореневский.

— А вот это вопрос, если Елисеев и мертвец одно и то же лицо, то где гарантия, что нам не стоит ждать от него новых неприятностей — улыбкой ответил Артеньев.

Ноябрь 2021года.

  

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/