1.

Наша родная Коммунистическая Партия и Советское Правительство всегда заботились о простых людях. Кто-кто, а высокое столичное начальство уж точно знало, что нам можно творить, выдумывать, пробовать, а чего нельзя ни в коем случае. Вот и запрещалось весьма изобретательным гражданам страны Советов… не всё, конечно, но очень многое. И делалось это не из вредности, а исключительно для нашего же блага, о коем неустанно пеклись кремлёвские старцы. Им почему-то казалось, что своим умом мы прожить не сможем. Да они и нас постепенно приучили к этой порочной мысли, которая с точки зрения сегодняшней плюралистической креативности выглядит, по крайней мере, странно и нелепо. Но так было, а из песни слова не выкинешь!

 

Не разрешалось, к примеру, строить частные дома выше одноэтажных. Дело в том, что жили мы примерно вровень, и если у кого-то появлялись большие деньги, то это вызывало много ненужных вопросов. Причём основополагающий негласный принцип того времени гласил: «Не высовывайся, не показывай свой достаток!» Иначе познакомишься ты с отделом по борьбе с хищениями социалистической собственности (ОБХСС), и выпишут тебе путёвку в места не столь отдалённые. Туда, где подравнивают чересчур креативных сидельцев под стандартное прокрустово ложе, дабы не наглели они сверх меры, а знали отведённое им место.

Собственно, народ и не противился решениям Партии и Правительства, а делал то, что не было запрещено законом: с энтузиазмом вгрызался в садовую землю, возводя этажи не ввысь, а вглубь – вопреки элементарной логике и здравому смыслу. (На рытьё подвалов и полуподвалов запрета не было.)

А ещё в дачном строительстве пальму первенства завоевали дома мансардного типа. Это когда чердак, будто грибная шляпка, разрастался до невероятных размеров. В этом случае одноэтажное строение имело площадь фундамента не более дозволенной, и придраться было практически не к чему. Хотя…

 

Кроме того, запрещалось в огородных обществах выращивать сады… или в садовых – огороды? Или то и другое вместе? Забыл. Помню только, что никто так и не смог объяснить мне смысл этого запрета. Просто: низзя – и всё тут. Без комментариев!

Инженерно-техническим работникам в позднем СССР не разрешалось совместительство. Ведь вторая работа могла отвлечь обученного государством спеца от основных его обязанностей… не дай бог! Бог, кстати, тоже был под запретом.

 

Молодой специалист после вуза прикреплялся к «своему» предприятию на три года без права увольнения, дабы самоотверженным трудом он возместил государству средства, затраченные на его обучение.

Помню случай, когда экстравагантная дамочка бальзаковского возраста буквально доводила своего начальника, а тот не мог, не имел права её уволить. Ведь она окончила техникум и отрабатывала на предприятии положенный по закону срок. Так и мучился с нею три долгих года несчастный руководитель – на горе себе и на радость местным острословам.

 

А в день и час, когда пришло время им расстаться, я случайно оказался в приёмной. И мы с секретаршей, с трудом сдерживая приступы приглушённого хохота, слушали через приоткрытую дверь, какими отборными, но вполне себе цензурными словами наша «красавица» обзывала поседевшего за годы вынужденного противостояния начальника.

Было заметно, что она долго и тщательно готовилась к своему финальному аккорду, а мы… а что мы? Подчинённые редко сочувствуют тому, кто заставляет их работать. Непонимание и злорадство вассалов – вот удел плебеев, возомнивших себя патрициями.

«Покиньте кабинет! Уйдите немедленно!» – теряя терпение, из последних сил повторял несчастный начальник. А что ему ещё оставалось? Он был повязан по рукам и ногам партийными, административными, профсоюзными и прочими путами и не мог, не имел права ответить скандалистке надлежащим образом. Такие были времена…

Заботилась советская наша власть ещё и о том, чтобы работяга не перетрудился после основной работы. А посему садовые участки давали людям мизерные – не больше трёх соток. И не простым смертным, а преимущественно передовикам производства – в награду за многолетний добросовестный труд. Редкие исключения лишь подтверждали сей непреложный постулат.

 

И вдруг, как гром среди ясного неба, пришла к нам – «свобода». То, что раньше называлось спекуляцией, стало гордо именоваться торговлей и предпринимательством. «Трудились» новые торгаши примерно так: товар, как ему и положено, лежал на складе, но периодически менял хозяина, с каждым оборотом слегка поднимаясь в цене и обогащая многочисленных перекупщиков. Однако это были пока ещё цветочки – предвестники голодного подлого воровского времени лихих девяностых.

Местные и центральные власти, почуяв слабину, вдруг начали судорожно набивать свои бездонные карманы. К ним, выйдя из тени, тут же присосались криминальные авторитеты. Они «крышевали» всё, что имело хоть какой-нибудь доход: от бывших спекулянтов до градообразующих предприятий. Раздел сфер влияния, кровавые разборки между бандитами стали обычным делом.

 

Промышленность сначала пробуксовывала, а затем окончательно остановилась. Мизерную зарплату рабочим выдавали от случая к случаю. Улицы разбитых фонарей нудили глаз обшарпанными домами. Зловонные горы не вывезенного мусора отравляли воздух спальных районов. Невесть откуда появившиеся бомжи рылись в отбросах, пытаясь найти цветмет, ещё что-то ценное с тем, чтобы обменять находку на самогон, водку, спирт.

Именно обменять, ведь деньги последовательно и методично обесценивались инфляцией. А людям, оставшимся без работы, для прокорма семей раздали по шесть соток необустроенной скудной на урожай земли, где могли они сажать всё что угодно: свеклу, зелень, картофель... Причём даже бандиты не решались облагать данью этих честных тружеников, понимая, что с голого можно содрать разве что только кожу.

 

2.

Перестройка и последовавшие за ней лихие девяностые застали Володю в небольшом живописном городке Среднего Поволжья. Трудные были времена. Когда завод, где он работал, перешёл на трёхдневную рабочую неделю, жить стало не на что. Ведь даже сокращённую в два с лишним раза зарплату задерживали на несколько месяцев. Вот тут, следуя веяниям времени, и стали раздавать всем желающим запретные в советское время сотки. А вместо партийных журналов вроде «Коммуниста» или «Агитатора» такими же огромными тиражами начали печатать брошюры для садоводов. «Прокормимся сами!» – название популярного издания звучало как лозунг для тех, чьи знания и опыт стали вдруг не востребованы стремительно деградирующим обществом.

 

В стране тем временем царил разгул «свободы» и «демократии». Выборы директоров предприятий и начальников рангом пониже проводились повсеместно. Ничего подобного не наблюдалось у нас с тех пор, как в 1917-м революционная власть разрешила солдатам выбирать фронтовых офицеров, в результате чего царская армия благополучно самоликвидировалась, а немцы захватили юг России. Вот и теперь, не выдержав подобного надругательства, почил в бозе «единый могучий Советский Союз». (Слова гремевшего когда-то гимна сегодня мало кто помнит). В общем, никогда такого не было, и вот опять…

 

Конечно, не выборность руководителей стала главной причиной распада Союза. Корень зла, думаю, заключался в том, что СССР изначально разделили по национальному признаку, а это бывает весьма и весьма чревато!..

По этому поводу хочется мне сказать, а лучше оглушительно крикнуть тем, кто придёт после нас: «Никогда… слышите, никогда даже не пытайтесь строить государство на гнилом фундаменте национализма!!!» Но кто из потомков Адама учился на чужих ошибках? А посему я почти уверен, что, следуя традициям, наши дети и внуки снова и снова будут расшибать свои бараньи лбы о те самые грабли, которые достались нам в наследство от наших далёких предков. Хотелось бы мне ошибаться!..

 

Дебаты на выборах директора предприятия, где работал Володя, продолжались несколько дней. В арендованном зале ДК дым стоял коромыслом. Делегаты от каждого подразделения старались протолкнуть своего кандидата, и в общем гвалте, в борьбе эмоций терялся смысл происходящего. Выборщики думали не о будущем завода, а о своих амбициях, об узковедомственных интересах – о чём угодно, только не о конечном результате. Тем более их знания, их квалификация и опыт работы – всё это оставляло желать лучшего.

Расходились, как правило, за полночь. Поэтому как-то сама собой родилась байка о том, что самую горластую активистку ревнивый супруг не пустил домой в два часа ночи: иди, мол, на своё собрание, оно тебе дороже семьи, детей и родного дома…

 

С большим трудом, но выбрали тогда человека делового, коммуникабельного, но не специалиста и главное – без нужных связей в Москве. Бывший директор, пожав плечами, занял должность начальника отдела. А новый… порулил немного, не справился с управлением, выехал на встречную полосу и… Через год, окончательно убедившись в своей профнепригодности, раздосадованный неудачник ушёл руководителем в местные органы власти, оставив после себя ворох нерешённых проблем. Долго потом повторяли местные острословы, что не царское это дело – работать у нас директором. Да и то сказать: командовать коллективом знающих спецов, находить рынки сбыта – это вам не чаи с подчинёнными в офисе распивать!..

 

Во вновь организованном садовом обществе тоже выбрали председателя. Разделили на участки бывшее колхозное поле, собрали деньги на обустройство, и наступили для новоявленных земледельцев суровые трудовые будни. С приходом весны каждое утро толпы горожан непрерывным потоком двигались к железнодорожной платформе с тем, чтобы, преодолев все трудности переезда, вложить свои силы и средства в небольшие клочки земли за городом, с некоторых пор ставшие их личной собственностью.

Людям казалось, что эти наделы, спущенные им от барских щедрот с самого верха, спасут их семьи от голода, от нужды, от надвигавшегося лихолетья. А в это время где-то в далёких столицах зарвавшиеся властители делили между собой наследие Великой Державы, которое по праву принадлежало таким вот простым честным труженикам. Тем, кого эти проныры и выскочки в буквальном смысле бросили на произвол судьбы… Печально…

 

Первое мая – День международной солидарности трудящихся – новая власть весьма политкорректно переименовала в Праздник весны и труда. И теперь в этот тёплый солнечный денёк новоявленные садоводы, коих в начале девяностых стало несть числа, рядами и колоннами шли не в центр города на привычную демонстрацию, а к железнодорожной платформе, дабы осчастливить своим присутствием вновь полученные шестисоточные участки.

В то достопамятное праздничное утро посадка на электричку оказалась суровой, можно даже сказать: отчаянной. Машинист с получасовым опозданием лихо затормозил перед невиданным скоплением потенциальных пассажиров. Но вагоны уже были заполнены людьми, хоть и не до отказа. Поэтому толпа, почуяв неладное, произвела на свет приглушённый возглас разочарования. Садоводы поняли, что сегодня многим из них суждено вернуться домой несолоно хлебавши. А всё потому, что некоторые шибко вумные горожане решили в это праздничное утро ехать с оборотом: вышли из дома пораньше и сели в поезд на предыдущей станции. Теперь эти гиганты мысли с чувством безусловного превосходства задумчиво взирали из окон электрички на беснующуюся озверевшую толпу.

 

С рюкзаками, с тележками, с лопатами и граблями, матерясь и мешая друг другу, садоводы спрессованными пачками протискивались в поезд через открывшиеся перед ними достаточно широкие двери. Толкались так, будто от этой поездки зависела вся их никчемная, никому теперь не нужная жизнь. Отчаянные бойцы-гладиаторы, ворвавшиеся в вагон первыми, тут же до упора открывали окна и буквально на руках втаскивали в салон детей, соседей, родных – тех, кто мог просочиться сквозь узкую оконную щель. Тяжеловесы, используя своё неоспоримое преимущество – высшую весовую категорию – шли напролом, пытаясь взять штурмом вожделенные двери.

За несколько минут посадка завершилась самым естественным образом. Вагоны были набиты до отказа, а неудачники-аутсайдеры, стоя на платформе, с завистью поглядывали на не отдышавшихся ещё после бурного натиска победителей. Но завидовать здесь было нечему. Счастливчики в переполненных тамбурах, будто сельди в бочке, не в состоянии были даже пошевелиться. Кто-то стоял на одной ноге, иных притиснули к поручням, а с улицы напирала хоть и поредевшая, но всё же пока ещё толпа тех, кто не хотел сдаваться несмотря ни на что.

 

Машинист, срываясь на мат, по громкой связи во всеуслышание уговаривал висевших гроздьями пассажиров вернуться на платформу либо втиснуться, наконец, в вагон. Он не мог, просто не имел права отправлять поезд с открытыми дверями. Но бесшабашные головы, «вошедшие» в тамбур лишь наполовину, никак не хотели отказываться от своего половинчатого «счастья». Им позарез нужно было копать, сажать, окучивать именно сегодня …

И тогда отважный покоритель стальных магистралей перешёл от уговоров к делу. Электричка несколько раз трогалась с места и тут же резко тормозила, насильно уминая зажатых в переполненных тамбурах пассажиров. Конечно, это было рискованно, но в конце концов привело к успеху. Многие упрямцы, висевшие на поручнях, благополучно отпали, оставшихся кое-как втащили в вагоны, народ дружно выдохнул, и двери, наконец, захлопнулись – все до единой, а поезд тронулся в путь!

 

На следующей станции попытки штурма повторились, но в основном безуспешно. Однако было одно исключение. Какой-то дед из глубины тамбура злобно обматерил напиравших с платформы подвыпивших парней. Ответ последовал незамедлительно:

– Ах, ты, так-перетак пенсию твою мать, бестолковка твоя плешивая! Счас я до тебя доберусь! Ты мне за базар ответишь!..

И парень, с размаху вклинившись в толпу, продвинулся вперёд на целых полметра. Дед струхнул маленько, схватил свой мешок в охапку и ринулся в вагон, истошно матерясь и увлекая за собой безвольных соседей. На его счастье люди в салоне стояли не так плотно, ребята с перрона слегка поднажали, и весёлая компания хоть и со скрипом, но всё же втиснулась в тамбур, тем самым внеся безусловную лепту в общий празднично-первомайский аттракцион на колёсах. Народ от души смеялся дерзости и оптимизму молодых людей. Было ли это смешно тогда? Возможно, только сегодня подобные рассказы почему-то навевают на меня грусть…

 

Вслед за электричкой каждое утро к платформе приходил дизель-поезд. Он шёл по железнодорожной ветке, которую обещали, да так и не электрифицировали в годы Перестройки. В тот день посадка повторилась по вышеописанному сценарию. Однако двери у этого допотопного «динозавра» открывались вручную, и машинист никоим образом не препятствовал пассажирам ехать так, как им заблагорассудится. А посему в моменты пиковых нагрузок бесстрашные первопроходцы гроздьями свисали с «дизеля», будто в старых советских фильмах о гражданской войне. На крышу, правда, не забирались, опасаясь высоковольтных проводов.

Ситуация усугублялась ещё и тем, что пригородные поезда регулярно задерживались на промежуточных станциях, пропуская вперёд нескончаемую вереницу товарных вагонов. Да и то сказать: коммерческие перевозки приносили железнодорожникам намного больше прибыли, нежели возня с толпами бомжеватых садоводов-безбилетников…

 

3.

В тот день Володе не повезло, как, впрочем, и всем его попутчикам. Переполненная электричка второй час стояла без движения на промежуточной станции. Машинист лениво отвечал по внутренней связи, что «причина остановки неизвестна» и что «поедем, как только на светофоре загорится зелёный». Владимир покорно стоял в тамбуре, зажатый между штабелем мешков с семенным картофелем и весьма габаритной тёткой, которая во время посадки случайно уронила рюкзак на пол и теперь никак не могла до него дотянуться. Правая нога у начинающего садовода затекла, а левую поставить было просто некуда.

После долгих мучений он, наконец, решился оторвать от пола свою единственную точку опоры и – о чудо – тело его не изменило своего положения, а продолжало парить над бесчисленными тележками и мешками, будто в невесомости! Володя улыбнулся, неспешно вернул на место отдохнувшую конечность и спокойно задремал, чувствуя себя космическим странником, свободно реющим где-то безумно высоко над нашей голубой планетой. Он смотрел сверху на её красоты и почему-то не боялся, что упадёт. Может быть потому, что в зажатом состоянии это было практически невозможно…

 

За окном стоявшего на приколе поезда простиралась огромная зона, огороженная по периметру полупрозрачной металлической сеткой высотой с трёхэтажный дом. За ней можно было разглядеть длинные ряды колючей проволоки, наблюдательные вышки и ещё бог весть какие прибамбасы. Место, как говорится, не столь отдалённое, но весьма примечательное и в какой-то степени даже легендарное. Другое измерение, другой мир, в котором «мотали срок» люди, имевшие весьма смутное представление о нашей так называемой свободной жизни…

Из окон электрички было видно, как на крыше большого производственного корпуса живописно расположилась группа заключённых. Многие из них сняли робы и нежились, загорая под лучами ласкового майского солнышка. Лагерные сидельцы любовались живописными окрестностями, смотрели на железнодорожный вокзал, на пролетавшие мимо поезда, на не ко времени застрявшую переполненную электричку, и Володе вдруг страшно захотелось оказаться там – на этой крыше, где можно было дышать полной грудью и наслаждаться красотами окружающего мира. А ещё он подумал, что всё на этом свете условно и относительно. И какой-нибудь презренный зек за колючей проволокой может быть свободнее самого свободного человека здесь, на воле...

 

На мелкоячеистой сетке разделявшей два мира, были видны непонятные предметы-точки. Сосед по тамбуру, заметив пристальный взгляд Володи, сказал негромко:

– Что смотришь? Это всё неудачные перебросы. Там сигареты, водка, наркотики. Только не дошли посылочки до адресатов: то ли груз был не тот, то ли верёвка короткая. И висят теперь эти деликатесы – на всеобщее обозрение и на зависть несчастным сидельцам…

 

Помолчали немного, задумались. И тут вдруг из глубины вагона донеслось до спрессованных в тамбуре пассажиров нечто весьма странное и тягучее.

– Этот стон у них песней зовётся, – улыбнулся словоохотливый сосед.

И действительно, непонятный звук становился всё громче, постепенно обретая мелодию и даже слова – настолько жалобные и заунывные, что Володе от этой умопомрачительной тоски и самоедства вдруг стало не по себе. Но дикий музыкальный экспромт вдруг оборвался на самой высокой ноте – так же внезапно, как и возник. А неизвестный солист, довольный произведённым эффектом, неспешно сообщил слушателям:

– Дальше нельзя, там матерное, а здесь же-е-нщины!

 

Он был слегка навеселе, но произнёс эти слова с какой-то особой теплотой, чем окончательно расположил к себе окружающих. Желая развлечься, кто-то из пассажиров спросил у самопального певца:

– Ты чьих будешь?

Тот улыбнулся, кивнул в сторону окна и ответил любопытному собеседнику:

– Смотри, вон там на крыше мои братаны сидят. Оттуда я. Вчера освободился. Гуляю вот, смотрю.

– Ну, и как тебе? Сел-то небось ещё до перестройки?

– Хороши в моём саду цветочки! – привычно заголосил Зек. – А что у вас тут хорошего? Бардак – он и в Африке бардак. Не-ет, на зоне лучше: утром поднимут, накормят, вечером уложат. Работать теперь не обязательно – благодать!

– Ну, и оставался бы там, если нравится, – улыбнулся парень.

– Не-ет, – снова протянул разговорчивый сиделец, – мне и погулять тоже охота. Вот пойду сегодня по садам-огородам, попрошу хозяина… кто лучком, кто чесночком, кто редисочкой угостит.

– А если не дадут, прогонят?

– Как это? Ну, значит, сам возьму. Жалко вам, что ли?

 

По вагону прокатился шумок:

– Как это сам? А ты грядки копал, а ты сажал, поливал, окучивал?

Зек понял, что сболтнул лишнего, и, пытаясь оправдаться, благодушно заворковал:

– Ладно вам, человек второй день на свободе, а вы... погулять не дадут!

– Ты бы лучше работу себе нашёл! Ишь, дармоед какой, палец о палец не ударил, а туда же… – послышались со всех сторон реплики возмущённых садоводов.

– Эх, загу-загулял загулял… парнишка да парень молодой молодо-о-о-ой... – завопил лагерный комедиант с новой силой. – Ой, не надо мне работы! Воли, воли я хочу! А вот как только надышусь степным ветерком, с бабами намилуюсь по самые некуда, тогда можно будет и домой – в родную зону. Со свободы – с чистой совестью! А вы-и… как вы живёте?! Ну, нельзя же так-то, ребята! Им свободу дали, а они в новое ярмо свои пустые бестолковки тычут! На кого пашете, орёлики?.. Нет, не садоводы вы, друзья мои, а самые что ни на есть отпетые садисты! И базарить тут больше не о чем!..

 

Раздухарившийся сиделец сделал глубокий вдох и выдал новый перл, видимо заключительный:

– Что наша жизнь? Игра-а-а!..

Народ зашумел, заволновался, посыпались язвительные реплики и даже угрозы, кто-то решил разобраться с подвыпившим зеком, но тут вдруг послышался долгожданный гудок электрички, поезд тронулся и, набирая скорость, повёз плотно спрессованных садоводов-садистов к их вожделенным соткам, к тёплому солнышку и ласковому майскому ветерку…

 

…Небольшой городок на Средней Волге был заселён, в основном, бывшими крестьянами из ближайших деревень, и тяга к земле присутствовала почти у каждого. Весной и осенью многие городские жители помогали деревенским родственникам сажать и убирать картофель. Да и летом наведывались иногда в родные пенаты. Приусадебные участки у сельских тружеников были огромные, и работы там хватало всем. Держали коров, свиней, птицу. Для живности запасали корма: сено, картофель, тыквы… А ещё приходилось трудиться в колхозе – за мизерную плату. Не каждый был способен на такой подвиг, вот со временем и разбрелись-разбежались земледельцы – кто куда…

 

Родственная помощь обезлюдевшей деревне окупалась сторицей. К примеру, мясо зарезанного в начале зимы бычка было очень хорошим подспорьем для городских семей. Сейчас это трудно представить, но тогда сей дефицитный продукт продавали в магазинах исключительно по талонам – один килограмм на человека в месяц. Картофель, правда, был недорогой, но предприятия регулярно отправляли рабочих и служащих на его уборку и переработку. Так что бывшие крестьяне недалеко ушли от опостылевших им в деревне принудительных сельхозработ.

 

Раздача всем желающим земли, которая всё равно использовалась колхозами не в полной мере, стало сенсацией. Многолетняя мечта горожан о дачных домиках и прочих благах цивилизации начала, наконец, сбываться. Средний размер участка составлял шесть соток – вполне достаточно, чтобы прокормить семью. И люди всеми правдами и неправдами старались получить по два, а то и по три надела, не думая о том, хватит ли у них сил обработать всё это вручную. Но солнышко светило ярко, поезда ходили более-менее исправно, брать билеты было не обязательно, а энергии у начинающих садоводов оказалось – хоть отбавляй.

 

4.

Машинист нажал на тормоза, и люди, будто горох, высыпали из вагонов на слегка прикрытую гравием землю. Платформы не было, поэтому приходилось прыгать вниз со ступенек, держась за поручни. Но трудности не пугали начинающих огородников.

Станция располагалась на краю то ли оврага, то ли огромной полукруглой гряды. Возможно, миллионы лет назад здесь врезался в Землю метеорит, образовав некое подобие лунного кратера. И теперь поезда вынуждены были огибать эту геологическую достопримечательность, а наши горожане, покинув набитую до отказа электричку, буквально хмелели, когда после ужасов переезда перед ними открывалась необъятная небесная ширь, безбрежный степной простор! Будто с высоты птичьего полёта любовались первопроходцы разрезанной оврагами и косогорами живописной долиной чудес, с которой были связаны у них надежды на прекрасное светлое будущее…

 

Единственная дорога вела к небольшой деревушке, притаившейся в складках местного рельефа. А тропа, протоптанная садоводами от станции, спускалась по откосу в глубокий овраг, на дне которого весело журчала небольшая речушка – неукротимо бурная весной и почти незаметная летом. Форсировав водную преграду, слегка подмокшие «садисты» поднимались на обширное плато и бодрым шагом двигались туда, где раньше колосились колхозные поля, а нынче ровными рядами торчали колышки тех самых участков, ради которых они в этот праздничный день преодолели столько трудностей и опасностей…

 

Володя с женой Еленой, с семилетним сыном Димой и дочуркой Настей детсадовского возраста прибыли, наконец, к месту приложения своих сил и возможностей. Именно здесь супруги впервые в жизни почувствовали себя собственниками, владельцами удивительного чуда: клочка земли площадью в шесть соток.

Правда, достался им не чернозём, а суглинок вперемешку с подзолом, но это было не столь суть важно. Главное заключалось в том, что рухнули в одночасье условия и запреты, десятилетиями сдерживавшие творческую инициативу масс. И теперь истинным хозяевам земли разрешалось многое из того, что раньше было запрещено категорически. Они имели право построить здесь дом или баню, пробурить скважину, вырыть колодец, посадить виноград или даже кокосовую пальму, и никто им этого не мог запретить.

 

Много ли нужно человеку для счастья?.. Вопрос, конечно, риторический, но несмотря ни на что, радостное и непривычное чувство свободы давало садоводам силы, питало их надежды и вселяло в них веру в обещанное им когда-то светлое будущее, которое в очередной раз должно было наступить очень скоро: сразу же после освоения только что полученных ими участков…

 

Володя, как и большая часть горожан, не имел ни малейшего представления о том, как и что можно сажать на земле. Разобраться в библиотечных книгах, написанных для колхозных агрономов, было практически невозможно. Но тут весьма кстати появилась газета «Сам хозяин», статьи из которой зачитывались самопальными огородниками буквально до дыр. Настоящим кладезем информации для начинающих стал сосед Владимира Юрий – один из немногих членов садового общества, умевший обращаться с землёй. Именно он направлял бившую ключом энергию бестолковых новичков-садистов в нужное русло.

 

Сколько было сделано ошибок, сколько вложено бесполезного труда в упрямую твердокаменную землю бывшего колхозного поля! И лишь спустя годы самые целеустремлённые владельцы участков всё же приобрели необходимые навыки и усвоили те простые истины землепашца, о коих знает любой деревенский мальчишка.

 

Первые урожаи, конечно, радовали. Но беспредел, творившийся в лихие девяностые, докатился и до садов. Бывшие зеки, безработные, пропойцы всех мастей и прочие любители лёгкой наживы сбивались в криминальные «бригады», а затем будто саранча опустошали огородные грядки, нагло «прихвастизируя» всё, что добропорядочные горожане выращивали с таким трудом! Тем более на «Поле чудес» не было тогда ещё никаких ограждений: иди куда хочешь, бери, что плохо лежит. Особенно утром – до прихода первой электрички.

Сразу после рассвета – это было самое что ни на есть воровское время. На ночь садоводы уезжали домой, и никто не мог помешать ненавистным «душманам» заниматься своим чёрным делом. Да, именно так (по аналогии с афганскими моджахедами) называли тогда огородных воров. И то сказать: честный совестливый человек не стал бы отбирать последнее у тех, кто и без того был ограблен. Тем более – брали не для пропитания, а ради лишней бутылки спиртного, которая со временем превращала ворюгу в отвратительное грязное животное.

 

В народе ходила байка о том, как однажды осенью приехал мужичонка на свой участок, а там два здоровенных амбала копают бесценную его картошечку, ради которой он горбатился здесь всё лето. Крупные клубни складывают в мешок, мелкие выбрасывают, а у дороги стоит машина, доверху набитая ворованной «бульбой». Похоже, не один несчастный «садист» остался в тот день без урожая. Побоялся горемычный трудяга признаться грабителям, что он здесь хозяин, а подвыпивший разбитной детина – косая сажень в плечах – предложил ему, куражась: становись, мол, рядом, нам чужого не жалко.

Мужик не растерялся, схватил лопату и успел-таки накопать пару мешков своей же картошки. А когда негодяи отбыли восвояси, ещё и мелочь собрал. Печально… очень похож этот рассказ на горькую сермяжную правду. Вот так вот и жили люди в то непростое воистину подлое время.

 

Хочу добавить, что в довершение всех бед неподалёку от «Поля чудес» стоял табор оседлых цыган. Их даже при советах никто не мог заставить работать, а уж после восшествия на российский престол «свободы» и «демократии» – тем более. Женщины кочевого племени, нарядившись в цветастые юбки и блузки, будто на работу ходили к железнодорожному переезду. Клянчили деньги у автомобилистов, терпеливо ожидавших открытия шлагбаума, гадали на «позолоти ручку», давили на жалость, демонстрируя шофёрам своих убогих вечно сопливых детей. Ну, а мужья этих красавиц, понятное дело, промышляли воровством и продажей краденого. Во вновь образованных садовых обществах – в первую очередь.

 

Богатые организации для защиты своего имущества нанимали братков-бандитов. Этим ребятам, конечно, надо было платить, но порядок они наводили идеальный. Местные забулдыги боялись их как огня и десятой дорогой обходили охраняемые ими объекты. Ну, а в таких аморфных образованиях, как Володино «Поле чудес», садоводы сами дежурили по ночам и, как могли, отгоняли непрошеных гостей от вызревающего драгоценного своего урожая.

 

А ещё новоявленным земледельцам приходилось строить – кто во что горазд. Володя по примеру соседей ходил разбирать аварийные бараки. Приносил оттуда доски, ржавые кривые гвозди и многое другое. Шесть столбов раздобыл в лесничестве, возил всё это на электричке, и спустя время в дальнем углу милого его сердцу сада вырос небольшой, но крепкий сарай, в котором можно было оставить лопату, спрятаться от дождя и ветра.

Дачное строительство захлестнуло город. Тащили всё, что плохо лежит: обдирали сараи, заборы, скамейки в парке. Милиция не обращала на это внимания. У стражей порядка и без того хватало забот. Сейчас это трудно представить, но в те «лихие» годы сержанты и старшины «крышевали» рыночных торговцев наравне с бандитами, и обращаться к ним было не то что бесполезно, но порой даже опасно. К воровским авторитетам за правдой и справедливостью люди ходили чаще, нежели к законной власти.

 

Володя и Лена делали всё возможное и невозможное, чтобы вырастить достойный урожай: поливали, пропалывали, окучивали, рыхлили... Дима и даже маленькая Настя с удовольствием помогали родителям. Но вот однажды, следуя веяниям времени, глава семьи объявил, что за каждого собранного колорадского жука будет выплачивать помощникам по копейке. И теперь ребята, блюдя свой коммерческий интерес, строго следили за тем, чтобы на картофельной ботве не оставалось ни одного прожорливого насекомого. Вредителей сдавали отцу, а на заработанные деньги покупали себе мороженое.

Однако в какой-то момент Дима сообразил, что в отличие от них соседи собирают жуков бесплатно, и предложил приятелю подзаработать. Так постепенно количество сданных за день «колорадов» удвоилось, потом утроилось... Когда обман открылся, Володя тут же сделал сыну внушение, извинился перед вовлечёнными в аферу соседями, но наедине с женой они хохотали до упаду, удивляясь вновь открывшейся коммерческой жилке родного чада.

 

Ночи дежурств по садовому обществу проходили изумительно. Пекли картошку в золе, пили заваренный травами чай из котелка, и почему-то казалось молодым супругам, что не было на свете ничего вкуснее этого пахучего пряного напитка. Уложив детей и завернувшись в одеяло, они садились возле догорающего костра и молча смотрели в высокое звёздное небо. Здесь, вдали от городской суеты звёзды почему-то казались особенно яркими. Протяни руку – и достанешь хоть до Большой Медведицы! Млечный Путь едва светился в чёрной бездне, и, глядя на него, хотелось забыть о насущных проблемах, ощутить бесконечную ширь раскинувшейся перед глазами Вселенной и мечтать, мечтать о будущем. О том, как вырастут дети, как они будут счастливы в их призрачно-далёкой взрослой жизни… в мире, где наконец-то победит добро…

 

Ближе к полуночи приходили соседи, и они все вместе отправлялись в первый ночной обход. Шли гурьбой. Володя брал с собой крышку от жаровни и время от времени стучал по ней специально изготовленной колотушкой-дубиной. Звук получался протяжный и звонкий, будто от церковного колокола. На него откликалась собачка с соседней улицы. Была она маленькая, но голосистая, благодаря чему отпугивала ненавистных «душманов». Можно было подумать, что лает овчарка или, к примеру, питбуль.

Иногда дежурил мужчина с «боксёром» – собакой бульдожьего типа. Огромная слюнявая пасть этого зверя приводила в трепет непрошеных гостей, приходивших на «поле чудес» в неурочное время, и надолго отбивала у них желание шляться по ночам, где не положено.

 

Хозяин пса рассказывал, как однажды поздним вечером его питомец повёл себя весьма странно: стал лаять и рычать в прихожей. Думали, что он хочет гулять, но «кобелино», выскочив в коридор, задержал там двух громил, ломавших соседскую дверь. Воров сдали в милицию, а вернувшийся с работы хозяин квартиры тут же выдал своему спасителю награду – килограмм мяса. Для того времени это был царский подарок.

 

5.

Не всегда выпадало дежурить с серьёзной бойцовской собакой. Обычно садоводы обходились своими силами: женщины толпой окружали незваных любителей «ночных прогулок», а затем с помощью угроз и увещеваний выпроваживали их восвояси. Всем миром красавицы с «Поля чудес» не боялись защищать своё добро, но опасаться им всё же стоило. В городах и весях нашей огромной страны в те годы царили безвластие и беспредел.

Разборки между бандитскими группировками со стрельбой и «ритуальным» сожжением конкурентов в их безумно дорогих иномарках – всё это стало жизненной рутиной. Квартирные кражи, вскрытие гаражей – тем более. Выворачивали случайным прохожим пальцы ради не ко времени блеснувшего обручального кольца, снимали норковые шапки, шубы. Тех, кто противился грабежу, безжалостно избивали, случалось – до смерти.

 

Володю несколько раз останавливали уголовники в безлюдном тёмном месте. Для начала задавали контрольный вопрос: «Дай закурить!» Отвечать надо было вежливо, но твёрдо. Главное – не показать бандитам страха и смотреть им прямо в глаза. Тогда могли отпустить, если увидят, что взять у тебя нечего. Однако тонкости общения с новыми хозяевами жизни знали не все. Многие вели себя с ними дерзко и грубо, а зря.

Не повезло Саше Тычинкину – хорошему знакомому и сослуживцу Владимира. Молодого мужчину пырнули ножом в шею после традиционного «дай закурить». Истекая кровью, он пробежал метров двадцать до ближайшей общаги, схватил трубку телефона, стал набирать номер скорой, но… медленно осел на пол и потерял сознание.

– Как кабана сына зарезали, – рыдал на похоронах осиротевший отец…

 

…В тот день огромная толпа возмущённых жителей заполонила улицы города. На центральной площади состоялся стихийный митинг, и пламенные речи у гроба не растрогали разве что только лежавшего в нём покойного Александра. Конечно, это было не первое убийство в маленьком волжском городке. И власти, опасаясь волнений, сделали всё возможное, чтобы поймать бандитов по горячим следам.

Преступников оказалось двое. Один – штатный сиделец, освободившийся совсем недавно, второй – сын известного в городе адвоката.

После разговора с разгневанным, но не потерявшим голову папашей юный гангстер вполне ожидаемо отказался от своих первоначальных показаний, и судить его теперь должны были не за убийство, а за банальное хулиганство. Дело представили так, будто он стоял где-то в сторонке, а его подельник сам остановил случайного прохожего, потребовал у него денег на водку, после чего пырнул несчастного ножом.

 

Процесс затеяли открытый, и в зале городского ДК яблоку негде было упасть. Но даже несмотря на это местный прокурор не постеснялся запросить для адвокатского сыночка минимально возможное наказание. Говорил он спокойно и маловыразительно, а закончил своё выступление перечислением каких-то статей уголовного кодекса. Трудно непосвящённому человеку вникнуть в смысл монотонно-тягучего судебного заседания. А посему мало до кого дошло, что судейские изо всех сил пытаются «отмазать» убийцу!

Володя был в числе тех немногих, кто уловил суть происходящего. Но что он мог сделать против отлаженного государственного механизма? Это был почти что заговор. Судья прибыл из области, и его, похоже, не посвятили в суть завязавшейся интриги. Но выслушав речь прокурора, он сначала бросил удивлённый взгляд на зарвавшегося обвинителя, потом посмотрел на лежавшее перед ним дело, подумал, покачал головой, пожал плечами и… оставил всё как есть.

Формально он был прав: не принято давать подсудимому более того, что запросила сторона обвинения. Но в его силах было перенести заседание, разобраться. Да много чего можно было сделать для торжества справедливости. Не захотел связываться с местными судейскими? Не стал себя утруждать? Или решил войти в долю? Последнее наиболее вероятно. О времена! О нравы!

 

Вот так после митингов и пламенных речей избежал наказания подлый убийца. Его выпустили в зале суда, а человек, которого долго потом вспоминали добрым словом, погиб. Осиротела молодая женщина с ребёнком, отец и мать убиенного остались без любимого сына. По окончании процесса уставшие от тягостного зрелища люди задумчиво и безмолвно покидали зал. И только потом на кухнях за «рюмкой чая» по сложившейся советской традиции возмущались они, осуждая случившуюся жуткую несправедливость. Открыто возражать власти не посмел никто. Так уж мы были тогда воспитаны. К сожалению, а может быть и к счастью для нас. Трудно сказать, что лучше: бунт или гробовое молчание?

А жена Саши после похорон мужа часто приходила туда, где он работал. И все – от рядового до директора – помогали ей и её маленькой дочери-сиротке – кто чем мог. Милосердие – оно у нас в крови.

 

6.

Так прошёл первый сезон. На следующий год весной выяснилось, что рубль за зиму сильно обесценился, и большая часть денег, собранных на бурение водяной скважины, пропала по недосмотру председателя. Возмущению садоводов не было предела. Ведь первый закон инфляции в те годы знал любой и каждый: денег у тебя не должно быть в принципе! Получил копеечку – тут же вложи её в любой ходовой товар. Например, в «жидкую валюту» – в водку, которой тогда напрямую расплачивались за что угодно. В крайнем случае – хоть контейнер с зубными щётками купи! Потом продашь, и не пропадут твои денежки.

Кстати, многие дельцы, которых презрительно называли «купи-продай», так и делали. Товар лежал на складе, постепенно увеличиваясь в цене, и использовался в качестве своеобразной валюты, время от времени переходя от одного хозяина к другому. Бартер поначалу правил бал в России – натуральный обмен! Потом появились баксы-доллары, и жизнь торгашей потихоньку наладилась. Найти выход из любого затруднительного положения – это про нас. Голь на выдумку хитра!

 

Председатель на голубом глазу доказывал, что «он не знал», и слабо отбивался от наседавших на него женщин. К нему трудно было придраться, но все понимали, что этот деляга неплохо нажился на трудовых копейках, которые садоводы со скрипом выкраивали из своих мизерных зарплат. Из тех самых, которые работодатель задерживал на полгода и более. Судиться с негодяем было бесполезно. Какой уж тут может быть суд? Выбрали нового главу садового кооператива, но история повторилась с пугающим единообразием. Собранные деньги, будто по мановению волшебной палочки, исчезали в карманах проходимцев. Третьему председателю пришлось убеждать каждого лично, что он сделает всё возможное, чтобы вода пришла, наконец, на иссушенные участки отчаявшихся садоводов. Не знаю как, но ему поверили. И только на третий год дело, наконец, сдвинулось с мёртвой точки…

 

Время летело быстро. Жизнь на «Поле чудес» вошла, наконец, в свою широкую накатанную колею. Постепенно люди привыкли к переполненным электричкам, к каторжному труду на неблагодарной «тяжёлой» земле, к набегам огородных воров, многие из которых обитали здесь же в брошенных сараях и домушках. Глухих заборов не было, и до прихода первого поезда «душманы» собирали свою скорбную дань с тем, чтобы, не откладывая в долгий ящик, продать наворованное на городском рынке. К вечеру возвращались «домой» навеселе и с запасом спиртного. Их били иногда, а женщин, потерявших стыд, с криками и улюлюканьем выпускали на дорогу – в чём мать родила. Это помогало, но ненадолго. Появлялись новые любители лёгкой наживы, и всё повторялось сызнова...

 

Зимой приходили «металлисты». Медь, силумин, алюминий принимали на каждом углу, и «прикрыть» сей супервыгодный бизнес было некому. Видимо, «крыша» у гнусных барыг, скупавших металл, была превосходная: порою бандитская, но чаще – от властных структур. Добавлю, что родной городок Володи находился на стыке трёх областей, и цветмет сюда привозили ещё и от соседей, у которых сдать ворованное было труднее.

Каждую весну то здесь, то там обнаруживалась пропажа алюминиевых проводов со столбов подводящих линий. Приходилось за свой счёт восстанавливать электроснабжение, без которого не работали насосы, не текла вода по трубам, а на участках вступала в свои права засуха – этакая вредная старуха с клюкой. В некоторых обществах наловчились ближе к зиме снимать свой драгоценный цветмет, сматывать его в бухты и увозить в город. Но на «поле чудес» совершить подобную операцию было затруднительно по причине большой протяжённости линий. И оставалось нашим «садистам» только одно: надеяться на бога милосердного, на то, что рано или поздно отольются бандюгам-«металлистам» слёзы обиженных ими женщин и детей.

 

Не только зимой, но зачастую и летом творили враги рода человеческого своё чёрное дело. Взламывали домушки, искали там алюминиевую посуду: миски, ложки, котелки, лопаты из нержавейки и титана. Брали также инструмент, хорошую одежду, ценную утварь. Этим обычные воры отличались от цыган, которые тащили всё подряд. Кому, например, придёт в голову украсть мешок сухарей или старый голубиный помёт?

В соседнем садовом обществе, где люди были побогаче, один мужичок привёз на участок водяной бак из нержавейки – новый, практически вечный. Несколько раз наведывались к нему «металлисты», да всё как-то неудачно. И тогда, чтобы предотвратить неизбежное, хозяин собственноручно разрезал автогеном своё сокровище и сдал его в пункт приёма. Другой умелец решил обнести сад изгородью. А для прочности оплёл творение рук своих толстой алюминиевой проволокой. О том, откуда к нему попал сей дефицитный материал, история умалчивает, но всего за одну только ночь безмерно обожаемый «душманами» цветмет был демонтирован и отбыл в неизвестном направлении – вместе с забором…

 

7.

…В тот день Володя, уезжая вечером в город, заботливо прополол и подрыхлил лук. Урожай в этом году был отменный. Супруга Лена уже прикидывала, сколько денег они сэкономят на покупке продуктов, но не тут-то было! Когда на следующее утро трудолюбивые дачники снова прибыли на свой участок, то ужаснулись тому, что увидели: луковые грядки были вытоптаны и пусты. Следы от воровской тележки вели к железнодорожной платформе, а поезд, на котором огородные воры, как правило, вывозили добычу, ушёл совсем недавно.

 

Это был шок. Нет, не лук украли у добропорядочных супругов злодеи! Они похитили надежду на светлое будущее, сделали бессмысленным нелёгкий самоотверженный труд на этой земле. Нет, не грядки «обчистили» жалкие неопохмелённые «душманы»! Они души человеческие истоптали своими погаными грязными сапожищами. Разрушили самое главное – веру в справедливость. Ни Володя, ни Лена не знали, как после этого бесцеремонного и, главное, безнаказанного вторжения можно будет сказать детям, что мир – не без добрых людей?..

 

Владимир вспомнил, с каким желанием ребята перебирали весной семена, как сажали их в тёплую майскую землю, как радовались первым всходам… И ему вдруг стало невыносимо грустно и больно от жалости к себе, к супруге, к своим неоперившимся пока ещё наследникам, которые усвоили сегодня весьма наглядный урок бессердечия. И от кого? От человекоподобной мрази, которая совершила подлость, а теперь будет ходить где-то рядом и радоваться своему мнимому превосходству!..

 

В милицию идти было бесполезно. Ходили уже, видели. Там перед безвестным посетителем человек в погонах, как правило, делал «морду кирпичом» и вежливо объяснял, что в УК РФ прописана определённая сумма, сверх которой воровать нельзя: «Украл больше – посадят. Украл меньше – отпустят. Закон – есть закон!»

И куда крестьянину податься? Труженикам с «поля чудес», по сути, предлагали самим ловить «душманов» и сдавать их в милицию. Мартышкин труд! Ведь после суда этих паразитов всё равно отпустят на свободу, поскольку крадут они понемногу. Им главное – чтобы на бутылку хватило.

 

«И оштрафовать их тоже не получится, – объясняли садоводам в адвокатской конторе, – они ведь нигде не работают! Почему? Безработица в стране, не знали?»

Знать-то знали, только никак не могли понять честные труженики, с какой такой радости родное государство не хочет разбираться с мелкими огородными воришками?!

Самые «упёртые» правдоискатели пытались зайти с другой стороны: писали жалобы, говорили властям о том, что лук и чеснок ворюги несут прямиком на мясокомбинат, где открыт сезонный приём сырья. Но тут – опять же – всё упиралось в малые объёмы отдельных краж, и выхода из этого тупика не было.

Никто не хотел возиться с такой мелочёвкой. Куда проще и выгоднее было «крышевать» наркодилеров – торговцев смертью. Сколько молодых ребят в те годы переселилось на кладбище, получив «передоз» героина либо иной наркодури! Они и сейчас там лежат. При желании можно сходить и проверить, кого хоронили в «лихие» девяностые. А ещё подумать о том, кто на этом грел руки?!

 

Стараясь всё же помочь, начальник отделения милиции в звании капитана несколько раз приезжал на «поле чудес», а однажды лично задержал двоих воров в электричке. Вместе с таким же неравнодушным председателем садового общества он попытался «повесить» на этих жуликов украденную кем-то дорогостоящую алюминиевую теплицу. Но ни один садовод не согласился стать лжесвидетелем по этому не до конца ещё сфабрикованному делу. Отказались даже те, кого много раз обирали бессовестные «душманы». Это были настоящие люди советской закалки, не способные на подлость. Честь им и хвала!

«Что же, не посадили, так напугали!» – резюмировал капитан результат своей бурной деятельности. И воровство после этого случая, действительно, прекратилось, но ненадолго…

 

День, когда украли лук, прошёл в траурном молчании. Володя сосредоточенно трудился на грядках, дети отправились на ручей, а у Лены в который раз за последнее время разболелось сердце. Приняв лекарство, она кое-как завершила огородные дела, и супруги отправились восвояси. В электричке было душно, но женщина терпела. Придя домой, Володя отлучился ненадолго и вернулся с бутылкой самогона (благо, найти это дешёвое зелье не составляло особого труда). Вообще-то он пил редко, но тут решил снять стресс и… Возможно, именно этот необдуманный шаг привёл к тем фатальным последствиям, предугадать которые не мог никто.

 

Лена, как и многие её подруги, терпеть не могла, когда муж выпивал: даже с друзьями, даже в большие праздники. Она прекрасно понимала, чем это может закончиться: слишком много было вокруг спившихся мужчин. Вот и в тот роковой вечер уставшая за день женщина невольно огорчилась, когда увидела на столе «злодейку с наклейкой». Володя не хотел идти против воли супруги, но всё же сделал по-своему. Выпил немного, и на душе стало легче. Правда, ненадолго…

Ни один человек не знает, где и когда суждено ему завершить свой земной путь, сколько лет, часов и минут осталось до финиша? Вот и Елена в тот памятный вечер ни о чём таком не думала, когда вдруг почувствовала сильную боль в подреберье. Вызвали «скорую», фельдшер сделал укол и уехал, а через час пришлось звонить снова. Больную отвезли в реанимацию, но было поздно: обширный инфаркт не оставил ей ни единого шанса…

 

Да и то сказать: далеко не все смогли пережить многочисленные стрессы и перегрузки, выпавшие на долю вынужденных «садистов» в те незабвенные лихие девяностые. Много было тогда убийств, самоубийств и таких вот нечаянных смертей. Выжили лишь сильные телом и духом, а остальные… «иных уж нет, а те уже далече!» Добавлю, что прирождённый деревенский землепашец многое способен вынести на своих широких плечах… в отличие от непривычного к сельскому труду горожанина. В смерти подруги Володя, конечно, винил себя. Во-первых – из-за купленной не ко времени бутылки, а главное – из-за того, что втравил своих близких в эту печальную авантюру на обманчиво-завлекательном «Поле чудес».

 

8.

Бабушка – мать Лены – взяла на себя все заботы о детях. Тяжко пришлось бы без неё молодому вдовцу. Но усилиями любимой тёщи ребятишки были ухожены, накормлены, вовремя отправлены в школу и в садик. Володя тоже занимался с ними, играл, иногда все вместе они выезжали на тот самый приснопамятный садовый участок – не работать, а просто отдохнуть.

В общем, свободного времени у одинокого папаши не было совсем, и это оказалось даже к лучшему. Первое время мучила тоска, терзали угрызения совести, но он терпел. Не спился, не покончил с собой, и жизнь постепенно стала налаживаться, правда, пока только чисто внешне: душевные раны всё ещё саднили. Работая в саду, он ни на минуту не забывал об ушедшей супруге. Смотрел, к примеру, на разросшийся куст смородины и вспоминал о том, как они сажали его вместе с Леной, как окучивали, поливали, а теперь… вот ягоды краснеют среди листвы, а любимая ушла от него навсегда, бросила на произвол судьбы, и детей тоже...

 

Участок на «поле чудес» стал для Володи эдакой отдушиной, благодаря которой он хотя бы на время покидал наш суетный мир: общался мысленно с супругой, и от этого ему становилось легче. Тем более сказал ему как-то знающий человек, что земля наша, работа на ней восстанавливает расшатанную психику: снимает душевную боль, возвращает самообладание, даёт желание жить и верить в будущее...

Друзья пытались знакомить безутешного вдовца с одинокими женщинами, но всё как-то без толку: так он ни с одной и не сошёлся. Не захотел отдавать детей под опеку постороннего человека. Бабушка для них всё-таки была роднее.

 

Прошли годы. Дети подросли немного. Дима учился в институте, Настя – пока ещё в школе, а Володя по-прежнему безвылазно пропадал на своём «драгоценном» садовом участке. Девяностые пролетели, будто дурной сон. Железная дорога постепенно выходила из того убожества и запустения, в котором она оказалась в смутное лихое время.

Никто не вспоминал больше об ужасных авариях, когда целые поезда сходили с рельсов только из-за того, что ослабли костыли в прогнивших шпалах или не были вовремя подтянуты гайки. Но многие свидетели описываемых событий, возможно, до сих пор помнят, как огромные нефтяные цистерны – благо пустые – валялись вверх тормашками вдоль неухоженного железнодорожного полотна, а весёленькая кирпичная будка на переезде красовалась среди груды искорёженного металла – целая и невредимая. Какие высшие силы её сохранили? Для чего? Бог знает. Вот так же и с людьми: кто-то выживет несмотря ни на что, а кто-то уходит от нас без возврата…

 

Если в самом начале огородного бума проезд был почти бесплатный, то по мере наведения порядка стали появляться в электричках ревизоры. Реакция пассажиров на эту новую напасть была двоякой. Многие стремительно перебегали на станциях из одного вагона в другой, минуя тот, где в данный момент проводилась проверка. Но основная масса железнодорожных «зайцев» лавиной двигалась в конец поезда и толпилась там, не давая возможности пройти контролирующей инстанции. Безбилетный пассажир должен был оплатить не только проезд, но ещё и штраф. Однако контролёры понимали, что такую относительно крупную сумму выбить из нищих «садистов» не удастся. Поэтому они собирали деньги – буквально кто сколько даст – и выписывали общую штрафную квитанцию на весь вагон.

 

Не секрет, что билетёры в электричках часть изъятых рублей оставляли себе. За это их презирали и даже ненавидели, но никого это не удивляло. Так уж было заведено у нас ещё со времён Горбачёва и даже ранее: на чём сидишь, то и несёшь с работы к себе домой. Поварам, кондитерам, продавцам советских продмагов зарплату назначали мизерную, но их места всегда считались хлебными. Видимо, кто-то на самом верху прекрасно знал, что люди на этих должностях прокормятся и без денег. Такая вот она была – плановая экономика…

 

9.

Прошло ещё несколько лет, и обитатели «поля чудес» постепенно привыкли к тому, что за проезд лучше платить контролёрам в электричке. Штрафовать к тому времени перестали. При этом многим удавалось проехать бесплатно – «зайцами». Но вот однажды утром случилось непредвиденное. Поезд, как обычно, подошёл к платформе, однако пройти в вагоны люди не смогли: у каждой открывшейся двери стоял ОМОНовец устрашающего вида: в чёрной униформе и с палкой на боку.

Чернорубашечники, как прозвали в народе этих суровых ребят, пропускали только тех, кто мог предъявить проездные документы. А посему уехали на этот раз немногие. Видя такой расклад, народ тут же ринулся к кассе, чтобы гарантированно попасть в родные пенаты на следующей электричке, и кассирша едва не сошла с ума от нежданного наплыва огромной толпы. Однако через три с лишним часа поезд пришёл не только без ОМОНовцев, но и без контролёров. Зато все пассажиры были с билетами.

 

На чём свет стоит, ругали железнодорожное начальство обитатели «поля чудес», обманутые таким хитроумным способом. Но ничего нельзя было изменить. Чернорубашечники больше месяца приезжали на разных поездах в самое неподходящее время. И никто не мог сказать заранее, когда же они появятся снова?

Однако голь на выдумку хитра: люди стали брать билеты на минимальное расстояние, проезжая вторую половину пути бесплатно. Но и с этой напастью справился начальник железной дороги. Он объединил две зоны в одну, увеличив оплату за неё вдвое. Соломоново решение! Теперь от дешёвых билетов осталось только лишь воспоминание!

 

Деятеля, который так ловко опустошал карманы нищих садоводов, в народе прозвали Азер. Его проклинали, ему желали всех бед, но сделать с ним ничего не могли. Именно он олицетворял для обитателей «Поля чудес» возродившийся «звериный оскал капитализма», которым семьдесят с лишним лет пугали граждан СССР. Это был не человек, но функция. Он повышал рентабельность пригородных перевозок всеми доступными средствами, не отвлекаясь при этом на «лирику». А стоило бы подумать и о людях тоже!

Чернорубашечники – это, конечно, был хит Азера. И когда их не стало, наши «садисты» вздохнули с облегчением. Но не тут-то было! Спустя малое время на проблемных станциях пассажиров стали пускать в поезд исключительно через переднюю дверь первого вагона с обязательной проверкой проездных документов. Сначала это нововведение практиковалось повсеместно, но не везде оно прижилось. Дело в том, что при большом наплыве людей нарушался график движения.

 

Тогда решили проверять проездные документы при входе на платформу. Установили турникеты, специальные вертушки, а большие станции огородили заборами так, что попасть на них безбилетникам стало практически невозможно. Время от времени отменяли остановки там, где до этого продавалось мало билетов. А несколько лет спустя вообще убрали из расписания «лишние» поезда, не приносившие прибыли новым хозяевам железной дороги.

Возникает законный вопрос, а почему бы садоводам честно не платить за проезд? Многие так и делали, но оказалось, что овчинка выделки не стоит. Покупать овощи и фрукты на рынке с некоторых пор стало выгоднее, нежели выращивать их самостоятельно.

 

В какой-то момент люди, наконец, поняли, что результаты их труда уходят на оплату проезда, электричества, воды для полива или попросту разворовываются бомжами. И тогда пустеть стало садовое общество. Всё больше участков зарастало к осени нескошенной высоченной травой, которая вызревала на остатках навоза и прочих некогда вложенных в землю удобрений. «Поле чудес» постепенно теряло своих владельцев. Но даже бывшие «садисты» вынуждены были исправно платить государству земельный налог. Ведь избавиться от некогда желанной дачи или продать её с некоторых пор стало почти невозможно. Такая вот вышла казуистика.

 

Однако несмотря ни на что многие горожане продолжали обрабатывать ставшие родными участки. Ближе к осени Володя уставал душевно и физически, но весной, как только сходил снег, с новыми силами принимался за привычное дело, как бы ни было тяжело после «зимней спячки». Ласковое майское солнышко придавало сил и уверенности в том, что всё в его жизни будет хорошо, всё наладится. Надо только посадить картошку, разметить грядки и вообще привести в порядок свой драгоценный участок.

Причём, бездумно сажать овощи, ягоды и кустарники наш одинокий землестрадалец перестал давно. Приходилось исхитряться и всё делать так, чтобы огородные воры обходили его владения стороной.

 

Можно долго рассказывать о том, к каким ухищрениям прибегал Володя, пытаясь оставить с носом наглых «душманов»: насколько хитрые у него были замки, как он сажал и собирал помидоры, когда окучивал картошку… Однако, думаю, все эти подробности лишь утомят далёких от сельского хозяйства читателей. Для меня главное – чтобы помнили люди о том лихом времени, которое – даст бог – никогда больше не вернётся на нашу святую землю!..

 

10.

Нулевые годы ознаменовались бесконечно медленным отползанием от края той бездонной пропасти, в которую вольно или невольно направили страну обезумевшие разрушители советского прошлого. Несладко жилось нашим садоводам, а потому с каждым годом их становилось всё меньше и меньше. Железнодорожный беспредел способствовал этому самым наилучшим образом. Кататься на электричках приходилось едва ли не каждый день, и люди как-то приспосабливались к новой реальности. Одни покупали поддельные или даже настоящие удостоверения, дающие право на бесплатный проезд, другие отдавали кассирам половину стоимости билета и ехали на птичьих правах, третьи безвылазно жили в садовых домиках и сараях, отказываясь от благ цивилизации... в общем, голь на выдумку хитра!

 

Володя вместе с немногочисленной бригадой таких же, как он, классических «зайцев» бегал от контролёров. Ждал в тамбуре приближения проверяющих, а когда поезд подходил к очередной станции, выпрыгивал на платформу и стремительно мчался туда, где пассажиры были уже обилечены. Железнодорожники в большинстве своём старались не обращать внимания на подобные заячьи кульбиты. Понимали, что не от хорошей жизни скачут ушастые пассажиры по электричкам.

Но вот, наконец, наступил момент, когда большая часть садового общества стала бесхозной. Конечно, оставшиеся «садисты» знали, что голодное подлое время уходит, и пора бы им заняться чем-то более важным и нужным, нежели обработка земли с помощью лопаты и мотыги. Но привычка – вторая натура. Тем более – у пенсионеров, составлявших к тому времени основной костяк садового общества.

 

Красиво смотрелось с обрыва заросшее зеленью бывшее колхозное поле. Однако теперь едва ли не каждую весну подсохшая трава полыхала ярким пламенем, нанося невосполнимый ущерб тем, кто с осени не позаботился о противопожарной безопасности: не уничтожил по периметру своего участка всё, что могло гореть.

Обычно, разводя костры, садоводы вольно или невольно сами поджигали сухой, будто порох, ковёр из полёглой травы, устилавший не до конца ещё просохшую весеннюю землю. И если случалась такая оплошность, то долго потом гуляло по одичавшему «чудесному полю» вырвавшееся на свободу бесовское пламя, методично уничтожая всё без разбора.

Стихия двигалась вперёд широким фронтом, оставляя за собой лишь выжженную почерневшую от копоти землю. И если попадался на её пути дом, сарай или хотя бы поленница дров, то огонь сначала замирал на мгновение, будто приседая перед прыжком, а затем разгорался с новой силой, охватывая обречённое строение со всех сторон, и оно вдруг вспыхивало и начинало светиться в беснующихся языках кроваво-красного пламени.

 

Пожарных не вызывали: весной добраться до чудесной долины по бездорожью было почти невозможно. Ведь в это время года даже самые маленькие ручейки превращались в бурные потоки вешних вод. И лишь немногочисленные «садисты» противостояли огненной стихии в меру своих сил и возможностей. Но что могли сделать единицы или даже десятки слабосильных пенсионеров против надвигающегося на них огненного фронта? Голыми руками такой пожар не потушишь!

Володя приспособился сбивать пламя обрывком старого одеяла. Это хорошо получалось, если горела полёглая реденькая травка. Ну, а в самое жаркое полымя наш герой предпочитал не соваться. Энергично размахивая достаточной длины байковым «огнетушителем», он проходил метров двадцать вдоль пылающего багрового фронта, затем возвращался, уничтожая остатки дьявольского пламени, и убедившись, что в этом месте пожар потушен, спешил к следующему участку.

 

Главное в этом деле было – не подпустить огонь к своему драгоценному клочку земли: к сараю, к грядкам, к яблоням и сливам. С большим трудом, но это ему, как правило, удавалось. И когда победа была, наконец, одержана, наш огнеборец в изнеможении падал на спасённую от тотального выгорания прошлогоднюю сухую траву и смотрел, как с воем и характерным потрескиванием разъярённое пламя уничтожает деревянные постройки на соседних участках. Хотелось продолжить борьбу, помочь людям, но единственное, на что он в этот момент был способен – это творить обожжёнными губами молитвы, выражая искреннюю благодарность Господу за чудесное избавление от разбушевавшейся беспощадной стихии.

Теперь каждую весну и осень Володя в обязательном порядке собирал высохшую траву и копал защитную полосу, чтобы уберечь от пожара свой старенький сарай, на постройку которого ушло столько сил…

 

11.

Много лет пролетело после смерти дражайшей супруги нашего героя, но он так и не нашёл ей достойной замены. Были, конечно, определённые симпатии, увлечения, но ни одной женщине не удалось стать матерью его подросших детей. При этом никто не считал Владимира таким уж закоренелым холостяком. Жил он вместе со своими ребятами и любимой тёщей, которая стирала, убирала, готовила. А если хотелось молодому ещё мужчине женской ласки, то можно было пойти к очередной фаворитке, коих имелось у него предостаточно.

Одно время сей упрямый несговорчивый отшельник сблизился с Татьяной, домик которой стоял на «поле чудес» неподалёку от его огородной «резиденции». Знакомы они были давно, а сошлись при следующих обстоятельствах.

 

Татьяна, в отличие от Володи, была натурой общительной и знала себе цену. Как только родное предприятие стало дышать на ладан, она тут же без сожаления уволилась и нашла подходящую работу в областном центре. Так же по-деловому развелась бесстрашная женщина с мужем, не пожелавшим перестраиваться на новый лад. Детей-подростков оставила матери, сдала освободившуюся в родном городе квартиру и переехала жить на съёмную – поближе к новой работе.

Решив таким кардинальным образом квартирный вопрос, молодая красавица и в остальном навела полный порядок. Новый муж её неплохо зарабатывал, хотя звёзд с неба не хватал. Соединив усилия, они построили прехорошенький домик на её участке, огородили его аккуратным крепким забором с пропущенной поверху колючей проволокой, а выходные теперь проводили вместе: работали на грядках, жарили шашлыки и вообще питались по-домашнему. Готовили на небольшой печурке, которая стояла в дальнем углу сада.

 

Мирное сосуществование у новоиспечённой четы было плодотворным, но недолгим. Мужчина запил от такого излишне правильного образа жизни, после чего, недолго думая, пару раз сходил «налево». Татьяна – понятное дело – не стерпела измены, и разошлись они, как в море корабли. Осталась молодая энергичная женщина одна со своим домиком-игрушкой, но горевала недолго. Пришла весна, и найденный за зиму очередной супруг с энтузиазмом перекопал её образцово-показательный участок. Вместе они посадили картофель, сделали грядки. Но и этот избранник недолго продержался у очаровательных ножек «железной леди»: после нескольких месяцев образцово-показательного поведения он с горя стал втихаря закладывать за воротник, и не только по праздникам. Естественно, с ним тоже пришлось расстаться. Так методом проб и ошибок Татьяна почти уверилась в том, что нет на свете мужчины, который был бы достоин её руки.

 

Но надежда, как говорится, умирает последней. А посему, выдержав достаточно длинную паузу, красавица в очередной раз окинула хозяйским взором окрестности и обратила свой пытливо-испытующий взор на героя нашего повествования. Действительно, тот не пил, не курил, женщины его интересовали постольку-поскольку… в общем, он по всем статьям подходил для супружеской жизни в её понимании.

Очаровать нового избранника не составило особого труда для столь умной и опытной сердцеедки, и вскоре они гуляли под ручку по аллеям городского парка, жарили шашлыки на её участке и вообще вели себя так, будто сто лет прожили вместе. Володя, изголодавшийся по семейному теплу, начал потихоньку оттаивать, и впервые после смерти Лены он не только телом, но и душой прилепился к новой подруге. Откровенные беседы способствовали этому наилучшим образом, и казалось ему, что они понимают друг друга. Тёща, дети, которые в скором времени должны были вылететь из родного гнезда, – все одобряли выбор Володи.

 

– Татьяна – женщина самостоятельная. С ней не пропадёшь, да и ребятам твоим будет на кого опереться, – говорила ему пожилая дама. – А я уж старая. Сколько мне осталось? Умру – кто тогда тебя пригреет, приласкает?

В результате уговоров и долгих мучительных раздумий наш герой окончательно решил соединить свою судьбу с деловой бесстрашной подругой, но… человек предполагает, а располагают им, похоже, какие-то иные силы…

 

…После суровой малоснежной зимы конец апреля выдался сухим и солнечным. Володя взял отгул, чтобы навести порядок на своём ненаглядном участке. Душа его пела, просыпаясь после зимней спячки, а сам он ощущал огромный прилив сил и желание как следует поработать. Траву возле домика новой супруги мужчина убрал заранее, а теперь с удовольствием думал о том, какие трудовые подвиги ему предстоит совершить сегодня. Яркое весеннее солнышко и лёгкий ветерок быстро сушили влажную пока ещё землю. Погрузившись в вереницу неотложных дел, наш трудолюбивый «садист» не сразу обратил внимание на слабое потрескивание, доносившееся со стороны оврага. Но едва заметный запах гари и летящие по воздуху частицы серого пепла заставили его обернуться.

 

Дьявольская полоса низового огня медленно перемещалась по высохшей полёглой траве садового общества, методично превращая рыжеватую поверхность земли – в угольно-чёрную. Ветер слегка усилился, и это показалось Володе дурным знаком. Тем более что теперь он должен был защищать от пожара не один, а два участка. Вспомнив об этом, мужчина без промедления схватил свои старые рабочие брюки и бросился туда, где оплывающей свечой уже пылал соседский полуразвалившийся сарай. Кто-то из садоводов спешил ему на помощь, но ни вдвоём, ни даже втроём тут невозможно было управиться: раздуваемый порывами ветра изогнутый полыхающий фронт протянулся больше, чем на сто метров, и борьба с ним предстояла нешуточная.

Быстро сбив своим матерчатым «огнетушителем» колючие языки пламени в старом малиннике, Володя приступил к обработке следующего участка, но тут вдруг заметил, что рыжая полоса вплотную подошла к саду Татьяны. У домика, конечно, всё было чисто, но вот забор… Ненасытные языки раскалённой субстанции неслышно подкрались к нему, и дощато-бревенчатая ограда вдруг вспыхнула, разгораясь всё сильнее. Столбы пылали, будто свечи на грандиозном кроваво-красном подсвечнике, а между ними неистовая первородная стихия с наслаждением поглощала высохшие на солнце доски, увитые сухим, будто порох, прошлогодним ползучим вьюном и колючей проволокой.

 

«Эх, поленился траву с забора убрать», – с горечью подумал Володя. Но сожалеть было поздно. Раздуваемый ветром искристый жар горящей изгороди легко мог перекинуться на крышу сарая, а оттуда и до домика было рукой подать. Позабыв обо всём на свете, наш герой бросился к участку Татьяны, но вспомнил вдруг, что калитка там закрыта на замок.

Возвращаться за ключами? Упустишь время! Оставалось одно – попробовать перемахнуть через ограду. Благо, она не вся ещё была объята огнём. Первая попытка завершилась неудачей: штанину брюк он разорвал колючей проволокой, а из глубокой царапины на ноге сочилась кровь. Владимир разогнался для повторного прыжка, но передумал. Понял, что пылающий неприступный прямоугольник забора может стать для него смертельной ловушкой. Сбить пламя с горящих столбов тоже не вышло: жарко, не подойти. Домик находился метрах в пяти от эпицентра стихии, и Володе вдруг показалось, что большой опасности для него нет. Вполне возможно, что наш огнеборец был прав, вот только усилившийся порывистый ветер спутал ему все карты.

 

Тем временем, взметнувшись на ветхий придорожный плетень, огонь каким-то непостижимым образом буквально перелетел через не просохшую пока ещё колею дороги. Это была прямая угроза для участка Володи. А потому, оставив всё как есть, наш неутомимый «садист» бросился спасать свою драгоценную собственность. И только когда опасность миновала, он поднял глаза на дом супруги и буквально обомлел от ужаса: строение было объято пламенем от фундамента до самой крыши.

Стены и перегородки почти прогорели, а жадные всепоглощающие багровые языки с наслаждением лизали голый каркас здания. Были видны деревья, овраги, кусты за трепетным кроваво-красным огнём пожарища, и весь этот далёкий иссиня-розовый пейзаж смотрелся, будто призрак иного мира…

 

Когда на следующий день Татьяна узнала все подробности случившегося, она не плакала, не переживала, а спокойно так подошла к Володе и спросила, знает ли он, во что обошёлся ей этот дом? Потом тем же ровным почти беспристрастным голосом поинтересовалась, за какие деньги он мог бы продать свою гнилую хибару? Цифры оказались абсолютно несопоставимыми, и железная леди тут же вынесла вердикт, который поразил Володю, будто гром среди ясного неба:

– Выходит, ты решил спасать свой копеечный сарай, оставив на произвол судьбы дом, который был на порядок дороже?! Милый мой, я думала, что ты умнее. Я заблуждалась, и… всё на этом. Ты свободен! Больше не хочу тебя видеть!

Так по-деловому без лишних эмоций закончился их роман. Но только сидя за столом у тёщи и приняв неприемлемые для теперь уже бывшей супруги успокоительные сто грамм, Володя окончательно понял, что его вышвырнули за порог, будто нашкодившего котёнка – безжалостно и бесповоротно.

 

Нас учили во времена СССР, что «человек человеку – друг, товарищ и брат». Эти слова из «Морального кодекса строителя коммунизма» были известны любому и каждому. Однако Страна Советов канула в Лету, а вместе с ней ушли те добрые доверительные отношения, которые считались в Союзе чем-то само собой разумеющимся.

Жители новой России – не все, но многие – увидели в своих близких, друзьях и знакомых не милые сердцу родственные души, но предмет для достижения корыстных целей, неиссякаемый источник личного обогащения. Это поистине чудовищное перерождение происходило исподволь, незаметно. Но тем ужаснее оно выглядело в глазах тех, кто сумел сохранить лучшие душевные качества, кто не изменил своим убеждениям, всему тому, что люди впитывают с молоком матери.

 

А Татьяна… что же, она без колебаний приняла правила новой игры. Голый расчёт не оставил в её душе места для чувств и переживаний, а слово «нравственность» стало для неё пустым звуком.

Время лечит, и спустя год воспоминания об описанных событиях вызывали у Володи лишь лёгкую кривую усмешку. Но осадок, как говорится, остался, и надолго. Что имеем – не храним, потерявши – плачем…

 

12.

Весенние пожары очень сильно ударили по жизнеспособности садового общества. Погорельцы не имели никакого желания восстанавливать свои строения, поэтому брошенных участков с каждым годом становилось всё больше и больше.

Сложности с железной дорогой также не способствовали увеличению поголовья «садистов». Билеты год от года дорожали, двойная зона не позволяла проехать за полцены, а от контролёров не стало житья добропорядочным «зайцам». К тому же, летом пригородные поезда ходили крайне нерегулярно ввиду планового ремонта путей. Утром садоводов привозили на место, а уехать они могли только вечером. Никто не возмущался, не жаловался, и со временем дневные электрички вообще убрали из расписания.

 

На опустевшем «Поле чудес» активизировались «металлисты». Собственно, они были там всегда. Сначала собирали цветмет, а потом «докатились» до чугуна и стали. Чёрный металл всегда был в цене, и Володя несколько раз встречал в городе неопохмелённых бомжей, которые, матерясь и охая, тащили в приёмный пункт какие-то неподъёмные железяки. Однако сии дилетанты и в подмётки не годились тем матёрым профессионалам, которые орудовали в садовых обществах. Рано утром женщины частенько видели каких-то мужиков на небольшой газели, которые собирали с заброшенных участков старые бочки, ржавые баки, прогнившее кровельное железо.

 

Сии умельцы с помощью специальных приспособлений выдёргивали из земли металлические столбы, разрезали автогеном железные будки, демонтировали алюминиевые провода… в общем, делали деньги на чужой беде. Однажды в начале зимы они расчленили и вывезли по частям половину железнодорожной цистерны, оставив соседнее садовое общество без воды на целое лето. Милиция приезжала, но никого найти не удалось. (?!!) Безнаказанность порождает вседозволенность, и спустя год непойманные «джентльмены удачи» «прихвастизировали» остатки того, что не смогли увезти ранее.

 

Главным условием существования любого садового общества является наличие воды на участках. Понятно, что без электричества насос в артезианской скважине работать не будет. А это значит, что нужны столбы, провода, трансформаторы, подключение к сети, финансы… эти и многие другие проблемы решил в своё время Председатель. Не каждый тогда был на это способен!

Он много лет проработал на «Поле чудес», получая небольшую зарплату. Собирал взносы, давал людям живительную влагу и вполне ожидаемо приворовывал потихоньку. (Кто из нас без греха?) Поначалу на его шалости не обращали внимания, но с годами обрабатываемых участков и собранных с них денег становилось всё меньше. И вот однажды оставшиеся в обществе немногочисленные пенсионеры вдруг поняли, что их регулярно обсчитывают. Так закончилась спокойная жизнь у вполне себе компетентного, но нечистого на руку «колхозного головы».

 

Поначалу он отбивался, как мог, но после очередного разоблачения несколько человек наотрез отказались платить членские взносы. Председатель возмущался, ругался, требовал, а однажды надолго отключил воду всему обществу – как бы за неуплату. Но настырные «колхозники» открыли вентили самостоятельно. Такое наглое самоуправство вывело «Хозяина» из себя, и он полностью обесточил водяные насосы.

В ответ ушлые «садисты» совершили то, что им не следовало делать ни при каких обстоятельствах – сожгли домушку упрямого «Головы». Ну, просто поставили ему шах и мат! Обиженный погорелец, хлопнув дверью, ушёл в другое садовое общество на аналогичную должность, негласно прихватив с собой инструмент, запасные насосы, краны… в общем всё, что было нажито «непосильным» трудом за долгие годы: мол, это я покупал на свои деньги. На новом месте ему дали участок, хорошую зарплату, а «Поле чудес», которое он поднял с нуля, пришло к окончательному упадку и запустению...

 

Раньше все знали, что если заплатить взносы, то вода непременно забулькает в кранах. Теперь по понятным причинам из первого вовсе не следовало второе, и вместо уверенности в завтрашнем дне появилась у людей удручающая неопределённость. Главным бузотёром в деле изгнания «Хозяина» была кассирша садового общества по имени Ольга. Именно у неё не сошёлся дебет с кредитом, после чего сия красавица громче всех кричала, что Председатель – вор. А когда страсти немного улеглись, она же и заняла освободившееся вакантное место. Прочим «лидерам протеста» хватило ума отказаться.

 

Но языком болтать – не гири ворочать. Ольга не разбиралась ни в насосах, ни в скважинах, и спустя пару месяцев ушлые слесаря обвели её вокруг пальца, выманив с таким трудом собранные у садоводов деньги. Дело было так: в самые жаркие дни июля вдруг вышел из строя насос. Прекратилась подача воды на участки. Что было делать? Собрали деньги, приобрели новый, но по непонятной причине он оказался бракованным. Пришлось искать третий. Всё шло своим чередом – не шатко, не валко. Старший слесарь хитро улыбался в свои пышные седеющие усы, а «медной горы хозяйка», как негласно прозвали нового Председателя, жутко переживала по поводу затянувшегося ремонта. Так сильно, что к концу рукотворной засухи на неё было страшно смотреть. Несчастная женщина похудела, спала с лица, и только ввалившиеся выразительные глаза её горели неукротимым огнём – будто у загнанного зверя.

 

– Боже мой, зачем я за это взялась? – шептала она, поднимаясь вечером на железнодорожную платформу.

С каждым днём несчастной мученице было всё труднее проходить сквозь «строй» вымотавшихся усталых садоводов, ловить на себе вопросительные взгляды немощных стариков и старух. Тех, кто тщетно ждал от неё помощи и защиты, кто ей верил… совсем недавно. А в это время внизу на «поле чудес» медленно, но верно «загибалось» от засухи всё то, что было посажено этой весной, во что было вложено столько сил, труда и призрачных не сбывшихся надежд.

 

– Да уж, отнимать и делить мы недурственно насобачились, а вот, к примеру, что-нибудь умножить или прибавить – сия наука нам пока неведома! – нарушил тягостное молчание удручённых «садистов» слегка подвыпивший мужичонка.

Шутка разрядила драматизм ситуации. Кто-то улыбнулся, кто-то хмыкнул – без юмора у нас никак! С ума можно сойти, если принимать близко к сердцу всё то, что мешает жить, что не даёт в полной мере ощутить уверенность в себе…

Никогда, даже в минуты самой дикой безысходности не стоит предаваться отчаянию и унынию. Верно говорят умные люди, что девяносто процентов всех проблем решаются сами собой. Остальные десять – просто неразрешимы. Вот и на этот раз всё закончилось благополучно. Ночью где-то за горизонтом громыхал гром, сверкали молнии, а утром прошёл обильный животворящий ливень: небеса покровительствуют оптимистам…

 

Эпилог.

Воду, конечно, со временем дали. И «поле чудес» ещё долго радовало своей изменчивой красотой и щедростью тех немногих энтузиастов, которые остались ему верны. Вот только Володя не выдержал очередного испытания и «сломался», будто ветка старой яблони под тяжестью прожитых лет.

Вокруг ничего не изменилось, и лишь в глубине его мятежной души вдруг перещёлкнулся какой-то непонятный тумблер: стало абсолютно безразлично, помилует или сожжёт палящее солнце всё то, что он с бесконечной любовью сажал на своём участке этой весной? Лет десять назад потеря урожая стала бы трагедией для любого садовода, а теперь овощи, ягоды и фрукты без проблем можно было купить на базаре либо в супермаркете…

 

Наш герой стоял на краю платформы, смотрел в простиравшуюся у его ног безбрежную даль и чувствовал, что не может больше без содрогания наблюдать за тем, с чем ему приходилось мириться долгие годы рукотворного лихолетья. Да разве только ему? Сколько умных честных энергичных людей закопали в эту проклятую землю свои знания, силы, свой бесценный талант! А могли бы сотворить что-то нужное и полезное для страны, для общества, для человеческой цивилизации, в конце концов!

 

Вспомнился неимоверно разросшийся городской рынок, где много лет стояли у прилавков бывшие учителя, инженеры, врачи. Обстоятельства вынудили этих умных образованных людей на собственном горбу возить из-за рубежа турецкий, китайский и прочий ширпотреб, а затем продавать его, чтобы таким вот диким способом заработать на жизнь, прокормить свои семьи!

Ушлые газетчики, не стесняясь, называли это возмутительное уродство весьма благообразно: челночный бизнес. А Владимир смотрел порой в потускневшие глаза вынужденных торгашей – бывшей элиты общества – и на ум ему приходила горькая мысль о том, что «микроскопом тоже можно гвозди заколачивать: подставка у него… тяжёлая!»

 

«Эх, садисты мы, садисты! – сверлила голову одинокого мужчины навязчивая неприятная мысль. – Просадили мы на этих участках своё счастье, молодость, здоровье… да что там, всю жизнь свою спустили в унитаз! Бросили нам с барского плеча – по куску земли каждому, будто собаке кость. И вцепились мы в эту подачку мёртвой хваткой. Работали, надеялись, верили в лучшее, а что получили взамен?..

Сколько сил потрачено зря, сколько бесценного невосполнимого времени кануло в Лету! Вот и пенсия подкралась незаметно – неплохие деньги, но радости нет на душе. И нет больше сил вести каждодневную битву за урожай, думать о хлебе насущном, бороться с рукотворными невзгодами и природными катаклизмами… Такая вот она – старость!»

 

Володя в который раз бросил рассеянный взгляд на расстилавшееся внизу до боли знакомое чудесное поле: на море сорной травы, на брошенные участки, и от нахлынувших воспоминаний защемило где-то глубоко в подреберье… Нет, не мог он больше выносить обманчивой красоты этой завлекательной волшебной долины. А ведь столько с ней было связано: Лена, дети, деловая некогда любимая Татьяна... Слёзы навернулись на глаза. Пришлось отойти в сторонку, чтобы никто не заметил его минутной слабости. Рыдания сотрясали натруженные плечи, крупные солёные капли текли по щекам. Спустя несколько минут стало легче, но всё равно… надсадно ныли уставшие руки, ломота в суставах напоминала о том, что пора уходить на покой…

 

Как-то незаметно из-за поворота подкралась слегка запоздавшая электричка. Народ зашевелился, двинулся на посадку. Владимир занял своё привычное место в тамбуре центрального вагона. Оглянулся, нет ли контролёров? Поезд тронулся, и неспешно поплыла, исчезая за кронами деревьев… чудесная долина, широкий простор, так долго манивший своей загадочной глубиной слишком многих, но на поверку оказавшийся очередным бесплодным мифом, сотворённым для того, чтобы отвлечь неискушённые души от чего-то более важного и нужного.

Наш доморощенный философ пытался разобраться, от чего именно, но мысль ускользала под мерный перестук колёс. Нет, не мог он поверить, что кто-то наглый и бесцеремонный обвёл вокруг пальца такую массу людей, целую страну. Не мог… а потому суть и причины случившегося не дано было понять ни поседевшему герою нашего повествования, ни прочим пассажирам пригородного провинциального поезда. Да и зачем им было знать об этом? Как говорится, «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь…»

 

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/