У Серёжки убили бабушку…
(повесть)
У Серёжки убили бабулю. Так сказала деревня, и он не усомнился. Мальчишка привык верить деревне, точнее, тем женщинам, которые заходили иногда к ним в дом и чьё мнение мама ежедневно приносила от колонки или из магазина. Когда помер Серёжкин отец, люди, заполнившие в день похорон двор и комнаты, говорили одно и то же: «Если б ночь была лунной, Васька остался бы жив». Мальчишке хотелось уточнить: почему бы папке не прийти домой засветло или даже не пить, когда на улице мороз, вьюжит и никто не чистит дороги? Но, во-первых, Серёжка догадался, что в этот день ему, как пострадавшей стороне, на которую все поглядывают с разной степенью жалости, правильнее будет молчать и не лезть к взрослым с разговорами. Он даже на младших сестёр и брата цыкал, если те забывались и начинали играть и шуметь. А во-вторых, про лунную ночь говорили едва ли не все, кто пришёл увозить на кладбище очередной деревенский труп, и Серёжке пришлось поверить в мудрость простого народа. С тех пор – а прошло почти два года – он всякий раз, едва стемнеет, проверял на небе наличие луны и с упрёком посматривал вверх, если над развалинами клуба поблёскивал вечный спутник Земли, на первый взгляд, такой безобидный и равнодушный. Впрочем, один раз он засомневался в своих астрономических обвинениях. Как-то они вместе с младшим, Мишкой, возвращались с горки, ещё разгорячённые и расхристанные, и Серёжка как мог посолиднее примерил к себе чужие слова:
- Если б не эта Луна, папка был бы живой…
И тут более вдумчивый Мишка, даже не догадываясь, что озадачит брата, кивнул и прибавил:
- Спасибо ей: теперь он мёртвый.
Васька, конечно, гонял семью. Пока не умер. Так было принято в деревне. Дед Тимофей, рассказывала бабуля, гонял её до своих шестидесяти пяти. Гонял бы ещё лет двадцать, да подарил их водке и отправился на кладбище, даже не успев отдохнуть на пенсии. У соседей через стенку тоже гоняли, и после криков-стуков оттуда едва слышно просачивался жалобный плач. У Павленок, что жили напротив, несмотря на новый железный забор, две машины и трактор во дворе, тоже случались приключения.
1
Дядя Витя целыми днями скупал молоко, ходил за собственным хозяйством, уезжал торговать, но раз в три-четыре месяца внутри него как будто перегорал какой-то предохранитель, он напивался и превращался в сильного, остервенелого зверя. Тут уж пряталась не только семья, но и все окрестности до самого перекрёстка, становившиеся зоной боевых действий. Тётя Лена отсылала детей к родственникам, уходила из дому сама, часто к ним, потому что когда-то была одноклассницей Серёжкиной мамы, тихо сидела, и, бойкая в обычной жизни, переговаривалась только шёпотом, будто её голос мог быть услышан буянящим мужем и воспринят как сопротивление. Серёжка знал: тётя Лена ждёт, когда её супруг нашумится вволю и закончит какой-нибудь жестокой выходкой. Только тогда он резко успокаивался, надолго заваливался спать, и бес необузданности, тщетно потолкав храпящего мужика, уходил прочь. В последний раз дядя Витя застрелил собаку, которая, очевидно, посмела перечить хозяину. До этого он разбил телевизор, а попутно и окно, куда телевизор с позором вылетел. Дважды Павленко лупил соседей, дважды дрался с вызванным кем-нибудь участковым, но любимым занятием в такие периоды было у него поджигание своей техники – почти новой, ухоженной, такой, что завидовали все хозяйственные мужики в деревне. Потом он быстро всё восстанавливал. Быстро и дорого, как поясняла соседям тётя Лена. Один раз, правда, семья замешкалась: грузовичок пришлось сдать на металлолом и построить новый гараж, но обычно тётя Лена чутко улавливала момент развязки и выходила из укрытия вовремя. Зато после «побоищ» Серёжкин сосед становился молчаливым трудягой, у которого руки никогда не были свободны от руля, молотка или вил. Тогда, лунным вечером, Серёжка понял, что его младший брат находится в оппозиции к деревенскому обычаю, по которому мужик должен периодически воспитывать семью. Спорить не стал: Мишка жил своими убеждениями, несмотря на возраст. Не доказывать же, что у них был хороший отец.
Два года семья прожила мирно, всё так же с большим трудом решая главную деревенскую проблему – отсутствия денег. Богатых в селе не было. Даже глава администрации ходила пешком и в старом советском пальто – с песцовым воротником. Местный предприниматель, владелец двух магазинов, видевший наплыв посетителей лишь на Новый год и Пасху; отходники, работавшие где-нибудь на стройках, то срывавшие куш, то снова бедневшие; торговцы молоком и мясом, рвущие жилы на приличную машину и ремонт дома; педагоги; нелегальный сборщик металлолома и последний ветеран войны с хорошей пенсией – вот и весь средний класс Серёжкиной деревни. Остальные люди жили за счёт пособий, пенсий, домашнего хозяйства, летнего сбора ягод и грибов и Святого Духа. В последнее время даже воровство сошло на нет: красть было уже нечего, и блатной мир перестал назначать в деревне смотрящего, хотя кандидатов хватало: половина местных мужиков в старые добрые времена отсидела за покушения на совхозную собственность или пьяные драки. Однако Серёжкина семья из самых бедных была одной из беднейших. Бабушкина пенсия, детские и зарплата школьной технички, которую между родами получала мама, были в бюджете, как топор в пустом супе, - ни навара, ни гущи. Немного выручали с одеждой добрые люди – отцова сестра, живущая в городе, соседи и учителя, сослуживцы мамы, - которые отдавали то, что становилось маленьким для собственных детей. За всю свою пятнадцатилетнюю жизнь Серёжка помнил только две-три вещи, купленные конкретно для него. Всё остальное попадало в гардероб мальчишки после тщательных испытаний и проверок чужими плечами-ногами. Особенно выручало соседство. Та же тётя Лена, хорошо умевшая считать каждую копейку и с одержимостью предвыборного агитатора твердившая, что по рублику собирает дочкам на учёбу, Серёжкиной маме давать взаймы не отказывала, хотя хорошо знала, что у нас обещанного три года ждут. Действительно, иногда возврат долга затягивался и на полгода, и на год.
Впрочем, тётя Лена и вся её семья удивляли Серёжку вовсе не периодическими заскоками дяди Вити, а своего рода бунтом против естественных законов природы. Мальчишка точно знал, что если потратишь деньги, их не будет. Но соседка занимала им, иногда, возвращаясь из магазина и застав Серёжку на улице, могла сунуть булку хлеба: «Передай маме», будто о чём-то с ней договаривалась. Тётьленина Юлька, одноклассница Серёжки, требовавшая, чтобы сосед сопровождал её в школу и обратно – даром, что идти было километра полтора – то и дело совала мальчишке конфету или жевачку и, похоже, в её воспитание слово жадность вовсе не закладывалось. Сам дядя Витя, семейными деньгами и продуктами не распоряжавшийся, увидел прошлым летом, как Серёжкины малые восторженно гоняют по дороге старое колесо, достал с чердака сломанный велосипед и передал Сергею вместе с двумя порванными цепями, объяснив, как отремонтировать. Пацану оставалось только найти по друзьям пару клееных камер, и на речку пешком он уже не ходил. Старшая из сестёр, Валька, катается на том велике до сих пор. Однако при всех этих щедростях Павленки не беднели. Скорее наоборот. Этого Серёжка понять не мог. Когда очередной раз утекали денежные средства их семьи и бабуле больше нечего былоим дать, кроме пакетика крупы или сахара, жить приходилось на картошке и капусте, а нелюбимые малышнёй лепёшки на неделю-другую заменяли магазинный хлеб.
Но теперь, когда бабулю убили, будет ещё хуже. Деревенские, вскладчину похоронившие бывшую заслуженную доярку, увезли на кладбище не только её, но и пенсию, которая позволяла малым двигаться, улыбаться и подрастать. Не зная, чем утешить Серёжкину мать, женщины по нескольку раз повторяли ей, чтоб съездила в город за деньгами «на погребение», но по их тону Серёжка догадался: сумма такая, что мёртвому проще дойти до кладбища пешком и самому вырыть себе могилу. Вскользь упоминали ещё пенсию по потере кормильца, но оба папки в этой семье были случайные, неузаконенные.
Мелкий, противный ноябрьский дождик не сочувствовал мальчишке, бредущему по обесцвеченным улицам города. Серёжка понимал, что ещё полчаса, и его куртка промокнет. Придётся возвращаться в общагу. Он мог бы задержаться дома после похорон, но там сменилась хозяйка: вместо напившейся с горя матери, все комнаты заполнила холодная, прозрачная тоска, и Серёжка решил вернуться в училище. Валька пообещала накормить малых ужином, присмотреть за спящей мамой, и он уехал. Сестра вообще держалась очень храбро, будто решила, что теперь она бабуля семьи и берёт на себя половину всех забот, но Серёжку это не убедило: она была двенадцатилетней девчонкой, которая могла, засмотревшись в телевизор, не заметить, например, как самая младшая, Светка, открыла дверь и выползла во двор. Тётя Оля, главная в селе, прямо на кладбище сунула Серёжке тысячу – «от администрации и депутатов» - на учёбу, чтобы «не бросал и получал профессию», но он, давая Вальке прощальные наставления, не выдержал и прибавил к наставлениям деньги.
Как красиво тётя Оля, Ольга Семёновна Мовчун, говорила о бабуле! Серёжка даже улыбнулся сквозь дождик, вспоминая, и спрятал улыбку от редких прохожих в сырой воротник. Ничего нового он не услышал: что-то упоминала прежде сама бабуля, что-то рассказывала мама, которой совхозная пора вспоминалась золотым временем. Просто в этом пятиминутном траурном митинге собрались воедино все осколки прошлого и прозвучали торжественным итогом жизни: орден Трудовой Славы, две поездки на ВДНХ, соцсоревнования… Некоторых тётьлениных слов Серёжка не понимал, но он ясно увидел на лицах хоронивших удивление. Удивление не от незнакомой информации. Другое. Будто все деревенские разом подумали: «Вот какими достойными людьми мы были, не стыдно помереть. И куда всё ушло?..» А через пару минут циничные копачи, для которых похороны интересны не процессом, а результатом – выпивкой и хорошей едой – начали большими глыбами сталкивать в яму раскисшую осеннюю глину, закапывая и гроб, и бабушкину пенсию, и советское прошлое.
Теперь и у Серёжки появилось прошлое. То, что отец не всегда пьёт, иногда находит работу и приносит кое-какие деньги, а в свободное время снабжает семью рыбой, пацан понял только после первых похорон. Теперь, после вторых, он боялся осознавать, что слабый, больной пожилой человек не только не допускал, чтобы внуки голодали или ходили раздетыми-разутыми, но всегда скапливал им денег на уголь и на подготовку к школе Серёжки, Вальки и Таньки. Будущее второй раз становилось хуже. Скоро будет третий. В училище…колледже, как говорили преподаватели, учёба у Серёжки не заладилась. Когда в июне мать сказала, что в десятом классе учёба трудная, не для его мозгов, а лучше поехать в город и бесплатно да ещё с социальной стипендией получать профессию, он сразу же согласился. Только вскоре оказалось, что мозги его в самом деле никудышные. Как Серёжка ни старался, но физика, математика и ещё куча предметов, включая специальные, оказались не по силам. Даже английский с физкультурой. Хорошо ещё англичанка попалась добрая, ставила тройки за мычанье и блеянье, засчитывая их как нерусские звуки. Более-менее у него получалось только с литературой и ОБЖ. Но Толстой с Пушкиным не были электриками и в будущей работе помощи не окажут. «Наследственность», - приговорила бабуля, когда Серёжка пересдавал экзамен за девятый класс, но он так и не понял, какая разница между его родителями и дядь Витей и тёть Леной, папой и мамой отличницы Юльки.
Серёжка, по третьему разу вспоминая во всех подробностях сегодняшние похороны, подумал о малышне и, как мокрую собаку, которая вот-вот начнёт трясти шерстью, прогнал от себя холодную мысль о том, что мать может начать пить уже серьёзно, а не по вдохновению, как было при бабуле. Тогда-то его учёбеточно конец, без всяких. Придётся летом горбатиться на чужих огородах, а зимой колоть старушкам дрова. И почему людям не платят пособия по потере бабушек? У Серёжки сразу трое одноклассников жили у бабушек, в то время как родители пытались устроиться где-то в городах и курсировали по временным квартирам и временным работам. Что будет, если эти старушки тоже помрут? Вон дядя Коля, сосед, работал где-то на стройке, купил машину, а потом вернулся в деревню и уже с год из всех сил пытается допить свою жизненную норму. Тёть Катя так и кричит ему на всю улицу:
- Хоть бы ты уже всю её выжрал и сдох, чёрт!
Серёжкины мысли совпали с реальностью: трое парней лет двадцати вышли из магазина под дождь, и у одного из них порвался чёрный пакет. Двухлитровые пивные бутылки покатились в лужи, одна, самая ловкая, исчезла под машиной. Парни начали шумно собирать своё добро, розовощёко и самоуверенно смеясь друг над другом. Все они были крепко сбитыми, одетыми в лёгкие курточки, и Серёжка, остановившись напротив, завистливо смотрел, как взбунтовавшиеся бутылки возвращались к сильным хозяевам и те, наплевав на погоду, нырнули в сухую и тёплую машину. «Крутая тачка», - привычно и без мысли сказал про себя Серёжка. Парни ему понравились. Он тоже хотел быть крепким, уверенным в себе, с деньгами в кармане, а лучше в кожаном бумажнике, как у Женьки, однокурсника, и – главное – обутым во что-нибудь более надёжное, чем это клеймо бедности – тряпочные спортивные тапочки, которые совсем не вписывались ни в ноябрь, ни в дождь, ни даже в ветер, который носился где-то по миру, нашёл гадкое место – этот город – и решил помучить здесь людей, деревья и вывески.
Ноги замерзали, но в общагу всё равно не хотелось. У соседей по комнате – традиционный вечерний сон, из-за стены пытают весь этаж одной и той же музыкой в стиле «долбимся о шкаф», за другой стенкой нюхают клей и заставляют себя громко хохотать. Оттуда, едва просочишься к себе в комнату, тут же припрётся Большой Вован, имеющий какое-то собачье чутьё, и начнёт наезжать типа «Малой, айда к нам, потащимся, чё ты народ избегаешь…» «Малой…» Большой Вован называет так почти всех, в том числе Серёжку, несмотря на его сто семьдесят сантиметров. Сам Вован, входя в комнаты, пригибается, но подаренные природой здоровье и богатырскую комплекцию старательно уничтожает и ничего не может сделать с «музыкантами» из 208-й, отмороженными пацанами, о родине которых, Демидовке, знали только, что «там своя власть, и даже мусора не могут туда доехать». Только и придумал, едва послышится нерусский рэп, мстить им шуткой: «Оба, снова пыточная заработала. В натуре, я когда-нибудь им…»
В общежитии колледжа селились такие же деревенские недоучки, как и Серёжка, так что в плане жизненного опыта он не приобрёл ничего. Просто поменял место ночлега. Даже преподаватели здесь были какие-то свои, домашние и, как его прежние школьные учителя, смотрели на подопечных с жалостью и учиться не заставляли, а уговаривали. Да и сам учебный городок располагался на окраине, словно не решил, к чему он больше относится – к городу или району. Местные тоже поступали к колледж, их было, наверное, до половины от всех студентов, но многие прогуливали, занимались какими-то важными делами, и после торжественной линейки Серёжка не видел треть группы.
Теперь надо идти туда – километров пять по заболоченным улицам, - промёрзнуть насквозь от гадкого ветра, без которого дождик просто стекал с козырька кепки и особо не досаждал, а потом объясняться перед каждым, почему не воспользовался отмазкой в виде похорон и не прогулял дня три. Серёжка стоял в углублении перед дверью обувного магазина, как актёр пантомимы, делал вид, что собирается войти, а сам размышлял, не купить ли ему какую-нибудь булочку в торговом центре напротив, богатом на пиво и прочие продукты. Он бывал там уже один раз, ещё в сентябре, когда они крикливой общаговской толпой отправились на городские танцы. Все были первокурсниками, все впервые шли по городу как свои, а не приезжие, и Большой Вован, утверждая авторитет, вдруг остановился у этих широких ступенек, покрытых мягким зелёным ковриком, и тоном командира сказал:
- Идём брать коньяк за штуку баксов!
Серёжка недоверчиво засмеялся вместе со всеми, но оказалось, что самогон в деревне не самая дорогая на свете жидкость. Они выстроились у длинного стеллажа с бутылками, опасаясь даже близко подходить к красивым этикеткам, коробкам и нереальным цифрам на жёлтых ценниках. Но Вован не стеснялся, и трудно было поверить, что он ничего не собирался покупать. Шутник громко прочитывал всю бутылочную информацию, советовался с приятелями, поднимал бутылки вверх, к свету, и убедительно повторял:
- Короче, нам надо три приличных пузыря! Не чё попало, а серьёзный напиток!
Охрана, конечно же, обратила внимание на шоу, но это был плюгавенький мужичок лет пятидесяти, и его тёмно-синяя форма выглядела куда более воинственно, чем её носитель. Пацанам самим стало неудобно, и они увели продолжавшего куражиться предводителя.
Сейчас Серёжке вдруг захотелось по-музейному тихо побродить среди продуктовых шедевров, узнать, какая ещё еда водится на свете, а чтоб никто не подумал, что он просто шляется и прячется от дождя, солидно взять корзину и положить туда красивую пахучую булочку. Сколько она будет стоить? Если рублей двадцать, то это многовато, можно обойтись. Но перед возвращением в общагу ему обязательно надо где-то погреться. Эх, когда-нибудь он начнёт работать, накупит в этом магазине целую сумку всяких вкусностей и привезёт всё это в деревню своим малышам. То-то будет праздник!
Пора было что-то решать: холодные капли дождя начали кристаллизоваться, и новорождённые снежинки, как маленькие, злые ведьмочки, влетали под козырёк и кусали лицо мальчишки.
Серёжка подумал, что он слишком долго готовится покупать обувь, но не успел сделать шагу с крыльца магазина, как увидел странного пацана в серой ветровке с капюшоном, закрывающим всю голову. Сразу было видно, что парнишка решает две противоположные задачи: внимательно озирает окрестности и старается скрывать лицо. Он не заметил Серёжку, а других людей в это время на улице не оказалось, пристально оглядел пустые салоны трёх стоявших у торгового центра автомобилей, вытащил из-за пояса какой-то баллончик и, подскочив на выступ цоколя, дал яркую струю краски в камеру слежения. Серёжка даже и не приметил такой хитрой аппаратуры над входом, заблестевшей теперь оранжевым пятном на фоне белой стены. Он успел только начать удивляться, а странный пацан уже юркнул в проём между зданиями и исчез. Надо было уходить: ни свидетелем, ни соучастником Серёжке становиться не хотелось. Представляя, что сейчас налетят трезвонящие патрульные машины и оцепят место преступления, он сделал два шага по крыльцу, но приостановился: большой чёрный джип подруливал к магазину прямо посреди улицы. Вряд ли Серёжка стал бы мокрее, чем был, но сработал инстинкт, и он вежливо проследил, как широкие колёса разбрасывают в стороны грязную реку, успев даже рассмотреть нерусские буквы на резине. Дорогая машина остановилась у торгового центра, но парень понял это только по стуку дверцы за спиной. Природная банда из дождя, ветра и холода снова набросилась на него, облепила своими влажными, колючими щупальцами и принудила сжаться, как вдруг звяканье стекла пробилось сквозь шум непогоды и заставило посмотреть назад. Он только-только успел сделать вывод, что уничтоженная видеокамера – простое хулиганство, а тут пришлось реагировать на куда более странные вещи: под джипом разгорался огонь, а с самим Серёжкой почти поравнялся ещё один субъект в такой же шпионской ветровке. Он был немного выше первого, шёл быстро, но не срывался на бег и, низко склонив голову, явно уносил ноги от происшествия.
- Сваливай, дурак, - как-то глухо буркнул он Серёжке, словно хотел скрыть под капюшоном даже голос.
Но деревенский житель не смог быстро оторваться от картины поедания огнём дорогой, блестящей иномарки. Омываемый дождём внедорожник смолянился сверху чистой
8
краской и всё больше расцвечивался от земли красно-жёлтыми пятнами огня. Зрелище было жутким и красивым. Вдруг что-то щёлкнуло в машине, и у Серёжки ёкнуло: «Повяжут!» Он быстро убедился, что пока его никто не видит, успел заметить тёмный капюшон, нырнувший в какой-то подъезд и, доверять тому, что местный лучше знает, как скрыться, побежал следом.
Дверь четырёхэтажки, сильно разбитая и облезлая, крепилась тугой пружиной, и Серёжка порвал карман. Но всё его внимание теперь бежало впереди, и глаза успели уловить шевельнувшуюся дверь подвала. Не раздумывая, всё более охватываемый страхом быть арестованным, он сбежал вниз и прошмыгнул внутрь. Так и есть: метрах в двадцати велись какие-то строительные работы, и в стене подвала светился широкий проём по ту сторону здания. Секунда – и Серёжка уже наверху. Опять капюшон, теперь уже среди разномастых гаражей, беспорядочно заполнявших пустырь. Вера в поджигателя укрепилась, а опасения из области чувств перешли в разум. «Гад, чуть не подставил меня…Пусть выводит теперь… По кумполу бы ему настучать…»
Через минуту капюшон и Серёжка пересекли маленькую улочку и снова оказались во внутреннем дворе многоэтажек. Безлюдно. Только мужчина лет тридцати пяти под зонтиком прогуливал собаку, но пацанами он не заинтересовался. Спортивная площадка. Трансформаторная будка, исписанная именами и пожеланиями. Снова гаражи. И – подножка. Он еле устоял на ногах, ткнувшись в бочку-двухсотлитровку и обняв её широкие бока, будто приходился ей родственником. С двух сторон, отрезая путь к отступлению или бегству, стояли оба капюшона, теперь – приоткрыв лица наполовину.
- Куда идём? – поинтересовался задний, и Серёжка, узнав красильщика, посмотрел на его поясницу: выбросил пацан свой опасный баллончик или всё ещё носит, как пистолет, за поясом.
- Он меня от самого места ведёт! – возмутился поджигатель. – Хочет заработать, урод!..
- Стукачок? – уточнил первый.
Обвинение не оскорбило Серёжку, а скорее удивило. Стучать он точно бы не пошёл. По той простой причине, что полиция была ему совсем чужой и не ассоциировалась со словами правда и справедливость. Иногда к кому-нибудь из деревенских приезжали «менты» и забирали с собой, и Серёжка, обсуждая со сверстниками явление «УАЗика» под чьим-то двором, не предполагал, что дядя в форме, может быть, лучше и порядочнее
9
того, кого он увозил. Просто этот дядя приезжал из чужой земли, возвращался туда же и потому был почти инопланетянином. Совсем другие чувства вызывал тот, кто «попал». Это был свой, знакомый человек, и теперь его было жалко.
- Хлопцы, я не при делах. Чисто сваливал подальше от вашейзамуты, чтоб не загребли, и всё.
- «Хлопцы»… - со смешком повторил меньший. – Ты что, с Украины?.. Или деревенский?
- Деревенский.
- Откуда?
Серёжка решил, что знает о бандитах гораздо больше, чем они о нём, и для мирного исхода разговора лучше уравнять позиции. Он назвал родное село.
- Под торговым центром что делал? – спросил высокий. – Машину хотел угнать?
- Точно! – засмеялся его приятель. – Деревенских тёлок катать!
- Просто…гулял. Я только с похорон приехал. Бабу… Бабушка умерла. А здесь учусь. В фазанке.
Серёжка чуть не сказал «бабуля», успев догадаться, что его опять осмеют. Но реакция «капюшонов» оказалась совсем иной.
- Прости, братишка. Тебе и без того тошно, а тут ещё испугался, что схватят, - высокий подошёл ближе и вроде как захотел похлопать по плечу, но сдержался. – Ты вот что: исчезай отсюда и забудь про нас. Дела мы ведём серьёзные, и нас не только двое.
- Нас много… А сколько – не твоё дело, - пригрозил второй.
- Да, нас порядочно. Так что донесёшь – другие отомстят. И тебе, и твоим родственникам.
- Нафига мне доносить?.. – обрадовался Серёжка тому, что легко отделался от ребят, способных на такие рискованные поступки. – Вы ж неспроста это… Ну, наверное, чёрт накосячил, а вы его поучили…
Высокий, забыв про маскировку, показал из-под капюшона глаза, и, несмотря на то, что
10
между его взглядом и Серёжкиным беспрерывно пролетали сотни капелек мелкого дождя, деревенский понял: эти два городских налётчика не сделают ему ничего плохого.
- Тут много кто накосячил… - высокий посмотрел вопросительно на напарника. – А ты никому не хотел бы отомстить?
- За что?
- Да хотя бы за свои дешёвые тапочки, с которых уже надо воду выливать, - усмехнулся красильщик и тоже приблизился к Серёжке, оставив всё-таки между ними один шаг.
Капюшоны ещё раз переглянулись и вдруг разом набросились на Серёжку с вопросами да так, что ему проще было отбиться руками, чем ответами.
- Живёшь в деревне бедно?!
- Ну, да. Небогато, конечно…
- Братья-сёстры есть?!
- Пятеро. Малые ещё.
- Мать – доярка, отец – тракторист?!
- Отец…родной давно уехал. Другой умер.
- Мать?!
- Не работает пока.
- Живёте на пособия?!
- Ну, да. Детские.
- Бабушка отчего умерла?! Скорая не приехала?!
- Не, скорую вообще не вызывали… Расстроилась сильно. Ей пришла квитанция на двадцать тысяч за свет, а пенсия – девять тысяч.
- Разбирались?!
- Да не смогли дозвониться, потом выходные. У неё и так сердце прихватывало. Вот и умерла ночью… А в воскресенье Валька пришла утром, а уже всё, холодная.
11
- С квитанцией разбирались?! В суд подали?!
- Зачем? Наши говорят: теперь долг спишут.
- В суд – за убийство бабушки?!
- А-а… Поздно, её уже не воскресишь.
- Простишь им убитую бабушку?!
- Да не могло быть двадцать тысяч… Она даже телевизор редко смотрела. А воровать свет теперь облом: у нас изолированный кабель повесили. Бабуля такой фигнёй и не страдала. Нет, видать ошибка…
- Эта ошибка убила твоего родного человека, и тебе всё равно?!
- Она могла ещё лет пятнадцать жить и помогать твоей матери растить малышей!
- Могла… Зря она так расстроилась.
- Ладно: бабушка! Ты почему в фазанке учишься?!
- Да я в десятый класс сам не захотел…
- А в университет?! Сейчас все учатся в университетах!
- Куда мне…
Серёжку стала настораживать словесная атака, мало похожая на разговор. К тому же его ноги совсем утонули в грязной жиже, и он начал дрожать от холода. Но странные пацаны не унимались и упорно хотели его в чём-то убедить.
- Ты нормальный парнишка, любишь семью, честно учишься на рабочую профессию. Почему бы тебе не одеться поприличнее: в кожаные ботинки, нормальную куртку?!
- Иметь зонтик?!
- А ещё лучше ездить на своей машине и не бродить пешком!
- Хм, машина… Откуда у меня столько бабла?.. Да мне и по возрасту ещё рано…
- Рано?! В этом городе около трёхсот молодых людей ездят без прав, из них минимум двадцать – нашего с тобой возраста!.. Видел джип, который…которого больше нет?!
12
Лапусенко Павел, шестнадцать лет, сын владельца управляющей компании «Жилбылсервис», ездил на нём почти каждый вечер с девочками, и никакие дэпээсники их не останавливали! Номер не запомнил?!
- Три девятки.
- Глазастый! У них у всех такие номера! Элита!
Серёжка не понял, у кого «у них», зато решил, что догадался о причинах поджога.
- Что, чужих девок заманивал? – осторожно спросил он.
- Это не девки, это шлюхи! – оборвал красильщик. – Просто ты такой же человек, имеешь права и на университет, и на машину, и на приличные деньги для братишек-сестрёнок.
- Братишка один. А то сёстры…
- Ну, ты дубовый! – высокий покачал головой, и «допрос» прекратился.
- Да въехал я. Вы типа восстановили справедливость.
Капюшоны переглянулись резко увеличившимися глазами.
- Так-так?
- Ясно: «одним всё, другим ничего». У нас в общаге тоже пацаны такую тему базарят. Типа козлы те, у кого папеньки с баблом, кто на крутых тачках гоняет и имеет всё, что хочет, а ментовские их отмазывают, если надо. Только чё толку, что вы джипарь приговорили? Новый купят. Да у них в гараже таких ещё пять.
- Нет, только «Фольксваген» 2009-го года, записанный на жену. Есть ещё снегоход почти новый, дом в Черногории, на побережье. С катером.
- Откуда ты знаешь? – Серёжка посмотрел высокому в глаза, проверяя, не шутят ли над ним.
- Вот что, наш деревенский представитель. И мы начинаем промокать, и тебя уже вместе с обувью пора выжимать. У нас тут неподалёку есть одно местечко, где можно обсохнуть и попить чайку. Ты как?
13
- Да хорошо бы…
- Только одно условие. Сначала подумай, потом говори. Нам нужна гарантия, что ты нас не сдашь жандармам.
- Кому?
- Полиции, короче. Ты должен дать нам кого-то в заложники. Не в прямом смысле, а…сказать, кто тебе больше всего дорог и где этого человека найти. Тогда мы будем уверены, что ты, опасаясь за этого человека, не донесёшь на нас. Мы тоже так делали…перед своими соратниками.
- Я въехал. Гарантия. Ну, деревню мою уже знаете. Улица Советская, 11. Мать, братишка, сёстры. Им прятаться некуда, так что мне не резон вас сдавать.
- Паспорт есть?
Серёжка достал из кармана, потом из целлофанового пакета свой главный документ так, чтобы не намочить, показал.
- Минуточку… - высокий вынул мобильник, с кем-то созвонился и пересказал всё, что узнал пронового знакомого.
- Порядок. Тебя проверят. Теперь идём.
И они быстрым шагом двинулись по узкой межгаражной дороге, пряча головы в плечи и склоняя лица от разозлённого кем-то ветра. Погода, будто ожидая окончания разговора или просто сомневаясь в выборе, наконец, решилась в пользу зимы, и вместо дождя густо посыпал снег. Видимость резко сжалась метров до двадцати, так что преследований можно было не опасаться.
Минут через пять они подошли к закрытой территории какой-то фирмы, огляделись, завернули железную сетку ограждения набок, открыв потайной лаз, и всунулись внутрь. Пройдя немного, поприветствовали большого, дряхлого охранника-пса, который с интересом поглядывал на знакомых из будки и думал о том, что в такую погоду даже злая собака не выгоняет на улицу человека. Ещё немного по свежехрустящему снегу, быстро прикрывавшему серость осенней земли, и подростки вошли в длинный, высокий гараж со старенькими машинами связи, о чём Серёжка прочитал на дверцах. Его спутники больше не таились и с облегчением сбросили капюшоны. Высокий стал парнем с крупным
14
белым лицом, прямым взглядом и короткими тёмно-русыми волосами. Он не удержался и ещё раз торжественно спросил, уверен ли Серёжка в своём решении.
- Да ладно ты, поздно уже исправлять, - урезонил его спутник, который оказался почти такого же роста, когда выпрямился, откинул капюшон и, согреваясь, поводил крупными плечами. Он был слегка кучеряв, слегка смугл и темноволос, с правильными чертами лица голливудского актёра.
- Хочешь – не хочешь, а теперь мы повязаны… Кровью! – нарочито зловеще прибавил он, сощурившись на новенького.
- Пошли! – предложили оба и повели гостя в дальний угол, который занимала большая бытовая комната, сбитая из каких-то щитов, с дверью, напомнившей Серёжке своей пружиной ту, которую он первой открыл в новый мир, убегая от пожара.
Внутри тускло горели две лампочки, слабо освещавшие вешалки с рабочей одеждой, лавки и столы, сдвинутые к стенам. Их встречали, и, так как нужно было подняться по высокой ступеньке, в первую секунду Серёжке показалось, что это взрослый, какой-нибудь сторож. Мальчишка и так, следуя за парочкой мстителей, не верил до конца, что им можно свободно передвигаться по частной земле, входить в гараж с машинами: настрой на убегать и прятаться всё ещё довлел над ним из-за сильного впечатления у торгового центра. Да и подавленность, внушённая похоронами, тоже сказывалась. Потому, когда встречавший резко и грубо заговорил, Серёжка застыл в напряжении.
- Стоять! Пароль?!
- Отъедь!
- Пароль: ржавая сосиска!
- Ну, как всё прошло?
Вторая фраза была произнесена приятным девичьим голосом, и Серёжка уже спокойнее втиснулся в комнату, где, судя по тёплому воздуху, исправно работали батареи и после улицы показалось очень уютно.
- Маша, всё потом! Живы, как видишь!
Черноволосый был любезнее:
15
- Ты, хозяйка, сначала накорми-напои, потом расспрашивай.
- Может, ещё спать уложить?
- Заметь: ты предложила.
Девушка и сама видела, что её друзья промокли и замёрзли, потому быстро и молча пошла с ними в противоположный угол комнаты и начала распоряжаться. Сырая одежда, а с Серёжки и обувь тут же переместились на батареи. Из симпатичного бордового чайника полился кипяток в три большие – мужские – кружки. Девушка раскидала чайные пакетики, высыпала в глубокую тарелку кулёк печенья и сочувственно скомандовала:
- Пейте скорее, а то заболеете!
Серёжка растаял после первого глотка. Он не был изнеженным. Дома – в работе, игре – часто промерзал, в том числе из-за худой одежды; на весенней рыбалке или готовя дрова в приречных кустах промачивал обувь и потому сейчас, в тёплом помещении, моментально согрелся и, жуя дорогие, вкусные печенюшки, осторожно, чтобы не сёрбать, запивая их жасминным чаем, он не проклинал погоду, как недавние спутники по мокрому городу, а украдкой разглядывал «хозяйку».
Девушка, скорее всего их возраста, была одета в тёплый спортивный костюм и короткую коричневую куртку. Её темноватые волосы, густые и мягкие, были небрежно скручены в кокетливую косичку и брошены на плечо. Лица девушки Серёжка почти не видел: она сидела в углу и подпирала щёки ладонями, наблюдая по очереди за обоими мёрзлыми преступниками, к которым, похоже, относилась с большой нежностью. Серёжка внутренне вздохнул от того, что как всегда он никого не интересует, но всё же ему нравилось в этой компании. Во-первых, это лучше, чем нудный вечер в общаге, где он того и гляди сделается наркоманом, а из развлечений на сон грядущий – только игра в карты. Во-вторых, эти местные вызывали восхищение – тем, что больше него имели в жизни, ещё большего желали и вели себя так уверенно, что хотелось просто довериться и молча подчиняться. И ещё он подумал, что если сдружится с ними, то и сам приобретёт что-то очень существенное. Не может он оставаться простым деревенским пацаном в дешёвой изношенной обуви рядом с людьми, которые легко уничтожают дотла дорогущую тачку большого начальника. Таких даже в этом огромном городе мало. Это точно.
16
Была в этой необычной компании ещё одна привлекательная сторона, которую Серёжка и не начинал осознавать. Девушка. Она не могла не понравиться. Не бедно одета и в то же время бандитскими методами борется за справедливость. Серёжка знал, что такое романтика. Книги и кино о сильных героях и их достойных подругах, перед железной волей которых склоняются все миры – и реальный, и мистический – ему нравились. Но тут что-то киношноевдруг вклинивается в реальную жизнь, его жизнь…
Возобновившийся разговор привлёк внимание парня.
- Поздравляю, - громко сказал высокий, допив чай. – Наша боевая группа отлично провела операцию. Только не вздумайте бежать давать интервью. Пусть это звучит высокопарно: мы работаем не ради личной славы и не ради понтов в сети. Мы спасаем страну.
- Да уж, пока зазнаваться не от чего. Подумаешь, колёса какого-то коммунальщика.
- Нет, мальчишки, вы – молодцы! Я вас расцелую.
Девушка встала из тени, и Серёжка отметил, что она действительно красива, а белая футболка, облегавшая нижнюю часть шеи, делала незнакомку какой-то нарядной и мягкой.
Она чмокнула приятелей, которые посветились самодовольными улыбками «знай наших», и велела рассказывать «всё».
- Или… - Серёжка встретился с её тёплым, игривым взглядом.
- Нет, - ответил высокий. – От него нечего скрывать. Он единственный, кто видел, как мы работали. И это прокол.
Девушка наконец-то посмотрела на Серёжку с интересом, и он чуть задумался, чтобы удачно ответить им на вопрос «где ты прятался?»
- Я заходил в магазин напротив этого торгового центра, а тут ты с баллончиком…
- Оба, он и тебя срисовал!
- Напротив – это в обувной что ли?.. Точно-точно, есть там углубление перед дверью…
- Будет нам урок. Плохо изучили место.
17
- Кстати, про обувной… - красильщик резко поднялся и пошёл к двери.
- Ты куда? Видеокамеру отмывать? – засмеялась девушка, но её друг только отмахнулся: «Я скоро» и вышел в гараж.
- Скажи, - уже серьёзно спросила она гостя, - раз ты оказался там раньше, чем они: их никто больше не видел?
Серёжка побоялся обмануть такую девушку и вспоминал минуты две.
- Только если из окон вторых этажей и повыше. С улицы, из магазинов – никто. Точно.
- Сверху – это понятно. Кстати, Маш, не забудь сжечь ветровки.
- Не забуду… Его тоже сжечь, как ненужного свидетеля?
Серёжка сначала вздрогнул и только потом понял, что это шутка. Парочка засмеялась. Он тоже. И все трое просмеялись гораздо дольше, чем шутка того заслуживала, стряхивая со смехом напряжение, тревоги, проблемы дня. Они несколько раз посматривали друг на друга, повторяли Машины слова и снова усмехались.
- Наливай-ка, добрая хозяйка, ещё чайку. Сегодня у нас две удачи: и задуманное осуществили, и нового человека в нашу группу вовлекли. Кстати, забудь с нами своё настоящее имя. И я забуду. У нас никаких имён. В смысле, настоящих. Только подпольные клички. Быстро придумывай себе новое имя. Я Гершуни, наш друг – Борис, она – Мария. В честь Марии Спиридоновой. Слыхал о такой?.. Нет?.. И о Гершуни и Борисе Савинкове, конечно, тоже не слышал?.. Маша, нам надо всё подробно объяснить хлопцу. Поможешь мне?
- Я думала, он уже всё знает.
- Не переживай: этот нам подходит. Потенциал – что надо: деревня, бедность, многодетная семья, сирота…фазанка. Ещё и бабушку сегодня похоронил. Жертву бюрократической системы, между прочим.
- Сочувствую.
Серёжка снова встретился с глазами девушки, теперь ласковыми, словнота приходилась ему сестрой, и кивнул спасибо. Она же включила лежавший на краю стола планшет, которого Серёжка и не заметил, и начала водить пальцем. Гершуни отставил кружку и
18
торопливо заговорил. Опять тем тоном, которым задавал вопросы за гаражами.
- Наша беда в том, что мы многого не знаем и не хотим знать, хотя вот – загляни в интернет, и вся реальная жизнь как на ладони. Но люди тупо выбирают одну и ту же власть, которая их грабит и унижает, и верит не фактам, а вранью по телевизору, будто у нас всё хорошо…
- Начнём с самого простого. У вас в деревенских домах есть вода, газ, канализация?
- Нет, конечно.
- Видала, Маш: «конечно»?.. Ему, блин, пятнадцать лет, а он уже смирился с кочевым образом жизни. С тем, что его сестрёнки бегают в конец огорода в туалет. Зимой, в темноте. В дождь… Воду руками носите?
- Привозим.
- Ах, да: на тачках. Видел-видел. Братишка, такого уже нигде в мире нет. Только в самых отсталых странах. Но не в стране, которая на пятом месте в мире по ВВП и входит в тройку по добыче газа и нефти.
- Идём дальше, - Гершуни отодвинул свою бывшую кружку сантиметров на десять, будто не хватало пространства для разговора. – Ты знаешь, что наша власть за последние годы подарила 112000000000 долгов другим странам. В рублях это триллионы. На эти деньги можно было построить сотни тысяч новых квартир или домов. С водопроводом, газом и канализацией.
- Зачем подарила-то?
- Как зачем? Нам эти деньги не нужны. Они лишние. Твоей семье не нужны. Десять миллиардов списали Вьетнаму. Что, Вьетнам не смог бы отдать? Преуспевающая, быстро богатеющая страна. Отдали бы постепенно. Тридцать миллиардов списали Кубе. Ладно, Куба бедная. А почему она не дала Росси взамен километров пятьдесят своего золотого побережья? Наши бизнесмены построили бы там санатории. Ты бы съездил бесплатно. Слетал. Я тоже не отказался бы. Да просто, бизнесмены платили бы за использование пляжей налоги, и государство получало хоть какие-то деньги. Можно было немного увеличить детские пособия, а то их только на один подгузник в месяц и хватает. Ну что, Маша?
19
- Смотри. Да ты эти цифры наизусть знаешь.
- Знаю. Нам историк их каждый день приводит на уроках.
- А у нас математичка всегда возмущается жизнью. Цифр она не знает, просто сравнивает свои возможности сейчас и тогда, при Советской власти.
- Тогда тоже воровали.
- Но без девяти нулей.
- Тогда и ценники были без нулей… Вот смотри сюда… Блин, мы не решили, как будем тебя называть. Может, Азефом?
- Похоже на собачье…
- Только не говори нам своё погоняло по фазанке. У вас там полублатные отношения. Филиал зоны.
- Можно: Серый.
- Значит, ты Сергей, - усмехнулась Марья.
- Вот видишь: она тебя в момент просчитала, и пытать не надо.
- Давай, будешь не Серый, а Бледный. В честь книги Ропшина.
- Соглашайся, братишка. Звучит жутко.
Серёжка пожал плечами в знак согласия: главное – понравилось Маше. Подрасти немного в её глазах, прежде чем они разойдутся – становилось его главной целью. После того, как согрелся и пообсох. Он давно понял, что его вербуют, но гигантские цифры не впечатляли. Стоило только прикрыть глаза и вспоминались пустые кухонные шкафы дома; малышня, радостно сбегающаяся на призыв мамы поужинать вечным супом вечно без мяса; бабуля, которая после получения пенсии сразу же приходила к ним и совала матери пару тысячных купюр на то, чтобы купить Вальке кофточку, Таньке трико, Максу ботинки и так далее, насколько хватит.Серёжка не знал только одного: что их семейную проблему и все проблемы деревни – сломанный водопровод, разбитые дороги, закрытый недавно и уже полуразобранный фельдшерский пункт – решить очень легко, и где-то там, в Нью-Йорке, лежат вагоны его денег, которые надо погрузить на теплоход и, пожелав
20
счастливого пути, отправить на Родину. Всё это говорил и показывал на экране компьютера Гершуни, и Серёжка верил. Верил потому, что только очень умный человек может подпалить джип и умело скрыться, только очень умному человеку может доверять такая девушка, как Маша, и ещё потому, что всё это Серёжка слышал сегодня во время поминок, только в более простом варианте деревенских разговоров. Одно лишь смущало в этом море цифр-монстров, и он, уловив паузу, поинтересовался:
- Слушай, если так просто навести в стране порядок, почему не наведут? Воров пересадить, деньги – на больницы, на дороги. Чё, руководители глупее тебя?
Марья расхохоталась. Гершуни с помрачневшим лицом поднялся из-за стола:
- Объясни ему. Я выйду на минутку посмотрю, нет ли «хвоста».
- Сказал бы, что в туалет…революционер.
Девушка подержала паузу, пока хлопнет дверь, и приблизила к Серёжке Бледному своё лицо, от тепла ли, от чая ли потеплевшее лёгким румянцем.
- А ты нас точно не предашь? Даже если будут мучить: одевать противогаз и перекрывать воздух?.. Ладно, не отвечай. Вижу, что ты надёжный. Тем более всю семью передал в заложники. Я – маму и папу. Это правильно. Мы должны друг друга бояться. А то всё дело рухнет, и пройдут наши юные годы за толстыми тюремными стенами… Так, что я тебе должна объяснить? Почему начальство поголовно ворует и не приносит пользы?.. Потому что воровать выгодно, а приносить пользу невыгодно. Вон мой папа бизнесом занимается, - девушка повела головой, очевидно, показывая гараж и всё вокруг него, - и поддерживал деньгами компартию. Он ещё с ТЕХ времён в ней состоит. Так ему за это бизнес почти обрубили: «Надо поддерживать, кого надо». Рассказывал: к ним недавно на собрание приезжал депутат Госдумы. Настоящий. Папа с ним фотался: такой молоденький. Жаловался: пошёл с каким-то предложением к замминистра, а тот отодвинул его бумаги и говорит: «Я их читать не буду. Я ничего здесь делать не собираюсь. У меня жена в Англии. Сын в Англии. У нас там сеть магазинов. Квартира. Ещё немного потолкаюсь здесь и уеду к себе. Зачем мне твоя Россия?» Вот так. Теперь понял?
- Понял. Они умные. Только для себя.
- Ты больше не задавай глупых вопросиков, Серёжа… Я тебя без пацанов буду называть
21
по имени. Это они играют в суперконспирацию. Начитались про эсеров…Глупых вопросов не задавай. Думай своей головой. Тогда глаза на всё откроются, ни Гершуни, ни кто-то ещё тебе будут не нужны.
«Считает меня за дурака, - подумал Серёжка. – Ладно, посмотрим ещё, кто умнее». Вслух сказал то, что интересовало больше всего.
- А тебя как зовут? По-настоящему?
Хлопнула дверь от вернувшихся ребят, и девушка тихо шепнула: «Вика. Только наедине, понял?»
- Ну, Бледный, ты всё-таки попал сегодня в обувной магазин. Наш Борис ради тебя сбегал домой и принёс ботинки. Хоть и старенькие, но уж точно получше твоих тапочек.
- Тапочки – в расход! Они побывали на месте преступления и поэтому подлежат уничтожению!
Серёжка чуть было не возразил Борису, что при таком дожде не могло остаться следов, но вспомнил наказ Вики и сделал вид, что поверил.
- Ты, дружище, не тушуйся! Теперь ты наш боевой товарищ, и любая твоя просьба – без базара! На такие дела замахнулись, весь город на уши поставим, а всё остальное – мелочи!
- А он ещё ни на какие дела не подписывался.
- Подпишется! Ты, Гершуни, его своими цифрами грузил, а я и без цифр согласился, что в городе полно козлов, которых надо опустить, чтобы поднялись порядочные люди! Такие вон, как Машкин батя!
- Всё равно он должен знать всю информацию. Бледный, ты переобувайся – тут и носки сухие – и давай читай про наш город. Мы эти сведения уже полгода собираем из всех источников. Смотри, тут всё: кто чем владеет, откуда собственность. «ЧЗ» - «частично заработанное». Тут «чистые» бизнесмены в основном. А это – «явно наворовал», и здесь больше чиновники. Бывшие и нынешние. Таскуны. Так я их называю. А ещё ниже прокрутишь, будут факты злоупотреблений. Квитанция на свет для твоей бабушки – это ещё цветочки. Там – отобранные у бывших детдомовцев квартиры, публично оскорблённые мэром узники немецких концлагерей, депутаты-педофилы с условными сроками или вообще отмазанные.
22
- Да сам разберётся! Что ты наезжаешь напацана?!
- Ты, Борька, выпил – молчи. Я дело говорю. Помогать не хочешь - хоть не мешай.
- А я-то ду-умаю: что это наш кучерявый разговорился?!. Признавайся: много выпил?!
- Машунечка, пузырёк пивасика! Дома в холодильнике надыбал! Старик подумает на брата, брат – на старика! Я и к вам не с пустыми руками пришёл!
- Вижу. Хорошие ботиночки. И Бледному они по размеру.
- Гонишь?! Какие ботинки?! Вот!
Борис залез за пазуху, поинтриговал девушку несколько секунд и извлёк маленькую бутылку.
- Фи, коньяк… Разве что с чаем.
- Давай с чаем! Не остыл ещё?!
- Наливай и мне. В смысле чаю. А ты, Бледный, почитай-почитай. Знакомься с тёмной, вампирской стороной города, в который переехал. В тебе должна появиться злость. Ненависть. Без этого нельзя. Вот мы – злые. Злые и хладнокровные. Сейчас только немножко расслабились. Ненадолго…
- Не заморачивайся: сегодня облавы не будет! На улице такое! Такое!.. Лучше здесь переночуем! Машка обещала меня убаюкать!
- Песенку спою.
- Спой ему колыбельную террористическую… Ну как, Бледный?
- Охренеть, бл… Ой, извините… Это что, всё правда?
- Во, проняло. Это, брат, только часть правды. Вступление в правду. Мы ещё многого не знаем. Непроверенные сведения сюда не вносим. Так что правда намного хуже.
- Я же говорил, что он подключится! Ты с нами, дружище?!
- Скажите, а машины зачем сжигать? Может, лучше угонять, продавать кому-нибудь?
- Так я и думал. Говорю же: вашафазанка – филиал зоны. Наркоту не употребляешь?
23
- Нет.
- Слушай, Бледный, внимательно. Мы – честные люди. Воровать, иметь отношения с уголовниками – не для нас. Мы не бандиты. Кстати, бандиты, блатные часто заодно с властью и нас легко бы сдали. Мы террористы наоборот. Потому что действуем противсам видишь кого.
Гершуни кивнул на планшет.
- Они украли у нас, у тебя, у всех людей. Вернуть мы не можем: на стороне воров законы, полиция, суд, прокуратура. Там про прокурора читал?
- Который сбил насмерть?
- …Забрать и вернуть украденное не можем. Остаётся уничтожить. Машины, коттеджи – всё вэтом городе будет гореть. Я сказал!.. И мои друзья со мной согласны. Точнее, это наше общее мнение.
- А что потом?
- Потом создадим такие же организации в других городах. Потом будем искать награбленное за границей. Это нелегко: найти то, что тащили целых двадцать лет, но мы не можем мириться. Просто не можем жить в стране, которую растаскивают, мешают с грязью, и никак на это не реагировать.
- Представь, - вмешался Борис, поморщившись на тон друга, - что преподы стали бы опускать всю вашу фазанку. Гнобить по поводу и без, отбирать все бабки, какие мамы дали на покушать, долбить вас, долбить, долбить… Что б вы делали?
- Бросили бы фазанку и разъехались.
- Так многие и делают. Народ валом валит из России.
- Подожди, Герш… Аесли б некуда было сваливать? Забор, то есть граница, вокруг?
- Да взбунтовались бы…
- Вот! – воскликнули оба парня.
- Молодец, - присоединилась Вика.
24
- Мы и взбунтовались, - заключил Гершуни. – Изучили историю терроризма, взяли за основу деятельность партии эсеров в царские времена. Отсюда и клички. Только эсеры занимались индивидуальным террором, а мы убивать не собираемся. Мы нормальные люди. Сначала хорошенько подготовились, разработали свою тактику борьбы, систему конспирации. Ты сегодня видел всё в действии.
- И много вас? – поинтересовался Серёжка и осёкся: кто ж ему выдаст засекреченные сведения?
- Мы поделены на тройки, - ответил Гершуни спокойно. – Но ты, если захочешь, войдёшь в нашу тройку. Пока. А потом создашь в училище или в деревне свою. Будем работать параллельно.
- Ещё вопросы есть? – нарочито строго спросил Борис.
Серёжка не торопился с ответом: он не был легкомысленным. К тому же сомневался, а не предадут ли его эти городские ребята, если запахнет жареным. Дело они затеяли очень даже нешуточное. Если что – вляпаешься по-крупному. В то же время вдруг в этом деле все пацаны города? Быть в стороне?
- Ты спрашивай, если ещё что-то непонятно.
- Вообще, можешь сейчас встать и уйти, - прибавила Вика. – Мы просто забудем друг про друга, и живи дальше, как жил.
Эти слова всё решили. Уйти от девушки, которая назвала его Серёжкой и которая надеется на его помощь? Нет, за такую можно и сесть лет на пять. Ерунда. Вот второй отец сидел «семёрку» и ничего, вспоминал зону как самое весёлое время в жизни.
- Я с вами… На таскунов.
- Ура!
- Так выпьем же за это!
- Я рада. Честно.
- Ура, говорю!
- Ура, ура, ура!
25
…Они просидели часа два, обсуждая сегодняшнюю атаку на воров и планы будущей борьбы с ними. Серёжка вспомнил было, что ему ещё идти по темноте на окраину города, но друзья успокоили: вызовут такси, и разговоры продолжились.
С каждой минутой террорист-неофит чувствовал себя спокойнее и спокойнее. Всё предстоящее стало казаться ему какой-то забавной игрой, особенно после того, как Гершуни рассказал о той тщательной подготовке, которая предваряла покушение на джип Лапузенко. Оказалось, ребята хорошо знают методы полиции и учли все возможные мелочи. К тому же Вика обеспечила друзьям отличные алиби. Они втроём собрались у неё в квартире, слушали музыку, потом парни незаметно выбрались из подъезда и ушли на дело. Они и вернулись бы туда же, чтобы Викина бабушка и кто-нибудь из соседей стали свидетелями пребывания ребят в гостях у своей знакомой в течение всего вечера, но появился Серёжка, и сценарий слегка изменили. Вика «поговорила» с ними в прихожей, «проводила» и объявила бабушке, что друзья ушли. Потом отправилась «к подружке» - в гараж папиной фирмы.
Особенно благоволила террористам в этот день погода, словно участвовала в планировании операции. Хотя у них было ещё два запасных варианта на ближайшие дни, если б Лапузенко не заехал бы сегодня в торговый центр. В общем, его машина была обречена, и приговор ей вынесли без права на обжалование и условные сроки.
Расходились около десяти часов. Разгорячённые тёплым воздухом бытовки, многократным чаепитием и бодрыми разговорами, не сразу поддавались предзимнему холоду и всё тому же безжалостному ветру, который теперь носился по освещённому пространству перед боксами, как свежепойманный зверь в клетке. Подымали воротники, натягивали ниже шапки, искали максимум у зубчатых дорожек для молний. Гершуни и Борис снова укрылись капюшонами – курток, принесённых Викой взамен преступных ветровок.
- Опять она! – остановилась девушка.
В трёх метрах от компании молодых людей замерла вопросительно пятнистая шавка с клочьями на боку, будто её начали ощипывать, да отвлеклись на что-то.
- А, эта отмороженная! – узнал животное Борис и пояснил для Серёжки:
- По ходу, лазит здесь постоянно, у сторожевой псины еду тырит, ещё и облаивает всех:
26
и нас, и работяг. Её шуганут, опять появляется.
- Умудряется в кабины забираться, если кто оставит приоткрытую дверь. Папа как-то вышел в офис, а это чучело – прыг на сиденье и лежит. Возвращается – а она рычит, не пускает его в собственную машину.
- Перемкнуло! – подытожил Гершуни. – Эй, пшла отсюда!
Пятнистая вместо ответа спокойно села. Казалось, ветер был ей родственником и людям оставалось только убраться.
Гершуни поискал камень.
- Слушай, Бледный, а ты можешь грохнуть собаку? – вдруг предложил Борис.
Вика и Гершуни повернулись в сторону Серёжки лицами, чтобы спрятать их от порыва ветра, но мальчишке показалось, что они проверяют его реакцию.
- Да мы валили собак на шашлык… Бездомных. У нас в деревне, если пёс отвязался, через полдня его уже не найдёшь: съедят.
- Одичали! У вас людей не едят? – Вика прикрылась ещё и ладонью в перчатке.
- На! – Борис протянул пистолет, но Серёжка не сразу разглядел оружие.
- Не боись: газовый. В лоб шмальнёшь – сразу окачурится.
- Перестаньте! Я против!
- Борис, убивать-то зачем?
- Убивать не за чем, согласен. Зато будем знать: Бледный - решительный человек или нет. Мы ведь ему свою судьбу доверили, правильно?
- В деле проверишь! Убери пистолет! Я тебе говорила, чтоб не вздумал брать оружие на акцию?!
- Я б не стрельнул… - честно сказал Гершуни. – она большого зла не сделала…
- Ну что, Бледный?
- Спрячь, сказала!
27
Серёжке не понравилось то, что спорят из-за него. Он никогда не видел пистолетов, но из ружья убивал и уток и – шутки ради – всяких сорок-ворон. А тут ещё возможность так легко получить хоть и небольшое, но превосходство над Гершуни. Он схватил поскорее оружие, пока Борис не подчинился в конец разозлившейся Вике, и выстрелил. Собака как сидела, так и хлопнулась на спину, глухо тявкнув. На секунду все застыли.
- Меткий… - немного растерянно оценил Борис.
- Надо бы убрать труп, - откликнулся его друг.
- Что ты сделал!.. Бедная собачка… - девушка подошла к пятнистому комочку и, не решаясь притронуться, взглядом поискала признаки жизни.
- Ты её убил! Понял: убил!
- Марья, не распускай сопли. Ничего серьёзного не произошло. К тому же у тебя самой были с ней счёты.
- Слушай ты, Гершуни! Это вы не распускайте себя! А то знаете, до чего дойдём?!.
Вика отвернулась и пошла к проходной одна. Мальчишки придвинулись к мёртвой собаке.
- Чего она так расстроилась? Бродячая ведь… - удивился Серёжка, боясь теперь, что и остальные упрекнут его в жестокости.
- Убил так убил. Поздно жалеть. Марье тоже не мешало укрепить свою нервную систему. Короче, мой косяк – я хороню.
Борис взял собаку за задние лапы, и все трое пошли к лазу в заборе.
… Удачное дело подталкивало к повторению, и собрались в ближайшую пятницу там же. Сошлись бы и раньше, но Гершуни, созвонившись с каждым, настаивал, чтобы приходили не с сырыми предложениями, а с хорошо продуманными и обоснованными. «Всей группой собираемся только для общего планирования, - настаивал он. – Теперь по ИХ законам мы преступники, и нас ищут».
Серёжку задержали на учёбе, и, когда он миновал железную дверь гаража и тугую, пружинистую – бытовки, остальные уже собрались. Вообще-то мать звала на выходные
28
домой: перевезти от бабули дрова и уголь, вычистить у коровы, но Серёжка попросил дать трубку Вальке и загрузил её и весь маленький батальон полезной работой на оба выходных дня. Теперь, когда он мог не сновать маленькой мышкой на окраине, между общагой и учебными корпусами, а ярко заявить о себе в центре этого огромного города, домашние деревенские дела казались незначительными. Он понимал, что на первый раз пойдёт в прикрытие, но это же будет его испытание, проверка. Как можно уехать от такого?
Сдержанно поздоровались за руки. Когда Серёжка подошёл к Вике, Борис, резко переходивший от сосредоточенного молчания к шутливости, сказал строго:
- Да, забыл предупредить: у нас девочек в щёчку не целуют.
Серёжка покраснел, хоть и понимал нелепость подозрений.
- Я и не собирался…
- Мало ли. Наша Мария Спиридонова – человек серьёзный и жёсткий. Жандармы об такую зубы сломают… Однако… - он хитро улыбнулся, - когда пойдём на смертельно опасное дело, она нас поцелует в лоб и перекрестит.
- В лоб целуют покойников, болтун.
- Всё, группа в сборе, приступим, - объявил Гершуни. – Бледный, никто не видел, как ты сюда пришёл?
Борис прыснул:
- Как бы псина сторожа не донесла. Бледный, давай и её грохнем?
- Катушку не трогать! - поверила Вика.
- Я не о катушках, а о собаке.
- И я о ней.
- Хм: Катушка… А каково её настоящее имя? Это ведь подпольная кличка? Ты придумал, конспиратор?
- Похоже, у тебя стресс, - дружелюбно посмотрел на друга Гершуни. – Слишком много
29
трепешься. Ничего, лучше заранее переволноваться.
- Точно не знаю, что у меня: стресс или понос, но сейчас моя очередь на главную роль. И никаких возражений, ребятки… Идевчатки.
- Поехали. Что у кого?
Первой заговорила Вика.
- Все вчера видели по областному тэвэ криминальную хронику? (Серёжка не видел и даже не догадывался, что её нужно смотреть, но никто его не проверял). Пьяненький сынок председателя городской избирательной комиссии сбил семь человек. Трое, в том числе ребёнок, погибли. Вас, наверное, тоже поразило, как эта тварь кричала в камеру, когда его вытащили, что люди сами бросились под колёса?
- Он врезался в аптеку… Или аптека бросилась на него…
- Да, разнёс всё и остановился аж у прилавка. А когда вылез, точнее, когда его извлекли, сказал, что даст адвокату миллион, и тот его отмажет. Предлагаю уменьшить имущество этой сволочи на один миллион рублей.
- Видел-видел. Ещё и без прав оказался, - прибавил Гершуни. – Давно лишили за вождение в нетрезвом состоянии…
-Костянюк Сергей Николаевич. 1990 года рождения. Нигде не работает. Авто – «Ауди» не старше пяти лет. Ну что, принимаем к рассмотрению?
- А мне мэр не нравится, - возразил Борис. – Если бить по гадам, то бить в голову. Ты, Гершуни, умеешь раскапывать сведения, но я тоже недельку не бездельничал. Сейчас…
Он достал из кармана бумажку, развернул и начал читать:
- Зарплата у Драпневского – триста тысяч рублей. То есть он один может заменить 34 санитарки,или 27 дворников, или два десятка продавщиц мороженым летом на городском пляже.
- Пока что он, по слухам, заменяет двух-трёх мужей.
- Это, Машуня, слухи и сплетни, а мы договорились, что пользуемся только стопроцентными фактами. Продолжаю. У Драпа персональная тачка, бесплатные билеты
30
на жэдэ и авиа в любой конец страны, хоть в Магадан. Бесплатный отдых на Кавказских Минводах раз в год с семьёй, безлимитная связь, если засопливит – спецполиклиника и спецбольница…
- А спецморга нет? – неожиданно для себя перебил Серёжка и извинился.
- Не в курсе. Так, ещё он бесплатно получил четырёхкомнатную квартиру, знаете где. Уже прихватизировал. Весной брал ссуду – беспроцентную – на строительство загородного дома. Кажется, вилла уже готова.
- Готова и заселена, - подтвердил Гершуни. – Алексеевский сосновый лес немножко вырубили, гектаров на пять. У тебя всё?
- У меня – ничего. А вот у мэра ещё много чего. Ему даже курсы повышения квалификации – наверное, по Науке воровать – положены бесплатные, за счёт казны.
- Между прочим, у мэра бронированный «Лэнд Круизер». Так что не взорвём, - пояснил Гершуни.
- С пулемётом?
- С автоматом, Борис. По печатанию денег. Бледный, что предлагаешь ты?
- Я тут нашу деревенскую встретил. Катей зовут. Два года назад школу закончила. Работает продавщицей на базаре. Рассказывает: увидела объявление…рекламного агенства «Биюти».
Вика и парни улыбнулись, но промолчали, видя, что Серёжка сильно волнуется.
- Обещали сорок тысяч зарплаты. Пришла. Сказали: надо пройти курсы. Вот как ты говорил: повышения квалификации. За курсы - двадцатник. А если купить корочку и не проходить – тридцать. Короче, заняла и купила. А её не взяли.
- Стандартный развод. Глупая эта твоя Катя.
- Так может, потрясти это агенство? Вон сколько у них левых денег… Или поджечь.
- Да-да. И тут же арестуют и Катю, и всех, кого они кинули.
- И повесят дело на того, кто первым сломается, - согласился с Гершуни Борис. – Получится подстава с нашей стороны.
31
Серёжка покраснел и замолчал.
- У тебя самого есть предложения? – спросила Вика. – А то нас спрашиваешь…
- Сколько угодно, Машенька.
- Не надо делать уменьшительное от клички. Лучше уж говорите настоящее имя.
- Нет. Конспирацию надо только усиливать. Ещё два-три дела, и будем собираться в другом месте. Итак, что у меня? Владелица риэлтерской фирмы «Агат» со вчерашнего дня под подпиской о невыезде. Взялась приобрести жильё для двух сирот, выпускников детдома, купила им хибары на окраине города за двести и двести сорок тысяч, остальные полтора миллиона взяла себе. Чем она владеет – не знаю. Тут надо разрабатывать… Ещё. В Заводском районе скандал с управляющей компанией. Они на помывку одного квадратного метра в подъездах пятиэтажек накинули по тонне воды, прибавили помывку асфальта (зимой!), освещение подвалов лампочками по восемьсот рублей и так далее. Самое смешное…точнее, гадкое, что они свои квитанции тоже оценили – в триста семьдесят девять рублей каждую. Представляете?
- Наверное, пергаменты…
- Если будем одной коммуналкой заниматься, - сказала Вика, - остальных воров обделим своим вниманием. Давайте шире действовать. Коттедж мэра и председателя избиркома – в одном месте. Пока снег не лёг, прокатимся туда на велосипедах, хоть завтра, осмотримся. У мэра, наверняка, охрана.
- Я в выходные поработаю по «Агату». Такого нельзя прощать.
- Много чего нельзя прощать, товарищ Гершуни. На этом свете нет справедливости.
- Что-то ты, Мария, чересчур мрачно. Лично я на каторгу ещё не собираюсь. Разве что летом, когда грибы поспеют. Бледный, когда грибы собирают?
- Смотря какие…
- Ты что-то ещё хочешь сказать?
- Да… - Серёжка глянул на Вику и, ободрённый её взглядом, заговорил.
- Тут такая тема. У нас у одной тётки внучка умерла. От рака. Так этот…судмедэксперт
32
в городе не отдавал её, девчонку, три дня, требовал десять тысяч. Сказал: все платят, так
принято. Всей деревней бабло…то есть деньги собирали.
- Дураки! –возмутился Гершуни. – Жаловаться надо было!
Вика усмехнулась:
- Ты будто не в курсе: судмедэксперт – сын начальника полиции. Недавно воткнулся. Прежний ушёл на пенсию. Ну, и куда жаловаться, в полицию?
- Да какая вам разница? – пожал плечами Борис. – Не будем же мы морг поджигать?..
- Нет, мы не вампиры. Однако надо этого эксперта…суд мед хорошенько подставить… Между прочим, в нашем городе за осень человек пятнадцать умерло от паленой водки. Об этом уже давно журналисты трубят. Полиция бездействует.
- А трупы всё везут и везут…
- Заметь, Борис: трупы отравленных алкоголем. Получается, один-два человека в неделю.
- Косит старушка наш городишко.
- Ребята, у меня, кажется, есть идея о том, как наказать сразу и взяточника в морге, и его папашку, которому, сто пудов, отстёгивают свою долю с паленой водки.
- Излагай, Марья. На морг мы ещё не нападали, - Гершуни придвинул стул, показывая заинтересованность, другие парни тоже приготовились внимательно слушать.
… Воскресным вечером, в 23.30., в мёртвом пространстве морга глухо прогудел электрический звонок. Максим Игоревич оторвался от бумаг, которые заполнял при свете настольной лампы, убрал их в папку, папку сунул в стол, оглядел кабинет и сказал вслух: «Иду, иду, извращенцы!» на пороге морга топталась компания из четырёх человек, которую возглавлял крупнотелый молодой человек, усиленный двумя бутылками водки в руках.
- Похоронный оркестр заказывали?! – закричал он приятелю и сам захохотал.
Девушки сухо поддержали чужой восторг хихиканьем, настороженно заглядывая внутрь.
33
- Чё там, народу много?! – продолжал будоражить окрестности весельчак.
- С вами, Жора, будет семеро… Ха-ха-ха! – попытался нагнать жути Максим Игоревич.
- Макс! Так и будем мяться на пороге?! Где гостеприимство?!
- Прошу, извращенцы.
- Ну, кто первый в ад?!
Одна из девушек, в короткой юбке и в короткой дублёнке, бесстрашно шагнула за порог:
- Да и по херу! Я живых не боюсь, чё бы мёртвых шугалась?
Молодой человек подбодрил двух других девушек шлепками ниже спины, заблокировал двери машины и последовал за остальными.
Через пять минут рабочее место судмедэксперта превратилось в отдельный кабинет бара: бутылки, еда, ложки-вилки на столе, две девушки на коленях парней и одна на невысоком сейфе, по которому стучала каблуками длинных ботфортов и, стараясь привлечь к себе, покрикивала: «Кто нальёт даме водки, лошади?!» На неё не обращали внимания. Макс рассказывал пошлые анекдоты, и его напарница, не вникая в юмор, смеялась в самом начале, одновременно свободной рукой пытаясь соорудить себе бутерброд. Егор кормил с вилки самую смелую из девушек, нарочно мазал, попадал в нос и объяснял:
-… Как ты не врубейшен, Танюха?! Это только жлобы пятнадцатилетние нагребли пойла, забурились к кому-нибудь на хазу и ужираются там до утра! Стыжусь, я тоже проходил этот этап!..
- Я бухаю только в ресторанах! – аристократично возражала Танюха.
- Чё ты мне тележишь! Я столько кабаков повидал, что тебе жизни не хватит все обойти! Хотя бы входные двери понюхать!
- Не груби, свин!
- Ресторан - это тоже этап! Шашлыки на речке, гулянка на яхте – прикольно, но опять же приедается! Я и говорю Максиму.. Макс, об тебе базар! Чёкнемся?!. И с тобой, рыжая! Ладно: золотая! Я и говорю Максу: давай тусонёмся у тебя на работе! Толпа
34
обзавидуется! Девки сначала – «за», а потом, как собрались, съехали! А я Максу обещал! Человек ждёт, а я, как падла, убалтываю их! Хорошо, тебя подцепили: уговорила!..
- Меня не подцепили. Я не рыба.
- Ты – рыбка! Рыбуся! Дай я тебя чмокну… в жабры!
- Эй, банда! – крикнули с балкона. – Двенадцать часов! Сейчас мёртвые начнут ходить!
- Заткнись, по ходу!
- Макс, ты свои три трупа уже вскрывал?!
- У меня один труп, и он перед тобой! Может ухватить тебя за нос! У-у-у!..
- Так резал или нет?! А то Танюха вот тоже задрожала!
- Не гони.
- Старушку и бомжа вскрывал! А алкаша ещё нет: оставил назавтра!
- Ой, в окно стукнули! – девушка на сейфе испуганно обернулась.
Ей не поверили, но тут же кто-то простучал с длинными паузами пять раз по верхнему стеклу.
- Привезли кого-нибудь. Только как узнали, что я здесь? Вроде не звонили… Давайте потише.
Максим встал, чтобы идти открывать, но Егор остановил друга:
- А почему стучали так высоко? Получается метра три…
Судмедэксперт тоже задумался, измерив глазами расстояние, но ничего не решив, пожал плечами:
- Не знаю. Наверное, попрыгунчик.
Он вышел, сильно пошатываясь, а Татьяна уточнила о последнем слове.
- Попрыгунчик – это… - Егор не успел придумать страшилку: вернулся хозяин.
- Блин, никого, - остановился он на пороге, словно сомневаясь: а не померещился ли ему
35
стук, к тому же такой завышенный.
- Прикалываются…
- В двенадцать ночи? Да ещё такой ветер собачий.
Он сделал было шаг к своему месту, но в окно снова постучали, теперь шесть раз. С такими же удлинёнными интервалами, однако в самый низ рамы.
- Гад, уши оторву!
- Я с тобой!
Парни решительно вышли на нерешительных ногах. Егор подхватил с пола пустую бутылку для самообороны, из-за чего едва не упал: «Щас мы им постучим!»
Оставшись без мужской половины, девушки почему-то перестали разговаривать громко. Таня предложила выпить «для храбрости», подруги отказались. Обитательница сейфа подсела ближе.
С улицы не доносилось ни звука, будто там, а не внутри всё вымерло. Стали слышны порывы ветра, неживые и резкие, швырявшие в окно разный мелкий мусор, но уже когда попало и как попало, отчего становились ещё более пугающими чем перестук в окно. Вдруг за кабинетной дверью послышался шорох. Девушки замолчали. Тихо. Прошла минута, длинная, как растянутая резинка. Снова непонятный шорох, быстро превращающийся в шаги.
- Парни возвращаются.
- Ага.
- Надо их подколоть.
- Скажем, что по моргу кто-то ходит.
- Точно. Пусть ещё и здесь пошарятся.
Девушки оживились и немного отодвинулись друг от друга, чтобы их не высмеяли за прижатость. Но никто не появился, хотя в коридоре чётко слышалось движение. Время стало замедляться и исчезать, уступая место напряжению эмоций. Страх отравляющим газом пополз по бетонному полу кабинета. Наконец, хлопнулась входная дверь, раздались
36
громкие шаги, и вошёл Максим.
- Никого нет, - удивлённо сказал он. – Я всё кругом облазил. Может, какой-нибудь бомжара заблудился и вышел на свет. Типа того жмурика, что лежит за стеной. А где Жорка?
- Он не заходил.
- Как не заходил?.. Я пошёл вокруг здания, а он сказал: «Ну тебя на фиг, холодно. И девчонок бросили…»
- Макс. Там, за дверью, кто-то ходил… до тебя.
- Может, Егор ошибся дверью?..
- Ага. И пошёл в гости к моим трупам.
Максим вышел, и девушек немного успокоило, что в коридоре загорелся свет. Вдруг в окно резко затарабанили, явно, двумя руками, и в ту же секунду снаружи дико вскрикнул девичий голос: «Помогите!» В самое окно, будто неяркий свет из него мог кого-то спасти. Вбежал, всё ещё нетвёрдый ногами, Максим.
- Ни фига не врублюсь: алкаш пропал, которого сегодня привезли! Это Жора стучал?
- Мы не знаем.
- Максим, мы лучше пойдём в машину.
- В машину?.. А, у вас же была машина…
- Как это: была?
- Ну, нету там машины.
- Может, Егор нас бросил и уехал?
- Её не было уже, когда мы вдвоём вышли… Жора, ты стучишь?!. У меня жмур пропал! Твои шутки, оболдуй?!
- Да ты прикалываешься насчёт тачки! Как это: вышли, её нет, и вам по барабану!..
- Не по барабану. Жорка собирался позвонить об угоне, и я обещал поднапрячь папика.
37
Блин, башка совсем не варит. Стучат…трупы уходят… Чё за пойло вы припёрли?.. Им только свиней поить…
Максим полез в карман за телефоном и долго тыкал, щурясь: свет начал дёргаться и пытаться погаснуть. Девушки оцепенели. От них веяло страхом, вместе с которым испарялся последний алкоголь: в отличие от кавалеров они выпили рюмки по две.
- Пап, не спишь?.. Ну, всё равно. У Жорки машину угнали. Ты её знаешь… Да… Естественно, блин… Кто-кто? Мёртвый алкаш угнал! Встал и уехал!.. Я не шутки шучу: угнали от морга!
Дзыкнул входной звонок, и Максим, заматерившись, пошёл, продолжая разговор, в коридор. Дверь в кабинет осталась приоткрытой, и девушки услышали чей-то голос – не Максима и не Егора. Входная дверь громко захлопнулась, и тут же всё стихло.
- Может, это менты уже приехали? – неуверенно предположила одна.
- Наверное…
- Надо было Максу сказать, что какая-то девка орала под окном.
- Чё, сам не слышал?
- Небось, на Жорку наткнулась и завопила…
- Это коры: в двенадцать часов ночи угонять от морга тачку…
- А лупить в окно и орать, как…
Таня не договорила, испугавшись ещё не произнесённого сравнения.
- …Вы думаете, мёртвый реально исчез или Макс прикалывается? – возобновился разговор через полминуты.
- А по-моему, они оба пытаются нас зашугать. Надо послать их подальше и валить отсюда.
- А куда? Ты знаешь дорогу?
- Вон, больница светится. Мы мимо ехали. Я лежала там, в гинекологии.
- А в морге. Ты. Не лежала?
38
Девушки разом подлетели со стульев, будто те выстрелили ими. Дверь медленно открывалась, а они всё сильнее прижимались друг к другу и к железному сейфу: дальняя часть кабинета, к окну, тоже пугала их, как и незнакомый голос в коридоре.
- Кто ты? – не выдержала одна. – Где Максим?
- Егор, Макс, это вы фигнёй страдаете? Обломитесь…
Тишина. Секунда, другая… Вдруг дверь резко толкнули, и на пороге оказался человек с синим лицом и руками. Глаза его были закрыты.
Девушки закричали, одна упала в обморок.
- Кто я?.. – заговорил синий так тихо, что заставил живых стихнуть и замереть. – Я был Петровым Иваном Николаевичем… Мне было тридцать пять лет… Меня сегодня убили… И сейчас вы позвоните моему убийце.
Существо стало медленно задирать свитер, и на синем животе обозначились шесть красных цифр.
- Звоните… Скажите, что он меня убил… Звоните, тогда я уйду… Не позвоните – останусь с вами до утра.
- Где Макс? Где Егор? Ты кто? – одна из девушек попыталась закричать так, чтобы испугать мертвеца, но из крика получился сиплый шум, мало похожий на звук человека.
- Позвоните, и я уйду… Я был Петровым, а сейчас я никто… Меня убили…
Он снова медленно поднял одежду.
- Позвони, пусть уходит…
- Сама позвони…
- Я Светку держу…
- Посади её…
Девчонки шептались, боясь придвинуться к телефону на другой стороне стола, и синий, видно, догадавшись, немного отступил в коридор. Лампочка там уже не горела.
Таня оценила деликатность трупа и рискнула протянуть руку. Она даже направила на
39
существо свет настольной лампы, так как иначе цифр на животе было не рассмотреть.
- Алло, - сказала она и сдавленно откашлялась. – Меня попросили позвонить вам… Человек, который говорит, что вы его убили… Да, мёртвый… Говорит… Из морга… Максим? Вы знаете Максима?.. Он вышел куда-то и пропал… Да, внутри… Просто заехали… Я не знаю, где он… Понятно… Хорошо, будем сидеть.
Храбрая девушка посмотрела на дверь: узнать, так ли она всё сделала, но там никого не было.
- А где этот? – шепнула она.
- Не знаю, исчез. Давай её как-то приводить в чувство. Я не выдержу: тяжёлая…
- Она хоть живая?
- Ты чё. Не говори так. Я и без этого…
- Я разговаривала с начальником полиции. Он сказал никуда не уходить и ждать его.
- Я и так в коридор не выйду: вдруг этот там… И парни, козлы, не идут. Так подставили…
- Может, им ещё хуже… Дай ей водки понюхать…
Через десять минут к моргу подъехал полицейский УАЗик, ещё через четверть часа – «Ауди» Воропрята Игоря Максимовича, отца Максима Игоревича. Главный полицейский города увидел в канаве, в пятидесяти метрах от здания морга автомобиль Егора Тихонова, а в самом помещении две забавные компании. Первая, девичья, сидела в кабинете судмедэксперта, жутко пьяная и – на грани истерики – визгливо ругающая сотрудников полиции за то, что они предлагают выйти наружу и ехать по домам. Вторая – более мирная, спящая мёртвым или обычным, временным сном: женщина семидесяти девяти лет, мужчина неопределённого возраста, два молодых человека, громко храпящих и воняющих водкой.
В это же время в потемневшем и подмороженном городе бодро вышагивала другая компания, громко и весело обсуждая что-то интересное. Иногда можно было услышать фразы вроде «откуда я знала, что к нему приедут?!» или «а эта гадость надолго усыпляет?!», «не, брат Борис, с тебя классный мертвяк вышел. Талант!» Услышать можно
40
было, но город почти спал, и вряд ли кто-то поверил бы, что в этот холодный ноябрьский
вечер самое шумное место в нём – морг.
Через неделю после своего воскрешения Борис договорился с приятелем о том, чтобы занять на весь вечер столик в одном из популярных баров, где тот работал. Обстановка в городе была такой, что Гершуни настоял на сборе в максимально людном и естественном для молодых людей месте.
Несмотря на то, что столик помещался в углу за толстой квадратной колонной, террористическая группа взяла несколько бутылок сока, кофе, бисквиты, шоколад, только бы ни у кого не возникло подозрений, что ребята пришли серьёзно поговорить, а не поболтать в промежутках от одного проглатывания сладкого предмета до другого. Иногда они шутили и смеялись, иногда отвлекались на разглядывание публики. Бар в этот год был в моде благодаря демократизму обстановки и уюту без шика, потому ежедневно по середину ночи здесь собирались любые слои и прослойки городской молодёжи.
Серёжка впервые в жизни попал в такое заведение. Он упрятался в самый угол и теперь со свое партизанской позиции пытался освоить остальное пространство, для начала – хотя бы взглядом. А ещё делал малюсенькие глотки, чтобы, не дай Бог, не захотелось в туалет. Тогда пришлось бы пройти вдоль стойки мимо четырёх компаний и, конечно же, подставиться в своей маломодной и простенькой одежде под оценивающие взгляды двух десятков этих представителей элиты, золотой, или, как говорит Гершуни, обзолоченной молодёжи. А это будет потруднее, чем совать тряпку с эфиром в пьяную физиономию бесстыжего руководителя морга.
Борис сообщил, что сегодня у него шестнадцатый раз день рождения, и поэтому он угощает. Пришлось поверить: всё равно у Серёжки в карманах не было денег даже на автобус, не то, что на покупку угощений. Впрочем, дальняя дорога по тёмным, раздолбанным – опять же по версии Гершуни, «злобной американской авиацией» - улицам города через грязные дворы пятиэтажек с развалинами детских площадок и собаками под охраной хмурых мужчин до убогой жёлтой общаги почти что в поле только укрепляла убеждённость Серёжки в том, что надо мстить – мстить всем, кто так позорно и некрасиво устроил жизнь в этой богатой стране. Всякий раз с ним повторялось одно и то же. Он шёл по центру города с красивыми зданиями в сверкании реклам, с приличной публикой, переливающейся пуговицами, бляшками сапог и замками сумочек, с богатыми авто, чинно
41
скользящими по вечерним улицам, шёл и восхищался. Но это было недолго. Центр обрывался, и парень переходил границу бедной, разорённой страны, куда невидимые пограничники пропускали его без проверки документов – по сутулой фигуре, поднятому воротнику и старым стёртым ботинкам.
- Бледный, рассказывай. Задумался о чём-то… Мы всё правильно рассчитали?
- Да, нормально. Я спокойно вернулся из Майами в город. Никого не встретил.
- Через лес?
- Через лес.
- Класс! – Гершуни с довольной улыбкой откинулся на спинку стула. – Ребят, мы гении. А наш Бледный товарищ – просто супербомбист.
- Судя по новостям, эффект в самом деле был тот ещё.
- Ах да, ты не в курсе, - Борис оставил чашку и с удовольствием, хотя и приглушённым голосом стал рассказывать телехронику последних трёх дней: пылающий дворец председателя избиркома, спецмашины, забивши собой все улицы Майами, коттеджного посёлка на краю города, интервью полицейского начальства с версией о мести за профессиональную деятельность, бредовые расследования журналистов, которые, впрочем, очень кстати обнаружили у пострадавшего ещё один дворец, запасной, наверное, только уже в Болгарии.
- По ходу, теперь уже трендят не о том, кто и почему поджёг, а о том, полная сволочь этот Щукин или… почти полная. Нарыли компромат и на него, и на супружницу, и на сынка, - Борис самодовольно засмеялся и наградил себя большим куском шоколада.
- Эй, братишка, хорош жрать. Подождём Спиридонову.
- Ещё куплю. Я сегодня при бабле. И ваще: если они нас не накормят, мы этот бар взорвём.
- Не говори ерунды. Малый бизнес – опора экономики страны. Им априори нечего воровать.
- В отличии от некоторых – не буду показывать пальцем – у меня нет начального экономического образования, но… А вот и наша соратница… по малому бизнесу.
42
Действительно, Вика вошла в бар и, морщась от болтовни какого-то парня лет тридцати, висевшего у плеча, искала глазами друзей.
- Кто это с ней? – удивился Гершуни.
- Да не с ней. Просто в это время суток здесь снимаются девушки. Традиция такая. Тебе не надо, Бледный?!. Снять стресс?!. Попадаются чумовые тёлки!
Серёжка покраснел. Его больше заняла мысль о том, не нужно ли помочь Вике избавиться от кавалера. Однако Борис объявил, что берёт всё в свои руки.
Девушка подошла к столу и поздоровалась. На Серёжку она посмотрела ласково, взглядом убедившись, что всё благополучно. Парень, который принял её не за ту, оказался настырным. Он стоял рядом, нагло разглядывая компанию за столом и, похоже, был настроен продолжить ухаживания.
- Ну, чё? – коротко спросил он Вику, очевидно, уже раскрыв перед нею все свои условия.
- Слышь, братишка! – перевёл на себя мутный взгляд подвыпившего лавеласа Борис. – Я могу шахнуть прямо здесь тебе в лоб из травматика, но, наверное, на твои мозги это не повлияет. Я просто позвоню Бледному, а ты знаешь что с тобой будет дальше.
И Борис театрально полез в карман за мобильником. Викино сопровождение тут же растворилось.
- Ну, ты красиво блефуешь! – оценил Гершуни, засмеявшись с остальными. – Записал нашего друга в блатные авторитеты…
- Я слышала: здесь более-менее приличное место, - возмутилась Вика, брезгливо присматриваясь к окружающей молодёжи.
- Приличное, приличное, - заступился Борис за свой выбор. – В неприличное я б вас не пригласил. Просто все остальные места в городе ещё хуже. И почему-то дороже. Выпей кофейку.
- А вон те девушки, - не могла успокоиться Вика, - точно проститутки. Прямо хватают всех взглядами.
43
Гершуни и Борис рассмеялись.
- Марья, пусть они делают, что хотят. Главное, мы здесь совершенно вне подозрений. Пьём, жуём, болтаем. Можем хоть кричать о наших планах – никто не обратит внимания.
- И потом,- согласился Борис, - те люди, с которыми мы боремся, куда больше похожи на проституток, чем эти безобидные девчонки. Девки могут продать только себя и только на время, а начальники – и себя, и город, и страну. Знаешь, что об этом говорит мой старик? «Все знаменитости, кто снимается в рекламе, - те же проститутки». Его постоянно клинит, когда кто-нибудь известный торгует собой и втюхивает нам памперсы или лосьоны. Батя считает, что рекламой должны заниматься рекламные работники, а не люди, сделавшие себе имя чем-то другим.
- Ладно, что теперь спорить? Будем общаться здесь. Бледненький, рассказывай, что тебе пришлось пережить.
- Да ну: пережить. Я прикольно провёл эти три дня.
- Рассказывай, рассказывай. Или вы уже всё обсудили?
- Что ты, Марья! Без тебя?! Ещё кофейку? Официант, кувшин абсента!
- Успокойся…именинник. Бледный, говори.
- Да, расскажи подробнее. Может, в будущем нам ещё раз пригодится этот вариант: без бегства с места акции.
- Ещё не раз! – возразил Борис, ухаживая за Викой.
- Ну, короче,- продолжил Серёжка, - залез я ночью на тот участок. Точно, никого. Даже собаки нет…
- Я же вычислил хозяев. Они за границей.
- Наверное… Залез в гараж, как ты объяснил, включил отопление. Смотрю: всё нормально, жить можно. И спать есть местечко.
- Как там по части кухонного обеспечения?
- Электрический чайник. Рабочий. Вы ж мне столько этой лапши наложили…
44
- Так и надо. Если б ты оголодал, то не выдержал бы трёхдневного заточения. Я уверен: там сутки-двое дежурила полиция.
- Не знаю. А вот утром они меня разбудили.
- Жандармы?! – разом испугались трое террористов.
- Кто-кто?.. А, ну да: полиция. Слышу сквозь сон голоса за забором. Я встал, так тихонечко окошко приоткрыл…
- Вот бы заскрипело.
- Нет, я ж с вечера попробовал.
- Ну, и что?
- Там, видать, болтали два мента. Один больше молчал, а второй всё возмущался, что их заставляют такой ерундой заниматься.
- Ничего себе – ерундой! Гершуни, органы нас оскорбляют. Для них нападение на дом крупного чиновника – ерунда.
- Он говорил, что у него много работы по другим делам, а приходится здесь ночь не спать. И ещё – что не сочувствует этому начальнику, которого подожгли. «Ты посмотри, - говорит, - какие здесь виллы. Каждая – 10000000 – 20000000. Что, они их на зарплату построили? Да если найдётся человек, который не одну эту, а все их подожжёт, я буду только рад. И искать его стану только для виду».
- Так и сказал? – не поверил Гершуни.
- По ходу, полиция переходит на сторону народа, - вывел Борис.
- У них же сейчас приличные зарплаты. Их под прошлые выборы хорошо подкупали.
- Да, Вика, и про зарплаты он тоже говорил. Это ему второй сказал. «Ты почти сорок тысяч получаешь, должен отрабатывать». А первый ему: «Пошли они со своими сорока тысячами! Двадцать пять – за квартиру, включая услуги, зимой – тридцать, пять – за садик, ещё пять-семь – школа, старшей дочке. Стоянка, запчасти, интернет…» Что-то ещё. Живём, мол, на зарплату жены, а у неё, как у врача еле-еле десять тысяч.
45
- Ну, это честный полицейский попался. Известный факт: все дэпээсники в городе платят своему шефу по двадцать тысяч в месяц. Что-то ж они и себе нарабатывают…
- Всё-то ты, Гершуни, знаешь.
- Нет, Мария, ты не права: я тоже слышал, что начальство сейчас у всех берёт процент с зарплаты. Как говорится, не бывает дыма без огня… Особенно после того, как потрудится наша группа! - заключил неожиданно для себя шуткой Борис и рассмеялся.
- Ой, что-то ты сегодня чересчур весёлый.
- Красатулечка, два крупных дела провернули, город на уши поставили. Я просто – радый. Меня эти козлы, которые хлебают деньги от работяг и пенсионеров, бесили с раннего детства. Если б я не встретился с вами, я всё равно б им мстил.
- Ну, во-первых, мы не мстители, - вмешался Гершуни. – Я против таких целей. Мы восстанавливаем справедливость: сколько кто украл – столько благодаря нам потерял.
- А в-третьих?
- Думаешь, Боренька, меня сбить?.. Во-вторых. Во-вторых, насчёт полиции города. Слух или не слух про главного гаишника и остальных – разберёмся со временем. Они сами виноваты, что люди живут сплетнями и слухами. Была б открытость информации – другое дело. Вот в Америке люди сами избирают шерифа, назначают ему зарплату, и он перед ними отчитывается.
- Да чхал я на твою Америку. Мы вот Бледного перебили и не узнали главного: как он справился с рождением огня.
- Верно, мы ушли в сторону, - согласилась с Борисом Вика.
Однако Серёжка не сразу дорассказал о своих деяниях. Неожиданно к ним странной, вертлявой походкой подошёл улыбающийся парень и, взглядом официанта заглядывая в глаза, спросил:
- Верхние есть?
- Что? – переспросил Гершуни.
46
Гость застенчиво оскалился, спрашивая бровями и улыбкой.
- Мы не в теме! – громко ответил Борис, и забавная личность, с сожалением дёрнув плечами, медленно ушлёпала.
- Кто это был?
- И что ему надо?
Серёжка догадался быстрее своих товарищей.
- Это голубой? – спросил он Бориса.
- Фу, какая гадость! – вздрогнула Вика после утвердительного кивка именинника. – Гершуни, давай в следующий раз конспирироваться по-другому.
- Ладно, пойдём в твой гараж. Мне и самому хочется принять ванну.
- О чём вы, господа? Вам в школе не рассказывали про толерантность?.. У нас, например, каждый второй классный час посвящён заботе о педиках. Ладно, не берите в голову. Эти тусуются здесь строго с восьми до восьми тридцати, потом откатываются.
- А после?
- Что – после?
- Какие ещё сюрпризы ты нам приготовил?
- Да какие сюрпризы, не наезжай… Это вон Бледный расскажет о сюрпризе. Который мы все вместе готовили.
- Блин! Они ещё и целуются! – Вика резко поставила сок на стол, будто он тоже стал ей противен. – Ну, Борис!..
- А что: Борис? Вы думайте о хорошем. Посмотрите вокруг. Гарантирую на сто процентов, что здесь ни одного эфэсбэшника… Кстати, хотите прикол? Я стал уже реагировать, когда кто-нибудь обращается по имени к однокласснику Борьке. Блин, ещё чуть-чуть и скажу: «Что?» Гершуни, с тобой такого не бывает?
- Издеваешься…
- Хорошо, что у меня в классе нет Маш.
47
- Ну, про Бледного не говорю. У них в фазанке все розовощёкие, деревенские.
- Нет, у нас есть наркоманы и кто нюхает.
- Да? Вот бессовестные. Доберусь я до них! Кстати, уважаемые друзья, приготовьте свою психику: с 09.00. до 09.30. сюда захаживают наркоши. Кто за дозой, кто просто сообщить, что ночью сдохнет.
- Здесь продают наркоту?
- Её везде продают. Нет, не подумай: персонал – ни-ни. Только посетители между собой.
- Одно хорошо: музыка здесь приличная, - резюмировал Гершуни. – И несильно громкая, не мешает говорить… Бледный, ты уверен, что не оставил после себя следов возле той виллы?
- Нет, не оставил. И своё всё забрал. Ты ж меня заставил выучить наизусть свою инструкцию.
- Так и надо. Одна мелочь – и наше великое дело рухнет.не забывайте, ради чего работаем.
- Дом хорошо загорелся?
- Да, нормально. Охранник выскочил, когда я уже с забора спрыгивал. Я с трёх сторон бутылки разбил.
- Перчатки сжёг?
- В мусорный ящик выбросил. Уже в городе.
- Хорошо бы ещё тебе одежду уничтожить, в которой ходил на дело.
- Да-да, Гершуни, и пусть он совершенно незаметно ходит по городу в трусах.
Вика прыснула.
- Ребята, - продолжил Гершуни, даже не улыбнувшись. – Бледный прошёл боевое крещение и провёл куда более серьёзную операцию, чем даже мы с Борисом. Я имею в виду машины. Сгорело полвиллы крупного вора, ущерб на несколько миллионов. То есть хотя бы часть воровства не пошла ему впрок. В общем, констатирую: наш главный и
48
единственный принцип соблюдён идеально – уничтожаем только наворованное.
- Давайте выпьем за это…сока! Точнее, за этого! Дай руку! Хорошо, что ты нам тогда встретился! Это судьба!
- Бледный, - присоединилась более серьёзным тоном, чем Борис, Вика, - мало кто способен на такое. Ты сильный парень.
- А ещё умный и хладнокровный. Полиция реально роет землю, а он до сих пор на свободе.
- Сплюнь три раза, Борис.
- Сам плюйся, предрассудочный. А я православный. И я за Бледного молился. Не стесняюсь об этом говорить.
- Я тоже постоянно желала ему удачи все эти дни. Кстати, со справкой всё будет в порядке?
- Да. Завтра законно выхожу на учёбу. А почему вы говорили «машины», а не «машина»? До этого тоже поджигали?
Борис и Гершуни переглянулись.
- Будет позорно с нашей стороны после всего, что произошло, водить тебя за нос, - начал Гершуни, и Вика закивала согласно. – Тогда, у торгового центра, состоялась наша первая акция. Мы только в августе познакомились прямо на демонстрации, где поняли, что власть непрошибаемая, и начали готовиться к…сам знаешь чему. И кроме нас троих…четверых, больше никого нет. Я тебе тогда наврал. А «машины» потому, что пока ты прятался в гараже, мы тоже не отдыхали и сожгли тачку владельца «Агата». Помнишь, тогда говорили? Серьёзный вор. У него, кстати, четыре машины и, скорее всего, несколько квартир. Я ещё поработаю с информацией по нему…
- Значит, опять сожгли. Круто!
- Да, по той же схеме с отходными путями и прикрытием. Только поменялись ролями.
- И теперь моя очередь, - сказала Вика.
Гершуни поморщился.
49
- Марья, ты и так делаешь много. Бросать бутылку с горючей смесью – всё-таки больше подходит мужчине. Она тяжёлая и невкусно пахнет.
- Ты уже раз попробовал, крепкие у меня руки или нет.
- Помню, помню…
- Представляешь, Бледный, - пояснил Борис, - у Марьи коричневый пояс по тхэквондо. Смотри, не лезь к ней целоваться без спросу, отлетишь метров на двадцать. Гершуни отлетел на семнадцать с половиной, но он упитаннее тебя.
- Трепло.
- Не слушай его, - сказала Вика Серёжке. – Я ходила на секцию, но потом бросила: готовилась к экзаменам.
- Ты хорошо закончила девять классов?
- Нормально. Можно и лучше. Но ты хитрее нас: уже получаешь профессию.
- Точно. А что будем делать мы после одиннадцатого? У моих родителей денег на платную учёбу нет.
- Ты ж вроде на медаль идёшь?.. Это я разгильдяй. Только в фазанку и возьмут.
- Кому она нужна: медаль… Поступают те, у кого на шее пачка евро висит, а не медаль.
- Точно! Вот у моей собаки есть медаль, а дура дурой!
- Кабан! Не может, чтоб не подколоть.
- Да он выпил сегодня.
- Марья, сегодня у нас сбор. Я могу расслабиться, но только не тогда, когда общее дело. Так что не предъявляй.
- Ты пистолет хоть сюда не притащил? Грозил же моему жениху, что стрельнешь.
- Уже жениху? Час назад это был маньяк и развратник.
Вика не ответила. Получилось, как это бывает иногда даже в весёлой компании: говорят-говорят люди, перебивают друг друга, стремясь высказаться, и вдруг замолкают все
50
разом. Чувствуя неудобство из-за неожиданной тишины, каждый усиленно шарит в мозгу в поисках подходящей мысли или самой банальной шуточки, но ничего не находит, будто для головы отключили электричество. Наконец, звучит избитое «мент родился», и колесо разговора начинает вновь со скрипом раскручиваться в каком-нибудь направлении.
Борис, который так много балагурил в этот вечер, чтобы не участвовать в молчании и не показывать, что его остроумие может исчерпаться, встал в туалет.
-…Значит, вы все были на той демонстрации? – спросил Серёжка, у которого шум в баре вызвал ассоциацию со старым воспоминанием. – Получается, мы могли познакомиться ещё тогда…
- Ты в ней участвовал? – изумился Гершуни.
Вика, отвернувшаяся было к залу, тоже посмотрела на соратника.
- Да как участвовал… Я приехал сдавать документы в училище, потом пошёл на автовокзал, а тут толпища во всю улицу. Я даже толком не въехал, из-за чего всё было. ОМОНовцы как начали долбить народ… Завод закрыли, да?
- За этот завод Гершуни чуть не убили. Он меня спасал, - сказала Вика, и голос её дрогнул от неприятного воспоминания.
- «Спасал» - это, конечно, преувеличение. Пристыдил громилу из Москвы за то, что собирается бить девушку, он мне и заехал резиновой дубинкой по голове.
- Ни фига себе!.. Да, я видел, как били всех подряд. Мы выезжали на автобусе и медленно двигались, потому что везде толпы народа. Нас тоже два раза останавливали, проверяли всех…
- Ещё бы, врагов искали. Ты в курс, что ОМОНовцам сказали, будто в нашем городе Америка решила устроить государственный переворот?
- Оранжевую революцию, - усмехнулась Вика.
- Во-во. Их на двух самолётах перебросили к нам в аэропорт. Одни говорят: двести пятьдесят боевиков, другие – четыреста. О демонстрации же всем заранее было известно. Сначала местная полиция пыталась остановить народ возле завода, но не вышло, а когда двинулись по городу, к работягам стало присоединяться много других людей, в том числе
51
молодёжи.
- А ты от самого завода шёл?
- Бледный, у меня папа там проработал почти двадцать лет! И вот сначала появляются какие-то ушлые чужаки и делают рейдерский захват самого большого предприятия города. Но это ещё полбеды: старые владельцы большой любовью не пользовались. Просто через пару месяцев людям объявляют о бессрочном неоплачиваемом отпуске с перспективой увольнения, а на территорию пригоняют краны и грузовики, чтобы всё оборудование вывезти на металлолом. Представляешь, 2000 работников – на улицу. Народ и забастовку, и письма во все стороны – бесполезно. Мэр, собака, ни слова в защиту людей.
- Купили.
- Конечно, Марья. Вот и дошло до этой демонстрации. Тут-то власть шустро отреагировала.
- И всё равно его закрыли?
- Люди не уволены. Станки вроде на месте. Но завод не работает.
- Я вообще ни в чём не участвовала. Для меня политика тогда была чем-то…далёким, как Марс. Пошла к подружке на день рождения… Пораньше, чтоб помочь ей с причёской.
Вика стала тихо рассказывать, не глядя на парней и делая маленькие глотки. В её голосе не было никаких чувств: ни шутливости, ни обиды, ни даже удивления, только какая-то напряжённость, будто она переосмысливала тот жизненный поворот, который неожиданно увлёк её в самом конце школьных каникул. «Вот как ты повзрослела», - мелькнуло у Серёжки в голове.
-…Иду, а там полиция. Дальше не пускают. Людей уже порядочно собралось: кому на работу, кому домой. Не все поняли, почему улицу перекрыли. Я тоже. Стою растерянная. Вдруг подъезжает автобус с ЭТИМИ, и начинается натуральная бойня.
- Да, а тут как раз до этого автобуса дошла голова колонны, и всё смешалось: кто виноват, кто не виноват. Хотя в чём были виноваты мы, демонстранты? Просили не отнимать кусок хлеба…
52
- И тебе досталось? – посмотрел Серёжка на Вику, не скрывая жалости.
- Мне не очень. Нырнула между домами. Со мной ещё человек пять. Только я в босоножках оказалась последней. Слышу топот сапог за спиной…
- Берцев.
- Да всё равно. Там ещё арка такая, что мне казалось из-за эха, будто за мной целый отряд гонится и вот-вот втопчет в землю, - Вика невесело улыбнулась. – Ну, и упала. ЭТОТ подбегает и смотрит, как меня побольнее ударить.
- А я оборачиваюсь: лежит девушка, над ней боевик под два метра, сейчас начнёт убивать. Интересно: когда бежал, Марью не видел, хотя, наверное, обогнал в подворотне. А тут что-то ёкнуло, и обернулся.
- Да я же вскрикнула…от страха.
- Нет, крика я не слышал. Там на улице такой шум был… Кричу ему: «Не трогай девушку. Она тебе не противник. Хочешь, бей меня». Выпросил, как говорится. И вдруг со стороны двора выстрелы. Такие негромкие, что сразу и не понял…
- Борис? – догадался Серёжка.
- Он. Начал стрелять из своего травматика, ОМОНовец и ушёл. Мы Марью под руки – и в подъезд… Часа три, наверное, отсиживались на пятом этаже.
- Тогда вы всё и решили.
- Нет. Тогда больше эмоциями делились… тем более я переживал за отца. Он ведь тоже где-то бежал… А этот кадр Борис всё рвался в бой, грозился всех перестрелять. Мы его удерживали… Может, такие, как он и спровоцировали драку…
- Что ты говоришь! Они на самолётах прилетели, потому что знали: на демонстрацию придут пацаны с пистолетами? Так что ли?
- Нет, конечно.
- В деревне, - продолжил Серёжка разговор, видя, что оба загрустили, - чего только не говорили про вашу демонстрацию. У нас такие сплетни сочиняют, что хоть стой, хоть падай.
53
Рассказать что-нибудь веселящее он не успел. Вернулся Борис, снова оживлённо радостный и объявил:
- Сейчас будет концерт. Русский с айзером шлюху не поделили!
- Ё-моё… - скривилась Вика.
- Марья, честное слово, я не виноват. Ты хоть куда в это время пойди, везде свои приколы.
- Хорошо, хоть здесь не подвал, - поддержал друга Гершуни. – А то было бы, как в «Хромой лошади» в Перми.
- Вот именно: сидим, пьём сок, мирно беседуем и не паримся от того, что кто-то оттягивается по полной программе.
- Зачем так говоришь?! – громко сказали в десяти метрах от компании, и все четверо повернули головы на шум.
- Как хочу, так и говорю! Тебя забыл спросить!
На вертящемся стульчике стойки громоздилась фигура мужчины лет двадцати семи, полнотелого и явно очень высокого, потому что в сидячем положении он был почти вровень со своим собеседником – смуглым человеком неопределённого возраста в костюме с чёрной, блестящей рубашкой. Первый качался влево-вправо, второй жестикулировал, но не угрожающе, а скорее, с упрёком. Он как будто предлагал всем широким движением своей правой руки задуматься о недостойном поведении своего оппонента и помочь тому раскаяться.
- Нельзя так говорить про девушка!
- Да ну?! – издевался первый. – Где это написано?!
- Ты мужчина или нет?!. Мужчина не должен так называть девушку!
- А я не мужчина! Я муж-жик!
- Разница нет! Ты должен извиниться перед она!
- Кому передана?! Мне она на хер не упала!
54
- Смеёшься?! Все видели, - азербайджанец показал рукой на публику, - я спокойно объяснял! Ты сам виноват! Пошли выходить!
- Не, моя пошли бухать!
- Ты трус! Выходи улицу!
- Сам ты трус! А я муж-жик!
Они всё-таки покинули пределы бара, сильно проредив его посетителей, потянувшихся на вторую серию боевика.
- Хана русскому! – усмехнулся Борис. – Айзеров целая компания!
- Так ему и надо: нечего девушек оскорблять. Даже таких…
- Ты, Марья, не видела: она его спецом толкнула. По ходу, эта мальвина решила столкнуть ребятушек лбами, как баранов.
- А ну их. Фигнёй страдают…
- И что, люди каждый вечер проводят в таких вот барах да кафе? – спросил Серёжка.
- Люди!.. – фыркнул Гершуни.
- У кого бабла много – тот каждый день оттягивается, - пояснил Борис. – Остальные – по выходным и праздникам. Есть ещё халявщики, присоски…
Они снова разом замолчали. Но ненадолго. «Я муж-жик!» - серьёзно заявил Борис, и у каждого перед глазами, вызывая смех, снова промелькнула забавная сцена. Во всё остальное время, пока обсуждали свои планы, то и дело кто-нибудь вспоминал фразы-афоризмы ссорившихся, и даже Вика перестала высказывать недовольство заведением.
…Следующая акция группы потребовала двухнедельной подготовки. Зима вступила в должность, затруднила передвижение по коттеджному посёлку на окраине города и сделала заговорщиков слишком заметными на своём белом фоне. А посёлок этот с момента удачного Серёжкиного поджога стал объектом наибольшего внимания Гершуни, который утверждал, что собрал уже десятки доказательств крупных хищений со стороны мэра, его замов и родственников-бизнесменов. «Масштабы такие, - возмущался парень, - что потеря машины для них, как потеря Борисом зажигалки».
55
Когда детали новой операции были разработаны и утверждены, ребята не удержались,
наняли такси и вчетвером прокатились по Майами, рассматривая феодальные замки местных баронов, графов и герцогов. Такси высадило их возле старого лесхоза, куда они уверенно направились, пока машина разворачивалась. После чего по телефону было вызвано такси другой фирмы, которое вернуло ребят в центр города.
Впечатлений насобирали много, но больше обсуждали жилище мэра, которому по предложению главного конспиратора Гершуни дали подпольную кличку Версаль. «Людовику надцатому не западло было бы пожить там недельку, - оценил Борис. - Со всеми своими помпадуршами…»
В день х, как и планировалось, началась сильная пурга. Планировалось, конечно, не Гершуни, а Небом, но метель должна была стать одним из соучастников новой затеи четвёрки. В 19.25 на первом пути железнодорожного вокзала города остановился поезд, из четвёртого вагона которого вышел пассажир с пакетом в руках и, подняв воротник, неторопливо зашагал вдоль здания. Он добрался до северной стороны, которую на время заполнили приехавшие и таксисты, и остановился закурить возле большой тёмно-зелёной урны. Пакет мешал ему, и он равнодушно опустил его за урну, затянулся и, выпустив дым, раскочегаренным пароходом поплыл среди суетившихся людей и вихрящегося снега в обратный путь, к своему вагону. В это же время в толпе произошло маленькое ЧП: девушка, толкавшая большую сумку на маленьких колёсиках, оступилась, подвернула ногу и, чтобы не упасть, схватилась за руку проходившего мимо неё парня.
- Ой, извините, - смутилась она. – Поскользнулась.
Выражением лица она показала, что стыдится своей неуклюжести, но в то же время опасается сразу отпустить крепкую руку спасителя.
- Идти можешь? – буркнул тот, внимательно посматривая через её худенькое плечо в сторону вокзала.
- Кажется, сумка сломалась. Посмотрите пожалуйста.
Парень нехотя присел, шатнул пальцами пластмассовые колёса.
- Ничего тут не сломалось!
56
- Не сломалось? Слава Богу, - девушка оперлась на свою сумку, сделала осторожный шаг и, убедившись, что в ней тоже ничего не сломалось, пошла своей дорогой, даже не поблагодарив парня.
Впрочем, тот, едва освободившись от обузы, быстро направился к стене вокзала, взял пакет, оставленный за урной пассажиром азиатского поезда, и затерялся в толпе.
Но зря он так быстро забыл о хорошенькой девушке, и судьба обязательно его накажет. В этом возрасте только о хорошеньких девушках и надо думать. И уж точно не о грязных урнах с мусором. А вот путешественница с сумкой о случайном помощнике не забыла и через пару минут, пряча на остановке лицо от колючего ветра, раздражённо швырявшего в людей сухим снегом, рассказывала о нём двум своим знакомым.
-… Смотрит в вашу сторону и смотрит. Со мной говорит, а у самого глаза там. Как мне в голову стукнуло заставить его глянуть на сумку?..
- Да мы уже поняли, что вот-вот всё накроется. Я встал спиной к урне, а Борис присел, чтобы поменять пакеты. Так и пошли дальше: он с пакетом под мышкой, а я его прикрываю от блатного…
- Ладно, радуйтесь, что это был синий пакет. Я приготовил только синий, чёрный, жёлтый и белый. Была бы какая-нибудь сумка, тогда…
- Это точно. Тут нам повезло. Ты, Борис, ещё так быстро курьера вычислил…
- Все суетятся, а он идёт спокойно; все одеты по-зимнему, а он явно на минутку вышел из вагона. Ну, а главное – дыня. Я же говорил, что груз будет в дыне.
- Только наша длиннее.
- Какая разница.
- Вот именно. Вскроют они её не раньше, чем через полчаса. Всё: автобус. Разбегаемся, и дальше – по плану.
Мальчишкипомогли Вике забраться на ступеньки с её громоздкой, впрочем, совершенно пустой сумкой, а сами пошли в разные стороны. Борис со школьным рюкзаком за спиной потопал в город окраинными улицами с их старинными железнодорожными бараками, Гершуни – по центральной улице. В течение дня он сделал
57
два плановых звонка и ответил на один. Первый был коротким и внешне малозначительным.
- Привет, как дела? – сказал он Серёжке, отойдя немного от вокзала. – Нормально? У меня тоже всё нормально. Ну, пока… Ага, давай.
Часов в десять вечера уже Серёжка позвонил ему и радостно сообщил:
- Слушай, посмотрел диск, который ты мне дал! Прикольное кино!
- Я рад, что тебе понравилось, - серьёзно ответил Гершуни и пошёл в прихожую. – Мам, я прогуляюсь немного! А то голова пухнет от этого сочинения!
- Что-то ты часто стал прогуливаться по вечерам… Хулиганья сейчас на улицах…
- Я во дворе. У нас ведь спокойно.
- Уж не появилась ли у нашего Ромы девушка? – продолжила женщина разговор, теперь уже с супругом.
- Да хоть бы и девушка… - ответил тот от телевизора. – Но не похоже: через полчаса возвращается…
Гершуни обманул маму. Он быстро прошёл три квартала в направлении к центру города и остановился у телефона-автомата. Зажмурившись, проверил себя: цифры, старательно заложенные в память отличника, привыкшего к большим объёмам информации, легко всплыли в памяти. Парень развернул конфету, положил в рот и начал дозваниваться.
- Слушайте внимательно, - картаво, но понятно сказал он в трубку. – В городе N, в доме № 6 по улице 4-ой Ленинской, живёт человек, который снабжает наркотиками из Афганистана всю область. Как раз сегодня он получил через наркокурьера очередную партию. Фамилия человека Драпневский. Наркотики он обычно прячет в бане. Всё… Садовник! Всё!
Гершуни огляделся по сторонам, протёр платком телефонные кнопки и трубку и, с довольной улыбкой разжевав карамельку, пошёл в обратную сторону. Недалеко от дома он бросил в мусорный контейнер телефонную карту и внимательно посмотрел на небо. Снежинки миллионными толпами хаотично мелькали в освещаемом окнами пространстве,
58
сталкивались с другими клубками сотоварищей, перемешивались, опять куда-то неутомимо неслись. Ветер, дурея от собственного бешеного ритма, иногда повизгивал, переходя, очевидно, какой-то свой звуковой барьер, и тогда вьюга оживала, становилась зловещей. Парень стоял, даже не морщась от порывов ледяного воздуха, и представлял, как его друг шёл по снегу через большой пустырь, потом перелезал каменную стену-ограду и оказывался в засыпанном снегом Версале, больше похожем на чертоги Снежной королевы, чем на парк под Парижем. Густая метель сокращала видимость метров до двадцати, и Серёжка свободно, не опасаясь охранника и собак, пробирался к бревенчатой бане, красиво обрамлённой тёмными ёлками. Там он прятал свёрток, после чего перелезал через забор и долго брёл к своему общежитию. Бабушка-вахтёрша дремала у маленького китайского телевизора и никакие каламбуры весельчака Урганта не могли столкнуть с неё оцепенение сна, накинутое воем пурги за окном вестибюля. И Серёжка не беспокоил старушку. Обойдя общежитие кругом, он входил через подвальную дверь и на цыпочках поднимался на третий этаж. В комнате никого не было: соседи уехали домой. После условного звонка ему, Гершуни, Серёжка выпьет чаю, чтобы согреться, тем более, что топят у них плохо и старые деревянные окна никому ненужного училища давно капитулировали перед напорами ветров. Потом он ляжет спать и, свернувшись клубком под тонким студенческим одеялом, наверное, будет вспоминать сугробы Версаля и помойки в окрестностях города, через которые пришлось дважды пробираться в эту противную ночь с её такой нужной вьюгой.
Гершуни опускает голову, качает ею и говорит себе вполголоса: «Что толку? Всё основное у них за границей… Однако не могу же я терпеть, когда мою страну так унижают…» Он тоже идёт спать, не подозревая, какие весёлые мысли бегают в голове у Серёжки, отвлекая его и от холода из окна, и от беспокойства, что его преступление может быть раскрыто: по пути он трижды встречал каких-то пешеходов, а один раз его осветила машина.
После звонка от Гершуни с ключевыми словами «у меня тоже всё нормально» Серёжка вышел из общежития, сел в автобус и доехал до строительного супермаркета. Войдя внутрь, он глянул на большие часы с эмблемой торговой сети и, убедившись, что прибыл на 10-15 минут раньше необходимого, прошёл в дальний правый угол зала, где висели телефоны-автоматы. Вынув из внутреннего кармана карточку, подарок Гершуни «для дублирования связи», и обрывок бумажки, он прочитал номер и сказал красному ящику:
59
«Кто не рискует, тот не пьёт шампанского… Только бы никто не подошёл сюда…» «Алло? – спросил он, когда понял, что его соединили. –Слушай сюда!.. Да… Да короче… Тебе выгоднее меня послушать!.. У тебя по 2-ой Советской подпольный водочный завод, и ты с него хорошо имеешь. Короче, каждый месяц ты будешь башлять на детский приют по пятьдесят штук или завод сгорит». Серёжка торопливо повесил трубку, выдохнул воздух и, придя в себя, прошептал: «Правильно Борька говорит: валить надо всю эту сволочь. Клещи…присосались…»
Он быстро вернулся к выходу и тут же столкнулся с Борисом, словно приятель постарался быть лёгким на помине..
- О, здорово!
- Здорово! Давненько не виделись!
- Отойдём в сторонку! Расскажешь, как дела!
Они хитро отошли к столику для сумок, где Борис, не прерывая конспиративно бессмысленного разговора, снял с плеч рюкзак, прикрыл его собою от глаз охранника и переложил пакет с чем-то округлым в сумку Серёжки.
- А где дыня…или что там было?
- Уже выбросил, чтоб тебе не возиться. Так что поосторожнее с грузом. Лет на десять тянет. Ты ведь ещё несовершеннолетний?
- Как и ты.
- Да, и не вздумай отсыпать себе… Шутка.
- Я этим не балуюсь.
- Всё, пора расходиться… Бледный, удачи. Сегодня ты ставишь точку, - выражение весёлости на лице Бориса сменилось озабоченностью и сочувствием.
- Справлюсь.
Удача, несмотря на паршивую погоду, разыскала Серёжку в этом провинциальном городе и была рядом с ним и весь вечер, и на следующий день, когда в полдень он снова приехал в тот же магазин. Пока Серёжка входил и делал двадцать шагов от
60
самораздвигающихся дверей до телефонов, попутно отметив, что вчерашнего охранника заменил другой, примерно в километре от него двое мужчин лет пятидесяти вели разговор, который Серёжка с удовольствием бы подслушал.
-… Ты ничего не путаешь? – говорил один, раздражённо куря у окна.
- Чё мне гадать? – удивлялся второй. – Там на автобусике по-русски написано: «Следственный комитет РэФэ». Согласись, кореши Драпа с такой рекламой не ездят.
- И что дальше?
- Ну, я в сторонке притормозил. Гляжу, Сутулый возле ворот топчется. Он же у Драпа за сторожа, а мы с ним вместе пять лет…
- Дальше.
- Дальше я ему кивнул, чтоб подошёл. Получается: обыск там и нарыли большой пакет герача.
- Типа нашего? Который вчера увели?
- Это не Сутулого, это мой расклад. Откуда в городе за один день две такие серьёзные посылки?
- Разберёмся… Крысы будут землю жрать со своей будущей могилы.
- А этот, вчерашний?.. Он только за цех базарил?
- Да. Пацанский голос, лет до двадцати сучонку… Знаешь, я где-то слышал этот голос. Не этот точно, а такой. Но где?... Потом вспомню. Ты охрану увеличил?
- Ещё с вечера.
Зазвонил городской телефон, и хозяин кабинета снял трубку.
- А я тебя предупреждал, Толстый, - услышал он голос, который напоминал растаявшее прошлое. – Ещё хочешь проблем? Хапнешь под самый подбородок. Короче, семьдесят штук в месяц на приют, на детишек, или твои проблемы опухнут. Ты сечёшь, барыга?!
- Я тебя сам буду распиливать на части, - заскрипел зубами Толстый. – Я у тебя живого глаза вытащу. Ты у меня неделю подыхать будешь в мучениях!
61
Он отвёл трубку от уха и сжал её, будто душил. Умоляя о пощаде, трубка пищала короткими гудками.
- Надо было не обрубать, чтоб вычислить его… - пожалел приятель оскорблённого и обворованного садиста.
- Он прервал… Сразу прервал… Так, ищи пацана! Перебирай детей у тех, кто работает на водке, друзей детей, всех, кто может что-то знать! Я в мэрию! Посмотрим, что за наркоту заныкал у себя наш Драп!
- А с мусорами как? С чего им теперь отслюнявить их долю?
- Подождут, собаки, свою пайку!.. Прежнюю ещё не проглотили.
Через пару минут водочный, наркотический, таксистский и ресторанный король города, по совместительству депутат, меценат и лучший друг прокурора и начальника полиции ехал по центральной улице и мучительно перебирал в памяти всё, что могло бы расшифровать наглый телефонный голос. И когда его автомобиль поровнялся с одной из автобусных остановок и взгляд вора скользнул по толпе на ней, в том числе по невысокой, худенькой фигуре бедновато одетого паренька, между ними словно восстановилась на миг недавняя связь, теперь без проводов и волн, и оба узнали друг друга. «Мечешься, уродец? – подумал Серёжка, проводив глазами серебристый джип. – Порошок свой ищешь? Это я на тебя наехал. Я. Придёт время – доберусь и до болеевысоких начальников-расхищальников. Потому что вы воруете и – уязвимы. А я никто, я себя никак не обозначаю. Поэтому могу всё…» «Вспомнил! – осенило Толстого в ответ. – Вспомнил этот грёбаный голос!» Лет двадцать назад он действительно был упитанным молодым человеком и, решив с друзьями «войти в движение» и «подняться», они выбрали себе трамплином перепродажу выращиваемой в деревнях конопли. Совхозы тогда исчезали один за одним, освобождались – и от культурных растений, и от посторонних глаз – поля и, главное, навозные кучи на фермах, и молодой сельский люд от безысходности расколлективизации потянулся в преступный бизнес наркоторговли. Тогда-то ему и дали прозвище Толстый: поджарые и скуластые деревенские партнёры удивлялись, как в такое полуголодное время можно носить на себе столько сала.
Он много ездил, заводил знакомства, выискивая новые способы наживы, и особенно забавляло его общение с людьми в одном из сёл области, обладавшем каким-то особым,
62
приблатнённым языком – гнусавым, тянучим, в котором многословные рассуждения постоянно перемежались излюбленным здесь «короче». Веселее всего было слушать, когда на этом дурашливом наречии переговаривались местные девки, коих приглашали в компанию «крутых» для увеселения.
Усмехнулся Толстый своему воспоминанию да и отбросил его за малозначительность. Не мог он предположить, что из умирающей, деградирующей деревни приехал какой-то подросток, отнял у него пару килограмм героина и подставил перед CКмэра города. Не мог он предположить и того, что только родная деревня Серёжкиумудрилась сформировать у себя необычный говор – прежде всего из-за того, что ежегодно десять-двадцать человек уходили из села в зону, столько же возвращалось, и причудливо перемешались здесь лексика и интонации русского литературного и русского тюремного. Хватало отсидевших и в соседних населённых пунктах, но, видно, в этой деревне по законам диалектики количество с какого-то момента переросло в качество. Недаром Серёжка стеснялся много говорить при Вике, ведь даже вдикойфазанке его акцент с чрезмерным протягиванием гласных поначалу вызывал усмешки и заставлял постоянно контролировать речь.
А теперь слаборазвитый язык мешал парню думать. Нетрусливый, смекалистый, энергичный от природы и от житья с бестолковыми родителями, которые сваливали на него большую часть забот о братьях-сёстрах, он, едва вникнув в деятельность своих новых друзей, борцов за справедливость, уже хотел как-то выделиться, двинуть общее дело вперёд, обойти хоть в чём-то Бориса и Гершуни. Малочисленность группы дала ему возможность участвовать в акциях наравне с ними, но сужала возможности, а ведь сам Гершуни мечтал о всероссийских масштабах. Потому мысли Серёжки всё больше сосредотачивались на необходимости создания других групп. И вот тут-то он начинал осознавать, что не знает, как говорить с местными пацанами, как убеждать их заняться столь рискованным делом, почти что терроризмом, как вообще здесь, в городе, общаются люди. То, что неутомимый насмешник Борис и интеллектуал Гершуни – ребята нетипичные, Серёжка понимал. Как и то, что для широкой борьбы нужны парни попроще, которые меньше думают, больше делают и к тому имеют веские причины мстить власть и сласть имущим.
С детства в Серёжкиной голове все люди распределялись тремя кругами. Первый – ближние, деревенские – живые и понятные. Далее – приезжие, чужаки, в том числе и
63
живущие в городах родственники, больше похожие на инопланетян, потому что обитали где-то в небе, на этажах, и ходили в туалет прямо в квартире. К третьему кругу с почти нереальным существованием относились для него упоминаемые, например, начальство, которое в деревне было принято единодушно ругать матом – и это было единственным единодушием Серёжкиных односельчан – или мелькавшие по телевизору лица, которые в воображении мальчика с детства сравнялись со своими соседями по экрану, мультяшными персонажами, и были настолько маловероятными, что повесь кто-нибудь в деревне плакат о том, что приезжает певец или телезвезда, Серёжка посмеялся бы, как над объявлением о визите Винни-Пуха.
Устоявшиеся представления мало изменились с переездом в город. Он только привыкал ещё к другой жизни, общался больше с такими же деревенскими или сокурсниками из местных гопников, чьи родители не мечтали для своих чад об университетах и потому запихнули в непрестижное училище. И вот теперь «наезды» на начальника полиции, на самого мэра, разговоры о том, чтобы едва ли не вчетвером перевернуть всю страну! Слабые родительские гены, гнилой, давно не ремонтировавшийся дом, девять классов с тройками и книжки, которые не были вовремя прочитаны – всё это не давало Серёжке рвануть вперёд в своём развитии. А хотелось очень. Особенно рядом с умной и красивой Викой, смотревшей на него тепло, но и с сочувствием.
… Очередной сбор группы Гершуни назначил на конец декабря. Борис взял на себя торт, Вика – конфеты, сам Гершуни – фрукты. Серёжка как-то обмолвился, что на чай их семья не тратится вообще, собирая в сезон шиповник, липовый цвет, зверобой и прочие полезные и пахучие растения, и, извещая его о предновогодней встрече, с деревенского парня потребовали вкусный напиток. Серёжка понял, что друзья не хотят с его стороны финансовых трат, и немного расстроился. Кому понравится быть хоть в чём-то неполноценным? Тем более что от него ждали отчёт об агитационной работе в фазанке, а тут похвастаться было нечем. Со смешанными чувствами хрустел Серёжка по новорождённому снежку, отматывая уже привычный маршрут в добрые пять километров. В автобусах он не нуждался: времени хватало, пеший ход был привычен, к тому же он прочитал пару книг об эсерах и заразился от друзей их некоторой увлечённостью самоограничением и аскетизмом. Особенно этим отличалась Вика, и то, что она скромно одевается, не преображает себя косметикой, нравилось Серёжке и делало её ближе. Даже
64
Викин планшет, который группа использовала для базы данных о таскунах, как оказалось, девушка не выпросила у родителей на день рождения или 8 Марта, а выиграла в общегородском конкурсе. Она очень хорошо пела, поэтому ей дали второе место. Первое с поездкой в Париж получила дочка крупного бизнесмена.
- Когда я выиграла вокальный конкурс… - вскользь упомянула она как-то, говоря о другом, но Борис насмешливо перебил:
- Ты не выиграла, а стала призёром.
- Дурачок. Мы всегда будем вторыми в этой стране. Папа говорит: воры, которые разделили страну в девяностые, скоро пойдут на свидание с чертями, и наступит Эпоха сыночков, то есть всё достанется их детям, для которых Родина – как богатое торговое судно для пиратов.
- Точно, - подтвердил Гершуни, - по моим данным, почти все дети олигархов и министров – прежних и тех, кто сейчас – управляют крупным бизнесом или финансами. Могу показать: у меня целая табличка…
- Не надо, - остановил его тогда Борис, потому что все знали: их товарищ не скажет и слова без опоры на факт или цифру. – Думаю, где-нибудь на окраине Лондона есть детский садик, в котором подрастает третье поколение ублюдков. Пока что они писаются и какаются, но скоро станут губернаторами, министрами…
- Владельцами заводов, пароходов…
- «Булгарии», «Хромой лошади», Саяно-Шушенской ГЭС…
И так любой разговор. Они могли поболтать о чём-то молодёжном, но заканчивали всегда злостью и раздражением. Стоило только кому-тлибо сообщить городскую новость, как шутки и насмешки прекращались, и группа начинала мечтать о новом теракте. Поначалу был спор, с кого начинать, и Гершуни предложил выстраивать объекты нападений по величине украденных денег – у государства или людей. Однако Борис убедил их в другом критерии: сначала мстить обворовавшим детей, потом – тем, от кого пострадали инвалиды или больные, далее – пожилые люди.
И вот сегодня они должны решить, кому и как группа испортит новогоднее настроение.
65
Серёжка и радовался встрече с друзьями, и, стыдясь, что так и не сформировал тройку мстителей в своём учебном заведении, прикидывал, как уговорить Гершуни, чтобы опять дал ему главную роль в следующем налёте. Весь город и даже Серёжкино училище обсуждает избиение героя Чечни, полковника-инвалида Тяжина компанией золотой молодёжи. Тяжин встречался с другом, приехавшим из соседнего города, и посмел заказать в караоке военную песню. Сын прокурора, сын начальника ГИБДД, два молоденьких следователя, владелец охранного предприятия и сын владельца бара развлекались тут же с девочками, и под строгие ритмы патриотической песни им стало затруднительно общупывать трусики подруг. Ветеранов вывели, изувечили из травматиков и отпинали, народ пишет в интернете – ещё и кричали «Аллах акбар!» Теперь виновные, естественно, под следствием, несмотря на раны – старые и свежие, а «скромная компания молодых людей», которая «вежливо урезонила распоясавшихся громил-отставников» - на свободе и требует наказания «преступников». Так сообщило местное телевидение. Город кипит, требует справедливости, и Серёжка надеялся, что вершить справедливость будут они.
Опять, как обычно в таких случаях, группа станет долго и нудно обсасывать, как голодная собака кость, каждую мелочь в новой операции, а он будет делать вид, что улавливает каждое слово, и скучать. Нет, не скучать – следить втихаря за движениями Викиного лица и прислушиваться к ней одной. Только не к словам, а к музыке голоса, особенно красивого, когда девушка начинала говорить зло и страстно. Серёжка готов был прямо сегодня, после праздничного чаепития, обойти все дома-квартиры-дворцы этих наглых предателей Родины и закидать их бутылками огненной смеси, которых Борис приготовил и спрятал в укромном месте уже под тридцатник. «Был бы пистолет, я бы им… - тут Серёжка вспомнил собаку, - я бы им уши прострелил, чтоб были на всю жизнь с клеймом. Как этот незнакомый бедолага Тяжин, который после «вежливого замечания» потерял три зуба и – возможно – глаз.
« Не выйду отсюда, если вместо главной роли поставят на прикрытие!» - решительно сказал себе Серёжка и пролез в забор.
Он помахал окну сторожки, в котором обозначилось прищуренное лицо Васильича, посвистел старой, облезлой Катушке, по примеру напарника не покидавшей служебное помещение – свою собачью будку, и привычно направился к гаражному боксу. Предприятие Викиного папы, наконец, заработало, получив какую-то там лицензию, но
66
сегодня, в воскресенье, кроме двух охранных существ, здесь никого не было. Возможно, и из своей группы Серёжка пришёл первым. Ничего, заварит чай, подметёт, пораспихивает в углы всякий хлам, который тянут в бытовку работяги.
Нет, кто-то пришёл вперёд него: сквозь дверь к машинам просачивалась бойкая музыка. Серёжка решил проверить революционную бдительность и пошёл на цыпочках. Перед входом остановился. Точно: внутри уже веселятся. Дверь здесь шумная, особенно вечерами, в тишине, но если открывать очень медленно, то не заметят ни те, кто внутри, ни сама дверь. Серёжка начал тянуть ручку по миллиметру за вечность, но через минуту оказалось, что даже пинок в дверь не привлёк бы к нему внимания. Посреди подсобки стояла на табурете маленькая искусственная ёлка, украшенная и стеклянными шариками, и автомобильными запчастями – лампочками на проволоке, блестящими вкладышами, куском шланга вместо звезды, а вокруг ёлки водил сам с собой хоровод счастливый, переполненный радостью человек – Гершуни. Серёжка залюбовался. Оказывается, его строгий друг неплохо танцевал. Конечно, откуда ему об этом знать? Танцы и ночные клубы их группа не посещала, по крайней мере, в полном составе.
Гершуни проходил круг одним манером, поворачивался и шёл обратно как-нибудь ещё – подпрыгивая или виляя телом. Музыка от оставленного кем-то приёмника не была громкой и похрипывала, но парень усиливал её подпеванием и не смущался тем, что фальшивил на шесть нот из семи.
- Заходи! – махнул он Серёжке и протанцевал в его сторону. – С наступающим, братишка! А я тут репетирую новогодний номер для утренника! Шучу! Пойдём!
Пока Серёжка возился с большим заварным чайником шоферов, Гершуни объяснял причину своей сверхвосторженности.
- Я, Бледный, закончил великую работу и теперь меньше, чем на президентское кресло, не согласен! Ладно, можно Нобелевскую!.. В области экономики!
- Ну, позвони в Кремль… А что, Марья уже приходила?
Он кивнул на планшет в руках товарища.
- Приходила, приходила наша Снегурочка! Пошла к Таньке, подружке, за каким-то конспектом по обществознанию! Прогуляла сегодня два урока! Говорит: зуб болел! Вот смотри!
67
Серёжка глянул через плечо друга на монитор.
- Опять какую-то таблицу нарисовал?
- Рисуют, юноша, рожицы в тетради, а таблицы составляют! И на эту я потратил не меньше месяца! Короче. Ты, я знаю, особо вникать нелюбишь, поэтому – самое главное. Через эту таблицу я превращу нашу Россию в процветающее государство. Что для этого нужно?
- Перво-наперво деньги.
- Точно! И я их нашёл! Смотри! Вот это – пять с лишним триллионов рублей Резервного фонда, Фонда национального благосостояния и золотовалютные резервы! Хранятся в основном за границей максимум под один процент! И это при том, что Россия занимает деньги под семь с половиной процентов! Ежегодные потери страны – 50000000000 плюс ещё 50000000000 – недополученный доход и комиссии! Представляешь, какая ерунда!
- Настоящая измена. Мы-то, оказывается, богатая страна.
- Это в твоей деревне могут считать богатой какую-нибудь старушку со ста тысячами под матрасом! А в экономике богатый не тот, кто хранит деньги, а кто делает из денег ещё больше денег!
- Тут у тебя, - Серёжка показал пальцем, - написано: «Воровство». Это столько спёрли?
- Это только известное из того, что спёрли! В реальности в несколько раз больше! Но я работал только с доказанными цифрами! Итак, воровство! 6500000000 рублей – «Российские космические системы», 13000000000 – «Оборонсервис», 39000000000 – «Росагролизинг», 1500000000 – по делу Шамхалова, по делу Полютова – 2500000000, по «Вэб-Инвесту» вообще 1000000000000, в «Русгидро» - 1000000000! На таможнях воруют 600000000000 в год! На госзакупках – 1000000000000! Между прочим, все наши железные дороги стоят один триллион сто миллиардов, а бюджет России – тринадцать триллионов!.. Ладно, смотрим дальше! Я тут быстро прокручиваю: это мелкие кражи – до миллиарда!
- Ни хрена себе, мелкие!
- Ты прав! Суммы меньше, но у меня здесь около трёхсот фактов, и в итоге это уже 4000000000000! Саммит АТЭС: украли 93000000! Ущерб от закупок лекарств против ВИЧ
68
– 10000000! Лимузин Артякова – 30000000, охрана Юревича, губернатора, - 157000000, две чиновные кражи в Карелии – 7000000 и 73000000, ледовый дворец в Ульяновске, интернат в Покровке Приморского края!... Ну, сам видишь: список офигенный! Такие цифры только у астрономов!
- Да, офогенный… Только как ты их вернёшь?
- Верну! Если захотеть – всё можно сделать! Закрыть временно границу для чиновников, арестовать всех подозреваемых, установить слежку за членами их семей! Поставлю на уши полицию, ФСБ, всякие финансовые разведки! Буду платить людям процент за реальные сведения о крупных ворах! Не за доносы, конечно! Ты подожди, я ещё не всё тебе показал!.. Это – займы! С некоторыми я согласен! Во-первых, скорее всего вернут, во-вторых, экономическая или геополитическая выгода для России. А эти – видишь, я пометил строчки серым – на мой взгляд, бессмысленные!
- Кипру сто миллиардов рублей? Это что – страна такая?
- Не слышал?!. Дальше смотри! 3400000000000 – подаренные долги! Монголии, Вьетнаму, Сирии и так далее! Тут до одного триллиона точно можно было вернуть!
- Да хоть один миллион. Разве это не деньги?
- Тоже верно!
- На один миллион у нас можно было бы отремонтировать школу. А на двадцать построить новый клуб.
- Стоп! Я нашёл деньги, я их и трачу!
- Ты и это расписал?
- Я ж не дурак их в чулке хранить! То, что в чулке или под матрасом, - это красивая бумага, а деньги – то, что в движении или меняется на что-то существенное, например, оборудование!
- Ну да. Собирать деньги можно, только если хочешь что-нибудь купить…
- Ладно, смотри дальше!
- Ещё не всё?
69
- За границу в год уходит два – два с половиной триллиона. Это, конечно, частные деньги, больницу на них не построишь, но если предложить выгодное вложение – останутся внутри страны. Ну, и последнее. Разные потери, которых могло бы и не быть. Один триллион – потерянные затраты на учёбу в университетах, так как пятьдесят процентов выпускников не работают по профессии. Из денег, выделенных на Сколково и Сочи, наверняка, процентов тридцать потрачены неэффективно. Думаю, такие же потери при переименовании милиции в полицию. А на это выделили почти два миллиарда. Я читал, что даже в МО и МВД откаты при госзакупках до шестидесяти процентов. Представляешь, какие это суммы?.. Смотри дальше. Льготы министерским чиновникам. Только льготы, без зарплат. Она у них от 60000 до 113000.
- В месяц, что ли?
- Естественно.
- Гонишь!
- Это что, по-твоему, много?
- Сто тысяч в месяц?.. Зачем столько?
- А сколько у вас в деревне получают?
- Да у нас и работы-то нет. Ну, продавцы - тысяч восемь, сторожа – тысяч шесть. Летом работаем – нанимаемся на огороды, на ремонты – за двести рублей в день.
- Шикарно живёте. Двести на двадцать четыре рабочих дня или на тридцать, если без выходных, получается шесть тысяч в месяц. Семьдесят две тысячи в год. М-да… И живёте ведь, не умираете с голодухи…
- Да ты их ещё заработай у нас, эти шесть тысяч…
- Тогда вам нужен такой президент, как я. Во-первых, я могу найти деньги. Вот посмотри ещё, какие жуткие суммы валяются под ногами. Браконьерский вылов рыбы и икры на Дальнем Востоке – несколько миллиардов. Ущерб от воровства леса – десять миллиардов. Зарплаты губернаторов – до 480000. Уменьшаем до ста. Нет, с учётом доходов вашей деревни хватит им по семьдесят. Получается, возвращаем стране – Гершуни внёс изменения – где-то около ста миллионов. От депутатов Госдумы – у них по сто семьдесят в месяц плюс льготы – отрежем по сто тысяч. Возвращаем Родине сорок
70
пять миллионов рубликов. Тоже деньги. У ректоров вузов зарплаты до 500000 в месяц.
- Это типа нашего директора фазанки?
- У вашего вряд ли столько. Это в университетах… Кстати, вот ещё интересная цифра. В девяностые годы залоговые аукционы, я бы так сказал, залоговая прихватизация и грабёж средь бела дня дали стране какие-то восемьсот миллионов долларов. Это всего несколько процентов от реальной стоимости предприятий. Теперь у нас сто тридцать один долларовый миллиардер. Больше только в Китае и США. И у этих ребят собственности на тринадцать с половиной триллионов рублей. То есть они богаче, чем годовой бюджет страны. Народ до сих пор это грабительство помнит и олигархов, в отличие от обычных бизнесменов, считает преступниками. Я предлагаю установить социальный мир.
- Заставить поделиться?
- Нет, это не поможет. Представь, в твоей бедной деревушке каждый человек получит по несколько миллионов. Что из этого выйдет?
- Ну, кто-то купит машину или построит новый дом. Нет, не построит: свалит в город и купит квартиру. А кто-то пропьёт и сдохнет от такого количества.
- Вот видишь. Ничего хорошего не выйдет. Машина – это здорово, только они добьют ваши убогие дороги и не смогут ездить. В городе и без вас цены на квартиры взлетят в разы, как только начнут раздавать миллионы. То же будет с электроникой и прочими товарами, если все ринутся в магазины с пачками денег. При этом будут покупать импортные товары, потому что российского в магазинах нет. Какая выгода стране? Выгода заграничным предприятиям, тем, кто делает телевизоры, холодильники, компьютеры… И – ты прав – население страны сразу убавится, потому что некоторые станут скупать килограммами наркоту и вагонами водку.
- И кушать только её.
- Вот-вот… И к тому же не у всех миллиардеров есть свободные средства, если ввести на них какой-то прихватизационный налог. Они могут обидеться, закрыть заводы и уехать за границу. Могут долго судиться и подкупать судей, доказывая, что в девяностые действовали по закону. Лучше расстрелять тех, кто придумывал тогда эти законы для воровства.
71
- Предлагаешь не трогать олигархов?
- Просто всё забыть тоже нельзя. Не будет успешно развиваться страна, основанная на великой несправедливости. Я имею в виду чековую и залоговую приватизации. Знаешь, что это такое?
- Так, в общем…
- А я вот прочитал несколько серьёзных анализов. Тут не машины поджигать, тут что-то более крупное нужно. Короче, я предлагаю каждому, кто даром получил собственность в девяностые в зависимости от её нынешней рыночной стоимости построить по несколько многоэтажных домов и передать их муниципалитетам. Те дают квартиры всем своим очередникам – всяким там инвалидам, ветеранам, многодетным, полицейским, врачам – но не под приватизацию, а в наём. Представляешь, в каждом городе будет дом Прохорова или дом Дерипаски. Все люди увидят: справедливость восстановлена. К тому же массовое строительство подтолкнёт к развитию сразу несколько отраслей промышленности. Это рабочие места и налоги.
- …Итак, - Гершуни отвернулся от стола с планшетом и шумно вдохнул-выдохнул воздух, глаза его загорелись,– я решаю две важные проблемы: последствий девяностых и снижения безработицы. Теперь вернёмся к моим деньгам. Вернее, к деньгам Родины.
- Ну-ну, сколько ты там насобирал?..
- Держись за стул! Не считая вывоза капиталов за границу – а на них у меня есть хорошие инвестиционные предложения – получилось почти 16000000000000 рублей! А это на целых три триллиона превосходит годовой бюджет России! Представляешь, страна может целый год тратить в два раза больше, чем собиралась!
-Круто!
- Это фантастика!.. И в то же время совершенно реально! Видишь, у меня здесь только факты: из газет, с сайтов!.. Я и сам не ожидал такой цифирищи! 16000000000000 потерянных денег!.. Например, отремонтировать всё ЖКХ России – шесть триллионов!.. А ещё потери от оффшоров! А обещанный, но не введённый налог на роскошь!
- Будет двадцать трилликов!
- Нет. С оффшорами за один год порядок не наведёшь. Тут сами чиновники сильно в
72
доле.
- Ладно, колись, что будешь с таким баблом делать? У тебя ведь припасена ещё одна табличка?..
- Понимаешь, Бледный… - Гершуни заговорил медленнее, и горячечные вспышки пламени в его глазах сменились ровным и спокойным светом, какой, наверное, и должен быть уобычного триллионера. – Эти деньги можно потратить и остаться ни с чем. Настроить школ, больниц, бассейнов. Будет, конечно, здорово, но они со временем состарятся. А на что строить новые?... Я бы предложил… хотя, кроме тебя, никто эти предложения слушать не станет…вложить такие бешеные деньги в удобрения.
- В удобрения? А что удобрять-то?
- Всю страну.
- Не понял.
- Вложить в то, что может стимулировать рост экономики, как удобрения стимулируют рост растений. Во-первых, закупить оборудование и построить у нас заводы таких отраслей, которых в стране нет вообще, но которые в других странах приносят большую прибыль. Например, переработка мусора. Это ещё и для экологии польза. Заводы строить, отдавать бизнесменам с правом выкупа, когда раскрутятся. Что это за отрасли – легко узнать, если изучить структуру экономики передовых стран – Германии, Японии… Во-вторых, вложиться в инфраструктуру там, где её слабость тормозит развитие регионов. Это дороги, газ, электричество. Ты знаешь, например, что у нас в четыре раза меньше асфальтированных дорог, чем в Китае? И примерно столько, сколько во Франции. А она по территории – меньше нашей Якутии. В-третьих, я бы вложился в отрасли будущего. Но не в те, в которых высокая конкуренция и где нас уже сильно опередили. Там нечего ловить. Кстати, у нас на географии было такое задание: оценить ресурсы России и предложить что-то выгодное и перспективное в плане места страны в мировом разделении труда. Мы вычислили – с моим соседом по парте – что лучше всего – экологически чистые еда, вода и одежда из натуральных волокон. В общем, наш проект оказался лучше всех.
- На пятёрку?
- Дело не в пятёрке. Мы реально, цифрами доказали выгоду. Например, подсчитали рост
73
населения мира и соседних стран, учли то, что северном полушарии уровень жизни повышается и люди будут более требовательны к пище, ну, и так далее. Там много чего…
- Это правильно, конечно. У нас вон столько полей пустует…
- Дружище! В стране пустует 50000000 гектаров!
- Ни фига себе… И сколько у тебя в башке цифр…
- Они у меня в компьютере, дома. А голову я освобождаю от цифр, чтобы она рождала идеи. Кстати, как наша идея о создании группы в твоём колледже?
Гершуни закрыл свои таблицы, но Серёжка не ответил: с заставки планшета на него смотрели сильные и жёсткие глаза бледно-мрачной женщины в чёрной одежде. Густая чёрная причёска на две стороны, вытянутое лицо, белый воротничок – всё указывало на то, что женщина была из прошлого, и Серёжка, глядя в её глаза, как кролик на экстрасенса, догадался:
- Это и есть Спиридонова?
- Мария Спиридонова, «богородица» эсеровского террора. Это её имя взяла наша подружка своей тайной кличкой.
Серёжка физическим усилием оторвал взгляд от фотографии, но снова вернул его, чтобы постараться понять, что за сила прячется за большими глазами, большими губами и крупным носом женщины, которая не была царицей или родственницей императора, однако посмела бросить свою маленькую женскую перчатку с вызовом на дуэль крупнейшей стране мира с миллионами солдат, полицейских и жандармов. А ведь сам он до сих пор не решил, несмотря на успешные акции, в которых участвовал, способен ли бросить такую перчатку властителям города или даже – по примеру Гершуни – всей страны.
- Рассказывай, как идёт твоя пропагандистская работа в училище. Есть там люди, из которых можно сформировать «тройку»?
У Серёжки имелось несколько серьёзных оправданий за свою неудачу, но слова приятеля вмиг обесценили все его доводы, сформулированные по дороге от учебного заведения до штабного гаража. Он услышал совсем другое: «Неужели среди сотен пацанов ты не смог найти двух подходящих?» А ведь не смог. И – не «пока», а вообще.
74
- Я так понимаю, - выручил его сам Гершуни, заставив Серёжку ещё раз восхититься умом и развитостью друга, - со вторым и третьим курсами ты не мог разговаривать: они тебя, молодого, не воспринимают… С теми, кто учится на другие специальности, у тебя, наверное, тоже мало общения.
Вошёл Борис, поздоровался и начал, напевая, готовить праздничный стол, но разговор после приветствий продолжился прежний.
-… Конечно, я мало кого знаю. Только пацанов из нашей деревни да по общаге.
- Наркоманы, токсикоманы, алкоголики – не в счёт. А у вас их немало.
- Прибавь сифилитиков, гопников, опущенных, отмороженных и просто дебилов, - засмеялся Борис. – Останется только наш Бледный друг.
- Да есть, конечно, нормальные пацаны… Только когда я «зондирую почву», как ты советовал, они, похоже, готовы только грабить богатых… Да и то: боятся блатных, что залезут не в свой огород.
- Значит, за идею никто не согласен?
- Герш, какая идея! Власть ещё двадцать лет назад обезопасила себя, выпустив из Кремля отравляющий газ, который пропитал всю страну. Золотой телец – имя ему!.. Что-то наша Мария заставляет себя ждать. Откуда эти аристократические замашки?
- А может, всё-таки купить их на бабло… - осторожно спросил Серёжка, приободрённый Борисовой тирадой.
- Бледный! Мы с тобой уже говорили об этом! Мы не бандиты! И не возьмём у этих гадов ни копейки, сколько б они ни украли у страны!.. Даже на наше дело!
Гершуни сильно расстроился и, встав, начал курсировать по бытовке.
- Эх, наверное, не там ищем соратников! Нужны умные, решительные, неравнодушные! Тут ни училище не подойдёт, ни университеты, где все учатся за деньги! Вот точно говорит наш историк в школе: в этой стране не знаешь, кто подлее – народ или власть! Их унижают, грабят, втаптывают в грязь, а они терпят! Молодёжь называется! В Египте вся молодёжь на улицах! В Европе – телевизор смотрите – люди не прощают власти ни одной пакости! Один король съездил на охоту, потратил деньги – вся страна взорвалась, требует
75
ликвидировать монархию! А у нас?!.
- А у нас уже нет короля! Расстреляли!..
- Да пошёл ты, товарищ Савинков, со своими подколками!.. У нас каждый вонючий чиновник – король и бог! Законы – по фигу, общественное мнение – по фигу, пресса – по фигу!.. Ты почитай вон мои последние скачивания, на что они деньги тратят! Один мэр покупает себе золотую посуду в кабинет, другой – картину Кандинского в приёмную, третий – телефон для секретарши с бриллиантовыми вставками! В мэрии N области эксклюзивная туалетная бумага из древесины редкого дерева, которое растёт только на одном из островов Индонезии!
- Ну, если головы нет, приходится за задницей ухаживать!
Гершуни улыбнулся и сел. Руки его развернули конфету, но мысли ещё не вернулись из путешествия и летали где-то высоко, озирая несчастную, с его точки зрения, страну.
- Я тоже, как ты, - примиряющим тоном заговорил Борис, - не согласен быть рабом на галере. И грести день и ночь за кусок хлеба, когда на верхней палубе толпа уродов жрёт, пьёт и развлекается с б…ми. Но, во-первых, мы встречаем Новый год и обязаны сегодня иметь весёлые рожи. Во-вторых, не стоит поедать самого себя: вредно для нервов и есть другая пища. В-третьих, мы кое-что делаем, и мало кто из взрослых способен на это кое-что. В-четвёртых, цитирую твой гениальный вывод: «Уровень сопротивления народа произволу властей прямо пропорционален уровню развития гражданского общества и не зависит от степени произвола». Вспомни уничтоженный завод: там даже профсоюз предал работяг.
- Ты как всегда прав… Я всё понимаю… Просто не хочу прожить всю жизнь в этом дерьме. Сегодня отец ехал с работы и попал в полуметровую выбоину. Это на центральной улице областного центра! .. Его притянули домой. Представляешь, во сколько обойдётся ремонт?..
- Тебя, мил-человек, шокирует масштаб ремонта одного автомобиля, а замахиваешься на ремонт целого государства.
- Если провести большой ремонт – маленькие не понадобятся.
- Угу. Был уже один такой…ремонтёр. Ульянов-Ленин назывался. Что-то не проканало у
76
него…
- Я ж не предлагаю убивать несогласных.
- Не предлагаешь пока. Только однажды мы подпалим машину или виллу, а мимо будет проходить какая-нибудь ни в чём не повинная пенсионерка баба Нюра, которая пострадает от нашего акта возмездия.
- Тяпун тебе на язык, Борька. Мы всё просчитываем.
- Американцы тоже просчитывали в Хиросиме: убить только военных. Но… Не в этом дело. Ты готов психологически к такому повороту?
- А ты?.. Или с нами до первого прокола?
- Я уйду в Сеть. В «Роспил», «РосЖКХ», кстати, в «Росяму»…
- А-а, мы уже говорили про них. Мечут бисер перед свиньями…
- Вода камень точит. Они ведь тоже, как мы: потому что терпеть невозможно.
В это время, внося свежесть морозного воздуха, румянец на щеках и пакет с продуктами в руке, вошла Вика, и про спор забыли. Предновогоднее настроение и недавняя болтовня с подругой наполнили девушку весёлым до буйности настроением, и, обычно сдержанная, Вика всех расцеловала, поздравили с наступающим и начала шумно хозяйничать у старого шофёрского стола, предварительно накрыв избитое картами и домино пространство простенькой, но нарядной скатертью. Мальчишки засуетились, выполняя её приказы, и Серёжка больше других, радуясь девушке и тому, что закончился разговор, в котором он не способен был участвовать.
Сели пить чай. Гершуни уже через минуту начал вслух планировать какой-нибудь сюрприз обитателям мэрии и нерадивым коммунальщикам, но Вика прервала его.
- Вот что, ребята. Только узнала. С завтрашнего дня и до середины января в городе комендантский час для лиц от одного года до восемнадцати. С девяти вечера до восьми утра. Введён под предлогом новогодних праздников «для безопасности населения». Завтра нам в школах объявят.
Серёжкин чай, который только что все расхваливали, наверное, очень удивился: четыре полные кружки были разом поставлены на стол.
77
- Вот урод, а!
- Это ж незаконно!
- Да, жаль, ребята, что мы не сумели подставить Драпа с наркотой…
Все вопросительно посмотрели на Гершуни.
- А что тут думать? – пожал он плечами. – Нам нужны были как минимум две ночи на подготовку и ещё одна – на операцию… Теперь отдыхайте… две недели.
- Вот козлячья власть! Всё равно она насобъехала!
- Ну, что ты прям так, Борис? В общем-то затея хорошая: меньше будет преступлений, драк…
- Это так, Марья, только я привык в новогоднюю ночь идти с толпой на площадь прикалываться. Там же весь город собирается. Я вон и Бледному предлагал с нами… И на каток вечером не сходишь…
- Может, тридцать первого будет послабление… Я тоже один раз ходила на площадь. Весело… Вот что я придумала, мальчики! Чтобы этот вечер нам запомнился нас всю жизнь, мы сейчас устроим маленький концерт! С каждого чур по номеру художественной самодеятельности! И никто не смеет отказываться!
- А ты что, беременная?
- Вот всегда съязвишь! Нет пока, не беспокойся!
- Мне-то что беспокоиться… Ты – начинаешь.
- Нет: я придумала! И вообще, я здесь одна девушка! Будьте рыцарями!
- Марья, - оживился, наконец, подавленный новостью Гершуни, - я выступлю, мне не в напряг. Только обещай, что споёшь. Я обожаю твой голос. Бледный, вся наша эстрада – самозванцы рядом с Марьей.
- Хорошо, спою. У меня как раз есть а капелла. Думаю, понравится.
- Да нам всё в тебе нравится. Особенно…А-собенно…
- Ну-ну? –сощурившись, Вика уставилась Борису в глаза, готовая решительно
78
отреагировать на какое-нибудь пошлое замечание. – Говори, говори…
Борис покривлял лицо, покусал губы и сказал другим тоном:
- Ты чистая, смелая, добрая, очаровательная девушка, и я рад иметь такого друга.
У Вики изменилось лицо. Губы её дрогнули.
- Присоединяюсь,- сказал Гершуни. – Молодец, Борис: сказал то, что мы все думаем.
Серёжка постеснялся согласиться вслух: его слова могли прорвать последнюю преграду для слёз, от которых заблестели глаза девушки.
- Спасибо, мальчики… Не ожидала… Я вас очень люблю. Вы настоящие. И как люди, и как друзья. Пусть в новом году вас хранят Бог и ваши Ангелы.
- И тебя, наша маленькая зараза.
- Всё! Объявляю новогодний концерт открытым!
- Без доклада?! Сразу?!
- Сразу! Первым номером выступает!.. Выступает!..
- Я, - поднялся Гершуни. – По старшинству.
Он вышел на середину бытовки, с каждым шагом меняя походку на какую-то игриво-цирковую.
- Я пару лет занимался танцами, потом бросил, увлёкся науками. Но кое-что ещё умею. Наверное.
Серёжка вспомнил пляски Гершуни часовой давности. Но тот убрал стул с ёлкой, всё так же стоявший в центре, и объявил:
- «Цыганочка» с выходом! Вместо аккомпанемента – художественный свист!
Он, действительно, громко и ровно засвистел известную мелодию, сначала как бы вяло и лениво, но всё ускоряя и разгоняя незаметно. Высокое, неуклюжее тело парня собралось, напряглось и ладно, красиво задвигалось, выдавая отточенные движения. И вот он уже крутился в бешеном ритме, приседая, ловко хлопая себя ладонями от головы до галяшек обуви, перешёл на порывистые пересвисты, а благодарная публика с радостью захлопала,
79
помогая держать ритм.
Танцевал он лихо и с экспрессией испанца, выделывая такие па, что зрители то один, то другой выкрикивали «ого» или «во даёт». Но вот движения стали терять свою выразительность и чёткость, свист – иссякать. Гершуни развёл руки и устало крикнул: «Всё!»
- Браво!! – закричала Вика на весь гараж, и Серёжка восхитился её детской искренностью: он думал, что городские девчонки на такое неспособны.
- В принципе, в зоне ты не пропадёшь! – одобрил танец Борис. – Там тоже есть самодеятельность. Артистам – дополнительная порция компота.
- Отвали, - привычно отмахнулся его друг. – Иди сам выступай.
- Не, сначала Бледный. Я ещё не дописал сценарий.
- Ты как? – посмотрела на Серёжку Вика.
- Я как-нибудь, - улыбнулся тот и встал с места.
- Особых талантов у меня нет. Но батя кое-чему научил, и я вам покажу.
Серёжка взял с полки потёртую колоду карт, которая, очевидно, сопровождала перекуры гаражного рабочего класса, и несколько раз ловко её раскинул и собрал.
- Ничего себе: талантов нет! – удивился Борис. –Да с такими способностями перед тобой широчайшие перспективы: хочешь в тюрьму, хочешь в Лас-Вегас…
- Интересный выбор… - засмеялась Вика.
- Запомни карту, - сказал ей Серёжка и через пару секунд правильно показал её. Потом – Гершуни, потом – Борису.
Десяток фокусов, которые он знал, совершенно увлёк ребят и прошёл на ура. Серёжка только удивлялся, как такие очень неглупые люди не могут расшифровать его ухищрения. Впрочем, он сам когда-то воспринимал то, что выделывал сейчас сам, как чудо.
- Научишь! – потребовал в завершении Борис. – Бесплатно. В счёт новогодних скидок.
Гершуни и Вика присоединились к требованию.
80
- Всё, Боренька, теперь не отмажешься: твоя очередь. Уж у тебя-то талантов!.. – и девушка захлопала в ладошки, ожидая ещё одного сюрприза.
- Да какой я тебе Боренька?.. Я даже не Борис, - он глянул на Гершуни. – Ладно, продолжаем играть в конспирацию. Ты, конечно, думаешь, что если я при посторонних назову тебя Гершуни, никто не удивится? А услышав обыкновенное русское имя, сразу вызовут ФСБ?
- Стоп! Не заговаривай зубы! – пресекла Вика возможный спор. – На сцену!
- На сцену, неБорис!
- А может, Марья, споём дуэтом?.. Или так: ты открываешь рот, а я пою за занавеской. И никто не догадывается.
Вика засмеялась и начала выталкивать Бориса из-за стола.
- Хорош рисоваться! Иди!
- Дайте хоть конфету возьму!
- Не заработал ещё!
- Ну, хоть фантик! Маленький сладкий фантик!..
- Тебя будет ждать вот этот большой кусок торта!
- А он никуда не уйдёт?!
- Борис, ты косишь, - немного обиделся Гершуни, заподозрив друга в отказе выступать.
- Я не кошу: зима! Трава поникла!
Наконец, накуражившись, Борис, очевидно, достиг нужного ему аристократического настроя и, резко отставив препирательства, вышел в центр бытовки, прихватив стул.
- Итоги уходящего 2012 года! Исполняет театр одного неблагонадёжного актёра!
Объявил. Уселся. Подбоченился. Разворот его плеч, положение головы, выражение лица стали напоминать Серёжке кого-то хорошо знакомого. Он не успел вспомнить: пьеса началась.
81
- Динь-динь! – потряс герой невидимым звонком.
Борис слетел со стула и тут же склонился перед ним в униженном поклоне. Он качался, стараясь сжаться и уменьшиться, а лицо стало восторженно-собачьим.
- Что прикажете?
Борис – на стул. Строго:
- Я знаю: новый год уже наступил. Как там обстановка в стране?
Борис – в поклон. Слащаво:
- В России, господин президент, как обычно, всё совершенно благополучно. Народ наслаждается Рождественскими каникулами, которые Вы ему милостиво подарили. А вот за границей беда – потонул итальянский лайнер «КостаКонкордия». 32 человека погибли. Капитан сбежал в числе первых.
- Да?..Однако… То есть я хотел сказать: надо выразить соболезнования народу члена НАТО… А наши люди что? Согласились, что техногенные аварии случаются не только в России?
- Естественно согласились, господин президент. Так все и говорят: у них «Конкордия», у нас «Булгария». Мы квиты. Вот только один человек…
- Что – «один человек»?
- Всего лишь один человек, тысячная доля процента, нагло утверждает, что на огромной «Конкордии» погибло 32 человека, а на маленькой «Булгарии» - 122.
- Ладно, вы свободны.
Согнутый человек попятился назад, стал выпрямляться и зашагал по комнате с гордой и высокомерной улыбкой.
- Точно: наш Драп-мэр, - засмеялась Вика.
- Вылитый, - согласился Гершуни.
- Здорово Борик меняется, - подумал про себя Серёжка.
Вдруг гордец услышал «динь-динь» и побежал обратно к стулу, склоняя голову до
82
бетонного пола. На прежнем месте он бухнулся на колени.
- Сообщите, как обстоят дела с подготовкой к выборам президента, - велел первый персонаж Бориса.
Второй персонаж ударил лбом об пол. Так сильно, что Вика сочувственно вскрикнула.
- Вся Россия, господин президент, готовится голосовать за вас. В общем-то, выборы – пустая формальность. Люди так и говорят: не стоило тратить деньги, лучше б построили детский садик. Но вы, естественно, правы: демократия стоит денег… Вот только…
- Что? Опять – «один человек»?
- Даже не человек, господин президент, а так: козявочка. Нагло заявляет, что будет голосовать за Явлинского. Но мы уже принимаем меры.
- Ладно, вы свободны.
Докладчик стал отползать, встал, выпрямился, снова важно зашагал по кругу, размахивая руками и тыча пальцем, будто отдавал какие-то приказы. «Ситуация под контролем», «приняты соответствующие меры»… -бубнел он. Проходя мимо стола, он так строго и презрительно посмотрел на зрителей, что Вика , а за нею и мальчишки прыснули. Но тут в третий раз прозвенел звонок вызова. И снова Борис садился на стул и соскакивал с него, беседуя сам с собой.
- Доложите, как обстановка в стране, в Москве.
- Как обычно, всё отлично, господин президент. Разрешите от имени меня, а также моей жены, владелицы фирмы «Бумбом», фирмы «Бамбом» и банка «Обувай», от имени моего сына – моего заместителя, от имени моей дочери, студентки Оксфорда, поздравить вас с убедительной победой и естественным избранием на очередной президентский срок. Мы, как и вся страна, ликуем и восхищаемся, ликуем и восхищаемся! Ух, как хочется начать работать на благо Родины!..
- И что, прямо все довольны?.. Все до единого?.. Так не бывает.
- Все до единого, господин президент. Только единый, будь он неладен, стоит на проспекте Сахарова и твердит, что за вас проголосовало всего сорок пять миллионов из ста. Но мы принимаем уже решительные меры. Со всей центральной России подвозим
83
отряды ОМОНа…
- Что вы. Не надо никого бить.
- Нет-нет, господин президент, бить не будем. ОМОН поприсутствует при передачи «одному человеку» денег из-за рубежа. Только – в роли свидетелей. Только – свидетелей. А то где мы в Москве понятых найдём?..
- Давай ещё! – крикнул Гершуни, заметив, что Борис стряхивает с себя образы. – Давай до декабря!
- Е-щё! Е-щё! – зарядила Вика, привлекая на помощь Серёжку.
Борис вздохнул глубоко и- продолжил перевоплощения.
- Что, страна радуется героической победе нашей сборной по хоккею? – спросила первая маска парня.
- Господин президент, страна переполнена ликованием! – вскричала нараспев вторая, радостно подпрыгивая на коленях. – Все говорят, что благодаря вашему вниманию к спорту мы стали великой спортивной державой! Что вы возродили традиции великих побед советских хоккеистов!
- А как там «один человек»? Наверное, критикует?
- Радуется, господин президент! Тоже радуется!
- Да?
- Радуется героическому поражению нашей сборной по футболу. Ходит по улицам с плакатом:
Закупим бразильцев,
Гражданство дадим.
Дрожи, Испания!
Десять ноль победим!
И радуется!
84
- Очень патриотично. Вы свободны.
На этот раз Борис, изображая высокомерного чиновника, готовился чуть дольше и трижды «проехал» в машине мимо праздничного стола. Демонстративно «открыв окошко», поплевал на «народ», на что Гершуни ответил ему кулаком. Наконец, артист сел на свой стул и опять динькнул в невидимый звонок.
- Докладывайте, как обстановка в стране.
- Всё отлично, господин президент. На Олимпиаде в Лондоне мы победили более ста государств, в том числе такие мощные спортивные державы, как Буркина Фасо, Свазиленд, Сент-Винсент и Гренадины, Туркменистан и Андорра. С первого июля удалось повысить услуги ЖКХ всего лишь на семь процентов, а на газ – на какие-то пятнадцать, что вызвало целый шквал благодарственных писем граждан. Ещё одна внешнеполитическая победа одержана нами при вступлении в ВТО. Ни одна страна мира не смогла так долго вступать, как мы.
- Как там дела в Крымске?
- Отлично. При том, что в городе проживали тысячи жителей, благодаря умелым действиям руководства, погиб всего лишь какой-то 171 человек. Как видите, и здесь успехи налицо. Вы спросите про «одного недовольного гражданина». Как всегда, выражает лёгкое недовольство некоторыми недоработками. В связи с клонированием Москвы он предложил в два раза расширить щёки и подбородки чиновников, разрешить им двукратно увеличить желудки и зарплату и – из-за автоматического увеличения задниц – закупить им удвоенные кресла. Как вы на это смотрите?
- Не стоит поддаваться давлению толпы. Идите.
- Слушаю и повинуюсь. Ликую и тащусь!..
Образ-чиновник отполз в сторону, но не успел встать с колен, как звонок вновь призвал его к докладу.
-… Пресса, телевидение, политологи и простой народ, господин президент, захлёбываются от восторга, благодаря вас за мощный удар по коррупции! Все говорят о том, что наконец-то началась решительная борьба с казнокрадами, грабящими страну и даже военный бюджет!
85
- Приятно слышать о поддержке наших действий в обществе. Здоровая критика есть?
- Здоровой у нас, господин президент, не бывает. Только душевнобольная или изменническая. Один больной предатель, получающий средства из-за рубежа, высказался в том духе, что не мешало бы вора посадить, а миллиарды вернуть.
- Гм. Я не волшебник, - пожал плечами первый образ, и это была последняя его фраза 2012 года.
Борис долго раскланивался на все стороны, заставляя снова и снова хлопать ему. Потом подошёл к столу, вскрикнул «бис» и ещё раз выбежал на поклон. Вика громко хохотала, и смех блестел белыми слезинками в её тёмных глазах. Гершуни похвалили друга, используя литературоведческие термины, а Серёжка, который тоже с удовольствием хвалил и хлопал, переспросил, какой такой четвёртый образ был создан в юмористической импровизации.
-… Вроде только два было? – уточнил он у Гершуни.
- И третий был, Бледный, и четвёртый! О четвёртом мы с тобой говорили, обсуждая твои дела в училище!
Серёжка так и не разобрался. К тому же Вика начала готовиться к своему выступлению, и всё внимание перешло на неё.
Сначала девушка заставила всех выпить ещё по кружке чая, расспросила Бориса про КВНовскую команду, в которой тот был капитаном, и, когда веселье ослабило свою власть над компанией, встала из-за стола для выхода «на сцену». Парни тут же притихли, даже не подбадривая, чтобы не помешать подруге настроиться на серьёзный лад. Вика перешла на середину бытовки, распустила волосы и объявила скромно:
- «Журавушка летел». Русская народная песня.
Она запела тихо. Серёжка внимательно вглядывался в лицо Вики, чувствуя, что житейское обличие сейчас поблекнет и можно будет увидеть душевную суть девушки, то, какова она на самом деле. И действительно, лицо её разровнялось и стало доступным для едва уловимой мимики, каждое изменение которой было нотой чувств. Но как мы не замечаем той секунды, когда переходим ко сну, так и Серёжка не заметил, когда глаза его перестали видеть, а внимание, оказалось, следует за голосом певицы, который стал
86
громче, окреп и заполнил всё пространство помещения. Голос вёл за собой, и Серёжка будто плыл в течении неторопливой, сильной реки, которая уходила куда-то, слегка изгибаясь и становясь всё более широкой. И приятно было ему нестись по этой реке звуков, не видя берегов, не зная, есть ли они вообще, предугадывая следующий поворот и чувствуя, как растворяется он в настроении этого потока, роднится с ним, теряет прочие мысли и ощущения, бывшие до рождения песни.
А когда Вика снова ослабила силу звуков и твёрдая звонкость сменилась вкрадчивостью и нежным прощанием с кем-то или чем-то, Серёжка вспомнил о себе и первой мыслью было удивление: он не заметил, о чём песня.
- Ну как, мальчики, вы не сильно затосковали? Для других песен нужна музыка, аккомпанемент.
- Спасибо, Мария, доставила настоящее эстетическое удовольствие, - сказал Гершуни. – Поёшь ты красиво, с душой.
- Плюс живой звук, без фанеры. Говорят, сейчас даже танцуют фонограммно… - Борис пошутил в своём репертуаре, но видно было, что он тоже под впечатлением и просто хочет сохранить чувства в себе, не высказывая.
- А тебе понравилось? Только честно, - посмотрела Вика на Серёжку, и ему очень-очень захотелось сказать что-нибудь особенное, нестандартное.
- Конечно, понравилось. Я вообще про всё забыл, пока ты пела.
- Спасибо! – громко сказала девушка, перекрывая шутливые аплодисменты Гершуни и Бориса, оценивших комплимент. – Я подарю тебе диск со своими песнями. Потом скажешь своё мнение.
- Зачем тебе это, Марья? Ты же завязала с пением, когда тебя кинули на конкурсе.
- Я туда не за первым местом шла,- возразила Вика Борису, присаживаясь на своё прежнее место. – Хотелось сделать приятное себе и людям. Тебе ведь тоже в кайф выступать…
… Они болтали ещё около часа, вспоминая уходящий год и планируя будущий, перескакивая с одного на другое, чередуя серьёзные темы со взаимными подшучиваниями, но всё это время чувствовали, что после «концерта», сумбурного и
87
странного, стали друг другу ближе, как будто написали откровенные письма. И Серёжка, до того стеснявшийся новых друзей, разговорился, высказывался не коротко и односложно, как прежде, а свободно, обстоятельно. И так тепло и уютно ему стало среди тех, кого обрёл друзьями в уходящем году, что захотелось сделать что-нибудь для них хорошее и большое. И мысль, которая едва зародилась по пути из общежития в гараж, стала крепнуть, взрослеть и накладываться на решимость. Мысль, которая сильно повлияет своими последствиями на жизнь самого Серёжки, его боевой группы и даже всего города. Ибо всё в нашей деятельности от мысли, идеи, которая принесётся откуда-то из космоса, охватит разум и чувства и направит всепоступки в нужную ей сторону…
В оставшуюся часть зимы практические дела у группы не ладились. Сначала мешал работе комендантский час, когда вечерамиродители ни в какую не выпускали Гершуни, Бориса и Вику из дому, а Серёжка уехал на праздники домой помогать семье. Потом ударили жуткие морозы, эаталкивавшие в дома любого, кто смел выйти на улицу. В феврале пришёл грипп и забрал у каждого по неделе времени. Ещё одна неприятность не имела зимнего основания. У Викиного отца снова возникли проблемы, на предприятие наложили арест, и заговорщики лишились места для собраний. Теперь они сходились иногда по двое, по трое у кого-нибудь в квартире, совещались и обменивались информацией. Именно на ней, на информации, сосредоточились зимой все усилия ребят. Гершуни назвал это «подготовкой весеннего наступления по всем фронтам».
Откуда только не собирали они сведения о коррупции и воровстве в городе! Гершуни анализировал все местные газеты, в первую очередь разные отчёты, ходил на публичные слушания. Как-то услышав сумму, освоенную при ремонте одной из городских поликлиник, они с Борисом обошли все её три этажа и сами оценили работу. Сначала на глазок. Потом пронырливый Борис разговорился с больным, сидевшим в очереди к хирургу, бригадиром строителей, и выяснил более-менее реальную сумму средств, которая могла быть потрачена в здании. Друзья около часа посидели в интернете, выясняя что сколько стоит, потом ещё столько же со своими расчётами, учли зарплату, налоги и прочее и убедились, что на откаты ушло не менее шести миллионов. К слову сказать, через пару месяцев Гершуни случайно узнает, что подрядчиком была фирмы жены главврача. В итоге заслуженный врач России Иванцов был записан в очередь на уничтожение имущества. Его джип оценили всего лишь в полтора миллиона, поэтому Гершуни поклялся, что отыщет что-нибудь более существенное, «если не вывез, клизменник, всё за границу».
88
Число только первоочередных кандидатов на пожар возмездия в феврале-марте выросло до десятка. Гершуни соседствовал по лестничной площадке с местным журналистом, парнем двадцати трёх лет, и тот иногда, хитро выведенный на нужный разговор, делился компроматом, в котором был уверен, но который за недоказанностью не мог опубликовать. Борис оказался ещё предприимчивее. Мама его девушки работала на небольшой должности в одной из районных администраций города, и с некоторых пор во время нежных свиданий парень стал вести разговоры в таком духе: «Анечка, ты очень красивая девушка, я живу от встречи до встречи с тобой, но знаешь, как неприятно идтик тебе по улицам с разбитым асфальтом, с невывезенным мусором, мимо сто лет некрашеного детдома, через перекрёстки без дорожных знаков, перепрыгивая зимние лужи от прорванного водопровода…» И Аня, до этого беззаботно летавшая на белых крыльях любви, начинала выяснять, по какому такому праву этот город смеет портить настроение и создавать препятствия её любимому. Мама, радуясь, что дочка взрослеет, разъясняла ей, что к чему в этой суровой российской действительности, и более-менее конкретные факты вскоре оседали в компьютерной картотеке группы.
Немало сведений о городе давали соцсети, где люди не стеснялись в обвинениях властей и намёках на преступления чиновников. Однако это общение продвинутых и сердитых горожан перечеркнуло значительную часть январской работы группы. Ребята не смирились с избиением ветерана Чечни местной золотой молодёжью и старательно выясняли, на каких машинах ездят уважаемые подлецы и где эти машины можно подкараулить. Народная волна гнева в сетях нарастала, переполнила областной центр, достигла телепередач центральных каналов и привела к тому, что реальные преступники оказались под домашним арестом, а их автомобили укрылись на время в каких-то неизвестных Гершуни и Борису гаражах.
Серёжка тоже участвовал в раскрытии секретов местной аристократии, хотя добираться к друзьям с городской окраины да по морозу было для него затруднительно. Он познакомился с родителями Гершуни и Бориса, а как-то раз соратники завели его погреться в местное отделение молодёжной организации, где у них были знакомые. Борису оказалось мало тепла и мягких кресел, он потребовал «чаю с баранками за счёт спонсора» и, дабы вызвать внимательное отношение к посетителям, заявил, что они втроём «рассматривают вопрос о вступлении». Сорок минут два очень умных человека рассказывали им о деятельности организации, о гражданской ответственности, которую они обязаны в себе воспитать и прерывались лишь иногда, чтобы ответить на глупые
89
Борисовы вопросы вроде «И сколько вам отстёгивают за новых членов?» или «Нафига было убирать мусор в сквере Сергеева, если это зона ответственности УК «Жилсервис»?» В общем, Гершуни и Борис развлекались, пропуская агитацию мимо ушей, а Серёжка, немного подавленный обстановкой и политологической лексикой, старательно прочитывал все подсовываемые им буклетики. Один его заинтересовал особенно. Это была анкета с вопросами социального характера, и парень незаметно припрятал бумажку в карман.
На Святках Викин отец получил инфаркт. Девушка позвонила друзьям, сообщив новость, сказала, что мама тоже плохо себя чувствует и нужно каждый день ездить к папе в больницу. «Больше в гараже мы не соберёмся, - сказала она попутно. – Какая-то сильная московская фирма подминает под себя все провинциальные фирмочки, специализирующиеся на услугах связи. Папа сказал, что это рейдерский захват, что у него нет шансов победить их, но он будет бороться, потому что никогда не смирится с неправдой». Ребята предложили ей любую свою помощь и, конечно, согласились, что девушке теперь не до их совместного дела. Они стеснялись навещать её дома, и только Гершуни по просьбе Бориса и Серёжки звонил Вике раз в три-четыре дня и спрашивал о здоровье её отца.
В конце марта Гершуни по телефону шутливо поздравил Серёжку с Днём поэзии и пригласил на субботний Вечер гражданской лирики в лекционный зал Технического университета.
- … Понимаешь, я и сам не любитель стихов, тем более современных. Но знающие люди шепнули, что это будет вроде собрания местной интеллектуальной оппозиции, а не какое-то казённое мероприятие графоманов. Пойдём, посмотрим? Там будут и молодые поэты. Может, завербуем кого-нибудь в свои ряды. Кстати, один из местных поэтов, Дмитриев, выступал со своими шедеврами в нашей школе. Ничего так. Если не понравится – уйдём.
Серёжка не знал, как он относится к местной гражданской поэзии, но увидеть настоящих писателей было для него равносильно приёму в Кремле, и он с радостью согласился, предположив также, что Вика захочет развеяться от семейных проблем и тоже придёт туда.
Оценить место, которое занимали стихотворцы в культурной жизни города, Серёжка смог уже у дверей университета. На крыльце и внутри, в фойе, толпилось множество
90
молодого народа, шумно разговаривало, смеялось, курило, а также звонило или предчувствовало звонок, держа аппараты в руках. Втроём с Борисом и Гершуни они протолкнулись к узкому месту у вахты, где строгая тётя, возле которой все затихали и подтягивались, потребовала студенческие билеты.
- Мы на поэтический вечер, - сказал Гершуни.
- Куда?! – удивилась тётя. – Не на концерт что ли?!
- Собрание поэтов в 211-й, - подсказала ей напарница.
- Ну, идите… Это направо.
Она разочарованно махнула рукой в сторону, противоположную от той, куда проходили остальные, как будто лично сама собиралась завалиться на выступление студенческой рэп-группы, собравшей столько городской молодёжи.
Троица гулко затопала по пустому, тёмному коридору, оставляя суетливый шум за спиной, и Серёжка решил, что их мероприятие пройдёт в каком-нибудь сыром подвале, при свечах и посетит его лишь десятка полтора тайных недоброжелателей власти.
Однако пошли они не вниз, а вверх, и зал с ярусами столов открылся ему огромным и ярко освещённым. Робость захлестнула парня ещё и оттого, что люди, сидевшие на передних местах, молчали или разговаривали шёпотом и почему-то все поворачивали головы в сторону вошедших. Борис повёл их повыше, и только оказавшись за спинами, Серёжка спокойно огляделся.
Присутствовало человек сто пятьдесят, в основном среднего и слегка пожилого возраста, на треть – женщины. Он и с друзьями-то стеснялся своей всегда одной и той же скромной одёжки, а сюда вообще шёл со страхом, что будет выглядеть сантехником среди балерин, но уже беглый взгляд по рядам дал Серёжке повод для удивления: большинство ценителей поэзии было одето бедно и старомодно. У нескольких пожилых мужчин глазастый парень заметил на пиджаках длинные воротники советских рубашек. Такую носил в первый месяц после возвращения с зоны его второй папка. Но этих-то ещё даже не посадили. Вывод тут мог быть только один: стихи не только не дают прибыли, но, наоборот, отвлекают от её добывания. Серёжке стало легче: свои люди. Он даже попытался вспомнить какое-нибудь стихотворение, разученное в школе, но ничего, кроме «В лесу родилась ёлочка…», в память почему-то не приходило.
91
Вскоре три человека, которые тихо беседовали возле кафедры, разошлись, и один из них окинул присутствующих взглядом, призывающим к вниманию. Серёжка толкнул друзей, которые читали студенческие надписи на столах и посмеивались. Зал стих.
- Уважаемые дамы и господа, приступим. Как меня слышно сидящим наверху?.. Нормально?.. Дело в том, что микрофона не будет, за что я извиняюсь, и это не единственная наша с вами проблема. Вы знаете, что в этом году поэтическая секция областного отделения Союза писателей России впервые решила отметить День поэзии не в узком цеховом кругу, а на общегородском уровне, и около месяца мы потратили только на поиск помещения. Администрация, отдел культуры в помощи нам отказали. Точнее, предлагали варианты, когда за аренду необходимо было внести очень приличную сумму. Два часа оценивали как сутки, соответственно и такая оплата.
Зал негромко отреагировал возмущёнными замечаниями.
- Однако мы не сдались, - продолжил организатор с улыбкой, - и вот теперь имеем возможность познакомиться с нашими мастерами поэтического слова, с их произведениями, с теми мыслями и чувствами, которые не в силах удержать в себе душа творческого человека. У нас с вами два часа, больше не дадут, и ввиду продолжающегося комендантского часа – а я вижу среди собравшихся молодых людей явно до восемнадцати лет – сообщаю, что таксомоторная фирма «Покатай-ка» предоставила несколько своих автомобилей, которые развезут подростков по домам во избежание неприятностей, за что спасибо владельцу фирмы и его отцу, одному из наших сотоварищей по СП.
В зал вошли два десятка опоздавших, и, пока они проходили и рассаживались, организатор терпеливо молчал.
- Программа вечера следующая. Перед вами выступят как поэты, которые прочитают собственные сочинения, так и люди, обладающие даром декламации, которые пожелали напомнить нам о великих традициях гражданской поэзии в русской литературе. Вы, конечно же, узнаете эти стихотворения, но, полагаю, теперь они прозвучат по-особому – злободневно и трагично. Впрочем, судить вам. Скажу только, что желающих выступить было в два раза больше, чем позволяет нам отведённое время, поэтому пришлось провести что-то вроде отборочного тура. Жаль, если мы кого-то обидели.
Он закончил, и в зал ворвалась странная музыка. Возможно, вначале это было что-то мелодичное, но, пролетев по коридорам и лестницам, оно утеряло более слабые ноты, и
92
несуразный комок звуков, привлечённый светом и голосами, вкатился в открытую дверь лохматым шумным чудищем. Организатор прикрыл вход, и без подпитки из актового зала в другом крыле университета комок рассыпался. Однако в течение всего вечера музыка то и дело пыталась прорваться к любителям поэзии, мешая иногда чтению, с очевидным желанием увлечь своими чувствами и заменить вдумчивость и неравнодушие на весёлость и беззаботность.
К кафедре подошёл мужчина лет пятидесяти пяти, внешне похожий на ведущего, только его седоватые усы были пышнее, а пиджак не коричневым, а клетчатым. Ничего не объявляя, он развёл руками и сказал удивлённо:
Вот парадный подъезд…
Малейший шум в зале исчез, и он снова всплеснул руками и повторил – так, будто оказался на Луне:
Вот…парадный…подъезд!
По торжественным дням…
Серёжка не понимал половины слов, но заворожено слушал, будто руки чтеца ввели его в оцепенение. Когда тот говорил об уставших, грязных мужиках, парень так живо представлял их себе, словно видел прошлым летом на деревенской улице. Когда пошёл рассказ о чиновнике, Серёжка вспомнил усадьбу мэра и баню размером в два их дома. Но вот выступающий дошёл до последней картины и без всякой поэтичности в голосе резко и зло вскрикнул:
И-эх!! Родная земля!!!
И пошёл рубить каждое слово. Серёжке стало жутко: он перестал улавливать смысл, только понимал, что происходит страшное. Посмотрев на всякий случай на Гершуни и Бориса и увидев их слегка потемневшие и застывшие лица, он догадался, что стихи надо читать именно так, а не как в школе, на литературе, – «лишь бы тройка».
Выступившему одобрительно похлопали.
- Слабо тебе запомнить три страницы? – поддел Борис Гершуни.
- Если задаться целью… - не стал спорить тот.
93
К кафедре вышла женщина средних лет, сказала что-то тихо, так же еле слышно начала свой стих:
Я почти родился, осталось два дня,
Но не знаю, стоит ли вообще рождаться…
Меня некуда везти: у меня нет жилья,
Мне негде спать, есть, плакать и купаться…
Мой папаня пьёт: у него нет работы,
Мама – рабыня у толстой бизнесменки.
Мама уже два раза делала аборты.
Родители едят только лапшу и гренки…
Серёжка не сразу догадался, от чьего лица идёт рассказ, но дальше, слушая о том, что герою не приходится рассчитывать на детсад, ничего хорошего не даст школа, ничтожны шансы на хорошую специальность, из-за чего светит грошовая работа и скитание по углам вместо квартиры и так – вплоть до похорон, дорогих и жалких, представлял то своих братишек-сестрёнок, то думал о самом себе, то о матери… Восемь последних строчек поэтесса отвела на описание похорон Серёжкиной бабули, будто лично присутствовала на них полгода назад, и парню стало горько-горько оттого, что он так опрометчиво родился на этот свет, в отличие от героя стиха, который решил умереть за несколько часов до рождения.
Следующие два человека не задели Серёжкиных чувств, в первую очередь потому, что переживал за мёртворождённого ребёнка. Даже Борис, сидевший рядом, прошептал в адрес поэтессы: «Молодец, блин…» Но потом вышел человек, о котором Гершуни сказал: профессор такой-то, одетый с некоторой щеголеватостью, коротко остриженный, и громко заговорил о том, что не может мириться с ценностями, которые навязываются каждый день, что в университете его считают сумасшедшим и пытаются вытолкнуть на пенсию, а он гнёт своё, режет правду-матку, не берёт взяток, и часть студентов его поддерживает, хотя и боится репрессий. И словно он работал доктором волшебных наук, в зал втиснулось до десятка молодых людей. Они заулыбались, кивая своему преподавателю, а он отмахивался: мол, устраивайтесь и не мешайте вдохновению.
94
Воротриоты, псевдопатриоты! – сказал он громко и чётко, поглядев в сторону окон.
Любят Отечество, как Разин – купечество!
Кричат нам: «Там – проклятая Америка!»
У самих – виллы на флоридском берегу!
Стих его был о том, о чём Серёжка с друзьями разговаривал при каждом сборе группы, поэтому парень слушал рассеянно и думал о том, что хорошо бы иметь такого весёлого и талантливого препода в ихфазанке.
Профессор дочитал и сказал в сторону организатора:
- Ещё одно. Анну Андреевну.
Тот удивлённо развёл руками, но воспрепятствовать не решился.
Всё расхищено, предано, продано!..
- Ахматова, - шепнул почему-то Гершуни, но Серёжка не понял, тем более фраза про развалившиеся грязные дома заставила его вспомнить окраинные кварталы вокруг училища с облезлыми трёхэтажками и уродливыми нагромождениями сараев и гаражиков.
И после второго стихотворения профессор не покинул сразу главное место.
- Выходи, выходи! – сказал он слушателям, и с места поднялся парень, по возрасту студент.
Стараясь быть уверенным, он сменил своего старшего знакомого и, уткнувшись взглядом в пол, дождался полной тишины и заговорил монотонно:
Новое время – новые профессии:
Откатчик, распильщик,
Болтун-депутат на сессии…
Начальник бестолковый –
Придаток к машине шикарной,
95
Футбольный фанат – алкоголик пивной,
Завсегдатай барный…
Серёжке понравилось. И когда Борис сказал: «Всех дармоедов продёрнул», он согласился шёпотом:
- Так им и надо, уродам. Считают себя приличными людьми, а сами…
Поэты выходили, читали, возвращались на свои места. Зал охотно аплодировал каждому, иногда прибавляя выкрик «браво». Пока чтец шёл на место, ему благодарно пожимали руки. Часа через полтора музыка из актового зала прекратилась, и ещё студентов тридцать проскользнуло послушать поэзию. Серёжка устал сидеть на голом дереве скамьи, начал ёрзать, но встать стеснялся, хотя они были позади всех. Только двое-трое из последних выступавших захватывали его внимание настолько, что исчезали из ощущений и скамьи, и весь зал вместе с университетом. Это была женщина лет тридцати, которая исполнила под собственный гитарный аккомпанемент две песни, бородач лет пятидесяти в чёрной рубашке и мальчишка их с Борисом и Гершуни возраста. Сверстник террористов прочёл целую поэму, которая очень тронула присутствующих, и это было единственным выступлением за вечер, которое прерывали аплодисментами.
Я хочу любить свою страну!
Я хочу Отечеством гордиться! – начал он так громко и торжественно, что многие заулыбались. Но ненадолго.
Здесь прожить всю жизнь и умереть,
Не мечтая за границу скрыться!
Я хочу, чтоб наш пенсионер
Был одет, обут и ездил в Сочи!
Чтобы в результате мудрых мер
Он имел свет, воду, газ и прочее!..
Чтоб деревня русская жила!
С клубом, школой, почтой и дорогами!
96
Чтоб плескалась в речке детвора,
И усадьбы не были убогими!
Молодой поэт обошёл всю Россию, не забыл ни лесов, ни гор, ни населённых пунктов и закончил так:
Я хочу, чтоб мир опять ценил
Нас за справедливость и победы!
Чтобы счастливо в стране жилось
Брату-малышу, и мне, и деду!
Серёжка, не дожидаясь мнения друзей, громко восхитился чтецом и долго хлопал вместе с залом, а Гершуни рассказал, из какой парнишка школы и чем уже известен в городе. «Лермонтов, Цой… - прибавил Борис. – Такие мало живут…»
Поэт, которого Серёжка про себя назвал Бородачом, тоже сначала сделал вступление, как бодрячок-профессор, только совсем в другом тоне. Начал он категоричным заявлением, что они с женой нищие, потом назвал цифры их зарплат и перечислил с десяток стран Африки, где средний доход выше.
- А теперь стих-эпитафия от голодного и униженного гражданина страны, занимающей первые места в мире по нефти и газу.
Он стал читать – немного картаво, с большим количеством непонятных простому слушателю слов, но второе, четвёртое, шестое и так далее четверостишья у Бородача были одинаковыми, звучали, как припев песни, и люди стали повторять их вместе с автором, с каждым разом всё громче и чётче:
Оккупировали Россию, оккупировали,
Разграбировали, занаркотировали,
Водкой, бедную, проспиртировали,
Азиатами заполонировали.
Когда он остановился и зал прошумел хлопанием и одобрительными криками, Гершуни
97
сказал друзьям с воодушевлением:
- Какие хорошие люди! С такими можно и восстание поднять!
А Бородач поднял руку и заговорил вновь – глухо и зловеще: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный…»
В середине его чтения у Гершуни зазвонил телефон, он отвернулся, заговорил с кем-то, потом повернул к друзьям побледневшее лицо: «Пацаны, у Викиного отца был второй инфаркт… Он умер». И стиснул зубы, чтобы не выпускать подкатившие к краям глаз слёзы.
…Первого апреля (это был чёрный юмор Бориса) джип главврача Иванцова должен был сгореть прямо на его личной стоянке у поликлиники. Однако тридцать первого марта, во второй половине дня, его угнали. В тот же день вечером бесследно исчезли дорогие автомобили одного из заместителей мэра и ректора Юридического университета. Третьего апреля сгорел подпольный водочный цех, а четвёртого – склад со швейной продукцией, изготовленной нелегалами-вьетнамцами, с которого имели процент едва ли не все легальные и нелегальные хозяева города. Пятого утром мэр позвонил местному смотрящему. Разговора не получилось, и через пару минут, назвав друг друга отморозками, высокие переговаривающиеся стороны отключились от связи. В тот же день, после полудня, Серёжке позвонила Вика и предложила встретиться. Теряясь в догадках, он поехал в город: после похорон, где присутствовала вся группа, девушка не имела никаких контактов ни с Борисом, ни с Гершуни.
Они встретились на лавочке в центральном сквере, возле нерабочего, замусоренного в зиму фонтана. Вика была в той же коричневой курточке с капюшоном, в тех же джинсах, в которых Серёжка впервые увидел её, зато он сам блестел новой одеждой и, подходя ближе, с трудом подавил глупую улыбку самодовольства. «Привет», «привет», - поздоровались они. Серёжка присел.
- Только никакого сочувствия, никакой жалости, - торопливо заговорила девушка. – Я папу очень люб… любила, но не хочу о нём говорить с кем бы то ни было. Даже с матерью.
Парень промолчал.
98
- Давай сразу о деле. Я понимаю, что совершать такие акции бесплатно, по убеждению, никто, кроме нас, в этом городе не станет. Поэтому не осуждаю тебя за то, что твоя команда работает за деньги.
Серёжка оторопел и даже не возразил. Вика продолжила:
- Нашим не говори. Они никогда с этим не согласятся. А я не против. Вчетвером мы не то, что страну, этот город не исправим… Гершуни мечтает о политической власти и не понимает, бедняга: как только он сядет в кресло начальника, станет такой же мразью, как они. Потому что придётся жить по их правилам, а не по своим. Иначе – выплюнут.
- Что же тогда делать? – спросил Серёжка совсем не то, что собирался.
- Понимаешь, Бледненький, - Вика посмотрела на него с едва заметной улыбкой, - любая власть – это система. Всё в ней связано, подогнано, притёрто. Выход первый: революция и смена систем. Но гибнут миллионы невинных, а бюрократия быстро подстраивается под новые условия и снова начинает командовать. Ей не нужно лидерство, её нужны возможности. Как рассказывал нам историк в прошлом году, Троцкий совершил государственный переворот, разбил все белые армии и, выиграв гражданскую войну, вернулся в Москву. А там главные места уже заняты, и ему дали почётный второсортный пост.
- Есть второй выход?
- Наверное, есть. Тот же Троцкий даже с второсортной должностью был одним из лидеров страны вместе со Сталиным, Зиновьевым и ещё кем-то там. Во времена Ельцина, как мне рассказывал папа, дочка президента Татьяна назначилась помощником своего отца и командовала всей страной. Может, папа и преувеличивал, но… Кстати, слышал, Березовский умер?
- Умер или убили.
- Так вот то же самое говорят теперь о нём…
Вика вздохнула, посмотрела на старика с палочкой, которого тоже привлёк городской фонтан.
- Я думаю, наших чиновников не перевоспитать. Ни поджогами, ни казнями. Лучше вертеть ими, а самим находиться в тени.
99
«Ого! – внутренне вздрогнул Серёжка. – Гершуни готовится стать президентом, эта хочет командовать президентами. Неслабые у них планы…»
- Ты только не ври мне, что ничего не понимаешь. Я ведь сказала, что не против твоих действий. У меня всего два вопроса. Точнее, три, но один, скорее всего, глупый. С него и начну. Ты разбил своих ребят на группы? Они не знают друг о друге?
Серёжка не сдержал улыбки, как ни кривился:
- Три тройки. Общаюсь только с командирами. С их бойцами я незнаком.
- Угу. Я так и думала. Только сомневалась: две или три. Здорово: сразу девять человек… Второй вопрос. Тебя не сдадут те люди, которым ты спихиваешь украденные машины?
- Тачки уходят аж через трёх посредников. Конечно, теряю деньги, но зато так надёжнее.
- Ну вот, мы тебя кое-чему научили. И последнее, до чего я никак не могу дойти: как ты просчитал этих пацанов, я так поняла, спортсменов? Как ты вычислил подходящих? Понимаешь, мы с ребятами это сто раз обсуждали, да так и не придумали ничего толкового… Ты-то случайно подвернулся.
- Анкета. Я пришёл в секции и представился членом молодёжной организации…
- Стоп. Можешь не продолжать: я всё поняла. Ты сам продумал вопросы, и там было что-нибудь вроде материального положения, полных-неполных семей, возможностей продолжать учёбу, может, об унижениях от чиновников.
- Типа того. Потом побеседовал с самыми…
- Обездоленными и, следовательно, озлобленными.
- Ну.
- Просто и гениально. Нет слов.
Серёжка не понял: она хвалит его или стыдит себя.
- Они даже не спросили, почему я прошу подписывать анкеты. Обычно ж анонимные.
- Потому что ты первый, кто к ним пришёл с этим. И если б кто-то не подписал, тебе такие были бы не нужны. Только – смелые, готовые и на слова, и на дела.
100
- Да. Я тоже так думал…
- Ладно, Серёжа, мне пора. Ты не зазнавайся, держи меня в курсе. Советом, информацией – всегда помогу. Нас мало, и надо держаться вместе… Угон машины или поджог – детское занятие. Надо замахиваться на большие акции, а большие дела требуют больших сил, средств и расчётов. Так что расти дальше. А я всегда буду рядом.
Вика повернула лицо, улыбнулась другу и похлопала его ободряюще по ладони.
… Создание трёх боевых групп из пацанов-спортсменов во главе с Боксёром, Борцом и Каратистом, а также одобрение их деятельности Викой сильно подняло Серёжку в собственных глазах. Тем более это скрывалось от Гершуни и Бориса. Наблюдая за своими старыми товарищами по террору, Серёжка ещё зимой предположил, что именно Вика была инициатором и вдохновителем всего дела. Просто её талант организатора проявился в главном: она нашла умных и энергичных соратников, в присутствии которых можно было отмалчиваться и держаться в стороне, уступая им лидерство в разговорах, но не уступая права на принятие окончательных решений.
Однако в училище парень оставался малозаметной и невлиятельной фигурой, с которой почти не считались. И это его устраивало. Сказывались постоянные напоминания Гершуни о конспирации. Но однажды небольшой прокол всё-таки произошёл. Как-то вечером для нетелефонного разговора к нему в общежитие пришёл Боксёр. Они присели на обшарпанную лавочку в открытом дворе, за которым тянулись чьи-то огороды, и начали обсуждать свои дела. Минут через пять на входе появился Большой Вован. Взглядом петуха, озирающего подчинённый ему птичник, Вован посмотрел налево, потом направо и, не обнаружив нарушений, вместо победного кукареканья, подошёл к собеседникам и попросил у Серёжки сигарету, забыв, что тот не курит. Боксёр глянул удивлённо.
- Тебе не кажется, Бледный, что этот пузырь ведёт себя слишком нагло? Может,побазарить?
Несколько месяцев назад Серёжка не смог бы и помечтать о таком вопросе в свой адрес, а от испепеляющего взгляда Вована готов был провалиться сквозь землю, чтобы выбраться наружу только в окрестностях родной деревни. Но сейчас он важно задумался, разглядывая грозного однокурсника, которого побаивалась вся общага, и сказал просто:
101
- Ну, побазарь. Только не бей.
Удивление прямо на глазах переполнило толстую физиономию Вована и закапало на землю. Он хмыкнул перед тем, как сказать что-то в своём духе, но Боксёр поднялся в рост и своей плечистой фигурой, твёрдым взглядом абсолютной уверенности остановил чужие слова и сказал свои:
- Отойдём, пацанёнок, от окон. Я тебе кое-что проясню.
- Да пойдём! – вспомнил Вован, что он тоже умеет говорить.
Уже неплохо изучив нового соратника, Серёжка на разговор дал не более пяти минут и не ошибся. Вскоре оба направились обратно к лавочке, но шагов за двадцать Вовану явно приказали ждать, и Боксёр вернулся один.
- Всё нормально, Бледный, я его сломал. Как ты сказал: без рук. Он тебе нужен?
- Пусть стоит. У меня на него свои планы.
- Добро.
Они поговорили ещё минут двадцать и, довольные друг другом, попрощались. Серёжка дал приятелю несколько полезных советов, тот выяснил всё, что недопонимал, и они вместе – здесь Серёжка специально показал доверие новенькому террористу – обсудили то, чем могут заняться в ближайший месяц. Много слов было говорено о строгой секретности. Легко сойдясь со спортсменами, открыв троим из них и место свое учёбы, и место жительства, сейчас Серёжка озаботился тем, чтобы труды его не пропали даром. Ведь только при полном успехе, без малейших промахов он окажется выше уровнем, чем Гершуни и Борис. И для Вики, и для себя.
Боксёр ушёл, Серёжка окликнул БольшогоВована. Тот почти подбежал, доказывая, что угрозы ему были высказаны очень убедительные. Щадя самолюбие человека, который не сделал ему зла, Серёжка предложил Вовану сесть рядом и сказал:
- Слушай, Вова сюда. Тема такая. У меня в этом городке очень серьёзные дела, за которыми стоят очень серьёзные люди и неслабые бабки.
- Да я понял, Серёг…
- Этот пацанила может привести сюда свою команду, и они задолбят всю нашу фазанку.
102
Но я сам здесь учусь и не буду гадить в родном доме.
- Это правильно. По понятиям.
Серёжка решил, что с «родным домом» он преувеличил. Ему трудно было держать высокий тон, и потому он не торопился со словами, а солидно «цедил» сквозь зубы каждое.
- Вот так. Если, конечно, не будет повода.
- Да не, всё нормально. Если какая падла чё-то вякнет, я сам за тебя впрягусь.
- За меня есть кому ответить.
- Это ясно.
- Короче. Мне нужно знать всё. И о фазанке, и особенно о городе. Кто чем занимается, кто на кого имеет выходы, кто стучит мусорам и так далее. Ты много крутишься среди толпы и много чего слышишь. Я не собираюсь лезть в чужие дела или подставлять тебя. Мне просто надо много информации. Всё понял?
- Да конечно. Если тебе надо для серьёзного дела, чё там…
- И вот ещё что, Вова, - решил Серёжка выжать максимум из ситуации. – Найди мне девку. Не для охов-вздохов, на это нет времени, а чисто поприкалываться. Ну, ты меня понимаешь. Только не шмару и не отъявленную. Чтоб и внешне, и не дура… Не страшно, если даже любит стихи…
…А через два дня у Серёжки началась война. Но не с городскими таскунами, а с подчинёнными. Группа Борца отказалась от двух наводок на автомобили под предлогом возможного конфликта с блатными, тянула время и с третьей. Группа Каратиста, наоборот, торопилась и считала тщательную подготовку операций глупостью . Они не сумели угнать нужную машину, разбили её руками-ногами и повышибали окна двум соседним по стоянке, которые по цене точно не могли принадлежать взяточникам и казнокрадам. Потом двое из группы взбунтовались против своего лидера, требующего под давлением Серёжки осторожности, самовольно переизбрали его, и новый командир, Синий (Синельников), вытребовал у Каратиста телефонный номер Серёжки и пришёл на встречу. Но не для того, чтобы выслушать указания, а с наглым вопросом: «Бледный, ты с
103
нами или как?»
Более-менее адекватная группа Боксёра какое-то время работала серьёзно и слаженно, но потом, во время тренировки, сам Боксёр разбил бровь своему приятелю и сотоварищу по подпольной работе Медведю (Мишину), тот обвинил друга в преднамеренной жестокости ради попадания на кубок области, Боксёр пристыдил его «нытиком» и «девчонкой», и ссора разгорелась. При этом третий участник группы Микола (Николаев) поддерживал то одного, то другого.
И такие проблемы возникали едва ли не каждый день. Серёжка совсем «съехал» в учёбе, стал реже бывать дома и часто оказывался в тупике, не зная, как «разрулить» очередную психологическую задачку. Даже мудрая Вика затруднялась с советами, касающимися мальчишечьих отношений. Да Серёжка и стеснялся обращаться к ней часто по таким делам: он сам заварил эту кашу…
Второй конфликт Серёжки – с Гершуни и Борисом - был неизбежен в любом случае. Уж слишком нагло и громко заявили о себе его спортсмены, чтобы умные друзья ничего не заподозрили. Гершуни догадался первым, заметив связь городских происшествий с собственной картотекой компромата. Они вызвал Серёжку для решительного разговора, приготовили разные косвенные доказательства, но тот и не собирался ничего скрывать: и время пришло, чтобы открыться, и была надежда на помощь более опытных товарищей в управлении новыми бойцами, дисциплинированными на своих тренировках, но такими разными и непонятными в остальное время.
Друзья выслушали Серёжку, не выражая никаких эмоций, и Гершуни, поразмыслив, высказался за обоих:
- Я не скажу, Бледный, что ты сделал плохо. Не скажу, что сделал хорошо. Теперь уже ничего не изменишь, а я не любитель переделывать прошлое. Ты увёл наше святое дело в сторону, в которую мы с тобой не пойдём. Кто был прав – это мы скажем…может быть…лет через пять-десять. Если будем живы. Знаю точно только одно: если работать на результат, говорить, что главное – результат, а путь к нему не столь важен, то результат становится таким, каким был путь. Ты вот красиво оделся, прямо жених, никто не скажет, что это деревенский парень из училища. А мне ты больше нравился простым и скромным. Потому что твоя новая дорогая одежда – скорее всего и есть результат всех твоих операций со спортсменами. И другого не будет… Спасибо за помощь, дай Бог тебе
104
не запутаться.
Они ушли, хотя и пожали руки напоследок. Борис даже постучал по плечу. А Серёжка стоял, чертил ботинком что-то на мокрой земле и думал, что лучше б его обругали последними словами и даже дали бы по морде, но не бросили.
…В течение апреля в городе, помимо угонов, сгорело или подверглось нападению вандалов четырнадцать объектов, включая автомобили, магазины, склады и даже две квартиры, сожжённые Борисом и Гершуни. И тем, и другим заговорщикам стало ясно, что их борьба заразила своей романтической жестокостью ещё кого-то и областной центр на пороге гражданской войны. Серёжка знал об этом чуть больше: группа Синего увеличилась до семи человек и превратилась в банду без всяких идей и понятий о справедливости. Теперь он стал сдерживать Борца и Боксёра, чувствуя, что власть вот-вот приступит к ответным военным действиям. Так и произошло.
Если человека ничто не ограничивает, от него отворачиваются близкие и он может совершить преступление. Если ничто не ограничивает человека во власти, он глупеет и всё вокруг него покрывается плесенью идиотизма. Мэр Драпневский повёл решительную борьбу с молодёжным терроризмом, объявив свой «террор закона». Семнадцатого апреля наряд полиции задержал на окраине города двух мальчишек-семиклассников, которые то ли поджигали гараж, то ли соорудили костёр, чтобы погреться. Пацанов начали бить, и проходившая мимо старушка Кондратьева Степанида Григорьевна обозвала полицейских фашистами. Её задержали. Драпневский выступил по телевидению со специальным заявлением, из которого можно было понять, что в ближайшее время баба Степанида будет торжественно осуждена по статье Уголовного кодекса об оскорблении представителей власти и не исключается вероятность того, что пенсионерка является руководителем и идеологом террористического движения.
Город отреагировал мгновенно. Тысячи людей не только намекнули в сети, что мэр – дурак, но и выложили документы, доказывающие, что Драп не имеет ни высшего образования, ни кандидатской степени, которые у него чудесным образом возникли на предыдущей ступени карьерной лестницы – когда он из рабочего по уходу за зданием мэрии становился завхозом того же здания. Вспомнили даже прошлогодний собачий конкурс красоты, где по единодушному мнению жюри победила дворняга мэра, которую таскала на поводке такая же безродная и несимпатичная мэрская жена.
105
Драпневского сняли, в городе установили особый режим, проводить который прибыл генерал Тараканов. В сопровождении бригады Внутренних войск.
Поначалу горожане спокойно отнеслись к появлению вэвэшников, ведь люди уже боялись оставлять на улицах даже старенькие «Жигули». Однако ребята в форме повели себя так, будто взяли город штурмом и за это им дали неделю на разграбление. Они бесплатно набирали спиртное в любом магазине, заходили в бары и требовали обслуживать только себя, избивали молодёжь по поводу и без – «за измену»… К тому же теракты не прекратились, а участились. Не помогло и то, что на всех жителей от восьми до двадцати одного года надели специальные браслеты, отслеживающие передвижение. Технически продвинутая молодёжь быстро обнаружила, что браслеты нерабочие: кто-то просто нажился на этом. Глупая и жадная власть всегда пилит сук, на котором сидит, уверенная, что выгодно его продаст.
Тринадцатого мая город объявил всеобщую забастовку. Четырнадцатого был избит и разогнан митинг у мэрии. На следующий день, не выдержав волны критики и ненависти, не вышел на патрулирование один из полков ВВ, но оказалось, что это ещё хуже: в Южном микрорайоне, зоне ответственности полка, за один вечер группы Боксёра и Синего сожгли пять машин и АЗС, произошло восемь ограблений и два изнасилования. Под давлением общественного мнения в каждый полицейский патруль включили местных журналистов, педагогов, священников. Были задержаны самые отмороженные хулиганы и вандалы, которые не владели правилами конспирации по Гершуни и легко попались. Кстати, сам Гершуни и его соратник Борис прекратили всякую террористическую деятельность, как только поняли, что город пошёл в разнос. «Мы – за справедливость, а революционеры – нам враги», - сказали они себе и вступили в молодёжную Народную дружину порядка. Но перелом в ситуации произошёл на последней акции группы Борца. Более осторожные и разборчивые, чем их сотоварищи, Борец, Конопатый и Ван Дамм вдруг захотели показать себя настоящими героями и, пока наряд полицииходил на какое-то задержание, подожгли пустующий УАЗик. Воронок стоял в маленьком дворе, окружённом шестиэтажками, и полный бензобак взорвался настолько сильно, что выбило рамы сразу в трёх квартирах первого этажа. В одной из них погиб четырёхлетний мальчик.
На следующий день, не выдержав угрызений совести, сдался Ван Дамм, который взял взрыв только на себя. Спустя сутки задержали по подозрению двоих из группы Синего, а
106
также Медведя. Вспомнив личную обиду, Медведь показал на Боксёра.
Привлечь к суду получилось только «каратистов». Помимо всего прочего, сказалась конспирация, при которой каждый знал не более двух товарищей, а ещё то, что подбирались Серёжкой в боевики ребята с крепкими характерами, которых легче было убить, чем сломать. Тот же Боксёр, оказавшись в камере, своей накачанной фигурой и молчаливостью вызвал нормальное отношение, а на допросах рассказал, как отбил у Медведя девушку, как тот прилюдно поклялся отомстить ему и начал всячески пакостить в спортклубе и в школе. Боксёр, развлекаясь, сочинял на ходу свой роман, и следователь видел это, однако, кроме показаний Мишина, ничего не имел. Пообещав, что они ещё встретятся, он отпустил Боксёра навсегда.
Едва узнав об арестах своих подопечных, Серёжка позвонил Гершуни и Вике, после чего сменил сим-карту. Девушка поддалась на уговоры матери и уехала с нею к тётке в Минводы. Её товарищи нашли в интернете какое-то объявление о наборе в волонтёры, показали его родителям и – благо наступили каникулы – уехали на Алтай, где, подрабатывая, обошли и объездили все достопримечательности. Засыпая у костра или в чьём-нибудь сарае, они шлёпали комаров и всё время скатывались на один и тот же разговор: называли Серёжку чёртушкой и винили в провале великого дела.
Косвенный виновник всех событий косвенно поплатился за них. Он сел. Но не за терроризм. Когда взяли Боксёра, когда в училище дважды наведались полицейские и допросили персонально весь старший курс, а Большой Вован из разных источников узнал, что люди Толстого буквально роют землю, чтобы найти борца с паленой водкой, Серёжка понял: пора.
Он выломал монтировкой дверцу в стареньком «Фольсквагене» директора училища, соединил провода зажигания и, увидев стрелку на двадцати литрах, сказал себе, что для красивого прощания этого будет достаточно. Далее он заехал за своей подружкой, сестрой Вована, и предложил покататься.
Серёжку ловил взвод ВВ, четыре патрульные машины. Он не лихачил, даже приостанавливался у пешеходных переходов. Проехался мимо гаража Викиного папы, который уже начали разбирать, мимо торгового центра, где околачивался в день бабулиных похорон… Когда Оксане надоел вой сирен сзади, Серёжка резко завернул в проходной двор, высадил девушку и, проехав пару километров, сдался. Его побили слегка,
107
больше не за погоню, а за то, что без конца повторял: «Смотрите, козлы, не попутайте: вы
меня взяли на угоне! Только на угоне!»
Авторитетный депутат Толстый никак не мог смириться с тем, что какой-то юный наглец оскорбил его и оставил без сверхдоходов, и кое-что раскопал. Вроде бы даже была отдана команда на убийство Серёжки. Но город после волны террора хорошо перетряхнули, и Толстый перестал удовлетворять высокое начальство, крышующее блатных. Да и сам парень сумел на новом месте – в шестидесяти километрах от своей деревни и в сорока от города – хорошо устроиться, наладив отношения с теми, кто реально держал зону. О террористическом прошлом он не заикался ни словом и с прежними товарищами больше никогда не встречался.
***
Пользуясь условностями искусства и удовлетворяя вероятное любопытство читателей, попробуем заглянуть в близкое и далёкое будущее героев повествования.
Участие в терактах и опыт общения с полицией, как ни странно, сослужит добрую службу Боксёру, Вите Фирсову. Восемнадцати лет он пойдёт в армию, окажется в ВДВ, подпишет контракт и будет честно служить Родине, пока не ослабеют мышцы и воля. Он всю жизнь будет с уважением вспоминать деревенского пацана, который завербовал его, и однажды, выслушивая разнос подполковника, улыбнётся и скажет сам себе: «Бледного на тебя нет, а то б уже стоял раком». Однако вслух ответит: «Есть!» и приказу подчинится.
Максим Усачёв, он же Борис Савинков, уедет в Москву, станет шоуменом и даже снимется в каком-то сериале.
Роман Михалин, бывший Гершуни, с отличием закончит и школу, и университет, станет успешным инженером, но никогда в жизни не будет слушать политические новости.
Вика-Мария через три года окончательно разочаруется в стране, посредством интернет-знакомства найдёт себе мужа и уедет к нему в Европу. Иностранный супруг окажется слабохарактерным, и, разочаровавшись опять, Виктория разведётся и оттягает себе значительную часть его бизнеса. Родину она не забудет и в те периоды, когда дела будут идти нормально, станет посылать деньги в один из провинциальных детдомов.
Освободившись по УДО, Серёжка откроет в соседнем городе автомастерскую, быстро
108
обзаведётся семьёй, лысиной и животиком. Создавая себе доброжелательный имидж, он
будет работать с бывшим Большим Вованом допоздна и без выходных, и только требовательный звонок Оксаны сможет заставить мужа и брата вымыть руки, переодеться и разъехаться по домам.
Серёжка не забудет родную деревню, и, приезжая к своим младшим с полной машиной гостинцев, он всегда найдёт время заглянуть на кладбище, пройтись до бабулиной могилы и, с улыбкой глядя в небо, где Ангелы ловко прячутся от наших глаз за облаками, сказать вслух: «А ведь всё началось с простой квитанции…»
2013
Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/