Р.Л. АХМЕДШИН

С.Э. ВОРОНИН

 

  

Моделирование в криминалистической деятельности

 

   

Красноярск - 2020

 

ББК 67.522

 

А 75

Одобрена Учебно – методическим советом Сибирского института бизнеса, управления и психологии

 

  

Рецензенты:

доктор юридических наук, профессор И.В. Никитенко

кандидат юридических наук, доцент О.Х. Галимов

 Ахмедшин, Р.Л. Моделирование в криминалистической деятельности. Монография/ Р.Л. Ахмедшин, С.Э. Воронин. – Красноярск: АНО ВО «Сибирский институт бизнеса, управления и психологии», 2020. - 281 с.

 

ISBN 978-5-94969-087-1

 

В монографии исследуются актуальные проблемы современной криминалистики и судебной экспертологии. Моделирование как универсальное средство научного познания находит широкое отражение в криминалистических исследованиях, поэтому в монографии предпринята попытка исследовать отдельные проблемы криминалистики и судебной экспертологии с помощью метода ситуационного анализа, который в литературе получил название ситуационного моделирования. Это позволило авторам достаточно полно раскрыть сущность и природу криминалистического моделирования.

Монография предназначена для студентов и преподавателей высших учебных заведений юридического и экспертного профиля.

 

© АНО ВО СИБУП, 2020.

 

Авторы выражают глубокую признательность директору института Суфие Шафиковне Забуге за помощь в подготовке монографии!

 

 

 

 

 

                                                                                                    ВВЕДЕНИЕ

 

Борьба с преступностью на современном этапе проходит в России в условиях развивающегося системного экономического и социально-политического кризиса. Наблюдаемая при этом стойкая тенденция абсолютного и относительного роста латентной преступности при одновременной тенденции абсолютного и относительного снижения зарегистрированной преступности склонна дезориентировать даже исследователей-юристов.

«У нас народ подает около 27 – 30 млн. заявлений о совершённых преступлениях и правонарушениях. Из них уголовных дел возбуждается только около 2 млн., расследуется только около 50% от этих дел, а до суда доходит примерно 4% от реальных правонарушений и преступлений»¹. Подобное положение объясняется комплексом причин.

Во-первых, не потеряла актуальности проблема высокой текучести кадров из оперативно-следственных аппаратов МВД и СК РФ, несмотря на перманентно продолжающуюся в государстве реформу правоохранительных органов, причем некоторые профессионалы оперативно - розыскной деятельности уходят в криминальную среду, обогащая ее знаниями розыскной и агентурной работы. Решение этой проблемы выходит за пределы данной работы, в том числе и в силу нашей убежденности в её непервостепенности по сравнению со следующей проблемой.

Во-вторых, и это более значимо, продолжает оставаться актуальной проблема дальнейшей разработки оптимальных методов раскрытия и расследования преступлений на основе научного исследования типовых криминальных ситуаций и соответствующими им следственных ситуаций. Полагаем, именно исследование под таким углом зрения составляет суть ситуационного подхода к изучению криминалистических явлений, в основе которого лежит знание о природе моделей.

Моделирование как универсальное средство научного познания находит широкое отражение в криминалистических исследованиях. Учитывая ретроспективную природу криминалистического познания, широкое использование приемов моделирования в процессе исследования преступного события объективно предопределенно. Неудивительно, что согласно сказанному большинство криминалистических понятий эффективно раскрываются исследователю при применении им метода моделирования.

Ситуационный анализ (ситуационное моделирование), наряду с предметно - деятельностным и системным методами, уже давно прочно занял свое место как в методологии криминалистики, так и частных криминалистических теорий. Особый вклад в разработку данного метода внесли А.Н. Колесниченко, В.К. Гавло, Л.Я. Драпкин, И.Ф. Герасимов, Р.С. Белкин, Н.А. Селиванов, А.Н. Васильев, И.М. Лузгин, И.А. Возгрин, Т.С. Волчецкая и др. Концептуальной основой большинства трудов, посвященных данной проблеме, является положение о существовании двух самостоятельных понятийных блоков в криминалистической методике расследования преступлений - криминалистической характеристики преступления и криминалистической характеристики расследования. Каждому элементу первого блока корреспондирует элемент второго. Понять механизм взаимодействия всех этих элементов - значит, понять диалектику соотношения объективного и субъективного начал в генезисе следственной ситуации.

Следственная ситуация так или иначе является объектом исследования многих наук - криминалистики, теории оперативно-розыскной деятельности, юридической психологии и научной организации труда, что безусловно, способствует дальнейшей интеграции их предметов, которой особенно отмечен конец ХХ столетия.

Особое место в понятийном аппарате криминалистики, на наш взгляд, занимает проблемно-поисковая следственная ситуация, как одна из ее классификационных ветвей. При этом проблемно - поисковая следственная ситуация - это тип следственной ситуации, в которой в качестве объектов исследования выступают познавательные и психологические аспекты ее развития. Представляется очевидным, что анализ психологических и гносеологических аспектов позволяет по-другому взглянуть на сущность данного криминалистического явления - с позиции субъекта, познающего следственную ситуацию; понять механизм трансформации следственных ситуаций в зависимости не только от этапов и обстановки расследования, но также психических свойств и процессов различных познающих субъектов.

Другим, не менее актуальным вопросом, тесно связанным с проблемой следственной ситуации, является проблема установления истины в уголовном судопроизводстве. Проблема установления истины является краеугольным камнем в теории доказательств, интегрирующим в себе предметы философии, уголовного процесса, криминалистики и ряда других наук. Каким образом разрешение проблемно-поисковых следственных ситуаций способствует установлению истины в уголовном судопроизводстве - вопрос до настоящего времени в научной литературе недостаточно исследованный. Между тем, очевидно, что процесс установления истины экспертом, следователем, судьей, оперативным работником характеризуется особенностями мышления и предметной направленности познавательной деятельности каждого из них, что, безусловно, требует их самостоятельного изучения. Эту задачу можно решить через анализ оперативно - розыскных, экспертных и судебных проблемно-поисковых следственных ситуаций, что как раз и составляет сущность метода ситуационного моделирования. Такое исследование, на наш взгляд, является ключом к пониманию природы следственных, экспертных, оперативно-розыскных и судебных ошибок, а также их влияния на процесс установления истины по делу.

 

             Глава 1. Основные проблемы моделирования в криминалистике

 

                  1.1. О природе моделирования и базовых свойствах моделей

 

Изначально феномен модели относился только к объектам материального мира, но в последующем пришло понимание, что понятие модели может распространяться также на такие формы абстрактного знания, как законы, теории и гипотезы. Теоретическая модель будет включать в себя модели гипотезы более низкого уровня, представляя собой единую познавательную систему.

Чтобы не плодить новые сущности, мы приведем основные исследовательские выводы,² которые предопределяют природу модели:

• Сначала в сфере научных дисциплин информационного, кибернетического, системного направления, а затем и в других областях науки модель стала осознаваться как нечто универсальное, хотя и реализуемое различными способами. Модель есть способ существования знаний.

• Модель понимается широко: модели бывают не только материальные, но и идеальные. Например, все наши знания представлены моделями. Модели – это специальные системы. Целесообразная деятельность невозможна без моделирования.

• Модели имеют целевой характер: один из принципов классификации моделей состоит в соотнесении типов моделей с типами целей; примером такой классификации служит деление моделей на познавательные и прагматические, выделяемые в рамках соответственно теоретических и прикладных задач.

• Познавательные модели являются формой организации и представления знаний, средством соединения новых знаний с уже имеющимися. Поэтому при обнаружении расхождения между моделью и реальностью встает задача устранения этого расхождения путем изменения модели. Познавательная деятельность ориентирована в основном на приближение модели к реальности, которую модель отображает

• Прагматические модели являются средством управления, средством организации практических действий, способом представления образцово правильных действий или их результата, т.е. являются рабочим представлением целей. Поэтому использование прагматических моделей состоит в том, чтобы при обнаружении расхождений между моделью и реальностью направить усилия на изменение реальности так, чтобы приблизить реальность к модели.

• Понятие модели относится не просто к объекту, который мы так называем; оно включает: субъекта, организующего моделирование, и задачу, ради решения которой проводится моделирование; объект-оригинал, который моделируется; средства, из которых создается модель; а теперь и среду, в которой модель должна функционировать.

• Наиболее полно необходимость алгоритмизации моделирования осознана там, где проблема эффективности действия стоит особенно остро: … в изобретательском поиске³, в имитационном моделировании⁴.

О ценности модели свидетельствуют её упрощенность, приближенность, адекватность и ингерентность.

Под упрощенностью модели целесообразно понимать наличие качественных различий между исходным объектом и его моделью.

Отдельно затронем оригинальный аспект природы упрощенности моделей. «Почему-то оказывается так, что из двух моделей, одинаково хорошо описывающих данное явление, та, которая проще, оказывается ближе к истинной природе отображаемого явления. В истории науки имеется немало замечательных примеров этого, и, возможно, самый яркий из них – переход от геоцентрической модели Птолемея к гелиоцентрической модели Коперника. Ведь и геоцентрическая модель позволяла с нужной точностью рассчитать движения планет, предсказать затмения Солнца – хотя и по очень громоздким формулам, с переплетением многочисленных “циклов”. Этот пример выявляет разницу между эффективностью и правильностью (истинностью) моделей. У физиков имеется неформальный, эвристический критерий: если уравнение “красивое”, то оно, скорее всего, правильное – эстетическая оценка простоты и истинности модели. Можно предположить, что простота правильных моделей отражает некое глубинное свойство природы, и, видимо, именно это имел в виду И. Ньютон, говоря, что природа проста и не излишествует причинами вещей, или древние схоласты, которые подметили эвристически, что простота – печать истины»⁵.

Под приближенностью модели целесообразно понимать наличие количественных (больше-меньше) или как минимум ранговых (лучше-хуже) различий между исходным объектом и его моделью. Понятно, что чем в меньшей степени изучен объект, тем сильнее в процессе моделирования отражена ранговая приближенность, которая таким образом выступает индикатором состояний исследования объекта.

Под адекватностью модели целесообразно понимать её детализированность (полнота, точность и объективность) в контексте решения поставленной задачи.

Под ингерентностью модели целесообразно понимать её согласованность с культурной средой, прежде всего её востребованность обществом, социальной группой, профессиональным сообществом. Проблема ингерентности крайне значима для общественных наук, которые всегда отрицают ценность выводов, не укладывающихся в существующую парадигму, Догматизм есть неотъемлемое свойство гуманитарного знания. Учитывая же, что криминалистическое знание является составляющей частью правового знания, которое по природе своей предельно гуманитарно, решение проблемы ингерентности моделей становится неотъемлемым элементом криминалистического познания.

 

Выводы

• Модель есть системное отображение оригинала⁶.

• Моделирование есть разновидность познания, в котором искусственно созданный объект или образ в определенной степени адекватен исследуемому объекту или образу.

• Эффективному моделированию, определяемому целью исследования, способствует достижение оптимального уровня упрощенности, приближенности и адекватности модели.

 

1. 1. Моделирование в криминалистических исследованиях личности

 

«Объектом исследования является деятельность по …», «предметом исследования являются закономерности, проявляющиеся в деятельности …» – стандартные для диссертационных исследований фразы, определяющие познавательную ценность всех кандидатских и докторских диссертаций по специальности, в которую входит криминалистическая наука. Не абстрактные отношения, которые являются объектом исследования всех нормативно-правовых отраслей, которые, как известно, выступают искусственными системами, часто противоречащими не только законам общественным, но и здравому смыслу, а деятельность – конкретная и определённая.

Деятельность — процесс активного взаимодействия субъекта (в криминалистике прежде всего человека) с объектом (окружающей действительностью. Исходным для исследования деятельности является понятие человека (личности как понятия интегративного для биологической, социальной и индивидуально-психологической составляющей). Оперировать категорией «человек» возможно только при построении его криминалистической модели. Какую же модель личности использует современная криминалистическая наука? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к истории криминалистического исследования личности.

Пересмотр взглядов на необходимость изучения личности преступника в криминалистическом аспекте произошел в начале 1960-х годов. Решив принципиальный вопрос о целесообразности изучения личности в криминалистике, исследователи объективно перешли к следующему познавательному этапу – построению общей модели личности. Неудивительно, что поначалу основные дискуссии, особенно в 1960–1970-х гг., в криминалистике сводились к определению необходимого объема изучения личности преступника. «Суть мнений, которые высказывались в криминалистической литературе об объеме исследования личности обвиняемого, сводится или к попытке дать общую формулу данных об обвиняемом, или к конструированию перечней и классификаций сведений о личности обвиняемого, подлежащих исследованию»⁷.

Попытка дать общую формулу личности провалилась, впрочем, так же, как и у тысяч исследователей, начиная с возникновения человеческой цивилизации. Отметим, что попытки построения максимально абстрактной модели личности в криминалистике встречаются и сегодня, хотя и оцениваются несколько скептически.

Гораздо более успешными были попытки построения структурной модели личности преступника, предопределившие сегодняшний уровень развития исследований этого сложнейшего объекта познания.

Так, Н.Т. Ведерников предлагал положить в основу структурной модели тип темперамента и черты характера⁸. С ним впоследствии согласилась В. Е. Коновалова⁹. Забегая вперед, отметим, что данная позиция, высказанная в середине XX века, оказалась наиболее перспективной с позиции сегодняшнего дня.

И.А. Матусевич, считая, что «посредством действий проявляются эмоциональные, волевые и интеллектуальные качества личности»¹⁰, предлагала включить их в содержание личностного анализа. П.П. Цветков полагал, что содержательно модель личности должна включать признаки, свойства и состояния лица¹¹. Н.С. Лейкина утверждала, что «помимо социальных характеристик в содержание предмета исследования должны входить тип нервной системы и темперамент»¹². Л.В. Васильев значительно расширял содержание исследования, включая в модель личности мотивы поведения, характер, эмоционально-волевую сферу, особенности интеллектуальной деятельности¹³. Ф.В. Глазырин также моделировал личность через большое количество элементов её структуры, включая в неё «потребности, интересы, мотивы, эмоционально-волевые качества, характерологические черты и прочее»¹⁴.

Заметим, что попытки дать список свойств, характерных для личности преступника, в сконструированных перечнях и классификациях часто основывались в большей степени на уголовном и уголовно-процессуальном аспектах изучения личности преступника, реализуя тем самым традицию криминологической науки акцентировать внимание на статусных характеристиках личности в целом (пол, образование, семейное положение, профессия и т.д.), а не на свойствах, проявляемых достаточно стабильно в различных сферах деятельности, – поведенческих параметрах.

Обобщая сказанное, отметим, что исследования оптимальной криминалистической модели личности не просто сформировали начальный пласт знаний, но и способствовали появлению исследовательской установки о том, что «криминалистический аспект проблемы изучения личности обвиняемого заслуживает право на самостоятельность в курсе криминалистики»¹⁵.

Ретроспективный анализ проведенных исследований личности в криминалистике показал научно-познавательную ценность использующихся приемов моделирования, которую мы можем оценить с позиции сегодняшнего дня. Авторами использовалась одна из четырех структурных моделей личности – модель с пирамидальной, взаимопроникающей, радиальной и ветвистой структурой. На рис. 1-2 показаны структурные модели, состоящие из элементов A, B, C, D.

Модель с пирамидальной структурой – модель, в которой элементы модели структурируются по принципу от базового к производному, в силу чего в ней наиболее четко демонстрируются взаимосвязи между элементами. Сказанное предопределяет её теоретическую завершенность и высокую практическую ценность. Тем не менее уровень знания о человеке на данный момент не предполагает построение моделей этого типа, но эта схема представляется своеобразным идеалом структурирования криминалистически значимой информации о личности. Уровень упрощенности данной модели – средний, приближенности – высокий, адекватности – высокий.

Модель с взаимопроникающей структурой – модель, в которой элементы модели структурируются по принципу общего и частного.

Взаимопроникающая структура направлена в основном на вычленение и демонстрацию типичного для всех элементов, её составляющих. Как правило, типичное в элементе характеризуется качественным отличием от общего содержания этого элемента. Примером подобной структуры могут служить представления о характеристиках личности, где элемент A – биологические, элемент B – социальные, элемент C – индивидуальные и элемент D – духовная составляющие личности. Проблема в том, что ни один исследователь не сможет развести эти группы характеристик, что предопределит абстрактность (фактически негодность) выводов.

Не отрицая идею взаимообусловленности всего, отметим, что описанное структурирование грозит уходом в эклектику, так как, «не умея фиксировать определенность отношений, в которых совершаются переходы противоположностей, страшась релятивизма и не желая быть односторонним, эклектик ищет спасение в формуле “и то и другое”»¹⁶. Ценность данной модели познания в её незаменимости на самом первом исследовательском этапе, фактически на этапе пилотных исследований, исследований, производимых «на ощупь». Можно сказать, что использование данной модели было актуально для криминалистических исследований личности начала и середины XX века. Уровень упрощенности данной модели – средний, приближенности – низкий, адекватности – высокий.

Модель с радиальной структурой – модель, в которой её элементы определяются вне контекста их взаимодействия. Рассматриваемая модель – достаточно специфическая форма структуризации, используемая в тех случаях, когда определенная совокупность элементов характеризуется скорее статическим, нежели динамическим единством.

Связи между элементами здесь малозначимы, так как значимость элементов, набор которых обеспечивает «жизнедеятельность» структуры, определяется свойственной им функцией. Преимуществом радиального структурирования выступает возможность включения в структуру элементов, не находящихся между собой в строгих логических связях.

Радиальная структура непригодна для изучения сложноорганизованных объектов или явлений с многочисленными логическими связями между элементами, так как элементы, выделяемые в ней, равнозначны и не определяемы друг через друга.

Рассматриваемая модель противоречит одному из основных принципов систематизации – принципу исходного минимума элементов системы. Содержание указанного принципа сводится к первоначальному зачислению в систему минимума элементов, не определяемых друг через друга¹⁷. Ценность данной модели познания в её незаменимости на этапе генерирования идей, поиска существенных составных исследуемого объекта. Можно сказать, что использование данной модели было актуально для криминалистических исследований личности второй половины XX века. Уровень упрощенности данной модели – высокий, приближенности – низкий, адекватности – высокий.

Модели с пирамидальной, взаимопроникающей и радиальной структурой можно назвать базовыми, порождающими более универсальные, комбинированные модели (рис. 1).

 

Рисунок 1. Базовые структурные модели: 1 – модель с пирамидальной; 2 – взаимопроникающей и 3 – радиальной структурой

 

Ветвистая структура – модель, в которой её элементы структурируются, образуя иерархию моделей, является своеобразной разновидностью пирамидальной и радиальной структуры, предназначенной для исследования сложноорганизованных объектов, элементы которых изучены не в полном объеме (рис. 2). Уровень упрощенности данной модели – средний, приближенности – высокий, адекватности – высокий.

Актуальность использования ветвистой структуры как исходной модели для криминалистического исследования личности определяется тем, что в её рамках возможно:

• исследование составляющих личности, имеющих разную природу;

• выделение ряда блоков, которые напрямую друг с другом не связаны либо такая связь только начинает прослеживаться (что также характерно для радиальной структуры);

• использование применительно к каждому элементу первого уровня (A, B, C, D) пирамидальной структуризации его субэлементов (субмоделей), если объем соответствующего научного знания позволяет это сделать;

• в силу выраженной иерархичности субэлементов (субмоделей) рассматриваемая модель легко позволяет разрабатывать как теоретические, так и прикладные модели.

 

Рис. 2. Модель личности с ветвистой структурой

 

Определившись с оптимальной структурой модели личности в криминалистических исследованиях, необходимо перейти к её содержательному наполнению, что позволит создать наиболее общую модель личности, так называемую модель-идею¹⁸. В модели-идее акцент ставится на факте системности модели, которая возникает благодаря использованию достаточно абстрактных положений. Сказанное позволяет в модели-идее при исследованиях сложноорганизованных объектов обосновать их логическую совместимость.

При определении содержательных элементов модели необходимо ориентироваться на ряд условий, своего рода «техническое задание», проистекающее из цели криминалистического исследования личности.

1. Личность по сути своей является образованием целостным, однако исследования проблемы личности преступника в криминалистической науке должны быть преимущественно ориентированы на элементалистский подход. Если взять наиболее типичных представителей холистского подхода (З. Фрейд, А. Адлер, К.Г. Юнг, Э. Эриксон, Э. Фромм, Г. Олпорт, Д. Келли, А. Маслоу), то можно констатировать недостаточную эмпирическую подтверждаемость теоретических построений этой группы исследователей, что не характерно для теорий сторонников элементалистского подхода (Р. Кеттел, Г. Айзенк, Б.Ф. Скинер, А. Бандура, Д. Роттер). Возможно, когда-нибудь будет создана холистская теория, которая будет впоследствии исследована и эмпирически подтверждена, однако до этого момента следует пользоваться теориями, пусть и не столь «красивыми», как холистские, но реализуемыми в сфере практической – теориями элементалистскими.

2. Целесообразно выделять только измеряемые личностные характеристики. Психологическая наука разработала достаточно богатый арсенал диагностических методик, результаты использования которых легко поддаются статистической обработке и востребованы практикой расследования преступлений.

Ранее¹⁹ выделив три базовые категории (образ, мотив, действие), составляющие содержание личности во всём ее многообразии²⁰, в криминалистической модели личности мы выделяли элементы, соотносимые с:

• образом – личностный уровень ценностей;

• мотивом – личностный уровень отношений;

• действием – личностный уровень притязаний.

 

Рис. 3. Структура модель личности

 

Каждый уровень модели аккумулирует в себе один из качественно отличающихся компонентов психики, который в конечном виде можно представить в виде табл. 1.

 

Таблица 1. Содержательная и структурная характеристика криминалистической модели личности

 

Личностный уровень преступника	Содержательная характеристика личностного уровня	Криминалистически значимая информация, представленная в конкретном личностном уровне
Уровень ценностей	Что представляет интерес для человека во внешнем мире	Тип мышления; личностная значимость разнообразных объектов, степень несоответствия истинной ценности объекта и его субъективной оценки преступником, а как следствие общая характеристика напряженности бессознательного
Уровень отношений	Чем руководствуется человек для достижения своего интереса	Ролевые установки индивида. Опосредованные характеристики возраста, социальной группы, пола т.д.
Уровень притязаний	Каким способом реализует человек свой интерес	Типичные поведенческие модели реагирования. Способ совершения преступления, выбор орудия преступления и средств достижения преступного замысла. Способы подготовки и постпреступного поведения

 

Следующим этапом криминалистического моделирования личности будет этап построения прикладной модели, «модели-объекта», которая носит ярко выраженный служебный характер по отношению к целям исследования и к объекту познания, ради чего она, собственно, и создается²¹. При таком подходе возникает проблема поиска того единого основания, которое способно включить в себя порой крайне неоднородные по содержанию компоненты изучаемого объекта.

Содержательно прикладная криминалистическая модель личности должна соответствовать требованиям индивидуальности (неповторяемости), относительной устойчивости, некорректируемости, фиксируемости и измеряемости.

Высокая степень индивидуальности (неповторяемости) данных о личности определяется как возможность личностной или групповой идентификации лица по результатам его деятельности, которая проистекает из присущих только этому лицу (или группе лиц) характерных признаков.

Относительная устойчивость данных о личности проистекает из дуальности её психики, балансирующей между тенденцией к изменчивости в стратегическом аспекте и тенденцией к неизменности в тактическом, ежедневном аспекте.

Некорректируемость данных о личности проистекает также из дуальности её психики, балансирующей между тенденцией гетеростатической (интенсивности деятельности психики), и тенденцией гомеостатической (энергоэкономности деятельности психики).

Фиксируемость и измеряемость данных о личности выражается в выборе таких личностных параметров, которые обладают свойством отображения вовне.

Если задаться вопросом, какой подход в исследованиях личности позволяет учитывать содержание личностных уровней ценностей, отношений и притязаний и одновременно соответствует требованиям индивидуальности (неповторяемости), относительной устойчивости, некорректируемости, фиксируемости и измеряемости, то ответ будет категоричен — только типологический подход.

Типологический подход, то есть сведение многообразия свойств к комплексу наиболее характерных особенностей, различающихся у различных типов, соответствует всем критериям надежности для моделирования — упрощенности, приближенности и адекватности. Типологический подход — это не универсален, однако его ценность бесспорна с остальными познавательными моделями.

Испытывая гордость за томскую криминалистическую школу исследования личности (Н.Т. Ведерников, И.Т. Кривошеин, О.Н. Сафаргалиева, А.Н. Хоменко, Е.С. Мазур, Д.А. Мезинов, И.В. Чаднова, Е.С. Симакова, И.В. Тазин, Т.А., О.А. Попова, Алексеева, В.Л. Юань, А.С. Скоревич, И.В. Иванов), констатирую, что еще в конце 1970-х гг., её основатель, говоря о перспективах развития криминалистики, указал на то, что «интересные и перспективные предложения появляются при изучении социально-психологических свойств личности обвиняемых, совершивших однородные преступления. Наши исследования позволяют сделать вывод о том, что наряду со сходством в механизме совершения преступления, в преступной деятельности субъектов, их совершающих, проявляются определенные группы личностных свойств. В дальнейшем на этой основе возможна разработка криминалистической типизации личности преступников, что обусловливается выразившейся в совершенном преступлении направленностью личности»²². Идея криминалистической типологии, постоянно встречающаяся в трудах томских криминалистов, прошла проверку временем и нуждается в переходе с уровня спорадических исследований на уровень исследований системных.

Рассуждая о типировании личности, даже сегодня необходимо признать, что идея сведения многообразия внутреннего мира человека к типовым моделям его поведения не является общепризнанной. Скажем больше, помимо логических противников идеи типирования у неё очень много противников психологического плана.

Объективной основой аргументации против типирования выступает принципиальная многоаспектность человеческой личности. Проблемой же данных заявлений является непонимание того, что человек имеет только потенциал многоаспектности, не означающий, однако, что в реальности будет реализована большая часть возможностей этой многоаспектности. Противники идеи типирования забывают, что даже такой оптимистически настроенный исследователь, как основатель современной гуманистической психологии А. Маслоу, утверждал, что потребностью полного и наиболее эффективного использования собственного потенциала обладают меньше чем 1% населения.²³

Человек склонен к состоянию гомеостаза (равновесия) как базового для психики человека, что полностью не противоречит свойству любой физической системы. Природа человека подчиняется закону гомеостаза, определяющего необходимость уменьшения напряжения и сохранения состояния внутреннего психофизиологического равновесия. Типологическая, а в нашем случае психотипологическая, модель идеально «вписывается» в концепцию гомеостаза и выступает определяющей, хотя и не безоговорочной, в деятельности каждого человека.

«Когда говорят о «нормальной личности», то сплошь и рядом забывают, что соединение двух таких терминов, как “личность” или “индивидуальность”, с одной стороны, и “норма” или “средняя величина” – с другой, – такого рода соединение грешит внутренним противоречием; это есть соединение двух по существу совершенно не согласных друг с другом терминов. Слово “личность” именно подчеркивает индивидуальное в противоположность схеме, норме, середине. Решительно то же самое относится и к выражению "нормальный характер"»²⁴. Нормальность каждой личности – величина весьма условная, как и условна величина, раскрывающая индивидуальность каждого. Балансируя между условной нормальностью и неявно выраженной индивидуальностью, которая в силу схожих условий существования объективно незначительна, психотипологический подход представляет собой закономерный этап исследований личности.

Назовем основные объективные причины, предопределившие возникновение дискуссии о целесообразности выделения психологических типов:

• доминирующая в академической среде гуманистическая доктрина исследования личности, характеризующаяся верой в неадекватно запредельную степень индивидуальности каждого человека;

• боязнь современных исследователей личности прийти к выводам, которые зарубежная доктрина признает неполиткорректными;

• гуманитарные исследования, которые только формально соответствуют требованиям научности и включают в себя рассуждения на уровне понятийных новаций не только на формально-диссертационном уровне, но и на уровне последующих исследований;

• трудности проведения типологических исследований одним исследователем, сосуществующие с положением, когда большинство исследователей-гуманитариев – одиночки;

• объективные сложности, характерные для каждой типологической модели (неоднозначность, фрагментарность основания типирования; проблемы промежуточных типов; проблема встречающейся личностной безликости современного человека, серьезно затрудняющая идентификацию конкретного психологического типа, конформность как личностное свойство исследуемого);

• боязнь современных специалистов выйти за пределы исследовательского пространства своего предмета, сосуществующая с доминантно психологической нагруженностью исследований личности, в том числе в криминалистическом аспекте;

• частая неактуальность исследований личности как целостной структуры, приводящая к локальным, фрагментарным исследованиям, которые обладают более высокой степенью надежности, чем исследования личности целиком, даже с использованием приемов типологии.

Основной субъективной причиной, предопределившей дискуссию о целесообразности выделения психологических типов, является антагонизм исследователь – личность, свойственный в той или иной степени всем ученым. Дело в том, что у современного гуманитария присутствует ВЕРА, в большинстве случаев необоснованная, в собственную личностную уникальность, определяющая несовместимость с научной убежденностью в целесообразности психологического типирования. Как правило, вера в собственную уникальность исключает признание в себе типичного, выступает в качестве компенсационной реакции на неосознаваемое понимание ординарности или неполноценности собственной личности. Напомним, что в любой сфере, в том числе и научной, распространение информации происходит через своеобразный фильтр: «нравится» или «не нравится». Этот фильтр действует так, что абсолютно истинная информация может оказаться непринятой, а ложная принятой²⁵.

При анализе криминалистической литературы мы не нашли убедительных аргументов, позволяющих усомниться в объективности психотипологического подхода вообще и криминалистическом изучении личности в частности. Неиспользование психотипологического подхода объективно обусловливает высокий уровень общности, абстрактности рекомендаций любого плана, в том числе и тактического. К слову, высокий же уровень общности не соответствует ситуативной природе тактического воздействия как результата научного познания, низводя криминалистическую тактику до уровня XIX века, а криминалистическую методику – до уровня исследований, проводимых Г. Гроссом.

Оптимальная модель криминалистического типирования личности. Как и в случае с теоретической моделью, прежде чем говорить о содержательной составляющей модели личности, необходимо определиться с её структурой, учитывающей следующее:

• Типология должна включать как минимум три типологические группы. Использование типологии, состоящей из двух типов, то есть типов- антагонистов, нецелесообразно, так как с высокой степенью вероятности следователь будет осознанно или неосознанно воспринимать повышено критично группу, не совпадающую с его психотипом. Невысокая степень критичности, проявляемая к собственным психологическим особенностям, – явление закономерное и предельно распространенное. Чтобы преодолеть грань порочного круга «свой (правильный) и чужой (странный, неправильный, плохой)» психотип, в типологию необходимо вводить третий тип, который становится компромиссом между привычным и чуждым.

• В структуре типологии целесообразно выделять до девяти типологических групп. «Миллеровская семерка» — это установленное экспериментальным путем количество объектов, которые человек способен воспринимать без излишнего перенапряжения ресурсов психики, бытовой уровень комфортного восприятия²⁶. Последующие исследования уточнили «комфортное» число объектов, установив его в пределах 7–9²⁷.

• Проблема промежуточных психологических типов должна быть решена, посредством выявления психотипологического основания, не предполагающего элемент двойственности природы личностных особенностей.

• Неустойчивость и уязвимость личностных характеристик, содержательно определяющих особенности типа личности, – условие для выделения типов в криминалистической модели личности.

Не преувеличивая, можно утверждать, что криминалистическое исследование личности преступника начиналось с типологических исследований, в которых исследовались типологические особенности личности, предопределяемые типом темперамента²⁸. Впоследствии к идее типологической модели исследователи обращались неоднократно: это и криминалистическое деление допрашиваемых на эмоциональный и рациональный тип²⁹, и заимствованное из психологии деление в процессе проверки показаний на месте проверяемых на интровертов и экстравертов³⁰, и мотивационная типология преступников³¹. Прогрессивные для своего времени, эти подходы нуждаются в новом осмыслении с учетом недостаточной эффективности последующих исследований, базирующихся на перечисленных типологических моделях. Отсутствие эффективности последующих исследований – это не просто эффект потери научного интереса исследователя к теме диссертационного исследования, но и косвенный признак того, что исследование нуждается в переходе на качественно новый уровень, так как простые посылки познавательно исчерпаны.

Мониторинг современной криминалистической литературы позволил сказать, что криминалистическое сообщество не построило на данный момент эффективную прикладную модель личности, отвечающую перечисленным ранее требованиям. Этим требованиям соответствует криминалистическая типология личности, в основе своей базирующаяся на идее психологической специализации личности, наличия у каждого человека центрального психологического свойства. Вспомним: «Когда говорят о наличности у кого-либо того или другого определенного характера, того или другого темперамента, то ведь тем самым, конечно, указывают на известную однобокость его психической организации, тем самым дают понять о наличности в сфере его психики известной дисгармонии, об отсутствии равновесия во взаимоотношении отдельных сторон его душевной деятельности. Ведь если бы мы имели под наблюдением человека с идеально-нормальной психикой, ежели бы, конечно, таковой нашелся, то едва ли бы можно было говорить о наличии у него того или другого "характера"»³².

Типология акцентуированных (специализированных на уровне характера) типов содержательно включает в себя не столько личностные, сколько поведенческие аспекты, способствующие групповой идентификации личности, что делает её актуальной не только для криминалистической тактики, но и для криминалистической методики.

Типология акцентуированных типов разрабатывалась К. Леонгардом³³, П.Б. Ганнушкиным³⁴, А.Е. Личко³⁵. Перечисленные исследователи изучали типологический аспект на специфических выборках – психопатах, военных, несовершеннолетних, что предопределило выделение несколько разных групп психотипов, содержательно «перекрывающих» друг друга.

Анализ типологий К. Леонгарда, П.Б. Ганнушкина, А.Е. Личко показал, что они нуждаются в оптимизации для решения криминалистических задач.

• По причине затруднительности идентификации некоторых типов по поведенческим составляющим были исключены типы: боязливый, неуправляемый (К. Леонгард); неустойчивый (П.Б. Ганнушкин), психостеноид (А.Е. Личко).

• В силу несовпадения основания выделения (не характерологический фактор) были исключены типы экстравертный и интровертный (К. Леонгард).

• В силу неопределенности и некоторой психической неадекватности, выходящей за пределы психологической нормы, был исключен тип экзальт (К. Леонгард).

• Объединены в один психологический тип как носители базовой психологической общности со схожей поведенческой моделью такие типы, как лабильный циклоид, циклоид и лабильный (А.Е. Личко).

• Выделен в самостоятельный тип носитель застревающей акцентуации, как характеризующийся характерологической и поведенческой уникальностью. Несмотря на то, что это увеличило количество типологических групп до 10, мы посчитали это оправданным, хотя, без сомнения, застревающая акцентуация – это частный случай акцентуации параноидной.

Выделенные в комплексной типологии лица встречаются примерно с одинаковой частотой, что косвенно свидетельствует о правильности выделения данных групп (см. Приложение 1). Исключением является более редкая встречаемость таких типов, как сензитив и застревающий, что можно объяснить тем, что:

• в силу социально-экономических факторов (рыночная ментальность, свойственная современным индустриальным обществам с либеральной культурой) доля лиц с сензитивной и застревающей акцентуацией в современном обществе уменьшилась;

• для данных типов реже, чем для остальных характерна склонность к криминальной деятельности.

Использование рассматриваемой типологии позволило решить не только многих проблем криминалистической тактики и методики, но даже и криминалистической техники³⁶.

 

Выводы

• Исходная криминалистическая модель личности преступника базируется на ветвистой структуре и включает в себя обособленные личностные уровни ценностей, отношений и притязаний. В иерархии моделей личности она выполняет функцию базовой, реализующей прежде всего познавательную функцию.

• Следующий уровень в иерархии криминалистических моделей личности является типологическая модель, несущая практико-прикладные функции.

• Для носителей отдельных психологических типов характерна поведенческая уникальность, позволяющая их эффективную идентификацию, и характерологическая уникальность, предполагающая достаточно высокую эффективность воздействия на них.

• Требованиям для прикладной криминалистической модели личности соответствует криминалистическая типология личности, в основе своей базирующаяся на идее психологической специализации личности, наличия у каждого человека центрального психологического свойства.

 

 

Глава 2. Моделирование в криминалистической тактике

 

Криминалистическая тактика исследует тактическую оптимизацию деятельности по расследованию преступлений. Наследуя природу двухобъектного знания криминалистики в целом – преступной деятельности и деятельности по расследованию преступлений, криминалистическая тактика оптимизирует способы организации расследования вообще (на уровне планирования) и проведения отдельных следственных действий в частности (на уровне тактических приемов). Таким образом, целевая ориентированность моделей в тактико-криминалистических исследованиях должна быть направлена на создание моделей:

• эффективного тактического воздействия на иное лицо (модель тактического приема);

• эффективной организационно-тактической самооптимизации (модель планирования деятельности).

Модели эффективного тактического воздействия на иное лицо (модель тактического приема)

«Воздействие» как научная категория в наше время только находит должное отображение в криминалистических исследованиях. Вероятно, это происходит потому, что некоторые авторы ассоциируют с ним действия, направленные исключительно на подавление воли оппонента, т. е. действия сомнительно нравственной природы. «Отчасти этому способствуют многочисленные высказывания о недопустимости вообще какого-либо воздействия на участников уголовного судопроизводства. Кажется, даже время не смогло изменить некие штампы, изобретенные теоретиками»³⁷. Необъективность исследования рядом ученых недопустимости воздействия в работе следователя сопровождается замалчиванием ими значения положений ст. 307, 308 УК РФ относительно уголовной ответственности ряда участников процесса расследования за дачу ложных показаний, которые напрямую следует воспринимать как узаконенное воздействие в форме угрозы, являющееся откровенной формой психического насилия.

Воздействие – категория многоаспектная. Некоторые авторы, смешивая понятия «воздействие» и «внушение», полагают, что воздействие – это то, что способно изменить установки и поведение индивида или тип отношений между участниками деятельности³⁸. Необходимо помнить, что воздействие структурно состоит из убеждения, внушения, манипуляции, заражения и подражания. «Внушать – значит более или менее непосредственно прививать к психической сфере другого лица идеи, чувства, эмоции и другие психофизические состояния, иначе говоря, воздействовать так, чтобы по возможности не было места критике и суждению»³⁹. Воздействие – это целенаправленный перенос движения и информации от одного участника взаимодействия к другому⁴⁰, не исключающее ни в коем случае элемент свободы воли. Воздействие – категория информационная, а не волевая. Психологическое воздействие оказывается при любом вербальном контакте и невербальном обмене информацией любым субъектом процесса расследования на любого его участника. Принципиальным различием между «воздействием» и «внушением» выступает наличие возможности критической оценки получаемой информации лицом, на которое оказывается воздействие, являющейся неотъемлемым атрибутом взаимодействия индивидуумов.⁴¹

Следует признать этически несостоятельной концепцию «убогого допрашиваемого», неспособного противопоставить следователю свой психический потенциал и в силу этого нуждающегося в каких-то дополнительных защитных мерах.

Воздействие на преступника наблюдается во всех следственных действиях, однако в одних следственных действиях потенциал его крайне велик, в других – значителен, в-третьих – не первостепенен и не предопределяет эффективность его проведения. Воздействие есть центральное тактическое понятие, и отрицание ценности и объективности воздействия на подследственного есть отрицание криминалистической тактики в целом.

Правомерное воздействие считается тактически и этически допустимым, если предполагает существование возможности вариативности реакции воздействуемого и сохраняет у него свободу выбора. «При таком подходе появится возможность отделить взвешенную оценку поведения следователя как нравственно-обязанного специального субъекта от безосновательной критики, заставляющей его подчас отказаться от применения наиболее действенных в конфликтной ситуации тактико-криминалистических средств, направленных на получение объективной информации»⁴².

Модель эффективной организационно-тактической самооптимизации (модель планирования деятельности).

Криминалистика как наука о расследовании преступлений крайне гармонично вписывается в систему правовых наук, выступая уникальной формой заимствования и приспособления неправовых знаний к правовым реалиям. Адаптирующая природа криминалистического знания предопределяет его направленность на конкретику, объективность и научность. Однако ввиду разноприродной материи, образующей основные разделы криминалистики, уровень конкретики, объективности и научности этих разделов сильно отличается.

Криминалистическая техника, выступая как форма заимствования знаний из естественных наук в наибольшей степени конкретна, объективна и научна, что привело к тому, что в англо-саксонской науке под криминалистикой понимается чаще комплекс судебно-медицинских наук, реже комплекс наук, предполагающих «общее рассмотрение доказательств в криминалистической лаборатории»⁴³, т. е. исключительно технико-криминалистическая материя.

Криминалистическая тактика не обладает таким уровнем точности и конкретности, как криминалистическая техника, так как базируется на науках социологического плана, прежде всего на психологической науке. К сожалению, традиции отечественных тактико-криминалистических исследований вносят в и так достаточно неконкретную (конечно, в сравнении с физикой и химией) психологическую материю значительную долю философского наполнителя. Последнее выражается в большом количестве схоластических дискуссий, бесплодных копаний в сущности явлений, которые способны обеспечить только обширную тематику диссертационных исследований, с недостаточным выходом практических результатов. Неудивительно, что один из центральных феноменов криминалистической тактики – тактический прием – совершенно не получает приращения научных знаний. Одновременно с этим приращение философствования вокруг тактического приема за последнее десятилетие вышло уже просто на неприличный уровень.

Выход из философствующей криминалистики нам видится в алгоритмизации криминалистического знания, адаптированного как для материи криминалистической тактики, так и криминалистической методики. Под алгоритмизацией в тактическом аспекте мы понимаем процесс упорядочивания криминалистически значимой информации в области организации расследования в целом. Алгоритмизация в криминалистической тактике наиболее явно выражена в феномене планирования расследования, который, надо отметить, в отечественной литературе исследован на высоком уровне.

Именно алгоритмизация тактико-криминалистических рекомендаций нам видится первым шагом к выходу из познавательного кризиса, который породил в наши дни дискуссию: является ли криминалистика наукой (доминантой знаний над опытом) или искусством (доминантой опыта над знаниями)⁴⁴.

В нашей стране криминалистику исследователи относят к науке, но уровень разработанности, прежде всего, тактических рекомендаций, степень их конкретности и практической значимости предполагают скорее природу искусства.

Молчаливое же признание того, что криминалистика – это скорее искусство, поэтому оно терпит явно избыточное философствование исследователей о понятиях, сущности и задачах, приведет к тому, что криминалистику, ужатую до криминалистической техники, будут преподавать не на уровне университетов, а на уровне министерских вузов или современных ПТУ – колледжей.

 

Выводы

• Целевая ориентированность моделей в тактико-криминалистических исследованиях должна быть направлена на создание моделей эффективного тактического воздействия на иное лицо (модель тактического приема) и моделей эффективной организационно-тактической самооптимизации (модель планирования деятельности).

• Воздействие есть центральное тактическое понятие и отрицание ценности и объективности воздействия на подследственного есть отрицание криминалистической тактики в целом.

• Исследовательский подход к феномену планирована расследования - олицетворение рациональности в решении проблемы алгоритмизации криминалистической деятельности.

 

1. 1. Тактический прием как модель и его структура

 

Тактический приём является системообразующим понятием в криминалистической тактике, что предопределяет актуальность его системного исследования.

Традиционно в вопросе о природе тактического приёма доминируют две точки зрения, в соответствии с которыми тактический приём – это:

• рекомендация, в основе которой лежат данные специальных наук (И.Е. Быховский, С.П. Митричев, А.Н. Васильев, В.И. Шиканув).

• наиболее рациональный способ действия или линии поведения при собирании, оценке и использовании доказательств (Р.С. Белкин, Н.Т. Ведерников, Е.П. Ищенко, Н.И. Порубов).

На первый взгляд такие разные подходы, отличаются только пониманием природы тактического приема, но структурно эти подходы идентичны в плане степени конкретности тактических рекомендаций и несут одинаковую познавательную ценность. Эта идентичность обусловлена включением в содержание тактического приема исключительно самой рекомендации по совершению оптимального действия. Условия же реализации любого тактического приема априори выносятся за плоскость научного исследования, перепоручаясь практическим работникам. Понятно, что обе заявленные модели тактического приема есть модели абстрактные, модели теоретического плана, которые предполагают существование моделей тактического приема, носящих прикладную природу. Однако таких моделей отечественная криминалистика не выработала, а некоторые исследователи отрицают необходимость таких моделей вообще.

Проблема любой теоретической конструкции выявляется, в том числе, в процессе практической реализации конкретной идеи или выявленной сущности. Следует задать вопрос: предопределяет ли сложившееся понимание природы тактического приёма эффективность использования тактических приёмов, разработанных на основе данного понимания?

Полагаем, что ответ на этот вопрос скорее отрицательный. Как правило, содержание тактического приёма сводится к предельно общим рекомендациям, которые нередко воспринимаются адресатом по принципу «и так знаю». Например, не стоит воспринимать полностью удовлетворяющим требованиям научности тактический приём, ориентирующий лицо, проводящее экспериментальные следственные действия, на необходимость принятия мер нейтрализации противодействия нормальному ходу опознания со стороны недобросовестных опознаваемых.

Рекомендация включает в себя советы «что делать», но не раскрывает даже в общем приближении алгоритма «как делать». И разве уровень конкретизации содержания значительной части традиционных тактических приёмов выше, нежели в приведенном случае?

Оба подхода к пониманию содержания тактического приёма, заявленные в начале параграфа, предопределяют исследовательский поиск некой совокупности поведенческих операций, направленной на достижение криминалистически значимой задачи, которая содержательно составляет теоретическую модель тактического приема. В принципе это правильно, однако необходимо понимать, что подобное видение тактического приёма исходит из принципиально неправильной посылки идентичности психического потенциала как лиц, которые его используют, так и лиц, в отношении которых он используется.

Индивидуальность лица, реализующего конкретный тактический приём, в максимальной степени определяет его эффективность. Данное положение полностью соответствует современному «состоянию криминалистической науки – избавлению от давно известного науке недуга – иллюзии общеизвестности, элементарности отдельных понятий и положений, которые на самом деле не так просты и очевидны»⁴⁵. Отметим, что преодоление иллюзии общеизвестности должно происходить не путем увеличения рассуждений о теоретической модели тактического приема, так как содержательно это уже ничего не поменяет, а путем перехода исследовательского познания на прикладные модели тактического приема.

Неубедителен контраргумент о том, что содержательная детализация тактического приёма предопределяется значительным количеством ситуационных факторов, и в силу этого неконкретность тактического приёма является объективно существующей проблемой. Неубедительность данного положения проистекает из необходимости постоянного расширения индивидуализации тактического воздействия, что представляет собой главный показатель наличия постепенного приращения тактико-криминалистического знания.

Включение в прикладную модель тактического приема только самой рекомендации безотносительно условий её реализации было объективно для периода зарождения криминалистического знания (конец XIX века) и его первоначального становления (первая половина XX века). С развитием же дифференциальной психологии игнорирование индивидуальных особенностей лица, применяющего тактический прием, и лица, по отношению к которому прием применяется, становится просто недопустимым. Полагаем, что тактический прием, содержательно сводящийся лишь к рекомендации безотносительно условий их реализации, сегодня можно признать архаизмом.

Озвученное понимание природы тактического приема формирует исходный, первый уровень криминалистического обеспечения как специфической комплексной по своему содержанию деятельности, направленной на создание условий постоянной готовности правоохранительных органов к применению криминалистических методов, средств и рекомендаций и реализацию таких условий в каждом конкретном случае расследования преступлений⁴⁶.

Прикладная модель тактического приема. Учитывая криминалистическую ценность не только самой тактической рекомендации, но и оптимизации её применительно к кругу участников, в целях повышения эффективности решения задачи индивидуализации тактического приема в его содержание целесообразно включать:

• Алгоритм действий, применение которого с высокой степенью вероятности будет способствовать достижению криминалистически значимых задач. Содержание данного алгоритма подробно описано в современной криминалистической литературе, и нет необходимости останавливаться на содержании научных дискуссий, при этом полностью не отвергая их актуальности.

• Рекомендации по уточнению алгоритма действий, исходящие из личностных особенностей лица, на которое оказывается воздействие. В основе рассматриваемых рекомендаций лежат личностные особенности воздействуемого, выраженные в сильных/слабых поведенческих моделях, присущих ему в силу его психологического типа.

• Рекомендации по уточнению алгоритма действий, исходящие из личностных особенностей лица, оказывающего воздействие⁴⁷. В основе рассматриваемых рекомендаций лежат личностные особенности воздействующего, выраженные в сильных/слабых поведенческих моделях, присущих ему в силу его психологического типа. Представляется, что возможные исследования личности лица, проводящего расследование, ориентированные на изучение психологических структур, определяющих эффективность используемого тактического приема, лягут в основу исследований криминалистической характеристики личности следователя, которые являются востребованными в отечественной криминалистической науке.

Справедливости ради отметим, что исследования личности следователя как совокупности уникальных особенностей в юридической психологии встречались еще в 20-х годах XX века⁴⁸. Вполне вероятно, что результатом подобного осмысления будет осознание, что определенные типы личности недостаточно способны реализоваться в следственной деятельности, имея невысокий тактический потенциал⁴⁹. Действительно, следственная деятельность характеризуется рядом факторов, которые предопределяют эффективность психической организации следователей. Трудно спорить с тем, что ко всему спектру поведенческих моделей одинаково эффективно адаптированы люди с различными типами психологической организации.

Особенности типов личности предопределяют достаточно жесткие границы реализации профессиональных качеств, но вытекающая из каждого типа личности своеобразная психологическая специализация может выступить той сферой профессиональной деятельности, в которой конкретный тип личности раскроется в максимальной степени⁵⁰, реализуя модель современного прочтения концепции тактического репертуара следователя⁵¹.

Традиционно противники структурной модели личности в криминалистике обосновывают свою позицию двумя основными аргументами, которые целесообразно привести с нашими контраргументами.

Аргумент 1. Личностные особенности не могут выступать в качестве криминалистической материи. Контраргумент – нецелесообразно в криминалистике изучать приемы и средства эффективного воздействия на участников расследования, а в иной науке – средства, оптимизирующие это воздействие, так как междисциплинарное «распыление» приведет к тому, что конкретный вопрос не будет исследован в должной степени ни в одной из наук.

По нашему глубокому убеждению, именно заимствование прикладного психологического знания является основной тенденцией развития криминалистической тактики и криминалистической методики расследования отдельных видов преступлений, возникшей на заре криминалистики⁵². Напомним, что в странах Европы и Америки юридическая психология (law psychology) включает в себя широкий спектр закономерностей, которые у нас в стране частично исследуются в рамках криминалистической тактики, но даже там среди криминалистов актуальна дискуссия «Действительно ли мы наука?»⁵³. Исследование же тактической криминалистической составляющей без интеграции психологического знания сегодня является нонсенсом и, к сожалению, выступает признаком, свойственным отечественной криминалистической тактике, сводя баланс «прикладная наука vs. чистая наука» в сторону последней.

Аргумент 2. Тактический приём есть рекомендация следователю, сформулированная в достаточно общем виде, в целях последующей конкретизации в процессе считывания особенностей расследования конкретного преступления. Контраргумент – при рассмотрении модели тактического приема не через призму «общие закономерности – частный случай», а в рамках триединства «общие закономерности – частные закономерности – частный случай» ценность идеи увеличения тактического арсенала становится рациональной.

Индивидуализация тактического приёма будет способствовать, прежде всего, его более глубокому научному осмыслению, а на уровне прикладном – более эффективному применению. По нашему глубокому убеждению, сформированность отечественной криминалистической науки не является основанием для отказа от практики тактических рекомендаций в рамках типологического подхода, столь естественных для зарубежной науки расследования преступлений⁵⁴.

Проблема реализации прикладных моделей тактических приемов. В современном информационном обществе, перенасыщенном информацией, в том числе и о тактике расследования, единственным фактором, объясняющим невысокий уровень использования тактико-криминалистического инструментария в процессе расследования преступлений, является НЕЖЕЛАНИЕ его использовать. К сожалению, проблема нежелания использовать тактические приемы не просто не исследована, но даже и не заявлена криминалистическим сообществом.

В процессе анкетирования и интервьюирования, проводимого среди студентов очной, заочной и вечерней формы обучения в юридическом институте Томского государственного университета, было выявлено радикальное преобладание в структуре личности студентов эпилептоидной акцентуации. Исследование производилось с помощью характерологического опросника Леонгарда-Шмишека. Было опрошено 1500 человек. У 1104 человек была выявлена эпилептоидная акцентуация как ведущая акцентуация, у 216 как одна из главных.

С одной стороны, для представителей эпилептоидной акцентуации характерна пунктуальность и даже склонность к избыточной регламентированности, однако холерическая составляющая их личности предопределяет наличие компенсационного механизма. Речь идет о предельно выраженной степени индивидуализма, который характеризуется сиюминутностью проявления, вопреки аналитической составляющей. Представители рассматриваемого типа личности столь же рьяно склонны к соблюдению инструкций, как и к неприятию дисциплины и порядка в нормативно нерегулируемых сферах, в том числе профессиональной. Подобное неприятие воспринимается ими как форма самоутверждения, особенно в условиях проблемной личной жизни.

Именно необязательность использования тактических рекомендаций и предопределяет нежелание их использовать как следствие убежденности субъекта в собственном высоком профессиональном уровне. Убежденность же в способности самостоятельно решать тактические проблемы и есть компенсация за излишнюю привычную, но тем не менее давящую на личность, склонность к регламентированности и существованию в иерархических системах, характерную для лиц эпилептоидного типа.

Сказанное не означает, что представители эпилептоидной акцентуации имеют слишком значительный комплекс профессионально несовместимых с расследованием личностных характеристик. Это не так. Индивидуализм, готовность к принятию решения в ситуации конфликта, неосознаваемая агрессивность, склонность к подавлению оппонентов – черты, характерные для эпилептоидов, – предельно эффективно реализуются в ситуации проведения коммуникативных следственных действий. К сожалению, этого же нельзя сказать о поисковых и экспериментальных следственных действиях.

Способом противодействия нежеланию использовать тактико-криминалистический инструментарий представителями эпилептоидной акцентуации выступает повышение уровня регламентирования использования тактических приемов, в силу ранее упомянутой у них склонности к избыточной регламентированности.

Вероятно, ведомственные инструкции, пусть и в рекомендательном виде ориентирующие работников правоохранительных органов на использование тактических приемов, при проведении следственных действий будут способствовать повышению субъективной ценности тактических приемов у указанных лиц. Естественно, эти рекомендации должны не содержать общих советов и декларативных положений. В качестве альтернативы можно использовать практику составления следователями отчетов как форму непроцессуальной документации, сопровождающую их деятельность.

О модели системы тактических приемов. Тактико-криминалистические исследования, фокусирующиеся на изучении тактических приемов отдельно и в их комбинациях, возможны только при видении целостной картины системы тактических приемов. На первый взгляд, тактика проведения отдельных следственных действий сегодня располагает широким арсеналом тактических приемов, оптимизация которых видится или по вектору индивидуализации тактического воздействия, который нами рассмотрен ранее в контексте понимания структурной модели тактического приема, или по вектору адаптации знаний иных наук, которые благодаря поступательному развитию науки и техники постоянно служат источником тактических новаций.

Однако даже поверхностный взгляд обнаруживает, что система тактических приемов не является содержательно сбалансированной сферой знания. Неудивительно, что в рамках тактико-криминалистической оптимизации следственной деятельности часто встречаются рекомендации, носящие настолько общий характер, что возникает мысль о крайне пренебрежительном отношении исследователей-криминалистов к умственным способностям практических работников.

В самом деле, какова ценность тактической рекомендации о желательно максимальной идентичности условий проводимого следственного эксперимента и условий проверяемого следователем обстоятельства в момент преступления? Неужели необходимо указывать на целесообразность этого даже в учебниках? Что, следователь сам не придет к пониманию целесообразности создания схожести обстановки?

В целом можно смело констатировать, что тактический прием, содержательно сводящийся к тому «что делать?», в большинстве случаев не имеет практической ценности, которой обладают тактические приемы, содержательно ориентированные на проблему решения «как делать?».

Отчего же столь наивные тактические рекомендации встречаются в криминалистической литературе сегодняшнего дня?

Ответ на этот вопрос нам видится в том, что у исследователей в разработке тактических приемов нет условного мерила, насколько они должны иметь самоочевидную природу. Беда в том, что данную проблему невозможно решить в контексте анализа всего комплекса тактических приемов, разработанных криминалистами, однако необходимость в этом тем не менее, существует.

Сказанное предопределяет необходимость разработки некой иерархии тактических приемов, которая, кстати, сразу выступит индикатором недостатка в достигнутых результатах исследования тактических приемов на конкретных уровнях.

Иерархия тактических приемов предполагает построение модели, структурно включающей три уровня общности тактических приемов, к которым следует отнести:

• общие тактические приемы – ориентированные на тактику любого следственного действия;

• групповые тактические приемы – ориентированные на группы следственных действий;

• тактические приемы конкретного следственного действия – приемы, адаптированные подцели и задачи конкретного следственного действия.

Несмотря на то, что различные следственные действия — это различные формы деятельности, общие тактические приемы существуют и образуют достаточно значительную группу, правда, недостаточно исследованную в криминалистике. Тактические приемы рассматриваемой группы содержательно направлены на решение вопроса: «как в максимальной степени выполнить требования (научности, конкретности, этичности, экономичности), предъявляемые к тактическим приемам?».

Групповые тактические приемы выступают эффективными рекомендациями при производстве группы следственных действий. К самостоятельным группам следственных действий мы относим группы коммуникативных (допрос, очная ставка), поисковых (следственный осмотр, обыск, выемка, освидетельствование), экспериментальных (проверка показаний на месте, следственный эксперимент, предъявление для опознания), исследовательских (экспертиза, исследование специалиста) следственных действий. О целесообразности построения именно такой модели следственных действий нами говорилось ранее.⁵⁵ Так, например, тактический прием организации перерывов с целью восстановления потенциала внимания у лиц, проводящих поиск, актуален как для тактики осмотра места происшествия, так и для тактики обыска.

Речь идет о тактической рекомендации поддержания осознанного внимания участников поиска на необходимом уровне посредством использования перерывов (кратковременных и долговременных) при осмотре.

«Кратковременные перерывы. Проводятся через 15–20 минут поиска. Длительность перерыва 7–10 минут. Во время проведения кратковременных перерывов целесообразна смена деятельности на коммуникативную. Содержание разговоров не должно затрагивать процесс поиска, если нет явной тактической целесообразности в обратном.

Долговременные перерывы. Проводятся через 30–40 минут суммарного поиска. Длительность перерыва примерно 20 минут. Во время проведения долговременных перерывов целесообразна смена деятельности на коммуникативную, а главное — смена обстановки. Содержание разговоров не должно затрагивать процесс поиска, если нет тактической целесообразности в обратном.»⁵⁶

Тактические приемы конкретного следственного действия имеют, естественно, содержательно локальную область применения, т. тактический прием, который может быть использован при проведении допроса и очной ставки, не может быть отнесен к рассматриваемой группе. То же касается и видовых вариаций одного следственного действия, например, необходимо содержательное отличие в тактическом приеме следственного эксперимента по установлению возможности восприятия определенного факта от приемов по установлению возможности совершения определенного действия.

«При подготовке к следственному эксперименту по установлению возможности восприятия определенного факта необходимо выявить роль:

• модификаторов восприятия, т. е. модификаторов, изменяющих способность человека видеть и слышать. Чем выше степень проблем восприятия у человека, тем более значим рассматриваемый модификатор;

• модификаторов внимания, т. е. модификаторов концентрации внимания на объекте. Чем выше степень эмоциональности человека, тем более значим рассматриваемый модификатор;

• нейрохимических модификаторов состояния, т. е. модификаторов, изменяющих восприятие в силу угнетающего нервную систему человека воздействия (алкоголь, наркотические вещества, седативные препараты). К модификаторам внимания следует отнести и принятие допрашиваемым лекарственных средств, способных повлиять на концентрацию внимания (например, известно, что некоторые антигистаминные средства обладают снотворным эффектом).

При подготовке к следственному эксперименту по установлению возможности совершения определенного действия необходимо выявить роль:

• модификаторов внимания, т. е. модификаторов концентрации внимания на объекте. Чем выше степень эмоциональности человека, тем более значим рассматриваемый модификатор;

• модификаторов двигательных навыков, т. е. модификаторов, изменяющих эффективность реализации способностей человека. Тактически целесообразно выяснить особенности одежды и обуви допрашиваемого в момент устанавливаемого события и обязать допрашиваемого воспользоваться этой одеждой и обувью при последующем участии в следственном эксперименте. Речь идет о выявлении степени комфорта одежды и обуви для человека в проверяемых условиях (например, удобство бега в обуви);

• нейрохимических модификаторов состояния, т. е. модификаторов, изменяющих восприятие в силу угнетающего нервную систему человека воздействия (алкоголь, наркотические вещества, седативные препараты). К модификаторам внимания следует отнести и принятие допрашиваемым лекарственных средств, способных повлиять на концентрацию внимания (например, известно, что некоторые антигистаминные средства обладают снотворным эффектом).»⁵⁷

Именно группа тактических приемов конкретных следственных действий в настоящее время нуждается в интенсивной разработке, так как ценные рекомендации «как достигнуть цели» не могут быть определены как многочисленные.

 

Выводы

• Тактический прием как теоретическая модель есть способ наиболее эффективного воздействия для решения задач расследования.

• Воздействие есть неотъемлемая часть тактического приема.

• Включение в структуру тактического приема только рекомендации исходит из принципиально неправильной посылки идентичности психического потенциала как лиц, которые используют этот прием, так и лиц, в отношении которых он используется.

• Тактический прием как прикладная модель включает в себя: 1. Алгоритм действий, применение которого с высокой степенью вероятности будет способствовать достижению криминалистически значимых задач; 2. Рекомендации по уточнению алгоритма действий, исходящие из личностных особенностей лица, на которое оказывается воздействие; 3. Рекомендации по уточнению алгоритма действий, исходящие из личностных особенностей лица, оказывающего воздействие.

• Неэффективное использование тактических наработок практическими работниками обусловлено не их неграмотностью или отсутствием профессионализма, а проблемами личностной организации, вытекающими из типа их личности.

• Для мониторинга уровня развития системы тактических приемов необходимо ориентироваться на модель, включающую качественное и количественное наполнение каждого её уровня (общие тактические приемы, групповые тактические приемы, тактические приемы конкретного следственного действия).

 

1. 1. Моделирование в планировании

 

В криминалистической тактике есть область, которая традиционно опирается на технику моделирования, реализуя её на высоком уровне, в целом не характерном для этого раздела криминалистического знания. Речь идет о моделировании применительно к криминалистическому планированию.

Развитость техник моделирования в вопросах планирования объясняется тем, что, хотя план расследования к уголовному делу не приобщается, тем не менее он обычно хранится или в надзорном производстве или отдельно. Сказанное дисциплинирует должностное лицо –составителя плана, заставляя его сконцентрироваться на необходимой работе по планированию, что еще раз говорит о ценности отчетов как о факторе, повышающем эффективность деятельности по расследованию преступлений.

Планирование расследования — это техника формализации содержания и порядка установления обстоятельств совершенного преступления. Планирование по своей природе является необходимым условием эффективной организации труда следователя.

Содержательные требования к модели планирования отражены в его принципах. Принципами планирования традиционно считаются индивидуальность (уникальность планирования по каждому уголовному делу), динамичность (подверженность планов изменениям при изменении следственной ситуации), конкретность (включение содержательно четко обозначенных мероприятий), реальность (опора на имеющиеся ресурсы – материальные, хронологические и пр.), оптимальность (максимально возможная эффективность).

Выделяют две теоретические модели планирования:

• планирование производства конкретного следственного действия;

• планирование расследования в целом (по отдельному уголовному делу или по нескольким уголовным делам, находящимся в производстве следователя).

 

Планирование расследования в целом (по отдельному уголовному делу или по нескольким уголовным делам, находящимся в производстве следователя).

Исследование природы планирования в отечественной криминалистике очень успешны, поэтому мы ограничимся только этим аспектом моделирования. Построение прикладных моделей планирования реализуется в технике планирования (формах планов и вспомогательной документации).

Модель расследования в целом получила название «основной план расследования», структурно состоящий из двух элементов:

• план проверки общеверсионных обстоятельств и типовых версий;

  Следственные действия

  Исполнители

  Сроки

  Примечания

  Отметка об исполнении

• план проверки каждой выдвинутой версии

Выясняемое обстоятельство

Способ выяснения

Исполнители

Сроки

Примечания

 

Формой вспомогательной документации, применяемой при планировании расследования, является такая форма, как «шахматная ведомость» (шахматка), в которой, к примеру, по горизонтали указываются данные подозреваемых, а по вертикали – перечень устанавливаемых обстоятельств.

Подозреваемые	Алиби	Мотив	Навыки	Заинтересованность	Особое
Петров И.А.
Сидоров Е.В.

 

Еще одной формой вспомогательной документации традиционно выступают лицевые счета, составляемые на каждого подозреваемого и обвиняемого. Содержание лицевого счета проиллюстрировано ниже

Обвиняемые	Петров И.А.	Сидоров Е.В.
Формулировка обвинения
Доказательства, подтверждающие обвинение
Доказательства, противоречащие обвинению
Данные о личности обвиняемого
Сведения, подлежащие выяснению
…

 

Планирование всего процесса расследования по уголовному делу – это иерархия планов по нисходящей, включающая в себя:

• планирование на отдельном этапе расследования (первоначальном, последующем);

• планирование тактических операций;

• планирование тактических комбинаций;

• планирование отдельных следственных действий (которое мы рассмотрим отдельно).

Принципиально первые три разновидности планирования мало отличаются от модели расследования в целом. Так, например, нижеприведенная модель тактической операции включает в себя ту же логику, что и модель планирования в целом:

Задача

Ресурсы

Варианты

Исполнители

Сроки

 

Планирование в целом как процесс моделирования, как видно из вышесказанного, исследовано на высоком теоретическом уровне и эффективно интегрировано в практику расследования. Процесс моделирования, при решении задач планирования, выступая образцом для иных криминалистических исследований, предельно формализован и алгоритмизирован. К сожалению, этого нельзя сказать о моделировании планирования конкретных следственных действий.

 

Планирование производства конкретного следственного действия

В отличие от планирования расследования в целом планирование конкретного следственного действия не имеет устоявшейся формы плана. Составление плана конкретного следственного действия – явление, не часто встречающееся, к тому же, как правило, сводящееся к перечню тактических приемов, предполагаемых к применению.

Планирование конкретного следственного действия целесообразно осуществлять путем моделирования перечня и алгоритмов применения:

• материальных ресурсов и ресурсов, связанных с ними (точное время проведения; место проведения; круг участников; распределение обязанностей между участниками; технические средства для проведения следственного действия и фиксации его результатов) – приемы непосредственно организационного характера;

• психологических ресурсов, реализуемых посредством использования тактико-криминалистических рекомендаций опосредованно организационного характера.

Моделирование использования приемов первой группы в процессе планирования детально рассмотрено в криминалистической литературе. В силу сказанного остановимся на моделировании использовании приемов второй группы.

Создание перечня тактических приемов, планируемых к применению, – это не начальный и не конечный этап планирования конкретного следственного действия. Скажем больше, если он присутствует только сам по себе – это, скорее, создание иллюзии планирования у следователя не имеющего программы реализации тактических приемов. Современное прочтение тактики следователя опирается, прежде всего, на планирование следственного действия, во главу которого поставлено разбиение этого следственного действия на этапы. Однако анализ современной литературы показывает, что планирование по этапам расследования в целом нашло гораздо больше сторонников, чем планирование по этапам отдельного следственного действия.

На чем же строится наша убежденность, что планирование следственного действия — это не составление списка тактических приемов, которые можно использовать, а структурирование процесса следственного действия? Ответ на этот вопрос даст анализ истории моделей тактической организации расследования преступлений.

 

Модели тактической организации расследования в человеческой истории

Достаточно позднее возникновение криминалистической науки нельзя объяснить только научно-техническим бумом XIX века. Для разработки тактических приемов и алгоритмов расследования отдельных видов преступлений достаточно наличия полноценно обобщенной эмпирики.

Анализ элементов, предопределяющих принципиальную эффективность расследования вплоть до наступления индустриальной эпохи, показывает наличие только одного фактора, формирующего систему эффективного противодействия преступнику в процессе расследования, –фактора стратификационного (социально-культурного) различия.

Период становления цивилизации характеризовался высокой общественно-политической ролью представителей аристократии. Традиционно аристократы-стражники противодействовали криминальным представителям нижестоящих сословий. Лишенные системных знаний, «стражники» были способны противопоставить своим криминальным антагонистам только более высокую степень развития мыслительной сферы в силу:

• более высокого уровня образования, формировавшего более высокий уровень интеллектуальной продуктивности;

• более активной социальной роли, формировавшей более высокий уровень развития коммуникативных свойств;

• большего разнообразия жизненных сценариев, формировавших более высокий уровень адаптации к стрессовым ситуациям.

На основе сказанного можно прийти к выводу, что на первоначальном этапе развития цивилизации (эпохи Древнего мира) у аристократов-стражников не было необходимости в разработке, прежде всего, тактических способов противодействия преступнику-неаристократу, в силу интеллектуального доминирования первого над вторым, на чем и строилась первая модель тактической организации расследования.

В Средние века необходимости в тактическом обеспечении фигуры следователя не существовало ввиду активного использования пыток как средства подавления оппонента.

В Новое время (начиная с середины XIX века) произошел ряд социальных изменений, заставивших пересмотреть взгляды на актуальность разработки криминалистического обеспечения расследования.

Во-первых, произошедшие изменения в структуре общества, проистекающие из изменения стратификационной мобильности его членов, нейтрализовали разницу в уровне развития отдельных сфер психики у представителей различных социальных групп.

Во-вторых, оформилась пока только декларируемая, но уже активно ассоциирующаяся с идей борьбы с преступностью концепция гуманизации процесса расследования, которая предопределила отказ от доминирования пыток как основного инструмента воздействия.

В-третьих, возникла необходимость противодействия ставших системными новым группам преступлений (серийные преступления, политический терроризм, мошенничество банков и фондов и прочие). «Неудовлетворительность постановки уголовного розыска, а также значительное развитие преступности и притом не только в смысле количественном, но и в отношении возрастающей утонченности способов совершения преступлений, побудили искать иных, кроме улучшения состава и увеличения количества органов розыскной деятельности, способов раскрытия преступлений и обнаружения виновных.»⁵⁸

Противодействуя новым криминальным реалиям, криминалисты логично пошли по пути обобщения опыта следователей, формируя базу «следственных хитростей», которым можно обучить неопытных следователей. Это был прогрессивный подход, который требовал понимания того, что базирующиеся на «следственных хитростях» тактические приемы действенны только, если воздействуемый о них не знает. Это было вполне достижимое условие, так как научно-техническая и культурная эволюция, сгладив социально-групповую стратификацию, не отменила стратификацию культурную.

Культурная стратификация обусловила существование искреннего морального осуждения представителей криминального мира большинством законопослушных граждан начала XX века, что крайне ограничивало возможности взаимодействия лиц, склонных к совершению преступлений и законопослушных граждан. Игнорировать мир преступников как нечто нетипичное, ненормальное, грязное для законопослушного гражданина было естественным⁵⁹.

Ограничению возможности общения законопослушных граждан и представителей криминального мира способствовало и слабое информационное освещение инструментов процесса расследования в средствах массовой информации. Информационный изоляционизм представителей криминальной субкультуры делал действенными «следственные хитрости», рекомендуемые криминалистами. Таким образом, модель тактической организации расследования начала и середины XX века, заключавшаяся в опоре на «следственные хитрости», оправдана и объективна.

Начиная с 70-х годов прошлого века в индустриально развитых государствах реализуется тенденция культурной дестратификации, сопровождаемая бурным ростом интернет-технологий. Для стран социалистического содружества в полной мере данная тенденция реализовалась в 90-х годах XX века. В рассматриваемый период представители криминальной субкультуры не только не подвергаются остракизму, но еще и активно романтизируются (криминально стереотипная внешность, лексикон, музыкальные вкусы и ролевые сценарии), даже в среде работников правоохранительных органов.

Таким образом, в наше время представители криминального сообщества имеют полный доступ к результатам криминалистических исследований, выводя ценность криминалистических рекомендаций, базирующихся на «следственных хитростях», на уровень архаики, рассчитанный на самую интеллектуально неразвитую часть преступности.

Осознав ограниченную эффективность тактических приемов по типу «следственная хитрость», необходимо возвратиться к традиции исследований, базирующихся на:

• ситуативном интеллектуальном превосходстве следователя над иным участником процесса, так как постоянное доминирование уже не достижимо.

• уменьшении защитного потенциала воздействуемого в силу слабой осознаваемости некоторых проявлений психики (социальные установки, физиологические реакции либо иные способы стереотипного поведения) вовне. К примеру, даже если допрашиваемый знаком со способами обнаружения физиологических реакций при построении ложных показаний, это знание не будет определять его физиологические реакции как не поддающиеся осознанному контролю.

Тактические приемы интеллектуального доминирования следователя над допрашиваемым базируются на правильном использовании интеллектуального потенциала. Если мы не можем поднять свой интеллект в целом, то ситуативно оптимизировать его вполне способны. Следственное действие делится на стадии, в рамках каждой из которых следователем реализуется небольшое количество однотипных познавательных задач. В этом заключается модель тактической организации расследования, основанная на ситуативном интеллектуальном превосходстве следователя над антагонистом.

На современном уровне развития криминалистического знания целесообразно сделать эту группу тактических приемов системообразующими для всех следственных действий. Как второстепенные будут выступать тактические приемы, направленные на уменьшение защитного потенциала воздействуемого в силу слабой их осознаваемости, что сгладит эффект криминальной «просвещенности», характерный для текущего этапа развития общества. Тактические приемы, ориентированные на «следственные хитрости», становятся неким необязательным довеском, использование которого определяется сложившейся текущей ситуацией в расследовании и творческой натурой следователя.

Определившись с общим алгоритмом использования тактических приемов в контексте отдельных стадий следственного действия, необходимо затронуть вопрос о подходе к планированию использования отдельного тактического приема. Это вопрос не праздный и не искусственный. Рассмотрим планирование следственного действия на примере допроса.

Письменный план допроса целесообразно составлять всегда, независимо от степени сложности допроса. Тактически целесообразным считается составление плана: содержательно – в произвольной форме, структурно – в рекомендованной. Рекомендованная структура плана включает в себя следующие блоки: обстоятельства, подлежащие выяснению; имеющиеся данные (источник, листы дела); примерные вопросы допрашиваемому. Объективную сложность может вызвать процесс формулировки примерных вопросов.

Сразу отметим: затруднительно заранее предусмотреть все вопросы, подлежащие выяснению. Моделируются только наиболее значимые вопросы и вопросы, когда особое значение имеет формулировка, очередность либо связь с предыдущими и последующими вопросами.

В тактике допроса выделяются такие разновидности вопросов, как основные, дополняющие, уточняющие, напоминающие, детализирующие, контрольные, изобличающие⁶⁰. Естественно, что планированию в большей степени подлежат основные и изобличающие вопросы.

Основные вопросы – вопросы, ориентированные на раскрытие значимых узловых моментов события преступления, включающие вопросительные формы «кто?», «где?», «когда?», «зачем (с какой целью)?», «с кем?», «с помощью чего?», «как?».

Изобличающие вопросы направлены на разоблачение допрашиваемого во лжи и часто состоят из двух частей. В первой части фиксируется содержание предъявляемого доказательства, вторая содержит предложение объяснить это доказательство. «Вас видели ночью около дома убитого. Как Вы это объясните, если Вы утверждаете, что в этот день не выходили из дома?».

Формирование базы вопросов перед проведением допроса – практика в наше время среди следователей малораспространенная. Проведенное нами исследование показало, что только каждый четырнадцатый следователь формирует список вопросов на стадии подготовки к допросу, остальные это делают, в лучшем случае, непосредственно во время его проведения. Но даже формирования простого списка основных и изобличающих вопросов недостаточно. Необходим специальный алгоритм, реализованный в детальной функциональной модели действий.

При подготовке к допросу следователю необходимо сформулировать не более семи основных и изобличающих вопросов. Данное количество вытекает из ранее описанного феномена «Миллеровской семерки». Напомним, что семь объектов – это количество объектов, которые человек способен воспринимать без перенапряжения ресурсов психики, бытовой уровень комфортного восприятия.

После формулировки вопросов на каждый вопрос необходимо сформулировать три наиболее вероятных ответа. Традиция сводить многообразие окружающего мира к трем вариантам есть проявление гомеостатической природы человека, следовательно, энергоэкономично.

Каждый предполагаемый ответ необходимо сопроводить вопросом следователя, вытекающим из этого ответа. Таким образом, в процессе допроса следователь будет демонстрировать свое интеллектуальное доминирование, производя впечатление специалиста, способного на решение познавательных задач в условиях ограниченного времени. Помимо этого, у допрашиваемого создастся впечатление, что следователь его полностью «просчитывает», что несколько понизит самооценку допрашиваемого, формируя неосознанное обоснование целесообразности дать искренние показания. Сказанное продемонстрировано на рис. 4

 

Рисунок 4. Планирование каждого из семи основных вопросов при подготовке к проведению допроса

 

Выводы

• Истории криминалистики известны три модели тактической организации расследования: базирующаяся на стабильном интеллектуальном превосходстве следователя над антагонистом, на «следственных хитростях» и на ситуативном интеллектуальном превосходстве следователя над антагонистом в настоящее время актуальная третья модель тактической организации расследования.

• Планирование проведения следственного действия есть не просто составление списка тактических приемов, а является прогнозированием возможностей использования отдельных приемов и их групп применительно к отдельным стадиям следственного действия.

• В планирование тактического приема при моделировании следственного действия структурно включается не только сам тактический приём, но и моделируемая реакция на него, а также деятельность следователя, вытекающая из этой реакции.

 

Глава 3. Моделирование в криминалистической методике расследования преступлений

 

Криминалистическая методика расследования отдельных видов преступлений имеет громадный потенциал для использования моделей самого разного рода. Представляющая собой процесс алгоритмизации действий при расследовании отдельных видов преступлений содержательно, она является процессом упорядочивания криминалистически значимых данных о преступном событии (формализация данных) в контексте рекомендаций по их применению.

Для методики расследования преступлений характерно два типа моделей, как и в ранее рассмотренных, имеющих как теоретическую, так и прикладную природу:

• модели объектов исследования – элементов реального мира;

• функциональные модели деятельности субъектов по достижению криминалистически значимых целей.

Основные направления моделирования в криминалистической методике. Общую модель расследования отечественные криминалисты построили достаточно давно, и в настоящее время за счет небольших новаций она представлена следующей иерархией моделей:

• модель «Криминалистическая система преступлений»;

• модель «Криминалистическая характеристика преступлений»;

• модель «Система типовых следственных ситуаций и версий» (данная модель вследствие большого числа исследований, представленных в отечественной криминалистической науке, будет рассмотрена в специальной главе);

• модель «Первоначальный и последующий этап расследования».

Как видно, первые две модели – это модели-объекты, остальные – функциональные модели. Прежде чем перейти к характеристике перечисленных моделей, остановимся на общих проблемах, с ними связанных.

Проблемы криминалистического моделирования неразрывно связаны с проблемами всей криминалистики в целом, наиболее ярко демонстрируя широкое поле предстоящих исследований и корректировки сложившихся исследовательских традиций. Осмелимся даже утверждать, что проблемы криминалистического моделирования наиболее явно обозначают кризисное состояние развития современного криминалистического знания.

Причины кризисного состояния развития криминалистического знания. Любая область научных исследований характеризуется сменой этапов прогресса и застоя, всегда объективно обусловленной особенностями развития общества. Процесс развития криминалистики не является исключением, и в настоящий момент мы оцениваем его как кризисный. Если проанализировать становление криминалистического знания как целостной системы, мы, конечно, увидим поступательность его развития, однако несложный анализ позволяет утверждать, что научная результативность характерна только для одного из базовых криминалистических разделов – криминалистической техники. Криминалистическая тактика и криминалистическая методика, в особенности в плане реальной результативности, характеризуются как очень условные.

Преимущество отечественной исследовательской мысли изначально постулировалось в её глубинности, в постановке акцента на теоретическую составляющую, осознании природы явлений, системы понятий и задач. Справедливости ради необходимо отметить, что изначальное понимание важности теоретических начал предопределило системность изучения феномена преступности в криминалистическом аспекте. Однако важность постановки акцента на теоретический аспект сегодня небеспорна, что очень хорошо иллюстрирует незначительная доля прикладных исследований в криминалистической науке. С некоторым преувеличением можно сказать, что прикладная природа криминалистического знания (тактики и методики) присутствует в основном в справках о внедрении исследовательских результатов в практику расследования, прилагаемых к диссертационным исследованиям. Какие же обстоятельства предопределили малочисленность прикладных методик в области криминалистической тактики и методики? Нам они видятся в:

• только-только формирующейся традиции коллективного исследования закономерностей расследования и раскрытия преступлений, медленно приходящей на смену традиции моноисследований, проистекающей из практики диссертационных исследований;

• выраженной гуманитарной направленности исследовательского криминалистического сообщества, объективно обусловленной традициями юридического образования;

• выраженной гуманитарной направленности исследований, проистекающей, вероятно, из вечного страха криминалистов, что их науке будет отказано в статусе юридической науки, что, естественно, повлечет серьезные изменения в организации преподавания науки о расследовании преступлений;

• обособленности криминалистического знания от психологической и криминологической науки;

• недостаточности исключительно юридического образования для проведения прикладных криминалистических исследований, в том числе и в области криминалистической методики расследования отдельных видов преступлений;

• невысоком уровне владения отечественными исследователями иностранными языками;

• проблематичности диссертационных исследований в контексте «местечковых» традиций «криминалистических» диссертационных советов, формирующихся у нас на глазах после разделения ранее единой специальности 12.00.09;

• отсутствии механизма формирования научно-исследовательских групп специалистов из различных министерств и ведомств;

• целевой направленности диссертационных исследований (справедливости ради скажем, что для криминалистических исследований это характерно в меньшей степени, чем для иных правовых исследований) на соблюдение консервативных исследовательских традиций, ставящих акцент скорее на форму, нежели на содержание;

• слабом использовании современного потенциала вычислительной техники.

Помимо сказанного, необходимо учитывать, что исследование фактического материала посредством обобщения сведений из уголовных дел, которые истиной в последней инстанции, ввиду фактора человеческой ошибки, не являются. Любой специалист допускает ошибки (умирают люди на операционном столе у хирурга, педагогическая запущенность воспитуемого оказывается результатом непрофессиональных действий коллектива учителей, терпят аварии космические корабли вследствие ошибок инженеров, разбиваются самолеты по вине пилотов, увеличиваются расходы ввиду ошибочных решений менеджеров и чиновников). До тех пор, пока исследователи с помощью статистических методов не определят средний коэффициент погрешности в расследовании отдельных видов преступлений в отдельных регионах следователями с различным опытом работы, истинность и надежность материалов уголовных дел как базы для научных исследований будет достаточно спорной.

 

Выводы

• В криминалистической методике расследования исследуются модели-объекты (модель криминалистической системы преступлений и модель «Криминалистическая характеристика преступлений») и функциональные модели (модель «Система типовых следственных ситуаций и версий» и модель «Первоначальный и последующий этап расследования».

• Проблемы криминалистического моделирования в большей степени проистекают из несколько отживших исследовательских традиций (особенностей технологий проведения научных исследований), существующих сегодня.

 

1. 1. Модель «Криминалистическая система преступлений»

 

Криминалистическая методика выступает апофеозом криминалистического знания, аккумулируя в себе достижения криминалистической теории техники и тактики. Сама формулировка термина «методика …» предполагает не просто структурирование криминалистически значимой информации, а получение «на выходе» строгой последовательности действий, оптимальной при расследовании отдельных видов преступлений. Так как «единицей измерении» в алгоритме расследования служат действия, предусмотренные уголовно-процессуальным кодексом, «на выходе» рассуждений о криминалистической информации должна быть оптимальная последовательность следственных действий, учитывающая уникальность отдельной группы преступлений и позволяющая эффективно их расследовать. Тактическое наполнение действий, образующих эту уникальную последовательность следственных действий при расследовании конкретных видов преступлений, – это значимая, но второстепенная составляющая криминалистической методики. Второстепенность её проистекает не из ее малозначимости (её значение никто не оспаривает), а из её ограниченной ценности, а, может, даже и фактической бессмысленности, при отсутствии рекомендуемой последовательности следственных действий.

Модель методики расследования преступления можно сравнить с моделью кулинарного рецепта или схемы сборки физического объекта, т. е. помимо структурных элементов необходимо определить последовательность их реализации.

Недооценка ценности алгоритмов расследования преступлений практическими работниками проистекает, прежде всего, из-за отсутствия в этих алгоритмах оптимальной последовательности следственных действий, так необходимой следователям при расследовании конкретных видов преступлений.

Почему же этот алгоритм традиционно не приводится в специальной литературе, ведь мудрость об эффективности бриллиантовых секунд, золотых минутах и серебряных часах⁶¹ распространяется и на процесс расследования? Можно утверждать, что мысль о том, что «чем больше времени прошло с момента совершения преступления, тем меньше шанс его раскрытия», предельно актуальна и определяет эффективность самой идеи оптимального порядка следственных действий при расследовании преступлений определенного вида.

Однако построить алгоритм оптимальной последовательности следственных действий для определенного вида преступлений, возможно только при условии, что используемая классификация преступлений:

• имеет криминалистическую ценность;

• является результатом найденного баланса между общностью и конкретностью;

• включает в себя видовые группы, статистически соотносимые.

О балансе между общностью и конкретностью в криминалистической классификации преступлений. Теоретически допустимо построение наиболее абстрактной модели расследования преступлений, которую условно можно назвать «методика расследований преступлений». Существование этой методики не имеет практической ценности, так как преступления есть проявление крайней разноплановости деятельности людей и найти сколь бы то ни было конкретные рекомендации по расследованию, а тем более построить последовательность следственных действий невозможно. Какую рекомендацию можно дать одновременно следователю, расследующему изнасилование, и следователю, расследующему дачу взятки? Только рекомендации общего плана, как-то: внимательно исследовать доказательства, оптимально использовать ресурсы расследования и прочее.

Можно смоделировать методику расследования, к примеру, насильственных преступлений, чуть менее абстрактную, чем ранее рассмотренная модель «методика расследований преступлений». Возможность проведения допроса потерпевшего, его освидетельствования и судебно-медицинской экспертизы, возможность проведения очной ставки между жертвой преступления и лицом, его совершившим будут максимальным уровнем отражения в рекомендациях по расследованию рассматриваемого вида преступлений. Однако рекомендации по структурированию расследования убийства и изнасилования все равно разные и на уровне качественном, и на уровне количественном, поэтому в рамках одного алгоритма оптимизированы быть не могут. Заявленный уровень структурирования в свое время исследовал В.Е. Корноухов, изучая закономерности отражения преступной деятельности в сфере быта и досуга, экономики, жизнеобеспечения в обществе⁶². Также можно упомянуть исследования В.Г. Танасевича, в которых изучались «методики расследования укрупненных групп преступлений»⁶³.

Согласно сложившимся исследовательским традициям, криминалистическая классификация преступлений признана достаточно детализированной на максимальном уровне общности однородных преступлений. К примеру, на уровне построения модели: «методика расследования убийств», «методика расследования краж», «методика расследования получения взятки» и т.д. Как видно, криминалисты не стали «изобретать велосипед» и ограничились видовым многообразием в рамках уголовно-правовых составов. С одной стороны, этот подход удобен, так как позволяет алгоритмизировать, прежде всего, процесс установления предмета доказывания, столь актуальный для квалификации совершенного преступления. С другой стороны, описанный подход обладает рядом объективных проблем. Рассматриваемые методики, получившие название «частные криминалистические методики», опираясь на уголовно-правовые составы удобны для использования в практике расследования, не имеющей программно-технической оптимизации. Дело в том, что держать в сознании более детальные алгоритмы расследования затруднительно, а криминалистических эвристических модулей отечественная криминалистика фактически не знает.

Саму целесообразность ориентирования на уголовно-правовые классификации мы обсудим чуть позже. Сейчас речь о принципе достаточности (общности и конкретности) построения алгоритмов расследования в рамках получившихся методик расследования отдельных видов преступлений.

Можно ли говорить о признаке достаточности применительно, например, к модели «методика расследования убийств»? Можно если она представлена достаточно однородными преступными действиями, предопределяющими схожесть элементов преступного события.

Обладает ли модель «методика расследования убийств» этой однородностью? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте сравним группу убийств матерью новорожденного ребенка и группу заказных убийств. Что общего между ними? Личность преступника? Способ совершения преступления? Место преступления? Мотив совершения преступления? Орудие преступления? Способ подготовки к совершению преступления? На все вопросы следует однозначный ответ "нет", между ними предельно мало общего.

Можно сравнить религиозные убийства и убийства серийные. Ответ на вопрос о степени общности также однозначно отрицательный. Можно сравнить корыстные убийства и причинение смерти по неосторожности. Ответ тот же.

Если уровень общности у рассматриваемых групп убийств невелик, то рекомендации о расследовании убийств вообще становятся неактуальными применительно к каждой из перечисленных разновидностей убийств. Модель «методика расследования убийств» объективно не предполагает конкретные рекомендации, так как включает в себя разнопорядковые и разноуровневые феномены.

Действительно, качественно разные структурные элементы преступного события предопределяют возникновение разных следов преступления, а те, в свою очередь, разные следственные действия, в ходе которых эти следы эффективно обнаруживаются, выявляются и фиксируются.

С учетом сказанного мы согласны с позицией, что модель «методика расследования преступлений» необходимо рассматривать как многоуровневую систему, но классификации, исходящие из уголовно-правового понятия «состава преступления», должны представлять собой не её верхний уровень⁶⁴, а её нижний теоретический уровень.

Современный уровень формализации криминалистически значимой информации давно поставил задачу алгоритмизации на уровне специальных компьютерных программ (эвристических модулей) последовательности действий по расследованию отдельных видов преступлений. Решение этой задачи будет невозможно до тех пор, пока не будет разработана такая криминалистическая классификация преступлений, уровень общности которой будет достаточно детализированным на минимальном уровне общности однородных преступлений. Еще раз подчеркнем, в криминалистической классификации преступлений максимальный уровень общности однородных преступлений должен быть изменен на минимальный её уровень.

С учетом сказанного отметим, что для эффективной разработки алгоритмов расследования, к примеру, убийств необходимо:

• прекратить дальнейшее генерирование рекомендаций, относящихся к алгоритмизации всех видов убийств сразу;

• прекратить практику выявления фрагментов криминалистически значимой информации применительно к отдельным разновидностям убийств;

• выделить видовые группы убийств, образующих модель «все убийства», и определить их как видовую модель расследования отдельных видов убийств;

• выделить вариативные модели расследования, образующие видовые модели расследования отдельных видов убийств.

На рис. 5 приведена модель «методики расследования преступлений», состоящая из подуровней теоретического и прикладного, в свою очередь, также имеющих подуровни, нижний из которых является оптимальной формой алгоритмизации действий следователя в процессе расследования преступлений. На схеме в качестве примера рассмотрена модель расследования убийств.

 

Рисунок 5. Структурная модель «Методика расследования убийств»

 

Все сказанное относится и к любой методике расследования преступлений (частной методике расследования), в основу которой положен конкретный уголовно-правовой состав.

 

Проблемы исследования основания для криминалистической классификации преступлений

Алгоритм выделения видовых групп убийств, образующих модель «все убийства», начинается с поиска основания классификации. Основание криминалистической классификации преступлений должно быть соотносимо с максимально большим количеством параметров-элементов структуры преступного события. Использование простых в содержательном плане элементов малоперспективно, к примеру, деление убийств на совершенные мужчинами и совершенные женщинами, несмотря на оригинальность, на данный момент не породило уникальных, эффективных алгоритмов расследования, реализованных в уникальных последовательностях следственных действий. То же можно сказать о времени и месте убийств. Факторы эти информативные, но системообразующими для преступного события незаконного лишения жизни человека выступать не могут.

Пожалуй, самой результативной попыткой исследования оснований для криминалистической классификации преступлений можно назвать исследования А.Ю. Головина, выделившего несколько групп оснований для криминалистической классификации преступлений, которые мы посчитали необходимым здесь привести.

• «Первая группа. Криминалистические классификации преступлений, связанные со способом их совершения и сокрытия.

1. В зависимости от структуры способа совершения преступления, выделяют:

- преступления, совершаемые путем реализации комплекса объединенных единым криминальным замыслом действий по подготовке, совершению и сокрытию следов преступления (полноструктурные);

- преступления, в способе совершения которых отсутствуют действия по подготовке или сокрытию преступления (неполноструктурные).

2. По содержанию способа совершения преступления:

- деяния, совершаемые путем активных действий;

- деяния, совершаемые путем воздержания от активных действий (бездействия);

- деяния, в способе совершения которых присутствуют как активные действия, так и бездействие.

3. По времени реализации способа совершения преступления: кратковременные; длящиеся.

4. В зависимости от сложности использованной криминальной технологии:

- низкотехнологичные преступления, в процессе совершения которых используются примитивные способы, а само совершение не требует наличия у преступников профессиональных знаний и криминальных навыков (например, уличные грабежи, бытовые убийства, вымогательства и пр.);

- среднетехнологичные преступления, в процессе совершения которых реализуются определенные криминальные технологии достижения преступного результата, а само совершение предполагает наличие у преступников некоторых профессиональных знаний или криминальных навыков (например, угоны автомобилей, вскрытие сейфов и других хранилищ, и др.);

- высокотехнологичные преступления, предполагающие активное использование современных технических средств и методов, высоких технологий, их приспособление к целям преступной деятельности, наличие у преступников глубоких профессиональных знаний и умений в той или иной сфере либо специальных криминальных навыков (компьютерные преступления, фальшивомонетничество, мошенничество в финансовой сфере и т.д.).

5. В зависимости от вхождения отдельного преступления в систему преступной деятельности более сложного уровня:

- деяния, являющиеся частью системы преступной деятельности, охваченной единым (общим или конкретным) криминальным замыслом (организованная преступная деятельность, серийные преступления);

- единичные деяния, не являющиеся частью подобной системы.

6. В зависимости от распределения криминальных обязанностей (ролей) при реализации намеченного способа совершения преступления между его участниками:

- деяния, совершаемые без распределения ролей между преступниками;

- деяния, совершаемые со строгим распределением преступных ролей.

7. По уровню координации действий преступников в ходе совершения преступления:

- деяния, при совершении которых общая координация преступных действий не осуществляется;

- деяния, имеющие низкий уровень координации действий между преступниками, эпизодическое криминальное управление;

- деяния, характеризующиеся высоким уровнем управления и координации преступниками своих действий в ходе реализации преступного замысла.

8. В зависимости от необходимости использования в процессе совершения преступления различных орудий и средств:

- деяния, совершение которых не требует использования каких-либо орудий и средств;

- деяния, совершение которых сопряжено с использованием различных орудий и средств. В их числе особо следует выделить преступления, требующие при их совершении использования специально приисканных или изготовленных, разработанных орудий и средств (огнестрельного оружия, взрывных устройств, форменной одежды сотрудника правоохранительных органов, различных документов, компьютерной техники и программного обеспечения и пр.).

9. По факту осуществления сокрытия:

- преступления, в процессе или после совершения которых осуществляются действия по сокрытию их следов;

- преступления, в процессе или после совершения, которых действия по сокрытию их следов не осуществляются.

10. По правовому характеру действий, составляющих способ сокрытия преступного деяния:

- преступления, включающие в структуру их сокрытия действия, не являющиеся противоправными;

- преступления, включающие в структуру их сокрытия действия, которые сами по себе являются преступлением (дача заведомо ложных показаний, убийство потенциального свидетеля, поджог квартиры с целью уничтожения улик и пр.).

11. По сложности действий, составляющих способ сокрытия преступного деяния:

- преступления, в процессе или после совершения, которых преступниками реализуется какой-либо один из основных способов сокрытия их следов (уничтожение, утаивание, маскировка или фальсификация информации о преступлении и ее носителей);

- преступления, в процессе или после совершения которых реализуется комплекс различных действий по их сокрытию. При этом действия могут как охватываться единым замыслом, так и осуществляться независимо друг от друга;

- преступления, сопровождающиеся инсценировками различного рода. При этом могут осуществляться инсценировки некриминальных событий (несчастного случая или самоубийства), иных по своему характеру преступлений (неосторожного причинения смерти вместо убийства) либо факта совершения этого преступления другими лицами.

• Вторая группа. Криминалистические классификации преступлений, связанные с субъектом их совершения:

1. По количественному признаку выделяют преступления, совершенные: одним лицом; групповые (два и более лиц), в числе которых выделяют преступления, совершенные организованными преступными формированиями (группами, сообществами).

2. По критерию повторности: преступления, совершаемые впервые; преступления, совершаемые повторно (в т.ч. преступниками-рецидивистами). Для групповых преступлений этот критерий может проявляться по-разному. Так, в состав преступной группы одновременно могут входить лица, уже совершавшие преступления, и совершающие их впервые.

3. По гендерному критерию преступления подразделяются на совершенные мужчинами и женщинами.

4. Исходя из социальной, психологической и профессиональной характеристики субъектов преступлений выделяются преступные деяния, совершаемые:

- специальными субъектами:

- несовершеннолетними;

- лицами, имеющими психические расстройства или отклонения сексуального характера;

- иностранцами и лицами без гражданства;

- сотрудниками или бывшими сотрудниками правоохранительных органов;

- военнослужащими;

- лицами, имеющими служебный или дипломатический иммунитет от уголовного преследования;

- лицами, отбывающими наказание в местах лишения свободы, и т.д.

• Третья группа. Криминалистические классификации преступлений, связанные с потерпевшим и особенностями его поведения. Выделяют:

1. В зависимости от наличия конкретных потерпевших:

- преступления с конкретными потерпевшими (физическими или юридическими лицами);

- преступления без конкретного потерпевшего (например, публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма, незаконное изготовление оружия и пр.).

2. По наличию связи между потерпевшим и преступником:

- деяния в отношении потерпевших, находившихся во взаимной связи с преступником (родственные, дружеские, соседские, профессиональные и т.п. отношения);

- деяния в отношении потерпевших, не находившихся во взаимной связи с преступником.

3. В зависимости от виктимного поведения потерпевшего до совершения преступления:

- деяния, связанные с предшествующим виктимным поведением жертвы;

- деяния, не обусловленные таким поведением.

4. В зависимости от социальной, психологической и профессиональной характеристики потерпевших выделяют преступления, совершенные в отношении:

- несовершеннолетних, в том числе малолетних;

- женщин;

- лиц, страдающих психическими расстройствами;

- иностранцев;

- лиц иной расовой, национальной или религиозной принадлежности;

- лиц, занимающихся определенной сферой деятельности (бизнесменов, таксистов, водителей большегрузных автомобилей, коллекционеров и пр.);

- лиц, занимающихся криминальным «бизнесом» в сфере торговли наркотиками, оружием, азартных игр, проституции и т.д.

• Четвертая группа. Криминалистические классификации преступлений, связанные с непосредственным объектом и предметом преступного посягательства:

1. По характеру непосредственного объекта и предмета преступного посягательства могут выделяться деяния, посягающие на:

- жизнь и здоровье человека, его честь, достоинство и другие нематериальные блага;

- вещи, включая деньги и ценные бумаги, иное имущество, в том числе имущественные права;

- охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальная собственность);

- одновременно посягающие на различные блага.

2. По характеру взаимосвязи субъекта преступления и непосредственного объекта преступного посягательства можно выделять деяния, совершаемые лицами, находящимися в особом отношении с непосредственным объектом посягательства (например, лица, несущие материальную ответственность за имущество, находящиеся в родственно-семейных отношениях и др.) и не состоящими в таком отношении.

3. По способам и средствам охраны непосредственного объекта и предмета посягательства можно выделять преступления, посягающие на объекты (предметы), находящиеся под охраной (под физической охраной, наличие специальных помещений, сейфов и иных мест хранения ценных вещей, сигнализации и других технических средств безопасности и т.д.) и не имеющие специальной охраны.

• Пятая группа. Криминалистические классификации преступлений, связанные с субъективной стороной преступления.

1. По форме вины преступления подразделяются на умышленные и неосторожные. Умышленные преступления, в свою очередь, могут быть классифицированы на совершенные с заранее обдуманным намерением и с внезапно возникшим умыслом.

2. По наличию мотива или целевой направленности выделяются преступления, имеющие мотив или определенную целевую направленность, и безмотивные деяния (определенные виды неосторожных преступлений).

3. По характеру мотива или цели можно выделять преступления, совершенные: с корыстной целью; из хулиганских побуждений; из национальной, расовой или религиозной ненависти и вражды; в экстремистских или террористических целях; с целью мести; из ревности или зависти; с целью сокрыть другое преступление; в связи с искаженным или ложным пониманием служебного, профессионального или общественного долга, интересов других лиц; в связи с сексуальными или иными низменными мотивами и пр.

• Шестая группа. Криминалистические классификации преступлений, связанные со спецификой места, времени, обстановки совершения преступления.

1. По сезонному критерию можно выделять деяния: сезонные, совершаемые преимущественно в летний или зимний периоды времени; не имеющие зависимости от времени года.

2. По времени суток выделяются деяния, совершаемые в дневное, вечернее или ночное время (например, квартирные кражи большей частью совершаются в дневное рабочее время).

3. По критерию населенности в месте совершения преступления можно выделить деяния, совершенные: в крупных городах и иных густонаселенных территориях; в небольших населенных пунктах и сельской местности; на малонаселенной территории.

4. По характеру места совершения можно выделить преступления: совершенные в безлюдных местах (например, в лесу); совершенные в малолюдных местах (жилища, подъезды домов, подворотни, пустыри, и т.п.); совершенные в многолюдных местах, в том числе в местах массового скопления людей (улицы, площади, вокзалы, торговые центры и т.д.).

5. По характеру обстановки, в которой совершаются преступления, выделяют деяния: совершаемые в обычной обстановке; совершаемые в условиях чрезвычайных ситуаций, в том числе в период стихийных бедствий, военного времени, массовых беспорядков, контртеррористических операций и т.д.»⁶⁵.

Без сомнения, А.Ю. Головиным проведено серьезное исследование, однако наличие такого громадного количества оснований для классификации, не будем рассматривать логическую состоятельность её части, предполагает только то, что классификационный метод является одним из важнейших средств криминалистического изучения преступной деятельности. Построение же методик расследования каждой классификационной группы задача, вероятно, невозможная, хотя бы в силу своего объема. Сказанное актуализирует спорный и непопулярный тезис о существовании небольшого количества, а оптимальнее единственного универсального основания классификации. Таким основанием классификации нам видится механизм преступления – элемент, характеризующий преступное событие и представляющий собой сложную динамическую систему, определяющую содержание преступного события и состоящий из отдельных взаимообусловленных и взаимосвязанных элементов.

В целом можно отметить, что отдельные элементы преступного события, выделяемые криминалистами в качестве системообразующих элементов классификации убийств, быть ими не могут.

Проблема криминалистической классификации преступлений, прежде всего, проистекает из того, что различные группы преступлений содержательно разные, включают в себя значительно различающиеся сферы человеческой деятельности. Превышение должностных полномочий и террористический – акт объективно разные явления, рассматриваемые в рамках модели «преступление» как одноуровневые категории исключительно условно в силу комплекса задач, решаемых уголовно-правовой системой. Различие природы рассматриваемых преступлений обусловливает различие подходов к их классификации. Таким образом, применительно к отдельным видам преступлений целесообразно использовать различные основания классификации, объединяемые только такими свойствами, как:

• комплексная природа основания классификации, содержательно включающая в себя как можно большее количество типовых структурных элементов преступного события (личность преступника, жертва преступления, мотив преступления, орудия преступления и пр.);

• возможность выделения небольшого (3–5) количества групп вариативных моделей расследования, образующих видовые модели расследования отдельных видов убийств. Причиной выделения ограниченного количества моделей, в отличие от ранее рассмотренных классификаций, является то, что рассмотренная модель должна выступать в качестве рабочего инструмента следователя, а значит, должна быть комфортна для практического использования

• неориентированность на некие социальные, культурные и социально-культурные общности, которые в силу социальной, культурной и социально-культурной унификации криминалистически значимыми являются весьма условно. Исключением здесь является криминальное замкнутое сообщество лиц цыганской национальности. Попытки же найти особенности методики расследования преступлений, совершенных представителями иных наций или этносов, как показывает анализ криминалистической литературы, оказались крайне малопродуктивными.

Иллюстрируя сказанное в рамках криминалистической классификации убийств на основании особенностей механизма преступления, целесообразно выделять криминалистические видовые группы убийств, показанные на рис. 6.

 

Рисунок 6. Структурная модель «Методика расследования видовых групп убийств»

 

Построение методик расследования видовых групп предопределит возможный пересмотр взглядов на природу ряда преступлений. Так, например, из содержания рис. 6 может возникнуть вполне логичный вопрос: почему в структуру методики расследования видовых групп убийств не были включены убийства по мотивам национальной ненависти или розни? Дело в том, что названная группа убийств есть совокупность убийств корыстных, заказных или серийных и поэтому самостоятельной криминалистической ценностью не обладает. То же можно сказать об аффективных убийствах как частном случае неосторожных убийств. «Убийства незнакомцев» не рассмотрены в данной схеме, так как они встречаются гораздо реже, чем остальные рассмотренные.

Переходя на самый нижний уровень прикладной модели «Методика расследования преступлений», рассмотрим в качестве примера методики расследования вариаций видовых групп, а именно религиозных (рис. 7), серийных (рис. 8) и убийств матерью новорожденного ребенка (рис. 9).

 

Рисунок 7. Методика расследования вариаций видовых групп религиозных убийств

 

Рисунок 8. Методика расследования вариаций видовых групп серийных убийств

 

Рисунок 9. Методика расследования вариаций видовых групп убийств матерью новорожденного ребенка

 

Как видно во всех четырех вышеописанных случаях, основанием классификации выступает механизм преступления в контексте специфической совокупности следов преступления, которая и выступает индикатором конкретной вариации видовых групп отдельных преступлений.

Где же границы построения нижнего уровня детализации модели методики расследования преступлений? Насколько они приближены к частному случаю? Ответ здесь однозначен – только объем статистического материала, признанного исследователями достаточным, предопределяет возникновение модели расследования группы преступлений, выступающей частным случаем более высокостоящей модели. Именно данный подход предопределен возможностями современной компьютерной техники.

 

Выводы

• Целью построения криминалистической методики расследования преступлений является четкий алгоритм, выраженный в последовательности следственных действий, наиболее оптимальной для конкретной разновидности преступных событий.

• В криминалистической классификации преступлений максимальный уровень общности однородных преступлений должен быть изменен на минимальный её уровень.

• Основание криминалистической классификации преступлений должно быть соотносимо с максимально большим количеством параметров-элементов структуры преступного события.

• Структурная модель «Методика расследования преступлений» состоит из двух подуровней: теоретического подуровня – общая модель, модель расследования укрупненных групп преступлений, методика расследования отдельных групп преступлений (частная методика расследования) согласно уголовно-правовому основанию; и прикладного подуровня – методика расследования видовых групп и методика расследования вариаций видовых групп.

• Существующая на данный момент методика расследования убийств должна быть признана теоретической моделью нижнего уровня, то же касается остальных методик расследования, в основании выделения которых лежат уголовно-правовые составы. Таким образом, данная модель замыкает уровень теоретических моделей.

• Практической моделью верхнего уровня следует признать методику расследования видовых групп убийств, образующих модель «Методика расследования убийств».

• Практической моделью нижнего уровня следует признать методику расследования вариаций видовых групп убийств, образующих модель «Методика расследования видовых групп убийств».

• Применительно к отдельным видам преступлений целесообразно использовать различные основания классификации, что определяется природой различий между этими видами преступлений.

• Только объем статистического материала, признанного исследователями достаточным, предопределяет возникновение модели расследования группы преступлений, выступающей частным случаем более высокостоящей модели расследования.

 

1. 1. Модель «Криминалистическая характеристика преступлений»

 

О криминалистической ценности модели «Криминалистическая характеристика преступлений». В науке о расследовании преступлений из трех системообразующих идей⁶⁶ для криминалистической методики наиболее характерна идея системности, наиболее ярко реализующаяся в криминалистической характеристике преступления, так как применение системного подхода наиболее целесообразно для анализа сложноорганизованных объектов⁶⁷.

Несмотря на существующую критику, большинство криминалистов продолжает полагать, что криминалистическая характеристика преступления является самостоятельным и даже основным⁶⁸ элементом методики расследования преступлений.

Несколько корректируя свою раннюю позицию⁶⁹, выделим в структуре криминалистической характеристики первостепенность понимания её как системы в теоретических исследованиях⁷⁰ и понимания её как модели в исследованиях прикладных⁷¹. Сказанное проистекает из того, что система есть нечто целое и объективное, модель – схематическое отражение данного целого. Модель характеризуется более высоким уровнем формализации и содержит в себе как достоверное, так и вероятностное знание⁷². В целом же под криминалистической характеристикой преступления мы будем понимать совокупность типовых данных о преступном событии, имеющих значение для расследования преступления.

Причиной в научный оборот термина «криминалистическая характеристика преступления» выступила потребность в систематизации криминалистически значимых элементов преступного события, имеющих значение для оптимизации расследования преступления.

Криминалистическая характеристика преступления как научная категория решает ряд взаимосвязанных задач:

– задачу оптимизации процесса расследования преступлений путем обоснованного выдвижения наиболее вероятных (типичных) следственных и оперативно-розыскных версий⁷³, путем использования криминалистической характеристики преступления как вероятностной модели в качестве ориентирующей информации⁷⁴;

– задачу формирования научной базы частных методик посредством разработки комплекса рекомендаций, оптимизирующих деятельность по раскрытию преступлений;

– задачу поиска логических связей между элементами криминалистической характеристики преступления для выявления неизвестного элемента по известным;

– задачу поиска информационных блоков, способных придать системе криминалистической характеристики преступления более завершенную форму.

Значимость для решения криминалистических задач криминалистической характеристики как прикладной модели предопределила начало дискуссии среди исследователей-криминалистов о необходимости существования рассматриваемого научного понятия. Отметим, что аргументы критики относятся не столько к рассматриваемому понятию, сколько к практике проводимых исследований и носят не сущностную, а методическую природу⁷⁵. Однако не стоит недооценивать негативные последствия этой дискуссии. Так, в период её существования некоторые авторы учебников по криминалистике даже опасались рассматривать это понятие как часть теории методики расследования преступлений, опасаясь критики, а сейчас этого нередко боятся диссертанты, планирующие защищаться в некоторых диссертационных советах.

 

Структура модели «Криминалистическая характеристика преступлений»

Изучение состава исследуемого объекта предполагает тенденцию к вычленению всех элементов, характеризующих его.

На первом этапе построения криминалистической характеристики преступлений в её структуру включали огромное количество элементов. В список этих элементов предлагалось включить: способ совершения преступления (подавляющее большинство авторов); личность преступника, типичные ситуации данного вида преступления; используемые преступником технические средства; источники получения технических средств, используемых преступниками; типичные материальные следы преступления, имеющие значение вещественных доказательств; вероятные места тайников; способы сокрытия следов преступления; характер информации, подлежащей выяснению; условия, в которых совершается преступление, и особенности обстановки его совершения; связи преступления конкретного вида с другими преступлениями и отдельными действиями, не являющимися уголовно наказуемыми, но имеющими сходство с данными преступлениями по некоторым объективным признакам; взаимосвязи между элементами криминалистической характеристики преступления; преступные связи, профессиональные и преступные навыки преступников; орудия преступления; мотивация преступника (преступников); мотивы преступника (преступников); распространенность преступного деяния; особенности выявления и обнаружения данных преступлений; механизм следообразования; особенности поведения обвиняемых по делам конкретной категории, выявленные при изучении следственной и судебной практики; другие сведения, полученные в результате проведенных исследований при разработке криминалистической характеристики преступления и могущие оказаться полезными в практической деятельности по раскрытию преступления; объективная сторона преступления; объект преступного посягательства; последствия преступления; ущерб от преступления; источники информации о преступлении; личность потерпевшего; механизм преступления; обстановка совершения преступления; видовая классификация преступления; способы обнаружения следов преступления; факторы демографического характера, которые состоят из малой плотности населения, миграции, и, наконец, отсутствие устойчивых внутриобластных и особенно внутрирайонных коммуникаций.

Даже если проигнорировать ряд элементов, не имеющих криминалистической природы, видение структуры модели криминалистической характеристики пугает. Такое количество факторов проблематично не просто держать в голове, но даже и запомнить.

Вероятно, понимание этого предопределило целесообразность формирования новых понятий, содержательно расходящихся с понятием криминалистической характеристики расследования. Речь, к примеру, идет о понятии «криминалистическая характеристика расследования»⁷⁶, предложенном В.К. Гавло и В.А. Образцовым еще в 1982 году и включающем такие элементы, как: типичные ситуации данного вида преступления; характер информации, подлежащей выяснению; особенности выявления и обнаружения данных преступлений; источники информации о преступлении; способы обнаружения следов преступления. Как видно из современной литературы, предложенное понятие активно развивается в исследованиях барнаульской криминалистической школы.

К сожалению, не дала столь же эффективных результатов попытка включить все перечисленные элементы в криминалистическую характеристику преступлений в общем, а в криминалистическую характеристику отдельных видов преступлений включать элементы, которые наиболее явно отражают суть произошедшего преступного события. Все попытки создания подобных структурных моделей отдельных групп преступлений опирались не на здравую аргументацию, а на убежденность автора, что сильно обесценивает научность подхода.

При построении модели «криминалистическая характеристика преступления» необходимо установить исходную группу элементов структуры, удовлетворяющую следующим требованиям:

1. Неопределяемость исходных элементов друг через друга, т. е. присущий им одинаковый уровень абстрагирования⁷⁷. К примеру, особенности личности преступника определяют выбор способа совершения преступления, поэтому этот элементы не может являться самостоятельным элементом.

2. Измеряемость исходных элементов как максимум или формализуемость их как минимум⁷⁸. Если данное условие не выполняется, то мы обречены на философский подход, с его абстрактностью и непроверяемостью.

3. Варьируемость в числовом диапазоне от 2 до 7, что обусловлено особенностью восприятия человеческой психики, малоспособной усваивать большее количество объектов единовременно.

В событии преступления необходимо выделить два его основных элемента: элемент субъекта (личность преступника) и элемент среды, в которой происходит событие преступления (обстановка преступления). Все остальные элементы опосредованы двумя вышеназванными. Об автономности выделенных элементов свидетельствует тот фак, что дилемма доминирования личности (фактор субъективности) или среды (фактор объективности) не решена⁷⁹, с чем должен считаться любой исследователь.

 

Выводы

• В условиях отсутствия теоретического обоснования затруднительно, или даже в какой-то степени сомнительно, построение структурной модели криминалистической характеристики посредством «отбора» наиболее характерных элементов криминалистической характеристики преступления из всей их совокупности.

• В событии преступления необходимо выделить два его основных элемента: элемент субъекта (личность преступника) и элемент среды, в которой происходит событие преступления (обстановка преступления). Все остальные элементы опосредованы двумя вышеназванными.

 

1. 1. Модель «Этапы расследования преступлений»

 

Конечной целью методики расследования как предельно прикладного знания должны выступать предельно линейные логические рекомендации о совокупности оптимальных действий, направленных на достижение целей расследования. Таким образом, конечным, а значит, и наиболее ресурсоемким исследовательским объектом должна выступать модель «этапы расследования». Однако даже поверхностный анализ литературы показывает, что исследовательский интерес в криминалистике сначала был сосредоточен на феномене «криминалистической характеристики» в контексте актуальности системного подхода, а в настоящий момент сконцентрирован на феномене «следственных ситуаций» в контексте актуальности ситуационного подхода. Понятно, что и «криминалистическая характеристика» и «следственная ситуация» как область приложения исследовательских усилий перспективнее, так как является малоконкретной и неизмеряемой системой данных, допускающей объяснительный подход в ущерб решению прикладных задач.

Модель «этапы расследования» также может выступать как объяснительной, так и применительной. Грань между ними – наличие в той или иной модели последовательности следственных действий, предопределяющих эффективное обнаружение, фиксацию и изъятие следов преступлений в контексте особенных условий конкретной разновидности преступного события.

Этапы расследования – это не просто временной отрезок процесса следственной деятельности, это, прежде всего, подсистемы следственных, оперативно-разыскных и иных организационных действий, предопределяемых содержательным единством криминалистической природы конкретной разновидности преступлений.

Описательность криминалистического этапа расследования максимум ориентирована на создание перечней тактических приемов, наиболее эффективно-детализируемых применительно к расследуемой разновидности преступлений (рис. 10). Таким образом, объяснительная модель «этапы расследования преступления» есть соотнесение перечней следственных действий и тактических приемов, актуальных для них.

 

Рисунок 10. Теоретическая (описательная) модель «Этапы расследования преступлений» (ТП – тактический прием)

 

Прикладной аспект исследований криминалистического этапа расследования ориентирован на создание не только перечней, но и последовательностей тактических приемов, наиболее эффективно детализируемых применительно к расследуемой разновидности преступлений (рис. 11). Таким образом, прикладная модель «этапы расследования преступления» есть соотнесение последовательностей следственных действий и тактических приемов, актуальных для них.

 

Рисунок 11. Прикладная модель «Этапы расследования преступлений» (ТП – тактический прием)

 

Как недостаточная формализированность «криминалистической характеристики преступлений» породила дискуссию о её необходимости, так и преимущественная описательность в исследованиях этапов расследования преступлений предопределила решение ряда криминалистов при построении в процессе расследования целостной модели следственных действий отказаться от категорий «этап расследования»⁸⁰.

Несмотря на то, что в отечественной криминалистике утвердилась научная позиция о трехэтапной структуре процесса расследования (первоначальный, последующий и заключительный этапы), мы будем ориентироваться на модель, состоящую из двух этапов (первоначальный, последующий). Несостоятельность модели «заключительный этап расследования» будет рассмотрена ниже.

 

Модель «Первоначальный этап расследования преступлений».

Системообразующий элемент природы первоначального этапа расследования преступлений — информационный антагонистичный дуализм. Дело в том, что именно на первоначальном этапе определяется, какая из тенденций будет доминировать и даст результат – деятельность преступника по уничтожению следов преступления или деятельность следователя по их обнаружению.

Когда говорят о расследования преступлений, даже известные исследователи не всегда останавливаются на мысли о том, что следователю противодействует как преступник своими волевыми действиями, так и само время, уничтожающее или трансформирующее криминалистически значимую информацию о преступном событии как в сознании его участников, так и в свойствах оставшихся следов преступления. «Чем больше времени проходит с момента совершения преступления, тем меньше шансы его раскрытия» – мысль древняя, но не теряющая своей актуальности. Если принять во внимание сказанное, становится понятным, что есть прямая зависимость между оптимальной последовательностью следственных действий и их результативностью применительно к каждой группе преступлений.

В силу сказанного, учитывая, что цель первоначального этапа расследования – выявление первичного объема необходимой криминалистически значимой информации, актуальным становится понимание, что механизм отдельных видов преступлений предопределяет особенности возникновения криминалистически значимой информации, что, в свою очередь, предопределяет разную эффективность следственных действий при расследовании различных разновидностей преступлений.

Суммируя сказанное, выделим два фактора, определяющих значимость первоначального этапа расследования:

• доступная криминалистически значимая информация со временем уменьшается в объеме;

• разные следственные действия по разным преступлениям предопределяют разное количество получения криминалистически значимой информации.

Выводом из сказанного следует понимание того, что первоначальный этап расследования конкретной группы преступлений – это типовая последовательность следственных действий, являющаяся в силу объективных закономерностей следообразования криминалистически значимой информации наиболее оптимальной.

Содержательно, как говорилось ранее, первоначальный этап расследования определяется не только последовательностью следственных действий, но и их тактико-криминалистическим наполнением, специфичным для рассматриваемой группы преступлений.

Типовая природа последовательности следственных действий совершенно не входит в противоречие с многовариантностью и многоверсионностью деятельности по раскрытию преступлений. Наоборот, именно типовая структура придает первоначальному этапу элемент научности, без которого пришлось бы вести речь лишь о «творческой адаптации следователя под текущую следственную ситуацию». Понятно, что элемент творчества всегда будет присутствовать в деятельности следователя, но если мы вспомним, что именно содержание этапов расследования является конечной целью криминалистического знания, то, заговаривая о творчестве как основном факторе, мы обесцениваем всю научную составляющую криминалистической теории, техники, тактики, да и методики тоже.

Из всего спектра криминалистических методик расследования типовая алгоритмизация не видится необходимой только при расследовании «по горячим следам» ввиду её выраженной ситуативности и непредсказуемоти стечения обстоятельств.

Логичным выступит предположение, что первоначальный этап расследования преступлений имеет три типовые модели, которые содержательно опираются на предельно обобщенные следственные ситуации:

• личность преступника не установлена;

• личность преступника установлена, но для следствия он недоступен (преступник скрывается или нефункционален);

• личность преступника установлена, для следствия он доступен.

Первоначальный этап расследования включает в себя подавляющее большинство следственных действий как коммуникативных (допрос подозреваемого, свидетелей, потерпевшего, эксперта), поисковых (осмотр места происшествия, трупов, помещений и территорий, предметов и документов, транспорта), исследовательских (экспертиза и исследование специалиста), так и части экспериментальных (предъявление для опознания). Естественно, содержательно в него включаются и оперативно-розыскные мероприятия, которые, правда, алгоритмизируются крайне плохо в силу значимости в них человеческого фактора – профессионализма оперативного работника. Это не значит, что для следователя профессионализм малозначим, его значимость высока, но она корректируется детализированностью разработанных тактических и методических приемов, чем не отличается оперативный инструментарий.

Если говорить о временных рамках первоначального этапа, не вдаваясь в дискуссию о них, мы разделяем мнение о том, что они ограничены моментом поступления информации о событии, имеющем признаки преступного, и моментом завершения составления постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого.

Как и любой итог осмысленной деятельности, результат первоначального этапа расследования должен быть как-то формализован. Речь не идет о придании ему статуса процессуального документа, мы говорим о формализации результатов как форме самоотчета следователя, в котором обосновываются полученные результаты.

Обоснованность результата первоначального этапа расследования достигается достаточностью доказательств, дающих основание для обвинения конкретного лица и вынесения соответствующего постановления.

Появление фигуры обвиняемого есть показатель того, что следователь собрал минимально необходимую информацию, достаточную, прежде всего, для его убежденности в виновности конкретного лица, информацию, которую он впоследствии проверит, не находясь в жёстком цейтноте. Формирование убежденности у следователя о причастности к совершению преступного события обвиняемого нам видится основной задачей первоначального этапа расследования преступления.

 

Модель «Последующий этап расследования преступлений»

Системообразующий элемент природы последующего этапа расследования преступлений – содержательное структурирование основных составных элементов предмета доказывания. Дело в том, что именно на последующем этапе имеющаяся у следователя информация отличается большим объемом, логической упорядоченностью и степенью конкретности. Радикальным различием между первоначальным этапом с его интуитивно-вероятностной природой и последующим этапом с его логической последовательностью, является достаточность криминалистически значимой информации.

Последующий этап расследования проходит не в условиях явной нехватки времени и ресурсов, а также неопределенности, как первоначальный, и это определяет совершенно иной алгоритм его содержательного наполнения. Структура последующего этапа представлена не следственными действиями, а тактическими комбинациями как определенными сочетаниями следственных действий.

Учитывая, что цель последующего этапа расследования – увеличение до уровня необходимости объема криминалистически значимой информации, актуальным становится понимание того, что в ходе этого этапа происходит окончательная проверка основной версии по делу.

Доказательственный характер последующего этапа не исключает обнаружение дополнительных сведений по делу в рамках поиска новых источников криминалистически значимой информации.

Суммируя сказанное, выделим три фактора определяющих значимость последующего этапа расследования:

• деятельность следователя направлена на проверку основной версии по делу;

• структура последующего этапа представлена тактическими комбинациями, включающими определённые сочетания следственных действий;

• в рамках решения второстепенной задачи на последующем этапе расследования возможно обнаружение дополнительных сведений по делу в рамках поиска новых источников криминалистически значимой информации.

Выводом из сказанного следует понимание того, что последующий этап расследования конкретной группы преступлений – это типовая последовательность тактических комбинаций, являющаяся в силу объективных закономерностей следообразования криминалистически значимой информации наиболее оптимальной.

Последующий этап, как и первоначальный этап расследования, определяется не только последовательностью следственных действий, но и их тактико-криминалистическим наполнением, специфичным для рассматриваемой группы преступлений.

Тактические комбинации, включающие определённые сочетания следственных действий есть основное содержание последующего этапа расследования. На рассматриваемом этапе максимально ярко проявляется типовая природа последовательности следственных действий как олицетворение научного подхода.

Что касается элемента творчества, то его элементы мало проявляются в последовательности следственных действий, но продолжают быть актуальными для содержания следственных действий, его тактико-криминалистического наполнения.

Учитывая, что центральной процессуальной фигурой расследования становится фигура обвиняемого, существенная часть следственных действий сосредоточивается вокруг неё.

Можно выделить три типовые тактические комбинации, выступающие своеобразными модулями для последующего этапа расследования любого вида преступлений, – коммуникативную, экспериментальную и ситуационную тактическую комбинацию.

Коммуникативная тактическая комбинация включает в себя сочетание коммуникативных следственных действий (допрос обвиняемого, допрос потерпевшего, допрос свидетеля, очная ставка) в трех основных вариациях (рис. 12).

 

Рисунок 12. Основные вариации следственных действий в коммуникативной тактической комбинации

 

Экспериментальная тактическая комбинация включает в себя сочетание экспериментальных следственных действий (проверку показаний на месте и следственный эксперимент) в двух основных вариациях (рис. 13).

 

Рисунок 13. Основные вариации следственных действий в экспериментальной тактической комбинации

 

Ситуационная тактическая комбинация включает в себя сочетание поисковых (повторные осмотры и обыски) и исследовательских следственных действий (экспертизы «второй очереди») в двух основных вариациях (рис. 14).

 

Рисунок 14. Основные вариации следственных действий в ситуационной тактической комбинации

 

Таким образом, моделирование последующего этапа расследования происходит путем выбора соответствующей следственной ситуации одной коммуникативной, экспериментальной и ситуационной тактической комбинации. Естественно, реалии каждого конкретного расследования могут предопределить необходимость проведения и иных следственных действий, но это уже частный случай.

Если говорить о временных рамках последующего этапа, не вдаваясь в дискуссию о них, мы разделяем мнение о том, что они ограничены моментом вынесения постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого и моментом составления обвинительного заключения.

Как и любой результат осмысленной деятельности, результат последующего этапа расследования должен быть формализован с учетом его значимости. Речь не идет о придании ему статуса процессуального документа – обвинительного заключения. Содержание обвинительного заключения есть демонстрация совершившегося перехода от вероятностных знаний к знаниям достоверным.

Разумная достаточность доказательственной базы для последующего формирования убежденности суда в виновности обвиняемого нам видится основной задачей последующего этапа расследования преступления.

 

Иллюзорность модели «Заключительный этап расследования»

На первый взгляд заключительный этап расследования также может быть сведен к некоей совокупности следственных действий, что предполагает возможности его алгоритмизирования. Однако исследователи совершенно справедливо отмечают, что для рассматриваемого этапа характерны:

• очень ограниченный набор реализации поисковых и исследовательских задач в виде следственных действий;

• наличие дополнительных следственных действий, проведенных по указанию надзирающего прокурора, начальника следственного подразделения либо при удовлетворении ходатайств участников уголовного судопроизводства, т.е. следственных действий ситуативных, неформализуемых, предсказать которые крайне затруднительно

• доминирование аналитико-систематизирующей и процессуально-оценочной деятельности следователя;

• наличие ряда организационно-технических мероприятий.

Таким образом, видна не самостоятельная, а ярко выраженная «остаточная» природа рассматриваемого этапа.

Сторонники выделения заключительного этапа утверждают, что его окончание связано с составлением обвинительного заключения. В деятельности по составлению и сопровождению обвинительного заключения исследователи и видят основную ценность рассматриваемого этапа расследования. Однако если рассмотреть обвинительное заключение как форму подведения результатов расследования, получивших проверку на последующем его этапе, то эта ценность становится крайне сомнительной.

Вероятно, с точки зрения процессуальной в силу высокой значимости такого процессуального документа, как обвинительное заключение, и есть смысл в выделении самостоятельной стадии расследования, посвященной составлению этого документа, но с точки зрения криминалистической она крайне иллюзорна.

 

Выводы

• Объяснительная модель «Этапы расследования преступления» есть соотнесение перечней следственных действий и тактических приемов, актуальных для них.

• Прикладная модель «Этапы расследования преступления» есть соотнесение последовательностей следственных действий и тактических приемов, актуальных для них.

• Первоначальный этап расследования конкретной группы преступлений – это типовая последовательность следственных действий, являющаяся в силу объективных закономерностей следообразования криминалистически значимой информации оптимальной.

• Последующий этап расследования конкретной группы преступлений – это типовая последовательность тактических комбинаций, являющаяся в силу объективных закономерностей следообразования криминалистически значимой информации оптимальной.

• В структуру последующего этапа входят три типовые тактические комбинации (коммуникативная, экспериментальная и ситуационная), выступающие своеобразными модулями для последующего этапа расследования любого вида преступлений.

• Коммуникативная тактическая комбинация включает в себя сочетание коммуникативных следственных действий (допрос обвиняемого, допрос потерпевшего, допрос свидетеля, очная ставка) в трех основных вариациях.

• Экспериментальная тактическая комбинация включает в себя сочетание экспериментальных следственных действий (проверку показаний на месте и следственный эксперимент) в двух основных вариациях.

• Модель «Завершающий этап расследования» ориентирована на решение уголовно-процессуальных вопросов и для криминалистики является достаточно иллюзорной.

 

Глава 4. Ситуационное моделирование как основной вектор криминалистического моделирования

 

4.1. Проблемно-поисковая следственная ситуация: понятие, структура и виды

 

Современную криминальную ситуацию в России, очевидно, надо оценивать, как крайне неблагоприятную для осуществления любых социально-экономических реформ. Сказанное определяет актуальность разработки современной государственной программы предупреждения преступности.

Эта программа должна основываться на научных исследованиях криминальных ситуаций, адекватно разрабатываемых им методах раскрытия, расследования и предупреждения преступлений - как бы ухищренно они не совершались, и как бы проблемно не складывались исходные следственные ситуации, весь ход расследования дела.

Под этим углом зрения дальнейшего исследования требуют следственные ситуации, через разрешение которых и лежит путь к установлению истины по уголовному делу.

Впервые появившись в 60-е годы почти одновременно в работах А.Н. Колесниченко⁸¹ и В.К. Гавло,⁸² учение о следственной ситуации продолжает развиваться, обогащая методику расследования преступлений новыми знаниями. Теоретические и практические разработки данной проблематики позволяют сделать вполне определенный вывод о возникновении новой и перспективной частной криминалистической теории - теории следственных ситуаций⁸³.

По вопросу определения следственной ситуации среди ученых до сих пор нет единства точек зрения. На момент настоящего исследования существует более тридцати ее дефиниций. Состояние понятийного аппарата криминалистики на сегодня позволяет все многообразие точек зрения по вопросу о понятии следственной ситуации условно свести к трем позициям.

Согласно первой точке зрения, следственная ситуация представляет собой системное образование, формируемое сочетанием различного рода компонентов и функциональными связями между ними⁸⁴.

Другими авторами следственная ситуация определяется как мысленная динамическая модель, отражающая информационно-логическое, тактико-психологическое, тактико-управленческое и организационное состояние, сложившееся по уголовному делу и характеризующее благоприятный или неблагоприятный характер процесса расследования⁸⁵.

Очевидно, что в первом определении подчеркивается системный характер и значение объективных детерминант в развитии следственных ситуаций, что не исключает и существование субъективных факторов. Во втором определении выделяется субъективный фактор, что не исключает влияние объективных детерминант на генезис следственной ситуации.

Сравнительно недавно появилось еще одно определение следственной ситуации, согласно которому она рассматривается как «...степень информационной осведомленности следователя о преступлении, а также состояние процесса расследования, сложившееся на любой определенный момент времени, анализ и оценка которого позволяют следователю принять наиболее целесообразные по делу решения»⁸⁶.

Полагаем, каждая из приведенных позиций авторов имеет право на существование, так как отражает различные стороны явления объективно-субъективного порядка, каким является следственная ситуация.

Еще большее многообразие взглядов обнаруживается у ученых по вопросу о том, какие именно элементы следует включать в содержание следственной ситуации.

Согласно одной точки зрения в содержание следственной ситуации включается обстановка расследования или определенное положение в расследовании, характеризуемое «… наличием тех или иных доказательств и информационного материала и возникающими в связи с этим конкретными задачами его собирания и проверки»,⁸⁷ «… значимой для расследования информации, которая принимается во внимание наряду с источниками ее получения»,⁸⁸ или как конкретная следовая картина, возникающая к моменту обнаружения признаков преступления.

Для вышеприведенных и подобных им взглядов примечательно то, что авторы в содержание следственной ситуации правильно включают такой ее компонент как обстановка, характеризующаяся наличием совокупности доказательств, фактических данных, суммой информации, следовой картиной. То есть, то главное, что определяет ее содержание - объем собранных сведений и их информационную значимость.

Представители другой точки зрения полагают, что в содержание следственной ситуации должны входить и другие элементы, компоненты, условия как равнозначные, например: оценка следственной ситуации,⁸⁹ “компоненты психологического, материального, организационного, технического характера”,⁹⁰ “возможности судебных экспертиз, квалификация эксперта, опыт, трудолюбие следователя, наличие или отсутствие у него в производстве других дел, сроки расследования”⁹¹ и т.д.

Наиболее полно такой подход рассмотрен Р.С. Белкиным, который выделяет в следственной ситуации «… компоненты 1) информационного; 2) психологического; 3) процессуально-тактического; 4) материального и организационно-технического характера».

На наш взгляд, следует согласиться с точкой зрения В.К. Гавло, полагающего, что такая позиция является чрезмерно широкой, «… ею охватываются не равнозначные по своей сущности компоненты, которые лежат за пределами “узла” следственной ситуации. То есть, той ее содержательной части, первоосновы, которая несет главную доказательственную и иную информацию, представляет совокупность фактических признаков деяния в их истинном правовом значении о происшедшем и расследуемом событии преступления, лице, его совершившем, и других обстоятельствах предмета доказывания. Лишь система фактических и иных данных действительно “диктует” следователю алгоритм выполнения задачи, показывая ход и отражая состояние расследования, независимо от того, болен следователь или утомлен, есть ли у него в производстве дела или нет, квалифицированный ли эксперт работает с ним или не очень и т.д. Эти факторы (условия), безусловно, имеют место в реальной действительности, могут оказать влияние на расследование (затормозить, ускорить), создать затруднительное положение, но они - не главные и лежат за пределами внешнего и внутреннего воздействия ситуации расследования как криминалистической категории»⁹².

Более того, они являются объектом исследования других наук, например, НОТ⁹³.

Теория и практика подтверждают необходимость учитывать в структуре следственной ситуации в качестве ее основных элементов:

1) следственные и оперативно-розыскные данные о способе, механизме, личности субъекта преступления, объекте и предмете преступного посягательства, личности потерпевшего, обстановке, мотиве, цели и других обстоятельствах расследуемого события преступления;

2) следственные и оперативно-розыскные данные в целом о расследуемом событии;

3) наличие доказательств о расследуемом событии и его отдельных обстоятельствах;

4) данные о возможной инсценировке расследуемого события;

5) сведения о противодействии следствию со стороны заинтересованных лиц;

6) сведения о возможных источниках получения фактических и иных данных;

7) данные об обстановке, в которой выявлено, возбуждено уголовное дело, начато расследование и проводятся первоначальные следственные и иные действия;

8) данные об обстановке, в которой ведется расследование после производства первоначальных следственных и иных действий;

9) данные, затрудняющие расследование, как следствие своеобразия обстановки и условий по сохранению отдельных доказательств⁹⁴.

Предложенная В.К. Гавло структура элементов предметно раскрывает содержательную сторону следственной ситуации вообще и способствует определению так называемой проблемно-поисковой следственной ситуации, как ее классификационной ветви, в частности.

Впервые проблемная ситуация как разновидность следственной ситуации была выделена в классификации Л.Я. Драпкина. Он предложил дифференцировать следственные ситуации на пять классификационных подгрупп: проблемные; конфликтные; тактического риска; организационно-неупорядоченные; смешанные. В основе проблемных ситуаций, по мнению Л.Я. Драпкина, лежит, так называемая, семантическая (логико-познавательная) неопределенность, а сама проблемная ситуация - это своеобразное противоречие между знанием и незнанием, специфическое соотношение известного и неизвестного по делу, при котором искомое не дано и непосредственно в исходных данных не содержится, но находится в неоднозначной, вероятностной связи с уже установленными фактами, в какой-то мере ограничивающими и направляющими поиск решения⁹⁵.

По поводу выделения в данной классификационной системе проблемных ситуаций в литературе было высказано мнение о некорректности именования их “проблемными”. Авторы аргументируют свою позицию тем, что в расследовании нет и не может быть непроблемных следственных ситуаций: любая ситуация, с которой сталкивается следователь вплоть до окончания расследования, может быть рассмотрена как проблемная⁹⁶. В связи с этим предлагается назвать подобные ситуации “ситуациями познавательного типа”⁹⁷.

С данной точкой зрения трудно согласиться. Если следовать логике этих авторов, то нет смысла в классификационной системе выделять и конфликтные ситуации, так как бесконфликтного следствия практически не существует, а имеется лишь конфликт различной степени выраженности. Точно так же не было бы смысла выделять и ситуации тактического риска, так как риск утраты доказательств существует при расследовании любого уголовного дела. Поэтому любая следственная ситуация могла бы называться ситуацией тактического риска. Кроме того, «… нередко проблемная ситуация переходит в конфликт, под которым понимается осознаваемое людьми столкновение противоположных интересов, стремлений, взглядов, проявляющееся в их поведении»⁹⁸. Это позволяет и сам конфликт рассматривать как разновидность проблемной ситуации. Для того и существует теоретическая конструкция, на наш взгляд, чтобы дать возможность при изучении однородных криминалистических явлений выделить и актуализировать проблему конфликта (в конфликтной следственной ситуации), проблему тактического риска (в ситуации тактического риска), проблему познания и поиска решений (в проблемно-поисковой следственной ситуации).

Проблемно-поисковая ситуация характеризует познавательный аспект в развитии следственной ситуации. Это означает, что такая ситуация характеризуется «… отсутствием заранее определенной однозначной процедуры (способа) информационного поиска, жесткой программы принятия следователем решений и производства действий по делу. Независимо от категории уголовного дела и криминалистической характеристики преступления возникающая в процессе расследования проблемная ситуация всегда имеет одни и те же логический состав и структуру»⁹⁹.

Данная позиция не противоречит современным представлениям о ситуации и в психологии. Если раньше здесь проблемную ситуацию понимали как внешнее, иногда сугубо объективное, воздействующее на субъекта, или как «… сложный организованный субъективный образ объективной действительности, то введенная О.К. Тихомировым качественно новая характеристика ситуации - “неформальная, ценностно-смысловая структура, не сводимая ни к объективному, ни к субъективному” - развивает мысль А.Н. Леонтьева о том, что реальная психологическая ситуация порождается перекрещивающимися связями субъекта с миром»¹⁰⁰.

«Проблемная ситуация характеризует определенное психическое состояние субъекта, возникающее в процессе выполнения такого задания, которое требует открытия новых знаний о предмете, способе или условиях выполнения действия. В связи с этим главным элементом проблемной ситуации является неизвестное, новое, то, что должно быть открыто для правильного выполнения поставленного задания, для выполнения нужного действия. Важнейшей характеристикой неизвестного как центрального элемента проблемной ситуации в отличие от искомого как центрального элемента задачи, является то, что неизвестное в проблемной ситуации всегда характеризуется какой-либо степенью обобщения. Кроме того, важным элементом проблемных ситуаций, без которого невозможно их успешно разрешать, являются интеллектуальные способности познающего субъекта»¹⁰¹.

Подчеркивая необходимость учета диалектики объективного и субъективного внутри проблемно-поисковой следственной ситуации (ППСС), В.К. Гавло отмечает, что под ней необходимо понимать «сложившуюся в ходе расследования обстановку, характеризующуюся состоянием интеллектуального и иного порядка затруднений следователя, когда он не может в данный момент установить обстоятельства расследуемого события на основе имеющихся фактических и иных данных и встает перед необходимостью увеличить их объем посредством известного в целях решения задачи уголовного судопроизводства. Перспектива получения их затруднена».¹⁰²

«В проблемной ситуации исходные данные, условия должны привести к раскрытию неизвестного. Это последнее обнаруживается через свою связь с тем, что известно»¹⁰³.

Из сказанного выше можно сделать вывод, что центральное место в проблемно-поисковой следственной ситуации занимает субъект познания, поскольку никакие ситуации «… в своей объективной представленности (т.е. без человека) не существуют. Объективно существуют факты, явления, события, но не ситуация. Эти факты составляют суть внешнего или внутреннего воздействия совершенного и расследуемого преступления, проявляющегося вовне как сигнал к действию»¹⁰⁴.

Проблема ставится и разрешается субъектом познания, причем постановка проблемы и поиск ее решений - две неразрывно связанные стороны одного познавательного процесса. Отсюда и название данной классификационной ветви следственных ситуаций – проблемно - поисковые (ППСС).

В связи с этим представляется актуальной проблема разграничения понятий “следственная обстановка” и “проблемно-поисковая следственная ситуация”. В криминалистической литературе под следственной обстановкой понимается «… наиболее стабильный компонент следственной ситуации, содержащий факторы, относящиеся к внешней среде расследования»¹⁰⁵.

Как видно из этого определения, понятие “следственная обстановка” значительнее уже по объему и содержанию понятия “следственная ситуация”, что может быть представлено соотношением “часть - целое”. Несколько иное будет в соотношении понятий “следственная обстановка” и “проблемно-поисковая следственная ситуация”. Проблемно-поисковая следственная ситуация (ППСС) является разновидностью психологической ситуации, которая «… рождается на пересечении целостного человека с окружающим миром, она и представляет человеку действительность в ее предметности и реальности. Психологическая ситуация многомерна и в этом плане сопоставима с понятием “образ мира”. Психологическая ситуация есть результат взаимоперехода внешнего и внутреннего и в ней происходит “удвоение” - природные характеристики предметов становятся носителями ценностей и смыслов как внечувственных, системных качеств»¹⁰⁶.

Из этого можно сделать вывод, что следственная обстановка является всего лишь одной из многих детерминант (внешней) в развитии ППСС. Диалектические методы познания позволяют правильно определить место и роль предметной и реальной действительности в многомерном пространстве проблемно-поисковой следственной ситуации.

С учетом сказанного, полагаем, проблемно-поисковую следственную ситуацию можно определить, как наиболее психологизированный тип следственной ситуации, характеризующий определенный уровень психической активности познающего субъекта (оперативного работника, эксперта, следователя, прокурора, судьи) в процессе постановки и решения задачи преодоления информационной неопределенности по расследуемому уголовному делу.

Задача преодоления информационной неопределенности, на наш взгляд, тесно связана, но не совпадает по объему и содержанию с проблемой установления объективной истины по уголовному делу как цели доказывания. На наш взгляд, результатом решения проблемы полного преодоления информационной неопределенности и будет являться установление объективной истины по расследуемому уголовному делу. Именно эта цель доказывания в уголовном судопроизводстве будет определять вектор и динамику развития проблемно-поисковой следственной ситуации.

Далее возникает закономерный вопрос: какие элементы следует включать в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации? На этот счет в юридической литературе предложены следующие решения.

Так, Л.Я. Драпкин предлагает включить в структуру ППСС два компонента: «1) совокупность неполных, недостаточных знаний и неизвестное искомое, сформулированное в общей форме; 2) специфическое познавательное отношение, возникающее между ними - отношение диалектического противоречия»¹⁰⁷.

В соответствии с данной концепцией он рассматривает динамическую структуру проблемной ситуации как процесс, состоящий из 4-х этапов. Содержанием 1-го этапа является поиск и обнаружение информации путем проведения следователем различных процессуальных, организационно-подготовительных и иных практических действий, а также осуществления предшествующих им мыслительных процедур и последующего анализа полученных результатов. Цель первого этапа заключается в создании информационного массива, который в силу ограниченной избирательности поиска может включать в свое содержание как полезные сведения, так и избыточные, и даже вредные (дезинформация).

Содержание 2-го этапа, соответственно, состоит в исследовании информационного массива и формировании исходных данных в ходе напряженной мыслительной деятельности следователя, использующего разнообразные логические методы, в том числе анализ, синтез, абстрагирование и др.

Третий этап - это определение (формирование) искомого. Формирование искомого осуществляется параллельно с этапом формирования исходных данных и органически связано с ним.

Четвертый этап, по Л.Я. Драпкину, и составляет собственно проблемная ситуация. Он дифференцируется на три подэтапа, два из которых осуществляются параллельно, а третий - сразу же после завершения двух предшествующих... Первый подэтап - это постановка проблемы, т.е. выделение и описание того элемента искомого, для установления и доказывания которого в распоряжении субъекта деятельности нет не только достаточной информации, но и сведений об очевидных ее источниках (носителях). Второй подэтап - определение ситуации. Определение следователем ситуации заключается в дальнейшем упорядочении информации, уже выделенной и в какой-то мере обособленной. Третий подэтап заключается в переходе от дифференцированных друг от друга ситуаций и проблемы к проблемной ситуации. На третьем подэтапе и завершается процесс осознания следователем проблемной ситуации, именно здесь потенциально существующие ситуации и проблема, объединяясь друг с другом, актуализируются и осознаются следователем и только после этого становятся проблемной ситуацией¹⁰⁸.

Позиция Л.Я. Драпкина вызывает несомненный научный интерес, так как представляет собой одну из первых попыток рассмотреть проблемную ситуацию в дискретном состоянии. Однако необходимо заметить, что созданная им теоретическая конструкция весьма сложна и практически пользоваться ею очень трудно.

Так, совершенно очевидно, что постановка проблемы в проблемно-поисковой следственной ситуации происходит уже на первом этапе процесса познания в расследовании преступлений.

Например, формируя информационный массив по уголовному делу, обладая определенной базовой информацией (тезаурусом), в которой находит отражение личный и коллективный опыт, следователь, эксперт или оперативный работник уже ставит перед собой и решает одну из первых познавательных проблем - проблему избирательности восприятия.

Очевидно, что восприятие реальной обстановки при этом у следователя существенно отличается от восприятия эксперта. И дело здесь не столько в психологических свойствах познающих субъектов, сколько в избирательности восприятия, мотивированной потребностью. Потребность же, в свою очередь, определяет цель деятельности, и наоборот. Анализ данной диалектической взаимосвязи и составляет суть предметно-деятельностного подхода к исследованию проблемно-поисковой следственной ситуации.

Проблема избирательности восприятия различными познающими субъектами порождает ППСС уже на первоначальном этапе расследования.

Например, как известно, задачи и методы оперативно-розыскной деятельности существенно отличаются от задач и методов предварительного следствия. В орбиту познания следователя попадают только те обстоятельства, которые возможно проверить процессуальным путем.

Напротив, методы оперативного работника лишены процессуальных гарантий, его тезаурус по сравнению с тезаурусом следователя неизмеримо больше по своему объему и содержанию, а, следовательно, и пути решения проблемно-поисковой следственной ситуации у каждого познающего субъекта будут различны. Таким образом, мы видим, что постановка проблемы избирательности восприятия уже на первоначальном этапе расследования порождает, как минимум, два вида проблемно-поисковых ситуаций: оперативно-розыскных и следственных.

То же самое можно сказать еще об одном субъекте познания - эксперте, избирательность восприятия которого актуализирована специфическими задачами, решаемыми им в процессе доказывания. Познавательные трудности, возникающие, например, уже при наружном осмотре трупа, могут породить весьма сложные экспертные проблемно-поисковые ситуации, о чем речь пойдет в следующих параграфах настоящей работы.

Проблема избирательности восприятия порождается другой познавательной проблемой более высокого порядка - проблемой преодоления информационной неопределенности, которая априори заложена в расследовании любого уголовного дела и, в сущности, инициирует весь мыслительный процесс субъектов познания. В связи с этим, полагаем, весьма удачной представляется принципиальная блок-схема, предложенная В.К. Гавло, которая может быть успешно приложена и к задачам исследования проблемно-поисковых следственных ситуаций.

Так, в качестве основных этапов развития следственной ситуации он называет:

1. Оценку следственной ситуации: а) по способу и механизму совершения преступления; б) по личности субъекта преступления; в) по объекту и предмету посягательства; г) по мотиву преступления; д) иным признакам, которые входят в криминалистическую характеристику преступлений и отражают ход и состояние расследования.

2. Прогнозирование расследования.

3. Выдвижение и проверка следственных версий.

4. Фактические и иные данные, полученные в результате проверки следственных версий.

5. Новую следственную ситуацию и ее признаки ... цикл повторяется.

6. Задачи расследования выполнены¹⁰⁹.

Развивая эту позицию применительно к проблемно-поисковым следственным ситуациям, выделим в данной блок-схеме основные этапы познавательной деятельности в раскрытии и расследовании преступлений:

I - первоначальный этап расследования, где 1) - постановка основной проблемы по уголовному делу - преодоление информационной неопределенности; 2) 3) - поиск решения проблемы, где 2 - сбор и обработка информации, 3 - стратегическое прогнозирование дальнейшего хода расследования; 4) постановка проблемы избирательности восприятия субъектов познания; 5) 6) 7) - поиск решения проблемы, где 5 - проверка и оценка фактических данных, 6 - выдвижение и проверка версий и 7 - дальнейший сбор и обработка информации.

II - дальнейший этап расследования, где 1^I) постановка основной проблемы на новом этапе познания - преодоления информационной неопределенности; 2^I) 3^I) - поиск решения проблемы, где 2^I - сбор и обработка информации, 3^I - тактическое прогнозирование. Цикл повторяется на заключительном этапе расследования (1^II) и этапе судебного следствия(1^III).

Приведенная блок-схема наглядно показывает, что в роли инспирирующей (запускающей) детерминанты в развитии проблемно-поисковой следственной ситуации выступает проблема преодоления информационной неопределенности по уголовному делу. Именно она инициирует познавательную деятельность в расследовании преступлений, активизирует поиск субъектом познания оптимальных решений. Поставленная проблема уже на первоначальном этапе расследования решается путем сбора и обработки информации, а также стратегического прогнозирования дальнейшего хода расследования. Проиллюстрируем данное положение на примере.

В дежурную часть Железнодорожного РОВД г. Барнаула поступило сообщение сторожа Дворца культуры ПО “Сибэнергомаш” о том, что 11.11.2008 года в 6 ч. 30 мин. на крыльце ДК им обнаружен труп мужчины в возрасте 20-25 лет с огнестрельным ранением головы. Перед прибывшей на место происшествия следственно-оперативной группой встала проблема преодоления полной информационной неопределенности: личность потерпевшего неизвестна, свидетелей происшествия нет и т.д. Именно этот момент следует считать началом развития проблемно-поисковой следственной ситуации, инициированной осмотром места происшествия. Очевидно, что до этого момента никакой следственной ситуации быть не может, так как нет субъекта, познающего его.

Следственно-оперативная группа (СОГ) преодолевает информационную неопределенность с помощью тактических комбинаций (следственных и оперативных тактических приемов), в том числе осмотра места происшествия, поквартирного обхода прилегающих к месту преступления домов, поиска возможных очевидцев события преступления и т.д. На данном этапе развития проблемно-поисковой ситуации сбор информации идет по пути количественного накопления, а сама познавательная деятельность участников СОГ носит стихийно-поисковый характер. В условиях такой информационной неопределенности следственный осмотр, как тактический прием, конечно же, является самым энергозатратным по времени и силам. К моменту окончания осмотра следователь, как руководитель СОГ, уже имел исходную информацию о событии преступления и мог, в связи с этим, осуществить стратегическое прогнозирование дальнейшего развития проблемно-поисковой ситуации по данному уголовному делу¹¹⁰.

Осуществить стратегическое прогнозирование - это значит: 1) определить общий характер расследуемого преступления; 2) найти аналог такого преступления в своей и коллективной профессиональной деятельности; 3) определить стратегическое направление расследования по уголовному делу; 4) наметить примерный алгоритм тактических комбинаций и т.д.

Проблема преодоления информационной неопределенности по расследуемому уголовному делу тесно связана с другой познавательной проблемой - избирательности восприятия участников расследования. Поскольку в отечественном уголовном процессе на следователя возлагается обязанность не только собирания, но и проверки-оценки доказательств, закономерно то, что вся собираемая информация рассматривается им с позиции допустимости и относимости доказательств. Это существенно усложняет роль следователя в разрешении проблемно-поисковой следственной ситуации в отличии, например, от следователя в США, на которого традиционно возлагается обязанность собирания, а на прокурора - оценки доказательств.

Дело в том, что имеющийся у следователя на момент исходной следственной ситуации информационный массив не позволяет должным образом дифференцировать и отсеивать поступающую информацию, в частности, с позиции ее относимости к расследуемому событию, что, в сущности, входит в содержание проверки и оценки доказательств.

В реальности две названные выше познавательные проблемы тесно связаны, поэтому отграничить их друг от друга можно только умозрительно. С помощью предметно - деятельностного подхода уже было показано ранее, что избирательность восприятия оперативного работника и следователя обусловлена характером и целями их деятельности. Поиск решения данной проблемы идет по направлениям 5) 6) 7), где 5 - проверка и оценка фактических данных; 6 - выдвижение и проверка версий; 7 - дальнейший сбор и обработка информации.

В приведенном выше примере это шло по следующей схеме: обнаруженные в ходе осмотра места происшествия предметы около трупа: шприц, студенческий билет на имя Калинина Г.И., выкидной нож кустарного производства и гильзы от пистолета “ТТ” - были оценены следователем как относимые к событию преступления. Это, в свою очередь, послужило основой для выдвижения следующих версий происшедшего:

1) Убийство совершенно из хулиганских побуждений группой студентов после общегородской дискотеки (закончилась в 23.00 - смерть потерпевшего наступила около 1 ч. 00 мин.).

2) Убийство - следствие выяснений отношений в среде наркоманов.

3) Убийство - результат криминальных “разборок” между членами одной преступной группировки.

Неотложные следственные действия и розыскные мероприятия сделали первую и вторую версии несостоятельными. В ходе проверки выдвинутых следственных версий была установлена неотносимость обнаруженных в ходе осмотра шприца и студенческого билета к событию преступления. В пользу третьей версии говорили следующие данные: “униформа” убитого, типичная для членов преступных группировок; способ убийства - из пистолета “ТТ”, пользующегося большим спросом в преступной среде из-за своей “убойной” силы; обнаруженные возле трупа следы протектора от автомобиля иностранного производства. Дальнейшее развитие проблемно-поисковой следственной ситуации подтвердило правильность данной версии.

На этом первый цикл ППСС, соответствующий первоначальному этапу расследования, заканчивается, и начинается новый цикл - дальнейший этап расследования. Этот цикл также инициируется постановкой основной проблемы - преодоления информационной неопределенности, но на качественно ином уровне. Необходимо заметить, что данная проблема сохраняется вплоть до окончания судебного следствия.

На дальнейшем этапе расследования проблема информационной неопределенности решается двумя основными путями: 1 - дальнейшим сбором и обработкой информации; 2 - тактическим прогнозированием ситуации субъектом познания. Тактическое прогнозирование, в свою очередь, представляет собой логическую операцию, при которой реальная следственная ситуация сравнивается и сопоставляется с типовой ситуацией расследования для данной категории уголовных дел. Поиск аналогов реальных следственных ситуаций в прошлой профессиональной деятельности следователя и их сопоставление с универсальной моделью типичной следственной ситуации позволяет спрогнозировать развитие ППСС не только в процессе расследования, но и в суде.

Третий цикл проблемно-поисковой следственной ситуации также начинается с постановки основной проблемы познания и соответствует заключительному этапу расследования.

Четвертый цикл проблемно-поисковой следственной ситуации берет свое начало и заканчивается на этапе судебного следствия. Здесь также актуальна проблема информационной неопределенности, так как по сравнению с предварительным расследованием это уже вторичная реконструкция события преступления - здесь очень высок риск допущения гносеологических ошибок доказывания, связанных с воздействием на процесс познания в суде различных “возмущающих” факторов, например, фактора времени и психических состояний участников судебного разбирательства.

В соответствии с действующим уголовно-процессуальным законом суд не связан выводами следователя, содержащимися в обвинительном заключении, поэтому проблема избирательности восприятия судьи актуализирована самим характером процесса доказывания в суде, где жесткая регламентация судебного следствия предъявляет еще более строгие требования к оценке и проверке доказательств. Полагаем, и проблема преодоления избирательности информационной неопределенности, и проблема избирательности восприятия судьи, как субъекта познания, в равной мере инициируют развитие проблемно-поисковой ситуации судебного следствия. Поиск решений проблемы на данном этапе более ограничен, чем на предварительном следствии, так как арсенал познавательных средств (тактических комбинаций) у судьи значительно меньше. Проблемно - поисковая ситуация судебного следствия имеет более усеченный вид, чем ППСС предварительного расследования.

Основным познавательным инструментарием судьи является оценка и проверка данных, добытых в ходе предварительного расследования, поэтому, когда проблема информационной неопределенности в суде не может решаться способами, имеющимися в распоряжении судьи (например, при необходимости проведения дополнительных следственных или розыскных действий), судья направляет дело прокурору для устранения недостатков (фактически, тот же аналог дополнительного расследования), инициируя, таким образом, новый цикл проблемно-поисковой следственной ситуации.

Существенный научный интерес представляет вопрос о классификации проблемно-поисковых следственных ситуаций. Полагаем, существующие в криминалистической литературе классификации следственных ситуаций не могут быть в полной мере применены к изучаемому нами классу явлений именно из-за отсутствия четкого классификатора. При этом авторами предлагается целый ряд классификационных схем, в которых в качестве классификационных оснований в большинстве случаев выступают различные характеристики следственной ситуации¹¹¹.

Так, в зависимости от характера и особенностей условий, обстановки, в которых протекает деятельность следователя, оперативного работника, судьи и эксперта, выделяют следственные, оперативно-розыскные, судебные и экспертные ситуации¹¹².

В зависимости от количества компонентов, составляющих ситуацию, их связей, взаимозависимостей - относительно простые (менее сложные) и более сложные¹¹³.

На основе качественной характеристики возможностей достижения целей судебного исследования следственные ситуации делятся на благоприятные (способствующие расследованию) и неблагоприятные¹¹⁴.

В зависимости от позиции подозреваемого, обвиняемого и других участников процесса авторы подразделяют следственные ситуации на конфликтные и бесконфликтные¹¹⁵.

В зависимости от отношения к субъекту доказывания ситуации разделяются на идеальные и реальные, применительно к этапам расследования - первоначальные, последующие и заключительные¹¹⁶.

Применительно к проблемно-поисковым следственным ситуациям, на наш взгляд, необходимо обратить внимание на следующие классификационные группы.

По уровню абстрагирования можно выделить типовые и реальные проблемно-поисковые следственные ситуации. Полагаем, данная классификация представляет собой вариант модельного подхода к исследованию проблемы следственной ситуации.

Возникает закономерный вопрос: может ли типовая ППСС претендовать на роль модели?

Изначально термин “модель” в философском значении слова означал «… аналог (схему, структуру, знаковую систему) определенного фрагмента природной или социальной реальности, порождения человеческой культуры - оригинала модели. Этот аналог служит для хранения и расширения знания (информации) об оригинале, конструирования оригинала, преобразования и управления им. С гносеологической точки зрения “модель” - это “представитель”, “заместитель” оригинала в познании и практике. С логической точки зрения распространение модели на оригинал основано на отношениях изоморфизма и гомоморфизма, существующих между моделью и тем, что с ее помощью моделируется (изоморфный либо гомоморфный образ некоторого объекта и есть его модель)”¹¹⁷.

Из данного определения вытекают следующие свойства модели: формализованность, структурированность и избирательность свойств объективной действительности, положенных в основу модели. Как справедливо отмечает Д.А. Степаненко, «… так как ни одна модель не может претендовать на статус полного, совершенного заместителя изучаемого объекта, формируя базовые мыслительные модели, выбирают наиболее существенные признаки объекта с учетом предмета исследования (в каждом случае он предопределен наличным объектом, подлежащим исследованию, и целевой функцией исследования, т.е. вопросами, которые в данной проблемной ситуации надлежит выяснить)»¹¹⁸.

Типовая проблемно-поисковая следственная ситуация, на наш взгляд, обладает свойствами модели: формализованности, структурированности и избирательности, так как под ней обычно понимается «… обобщенная, основанная на сходстве криминалистических характеристик совершения и расследования преступлений обстановка, которая при заданных информационных и иных характерных данных объективно отражает внутреннее состояние, ход и условия расследования»¹¹⁹.

Из этого определения следует, что типовая ППСС является результатом научного анализа реальных (конкретных) следственных ситуаций. Иначе говоря, в содержании типовой ППСС может быть включено только то, что «… разумно и знает о разумном. Поэтому ни внешняя природа, ни простое ощущение не имеют права на это название. Непосредственное, не очищенное разумным знанием ощущение всегда связано с определенностью природного, случайного, себе - самому - внешнего бытия, несет на себе признаки распада»¹²⁰.

В отличие от типовой реальная (конкретная) следственная ситуация «… складывается при расследовании данного дела. Она всегда индивидуальна. Определяется множеством частных специфических черт обстановки расследования. Многообразие воздействующих на расследование внешних и внутренних факторов к определенному моменту следствия всегда формирует конкретную ситуацию как единое целое со всеми сложными связями и отношениями, их составляющих. Конкретная следственная ситуация обладает специфическим внутренним свойством - устойчивостью связей между элементами, ее составляющими»¹²¹.

Взаимосвязь типовой и реальной ППСС во многом обусловлена диалектической связью объективного и субъективного внутри самой системы, какой является следственная ситуация.

Так, например, реальная ситуация, связанная с расследованием грабежей, приобретая свойства константности, становится объектом научного познания частной криминалистической теории, а познанная с помощью научных методов реальная проблемно-поисковая следственная ситуация, приобретая свойство универсальности, становится типовой, то есть моделью в широком смысле этого слова. В то же время типовая модель, применяемая следователем для разрешения реальной следственной ситуации, воздействует на нее в виде алгоритмов поисково-познавательных средств.

Реальные проблемно-поисковые следственные ситуации могут быть классифицированы на типичные и атипичные. Основанием данного деления является повторяемость проблемы, порождающей данную следственную ситуацию, а также средств ее разрешения. В типичной ППСС находят свое отражение константные свойства повторяющихся следственных ситуаций, отраженные коллективным опытом следователей (экспертов, оперработников, судей и т.д.). Атипичные же “… формируются под влиянием факторов, не свойственных обычному течению события преступления и его расследованию”¹²². Атипичная проблемно-поисковая следственная ситуация в экспертной практике может вылиться в экспертный казус, в судебной - в судебный прецедент.

Иногда в криминалистической литературе предлагается деление следственных ситуаций на реальную и идеальную, где под последней понимается «… мысленная модель, создаваемая субъектом доказывания в процессе изучения реальной ситуации»¹²³. Данная позиция основывается на тождественности понятий “образ” и “модель”, хотя, очевидно, что понятие “модель” - значительно более сложное и многомерное, чем “образ”.

Дифференциация проблем познания на различных этапах расследования позволяет выделять проблемно-поисковые ситуации первоначального (исходные ППСС), дальнейшего, заключительного этапов расследования, а также ППСС судебного следствия. Необходимость и научно-практическое значение такой классификации заключается в том, что проблема преодоления информационной неопределенности по уголовному делу сохраняется с различной степенью трансформации на всех этапах расследования, в том числе на этапе судебного следствия.

В зависимости от познающего субъекта можно выделить оперативно-розыскные, следственные, экспертные и судебные ППСС.

По степени информационной определенности проблемно-поисковые следственные ситуации можно классифицировать на детерминированные и рандомизированные. Данная классификация позволяет в генезисе следственной ситуации учесть, как детерминизм, так и случайность.

Детерминизм в проблемно-поисковой следственной ситуации предполагает наличие четкой корреспондирующей связи между элементами криминалистической характеристики расследования и криминалистической характеристики преступления. Иначе говоря, когда ситуация преступления четко детерминирует развитие следственной ситуации.

Так, по приведенному выше примеру обнаруженные при осмотре места происшествия предметы и полученные в результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий данные позволили установить следующее: наличие у потерпевшего значительного денежного долга, личности кредиторов, многочисленные факты угроз расправы в случае невозврата долга и т.д. Все это, в конечном итоге, определило вектор дальнейшей поисковой работы следственно-оперативной группы и обусловило развитие проблемно-поисковой следственной ситуации в жестко детерминированном режиме.

Иначе развивается ППСС в случае, когда закономерные связи в ситуации преступления и следовой картине оказывается непознанными. Именно при расследовании неочевидных преступлений чаще всего и возникают так называемые рандомизированные проблемно-поисковые следственные ситуации. Отсутствие внутренних детерминант в информации о совершенном преступлении заставляют познающего субъекта интуитивно прибегать к “методу рандомизации”.

Рандомизация (от английского “random”- случайный) - термин, заимствованный из теории игр, означающий сознательное внесение случайного элемента в какой-то процесс. Теория игр исторически развивалась интенсивно. Она умела описывать случаи, когда участников конфликта не два, а много. Более того, участники конфликта могут вступать в коалицию друг с другом так, чтобы их интересы совпадали. Но всегда остается справедливым такой вывод: если игра не содержит никакой неопределенности, если это игра с “полной информацией”, то наилучшее решение в каждой ситуации строго определено и не нуждается в рандомизации. И, наоборот, если в игре есть элемент неопределенности (к примеру, вносимый противником), то наилучшее решение носит в общем случае случайный или рандомизированный характер¹²⁴.

Данное положение напрямую относится к предварительному расследованию, когда имеются не два, а много противоборствующих сторон: преступники, оперработники, следователи, защитники и т.д., а также элементы неопределенности, вносимые противниками - например, инсценировка самоубийства, маскировка подлинного предмета преступного посягательства, тактические приемы допроса и т.д.

Полагаем, что в этом случае как раз и идет речь о рандомизированных (абсолютно-неопределенных) проблемно-поисковых следственных ситуациях, то есть, о ситуациях с неполной, лишенной внутренних детерминант, информацией.

Какие же способы существуют для разрешения подобных ситуаций?

В качестве иллюстрации заслуживает внимание пример, опубликованный в 1943 г. в монографии американских ученых Д. Неймана и О. Моргенштерна “Теория игр и экономическое поведение”. «Данный пример относится к столкновению между Шерлоком Холмсом и профессором Мориарти. Напомним, что Шерлоку Холмсу пришлось бежать от своего врага в Дувр и дальше во Францию. Но успех бегства с самого начала оказался под вопросом: отъезжая, на перроне Холмс увидел Мориарти, и ему стало ясно, что неизбежна погоня на специальном поезде. У Холмса были две возможности: ехать все же в Дувр или высадиться в Кентенберри, единственном промежуточном пункте, где поезд делал остановку. Те же две возможности были и у его преследователя. Какое решение должны принять оба участника конфликта?

Прежде всего, нужна какая-то количественная мера происходящего, чтобы Холмс остался в живых, а Мориарти добился успеха. По Нейману и Моргенштерну решение задачи таково: обоим участникам следует рандомизировать свое поведение. Мориарти должен с вероятностью 3/5 оказаться в Дувре, а с вероятностью 2/5 - в Кентенберри. Холмс, наоборот, с вероятностью 3/5 в Кентенберри и 2/5 - в Дувре. Но как практически реализовать эту рекомендацию? К примеру, так: Мориарти должен взять круглую палочку и выстругать на ней пять одинаковых граней. Три из граней Мориарти должен пометить крестиками и бросить на перрон. Если палочка упадет на помеченную грань, то Мориарти должен ехать до Дувра, а если на чистую - до Кентенберри. В свою очередь Холмс должен пометить только две грани, а в остальном поступать также»¹²⁵. Это вполне согласуется с основными постулатами теории вероятности.

Подобная рандомизация в ситуации расследования в условиях неочевидности может быть применена, например, при выдвижении пяти равнозначных версий о событии преступления, обеспеченных одинаковым объемом информации по уголовному делу. Причем, чем больше преступник склоняется к детерминированному способу совершения преступления, тем больше он дает шансов следователю изобличить его, и наоборот, если в совершенном преступлении присутствует элемент случайности - эта задача следователя значительно усложняется. Случайная замена одного наилучшего решения многими, которые следует применять следователю с оптимальными частотами - один из вероятных способов разрешения рандомизированной ППСС.

При разрешении рандомизированных проблемно-поисковых следственных ситуаций большое значение имеет интуиция познающего субъекта. «Психологи уже давно заметили, что человек в своих рассуждениях, как правило, пренебрегает размерами случайной выборки, переоценивает вероятности малоправдоподобных (особенно угрожающих) событий. Более того, человек может сознательно освоить и применять в научных расчетах законы математической статистики, но в интуицию они не входят»¹²⁶.

Примером данного теоретического положения может послужить интуиция оперработника, осуществляющего выборочный поквартирный обход в многоэтажном доме, прилегающем к месту преступления. В своей поисковой деятельности он руководствуется не законами математической статистики, а интуитивными предположениями - в какой квартире вероятнее всего можно получить нужную информацию. В связи с этим ошибки интуиции, которые часто возникают при данной форме мышления и о которых речь пойдет несколько позднее, по своей сути, являются ошибками рандомизации.

Метод рандомизации может быть применен не только в ситуациях с неполной информацией, но и в условиях достаточной информационной осведомленности сторон об образе действий противника.

Например, преступник-рецидивист, знакомый с методами раскрытия преступления, и оперативный работник, осведомленный об основных психологических уловках допрашиваемого. Бесконечное количество проблемно-поисковых следственных ситуаций в этом случае делают попытку рассмотреть их все полностью с целью отыскания оптимального тактического приема допроса практически неосуществимой. Поэтому при выборе тактики допроса оперативный работник интуитивно прибегает к методу случайного поиска - рандомизации. Здесь прослеживается прямая аналогия с шахматами.

Так, положение всех фигур на шахматной доске известно обоим противникам. И, значит, в каждой позиции можно указать ход, который приводит к выигрышу за минимальное число ходов (или, скажем, к проигрышу за максимальное, если позиция хуже). Но то, что возможно в принципе, отнюдь не всегда осуществимо технически. Поэтому шахматист и прибегает к методу случайного поиска удачного, на его взгляд, хода.

К сожалению, метод рандомизации как способ разрешения проблемно-поисковых следственных ситуаций в условиях неполной информации при определенных положительных моментах имеет и существенные недостатки, не позволяющие его сделать основным в деятельности следователя.

Так, в ситуациях, когда выдвигаются многочисленные версии совершения преступления, исследователь неизбежно наталкивается на отсутствие необходимых количественных характеристик. Кроме того, абсолютизация метода рандомизации в расследовании преступлений означает абсолютизацию роли случайности в поисково-познавательной деятельности оперработника или следователя, что, конечно же, недопустимо.

Отсюда закономерен вопрос - существует ли возможность прогнозировать развитие проблемно-поисковых следственных ситуаций с учетом того, что в их генезисе в равной степени проявляются детерминизм и случайность?

Получить ответ на этот вопрос можно с помощью методов другой частной криминалистической теории - теории криминалистического прогнозирования.

 

4.2. Проблемно-поисковые следственные ситуации и теория криминалистического прогнозирования

 

Если учение о следственной ситуации уже давно оформилось в частную криминалистическую теорию, то теория криминалистического прогнозирования представляет собой гораздо менее разработанный блок криминалистических проблем. Между тем, основные концептуальные положения настоящего исследования, так или иначе, актуализируют проблему исследования роли и возможности прогнозирования в решении криминалистических задач. Актуальность разработки данной проблемы связана, по меньшей мере, с несколькими обстоятельствами.

Во-первых, расширяющаяся интеграция наук, появление новых отраслей знания на стыке смежных научных проблем, которыми отмечен особенно конец ХХ и начало ХХ1 столетия, ставят задачу переосмысления господствующей парадигмы криминалистики в соответствии с быстроизменяющимися объективными условиями и потребностями правоохранительной деятельности.

Во-вторых, возникла необходимость определить место проблемно-поисковой следственной ситуации в криминалистическом прогнозировании.

Теория криминалистического прогнозирования, полагаем, является удачным вариантом интеграции психологии, психиатрии, криминалистики, кибернетики и т.д. При этом ситуационный анализ в исследовании криминалистических явлений, полагаем, должен выполнять ведущую роль в методологии данной частной научной теории.

Формирование теории криминалистического прогнозирования можно, на наш взгляд, рассматривать как результат экстраполяции на проблемы раскрытия и расследования преступлений знаний, накопленных другими науками.

В исследовании вопросов прогнозирования особенно преуспела криминология¹²⁷.

В той или иной степени к проблеме прогнозирования обращались в своих трудах и криминалисты: например, Г.Н. Мудьюгин, рассматривающий вопрос предвидения развития следственных ситуаций, связанных с исчезновением потерпевшего¹²⁸; И.М. Лузгин - при изучении вопросов моделирования в расследовании преступлений¹²⁹; Р.С. Белкин, предложивший структуру будущей теории криминалистического прогнозирования¹³⁰; В.К. Гавло, рассматривающий прогнозирование в качестве структурного элемента следственной ситуации¹³¹ и многие другие¹³².

К числу специальных трудов, появившихся сравнительно недавно и посвященных вопросам криминалистического прогнозирования следует отнести работы Л.Г. Горшенина¹³³.

Следуя своему концептуальному подходу к проблеме, Л.Г. Горшенин выделяет два уровня прогностических исследований - теоретический и прикладной. Теоретический уровень, по его мнению, составляет система основных идей, обобщающих опыт и практику прогнозирования, отражающих объективные закономерности этого процесса.

Прикладное прогнозирование включает в себя использование методов прогнозирования в повседневной деятельности по борьбе с преступностью. В соответствии с этим положением формулируются общенаучные задачи криминалистического прогнозирования:

- прогнозирование новых научных проблем;

- прогнозирование перспективных и приоритетных направлений и тенденций в криминалистике;

- прогнозирование сроков решения научных проблем;

- прогнозирование материальных затрат в области научных исследований;

- прогнозирование результатов возможного применения тех или иных специальных разработок;

- прогнозирование факторов, способствующих развитию или тормозящих развитие криминалистики и отдельных ее направлений.

К частнонаучным задачам Л.Г. Горшенин относит разработку методов и посторонних методик прогнозирования развития:

- элементов прогнозируемых механизмов преступлений;

- закономерностей собирания, исследования, оценки и использования прогнозируемых доказательств;

- специальных средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений;

- закономерностей процесса разработки криминалистических прогнозов¹³⁴.

Обращая внимание на частнонаучные задачи теории криминалистического прогнозирования, можно заметить, что объектами прогнозирования здесь выступают явления, имеющие ситуационную природу: например, механизм преступления. При этом автор не отрицает и возможность прогнозирования следственных ситуаций, которые, по его мнению, могут выступать:

«1) Как объекты криминалистической прогностики;

2) Как прогнозный фон для разработки прогнозов в области следственных действий, методики расследования преступлений»¹³⁵.

Между тем, Л.Г. Горшенин, так или иначе, связывая возможность прогностики с системностью и ситуационностью явлений, не включает ситуационный анализ в методологию теории криминалистического прогнозирования. В связи с этим, полагаем, данная теоретическая конструкция нуждается в определенной корректировке.

В предыдущем параграфе уже шла речь о том, что прогнозирование (стратегическое и тактическое) логически входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации, выступая одним из многих направлений поисково-познавательной деятельности субъекта. При этом необходимо заметить, что прогнозирование в таком качестве не может выступать ни как предмет, ни как метод частной криминалистической теории. Более того, представляется очевидным, что прогнозирования, как метода познания, вообще не существует, а речь может идти лишь об одном из векторов познавательно-поисковой деятельности, базирующемся на системе общих и частных научных методов: системном и ситуационном, методе Делфи, методах экстраполяции, методе коллективной генерации идей, методе моделирования и др.

Поскольку прогнозирование входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации, сама категория “следственная ситуация”, на наш взгляд, должна быть включена в предмет данной частной криминалистической теории, а ситуационный анализ, как общенаучный метод, должен логически войти в параграф 4 главы I примерной структуры теории криминалистического прогнозирования “Методология и методы теории”, предложенной Л.Г. Горшениным.

Что же представляет собой прогнозирование, как элемент структуры проблемно-поисковой следственной ситуации? Трудности в понимании данного явления связаны, прежде всего, с определением самого понятия “прогноз” и существующей множественностью критериев деления.

В современной литературе криминалистический прогноз определяют, как научно обоснованное суждение о предполагаемых состояниях криминалистически значимых объектов.

В специальной литературе рассматриваются различные классификации прогнозов.

Так, С.М. Ямпольский, Ф.М. Хилюк и В.А. Лисичкин классифицируют прогнозы по 18 критериям, выделяя 50 их типов.

Например, «по объекту прогнозирования различают технико-криминалистические, тактико-криминалистические, методико-криминалистические прогнозы. По продолжительности сроков прогнозирования - текущие (до 1 года); краткосрочные (1-2 года); среднесрочные (3-5 лет); долгосрочные (10-15 лет). По функциям - исследовательские, программные, организационные. По области реализации - научные, практические. По содержанию - микро- и макропрогнозы. По цели - нормативные и поисковые»¹³⁶.

На последнюю классификацию необходимо обратить особое внимание.

Поисковые прогнозы разрабатываются для выполнения характеристик, прогнозируемых криминалистически значимых объектов, для установления тенденций их развития. Посредством нормативных прогнозов определяют способы и сроки достижения этих характеристик. Сюда относятся прогнозы в области методики расследования преступлений, тактики производства следственных действий.

В связи с исследованием природы проблемно-поисковой следственной ситуации можно выделить еще один критерий классификации прогнозов применительно к задачам предварительного расследования преступлений: по уровню информационной обеспеченности прогноза. В соответствии с данным основанием деления, на наш взгляд, следует различать стратегический и тактический криминалистические прогнозы.

Стратегическое прогнозирование, при их внешнем сходстве, следует отличать от эмпирического предвидения. Эмпирическое предвидение - это предсказание возможного состояния объекта, основанное на данных органов чувств и интуиции.

Стратегическое прогнозирование - это предвидение, под которым понимается научно обоснованное суждение о возможном ходе расследования уголовного дела, которое имеет в своей основе разработанную методику расследования преступлений отдельного вида.

С данным видом прогнозирования исследователь сталкивается уже на первоначальном этапе расследования, когда исходной информации по делу недостаточно, но разработанные криминалистические методики позволяют определить примерный алгоритм тактических операций, который необходимо провести в будущем, исходя из характера совершенного преступления и имеющейся следовой картины. Наличие методики расследования данного вида преступлений как раз и будет определять основное направление поисково-познавательной деятельности по уголовному делу.

Тактическое прогнозирование в своей основе имеет большую информационную обеспеченность, чем стратегическое, и представляет собой логическую операцию по анализу реальной следственной ситуации и ее сопоставлению с типовой проблемно-поисковой ситуацией расследования отдельного вида преступлений. Иначе говоря, тактическое прогнозирование - это сравнение полученных в ходе расследования фактических данных с моделью, которой, по сути, и является типовая проблемно-поисковая следственная ситуация.

Оба вида прогнозирования выполняют важную роль в разрешении проблемно-поисковых следственных ситуаций. Если стратегическое прогнозирование определяет общий вектор развития поисково-познавательной деятельности по уголовному делу, то тактическое прогнозирование, имея дискретный характер, позволяет проследить развитие проблемно-поисковой ситуации на каждом этапе расследования.

Так, орган дознания, передавая дело следователю, на основе добытых доказательств прогнозирует развитие проблемно-поисковой ситуации дальнейшего этапа расследования. Следователь, передавая оконченное дело в суд, прогнозирует развитие ППСС судебного следствия.

Что же входит в содержание процесса прогнозирования?

В литературе принято выделять две стадии данного процесса. В первую, соответственно, входят следующие элементы:

1) определение объекта прогнозирования, его основных характеристик и параметров;

2) определение прогнозного фона;

3) составление координационного плана;

4) разработка основания для прогнозирования.

Содержание второй стадии составляет:

а) прогнозная ретроспекция - это этап, на котором исследуется история развития объекта прогноза;

б) прогнозный диагноз, посвященный систематизированному описанию объекта прогнозирования и прогнозного фона;

в) проспекция, где по результатам диагноза разрабатываются прогнозы объекта прогнозирования;

г) моделирование;

д) верификация как этап оценки достоверности и точности прогноза¹³⁷.

Одной из актуальных проблем в связи с этим является проблема использования в криминалистическом прогнозировании математического аппарата.

Попытки разработать универсальные математические модели, пригодные для выполнения задач криминалистической прогностики, уже предпринимались в научной литературе¹³⁸.

К сожалению, во многих случаях предлагаемые авторами математические модели носили довольно абстрактный характер. Причина этого заключается, в основном, в неумении облекать криминалистически значимые объекты, в том числе следственную ситуацию, в математическую форму. Создание же адекватных математических моделей, полагаем, послужило бы толчком к эффективному использованию ПЭВМ в процессе криминалистического прогнозирования, в том числе и применительно к проблеме следственной ситуации.

Особенно перспективной для разработки вероятностных моделей разрешения проблемно-поисковых следственных ситуаций, на наш взгляд, является теория дифференциальных игр, которая рассматривает «такие ситуации, где противники принимают длинный ряд последовательных - дискретных или непрерывных - решений; причем решения так логически связаны друг с другом, что эта связь может послужить основой наглядной и поддающейся счету модели»¹³⁹.

Исследование реальных конфликтов, которыми, по сути, и являются проблемно-поисковые следственные ситуации, с помощью теории дифференциальных игр - одно из новых и бурно развивающихся направлений кибернетики и исследования операций.

Однако на пути широкого применения теории игр в методике расследования отдельных групп и видов преступлений имеются определенные препятствия. Одним из существенных, на наш взгляд, препятствий этому является высокий порядок дифференциальных уравнений, описывающих модель следственной ситуации, что усложняет процесс обработки криминалистической информации на ПЭВМ, и отсутствие общепринятого в кибернетике понятия решения антагонистической и неантагонистической игры.

Все сказанное выше касается математических трудностей, связанных с применением теории дифференциальных игр для построения моделей реальных конфликтов. Но есть и другая группа трудностей при исследовании ППСС. Это - трудности психологического порядка, суть которых состоит в том, что нормативная теория конфликта обеспечивает познающего субъекта набором оптимальных решений, имеющих теоретико-игровую природу, без учета реальных гносеологических и психологических условий познания. И здесь вполне, на наш взгляд, уместен вопрос: в какой мере рекомендациями, полученными с помощью математических (игровых) моделей, будет пользоваться исследователь в криминалистической и экспертной прогностике при разрешении реальных ППСС?

Прежде чем ответить на этот вопрос, остановимся на ряде обстоятельств, вытекающих из особенностей задач исследования проблемно-поисковых следственных ситуаций. Основные задачи исследования ППСС всегда многокритериальные, а многокритериальность является источником неопределенности цели.

«Сталкиваясь с многокритериальными задачами, исследователь испытывает естественное (с точки зрения человека, ибо человек хорошо работает в пространствах малой размерности) желание свести их к обычным одноэкстремальным задачам. Решение же этой задачи связано с использованием неформальных способов, которые не могут быть получены как результат решения какой - либо математической задачи»¹⁴⁰.

Существуют и другие виды неопределенности:

«1) неопределенность “природы”, формируемая неизвестными исследователю факторами, статистическая неопределенность и т.д.;

2) неопределенность исхода в конфликтных ситуациях, формируемая характером источника неопределенности, являющегося игровым по существу: например, игрок может не знать, какого образа действия придерживается его противник. Иногда эту неопределенность называют стратегической»¹⁴¹.

Для моделей, предполагающих сознательного противника, неопределенность исхода является необходимым условием возникновения конфликта, ибо только в этом случае в конфликт могут вступить те его участники, которые с самого начала обречены на поражение¹⁴².

Никакой математический аппарат не сможет полностью снять неопределенность, которая присутствует в условиях криминалистического прогнозирования. При решении подобного класса задач исследователь сталкивается с проблемой выбора альтернатив в слабо структурированных (плохо формализуемых) проблемно-поисковых следственных ситуациях, основная особенность которых заключается в том, что их типовая модель может быть построена только на основании дополнительной информации, получаемой от человека, участвующего в конфликте. Отсюда следует необходимость разработки специального математического аппарата, предназначенного для решения слабо структуризованных и неструктуризованных задач.

Полагаем, этот аппарат должен адекватно отражать проблемно-поисковую следственную ситуацию с учетом характеристик субъекта, принимающего решение. В теории принятия решения это правило часто забывается, а ведь поправка на некомпетентность следователя или эксперта для построения адекватной модели ППСС обязательна. По существу, мы имеем дело с так называемым “возмущающим” фактором, который также может иметь математическое выражение. При этом, необходимо помнить, что далеко не каждая проблемно-поисковая следственная ситуация может быть подвергнута анализу с помощью математического аппарата (слишком уже сложна и многообразна наша жизнь, чтобы укладываться в математическую формулу).

Проблема формализации нечеткой информации (а именно такой в большинстве случаев является информация о криминалистически значимых явлениях) остается основной и при выведении уравнения канонической корреляции по профилю преступника, и при математическом моделировании проблемно-поисковой ситуации.

Действительно, представляется весьма сложной формализация таких социальных характеристик индивида, как “опытный рецидивист”, “следственная ситуация с неярко выраженным конфликтом” и т.д. Проблема формализации такой информации напрямую связана с проблемой поиска критерия перехода от словесного описания информации к числовому. Теория игр для решения этой задачи предлагает следующие лингвистические переменные: соотношение численностей, качество, вероятность, потери.

Например, “множество Т(К₃) лингвистической переменной К₃ (качество) включает: Т(К₃) = {отличное, среднее, плохое}. Каждый из термов У и Т (К₃) является нечеткой переменной к, У> и формализуется нечетким множеством У с функцией принадлежности у: И_к [0, 1]. Базовая переменная У универсального множества И_к характеризует способность оператора к прогнозированию у= уt, где у - погрешность прогнозирования, t - время прогнозирования или принятия решения. Степень принадлежности Му (у) интерпретируется как субъективная мера того, насколько элемент у И_к соответствует понятию, смысл которого формализуется нечетким множеством у”¹⁴³.

Как видим, процесс перевода лингвистических переменных в математические весьма сложен, особенно для исследователя, не знакомого с языком математики вообще и с методами построения функций принадлежности нечетких множеств в частности¹⁴⁴. Тем не менее, такая работа необходима для создания и обработки модели проблемно-поисковой следственной ситуации на ПЭВМ математическими методами.

Здесь необходимо заметить, что и при создании психологического профиля преступника, а также других криминалистически значимых математических моделей, исследователь неизбежно сталкивается с понятием “множество элементов”.

Понятие множества впервые было введено в математику немецким ученым Георгом Кантором (1841-1918 гг.). Под множеством в современной математике понимается “… мыслимая как единое целое совокупность определенных и различных между собой объектов любой физической природы. Объекты, из которых состоят множества, называются элементами. Различаются множества конечные и бесконечные”¹⁴⁵.

Операции с элементами различных множеств особенно необходимы при выведении корреляционных зависимостей между механизмом преступления и личностью преступления, способом преступления и следами преступления и т.д.

С помощью методики Кантора нами было проведено комплексное изучение личности преступника корыстно-насильственной направленности в исправительной колонии общего режима УБ-14/1 г. Барнаула. Была обследована группа из 100 человек, осужденных за совершение грабежей, разбоев в условиях города; в том числе, сопряженные с убийством потерпевших. При этом выбор личности преступника корыстно-насильственной направленности в качестве объекта исследования был осуществлен не случайно. На фоне дальнейшего углубления социально-экономического кризиса в России темпы роста именно этих преступлений особенно велики.

Так, по сравнению с 1997 г., по данным ГИЦ МВД РФ, количество грабежей и разбоев в 1998 г. увеличилось на 9,2% и составило по России 113900 преступлений (раскрыто 57953), разбоев - на 12,2% и составило 38513 преступлений (раскрыто 25935)¹⁴⁶.

По данным криминологов, «… насильственно-корыстные деяния могут увеличиться в среднем на 5-10% в год. Кражи, грабежи, разбои стимулируются снижением у населения порога требовательности к источникам приобретения товаров и расширением круга потенциальных покупателей краденного. С корыстной мотивацией сочетаются агрессивно-разрушительные побуждения противоправного поведения, сопровождающегося насилием и уничтожением материальных ценностей. К такому варианту прогноза приводят и экстраполяция имеющихся тенденций, и экспертные оценки возможной криминологической обстановки, и моделирование причинной базы преступности будущего, и широкий системный анализ всей совокупности криминологически значимых сведений прошлого, настоящего и возможного будущего»¹⁴⁷.

Разработанная нами методика обследования осужденных содержит 32 параметра криминалистической характеристики преступления. Под цифрами 1, 2, 3 и т.д. была закодирована криминалистически значимая информация (время, место, способ совершения преступления, предмет преступного посягательства, личность потерпевшего, социально-психологические характеристики преступника), взятые из личных дел осужденных, приговоров судов и в ходе социологических опросов.

Основные параметры были сгруппированы по множествам: {1, 2, 3} - параметр формы соучастия; {4,5} - способа преступления; {6, 7, 8} - предмета преступного посягательства; {9, 10, 11} - выбора орудия преступления; {12, 13} - удаленности места преступления от места жительства преступника; {14, 15, 16}- выбора жертвы; {17, 18, 19} - времени совершения преступления; {20 - 32} - социально-психологические характеристики личности преступника. Пусть данные о личности осужденных Иванова и Петрова представлены множествами А и В. Тогда набор корреляционных величин для Иванова и Петрова может быть математически выражен следующим образом:

А={1, 5, 7, 9, 13, 14, 18, 21, 22, 24, 28}

В={2, 5, 7, 8, 9, 13, 16, 19, 20, 21, 22, 24, 27, 30}

Пересечением А U В двух множеств А и В будет соответственно множество «… тех и только тех элементов, которые принадлежат обоим множествам А и В одновременно»¹⁴⁸. Для приведенного примера эта запись математически может быть представлена следующим образом: А U В ={5, 7, 9, 13, 21, 22, 24}. Запись А U В= O означала бы, что у данных множеств нет общих элементов.

Декодирование математической записи показало наличие у двух осужденных за разбой общих социально-психологических свойств личности и определенную схожесть преступных “репертуаров”: например, по выбору потерпевшего, времени и месту совершения преступления, выбору оружия и т.д.

Подобная математическая операция была произведена в отношении 100 осужденных, в результате чего была произведена селекция основных криминалистических параметров, присущих всем множествам. Математическая модель вероятного преступника, совершавшего грабежи и разбои в городских условиях, после обработки данных с помощью ПЭВМ, была представлена следующим образом:

Х={2, 5, 7, 8, 9, 13, 14, 19, 20, 21, 22, 24, 27}.

Декодирование математической записи обнаружило при этом определенные закономерности: как правило, грабежи и разбои в городе совершались в преступной группе, при этом преступники осознанно шли на насилие; основным предметом преступного посягательства являлись деньги; оружие при совершении преступлений применялось редко; большинство грабежей и разбоев совершалось в интервале от 20 до 23 часов; преступления совершались, как правило, ранее судимыми за подобные преступления лицами в возрасте от 18 до 25 лет, не работающими, в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Практически всем осужденным этой группы присуще крайне агрессивное поведение в местах лишения свободы.

Последняя психологическая особенность личности преступника корыстно - насильственной направленности подтверждается исследованиями и других авторов.

Так, «…при анализе черт личности лиц, совершивших грабежи и разбойные нападения по шкале “эмоциональная стабильность-нестабильность” (по тесту Г. Айзенка) из 39 только 14 эмоционально ранимы и не уверены в себе. Остальные 25 человек характеризуются противоположными чертами. В связи с этим предварительный вывод таков: тайные хищения имущества чаще совершаются лицами с достаточно высоким уровнем тревожности, в то время как открытые хищения, к тому же сопряженные с насилием, склонны совершать люди с низким уровнем тревожности. Среди обследованных преступников корыстно-насильственной направленности значительное количество обладает однородными личностными особенностями, как - то: дезадаптивностью, отчужденностью, агрессивностью. Обнаруженная связь между психологическими особенностями преступника и способом совершения им преступления позволяет с определенной степенью вероятности надеяться на возможность прогноза»¹⁴⁹.

Применяемый в дальнейшем метод, именуемый в математике как “декартовое произведение двух множеств”, позволил выявить корреляционные зависимости между различными параметрами.

Так, обнаруженная нами корреляция между параметрами 2U9U14, по нашему мнению, объясняется тем, что большинство грабежей и разбоев совершается в группе лиц, в качестве жертвы выбираются беспомощные люди (женщины, дети, старики, лица в состоянии сильного алкогольного опьянения) поэтому, как правило, преступники не применяли ни огнестрельного, ни холодного оружия, рассчитывая на свою физическую силу. Кроме того, обнаружены и другие корреляционные зависимости: например, между возрастом преступника и предметом преступного посягательства.

Особое место в криминалистической прогностике, полагаем, занимает теория конфликта. В числе трудов, посвященных природе и динамике конфликта на предварительном следствии, следует отметить работу В.Н. Карагодина¹⁵⁰. Однако в теории игр имеется несколько иной подход к исследованию конфликта, чем в криминалистике.

Так, в отличие от криминалистики и прикладных психологических наук, теория игр совершенно не рассматривает вопросы о причинах и природе конфликта, а также влиянии личности индивида на процесс поиска и эффективности решений, то есть то, что относится к предмету психологического исследования конфликта.

Если речь идет о поиске решений проблемно-поисковой следственной ситуации, особенно рандомизированной, методами теории игр, то предполагается заданной модель конфликта: определено количество участников и их активность (следователь и его профессиональный опыт, обвиняемый и его криминальный опыт), задана функция полезности, тип конфликта и т.д. Очевидно, что любая проблемно-поисковая следственная ситуация по своей природе является конфликтом в широком смысле слова.

Конфликт, по мнению Спинозы, инициируется способностью мыслящего тела активно строить свое действие по форме любого другого тела, активно согласовывать форму своего движения в пространстве с формой и расположением всех других тел¹⁵¹.

Именно это отмеченное Спинозой свойство человека осознанно реагировать на действия другого человека, полагаем, обуславливает генезис и динамику реального конфликта. С точки зрения криминалистического прогнозирования, несомненный интерес представляет разработанная в теории игр методология такого конфликта¹⁵².

Одной из типичных ситуаций, рассматриваемой теорией игр, является следующая ситуация: один из игроков пытается вступить в конфликт, а другой пытается избежать встречи. Эта ситуация характерна для так называемых игр преследования (уклонения). Участвующие в данной ситуации противоборствующие стороны имеют разные уровни активности: одна сторона активна (следователь), другая - менее активна (обвиняемый). Математический аппарат теории дифференциальных игр на сегодня предназначен для построения и исследования именно таких моделей. Сила конфликта в таком варианте будет определяться силой взаимодействия противоборствующих сторон. Последняя, в свою очередь, будет определяться двумя факторами: 1) желанием конфликтовать; 2) желанием противоборствовать.

Данный вид игры предлагает информацию о противоборствующей стороне и о своих параметрах, что типично в следственных ситуациях, когда известна личность преступника и имеется достаточная информация о событии преступления.

Кроме того, следователь должен адекватно оценивать свои возможности доказывания. Только при достаточной исходной информации по делу следователь может рационально распределять свою энергию между решением задачи преодоления противодействия обвиняемого и задачи по установлению истины в уголовном судопроизводстве. Чем лучше и полнее исходная информация по уголовному делу, тем меньше сил и времени должно быть затрачено на противодействие обвиняемого, а, следовательно, тем больше сил и энергии затрачивается для достижения основной цели расследования. При ухудшении информации о ситуации преступления энергетические затраты на противодействие растут, что означает увеличение силы конфликта.

“В математическом выражении эта связь (Y) может быть представлена в следующем виде:

Y =Ео / Е, где Ео - энергетические затраты на решение основной задачи; Е - суммарный энергетический потенциал для решения задачи в данных условиях. Если информация полная, то Е идет на решение основной задачи, то есть Ео =Е, а тогда коэффициент равен 1”¹⁵³.

Энерго - информационная модель проблемно-поисковой следственной может быть успешно применена в криминалистическом прогнозировании. Она позволяет оценить ППСС с позиции информационной обеспеченности, спрогнозировать силу реального конфликта в расследовании уголовного дела.

Кроме того, при наличии достаточной математической основы, появляется возможность разработки на ПЭВМ программы алгоритмов для проблемно-поисковых следственных ситуаций с различной степенью конфликта.

И здесь вновь возникает вопрос: а что же является математической основой для построения моделей противоборства на стадии предварительного расследования?

“На первом (синтаксическом) уровне взаимодействие противоборствующих противников может рассматриваться с позиции известного закона кибернетики - закона необходимого разнообразия. Суть его заключается в том, что для получения ожидаемого результата активный противник, кроме желания выиграть, должен обладать определенным разнообразием ходов”¹⁵⁴.

“Пусть R₁ - разнообразие ходов игрока Р, R₂ - разнообразие ходов игрока; Е, R₀ - разнообразие исходов. Тогда в логарифмическом отношении

l_nR₀= l_n R_i- l_nR₂

Отсюда следует, что In может быть уменьшено за счет соответствующего увеличения R₁ (при условии R₂=const). При разнообразии исходов l_nR₀=0, то есть в этом случае существуют объективные предпосылки для решения задачи противоборства с высокой вероятностью”¹⁵⁵.

“Использование соотношения данного типа позволяет решать ряд практических задач. В частности, на основе закона необходимого разнообразия можно проводить сравнение потенциальных возможностей противоборствующих противников (статическое сравнение). Смысл этого сравнения в следующем: предполагается, что разнообразие ходов (тактических решений) пропорционально предельному разнообразию, которое может “генерировать” участвующий в поединке игрок. В фазовом пространстве конфликта строятся области предельного разнообразия (фазовый портрет) каждой стороны. Эти области накладываются друг на друга, и, тем самым, все фазовое пространство делится на подобласти различного “тактического” назначения:

R₁=R₂, R₁ < R₂ , R₁ > R₂”¹⁵⁶.

Пусть R₁ - потенциал следователя, R₂ - потенциал обвиняемого, тогда подобласть R₁ < R₂ выгодна для обвиняемого; в данной подобласти R₁ = R₂ возможность следователя и обвиняемого по предельному разнообразию равны (опытный следователь и опытный рецидивист). Такое соотношение, как правило, порождает ППСС с высокой степенью конфликтности. Подобласть, где R₁ > R₂ предпочтительна для следователя и порождает проблемно-поисковую следственную ситуацию детерминированного типа, где конфликт легко преодолевается имеющимся у следователя арсеналом поисково-познавательных средств.

Количество разнообразия, внутренне присущее конечному объекту или системе, всегда ограничено для определенного уровня исследования и может быть определено с помощью порога различимости.

Используя понятие “порога различимости”, можно определить предельное количество психических состояний участников конфликта, что необходимо для определения прогнозного фона развития различных проблемно-поисковых следственных ситуаций, особенно судебного следствия.

Полагаем, сказанное выше относится к статическому сравнению, которое является важным этапом в изучении возможностей противоборствующей стороны. При таком виде сравнения изучение потенциала противника носит характер обоюдной разведки.

Однако это сравнение совершенно не учитывает динамики противоборства, а, следовательно, не позволяет построить оптимальный алгоритм поведения участвующих в конфликте сторон. Математическая модель, основанная на законе необходимого разнообразия, становится более реальной, если учесть информацию, которая имеется у участников расследования. Это связано с тем, что в процессе разрешения ППСС следователь оценивает не все разнообразие вероятных тактических ходов обвиняемого, а только часть, объективированную в материалах уголовного дела, то есть информацию о механизме совершения преступления и личности преступника. И здесь мы вновь с необходимостью убеждаемся в информационной природе проблемно-поисковой следственной ситуации.

Учет информированности следователя о механизме совершения преступления и свойствах личности преступника, в большей степени, отвечает требованиям динамического сравнения, то есть требованиям, учитывающим не только предельное разнообразие тактических приемов следователя и обвиняемого, но и динамику противоборства.

С учетом информированности в фазовом пространстве противоборства для каждой стороны могут быть построены зоны предпочтительного поведения не только по предельному, но и отраженному разнообразию возможных тактических приемов противника, то есть информации, находящейся в распоряжении следователя и обвиняемого. Эти зоны в большей степени характеризуют реализованные возможности противоборствующих сторон (хотя бы с точки зрения информационного обеспечения).

«Выбор решения в дифференциальной игре осуществляется не только на основе отражения того, что существует в данный момент, но и того, что должно произойти в будущем, то есть речь идет о рассмотрении задачи противоборства в прогнозируемом пространстве. Прогнозирование выступает как необходимый элемент, момент процесса принятия решений, характерный для всех систем, управляемых человеком. Именно предвосхищение поведения противоборствующего противника позволяет построить регулятор по схеме полного регулирования»¹⁵⁷.

Если прогноз на предварительном следствии выполнен без ошибок, правильный выбор тактики и стратегии позволяет следователю надеяться на успех расследования даже в условиях плохой информационной обеспеченности. Теория игр предлагает целый ряд принципов для определения оптимальности решений различных проблемно-поисковых следственных ситуаций, в том числе в условиях полной информационной неопределенности.

«Наиболее распространенным принципом оптимальности в теории игр, по праву, считается максиминный принцип, суть которого сводится к следующему: выбором стратегий стороны стремятся обеспечить себе гарантированный выигрыш»¹⁵⁸. Такой принцип хорошо описывает неантагонистический конфликт, в котором увеличение информационного преимущества следователя соответственно ведет к ухудшению тактического положения обвиняемого, то есть максиминные стратегии образуют равновесные ситуации, что означает их устойчивость (следователь выбирает такую стратегию именно потому, что она, в конечном итоге, работает на разрешение следственной ситуации). В случае антагонистического конфликта максиминные стратегии обладают свойством прямоугольности (сторонам абсолютно безразлично, какой из равновесных стратегий придерживаться):

S₁ S₂

 

 

S₁ / S₂ /

 

где S₁S₂ и S₁^/S₂^/ - равновесные стратегии.

Примером выбора равновесных стратегий может послужить разрешение некоторых проблемно-поисковых ситуаций, связанных с тактикой производства следственных действий, при расследовании очевидных преступлений.

Так, следователь прокуратуры Крехов (S₁), располагая достаточной доказательственной базой по обвинению Петренко (S₂) в совершении убийства на “бытовой” почве, столкнулся с противодействием обвиняемого, выразившемся в воспрепятствовании изъятию у него образцов крови для сравнительного исследования. Следователь не стал настаивать на проведении данного следственного действия, оценив собранную совокупность доказательств достаточной для передачи дела в суд. При наличии достаточных доказательств выбор такой стратегии (S₁ S₂) практически не ухудшает проблемно-поисковую следственную ситуацию.

В случае, если следователь принимает решение о принудительном изъятии образцов для сравнительного исследования у обвиняемого Петренко (а ч. 2 ст. 202 УПК РФ категорически запрещает использовать при получении образцов для сравнительного исследования методы, опасные для жизни и здоровья человека или унижающие его честь и достоинство), то мы также имеем дело с одним из вариантов равновесной стратегии (S₁^/ S₂^/), принципиально не ухудшающей положение обвиняемого, но усложняющей разрешение тактической проблемно-поисковой следственной ситуации в организационно-тактическом плане для следователя (довольно трудно представить себе процедуру принудительного изъятия крови и спермы, не унижающую честь и достоинство обвиняемого).

Оценивая типичные следственные ситуации с позиции теории дифференциальных игр, можно сделать вывод, что в большинстве случаев мы имеем дело с выбором следователем или обвиняемым одной из следующих стратегий - минимизации выигрыша противника (защитная стратегия обвиняемого) или максимизации своего выигрыша (атакующая стратегия следователя). В теории игр данное соотношение носит название операции расширения стратегий и имеет достаточно завершенную математическую форму, что позволяет ее также весьма успешно использовать в криминалистической прогностике¹⁵⁹.

Отдельные теоретические положения, представляющие интерес для криминалистического прогнозирования, можно обнаружить и в кибернетике.

Например, информационная природа проблемно-поисковых ситуаций позволяет успешно применять для их анализа хорошо известный в кибернетике метод “черного ящика”.

«В кибернетике этот метод применяется при изучении систем, внутренний механизм которых не открыт полностью для наблюдения. Такая система, по сути, и является “черным ящиком”, а первичные данные его исследования состоят из последовательности значений вектора с двумя составляющими: входное состояние, выходное состояние»¹⁶⁰.

Полагаем, методы “черного ящика” особенно успешно могут быть применены в анализе рандомизированных проблемно-поисковых следственных ситуаций, развивающихся в условиях полной информационной неопределенности. Являясь системой с обратной связью, данная проблемно-поисковая следственная ситуация отвечает всем каноническим представлениям о “черном ящике”: имеет “вход” (постановка проблемы), а также инициирующее начало развития ППСС - полную информационную неопределенность.

Метод “черного ящика” позволяет исследователю отыскать в недетерминированных ППСС статистическую детерминированность, то есть детерминированность в среднем. Следует согласиться с У.Р. Эшби, который отмечал, что «… если о “ящике” неизвестно ничего, то в таком случае метод случайных изменений входных переключателей (то есть изменений, определяемых жребием) ничуть не хуже любого другого метода, ибо у нас нет никаких фактов, которые могли бы служить оправданием для предпочтения того или иного конкретного метода»¹⁶¹.

Предложенная кибернетиками система записи входных и выходных состояний в “черном ящике” (так называемый протокол), полагаем, вполне можно использовать при моделировании типовой проблемно-поисковой следственной ситуации.

Взяв за основу следующие лингвистические переменные: “вход” - постановка проблемы (оперативно-розыскной, экспертной, следственной), “выход” - поиск решений проблемы (соответственно, оперативно-розыскных, экспертных, следственных), “переход” - последовательная смена циклов в развитии проблемно-поисковой следственной ситуации, и, применив математическое “кодирование – декодирование” указанных лингвистических величин, можно получить так называемое “каноническое представление” - то есть вывод о том, что поведение системы в той или иной степени детерминировано, а, значит, его можно прогнозировать.

Каждый цикл ППСС при такой методике исследуется путем постепенного изготовления длинного протокола, составленного в хронологическом порядке и показывающего последовательность состояний “входа” и “выхода”.

Например, если какая – либо ППСС при расследовании неочевидного убийства имеет возможные входные состояния a и b (“труп опознан” и “труп не опознан”) и возможные выходные состояния p, g, h, j (отдельные направления поиска в установлении личности подозреваемого и потерпевшего), то типичный протокол, например, по входному состоянию может выглядеть следующим образом:

Время (в сутках): 1 4

Состояние: - p g + h j

Время в данном протоколе означает количество суток, необходимых для разрешения проблемы установления личности потерпевшего. Декодирование данного протокола означает следующее: состояние -p (например, поквартирный обход) заняло сутки, но положительного результата не дало. Разрешение оперативно - розыскной ППСС произошло на 4 сутки вследствие состояния +h (негласные оперативно-розыскные мероприятия), которое, согласно протоколу, заняло 4 суток. По такой же схеме может быть составлен протокол и при входном состоянии B (“труп не опознан”).

Последовательно изучив протоколы по нескольким розыскным делам определенной категории (степень репрезентативности в каждом случае определяется индивидуально), можно обнаружить повторяемость состояний, которая позволяет наиболее успешно разрешить ту или иную проблемно-поисковую следственную ситуацию. Иными словами, полученное исследователем множество данных должно указывать на однозначность преобразований.

Уточним, что детерминизм криминалистических явлений в данной записи будет проявляться только в случае неоднократного повторения познанных оперативным сотрудником случайностей.

Например, данные полученных протоколов по 10-ти розыскным делам могут быть записаны следующим образом:

	f	g	h	j
a	2	1	5	2
b	5	3	2	0

 

Данная таблица показывает, что при входе a (“труп опознан”) оптимальным для разрешения ППСС “установление личности виновного” по 10-ти розыскным делам является состояние ah (негласные ОРМ - в 5 случаях). Соответственно при входе b (“труп не опознан”) для разрешения ППСС “установление личности потерпевшего” - состояние bf (поквартирный обход - в 5 случаях) и состояние bg (сообщение оперативных органов по розыску в СМИ - в 3 случаях).

Очевидно, что для ППСС, когда труп не опознан, более эффективными оказываются гласные оперативно-розыскные мероприятия; когда труп опознан - соответственно, негласные. Полученная при этом статистическая детерминированность может быть положена в основу типовой оперативно-розыскной ситуации рандомизированного типа по определенной категории преступлений и впоследствии использована в криминалистической прогностике.

По такой же схеме с помощью протокола Эшби нами последовательно было изучено 50 розыскных дел, возбужденных по убийствам в условиях неочевидности. В частности, было установлено, что прослушивание телефонных переговоров, устанавливаемое как, правило, на срок до 60 суток, дает положительный эффект в последние 10 суток прослушивания.

Определенную роль в криминалистическом прогнозировании ППСС может сыграть и так называемая “теория графов” - математическая дисциплина, получившая свое развитие в середине ХХ века.

“Термин “граф” был введен немецким математиком Д. Кенигом и получил распространение после выхода в свет книги “Теория конечных и бесконечных графов”, опубликованной в Лейпциге в 1936 г.

Граф представляет собой фигуру, состоящую из некоторого множества точек плоскости и линий, соединяющих все или часть из них попарно (пару может образовывать одна и та же точка). Точки, входящие в состав графа, называются его вершинами. Две линии, имеющие общую вершину, называются смежными. Линии графа могут иметь направление, обозначаемое на чертеже стрелкой, то есть быть ориентированными. Ориентированные линии называются дугами в отличие от неориентированных, называемых ребрами. Различаются виды графов: изоморфные, плоские, связанные, не связанные, деревья и т.д.”¹⁶².

Как видим, понятие “граф” связано с уже рассматриваемой ранее категорией “множество элементов”, что позволяет записать в виде графа и проблемно-поисковую следственную ситуацию, также представляющую собой достаточно сложную структуру множества.

Математики издавна пытались формализовать процесс поиска решений в тех или иных проблемных ситуациях. Графы также являются попыткой графического изображения процесса отыскания правильного решения с позиции математической логики. Кроме того, граф имеет еще и алгебраическое выражение, что позволяет проследить положение каждого элемента в представленном множестве. По сути, граф - это применение структурно-функционального метода для описания процесса принятия решения, где алгебраическая запись характеризует структурный аспект множества, геометрическая - его функциональный аспект. Данное свойство графа может быть использовано и для описания поисково-познавательной деятельности следователя.

Примером использования данного математического метода, применительно к задачам осмотра места происшествия или обыска, может послужить так называемый эйлеров граф.

“Как известно, эйлеровым графом, который графически может быть представлен в виде классического равностороннего треугольника, является план любой выставки - именно он показывает, как должны двигаться посетители, чтобы осмотреть каждый экспонат в точности по одному разу. Но предположим, что, как это обычно бывает, экспонаты расположены по обеим сторонам всех проходящих по территории выставки путей. Оказывается, что тогда, каков бы ни был соответствующий граф (если только он является связным), можно провести посетителя таким образом, чтобы каждый путь был пройден им дважды - по одному разу в каждом направлении”¹⁶³.

Рассмотрим с помощью данного графа проблемно-поисковую следственную ситуацию осмотра места происшествия.

В однокомнатной квартире многоэтажного дома в Ленинском районе г. Барнаула на кухне с колото-резанной раной груди обнаружен труп хозяина квартиры гражданина Мезенцева. При выборе концентрического способа осмотра (движение к трупу) граф может быть записан следующим образом: цепь начинается из произвольной вершины А₀ (входная дверь в квартиру) и пойдет вдоль некоторого ребра Е₀=(А₀, А₁), где соответственно А₁- место обнаружения трупа (кухня). Затем цепь осмотра переходит последовательно к другим вершинам (комната) - А₂.

В соответствии с эйлеровым графом необходимо выбрать еще не использованное направление. В данном варианте осмотра таким направлением будет ребро Е₂= (А₂ А₁), то есть направление, указывающее на место обнаружения трупа. В каждой вершине имеется одинаковое число возможностей для входа и для выхода. Поэтому процесс осмотра может окончиться только в начальной вершине А₀. В точке А₀ становится ясно, что все выходящие ребра здесь будут использованы, так как в противном случае можно двигаться дальше, поэтому и все входящие ребра тоже будут использованы, так как их число равно числу выходящих ребер.

В частности, ребро Е₀= (А₀, А₁) будет пройдено в обоих направлениях. Но это означает, что все ребра, идентичные А₁, тоже будут пройдены в обоих направлениях, так как первое входящее в А₁ ребро А₀А₁ должно использоваться в качестве выходящего лишь в последнюю очередь. То же самое рассуждение применимо и к следующему ребру Е₁= (А₁, А₂), и к следующей вершине А₂ и т.д. (в зависимости от количества комнат и подсобных помещений в квартире). Следовательно, во всех вершинах, которые будут достигнуты, все ребра окажутся пройденными в обоих направлениях.

При эксцентрическом способе осмотра граф будет иметь несколько иной вид, так как движение начинается от трупа и проходит последовательно по всем имеющемся ребрам с возвратом в точку А₀.

Использование графов и математическое моделирование вероятностей обнаружения необходимых для следователя предметов может быть особенно эффективным при осмотре и обыске в больших помещениях со сложной архитектурой (что особенно актуально в современных условиях индивидуального строительства), так как могут предложить наиболее оптимальный алгоритм осмотра (обыска), сэкономив, тем самым, время и силы следователя.

Кроме того, основываясь на достаточной репрезентативности результатов обысков и алгебраической записи графов, можно проследить существующие корреляции между наиболее распространенными местами обнаружения тайников и типами помещений - это, по нашему мнению, можно рассматривать как вариант психодиагностики места производства обыска, позволяющий алгоритмизировать данное следственной действие.

Еще одна сфера применения теории графов в криминалистической прогностике - построение так называемого “дерева целей”.

«“Дерево целей” используется в том случае, когда анализируемая система или процесс можно представить в виде уровней причинных взаимосвязей, уровней сложности или иерархических уровней. Система строится путем последовательного выделения все более мелких компонентов на постепенно понижающихся уровнях»¹⁶⁴.

Если в приведенном выше примере использован связанный, ориентированный граф, то при построении “дерева целей” должны использоваться изоморфные графы, то есть которые несут одинаковые сведения, но отличаются внешним видом. «Два графа являются изоморфными, если они имеют одинаковое число вершин и линий и между вершинами можно установить следующее соответствие: как только пара вершин первого графа соединяется линией, так соответствующая ей пара вершин второго графа оказывается соединенной линией, и наоборот. В ориентированном графе должны совпадать также и направления линий»¹⁶⁵.

Построение изоморфных ориентированных графов особенно наглядно иллюстрирует процесс доказывания по уголовному делу с несколькими обвиняемыми.

Пусть Х₀ - цель доказывания по уголовному делу (установление объективной истины), которая распадается соответственно на три цели: Х₁, Х_2, Х₃- виновность Ивачева, Ефремова и Петрова в совершении убийства Зоркова; А_п - прямые доказательства их вины, В_п - косвенные доказательства. Тогда “дерево целей” по данному уголовному делу может быть представлено сложным ориентированным графом из трех ветвей, берущих начало в точке Xo.

Как известно, доказывание с помощью косвенных доказательств идет через промежуточный тезис. Прямое доказательство, напротив, непосредственно связано с предметом доказывания. С помощью данного графа можно наглядно увидеть, как складывается ситуация с доказыванием вины по каждому обвиняемому.

Например, если два свидетеля прямо указали на Ефремова, как на лицо, совершившее убийство, то алгебраически это может быть записано следующим образом:

Х₁ = {А₁, В₁, В₂};

Х₂ = {А₁, А₂, В₃ , В₄};

Х₃ ={А₁, В₁, В₂}.

Приведенный выше граф с помощью матричного анализа укажет наиболее оптимальный путь доказывания в данной проблемно-поисковой следственной ситуации. Кроме того, исходя из статистической детерминированности (например, на основе обобщения данных судебной практики по уголовным делам и алгебраической записи графа) можно определить количественный критерий для таких сложных лингвистических переменных, как “достаточность доказательств” и “пределы доказывания” применительно к типу рассматриваемой ППСС.

Свойства графов (возможность кодирования и декодирования, матричного анализа и алгебраической записи) позволяют успешно использовать их в криминалистической прогностике, хотя на этом пути имеется проблема - механизм декодирования графа требует сложной программы алгоритмов, что практически невозможно без участия в разработке криминалистических прогнозов оператора-программиста ПЭВМ.

Уже говорилось о том, что личность преступника также является объектом криминалистического прогнозирования. Во многом возможность такого прогнозирования обусловлена ситуационной природой личности преступника, что позволяет разработать не только его психологический портрет, но и спрогнозировать его дальнейшее преступное поведение (особенно по длящимся преступлениям), а также поведение на предварительном и судебном следствии. Как показывает практика, опыт интеграции психологии, психиатрии и криминалистики на этом пути может быть весьма удачным.

Так, на наш взгляд, весьма интересными представляются попытки анализа и прогнозирования поведения людей исходя из характерологических особенностей личности.

Так, в отечественной и зарубежной литературе по психиатрии уже давно уделялось достаточно большое внимание моделированию поведения людей исходя из акцентуаций характера¹⁶⁶.

Попытки создания адекватных моделей поведения преступников, исходя из особенностей акцентуаций личности, предпринимались и в юридической литературе¹⁶⁷.

Представляют несомненный научный и практический интерес данные комплексного динамического исследования различных групп подростков с нарушениями поведения, проведенного М.И. Рыбалко. Полученные им результаты позволили установить корреляционные зависимости видов психопатий и форм девиантного поведения, между формой патохарактерологической реакции и типом акцентуации характера.

Например, реакции активного протеста более предпочтительнее для эпилептоидного, гипертимного типов характера; реакции пассивного протеста - для астенических, психоастенических типов; реакции в форме суицидальных попыток - для истерического, лабильного, сенситивного и шизоидного типов.

Учитывая, что количество преступлений, совершаемых подростками с девиантным поведением, неуклонно растет, выявленные у них “штампы поведенческого стереотипа” могут быть успешно использованы в ситуационном моделировании при производстве судебно – психологических и судебно – психиатрических экспертиз.

Данные современной психиатрии свидетельствуют о жестко детерминированной взаимосвязи патохарактерологических реакций и акцентуаций характера у несовершеннолетних.

	Форма реакции
Тип акцентуации	Актив. протеста	Пассив. протеста	Суицид. тенденции	Другие	Всего
	абс.	%	абс.	%	абс.	%	абс.	%	абс.	%
Астенический	-	-	1	0,34	-	-	-	-	1	0,34
Психастенич.	-	-	1	0,34	-	-	-	-	1	0,34
Сенситивный	-	-	-	-	1	0,34	-	-	1	0,34
Истерический	41	1,35	21	0,67	10	3,37	-	-	16	5,39
Шизоидный	-	-	1	0,34	1	0,34	-	-	2	0,67
Возбудимый	1	0,34	-	-	-	-	-	-	1	0,34
Гипертимный	2	0,67	-	-	1	0,34	1	0,34	4	1,35
Эпилептоидный	3	1,01	1	0,34	1	0,34	-	-	5	1,68
Неустойчивый	2	0,67	2	0,67	-	-	-	-	4	1,35
Лабильный	-	-	-	-	2	0,67	-	-	2	0,67
Амальгамный	-	-	1	0,34	-	-	-	-	1	0,34
ВСЕГО	12	4,04	9	3,03	16	5,39	1	0,34	38	12,79

 

Например, среди обследованных М.И. Рыбалко несовершеннолетних патохарактерологические реакции в форме суицидальных тенденций наблюдались в 16 случаях; (5,39 %), активного протеста - в 12 случаях (4,04 %) и пассивного протеста - в 9 случаях (3,03 %).¹⁶⁸

Среди отдельных типов акцентуаций характера у подростков с патохарактерологическими реакциями и девиантным поведением доминировал истерический тип -16 случаев (5,39 %), затем следовали эпилептоидный - 5 (1,68 %), гипертимный - 4 (1,35 %) и неустойчивый тип - 4 (1,35 %).

Достаточно четко определялась зависимость между патохарактерологический реакцией в форме суицидальных тенденций и акцентуацией характера истерического типа. У подростков с эпилептоидными, гипертимными, неустойчивыми и возбудимыми акцентуациями характера преимущественно имели место реакции активного протеста, а у несовершеннолетних с акцентуациями характера тормозимого типа (астенического, психастенического) - пассивного протеста. Реакции в форме суицидальных тенденций, помимо истерической акцентуации, встречались при лабильном, сенситивном, шизоидном, эпилептоидном и гипертимном типах акцентуаций. Следовательно, патохарактерологические реакции в количественном и качественном отношении зависят от типа акцентуации характера, что вполне можно использовать в криминалистической прогностике, например, при производстве допроса.

Так, при допросе гипертимов следователь или эксперт – психолог должен иметь в виду, что они, как правило, всегда имеют несколько приподнятое настроение и «брызжущую» энергию. Иногда злятся, когда окружающие мешают ее реализовать. С ранних лет гипертимы стремятся к самостоятельности и независимости. Плохо справляются с работой, требующей усидчивости, аккуратности и кропотливого труда. Часто болтливы, поверхностны. Любят жизнь, являясь убежденными гедонистами, без особого труда преодолевают грусть, недостаточно управляют своей психической активностью. Плохо переносят ситуации, требующие терпения¹⁶⁹.

Последнее свойство психики гипертима, на наш взгляд, особенно проявляется при избрании в отношении него меры пресечения в виде заключения под стражу, т.к. ограничение свободы гипертимик переживает особенно болезненно. Ограничение свободы несовершеннолетнего обвиняемого в данном случае может стать причиной ситуационного невроза или реактивного психоза. Условием их возникновения является несоответствие имеющихся у человека социальных и биологических возможностей для переработки поступающей информации скорости ее поступления и количеству. В таких случаях она может быть недостаточной или избыточной.

Чем меньше у человека объем информации по остроактуальному для него вопросу, тем больше вероятность того, что в случае необходимости его решения в ограниченное время произойдет нарушение адаптированного состояния человека и разовьется нервно - психическое расстройство (по данным нашего исследования, у 93 % воспитанников Бийской ВК после этапирования из следственного изолятора в колонию был выявлен реактивный психоз, вызванный плохими условиями содержания в переполненной камере СИЗО).

Информационный вакуум в условиях пребывания в СИЗО может способствовать развитию у гипертимиков т.н. состояния “фрустрации”, наиболее неблагоприятного для разрешения возникающих экспертных ППСС.

Фрустрация (от лат. frustratio - обман, тщетное ожидание, расстройство) определяется как “блокада всех желаний”, проявляющаяся на двух уровнях: как утрата волевого контроля (дезорганизация поведения) или же, как снижение степени обусловленности сознания адекватной мотивацией (потеря терпения и надежды).

В условиях допроса или производства судебно – психологической экспертизы данная реакция гипертима может проявиться в полном отказе от дачи любых показаний или сотрудничества с психологом, поэтому к избранию меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении таких несовершеннолетних надо подходить весьма избирательно.

Большую осторожность при выборе тактики допроса необходимо проявлять и в работе с эпилептоидным (инертно - импульсивным) типом акцентуантов. Несовершеннолетние данного типа инертны, тугоподвижны, в ярости представляют серьезную опасность для общества. Акцентуанты данного типа очень не любят, когда им “лезут в душу”, всем своим поведением подчеркивают свои бойцовские качества, в том числе свою нервность, вспыльчивость, несдержанность. Постоянно готовы к нападению, как к способу защиты. Повышенно подозрительны, завистливы, склонны впадать во фрустрацию; проявляют некоммуникабельность при стремлении доминировать над окружающими.

Необходимо иметь в виду, что для эпилептоидов присущи как экстрапунитивные реакции, которые подразумевают разряд аффекта путем агрессии на окружающих - нападение на обидчиков или “вымещение злобы” на случайных лицах или попавших под руку объектах, так и иммунитивные реакции, которые проявляются в бегстве из аффектогенной ситуации с помощью реального суицида”¹⁷⁰.

Вот почему именно от этой категории несовершеннолетних с девиантным поведением, чаще всего, следует ожидать реальных суицидальных попыток в процессе предварительного расследования.

Мы привели только один из достаточно ярких примеров успешного использования специальных познаний в области судебной психиатрии в криминалистической и экспертной прогностике. Есть и другие примеры использования специальных познаний в ситуационном моделировании.

Так, проведенные исследования в области судебной психиатрии выявили еще одну интересную зависимость - между формами девиантного поведения у подростков и их дерматоглифическими особенностями. Дерматоглифика - это наука, предметом изучения которой являются папиллярные узоры кистей рук. В отличие от дактилоскопии, в дерматоглифических исследованиях выводы базируются на анализе и оценке 180 признаков пальцевой и ладонной дерматоглифики.

Развитие дерматоглифики, параллельно с развитием дактилоскопии, может также играть важную роль в криминалистической прогностике.

«Например, на решение не только идентификационных, но и прогностических задач направлены исследования признаков пальцевой и ладонной дерматоглифики родителей и детей, а затем установления закономерностей наследования папиллярных узоров, имеющих криминалистическое значение, для исключения или для вероятного подтверждения родства»¹⁷¹.

Современное состояние науки показывает, что на пути исследования вопросов криминалистического прогнозирования существует еще много непознанных закономерностей, что актуализирует необходимость дальнейшей разработки этого блока научных проблем.

 

Выводы

• Ситуационный метод, наряду с предметно - деятельностным подходом и системным анализом, должен быть включен в методологию теории криминалистического прогнозирования.

• Проблемно-поисковая следственная ситуация выступает не только как прогнозный фон, но и как объект криминалистического прогнозирования.

• Криминалистическое прогнозирование входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации как одно из направлений познавательной деятельности субъекта в расследовании преступлений.

• Математические методы могут успешно применяться при моделировании типовых ППСС. Особую роль в таком моделировании могут сыграть методы кибернетики, теории дифференциальных игр и т.д.

• Криминалистическое прогнозирование может осуществляться в отношении любого элемента криминалистической характеристики преступления, имеющего ситуационную природу. Например, одним из вариантов криминалистического прогноза является моделирование психологического профиля преступника, который является, по сути, результатом интеграции знаний различных наук: математики, психологии, психиатрии, криминологии и криминалистики.

• И, наконец, подводя итог сказанному, можно предположить, что ситуационное моделирование в расследовании преступлений в широком смысле всегда содержит в себе элементы криминалистического прогнозирования, так как дискретное состояние следственной ситуации, а также ее связь с ситуацией преступления, позволяет исследователю рассматривать ее в прошлом, настоящем и будущем.

 

4.3. Ситуационное моделирование на первоначальном этапе расследования преступлений

 

Вопрос об этапах расследования в криминалистической литературе до настоящего времени остается достаточно дискуссионным. Все многообразие точек зрения на эту проблему можно условно свести к трем позициям.

Так, одни авторы выделяют два этапа расследования - первоначальный и дальнейший¹⁷²; другие - три этапа, добавляя к первым двум завершающий этап¹⁷³; третьи - четыре этапа, дополняя первый двумя другими этапами: а) реагирование на повод к возбуждению дела, проверку поступившего заявления или сообщения о преступлении и возбуждение уголовного дела и б) завершение расследования и составление обвинительного заключения¹⁷⁴.

Анализируя проблему этапности в методике расследования, В.К. Гавло отмечает, что «разнообразие позиций исследователей по этому вопросу можно объяснить неоднозначным толкованием понятия “этап расследования»¹⁷⁵.

По мнению В.К. Гавло, «этапу расследования должны быть присущи следующие основные черты: во-первых, он отражает пространственно-временной отрезок (так называемый «хронотоп») хода расследования, общий для всех видов преступлений; во-вторых, пределы его распространения должны быть объективно фиксируемыми и иметь четкие границы; в-третьих, он характеризует качественно определенные изменения, переход из одного состояния расследования в другое под влиянием установления (неустановления) обстоятельств дела, связанных с предметом доказывания; в-четвертых, ему соответствуют следственные ситуации и система следственных, оперативно-розыскных и иных организационно-технических действий, тактических операций; в-пятых, этапные задачи расследования едины»¹⁷⁶.

С учетом данных критериев большинство авторов придерживается деления на три этапа расследования: первоначальный, последующий (дальнейший) и заключительный¹⁷⁷.

Полагаем, что применительно к исследуемой проблематике следственных ситуаций такое деление представляется не полным, так как оно не учитывает особенности поисково-познавательной деятельности в суде. Между тем, природа проблемно-поисковых ситуаций судебного следствия, безусловно, имеет свои особенности, поэтому, следуя логике научного изложения, на наш взгляд, целесообразно выделять четвертый этап расследования - этап судебного следствия.

«Первоначальный этап расследования характеризует пространственно-временные границы и процесс по расследованию события преступления и обнаружению лица, его совершившего, с момента возбуждения уголовного дела и до вынесения мотивированного постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого»¹⁷⁸. «Основная направленность первоначального этапа расследования, - как справедливо отмечал Р.С.Белкин, - состоит в поиске, обнаружении и закреплении добытых доказательств. Действия следователя и оперативных работников на этом этапе характеризуются максимальной оперативностью, в большинстве случаев массированностью, неотложностью, так как главный определяющий фактор – время»¹⁷⁹.

Фактор времени в значительной степени определяет характер и динамику исходных следственных ситуаций, возникающих на первоначальном этапе расследования.

«Под исходной следственной ситуацией обычно понимается обстановка, в которой начинается расследование. Исходная, как и любая другая следственная ситуация представляет собой определенное число элементов, между которыми существуют различные виды объективной связи (причинной, временной, пространственной и др.). Поэтому условия, в которых совершено преступление (криминальная ситуация), также имеют значение в исследовании исходной следственной ситуации»¹⁸⁰.

В данном определении, полагаем, справедливо подчеркивается корреспондирующая связь между ситуацией преступления и исходной следственной ситуацией, которая особенно четко прослеживается в информационной обеспеченности следственной ситуации данного типа. «Фактической базой их являются вначале достаточные данные, которые содержатся в первичных материалах, поступивших к следователю, и служат основанием для возбуждения дела, а затем фактические и иные данные, полученные следователем в ходе и условиях первоначального этапа расследования»¹⁸¹.

Уточним, что здесь речь пойдет об исходных следственных ситуациях проблемного характера только для одного познающего субъекта - следователя. В широком смысле слова исходная проблемно-поисковая следственная ситуация, очевидно, включает в себя и оперативно-розыскные, и экспертные проблемные ситуации, возникающие на первоначальном этапе расследования.

Следственные ситуации, возникающие на первоначальном этапе расследования в результате мыслительной деятельности следователя, полагаем, можно определить, как исходные проблемно-поисковые ситуации. Природа следственных ситуаций данного типа обусловлена особенностями познания следователя.

Вопрос о существовании такой специфической формы мышления, как “следственная”, в криминалистической литературе также является достаточно дискуссионным. Впервые с тезисом о существовании такой формы мышления и ее разновидности - “версионном мышлении”, которое является гармоническим сочетанием анализа и синтеза, выступил А.Р. Ратинов¹⁸².

Эта позиция подвергалась жесткой критике со стороны Р.С. Белкина, являвшегося убежденным противником концепции “версионного” и “следственного” мышления¹⁸³.

Сторонники Р.С. Белкина аргументируют свою позицию тем, что и условия, и цели познания, а также законы мышления общи для всех участников расследования, поэтому нет необходимости выделять какие-либо его специфические формы.

Полагаем, что применительно к проблематике следственных ситуаций данная позиция не объясняет многие особенности поисково-познавательной деятельности следователя, оперативного работника, эксперта, судьи. На наш взгляд, в качестве основной, инспирирующей (запускающей) детерминанты для исходной проблемно-поисковой следственной ситуации является проблема избирательности восприятия следователя, во многом объясняющая особенности так называемого “следственного мышления”.

Общеизвестно, что познание следователя имеет вполне определенную цель – удовлетворение практической и теоретической потребностей в деле раскрытия и расследования конкретного преступления.

«Потребность практическая возникает, когда субъекту необходимо непосредственно изменить ситуацию. Потребность теоретическая связана с необходимостью проследить путь изменения данной ситуации, то есть вскрыть закономерности этого изменения, с тем, чтобы иметь возможность использования ее при изменении других в какой-либо мере сходных ситуаций. Если в практической задаче субъекта интересует непосредственный результат действия, изменившего ситуацию, то при теоретической задаче непосредственный интерес представляет способ достижения данного результата, способ данного действия»¹⁸⁴.

Представляется очевидным, что именно потребность, обусловленная ролью следователя в процессе доказывания, мотивирует и объясняет избирательность восприятия и выбор поисково-познавательных средств. Избирательность восприятия следователя проявляется, прежде всего, в собирании и оценке доказательственной информации с позиции ее относимости и допустимости. В исходной следственной ситуации этот процесс проходит более стремительно, так как фактор времени на данном этапе познания события преступления значительно усложняет задачу следователя по установлению истины.

При проведении следственных действий в рамках следственно-оперативной группы рефлексия следователя охватывает и рефлексию оперативного работника, и эксперта, так как следователь, исходя из его процессуального статуса, является основным познающим субъектом в уголовном судопроизводстве, и именно на него возлагается принятие всех тактических решений.

«Процесс принятия тактического решения в исходных следственных ситуациях состоит из трех этапов. На первом этапе анализируется следственная ситуация и определяется цель тактического решения. Эти действия связаны, осуществляются практически одновременно. Первый этап - это уяснение тактической проблемы. На втором этапе следователь анализирует возможные варианты решения проблемы. Отобранные варианты способов деятельности оцениваются; в зависимости от законченности, оптимальности и возможных результатов реализации тактического решения у следователя формируется убеждение в необходимости реализации избранного варианта действий»¹⁸⁵.

Процесс принятия следователем тактического решения в исходных следственных ситуациях тесно связан с процессом выдвижения и проверки версий на первоначальном этапе расследования. Именно версионный метод позволяет произвести первоначальную реконструкцию события преступления. На данном этапе расследования пространственно-временная связь события преступления еще в достаточной степени коррелирует с исходной следственной ситуацией, так как фактор времени еще не в той степени деформировал информационное поле, чтобы сделать его недоступным для познания. Поэтому успешное разрешение исходных проблемно-поисковых ситуаций во многом зависит от субъективных факторов, в частности, от способности следователя выдвигать версии, соответствующие реальной обстановке расследования, и транзитивности (последовательности) принимаемых следственных решений.

На основании изложенного, полагаем, совсем не случайным является тот факт, что проблему следственной версии на протяжении длительного времени исследовало такое большое количество авторов¹⁸⁶.

Все точки зрения по данному вопросу для удобства понимания условно можно свести к трем позициям.

Сторонники первой определяют следственную версию как «индуктивное умозаключение следователя в форме предположения, основанное на фактических данных, о событии преступлении и его отдельных обстоятельствах, подлежащее проверке по логическим правилам дедукции»¹⁸⁷.

Сторонники второй позиции характеризуют следственную версию как «строящуюся в целях установления объективной истины по делу интегральную идею, образ, несущий функции модели исследуемых обстоятельств, созданных воображением (фантазией), содержащий предположительную оценку наличных данных и выраженный в форме гипотезы»¹⁸⁸.

И, наконец, авторы третьей позиции определяют следственную версию как «обоснованное предположение субъекта познавательной деятельности (следователя), дающее одно из возможных и допустимых объяснений уже выявленных исходных данных (фактическая база), позволяющее на их основе во взаимодействии с теоретической базой вероятностно (неоднозначно) установить еще не известные обстоятельства, имеющие значение для дела»¹⁸⁹.

Существующие научные подходы к данной проблеме отражают различные стороны следственной версии. Первый подчеркивает логическую природу следственной версии; второй рассматривает ее как модель; третий отражает вероятностный характер версии, подчеркивает ее информативную сущность. Представляется, что именно третий подход можно рассматривать в качестве концептуальной основы для настоящего исследования.

На основе анализа приведенных выше определений можно выделить следующие основные признаки следственной версии:

1. Криминалистическая версия есть предположение, гипотеза о факте, явлении, относящемся к расследуемому событию.

2. Следственная версия - разновидность криминалистической версии, выдвигаемой и проверяемой следователем.

3. Следственная версия имеет информационно - логическую природу, “... обеспечивая установление и исследование связей между сложными юридическими конструкциями, существующими в виде абстракций, отображающих конкретные “живые” факты объективной действительности”¹⁹⁰.

4. Существует тесная взаимосвязь между проблемно-поисковыми следственными ситуациями и следственными версиями. «Связующим звеном этих явлений является информативность, которая, являясь компонентом следственной ситуации, накладывает отпечаток на характер выдвигаемых версий»¹⁹¹.

Признавая значение метода моделирования в исследовании криминалистических явлений, на наш взгляд, тем не менее, трудно согласиться с позицией А.М. Ларина, рассматривающего следственную версию как модель, а ее проверку - как «процесс мысленного эксперимента, результатом которого является знание не только о возможных обстоятельствах дела, но и об источниках фактических данных, которые могут подтвердить проверяемую версию»¹⁹². При таком подходе не совсем понятно, что выступает в качестве объекта, “заместителем” которого является предложенная А.М. Лариным модель - следственная версия: или событие преступления, или информация о нем, или обстановка расследования? Нечеткость параметров такой “модели” делают ее совершенно непригодной для роли полноценного “заместителя оригинала»”.

Поэтому, на наш взгляд, называть процесс построения версий “мысленным моделированием” было бы методологически неверно.

Очевидно, что “процесс построения версий”, как научная категория, не совпадает по объему и содержанию с понятием “реконструкция события преступления”. Под реконструкцией обычно понимают «... разновидность моделирования, заключающуюся в материализованном воссоздании первоначального облика, положения объектов. Хотя этот метод и связан с материальным воссозданием, он требует специфической мыслительной деятельности, включается в общую познавательную деятельность»¹⁹³.

По нашему мнению, реконструкция события преступления - одна из задач познавательной деятельности в процессе установления истины по делу, а версионный метод - один из инструментов познания в арсенале следователя. Таким образом, эти два понятия соотносятся друг с другом как “цель” и “средство”.

Для понимания природы и места “версий” в структуре исходной проблемно - поисковой следственной ситуации большое значение имеет их классификация.

В криминалистической литературе существует множество критериев деления версий: по субъекту выдвижения; в зависимости от конкретности выдвигаемых предположений; по содержанию и эвристической направленности; по степени сложности внутренней структуры и т.д. В рамках настоящего исследования особый интерес представляет деление версий по функциональному признаку - на ретросказательные и предсказательные.

Большинство версий относится к первой группе, поскольку “... их эвристическая направленность имеет ретроспективный характер, а основная функция заключается в установлении обстоятельств прошлого. Опровержение или подтверждение этих версий осуществляется опосредованным путем с помощью выведения логических следствий и их последующего сопоставления с фактическими данными по уголовному делу.

Но существуют и предсказательные версии, эвристические функции которых направлены на установление фактов, существующих в настоящем или же ожидаемых в будущем.

В отличие от ретросказательных, основной метод проверки предсказательных версий носит непосредственный, а не опосредованный характер, и основан на прямом установлении предполагаемого искомого. Опосредованный же метод применяется здесь далеко не всегда и играет лишь вспомогательную роль.

К предсказательным относятся розыскные версии о возможном местонахождении скрывающегося преступника или вероятных путях его будущего передвижения, о тайниках похищенного имущества; поисковые версии, выдвигаемые для выявления доказательств и источников информации, а также для обнаружения безвестно отсутствующих лиц и трупов потерпевших¹⁹⁴.

Деление следственных версий, предложенное Л.Я. Драпкиным, представляется концептуальным, так как позволяет нам рассмотреть “версию” с позиции криминалистической прогностики. Как уже было отмечено ранее криминалистическое прогнозирование, как одно из направлений познавательной деятельности, входит в структуру проблемно-поисковой следственной ситуации. Отсюда логически следует, что версия (предсказательная), как один из поисковых приемов в арсенале следователя, также входит в структуру ППСС вообще, и исходной проблемно-поисковой следственной ситуации в частности.

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что реконструкция события преступления, как один из вариантов моделирования в расследовании преступлений, достигается не в процессе построения версий, а в результате адекватно разрешенных следователем или иным познающим субъектом проблемно-поисковых следственных ситуаций.

Процесс построения следственных версий и процесс решения ППСС имеют много общего.

«Так, процесс построения следственных версий производится поэтапно. Условно этих этапов пять: анализ поступившей информации о преступлении, формирование теоретической базы версии с целью получения дополнительной информации; сопоставление фактической базы с теоретической, логическое построение версионного умозаключения: выведение логических следствий, вытекающих из версии»¹⁹⁵.

Процесс решения проблемно-поисковых следственных ситуаций также проходит поэтапно (соответственно в 2 этапа) - постановка проблемы и поиск ее решения.

Кроме того, и процесс построения версий, и процесс решения ППСС протекает в одном информационном поле. В связи с этим особый интерес представляет вопрос о пространственных границах этого поля. Они зависят от:

“1) места совершения преступления;

2) места нахождения и обнаружения следов и иных источников вещественной информации;

3) места нахождения потерпевшего, подозреваемого, свидетелей;

4) места получения первичной информации о событии преступления и ее первоначальной реализации”¹⁹⁶.

Границы информационного поля, на наш взгляд, как раз и определяют генезис и динамику исходных следственных ситуаций, в том числе и для эксперта. Недостаточность исходной информации у следователя или эксперта позволяют говорить только о первичной реконструкции события преступления и связанной с ней высокой вероятности следственных или экспертных ошибок.

Отсюда возникает закономерный вопрос: что такое следственная ошибка, и какое влияние она оказывает на генезис и динамику следственной ситуации?

Под следственной ошибкой обычно понимается неправильное действие следователя, направленное по субъективному мнению на успешное достижение задач уголовного судопроизводства и объективно выразившееся в принятии решения, незаконность и необоснованность которого была отражена в процессуальном акте или судом¹⁹⁷.

Систематизируя следственные ошибки, одни авторы различают:

1. Ошибки в доказывании, связанные с неполнотой предварительного расследования.

2. Ошибки в оценке доказательств.

3. Неправильное применение уголовного закона.

4. Нарушение процессуального закона и ошибки в тактике расследования¹⁹⁸.

По мнению других авторов, целесообразнее было бы следственные ошибки разделить на организационные и тактические¹⁹⁹.

Данная классификация представляется неполной, так как за ее пределами остаются гносеологические ошибки, возникающие в процессе познавательной деятельности следователя. Например, неправильная оценка им причинно - следственных связей между наблюдаемыми фактами в процессе ОМП.

По нашему мнению, целесообразно выделять три группы типичных следственных ошибок;

1) процессуальные;

2) организационно-тактические;

3) гносеологические.

Кроме того, для следственных ошибок всех видов присуще такое качество как системность, которое проявляется в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Ошибочное решение одних вопросов выступает в качестве непосредственной причины ошибки при решении других. При этом ППСС, порожденная процессуальной ошибкой, может перерасти в следственную ситуацию организационно-неупорядоченного типа, а в дальнейшем трансформироваться в гносеологическую ошибку.

Так, ошибка в промежуточном решении в исходной ППСС в форме воздержания следователя от нужного действия - избрания меры пресечения в отношении подозреваемого может привести к уничтожению им следов преступления (ситуация тактического риска), так как информационная неопределенность остается не преодоленной.

Факторы (условия) оказывают влияние на следственные ошибки опосредовано - через непосредственные их причины, являются своего рода “причинами причин”. По отношению к непосредственным причинам тех или иных следственных ошибок факторы являются причинами более высокой общности. В связанной причинно-следственными отношениями цепи: следственная ошибка - ее непосредственная причина и фактор деятельности – очень важную роль играет установление конкретных типичных ошибок и их непосредственных причин, что позволит, в конечном итоге, выйти на проблему факторов. Такова логика исследования проблемы следственных ошибок.

Как показали исследования, проведенные авторскими коллективами ВНИИ МВД России в 2006 г., «… одной из самых распространенных причин следственных ошибок в отечественной судебно-следственной практике является односторонность и неполнота расследования. Она выражается, чаще всего, в недоказанности существенных обстоятельств, вины обвиняемого, события преступления и других элементов, образующих предмет доказывания. 67 следователей из 130 опрошенных (51,5%) считали возможным направить дело с незначительными пробелами в исследовании обстоятельств дела, с тем, чтобы они были восполнены судом. Во многом сходный смысл имеет и установка многих опрошенных следователей (41,8%) на возможность прекращения уголовного дела по нереабилитирующим основаниям при недоказанности виновности обвиняемого»²⁰⁰.

По данным нашего исследования, односторонность и неполнота расследования, по-прежнему, остается основной причиной процессуальных и организационно-тактических следственных ошибок. Особенно обращает на себя внимание низкое качество планирования по уголовным делам. Именно планирование, то есть ясное предвидение того, что надо установить, доказать и какие средства для этого использовать, предохраняет следователя от односторонности и неполноты. Бесплановость расследования порождает его односторонность уже тем, что мешает выдвинуть и проверить “менее вероятные” версии, хотя они, подчас, оказываются правильными, порождает увлечение одной версией.

О широте распространения недостатков, связанных с выдвижением и проверкой версий, говорит тот факт, что указанные недостатки были выявлены по 2/3 всех дел с ошибками, причем по 47,5% дел не были выдвинуты и проверены все обоснованные версии, а по 41,7% дел отмечено увлечение одной версией при недостаточном внимании к другим. При опросе 80 следователей 22 из них (16,7%) не считали необходимым выдвигать все возможные по обстоятельствам дела версии, полагая, что можно ограничиться одной, по их мнению, наиболее реальной. Последнее явление крайне опасно, так как порождает предвзятое, тенденциозное отношение следователя к фактам, противоречащим избранной им версии. Из обследованного нами количества уголовных дел 28,2% материалов как раз содержали ошибки, так или иначе связанные с оценкой следователем полученных доказательств.

Причиной следственных ошибок является также неумение следователя формировать по уголовному делу комплекс доказательств, обеспечивающий установление истины. В сложной ситуации, когда подозреваемый колеблется в определении своей позиции, а доказательственный материал противоречив, некоторые следователи удовлетворяются любым признанием вины подозреваемым, в том числе таким, за которыми явно просматривается попытка лица уйти от ответственности за более тяжкое преступление либо самооговор. Так возникает переоценка признания подозреваемого, которая по результатам нашего исследования составила 19,4% от числа дел, по которым имели место ошибки, связанные с оценкой доказательств.

Данное явление нередко порождает вредный стереотип доказывания, пользуясь которым следователь упрощает свою задачу за счет неправомерного “закрепления” признания. После задержания и получения от подозреваемого “признательных показаний” эти показания повторяются и фиксируются в присутствии понятых (под видом “проверки показаний на месте”, хотя необходимость и возможность такого следственного действия отсутствуют), записываются на магнитофон или диктофон (под видом повторного допроса, хотя необходимость в нем отсутствует, так как речь идет лишь о воспроизведении признания).

В ряде случаев инсценируется “явка с повинной”, то есть написание лицом (обычно из ИВС) обращения, содержащего признание вины, хотя такое признание уже получено на допросе.

Все “приемы” подобного рода также создают иллюзию доказанности факта совершения преступления, хотя в действительности данный факт подтверждается только показаниями лица и, следовательно, в соответствии со ст. 88 УПК РФ, вряд ли может считаться доказанным. В результате следователь утрачивает объективную возможность получения новых доказательств, если признание подозреваемого соответствует истине.

О широте распространения незаконной практики “закрепления” доказательств с целью удержания допрашиваемого на занятой им позиции свидетельствует тот факт, что из 127 опрошенных нами следователей за допустимость указанной практики высказались 68 следователей, то есть 53,5%.

Противоположный недостаток - переоценка показаний потерпевшего - также объясняется стремлением следователя уйти из проблемно-поисковой ситуации ценой минимальных усилий. Это явление закономерно приводит к замалчиванию доводов обвиняемого, выдвинутых им в пользу своей невиновности. Данное явление имеет еще большее распространение: недооценка следователем отрицания обвиняемым своей вины составила 34,7% ошибок в оценке доказательств. Как первое, так и второе явление одинаково опасны, так как порождают обвинительный уклон в расследовании преступления.

Аналогичное происхождение имеют и многочисленные случаи переоценки заключений экспертов, которым, вопреки требованиям ст. 88 УПК РФ, нередко придается привилегированное значение по сравнению с другими доказательствами. Вследствие этих причин совокупность доказательств, на которые опирается следователь, принимая то или иное процессуальное решение, оказывается внутренне несогласованной, а транзитивность (обусловленность и обоснованность) следственного решения при этом абсолютно не обеспечивается.

В ходе проведенного нами исследования все эти вопросы подробно изучались и в уголовных делах, содержащих следственные ошибки, было выявлено достаточно много процессуальных нарушений подобного рода.

Например, не проводилась экспертиза, когда это являлось обязательным, в 14% случаев, а вместо судебно-медицинской экспертизы в 11% случаев следователи ограничивались актом судебно-медицинского исследования; в таком же числе случаев обвиняемый не был ознакомлен с заключением экспертизы, в связи с чем не мог использовать предоставленные ему права. В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого не излагались фактические обстоятельства деяния, вменяемые ему в вину (12%). В период расследования сотрудники органов дознания проводили допросы подозреваемых и обвиняемых без соответствующего поручения следователя, что влияло на достоверность получаемых результатов (16,7%). Не оформлялась надлежащим образом выемка документов и иных вещественных доказательств, что в дальнейшем подрывало доверие к результатам данного следственного действия (64%).

Кстати, весьма распространенной процессуальной ошибкой в современной судебно – следственной практике является и некачественное проведение предварительного исследования трупа. Дело в том, что данное исследование, в соответствии с законом, вообще не является процессуальным действием, однако, следователи в своих направлениях трупа на предварительное исследование очень часто ставят перед судмедэкспертом вопросы, требующие, в соответствии со ст.196 УПК РФ, обязательного назначения и производства судебной экспертизы: 1) каковы причины смерти; 2) каковы механизм и локализация телесных повреждений на трупе и т.д.

Эксперт, прекрасно зная, что в этой ситуации он не несет никакой ответственности за невыполнение данного непроцессуального, а, по сути, незаконного распоряжения следователя, чаще всего, ограничивается формальной отпиской в виде акта некачественно проведенного судебно – медицинского исследования, по этой причине не имеющего абсолютно никакого доказательственного значения в уголовном судопроизводстве. Кроме того, проведение подобного рода “исследования” делает совершенно невозможным производство качественной судебно – медицинской экспертизы по данному трупу в будущем.

Если процессуальные и организационно - тактические ошибки являются результатом неправильно разрешенной ППСС, то гносеологические ошибки являются результатом неправильно выстроенного познавательного процесса в ходе расследования преступления. Однако специфика познавательной деятельности следователя, и, прежде всего, ее жесткая процессуальная регламентация, обуславливает диалектическую связь всех трех видов ошибок.

Так, низкое качество планирования по уголовному делу порождает ошибки организационно-тактического плана; это приводит к увлечению одной версией при недостаточном внимании к другим, что порождает гносеологические ошибки; и, в конечном итоге, совершаются процессуальные ошибки, связанные с необоснованностью и немотивированностью принимаемых процессуальных решений.

В качестве примера - обоснования данного тезиса приведем уголовное дело, возбужденное 20.06.2003 г. по факту пожара в коммерческом киоске, расположенном на привокзальной площади Железнодорожного района г. Барнаула.

В результате пожара данный киоск, принадлежащий одной из частных фирм г. Барнаула, был практически полностью уничтожен огнем, а под обвалившейся крышей обнаружены два обуглившихся трупа; предположительно - охранников киоска. В результате осмотра места происшествия было установлено следующее: один труп мужчины имел более значительные повреждения огнем - отсутствовала голова и нижние конечности. В ходе наружного осмотра второго трупа эксперт - криминалист Железнодорожного РОВД в затылочной кости черепа - единственном уцелевшем фрагменте головы - обнаружил отверстие диаметром 0,8 см. Следователь прокуратуры предположил, что данное повреждение было причинено гвоздем от обвалившейся балки перекрытия потолка киоска. На данной версии настаивал и оперативный работник, рассматривающий произошедшее событие как несчастный случай. Эта версия встретила серьезное возражение со стороны эксперта - криминалиста и судмедэксперта, которые в результате анализа взаиморасположения объектов ОМП пришли к выводу об огнестрельном характере повреждения трупа. Однако пулю обнаружить не удалось, и следователь не стал проверять версию экспертов. Взятая на вооружение единственная версия несчастного случая окончательно завела следствие в тупик, уголовное дело было прекращено по п. 2 ч.1 ст. 24 УПК РФ за отсутствием состава преступления.

Примерно через год после принятия этого процессуального решения за совершение разбойного нападения был задержан гр-н Моисеев, при котором обнаружен газовый пистолет Иж-79-8, переделанный под стрельбу малокалиберными патронами. После умело проведенной оперативными работниками тактической операции Моисеев признался в убийстве двух охранников, совершенном 20.06.2003 г. в киоске на привокзальной площади г. Барнаула.

Преступление было совершено им при следующих обстоятельствах: около 21.00 час. 20.06.2003 г. в коммерческий киоск с находящимися там двумя охранниками зашли две ранее знакомые им девушки, с которыми они стали распивать спиртные напитки. Употребив спиртное с подмешанным психотропным веществом, охранники уснули, девушки открыли двери киоска и впустили гр-н Моисеева и Власова, которые произвели в головы спящих охранников по выстрелу из газового пистолета Иж-79-8, переделанного под стрельбу боевыми патронами, вскрыли сейф, похитив дневную выручку в сумме 250 тыс. руб., подожгли киоск и скрылись²⁰¹.

В приведенном примере увлечение следователем единственной версией привело к целому ряду следственных ошибок различного уровня.

Так, гносеологическая ошибка стала результатом неправильно разрешенной проблемно - поисковой следственной ситуации - прежде всего, неправильно проведенной селекции криминалистически значимой информации, выявления причинно - следственных связей в исследуемом явлении. Гносеологическая ошибка, как результат организационно-тактической ошибки следователя (неправильно организованного осмотра МП) неизбежно переросла в ошибку процессуальную, которая выразилась в принятии им немотивированного, по существу, незаконного процессуального решения - о прекращении уголовного дела. Ошибочная реконструкция события преступления привела к возникновению не только исходных следственных и оперативно-розыскных ППСС, но и экспертной проблемно-поисковой ситуации рандомизированного типа, так как дальнейшая познавательная деятельность эксперта по данному уголовному делу проходила в узких информационных границах навязанной ему следователем ошибочной версии.

Гносеологические ошибки следователя могут иметь место при формулировании экспертного задания и неправильной оценки заключений эксперта. Гносеологические следственные ошибки иногда являются результатом нарушения следователем основных законов формальной логики. Логические ошибки, как разновидность гносеологических, могут иметь место, например, при назначении объективно неоправданных экспертиз.

Так, расследуя уголовное дело по факту разбойного нападения на квартиру гр-на Жильцова, следователь прокуратуры Октябрьского района г. Барнаула назначил по делу генотипоскопическую экспертизу. Данное постановление представляет определенный интерес не только с точки зрения экспертной казуистики, но и в связи с полным отсутствием у следователя представления о программе экспертного исследования.

В данном “экзотическом” постановлении, в частности, указывалось: «17 марта 2003 г. гр-не Чертов и Брунов совершили разбойное нападение на квартиру коммерсанта Жильцова..., предварительно заклеив дверные “глазки” соседних квартир листками бумаги. На разрешение эксперта следователь поставил следующие вопросы: 1) Кому принадлежит слюна, обнаруженная на предоставленном эксперту материале - человеку или животному? 2) Какова половая принадлежность данной слюны?»²⁰².

Гносеологические ошибки могут возникнуть и в связи с отсутствием у следователя не только профессиональных знаний, но и обычного жизненного опыта.

Так, назначая биологическую экспертизу, следователь отмечает в описательной части постановления, что потерпевшая от изнасилования Никитина замыла одежду водой со стиральным порошком “ОМО” (типичная исходная ППСС по изнасилованиям). При этом следователь обнаруживает незнание того факта, что практически все современные стиральные порошки содержат в своей основе биодобавки, разрушающие вещества органического происхождения, в частности, кровь и сперму. Таким образом, гносеологическая следственная ошибка в данном случае порождает заведомо неразрешимую экспертную проблемно-поисковую ситуацию.

В ходе проведенного нами исследования выявлена тенденция у следователей к приданию заключению эксперта преимущественного значения по сравнению с другими доказательствами. В результате такого подхода некоторые следователи не замечают дефектов в заключениях экспертов.

Между тем, в ходе исследования были выявлены случаи противоречий между исследовательской частью заключения и выводами эксперта, на которое следователь не отреагировал (17,5% от общего числа ошибок при оценке и использовании результатов экспертизы). Во многих случаях (52,5%) следователи не пытались устранить противоречий между заключением эксперта и другими доказательствами. Не всегда учитывается различие между вероятным и категорическим заключением - в 25% случаев следователи придали вероятным выводам эксперта значение категорических. Это может привести в дальнейшем к принятию необоснованных процессуальных решений.

В частности, дело по обвинению Борисова и Иванова были ошибочно прекращены следователями Новосибирской областной прокуратуры на основе актов судебно-медицинских исследований трупа, содержащих экспертную ошибку. Во-первых, не был установлен факт наступления смерти гр-на Кудряшова в результате асфиксии вследствие закрытия верхних дыхательных путей массами воды (судебный медик сослался на то, что причину смерти установить невозможно из-за гнилостных изменений трупа); во-вторых, судмедэксперт не обнаружил при вскрытии характерный признак удушения - перелом подъязычной кости и пришел к выводу, что смерть второго потерпевшего Ямщикова наступила в результате приступа ишемической болезни.²⁰³

Проведенные нами исследования показали, что достаточно распространены случаи, когда не назначаются экспертизы, хотя они являются обязательными по закону (ст.196 УПК РФ). Наряду с этим выявлены многочисленные случаи (40% от общего числа дел с ошибками) возвращения дел на дополнительное расследование в связи с непроведением экспертиз, которые являлись фактически необходимыми. Среди них: непроведение судебно-биологической экспертизы составило 13%, судебно-психологической - 12%, экспертизы наложений - 10%, судебно-медицинской экспертизы живых лиц - 9%, технической экспертизы - 8%. Эти данные показывают, что следователи далеко еще не в полной мере используют арсенал науки для установления истины по делу и, по всей видимости, недостаточно представляют себе ее возможности.

Успех экспертного исследования во многом зависит от взаимодействия следователя с экспертом. Последний должен располагать всей необходимой исходной информацией по уголовному делу; всеми объектами, содержащими нужную экспертную информацию, четко представлять себе программу экспертного исследования, ибо без этого невозможно выдвинуть и проверить все экспертные версии. Решение этой задачи существенно усложняется, когда происходит своеобразное “сужение” информационного поля эксперта, навязывание ему следователем своей версии.

Так, расследуя уголовное дело, возбужденное 14.04.89 года по факту смерти воспитанника Бийской воспитательно-трудовой колонии Борисова, следователь Барнаульской спецпрокуратуры установил следующее: 14.04.89 г. осужденные Борисов и Глебов во время перерыва между занятиями стали бороться в коридоре школы. В ходе борьбы Глебов нанес Борисову удар по лицу, после чего Борисов упал и, не приходя в сознание, скончался в медсанчасти учреждения. Следователь должен был разрешить исходную проблемно-поисковую ситуацию - находится ли смерть Борисова в причинно-следственной связи с нанесенным ему ударом в лицо?

Выдвигая версию о существовании такой связи, следователь предположил, что потерпевший Борисов, получив удар в лицо, упал и, ударившись затылком о бетонный пол, умер. Назначив судебно-медицинскую экспертизу, следователь предоставил в распоряжение судмедэксперта все материалы уголовного дела, объяснив ему свою версию произошедшего события. Результаты секционного исследования стали неожиданностью как для следователя, так и судебного медика. Выводы эксперта были категоричными: 1) Смерть Борисова наступила в результате прямого удара сзади в область шеи твердым предметом, возможно рукой, и наступившей вслед за этим рефлекторной остановкой сердца. 2) Кровоподтек и гематома в затылочной области головы Борисова не могли стать причиной его смерти.

Применив метод пространственно-временной локализации, следователь соотнес месторасположения Глебова и Борисова во время борьбы и пришел к выводу о невозможности нанесения такого удара Глебовым. Значит, удар сзади нанес кто-то третий? Данная версия требовала тщательного исследования фактических обстоятельств дела, однако следователь пошел по пути наименьшего сопротивления - он предложил судмедэксперту произвести дополнительную экспертизу в контексте проверяемой следственной версии. Судебный медик отказался от такого “заманчивого” предложения; тогда следователь назначил производство комиссионной экспертизы, поручив ее экспертам Алтайского бюро СМЭ в Барнауле. Комиссионная экспертиза подтвердила правильность и обоснованность выводов судмедэксперта г. Бийска. Исходная ППСС по всем делам в уголовно-исполнительной системе всегда крайне изменчива, динамична, время было упущено, следы преступления утрачены, и 31.05.89 г. следователь принял решение о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления²⁰⁴.

В данном примере следователь проявил необъективность и явную тенденциозность - находясь в “плену” своей собственной ошибочной версии он пытался навязать ее и судмедэксперту. Система допущенных при этом организационно-тактических и гносеологических ошибок вылилась в процессуальную ошибку - принятие незаконного и необоснованного решения о прекращении дела. Истина по данному уголовному делу так и осталась не установленной.

Специфическая природа исходной следственной ситуации позволяет выделить следующие ее признаки: 1) объективность; 2) системность; 3) многофакторность; 4) динамизм.²⁰⁵

Динамизм исходной следственной ситуации - это ее основной отличительный признак, позволяющий выделить данный тип следственной ситуации в системном ряду однородных криминалистических явлений. Динамизм исходной следственной ситуации во многом обусловлен действием фактора внезапности в расследовании криминального события.

Чаще всего, под термином “внезапность” в литературе понимают способ и форму деятельности, а также отдельных действий субъекта. При этом авторы дифференцируют понятия “внезапность” и “неожиданность”. По их мнению, внезапность есть способ действий с целью достижения результатов в расчете на неожиданность, неожиданность же - это следствие внезапности действий²⁰⁶.

Представляется более точной позиция Р.С. Белкина, раскрывающего диалектическую связь “внезапности” и “неожиданности”. По его мнению, «неожиданность как следствие внезапности имеет еще одну форму проявления, не связанную с противоборством сторон в процессе расследования. Это - внезапность самого события, подлежащего расследованию, или неожиданность события, подлежащего расследованию, или неожиданность события как необходимое условие оценки достоверности результатов следственного действия. Психологические механизмы воздействия фактора внезапности в подобных ситуациях отличаются от механизмов ситуации противостояния. Они зависят от характера события, от роли в нем участников и проявляются в процессах восприятия, запечатления и воспроизведения в памяти информации о событии, в их особенностях, связанных именно с ролью и состоянием субъекта»²⁰⁷.

Полагаем, что применительно к проблематике исходных следственных ситуаций уместнее говорить именно о факторе неожиданности, определяющем границы информационного поля, в котором протекает познавательная деятельность следователя. Действие фактора неожиданности проиллюстрируем на примере.

В дежурную часть Железнодорожного РОВД г. Барнаула 20.09.2006 г. около 2-х часов ночи поступило сообщение о том, что на ул. Северо-Западной, из окна квартиры многоэтажного дома произошло выпадение человека со смертельным исходом. Прибывшая на место происшествия следственно-оперативная группа обнаружила труп мужчины со следами падения с высоты на расстоянии 5 м от стены девятиэтажного дома. Это обстоятельство позволило следователю предположить, что тело летело с ускорением в начальной точке падения. Отсюда - версия насильственного выбрасывания потерпевшего, ошибочно взятая на вооружение следователем. Исходная проблемно-поисковая ситуация осложнялась еще и тем, что все окна и двери на лоджии по предполагаемому ряду квартир, откуда могли выбросить потерпевшего, оказались закрытыми. Проведенные оперативно-розыскные мероприятия все же позволили обнаружить эту квартиру и детально реконструировать обстоятельства произошедшего события.

Молодая семья, проживающая на седьмом этаже, отмечала годовщину свадьбы. Около 23.00 ч. опьяневшего хозяина дома Храмцова положили спать в зале и закрыли дверь на ключ. Проснувшись около 2-х ч. ночи Храмцов обнаружил двери в зале запертыми. Находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения и потеряв ориентацию в пространстве, он решил спуститься по лоджиям во двор, но между 6 и 5 этажами не удержался на поручне балкона и сорвался вниз. Как констатировал судмедэксперт, производивший наружный осмотр трупа, падение человека в таком положении (т.н. “заднее сальто”) в соответствии с законами физики происходит именно по параболической траектории, что объясняет значительную удаленность места падения тела от стены дома. При этом фактор неожиданности воздействовал в данной исходной ситуации ППСС как на участников СОГ, работавшей в условиях полной информационной неопределенности, так и членов семьи потерпевшего, которые спали и ничего не слышали. Истина была установлена, а следователь прокуратуры принял обоснованное решение об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием события преступления²⁰⁸.

Необходимо заметить, что информационное пространство исходной ППСС для всех познающих субъектов (следователя, оперативного работника, эксперта) едино, но познавательная деятельность каждого проходит с различной интенсивностью. Это зависит, прежде всего, от индивидуальных особенностей мышления субъекта, его профессионального опыта, предметной избирательности восприятия, что влияет на характер и направление мыслительной деятельности, выбор поисково-познавательных средств. В связи с этим, полагаем, есть необходимость раскрыть природу такого явления как “следственная интуиция”.

«С психологической точки зрения интуицией называют неосознанное творческое решение задачи, основанное на длительном творческом опыте субъекта. Исходя из этого, следственную интуицию можно охарактеризовать как основанную на опыте и знаниях способность непосредственного решения следственных задач при ограниченных исходных данных»²⁰⁹.

Ограниченное информационное поле исходных следственных ситуаций значительно повышает роль интуитивного мышления в решении мыслительных задач в ходе расследования преступлений. Поскольку интуитивный процесс мышления проходит настолько быстро, что часто не осознается самим субъектом познания - это является еще одним фактором, обусловливающим динамизм исходной проблемно-поисковой следственной ситуации.

Интуиция опирается на данные прошлого сознательного и подсознательного опыта. Подсознательное сравнение с этим прошлым опытом и приводит к озарению, неожиданному решению²¹⁰.

Эта взаимосвязь большей частью остается скрытой для сознания, решающего задачу²¹¹.

Полагаем, Г.А.Зорин весьма точно описывает генезис интуитивного процесса. Он складывается из ряда моментов:

“- следователь осознает, что нашел решение, обеспечивающее выход из следственного тупика;

- это решение приходит неожиданно (неожиданность интуитивного решения Пуанкаре сравнивал с молнией среди бесконечно долгой ночи);

- найденное решение сопровождается чувством уверенности в том, что оно верно, что это именно то решение, которое мучительно искал следователь;

- интуитивно найденное решение, как правило, гармонично, оригинально, изящно (это обстоятельство подтверждают следователи и представители других творческих профессий);

- в интуитивно найденном решении можно обнаружить и средства его реализации (то есть перспективу), а при желании и определенных навыках интуитивное решение можно подвергнуть логическому анализу и развернуть его в ретроспективу, то есть рассмотреть процесс поиска решения в направлении от результата к его истокам;

- интуитивное решение можно рационализировать логическими средствами”²¹².

Примером удачного инсайт-решения, как результата интуитивного мышления следователя, может послужить исходная ППСС по уголовному делу, возбужденному 12.11.2004 г. по факту убийства сторожа Барнаульского радиозавода.

Прибывшая на место преступления следственно-оперативная группа обнаружила следующее: производственное помещение Радиозавода было арендовано одной из барнаульских коммерческих фирм под склад компьютерной техники. Труп сторожа находился под опрокинутым диваном, связанный в необычной позе - руки заведены назад, с силой притянуты к ногам и зафиксированы скотчем. Рот и нос потерпевшего были также плотно заклеены скотчем, что, по мнению судмедэксперта, и стало причиной смерти от асфиксии.

Осмотр помещения показал следующее: оказались похищенными 10 процессорных блоков для компьютеров, но без мониторов и принтеров. Еще два компьютера были разбиты молотком, а детали в беспорядке разбросаны по всему полу. Отсутствие повреждений на двери в склад позволило предположить, что сторож добровольно впустил преступников. Однако, характер хищения, и, прежде всего, то, что были похищены неукомплектованные компьютеры, явная жестокость преступников по отношению к сторожу дали основание следователю предположить инсценировку разбойного нападения и иной (некорыстный) мотив совершенного преступления. Как оказалось, именно интуитивная догадка следователя определила правильное направление поисковой деятельности всей следственно-оперативной группы и привела к удачному решению ППСС.

Инсайт-решение следователя основывалось на анализе следовой картины, информация о которой была противоречивой и лишена внутренней логики. Исходная ППСС по данному уголовному делу порождала ряд вопросов:

1) Зачем преступникам понадобилось разбивать новые укомплектованные компьютеры?

2) В чем причина жестокости, с которой был убит сторож, при отсутствии явных признаков сопротивления с его стороны?

3) Для чего были нужны преступникам неукомплектованные компьютеры?

Приведенные следственные и оперативно-розыскные мероприятия в данном направлении позволили сравнительно быстро установить личности преступников и обстоятельства, совершенного ими преступления.

10.11.2004 г. сторож Быстров, находящийся в запасе подполковник ВС и работающий на Радиозаводе г. Барнаула, оказался случайным свидетелем того, как его знакомые разукомплектовали похищенный автомобиль. Используя шантаж и угрозы, Быстров потребовал от них сумму в размере 20 млн. руб. за свое молчание и назначил встречу в охраняемом им складе. Явившись в назначенное время в склад, преступники, находясь в состоянии алкогольного опьянения, набросились на Быстрова, открывшего дверь, связали и положили его на диван. Затем один из преступников, гр-н Карпов, испытывая особую неприязнь к потерпевшему, перевернул диван с Быстровым, нанес сторожу несколько ударов ногой по голове, а затем плотно заклеил ему рот и нос скотчем. Потерпевший агонизировал в течение 20 мин., а в это время преступники, не обращая на него никакого внимания, разбили молотком два компьютера, разбросали радиодетали по всему помещению и покинули склад.

Уже находясь за пределами склада, Карпов убедил соучастников вернуться на место преступления, так как ему в голову пришла мысль инсценировать разбойное нападение. С этой целью преступники подогнали к складу принадлежащий им автофургон “Газель”, загрузили в него первые, попавшиеся на глаза, процессорные блоки и скрылись²¹³.

В приведенном примере криминальная ситуация во многом была спровоцирована виктимным поведением потерпевшего Быстрова. Кроме того, это хорошая иллюстрация того, как ситуация преступления корреспондирует с исходной следственной ситуацией. Непоследовательные, нелогичные действия преступников в информационном плане стали именно тем ключом, необходимым для понимания природы сложившейся по делу исходной проблемно-поисковой ситуации.

Динамизм, как атрибутивное свойство, присущ практически для всех исходных следственных ситуаций, будь это ситуация расследования убийства, грабежа или изнасилования. Другие качества исходной ППСС, как системность и многофакторность, напротив, отличают одну следственную ситуацию от другой: например, исходную ППСС изнасилования от ППСС любого другого преступления против личности.

Системность и многофакторность исходных следственных ситуаций, по нашему мнению, во многом определяются характером и границами информационного поля, в пределах которых протекает расследование различных групп и видов преступлений.

На специфику исходных следственных ситуаций, динамику их развития в зависимости от вида совершенного преступления авторы обратили внимание уже достаточно давно²¹⁴.

Данная специфика во многом обусловлена характером ситуации преступления и исходных данных о ней, имеющихся в распоряжении следователя на первоначальном этапе расследования. Исходная ППСС, определяемая характером и видом совершенного преступления, раздвигает пространственно-временные границы (так называемый “хронотоп”) первоначального этапа расследования.

Так, большая протяженность во времени исходной ППСС хищения с использованием служебного положения по сравнению с кражей обусловлена длящимся характером ситуации преступления и действием многих факторов в ходе расследования. При таком развитии проблемно-поисковой ситуации раздвигаются не только временные, но и процессуальные границы первоначального этапа расследования, так как в связи со сложным предметом доказывания по такой категории дел отодвигается момент предъявления обвинения должностному лицу.

В обосновании данного тезиса приведем уголовное дело № 9857, возбужденное Барнаульской спецпрокуратурой по надзору за учреждениями УИС, по факту порчи фильтрующих элементов 01м-1227 и 01м-1228 в учреждении УБ-14/8 строгого режима в городе Новоалтайске.

Настоящее уголовное дело было возбуждено по материалам инвентаризации, проведенной финансово-плановым отделом ГУВД Алтайского края. Была выявлена недостача на сумму 65 тыс. руб. Выводы ревизоров были категоричны: недостача листовой стали явилась следствием недостаточного контроля за расходом материалов в процессе производства.

Уже при первом знакомстве с материалами ревизии следователь обратил внимание на противоречивость и тенденциозность проведенной проверки.

Например, в п. 5 Акта ревизии было отмечено отсутствие контроля за расходом материалов в процессе производства, в то же время в п. 3 Акта указывалось, что снятие остатков незавершенного производства производится ежемесячно.

Уже первые шаги по расследованию данного преступления показали, что учет незавершенного производства в исправительном учреждении вообще отсутствует. Кроме того, в материалах проверки были представлены объяснения только работников ИК, реально заинтересованных в прекращении уголовного дела и ни одного объяснения материально-ответственных лиц из числа осужденных.

Первой ошибкой организационно-тактического плана было возвращение следователем материала, предоставленного ГУВД Алтайского края, в то же ведомство для дополнительной проверки. Об объективности повторной ревизии теми же лицами из того же учреждения, естественно, не могло быть и речи.

В ходе предварительного следствия было установлено, что фактически ежедневный отпуск металла в 6 раз перекрывает норму расхода, установленную суточной программой.

Например, бухгалтерией в августе 1988 года со склада ИК было отпущено 5 тонн стали, что составило 5-дневную норму расхода металла (суточная составляет 1 тонну). Сопоставляя различные документы бухгалтерского учета и отчетности, следователем были получены любопытные данные.

Так, в ходе исследования отчета по форме 12-СИ за 1 и 2 полугодие было установлено, что плановая программа по производству фильтрующих элементов составила 140 000 изделий в год. Фактическое выполнение плана за год составило 138 000 изделий, то есть на 2 000 изделий меньше, чем по плану. В отчете, представленном бухгалтерией УБ-14/8 в УВД Алтайского края была отмечена экономия металла на 150 тонн. Это заставило следователя оперативно принять меры по наложению ареста на всю документацию цехового склада, так как из объяснения кладовщика цехового склада осужденного Иванова усматривалось, что работниками бухгалтерии ИК уже предпринимались попытки уничтожения всех актов списания материалов в цех № 2 за год. Суммирование количества металла, списанного по актам за год в данный цех, показало, что при существующей норме расхода металла на одно изделие со склада в цех поступило материала, необходимого для производства 430 000 изделий в год при плане 140 000 изделий в год.

Несмотря на данные обстоятельства, следователь не стал исследовать вопрос об ответственности главного бухгалтера Ефремовой и самого начальника ИК, которые должны были нести солидарную ответственность за приписки и искажение отчетности, а взял на вооружение только одну версию, выдвинутую в ходе допроса самим же главным бухгалтером учреждения. Ефремова пояснила, что недостача возникла вследствие плохих условий хранения и порчи материала; нарушения осужденными технологии производства при штамповке изделий, что и привело к перерасходу материала.

Взяв на вооружение версию о нарушениях технологического процесса при работе осужденных на штамповке, следователь не назначил необходимую по делу технологическую экспертизу. Остались также неисследованными следующие вопросы:

1) возможен ли перерасход металла в связи с неправильной наладкой штампов, как утверждали на допросах работники ИК?

2) почему при имеющемся фактическом перерасходе металла бухгалтерия учреждения подавала в ГУВД Алтайского края данные об экономии материала?

3) почему использование фондового материала на нужды ИК, в том числе оборудование секторной системы, не находит отражения в бухгалтерских документах?

Дело оказалось очень сложным, многоэпизодным, требующим от следователя инвариантных решений, однако обвинение было предъявлено только начальнику УБ-14/8, а уголовное дело вскоре прекращено по п. 8 ст. 5 УПК РСФСР в связи с весьма “загадочной“ смертью обвиняемого. Вопрос об участии в деле других должностных лиц так и остался неисследованным²¹⁵.

Определить границы по данному уголовному делу, отделяющие первоначальный этап расследования от дальнейшего, можно лишь весьма приблизительно. Многофакторность расследуемого события преступления (протяженность хищения во времени, противодействие следствию со стороны сотрудников МВД и их корпоративность, большой и неопределенный следствием круг подозреваемых) предопределила не только генезис и динамику исходной ППСС, но и привело к расширению пространственно - временных и процессуальных границ первоначального этапа расследования, который закончился только через два месяца одновременно с предъявлением обвинения начальнику ИК. Неисследование вопроса об участии в преступлении других лиц неизбежно привело к тому, что истина по данному уголовному делу так и осталась не установленной.

Исходные проблемно - поисковые следственные ситуации по различным категориям уголовных дел отличаются спецификой первоначальных данных и направлением познавательной деятельности следователя. Если в приведенном примере основной вопрос, подлежащий исследованию – имело ли место хищение либо преступная халатность? - то при обнаружении, например, фрагмента расчлененного человеческого тела, основной вопрос, подлежащий разрешению следователем - кто убит? «Специфика работы по рассматриваемым делам проявляется, прежде всего, в том, что, не зная, кто именно убит, следователь в значительной степени лишен возможности строить и проверять версии об убийстве на основе данных о потерпевшем и его связях. Поэтому одно из основных направлений расследования по делам такого рода - установление личности убитого»²¹⁶.

Кроме направления поисковой деятельности, исходная ситуация расследования убийства отличается, например, от следственной ситуации хищения скоростью развития. Как показывает практика, первоначальный этап расследования убийства имеет более сжатые временные рамки, чем по другим видам преступлений, так как скорость познавательных процессов следователя во многом зависит от скорости протекания трупных явлений. ППСС по такого рода делам могут перерасти в ситуации тактического риска в случае утраты основного объекта экспертного исследования по убийству - трупа.

Исходная ППСС может перерасти в ситуацию организационно-неупорядоченного типа и, наоборот, в связи с неправильно организованной участниками расследования коммуникативной деятельностью. При этом помехи в коммуникативной деятельности создают негативный эмоциональный фон для процесса познания в целом.

В качестве примера перерастания организационно-неупорядоченной следственной ситуации в проблемно - поисковую приведем уголовное дело, возбужденное 28.12.93 г. по факту убийства охранника АО “Русского дома Селенга”. Данное коммерческое предприятие арендовало помещение у Дворца культуры шинников г. Барнаула, где и был обнаружен труп охранника Котова. Когда на место происшествия прибыла следственно-оперативная группа под руководством молодого следователя прокуратуры Агеева, там уже находился заместитель начальника Ленинского РОВД, начальник уголовного розыска Иванов и участковый Закурдаев.

Эксперт - криминалист Соколов в ходе осмотра пришел к выводу о невозможности выделить следы преступников в общей массе оставленных, в том числе и сотрудниками РОВД, следов. В это время начальник уголовного розыска Иванов вместе с участковым продолжали производить осмотр помещения: разбирали документацию “РДС”, осматривали вскрытые сейфы. Приняв участие в наружном осмотре трупа, заместитель начальника РОВД затеял спор с судмедэкспертом о характере и механизме телесных повреждений. Следователь призвал всех присутствующих на ОМП лиц к порядку, заявив, что он является руководителем следственно - оперативной группы, поэтому все обязаны выполнять его указания. Он потребовал от заместителя начальника Ленинского РОВД покинуть место происшествия, в результате чего коммуникативная деятельность в ходе осмотра переросла в межличностный конфликт, сказавшийся на качестве познавательной деятельности следователя и других участников ОМП²¹⁷.

В данном примере следователь допустил целый ряд ошибок организационно - тактического плана, четко не обозначив свою организаторскую роль в проводимом следственном действии. Ошибки организационно - тактического плана неизбежно переросли в гносеологические, то есть ошибки познания, а сложившаяся в результате этого исходная ППСС не получила должного разрешения.

Исследуя природу исходной ППСС, необходимо сказать о психодиагностике места происшествия и ее значении в разрешении ситуаций данного типа. Как показывают исследования, в ходе ОМП можно выявить не только материальные следы, прямо или косвенно указывающие на лицо, совершившее преступление, но и путем анализа обстановки, механизма и способа совершения преступления установить личностные качества и свойства правонарушителя, его эмоциональное состояние. Немецкий криминалист Эрих Анушат в связи с этим писал: «Большая часть улик, - именно все те, которые получают благодаря осмотру, - материально осязаемы, и глаз криминалиста обнаружит их, если только он в достаточной степени откроет его. Криминалист, который постоянно заботится о том, чтобы производить осмотр и тщательное “наблюдение”, имеет все шансы на успех»²¹⁸.

На наш взгляд, одной из удачных попыток разрешить исходную ППСС в условиях информационной неопределенности является построение и использование т.н. “психологического профиля преступника”. Психологический профиль (портрет) преступника, как правило, применяется для описания особенностей и специфических деталей действий преступника, исходя из анализа объектов материального мира и основных законов психологии, что позволяет называть его одним из методов психодиагностики места происшествия. Кроме того, полагаем, данный метод можно рассматривать и как один из вариантов криминалистического прогнозирования.

Впервые о возможности диагностики места происшествия с помощью психологического портрета преступника заговорили криминалисты США. Исследования, проведенные ими, показали, что можно делать выводы об образе жизни, криминальных особенностях и месте постоянного проживания т.н. “серийного преступника” на основании данных, свидетельствующих о том, где, когда и как были совершены им преступления²¹⁹.

Опыт каждодневной практики сотрудников ФБР постепенно формировал концепцию так называемой внутренней логики преступления. Ее принципы можно проиллюстрировать. Например, предположением, что хорошо разработанное и организованное преступление совершается лицом, которому вообще свойственно тщательно планировать и формировать свою жизнь.

Одной из главных гипотез при создании психологического портрета преступника является допущение, что способ совершения преступником первого преступления будет иметь некоторое сходство со способом совершения им других преступлений. Второй гипотезой является предположение о предопределенности расстояния между домом преступника и местом совершения им преступления. Третьей - гипотеза о специфичности преступлений.

Если существует вероятность того, что при совершении какого-то конкретного вида преступлений преступник проявляет определенную последовательность действий, то возникает вопрос об его “профессионализме”. Здесь важно то, что, как предполагается, преступники обладают рядом однотипных криминальных “репертуаров” и, вместе с тем, индивидуальными особенностями.

Однако в зарубежной криминалистической литературе существует точка зрения, согласно которой молодые преступники имеют склонность использовать эклектически различные модели преступлений, то есть совершать разные виды преступлений. Последнее обстоятельство значительно усложняет задачу психодиагностики места происшествия²²⁰.

Результатом исследований, проведенных американскими учеными, стало следующее:

1) Выявление устойчивых связей между местом преступления, его способом, характером следовой картины; периодичностью преступных действий и виктимологическими особенностями жертвы.

2) Возможность создания розыскной модели вероятного преступника по тем или иным признакам места происшествия.

3) Возможность психолого-психиатрической идентификации подозреваемых и обвиняемых путем соотнесения их с розыскными моделями²²¹.

Попытки исследовать причинно - следственные связи между социально-психологическими характеристиками личности преступника и механизмом совершенного им преступления с помощью математического аппарата нашли свое выражение в построении уравнения так называемой основополагающей (канонической) корреляции. Эта процедура ставит своей целью объективный анализ связи между двумя группами переменных величин. Иначе говоря, это попытка выведения сложных регрессионных уравнений, которые содержат ряд переменных критериев, а также определенное число прогностических переменных величин.

“На одной стороне этого уравнения находятся необходимые для следователей переменные величины, извлеченные из информации о преступлении, на другой - характерные особенности преступника, имеющие поисковую ценность.

Так, если А₁ . . . n означает действие преступника (включая, например, время, место и выбор потерпевшего), а С₁ . . . m означает характерные особенности преступника, то весовые соотношения между F₁ . . . Fn (где F –коэффициент корреляции устойчивых признаков механизма преступления) и K₁ . . . Km (где К – коэффициент корреляции устойчивых признаков в психологическом профиле преступника) могут быть записаны уравнением следующего вида:

F₁A₁ + . . . + F _n A _n = K₁C₁ + . . . + K_m C_m “²²².

Как хорошо видно из данного уравнения, имеется прямо пропорциональная связь между данными о механизме преступления и данными о личности преступника. Полагаем, справедливо в связи с этим отмечает Д. Кантер, что “… если бы такие ортодоксальные уравнения можно было выводить для любого дополнительного ряда преступлений, то это бы послужило мощной вспомогательной основой для криминалистики и удивительных психологических парадоксов в теории преступного поведения”²²³.

В отечественной научной литературе также предпринимаются попытки психодиагностики МП с помощью методики построения психологических портретов вероятных преступников. Особенность таких исследований состоит в том, что большинство трудов, посвященных данной проблеме, в качестве объекта исследования выбирают личность сексуального маньяка. И это не случайно, так как преступление данного вида имеет важный системообразующий фактор - серийность, который позволяет исследовать данное явление с помощью системного и ситуационного методов. В связи с этим представляются удачными результаты исследования известного психиатра А.О. Бухановского, составившего вероятный портрет Чикатило, который полностью совпал с реальным²²⁴.

По мнению А.О. Бухановского, “феномен Чикатило состоит из нескольких блоков. И первый из них - это предрасположение. Это предрасположение складывается из трех компонентов: 1) Своеобразное состояние мозга. 2) Своеобразное сексуальное состояние. 3) Своеобразное состояние личности - то есть свойства характера, темперамента.

“Синдром Чикатило” начинается с любого дискомфорта в психическом состоянии. Природа требует возврата в комфортное состояние. Если есть определенная предрасположенность, возникает и постепенно развивается механизм, руководящий поведением. Это происходит не вдруг, а на протяжении длительного времени. Своеобразным катализатором становится так называемое запечатление, то есть сочетание событий, увиденных однажды в страшном, жестоком антураже.

Так, маньяк Сливко из Невинномыска стал свидетелем автомобильной катастрофы, в результате которой погиб мальчик. В подсознании будущего убийцы отпечатался образ мертвого ребенка в аккуратной пионерской форме, блестящих черных ботиночках. Но от запечатления сцен жестокости и насилия до садистских преступлений маньяк должен пройти достаточно долгий путь. Потом запечатленный некогда антураж маньяк станет воссоздавать в сценариях своих преступлений.

Так, Сливко, постепенно от патологического поведения перейдя к изощренным убийствам подростков, подробно воссоздавал запечатленный образ погибшего, одевая свои жертвы в пионерскую форму и блестящие ботиночки. В поисках утраченного комфорта “синдром Чикатило” толкает больного на новые садистские преступления на сексуальной почве, вплоть до пожирания частей человеческого тела”²²⁵.

К сожалению, отечественная и зарубежная психиатрия еще недостаточно изучила влияние функциональных сдвигов в обмене нейромедиаторов мозга на генезис психопатических личностей и их криминальных наклонностей.

Так, до сих пор не совсем ясно, какую роль в поведенческих реакциях, в регуляции эмоционального состояния, влечений, мотивации играет вещество «серотонин».

Исследования таких психиатров как О.Г. Газенко²²⁶, О.С. Брусов²²⁷, Л.Н. Мезенцева²²⁸ обнаружили пониженное содержание серотонина в крови у людей с агрессивным поведением. Кроме того, опыты на обезьянах показали, что повышение содержания серотонина в мозгу сопровождается возбуждением и агрессией. По мнению А. Матсона, нарушения функции серотонинергической системы имеют прямое отношение к механизму развития криминальных наклонностей и дисфорий у антисоциальных личностей. Но какое именно отношение - психиатрическая наука на современном уровне развития ответить пока не может.

Аналогично, не может найти объяснения т.н. “феномен скрытого левшества”, обнаруженный у Чикатило, Джумагалиева и других серийных убийц учеными Академии Управления МВД РФ (Самищенко С.С. и др.). Было установлено, что гребневой счет (суммарное количество папиллярных линий между дельтой и центром узора) у большинства людей (85 %) на правой руке больше, чем на левой. 15 % людей имеют обратно пропорциональную зависимость по гребневому счету, являясь “левшами”. У большинства обследованных серийных убийц гребневой счет на левой руке больше, чем на правой, хотя почти все они “левшами” не являлись. Поскольку уже давно медициной установлена определенная зависимость между дерматоглифическими, дактилоскопическими узорами и функциями полушарий головного мозга, полученные результаты исследований позволили ученым выдвинуть гипотезу - не находится ли “феномен скрытого левшества” в причинной связи с нарушениями в работе нейромедиаторов, в том числе регулирующих половую сферу у серийных убийц? Проверка и подтверждение данной гипотезы могли бы иметь важное значение в криминалистической прогностике.

В связи с актуальностью проблемы серийных убийц, и применительно к вопросам криминалистической прогностики, представляет определенный интерес методика построения розыскных профилей серийных сексуальных убийц, разработанная Ю.М. Антоняном и другими учеными ВНИИ МВД РФ.

В зависимости от способа, орудия преступления и характера телесных повреждений на трупе данные ученые разделяют таких убийц на две группы: “душителей” и “потрошителей”.

Среди “душителей” различаются три основных группы лиц: которые “только” душили, не нанося телесных повреждений; которые наносили повреждения в половой сфере; которые помимо удушения наносили повреждения не в половой сфере.

Так, “... для “душителей”, которые не наносили телесных повреждений, характерны следующие розыскные признаки:

- половина из них были женаты, более 50% имели детей;

- преобладает неполное среднее образование;

- несексуальная агрессия против жены и случайных лиц в форме побоев и вербальных оскорблений;

- основная масса убийств совершается с 18 до 24 часов;

- периодичность нападений: каждый день, через день или 1 раз в неделю - 25 %; 1 раз в месяц и в период от одного месяца до трех лет – 75 %;

- в 17 % случаев скрывают труп, в 83 % - не скрывают;

- преобладает внезапное нападение на жертву;

- жертвами, чаще всего, становятся женщины старше 18 лет.

Для “душителей”, которые наносили еще и повреждения в половой сфере, характерны следующие розыскные признаки:

- относительно высокий уровень образования; среди них встречаются также лица с незаконченным высшим и высшим образованием;

- все такие лица душили руками;

- 35 % болели шизофренией, 75 % страдали остаточными явлениями поражения головного мозга. Все они лечились в психиатрической больнице;

- в 50 % случаев скрывают труп;

- преобладает вовлечение жертвы обманом или с помощью силы;

- нападение в лесистой местности, лесопарковой зоне;

- третья часть жертв - дети до 12 лет;

- периодичность нападений: каждый день, через день или 1 раз в неделю – 50 %; 1 раз в месяц и в период от одного месяца до трех лет - тоже 50 %”²²⁹.

Иные признаки, по мнению Ю.М. Антоняна, В.А. Верещагина и других авторов, могут быть, соответственно, положены в основу розыскных профилей “потрошителей”. Здесь возникает закономерный вопрос - насколько должны быть устойчивы корреляционные величины, чтобы послужить основой психологического портрета преступника? Очевидно, что от этого будет зависеть адекватность розыскной модели и, следовательно, направление развития исходной следственной ситуации.

Данный вопрос в криминалистической литературе до настоящего момента является дискуссионным. Особенно острая научная полемика разгорелась вокруг разработки типовых версий о лицах, совершивших убийство без очевидцев, Л.Г. Видонова.

Л.Г. Видонов исходил из "...представления о существовании закономерных связей между местом, временем, способом совершения преступления, личностью потерпевшего, с одной стороны, и обстоятельствами, относящимися к преступнику (его пол, возраст, место жительства и др.) - с другой. Степень связи между теми и другими признаками исчисляется в процентах.

Так, если некоторым признакам места происшествия, способа преступления и потерпевшего во всех случаях сопутствуют определенные признаки преступления, это - стопроцентная, или "однозначная" связь; когда же эти признаки в одних случаях совпадают, а в других расходятся, то это - "вероятностная» связь.

Места совершения преступления образуют 9 условных групп. Данные о времени суток (от 5 до 7; от 7 до 9 часов и т.д.) распределены на 6 отрезков. Наряду с этим, время совершения убийств различается по "сезонам" (весенняя распутица, осенняя распутица, снегопады, сезон охоты и сбора грибов). Таких "сезонов" - 4. Способов убийств - 9. Орудия преступления (ножи, кинжалы, "тупые предметы", разные виды огнестрельного оружия и др.) составили 29 групп.

Потерпевшие делятся на 2 группы по признаку пола и еще на две - по возрасту (моложе 23 лет и старше). По характеру они разделены на 4 группы - "конфликтные", "доброжелательные", "осторожные" и "жадные". Убийцы делятся на две группы по половой принадлежности, на три группы по возрасту (от 10 до 15, от 16 до 23 и от 24 до 88 лет) и на две группы - по наличию или отсутствию судимости.

В зависимости от отно­шения к потерпевшему убийцы распределяются на 5 групп: супруги, близкие родственники и свойственники; соседи, сослуживцы, знакомые и незнакомые. По психическому статусу убийцы делятся на две группы: "нормальные" и "дебилы", по отношению к алкоголю - еще на две группы: пьющие и непьющие. Еще по одному признаку - расстоянию между местом жительства и местом убийства - преступники представлены пятью группами: проживающие не далее 500 м, в 600 - 800 м, в 1 - 3 км, в 5 -12 км, до 2000 км”²³⁰.

Справедливо, на наш взгляд, критикуя данную разработку Л.Г. Видонова, А.М. Ларин отмечал, что бесконечное сочетание признаков места, времени, орудий преступлений, а также признаков, относящихся к потерпевшему, делают данную систему бесполезной для розыскного дела.

Так, "общее число возможных сочетаний этих признаков представляет собой произведение чисел, выражающих количество разных признаков места преступления (9), времени суток (6), "сезонов" (4), орудий преступления (29), а также признаков, относящихся к потерпевшему: половой принадлежности (2), возраста (2), характера (5). Это ни много, ни мало, как

9 х 6 х 4 х 29 х 2 х 2 х 5 = 125280 сочетаний"²³¹.

Полагаем, основным методологическим недостатком разработки Л.Г. Видонова является отсутствие доминантных, устойчивых признаков в основе розыскной модели. Кроме того, автор абсолютизирует фактор детерминированности всех элементов криминалистической характеристики преступления и практически не учитывает фактор случайности, как в механизме совершения преступления, так и в личности преступника.

Следует отметить и достаточно низкую репрезентативность уголовных дел, данные которых были положены в основу приведенной выше классификации, хотя представляется очевидным, что чем выше репрезентативность, тем более высокая степень достоверности розыскной модели, а значит, большая вероятность благополучного разрешения исходных проблемно-поисковых следственных ситуаций.

На наш взгляд, построение адекватных психологических портретов, как розыскных моделей, возможно только в двух случаях:

1) Когда в самом механизме совершенного преступления заложен сис-темообразующий фактор, например, серийность в убийствах на сексуальной почве;

2) Когда в основу розыскной модели положены действительно повторяющиеся доминантные признаки механизма преступления и устойчивые корреляционные связи элементов криминалистической характеристики преступления.

На наш взгляд, второму критерию, например, в полной мере отвечает разработка В.К. Гавло. Разрабатывая типовую криминалистическую характеристику совершения убийства матерью новорожденного ребенка, им были выявлены любопытные закономерности, позволяющие "...все многообразие уголовно-значимой информации, идущей от исследования внешнего вида и состояния трупов младенцев, выделить в две основные группы, которые условно можно назвать "чужой ребенок" и "свой ребенок". Первая группа - "чужой ребенок" - характеризуется информационной системой признаков глубоко бездушного, безразличного, порой жестокого, циничного обращения виновных с младенцем, как во время родов, так и после них. Беременность эти женщины не приняли, а ребенок остался для них чужим. Чувства жалости, материнства, раскаяния в содеянном не проявляется у них даже в способе захоронения этого ребенка. За такими действиями обычно скрываются виновные с крайне отрицательной характеристикой.

Вторая группа - "свой ребенок" - несет несколько отличную от первой информацию. Беременность они воспринимают как желанную, хотя и считают ее большой ошибкой. Испытывают чувство жалости к убитому младенцу, раскаиваются в содеянном и на этом основании оказывают действенную помощь следствию, более коммуникабельны. Нередко трупы завернуты в чистые простыни, пеленки, тщательно обмыты. Рода проведены аккуратно, асфиксия выполнена без излишних травм и др. Это вызывает необходимость поиска виновной не только среди женщин с отрицательной, но и с положительной характеристикой. Велика вероятность, что они живут в семьях, имеют детей²³².

Существование таких корреляционных зависимостей позволяет следователю сузить круг подозреваемых по данным преступлениям, направить поисково - познавательную деятельность в нужное русло. Как справедливо отмечает В.К. Гавло²³³, правильно организованный поиск "от трупа младенца к матери" обеспечит транзитивность решений следователя и удачное разрешение даже самых сложных ППСС.

В практической деятельности правоохранительных органов при решении задач психодиагностики места происшествия отсутствие розыскных моделей компенсируется интуицией следователя, личным и коллективным эмпирическим опытом, наблюдательностью. Именно эти составляющие "следственного мышления" позволяют выявлять корреляционные зависимости в реальных проблемно-поисковых ситуациях уже в ходе осмотра МП.

Так, анализ следственной практики показывает, что существует корреляционная зависимость способа преступления и предмета преступного посягательства от возраста преступника. Исходя из этого, уже при проведении ОМП можно определить, что преступление, например, совершенно несовершеннолетним.

Например, "хорошо известно, что подростки, чаще всего, посягают:

а) на продукты, которые могут стать объектом непосредственного потребления (сладости, спиртные напитки, некоторые деликатесные продукты питания); б) на предметы, особо значимые для несовершеннолетнего в связи с интересом к спорту, музыке и т.д.; в) на мотоциклы, мопеды, велосипеды или запасные части к ним; г) на предметы молодежной моды - в связи с желанием хорошо одеться, иметь заманчивую вещь (эти преступления могут совершать и взрослые при наличии соответствующих потребностей и интересов и невозможности их удовлетворения правомерным путем); д) на марки, монеты и др. вещи²³⁴. Таким образом, прослеживается корреляционная зависимость между предметом преступного посягательства и мотивацией преступления (потребностями подростка).

Наблюдаются и другие закономерности.

Так, по данным Л.Л. Каневского, "...а) подростки совершают преступления в сравнительно ограниченном круге мест; б) они чаще, чем взрослые, совершают кражи из общежитий, школ, ПТУ, сараев; в) грабежи и разбойные нападения в районе школ, ПТУ, общежитий они совершают также значительно чаще, чем взрослые, но реже - во дворах, в общественных местах; г) убийства совершаются ими, прежде всего, в местах, где они проводят свободное время (в жилищах, на пустырях и т.д.) и в очень редких случаях - на улицах, дорогах, производстве; д) около половины краж личной собственности граждан, как взрослыми, так и подростками, совершаются в дневное время; остальные кражи взрослыми совершаются в предвечерние часы (28 %) и в ночное время (19 %), а подростками - до 30 % в ночное время, 17 % - в предвечерние часы²³⁵.

Приведенные данные иллюстрируют пространственно - временную обусловленность места совершения преступления возрастом и местом жительства (учебы) несовершеннолетних преступников. Имеется также устойчивая связь между возрастом преступника и способом совершения (сокрытия) преступления.

Так, «...при совершении убийств несовершеннолетние преступники только в 18 % случаев принимают меры к сокрытию трупа. Труп обычно закапывают в снег, забрасывают листьями или небольшим слоем земли. Другие способы сокрытия трупа достаточно редки (утопление, сжигание) - в 4 %. Немаловажное криминалистическое значение имеет и место сокрытия трупа. Как показывает изучение практики, почти во всех исследованных случаях трупы обычно скрывались в 5-10 м от места убийства. Орудия преступления в 50 % случаев выбрасывались в районе МП; д) при убийствах, изнасилованиях, других преступлениях против личности несовершеннолетние предпринимают и другие, чаще всего, элементарные действия по сокрытию следов совершенного преступления»²³⁶.

Правильная оценка свойств и качеств объекта посягательства позволяет судить о мотивах преступления, а, следовательно, и об уровне развития преступника: его интеллекте, возрасте, поле; в некоторых ситуациях - о профессиональной принадлежности, иногда - об интересах и его хобби. Объект посягательства, будучи побудителем к преступлению, обусловливает и выбор способов совершения преступления. Анализ использовавшихся орудий совершения преступлений дает ответ на вопросы о профессиональном либо преступном опыте лица и о таких его эмоциональных состояниях, как состояние аффекта либо гнева, либо состояниях алкогольного, токсического или наркотического опьянения²³⁷.

Немаловажное значение в криминалистической прогностике и розыскном деле имеет так называемый "синдром Раскольникова", хорошо описанный в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание", заставляющий преступника помимо его воли и желания вновь и вновь являться на место совершенного им преступления. О возможности применения данного психологического феномена в розыске и поимке преступника свидетельствуют конкретные примеры из следственной практики.

Так, “...по делу об изнасиловании и убийстве семилетней девочки старший следователь прокуратуры Ленинграда поручил работникам милиции установить наблюдение за пустырем, где было совершено преступление. Среди посетивших пустырь 109 человек внимание привлек некий Стрелинов, который появился там в нетрезвом состоянии и не имел при себе документов. Позднее на одном из допросов подозреваемый рассказал, что пришел на место изнасилования и убийства под влиянием одолевавших его тревоги и любопытства. В этот день он несколько раз проезжал на городском транспорте и проходил пешком возле пустыря, видел там работников милиции, но его все равно "тянуло" на место происшествия. Не сдержавшись, он вышел из трамвая и пошел на пустырь к месту, где оставил труп девочки. Там его и остановили работники милиции.

Орудовавший в течение пяти лет в Подмосковье сексуальный маньяк и убийца Ряховский был схвачен лишь после того, как следственно - оперативная группа, проанализировав нераскрытые ранее преступления, совершенные аналогичным способом, обратили внимание на то, что убийца имел почти патологическую склонность совершать очередное убийство на одном из тех мест, где он уже ранее совершал преступление. Он был задержан в результате засады, организованной на месте, где было совершено очередное преступление.

Таковы в общих чертах психологические аспекты раскрытия серийных убийств и других тяжких преступлений против личности. Что касается криминалистических способов, то наиболее значимым из них, конечно, является осмотр места происшествия”²³⁸.

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что умение следователя выявлять устойчивые причинно-следственные связи в механизме совершенного преступления позволяет ему успешно разрешать исходные ППСС уже в ходе осмотра места происшествия. Но исходные проблемно - поисковые ситуации могут возникать не только в ходе ОМП, но также и других следственных действий, в основе которых лежит процесс реконструкции события преступления. К таким следственным действиям относится, например, опознание.

Исходные ППСС, возникающие при производстве опознания, обусловлены психологической природой данного следственного действия.

"Психологией установлено, что у познающего последовательно реализуются следующие процессы: 1) формирующий - стадия усвоения, осознания образа, предмета, лица, которая, в свою очередь, подразделяется на ряд этапов; 2) опознавательный - стадия распознавания. В этой стадии происходит восприятие в натуре определенной группы объектов, оживление в памяти мысленной модели ранее воспринимавшегося объекта и, наконец, мысленное сопоставление всех этих объектов и решение вопроса об опознании - о тождестве или различии.

Рассматривая психологическую структуру опознания, необходимо учитывать, что в процессе предъявления объекта зрительного восприятия у опознающего происходит и корректировка воссозданного мысленного образа за счет дополнительного процесса вспоминания. В связи с этим различается 2 вида процесса опознания: симультанное (синтетическое) и сукцессивное (аналитическое).

При симультанном опознании опознающий делает вывод путем общего восприятия объекта, минуя сознательно проведенную стадию анализа признаков.

Сукцессивное опознание осуществляется путем нахождения и выделения в объекте отдельных признаков, элементов, деталей, которые затем синтезируются в общий образ, в результате чего и делается вывод о сходстве или различии объектов”²³⁹.

Так как процесс опознания во многом зависит от психических свойств опознающего субъекта, именно при производстве данного следственного действия и возникает наибольшее количество проблемно - поисковых ситуаций, обусловленных природой таких психических процессов, как восприятие и память. Во многом динамику возникающих при этом исходных ППСС определяет эмоциональный фон процесса опознания, порождающий следственные ситуации организационно-неупорядоченного типа.

Одним из негативных факторов, обуславливающих появление и развитие таких следственных ситуаций, на наш взгляд, является прямой контакт опознающего с опознаваемым. Возникающие в связи с этим следственные ошибки организационно - тактического плана связаны, прежде всего, с рефлексией опознающего, наблюдающего за реакциями следователя и других участников следственного действия, корректирующего свое поведение на опознании в зависимости от складывающейся ППСС и своих личных интересов.

Полагаем, на предотвращение именно таких следственных ситуаций направлена ч. 8 ст. 193 УПК РФ, предусматривающая предъявление лица для опознания в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознаваемым опознающего. В этих случаях понятые должны находиться в месте нахождения опознающего, при этом понятым и опознающему обеспечивается возможность визуального наблюдения лиц, предъявленных для опознания.

Аналогичным образом данная проблема уже давно решается и в уголовном судопроизводстве Республики Казахстан.

Так, ч. 2 ст.229 УПК РК, вступившего в силу с 1 января 1998 г., устанавливает следующий порядок опознания: "В целях обеспечения безопасности опознающего, а также при опознании по особенностям голоса, речи, походки предъявление лица для опознания может быть произведено в условиях, исключающих визуальное наблюдение опознаваемым опознающего”.

Как видно, данные правовые нормы содержат достаточно подробную регламентацию условий разрешения проблемно-поисковых ситуаций, возникающих при производстве данного следственного действия, в частности, при опознании лица по голосу, речи и походке.

Отсутствие визуального контакта, опознающего с опознаваемым, позволяет устранить лишь определенный негативный фон, влияющий на динамику и объективность процесса узнавания, но далеко не все факторы, порождающие ситуации организационно-неупорядоченного плана, например, фактор внезапности, как в действиях следователя, так и опознаваемого.

Так, при производстве опознания гр-на Завидова А.Н., обвиняемого в совершении разбойного нападения на автофургон с товаром, у следователя возникла ситуация организационно-неупорядоченного плана. Завидов неожиданно встал рядом с сидящими статистами, а затем лег на пол. Участники следственного действия попытались поднять его с пола, завязалась борьба и дальнейшее проведение опознания стало просто бессмысленным²⁴⁰.

Приведенный пример достаточно хорошо иллюстрирует механизм трансформации следственных ситуаций организационно-неупорядоченного типа в проблемно-поисковые ситуации. Организационно-тактическая ошибка переросла в ошибку гносеологическую, так как вопрос о тождестве представленных объектов в данном опознании остался нерешенным.

В зависимости от того, с каким типом исходной ППСС сталкивается следователь, избираются приемы и методы ее разрешения. По степени информационной определенности различаются детерминированные и рандомизированные исходные следственные ситуации.

Как уже было отмечено ранее, детерминированная ППСС в информационном плане характеризуется наличием четкой корреспондирующей связи между элементами криминалистической характеристики преступления и элементами криминалистической характеристики расследования. В большинстве случаев это - очевидные преступления с типичными следовыми картинами и алгоритмами следственных решений. Проблемность в исходных следственных ситуациях данного типа имеется, но слабо выражена. На наш взгляд, оптимальным методом решения таких ППСС, разработанным еще в семидесятых годах прошлого столетия Г. Линстауном, является т.н. "блок - схема последовательности выполнения задач". Сущность его заключается в "схематическом изображении всех альтернативных путей решения какой-либо задачи. На каждом пути выявляются существенные этапы, а затем трудности и затраты, связанные с выполнением каждого этапа”.²⁴¹

Данный метод уже давно и успешно взят на вооружение криминалистами, разрабатывающими блок - схемы расследования отдельных групп и видов преступления. С помощью данного метода можно определить те трудности либо облегчающие условия, с которыми может столкнуться следователь, разрешающий исходную ППСС. Эффективность метода Г. Линстауна зависит от объема и полноты информации, положенной в основу блок - схемы.

Так, “американскими криминалистами путем выявления и анализа сотен типичных ситуаций были выработаны весьма эффективные приемы полицейских опросов, исходя из личности преступника и имеющейся в распоряжении полицейского информации".²⁴²

Совершенно иные требования к методам разрешения предъявляются в условиях исходных ППСС рандомизированного типа. В отличие от детерминированных, эти следственные ситуации менее устойчивы, а имеющейся криминалистически значимой информации либо недостаточно, либо она лишена внутренних детерминант. Исходные ППСС данного типа крайне изменчивы, в связи с чем велик риск утраты следов преступления и иных фактических данных. Поэтому главное требование, предъявляемое к методам разрешения подобных ППСС - оперативность. Именно такими методами, по сути, являются методы Делфи и коллективной генерации идей, используемые как при разрешении следственных ситуаций, так и в криминалистической прогностике.

Метод Делфи является "...методом коллективной экспертной оценки, базирующейся на выявлении согласованного мнения экспертной группы путем автономного и анонимного опроса экспертов в несколько туров при сообщении им результатов предыдущего тура для дополнительного обоснования оценки и формирования статистической характеристики группового ответа. Применяя данный метод, нужно руководствоваться следующими правилами:

- тщательно отбирать специалистов;

- создавать условия для их наибольшей продуктивности;

- проявлять осторожность при формировании единой комбинационной позиции нескольких экспертов.

Условия для использования метода Делфи:

а) предусматривается эффективная система контактов экспертов;

б) обеспечивается свободный доступ экспертов к информации;

в) информация подготавливается заранее;

г) исключается информация, не представляющая интереса;

д) четко формулируется цель прогнозирования;

е) оценка прогнозов осуществляется при их реализации на практике"²⁴³.

Главной особенностью метода Делфи является статистическая детерминированность группового ответа, что поднимает его эффективность в разрешении ППСС рандомизированного типа, природу которых, во многом, определяют именно статистические закономерности.

Каким же образом может быть применен метод Делфи при разрешении исходных ППСС? Рассмотрим это на примере уголовного дела № 2-57/08, приведенного ранее.

Описанная ППСС убийства около Дворца культуры ПО "Сибэнергомаш" по уровню информационной определенности относится к рандомизированной: большое количество следов, не относящихся к событию преступления, труп не опознан и т.д. Сложность возникшей исходной следственной ситуации и несогласованность действий следственно-оперативной группы предопределило в целом неудачное развитие дальнейшего и заключительного этапов расследования.

Полагаем, метод Делфи существенно помог бы участникам СОГ в выборе правильного направления поисковой работы, вооружив следственно-оперативную группу стратегической версией и устранив несогласованность действий всех ее участников.

С этой целью каждому участнику СОГ следователь может предложить письменно и анонимно изложить свое видение произошедшего события и представление о личности вероятного преступника.

Очевидно, что в своих рассуждениях они будут исходить из анализа следовой картины места происшествия, характера телесных повреждений на трупе, руководствуясь при этом своей наблюдательностью и профессиональным опытом. Выводы участников СОГ должны быть подробно аргументированы, чтобы следователю был понятен логический ход их рассуждения.

Анализируя данные заключения, следователь может получить статистическую характеристику группового ответа. При этом, полученный процент статистической детерминированности позволит ему построить как основную (стратегическую), так и вспомогательные рабочие версии криминального события.

Если для метода Делфи присуща анонимность, то для метода коллективной генерации идей (т.н. "мозговая атака") свойственно открытое, публичное обсуждение экспертных оценок. При этом для экспертов “... устанавливаются следующие правила: 1) запрещается оценка выдвигаемых идей; 2) ограничивается время одного выступления, но допускается многократное выступление одного участника; 3) обязательно фиксируется все сказанное; 4) стимулируется развитие любой идеи; 5) между участниками поддерживаются свободные дискуссионные отношения”²⁴⁴.

Данный метод особенно часто используется в оперативно - розыскной деятельности при коллективной разработке сложной тактической операции. Каждому оперативному работнику руководитель группы предлагает открыто изложить свои соображения по поводу разработки и прогнозу ее возможных результатов. Свободные дискуссионные отношения между участниками группы позволяют прийти к оптимальному варианту прогноза с последующей корректировкой намеченного плана проведения оперативно - розыскного мероприятия. Результатом "мозговой атаки" в этом случае, как раз, и будет разрешение исходной ППСС оперативным путем.

 

Выводы

• Следственные ситуации, возникающие на первоначальном этапе расследования в результате познавательной деятельности следователя, являются исходными ППСС.

• Границы информационного поля, с которым сталкивается субъект познания на первоначальном этапе расследования, определяют генезис и динамику исходных проблемно-поисковых ситуаций.

• Специфическая природа исходной ППСС позволяет выделить такие ее типичные признаки, как динамизм и многофакторность.

• Психодиагностика места происшествия является одним из эффективных приемов разрешения исходных ППСС.

• Психологический портрет преступника, как один из методов психодиагностики МП, представляет собой сущность более высокого порядка, чем обычная реконструкция события преступления, и может быть вполне использован при разрешении исходных ППСС, связанных с розыском реальных преступников.

• Выбор методов и приемов разрешения исходных ППСС (метод Делфи, коллективной генерации идей и т.д.) зависит от сложившейся по уголовному делу следственной ситуации - детерминированного или ран-домизированного типа.

 

4.4. Проблемно-поисковые экспертные ситуации: понятие, структура и виды

 

Проблемы познания, возникающие на дальнейшем и заключительном этапах расследования, ставят нас перед необходимостью исследовать вопрос о месте эксперта и экспертного мышления в коллективной поисково-познавательной деятельности по раскрытию и расследованию преступлений.

Полагаем, в этой связи для определения места экспертных (проблемно-поисковые следственные ситуации) ППСС в системе следственных ситуаций необходимо определить место самой судебной экспертологии в современной системе криминалистических знаний. На наш взгляд, по данному вопросу далеко не все еще акценты в научной литературе расставлены до конца.

В своем развитии судебная экспертология претерпела весьма серьезную эволюцию от одного из разделов криминалистики - криминалистической техники - до самостоятельной области научного знания - общей теории судебной экспертизы. Толчком к возникновению и развитию данной теории, как известно, послужили взгляды П.И. Тарасова - Родионова на двойственную природу криминалистики и Ю.М. Кубицкого - на необходимость изъятия из криминалистики всего, относящегося к криминалистической экспертизе²⁴⁵.

В последовавшую за этим научную дискуссию, продолжающуюся уже более сорока лет, были вовлечены ученые - криминалисты разных поколений²⁴⁶.

Объективным результатом данной научной дискуссии, на наш взгляд, как раз и стало появление и развитие судебной экспертологии (или общей теории судебной экспертизы), которую Р.С. Белкин, в частности, определял как “науку о закономерностях возникновения и развития судебных экспертиз, процесса экспертного исследования и формирования его результатов; закономерностей, проявляющихся в общности тех методологических и методических основ, на базе которых возможно объединение отдельных видов судебной экспертизы в единую целостную систему с четкой классификацией видов судебной экспертизы как ее элементов”²⁴⁷.

Несмотря на то, что право на существование судебной экспертологии, как самостоятельной науки, признается практически всеми авторами, проблема ее соотношения с частными криминалистическими теориями и другими науками, на наш взгляд, еще долго будет являться предметом научных дискуссий.

Полагаем, значительный спектр дискуссионных вопросов сразу же возникает при анализе и сопоставлении предметов судебной экспертологии и учения о следственных ситуациях, как частной криминалистической теории. На наш взгляд, проблемно-поисковая следственная ситуация, как интегративное начало двух теорий, позволяет в едином концептуальном блоке проблем рассматривать такие научные категории как 1) “криминалистическое и экспертное мышление”, 2) “криминалистическая и экспертная версии”; 3) “криминалистическое и экспертное прогнозирование”; 4) “следственная и экспертная ошибки” - относящиеся соответственно к понятийному аппарату криминалистики и судебной экспертологии. Это, в свою очередь, будет способствовать дальнейшей интеграции двух наук.

Что же представляет собой экспертная ППСС и каковы ее основные признаки?

Очевидно, что данный вид следственной ситуации порожден познавательной деятельностью эксперта, поэтому напрямую связан с понятием “экспертное мышление”.

Проблема экспертного мышления, на наш взгляд, в современной научной литературе разработана явно недостаточно.

Так, до сих пор нет ясности по таким вопросам, как понятие и структура экспертного мышления, предметность и мотивационные основы как предпосылки формирования экспертного мышления и др. Между тем, представляется очевидным, что, хотя экспертное мышление и является одной из многочисленных форм профессионального мышления, оно имеет свои особенности, связанные с предметом и методами исследования. Отсюда закономерен вопрос: чем же отличается экспертное мышление, например, от криминалистического мышления? Соотношение данных понятий, на наш взгляд, можно с успехом изобразить с помощью кругов Эйлера, частично пересекающихся друг с другом.

В зоне пересечения двух кругов Эйлера, на наш взгляд, как раз и будет находиться поисково-познавательная деятельность эксперта, направленная на разрешение проблемно-поисковых следственных ситуаций по уголовному делу. Очевидно, что познавательная деятельность судмедэксперта или любого эксперта в гражданском процессе выходит за рамки криминалистического мышления и образует зоны самостоятельного экспертного мышления, так же как познавательная деятельность следователя, оперативного работника или судьи является самостоятельным структурным элементом криминалистического мышления.

В отличие от следователя, оперативного работника или судьи, познание эксперта направлено только на изучение объектов материального мира, а его поисковая деятельность базируется на опыте (эксперименте), проведенном в соответствии с методическими рекомендациями. Объединяющим началом двух исследуемых видов мышления является оценка результатов познавательной деятельности на основе внутреннего убеждения познающего субъекта. Так же, как следователь (судья) оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению, так и эксперт оценивает свои экспертные выводы с позиции их правильности и единственной возможности. “Внутреннее убеждение эксперта, - как справедливо подчеркивал Р.С. Белкин, - это своеобразное эмоционально - интеллектуальнее состояние эксперта как познающего субъекта, наступающее в итоге всей его деятельности по решению конкретной экспертной задачи”²⁴⁸.

Объективные основания внутреннего убеждения судебного эксперта составляют в своей совокупности систему, элементами которой являются:

I. Профессиональные знания эксперта, в содержание которых входят его мировоззренческие принципы и установки, научные познания, знание им коллективной экспертной практики в данной области, необходимые навыки в применении нужных методов исследования, знание критериев и путей проверки полученных результатов, наконец, личный экспертный опыт.

2. Профессиональные качества эксперта: наблюдательность, внимание, глубина, гибкость, логичность и критичность ума, самостоятельность мышления, способность преодолеть предубеждение или предвзятость”²⁴⁹.

“С содержательной стороны имеется некоторое различие между внутренним убеждением эксперта, дающего категорическое заключение, и эксперта, формулирующего свои выводы в вероятней форме. В первом случае - это убежденность в том, что выводы истинны, однозначны и не, допускают иного толкования. Во втором - убежденность в невозможности по тем или иным причинам дать категорический ответ на поставленный вопрос”²⁵⁰.

В этом, на наш взгляд, принципиальное отличие от внутреннего убеждения следователя, прокурора, судьи, где оценка доказательств и выводы в принимаемых процессуальных решениях осуществляются только в категорической форме.

Для решения экспертных задач в отличие от криминалистического мышления экспертный мыслительный процесс требует четкого разделения осознаваемых и неосознаваемых, логических и интуитивных компонентов опыта. Если мышление следователя или оперативного работника допускает в процессе установления истины интуитивный опыт, то логический анализ в экспертном мышлении всегда базируется на объективно установленных фактах. “Интуитивный опыт в экспертной деятельности не исключается, как справедливо отмечает В.Л. Попов, - но он в основном учитывается при постановке альтернативных задач и выборе путей их решения... Опыт и интуиция эксперта могут инициировать его на углубление и расширение круга подлежащих изучению объектов и методов их исследования, но с непременной целью реализовать свои гипотезы, предчувствия, предположения в объективные доказательства”²⁵¹.

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что экспертное мышление по своей природе всегда является дискурсивным (или понятийно-логическим). Для подобного способа решения возникающих мыслительных задач характерно наличие предварительного знания о ходе решения, о тех факторах, при помощи которых оно может быть осуществлено. Эти знания приобретаются опытом, изучением определенной литературы, инструкций. При дискурсивном мышлении характерным является логическое выделение фактов, а также выводов из определенной заданной совокупности других фактов. Здесь всегда заранее имеется готовая формула логических действий (алгоритм)²⁵².

Несмотря на то, что в основе экспертного познания лежит опыт (эксперимент) и алгоритм опытных действий (разработанная методика экспертного исследования), оно является эвристическим, также как мышление следователя, оперработника или судьи, т.к. связано с поисковой деятельностью. Эта деятельность основывается, прежде всего, на “...методе аналогии, где в качестве аналога выступают прошлый опыт, обобщенные знания, и методе перебора вариантов. Результативность применения последнего метода тем более высока, чем полнее при переборе вариантов осуществляется мысленное экспериментирование с имеющейся информацией”²⁵³.

Эвристическое мышление в качестве обязательного элемента требует выдвижения гипотезы, которая призвана обеспечить дальнейшее развитие общего познавательного процесса. Как известно, различаются научные, частные и рабочие гипотезы. “Научная гипотеза - это предположение о закономерностях развития общества, природы или мышления, т.е. о явлениях, имеющих общий характер. В отличие от научной, частная гипотеза относится к какому-либо одному или нескольким фактам, явлениям, объясняет только их. Рабочая, или временная, гипотеза, касаясь, как и частная, одного факта или группы фактов, является, в отличие от частной гипотезы их условным объяснением, носящим временный характер и используемым лишь для дальнейшего исследования”²⁵⁴.

Полагаем, экспертная версия является разновидностью частной гипотезы. Если проблеме следственной версии в криминалистической науке уделено достаточное внимание, то к проблематике экспертных версий ученые стали обращаться лишь в начале 60-х годов²⁵⁵.

Некоторые авторы вообще отрицали существование экспертных версий. Например, А.М. Ларин считал, что “...познавательная деятельность эксперта ничем не отличается от всякого иного исследования, производимого в научных и практических целях, а поэтому нет необходимости выделять экспертную версию как самостоятельное явление”²⁵⁶.

Справедливо критикуя данную позицию, А.Г. Филиппов отмечает, что “...экспертная версия - это не обычное предположение, а гипотеза, которая строится для объяснения специфического круга обстоятельств, специальным субъектом, с облечением результатов проверки в специфическую форму, имеющую специфическое значение для установления истины²⁵⁷.

Р.С. Белкин определяет экспертную версию как “...вид криминалистической версии, формирование которой происходит на основе осмысления экспертом поставленных перед ним задач, изучения относящихся к экспертизе материалов дела и предварительного ознакомления с объектами предстоящего исследования”²⁵⁸.

Соглашаясь в целом с данным определением, следует признать, что не все акценты в нем расставлены правильно. На наш взгляд, экспертная и криминалистическая версии являются несовпадающими по объему и содержанию понятиями, т.к. к криминалистическим версиям могут быть отнесены лишь те, которые выдвигаются и проверяются в уголовном судопроизводстве экспертами - криминалистами имеющимися у них криминалистическими средствами. В связи с этим, правильнее было бы именовать такие версии экспертно - криминалистическими.

Очевидно, что за рамками криминалистических остаются все экспертные версии, выдвигаемые в гражданском судопроизводстве. Вряд ли, также, на наш взгляд, к криминалистическим могут быть отнесены судебно-медицинские экспертные версии, по методам проверки более близкие к клиническому диагностированию, или судебно - бухгалтерские экспертные версии, способы проверки которых вообще имеют весьма отдаленное отношение к криминалистическим методам и приемам.

На основании изложенного, полагаем, можно определить экспертную версию как обоснованное предположение специального субъекта познавательной деятельности - эксперта, выдвигаемое и проверяемое специальными методами относительно отдельного факта или группы фактов, подлежащих установлению в соответствии с задачами уголовного и гражданского судопроизводства.

Экспертная версия прочно связана со следственной, оперативно - разыскной и судебной версиями. При этом Р.С. Белкин справедливо отмечает, что “...частная следственная или судебная версия, для проверки которой назначена экспертиза, становится общей экспертной версией - она дает предположительное объяснение всему явлению в целом”²⁵⁹.

На наш взгляд, удачным примером связи экспертной и оперативно-розыскной версии является случай, описанный С.С. Самищенко.

“5 июля 1984 г. в лесополосе у г. Шахты Ростовской области был обнаружен полусгнивший, полумумифицированный и частично скелетированный труп девочки 10-12 лет с множественными повреждениями (все приводимые данные о погибших установлены в результате проведения в последующем судебно-медицинских экспертиз). При повторном осмотре места происшествия и прилегающих к нему участков местности 27 июля 1984 г. в 100 метрах от трупа девочки был обнаружен труп женщины 30-35 лет, также с множественными повреждениями. Личности убитых были неизвестны.

В ходе второго осмотра руководством уголовного розыска Ростовской области была высказана версия о том, что убитые могут быть мать и дочь. Однако в ходе судебно-медицинских экспертиз трупов была установлена разная давность наступления смерти погибших. А именно: эксперты сочли, что смерть девочки наступила раньше, чем смерть женщины. Различия сроков наступления смерти протяженностью в месяц практически исключили указанную версию о гибели матери и дочери.

В сентябре того же года в Ростов-на-Дону прибыла бригада Главного управления уголовного розыска МВД СССР для оказания помощи в работе по конкретным убийствам, совершенным не территории Ростовской области. В составе бригады был специалист в области судебной медицины. В ходе работы по делу специалист познакомился с отброшенной версией о погибших матери и дочери.

После изучения судебно-медицинских заключений, протоколов осмотров мест происшествия и других материалов было выдвинуто предположение о том, что информация о разнице в сроках наступления смерти недостаточно хорошо обоснована. В ходе дискуссии специалиста из бригады Главного управления уголовного розыска с судебными медиками, исследовавшими трупы, ее участники сошлись во мнении, что при определенных условиях воздействия внешней среды на трупы взрослой женщины и девочки посмертные изменения на них могли развиться за один и тот же период времени. Фактически был сделан вывод о том, что они могли быть убиты в один и тот же день. Надо было подкрепить эту версию. Для этого было решено провести морфологическое сравнение черепов предполагаемой матери и дочери, с целью обнаружения их сходства. Разработанных медико-криминалистических методик такого рода исследований не было, поэтому проведение экспертизы было невозможно, т.к. одним из обязательных требований к экспертизе является требование о наличии научно-обоснованной методики исследования.

По письменному предложению уголовного розыска было проведено научно-практическое исследование, в ходе которого, с опорой на данные антропологии, анатомии, судебной медицины и теории криминалистической идентификации, черепа указанных трупов сравнивались между собой, а также с десятками других женских черепов, отобранных произвольно из коллекции. Работа показала интересный результат. Сходство исследуемых черепов было значительным, около 60-70% изученных признаков, в той или иной степени, повторялись. При сравнении же исследуемых черепов с посторон­ними уровень “сходства” едва достигал 10-15%. Разница была очевидной.

Сходство двух черепов может быть обусловлено или генетическим родством погибших или случайностью. Но уровень случайного совпадения по исследованным признакам был приблизительно определен и составил 10-15%. Следовательно, сходство исследуемых объектов генетически обусловлено. По результатам исследования была оформлена подробная справка, в ней был сделан вывод о том, что погибшие могли быть матерью и дочерью.

Вооружившись хорошо обоснованной версией, оперативные работники провели большую работу, начав с учетов пропавших без вести лиц, но нигде на учете пропавших матери и дочери не состояло. Предприняв дополнительные меры, оперативники, наконец, установили, что это были мать и дочь Петросян, пропавшие в мае 1984 года. То, что исследовались именно их трупы, было доказано в последующем судебно-медицинской и криминалистической экспертизами, а затем полностью подтвердилось в суде”²⁶⁰.

В приведенном примере можно проследить, как неправильно сделанный первоначальный вывод эксперта инициировал оперативно - розыскную ППСС. И, напротив, тщательная проверка экспертной версии вернула к жизни отброшенную ранее оперативно-розыскную версию, что, в конечном итоге, и привело к удачному разрешению как экспертной, так и оперативно-розыскной проблемно-поисковой ситуаций.

На основании изложенного, полагаем, экспертную ППСС можно определить, как тип следственной ситуации, порождаемой мыслительной деятельностью специального познающего субъекта - эксперта, который путем выдвижения и проверки экспертных версий исследует объекты материального мира, решая при этом задачу установления истины в уголовном судопроизводстве.

В этой связи уместно сказать о проблеме производства т.н. ситуалогической экспертизы. Термин “ситуалогическая экспертиза” появился в следственно-судебной и экспертной практике сравнительно недавно. Одним из его разработчиков является Г.Л. Грановский,²⁶¹ научное обоснование применимости этого метода в раскрытии и расследовании преступлений в той или иной мере давали такие известные криминалисты, как Р.С. Белкин, В.Я. Колдин, В.С. Митричев²⁶² и др.

По мнению авторов, “...по своему методологическому содержанию ситуалогическая экспертиза в наибольшей степени близка к разновидности трасологической экспертизы, решающей вопросы определения механизма следообразования. Общим объектом ситуалогической экспертизы является событие, происшествие, а непосредственным объектом - место, где оно произошло. Структура предмета ситуалогической экспертизы в гораздо большей мере соответствует структуре предмета доказывания, чем структура предмета любой другой экспертизы. Ситуалогическая экспертиза может проводиться группой экспертов под руководством трасолога”²⁶³.

Позиция авторов, обосновывающих необходимость выделения самостоятельной ситуалогической экспертизы, на наш взгляд, вызывает ряд возражений.

Во-первых, существование такой экспертизы значительно принижает роль следователя как руководителя следственно-оперативной группы. И хотя В.Ю. Владимиров подчеркивает, что “... эксперты не вправе давать уголовно-правовую оценку установленных ими обстоятельств дела”;²⁶⁴ налицо сближение предмета ситуалогической экспертизы и предмета доказывания в таком элементе, как событие преступления, что неизбежно приведет к ограничению процессуальной самостоятельности следователя, как организатора расследования, в том числе и при производстве экспертизы.

Во-вторых, на наш взгляд, нет необходимости выделять ситуационный анализ места происшествия в самостоятельный вид экспертизы еще и потому, что в организационно-тактическом плане при осмотре места происшествия может быть применен “мозговой штурм” или, как его еще называют, метод “коллективной генерации идей”, во время которого под руководством следователя осуществляется коллективная проверка экспертных, оперативно-розыскных' и следственных версий.

Аналогом “мозгового штурма” или метода коллективных экспертных оценок является проведение комплексных и комиссионных экспертиз, в которых роль координатора и интегратора также отводится трасологу, именно его исследованию, предлагаемому авторами, как ситуалогическая экспертиза²⁶⁵. Это связано с несколькими обстоятельствами:

“1) Трасология несет методологические функции не только по отношению к другим отраслям, криминалистических знаний, но и всех других научных знаний, в предмет которых входит изучение следов.

2) Именно эксперт - трасолог, зная в полной мере механизм следообразования, неоднократно проверяющий свои гипотезы в экспертных экспериментах, может дать профессиональную оценку всех результатов”²⁶⁶.

Между тем, полагаем, заслуживают внимание предложения отдельных авторов “...рассматривать место происшествия в качестве одного (в широком смысле) следа, своеобразного системного вещественного доказательств²⁶⁷.

Очевидно, таким путем с помощью ситуалогической экспертизы данные авторы предлагают по-новому взглянуть на проблему доказывания с помощью косвенных доказательств, одними из которых является заключение эксперта и вещественное доказательство.

Как известно, доказывание с помощью косвенных доказательств представляет собой замкнутую систему, которая может разрушиться даже в отсутствии одного звена. Исследование места происшествия, как единого следа, означает попытку эксперта взглянуть на механизм следообразования с точки зрения системного подхода. Такой концептуальный подход, на наш взгляд, может быть признан удачным, так как позволяет по-новому взглянуть на роль и место в системе доказывания т.н. “немого свидетеля” - вещественного доказательства, значение которого в отечественном уголовном судопроизводстве традиционно понижено, по сравнению с личными доказательствами.

Как и любая ППСС, экспертная проблемно-поисковая ситуация инициируется постановкою основной проблемы - преодоления информационной неопределенности (1). Данная проблема решается двумя путями - 2, 3; где 2 - сбор информации, включающий в себя выдвижения и проверку экспертных версий; проверку полноты и качества объектов исследования; выбор соответствующей методики экспертного исследования; 3 - экспертное прогнозирование, которое, полагаем, также должно быть включено в структуру экспертной ППСС.

В отличие от криминалистического прогнозирования, которое многоаспектно и имеет более широкий спектр приложения к задачам раскрытия и расследования преступлений; экспертное же прогнозирование более узко, предметно. Содержанием стратегического прогнозирования, на наш взгляд, является определение выполнимости экспертного задания, которое включает в себя проверку полноты и качества объектов исследования, а также выбор методики исследования, соответствующей сложившейся экспертной ситуации. Тактическое прогнозирование, в свою очередь, направлено на предупреждение и преодоление возможных экспертных ошибок.

В криминалистической литературе предлагаются различные определения экспертной ошибки.

Так, Г.Л. Грановский определяет ее как “...выводы эксперта (основные и промежуточные), не соответствующие действительности, а также неправильности в действиях или рассуждениях, отражающих процесс экспертного исследования - в представлениях, суждениях, понятиях”²⁶⁸.

Справедливо критикуя данную точку зрения, Р.С. Белкин отмечает, что “в этом определении отсутствует основной признак, позволяющий отличить экспертную ошибку от заведомо ложного заключения эксперта: ошибка - результат добросовестного заблуждения эксперта, а не заведомо для него неверных рассуждений или действий. Отсюда экспертную ошибку следует определить как не соответствующее объективной действительности суждение эксперта или его действия, не приводящие к цели экспертного исследования, если и искаженное суждение, и неверные действия представляют собой результат добросовестного заблуждения”²⁶⁹.

Представляется более точным определение А.Ю. Краснобаевой, содержащее большее количество признаков, указывающих на природу данного явления. Она определяет экспертную ошибку, как “...неправильное суждение или действие эксперта, объективно выразившееся в нарушении законов логики, уголовно-процессуального закона, последовательности рекомендованных процедур при исследовании объектов, их неправильном применении, не приводящие к достижению поставленной цели (в виде истинного вывода), или бездействия, если они допущены непреднамеренно”²⁷⁰.

По своей природе экспертная ошибка весьма схожа со следственной. Кроме того, попадая в систему доказательств, экспертная ошибка может перерасти в следственную или судебную, инициируя развитие ППСС соответствующей направленности. Причиной экспертной ошибки может выступать и следственная ошибка в том случае, если исходные для экспертизы данные были ошибочны или исследуемые объекты не имели отношения к делу (например, при неправильном отобрании образцов для сравнительного исследования или выемке), были фальсифицированы и т.п. В этом случае даже при безупречно проведенном экспертном исследовании выводы эксперта окажутся ошибочными, проблемно-поисковая следственная ситуация неизбежно перерастет в экспертную ППСС.

По своей природе экспертные ошибки неоднородны и в литературе разделяются на три класса:

“1) ошибки процессуального характера;

2) гносеологические ошибки;

3) деятельностные (операционные) ошибки.

Процессуальные ошибки, когда речь идет о нарушении и несоблюдении экспертом процессуального режима и процедуры экспертного исследования, возникающие, когда эксперт вышел за пределы своей компетенции, затронул вопросы правового характера, дал заключение по вопросам, решение которых не требует специальных пояснений, сделав вывод, обосновав его не по результатам исследования, а по материалам дела”²⁷¹.

Примером такой ошибки и порожденной ею экспертной ППСС может послужить заключение судебно-медицинской экспертизы, данное экспертом по уголовному делу № 6306.

Обследовав труп гр-на Мельникова, обнаруженного в своей квартире с многочисленными следами ножевых ранений, судмедэксперт в своем заключении сформулировал следующие выводы:

“1. При первичном и повторном исследованиях на предплечьях обеих рук трупа Мельникова обнаружены неглубокие резаные раны (т.н. "насечки"), по всей вероятности, причиненные ножом с односторонней заточкой. Они образовались прижизненно, на что указывают кровоизлияния в проекции этих ран, обнаруженные при секционных и микроскопических исследованиях.

2. Трассы, образованные микрорельефом лезвия, параллельны между собой, расположены в доступном месте, что позволяет предположить, что они могли быть причинены собственной рукой Мельникова.

3. Смерть Мельникова произошла от потери крови, возникшей вследствие причиненных ему ножевых ранений. Данные экспертного исследования позволяют предположить самоубийство”²⁷².

Как видно из данного примера, эксперт с небольшим практическим стажем совершил грубую процессуальную ошибку, выразившуюся в том, что он вышел за пределы своей компетенции и дал юридическую оценку экспертной ситуации. Действительно, расположение резаных ран на теле потерпевшего в совокупности с оценкой направления действия травмирующего фактора при множественных, а иногда и при одиночных ранах, позволяют решить вопрос о возможности причинения таких ран собственной рукой, что немаловажно при дифференцировании убийств и самоубийств. В своем исследовании эксперт опирался на данные экспертной практики о том, что, действительно, неглубокие резаные раны или "насечки", как правило, свидетельствую о суициде. Однако, выдвигая данную версию, эксперт, даже в вероятностной форме, не вправе давать юридическую оценку ППСС, констатируя самоубийство Мельникова. И, хотя самоубийство, действительно, имело место, а уголовное дело вследствие этого прекращено, следственная ситуация могла получить иное развитие в случае хорошо организованного преступления с инсценировкой самоубийства.

Второй класс изучаемых явлений представляют гносеологические ошибки, которые “...коренятся в сложностях экспертного познания. Как известно, познание может быть содержательным и оценочным. Следовательно, и экспертная ошибка может быть допущена при познании сущности, свойств, признаков объектов экспертного исследования, отношений между ними, а также и при оценке результатов содержательного познания, итогов экспертного исследования, их интерпретации. Гносеологические ошибки можно подразделить на логические и фактические (предметные)²⁷³. При этом необходимо иметь в виду, что “...логические ошибки - это ошибки, связанные с нарушением в содержательных мыслительных актах законов и правил логики, а также с некорректным применением логических приемов и операций”²⁷⁴.

“Фактические, или предметные ошибки - это искаженное представление об отношениях между предметами объективного мира, при этом они относятся к содержанию умозаключения, могут быть замечены и исправлены только тем, кто знаком с самим предметом, о котором идет речь”²⁷⁵.

Данный вид экспертной ошибки часто бывает инициирован самим следователем в результате неправильно сформулированного экспертного задания в постановлении о назначении экспертизы.

Так, расследуя уголовное дело по факту смерти гр-на Фролова, погибшего, как выяснилось позднее, вследствие несчастного случая, следователь прокуратуры Центрального района г. Барнаула в описательной части постановления о назначении судебно - медицинской экспертизы допустил следующие оценочные суждения: “...между Фроловым и тремя незнакомыми мужчинами на теплоходе возникла ссора”, “...они силой увели Фролова на нижнюю палубу теплохода”, “...поднялись на верхнюю палубу одни, сильно жестикулируя руками”. Оказавшись под впечатлением навязанной следователем версии произошедшего события, судмедэксперт так оценил результаты секционного исследования:

“1) ...дырчатый перелом свода черепа возник от удара массивным, тупым предметом со значительной силой... 2) причиной смерти явилась тяжелая открытая травма с разрушением мозга”.

Сосредоточив свое внимание на механизме повреждений, эксперт не доказал их прижизненность, нарушив тем самым логику объективного исследования обстоятельств дела. Как установила комиссионная экспертиза, смерть Фролова наступила от аспирационной асфиксии в результате утопления в воде. Ссора между мужчинами не находилась в причинной связи со случайным падением Фролова с палубы теплохода, а повреждение черепа было причинено в результате столкновения трупа с речным буксиром возле села Шелаболиха, спустя два дня после утопления²⁷⁶.

Приведенный пример наглядно иллюстрирует, как оценочные суждения следователя, по своей сути, являющиеся следственной ошибкой, породили экспертную ошибку, а следственная ситуация - экспертную ППСС. Здесь уместно заметить, что излишняя информированность эксперта о собранных по делу доказательствах столь же вредна, сколь и его недостаточная осведомленность. Поэтому, на наш взгляд, наиболее веским основанием отказа следователя ознакомить эксперта со всеми материалами дела является отсутствие гарантий того, что эксперт удержится в рамках объективной оценки экспертной информации. Кроме того, в приведенном примере вызывает замечание использование следователем и экспертом таких нечетких лингвистических переменных, как “сильное”, “массивный”, “значительная сила”. Эти величины требуют уточнения экспериментальным путем и не содержат в себе ценной поисковой информации.

И, наконец, третий класс явлений представляют деятельностные (операционные) экспертные ошибки, которые “...связаны с осуществляемыми экспертом операциями и процедурами с объектами исследования и могут заключаться в нарушении предписанной последовательности этих процедур, в неправильном использовании средств исследования или использовании непригодных средств, в получении некачественного сравнительного материала и т.д.”²⁷⁷.

Примером нарушения экспертом предписанной последовательности исследовательских процедур может послужить экспертная ППСС, возникающая при проведении экспертом-криминалистом ЭКЦ ГУВД Алтайского края при проведении технико-криминалистической экспертизы денежных знаков.

Методика проведения данного вида экспертного исследования предписывает жесткую последовательность процедур, состоящую из 3-х этапов:

1) обследование денежных знаков с помощью лампы УФО;

2) оптическое обследование с помощью микроскопа;

3) и, наконец, обследование с помощью химических реактивов (или т.н. “мокрый” процесс).

Эксперт, полагаясь на свой личный и коллективный экспертный опыт, начал обследование денежных знаков на предмет установления способа их подделки сразу с 3-го этапа, который не только не дал ожидаемого результата, но и сделал невозможным исследование объектов процедурами I и 2 этапов, т.к. деньги потеряли свой первоначальный вид и утратили необходимые для экспертизы идентификационные качества. В результате экспертной ошибки было утрачено ценное вещественное доказательство, что в последствие значительно ухудшило следственную ситуацию по уголовному делу. Между тем, следуя принципу рандомизации, можно предположить, что именно I или 2 этапы могли бы способствовать установлению истины в данной экспертной ситуации.

Каковы же самые распространенные на сегодня причины экспертных ошибок?

В литературе называются две группы причин: объективные, т.е. не зависящие от эксперта как субъекта экспертного исследования, и субъективные - коренящиеся в образе мышления и действиях эксперта²⁷⁸.

По данным исследований, проведенных А.Ю. Краснобаевой, к типичным объективным факторам экспертных ошибок относятся:

1) отсутствие разработанной экспертной методики (в 3 % случаев);

2) несовершенство существующей методики (в 6 % случаев);

3) применение ошибочно рекомендованных методов исследования (2,8 % случаев);

4) отсутствие полных данных, характеризующих идентификационную сущность признаков (в 6 % случаев);

5) использование неисправных приборов и инструментов при исследовании, либо приборов, не обладающих достаточной разрешающей способностью (в 67,2 % случаев);

6) иные факторы (в 12 % случаев).

В качестве типичных субъективных факторов экспертных ошибок выступают:

1 ) профессиональная некомпетентность эксперта (20 % случаев);

2 ) профессиональное упущение эксперта (21,7 %);

3) дефекты органов чувств (3 %);

4) неординарное психологическое состояние эксперта (6,8%);

5) характерологические черты личности эксперта (2%);

6) логические дефекты умозаключений эксперта (4,6 %);

7) дефекты в организации и планировании экспертного исследования (1,9%)²⁷⁹.

Проблема профессиональной некомпетентности экспертов в настоящее время стоит весьма актуально.

Так, по данным Главного управления кадров и кадровой политики МВД РФ “...из 11,5 тыс. экспертов 7363 составляют эксперты - криминалисты. Из них 50 % являются “самоучками”, имеющими право производства отдельных видов экспертиз, причем большинство из них находится в районных звеньях, где нет опытных наставников, как в ЭКЦ ГУВД. Ситуация осложняется еще и тем, что криминалистическое обеспечение ОМП составляет по России 42,3 % от потребности, поэтому только 85% осмотров места происшествия заканчивается изъятием следов и других вещественных доказательств. Оснащенность новыми техническими средствами, необходимыми для ОМП и проведения традиционных экспертиз, составляет от 10 до 70 % от норм положенности”²⁸⁰.

Полагаем, рассмотрение поисковой деятельности эксперта в контексте проблематики следственных ситуаций вызывает необходимость дополнить перечень субъективных факторов экспертных ошибок еще одним - нарушением требований, предъявляемым к образцам для сравнительного исследования, следователями и дознавателями. Такими требованиями являются:

“1) установление несомненности происхождения образцов от определенного объекта;

2) обеспечение получения образцов необходимого качества;

3) обеспечение получения образцов в необходимом количестве;

4) обеспечение соблюдения требований законности, морально-этических норм;

5) широкое применение специальных познаний, технико-криминалистических и иных технических средств. Как показывают исследования, 38 % проинтервьюированных следственных работников не знают этих требований”²⁸¹.

Возникающая по причине этого незнания следственная ошибка порождает экспертную ситуацию, правильность или ошибочность разрешения которой может существенно отразиться на дальнейшем ходе расследования.

Например, следователи и эксперты - криминалисты весьма часто нарушают требования изъятия и упаковки такого вещественного доказательства, как волос человека, используя вместо необходимого для хранения волоса конверта дактопленку. При этом отделение волоса от клеящей поверхности дактопленки лицом, производящим экспертизу, неизбежно приводит к повреждению калликулы - основной части волоса, что делает его непригодным для идентификации, т.е. приводит к утрате вещественного доказательства.

Полагаем, авторы справедливо в числе основных объективных факторов, детерминирующих экспертную ППСС, называют отсутствие или несовершенство разработанной методики экспертных исследований. Являясь по своей природе моделью, такая методика призвана детально и научно описать типовую экспертную ППСС. К сожалению, в современной экспертологии существует достаточно много пробелов в методическом обеспечении поисково-познавательной деятельности эксперта, что не может не сказаться на процессе установления истины по делу.

Так, до сих пор нет методик экспертного определения времени оставления пальцев рук²⁸², давности выстрела²⁸³; давности повреждений на одежде и распила замков, а также давности исполнения документа²⁸⁴; определения местонахождения стрелявшего на месте совершения преступления и т.д. Кроме того, и в имеющихся методиках часто содержатся некоторые неточности и противоречия, что также сказывается на динамике и генезисе экспертной проблемно-поисковой ситуации.

Так, на наш взгляд, справедливо в судебно-медицинской литературе критикуются попытки включения в экспертный диагноз немедицинских терминов: "бампер - перелом", "следы скольжения на подошве обуви", "отпечатки протектора", "автомобильная травма"²⁸⁵.

Полагаем, данные термины не несут в себе практически никакой информации, вносят в существующие экспертные методики элемент лингвистической неопределенности. На устранение ее, в частности, направлено предложение авторов использовать в заключениях экспертизы только медицинские термины, значение которых разъяснять в "Выводах"²⁸⁶.

Практика показывает, что неспособность следователя ориентироваться в специальной терминологии экспертов может также существенно осложнить проблемно-поисковую следственную ситуацию.

И, наконец, важнейшим элементом в структуре экспертной ППСС является “оценка результатов экспертного исследования и формулирование выводов”. По сути, это - кульминационный момент в развитии экспертной ситуации. Уточним, что речь здесь идет об оценке результатов исследования только экспертом, т.к. оценка следователем (судьей) находится за пределами экспертной ситуации.

Например, следователь оценивает экспертные выводы с позиции их доказательственного значения, относимости и допустимости. Компетентность следователя при определении роли и места заключения эксперта в системе доказательств будет во многом определять направление развития следственной ситуации.

По данным исследований, проведенных Э.С. Гордоном, “...77,6 % опрошенных прокурорских следователей положительно ответили на вопрос: “Анализируют ли они все части судебно-медицинской экспертизы?” Хотя здесь корреляционная зависимость весьма неустойчива: для следователей по особо важным делам – 18 %, для прокуроров следственных отделов и уголовно - судебных отделов – 11 %.

На вопрос: “Считаете ли вы, что следователь в состоянии оценить научную обоснованность использованных экспертом методов?” - 32,2 % опрошенных ответили положительно. Считают, что могут оценить компетентность эксперта, 70,39 % опрошенных следователей.

В целом, более 77 % опрошенных следователей ответили, что могут определить обоснованность выводов эксперта по результатам проведенных им исследований. Многие из опрошенных следователей указали на возможность обнаружения ими тех или иных ошибок, допускаемых в заключениях экспертов. 22,8 % опрошенных считают, что могут определить правильность выбора и применения методов и методик экспертного исследования, а 65 % -правильность определения экспертом признаков исследованного объекта и их значение; 88,3 % - логичность заключения эксперта”²⁸⁷.

Сказанное выше актуализирует проблему роли познавательно-поисковой деятельности следователя в разрешении экспертных ситуаций.

На наш взгляд, несомненный научный и практический интерес в связи с этим представляет классификация экспертных ППСС. До настоящего момента подобного классификационного анализа в научной литературе не проводилось. Применительно к исследуемому классу явлений могут быть выделены следующие группы.

По уровню абстрагирования, полагаем, экспертные ППСС могут быть разделены на типовые и реальные. Эта классификация позволяет проследить диалектическую взаимосвязь теоретического и эмпирического уровней познания. Типовые ППСС представляют собой теоретические модели и, в связи с этим, явления более высокого порядка, чем реальные ППСС. Такими типовыми моделями, на наш взгляд, как раз и являются разработанные методики экспертных исследований, как результат теоретического осмысления и обобщения повторяющихся (типичных) реальных экспертных ситуаций.

По степени повторяемости проблемы реальные экспертные ситуации, в свою очередь, делятся на типичные и атипичные (специфические).

Типичная же, как наиболее повторяющаяся реальная ситуация, по нашему мнению, является результатом обобщения экспертной практики и может проявлять себя как в коллективном эмпирическом опыте экспертов, так и практических рекомендациях для них по наиболее эффективному применению уже существующих методик экспертного исследования.

Атипичная (специфическая) проблемно-поисковая ситуация, по сути, является экспертным казусом. Как показывают исследования, основания для отнесения того или иного случая к экспертному казусу могут быть весьма разнообразны: необычные условия проведения экспертного исследования, экстраординарные свойства познаваемого объекта, неожиданные результаты исследования и т.д.

Атипичная ситуация специфична, неповторима и требует от познающего субъекта серьезной активизации творческих потенциалов и инвариантных решений. Представляется очевидным, что экспертный казус, поднятый до вершины научного осмысления, может стать теоретической моделью, обогащая уже существующие методики экспертных исследований. Именно поэтому, полагаем, экспертная казуистика, как самостоятельный теоретический раздел, должна занять свое достойное место в судебной экспертологии.

В зависимости от этапов расследования могут быть выделены доследственные экспертные ППСС, ситуации предварительного расследования и экспертные ситуации в суде.

Доследственные ППСС, полагаем, целесообразно выделять в силу специфики процессуальной деятельности следователя, предусмотренной ст.144 УПК РФ, регулирующей порядок рассмотрения сообщения о преступлении. Проверочные доследственные ситуации складываются до возбуждения уголовного дела и характеризуются отсутствием в поступивших заявлениях и сообщениях достаточных данных, указывающих на признаки преступления, и необходимостью производства предварительной проверки²⁸⁸.

Здесь возникают определенные проблемы. Дело в том, что в соответствии с действующим уголовно-процессуальным законодательством производство любых экспертиз до возбуждения уголовного дела не разрешается, поэтому правоохранительная практика выработала особую форму экспертного исследования - предварительное исследование материалов и веществ, которое оформляется справкой, не имеющей процессуального, а, значит, и доказательственного значения. Это порождает экспертную ППСС уже до возбуждения уголовного дела, которая таит в себе опасность трансформации в дальнейшем в следственную и судебную ситуации.

Например, такая экспертная ситуация возникает при предварительном исследовании наркотических веществ. Сама процедура исследования таких веществ, как марихуана, гашиш и др. предполагает полное уничтожение исследуемого объекта, что, в конечном итоге, приводит к утрате будущего вещественного доказательства уже до возбуждения уголовного дела. На стадии предварительного расследования эксперт переоформляет справку исследования вещества в заключение экспертизы, что в отсутствии вещественного доказательства может обусловить следственную ситуацию организационно-неупорядоченного типа, в том числе и в суде.

Получив начало своего развития уже во время осмотра места происшествия, экспертная ситуация может не получить своего разрешения и в судебном следствии.

Такая сложная экспертная ситуация возникла по уголовному делу №1-357-05. Фабула дела: 14.03.2005 года, около 20 час., несовершеннолетний Комаров совершил грабеж, открыто похитив норковую шапку гр-ки Петуховой на пр. Строителей. Петухова позвала на помощь оказавшегося недалеко от места происшествия участкового инспектора Хрепкова, который стал преследовать грабителя. Пытаясь уйти от погони, Комаров спрятался в одном из подъездов многоэтажного дома. Участковый, имея при себе табельное оружие, привел пистолет ПМ в боевое положение и зашел в подъезд. Преступник набросился на него сзади и, пытаясь завладеть оружием, повалил на пол. В ходе борьбы находившийся снизу участковый произвел выстрел в Комарова, причинив ему тяжкий вред здоровью.

Ситуация осмотра осложнилась еще и тем, что подъезд дома находился в аварийном состоянии. Прибывшему на ОМП эксперту-криминалисту не удалось обнаружить ни пули, ни следа рикошета (ранение было сквозным). Следственная ситуация осложнялась противоречивыми показаниями потерпевшего, который утверждал, что участковый повалил его на живот, а затем без предупреждения произвел выстрел в спину в упор.

Данную ППСС мог разрешить только эксперт. Именно эксперт-криминалист и судебный медик могли ответить на важнейший вопрос: в каком положении находился потерпевший в момент произведенного выстрела. Установить истину по данному уголовному делу – значит, установить: содержались ли в действиях участкового признаки превышения власти или имела место самооборона?

Характер повреждений и направление раневого канала позволили экспертам дать заключение в вероятностной форме - выстрел мог быть произведен как в положении стрелявшего сзади потерпевшего, так и в положении лежа. Допрошенный в ходе судебного следствия эксперт-криминалист подтвердил вероятностный характер данного им заключения и показал, что характер телесных повреждений, а также совмещение трасс на одежде и теле потерпевшего убеждают его в том, что, скорее всего, выстрел был произведен участковым сзади, т.е. практически в беспомощного человека.

Оценив все собранные по делу доказательства, суд приговорил Хрепкова к трем годам лишения свободы. Подсудимый обжаловал приговор в кассационном порядке. Судебная коллегия по уголовным делам Алтайского краевого суда направила дело на новое судебное рассмотрение, где была назначена комиссионная экспертиза, производство которой было поручено экспертам - криминалистам ЭКЦ ГУВД Алтайского края.

В качестве основного объекта исследования комиссионной экспертизы выступало ребро потерпевшего, от которого пуля отколола кусочек кости. Изучение рентгеновских снимков, траектории полета пули и характера скола на ребре позволили экспертам сделать категорический вывод, что выстрел был произведен участковым в положении лежа на спине, т.е. в состоянии необходимой обороны. Истина была установлена, невиновный гражданин оправдан и освобожден от уголовной ответственности²⁸⁹.

Как видно из данного примера, разрешение реальной экспертной ситуации привело к разрешению довольно сложной судебной ППСС.

И, наконец, по степени информационной определенности могут быть выделены детерминированные и рандомизированные экспертные ситуации. Представляется, что, применительно к проблематике судебной экспертологии, данная классификация связана исключительно с формами экспертного заключения. При этом разрешение детерминированных экспертных ситуаций осуществляется в форме категорического вывода, рандомизированных - в форме вероятностного заключения.

Вопрос о соотношении категорических и вероятных экспертных выводов до настоящего времени остается дискуссионным. Данная проблема может рассматриваться с позиции индуктивной и вероятностной логики, теории информации, математической теории вероятностей и теории судебных доказательств, что поможет найти столь необходимые на практике разумные критерии допустимости доказательств, применительно к вероятным выводам эксперта”²⁹⁰.

Отсутствие этих критериев сегодня весьма остро ощущается в судебной практике. Это, в той или иной степени, подтверждается проведенными нами исследованиями.

Согласно Приказу № 261 МВД РФ от I июня 1993 г., регламентирующему деятельность экспертно-криминалистических подразделений ОВД и утвердивший Положение о производстве экспертиз в экспертно-криминалистических подразделениях ОВД, наряду с выводами категорическими и с выводами о невозможности решения вопроса предусмотрен третий вариант - вероятные выводы. Проведенное нами анкетирование сотрудников экспертно - криминалистических подразделений показало, что данное положение во многом остается декларативным.

Так, на вопрос: делаете ли Вы заключение в форме вероятных выводов? – 98 % респондентов ответили "нет", отдавая предпочтение категорическому выводу в экспертном исследовании. Диаметрально противоположная ситуация обнаружилась при интервьюировании судмедэкспертов г. Барнаула. 100 % опрошенных респондентов ответили, что в своей экспертной практике с одинаковой частотой прибегают к формулированию как категорических, так и вероятных выводов.

Полученные данные социологических исследований можно интерпретировать по-разному. На наш взгляд, различия в оценках экспертов заключаются в их ведомственной принадлежности, а также роли экспертиз различной предметной направленности в системе судебных доказательств.

Кроме того, что процедуры экспертно-криминалистических исследований достаточно четко регламентированы ведомственными инструкциями МВД, имеются существенные различия в приемах и методах исследования в криминалистической и судебно-медицинской экспертизах.

Судебно-медицинская экспертиза по своей природе более близка к клинической диагностике, особенно в части установления и отграничения причин смерти.

Так, возникает проблема определения: наступила ли смерть в результате жировой эмболии либо от ожогов. “...Хирурги и патологоанатомы уже давно обратили внимание на так называемую жировую эмболию - закупорку кровеносных сосудов, в особенности сосудов легкого, телесным (аутогенным) жиром, наступающую под воздействием ударов по телу человека тупым предметом, вследствие переломов костей, повреждений черепа. Жир из жировой ткани проникает в кровеносные сосуды, затем с потоком крови он попадает в правый желудочек сердца, а оттуда - в легкое. В результате наступает закупорка мелких сосудов легких, что в большинстве случаев ведет к прекращению кровообращения и к смерти.

Если кровообращение было достаточно сильным, то оно гонит частицы жира вместе с кровью в другие части тела, в том числе в почки и в мозг. Иногда жировая эмболия развивается в течение считанных секунд, но она всегда является следствием внешнего насилия в той или иной форме.

Однако еще в 1898 г. итальянский исследователь Марко Каррара указывал на то, что и при ненасильственной смерти от ожогов тоже может наблюдаться проникновение в легкие жира, который от жары расплавляется и становится текучим. Даже у лиц, попавших в огонь уже мертвыми, можно наблюдать, как возникающее давление пара как бы впрессовывает расплавленный жир в легкие. Но большинство судебных медиков уверено, что такого рода "жировое вторжение" можно отличить от настоящей жировой эмболии и что настоящая жировая эмболия в легких всегда служит признаком тяжкого, причиненного тупым предметом повреждения, нанесенного потерпевшему до того, как он оказался в огне”²⁹¹.

Любопытная, на наш взгляд, закономерность наблюдается при решении диагностических задач в судебно-биологической экспертизе.²⁹² Показательно, что в заключениях экспертов - биологов очень редко встречаются вероятные выводы. Объясняется это тем, что биологические законы, представляющиеся такими пластичными, на самом деле жестко ограничивают возможность или вероятность существования конкретного факта. Чаще всего такие выводы даются в тех случаях, когда внутреннее убеждение эксперта позволяет констатировать тождество, но для обоснования вывода не хватает реальных фактических данных, что обусловлено биологической неполноценностью исследуемого объекта.

Еще более жесткие математические закономерности обнаруживаются при проведении генотипоскопической экспертизы. Оценка идентификационного значения выявленных признаков здесь осуществляется на основе вероятностных расчетов, базирующихся на данных о частотах встречаемости признаков у населения (в популяции). Частоты встречаемости признаков устанавливают опытным путем. Для этого исследуют определенную выборку людей, отражающую распределение признаков в популяции, и для каждого из них подсчитывают частоту встречаемости. Данные о частотах встречаемости позволяют вычислить вероятности идентификационных признаков. Вопросы, касающиеся расчета вероятности при оценке результатов ДНК-анализа, достаточно подробно рассматриваются как в иностранной, так и отечественной литературе²⁹³.

Очевидно, что при оценке вероятности встречаемости тех или иных ДНК-признаков у обследуемых людей без математического аппарата не обойтись. При установлении тождества сравниваемых объектов заключительная часть выводов эксперта могут быть сформулирована в следующих вариантах:

“По данным исследования локусов..., кровь на ноже могла произойти от гр-на Петрова. Частота встречаемости сочетания признаков, выявленных в исследуемом пятне и в генотипе гр-на Петрова, составляет 2х10^-5. Это означает, что указанное сочетание генетических признаков встречается в среднем у двух человек на 100 тысяч".

"При исследовании пятен крови на ноже по локусам... в ней выявлены те же генетические признаки, что и в крови гр-на Потапова. Вероятность их случайного совпадения составляет 1:250000, т.е. обнару­женные признаки в их сочетании встречаются в среднем у одного человека из 250 тысяч".

"В следах на тампоне с вагинальным содержимым гр-ки Ляховой обнаружена сперма, которая могла произойти от гр-на Семенова. Вероятность случайного совпадения генетических признаков, выявленных в следах и в крови гр-на Семенова, составляет 2х10^-4. Таким образом, признаки, согласующиеся с генетической характеристикой, установленной при исследовании пятна, содержащего сперму, могут быть обнаружены в среднем у двух мужчин из 10 тысяч”²⁹⁴.

Основываясь на теории вероятностей, можно заключить, что вероятность случайного совпадения признаков настолько мала, что при проведении генотипоскопической экспертизы мы практически всегда имеем дело с выводами в категорической форме, а экспертные ситуации, возникающие при этом, являются детерминированными.

Значение генотипоскопической экспертизы трудно переоценить. Использование результатов генотипоскопической экспертизы в расследовании сложных и неочевидных преступлений позволяет с большой степенью вероятности говорить о возможности их раскрытия экспертным путем.

Именно так было раскрыто неочевидное убийство с целью сокрытия группового изнасилования 16-ти летней школьницы, совершенное в июне 1997 г. во дворе средней школы № 40 г. Барнаула ее одноклассниками Варфоломеевым и Шмаковым. Представляется, что именно это особо жестокое, циничное и очень резонансное преступление положило начало развитию генотипоскопической экспертизы в Алтайском крае.

Из фабулы дела: накануне убийства, после выпускного вечера преступники вместе с потерпевшей до 23 ч. продолжили распивать спиртные напитки в коммерческом киоске, расположенном на площади Октября. Затем втроем отправились провожать девушку до дома. Проходя мимо школы №40, Шмаков предложил Варфоломееву изнасиловать одноклассницу. Тот согласился, и они, преодолев сопротивление потерпевшей, поочередно совершили с ней половой акт в естественной и извращенной формах, после чего, испугавшись ответственности за совершенное преступление, преступники задушили девушку.

Предварительно договорившись друг с другом о том, что они, якобы, расстались с потерпевшей на площади Октября около 23 часов, Варфоломеев и Шмаков отправились по своим домам, где на следующее утро и были задержаны следственно-оперативной группой. У подозреваемых были сделаны смывы с половых членов, изъята верхняя одежда и нижнее белье. Свою вину в совершенном преступлении задержанные полностью отрицали. Учитывая тяжкий характер совершенного преступления, по делу была назначена генотипоскопическая экспертиза, выводы по которой были сформулированы следующим образом:

“1) В следах на сорочке и футболке, изъятых у гр-на Варфоломеева, обнаружена кровь человека, в которой выявлены аллельные варианты АроВ 35,47; D 180519,29; D 17530 9,10; характерные для генотипа самого гражданина Варфоломеева и не свойственные генотипу потерпевшей М.

Однако на трусах Варфоломеева имеется пятно, в котором обнаружена кровь человека и выявлены аллельные варианты АроВ 37,41; D158018,23; D175304,5/ Те же генетические признаки выявлены и в крови потерпевшей М. Вероятность случайного совпадения выявленных признаков составляет в среднем 7,2^х 10^-5, т.е. указанные признаки в их сочетании встречаются в среднем у одного человека из 14 тыс.

В следах на тампонах со смывами с половых членов Варфоломеева и Шмакова обнаружены вагинальные выделения, которые могли произойти от гр-ки М. Частота встречаемости сочетания признаков, выявленных в исследуемых выделениях и в генотипе гр-ки М. составляет 2^х 10^-5. Это означает, что указанное сочетание генетических признаков встречается в среднем у двух человек из 100 тысяч”.

Вероятность случайного совпадения генетических признаков в приведенном примере была настолько мала, что позволяет оценить выводы эксперта как категорические. Преступление, фактически, было раскрыто экспертным путем.

Экспертная ППСС детерминированного типа, в отличие от рандомизированной, характеризуется большей степенью информационной определенности. Это выражается в том, что эксперт в своей познавательно - поисковой деятельности имеет достаточно исходных данных для проведения той или иной экспертизы и научно - обоснованную методику экспертных исследований. При этом категорический вывод может быть, как положительным, так и отрицательным в том случае, когда ни достаточными исходными данными, ни разработанной методикой экспертного исследования познающий субъект не располагает. Сомнений при таком типе экспертной ситуации исследователь, как правило, не испытывает, т.к. имеющаяся в распоряжении эксперта информация не лишена внутренних детерминант.

Иначе дело обстоит с экспертной ППСС рандомизированного типа. Здесь исходной информации у эксперта явно недостаточно, а в имеющейся часто отсутствуют детерминанты, что и находит свое выражение в формулировании вывода вероятностного характера.

Возникает вопрос: каково же место вероятных выводов в системе судебных доказательств. Еще в марте 1971 г. Пленум Верховного Суда СССР так выразил свое мнение по данной проблеме: “Обратить внимание судов на то, что вероятное заключение эксперта не может быть положено в основу приговора”²⁹⁵.

Реакция научной общественности на данное постановление была неоднозначной, а дискуссия по этому вопросу разгорелась с новой силой. Многие специалисты не согласились с разъяснениями Пленума либо были готовы их принять с рядом существенных уточнений (Л.Е. Ароцкер, Г.Ш. Берлянд, А.Г. Егоров, В.Я. Колдин, В.Ф. Орлова, Ю.К. Орлов, Н.Л. Селиванов и др.).

"Решение Пленума 1971 г., несомненно, сыграло свою положительную роль, препятствуя принятию судами недостаточно обоснованных решений, однако вызвало ряд вопросов - например, есть ли четкая граница между категорическим и вероятным заключением и как определить ее положение в каждом конкретном случае?”²⁹⁶

Отдельные авторы полагают, что “...любой категорический вывод, например, при идентификационном исследовании, будет носить вероятный характер, так как любой природный объект имеет бесконечно большое число признаков, а, значит, указанная вероятность тождества может бесконечно приближаться к единице, но никогда не станет равной единице. Причем вероятность утверждаемого тождества тем больше, чем многочисленнее совокупность идентификационных признаков и чем выше идентификационная значимость каждого из данных признаков, отобразившихся и выявленных на объекте исследуемого происхождения”²⁹⁷.

В связи с этим, возникают два вопроса, ответы на которые совсем не очевидны: 1) может ли эксперт, приходя логически к вероятному выводу о тождестве, дать положительное категорическое заключение? 2) как, по какому принципу в каждом конкретном случае эксперт должен определить, является ли выявленная совокупность признаков индивидуальной и неповторимой, если она позволяет сделать вывод о тождестве только в вероятной форме?

Важность этих вопросов обусловлена ролью экспертного заключения в уголовном процессе.

Во-первых, от формы вывода может зависеть ценность и значимость экспертного заключения в целом как доказательства по делу.

Во-вторых, при возникновении у субъекта доказывания каких - либо сомнений, касающихся экспертного заключения, возможно назначение повторной экспертизы (с поручением произвести ее другому эксперту), что увеличивает сроки следствия.

Отвечая на первый из поставленных вопросов необходимо признать, что в ряде случаев положительный категорический вывод эксперта, содержательно достоверный и не претендующий на абсолютный характер, имеет право на жизнь. По поводу второго вопроса необходимо отметить, “что прямые ответы на него содержат, например, некоторые методики исследований, используемые в почерковедении и в портретной экспертизе. Установленные этими методиками численные критерии определяют, по сути дела, максимальную вероятность ошибки, которой эксперту разрешено пренебречь при формулировании категорического вывода о тождестве”²⁹⁸.

Разумеется, такие методики обеспечивают более объективные выводы, чем интуитивная оценка экспертом совокупности признаков на основе личного опыта, т.е. позволяют экспертам с различным опытом и стажем работы придти к одинаковым выводам в одной и той же экспертной ситуации. Однако представляется очевидным невозможность определения единого для всех экспертных ситуаций порога суммарной идентификационной значимости выявленных признаков. Каким же образом разрешить данную проблему?

И.В. Овсянников предлагает следующее ее решение: “...Экспертные методики, использующие количественную оценку идентификационной значимости выявленных признаков, базируются на математической науке теории вероятностей. Учитывая, что эксперт, в отличие от субъекта доказывания, как правило, не имеет полной информации обо всех материалах дела, о важности и значении своего заключения для дела, можно предложить следующий вариант решения вопроса: если эксперту удалось количественно оценить вероятность устанавливаемого факта, он формулирует вывод в вероятной форме с указанием численной вероятности утверждаемого. Таким образом, решение о признании идентичности объектов фактом практически достоверным принимает следователь, что согласуется с рекомендациями теории вероятностей”²⁹⁹.

Безусловно, это предложение можно рассматривать как один из вариантов разрешения рандомизированной экспертной ППСС. Однако при данном варианте, на наш взгляд, происходит трансформация экспертной ситуации в следственную, так как оценка достоверности вероятного вывода эксперта теперь возлагается на следователя.

Рандомизированные экспертные ППСС отличаются от детерминированных не только по степени информационной определенности, но и по способам разрешения. Эти способы часто базируются на законах статистической вероятности, имеют ярко выраженное игровое начало, которое особенно эффективно в условиях полной информационной неопределенности.

В качестве примера удачного разрешения экспертом ППСС рандомизированного типа приведем случай из экспертной практики, описанный В.Л. Поповым.

Гражданин Пальцев, находясь на своем дачном участке, в 8 час. 30 мин. почувствовал себя плохо, и, несмотря на оказываемую ему медицинскую помощь, скончался, не приходя в сознание. Прибывшая на место происшествия врач "Скорой помощи" констатировала смерть Пальцева от острой сердечной недостаточности. Однако в результате вскрытия трупа в правом куполе диафрагмы и правой доле печени была обнаружена остроконечная 7,62 мм пуля к автомату Калашникова. Общая протяженность раневого канала составила 48 см. Его первый прямолинейный участок был равен 27 см, а второй - 21 см. Так было положено начало сложнейшей экспертной ситуации, для разрешения которой понадобились усилия десятков специалистов и срок в 1,5 года.

Не имея никаких других данных, кроме акта вскрытия, следователь попросил эксперта установить направление и дистанцию выстрела. Эксперт пояснил, что в данном случае эти вопросы выходят за рамки его компетенции, т.к. методика решения этого вопроса в судебно - медицинской экспертологии практически не отработана. Известно лишь, что гильзы в момент выстрела вылетают в определенном направлении для каждого вида оружия, причем на вполне определенное расстояние. Для того, чтобы установить направление и дистанцию выстрела, необходимо знать позу Пальцева и стрелявшего человека в этот момент. А таких данных не было.

Отвечая на вопрос о дистанции выстрела, эксперт мог только подчеркнуть, что дистанция была "неблизкой". Следователь направил материалы вскрытия на гистологическое и физико-техническое исследования. Опустив исследовательскую часть, приведем выводы из заключения физико-технической экспертизы: “Повреждения на теле Пальцева вполне могли быть причинены пулей, выпущенной из нарезного оружия. Выстрел был произведен с расстояния вне сферы действия дополнительных факторов выстрела, т.е. с дальнего расстояния”.

На что опирался эксперт, делая свой вывод о нарезном оружии? Только на следы нарезов на пуле, найденной в теле Пальцева. Но это - выход за пределы компетенции судебного медика, поскольку оценка следов на пулях, возникающих в момент выстрела от ее взаимодействия со стволом оружия, является прерогативой эксперта - криминалиста. Кроме того, физик - техник допустил терминологическую неточность, применив, вместо общепринятого в экспертологии понятия "неблизкая дистанция", термин "дальнее расстояние".

Здесь необходимо уточнить, что термин "неблизкая дистанция", также, как и "дальнее расстояние", содержит значительный элемент лингвистической неопределенности и, в связи с этим, также мало способствует разрешению данной экспертной ППСС. Поэтому определение дистанции выстрела оставалось опорным моментом в решении сложившейся проблемно - поисковой ситуации.

Проведя визирование возможных направлений горизонтального выстрела, следователь последовательно исключил южное, западное и восточное направление, поскольку на территории выстрела находились различные строения. К северу располагался лесной массив, за которым в 1,5 км к северо-западу находилась войсковая часть, а в 2 км на северо-восток – ее стрельбище. Других объектов в секторе больше не было.

Дополнительное тщательное визирование исключило территорию войсковой части, т.к. на пути возможной траектории выстрела находился один из садоводческих домиков. При его осмотре следов действия пули найдено не было. Оставалось только стрельбище, но днем происшествия была нерабочая суббота, а в этот день стрельбы, по официальному сообщению, командования, не планировались и не проводились. Тогда следователь поставил на разрешение экспертов следующий вопрос:

1) Мог ли быть произведен выстрел с расстояния 2000 м и исключается ли при этом возможность получения повреждений Пальцевым при выстреле с этого расстояния?

На 4 биоманекенах удалось получить слепые ранения, сходные с пов-реждениями у Пальцева по локализации входной раны и направлению раневого канала. Однако на этом сходство заканчивалось, так как все раны, полученные в эксперименте, не имели дефекта кожи, как это было отмечено на трупе Пальцева: они имели продолговатую форму и были окружены широким осаднением, напоминавшим по форме и размерам боковой силуэт пули. Иначе говоря, на расстоянии 2000 м пуля способна оказать только клиновидное действие, ее энергии было явно недостаточно для образования дефекта кожи.

Факт клиновидного действия пули на расстоянии 2000 м от места выстрела был подтвержден математически. Экспертная ситуация, заходила в тупик, и тогда следователь принял рандомизированное решение, поставив перед экспертами следующую задачу - если они смогли исключить дистанцию 2000 м, то тогда пусть последовательно исключают и остальные расстояния (1500, 1000, 500 м и т.д.).

Понятно, что исследование в таком ключе могло составить большое и долговременнее научное направление, но ограниченные процессуальные сроки расследования заставили экспертов в ответ также применить метод рандомизации.

Опираясь на законы статистической вероятности, они ограничили поиск двумя основными направлениями исследований: 1) оценкой возможности выстрела с расстояния 2000 м и более; 2) с расстояния 500 м и менее. Серия опытов по второму направлению поиска позволила сделать вывод о том, что выстрел был произведен из проходящего поезда. А проведенные оперативно - розыскные мероприятия, основанные на данном заключении экспертов, позволили установить, что выстрел случайно произвел часовой, сопровождавший эшелон войсковой части, при разборке и сборке автомата. Военнослужащий срочной службы был уже более года как уволен в запас из Вооруженных Сил, проживал во Владивостоке и от неожиданности совершенно “потерял дар речи”, когда за ним пришли сотрудники уголовного розыска³⁰⁰.

Приведенный выше пример наглядно иллюстрирует, что проблемно-поисковая следственная ситуация может быть успешно разрешена экспертными поисковыми средствами, а метод рандомизации, основанный на статистической вероятности, может быть весьма эффективен в условиях ограниченных процессуальных сроков расследования и полной информационной неопределенности.

Полагаем, научно - практическое значение классификации экспертных ситуаций состоит в том, что она позволяет отграничить экспертную от других следственных ситуаций, а также проследить диалектику перерастания экспертной ситуации в оперативно - розыскную, следственную, судебную и наоборот.

Так, можно проследить трансформацию экспертной в оперативно-розыскную ситуацию при раскрытии преступления экспертным путем. Особую роль здесь, конечно, отводится дактилоскопии, особенно в связи с начавшимся еще в 1993 г. широкомасштабным внедрением в практику работы экспертно - криминалистических подразделений ОВД автоматизированных дактилоскопических информационных систем АДИС типа "Папилон", которые “...являются примером эффективного использования современных компьютерных технологий в криминалистике. Высокая надежность поиска (по данным отдельных авторов - от 90 до 94%) все чаще позволяет говорить о возможности раскрытия преступления экспертным путем”³⁰¹.

В экспертно - криминалистических подразделениях системы МВД существует и специальная форма отчетности по такому раскрытию - "Аналити-ческая таблица ежемесячная по каждому эксперту данных показателей работы экспертно-криминалистических подразделений гор(рай)отделов внутренних дел края (области)". В ней предусмотрены и соответствующие графы:

11) установление лиц, причастных к преступлению;

12) количество дактилоскопических экспертиз, установивших преступников;

13) количество преступлений, раскрытых с помощью дактилокартотек;

18) количество преступлений, раскрытых с помощью других картотек и коллекций.

Здесь необходимо заметить, что существующая система экспертной отчетности во многом предопределяет возникновение и развитие ситуаций организационно - неупорядоченного типа.

Так, в январе 1999 г. был уволен из органов внутренних дел эксперт -криминалист Центрального РОВД г. Барнаула за то, что на протяжении 1997-1998 гг., выезжая на осмотры МП, данный недобросовестный эксперт умышленно оставлял свои отпечатки пальцев, таким образом искусственно завышая процент обнаруженных и изъятых с места происшествия следов преступления. Внедренная и активно используемая в практике работы ЭКП ОВД компьютерная программа “Sonda” без труда обнаружила данную фальсификацию.

Полагаем, на предотвращение именно таких организационно-неупорядоченных ситуаций направлено Положение о направлении материальных носителей, содержащих дактилоскопическую информацию, в органы внутренних дел, утвержденное Постановлением Правительства РФ № 1543 от 25.12.1998 г.³⁰² Данное Положение определяет круг лиц, подлежащих обязательному дактилоскопированию, в том числе и среди сотрудников ОВД.

Возникновению и развитию экспертных ситуаций организационно-неупорядоченного типа во многом способствует и то, что в последнее время в ЭКЦ МВД - ГУВД по собственной инициативе руководителей стали появляться все новые виды экспертиз. Вслед за бухгалтерской прослеживаются попытки организовать производство товароведческих экспертиз и даже судебно - медицинских моргов. Начальники управлений в конце 90 – х годов прошлого столетия вдруг осознали, что дешевле содержать своих специалистов, чем платить за производство экспертиз сторонним организациям. Данная практика представляется очень вредной, т.к. при этом нарушается отлаженный порядок контроля за деятельностью таких экспертов, который складывался в экспертных учреждениях Минздрава, Минюста, МВД, ФСБ не одно десятилетие и отражает специфику каждого из ведомств.

И, наконец, объективным фактором возникновения экспертных ситуаций организационно - неупорядоченного типа является большая нагрузка экспертов.

Проведенные нами исследования показывают, что существует зависимость между планируемой нагрузкой экспертов подразделений МВД различного уровня и сложностью проводимых экспертных исследований.

Так, если планируемая нагрузка эксперта - криминалиста ЭКО гор(рай) отдела ВД составляет 120 экспертиз в год (на момент исследования в 2011 году фактическая нагрузка эксперта – криминалиста в Железнодорожном РОВД г. Барнаула, например, составила около 350 экспертиз в месяц), то эксперта - криминалиста ЭКЦ УВД края, соответственно - уже 96 экспертиз в год.

Еще меньше планируемая нагрузка для эксперта - биолога, производящего генотипоскопическую экспертизу - 16 экспертиз в год. Это и понятно, так как генотипоскопическая экспертиза является одной из самых трудоемких и дорогих экспертиз, назначаемых в основном по тяжким и особо тяжким преступлениям.

Так, для производства генотипоскопической экспертизы в качестве экспертного оборудования используются 23 прибора и 33 реагента, по крайней мере, 7 из которых – очень дорогие и дифицитные³⁰³.

 

Выводы

• Экспертную ППСС можно определить, как тип следственной ситуации, порождаемой мыслительной деятельностью специального познающего субъекта - эксперта, который путем выдвижения и проверки экспертных версий исследует объекты материального мира, решая при этом своими познавательными средствами задачу установления истины в уголовном судопроизводстве.

• Экспертное прогнозирование входит в структуру экспертной ППСС, и по сравнению с криминалистическим, более узко, предметно.

• Стратегическое экспертное прогнозирование направлено на оценку выполнимости экспертного задания в целом; тактическое - на предупреждение и преодоление возможных экспертных ошибок.

• Экспертная ошибка при определенных условиях может перерастать в следственную или судебную, инициируя развитие ППСС соответствующей направленности.

• Большое научно-практическое значение имеет классификация экспертных ситуаций, т.к. она позволяет отграничить экспертную ситуацию от других следственных ситуаций, а также проследить диалектику перерастания экспертной в оперативно-розыскную, следственную и судебную ППСС.

• Деление экспертных ситуаций по степени информационной определенности на детерминированные и рандомизированные напрямую связано с формами выводов в заключении эксперта - категорической и вероятной.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

В работе была предпринята попытка с позиции познающего субъекта уголовного процесса исследовать информационную природу следственной ситуации. Выявление диалектической взаимосвязи детерминизма и случайности в генезисе следственной ситуации позволило авторам сформулировать концепцию так называемой “рандомизированной проблемно-поисковой следственной ситуации”, развивающейся под действием закона случайных чисел. Исходным концептуальным положением при этом является то, что любой следственной ситуации корреспондирует ситуация преступления. Чем более выражен элемент случайности в событии преступления, тем больше стихийного, рандомизированного начала в развитии следственной ситуации, которая должна последовательно рассматривается отдельно для эксперта, оперативного работника и следователя.

Проблемно - поисковая следственная ситуация представляет собой наиболее психологизированный тип следственной ситуации, характеризующий определенный уровень психической активности познающего субъекта (оперработника, эксперта, следователя, прокурора, судьи) в процессе постановки и решения задач преодоления информационной неопределенности по расследуемому уголовному делу.

Математические методы могут успешно применяться при моделировании типовых проблемно-поисковых следственных ситуаций, а ситуационное моделирование в методике расследования преступлений можно рассматривать как один из вариантов криминалистического и экспертного прогнозирования.

Границы информационного поля, с которым сталкивается субъект познания на первоначальном этапе расследования, определяет генезис и динамику исходных проблемно-поисковых следственных ситуаций. Специфическая природа исходных проблемно -поисковых следственных ситуаций позволяет также выделить такие ее признаки, как динамизм и многофакторность.

Ситуационное моделирование – это современный вектор приращения криминалистического знания, нуждающийся в постоянном исследовательском мониторинге.

 

 

 

                                                     Список использованной литературы:

 

1. Аверьянова, Т.В. Криминалистика: Учебник для вузов [Текст] / Т.В. Аверьянова, Р.С. Белкин, Ю.Г. Корухов, Е.Р. Россинская; под ред. Р.С. Белкина. – М.: Изд-во НОРМА, 2001. – 990 с.

2. Азаров, В.А. Охрана имущественных интересов личности в сферах оперативно-розыскной и уголовно-процессуальной деятельности [Текст] / В.А. Азаров, С.В. Супрун. – Омск: 2001. – 267 с.

3. Александров, А.И. Наркотики в России: преступления и расследование. Научное издание [Текст] / А.И. Александров, М.Я. Айбиндер и др.; под ред. В.П. Сальникова. – СПб.: 1999. – 470 с.

1. Альтшуллер, Г.С. Найти идею. Введение в теорию решения изобретательских задач [Текст] / Г.С. Альтшуллер; отв. ред. А.К. Дюнин; АН СССР, Сиб. отд-ние. – Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние 1986. – 209 с.

2. Андреева, Г.М. Социальная психология / Г.М. Андреева. – М.: изд-во МГУ, 1980. – 416 с.

3. Ароцкер, Л.Е. Использование данных криминалистики в судебном разбирательстве уголовных дел [Текст] /Л.Е. Ароцкер. – М.: Юрид. лит., 1964. – 221 с.

4. Арсеньев, В.Д. Основы теории доказательств в советском уголовном процессе [Текст] / В.Д. Арсеньев. – Иркутск: изд-во Иркут. гос. ун-та, 1970. – 122 с.

5. Афанасьев, В.Г. Системность и общество [Текст] / В.Г. Афанасьев. – М.: Политиздат, 1981. – 242 с.

6. Ахмедшин, Р.Л. Криминалистическая характеристика личности преступника [Текст] / Р.Л. Ахмедшин. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. – 247с.

7. Ахмедшин, Р.Л. Тактика коммуникативных следственных действий [Текст] / Р.Л. Ахмедшин. – Томск: изд-ский дом Томского гос. ун-та, 2014. – 294 с.

8. Ахмедшин, Р.Л. Тактика поисковых следственных действий [Текст] / Р.Л. Ахмедшин. – М.: Юрлитинформ, 2016. – 344 с.

9. Ахмедшин, Р.Л. Тактика экспериментальных следственных действий [Текст] / Р.Л. Ахмедшин. – М.: Юрлитинформ, 2017. – 320 с.

10. Ахмедшин, Р.Л.: Скоревич А.С., Фоминых И.С. О взаимосвязи между особенностями папиллярного узора и психологическими свойствами личности / Р.Л. Ахмедшин, А.С. Скоревич, И.С. Фоминых // Вестн. Том. гос. ун-та. – 2016. – № 409. – C. 178-186

11. Ахмедшин, Р. Л., Фоминых И. С. О систематизации, формализации и нормализации криминалистически значимой информации о событии преступления [Текст] / Р.Л. Ахмедшин, И.С. Фоминых // Часопис Національного університету «Острозька академія». Серія «Право». – 2015. – № 2 (12). – C. 1-17

12. Бабаян, Э.А. Наркология [Текст] / Э.А. Бабаян, М.Х. Гонопольский. – М.: Медицина, 1990. – 336 с.

13. Баев, О. Я. Российская криминалистика начала 21 в.: направления развития, современные проблемы [Текст] / О.Я. Баев // Вестник криминалистики. М.: Спарк, 2000. Вып.1. – С. 5-15.

14. Бахин, В. П. Криминалистическая характеристика преступления как элемент расследования [Текст] / В.П. Бахин // Вестник криминалистики. Вып. 1. М.: Спарк, 2000. – С. 16-22.

15. Бахин, В.П., Кузьмичев, В.С., Лукьянчиков, Е.Д. Тактика использования внезапности в раскрытии преступлений органами внутренних дел [Текст] / В.П. Бахин, В.С. Кузьмичев, Е.Д. Лукьянчиков. – Киев, НИиРИО КВШ МВД СССР, 1990. – 78 с.

16. Баяхчев, В.Г. Расследование преступлений, связанных с изготовлением и распространением синтетических наркотических средств: Учебное пособие [Текст] / В.Г. Баяхчев, И.И. Курылев, А.П. Калинин. – М.: ВНИИ МВД РФ, 1995. – 46 с.

17. Бедняков, Д.И. Непроцессуальная информация и расследование преступлений [Текст] / Д.И. Бедняков. – М.: Юрид. лит., 1991. – 205 с.

18. Белкин, Р.С. История отечественной криминалистики [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: НОРМА, 1999. – 496 с.

19. Белкин, Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы. От теории – к практике [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: Юрид. лит., 1988. – 304 с.

20. Белкин, А.Р. Криминалистические классификации [Текст] / А.Р. Белкин. – М.: Мегатрон, 2000. – 223 с.

21. Белкин, Р.С. Курс криминалистики [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: Юристъ, 1997. – 480 с. Т. 1.

22. Белкин, Р. С. Курс криминалистики [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: Юристъ, 1997. – 480 c. Т. 3.

23. Белкин, Р.С. Курс советской криминалистики [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: 1978. – 407 с. Т. 2

24. Белкин, Р.С. Курс советской криминалистики [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: Юрид. лит., 1979. – 407 с. Т. 3.

25. Белкин, Р.С. Курс советской криминалистики: Криминалистические средства, приемы, рекомендации [Текст] / Р.С. Белкин. – М.: 1979. – 480 с.

26. Белкин, Р.С. Общая теория советской криминалистики [Текст] / Р.С. Белкин. – Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1986. – 397 с.

27. Белкин, Р. С., Быховский И. И., Дулов А. В. Модное увлечение или новое слово в науке? [Текст] / Р.С. Белкин, И.И. Быховский, А.В. Дулов. // Социалистическая законность. – 1987. – № 9. – С. 56-58.

28. Белкин, Р.С., Винберг, А.И. Криминалистика: Общетеоретические вопросы [Текст] / Р.С. Белкин, А.И. Винберг. – М.: Юрид. лит., 1973. – 264 с.

29. Берроуз, У. Голый завтрак: пер. с англ.; предисловие А. Шаталова [Текст] / У. Берроуз. – М.: Глагол, 1998. – 306 с.

30. Бехтерев, В.М. Внушение и его роль в общественной жизни [Текст] / В.М. Бехтерев. – СПб.: Издание К.Л. Риккера, 1908. – 175 с.

31. Билибин, Д.П. Патофизиология алкогольной болезни и наркомании [Текст] / Д.П. Билибин, В.Е. Дворников. – М.: Изд-во УДН, 1991. – 108 с.

32. Боева, М. В. Тактико-коммуникативная компетентность следователя. [Текст]: дис. … канд. юрид. наук / М.В. Боева. – Воронеж: 2002. – 123 с.

33. Боголюбова, Т.А. Расследование и предупреждение преступлений, связанных с незаконным изготовлением, приобретением, хранением, перевозкой или сбытом наркотических средств [Текст] / Т.А. Боголюбова, К.А. Толпекин. – М.: 1989. – 148 с.

34. Болотовский, И.С. Наркомании. Токсикомании [Текст] / И.С. Болотовский. – Казань: 1989. – 98 с.

35. Брагер, Д.К., Татауров А.А. Отдельные положения криминалистической тактики [Текст] / Д.К. Брагер, А.А. Татауров. – Южно-Сахалинск: Сахалинская областная типография, 2012. – 123 с.

36. Бурданова, В.С. Расследование преступлений о незаконных действиях с наркотическими средствами. Часть 3. Криминалистическая характеристика преступлений: Методические рекомендации [Текст] / В.С. Бурданова. – СПб.: Институт повышения квалификации прокурорско-следственных работников Генпрокуратуры РФ, 1993. – 84 с.

37. Бьюли, Т. Неотложная помощь в психиатрии и наркологии. Экстренная помощь в медицинской практике [Текст] / Т. Бьюли; под ред. К. Ожильви. – М.: Медицина, 1987. – 108 с.

38. Васильев, А.Н. Проблемы методики расследования отдельных видов преступлений [Текст] / А.Н. Васильев. – М.: Изд-во МГУ, 1978. – 72 с.

39. Васильев, А.Н. Следственная тактика [Текст] / А.Н. Васильев. – М.: 1976. – 220 с.

40. Васильев, А.Н. Предмет, система и теоретические основы криминалистики [Текст] /А.Н. Васильев, Н.Т. Яблоков. – М.: изд-во МГУ, 1984. – 144 с.

41. Васильев, Л.В. Юридическая психология. Учебник. [Текст] / Л.В. Васильев. – М.: Юридическая литература., 1991. – 464 с.

42. Ведерников, Н.Т. Изучение личности преступника в процессе расследования [Текст] / Н.Т. Ведерников. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1968. – 84 с.

43. Ведерников, Н.Т. Личность обвиняемого и подсудимого [Текст] / Н.Т. Ведерников. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1978. – 174 с.

44. Возгрин, И.А. Криминалистическая методика расследования преступлений [Текст] / И.А. Возгрин. – Минск: Выш. школа, 1983. – 215 с.

45. Волчецкая, Т.С. Криминалистическая ситуалогия: Монография [Текст] / Т.С. Волчецкая; под ред. Н.П. Яблокова. – Калининград: изд-во Калинингр. ун-та, 1997. – 248 с.

46. Волынский, А. Ф. Инновационная деятельность в криминалистическом обеспечении расследования преступлений [Текст] / А.Ф. Волынский. // Вестник Владимирского юридического института. – № 3. – 2011. – С. 77-79.

47. Волчецкая, Т. С. Криминалистическая ситуалогия [Текст] / Т.С. Влчецкая. – М.- Калининград: Калинингр. ун-т., 1997. – 248 с.

48. Воронин, С. Э. Методика расследования экономических преступлений в уголовно-исполнительной системе: Монография [Текст] / С.Э. Воронин. – Барнаул: БФ РИПЭ, 1998. – 138 с.

49. Воронин, С.Э. Особенности расследования хищений, совершаемых должностными и материально-ответственными лицами на предприятиях исправительно-трудовых учреждений: Монография [Текст] / С.Э. Воронин. – Барнаул: 1994. – 302 с.

50. Воронин, С.Э. Проблемно-поисковые следственные ситуации и установление истины в уголовном судопроизводстве [Текст] / С.Э. Воронин. – Барнаул: Изд-во БЮИ МВД РФ, 2000. – 211 с.

51. Воронин, С.Э. Особенности выявления и расследования преступлений, предусмотренных ст. 122 УК РФ «Заражение ВИЧ-инфекцией»: Учебно-методическое пособие [Текст] / С.Э. Воронин, Ю.Л. Бойко. – Барнаул: Изд-во БЮИ МВД РФ, 2002. – 37 с.

52. Габиани, А.А. Наркотизм [Текст] / А.А. Габиани. Тбилиси: Изд-во Тбилис. ун-та, 1977. – 96 с.

53. Габиани, А.А. Уголовная ответственность за преступления, совершенные в состоянии опьянения [Текст] / А.А. Габиани. – Тбилиси: Мецниереба, 1968. – 88 с.

54. Гавло, В.К. Теоретические проблемы и практика применения методики расследования отдельных видов преступлений [Текст] / В.К. Гавло. – Томск: Изд-во ТГУ, 1985. – 333 с.

55. Гавло, В.К. Актуальные проблемы поисково-познавательной деятельности в суде [Текст] / В.К. Гавло, С.Э. Воронин. – Барнаул: Изд-во БЮИ МВД РФ, 2000. – 57 с.

56. Гавло, В.К. Избранные труды [Текст] / В.К. Гавло. – Барнаул: Изд-во Алтайского госуниверситета, 2011. – 850 с.

57. Гавло, В. К. К вопросу о криминалистической характеристике преступления [Текст] / В.К. Гавло // Вопросы повышения эффективности борьбы с преступностью. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1980. – С.118-123.

58. Гавло, В. К. Криминалистический механизм преступления и его значение в расследовании [Текст] / В.К. Гавло // Борьба с преступностью на современном этапе. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1982. – С. 59-61

59. Ганнушкин, П. Б. Клиника психопатий: их статика, динамика, систематика, некоторые общие соображения и данные [Текст] / П.Б. Ганнушкин // Психология индивидуальных различий. Тексты / под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова. – М.: Изд-во МГУ, 1982. – С. 262-269.

60. Ганнушкин, П. Б. Особенности эмоционально-волевой сферы при психопатиях // Психология эмоций. Тексты [Текст] / П.Б. Ганнушкин; под ред. В. К. Вилюнас, Ю. Б. Гиппенрейтер. – М.: Изд-во МГУ, 1984. – С. 252–279.

61. Глазырин, Ф.В. Конспект лекций по судебной психологии. Часть Особенная. [Текст] / Ф.В. Глазырин. – Свердловск: УрГУ, 1978. – 44 с.

62. Головин, А.Ю. Базовые криминалистические классификации преступлений [Текст] / А.Ю. Головин // Известия Тульского государственного университета. – 2013. – № 2-2. – С. 31-40.

63. Гранат, Н.Л., Ратинов, А.Р. Решение следственных задач [Текст] / Н.Л. Гранат, А.Р. Ратинов. – Волгоград: НИиРИО ВСШ МВД СССР, 1978. – 118 с.

64. Григорьев, Н.В. Следственные ошибки и причины их возникновения [Текст] / Н.В. Григорьев, А.А. Плотников. – Хабаровск: ХВШ МВД СССР1, 990. – 114 с.

65. Громов, И.А. Кабинет научно-судебной экспертизы по закону 29 июня 1912 года [Текст] / И.А. Громов. – СПб.: Типо-литография И.Г. Брауде, 1913. – 79 с.

66. Гросс, Г. Руководство для судебных следователей, как система криминалистики [Текст] / Г. Гросс. – СПб.: Н.К. Мартынов, 1908. – 286 с.

67. Де Риос, М.Д. Растительные галлюциногены [Текст] / М.Д. Де Риос. – М.: КСП, 1997. – 284 с.

68. Джандиери, А.С. Расследование дел о незаконных операциях с наркотическими веществами: Учебное пособие [Текст] / А.С. Джандиери. – Л.: Институт усовершенствования следственных работников, 1984. – 44 с.

69. Доля, Е.А. Использование в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности [Текст] / Е.А. Доля. – М.: Спарк, 1996. – 78 с.

70. Драпкин, Л.Я. Основы теории следственных ситуаций [Текст] / Л.Я. Драпкин. – Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1987. – 168 с.

71. Дулов, А. В. Основы психологического анализа на предварительном следствии [Текст] / А.В. Дулов. – М.: Юридическая литература, 1973. – 168 с.

72. Дулов, А.В. Судебная психология: Учебник [Текст] / А.В. Дулов. – Минск: Вышэйш. шк., 1970. – 565 с.

73. Жбанков, В.А. Человек как носитель криминалистически значимой информации [Текст] / В.А. Жбанков. – М.: АПО, 1993. – 101 с.

74. Жуков, О.И. Тактико-криминалистическая основа следственной деятельности [Текст]: дис. … канд. юрид. наук. – М.: 2006. – 208 с.

75. Зазулин, Г.В. Криминология [Текст] / В.Г. Зазулин; под ред. В.Н. Бурлакова, С.Ф. Милюкова, С.А. Сидорова, Л.И. Спиридонова. – СПб.: СПб ВШ МВД РФ, 1995. – 424 с.

76. Закон об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации: Комментарий [Текст] / под ред. А.Ю. Шумилова. – М.: Юрид. лит., 1994. – 128 с.

77. Законность в досудебных стадиях уголовного процесса России [Текст] / А.Б. Соловьев, М.Е. Токарева, А.Г. Халиулин, Н.А. Якубович. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997. – 118 с.

78. Зникин, В.К. Оперативно-розыскное обеспечение раскрытия и расследования преступлений [Текст] / В.К. Зникин. – Кемерово: изд-во КемГУ, 2003. – 164 с.

79. Зорин, Г. А. Тактический потенциал следственного действия. Учеб. пос. [Текст] / Г.А. Зорин. – Мн.: Изд-во БГУ, 1989. – 80 с.

80. Игнатов, В.П., Михайлов, Б.П. Предупреждение и раскрытие преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков [Текст] / В.П. Игнатов, Б.П. Михайлов. – М.: Московская академия МВД России, 2000. – 96 с.

81. Кабаченко, Т.С. Методы психологического воздействия [Текст] / Т.С. Кабаченко. – М.: Педагогическое общество России, 2000. – 384 с.

82. Калугин, А.Г. Особенности доказывания по уголовным делам о незаконном сбыте наркотических средств: Практическое пособие [Текст] / А.Г. Калугин. – Красноярск: Сибирский юридический институт МВД России, 2003. – 66 с.

83. Каминский, М. К. Что есть, что может быть и чего быть не может для системы «Криминалистика» [Текст] / М.К. Каминский // Вестник криминалистики. – Вып. 1 (3). – М.: 2002. – С. 8-14.

84. Клиническая токсикология детей и подростков [Текст] / под ред. В.И. Марковой, В.В. Афанасьева, Э.К. Цыбулькина, М.В. Неженцева. – СПб.: ИНТЕРМЕДИКА, 1998. – 304 с.

85. Князьков, А.С. Концептуальные положения тактического приема [Текст] / А.С. Князьков. – Томск: изд-во Томского гос. ун-та, 2012. – 190 с.

86. Колдин, В.Я. Идентификация при расследовании преступлений [Текст] / В.Я. Колдин. – М.: Юрид. лит., 1978. – 144 с.

87. Колесниченко, А.Н. Общие положения методики расследования отдельных видов преступлений [Текст] / А.Н. Колесниченко. – Харьков: Харьк. юрид. ин-т, 1965. – 87 с.

88. Колесниченко, А.Н. Криминалистическая характеристика преступлений: Учебное пособие [Текст] / А.Н. Колесниченко, В.Е. Коновалова. – Харьков: Харьк. юрид. ин-т, 1985. – 93 с.

89. Комаров, И.М. Криминалистические операции в досудебном производстве [Текст] / И.М. Комаров. – Барнаул: Изд-во АГУ, 2002. – 345 с.

90. Комиссаров, Б.Г. Подросток и наркотики. Выбери жизнь! [Текст] / Б.Г. Комиссаров. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2001. – 128 с.

91. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации [Текст] / Отв. ред. В.М. Лебедев. – М.: Юрайт-М, 2001. – 736 с.

92. Коновалова, В.Е. Психология в расследование преступлений [Текст] / В.Е. Коновалова. – Харьков: Вища школа, 1978. – 143 с.

93. Корноухов, В.Е. Основы общей теории криминалистики [Текст] / В.Е. Корноухов, В.М. Богданов, А.А. Закатов. – Красноярск: Изд-во КГУ, 1993. – 160 с.

94. Краткий словарь по социологии [Текст] / под ред. Д.М. Гвишиани, Н.И. Лапина. – М.: Политиздат, 1989. – 684 с.

95. Кривошеин, И. Т. Теоретические и прикладные проблемы допроса обвиняемого [Текст] / И.Т. Кривошеин. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. – 111 с.

96. Криминалистика: Учебник для вузов [Текст] / под ред. И.Ф. Герасимова, Л.Я. Драпкина. – М.: Высш. шк., 2000. – 672 с.

97. Криминалистика: Учебник для вузов [Текст] / под ред. проф. А.Ф. Волынского. – М.: Закон и право, ЮНИТИ-ДАНА, 1999. – 615 с.

98. Криминалистика: Учебник [Текст] / под ред. В.А. Образцова. – М.: Юристъ, 1997. – 757 с.

99. Криминалистика: Учебник [Текст] / под ред. И.Ф. Пантелеева, Н.А. Селиванова. – М.: Юрид. лит., 1988. – 543 с.

100. Криминалистика: Учебник [Текст] / под ред. Н.П. Яблокова, В.Я. Колдина. – М.: Изд-во МГУ, 1990. – 463 с.

101. Криминалистика: Учебник [Текст] / под ред. Т.А. Седовой, А.А. Эксархопуло. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1995. – 528 с.

102. Криминалистическое обеспечение деятельности криминальной милиции и органов предварительного расследования [Текст] / под ред. проф. Т.В. Аверьяновой и проф. Р.С. Белкина. – М.: Новый юрист, 1997. – 400 с.

103. Кудрявцев, В.Н. Механизм преступного поведения [Текст] / В.Н. Кудрявцев. – М.: Наука, 1981. – 256 с.

104. Курс криминалистики. Общая часть [Текст]. – М.: Юрист, 2000. – 784 с.

105. Курс криминалистики. [Текст] / отв. ред. В. Е. Корноухов. – Красноярск: Кн. изд-во, 1996. – 448 с. Том 1.

106. Лаврухин, С. В. Понятие и виды поведения преступника [Текст] / С.В. Лаврухин. // Правоведение. – 1998. – № 2. – С. 172-178.

107. Ларин, А.М. От следственной версии к истине [Текст] / А.М. Ларин. – М.: Юрид. лит., 1976. – 98 с.

108. Лейкина, Н.С. Личность преступника и уголовная ответственность [Текст] / Н.С. Лейкина. – Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1968. – 128 c.

109. Лекторский, В. А., Швырев, В. С. Актуальные философско-методологические проблемы системного подхода [Текст] / В.А. Лекторский, В.С. Швырев // Вопросы философии. – 1971. – № 1. – С. 146-153.

110. Леонгард, К. Акцентуированные личности [Текст] / К. Леонгард. – Ростов н/Д.: Изд-во «Феникс», 2000. – 544 с.

111. Лузгин, И.М. Методологические проблемы расследования [Текст] / И.М. Лузгин. – М.: Юрид. лит., 1973. – 103 с.

112. Лунеев, В. В. Преступность ХХ века. Мировой криминологический анализ [Текст] / В.В. Лунеев. М.: Норма, 1997. 525 с.

113. Лунеев, В. В. Теории права и криминальные реалии [Текст] / В.В. Лунеев // Криминология. Вчера, сегодня, завтра. 1 (36). 2015. С. 26-35

114. Майоров, А.А. Наркотики: преступность и преступления [Текст] / А.А. Майоров, В.Б. Малинин. – СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2002. – 290 с.

115. Матусевич, И.А. Изучение личности обвиняемого в процессе предварительного расследования преступлений [Текст] / И.А. Матусевич. – Минск: Изд-во БГУ, 1975. – 128 с.

116. Мезинов, Д. А. Преступная мотивация как объект познания в криминалистике [Текст]: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. – Томск: 1999. – 188 с.

117. Меретуков, Г.М. Криминалистические проблемы борьбы с наркобизнесом организованных преступных групп [Текст] / Г.М. Меретуков. – М.: Академия МВД РФ, 1995. – 383 с.

118. Морозов, Б. Н. О психологических факторах, влияющих на использование фотографии при производстве следственных действий [Текст] / Б.Н. Морозов // Актуальные проблемы совершенствования следственных действий: Сб. научн. трудов. – Ташкент: ТВШ МВД СССР, 1982. – С. 87-95

119. Николаева, Л.П. Выявление лиц, потребляющих наркотики, и особенности профилактического воздействия на них [Текст] / Л.П. Николаева, И.П. Пятницкая. – М.: ВНИИ МВД СССР, 1978. – 45 с.

120. Новик, И.Б. О моделировании сложных систем: Философский очерк [Текст] / И.Б. Новик. – М.: Мысль, 1965. – 152 с.

121. Новоселов, С.А. Тактика проведения реализации дел оперативных учетов при раскрытии и расследовании преступлений в сфере наркобизнеса [Текст] / С.А. Новоселов. – М.: Моск. ин-т МВД РФ, 1997. – 116 с.

122. Облаков, А.Ф. Криминалистическая характеристика преступлений и криминалистические ситуации: Учебное пособие [Текст] / А.Ф. Облаков. – Хабаровск: Изд-во Хабаровской высшей школы МВД СССР, 1985. – 88 с.

123. Образцов, В. А. Криминалистика [Текст] / В.А. Образцов. – М.: Юрикон, 1994. – 208 с.

124. Образцов, В.А. Криминалистика: модели средств и технологий раскрытия преступлений. Курс лекций [Текст] / В.А. Образцов. – М.: ИМПЭ-ПАБЛИШ, 2004. – 398 с.

125. Образцов, В.А. Криминалистическая классификация преступлений [Текст] / В.А. Образцов. – Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1988. – 211 с.

126. Ожегов, С.И. Словарь русского языка [Текст] / С.И. Ожегов; под ред. Н.Ю. Шведовой. – М.: Рус. яз., 1990. – 921 с.

127. Омигов, В.И. Криминологические и правовые проблемы борьбы с наркоманией и наркотизмом [Текст] / В.И. Омигов. – М.: Изд-во Акад. МВД РФ, 1992. – 196 с.

128. Организованная преступность [Текст] / под ред. А.И. Долговой, С.В. Дьякова. – М.: Юрид. лит., 1993. – 352 с.

129. Пантелеев, И.Ф. Криминалистика [Текст] / И.Ф. Пантелеев. – М.: 1988. – 654 с.

130. Перегудов, Ф.И., Тарасенко Ф. П. Основы системного анализа. 3-изд. [Текст] / Ф.И. Перегудов, Ф.П. Тарасенко. – Томск: изд-во НТЛ, 2001. – 396 с.

131. Платонов, К.К. Краткий словарь системы психологических понятий [Текст] / К.К. Платонов. – М.: Высшая школа, 1984. – 174 с.

132. Порубов, Н.И. Расследование преступлений, связанных с употреблением наркотиков: Лекция [Текст] / Н.И. Порубов, Г.А. Ярош. – Минск: Минская ВШ МВД СССР, 1988. – 52 с.

133. Поршнев, Б.Ф. Контрсуггестия и история // История и психология [Текст] / Б.Ф. Поршнев. – М.: Наука, 1971. – С. 7-35

134. Протасевич, А.А. Допрос как процесс информационного взаимодействия [Текст] / А.А. Протасевич. – Иркутск: Изд-во ИГУ, 1999. – 63 с.

135. Противодействие незаконному обороту наркотических средств и психотропных веществ. Учебное пособие. Часть 2 [Текст] / под ред. А.Н. Сергеева. – М.: изд-во «ЩИТ-М», 2001. – 638 с.

136. Психология индивидуальных различий. Тексты [Текст] / под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова. 3-е изд. – М.: АСТ, Астрель, 2008. – 720 с.

137. Психология. Словарь [Текст]. – М.: Политиздат, 1990. – 494 с.

138. Птицын, А.Г. Использование оперативно-розыскной информации на предварительном следствии [Текст] / А.Г. Птицын. – Киев: КВШ, 1997. – 72 с.

139. Радаев, В. В. Криминалистическая характеристика преступлений и ее использование в следственной практике [Текст] / В.В. Радаев. – Волгоград: ВСШ МВД СССР, 1987. – 21 с.

140. Рожков, В.Е. Судебно-психиатрическая экспертиза алкоголизма и других состояний [Текст] / В.Е. Рожков. – М.: Медицина, 1964. – 162 с.

141. Ронин, Р. Своя разведка: Практическое пособие [Текст] / Р. Ронин. – Минск: Харвест, 1998. – 98 с.

142. Рубинштейн, С.Л. Основы общей психологии [Текст] / С.Л. Рубинштейн. – СПб.: Питер, 2002. – 712 с.

143. Савенко, В.Г. Распространенные наркотические средства: Учебное пособие [Текст] / В.Г. Савенко, А.Н. Сергеев и др. – М.: ЭКЦ МВД РФ, 1992. – 80 с.

144. Сагатовский, В. Н. Основы систематизации всеобщих категорий [Текст] / В.Н. Сагатовский. – Томск: Издательство Томского медицинского института, 1973. – 432 с.

145. Селиванов, Н. А. Советская криминалистика: система понятий [Текст] / Н.А. Селиванов. – М.: Юрид. лит., 1982. – 152 с.

146. Смилгайтис, В.К. Тактика предъявления доказательств при допросе обвиняемого [Текст] / В.К. Смилгайтис. – Л.: изд-во ЛГУ, 1979. – 58 с.

147. Сокол, В. Ю. Тактико-криминалистическое обеспечение раскрытия и расследования преступлений (методологические и организационные аспекты) [Текст]: дис. … канд. юрид. наук. – Краснодар: 1998. – 188 с.

148. Сорокин, В.И., Семкин Е.П., Беляев А.В. Использование экспресс-тестов при исследовании наркотических средств и сильнодействующих веществ [Текст] / В.И Сорокин и др. – М.: ЭКЦ МВД РФ, 1997. – 38 с.

149. Старченко, А.А. Логика в судебном исследовании [Текст] / А.А. Старченко. – М.: Госюриздат, 1958. – 12 с.

150. Сурков, К.В. Принципы оперативно-розыскной деятельности и их правовое обеспечение в законодательстве, регламентирующем сыск: Монография [Текст] / К.В. Сурков. – СПб.: Санкт-Петербургский юрид. ин-т МВД России, 1996. – 216 с.

151. Танасевич, В.Г. Значение криминалистической характеристики преступлений и следственных ситуаций для методики расследования преступлений [Текст] / В.Г. Танасевич. – Душанбе: Изд-во Всесоюз. ин-та по изуч. причин и разраб. мер предупреждения преступности, 1975. – 112 с.

152. Танасевич, В. Г. О криминалистической характеристике преступления [Текст] / В.Г. Танасевич // Вопросы борьбы с преступностью. – 1976. – Вып. 25. – С. 94-104.

153. Танасевич, В.Г. Проблемы методики раскрытия и расследования преступлений [Текст] / В.Г. Танасевич // Советская криминалистика: Теоретические проблемы. – 1978. – С. 169-190.

154. Тюхтин, В.С. Отражение, система, кибернетика [Текст] / В.С. Тюхтин. – М.: Наука, 1987. – 193 с.

155. Филимонов, Б.А. Основы теории доказательств в германском уголовном процессе [Текст] / Б.А. Филимонов. – М.: Спартак, 1994. – 168 с.

156. Хьелл, Л., Зиглер, Д. Теории личности: Основные положения, исследования и применения [Текст] / Л. Хьелл, Д. Зиглер. – СПб.: Питер, 1997. – 608 с.

157. Холл, А.Д. Определение понятия системы: исследования по общей теории систем [Текст] / А.Д. Холл, Р.Е. Фейджин // Исследования по общей теории систем. Сборник переводов с польского и английского. – М.: Прогресс, 1969. – С. 252-286.

158. Хорунженко, К.М. Культурология. Энциклопедический словарь [Текст] / К.М. Хорунженко. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. – 764 с.

159. Цветков, П.П. Исследование личности обвиняемого [Текст] / П.П. Цветков. – Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1973. – 149 с.

160. Чаднова, И. В. Основы исследования личности при производстве проверки показаний на месте [Текст] / И.В. Чаднова // Вестник ТГПУ. – 2005. – Вып. 5 (49). – С. 108-113.

161. Шабанов, П.Д. Руководство по наркологии [Текст] / П.Д. Шабанов. – СПб.: Лань, 1999. – 486 с.

162. Шабанов, П.Д. Наркомании: патопсихология, клиника, реабилитация [Текст] / П.Д. Шабанов, О.Ю. Штакельберг; под ред. А.Я. Гриненко. – СПб.: Лань, 2000. – 532 с.

163. Шар, В.К. Путь рока. Оригинальный опыт музыкально-исторического исследования [Текст] / В.К. Шар. – М.: 1998. – 184 с.

164. Шиканов, В.И. Актуальные вопросы уголовного судопроизводства и криминалистики в условиях современного научно-технического прогресса [Текст] / В.И. Шиканов. – Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та,, 1978. – 94 с.

165. Шиканов, В. И. О междисциплинарной характеристике отдельных видов преступлений [Текст] / В.И. Шиканов // Криминалистическая характеристика преступлений. – М.: 1984. – С. 40-43.

166. Шиканов, В. И. Теоретические основы тактических операций в расследовании преступлений [Текст] / В.И. Шиканов. – Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 1983. – 200 с.

167. Шнайдер, Р. Криминология [Текст] / Р. Шнайдер. – М.: изд-во “Прогресс”- Универс, 1994. 356 с.

168. Штофф, В.А. Моделирование и философия [Текст] / В.А. Штофф. М.: Наука, 1966. – 304 с.

169. Шубинской, Н.П., Антонов Н.И. Доклад по законопроекту об учреждении кабинета научно-судебной экспертизы [Текст] / Соображения государственной Думы. Комиссия по судебным реформам. № 456-III/5. 1912

170. Шэннон, Р. Имитационное моделирование систем – искусство и наука [Текст] / Р. Шэннон. – М.: Мир; 1978. – 420 с.

171. Щукин, А.М. Особенности выявления и документирования наркопритонов: Практические рекомендации [Текст] / А.М. Щукин. – Барнаул: 2001. – 21 с.

172. Эйсман, А. А. О содержании понятия криминалистической характеристики преступления [Текст] / А.А. Эйсман // Криминалистическая характеристика преступлений. – 1984. – С. 98-99.

173. Якимов, И. Н. Криминалистика. Руководство по уголовной технике и тактике [Текст] / И.Н. Якимов. – М.: Изд. НКВД РСФСР, 1925. – 430 с.

174. Янсон, И.Я. Наркомания, токсикомания (клиника, лечение, профилактика) [Текст] / И.Я. Янсон. – Челябинск: 1987. – 411 с.

175. Ярошевский, М.Г. Наука о поведении: русский путь [Текст] / М.Г. Ярошевский. – Москва-Воронеж: Институт практической психологии; Воронеж: МОДЭК, 1996. – 380 с.

176. David, M. Miranda evidence found: an approach to crime scene investigation. – NY: Elsevir, 2015. – 184 p.

177. Eterno, J. A., Roberson, С. The Detective’s Handbook. – NY: CRC Press, 2015. – 380 p.

178. George, A. Miller The magical number seven? Plus or minus some limits on our capacity for processing information // Psychological Review. – 1956. – Vol. 63. – P. 81-97.

179. Lyman, M. D. Criminal investigation: the art and the science. 6th ed. – NY: Prentice Hall, 2011. – 688 p.

180. McGraw-Hill Encyclopedia of science & technology. 10-th ed. – 19 vol. – Vol.5. – McGraw-Hil, 2007. – P. 38-39

181. Tilstone, W. J., Savage K. A., Clark L. A. Forensic science: an encyclopedia of history, methods, and techniques. – Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 2006. – 307 p.

182. Tong, S., Bryant R. P., Horvath M. A. H. Understanding Criminal Investigation. – Atrium: Wiley-Blackwell, 2009. – 295 p.

183. Интервью Виктора Васильевича Лунеева для Союза криминалистов и криминологов. – [Электронный ресурс]. URL: http://crimescience.ru/?p=7988 (дата обращения: 3.04.2019).

 

 

 

Приложение. Соотношение и общая характеристика акцентуированных типов.³⁰⁴

 

К. Леонгард	П.Б. Ганнушкин	А.Е. Личко	Комплексная
		Лабильный циклоид
Лабильный	Циклоиды	Циклоидный	Циклоид
Сверхподвижный		Лабильный
Демонстративный	Истерические	Истероидный	Истероид
Ригидно-аффективный	Эпилептоиды	Эпилептоидный	Эпилептоид
			Застревающий
Сверхпунктуальный	Параноики		Параноид
		Психостеноидный
Неуправляемый
	Шизоиды	Шизоидный	Шизоид
Интравертный
Эмотивный		Сензитивный	Сензитив
Боязливый
Неврастеничный	Астеники	Астено-невротичный	Гипотим
Экстравертный		Гипертимный	Гипертим
	Неустойчивые	Неустойчивый
Слабовольный		Конформный	Конформный

 

1. Гипотим (гипотимный)

Внешние данные. Одевается в нейтральном стиле. Степень аккуратности внешнего вида – средняя. На лице – выражение недовольства, расстройства, а не спокойствия. Не склонен проявлять агрессивные эмоции вовне. Уровень пластичности средний. Движение медленные, неторопливые.

Особенности характера. Слабая энергетичность; быстрая утомляемость; пониженный фон настроения; неустойчивая эмоциональность; ранимость и обидчивость; неудачливость. Капризность и плаксивость; вялость; неуверенность в себе; застенчивость и пугливость; неспособность постоять за себя. Настороженность. Критически фиксирует внимание всех на отрицательных сторонах жизни. Наиболее близок к меланхолическому типу темперамента.

Типовой страх – страх болезни.

Коммуникативные характеристики. Общение признает, как средство изложения жалоб, претензий. Любит потрясать слушающих его людей невероятными сообщениями. Самый тихий по громкости и медленный по темпу голос. Темп речи средний, ближе к медленному. Речь отличается частыми, но короткими паузами,

Модель конфликтного поведения. Открытые конфликты с необходимостью отстаивать свою точку зрения; насмешки над его слабостями, ошибками, неумелыми действиями; вынужденное активное общение с большим количеством людей; необходимость быстрого переключения в работе или общении; необходимость проявить определенную силу воли; внезапное или длительное физическое и психическое напряжение; работа в условиях недостатка исходной информации.

 

2. Гипертим (гипертимный)

Внешние данные. Одевается в ярком спортивном или смешанном стиле. Степень аккуратности внешнего вида – средняя. Богатая положительными эмоциями мимика. Заразительный смех. На лице – выражение радости и веселья. Склонность проявлять эмоции вовне. Уровень пластичности средний. Движение быстрые, размашистые.

Особенности характера. Высокая энергетичность; медленная утомляемость; повышенный фон настроения; неустойчивая эмоциональность; легкомысленность и «толстокожесть». Предельно развитые экстравертные характеристики. Высокоразвитые коммуникативные способности. Сверхобщительность. Авантюризм. Безответственность. Повышенная активность. Оптимизм. Слабая адаптированность под монотонную деятельность. Прекрасный генератор идей. Предельные способности к эффективной деятельности в условиях ограниченного времени. Неумение делать выводы из прошлых проблем. Слабая способность планирования и предвидения. Наиболее близок к сангвинистическому типу темперамента.

Типовой страх – страх взрослости, нормативного поведения

Коммуникативные характеристики. Повышенная общительность. Высокая контактность. Быстрый темп речи, соответственно короткие паузы в небольшом количестве. Интонация как у наиболее яркого представителя экстравертного типа неравномерная. Самый громкий голос и быстрый темп речи.

Модель конфликтного поведения. В целом неконфликтен. Причинами же редких конфликтов выступают, как правило, попытки ограничить его активность, переключение на монотонную деятельность, изоляция от окружения, длительная пассивность.

 

3. Циклоид (циклоидный).

Внешние данные. Человек среднего или худощавого телосложения. В одежде предпочитает свободный стиль. Чувство вкуса в одежде выражено слабо. Уровень пластичности ниже среднего. Движения резкие порывистые.

Особенности характера. Смены фаз гипертимности и гипотимности. Болезненное стремление к независимости. Цинизм. Рациональность. Эмоциональная неразвитость. Значительный, но кратковременный психоэнергетический потенциал; высокий уровень активности; гневливость, готовность обвинять; дистанционирование в отношении с другими людьми; неразвитые организаторские способности. Требователен к окружающим. Склонен к случайным знакомствам. Быстро принимает решения, стремление понимать, как базовое. Эгоцентризм и равнодушие; терпимость к инакомыслию; нечувствительность к чужому горю. Способность к стратегическому планированию реагированию. Слабые способности к организации деятельности.

Типовой страх – страх зависимости.

Коммуникативные характеристики. Говорит быстро, четко и громко. Громкий голос и быстрый темп, часто изменяется на средние показатели за время произнесения устного сообщения. Речь организована и понятна. С трудом выполняет нормы ритуального общения. Не раскрывается, стремится глубоко познать других. Не понимает эмоционального общения. В общении склонен к автономности.

Модель конфликтного поведения. Повышенно негативная реакция на давление со стороны. Попытка сближения со стороны лиц, интеллектуальный потенциал которых оценивается низко. Попытка привлечения к активной деятельности в гипотимной стадии провоцирует малоосознаваемый им конфликт.

 

4. Истероид (истероидный)

Внешние данные. Оригинальная прическа, одежда, отдельные детали костюма. Любит ярлыки и фирменные знаки на одежде. Шумное, эпатирующее, привлекающее внимание поведение. Артистичен. Самостоятелен и независим. Уровень пластичности высокий. Движения вялые, плавные.

Особенности характера. Эгоцентризм – стремление быть в центре внимания; тяга к эпатажу; эгоизм; сосредоточенность мыслей на себе; ориентация только на собственные желания; завышенная самооценка; стремление «напрашиваться на комплимент»; энергичность; быстрое угасание после всплеска энергии; развитие чувственного начала в ущерб волевому; неустойчивость настроения; обидчивость; ранимость; чрезвычайное честолюбие; преувеличенные требования благодарности ближнего; вера в свою исключительность. Сильно развитые актерские способности. Склонность к интригам, демагогии и оппозиционности при неудовлетворенном эгоцентризме; игра в вожака вместо настоящего лидерства; ненадежность, лживость и лицемерие; трусость; необдуманный риск (в присутствии зрителей); хвастовство; явно завышенная самооценка; обидчивость при задевании личности; склонность к острым аффективным реакциям. Эмоциональная черствость. Склонность к интригам. Стремление всегда выделяться приводит к нелюбви к физическому труду.

Типовой страх – страх остракизма.

Коммуникативные характеристики. Предпочитает монологи о себе. Любит публичные формы общения. Общается с теми, кто им восхищается. Часто меняет круг общения. Общение для него — средство достижения продемонстрировать себя, но не установления контакта с людьми. В общении манипулятивен.

Модель конфликтного поведения. Вольное или невольное уязвление его самолюбия; равнодушие со стороны окружающих, а тем более сознательное игнорирование его личности; критика его достижений, способностей и таланта; вынужденное одиночество или ограничение крута его общения, поклонников; невозможность проявить себя в полной мере; отсутствие ярких событий и возможности проявить свои способности; удары по эгоцентризму, разоблачение его вымыслов, а тем более высмеивание.

 

5. Эпилептоид (эпилептоидный)

Внешние данные. Человек нормального среднего телосложения. Одет аккуратно: обычно классический стиль одежды. Уровень пластичности ниже среднего. Движения резкие порывистые.

Особенности характера. Значительный психоэнергетический потенциал; высокий уровень активности; возможна активизация деятельности в экстремальных ситуациях; гневливость, взрывчатость, готовность обвинять, придирчивость; злопамятность, мстительность; консервативность в отношении с другими людьми; развитые организаторские способности. Требователен и придирчив к окружающим и себе. Не склонен к случайным знакомствам. Быстро принимает решения, стремление доминировать как базовое. Эгоцентризм и жестокость; нетерпимость к инакомыслию; нечувствительность к чужому горю; чрезмерная требовательность, приводящая к раздражительности в связи с замеченным отсутствием у других присущих ему положительных черт; ревность и злопамятность; периодические периоды слабомотивированной злобы; сутяжничество. Способность к оперативному реагированию. Слабые способности к планированию деятельности. Тяга к регламентации. Наиболее близок к холерическому типу темперамента.

Типовой страх – страх конкуренции.

Коммуникативные характеристики. Говорит четко и громко. Речь хорошо организована и понятна. Добросовестно выполняет нормы ритуального общения. Не раскрывается, не стремится глубоко познать других. Не понимает эмоционального общения. В общении или доминирует, или подчиняется.

Модель конфликтного поведения. Изменение и ломка устоявшихся порядков и установленных правил, особенно если это приходится делать самостоятельно; жесткая конкуренция со стороны таких же сильных и энергичных людей; ограничение возможности проявлять свой авторитет, свою власть над другими людьми; критика действий и насмешки над его недостатками; повседневная работа, требующая длительных усилий при отсутствии возможности выделиться среди окружающих; ущемление его прав и интересов; неподчинение ему лиц, не являющихся для него авторитетами; измена близкого человека.

 

6. Параноид (параноидный)

Внешние данные. Человек среднего или крепкого телосложения, активный, энергичный. Одевается практично и удобно. Постоянно в движении. В действиях ориентируется на целесообразность, а не на внешнее впечатление. Уровень пластичности средний. Движения неторопливые, уверенные.

Особенности характера. Склонен к формированию и руководством «сверхценными идеями», предельно развитые волевые характеристики, целеустремлен; пренебрегает интересами окружающих во имя цели; способен к самопожертвованию во имя идеи; автономен, самостоятелен; готовность преступить нормы и законы; четкое позиционирование окружающих на «чужих» и «своих»; жестокость, имеющая отношение к сверхценной идее, равнодушие ко всему остальному. Склонность к навязыванию своей точки зрения. Бескомпромиссность. Фанатичность. Агрессивность по отношению к чужим, раздражительность; склонность к обвинениям; альтруизм по отношению ко всему человечеству; невысокий уровень развития эмпатии; навыки психосаморегуляции; ровность настроения; честолюбие. Непоследовательность; вспышки раздражительности, обидчивости и придирчивости; проявление недовольства и грубости в ответ на реплики и замечания; замкнутость и безразличие.

Типовой страх – страх предательства.

Коммуникативные характеристики. Громкий, ровный тон голоса, средний темп речи. В общении на значимые цели с оппонентами конфликтен. Общение для него — средство достижения цели, но не установления контакта с людьми. В общении агрессивен.

Модель конфликтного поведения. Стороннее требование нарушения корпоративных норм. Эмоциональное отвержение со стороны значимых для него людей; коренная ломка жизненных стереотипов, привычек; неожиданные поручения, личные просьбы, требования с угрозой, противоречащие текущему настроению; психические нагрузки, особенно в стадии спада настроения.

 

7. Застревающий

Внешние данные. Человек крепкого телосложения, активный, энергичный. Одевается практично и строго. Постоянно в движении. Ровная осанка и уверенность в движениях. Уровень пластичности средний. Движения четкие, выверенные.

Особенности характера. Склонен к руководству «сверхценной идеей» – упорядоченностью, развитые волевые характеристики, целеустремлен; способен к самопожертвованию во имя долга; самостоятелен; неготовность преступить нормы и законы. Невысокий уровень развития эмпатии; навыки психосаморегуляции; ровность настроения; честолюбие. Аналитический тип ума. Дисциплинированность. Пунктуальность. Предельные способности к алгоритмизации действий. Предельно слабая переключаемость внимания. Патриотизм. Подчинение долгу. Развитые понятия чести.

Типовой страх – страх революционных, резких изменений.

Коммуникативные характеристики. Громкий голос, быстрый ровный темп речи. В общении на значимые цели с оппонентами конфликтен. Общение для него — средство достижения цели, но не установления контакта с людьми. В общении агрессивен.

Модель конфликтного поведения. Стороннее требование нарушения корпоративных норм. Эмоциональное отвержение со стороны значимых для него людей; коренная ломка жизненных стереотипов, привычек; неожиданные поручения, личные просьбы, требования с угрозой, противоречащие текущему настроению; психические нагрузки, особенно в стадии спада настроения.

 

8. Шизоид (шизоидный)

Внешние данные. Человек крепкого телосложения, пассивный, неэнергичный. Внешне замкнут, мимика слабовыраженная. На лице – выражение замкнутости, погруженности во внутренний мир. Неаккуратен в одежде. В выборе её зависит от окружающих, наиболее часто предпочтение мешковатому, свободному стилю. Уровень пластичности низкий. Движения медленные, неловкие. Много и беспорядочно, неловко двигается, задевает предметы.

Особенности характера. Ярко выраженная интровертность. Мрачность, пессимизм, нелюдимость. Богатство внутреннего мира. Предельно высоко развиты способности противостояния манипулированию. Самодостаточность. Погруженность в свои мысли и личное мировосприятие. Независимость мнения. Способности к объективной оценке людей. Невысокий уровень социального взаимодействия. Ярко выраженное мыслительное, познавательное начало; богатство идей; вторичность для субъекта внешнего мира; нетребовательность к комфорту; хорошая память; слабая энергетичность; эмоциональная бедность; малозависимость эмоционального состояния от внешних причин; отсутствие честолюбия; неавторитарность; трудности с общением. Замкнутость; эмоциональная холодность; рассудочность; эгоизм, неспособность замечать чужую беду; самолюбие и ранимость при критике его системы ценностей; малоактивность и малоэнергетичность при интенсивной работе; невысокий потенциал работоспособности при высоком потенциале эффективности работы. Склонность поддерживать уже устоявшиеся связи с другими людьми. Неспособность к эффективной деятельности в условиях ограниченного времени. Наиболее близок к флегматическому типу темперамента.

Типовой страх – страх сойти с ума.

Коммуникативные характеристики. Речь слабо артикулированная, рваная, плохо модулированная, с задержками и паузами. В общении весьма избирателен. Несмотря на богатый словарный запас, уровень сложности речи невысокий. Очень ограничен круг общения. Общение для него – средство достижения вербализовать своё понимание мира, но не установление контакта с людьми.

Модель конфликтного поведения. Смена устоявшихся стереотипов, сложившихся привычек поведения; необходимость устанавливать неформальные контакты с окружающими, даже близкими людьми; необходимость разговора по душам; необходимость руководить другими людьми; необходимость выполнения интеллектуальной работы по заранее спланированным схемам и правилам; групповая и коллективная деятельность; вторжение посторонних людей в его внутренний мир; покушения на личную свободу, зависть к социальноадаптируемым личностям.

 

9. Сензитив (сензитивный)

Внешние данные. Одет со вкусом, умеренно. Добродушное и внимательное выражение лица. Уровень пластичности высокий. Движение медленные, плавные.

Особенности характера. Тревожность, мнительность, страх; некоммуникабельность; эмпатия; доброта и отзывчивость; деликатность и умение быть благодарным; нетребовательность к людям; неспособность противостоять влиянию сильных личностей; повышенная ранимость; стыдливость и стеснительность. Предупредителен, следит за реакциями других. Исполнительный и преданный. Мнительность; пугливость; замкнутость; склонность к самобичеванию и самоуничижению; растерянность в трудных ситуациях; повышенные обидчивость и конфликтность. Склонность к капризам. Болезненная оценка собственных психоролевых характеристик. «Реакция гиперкомпесации» – периодический выплеск агрессии.

Типовой страх – страх непонимания, одиночества.

Коммуникативные характеристики. Очень общителен, коммуникативен. Отличается тихим голосом, быстрым темпом речи и нестабильностью вокальных характеристик. Богатая эмоциональная насыщенность.

Модель конфликтного поведения. Несправедливые подозрения или обвинения в неблаговидных поступках, особенно публично; критика или насмешки над ним или его поведением; открытое соперничество; грубость и хамство, регламентированные проверки его деятельности или поведения; недоброжелательное внимание к нему; вынужденное одиночество; угроза репутации; невозможность поделиться своими переживаниями с другом.

 

10. Конформный

Внешние данные. Диапазон внешности сильно варьируется. Стиль – от официального до спортивного. Аккуратность от средней до большой. На лице выражение готовности, создается впечатление, что он прислушивается. Уровень пластичности от среднего до высокого. Движение неторопливые, плавные.

Особенности характера. Осторожность. Неверие в себя. Зависимость. Высокие способности к адаптации. Неспособность постоять за себя. Склонность копировать поведение лидера. Значительный аналитический и эмпатийный потенциал.

Типовой страх – страх ответственности

Коммуникативные характеристики. Ведомая роль в общение. Вопросительные интонации даже в утвердительных предложениях. Тихий голос и медленный темп речи. Темп речи и количество пауз во многом будет зависеть от человека, с которым он ведет беседу.

Модель конфликтного поведения. Попытки переложить на него ответственность за принятие решения. Критика уже принятого решения. Открытые конфликты с необходимостью отстаивать свою точку зрения; необходимость быстрой адаптации к новой группе лиц; необходимость проявить определенную силу воли; внезапное или длительное физическое и психическое напряжение.

 

Оглавление

Введение

Глава 1. Основные проблемы моделирования в криминалистике

1. 1. О природе моделирования и базовых свойствах моделей

   2. Моделирование в криминалистических исследованиях личности

Глава 2. Моделирование в криминалистической тактике

1. 1. Тактический прием как модель и его структура

   2. Моделирование в планировании

Глава 3. Моделирование в криминалистической методике расследования преступлений

1. 1. Модель «Криминалистическая система преступлений»

   2. Модель «Криминалистическая характеристика преступлений»

   3. Модель «Этапы расследования преступлений»

Глава 4. Ситуационное моделирование как основной вектор криминалистического моделирования

4.1. Проблемно-поисковая следственная ситуация: понятие, структура и виды

4.2. Проблемно-поисковые следственные ситуации и теория криминалистического прогнозирования

4.3. Ситуационное моделирование на первоначальном этапе расследования преступлений

4.4. Проблемно-поисковые экспертные ситуации: понятие, структура и виды

Заключение

Список литературы

Приложение

 

 

 

 

 

 

 

План издания № 18

 

 

Ахмедшин Рамиль Линарович

доктор юридических наук, профессор

Воронин Сергей Эдуардович

доктор юридических наук, профессор

 

 

МОДЕЛИРОВАНИЕ В КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

 

Монография

 

Печатается в авторской редакции

 

ИД № 02390 от 17.07.2000

ПД № 16-017 от 10.07.2000

СЭЗ № 24.49.07.953 П 000315.07.03 от 21.07.2013 г.

 

Подписано в печать 22.10.2020 г.
Формат 60х84/16. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс.
Печать плоская. Усл. печ. листов 27, 4.
Тираж 500 экз. Заказ 217.

 

Организационно-научный
и редакционно-издательский отдел.

СИБУП 660037, г. Красноярск, ул. Московская, 7-а.

 

Отпечатано в типографии «ГОРОД»

г. Красноярск, ул. Северное шоссе, 37.

 

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/