Что случилось на Монсеррат

***

— Сэфэнтар?

— Да, Сэфэнтар.

— Хм-м. Сээ-фээн-тар… Что за странное слово?

Подобный диалог вполне мог бы состояться между мной и героиней одного из моих рассказов. Но, случись такая оказия, и на вопрос «Что такое Сэфэнтар?» я не смог бы ответить. Я бы не смог сказать юной мечтательнице, что «Сэфэнтар» — слово вымышленное, как и «Мир за Горизонтом», который оно означает.

Нет, такого сказать я бы не смог, потому что…

…потому что это не правда.

Но и правдивый ответ я не мог бы дать тоже, и на то имелись очень веские причины, о которых сейчас я и хочу рассказать.

1

Когда в 2015 году я впервые оказался в Испании, то даже представить не мог, чем ознаменуется долгожданный отпуск.

Жарким июньским утром самолет из Москвы приземлился в аэропорту Барселоны, и мы, счастливые и довольные, впервые вдохнули насыщенный морем тяжелый и горячий воздух Каталонии. Мы — это сын мой Евгений и, собственно, я, ваш покорный слуга.

Увы, к берегам теплого моря мы прилетели вдвоем, хотя отдых планировался для всей семьи, но… как водится, человек лишь предполагает. Буквально за неделю до отъезда на работе у жены приключилась некая катавасия, и наши радужные планы полетели в то место, куда отправляются все несбывшиеся радужные планы.

Сначала мне было грустно, очень грустно. Но, по мере того как в иллюминаторе поверхность земли приобретала все более непривычные, заграничные очертания, грусть сменялась волнением. Когда же воздушный лайнер совершил посадку и счастливые пассажиры принялись аплодировать, мое волнение достигло невиданных размеров.

Состояние близкое к эйфории кружило голову и рвалось наружу. Я не находил себе места; я крутился туда-сюда; я шутил и смеялся над своими шутками; я, словно одержимый, без конца фотографировал на телефон все, на что падал взгляд. А взгляд мой падал на море, на самолет, на сына, опять на море, на спускающихся по трапу пассажиров, аэровокзал с огромной надписью «Барселона», горы, видимые за аэровокзалом, и опять, и все время на море.

Не то чтобы до этого дня я никогда моря не видел, но теперешняя его близость к взлетно-посадочной полосе создавала ощущение чего-то необычайного. Как необычайным казался густой морской запах, приправленный ароматами раскаленного асфальта, аэровокзала и чего-то непонятного, но травяного. Наверное, именно эта необычайность и именно эта новизна, вкупе с вдруг появившимся пониманием, что долгожданный отпуск все же начался, и создали у меня ощущение крыльев за спиной.

Мне хотелось лететь… Увы, таковой возможности не было, а вскоре паспортный контроль, получение багажа, поиски трансферного автобуса окончательно вернули меня на землю.

Затем состоялась наполненная не меньшими эмоциями первая поездка по испанской земле.

Миновав Барселону, по побережью необычайно бирюзового моря, заезжая то в один отель, то в другой, мы все дальше и дальше уезжали от места посадки. Женька дремал, я же, не находя себе места, продолжал вести фотосъемку. Фотографируя все подряд — фасады отелей (один интереснее другого), развлекательные аттракционы, пальмы, пляжи и, конечно, счастливых отдыхающих, — я нет-нет да поминал добрым словом Лиду — менеджера туристической компании. Именно она предложила нам этот тур.

Помнится, еще в Москве, когда мы с супругой и Лидой обсуждали варианты возможных поездок, я достаточно скептически отнесся к многочисленным «удивительным» обещаниям нашего тур-менеджера. Но сейчас, когда я запечатлевал курортные красоты в памяти телефона, тогдашние эмоции девушки, та страсть, с которой Лида рассказывала об ожидающем нас Удивительном отдыхе в Удивительном месте с Удивительными экскурсиями, уже казались мне вершиной профессионализма.

И, надо сказать, обещания Лиды оказались пророческими. Пускай Удивительного произошло не так много, как предсказывала девушка, но оно оказалось УДИВИТЕЛЬНЫМ настолько, что…

Впрочем, обо всем по порядку.

2

Тосса-де-Мар — именно так называется городок, удостоившийся чести (это я иронизирую) стать местом нашей дислокации на ближайшие десять дней; точнее ночей, как, прочитав мои заметки, поправляет супруга. Я с ней не спорю: ночей или дней — в данном случае не принципиально. Гораздо важнее, что городок оказался удивительно тихим, и это несмотря на немалое количество отдыхающих. Состояние умиротворения как возникло, едва мы покинули автобус, так и сопровождало нас повсюду: в гостинице, на прогулках, на пляже и в разбросанных по берегу моря ресторанчиках, где, наслаждаясь шумом волн и разнообразной живой музыкой, мы коротали курортные вечера. Расслабляющая умиротворенность Тосса-де-Мар оказалась настолько всепоглощающей, что ее не смогло поколебать даже вскоре появившееся ощущение… как бы сказать точнее… ощущение чего-то мистического, присутствующего в атмосфере городка.

И о странности той первым обмолвился Женька.

Через два дня после нашего приезда, в один из самых замечательных вечеров (чем он так замечателен, я расскажу чуть позже), когда мы возвращались с пляжа, сын вдруг обмолвился, что постоянно ловит себя на очень чудной мысли.

— Какой? — пробормотал я, даже не взглянув на него.

Надо признаться, в этот момент ни малейшего желания общаться я не испытывал. Испанское солнце настолько гостеприимно пропекло меня, что я едва переставлял ноги и мечтал лишь об огромном кресле в прохладном номере отеля и не менее огромном стакане ледяного местного слабоалкогольного напитка, с долькой лимона и ягодами, в нем плавающими.

— Тебе не кажется, что мы находимся в Сан-Венганзе?

Голос сына при этом, казалось бы, шуточном заявлении звучал совершенно серьезно.

— Конечно, не в столь жутком его воплощении, как в «Призрачном гонщике», и все же…

Женька остановился и с усмешкой, как мне показалось, смотрел на меня.

— Ха, ха, ха, — ответил я, проходя мимо него. — Очень смешно.

Нет, смешно мне не было ничуть, скорее наоборот: в ответ на его шутку я испытал раздражение.

«Это надо же, — подумал я, — сравнивать такой замечательный городок с проклятым городом из третьесортного фильма! Ну и что, что здесь тихо и очень покойно — так это же плюс».

Я было собрался ответить сыну, причем в достаточно резких выражениях, но тут его «ВАУ!» — оборвало мои мысли.

Остановившись, я посмотрел на него, затем в сторону его удивленного взгляда и… обомлел сам: навстречу нам, лучезарно сияя ничуть не меньше испанского солнца, шла моя дорогая супруга и евоная мать.

Вот это оказался сюрприз так сюрприз!

Что и говорить, первые несколько секунд я не только не мог сдвинуться с места, но и потерял дар речи. Когда же Евгения (обожаю это имя) остановилась рядом и, улыбаясь, произнесла: «До чего хорошо здесь. Правда?», –– дар речи вернулся ко мне, но хватило его лишь на изумленное: «Это как? Так…»

Оказалось, что это — «Так…» — одновременно просто и достаточно сложно. Причем, если простота заключалась в приобретенных и оплаченных еще в Москве туре, отеле, и части экскурсий, вернуть деньги за которые у нас не сложилось, то основной сложностью оказались новые авиабилеты в Барселону: их попросту не было. Когда же день спустя после нашего с сыном отъезда катавасия на работе жены счастливо разрешилась и Евгения подумала: «Чего отпуску зря пропадать? Устрою-ка я им сюрприз!» — сюрприз тот сначала складываться не хотел. И все же, проявив свои недюжинные способности (в чем, в чем, а тут Женечка мастерица), билеты она отыскала и…

— До чего хорошо здесь. Правда? — В глазах супруги искрился смех, и я не поручусь, что радость от нашего с Женькой изумления не превосходила удовольствия, получаемого Евгенией от Испании, горячего каталонского солнца и оказавшегося совсем рядом лазурного моря.

С этого момента для нас с сыном жизнь на курорте заиграла новыми красками.

Впрочем, рассказ мой вовсе не о веселостях нашего отдыха, каковых, как со знаком плюс, так и со знаком минус, было не мало, рассказ совсем о другом. И, возвращаясь к тому «другому», я опять вспоминаю о Женькиной шутке: «Тебе не кажется, что мы находимся в Сан-Венганзе?»

Именно после его, как мне казалось, неуместных слов, лишь улеглось возбуждение от столь неожиданного прибытия супруги, я и начал ощущать присутствие…

Вот сижу и ломаю голову в попытке выразить свою мысль как можно точнее.

Наверное, все же неправильным будет сказать, что я стал ощущать нечто мистическое или вдруг начал замечать некие странности, просто…

просто… нет-нет да возникали моменты, когда…

Да что же это такое, никак не могу сформулировать мысль.

просто… иногда… я наблюдал… что-то цепляющее (пусть будет так) меня.

То подумалось, что девушка в развевающемся бирюзовом парео, прошедшая мимо нас на пляже, уже не в первый раз совершает свою прогулку и каждый раз как-то странно и очень пристально разглядывает меня. То возникла мысль, что переулок (а по нему мы только-только прошли) был совсем пуст и вдруг словно из ниоткуда у нас за спиной появилась женщина. Она замерла в тени дома, словно укрывшись там, и смотрит нам вслед. То…

Резюмируя, можно сказать, что рядом со мной поселился призрак мании преследования. Хотя из положительного замечу, что призрак тот оказался едва-едва уловим и ничуть не мешал по-прежнему воспринимать Тосса-де-Мар как один из приятнейших городков. Тем более что у нашего пребывания здесь вскоре отыскался вполне реальный, а вовсе не придуманный мной, минус. И, как ни странно, минусом тем оказалась удаленность города от Барселоны.

По некоему стечению туристических обстоятельств именно Тосса-де-Мар являлся последней точкой в маршрутном листе экскурсионного автобуса. И этот, казалось бы, незначительный факт раз за разом приводил к одному и тому же значительному результату — по прибытии автобуса за туристами в нашу гостиницу раздолья в выборе мест уже не наблюдалось.

Первоначально такое положение вещей мы восприняли с юмором, но, когда подобное приключилось во второй, а затем и третий раз, на смену юмору пришло раздражение. Что и говорить, раздражение — штука малоприятная, способная отравить любую радость. Мы подумали-подумали и решили начать бороться и с раздражением, и со сложившейся ситуацией. Результатом этой борьбы оказался взятый напрокат небольшой белый и, на удивление, новый Ситроен.

И тут наступает момент, когда необходимо отметить, что подобного удовольствия — рассекать Испанию на машине, мы с сыном были бы лишены, не будь с нами обожаемой супруги и не менее обожаемой матери. Именно Евгения, в силу все тех же своих недюжинных способностей, обладает необходимыми навыками вождения автомобиля и, что не менее важно, международными правами.

Рассказывать о перипетиях наших экскурсионных поездок (а перипетии эти были как веселыми, так и не очень) особой нужды я не вижу, так как это повествование по-прежнему не о том. Единственное, о чем я хочу упомянуть, — о впечатлениях, оставшихся после тех десяти дней, или ночей. Даже сейчас, спустя много лет, наше первое путешествие в Каталонию я нахожу восхитительным. Восхитительным настолько, что память о нем не может изменить жутковатое воспоминание о нашей последней экскурсии — поездки в Монсеррат.

Мне бы не хотелось называть посещение одной из христианских святынь ложкой дегтя в бочке каталонского меда, но та тревога и то непонимание, что проникли в мое сердце, когда я стоял у креста Святого Михаила, не оставляют меня и поныне.

3

Рано-рано поутру, ровно за сутки до памятной экскурсии в Монсеррат, мы покинули замечательный Тосса-де-Мар и на арендованном автомобиле отправились в длительную поездку.

По побережью Балеарского моря, минуя Барселону, путь наш лежал в Салоу. Точнее, не в сам город Салоу, а в его окрестности, где находится парк развлечений Порт Авентура.

Надо сказать, парк действительно оказался очень недурным. Недурным настолько, что развлечения полностью захватили нас. Не замечая почти сорокоградусной жары, забыв о времени и о еде, мы курсировали по огромной территории и раз за разом испытывали вестибулярный аппарат на многочисленных головокружащих аттракционах.

Между перебежками от одного аттракциона к другому в обязательном порядке проводился следующий ритуал. Мы подходили к специальной оборудованной большими мониторами площадке и здесь, уже со стороны, с совершенно иными эмоциями просматривали в видеоповторе только что совершенные нами и другими экстремалами кульбиты. Наблюдая, как люди, визжа, крича, хватаясь руками за поручни, падают с умопомрачительной высоты или проносятся на сумасшедшей скорости по невероятно крутым виражам, мы опять хохотали до слез. Ну а затем, в не менее обязательном порядке, видео и фотки наших похождений записывались (за некую сумму иностранных денег, конечно), на специально приобретенную флешку — эдакий водонепроницаемый силиконовый белый браслет с голубой надписью: Port Aventura.

Забегая вперед, хочу сказать, что даже сейчас радость от просмотра тех фееричных моментов сторицей окупает понесенные нами тогда расходы. И это при том, что я не учитываю некий дополнительный, очень важный именно для меня, нюанс, связанный с браслетом из Port Aventura. Что за нюанс и каково его значение, я расскажу всенепременно, но чуть позже, а пока приглашаю вернуться в жаркий июньский день 2015 года, точнее в тот жаркий вечер.

К моменту, когда солнце наполовину спряталось за горизонт, изможденные активным отдыхом, мы испытывали крайне противоречивые чувства. Двое из нас зверски хотели есть, а у третьего человека (и это был я), мысли о еде вызывали совсем другую реакцию. Причиной столь ярко выраженного диссонанса стал тепловой удар, который я схлопотал, не заметив когда. Мое самочувствие ухудшалось с катастрофической скоростью: кожа горела, голова раскалывалась на части, а желудок нет-нет да и делал попытку избавиться от самого себя. Самым неприятным можно считать то, что изменение самочувствия приключилось со мной сразу и вдруг, никаких предварительных сигналов о его ухудшении вроде бы не наблюдалось и… раз! — я уже никакой. Меж тем нам еще предстояло возвращаться в Тосса-де-Мар, а завтра — вот о чем с ужасом думал не только я — нас ожидала последняя автобусная экскурсия.

Как происходило то памятное (но не для меня) возвращение, рассказать я, увы, не смогу. В состоянии сменяющих друг друга фаз беспокойного сна и не менее беспокойного бодрствования следующие несколько часов вылетели из моей жизни.

Я лишь хочу… нет, я просто обязан воздать должное моей супруге. Женечка в одиночку, то есть без меня в роли бессменного штурмана, не только одолела ночную дорогу, но еще умудрялась заботиться обо мне.

Спасибо тебе, звездочка моя!

И вот результат влажных холодных компрессов и обильного пития минеральной воды: к моменту, когда далеко за полночь мы вернулись в отель, мое самочувствие заметно улучшилось. Конечно, не так, чтобы я хотел петь и плясать, но головная боль приутихла, а желудок стал вести себя адекватно. И все же большинством голосов, а точнее единогласно, было принято коллегиальное решение — наутро оставить меня в отеле, так сказать, отлеживаться. Что же касается грядущей экскурсии в Монсеррат, то эта поездка в виде наказания (вы только представьте, до какой степени удались развлечения в Порт Авентура, что даже обожающая экскурсии Женечка воспринимала ее, как наказание), досталась двум Женям.

Впрочем, наступившее утро внесло свои коррективы.

4

Как обычно, при звуках будильника, если эти звуки выпадают на утро, первыми просыпаются люди-жаворонки. К сожалению, у нас семье ранняя пташка лишь одна, и участь эта уготована мне.

Почему — к сожалению?

Да потому, что наши семейные совы — Женя-мать и сын Женя — на будильник обычно не реагируют вообще и мне частенько приходится их добуживать. Казалось бы, ничего особенного в этом нет, но… рано разбуженная сова представляет собой нечто безрадостное и невообразимо нервное. Она просыпается с неохотой и всячески выказывает недовольство раннеутренним чириканьем жаворонка.

Такое случается и в нашей семье, но, к счастью, то солнечное утро обошлось без подобных эксцессов.

Едва мой телефон издал первое «Кря, кря, кря», я уже был на ногах.

Усевшись на кровати, я обнаружил, что, вопреки вчерашнему ужасному самочувствию, сейчас я ощущаю себя просто великолепно. Не хорошо, а именно великолепно. Мне хотелось и петь, и смеяться, будто меня переполняла какая-то безудержная, рвущаяся наружу радость. Однако, памятуя о возможном неприятии любимыми совами моего раннеутреннего сверхэнергичного состояния, я решил сначала заняться водными процедурами и лишь затем… ну, а затем как пойдет.

Опять-таки, к счастью, когда я вернулся из ванной, оба Жени уже проснулись.

Сын Женька, сонный, что недоспавший совенок (огромный такой совенок), продолжал валяться в кровати, и казалось, вот-вот опять уснет. Ну, а Евгения, его мать, стояла на огромном балконе и, опершись о перила, без привычного восторга «любовалась» красотою восхода.

А любоваться действительно было чем. Будто только проснувшееся, еще бледно-желтое солнце, окутанное легкой дымкой исчезающего сна, нехотя (может быть, солнце тоже сова?) поднималось над удивительно тихой поверхностью глубоко бирюзового моря.

И тут приключилось первое «чудо» — я услышал слова, каковые попросту никогда не могли прозвучать.

— И зачем только мы купили эту треклятущую экскурсию, — пробормотала Женечка, оборачиваясь ко мне. — Я так хочу спать и так не хочу никуда ехать.

Сраженный столь непривычным высказыванием (это надо же, чтобы моя дорогая не хотела мчаться сломя голову хоть куда-то, чтобы хоть что-то увидеть), я не нашел ничего лучшего, чем ответить:

— Ну, давайте никуда не поедем. Поваляемся последний денек на пляже.

— Давайте! Давайте! — раздалось из комнаты.

И это наше с сыном единодушие стало той заменой чашки эспрессо, что так не хватало Женечке с утра. Она как-то разом взбодрилась, взгляд ожил, и теперь слова, которые мы услышали, были самыми что ни на есть настоящими ее словами.

— Конечно, так и будем валяться, бока греть, а там столько еще неувиденного пропадает. А ты, раз такой бодрый и счастливый, — это было сказано уже мне лично, — поедешь с нами, никакого тебе дуракаваляния не будет. — И взгляд, вопрошающий, замер на мне.

— Как скажете, мэм, — бодро ответил я и рассмеялся.

Дальнейшие наши действия происходили в авральном режиме, и все по причине того, что полупроснувшиеся совы очень долго приводят себя в порядок. Когда же наконец они в тот порядок себя привели, оказалось, что экскурсионный автобус вот-вот прибудет, а мы еще не сходили на специально заказанный ранний завтрак.

Раз — и мы уже на завтраке.

Два — и мы снова в номере: собираем в дорогу кепки, солнцезащитные кремы, очки и другие необходимые вещи.

Три — и вот мы стоим у большой мраморной лестницы отеля и наблюдаем, как подъезжает огромный сине-оранжевый наш сегодняшний транспорт.

Прошло еще пару минут, и я, сраженный невозможностью увиденного, весело воскликнул: «Не может быть!» — и отправился вслед за не менее удивленными Женями к остановившемуся автобусу.

В такое сложно поверить, но прибывший автобус оказался пуст, то есть пуст совсем (водитель не в счет), и иначе как чудом объяснить подобное невозможно. Наконец-то мы смогли занять, те места, что нам захотелось, а не плестись понуро по переполненному салону, выискивая еще оставшиеся свободными кресла. И это было здорово.

Это было классно, несмотря на то, что «чудо» разъяснилось через пару секунд. Оказалось, что сегодня автобус приехал не из Барселоны, а откуда-то с другой стороны, и наш отель попросту был первым в его маршрутном листе.

И, тем не менее, подобную случайность мы восприняли как предзнаменование чего-то замечательного. Наше и без того хорошее настроение поднялось на новую высоту, и мы, довольные и счастливые, отправились в путь.

В тот момент мы даже не подозревали, что дорога, начавшаяся от белой мраморной лестницы отеля, вскоре извратит нечаянную радость от приезда пустого автобуса и, превратив в сущий кошмар наш путь до Монсеррат, станет (для меня-то уж точно) дорогой в совершенно изменившуюся жизнь.

5

Если заглянуть в Википедию, то для такого понятия, как «Чудо», можно обнаружить несколько значений. Среди них я бы выделил следующие три: сверхъестественное явление, вызванное вмешательством божественной, потусторонней силы; крайне маловероятное событие; нечто необычное, объект, субъект или явление, вызывающий удивление, восхищение своими качествами.

К чему я вдруг вспомнил о Википедии? А к тому, что, опираясь на перечисленные определения, наша поездка на Монсеррат вполне может претендовать на звание настоящего чуда, причем по всем этим пунктам. Что касается меня, то по-другому я ее и не рассматриваю, а вам предлагаю сформировать свое независимое мнение.

Итак, начнем с Крайне Маловероятного События.

Точнее, с одного из крайне маловероятных событий, что случились за время поездки. Оно было первым, совершенно неожиданным и потому, наверное, очень ярким — пустой автобус, подъехавший в половине восьмого утра к нашему отелю.

Как я уже упоминал, это «чудо» разъяснилось в первую минуту, едва мы зашли в салон. Отвечая на наше удивление, водитель (экскурсовод почему-то отсутствовал), используя усердную жестикуляцию и скромный запас английских слов, все же сумел донести до нас тот факт, что приехал он вовсе не из Барселоны, а откуда-то с другой стороны. Причем, как мне показалось, в его эмоциональной пантомиме присутствовала изрядная доля недовольства. И я не ошибся: то, что водитель не испытывал радости от предстоящей поездки, подтвердилось буквально через два следующих отеля, когда к нам, наконец, присоединился экскурсовод.

Вместе с очередной группой туристов в салон зашла невысокая женщина лет тридцати пяти, веселая и слегка осипшая, одетая в светло-голубые шорты, облегающие явно спортивного вида бедра, и просторную, я бы даже сказал — развевающуюся, белую футболку, изобилующую дизайнерскими сексуальными разрывами. Она представилась как наш сегодняшний экскурсовод — Эльвира — и объяснила, что назначенный на сегодня автобус по причине поломки не смог отправиться в рейс, и компания в экстренном порядке отыскала ему замену. Именно поэтому наш транспорт приехал не из Барселоны, как обычно, а из Жироны.

Собственно, вот и все развенчание «чуда». Казалось бы, и чуда никакого нет, но… не случись подобной замены, и дорога, обычно занимающая (с учетом многочисленных переездов от отеля к отелю) около четырех часов, вряд ли вылилась бы в путешествие продолжительностью в восемь.

Да, с содроганием вспоминая то путешествие, я вынужден сказать, что путь до Монсеррат у нас занял около восьми часов. Кошмарных восьми часов — в переполненном автобусе с отказывающим кондиционером, изнывающими от жары и скуки детьми и осипшим экскурсоводом, увещевающим недовольных туристов. А у недовольства нашего причина действительно была.

После того как сбор экскурсантов наконец закончился, наш автобус набрал крейсерскую скорость и помчался по платной автостраде. Эльвира выглядела довольной и даже счастливой. Несколько раз, точно в волнении, она поправила собранные в конский хвост длинные черные волосы и принялась за вводный рассказ, погружая нас во времена давно минувшие. Однако поведать она успела не многое, потому что вдруг… автобус с автострады свернул.

То, что произошло нечто необычное, мы поняли в тот момент, когда экскурсовод на полуфразе прервала рассказ и, переключившись с русского языка на испанский, обратилась к водителю. Причем, обратилась очень эмоционально, я бы даже сказал, по-испански эмоционально. Но, как ни странно, со стороны водителя реакции на этот пламенный возглас не последовало никакой. То есть никакой — вообще: точно женщина обращалась к нему не на родном испанском, а на языке племени майя.

В течение следующих десятка-другого секунд ощущение непонимания и конфликта между водителем и экскурсоводом нарастало: голос Эльвиры с каждой новой фразой все более насыщался удивлением и возмущением, а водитель по-прежнему ее игнорировал.

И вдруг…

Водителя вдруг прорвало.

Вспыхнув, буквально сгорая в эмоциях, обжигая нас, близсидящих пассажиров, настоящей испанской страстью, он принялся что-то выкрикивать в лицо экскурсоводу. При этом водитель взмахивал то одной рукой, то другой, а иногда и обе его руки отпускали рулевое колесо и, подобно нервным птицам, то взмывали вверх, то обрушивались вниз.

Именно в этот момент ощущение ирреальности посетило меня в первый раз.

К счастью, тот гиперэмоциональный взрыв продлился недолго и в какой-то момент и испанец, и Эльвира замолчали. Еще через пару секунд водитель с прежней невозмутимостью продолжил вести автобус все так же в сторону от автострады, а экскурсовод, уже не выглядевшая счастливой, вернулась к прерванному рассказу. На вопрос из салона «Что случилось?» — Эльвира ответила: все в порядке, у нас будет замечательная возможность ознакомится там-то и там-то с тем-то и тем-то.

Я прошу прощения за то, что не могу конкретно повторить, где и с чем у нас должна была появиться замечательная возможность ознакомиться, но в тот момент я все еще пребывал под впечатлением от грозы, только что разразившейся в районе водительского сидения и места Эльвиры. Когда же, спустя небольшое время, я шепотом спросил у Евгении: «Что она сказала? Куда мы едем?», супруга так же шепотом ответила:

— Не знаю. Я прослушала.

И, глядя на меня непривычно встревоженно, Женечка добавила:

— Что-то я уже не хочу ехать дальше этим автобусом.

— Угу, — согласился я и как-то не к месту подумал: «Вот он, недостаток выбора лучших мест. Сидели бы мы сейчас в конце салона, ничего бы и не заметили, а тут… Воистину, нет совершенства в мире».

Тем временем, продолжая следовать по узкой, скорее напоминающей проселочную, дороге, автобус увозил нас все дальше в сторону то ли высоких холмов, то ли низких гор. Эльвира, еще раз прервав рассказ, позвонила по телефону, о чем-то негромко поговорила, после чего, вновь вернувшись к рассказу, продолжила его уже гораздо бодрее. И то, вновь заигравшее красками, ее повествование о вековых конфликтах между Испанией и Каталонией народ вроде бы слушал, и слушал с удовольствием. Только мне было не до того.

Нашептавшись с супругой, я имел неосторожность достать телефон, открыть карту и наблюдать в прямом эфире, как мы все сильнее отклоняемся от предлагаемого картами маршрута до Монсеррат. Признаюсь, в тот момент чувство тревоги не то чтобы заявило о себе, но как бы известило о своем существовании. И все же, уверяя себя, что карты чего-то не знают (а такое случалось, и не раз), я подумал: «Так или иначе все равно куда нужно доедем» — и выключил телефон.

Минут через пять, на протяжении которых я пытался, увы безуспешно, сосредоточится на рассказе Эльвиры, телефон включен был снова. Но на этот раз я решил обратиться за помощью к профессиональному навигатору — тому самому, чьим путеводным наставлениям мы внимали в самостоятельных путешествиях по Испании.

Я запустил программу и уже у нее потребовал построить нужный маршрут.

И маршрут был построен, причем не один. Но каждый из трех предлагаемых вариантов рекомендовал вначале вернуться на автостраду.

«Ничего себе коллизия», — подумал я и взглянул на Евгению.

Та задумчиво смотрела вперед и вроде бы слушала экскурсовода. Я перевел взгляд на сына.

Наш великовозрастный мальчик занимал место параллельно нам через проход, сидел один и по-своему наслаждался поездкой: с закрытыми глазами он в огромных наушниках слушал что-то свое.

«Увы, тут ответов не будет», — подумал я и решил напрямую обратиться к Эльвире.

Я чуть-чуть не успел: меня опередил надрывный женский голос:

— А нельзя ли кондиционер сделать пошибче? Мы здесь, в заду, уже задыхаемся.

И только после этих слов я почувствовал, что температура внутри салона действительно подскочила вверх.

— Да, конечно, — откликнулась на просьбу Эльвира и, превозмогая нежелание (это явно читалось на ее лице), обратилась к водителю.

Переговоры между водителем и экскурсоводом (вроде бы без эмоций, но, по ощущению, на натянутом нерве) проходили не долго, но и за столь краткое время среди наших туристов отыскались добрые люди. Они поспешили донести до задних рядов сокровенное знание: кондиционер «пошибче» сделать не получится: он попросту сдох.

И хотя знать, что кондиционер сломался, никто из пассажиров не мог, тем не менее озвученная информация породила возмущенные возгласы — первые возмущенные возгласы за сегодняшний день.

Восстановить порядок поспешила Эльвира.

Прервав беседу с водителем, она опять включила микрофон и объявила, что минут через десять мы остановимся в очень живописном поселке и она будет счастлива провести небольшую экскурсию в антураже настоящей, живой Каталонии. Что же касается проблемы с кондиционером, — то за это время неполадки, конечно же, будут устранены, а пока она предлагает открыть форточки и вкусить удивительно глубокий, насыщенный ароматами лаванды воздух.

Что ж, Эльвира почти ни в чем не ошиблась. В воздухе, действительно, ощущался запах лаванды, и, действительно, минут через десять автобус остановился. Вот только до обещанного поселка мы так и не доехали. То ли от перегрева, то ли еще по какой причине наш транспорт сначала громко взревел, затем пару раз не менее громко чихнул и… встал, просто встал посреди той самой узкой испанской дороги.

В течение нескольких долгих секунд в салоне царила мертвая тишина, а затем…

Затем, нарастая подобно приближающейся лавине, послышался ропот, и через пару секунд та самая лавина возмущенных голосов накрыла не только автобус, но и ближайшие окрестности.

Все смешалось: возгласы негодования, крики возмущения, детские вопросы и нервные ответы родителей и, как остренькая приправа к горячему блюду, громкие, с претензией на колкость, замечания пожилого сухощавого высокого мужчины.

Тут нужно отдать должное Эльвире: женщина не потеряла самообладания. Подобно ангелу воздаяния, она расправила плечи (я бы даже сказал — раскрыла крылья), и…

Я подумал, что вот сейчас она раздаст «всем сестрам по серьгам».

…и гнев Эльвиры обрушился на невозмутимого испанца — водителя.

Окинув его уничтожающим взглядом, Эльвира обронила несколько иностранных фраз (да, да — именно обронила, эдак небрежно с видом уже вынесенного приговора), а затем по-русски громко сказала:

— Без паники! Что поделать, дерьмо случается. Сейчас я постараюсь быстро его разгрести.

И вышла из автобуса.

Думаю, именно неожиданная фраза про случающееся дерьмо сыграла роль гасителя возмущения (по-другому я просто не могу объяснить, почему крики и недовольство почти сразу же прекратились). Когда же Эльвира вернулась в салон и объявила, что за нами выехал другой автобус, а пока она предлагает чуть-чуть прогуляться — пройтись пешком до того самого поселка с «живой» Каталонией (это не больше километра), — народ попросту вышел из автобуса и достаточно расслабленно, даже балагуря, двинулся вдоль пустого (ПУСТОГО) шоссе.

И это была еще одна замеченная мной странность: пусть не широкое, но все же шоссе — и по нему за все время нашей поездки и прогулки не проехало ни одной машины.

Ни одной!

В разгар рабочего дня!

Очередной странностью, на которую мое внимание обратил сын Женька и каковая вначале странностью мне не показалась, была старуха.

С виду форменная баба-яга, какой я ее помню с детства в исполнении актера Георгия Милляра (невысокая, сгорбленная, одетая в темные лохмотья), она сидела то ли на земле, то ли на чем-то еще в паре десятков метров от остановившегося автобуса и караулила пасущихся там коз.

Собственно, Женька старуху даже и не заметил, его привлекли именно козы, две серо-белые и одна угольно черная.

— О! Козы! — радостно воскликнул он.

— Ой, правда, — подхватила его мать. — Как же им, бедненьким, сейчас жарко.

И, кажется, только мне было не до животных, я их почти не видел: я не мог оторвать взгляд от старухи. А старуха, как мне показалось, без отрыва пялилась на меня.

Уф-ф! Даже сейчас, вспоминая тот ее взгляд, я содрогаюсь. А тогда, ощущая, как возвращается состояние ирреальности, я молча проследовал за своими в сторону виднеющегося невдалеке поселка. И пока я уходил, мой затылок горел.

И, казалось бы, все — мы ушли, баба-яга забыта. Но не тут-то было. Не знаю почему, но пока Эльвира выгуливала нас по поселку, я мог думать лишь о старухе и о том, что не может в Испании быть подобной бабы-яги. Почему не может, я не задумывался, но твердо был в этом уверен. И еще я пытался выковырять из своей души проникший в нее и застрявший, словно заноза, ее взгляд.

А потом, спустя время, когда, окончив прогулку, наш туристический батальон оккупировал единственное местное кафе, я увидел бабу-ягу снова.

Ожидая, пока нам принесут заказанные десерты, я разглядывал действительно колоритный интерьер заведения и вдруг услышал слова жены:

— Какая интересная бабушка. Кажется, мы ее уже видели.

Нехотя, медленно, превозмогая сковавший меня озноб, я стал разворачиваться в сторону взгляда жены, и тут Женька добавил:

— Она же коз пасла — там, у автобуса.

Сейчас старуха коз не пасла, коз с ней вообще не было. Она остановилась посреди улицы, напротив кафе и…

Только я знал, что ее взгляд ищет меня, и я не хотел столкнуться с ним снова. Все так же медленно, словно превозмогая не пускающее меня время, я поднялся из-за стола и объявил, что мне нужно пи-пи. Но, прежде чем сбежать в туалет, я попросил сына попытаться выяснить у экскурсовода, что же это за бабка.

— Тебе это зачем? — раздался за моей спиной удивленный голос жены.

Не оборачиваясь, я хмыкнул, пожал плечами и, быстро-быстро проскользнув между столиками, скрылся в «комнате для мальчиков».

«Тебе это зачем?» — спросила жена, но… разве я знал, что ей ответить.

К десертам я вернулся не скоро.

Оказавшись один в туалетной комнате, я сначала умылся, затем посмотрел на себя в зеркало и прошептал:

— Тебе это зачем?

Но ответа по-прежнему не было.

Тогда я умылся еще раз и, продолжая разглядывать свое отражение, задал другой вопрос:

— И что за истерику ты устроил?

Но и на этот вопрос я не знал, что ответить.

Умывшись в последний раз, я тщательно вытер лицо и руки большими и очень мягкими бумажными полотенцами и покинул «гавань спасения».

К своему месту я шел не спеша и все время оглядывался в поисках старухи. К счастью, бабы-яги нигде видно не было. Я уже почти вздохнул с облегчением, как заметил обращенные ко мне взгляды жены и сына.

Наблюдая за тем, как я «прокрадываюсь» между столами, Евгения и Евгений улыбались. Причем их удивительно похожие улыбки показались мне, с одной стороны, насмешливыми, что вполне можно понять, а с другой — сочувственными. И именно эта сочувственность почему-то отдалась в моем сердце уже забытой было тревогой.

Стараясь замаскировать возникшее неприятное ощущение под недоумением, я спросил:

— Что?

Сын попытался принять серьезный вид, что у него не получилось, и, явно сдерживая смешок, ответил:

— Ну, ты как всегда…

— То есть?

— Как всегда, сумел отыскать нечто там, где этого быть, ну, никак не могло.

— В смысле?

Теперь, откровенно посмеиваясь, Женька сказал:

— По словам экскурсовода, эта… — тут он заглянул в телефон, что-то там прочитал и, пытаясь изобразить иностранный акцент, произнес: — АНСИАНА — достаточно известный местный персонаж, и не только из-за своей внешности. Местные жители уверены, что она… — сын опять заглянул в телефон и прочитал другое слово: — БРУХА.

Возможно, эта забавная и специально подготовленная интермедия должна была меня развеселить, но мне почему-то смешно не стало. Наоборот, я ощутил, как тревога, покинув место своего зарождения в области сердца, опустилась в живот, и оттуда ее щупальца стали расползаться по всему телу.

— Ты хоть понял, что он сказал? — спросила наблюдавшая за мной Евгения.

Ее только что веселая улыбка продолжала оставаться на губах, но в темно-карих глазах веселости уже не было.

Я молчал, и жена, не дождавшись ответа, добавила:

— Бабка твоя — ведьма.

6

Вот и настал момент напомнить о еще одном определении чуда: «Нечто необычное, объект, субъект или явление, вызывающее удивление, восхищение своими качествами».

Почему именно сейчас я решил вспомнить об этой фразе? Да потому, что минут через тридцать после того, как мы покинули злосчастный поселок с «живой» Каталонией и не менее живой бабой-ягой, километров за десять до автострады это чудо нас и поджидало.

Вспоминая те самые полчаса, я с сожалением должен отметить, что для меня они прошли под знаком: «Бабка твоя — ведьма!»

Не то чтобы я сильно рефлексировал по поводу смысла этой фразы, но настроение мое было далеко не лучшим. Я ощущал себя словно замороженным, погруженным в вакуум безмыслия, с пульсирующей где-то в глубине того вакуума нервозностью. Перманентное ожидание «чего-то» не отпускало меня ни на миг. Именно поэтому (другого объяснения просто не приходит на ум) я умудрился пропустить мимо ушей крайне интересную историю. Историю, рассказанную Эльвирой после того, как наша туристическая команда заняла места во вновь прибывшем автобусе и Эльвира представила нового водителя:

— Прошу любить и жаловать, это Алекс, замечательный водитель и прекрасный человек. Мы с ним не один десяток экскурсий провели вместе.

— Здра-ствуй-тэ, — кивнул всем нам улыбчивый белобрысый поляк лет тридцати и добавил, уже обращаясь к Эльвире: — Спасыибо болшое.

И вот тогда-то Эльвира объявила, что считает себя обязанной дать пояснения ситуации, невольными заложниками которой мы все стали.

Именно те пояснения, именно в тот момент, и прошли мимо меня. Осмыслил я их (хотя, можно даже сказать, что впервые о них узнал), лишь на следующий день, ближе к вечеру, когда наша семья уже находилась в аэропорту.

В ожидании своего рейса мы сидели в кафешке, пили кофе и перекусывали вкуснейшими бутербродами с вяленым мясом. Я и Евгения неспешно беседовали об удавшемся (и тут наше мнение полностью совпало), отпуске, ну, а сын наш не только променял бутерброды на сладкие круассаны, но и, отгородившись от всего мира, в том числе и от нас, своими нереально огромными наушниками, участия в разговоре не принимал.

— С одной стороны, конечно, жаль испанца, — вдруг произнесла Евгения, — но не стоило ему так поступать.

Я с непониманием воззрел на супругу и заметил, что она с вновь вернувшимся интересом поглядывает в сторону магазинов duty free. Почему с вновь вернувшимся? Да потому, что, казалось бы, испытание дьютифришным шопингом мы уже успешно прошли, после чего отдыхали от него в кафе, но… вот поди ты.

— Ты вообще о чем? — спросил я.

Но супруга словно меня не слышала и продолжала свою, непонятную мне мысль.

— Даже интересно, что такого он должен был… — на пару мгновений повисла пауза, и по движениям Евгении я понял, что еще секунда, другая — и желание шопинга одержит победу, — привезти родственникам, — наконец закончила она.

— О чем ты? — спросил я, повышая голос.

Медленно, словно с неохотой, Евгения перевела взгляд на меня и, пожав плечами, ответила:

— Да о водителе, об испанце. Ты уже забыл, что ли, о чем говорила Эльвира?

Не вдаваясь в подробности нашего дальнейшего разговора, по большей части состоящего из непонимания, удивления и междометий, я лишь скажу, что супруге вместо шопинга пришлось заново пересказывать мне вчерашние откровения Эльвиры.

Как ни странно, я узнал для себя много нового, и та узнанная мной информация, наконец-то, позволила сложиться в моей голове мозаике всех произошедших событий. Хотя, с другой стороны, все та же информация породила новые вопросы. Вопросы, на которые я до сих пор не знаю ответа.

Впрочем, обо всем по порядку.

Начало истории было положено той самой ночью, когда мы, безмерно уставшие, возвратились из парка развлечений Порт Авентура. Именно под утро выяснилось, что назначенный на нашу экскурсию автобус сломался. А поскольку у туристической компании свободных автобусов не оказалось (все имеющиеся уже были расписаны по своим маршрутам), то отчаянную ситуацию спасли их партнеры из Жироны. Вот поэтому именно оттуда наутро к нашему отелю подъехал автобус с недовольным водителем. О том, как это происходило, я уже подробно рассказывал, а потому сейчас лишь поведаю о причине недовольства испанского водителя.

Надо сказать, что причина для его недовольства действительно имелась, а как по мне, так была она очень даже внушительной. Оказалось, что ради нашей экскурсии испанца лишили законного выходного и вместо запланированной им поездки к родственникам он был вынужден отправиться на Монсеррат. Именно об этом так эмоционально сообщил испанец Эльвире во время памятной «грозовой» сцены в автобусе.

И тут я должен заметить, что, не окажись водитель предприимчивым малым, ничего из случившегося в дальнейшем, конечно бы, не произошло. Но этот громко кричавший на испанском языке человек решил ни в коем случае не отказывать себе в поездке к родственникам (с его слов, он должен был передать им что-то до крайности важное) и вознамерился совместить нашу экскурсию со своими интересами. Думаю, задумка испанца вполне могла бы увенчаться успехом, не будь с нами столь опытного экскурсовода, как Эльвира. Она тут же заметила, что автобус втихаря свернул с автострады и, можно сказать, поймала водителя «на месте преступления».

Собственно говоря, на этом объяснение приключившихся непонятностей можно было бы и закончить, а поломку автобуса и последующую встречу с бабой-ягой, выгуливающей коз, принять как простую случайность. Да, можно было бы…

Но…

Итак, в состоянии безмысленного вакуума я провел где-то минут тридцать, на протяжении которых новый автобус под управлением Алекса, наконец-то, двигался в сторону Монсеррат. Точнее, сначала он направлялся к автостраде, что стала для нас поворотной и определяющей точкой путешествия.

Эльвира что-то вещала; Евгения, как и большинство наших сотоварищей, ее вроде бы слушали, Женек, сидя с закрытыми глазами, по-прежнему слушал в наушниках что-то свое, а я…

Я не слушал, не думал и, глядя в окно, ничего не видел — в общем, был не в себе.

Фраза, вернувшая меня в реальность, звучала примерно так: «Когда же это закончится?! Это форменное проклятие, а не экскурсия!»

Почему я говорю, что «примерно так»? Да потому, что первая часть той фразы, проткнув вакуум моего безмыслия, словно иголка воздушный шарик, осталась лишь отголоском где-то на периферии восприятия. Но ее продолжение, женскоголосое, вибрирующее, возмущенное буквально впечаталась в мое ожившее сознание.

— …Это форменное проклятие, а не экскурсия!

Вот ключик к двери, за которой скрывалась моя получасовая нервозность. Теперь дверь раскрылась и окутанное ледяной дымкой ожидание «чего-то» вырвалось наружу.

В следующую секунду я одновременно услышал множество недовольных голосов и осознал, что автобус стоит. Еще через мгновение я заметил удивленный и вроде бы испуганный взгляд Эльвиры. Экскурсовод смотрела на водителя, а тот, действительно казавшийся растерянным, глядел на Эльвиру.

Не понимая, что произошло, я спросил у супруги:

— Что случилось?

На лице Евгении промелькнула досада, а в голосе, как мне показалось, слышалась обреченность.

— Ну что… кажется, приехали. — Женечка тяжело вздохнула. — И этот автобус сломался.

Я хотел было уточнить, что она имеет в виду, но тут раздалось чуть слышное «Бе-е-е... Бе-е-е-е» — и я окончательно вернулся в реальность.

— Давайте не будем нервничать, — облачившись в броню спокойствия, ко всем нам обратилась Эльвира. — Сейчас мы со всем разберемся.

Но голос ее утонул в возмущенных выкриках.

— Сейчас! Мы! Во всем! Разберемся! — уже в микрофон, заглушая недовольные голоса, объявила экскурсовод. — Пожалуйста, без паники.

И, открыв дверь автобуса, Эльвира вышла на улицу. Следом за ней поспешил Алекс.

— Бе-е-е. Бе-е-е-е... — теперь уже громко слышалось сквозь открытую дверь нашего незадачливого транспорта.

Если бы я сказал, что народные волнения улеглись в ту же минуту, я бы сказал не совсем правду. И хотя громкость и хаотичность выкриков действительно пошли на убыль, среди нас оказались несколько особенно возмущенных товарищей, что с лихвой компенсировали угасание массового недовольства. Впрочем, мне было не до того.

Слыша, но не слушая всполохи возмущенных возгласов, я поспешил пересесть в другое кресло, через проход от моего, где у окна, с правой стороны автобуса, сидел Женька. Кажется, наш сын был единственным человеком, кого вообще не интересовало, едем мы или стоим: его глаза по-прежнему были закрыты, а в наушниках играло что-то из терабайта любимой музыки.

Я выглянул в окно.

Коза. Угольно черная, вислоухая, с рогами, напоминающими бесструнную дьявольскую лиру…

«Неужели та самая? — спросил я себя и поспешил ответить: — Конечно же, нет, мало ли коз в Испании».

…метрах в двадцати от автобуса, там, где начиналась плантация каких-то кустов, стояла по колено в траве, пристально смотрела в нашу сторону и через равные промежутки времени разговаривала.

— Бе-е-е.

Я почувствовал, как внутри моего позвоночника зазвенел электрический импульс.

— Бе-е-е-е.

Взгляд козы пересекся с моим, и в том взгляде я вдруг узнал бабу-ягу.

Послышался тончайший свист, электричество пронзило мой позвоночник и, достигнув пальцев рук, скрючило их.

— Бе-е-е. Бе-е-е-е.

И тут…

— Мам, глянь. Это та коза, помнишь? — послышался детский голос из глубины салона.

— Какая? — переспросило недовольное сопрано.

— Ну, та… сегодня днем мы видели. Их там три штуки было. И бабушка еще злая сидела.

— Ой, не выдумывай, — с еще большим недовольством ответила женщина. — Никакая она была не злая. И коза эта другая: мало ли коз в Испании.

Это, повторившее мою мысль, «…мало ли коз в Испании», — помогло мне избежать приближающегося ступора.

«Мало ли коз в Испании», — повторил я еще раз про себя и встряхнул за плечо сына.

Точно в замедленном фильме, Женька сначала снял наушники, затем так же медленно открыл глаза и еще медленнее повернулся ко мне. В его сонно-сонном взгляде застыл вопрос.

— Жень, как ты думаешь, это та же коза, что мы недавно видели, когда вышли из первого автобуса? — полушепотом спросил я, кивая в сторону окна.

Все так же медленно сын повернулся к окну, бросил на улицу мимолетный взгляд, еще медленнее вернулся взглядом ко мне и, кивнув, ответил:

— Да.

После чего он замер все с тем же сонно-сонным видом, а я не знал, что ответить. Это его «Да» вернуло ушедший было ступор, и теперь я с каждой секундой погружался в него все глубже.

К счастью, погружения до конца не случилось: его остановило поведение все той же козы. Она «вдруг» почти вскрикнула на своем козьем языке и отчаянными прыжками отскочила метров на двадцать в сторону.

С каждой ее подпрыжкой мое состояние «не в себе» ослабевало, а когда из кустов все так же «вдруг» выбежала маленькая девочка, меня полностью отпустило.

Еще более неожиданным, чем появление «из ниоткуда» одетого в ярко-розовое с белыми рукавчиками платье ребенка, для меня стало «вдруг» возникшее состояние облегчения. Именно его, физически ощущаемое и ничем не обоснованное, я бы и назвал чудом, но настоящее «чудо», точнее фейерверк «чудес» случился спустя пару мгновений.

Я видел, как девочка, провожаемая разъяренным взглядом замершей невдалеке черной козы (разъяренный взгляд козы — это надо же, что мне померещилось), подбежала к Эльвире и Алексу и несколько минут достаточно живо о чем-то им говорила.

В момент этих переговоров девочка стояла ко мне спиной, и видел я лишь ее активно жестикулирующие руки, кукольно-розовое платье, белые гольфики и…

…и ощущал какую-то неправильность, непонятность — не знаю, как сказать, но что-то не складывалось у меня в голове. Когда же минуты через две Алекс буквально запрыгнул на свое водительское место и девочка, провожаемая Эльвирой, вслед за ним зашла в салон, непонятность исчезла, но ощущение неправильности лишь усилилось.

Девочка оказалась не девочкой, а очень маленькой женщиной, уже даже не средних лет, одетой в девочкинскую одежду. Ее прическа — два хвостика, перехваченные ярко-розовыми резинками — показалась мне в этот момент запредельно гротесковой.

Похоже, столь неожиданное «превращение» ребенка в пожилую необычную женщину произвело впечатление не только на меня. В салоне повисла такая же необычная тишина ошеломления, и в той тишине «вдруг» автобус завелся.

То, что наш транспорт пришел в движение, я осознал лишь спустя пару секунд, когда до моего слуха донеслось отчаянное:

— Бе-е-е-е!

«Вот тебе и „Бе-е-е“», — подумал я, испытывая на фоне окрыляющего того самого облегчения прилив непонятной радости.

Почти сразу же я вернулся на свое место.

— До чего необычная и интересная женщина, — прошептала Евгения.

Я ответил лишь:

— Да уж.

И не стал говорить о том, насколько пристально эта интересная женщина посмотрела на меня, когда воробушком вспорхнула в автобус. Ее взгляд, в отличие от взгляда бабы-яги, у меня тревоги не вызвал, но пробудил не меньшее смятение. И это смятение мне не давало покоя до того момента, как вслед за чудесами, о которых я только что рассказал и каковые вполне можно списать на мое излишне живое воображение, не пришла пора чудес явных.

«Сверхъестественное явление, вызванное вмешательством божественной, потусторонней силы» — именно это ожидало нас впереди.

7

Остаток нашего непростого пути я пытался разделить с Эльвирой и ее историями. Правда-правда, честно-честно: я буквально заставлял себя слушать экскурсовода. Заставлял изо всех сил, но, увы, почти ничего из ее рассказов не помню.

История Монсеррат, события, связанные с Черной Мадонной и крестом Святого Михаила, лишь едва касались моего сознания. Под журчание голоса Эльвиры я то и дело поглядывал на «девочку» в розовом (а со спины женщина по-прежнему выглядела ребенком) и томился то ли непониманием, то ли предчувствием, то ли… очень сложно проанализировать, а еще сложнее объяснить, что же зудело внутри меня и не давало покоя.

Впрочем, я не совсем прав, говоря, что вообще ничего не помню. Когда в самом конце поездки экскурсовод перешла к чудесам, совершаемым Черной Мадонной (возможно, ключевым оказалось постоянно используемое Эльвирой слово «чудеса»), я все же сумел хоть и не полностью, вернуться в тот солнечный день.

Одну из рассказанных Эльвирой историй, на мой взгляд крайне поучительную, мне бы хотелось сейчас кратенько пересказать.

Когда-то, давным-давно, жила-была на свете, то бишь в Каталонии, одна пожилая женщина. Как жила эта женщина, чем она занималась — сокрыто тайной, но одно известно совершенно точно: к моменту кульминации истории женщине давно минуло за шестьдесят. И совершенно точно известен еще один немаловажный факт, а именно то, что последние годы одолевала каталонку печаль-кручина. Поводом для той печали являлось отсутствие у женщины внуков, и это несмотря на то, что дочь ее была уже далеко не юна и замужем, причем вроде бы не в первый раз.

По словам Эльвиры, прошел не один год, прежде чем отчаявшаяся женщина решилась на крайний шаг — надумала она обратится с молитвой и соответствующей запиской к Черной Мадонне из монастыря Монсеррат.

То, что Черная Мадонна помогает в подобных несчастиях, известно давным-давно и сомнению не подвергается, но, по обычаям, с подобного рода записками к ней обращаются сами страдающие бездетностью женщины, без посредников. А тут дочь той женщины то ли в силу неверия, то ли по какой другой причине, но наотрез отказывалась взывать к помощи Святой.

И вот любящая мать отправилась в монастырь. Она помолилась, оставила записку и в надежде на чудо вернулась домой.

На этих словах экскурсовода в салоне автобуса, как мне показалось, повисла густая тишина любопытства. Похоже, именно эта история оказалась одинаково интересной всем нашим туристам (конечно, кроме тех, кто спал или слушал музыку). И когда в той почти торжественной тишине Эльвира произнесла: «И надежда ее сбылась. Через девять месяцев ребеночек появился на свет», — я услышал многочисленные негромкие и достаточно саркастичные комментарии мужской половины нашей туристической группы. Но самым удивительным я бы назвал то, что женщины, коих на самом деле отправилось в путешествие больше, чем мужчин, почему-то молчали.

— А теперь самое интересное, — выждав увесистую паузу, с загадочной интонацией произнесла Эльвира, тем самым возвращая атмосферу тишины и еще более концентрированного любопытства.

— Через девять месяцев, к огромному удивлению односельчан, родила сама женщина, а не ее дочь.

Сказав это, Эльвира замолчала, продолжая хитро поглядывать на своих подопечных, а тишина, окружающая нас, наполнилась новой неуловимой, но почти звенящей нотой. Так продолжалось пару секунд. Затем послышался звук, напоминающий осторожный единовременный выдох, и следом за ним из глубины салона раздалось:

— Зачет.

И тут же переходящий от ряда к ряду смех изгнал из автобуса ощущение присутствия сказки.

Надо сказать, что совпавший с окончанием поездки и воспринятый с юмором (опять-таки подчеркиваю, в основном мужчинами) столь горячий финал рассказа позволил снять напряжение предыдущих часов. Наверное, поэтому я достаточно легко и с юмором воспринял как очень быстрое, сравнимое с бегством, исчезновение за дверями ближайшего кафе одетой в розовое крошечной женщины, так и наше последующее двухчасовое блуждание за Эльвирой.

Когда же официальная часть экскурсии подошла к концу и нам даровали целых три часа свободного времени, выяснилось, что история о пожилой женщине, ее дочери и ребенке все же не осталась незамеченной и женской частью нашей группы.

Здесь я должен упомянуть о существующих в нашей семье различиях в туристических интересах. Если моя супруга Евгения обожает как можно чаще где-нибудь бывать и что-нибудь смотреть, то сын наш Евгений, как и его мать, где-нибудь бывать тоже любит, вот только предпочитает он в том где-нибудь просто бесцельно бродить, а еще лучше забираться куда-нибудь повыше. В его понимании именно таков лучший отдых. Что же до меня, то… эх, должен признаться, что вообще не люблю ни длинные прогулки, ни музеи, ни выставочные залы, а уж тех мест культурного времяпровождения, куда выстраиваются длинные очереди, тем более стараюсь всячески избегать. И тем не менее вопреки, казалось бы, таким нестыковкам наш совместный семейный отдых всегда остается замечательным, а главное, нескучным и запоминающимся.

— Уф, наконец-то, — достаточно громко с нескрываемым облегчением вздохнул я, едва Эльвира объявила об окончании экскурсии и о нашей трехчасовой свободе.

Евгения бросила на меня укоризненный взгляд и неодобрительно покачала головой.

— А что? — ответил я. — Теперь хоть в кафе можно посидеть, отдохнуть.

Из укоризненного, взгляд супруги тут же стал удивленно-недоуменным.

— Какое — посидеть в кафе? — воскликнула Женечка с почти возмущением. — У нас лишь три часа, а столько всего нужно увидеть: и Базилику осмотреть получше, и в музей я еще раз хотела сходить, и до креста Святого Михаила нужно дойти, и к Черной Мадонне обязательно.

Признаюсь честно, возмущение супруги, как и ее грандиозные планы, меня повеселили.

— Ну да, конечно, у нас ведь целых три-и ча-а-са-а», — протянул я, — обязательно все успеем, особенно если начнем с Мадонны: именно там эти три часа мы в очереди и проторчим.

— Не факт, — ответила Женечка.

— Очень даже факт, — теперь уже я в свою очередь попытался изобразить возмущение. — В музее мы были, на Базилику смотрели — все, что ты хотела, уже получила. Так нет, ей мало, давайте три часа стоять в очереди. И ладно бы наплевала на мои интересы, на то, что я умираю с голоду, но и ребенок останется не выгулянным. Ни по одной горной тропинке мы так и не прошли и вряд ли уже пройдем.

— Ой, только меня не вмешивайте в ваши разборки, — тут же откликнулся наш великовозрастный ребенок, что, как на грех, именно в этот момент стоял без наушников, — я один как-нибудь сюда приеду и спокойно по всем тропкам пройдусь.

— Ну, спасибо за поддержку, — я кивнул сыну, усмехнулся, после чего добавил: — И понятно бы было, если бы мать твоя хотела оставить Мадонне записку с просьбой о двойне, а то и тройне — хоть какой-то смысл, а так попросту угробим время, и все. Зачем?

— А может, я и хотела, — ответила Женечка, но через несколько секунд сама рассмеялась над своими словами. — Давайте для начала просто посмотрим, а вдруг там очередь уже рассосалась и мы быстро-быстро пройдем.

Я молчал, молчал и Женька.

— А уж если очень большая, — вздохнула супруга, — тогда по тропкам пойдем гулять. — И добавила: — Через кафе, конечно, иначе ты нас изведешь и прогулка в ад превратится.

К счастью, очередь к Черной Мадонне по-прежнему была не просто большая, а нереально огромная. Огромная настолько, что наша любительница исторических и культурных достопримечательностей сама объявила:

— Ничего себе. Нет уж, лучше по тропкам.

И тут я замечу, что подобным образом повезло, кажется, лишь нам с Женкой. Ибо среди жаждущих своими глазами узреть святыню Монсеррат я заметил множество, если не всех, экскурсантов нашего автобуса. Причем, лица женщин казались сурово сосредоточенными, а сопровождающие их мужчины выглядели… скажем так, не шибко радостными.

И вот мы «наконец-то» взбираемся по одной из множества уводящих в самые настоящие горы скрытых в кустах тропинок.

Я не случайно «наконец-то» взял в кавычки. Потому что если мечта и сбылась, то совершено точно не моя, и минут через двадцать нашего горовосхождения очередь к Черной Мадонне уже не казалась мне таким большим злом. Еще минут через десять я объявил, что лучше умру здесь, вот на этом валуне, чем сделаю хотя бы еще шаг вверх. Не то чтобы я действительно до такой степени устал, но с горными прогулками однозначно следовало закругляться, и подобным образом я как бы намекал на это. Причем, намекал без какой-либо надежды на поддержку, так как в подобных случаях всегда слышится примерно одно и то же: «Еще немножечко, только вон до того поворота дойдем. Или… ой, какой там камень необычный, его нужно обязательно осмотреть».

Каково же было мое удивление, когда Женечка сразу откликнулась:

— Действительно, пора прогулку заканчивать. — Впрочем, тут же все объяснилось: — Времени мало осталось, а еще сколько спускаться отсюда, и до Михайлова креста еще сколько идти.

— Ну, здрасти! — теперь совершенно искренне возмутился я. — Давайте в следующий раз к нему сходим. Как раз будет повод приехать сюда еще раз.

— Давайте сначала на дорогу спустимся и тогда решим, — очень дипломатично ответила Женечка, что могло означать лишь одно: отказываться от похода к кресту Святого Михаила она не собирается.

Впрочем, меня подобными трюками не проведешь, и, пока наша семейная экскурсионная группа спускалась по вдруг оказавшейся очень крутой тропинке (на подъеме крутизна столь явно не ощущалась), я готовился к «решающей битве».

Что касается нашего сынули, то он не менее дипломатично от комментариев воздержался и теперь первым очень ловко и, казалось, без малейших усилий двигался вниз по горной тропе.

Что ж, вот так и пришел конец нашей безмятежной ПРОСТО прогулки. В то время, пока мы двигались вниз по склону, что-то загадочное и необычное, сопровождающее нас на протяжении всего дня, подготавливало финальную сцену. Ни о чем подобном мы, естественно, не догадывались, и даже я, «страдающий» предчувствиями с утра, на тот момент о прежних своих мыслях и ощущениях не вспоминал. Мне действительно было не до бабы-яги с ее козами, не до розовой девочки-женщины — ни до чего: проклиная себя за дурную идею гулять по тропинкам, я цеплялся за кусты, хватался за траву и думал лишь о том, как бы не кувыркнуться и не скатиться кубарем в синее-синее море, находящееся, кстати, в десятках километров от места нашего горовосхождения.

И вдруг — о, чудо! Небольшой участок совершенно плоской и ровной земли (на подъеме я почему-то его не заметил) и стоящий на том участке чуть в стороне «сказочный» столб. Только вместо знакомых с детства волшебных фраз «Направо пойдешь — коня потеряешь; налево пойдешь — женату быть; прямо пойдешь — и себя, и коня потеряешь» на указующем том столбе красовалось что-то другое. Причем это другое было написано на нескольких языках, но не на русском.

— Жень, что тут сказано? — спросил я, обращаясь к сыну.

Тот, в отличие от своей матери и уж тем более от своего отца, разговаривает на английском, как на родном.

Женька нехотя (английский-то он знает, но переводить страсть как не любит), бросил взгляд на указатели, но ответить не успел: Евгения его опередила.

— О! До креста Святого Михаила всего триста семьдесят метров. Вон туда, — и Женечка указала рукой на скрытую кустами еще одну тропинку.

Сын, в подтверждение слов матери, удовлетворенно угукнул.

И вот тут я понял, что именно сейчас настал момент, когда необходимо давать достойный отпор попыткам усугубить наши горные прогулки. Я на пару секунд задумался, подбирая достаточно яркие выражения (наверное, это и было ошибкой, обычно я не заморачиваюсь выбором слов, а говорю что думаю), а Евгения в этот момент продолжила блистать знанием английского.

— А возвращаться к монастырю целых четыреста девяносто, — добавила она, показав на другую дощечку, указывающую на тропинку, по которой мы только что шли, и, глядя на меня наивно и по-детски невинно, продолжила: — Ну, давайте сходим? Что тут осталось? Всего триста метров.

— Я не против, — опять, как на грех, тут же откликнулся сынок.

И что мне оставалось? Я лишь вздохнул очень громко, очень глубоко и, как мне самому показалось, с чрезмерным страданием.

И эта самая чрезмерность возымела обратный эффект.

Засмеявшись, обожаемая супруга, тут же заявила, что триста метров погоды не сделают, она в меня верит и знает, что я не рассыплюсь. И вообще, когда мы еще так замечательно сможем прогуляться в эдаком прекрасном месте.

Я вздохнул еще раз, теперь уже обреченно, и лишь напомнил, что кое-кто совсем недавно в эдаком прекрасном месте гулять не хотел, предпочитая блужданию на природе стояние в очередях.

— А кто из нас не ошибается? — весело откликнулась Женечка и, не дожидаясь ответа, первой почти побежала по новой тропинке.

К счастью, тропа оказалась не настолько крутой, как прежняя, и минут через… не знаю, сколько прошло времени, но не много, мы как-то сразу вышли из густых кустов и оказались на неширокой асфальтированной дороге. Не далее чем в ста метрах на горном уступе виднелась небольшая смотровая площадка, обнесенная невысоким металлическим забором, а посредине нее на трехступенчатом постаменте возвышался крест Святого Михаила.

— Ничего себе, какой здоровенный, — заметил Женька.

— Да, красиво, — согласилась его мать. — Я же говорила, что сюда нужно обязательно сходить, а ты — «в другой раз… в другой раз…»

Улыбаясь, супруга смотрела на меня, а я не мог оторвать глаз от разбегающихся от креста туристов.

Десятка полтора, а то и больше людей разных национальностей и возрастов, что напуганная стая голубей, разлетались в разные стороны от смотровой площадки. Это потом я понял, что они просто расходились, общаясь друг с другом, что-то обсуждая, но в момент нашего появления у меня возникло четкое ощущение, что туристы бегут как по команде.

— Чего это они? — ошеломленно спросил я.

— В смысле? — переспросила супруга.

«Бегут. Люди бегут», — хотел сказать я, но вдруг точно время замедлилось, и видимые впереди туристы замедлились вместе с ним.

— Куда они все разом пошли? — негромко пробормотал я.

— Наверное, кто куда, — с усмешкой ответил Женька. — Нам, кстати, тоже надо спешить, а то времени совсем не осталось.

И двое моих родственников, не оглядываясь на меня, устремились к огороженной металлом площадке.

Вот так и получилось, что по какому-то удивительному стечению обстоятельств у креста Святого Михаила (одной из самых посещаемых достопримечательностей Монсеррат) оказались лишь мы втроем.

И тут я замечу, что ни путеводители, ни Эльвира не обманывали, когда утверждали, что открывающаяся с этого места картина невероятна. Действительно, вид на национальный парк Монсеррат, монастырь Монсеррат и горную гряду, простирающуюся за монастырем, оказался поистине ошеломляющим. Ошеломляющем настолько, что я, замерев у края смотровой площадки, на какое-то время потерялся в сине-голубой небесной бездне, зеленеющих далеко под нами и растворяющихся у горизонта просторах лесов и полей и навечно впечатанном в пространство и мою память песчано-оранжевом массиве гор.

Ни чувств… Ни слов… Ни мыслей…

Лишь ощущение бесконечного восторга, наполняющего вечность, и ощущение себя — невесомого, существующего метафизически и чудом оказавшегося на границе той вечности.

И вдруг я почувствовал абсолютно реальный жар, идущий откуда-то сверху и из-за спины. И сине-голубые небеса насытились синевой, перестав казаться легкими и восторженно-родными. И в один миг в вышине, застилая уже незнакомое небо, от горизонта до горизонта раскинулись белоснежные крылья. Горы покрылись багрянцем, кажущиеся игрушечными монастырские строения исчезли, и наполнивший воздух горько-терпкий запах принес с собою человеческий и так не похожий на человеческий голос.

— Сэ-э-Фэн-н-Тар! — совершенно явственно раздалось за моей спиной.

8

Меня, разбитого и потерянного, все еще задыхающегося от травяного пряного аромата, жена и сын обнаружили сидящим на первой ступеньке каменного постамента креста. Впрочем, можно сказать, что мы одновременно обнаружили друг друга.

Пребывая в состоянии борьбы неверия в увиденное с неодолимым желанием в то самое увиденное поверить, я забыл обо всем. В моем сознании полностью отсутствовало понимание — что я, где я, с кем я. Хватаясь за отголоски видений, за память о произошедшем, я пытался игнорировать свой настойчивый внутренний голос, насмешливо повторяющий: «Каков бред. Это надо же. Дом ха-ха», — и вдруг услышал знакомый смех.

Подняв голову, я увидел Евгению и Евгения. Они спускались по асфальтовой дорожке с близлежащего пригорка и направлялись ко мне.

В это мгновение моя память частично вернулась, а вместе с памятью пришло непонимание.

— Что вы там делали? — поднявшись на ноги, пробормотал я, когда посмеивающиеся родственники оказались совсем рядом.

— Ну и видон у тебя, — вместо ответа сказал Женька и, обращаясь к матери, добавил: — Я же говорил, что одного его лучше не оставлять.

— Что с тобой? — встревоженный голос Евгении мне совсем не понравился.

— Ничего. А что?

— Ты выглядишь так, словно опять свою бабу-ягу увидел.

— А до чего классно полынью пахнет, просто супер, — принюхавшись, сказал сын и вдруг вскрикнул: — А что у тебя с рукой?

— О, боже! — Женечка почти мгновенно оказалась возле меня, и взгляд ее, полный ужаса, поднявшись откуда-то снизу, замер на моем лице. — Тебе больно?

— В смысле — больно? — И я только сейчас посмотрел на свои руки.

Левая рука выглядела совершенно обычно, а вот на правой в районе запястья кожа казалась воспаленной, а силиконовый браслет, та самая флешка из Порт Авентура (я прихватил его на всякий случай, вдруг во время экскурсии понадобится записать еще что-нибудь), выглядел слегка оплавленным.

— О-па, — только и смог вымолвить я.

Скажу, не кривя душой, разглядывая свою руку, я одновременно переживал расстройство (очень небольшое) и... испытывал радость. Именно покраснение кожи и именно в районе запястья подтверждали, что недавние мои видения не только не являлись бредом, но и видениями тоже. А значит, с полным удовлетворением я мог сказать своему внутреннему голосу: «Вот тебе и дом ха-ха, лучше заткнись». Но, с другой стороны, вдруг покрасневшая рука требовала объяснений для моих близких, а сейчас говорить о случившемся я был не готов.

— Нет, вообще не болит, — сказал я, вращая ладонью.

И действительно, ни малейшего дискомфорта в руке я не испытывал. Да, голова слегка побаливала, меня немного тошнило, но об этом я предпочел не упоминать.

Я посмотрел на супругу и, пожимая плечами, добавил:

— Странно. Может, ударился обо что.

— Ужас, — резюмировала Женечка.

— Вот-вот, — поддержал ее сын. — Нужно было идти с нами, а не изображать из себя безмерно уставшего.

«Куда?» — хотел спросить я, но, к счастью, быстро сообразил, насколько неуместен мой вопрос. Он не только покажет, что я ничего не помню, но и усилит внимание к последним минутам, вместо того чтобы ослабить его.

— Да, наверное, да... — ответил я ничего не значащей фразой. — Ну, и как там?

— Милый домик, — Женечка посмотрела на пригорок, на вершине которого за кустами виднелось небольшое здание. — Кажется, там сейчас склад, а вовсе не часовня, как ты предположил. Все двери и окна закрыты.

Затем ее взгляд вновь стал испуганно-настороженным.

— Точно не больно? — спросила супруга, опять посмотрев на мою руку.

— Все нормально, — бодро ответил я.

Тему разговора нужно было срочно менять, но как? Я достал телефон, кинул взгляд на экран, и… мне пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть возникшую радость.

— Ого, через тридцать пять минут мы должны быть у канатной дороги, — воскликнул я.

— Уже так скоро?

Удивление и расстройство в голосе Женечки звучали настолько искренне, что я обругал себя за все еще ощущаемую радость.

— А мы сувениры еще купить не успели, — очень грустно добавила она.

И наше дружное семейство почти бегом направилось в сторону центральной площади, а это ни много ни мало около восьмисот метров, к счастью, по асфальтированной дороге.

9

Дальнейшее наше путешествие, в противовес насыщенной событиями первой половине дня, прошло без каких-либо эксцессов.

Сувениры мы все же купили, а спустившись по канатной дороге, обнаружили рядом с ожидающим нас автобусом улыбающихся Эльвиру и Алекса. Впрочем, мне настолько было ни до чего, что я даже их не заметил и на слова супруги:

— Вот какое хорошее настроение у людей, молодцы.

Ответил лишь:

— Да уж.

— Ты даже не знаешь, о ком я, — упрекнула меня Женечка, — за последний час твое «Да уж» прозвучало раз двадцать. Ничего другого сказать не хочешь?

— Да уж, — на автомате пробормотал я и, прежде чем осознал, что сказала супруга и что я ей ответил, услышал:

— Жень, садись со мной. Пусть отец едет один: очевидно, ему есть о чем подумать.

Я не возражал, я не извинился (а стоило бы), я просто сел в какое-то кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза.

Следующие часы я ничего не видел, почти ничего не слышал и, кажется, мало что ощущал. Как альпинист любитель, я карабкался по отвесной скале своей памяти в надежде достигнуть вершины. Вершины, где смысл раскрывался и истина становилась понятной и непреложной. Но я то и дело срывался и падал вниз. Снова и снова я оказывался в самом начале своих воспоминаний —на смотровой площадке Монсеррат, рядом с крестом Святого Михаила.

Я видел, как небесная синева становится глубокой настолько, что кажется — воздух обретает плоть. Я слышал запах, густой, травяной и терпкий. Я ощущал давление того, не нашего, ставшего материальным воздуха, когда появившиеся безразмерные белые крылья пытались объять весь мир.

— Сэ-э-Фэн-н-Тар! — прохрипел за моей спиной умирающий голос.

Я обернулся.

Там, позади меня, точнее в той стороне, куда я теперь смотрел и откуда недавно, спустившись с гор, мы пришли, — гор больше не было. Точнее, горы там были, но это были уже другие горы. Они отдалились к горизонту и приняли вид пятизубчатого венца, чем-то похожего на растопыренные пальцы раскрытой ладони. И между той нереальной горной ладонью и местом, где я стоял (оно уже не напоминало смотровую площадку Монсеррат: полукруглое ограждение исчезло, трехступенчатый бетонный постамент пропал, а от креста остался лишь контур — неверный, дрожащий, источающий дымчатый свет), простиралась гладь кажущегося идеально круглым озера.

Но я слукавлю, если скажу, что произошедшие ландшафтные метаморфозы рассмотрел в подробностях: на самом деле я отметил их абы как, потому что рядом со мной происходили еще более нереальные вещи.

Чуть в стороне мятущийся воздух пульсировал и, поглощая изливаемый «крестом» свет, вершил чудеса: он выстраивал, вначале невесомую, кажущуюся иллюзорной, но через мгновение ставшую реальной женщину.

Стройная, с длинными и пушистыми волосами, она сделала шаг мне навстречу, и улыбка засияла на ее юном, но... в то же время таком не юном лице.

Растерянный, как болванчик, я даже не улыбнулся в ответ. Мое внимание почему-то было приковано не к приветливому лицу женщины, а к развевающемуся длинному нежно-фиолетовому ее платью, что последними мазками дорисовывал из небытия творец- воздух.

— Вы должны нам помочь! — негромко произнесла незнакомка, и я ощутил ее звенящие пальцы на своем правом запястье.

Несмотря на улыбку, слова женщины прозвучали почти как мольба.

«Вы должны нам помочь…» — фраза, ставшая проклятием на всю мою оставшуюся жизнь!

«Вы… должны… нам… помочь…»

Ничего другого женщина сказать не успела.

Послышалось негромкое: «Бе-е-е-е!», и в сопровождении черной вислоухой, той самой козы (мало ли коз в Испании…), раздирая воздушную плоть и превращая кошмарные мои мысли в реальность, из ниоткуда прямо к нам шагнула баба-яга.

Скрюченные пальцы старухи перехватили запястье уже не казавшейся юной, а выглядящей безмерно испуганной женщины и рывком разорвали связь между мной и незнакомкой.

Ведьма окинула насмешливым взглядом свою жертву, отчего та словно сжалась, и посмотрела на меня.

Она ухмыльнулась, погрозила пальцем и…

— Сэ-Фэн-Тар! — раздалось сразу со всех сторон.

Я услышал, как воздух сказал: «У-у-у-п!» Что-то горячее, почти как живой огонь, ударило меня по затылку, из ниоткуда проявился крест Святого Михаила, и я, растеряв все возможные мысли, пребольно шмякнулся задом на бетонный, холодный, словно монолитный кусок льда, постамент.

«Финита ля комедия!» — первой в моей голове насмешливо прозвучала именно эта жестокая мысль.

Я ее повторил и попытался прогнать.

«Каков бред», — продолжал насмехаться мой внутренний голос.

В ответ я назвал его (себя) идиотом и прошептал:

— Вы должны нам помочь...

Исчезнувшая картина тут же воскресла в памяти: испуганная женщина, ее отчаянный взгляд, усмехающаяся баба-яга и глумливое блеяние козы.

«Это надо же. Дом ха-ха».

Сила сарказма в мыслях моих нарастала, но я старался этого не замечать. Я хватался за вполне реальный горьковатый запах, ощущаемый мной даже сейчас, и повторял про себя: «Помочь… но как?»

И тут знакомый смех разрушил магию воспоминаний.

В мгновенье исчезло все, все кроме запаха. Терпкий аромат по-прежнему наполнял воздух, не позволяя забыть то, что случилось, и списать увиденное мной на очередной тепловой удар. Голова слегка побаливала, и меня тошнило.

Я открыл глаза.

Жена и сын спускались с пригорка и, посмеиваясь, приближались ко мне.

— Ну и видон у тебя, — через пару секунд скажет Женька.

10

Произошедшее на смотровой площадке я прокручивал в памяти бесчисленное количество раз: и в автобусе, пока тот увозил нас «домой», и в отеле...

— Ты сегодня спать собираешься? — около четырех утра окликнула меня проснувшаяся супруга.

Я сидел на балконе, как бы смотрел на движение небесных светил и как бы слушал морской прибой, хотя на самом деле многократно заново проживал вчерашний день.

...и на завтраке, и на обеде, и по дороге в аэропорт, и в аэропорту (к счастью, значительно меньше: предполетная суета меня всегда выбивает из колеи и очень сильно нервирует), и.… хотел было написать — в самолете, но нет, как раз в самолете я об этом вообще не думал, потому что...

Потому что именно во время полета вчерашняя удивительная история получила неожиданное продолжение.

А началось все с того, что наш лайнер, помахав на прощанье крыльями Барселоне, лег на свой курс, а я, за ночь глаз не сомкнувший, под его монотонное гудение уснул.

Причем, момент засыпания я помню совершенно отчетливо: в голове появилось ощущение перемешивания мыслей, их долгожданное растворение, и еще подумалось: «Наконец-то».

А потом я увидел те самые, уходящие в небо каменной дланью, горы. Я увидел круглое озеро, поверхность которого по-прежнему казалась недвижимо-зеркальной, и успел заметить, что меж вершин, так похожих на пальцы руки, четырьмя водопадами низвергаются вниз потоки воды. И тут меня подняло в воздух.

Странное ощущение — ужас вперемешку с восторгом. И этот восторженный ужас являлся ничем иным, как материализовавшимся внутри меня Ожиданием неотвратимого Чего-то. Но, как бывает во сне, я вскоре совершенно забыл и об Ожидании, и о неотвратимости Чего-то: я парил, поднимаясь все выше и выше, а вокруг меня, шелестя крылышками, очень похожими на стрекозьи, кружились десятки радужных «мыльных пузырей». Живых пузырей. Пузырей всевозможных размеров.

Помнится, я сильно удивился, разглядев эдакое чудо. Мне так хотелось потрогать их, но дух мой вдруг обрушился вниз. Я падал в водную бездну и думал о том, что нужно поглубже вдохнуть. Ожидание Чего-то с неотвратимостью смотрело на меня из глубины озера и шептало: «Не нужно: это всего лишь сон».

И меня объяла прохлада.

Вместе с прохладой пришла темнота, а спустя еще одно движение мысли они — темнота и прохлада — рассеялась. Я почувствовал жар и увидел пустыню.

Гигантские выгоревшие одинокие барханы, уходящие в бесконечность, и одинокий неугомонный дух мой, парящий над ними — странный тандем.

«Ты не один!» — вдруг услышал я голос.

Ожидание Чего-то вернулось в густом травяном аромате (…а до чего классно полынью пахнет, просто супер) и, подхватив меня, понесло.

Так я и летел сквозь все усиливающийся травяной запах снаружи, с ощущением нарастающего волнения внутри меня. И когда дышать уже, казалось, не было сил, впереди меж песчаных волн зародился серебристый всполох.

«Экая забавная штукенция», — подумал я, различив в серебристом нечто сверкающее на солнце кольцо, будто бы кто-то обронил между барханами гигантский искрящийся хула-хуп.

Как и бывает во сне, удушающий аромат и породившее его Ожидание Чего-то были тут же забыты, а я, увлеченный новым открытием, продолжал лететь все дальше и дальше, пока не разглядел в слепящем сверкании бегущую по кругу воду. Передо мной, громко журча, бежал ручей. Ручей, не имеющий ни конца, ни начала. Впадающий сам в себя ручей.

«Вау! Вот это здорово!» — подумал я.

И все! Больше я думать не мог! Ни о чем!

Забытый было запах травы ударил в мозг и растворил в себе все возможные мысли, а вернувшееся Ожидание Чего-то прошептало: «Прости…» — и исчезло. Уже навсегда.

Я увидел…

Огромный лысый розовый Кот сидел на песчаном взгорке рядом с невероятным ручьем, а в самом ручье, уронив голову на грудь, стоял на коленях человек. Мужчина. Голый.

Движение мое почти прекратилось, и дух мой словно завис в воздухе. В этот момент мужчина поднял голову, распрямил спину и посмотрел в мою сторону, но взгляд его прошел сквозь меня.

— Нет и не бу-у-у-удет… — прошептали дрожащие губы.

Мужчина рыдал.

«Не будет чего?» — хотел спросить я, но дух мой, точно подхваченный порывом ветра, был поднят вверх и через мгновение низвергнут в воду ручья.

И вновь темнота, и снова прохлада, и…

БУМ! БУм! Бум! бум!

БУМ!!

…и я ощутил страх.

Не свой страх. Не страх внутри меня. Страх жил снаружи, и он источал запах смерти.

Я увидел гору тел, тел человеческих, голых, бледных и истощенных. Я видел, как гора росла и росла, как еще и еще когда-то люди сыпались на нее сверху. Они катились друг по другу, они размахивали иссушенными конечностями, они смотрели мертвыми глазами, они…

Что-то пыталось выбраться из-под страшного человеческого завала! С самого низа, расталкивая неживые тела, что-то вырывалось на волю!

То был человек, такой же голый, но… живой?

Живой, судя по цвету кожи. Живой, судя по ярости в его глазах. Живой…

Я УЗНАЛ ЕГО!

То был человек, из ручья!

И я растерялся. Я испытывал желание что-нибудь сделать, желание хотя бы что-то прокричать, но голоса не было и возможности сделать что-то у меня не было тоже: мой дух не подчинялся моему разуму. Его, дух мой, опять поднимало вверх, все выше и выше. А в воздухе, наполненном шипящими, звенящими, взрывающимися энергиями разных цветов — энергиями, так похожими на разноцветный несущий радость салют, царило безумие. Вокруг меня то и дело возникали все новые и новые разноцветные вспышки, десятки, сотни, тысячи вспышек, и целью каждой из них было — убить!

Убить! УБИТЬ! У-Б-И-Т-Ь!!! Темное, туманное Нечто, высотою до неба

Я увидел женщину, парящую высоко-высоко, женщину не от мира сего, женщину, окутанную в гнев из молний. Энергетические потоки струились вокруг нее и с яростью вселенной били в то самое туманное Нечто.

«Воздаяние!» — подумал я.

— Сэ-фэн-тар! — прокричала женщина, и голос ее заглушил все звуки бытия. — Сэ-э—фэ-эн—та-ар!

Она посмотрела на меня, и в наступившей вмиг тишине я услышал сказанное с мольбой:

— Вы должны нам помочь!

И женщина умерла. Темное Нечто объяло ее и раздавило.

«Помочь? Но как?» — кажется, это кричал я, когда мой кошмарный сон прервала супруга.

— Ты чего орешь, как бешеный? — громко шептала Евгения, расталкивая меня.

В глазах Женечки я увидел растерянность и испуг.

— Ничего, — в ответ прошептал я, — просто сон приснился.

Потом мы сидели и молча смотрели друг на друга. Как долго, не знаю. Наконец Женечка вздохнула, покачала головой и вернулась к чтению книги. Ну а я…

Я больше не спал в самолете. Подобных снов я тоже больше не видел. Не видел почти целый месяц.

11

И вновь узнаваемая картина: не наше бесконечно-синее небо, пятипалая длань венчает далекие горы, и между каменными ее перстами все так же низвергаются водопады. Дух мой опять поднимается вверх над абсурдно-круглым безмятежно-зеркальным озером, и сон в начале своем повторяется, с той лишь разницей, что радужных пузырей вокруг меня стало гораздо больше. Их уже не десяток-другой, как в первый раз: теперь шарообразные стрекозы исчислялись сотнями.

Да, я спал. Я спал и осознавал, что нахожусь во сне. Как и в самолете, я помнил сам момент засыпания.

«Тудум-тудум, тудум-тудум, тудум-тудум» — постукивали колеса поезда. И вдруг среди бесконечных «тудумов» я услышал знакомый травяной запах. «Тудум-тудум, тудум-тудум, тудум-тудум» — волнение, пришедшее с запахом, нарастало, и, когда меня накрыло тепло, я успел подумать: «Вот оно! Дождался!»

Потом я опять падал с невиданной высоты, и озеро опять поглотило меня, а в нем караулили темнота и прохлада. Когда же они, прохлада и темнота, сменились на жгучее солнце, отнюдь не пустыня окружала меня. В этот раз дух мой парил в воздухе, наполненном запахом сладко-приторной тухлецы и настойчиво-непреклонным жужжанием мух. То была городская площадь, окруженная со всех сторон невысокими многоэтажными зданиями. Мой дух кружился над городским рынком.

Немногочисленные ошарпанные прилавки и великое множество деревянных ящиков, разбитых и целых, пустых и с товаром, ящиков, составленных друг на друга с возвышающимися на них качелями весов. И повсюду развалы фруктов и овощей, жара, люди и мухи.

Неведомая сила, влекущая меня куда-то, остановила движение мое у стены одного из зданий. Здесь, укрывшись в тени от палящего солнца, крупная пожилая цыганка настойчиво предлагала свои услуги невысокой молоденькой женщине. Женщина, еще почти девочка, от гадания отказывалась, а крошечный мальчуган, ее сын, настойчиво тянул мамку за руку.

— …все что будет, про него расскажу, — «пропела» цыганка и очень ловко схватила ребенка за свободную руку.

Мальченка пискнул, мать его вскрикнула, а настойчивая гадалка уже тыкала унизанным перстнями толстым пальцем в детскую ладошку.

— Я милицию позову! — закричала женщина.

— Э… не спеши, да-ра… — голос цыганки, вначале звучавший с напевом, вдруг оборвался, и фразу она закончила почти шепотом: — …га-а-ая.

Рука ребенка теперь была снова свободна: гадалка выпустила, буквально выронила ее. Пожилая цыганка уже не выглядела бесцеремонной: на ее лице вперемешку с растерянностью застыло изумление, а дрожащие губы что-то беззвучно шептали.

Я видел, как испуганный мальчуган вырвался из материной руки и, чуть не плача, побежал в толпу. Я видел, как его мать, ошеломленная не меньше гадалки, растерянно смотрит то на цыганку, то на поглотившее ее ребенка людское море. Я видел, как она вдруг изменилась, словно оттаяла, и, выкрикивая имя сына, устремилась за ним вдогонку.

Цыганка, по-прежнему не шевелясь, стояла на месте. Немолодая гадалка теперь выглядела смертельно усталой. Губы ее все еще что-то шептали, а взгляд казался растворенным в небытии.

Время как будто остановилось.

И вдруг…

Вдруг взгляд цыганки вернулся и сфокусировался на мне.

— Вы должны нам помочь! — прошептала испуганная женщина, и дух мой опять погрузился во тьму.

* * *

Какое-то время я даже думал, что Он — это Я.

Наблюдая, как на лице склонившегося надо мной мужчины меняются эмоции (растерянность, ужас, решимость, отчаяние и снова растерянность), я опять и опять задавался вопросом: «Почему уже в который раз я вижу именно этого человека?» Сначала я видел его стоящим на коленях в ручье, затем выбирающимся из-под горы мертвых тел, и вот теперь...

В глазах молодого мужчины застыл вопрос, а в мыслях его царили непонимание и хаос (хотя откуда мне знать?), а потом неведомая сила, что все время вела меня сквозь сон, опять подняла дух мой в воздух, и я увидел, что склоняется парень вовсе не надо мной.

На земле в невысокой траве лежал кто-то другой.

Именно так эта сцена и отпечаталась в моей памяти: медленное движение воздуха, поднимающее меня все выше и выше; знакомый мне незнакомец, пытающийся… я так и не понял, что делал он, склонившись над умирающим человеком; и невероятной красоты поляна: три развесистых каштана, с листвой, отливающей багрянцем позднего заката, фигурная, точно нарисованная, скамья с изящно выгнутой спинкой и два белых шарика-фонаря по краям той скамейки.

Пробуждение мое трудно назвать восторженным. Проснувшись (тудум-тудум, тудум-тудум, — говорили колеса, но я их почти не слышал), я еще долго-долго сидел неподвижно в кресле поезда и задавался вопросами. Всего лишь двумя, но отчаянно безответными. Почему я во второй раз вижу такие похожие, не то чтобы по сюжету, скорее по ощущению, сны? И почему меня не отпускают видения одного и того же человека?

Ни ответов, ни намеков на ответы в голову ко мне не приходило. Возможно, и по сей день я бы так и оставался в неведении, не решись я на отчаянный (а может быть и глупый) поступок. Когда я приехал домой, то первое, что сделал буквально с порога, — рассказал о своих мыслях и переживаниях супруге.

Только не стоит думать, что желание исповедаться входит в число моих добродетелей. Нет, нет и еще раз нет. Прошел почти месяц со времени нашего испанского путешествия, и за все это время у меня даже мысли не появилось поделиться своими открытиями и предположениями по поводу тех открытий. А тут вдруг раз — и выложил все, как на духу.

Быть может, звезды сошлись? Ибо иначе, как чудом, присутствие Женечки дома в разгар рабочего дня объяснить невозможно. Но еще большим чудом (наверное, и здесь подсуропили звезды) можно считать проявленное супругой недюжинное терпение в выслушивании моих сбивчивых неоформленных мыслей. Ну и третье, опять-таки, влияние звезд, проявилось в удивительнейшем совпадении по времени: Евгения лишь на минуточку вернулась домой за забытыми с утра документами — и именно в этот момент я переступил порог квартиры.

Помнится, покуда я рассказывал о сегодняшнем сне, то и дело перескакивая к увиденному на Монсеррат, предчувствиям, преследовавшим меня еще в Тосса-де-Мар, и мыслям, сопровождающим поездку на экскурсионном автобусе, Евгения нет-нет да посматривала на часы, но… почему-то меня не перебивала. Когда же сумбур мой закончился вопросом:

— И почему я вижу именно этого совершенно незнакомого мне парня?

Женечка ответила:

— Понятия не имею. Давай обсудим все вечером, я и так уже чересчур задержалась.

— Давай, — абсолютно ни на что не надеясь, согласился я.

И это совершеннейшая правда: я действительно не надеялся на вечернее возобновление разговора — хотя бы уже потому, что сам пожалел о своем рассказе и даже дал себе обещание больше к нему не возвращаться.

И тем не менее разговор, я бы даже назвал его «Семейный совет», состоялся, но не вечером, а скорее ночью. И «виновницей» как этого, так и последующих событий стала ясная звездочка моя — Евгения.

— Давай, — абсолютно ни на что не надеясь, согласился я.

Услышав ответ мой, Женечка тут же подхватила свою неприподъемную сумку и мотыльком упорхнула к входной двери. Ну, а я... Я, разбитый не столько долгой дорогой, сколько своим глупым рассказом, поплелся за нею вслед.

— До вечера. Не грусти, — улыбнувшись то ли насмешливо, то ли хитро, сказала супруга.

И, прежде чем я успел ответить «Да я и не грущу», —Женечка добавила:

— Я знаю, в чем может быть причина твоих забавных снов.

«Действительно, забавных», — невесело подумал я, но вслух сказал:

— Что ж, удиви меня.

— Все дело в браслете, — сказала Евгения и рассмеялась — Насколько я помню, в самолете он был у тебя на руке, да и сейчас, как я вижу, тоже.

И она пальчиком постучала по охватывающему мое правое запястье силиконовому браслету с надписью «Port Aventura»

12

Конечно же, упоминая про браслет, дражайшая моя супруга шутила. Она просто заметила его на моей руке и решила слегка подколоть. Но слова ее упали в благодатную почву: мой ищущий, но не находящий ответов мозг, вопреки здравому смыслу, тут же ухватился за подаренную идею.

«А почему — нет? — спрашивал я себя. — А вдруг — да? Разве появившаяся из воздуха девушка не держала меня за запястье, на котором и был браслет? И разве после исчезновения незнакомки у меня не было ощущения, что рука под браслетом горит…»

Я подошел поближе к окну, снял с запястья браслет «Port Aventura» и внимательно (в первый раз с момента испанских приключений) осмотрел его.

Края силиконовой полоски действительно выглядели то ли стертыми, то ли оплавленными, но поручиться, что браслет не был таким изначально, я, конечно, не мог.

И тут мне вспомнились уже забытые Женькины слова, когда они с матерью вернулись после осмотра часовни (или склада) и обнаружили меня сидящим в прострации у креста Святого Михаила.

«Что у тебя с рукой!» — помнится, воскликнул сын.

Его интонация, его озабоченность… Наверное, действительно моя рука выглядела уж очень необычно. Не помню. И разве мать его, супруга моя дорогая, не проявляла повышенного беспокойства?

Так, подзадоривая себя воспоминаниями, я снова и снова осматривал и свое запястье, и силиконовый ремешок. Признаюсь, мне очень, очень хотелось, чтобы за всем этим скрывался какой-то смысл, но… увы, я не верил. И чтобы раз и навсегда избавиться от безумной идеи с «волшебным браслетом», я решил, что…

— Надо провести эксперимент, — сказал я вслух, ощущая в себе отнюдь не надежду на успешность этого эксперимента, а глубокое сожаление, что я опять повелся на какую-то глупость. — Не-за-мед-ли-тель-но.

Вот только с незамедлительностью эксперимента ожидалась проблема, причем гарантированно ожидалась. Дело в том, что дневной сон и я попросту не совместимы. Последние два случая, в поезде и самолете, как исключение, лишь подтверждали это правило. И тем не менее…

Прежде чем я расскажу о результатах все же состоявшегося опыта, мне бы хотелось объяснить, почему и в самолете, и в поезде браслет оказался на моей руке.

Как и упомянутое уже «желание исповедоваться», так и стремление носить на запястье всякие штуки отнюдь не является правилом моей жизни. И то, что подобное произошло, я бы мог назвать совпадением или просто случайностью, причем случайностью, порожденной моей ленью, — но дальнейшее развитие событий наталкивает совсем на другие выводы.

Началось все с того, что, уезжая из Тосса-де-Мар, мы попросту забыли браслет в номере отеля.

— Ты флешку взяла? — спросил я у супруги через пару минут после того, как мы, рассчитавшись с отелем, заняли места в такси, и оно рвануло в сторону аэропорта Барселоны.

— Я? Нет. Ты же сам сказал… — И Евгения попыталась спародировать мою интонацию: — «Мне нужно еще один файлик глянуть».

— Я и глянул. А потом сказал тебе, что флешка на комоде лежит, не забудь ее убрать в чемодан.

— Значит, я не слышала. А тебе самому убрать тяжело было?

— Ну да, конечно, убрал бы я сам, а потом…

И тут в родительский разговор вклинился наш сынуля.

— Я вам сразу сказал, что файлы лучше на удаленный диск сбросить: проблем будет меньше, — как в воду глядел.

— Это с местным-то интернетом? — воскликнул я, переключив внимание на отпрыска. — Что-то свой безлимит ты зажал.

— Конечно, ребенок теперь виноват, — вступилась за сына Евгения.

— Никто его не винит. Просто нечего умничать.

— А я и не умничаю, у моего безлимита скорость меньше, чем в отеле, и ты это знаешь, — ответствовал «малыш».

Пока мы вот так выпускали друг в друга стрелы сарказма, такси вернулось к месту нашей десятидневной дислокации и я, «обиженный на весь мир», взбежал вверх по мраморной лестнице отеля.

Мне повезло: на ресепшен дежурила русскоговорящая девушка Ильза, очаровательная улыбчивая блондинка из Латвии. И присутствие Ильзы спасло меня от необходимости, используя скудный запас английских слов, объяснять кому-то еще, зачем я пожаловал обратно. Милая девушка сама сопроводила меня в наш бывший номер, где на комоде все так же лежал злосчастный браслет. Поблагодарив красавицу за любезность, я надел силиконовое «украшение» на запястье, и до самого позднего вечера флешка болталась на моей руке.

Что же касается второго случая, то, как я уже сказал, виной ему исключительно моя лень.

По возвращении из Испании мне ужасно не хотелось заниматься такой «ерундой», как копирование файлов с флешки куда-то в облако. Надо сказать, что благоразумие, голосом моего сына, неоднократно напоминало об этом. Ну а я так же неоднократно им обоим ответствовал: «Ага, обязательно. Завтра» — но цифровой «воз» так и не сдвинулся с места. Когда же пришло время съездить по делам в Нижегородскую область, то многострадальную флешку пришлось взять с собой. Иначе каким бы образом я мог показать родственникам забавные моменты нашего испанского отдыха. И вот по какой-то странной случайности, вместо того чтобы положить браслет в сумку, я опять надел его на запястье.

А теперь можно вернуться к моменту, когда, выговорившись перед супругой и получив от нее «восхитительную» идею, я решился на эксперимент.

Перво-наперво я принял душ. Точнее, сначала я отказал себе в чашечке-другой кофе (а как же я его желал), затем принял душ, после чего вытолкал из спальни кота (и без его требований внимания спать не хотелось) и лишь затем, как и положено, надел на руку белый браслет с голубой надписью «Port Aventura». Дело осталось за малым — уложить себя в постель, закрыть глаза и уснуть.

К сожалению, как и бывает в жизни, самое малое оказалось самым невыполнимым. Нет, я легко лег в постель и еще легче закрыл глаза, но уснуть…

Я не стану описывать тот вагон и маленькую тележку мыслей, что одна за другой, а то и все разом атаковали мой не желающий спать мозг. Через четырнадцать минут (на телефон я поглядывал регулярно) пришло понимание, что борьба на фронте засыпания проиграна в пух и прах. Не скажу, что я сильно расстроился, но, как говориться, неприятный осадочек все же остался. И, дабы потом не упрекать себя, что не использовал все возможные средства, я решился на крайнее, что только сейчас пришло в голову.

Взяв телефон, я отыскал программу для релакса, запустил первую попавшуюся подборку звуков для сновидений и в очередной раз закрыл глаза.

Первое время мне было ужасно смешно: я ни в какую не мог поверить, что звуковая смесь журчащей воды, чириканья птичек и стрекота неугомонных цикад способна убаюкать человека. Но в какой-то момент я вдруг вспомнил о цыганке и тут же подумал: «А почему все цыганки так забавно одеваются? На них всегда то ли платья, то ли юбки и обязательно с ярким, цветастым подолом. Хотя... вроде бы моя цыганка одета была мрачновато». И я попытался вспомнить узоры, разбегающиеся по черному подолу то ли юбки, то ли платья гадалки. Затем как-то вдруг я вспомнил о маленькой перепуганной женщине и попытался воскресить в памяти выражение ее лица. Получилось это у меня или нет, не помню, потому что в следующий момент я подумал о ее сыне и о том, как же испугался мальчишка, что со скоростью молнии скрылся в людской толпе.

«А какого цвета на нем были шорты?» — почему-то спросил я у себя.

И почему-то именно это вопрос стал для меня очень важным. С настойчивостью, достойной лучшего применения, я листал в памяти цветовую гамму и пытался примерять ее к шортам убежавшего ребенка.

«Светло-серые? Светло-голубые? Светло… Светло-коричневые!» — понял я, когда увидел и сами шорты, и одетого в них мальчишку, и его мать.

Темная подворотня.

Распластавшееся на асфальте тельце ребенка.

Причитающая женщина вбегает в темноту.

Через секунду-другую мальчонка поднимается на колени. Его рот полуоткрыт, дыхание громкое, быстрое, и взгляд, скользнув по половинке лежащего на земле кирпича, о который, наверное, мальчишка споткнулся, уходит куда-то… куда-то.

Мать буквально валится на асфальт рядом с сыном, хватает его за плечи, трясет и что-то кричит. Ни громкости ее слов, ни их смысла я не воспринимаю, я слышу по-прежнему нервное дыхание ребенка, бешеный ритм его сердца и…

— То ли ветер… то ли нет… — вдруг произносит мальчик и переводит взгляд на меня.

— То ли ветер… то ли нет… — повторяю я странные слова и погружаюсь в заполняющую собой все полынную темноту.

Когда непроглядный мрак сменяется ослепительным солнцем, первое, что я узнаю — не нашей синевы синее небо. Затем я вижу такую уже знакомую горную пятипалую вершину, но…

я не вижу самих гор…

я не вижу нездоровой круглости озера…

я не вижу внизу вообще ничего, кроме переливчатой пены!

Искрящаяся на солнце и так не похожая на облака, пена застилает собой все, от горизонта до горизонта. И в тот миг, как я с испугом подумал «Что же такое случилось?» — дух мой, оброненный кем-то в очередной раз, начинает стремительное падение.

Я лечу вниз; я приближаюсь к искрящейся переливчатой пене, и паника охватывает меня. Нет, я не боюсь разбиться о землю или провалиться в тартарары: сама радужная пена вызывает мой ужас.

И вот наступает момент, когда дух мой влетает в нее.

И вот наступает момент, когда приходит осознание, что пена являет собой несметное скопление пузырей-стрекоз.

И я хохочу.

Я хохочу, испытывая нечто похожее на истерику облегчения.

Я хохочу и долго-долго падаю сквозь заполнивший вселенную шелест мириадов стрекозьих крылышек.

Я хохочу, и, кажется, шелесту этому не будет конца.

И все же момент, когда бесконечный звук и бесконечный слой пузырей заканчиваются, настает. В один миг исчезает все.

В тот самый миг я вижу... себя?!

Тот, другой я, стоит рядом с крестом Святого Михаила у ограждения смотровой площадки и с совершенно дурацким выражением лица (смесь ошеломления, восторга и какого-то детского желания «хочу еще!») смотрит в сторону монастыря и гор Монсеррат. А над его (моей) головой, трепеща прозрачными крылышками, телепенькается единственно-оставшийся радужный «мыльный пузырь».

Все последующее происходит со скоростью выстрела, будто долгое время сжимается в долю секунды.

Я замечаю, как скрываются за кустами намеревающиеся осмотреть здание на пригорке жена и сын, и тут же слышится громоподобное: «Сэ-э-Фэн-н-Тар!»

Крошечная «мыльная» стрекоза вдруг раздувается и, приняв размер многометровой прозрачной переливчатой сферы закрывает в себе и крест, и смотровую площадку, и того меня.

Я вижу, как по искристой поверхности теперь гигантского пузыря разливается белый туман, так похожий на огромные белые крылья, и как в том закрытом от меня объеме материализуется, точно вырисовывается из воздуха женщина в длинном светло-фиолетовом платье.

Я вижу, как воздушная незнакомка подходит ко мне (тому, что в сфере) и… я вижу…

Баба-яга!

…подобно вспышке, рядом со сферой появляется старуха.

Ее лицо — ярость; ее скрюченные пальцы — иглы, пытающиеся разорвать едва видимый сферный барьер; ее удача — не с ней: сфера не поддается.

Одновременно с тем, как женщина в фиолетовом платье берет того меня за руку (о, как мне стыдно за этот момент: мое лицо испуганно, безмысленно, мое лицо просто тупо) и что-то говорит, рядом с яростной старухой появляется черная, подобно смерти, коза.

Взглянув на меня…

«Она меня видит!» — думаю я и ощущаю озноб.

…коза ухмыляется, кричит: «Бе-е-е-е!», и протыкает рогами пузырь.

Никогда в жизни я не просыпался в холодном поту. В день «замечательного» эксперимента это случилось со мной в первый и, к счастью, единственный раз.

Подушка, простыня, пододеяльник оказались не просто влажными, их можно было отжимать. Но осознал я это не сразу.

Шок! Я пребывал в состоянии шока, и сколько времени в нем провел, не знаю.

Нет, не коза напугала меня, и не старуха. Даже драматизм сцены, когда баба-яга уводила за собой женщину, не сразил мою «сверхчувствительную» натуру.

В тот шок повергли меня слова испуганной незнакомки. Она обращалась ко мне — не тому, что стоял рядом с ней, а ко мне, пребывающему в своем самом страшном кошмаре.

Я видел, я слышал, я запоминал, — и никогда, никогда я не смогу забыть, как вслед умирающему звуку: «Сэ-фэн-тар!» женщина в фиолетовом платье кричала.

«вы… должны…»

«Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! Бе-е-е-е!» — заглушая голос незнакомки, яростно орала неугомонная коза.

«написать…»

«Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! Бе-е-е-е!»

«…они должны…»

«Бе-е-е-е! Бе-е-е-е!»

«…узнать…»

«Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! Бе-е… бе…»

13

— Узнать должны они, а написать должен я. Вот что я понял. — Именно этой фразой в двенадцатом часу ночи я закончил свой долгий рассказ.

Наши семейные посиделки проходили в гостиной. Я сидел на диване, Евгения с противоположной стороны возлежала на разноцветных подушках, а сын наш, сидя в кресле напротив, развлекался с котом. Он бросал в коридор разноцветный плюшевый мячик, и кот с какой-то паталогической настойчивостью все время приносил мячик назад.

Едва я произнес последнюю фразу, жена и сын одновременно посмотрели на меня, но... как по-разному смотрели они.

— Извини, но я ничего не понял, — скрывая насмешку, мне так показалось, сказал Женек, — и уж тем более не понял, о чем тебе нужно писать.

— Наверное, о том, что увижу во снах.

Ощущение, что все происходит в какой-то другой, абсурдной реальности, у меня появилось уже давно, но мое самочувствие — а ощущал я себя совершено опустошенным — не позволяло ни думать об этом абсурде, ни пытаться вырваться из него. Вместо этого я просто плыл по течению.

— Возможно, только я могу что-то такое увидеть, о чем должен узнать кто-то еще.

— А-а-а, — улыбаясь уже совсем откровенно, протянул сынуля.

— Я думаю, ты должен написать что-то вроде книги, — прерывая наш с сыном разговор ни о чем, вдруг сказала Евгения, — если, конечно, тебе удастся связать вместе отдельные сцены.

Ее взгляд! Нет, я не стану говорить, что я увидел в глазах Женечки: уж больно это личное, — но в этот момент мне почти стало стыдно. Кажется, я покраснел.

— Угу, напиши ро-о-ма-ан, — Теперь неприкрыто насмехаясь, пропел Женька.

И все же я был благодарен сыну за его слова, я был благодарен ему за сарказм, позволивший мне не думать о том, о чем совсем не хотелось думать.

— А ты зря смеешься, — тут же среагировала Евгения на слова сына. — Когда ты родился, отец твой писал, и писал довольно неплохо.

Вот и наступил нежданный момент истины. Момент, когда я не просто пожалел, а ПОЖАЛЕЛ о глупейшей затее — пересказать родственникам свои сны. Призраки прошлого, те, что, я надеялся, ушли безвозвратно, вдруг возникли рядом и проявились совсем отчетливо. Даже кот, как мне показалось, забыл про мячик и с интересом смотрел на меня.

— Ну, вспомнила, — со вздохом сказал я, торопливо поднявшись с дивана. — Все, я спать. — И вышел из комнаты.

— Он даже в газете печатался, — донесся до меня расстроенный голос супруги, — один раз. В новогоднем номере — первом номере года.

— Только один? — спросил сын.

— Да. А потом твоему отцу шлея под хвост попала, и он…

Что сделал он (то бишь, что сделал я), слушать мне было не обязательно: и без пояснений супруги мне было это отлично известно. Более того, ТОЛЬКО МНЕ было известно, что за шлея и почему угодила мне под хвост.

Прикрыв как можно плотнее дверь спальни, я в темноте разделся, лег на кровать и закрыл глаза.

14

Телефон показывал половину второго ночи, а я все никак не мог уснуть. Я лежал и смотрел в потолок.

«Они должны… узнать…» — звучало в моей голове.

«Вы должны... написать…»

Как же я ненавидел эти слова!

Женщина в фиолетовом платье, обращенный ко мне ее взгляд…

«Вы должны...»

— Но... я не могу!

«Написать…»

— Я не должен… НЕ ДОЛЖЕН писать!

Не знаю почему, но я поднялся с кровати. Не знаю почему, но я прошел в гостиную и взял браслет из Порт Авентура. Не знаю зачем, но я опять надел его на запястье.

15

Парень лет тридцати ехал в почти пустом вагоне метро. Он сидел, слушал музыку и казался счастливым.

«Как мимолетно счастье», — думал я, наблюдая за безмятежной улыбкой на его губах.

И улыбка, и безмятежность вмиг соскользнули с лица молодого человека, когда между ним и его соседкой по скамейке попытался найти себе место бомжеватого вида человек.

«Какая странная штука — жизнь».

Это был все тот же парень, что еще будет выбираться из-под горы человеческих тел. Это он, кому еще предстоит в прекрасном парке почти ночью спасать умирающего. И именно его еще ожидает бескрайняя пустыня из моих видений.

Как мимолетна…

Еще впереди тот момент, когда счастье оставит его.

…странная штука — жизнь.

Эпилог

Да, все же я написал книгу. Я написал свою первую книгу почти за двадцать пять лет, хотя и не должен был делать этого никогда.

Возможно, сначала я пошел на поводу у своей слабости и уступил желанию «своими глазами» увидеть удивительную историю. Но потом, когда я ее увидел, то уже не смог противиться требованиям совести, как бы пафосно это не звучало, а главное, противостоять взывающему ко мне взгляду женщины в фиолетовом платье. Как же часто я видел его, слишком часто, нежелаемо часто. И вот, через два с половиной года после памятной поездки в Испанию книга была закончена.

Не думаю, что мне стоит вдаваться в подробности ее написания. Упомяну лишь о литературных курсах, которые я окончил (о чем ни разу не пожалел) с подачи моей обожаемой Женечки, и о невероятной ненависти, что питал к самому себе. Как же я ненавидел свой корявый стиль первых месяцев и кривизну первых глав. Как же я проклинал себя за то, что ввязался в эту авантюру.

И все же я сумел побороть и себя, и свои хаотичные, не желающие следовать за сюжетной линией мысли — я сумел дойти до слова «КОНЕЦ». Но даже тогда, по окончании нескольких сотен страниц, два вопроса по-прежнему оставались без ответа.

Я так и не знал — ПОЧЕМУ?

ПОЧЕМУ написать должен был именно я? И…

ПОЧЕМУ кто-то об этом обязательно должен узнать?

ТОГДА я об этом не знал…

***

2019 год, 18 октября, Барселона.

За несколько часов до того, как митинг на площади Каталонии закончится взрывами и пожаром, на той самой площади Каталонии я встретил ее — крошечную пожилую женщину, одетую уже не в девочкинское розовое платье. Сейчас на ней были маленькие джинсики, белая, в пестрых разводах, футболка и крошечные, похожие на детсадовские чешки, золотистые тапочки. И теперь…

Теперь я знаю ответ на один из тех двух вопросов. Но это уже другая история. История, о которой я, возможно, еще расскажу.

А сейчас я приглашаю вас увидеть события, приведшие к REVIVAL, и начать знакомство с первой книги — «Заклание». Быть может, я ее написал именно для Вас! Может быть, именно Вас ждет мир СЭФЭНТАР!

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/