Все нижеописанные события и персонажи являются вымышленными. Ничего из указанного ниже в действительности не происходило и не могло произойти.
- Чтобы остановить вирус, с завтрашнего дня в области вводится режим всеобщей самоизоляции, - из телевизора бодро и весело раздавался голос дикторши, как будто она рассказывала о предстоящих масленичных гуляниях, - Без крайней необходимости гражданам запрещается покидать свои дома. Выходить можно только в ближайшие магазины, аптеку, чтобы вынести мусор, выгулять собаку. Также разрешается ездить на работу тем, чьи организации продолжают работать...
Я открыл глаза и высунулся из-под одеяла.
- Вот видишь, - жена толкнула меня в бок и веско сказала, - карантин.
- Ага, - если честно, то спросонья новость эта не произвела на меня никакого впечатления, но чтобы угодить жене, я добавил, - давно пора.
На этом наш с ней диалог о непростой судьбе средней российской семьи в условиях эпидемии прекратился. Если бы не позднее время, то разговоров было бы на час, а то и больше, как это случалось несколько последних дней. Но природа берет свое, и желание поспать с легкостью перебороло во мне все другие устремления, чаяния и желания. Закутавшись в одеяло, я заснул также спокойно, как засыпал раньше без всякого карантина и самоизоляции.
Утром, еще затемно меня разбудил Бублик, странное кудлатое существо, по виду которого можно было догадаться, что далекие предки его по маминой линии были чистокровными йоркширским терьерами, а по папиной линии - норвич-терьерами. Бублик газет не читал и телевизор не смотрел, поэтому о карантине ничего не знал и в установленный час, то есть в шесть тридцать утра, потребовал полного удовлетворения своих естественных надобностей на свежем воздухе.
Хрустя суставами и почесываясь, я оделся, нахлобучил на голову кепку и мы вместе с Бубликом отправились во двор. Улица встретила нас полной тишиной, какая бывает только утром первого января. Ни души, никто не прогревает машину, ни бегает, чертыхаясь, вокруг нее с щеткой, не тащит в детский сад, схватив в охапку, орущего и сопротивляющегося изо всех сил карапуза. Даже дворник, которого последние десять лет я каждый день встречал, выводя Бублика на прогулку, куда-то пропал.
Я мысленно порадовался гражданскому самосознанию, чувству ответственности и благоразумию населявших двор граждан, а Бублик порадовался вслух, звонко тявкнув несколько раз, и умчался к ближайшим кустам. Желая тоже попасть в разряд ответственных и благоразумных граждан, долго выгуливать Бублика я не стал, и как только он сделал все то, ради чего и выходил во двор, я тут же утащил его обратно в дом. Бублик, будучи псом легкомысленным и даже безалаберным, всю серьезность ситуации не осознал и был таким отношением к себе очень недоволен, и как только я вымыл ему лапы, забрался под диван и сделал вид, что со мной он абсолютно не знаком и знать меня не желает.
В любой экстренной ситуации, будь то пожар, потоп, землетрясение, переезд или ремонт, в первую очередь забываешь о самом необходимом. Так случилось и на этот раз: пошарив на полках в кухне, я с удивлением обнаружил, что в доме нет ни зернышка кофе, хотя еще вчера мы с женой полдня потратили на то, чтобы составить список необходимых покупок, а потом еще полдня ездили по магазинам и закупались по этому списку.
- Доброе утро! - на кухню вошла жена, на ходу заплетая в косу свою роскошную каштановую гриву.
- Привет, Пупсик! - я чмокнул ее в губы.
В приватной обстановке я ее всегда Пупсиком называю. А иногда, забывшись, и не в приватной тоже. А она в отместку зовет меня и хомячком, и толстячком и черт знает еще каким круглячком, хотя комплекции я вполне нормальной: в меру упитанный мужчина, как говорил в таких случаях Карлсон. Со стороны, это выглядит, наверное, странно, когда два немолодых в общем-то человека называют друг друга такими детскими прозвищами, ну да ладно.
- Пупсик, кофе закончился, - поделился я своим горем с женой.
- Там еще молотый оставался, посмотри в банке, - она сама подошла к шкафу, взяла с полки одну из банок и потрясла ее.
Внутри что-то тихо зашуршало. Под крышкой оказался мелкий порошок цвета кофе средней обжарки. Кроме цвета, ничего общего с кофе у него не было.
- Вот, пожалуйста, еще полбанки кофе, тебе тут на неделю хватит. На ровном месте создаешь опять проблему.
- Но он весь выдохся. Даже кофе не пахнет. Он тут с лета, наверное лежит. Это не кофе, это краситель какой-то кофейный, его только в печенье добавлять для цвету.
Жена поднесла банку к лицу и с полминуты сосредоточенно нюхала ее содержимое.
- Перестань, толстячок, - наконец сказала она, - Приятный нормальный запах.
- Но он совсем не пахнет, как я буду это пить... - опять заныл я, надеясь разжалобить супругу, но она оставалась непоколебимой и твердо отчеканила:
- Другого все равно нет.
- Может я того, быстренько в магазин сгоняю... - с надеждой предложил я.
- Ни-ни-ни, - она не дала мне договорить, - Даже не думай. Карантин. Сидим дома.
- Я же только за кофе, туда и обратно. В продуктовые магазины ходить не запрещено, - я попробовал апеллировать к вчерашнему указу губернатора.
- Ты совсем глупый? - Пупсик начинала сердиться, - Пойдешь за пять кварталов в магазин, только чтобы купить пачку кофе? И получишь бесплатный бонус в виде вируса. Если каждый будет таскаться в магазин за пачкой кофе, за коробкой спичек, за пачкой сигарет, то зачем вообще было карантин объявлять? Мы когда собирались в магазин ехать? В четверг. Так вот, никто не выйдет из квартиры до четверга.
- А как же Бублик? Он тоже не выйдет до четверга? - ехидно спросил я, желая поставить ее в тупик, - Тогда ему нужен вот такой вот памперс.
- Бублик не считается, - жена нисколько не растерялась и добавила, - он может свои дела и на газету сделать.
Услышав о таких безрадостных перспективах, Бублик вылез из-под дивана и теперь стоял, опустив хвост и с укоризной поглядывая из-под лохматой челки то на жену, то на меня. Но даже в паре с Бубликом нашей боевой мощи не хватило, чтобы противостоять Пупсику. Мне пришлось пить чай, а Бублик отправился разыскивать газету поприличнее.
Назвать себя чрезмерно подвижным и общительным человеком я не могу, и любой отпуск, выходной день или даже просто свободный час стараюсь провести дома. Но стоило только властям объявить карантин, как я сразу понял, что сидеть дома у меня нет никакого желания и возможности. Тут же вспомнился десяток важных дел, которые требовали немедленного разрешения, естественно, с выходом за пределы квартиры и активным передвижением по городу. Меня охватил такой зуд социальной активности, что просто спасу не было. Ноги сами несли меня на улицу, а руки просто чесались дергать дверные ручки, прикладывать карточки в метро, брать разное барахло с полок в магазинах, перебирать сотни шлангов для душа в поисках единственного подходящего.
Я снова попробовал подступиться к Пупсику в надежде увильнуть из дома под каким-нибудь благовидным предлогом, но все мои жалкие попытки были пресечены еще в зародыше. Только стоило мне открыть рот, чтобы изложить жене свои веские доводы в обоснование наличия у меня исключительной необходимости покинуть жилище, как тут же звучал вопрос "Надо выходить из дома?", и сразу за ним, даже не дожидаясь какого-либо ответа с моей стороны, следовало твердое, нерушимое и несокрушимое, как советский танк Т-72, НЕТ, которое тяжелыми гусеницами давило ржавую легковушку моих призрачных надежд.
Отчаявшись пробить глубоко эшелонированную оборону Пупсика и понеся многочисленные моральные потери, связанные с разрешением вечного вопроса "Кто в доме хозяин?", я отступил на исходные позиции и стал смотреть в окно. На улице людей было не сказать, чтобы так же много, как и в обычный день, но и назвать город (во всяком случае видимую мне часть) полностью вымершим тоже было нельзя. Я всегда считал, что карантин - это когда количество граждан на улицах равно нулю или чуть меньше. Но, очевидно, остальные жители нашего передового во всех смыслах города далеко опередили меня в вопросах математики и считали по-другому.
От нечего делать я принялся считать всех, кого видел из окна. Вот к остановке под окном подъехал автобус, из него высыпали аж целых семь граждан и со всех ног кинулись в разные стороны. Все в черных и темно-коричневых одеждах с высоты они напомнили мне известных насекомых, которые точно также разбегаются, когда на кухне включают свет. Впрочем, если бы приехавшие на автобусе граждане посмотрели вверх и заметили меня в окне, я бы им тоже показался похожим на это самое насекомое с бледно-желтым брюшком и торчащими в стороны длинными усами, которое кто-то посадил в банку.
Потом на другой стороне улицы появилась мама с двумя детьми в пестрых, как цветочные клумбы, комбинезонах. Ей на встречу прошел гражданин с собакой. Проехал на велосипеде мальчишка в бейсболке. На остановке появилась и стала ждать автобус круглая, как глобус, тетка, с двумя огромными баулами. Два каких-то забулдыги махали под деревьями руками и периодически отхлебывали из темных пивных бутылок.
Я успел сосчитать до ста двадцати семи, когда мои увлекательные наблюдения были прерваны утробным рыком перфоратора, который где-то в подъезде вгрызался в бетон, а совсем оторвало меня от окна раздавшееся следом за перфоратором глухое металлическое "БУМ". И если перфоратор тарахтел где-то далеко, то "БУМ" этот издала непосредственно входная дверь в нашу квартиру.
- Пупсик, ты слышала? - обернулся я к жене, хотя можно было и не спрашивать: не услышать такой шум было невозможно. Жена, оторвавшись от книги, закивала головой.
- Пойду, посмотрю, - продолжил я, - что там такое творится.
- Может, не надо? - возразила жена. Т-72, еще не давно лихо давивший все мои попытки бунтовать, куда-то уехал, и голос жены звучал испуганно, как будто в квартиру к нам ломились зараженные вирусом негодяи, поставившие себе цель во чтобы то ни стало отправить нас и Бублика в больницу.
Я подумал, что если соглашусь с ней, то вопрос "кто в доме хозяин?" будет решен раз и навсегда. Поэтому я прокашлялся (но не очень сильно, чтобы снова не напугать Пупсика), придал своему лицу решительное и, я бы даже сказал, свирепое выражение и суровым голосом провозгласил:
- Надо узнать, что происходит. Думаю, это нисколько не опасно.
Пупсик снова закивала головой, и я, довольный своей победой, гордо проследовал в прихожую. Бублик, зевая и потягиваясь, потащился за мной. Но в прихожей я, естественно, не стал безрассудно распахивать настежь дверь и выскакивать в одних тапочках на площадку, а тихонько приблизился к двери и аккуратно, стараясь не шуметь, заглянул в глазок. С той стороны двери, за выпуклым стеклом глазка все было скрыто белой мглой, сквозь которую тускло маячили квадраты подъездных окон, да по правой стене была видна соседская дверь. Все остальное, находившееся в тот момент на площадке, чем бы оно не являлось, было надежно укрыто от моего взгяда.
"Наверное, дезинфекцию проводят, - подумалось мне, - вот и напустили каких-то препаратов. Что же эта такое стукнуло в дверь? Выходить или не выходить?".
Пока я подобным образом размышлял, прильнув к дверному глазку, слои тумана пришли в движение, заколыхались, и перед самой нашей дверью из белой гущи материализовался маленький человечек в синей робе и черных перчатках. Он внимательно рассматривал дверь, и я даже испугался, что сейчас он тоже приставит свои гляделки к глазку и, конечно же, увидит меня, а этого мне совсем не хотелось. Я непроизвольно отпрянул и тут же устыдился своей слабости:
"Да что же это такое. Я же за железной дверью, и не абы какой, а из очень хорошей прочной стали. Во всяком случае, так уверял менеджер фирмы, которая нам эту дверь устанавливала. Да и чего мне бояться. Я же ничего не нарушаю".
Собравшись с духом, я приоткрыл дверь, но не очень широко, а только так, чтобы можно было просунуть голову. Коротышка в синей робе все также стоял у двери. Когда дверь открылась, он перестал ее разглядывать, и уставился на меня. Лицо у него было смуглое, круглое, с узкими раскосыми глазами и плоским носом, под которым росли усики в несколько волосков с каждой стороны. Как обладатель роскошных, почти что таракановских (не тараканьих, а именно таракановских) усов, я отнесся к этим жалким висюлькам и к их несчастному обладателю пренебрежительно, так как всегда полагал, что человек, который заводит усы при отсутствии у своего организма малейшей склонности к их культивированию, не заслуживает уважения и сколько-нибудь серьезного к себе отношения.
- Извини, брат, - с сильным восточным акцентом сказал несостоявшийся усач, внимательно осмотрев меня сквозь образовавшуюся между дверью и косяком щель. Впрочем, интонация, с которой он произнес данную фразу, абсолютно не соответствовали ее содержанию. Тон его прямо говорил о том, что никакого раскаяния он не испытывает, о содеянном, в чем бы оно ни заключалось, не сожалеет, а, напротив, при любом удобном случае совершит это злодеяние вновь, а ко мне он относится также презрительно, как и я к нему.
- В чем дело? - я хотел ответить ему таким же тоном, но голос мой предательски дрогнул, и вопрос получился взволнованным, если не паническим. Это, как я заметил по вспыхнувшим на секунду глазам незнакомца, еще более укрепило его мнение относительно моей личности.
- Дверь, брат, - коротышка ткнул пальцем чуть выше и левее глазка.
Чтобы полностью не открывать дверь, я протиснулся в созданную мной ранее щель и оказался на площадке рядом с обладателем синей робы. Взглянув туда, куда он тыкал пальцем, я увидел, что очень хорошая прочная сталь, из которой сделана обращенная в подъезд сторона двери, продавлена внутрь самым неподобающим образом. И не просто продавлена, а вроде как и с вытяжкой металла, словно по ней шарахнули огромным зубилом.
- Как это случилось? - спросил я.
- Дверь, брат, - повторил коротышка, и я испугался, что на этом его словарный запас закончился, и что весь остальной смысл, который он вкладывал в эти два слова, мне придется, как герою одного из фантастических блокбастеров, отгадывать по его интонациям, которые тоже не отличались разнообразием.
- Что - дверь? - все-таки уточнил я у него.
- Дверь, брат, несли, уронили, - тут он отвернулся от моей двери и махнул рукой, призывая последовать его примеру.
Здесь надо отметить, что пока мы с ним вели этот небольшой по объему, но очень содержательный диалог и вместе рассматривали дверь, туман, окутавший подъезд, рассеялся, или, правильнее сказать, осел в виде мелкой серой пыли на все доступные ему поверхности, в том числе и на поверхность моего тела, включая уши, волосы, глаза и прочие слизистые оболочки.
Обернувшись вслед за коротышкой, я с легкостью разглядел, что в противоположном углу площадки нашего этажа во всю кипит работа. Дверей в квартиру напротив не было, на их месте зиял ничем не прикрытый проем, зато рядом, прислоненные к стене, стояли аж целых две железные двери вместе с коробками. "Старая и новая", - подумал я. Поднимая с пола пыль и лопоча что-то на непонятном мне языке, там же возились еще несколько человечков в синих робах с инструментами в руках. Один из них держал перфоратор, примериваясь, где бы еще посверлить.
Коротышка дождался, пока я оценю весь размах и величие происходящего, и снова обратился ко мне с разъяснениями:
- Ремонт делаем.
В нормальной ситуации в этот момент должна была последовать кульминация всего действа с выяснением личностей незадачливых гастарбайтеров, долгого торга относительно стоимости ремонта поврежденной двери, угрозами вызова полиции, шумом, криками и взыванием к совести друг друга. Я уже начал морально настраиваться на то, чтобы отыграть ее по высшему разряду, но тут сообразил, что ни мой собеседник, ни его товарищи, ни я сам не удосужились надеть маски.
До какой степени иногда самое незначительное событие меняет взгляды человека на жизнь! Еще минуту назад я был на сто процентов уверен, что ничего более важного, чем входная дверь в мою квартиру, нет, что ее ремонт является для меня первостепенной задачей, а святой долг и обязанность оплошавших шабашников - немедленно возместить мне все расходы на этот ремонт и немного приплатить сверху за моральный ущерб, и что ради всего этого стоит перевернуть весь мир. А теперь, словно на меня снизошло озарение, я понимаю, что вмятина на двери не очень и глубокая, что дверь свою основную функцию - ограничить доступ посторонних лиц в квартиру, выполняет точно также, как и раньше, что ругаться на глазах всего подъезда с плохо понимающими тебя людьми - это дело дурное, и что не известно еще, заражены ли эти люди или нет.
Так как время было на вес золота, мешанина крутившихся в моей голове мыслей с невероятной быстротой усушилась, утряслась, и из нее выкристаллизовалась одна единственная фраза, которую я и произнес:
- Да Бог с ней.
Были, правда, и более короткие варианты, но все они включали ненормативную лексику, которую я без особой нужды стараюсь не использовать.
Выразив в такой форме свое отношение к проблеме, я не стал дожидаться ответа от своего визави и юркнул обратно в щелочку, повернул защелку и на секунду припал к глазку. Рабочий пожал, как мне показалось, с внутренним торжеством плечами и скрылся в темневшем напротив раскуроченном дверном проеме.
Я опрометью кинулся в ванную, успев только походя крикнуть Пупсику, что все в порядке и нет никаких причин для волнения. Стараясь не пылить, я разделся и запихал всю одежду в стиральную машину, а потом долго тер себя под душем мочалкой. Мне представлялось, что покрывший меня за время пребывания во внешней среде белый налет - это не бетонная пыль, а миллионы и миллиарды вирионов, которые дружно атакуют меня, вгрызаясь в покровные оболочки моего тела, и я не успокоился, пока последняя пылинка не была смыта в канализацию.
Когда я вышел из ванной, жена встретила меня встревоженным взглядом.
- Да вот, решил еще раз душ принять, - объяснил я ей свое поведение, - вон по всем каналам рекомендуют чаще мыться. Чистота - залог здоровья!
Но таких объяснений для мнительного Пупсика оказалось недостаточно. Она принялась пытать меня дополнительными вопросами, чем ввела в полный ступор, так как я, распаренный и разомлевший после душа, не мог сообразить, какую стратегию мне выбрать: говорить ли правду, только правду и ничего кроме правды, или в надежде не быть уличенным врать напропалую, чтобы не волновать Пупсика и скрыть от нее факт моего непосредственного общения с посторонними личностями. В конце концов я решил не впадать во грех и рассказал жене все как было. Избранная мной стратегия оказалась единственно правильной, потому что пока я плескался в ванной, Пупсик, уподобившись Шерлоку Холмсу, провела самостоятельное расследование и сама благополучно все узнала. Правда, она поступила более осмотрительно, чем я, - предварительно надела маску и общалась с работниками издалека.
Дело кончилось тем, что я получил от Пупсика нагоняй за свое разгильдяйство и несоблюдение требований карантина, то есть отделался легким испугом, так как в тех случаях, когда жена уличает меня во лжи, она обижается всерьез и долго не разговаривает со мной. Даже в обычных условиях это расстраивает меня сверх всякой меры, и как порядочный и любящий муж я чувствую себя виноватым перед ней, а при карантине - это было бы сущее наказание.
После обеда дом погрузился в ленивую полудрему. Раньше я думал, что так часто и так много есть можно только в поезде при поездках на дальние расстояния, и объяснял это тем, что в поезде от постоянной тряски пища быстрее усваивается организмом. Однако, в первый же день карантина выяснилось, что вынужденное пребывание в четырех стенах оказывает на организм точно такое же воздействие. С утра мы с женой умудрились позавтракать, потом закусить апельсинами, затем съесть ланч, после этого подкрепиться бутербродами с жирной колбасой, а еще напоследок заправиться фруктовыми йогуртами.
За обедом мы съели столько, что ели выбрались из-за стола. Даже Пупсик уплетала за обе щеки, хотя обычно ест она немного, а главным обжорой в доме справедливо считаюсь я. За чаем я со страхом думал о том, что при такой скорости потребления продуктов сделанные нами запасы, которых по вчерашним расчетам должно было хватить на две недели, закончатся к выходным.
Спокойное течение сиесты было нарушено телефонным звонком. Я дотянулся до лежавшего на прикроватной тумбочке телефона.
- Здорово! - из трубки раздался веселый голос, наполовину заглушаемый тарахтеньем двигателя.
- Привет, Николай, - отозвался я.
- Ну что, я еду, как договаривались, через полчаса буду.
- Куда едешь? Где будешь? - не понял я.
- У тебя, говорю, через полчаса буду. Телевизор привезу.
Тут мое серое вещество активизировалась и выдало мне информацию о том, что еще позавчера мы с Колькой договорились, что именно сегодня он привезет ко мне свой телевизор и я установлю в него CAM-модуль и настрою спутниковые каналы. Я подумал, что от длительного пребывания Кольки в нашей квартире у жены может случиться нервный срыв, и предложил:
- Слушай. Давай я тебе просто модуль отдам. Ты же его сам сможешь установить? И с настройками справишься, это же точно так же, как в ресивере. Все просто.
- Что заразиться боишься? - насмешливо спросил Колька.
- Я-то не боюсь, а вот жена боится, - я пытался одновременно оправдаться и не выглядеть слабаком.
- А я боюсь! - он засмеялся, - Я ведь уже почти в группе риска по возрасту, так что беречься надо. Воду надо с лимоном пить.
- Почему именно воду с лимоном?
- В Израиле все воду с лимоном пьют, и никто не заразился, - объяснил он, - я в аптеке слышал.
Сведения, полученные из аптеки, несколько расходились с тем, что я сегодня утром прочитал в интернете, и я указал Кольке на имеющиеся противоречия:
- В Израиле больше четырех тысяч заболело. Сам посмотри в интернете.
- Да? - в голосе его звучало недоверие, - Хорошо, я посмотрю.
Колькино обещание меня не успокоило, и, зная его отношение к интернету, я был уверен, что даже если он и найдет в сети информацию, то все равно доверять будет именно тому, что сказали в аптеке. Сам я в чудодейственную силу воды с лимоном не очень верю, особенное если тебе о ней рассказывают в аптеке после того, как доходчиво объяснили, что медицинских масок, резиновых перчаток, антисептиков и ртутных термометров в наличии нет и в ближайшее время не предвидится. Оставалось только надеяться, что вода с лимоном было не единственным средством, которым Колька боролся с вирусом.
- Как подъедешь к подъезду, позвони. Я спущусь, - наставлял я его.
- Хорошо, хорошо, понял, - прокричал он в ответ сквозь уличный шум, - я за рулем, так что все. До встречи.
- Давай.
Я снова задремал, и мне приснилось, что сижу в зале я за огромным столом, уставленным всякими яствами: тут и семга, и икорка черная, и утка жареная, и балычок, и заливное из языка, и рыжики соленые. Несмотря на обилие блюд, которыми можно было накормить целый взвод, и торжественную обстановку, в зале кроме меня никого нет, а я, как марафонец на старте, жду, когда прозвучит сигнал и я должен буду все это съесть. Но есть мне совершенно не хочется, и даже наоборот, один только вид расставленных передо мной деликатесов вызывает у меня сильнейшее отвращение и тошноту. Тут зазвенел колокольчик, и я механически взял в руку вилку и подцепил ею кусок семги, но ко рту поднести не смог и замер так - с вилкой в руке, а колокольчик звонил все громче и громче, требуя, чтобы я начинал есть. Я попытался вскочить со стула и убежать, но не смог, а только повалился вместе со стулом на пол, все также держа вилку в руке, и проснулся.
Телефон надрывался на тумбочке.
- Алло, - пробормотал я, спросонья даже не посмотрев, кто звонит.
- Я подъехал, выходи, - бодро отрапортовал Колька.
Одевшись, я прошмыгнул к дверям и уже оттуда, чтобы жена не успела ничего сообразить и помешать моим планам, крикнул:
- Колька приехал. Я только вниз спущусь и сразу обратно.
Не дожидаясь ответа, я выскочил в подъезд и запрыгал вниз по ступенькам. Улица окатила меня теплым, впитавшим солнечный свет воздухом, пахнущим мокрой землей и прошлогодней прелой травой.
Колька вылез из машины. Его обросшее седой щетиной лицо расплылось в улыбке так, что все имевшиеся на нем морщины пришли в движение и перекочевали со своих законных мест на другие части Колькиной физиономии. Благородный малиновый оттенок Колькиного носа явно указывал на то, что мои опасения относительно предпринятых Колькой профилактических мер были напрасными, и Колька боролся с вирусом не только водой с лимоном, но применял и другие, проверенные временем и собственным организмом, средства. Колька, видимо, был вполне уверен в эффективности таких средств и маски не надел.
- Здорово, - он протянул мне руку, которую я по привычке пожал.
- А руки-то жать нельзя, - Колька заулыбался еще больше, - давай по-безопасному, локтями.
Мы стукнулись с ним локтями, я достал из кармана пальто CAM-модуль и протянул его Кольке:
- Держи. Вставишь его в слот картинкой вверх и настроишь телевизор.
- Подожди, - он засуетился и открыл заднюю дверь автомобиля.
На сидении плашмя лежал огромный, метра полтора по диагонали телевизор.
- Ты, пожалуйста, сам установи модуль, а то я напутаю чего-нибудь, - попросил Колька.
"Интересно, как Колька собирался его подсоединять у меня в квартире? - размышлял я, отыскивая на необъятной поверхности телевизора слот и запихивая в него модуль, - Такую махину и поставить-то было бы негде. Как он его вообще умудрился в машину затолкать? Он же шире дверей".
Еще множество вопросов роились в моей голове, но вспомнив о вирусе, я промолчал, решив задать их Кольке в более подходящий момент.
- Вот и все. Когда подключишь антенну, выбери в меню автоматическую настройку, он сам все сделает, - я выбрался из машины.
- Спасибо, Всего хорошего. Поехал я домой, а то мало ли что, - и Колька снова протянул мне руку.
Я подумал, что хуже уже не будет, и стиснул его ладонь.
- Счастливо. Аккуратнее. Не болейте.
Он махнул рукой и засмеялся, дескать, никакая зараза нам не страшна.
Ближе к вечеру меня настиг еще один сигнал из внешнего мира - звонили с работы. Им, видите ли, срочно понадобилась моя подпись на одном из отчетов для одной очень-очень важной структуры, и хотя дело не то, чтобы очень срочное, и может потерпеть, но вы же понимаете, что Сергей Сергеевич не любит, когда все делается в последний момент, а наоборот приветствует, когда все подготовлено заранее, да и к тому же времена сейчас тяжелые, работы нету, а вам зарплату полностью выплачивают, хотя вы сидите дома и ни черта не делаете. Я очень тонко разбирался в том, что приветствует и что не приветствует Сергей Сергеевич, так как неоднократно испытал это на собственной шкуре, а аргумент про тяжелые времена и зарплату окончательно добил меня.
Выйдя из двора я смешался со злостными нарушителями карантина. Себя к злостным нарушителям карантина я, естественно, не относил, так как был лицом не праздношатающимся, а шел по делу, хотя возможно, его и можно было отложить до лучших времен. Мои совесть и гражданское правосознание немного повозмущались такой ситуацией, но, напомнив им о тяжелых временах и заработной плате, мне удалось с ними договориться, и мы сошлись на том, что я отношусь к разряду полунарушителей, что не так страшно, и должно быть учтено в качестве смягчающего обстоятельства. Беспечно насвистывая, я расслабился или, как говорит один мой знакомый, совсем "нюх потерял", и упустил из виду, что закон одинаково беспощаден ко всем: к нарушителям, полунарушителям и даже совсем ненарушителям. Однако сам закон про это, конечно, не забыл и тут же указал мне на допущенную ошибку.
Живым воплощением закона выступил на этот раз щуплый сержант полиции, который появился откуда-то со стороны проезжей части.
- Добрый день. Сержант Пивтуненко, - представился он, - ваши документы.
Документов у меня отродясь не было. То есть, они, конечно, существовали. Какой же ты человек, если твоя личность не подтверждена документом! Паспорт, военный билет, страховое свидетельство, свидетельство из налоговой, и все-такое прочее, - все они благополучно лежали дома "у шкапчике", и с собой я их никогда не носил, боясь потерять или забыть где-нибудь. Поэтому на вопрос сержанта я ответил встречным вопросом:
- А что случилось, сержант Пивуненко?
- Пивтуненко, - поправил он меня.
- Извините, господин сержант.
- Не господин сержант, а товарищ сержант, - проявляя излишнюю на мой взгляд принципиальность, сержант поправил меня еще раз.
- Хорошо, господин товарищ сержант Пивтуненко, - я собрал воедино все его титулы, - что же все-таки случилось?
- Вам придется пройти со мной.
- Так я и так сейчас прохаживаюсь, - пошутил я и миролюбиво улыбнулся, намекая на то, что человек я законопослушный и поэтому никакого интереса для полиции не представляющий.
Сержант Пивтуненко шутки не оценил и повторил настойчиво:
- Пройдемте.
За спиной у меня было немало прожитых лет, и из личного опыта я знал, что для прогулки в сопровождении сержанта полиции должны быть какие-никакие основания, предусмотренные действующим законодательством, и тут же попытался донести эту мысль до сержанта.
- А почему я должен с вами идти? - я стал вспоминать формулировки из многочисленных составленных на меня административных протоколов, - я в состоянии опьянения не нахожусь, походка у меня не шаткая, речь внятная, в оскорбляющем общественную нравственность виде я не прибываю, нецензурной бранью не выражаюсь.
- Грамотный, значит? - Пивтуненко устало вздохнул.
Мне не хотелось его разочаровывать и я потупился, всем своим видом давая понять, что я не только грамотный, но и очень скромный, и вообще душка.
- Статья шесть три кодекса об административных правонарушениях, - просветил меня сержант, - нарушение противоэпидемических мероприятий.
Да, как говорится, по статье шесть три еще не доводилось, но никакого желания пополнять свой багаж знаний в сфере юриспруденции у меня не было.
- Послушайте, - затараторил я сержанту, - Ведь я иду на работу, понимаете? Не в магазин, не в аптеку, не собаку выгуливать. Меня срочно вызвали, сказали, что без меня никак. По указу можно ходить на работу в случае необходимости, так в чем же мое нарушение? Вы мне объясните. Вот вы сами находитесь на улице, общаетесь со мной, а до меня еще со множеством людей, наверное, общались. Может, это вы способствуете распространению вируса? Еще, не дай Бог, меня заразите. Давайте, я просто дальше пойду, пока моя контора не закрылась?
- Гражданин, мое дело - доставить Вас для разбирательства, а там уже объяснять будете: куда идете, зачем идете. Может, и вовсе не накажут. Но пройти со мной Вы обязаны, иначе это будет неподчинение законным требованиям сотрудника полиции, - Пивтуненко многозначительно положил руку на висевшую у него на боку дубинку.
- И куда же Вы собираетесь меня доставить для этого самого разбирательства? - поездка в полицейской машине с финишем в дежурной части в мои планы на вечер не входила, но жест сержанта сделал меня более склонным к конструктивному диалогу.
- Да вы не волнуйтесь, - Пивтуненко, видя, что бузить и качать права я не собираюсь, подобрел, - у нас тут за углом автобус.
- Ладно, ведите в ваш автобус, - смирился я с неизбежным, - надеюсь, это ненадолго.
Мы с сержантом свернули в переулок, где действительно стоял автобус - потрепанный квадратный ПАЗик с открытой передней дверью. Стоило мне подняться по ступенькам в салон, как в нос мне ударил такой букет крепких ароматов, свойственных помещениям, где долгое время пребывает множество мужчин с ограниченным доступом к воде и мылу, но со свободным доступом к спиртному, что я даже зажмурился. Приоткрыв один глаз, я увидел, что в автобусе кроме меня находятся еще трое граждан, ожидающих знакомства со статьей шесть три кодекса об административных правонарушениях. Двое из них сидели в центре, у окон с разных сторон салона, а один - рядом с капитаном, который хитро устроился у самой двери, так что свежий воздух с улицы постоянно обдувал его, не давая потерять сознание. Капитан заполнял какой-то бланк, держа его на коленях, и бормоча что-то сквозь маску. Сидевший рядом с капитаном гражданин периодически кивал, подтверждая правильность капитанских слов. Не поднимая головы от бланка, капитан бросил мне:
- Садитесь.
Я осмотрел автобус, пытаясь угадать, кто из присутствующих является источником столь поразившего меня запаха, и с учетом этого выбрать наиболее безопасное место, но все они, в том числе и капитан, выглядели вполне прилично, и я рассудил, что, должно быть, сам автобус от долгого употребления пропитался этим запахом. Самым подходящим местом мне показался предпоследний ряд у окна, под форточкой. Я бы сел и на последний ряд, чтобы максимально дистанцироваться от своих товарищей по несчастью, но там на полу между сиденьями были свалены в кучу какие-то тряпки.
Чтобы не умереть от кислородного голодания, я открыл форточку и в салон ворвалась струя свежего воздуха с легкой примесью выхлопных газов, которые показались мне слаще аромата роз. Я подставил лицо под воздушный поток и прикрыл глаза. Минут пятнадцать я так медитировал, стараясь к моменту предстоящей беседы с капитаном очиститься от дурных мыслей и успокоиться. Когда я достиг шестой ступени и собирался переходить на седьмую, мои упражнения были прерваны самым бесцеремонным образом.
Лежавшая за моей спиной куча тряпья поднялась, и на вершине ее образовалась помятая физиономия неопределенного возраста и цвета печеной в мундире картофелины. Физиономия наклонилась к моему правому уху и громко прошамкала беззубым ртом:
- Ждорово, Вашька.
Вместе со словами изо рта физиономии вырвалось и опустилось на мое несчастное ухо, а также и на правую щеку облачко теплого влажного пара, и даже долетели какие-то брызги.
Я подскочил на сиденье, повернулся, и одной тайной в этом мире стало для меня меньше: источник скопившегося в автобусе запаха стоял передо мной во всей своей красе, блестя лоснящимися от грязи боками и улыбаясь во всю ширину рта.
- Ждорово, - повторил он.
- Я не Васька, вы обознались, - ответил я ему, всей душой надеясь, что он на радостях не полезет обниматься.
Двигаясь боком, я попытался отдалиться от маячившего в непосредственной от меня близости антисанитарного субъекта, но зацепился за что-то ногой и стал дергаться, как попавший в капкан медведь. Субъект с интересом наблюдал за мной, а затылком своим я чувствовал любопытные взгляды остальных присутствующих граждан. Наконец мне удалось вырваться и, не устояв на ногах, я отлетел к противоположному окну и грузно плюхнулся на сиденье, едва не выбив головой стекло.
- Откуда Вы взялись? - почему-то в голову мне пришел только этот дурацкий вопрос, как будто субъект прибыл к нам из другого измерения и конечной точкой своего путешествия выбрал именно этот автобус.
- Я на полу шплю. Товарифь капитан не ражрешает на шыденье ложитша, штобы не жапашкать, - объяснил антисанитарный субъект и ткнул пальцем в капитана.
- Это Бугрилов, мы его за хулиганство задержали, - вмешался капитан, видя, что я пребываю в полном недоумении, - если не хотите сидеть рядом с ним, то пересядьте, мест в автобусе много.
Я ответил ему, что не только не хочу сидеть рядом с Бугриловым, но не хочу находиться с ним в одном автобусе, а в условиях карантина даже и в пределах одного квартала.
- Спокойнее, гражданин, - капитан оставался невозмутимым, - рекомендованная дистанция полтора метра соблюдается. Поэтому выберите место, какое Вас устраивает, садитесь на него и ожидайте. Этого гражданина я уже оформил. Перед вами всего два человека. Через час пойдете домой.
Оформленный гражданин с нескрываемой радостью в одно мгновенье покинул автобус, а мне подумалось, что в такой обстановке через час я сознаюсь не только в статье шесть три кодекса об административных правонарушениях, но и в статье сто пять уголовного кодекса, но эту мысль я оставил при себе и только спросил у капитана:
- А как же Бугрилов? Он же тоже передо мной. Мне и его ждать?
- Бугрилов у нас специальный клиент, - засмеялся капитан и маска у него на лице раздулась, как парус древнеславянской ладьи, - он в изолятор поедет. Там его и оформим.
Бугрилов кивнул и важно сказал:
- Меня в ижолятор определят, на пятнадшать шуток.
Он закрыл форточку и снова улегся на пол, причмокивая и шепелявя какую-то тарабарщину.
Я уже начал подумывать о том, что наказание за невыполнение законных требований сотрудника полиции не такое уж суровое, и прикидывал, как лучше улизнуть из автобуса. Пока я разрабатывал план побега, неподалеку затормозила белая милицейская "Шкода" с синими номерами, и из нее вышел пухлый рослый майор лет пятидесяти со смешно торчащими из-под фуражки седыми кудряшками. Он бодро направился к автобусу и занес ножку на ступеньку, но тут же резко отпрянул и попятился, чуть не упав навзничь. Очевидно, майорский нос оказался еще нежнее моего и правильно подсказал своему обладателю, что образовавшаяся в автобусе атмосфера представляла реальную угрозу для жизни и здоровья. Все также двигаясь спиной, майор отошел еще метра на два и заорал:
- Токарев!
Мне показалось, что майор требует подать ему пистолет, и я испугался, что пока я сидел в автобусе, правительство издало какое-то новое постановление, на основании которого он сейчас раз и навсегда разрешит проблему попавших в автобус злостных нарушителей карантина. Но предположение мое было в корне неверным.
Капитан, который оказался однофамильцем знаменитого оружейника, отложил в сторону свои бумаги и, проявляя чудеса оперативности, подскочил к майору. Они отошли к "Шкоде", и между ними завязался оживленный разговор. Естественно, главная роль в этом диалоге, который правильнее было бы назвать монологом, принадлежала майору. Слов я не разбирал, но по тому, с каким воодушевлением майор открывал и закрывал рот, тыкал пальцем то в автобус, то в свой собственный нос, то в нос капитана, то куда-то в небо, разводил руками, определяя ими различной длины отрезки, и показывал время от времени капитану кулак или сложенный из указательного и среднего пальцев левой руки знак "V", я догадался, что речь идет о карантине, соблюдении его требований непосредственно самим капитаном и весьма неблагоприятных для капитана последствиях допущенных им (а в том, что капитан допустил их, я ничуть не сомневался) нарушений. Отвечал ли капитан Токарев что-нибудь майору, было не понятно, потому что маски он так и не снял.
Обрадовавшись такому повороту событий, я предвкушал скорое освобождение из неволи и смотрел на майора полными любви глазами, называя его про себя и защитником, и заступником, и батюшкой-освободителем.
Наконец, майор сомкнул челюсти и опустил руки, а Токарев энергично кивнул головой, показывая полную готовность выполнить все его указания, и я понял, что беседа окончена. Желание посетить наш автобус у майора пропало, и он втиснул свое массивное тело в машину, и "Шкода" тут же умчалось, лихо крякнув сиреной. Своим поспешным отъездом майор необычайно меня расстроил, так как лишил возможности лично высказать ему свою искреннюю благодарность и отбить необходимое в таких случаях количество земных поклонов.
Когда "Шкода" скрылась из виду, капитан Токарев уныло поплелся к автобусу, и мне даже стало его немного жаль. В воображении моем нарисовалась картина, как Токарев, полностью осознав свои ошибки, приносит нам от лица своего могущественного ведомства официальные извинения, и я даже заготовил на этот случай ответную речь, в которой хотел отметить, что мы все понимаем и зла на него не держим, что ситуация тяжелая и что служба есть служба. Но мои заготовки мне так и не пригодились.
- Выходим, строимся у автобуса, дистанция два метра, - угрюмо скомандовал капитан, забираясь в автобус и для чего-то проверяя висевшую на ремне кобуру.
Светлый образ майора-освободителя несколько померк и по нему пошли какие-то ржавые пятна.
- Но позвольте, капитан, - на правах самого старшего в автобусе я взял инициативу на себя и попытался воззвать к высшим силам, - А как же майор?
- Что майор? - в голосе капитана послышалась злость. Очевидно, напоминание о майоре огорчило его.
- Ведь майор сказал.... - я попытался продолжить свою мысль.
- Майор сказал, - не дал мне договорить Токарев, - вывести всех на улицу, построить перед автобусом и.....
"Расстрелять," - пронеслась у меня в голове мысль. Она настолько противоречила всей моей жизнелюбивой натуре и была такой ужасной, что я, очевидно, непроизвольно произнес ее вслух, потому что капитан удивленно посмотрел на меня и, выдержав паузу, закончил:
- Оформить за нарушение противоэпидемических мероприятий.
При этом голос его звучал так, что было ясно, что он полностью согласен с моим предложением и с радостью привел бы его в исполнение, может быть, даже лично.
Мы вышли из автобуса и построились вдоль него, строго соблюдая указанную капитаном дистанцию два метра. Последним на улице оказался Бугрилов, которого не очень деликатно разбудил сержант Пивтуненко, помогая себе обутыми в крепкие полицейские ботинки ногами. Так как Бугрилов был последним, то ему досталось самое плохое место - у выхлопной трубы.
Как назло, погода испортилась, и пошел мелкий холодный дождь. Мы переминались с ноги на ногу и зябко поеживались, пока капитан готовился оформить нас прямо под открытым небом и раскладывал в своей черной папочке бланки протоколов и еще какие-то бумаги.
- Товарифь капитан, - неожиданно подал голос от выхлопной трубы Бугрилов, - а как же ижолятор? Мне в ижолятор надо.
- Хрен тебе, а не изолятор, - заорал на него капитан, - сказано же, всех оформить по шесть три и отпустить к чертям собачьим. Ты меня понял, Бугрилов, или тебе популярно объяснить?
- Понял, шего тут не понять, - Бугрилов обиженно выпятил нижнюю губу, - а я помытша хотел и покушать по-шеловешешки.
- Я тебе сейчас устрою прямо тут баню. Кровавую. Ты у меня землю пополам с асфальтом есть будешь.
- Проштите, товарифь капитан, - Бугрилов опустил голову.
Токарев хотел уже продолжить оформление, но тут случилось нечто непредвиденное и заставшее доблестного капитана врасплох. То ли от его слов, то ли от воздействия холодной воды в голове у Бугрилова что-то замкнуло, он неожиданно завопил "Аташ, мужики!" и косолапо потрусил во двор. Я предполагаю, что капитан Токарев и сержант Пивтуненко совместными усилиями смогли бы догнать Бугрилова и вернуть его в строй, и они уже было оба рванули за ним, но в это время двое других моих сокамерников, внемля несколько волюнтаристскому призыву Бугрилова, тоже кинулись врассыпную. Токарев и Пивтуненко на секунду застыли, переглянулись и, не произнеся ни слова, пришли к общему мнению о том, что постоянный клиент Бугрилов от них никуда не денется, и помчались каждый догонять свою жертву: Токарев направо, а Пивтуненко налево.
У милицейского автобуса остался я один. Мне как-то даже в голову не пришла мысль убежать вместе со всеми, да и смешно бы это было, если бы за мной, солидным дядькой, гнались полицейские как за укравшим кулек конфет школьником, тем более что в таком забеге отнюдь не я был бы фаворитом.
Некоторое время я постоял у автобуса, но Токарев и Пивтуненко не возвращались. Дождь усилился, и к нему примешались крупные редкие снежинки. Я промок и замерз, но в автобус забраться не рискнул, опасаясь, что в его спертом воздухе могут витать злобные невидимые вирионы. Бросать без присмотра государственное имущество мне тоже не хотелось, а полицейские в азарте погони забыли закрыть автобус. Так я и топтался у автобуса, пока не сообразил, что вряд ли у кого-то хватит наглости стащить из центра города полицейский автобус, да и жизнь моя, возможно, для государства и для страны значит все-таки больше, чем какой-то старый ПАЗик или возможность проверить на мне действие статьи шесть три кодекса об административных правонарушениях.
С этой мыслью я покинул место происшествия и направился домой.
- Ты же весь промок, - хлопотала вокруг меня Пупсик, вытирая мне лицо и волосы теплым полотенцем и отряхивая воду с моего пальто, - Не замерз? Все подписал?
- Подписал, - соврал я и стал стаскивать ботинки, - Надеюсь, больше не будут дергать.
Так закончился первый день карантина. Впереди оставалось еще тридцать два дня.
Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/