Моему папе – Николаю Андреевичу

                                                                                                                и другу – Илье Николаевичу Зайцеву

 

1.

  …Тот Новый год начался задолго до 31 декабря и многим он запомнился навсегда. Тысячи людей – взрослых и юнцов, образованных и едва окончивших девять классов, полных надежд и тех, кто скоро никогда уже не будет мечтать, озлобленных и испуганных, отчаянных, отчаявшихся и уверенных в своей правоте, оторванных от своих семей или защищающих свои семьи, оказались волею судьбы вместе и друг против друга на территории, которая была для одних домом, а для других - Зоной.

 Солдату Андрею – в прошлой жизни – фельдшеру, а сейчас – спасателю, Зона запомнилась обыденностью вида боли, страшной и близкой простотой смерти, серыми солдатскими буднями с их нехитрыми заботами –поесть, помыться и прожить ещё один день, нечастыми и не всегда смешными грубоватыми армейскими шутками, и радостью – радостью видеть солнце, эти ненавистные горы, дышать, видеть друзей живыми, радостью ощущения Жизни.

 Приказ поступил 3 декабря, как всегда неожиданно. И хотя в последние 2-3 недели сослуживцы только нём и говорили, после его объявления перед строем полка по плацу разлилась напряжённая тишина. Смолкли пересмешники и комментаторы из задних рядов, кажется, замолкла даже воздушная пушка, которой обдували снег с дорожек воинской части. Начстрой[1] зачитал пофамильно список убывающих и после команды «Разойдись» каждый направился к месту службы – кто-то спешил к отъезжающей на аэродром машине или в учебные классы, кто-то заступал дежурным по части и подразделениям. Управление полка, к которому кроме штабных подразделений относилась и ПС ПДС (поисково-спасательная парашютно-десантная служба), осталось на плацу, обсуждая детали предстоящей командировки. Старший парашютист-спасатель балагур прапорщик Рыбков – худой усач лет сорока, кандидат в мастера по парашютному спорту,- интересовался у строевиков сроками командировки:

-А вот ты скажи, Иваныч, командировка на три месяца, так? –Так, соглашался Иваныч - начштаба полка, высокий крепкий подполковник с волевым лицом.

-Ну а почему тогда ребят в последний раз почти 5 месяцев не меняли?

-Приказа не было, Володя ты же знаешь.

-Так, а почему тогда ростовчане каждые два месяца ротируются[2]? Что, если к штабу округа поближе, то и командировки покороче, да?

-Ты, Володя, тут демагогию не разводи. Когда это они через два месяца менялись?[3] Не хочешь лететь – пиши рапорт. Сам знаешь, разговор у нас короткий, уговаривать никого не будем.

-То-то и оно, что разговор короткий. Разбрасываемся кадрами, не ценим их. Будет у нас как после Вазиани – все разбежались, а какие ребята были! –асы.

-Ну, знаешь, у нас парни тоже не пальцем деланые, наш полк на всю ЗГВ[4] гремел, и что-то никто после Германии не разбежался. Ну, почти…

Володя, который перевёлся в этот полк относительно недавно, после вывода базы из Вазиани[5], и которому об этом периодически деликатно намекали, промолчал.

Разговор затух. Иваныча вызвал командир, Рыбков направился в «ПэДээСку» (отдельный корпус, в котором хранилось поисково-спасательное оборудование, парашюты и проходили учебные занятия), его догнал Андрюха – единственный срочник в службе, летевший в командировку вместе с ним, и начальник ПС ПДС полка – майор Суворов, полный тёзка знаменитого генералиссимуса.

Суворов, дослужившийся до майора без «вышки»[6] и мечтавший выйти на пенсию «подполом[7]» (что было возможно, хотя и маловероятно), был совсем не суров. Всю жизнь, с 16 лет, летавший на десятках видов самолётов, ломаный - переломаный в ЧП и ЛП[8], пользующийся беспрекословным авторитетом среди лётчиков, к своим сорока четырём годам он проникся той особой военной мудростью, которую можно выразить словами – вперёд не рвись, но коли получил приказ, назад отступать не моги. Любимой книгой Александра Васильевича был НАПСС[9], а ещё он любил ссылаться на уголовный кодекс.

-Вот, скажем, ты с девушкой зашёл в магазин,- спрашивал он Андрея, - и что?

 – И что? - переспрашивал тот.

– А то, что совместно, при очевидцах, совершённая покупка, может свидетельствовать о приобретении общего имущества, а, следовательно, о чём?

 – О чём? - не понимал Андрей

– О совместном проживании и ведении общего хозяйства. И потянут тебя, друг мой ситный, за причинное место…

- Куда потянут? – искренне недоумевал Андрей.

– А туда. Куда Макар телят не гонял. Прежде чем что-то сделать, читай уголовный кодекс. Ну, после того, как НАПСС выучишь наизусть. Понял?

-Понял…

-Не понял, а что?

-Так точно, товарищ майор. Что это на Вас сегодня нашло, Александр Васильевич?

           Нравы в ПС ПДС были свободные, почти либеральные. Служба занималась подготовкой лётного состава к действиям в чрезвычайных ситуациях, экстренному парашютированию, выживанию в условиях непредвиденной посадки в труднодоступных районах местности. На каждом лежала большая ответственность как за свою жизнь, так и за жизнь сослуживцев и лётчиков. Неумно шутить, кичиться званиями и задираться среди парашютистов не было принято… В ПэДээСе генералов нет, часто говаривал Рыбков. Андрей, которому доводилось укладывать Д-6[10] на плацу пошагово в составе роты (а выглядело это так: подразделение по команде выполняет один этап укладки, проверяющий обходит каждого, проверяя качество выполнения этапа, остальные в это время стоят, ждут. Сидеть – нельзя. И стоишь, ждёшь, когда же до тебя очередь дойдёт...порой по 20-40 минут. Проверили. Команда. Следующий этап… Ещё один… Укладка парашюта таким способом доводила мастерство десантника в укладке парашюта до автоматизма, но была поистине изнуряющей, и порой, особенно в начале службы, занимала по 6-7 часов), с помощью Володи Рыбкова за пару недель научился в одиночку укладывать УТ-15, Д-1-5У[11] и некоторые другие парашютные системы за 20 мин, причём укладывать в полном смысле слова «как себе».

-Правильность укладки парашюта проверяется один раз – во время раскрытия, - говорил Суворов, поэтому на полковых прыжках (а каждый лётчик должен был сделать не менее двух прыжков с парашютом в год) среди ПэДээСников было принято не выделять как-то особо «свой» парашют, а брать из общей кучи уложенных ими и подготовленных прыжку парашютов первый попавшийся. Это дисциплинировало и гарантировало соответствие качества укладки НАПССу.

Четвёртый спасатель – грузный старший прапорщик Намалдин, хоть и был мастером спорта и призёром чемпионата России, прыгать не рвался – и физическая форма уже не очень позволяла, и до пенсии ему оставалось совсем немного; обладая связями в руководстве округа, он, в основном, занимался организационными вопросами - достать, привезти, встретить, угостить, отвезти - ну и так далее в том же духе; в командировку с Рыбковым и Андреем он не летел – через полгода у него был приказ и пенсия, да и нужно же было кому-то в полку с Суворовым оставаться…

           Весь следующий день прошёл в сборах – Намалдин договорился с продслужбой и за пару десятков осветительных ракет Андрей притащил мешок яичного порошка.

-Будете омлет есть и меня вспоминать - улыбаясь в усы, говорил Намалдин.

- А ещё его легко на водку можно поменять -  добавил Рыбков.

-Я тебе дам водки, Вова! И сам в какую-нибудь историю вляпаешься и пацана испортишь. Знаю я тебя, и думать об этом забудь – вмешался Суворов - давайте лучше трассеры в магазины зарядим. Все четверо принялись выщёлкивать из снаряженных магазинов патроны на длинный, предназначенный для укладки парашютов, а сейчас временно прикрытый перкалевой тканью, стол.

-Четвертым с конца магазина заряжай всегда трассер – сказал Суворов Андрею. - В горячке боя после вылета трассера, будь начеку: у тебя в рожке три патрона. Андрей кивнул, подумал про себя - умно придумано.

 Сходили ещё в строевую – получили документы, в продчасть за сухпаем. У вещевиков за многоразовую ракетницу в виде ручки и десятка осветительных ракеток из спасательного лётного комплекта выменяли тёплый лётный свитер с воротником под горло Андрею и несколько пар шерстяных перчаток и носков. Из своих тайных запасов Суворов выделил несколько пластин протеиновых галет – три такие галеты в сутки удовлетворяли суточную потребность бойца в белке, несколько обеззараживающих воду трубок – опустив один конец такой трубки в любую лужу, из второго можно было через специальный состав нацедить до пяти литров воды, безопасной для питья.

 - На всякий случай - говорил Суворов, рассовывая подарки по парашютным сумкам[12] улетающих однополчан.

После вечернего построения Андрей, который ночевал в городе, а не в казарме, несмотря на то, что был срочником, побежал домой - полгода службы и ежедневных кроссов надолго отучили его ходить пешком. Никакой «лохматой лапы» у него не было, просто на парашютных прыжках во Владикавказе несколько месяцев назад (он тогда служил в ОРСпН[13] снайпером) его приметил майор Худнов, начальник ПС ПДС их армии, узнал, что он по образованию фельдшер и предложил перевести его в этот полк парашютистом-спасателем. Полк располагался в городе, откуда Андрея призывали. Когда Андрюха для вида начал ломаться, Худнов привёл несокрушимый аргумент: из-за того, что в полку есть казарма только для роты охраны и батальона связи, он, Андрей, «до первого залёта» сможет ночевать дома. Т.к. залётов не было, салага вот уже три месяца так ни разу в казарму и не заходил…

С утра, получив в оружейке[14] АКСУ (после СВД, ВСС, АКМС, ПСС и НРС[15] Андрей так и не смог проникнуться уважением к этому уродцу), собрались на заснеженном футбольном поле перед КПП[16] полка – ждали борт. Кроме спасателей летели несколько АОшников[17], ВэДэшников[18] из ТЭЧ[19], метеоролог и трое офицеров, которых Андрей не знал.

-Ну что, тряпичная авиация, летим? - к нему подошёл один из АОшников, молодой блондин непонятного звания. Чёрт их разберёшь – то ли офицер, то ли контрабас[20] - на лётной форме нет знаков различия.

- Сам ты… авиация – приученный к субординации, осторожно ответил Андрей. – Не видишь, околел уже тут сидеть. Вон, говорят уже, что вообще сегодня не полетим.

-Полетим. Слышишь? -  с востока послышался усиливающийся звук приближающегося борта.

- Меня Серёга зовут. Я АОшник.

- Меня Андрюха, я из ПэДээСки.

- Я знаю. Заходи к нам, у нас спирт бывает.

Звук двигателей уже мешал разговаривать, Андрей кивнул и по примеру других офицеров, принялся переносить сумки к наветренному краю поля.

Над футбольным полем туманом взвилась снежная метель, поднятая винтами вертолёта. Держа шапки руками, военные смотрели на заполняющий собою небо, медленно снижающийся МИ-8. Борт сел, двигатели отключились и через пару минут из открывшейся двери вышли лётчики. Командир экипажа с праваком[21] пошли в штаб, а борттехник остался охранять борт от норовивших проникнуть в него озябших командировочных.

-Ну покурите, покурите пока. Будет команда – все загрузимся – говорил он сослуживцам: борт был «свой», из полка, все друг друга знали. Так же, как знали и то, откуда он только что прилетел, - парни не с прогулки по парку вернулись. Борттехника Равиля (Андрей позже с ним познакомился) окружили, засыпали вопросами:

-Ну как там?

- Где сейчас стоим?

- Модули построили?

- Как новый командующий, нормальный?

-А вылетов много? ...

- Да как там… Сами понимаете всё… Стоим на Ханкале… Модули построили. Вылеты каждый день, а то и по несколько в день…- Равиль не успевал отвечать на вопросы. От штаба к нему подошёл посыльный – Вас командир вызывает – обратился он к бортинженеру. - Потом в столовую.

- Пусть парни хоть пообедают дома, -вполголоса сказал Андрею Володя.

Минут через двадцать, когда лётчики, дожёвывая на ходу обед, вернулись, однополчане загрузили вещмешки, рюкзаки и оружие на борт (Равиль следил за центровкой груза), расселись.  МИ-8, подняв клубы снежной пыли, взлетел и взял курс на юго-восток.

 

Запоздавшее предисловие.

  Второй год вооружённого противостояния в Чеченской республике прошёл в надежде изменить ход происходящих событий, этой надеждой на лучшее (для себя) из возможных решений конфликта жили как противодействующие стороны от рядовых бойцов до руководства, так и мирные жители, которые после декабрьских и январских событий в Грозном, почти не затронувших другие населённые пункты, в этом году в полной мере на себе почувствовали все ужасы войны. С обеих сторон появились идейные бойцы, псы войны, для которых участие в вооружённом конфликте стало насущной потребностью, продиктованной необходимостью защиты целостности страны/родного очага, местью за гибель друзей/родственников, возможностью заработать или ощутить бесконечную «power» победителя. Война стала привычней, обыденней. Возвращаясь с работы или учебы, из клуба или бани в новостях жители большой страны видели сводки боевых действий, запоминали незнакомые названия населённых пунктов, привыкали к странной гортанной речи. Журналисты освещали события с обеих сторон, что тоже было странным – если идёт война, и «там» - враги, кто же те журналисты, что освещают происходящее с «той» стороны? Нормально ли это? Если бы битву под Москвой освещали журналисты «Советской России» или «Правды» из штабов Гудериана, фон Бока или фон Браухича, с таким же упорством сопротивлялись бы наши деды немецкому вторжению? Многое было странным в той войне. И только самые информированные или мудрые понимали всю неоднозначность происходящих событий…

Федералы научились создавать и применять «информационный вакуум» для исключения нежелательных новостей и тем из новостной повестки дня, а сама тема войны начала утомлять эгоистичных российских обывателей, как только они почувствовали, что лично их она не коснётся. В то же время многие чеченцы, изначально настроенные не слишком радикально, после года войны относились уже враждебно, или, как минимум, подозрительно к федеральной власти и невайнахам вообще, появление арабов-ваххабитов было призвано объединить чеченцев с многочисленными кавказскими народами в борьбе против федералов под знаменем Ислама. Описания второго года войны фрагментарны и пиксельно-примитивны, - телеканалы, радиостанции и газеты (за редким исключением) просто копировали друг у друга штампованные, мало что общего с действительностью имеющие, казённые фразы…

 

2.

Летели низко, едва не касаясь шасси верхушек деревьев. Володя, сев на бронежилеты, которыми были покрыты откидные сиденья вдоль бортов, показал Андрею на место рядом.

- Старайся всегда сидеть на бронике, автомат из рук не выпускай. Запомни, в вертолёте самое опасное место при жёсткой посадке - под редуктором, - перекрикивая шум двигателей, говорил Рыбков.

- Почему?

- Самая тяжёлая деталь в вертолёте, при падении пробивает тонкую крышу и падает в салон.

- А…- о падениях говорить не хотелось. Его, согревшегося в вертолёте, клонило в сон…

В иллюминаторе под НАРСами[22] проплывали верхушки деревьев голого леса, вдалеке блестели на солнце снежные вершины гор. Лица спутников были сосредоточены, кто-то переговаривался короткими фразами, из кабины пилотов в салон время от времени выглядывал правак.

-Подлетаем. Смотри вниз – в этом районе в зелёнке часто видят шишарик[23] с ДШК[24]. Мы специально так низко летим – на этой высоте наиболее безопасно, это ещё с Афгана повелось.

Андрей кивнул, подумав: «Нелогично. Низкая высота, возможно, поможет при уклонении от ПЗРК, с невысокой маневренностью его ракеты, но чем же она спасёт от крупнокалиберного пулемёта? Казалось бы, полёт борта на низкой высоте наоборот даёт преимущества обстреливающей стороне и в плане поражающей силы пули, в плане точности прицеливания? Выходит, или лётчики больше опасаются всё-таки ПЗРК (и это логично) и сознательно идут на довольно высокий риск поражения крупнокалиберным пулемётом типа ДШК или «Утёс», либо просто летают по привычной схеме, не вдаваясь в причины именно такой техники полёта (хотелось думать, что это не так). Впрочем, при стрельбе по низколетящей цели из лесного массива сектор обстрела довольно ограничен… Интересно, а сидящие у борта напротив об этом шишарике знают?»

Долго думать было некогда – показалась уходящая вдаль серая полоса взлётки, море выцветших, мажущих небо чёрными пятнами дыма армейских палаток, квадраты выстроенной в полевые парки военной техники, несколько рядов вертолётов, цепочки и россыпи людей-муравьёв.

Сели почти в конце аэродрома. Вокруг кипела жизнь большого военного лагеря – по глубокой грязи вдоль бетонки, с трудом, ревя дизелями, пробирались машины, в одиночку и группами во все направления шли военные. Метрах в шестидесяти параллельно рядам вертолётов, располагались палатки, перемежавшиеся с небольшими зданиями, ангарами и голыми деревьями. Тут и там дымили полевые кухни.

- Ханкала – сказал Рыбков и первым, в открытую Равилем дверь, выпрыгнул на бетон. Андрей заторопился за ним. Осмотрелись, Рыбков поинтересовался у проходящего неподалёку бойца в «горке»[25] о расположении бердской бригады или ТЭЧ. Боец внимательно осмотрел сначала Володю, потом Андрея, затем их скарб, подумал и спросил, растягивая слова:

-А вам зачем?

-Нам надо.

Бойца в «горке» этот ответ, видимо, удовлетворил, по крайней мере, расспросы он не продолжал.

-Идите вдоль взлётки метров триста, слева будет ангар – это ТЭЧ. Так вот перед нею палатки – и есть бердские.  Вы летуны, что ли?

- Ну, типа того. Спасибо, зёма.

- Да не за что.

Взвалив на себя поклажу, двинулись в указанном направлении. Пройдя пару шагов, парень, указавший дорогу, обернулся и окликнул спасателей:

- Парни, вы кокарды-то поснимайте – он кивнул головой в сторону гор и одновременно махнул рукой, прощаясь.

- Действительно, чего-то я трою, - сказал Володя, - снимай кокарду, и что там ещё у тебя блестящее на одежде или вещах есть. Сняв ушанку, он подал пример, и через минуту надел шапку, где вместо кокарды темнело пятно. Андрей проделал аналогичную операцию, удивляясь, как он сам не додумался до этого, ведь бликующие на солнце кокарды – отличная мишень для снайпера…

- Смотри внимательно по сторонам, наблюдай за людьми, следи за их поведением в разных ситуациях, держи голову на плечах – и многое поймёшь. Андрей кивнул.

Справа и чуть впереди, между двумя бетонками – рулёжной и взлётной, посреди грязи, стояла новая палатка с приколотой к тамбуру табличкой; «Комендатура». Около неё находилась группа гражданских – женщины, мужчины (больше женщин) и человек 8-10 солдат. Проходя мимо, Андрей с удивлением увидел знакомую пару – Наташу и Альви, торговавших на рынке рядом с его домом продуктами местного молкомбината. Сказав Володе: «Я на минуту, знакомых встретил», подошёл, поздоровался.

-Вы как тут?  - Коммерсанты- это было видно - обрадовались знакомому лицу.

- Да вот, просимся на борт, домой. А ты?

- А что, так можно? Я только прилетел.

- На войне всё можно - грустно улыбнулись они.

На войне! До Андрея будто только сейчас дошло, куда он попал. Это слово, знакомое с детства, страшное и завораживающее, не произносилось в его кругу – командировка, ротация, работа – максимум, что позволяли себе говорить его товарищи. Война! Война с кем? Ведь вот, рядом с ним стоял чеченец, которому он только что пожал руку, и готов был сделать это ещё раз (и за то, что, когда он, в форме, как-то подошёл к нему на рынке за молоком, а у того в лотке осталась только одна пачка молока, Альви сказал ему – денег не нужно, солдат. Бери так.  И за то, что его жена, Наташа – он сам видел это,- так же даром отдала что-то бабушке, когда та сказала, что она из Грозного. И за то, что у него, чеченца, русская жена. И просто за то, что есть люди, в любой ситуации остающиеся Людьми). Что было делить, и за что воевать с этими людьми, Андрей не понимал. Часто потом, видя вспоротое дымящееся брюхо этой грязной войны, он гнал от себя эти мысли. Думал и гнал. Думал и гнал…

-  Пойду я… Увидимся. (Увидимся?) – подумалось…

-  Ни пуха тебе. - Альви и Наташа заторопились к палатке – подходила очередь, боялись пропустить.

Пока Андрей общался со знакомыми, Рыбков перекинулся парой слов со стоящими около комендатуры солдатами – те указали дорогу. Товарищи заторопились к месту назначения, которое на ближайшие три месяца должно было стать их домом. Кроме того, нужно было отметить командировочные, сдать своё оружие и получить другое.

- Зачем? - недоумевал Андрей. У нас же своё, новое, пристрелянное?

- Положено - за куст наложено. Володя тоже был не в восторге оставлять свой ствол неизвестно кому.

Спасатели проходили мимо часовых, стоящих, сидевших и прохаживавшихся у входа в свои части, бортов (на СП[26] стоял даже древний МИ-6[27], невесть как сюда долетевший), Уралов, по самые стёкла облепленных грязью толщиной с ладонь, штабелей авиационных ПТУРов[28] высотой с двухэтажный дом и палаток, палаток, палаток… Вдалеке погромыхивало – непонятно, то ли это выстрелы, то ли где-то что-то железное и тяжёлое падало на бетон.

Наконец слева показался небольшой, когда-то выбеленный домик с четырёхскатной («круглой», как говорят на Кавказе) крышей, отделённый от дороги невысокой изгородью-кустарником. Слева от домика стояла армейская палатка, из трубы которой вился чёрный дым (хлопья сажи лежали на всём горизонтальном вокруг), за ней виднелись удобства в виде туалета типа «сортир». У калитки сидел часовой, во дворе занимались своими делами десятка два бойцов и несколько офицеров. На пришедших никто не обратил внимания, только часовой вытянул ноги поперёк калитки, когда они попытались пройти:

- Куда?

- К подполковнику Шербакову. Часовой убрал ноги. - Проходи. Он в ПэДээСке, его койка слева внизу первая от входа.

ПС ПДС Объединённой группировки войск представляла собой в то время помещение размером примерно пять на пять метров с дверью в подсобку не больше балкона. Трудно сказать, что было в этом здании до войны – деревянные полы, ставни на окнах, выбеленные стены… Восемь пар двухъярусных железных кроватей, подсобка, на два метра от пола заполненная сумками, оружием, сигаретами, бумагами…  Маленький черно-белый телевизор в углу, под ним зеркало размером с альбомный лист. Несколько человек лежали или сидели на кроватях – читали, играли в карты, спали. Увидев незнакомцев, им навстречу поднялся спортивного телосложения человек в «горке» лет сорока-сорока двух.

-Подполковник Щербаков. Прибыли?

- Так точно! Парашютисты-спасатели прибыли в Ваше распоряжение!

- Вольно, расслабьтесь, у нас это не принято – Щербаков гостеприимно улыбался.

 

3.

Вновь прибывшие заняли свободную кровать: Андрюха, как молодой – наверху, Рыбков – внизу. Познакомились с соседями – тут были ребята из Читы, Воронежа, Липецка, Егорлыка. Разложили вещи, стали общаться.

Щербаков, забайкальский казак, знавший свою родословную до середины XIX века, рассказал о распорядке дня и порядке прохождения службы на базе: подъём в 7-00, построение – только в случае прибытия начальства, в 8-00 – завтрак, в 12-00 обед, ужин в 17-00. В остальное время – ждём приказа на вылет. При поступлении приказа время на сборы – пять минут, команда – два спасателя, группа десантников или спецназовцев. С собой – оружие, сухпай на сутки, ИПП не меньше трёх. Документы сдать. Отбой – по желанию, обычно в 22-00. После отбоя перемещаться по территории расположения базы без знания пароля запрещается, со знанием – крайне не рекомендуется.

- Могут часовые положить – пояснил Щербаков.

- Застрелить, что ли?

- Не совсем. Положат тебя на бетон лицом вниз, и будешь лежать, пока не разберутся, кто ты такой. Бывали случаи, по нескольку часов лежали ночные ходоки.

- А как насчёт… - Володя щёлкнул себя по кадыку.

- Бывает и это, но в меру, и только после ужина. За появление днём под газом провинившийся с позором улетает домой. Водка тут дорогая, но найти можно. В солнечные дни ходим в карьер – он махнул рукой на стену - стреляем по мишеням. Завтра тоже пойдём. Магазины автоматов зеркально смотайте изолентой – так удобнее, на приклад – жгут, чтобы был всегда под рукой. Сейчас – идите, отмечайте командировочные, становитесь на довольствие. На обратном пути найдёте столовую – длинное серое здание, рядом – оружейка. Сдадите своё оружие, получите местное, завтра на стрельбище пристреляете. Зайдёте в столовую, получите ужин, можете там покушать, можете сюда принести, ваше дело. Мы в ПДС кушаем, в основном.

Через два часа, вернувшиеся с полученными АКСами, двумя кусками слипшейся холодной вермишели, которую они донесли в термосе (термос с возвратом одолжил земляк из столовой), двумя банками кильки в томатном соусе и булкой свежеиспечённого хлеба, Володя и Андрей почти со всеми остальными обитателями ПДС сидели за импровизированным столом (ящиками от патронов, накрытыми газетой), привезённый коньяк уже начали разливать по стопкам, сделанным из обрезанных гильз от ЗУ. Достали у кого что было своего из припасов, выложили на общий стол.  Ждали, когда подойдёт лейтёха – командир десантников, живших в палатке рядом, охранявших расположение и летавших со спасателями. Зашёл улыбчивый парень, привычно представился – Сергеев Сергей Сергеевич, 104 Ульяновская. Ему тоже налили, подняли «рюмки»,

- Ну, за знакомство…(«Особенности национальной охоты» были тогда в армии самым популярным фильмом, тосты из него разлетались, как горячие пирожки).

 Андрей пить отказался, перекусил, посидел немного за столом и пошёл осмотреться на улицу.

Стемнело. Шум техники стих. В темно-сером беззвёздном небе каждую минуту взлетали осветительные ракеты. На бетонке выруливал готовящийся к взлёту Ан-26[29]. Из палатки десантников раздавались голоса, у калитки курил часовой. Андрей направился в палатку. Внутри было подведено электричество, под потолком тускло светилась сороковатная лампочка. Посередине гудела буржуйка, слабо светящаяся малиновым светом, из подвешенной к опоре палатки канистры керосина к ней была подведена капельница. В палатке находилось человек 12 взвода миномётчиков 104 дивизии ВДВ.

Познакомились, и через 20 минут общались, как будто знали друг друга сто лет.

Десантников около недели назад перевели сюда для охраны ПДС откуда-то с гор, и службу на базе они называли санаторием. Андрей, сам побегавший с РД[30] и СВД, прекрасно их понимал - таскать на себе миномёт с минами – удовольствие не из приятных. Своего взводного бойцы уважали, за глаза называли Сергеичем. Двухметровый сержант – тёзка Андрея, оказался его зёмой[31], нашлись даже общие знакомые. Андрей рассказал о своей службе, угостил парней сигаретами, посидел с ними пару часов, выпил предложенного чаю.  Вернулся взводный, слегка навеселе. Пора было возвращаться, Андрей вышел из палатки с заступающим на пост часовым.

Было около половины десятого вечера, ночь заметно потемнела, началась какая-то морось – не то дождь, не то туман. Из домика слышался разговор нескольких человек. Открыв дверь, он увидел две пустые бутылки из-под коньяка, на плите под телевизором кипел чайник. За столом сидел крепкий бородатый лётчик лет сорока – все называли его Палыч - майор из Егорлыка (Андрею показалось, что он его где-то видел), Володя, Щербаков, Сергей (прапорщик из Читы) ещё пара человек. Пили чай, травили байки о службе, перебивая друг друга рассказывали анекдоты.

История, рассказанная Николаем Павловичем.

- А вот во Владике[32] такой случай был (мы там этим летом, спецназовцев парашютировали) – говорил Палыч. Андрюха сразу вспомнил этого лётчика, командира борта с которого прыгала их рота, и догадался о том, какую историю тот собирался рассказать - он тоже её знал, тем не менее, устроившись на кровати поудобнее и свесив голову вниз, с интересом приготовился слушать.

- Служил там (это где раньше общевойсковое училище было, там, значит, ещё Комитет по урегулированию конфликта[33] разместили потом) боец – срочник, откуда-то из-под Волгограда. Ну как служил – служить особо не рвался, а когда узнал, что предстоят прыжки, - вообще пропал. Рота вернулась в расположение после завтрака, а бойца нет. Ну, может в чипок[34] побежал. Ждут. В обед – нет. Дежурный по части докладывает майору - командиру роты (а рота – отдельная часть армейского подчинения). Командиру роты что делать? Решил ждать до вечера. Доложишь выше – прокурорские набегут, а боец найдётся – ЧП всё равно части припишут. Вечером – нет, не объявился.  Нет солдата – это залёт на весь полигон. Поднимает майор роту по тревоге – Палыч отхлебнул чаю из стакана в подстаканнике. Подстаканник - красивый, старый, мельхиоровый – носил с собой. Угостят где-нибудь чаем он – раз! - и подстаканник свой достаёт. Посмотрел на часы, вслух сказал: двадцать один пятьдесят две. - Ну, успею до новостей,- и продолжал -  Хозгруппа, значит, по территории училища (а училище – большое, там частей дохрена) ищет пропащего, Остальных на шишарике отвезли на железнодорожный вокзал, на озеро (там озеро большое рядом), ну и ещё куда-то – искать, значит. Да только без толку всё – не нашли. Вернулись бойцы в роту во втором часу ночи, злые, как черти. Этому воину, значит, крупно повезло, что они его в тот вечер не нашли.

Дежурным по части в ту ночь был старший лейтенант Примо – я его много раз выбрасывал, он хоть и молодой, но службу знает и прыгать любит, он Рязанское, как и наш трижды-Серёга заканчивал, так вот…-  Палыч опять отхлебнул остывающий чай. Спасатели считали его своим, часто летали с ним, и любили, когда он захаживал к ним в гости, поэтому не торопили. - Часа в три ночи собрался он сходить на ЗАСС[35] к девчатам-связисткам поболтать на полчаса (а это соседнее здание), предупредил дневального, где будет, и пошёл.

Казарма – трёхэтажное длинное кирпичное здание с небольшим плацем шириной метров пятнадцать вдоль всего фасада, дальше – бетонный парапет или пандус высотой с метр от земли и на нем вдоль всего здания – тридцатилетние ели. Ночь. Темень, ни звёзд, ни луны. Горит два фонаря – один в начале казармы, другой – в конце, входы в казарму аккурат напротив фонарей. Выходит, Примо, значит, из казармы – глаза к темноте ещё не привыкли, смотрит – примерно посередине здания, в тени между двумя фонарями, какая-то собака воду из лужи пьёт. Ну собака, так собака… Он уже поворачивается дальше идти, как краем глаза видит, что собака встаёт на задние лапы, и вроде, как и не собака уже, а какой-то вурдалак, значит... Старлей говорит – ему на секунду аж жутко стало. Ну, жутко – не жутко, побежал он, значит, эту нечисть изводить. Догнал на удивление быстро – тварь только успела на пандус заскочить и под ёлкой схорониться. Смотрит – ах ты боже мой! – да это же беглец, которого вся рота полсуток искала, и из-за которого ротный себе уже вазелин приготовил… Боец тот, оказывается, пока его по городу искали, спрятался на чердаке своей же казармы, буквально в пяти метрах, получается, хотел отсидеться пару дней, да и рвануть к мамке на пирожки. Для побега еды себе заготовил, фильтр-трубку даже где-то раздобыл. Ну вот и попил водички…

 Командир его через пару дней к связистам то ли в Прохладный, то ли в Майский перевёл… И то хорошо – может, хоть там, где прыгать не нужно, из пацана что-нибудь получится…

Хохот спасателей остановили только сигналы точного времени – на НТВ начинались новости.

Новости смотреть любили. Часто в кадрах можно было увидеть знакомые лица вертолётчиков. Военные смеялись над журналистами, путающими БТР С БМП, критически обсуждали сюжеты, но в глубине души надеялись услышать не лицемерные заявления политиков о необходимости наведения конституционного порядка, а реальные предложения по решению этого, как гвоздь в ноге сидящего, конфликта. Готовы были, в принципе, ко всему – люди военные подчиняются приказу. Но изо дня в день слышали одно и то же – о налаживании процесса мирного урегулирования и построении новой мирной жизни после выборов, которые должны были состояться в республике менее, чем через 10 дней.

Телевизор в ПДС был старый, советский, без пульта и показывал всего три канала - ОРТ, второй и НТВ. Одним из любимых развлечений у обитателей ПДС долгими зимними вечерами была «игра» в пульт. Выглядело это так: когда шла какая-то особо нудная передача, было не принято самому переключать канал. Просили вновь вошедших переключить, или выходящих (телевизор находился около выхода). Если таковых не было – или засыпали, или терпели.

Наконец, кто-то не выдерживал, и под предлогом естественной необходимости собирался к выходу. По пути, будто невзначай, протягивал руку, чтобы переключить канал. Этого момента ждали в ПДС, кажется, все – даже спящие – и как по команде, имитируя в протянутых в сторону телевизора руках дистанционный пульт, произносили: «Чик-Чик-Чик», как бы переключая, таким образом, каналы. Человек, оказавшийся «пультом ДУ» смущённо говорил: «Вот вы все идиоты… С кем жить приходится» и выходил по своим делам…Такие были развлечения…

Насыщенный день заканчивался, Андрюха устроился поудобнее, запомнил поточнее, где висит автомат и заснул до того, как глаза закрылись.

 

4.

Утром подморозило. Спрыгнув с кровати и посмотрев на часы – было без пятнадцати семь, Андрей удивился тому, что большая часть коек уже пуста (Володя ещё спал, накрывшись с головой тонким одеялом). Он вышел во двор (ещё не полностью рассвело), и увидел, что некоторые спасатели делают зарядку (между двумя деревьями было нечто вроде турника), кто-то умывался у трёхкубовой ёмкости на ножках, установленной у изгороди рядом с калиткой, несколько десантников курили, сидя у тамбура палатки, часовой потягивался у калитки. Где-то вдали на аэродроме был слышен звук двигателей вертушки.

Андрей отжался от бетонной дорожки сорок раз (вспомнил часовое стояние роты на кулаках в расположении после побега волгоградца – в наказание, улыбнулся), умылся ледяной водой из крана, вваренного в дно ёмкости и отошёл в сторону, давая место обнажённому по пояс Щербакову, который подмигнул ему – Как спалось?

- Всё нормально, выспался. Стрелять пойдём сегодня, Анатолий Иванович? – ответил Андрюха, который ещё вчера узнал имя-отчество Щербакова- ему не хотелось обращаться к нему по званию.

- Какой быстрый! Сначала я охрану нашу разбужу, потом - на оперативное совещание, посмотрим, какие задачи нам сегодня Родина поставит, позавтракаем, а там и решим, что делать. Буди своего командира и идите за завтраком.

Щербаков, окутанный паром от разгоряченного тела, вытираясь на ходу полотенцем, зашёл в палатку к десантникам, откуда через секунду послышатся его голос:

-Воины, а ну, бегом на зарядку!

Это было как-то непривычно, не по Уставу – он не был непосредственным начальником десантников, но чувствовалось, что даже шёпотом отдай он приказ, и те бегом бросятся его выполнять. Щербакова уважали.

Минут через сорок Андрей и Володя получали в столовой завтрак на всех спасателей ПДС (десантникам завтрак привозили прямо к палатке – Андрей удивился, а почему ПДС не привозят заодно?)

-Надо будет с Щербаковым обмозговать этот вопрос – сказал Рыбков.

Завтрак, как и ужин, не отличался изысканностью – «шрапнель»[36] кусками, килька в томатном соусе, несколько литров липкой коричневой жидкости – чай. Ну и десерт – килограмма три яблок на всех.

По пути назад ломали ноги в застывших за ночь колеях от колёс машин, периодически встречали знакомых, спешащих в столовую (то лётчиков из полка, то АОшника Серёгу, и даже одного парня со своей бывшей роты Андрей встретил, хотя и стояли те совсем в другом месте сейчас, пару минут с тем, пару минут с этим поговорили… Рыбков встретил сослуживца по Грузии, тот служил сейчас в ОМОН - Липецком, что ли - они тоже пообщались. Вот же, блин, тесен мир – удивлялся Андрюха, вспомнилось: встречаются – только путешествующие…

- Вечером будет сюрприз - многозначительно сообщил Володя. Ему очень хотелось, чтобы Андрей уточнил, в чём же сюрприз, но тот не успел: они пришли.

Щербаков ставил задачи спасателям - кто, на каком борту сегодня летит, кто в расположении остаётся, кто может сходить в карьер пострелять. Вы – можете сходить в карьер, потом находиться в расположении - обратился он персонально к Рыбкову.

- Ну а мы с Сергеем (он посмотрел на командира десантников) полетим в Калиновскую.

- Товарищ подполковник, разрешите с вами? – спросил Андрюха.

Четыре месяца назад он уже был в Калиновской. Было это   восемнадцатого августа.  В тот день вернулись из боевого выхода откуда-то из-под Бамута «деды» их роты – загорелые, в выгоревших камуфляжах и маскировочных комбинезонах, обвешанные пулемётными лентами и оружием, с косынками-банданами на головах, как настоящие Рэмбо. Казалось, они заполнили собою всё расположение роты. Молодые бойцы, открыв рот, слушали их рассказы о службе «там» (у командира роты в тот день на столе появилось несколько рапортов с просьбой направить написавших их для защиты конституционного строя РФ в Зону вооружённого конфликта), казавшиеся нереальными, жутковатыми и по-настоящему мужскими. Чувствовалось, что дружба и товарищество, связавшие этих парней, останутся с ними навсегда.

 Старший лейтенант Примо, поправляя внутренними сторонами запястий обеих рук офицерский ремень (это была его привычка), прервал разговоры, и вызвав двух бойцов (в том числе и Андрея), сообщил им, что через десять минут они выезжают на Спутник[37], откуда на вертолёте убывают в пункт назначения.

- Будем начальство охранять – пояснил командир группы.

     Сопровождаемые взглядами сослуживцев, через пять минут бойцы выходили из казармы к ожидающей машине. Уже на Спутнике выяснилось, что летят в Калиновскую. Загрузились на борт МИ-8, ждали генерала Таганцева и нескольких офицеров, вертолёт взлетел сразу после их прибытия. Летели минут сорок, спецназовцы переговаривались между собой, посматривали на генерала и офицеров (люди как люди, лица только помятые, особенно у генерала. Видимо, работает много, служба генеральская, тоже нелегка, наверное, … и понималось, что дело, всё же, в лишней стопке водки, опрокинутой вчера, а возможно, и не одной…).

Внизу показались стройные ряды блестевших на солнце самолётов, выстроенных вдоль взлётной полосы, зеркальные крыши арочных ангаров, бесчисленные ряды военной техники аэродрома Калиновская.

Сели не на ВВП, как можно было ожидать, а на дорогу около КПП (видимо, чтобы начальству было ближе идти, догадался Андрюха). Генерал буркнул что-то отвислыми губами своему офицеру, тот сказал Примо:

- Находитесь вблизи вертолёта, возвращаемся через пару часов.

-Слушаюсь!

В восьмиугольной крытой курилке около КПП спал часовой с АК[38] (Ха - пехота, подумалось – у нас бы за такое час на кулаках рота стояла, минимум). Генерал, то ли не заметив, то ли не обратив на него внимания, направился в сторону кирпичного здания штаба, находящегося неподалёку.

 - В станице – наши. От вертолёта не отходить, - сказал Примо, и пошёл к лётчикам, присевшим на откидной трап в тени вертолёта – было довольно жарко. Поболтали с разбуженным генеральской свитой часовым. Андрюха, пока командира не было, решил осмотреть аэродром.

- Будет искать, скажи – я в туалет пошёл – попросил он Олега Бадьина, с которым прилетел (они дружили и были земляками). Я быстро.

С трёх сторон вокруг казавшегося внезапно брошенным аэродрома был лес, с четвёртой – виднелись строения (возможно, это и была станица).  Рядом с КПП было несколько огромных ангаров - ворота в них были открыты – в одних виднелись самолёты, в других -  гулливерского размера стеллажи. Безлюдность аэродрома навевала воспоминания на сцены из фильма «Лангольеры», крайний (в армии Андрей научился не говорить «последний») фильм, который он посмотрел перед призывом.

Он зашёл в один из ангаров. В центре стояли стеллажи высотой метров по семь, по периметру располагались верстаки с выдвижными ящиками, некоторые из них были открыты и доверху наполнены новыми, в упаковке, запасными частями и инструментом, стеллажи и верстаки тоже были новенькими и не пустыми. Андрюха выдвинул один из ящиков, несмотря на его тяжесть, он выдвинулся на удивление легко (на подшипниках – удивился солдат), всё было продуманно и аккуратно. В открывшемся ящике лежало десятка два новых пассатижей, ещё какой-то инструмент.  Ни одной живой души в этом ангаре –складе, или мастерской,- не было. Вышел. На асфальтовой дороге вдоль ангара стояли необычные конструкции – авиационные кресла с частью кабины самолёта, установленные на вертикальные направляющие высотой метров по пять, их было не меньше десяти, они также были новыми, обмотанными промасленным пергаментом и полиэтиленом. Как он узнал позже, это были тренажёры для отработки в наземных условиях катапультирования лётчиков – НКТЛ. В устройство вставлялся пиропатрон, выстреливающий кресло в вместе с обучающимся пилотом (чаще – испытателем) для отработки навыков катапультирования в чрезвычайных условиях. Чуть дальше, справа и слева от дороги, были выстроены в ряд на специальных деревянных постаментах десятки (их было ну никак не меньше полусотни) новых двигателей на чешские учебно-тренировочные самолёты Л-39.

Пройдя дальше, Андрей оказался в автопарке - с четырёх сторон асфальтированного квадрата размером метров сто на сто и посередине – рядами - были выстроены ЗиЛы, МаЗы, КрАЗы и несколько КамАЗов. Техника тоже, в основном, была новой, со специальным оборудованием. Андрея заинтересовали огромные установки необычного вида, установленные на КрАЗах – ничего подобного он раньше не видел, подойдя к одному из них, он лоб в лоб столкнулся с Примо, который с вертолётчиками тоже рассматривал диковинную технику. Ну, попал - подумал Андрюха, сейчас всыплет пистонов, за то, что ушёл от вертолёта. Командир, однако, мельком взглянул на него, сказал только:

- Интересуешься?

-Так точно, интересуюсь! Что это за установка, товарищ старший лейтенант?

- Это передвижная установка для производства кислорода. Накопишь на такую – считай, старость обеспечена – ответил один из лётчиков.

Офицеры продолжили свой разговор, а Андрей решил возвращаться к борту вдоль бетонки. В основном здесь стояли новенькие, с не стёршейся ещё краской Л-39, но встречались и     МиГ-17 (эти были постарше) и ещё какие-то, марки которых он не знал, всего самолётов было штук сорок, с виду они казались вполне готовыми к полёту.

В тот день они ещё пару часов просидели около борта, ожидая генерала, пообедали в столовой, которую показал им часовой и часа в три вылетели обратно. Жизнь солдата не изобилует развлечениями, поэтому вечером друзья с удовольствием рассказывали завидующим сослуживцам о своей –почти развлекательной - поездке…

Щербаков внимательно посмотрел на Андрюху.

 – Хорошо. Вылетаем в десять ноль-ноль.

Ещё не было и девяти. Андрей разобрал автомат (хотелось бы, конечно, пристрелять его перед полётом, но раз такой возможности нет, то нужно было его хотя бы почистить), разложил на газету детали (автомат оказался на удивление чистым и ухоженным), приготовил оружейное масло, ветошь.

Володя, устроившись рядом, разобрал свой (он собирался на стрельбище), остальные спасатели занялись снаряжением магазинов.

- А вот у нас в ТЭЧ служит контрабас один, Дима. Спокойный такой, необидчивый – начал Рыбков. - И случился раз с ним такой случай. Этим летом это было.

 Наступила тишина, спасатели поглядывали на Рыбкова, приготовившись слушать очередную историю.

История о ефрейторе и генерале, рассказанная Володей Рыбковым.

Дело этим летом было. Дежурить летом в выходной по стоянке подразделения - одно удовольствие. Начальства нет, полётов нет, на аэродроме - тишина и благоухание июньского разнотравья. Можно взять прихваченную из дому книгу и почитать. Можно забраться на крышу КУНГ[39]а и позагорать, удивив знакомых «морским» загаром. Ну или, на худой конец, порыться в старых списанных бортах, стоящих в конце бетонки – порой в них можно было найти что-нибудь стоящее, типа электрического насоса (наши умельцы устанавливают их на блоки автомобильных двигателей для создания предварительного давления масла в системе перед запуском двигателя.  Эта приблуда значительно снижает износ двигателя при запуске, особенно в зимнее время) или даже вертолётных часов.  В ту субботу ДСП заступил ефрейтор Дима Шалупов – нормальный сельский парень, недавно отслуживший срочную и подписавший контракт на службу в группе «вертолёты и двигателя» ТЭЧ полка. Так как в обычной школе учиться он не очень любил, а о школе прапорщиков только мечтал, контрактник из него получился так себе. На уровне ВОХРовца[40].

Впереди – сутки безмятежного покоя дежурства, чай в термосе и узелок с харчами, приготовленный заботливой женой (Дима женился ещё до армии, и несмотря на молодость, был счастливым дважды отцом).

Ночь прошла без происшествий. Позавтракав утром в воскресенье, ефрейтор устроился на пеньке рядом с КУНГом  ДСП, лицом к полю, спиной к ВПП, наслаждаясь покоем и самым верным выбором в своей жизни – выбором военной службы. Рассудительный Шалупов, как настоящий крестьянин, любил мечтательно смотреть на природу и думать о хорошем.  О квартире, которую он получит лет через восемь. О присвоении ему звания «старший прапорщик» примерно в то же время. О переводе в хоз. группу ТЭЧ из группы ВиД, где служба была спокойней, работы меньше, а возможностей достать что-нибудь полезное – больше.

Одно только несколько омрачало его мысли – вот уже несколько месяцев в полку задерживали выплату «пайковых», а это, как ни крути, третья часть от денежного довольствия.

- Да…. Тяжело… - вслух говорил Дима. И тут же успокаивал себя – ну выплатят же всё равно… И так сладко и дрёмотно думалось, о том куда же он потратит свалившуюся на него кучу пайковых деньжищ после их получения, что глаза закрывались, и голова мягко клонилась к стенке КУНГа…жужжали шмели, разные твари ползали по ароматной траве, редкие облака сонно ползли по голубому небу.

Вдалеке послышался звук какого-то особо крупного шмеля, но глаза открывать не хотелось. Звук усилился, басы добавлялись до тех пор, пока он не превратился в рокот вертолётных двигателей, а шмель - в МИ-8, приближающийся с северо-востока. Дима проснулся только когда вертолёт коснулся взлётки между ТЭЧ и третьей эскадрильей, вскочил, перекинул через плечо ремень автомата, поправил красную повязку ДСП на рукаве «технички» без погон, надел фуражку, и пошёл встречать нежданных гостей.

Из вертушки выбрался плотный мужчина в летной форме лет пятидесяти пяти с недовольным лицом и группа людей помладше, с лицами поприятней, но несколько вытянутыми, как обычно вытягиваются некоторые лица в присутствии начальства. Всё это Дима – а парень он был наблюдательный - сразу оценил, и нимало не сомневаясь, направился для доклада к обладателю неприятной физиономии, который и сам, впрочем, изъявил желание сделать ему шаг навстречу.

Одна проблема была у Димы – для того, чтобы блестяще-безукоризненно совершить доклад начальствующему составу, необходимо было знать его звание, а с этим были проблемы. Впрочем, всемогущий случай был на его стороне.

В тот момент, когда он произнёс слово «Товарищ! ...» заботливый ласковый голос прошептал на ухо Диме (…генерал – лейтенант). Не меньше, чем полковник мне подсказывает - успел он подумать - и продолжал:

- …Генерал лейтенант! За время моего дежурства на стоянке подразделения происшествий не случилось! Дежурный по… - генерал уже прошёл мимо, и быстрым шагом удалялся в сторону ангаров. Видимо, у него была серьёзная причина так быстро куда-то идти, ибо какого хрена делать в воскресенье генерал-лейтенанту авиации в ТЭЧ вертолётного полка? Сопровождающие отстали, и Дима, держась на шаг позади от генерала, и пытаясь заглянуть ему в лицо через плечо, закончил: «…стоянке подразделения ефрейтор Шалупов!», но генерал не слушал. Со скоростью спринтера он приближался к ангару.

- Где у вас тут…? - спросил ефрейтора на ходу, не оборачиваясь, генерал. Налетевший порыв ветра не дал Диме расслышать слова его превосходительства; плохо знавшему генералов Шалупову показалось, что тот спросил его, - Как у вас тут дела? Роковая ошибка! Тронутый заботой начальства, Дима начал рассказывать ему о заботах и трудностях полка (лицом которого перед светлым ликом начальства, он сейчас себе казался) о задержке выплаты пайковых, об отсутствии мест в детском саду… Генерал резко остановился.

- Где у вас тут туалет?! – заорал он, - давление внутри генерала, видимо, достигло критической величины; опешивший ефрейтор, только что говоривший о высоком, не сразу переключился на прозу жизни.

-Там - он указал пальцем. Генерал, повернулся и почти бегом устремился в указанном направлении.

- Товарищ генерал, так как же с пайковыми, а? – вслед спросил генерала Дима, уже начиная понимать, что этого делать не стоит…

Генерал остановился, повернулся, налитые кровью глаза смотрели недобро…. Подоспевшие офицеры с состраданием поглядывали на Диму.

- А ты кто такой вообще?

-Дежурный по стоянке подразделения ефрейтор Шалупов, вы что, забыли, товарищ генерал?

- Иди ты на х., ефрейтор! – чётко, по-военному, сказал генерал, и скрылся за дверью сортира.

Свита замахала руками на незадачливого просителя, тот скрылся за дверью КУНГа, вдалеке показались клубы пыли приближающегося Уазика командира полка, оповещённого о прилёте генерала.

На этой сцене ожидания выхода из сортира генерала Таганцева я и закончу рассказ. Одного не знаю – прилетел ли генерал к нам в полк по необходимости или просто залетел по большой нужде.

Рассказанная Володей история «зашла» спасателям – на долгий громкий хохот даже заглянул с улицы Сергеев.

Некоторые фразы из рассказа Рыбкова разошлись на цитаты, а сама история со временем превратилась в одну из многочисленных военных баек про встречу солдата и генерала …

- На выход! -  в просвете двери появилась фигура Щербакова. – К борту.

 

5.

Щербаков в двух словах объяснил задачу.

- Летим в Моздок, забираем там двух инспекторов из Ростова, и ещё кое-что, на обратном пути грузим в Калиновской несколько ящиков с авиационным оборудованием. Ясно? – Щербаков был сосредоточен и серьёзен.

- У тебя нет разгрузки[41]? – обратился он к Андрею, рассовывавшему магазины по карманам лётной куртки.

- Нет. У меня и броника нет.

- Ясно. Идём. – Он быстрыми шагами уже шёл в сторону борта Палыча, на котором свозь триколор явственно просвечивала красная звезда. Андрюха с Сергеевым спешили за ним.

Палыч взлетел по-самолётному[42], и сразу после взлёта заложил такой крутой вираж на подъёме, что земля оказалась параллельна иллюминаторам. Оставив Ханкалу позади, и облетев Грозный с юго-запада, вертолёт направился в сторону Моздока, Щербаков, сидевший около двери в кабину, одел наушники связи. Впереди слева приближался лес. Из середины темного пятна, видневшегося между голых деревьев, начал мигать фонарик – так показалось Андрею. В ту же секунду по днищу вертолёта как будто что-то несколько раз стукнуло и заскрежетало. Он посмотрел вокруг – в полу вертолёта, ближе к одному из бортов, светились два отверстия диаметром сантиметра по два, на расстоянии метра – полутора друг от друга. Он тронул за колено Щербакова, показал ему на отверстия - вспышки фонарика оказались на самом деле вспышками от выстрелов ДШК. Борттехник уже говорил что-то Палычу по внутренней связи, правак выглядывал из кабины, вертолёт резко отклонился вправо.

- Минут через пятнадцать прилетят наши, отработают, да только поздно будет – они уже валят оттуда на всех парусах – сказал Сергей. И добавил – а может, и не прилетят… и такое бывало.

На Андрея повеяло то ли холодным ветром из пробоин, то ли холодком от их близости…

Дальше летели без происшествий. В Моздоке стояли больше двух часов, - ждали инспекторов. Осмотрели борт – на первый взгляд, кроме обшивки, ничего не было повреждено. Пока лётчики и борттехник ползали под МИ-8, Андрей с Сергеем пошли смотреть Ту – 95 и Ту-22М3[43], стоявшие на бетонке немного дальше.

Размеры советского гиганта Ту-95 поражали. Андрей, видевший его вблизи впервые, мысленно прикидывал, во сколько же он раз больше Ил-18, на котором ему приходилось летать. Видно было, что «Медведи»[44] подуставшие, лет им на вид, было по тридцать-сорок, вообще, впечатление от их детального осмотра осталось довольно грустное… Несмотря на большое количество людей на аэродроме, ни одна собака не подошла поинтересоваться у них, а какого, собственно, хрена вы двое лазаете тут под брюхом стратегического бомбардировщика? Разгильдяйство удивляло…

Такое же грустное впечатление осталось и от осмотра Ту-22 – советская мощь, помноженная на российскую халатность.  Обсуждая на ходу увиденное, вернулись к вертолёту.  С ним, похоже, всё было в порядке. Ну, не считая двух дырок в корпусе диаметром с приличный лом.

Буквально через пару минут подошёл Щербаков, который нёс какую-то картонную коробку, и два инспектора. Он поманил Андрея пальцем – у здания КДП[45] стояло ещё несколько коробок.

- Забирайте, грузите на борт. Через несколько минут восемь коробок с надписью: «Мясное пюре для малышей» были уже в вертолёте... Рядом с их бортом села ещё одна «восьмёрка», подъехало две военных «буханки» с красными крестами, из вертолёта бегом несли к одной из «скорых» носилки.  Не накрытые – подумал Андрей - трёхсотые, а чего же они сразу около госпиталя не сели?

Борт оторвался от земли, аэродром Моздока упал вниз, куда-то под дно вертолёта…

Инспекторы сидели с напряжёнными лицами.

- Надолго? - прокричал Щербаков. Те неопределённо кивнули…

Долетели быстро и без происшествий. Время от времени все поглядывали на отверстия в полу, было неприятно видеть сквозь них летящую мимо вертолёта землю, каждый понимал, что всем летевшим на борту совсем недавно очень повезло – попади пуля пулемёта в двигатель, было бы очень грустно. У сидевшего на бронике Андрюхи было ощущение, что он сидит на листе картона…

База в Калиновской была местами покрыта снегом, но ВПП и асфальтовые дорожки уже оттаяли, будто неведомый инженер начал какой-то чертеж на огромном белом ватмане аэродрома. Сели на взлётке, рядом с ангарами.

Инспекторы и Шербаков направились к штабу, остальные остались у борта, вновь осматривая пробоины. Подошёл не спящий в этот раз часовой – стрельнуть сигарету, и поинтересоваться новостями.

Андрей поразился изменениям на аэродроме. Все самолёты, аккуратно расположенные раньше вдоль ВПП, были хаотично собраны в начале бетонки. В автопарке осталось лишь два ЗиЛа - 131, видимо, брошенные из-за поломки – у обоих впереди видна была жёсткая сцепка. Ни одного авиационного двигателя и НКТЛ вдоль ангаров не было, а сами ангары, по-прежнему раскрытые настежь, были опустошены, их полы засыпаны бумагами, упаковкой от деталей, пустые ящики верстаков выдвинуты или сломаны.

- Да… Что у вас тут – Мамай прошёл? – спросил он часового.

- А х. его знает, мы тут с неделю всего; всё так и было, когда прибыли – с удовольствием затягиваясь «Бондом» (любые сигареты, кроме «Примы», были в Зоне большим дефицитом и стоили денег, «Приму» выдавали бесплатно), ответил часовой.

Вернулся Щербаков. С помощью часового и двух бойцов, прикативших на тележке два тяжеленных ящика без надписей, закинули их на борт, закрепили ремнями.

- Ну, пойдём в столовую, перекусим. – Щербаков уже договорился об обеде. -  Инспектора за нами туда зайдут.

На обед был рассольник, пюре с минтаем в кляре и горячий компот из сухофруктов.

- Нормально харчуют – одобрил Сергеев.  Все согласились.

Отогревшиеся военные, ожидая ростовских офицеров, взяли ещё по компоту. 

- Что с пробоинами, Палыч?

- Обошлось. Завтра в ТЭЧ заклепают, и будет как новенькое всё. Перебитая кость крепче срастается.

- Мина два раза в одну воронку не падает – блеснул знаниями в артиллерийской науке миномётчик Сергеев.

- Ну, не скажи – не согласился Щербаков. – Ты о феномене ошибки выжившего слышал?

- Каком-каком феномене? Расскажи, командир – попросил Сергей, остальные ждали пояснений.

История, больше похожая на лекцию, рассказанная подполковником Щербаковым.

Во время второй мировой войны потери среди бомбардировщиков союзной авиации достигали 40% за вылет.  Пока наши воевали, американцы считали деньги. Сколько стоит обучение лётчика, сколько стоит построить самолёт, как можно сэкономить и ещё больше заработать – с этими мыслями настоящий буржуй ложился и просыпался тогда, ложится и просыпается сейчас. Единственным эффективным способом снизить потери, было усиление броневой защищённости самолёта, возможности которой были очень ограничены – любое избыточное увеличение веса вело к снижению боевой нагрузки и уменьшению радиуса его действия.

- Мы – запомните это, ребята, - одни из последних солдат настоящей рабоче-крестьянской армии, служащих Родине за идею. Через пять-десять лет мы будем как динозавры – вдруг перебил себя Щербаков и внимательно посмотрел на собеседников - впрочем, я хочу рассказать не об этом.

В целях экономии расходов министерством обороны США к проблеме больших потерь самолётов бомбардировочной авиации были привлечены эксперты в области самолётостроения, систем вооружения и защиты самолётов, специалисты по сплавам, двигателям, медики и даже математики для вычисления наиболее вероятных мест поражения самолётов средствами ПВО и истребителями противника, и, соответственно мест, наиболее нуждающихся в дополнительной защите. Были осмотрены более сотни повреждённых, но вернувшихся с заданий самолётов, запротоколированы и систематизированы полученные ими повреждения.

Наибольшее количество повреждений было зафиксировано вдоль днища самолёта и на нижней плоскости крыльев. Вердикт экспертов был однозначен – именно эти места и нуждаются в дополнительной защите.

- Логично, не так ли? – Щербаков посмотрел на спутников, те закивали – логично.

Вот и пендосы так думали. Но был среди них один математик-венгр, который думал по-другому. Фамилия у него была – вот не помню точно – то ли Вальд, то ли Вельдт…

А нужно понимать, что Венгрия была союзницей Германии во второй мировой войне, и жилось ему в Америке не так, чтобы уж очень вольготно. Про него шутили, что написанные им аналитические отчёты служба безопасности забирала у него максимально быстро, чтобы он сам не успел их прочесть. 

 Короче, этот венгр доказал, что усиливать защиту необходимо в тех местах, которые на вернувшихся самолётах не повреждены, и что самолёты вернулись на базу именно потому, что в эти места не было попаданий.  В то же время те повреждения, с которыми бомбардировщики вернулись, не влияют на их живучесть, в тех местах дополнительное усиление брони не требовалось. Те самолёты, повреждения которых были критичны, на базу просто не возвращались. Мысль венгра была настолько нестандартной и неожиданной, но в то же время правильной и логичной, что она получила своё собственное имя и стала называться «систематической ошибкой выживших».

- А ты говоришь – не попадает -  Щербаков засмеялся.

Взглянув на несложную, казалось бы, задачу под другим, нестандартным углом зрения, Андрей вдруг осознал, как много он ещё не знает; ему понравилась эта игра ума. Мысленно он пообещал себе впредь воспринимать любую поступающую информацию критически, прежде, чем делать выводы. Лётчики с Сергеем - это было видно – тоже были удивлены изяществом решения поставленной задачи.

- Красиво - только и сказал Палыч.

Вернулись инспекторы, военные пошли к борту. Каждый думал о своём…

…Через два часа Щербаков уже докладывал начальству о результатах полёта, инспекторы попрощались, угостив Андрея банкой малинового варенья, Сергей принимал доклад своего сержанта о произошедшем за время его отсутствия, а Андрюха показывал Рыбкову пробоины в днище вертолёта.

 

6.

Сослуживец Рыбкова, омоновец из Липецка, сделал царский подарок - подогнал ему пятьдесят упаковок детского яблочного пюре (у МВДшников снабжение было не в пример лучше, чем у армейцев), этим-то Володя и хотел похвастаться Андрею утром. Вместе с мясным пюре, привезённым из Моздока и яичным порошком, получился уже неплохой набор продуктов на первое время.

Вернувшийся из штаба Щербаков сообщил, что с завтрашнего дня питание на ПДС будут привозить, и в столовую ходить больше не нужно. Отведя в сторону Андрюху, он подарил ему разгрузку и аккуратный импортный броник – две вещи, на войне очень необходимые. Расцветка у них была, правда, не армейская – сине-серая, но это была полная и абсолютная ерунда – Андрей был счастлив. Вообще, он сделал вывод в этот день, что для счастья на войне человеку не много надо. Порой, вообще ничего. Просто быть живым и целым – это и есть счастье на войне.

Ночью в палатке десантников чуть не произошёл пожар. Точнее, пожар случился, но его вовремя потушили. Разгерметизировалось одно из соединений трубки, по которой керосин подавался в буржуйку. Рядом с ней, светящейся в темноте малиновым светом, накапало из трубки около литра керосина, его пары воспламенились от раскалённой печки, лужица вспыхнула, осветив палатку ярким светом, огонь поднимался по мокрой от керосина трубке к висящей канистре.

Вспышку первым заметил часовой на улице. Вбежав в палатку и забыв, что нужно кричать в таких случаях, он заорал: «В ружьё!», а сам, скинув бушлат, начал тушить горящую лужу. Огонь потух быстро, канистра не успела загореться, но палатка моментально заполнилась едким чёрным дымом и белыми парами керосина. Всё произошло в одну минуту, не все солдаты успели даже встать с кроватей, а в палатке, и без того тёмной, уже не видно было ни черта, и совершенно нечем было дышать. У кого-то хватило ума сорвать и вынести канистру с топливом на улицу, из палатки слышались крики десантников, которые поодиночке уже начали выбираться на улицу. Через десять минут полуодетые солдаты, к которым присоединились спасатели, смеясь, вспоминали крик часового «В ружьё».

- Хорошо, что не закричал – тону! – подкалывал часового сержант. Так бы ты нас точно не добудился!

 Часовой – герой дня, точнее, ночи - грелся в лучах славы и уважения товарищей. Раскрытая палатка всё ещё плевалась дымом, как Попокапетль. Долго ещё, входя вовнутрь, можно было ощутить запах керосина, но это было уже неважно.

Утром пошёл снег.

Солдаты вышли умываться чумазые, весёлые. В безветренном воздухе медленно снижались десантированные из серого неба снежинки размером с пластинку, скрывая следы ночного происшествия, они тихо ложились на копоть и пятна сажи.  Не было слышно привычного гула двигателей, сквозь падающий снег смутно просматривались силуэты вертолётов. Шаркали лопаты убиравших снег около своего расположения соседей – бердцев.

Вернувшийся из штаба Щербаков сообщил спасателям, что из-за нелётной погоды полётов сегодня не будет, объявил ПХД[46] и достал из-за пазухи двухнедельного щенка-кавказца.

- Командир, у нас с питанием, конечно, не очень… Но всё же не настолько… - пошутил Рыбков.

- Наоборот, - вырастет и будет охранять наши запасы!

- Носки лётные из шерсти вязать будем!

- Свитера!

- Будем беречь его как НЗ! – посыпались предположения.

- Пикацисты… Думайте лучше, как назовём щенка. Есть предложения?

От предложений не было отбоя:

- Винт! Керос! (керос сразу отклонили из-за неблагозвучности)

 - Джек!            

- Душман!                                                                                                                                                                                                                          

- Джульбарс!

- Пират!

 Остановились на «Байкале». Читинцы были довольны, остальные крутили их на «магарыч».

Догадались уточнить гендерную принадлежность щенка, оказалась – девочка.

- Будет «Пальма» – сказал Рыбков. Так и порешили.

- Парни, есть идея – сказал Щербаков. Давно хочу баню организовать у нас в ПДС. Вы как на это смотрите?

- Мы – за! А что нужно делать?

- Ну, во –первых, нужно сделать будку для Пальмы – этим займётся кто-нибудь из ребят Сергея…

Решили заполнить пустые ящики из-под ПТУРов песком (и того и другого было в избытке), сложить из них стены, крышу и полы сделать из досок (для этого разобрать опять же ящики), буржуйку взять в ТЭЧ (кто-то видел у них лишнюю), для душа промыть двухсотлитровую бочку из-под масла Шелл (в этих бочках было окошко, в котором можно было видеть уровень воды), установить над буржуйкой и подвести к ней воду из большой емкости, в случае сильных морозов предполагалась заливка води в бочку вручную.

 Учитывая, что спасателей с десантниками было почти тридцать человек, рассчитывали закончить за день. Выбрали место рядом с оврагом (для стока воды) метрах в пятидесяти от палатки десантников в сторону речки, расчистили, поделились на бригады, и работа закипела…

Андрюха с Володей разбирали ящики и вытаскивали из них гвозди. К обеду досок было уже на приличную фазенду или на костёр для десятка - другого рыжеволосых зеленоглазых ведьм.

Тогда же были готовы стены, начали обшивать их изнутри, устанавливать бочку, отмытую от масла, и воняющую керосином, Щербаков с Серёгой делали полки, к строителям присоединились некоторые – наиболее дальновидные – вертолётчики.

 Темнело рано, заканчивали строительство при свете переносок и фары – искателя Урала ОБАТО[47].

Получилась вполне приличная «дачная» банька с парилкой, душевой и предбанником, дровяным отоплением и пахнущими смесью сосновой смолы и краски полками.

 Наконец, около девяти вечера, обложив буржуйку в бане голышами с Аргуна, зажгли дрова.

 Через час термометр, выпрошенный у метеорологов, показывал восемьдесят градусов выше ноля, вода в бочке прогрелась до почти терпимой и первая партия купающихся в составе пяти человек (желающих было значительно больше), раздевшихся в тёплом предбаннике, отправилась на очистку тела и души.

Вышедшие спустя два часа чистые и попахивающие керосином военные, не скрывали своего блаженства, жалея только об отсутствии веников. Банный день плавно перетёк в банную ночь – последняя партия купающихся вышла из бани в четвёртом часу утра.

 Через несколько дней слух о супербане разлетелся по всему аэродрому и, хотя баня ПДС была не единственной на базе, от желающих попариться не было отбоя. Бывшие сосновые доски бывших ящиков от ПТУРов, превратившиеся в гигиенический и эстетический архитектурный объект, видели голые спины (и не только) всех видов, национальностей, званий и даже полов.

 На следующее утро сладко спящего Андрея разбудил Володя.

- Умывайся и летим.

- Куда? Завтракать не будем?

- Потом узнаешь. Потом позавтракаешь. Давай быстро.

- Не слишком-то ты разнообразен в ответах….

Пока Андрюха умывался, Рыбков бросил в сумку две банки тушёнки, хлеба... Андрей одел броник и разгрузку (подумал с досадой - так автомат и не пристрелял…). Побежали к борту вместе с пятью десантниками и сержантом.

Встретил их Равиль.

- Двадцатьчетвёрки[48] будут работать сейчас в Н–ском ущелье – там полчаса назад колонну наших здорово потрепали, похоже – засада. Мы будем висеть в стороне, на всякий случай, там бой ещё идёт… Взлетаем через пару минут – сразу за двадцатчетвёрками.  Равиль кивнул в сторону двух прогревающихся вертолётов.

 Совсем рассвело. В ярком утреннем солнце, как будто на экране телевизора, вращая винтами – жух! -жух! -жух! – стояли два борта, вокруг суетились оружейники – по трое у каждого борта, откатывали тележки, в стороне стоял ТЗ[49], солдат-срочник сидел на крыше кабины. Время остановилось. Казалось, можно выпить стакан чая, пока редукторы делают полный оборот. Появились лётчики с МИ-8. Шаг. Ещё шаг. Пятно на лётной куртке командира. Прожжённый электролитом комбез правака. Медленно шевелящиеся губы Равиля. Словно зафиксированная группа десантников – сразу со всех сторон, будто десятки камер, каждая по кадру, снимают группу по периметру. Тень вертолёта, плывущая в струях выхлопа по бетону…

- Пошли! - Володя хлопнул его по плечу. Ми-24, один за одним взмыли в небо.

 Андрей последним вошёл в вертолёт. Через минуту выброшенный в иллюминатор аэродром скрылся из виду.

 Летели минут тридцать – может быть меньше, время не ощущалось.  В начале ущелья, игрушечного с высоты, начали описывать небольшие круги. Порой удавалось увидеть колонну техники внизу, некоторые машины горели, клубы черного дыма поднимались вертикально вверх (зафиксировал – в ущелье нет «эффекта коридора») Видны были вспышки – внизу шёл бой. Вертолёт делал вираж, и всё исчезало.

МИ-24, идя уступом, начали «отрабатывать» НАРСами по обеим сторонам ущелья (хотелось надеяться, что бойцы из колонны не стали отходить далеко от машин), дойдя до конца ущелья развернулись, и продолжили работать в обратном направлении.

 - У 104 борта повреждение основного винта - прокричал Равиль (он был в наушниках, и слушал переговоры по рации).

Вот оно! Сейчас 104 сядет (а может, и упадёт) в этом ущелье и …

 …Соберись. Садимся. Автомат – с предохранителя сразу после приземления – десанты прикроют, если что, на расстоянии видимости с Володей перебежками к севшему борту. Достаем лётчиков и – по состоянию – или прикрываем их отход к восьмёрке, или с десантами вытягиваем их на руках или носилках. Хотя какие тут носилки…Сердце стучало, как отбойный молоток, но мысли были ясными, чёткими. Один борт сделал ещё разворот, второй (104?) начал удаляться, МИ-8 снижался. Рука сжала цевьё. После трассера – три патрона. Три! Всего три. С собой – четыре магазина, максимум, пять - десять минут боя. Четыре мало! Нужно больше! Ноги напряглись, как у лыжника, Андрей чувствовал, как дрожит от напряжения вертолёт (комиссия в этом году уже продлевала ресурс двигателей в полку, все об этом знали, сейчас думать об этом было мерзко). Скорее всего, они постараются лётчиков захватить, значит, будут в лесу рядом с бортом. Внимание!

- Возвращаемся! 104 принял решение лететь на базу – лицо Равиля – серьёзное, напряжённое, - немного смягчилось. Возвращаемся! 102 прикрывает.

Вертолёт начал набирать высоту.

Андрей оглядел салон вертушки. Рыбков, стоя на входе в кабину лётчиков, смотрел сквозь прозрачный пол вниз, на землю, на лес, слушал жестикулирующего правака, кивал. Картинка запечатлелась в памяти. А что если это мне снится? Или я – это совсем не я? Десанты прилипли к иллюминаторам, пытаясь понять, что происходит под ними, на дороге между двумя опушками леса. Понятно было одно – бой ещё идёт.

На въезде в ущелье, окутанная дымами выхлопов, показалась колонна танков.

 

7.

На обратном пути пролетали мимо нагромождения труб, комплексов зданий, цехов, ангаров, в стороне на стебле-трубе расцвел огромный цветок газового факела.

- Нефтеперегонный завод – пояснил Сергей.

На фоне окружающих его руин завод выглядел неповреждённым.

- Он работает, что ли? Его разве не должны были уничтожить в первую очередь?

- Завод не трогают не «они», ни наши. Строгая команда из Москвы. Бывало, духи там отсиживались, потому что они тоже знают – завод не тронут.

- Ну а мы?

- А что мы? Ты думаешь, мы тут Родину защищаем? Ты представляешь. сколько тут денег кому-то в карман капает? Кому война, а кому мать родна. – Сергеев отвернулся.

Весь маршрут – от ПДС до борта, потом полёт и возвращение, занял от силы полтора-два часа. На подлёте к аэродрому Равиль передал новый приказ – взять на борт группу прокурорских, доставить их в точку назначения и обратно. Приземлились.

Володя достал прихваченную утром тушёнку, подкинул на руке.

- У вас как с харчем? – обратился он к Сергею.

- Никак.

- Ясно. Старый солдат службу знает. Открывайте – кинул банку десантнику.

Равиль сказал, что он с лётчиками завтракал, достал откуда-то гражданский никелированный трёхлитровый термос и начал разливать по котелкам бойцов чай. Пока ждали прокурорских, съели две банки на семерых. Запили вкуснейшим чаем с чабрецом, повеселели.

- А куда летим? – спросил Равиля Андрюха.

- В горы.

Он назвал село, часто упоминавшееся в новостях месяц назад.

- А зачем?

- Узнаем потом. Думаешь, нам докладывают?

Подошли прокурорские в новеньких, неловко сидящих на них пехотных камуфляжах, с папками, чёрными кожаными сумками, один с фотоаппаратом с широкоформатным объективом, не поздоровавшись, сели поближе к кабине.

Летели на юго-восток.

Андрей наблюдал за ними в упор, не отводя глаз – ему были не по душе не здоровающиеся люди. Прокурорские – ухоженные парни (один точно с маникюром), переговаривались друг с другом (безразлично поглядывая сквозь солдат и не задерживая взгляд на спасателях). Тот, что постарше, жестом попросил у Равиля наушники. Равиль (по губам было видно) спросил: Зачем? Тот ответил, Равиль снял их с себя и передал ему.

Вместо ботинок на ногах – чистые партикулярные туфли, без автоматов (скорее всего под бушлатами ПМ), чисто выбритые, свежие, пахнут не керосом с копотью, а духами - для них война была не такой, как видели её десантники или спасатели. «Какого лешего они духами облились?» - раздражённо думал Андрей, злясь почему-то больше на того, что с маникюром. Ему казалось, что именно этот пижон пахнет духами. Он вспомнил, как их обстреляли по пути в Моздок, зло подумал: «Прилетит она – никакие духи не помогут, она разбирать не будет, кто чем пахнет». В памяти всплыло, как перед армией они с другом накостыляли после кабака двум таким же хлыщам (чуть помладше те были) за то, что они по-хамски приставали к девушкам из их компании— один из них сбежал, а второй, уже лёжа, показывал удостоверение и кричал, что он прокурор... Ему хотелось понять, о чем думают они, ещё более чужие здесь, чем он сам, ведь лететь на войне неизвестно куда неизвестно с кем, когда от тебя пахнет Bulgary – удовольствие то ещё…  Впрочем, они-то знают, куда мы летим… Зачем они здесь? Как они для себя объясняют происходящее?

Есть что-то завораживающее в силе, которая притягивает, сшибая порой лбами незнакомых людей для выполнения общей цели. Толкнул Володю.

- Спроси их – куда летим?

- Не беги поперёд паровоза, отстань.

...Андрей смотрел в иллюминатор на растущие на глазах белые горы, посыпанные, будто жжёными спичками, голым лесом, и вдруг поймал себя на мысли, что перестал думать о будущем. Он не был суеверен, да и произошло это не по его желанию – его мозг самостоятельно включил какой-то защитный барьер, как силовое поле в фантастических книгах, проникнуть через который не могли мысли о доме, о дорогих сердцу людях – эмоции стали беднее, чувства (за исключением тех, что были необходимы для коммуникации с товарищами) вынужденно притупились, мечты и мысли о будущем были как лишние килограммы на марш-броске – лишали сил, обездвиживали, обезволивали. Андрей видел, что не он один это испытывает – люди старше и опытней его так же ежедневно вручали свою судьбу Всевышнему, порою сами не отдавая себе в этом отчёт, а вечером, лёжа в кровати, обводили в календаре ещё один ушедший в вечность день. А как же «те»? Они были в его сознании некоей очень сплоченной массой со взрывным потенциалом, замешанном на обычаях, религии и ненависти. Нейтральные (а порой и презирающие, и ненавидящие друг друга) в повседневной жизни, в условиях войны (а для большинства из них «них» это была справедливая, священная война) они сплачивались необычайно. Подобный менталитет, обычный для родоплеменной общины относительно небольшого горского народа, был настолько же непривычен (в целом) для тех, кто был на стороне федералов, насколько всё, что было связано с образом жизни (вызванным, исторически, тысячелетним развитием соседской общины и его ломкой в последние несколько-с конца восьмидесятых- лет) условных «русских», было аморальным и омерзительным для многих чеченцев.

Глядя на выбритых военных чиновников, мысли Андрея переключились опять на себя.

Ему скоро двадцать, а он до сих пор не брился. О чём это говорит? О недостатке тестостерона в организме? Ведь даже ребята младше меня имеют по утрам настоящую мужскую щетину…, впрочем, вряд ли это только тестостерон – культуристы вкалывают себе литры метандростеналона – и ничего, не заросли с ног до головы. А местные все поголовно бородатые и без анаболиков. Законы Менделя в действии. Представляю, каково при Петре боярам да купцам без бороды было остаться – всё равно, что посреди отчётного концерта областной филармонии у дирижера бы свалились штаны - срам… а чего это там тёмное такое между деревьями? Лужа. Похоже, родник растопил снег… Ну да, при Петре я точно в накладе не остался бы… Чем там Намалдин с Суворовым сейчас занимаются? Намалдин, наверное, журналы подготовки заполняет, а Суворов ему про Германию рассказывает… Внизу показались люди… техника… село… Прилетели, что ли?

Вертолёт сделал круг и начал снижаться метрах в трёхстах от окраины села. Немного дальше у подножия горы начинался прозрачный сейчас лес, уходящий вверх почти до самой вершины.

Не дожидаясь остановки винтов первыми вышли прокурорские. За ними – Сергеев со своими ребятами, потом Андрей с Рыбковым. Огляделись. Метрах в тридцати от вертолёта, рядом с какой - канавой, группой стояли военные, неподалёку - два Урала и БТР. Прокурорские направились прямиком к ним, бросив почему-то Равилю – оставайтесь здесь. Десанты и спасатели остались у борта наблюдать за происходящим. Сергеев сказал Андрюхе:

- Теперь понятно зачем тут прокурорские …

- Ты думаешь? ...

- Да чего тут думать! – зло сказал Сергеев, и кивнул в сторону Уралов - на лобовых стёклах грузовиков были приклеены листы бумаги с цифрами «200».

Пока прокурорские, стоя, писали что-то на своих планшетах, из траншеи начали выносить тела погибших бойцов, грузить их в кузов грузовика. Один из прокурорских фотографировал. Володя и лётчики, до этого переговаривавшиеся в сторонке, направились к траншее, пробыли там минут пять и вернулись. Серые лица. Потерянный взгляд. Жадно и долго молча курили. Андрей направился к траншее.

- Не ходи туда – вслед крикнул Рыбков. Он отмахнулся.

- Их похоронили местные – рассказывал военный записывающему прокурору. - После боя. Сейчас, когда власть поменялась, кому-то из них пришла в голову мысль, что, если они не расскажут об этом, их могут принять за соучастников, скрывающих преступление. Вот и сообщили…

Андрей обошёл военных и заглянул в траншею, где занимались своим скорбным делом солдаты из похоронной команды. Долго смотрел, окаменев, не имея сил сделать шаг, даже дышать кажется, перестав, на то, что осталось от его ровесников. Дурацкая мысль крутилась в его голове, и он всё не мог её отогнать – вот кто точно уже никогда не будет бриться… Боже, какой же чушью забита твоя голова! А главное, то, о чём нужно помнить всегда – вот оно - лежит, не будучи уже ничем, кроме тлена и теней прошлого… С трудом оторвал взгляд, повернулся, тяжёлыми шагами пошёл к вертолёту. Всё думал, думал… Вот их нет уже и никогда больше не будет. Их родители ещё ничего не знают. Ходят на работу, смотрят телевизор, ждут письма от сына… а письма не будет! Уже никогда не будет! Кто заплатит за их смерть? Кто отдал приказ этим ребятам, не подумав о том, что их дома ждут их матери? Кто оставил их здесь? Не прикрыл, не вытащил, пусть даже мёртвых, но – сразу? Кто отдал приказ тому, кто отдал приказ? И как он, тварь, спит сейчас – спокойно?

… Будто кто-то на ухо шепнул: «Он-то спит спокойно. И просыпается каждое утро, наверное, не один. Что ему? Завод же стоит! «Республика восстанавливается»» А эти… уже не проснутся! Какие же вы твари, те, кто жизни молодых салаг, мальчишек, продаёте за серебряники! Не за Родину отправляете их погибать, не за маму и жену, а за ваши мерзкие мысли и грязные деньги! Андрею хотелось совершить что-нибудь ужасное, жестокое, и он гнал, гнал от себя эти мысли...

Много он успел подумать за те пятьдесят бесконечных шагов, пока возвращался к вертолёту, так много, как никогда в своей жизни, наверное, не думал. Вспомнились слова из когда-то прочитанной книги «…всё тлен и прах и суета сует…», или как-то так было в ней написано… И ещё одно понял он в тот день – все они – все, кто тут есть, могут помочь друг другу только сами, потому, что никто им в случае чего даже пытаться помогать не будет… И что если даст ему Всевышний вернуться домой, он должен дать этому миру то светлое, что не успели отдать ему эти ребята…Такая истина ему открылась во всей её ясности, откровенности и безнадёжности, и как любая истина, она сделала его немного мудрее и немного старше.

Он подошёл к вертолёту, и посмотрел в глаза своим товарищам уже другим – повзрослевшим взглядом. Через два часа уже летели на базу. Говорить не хотелось.

…На аэродроме Володя раздобыл где-то водки и пошёл пить к лётчикам на модули. Андрей направился к Серёге – АОшнику. Серёга обрадовался ему, как старому знакомому, много разговаривал – был слегка навеселе (не иначе, спирт дегустировал). Жили они в КУНГе вчетвером, условия почти королевские – автономное отопление, телевизор, радио, электрочайник, нового образца –запечатанные в пластик –армейские сухпаи.

Серёга рассказывал скабрезный случай со своей знакомой, и хотя получалось живо и смешно, Андрюхе было немного неловко – он не понимал мужчин, рассказывавших о своих похождениях…

- Ты мне лучше расскажи, откуда такое богатство? – перебил его Андрей, кивнув на аккуратную стопку сухпаев в углу КУНГа.

- Слушай, ты, наверное, голоден? Извини, не предложил…Сейчас перекусим – радушно засуетился Серёга – неплохой и открытый, в общем, парень, - вскрыл пакет, разложил содержимое на столе, откуда-то сбоку и сверху достал полуторалитровую прозрачную бутылку, одним движением плеснул по четверти в два гранёных стакана.

- Спирт, всё спирт – кивнул он одновременно на стаканы и на продукты. – Ну, будем!

- Слушай, давай без тоста – сказал, подержав стакан в руке Андрей.

- Как знаешь…

Неразведённый спирт обжигающе-маслянисто пролился внутрь пищевода, и хотя сразу потеплело, его вкуса Андрей не почувствовал. «Сжёг себе на хрен все рецепторы» проворчал проснувшийся внутри Андрея фельдшер… Он же засобирался в ПДС – на улице начало смеркаться - не хотелось греть животом бетон. Спасатель бы ещё посидел…

«У меня раздвоение личности начинается, кажется» - подумал Андрей и загасил конфликт военного с медиком внутри себя на корню.

- Спасибо, Серёга. Теперь твоя очередь – заходи. У нас баня есть – похвастался Андрей.

Попрощались и разошлись.

Подойдя к ПДС, он услышал разговор на повышенных тонах в палатке десантников, поздоровавшись с часовым, зашёл в палатку и увидел такую картину:

Сержант Андрюха – здоровый детина - прижав Володю Рыбкова к спинке кровати, согнутой рукой давит извивающемуся худому Рыбкову на горло, видимо, чтобы тот не кричал. Присутствующие в палатке молча наблюдали за происходящим.

Андрей бросился к дерущимся, оттолкнул сержанта (тот был на голову выше его, посмотрел с удивлением на наглого спасателя), вскользь глянул на Рыбкова - тот был цел, только из носа вытекло несколько капель не то крови, не то юшки…

- Что, зёма, кулаками помахать захотелось? Ты чего дизелишь тут? – Вежливо поинтересовался Андрей у сержанта. - Драться хочешь – дерись со мной – продолжал он, отчётливо понимая, что если тот примет предложение, для Андрюхи оно закончится госпиталем. - Ты, я смотрю, только на своих кулаками готов махать, на большее не способен?

– Разберись сначала, что тут твой прапорщик барагозил, а потом вписывайся за него. - примирительно сказал опешивший сержант.

Поостывший Андрей на полтона ниже заверил его, что будет вписываться за того, за кого посчитает нужным.

- Давай, рассказывай, чего тут у вас произошло.

Выяснилось, что подвыпивший Володя попытался строить десантов по поводу внешнего вида и вообще дисциплины, на что получил резонный ответ, что у них есть свой командир, и ни от кого, кроме него, они замечания, да ещё сделанные в таком тоне пьяным прапорщиком, выслушивать не намерены. Володя начал кулаками махать, вот его и утихомирили… Остальные подтвердили, что так всё и было.

Андрюха забрал сидевшего на кровати и ожидавшего окончания разговора Володю и повёл его в домик, по пути высказывая ему всё, что он думает о его поведении. На пороге Володя остановился, посмотрел ему в глаза и протрезвевшим голосом сказал:

- Спасибо, Андрей.

- Пожалуйста. Хватит мне на сегодня впечатлений. Я спать.

8.

Утром Андрей проснулся очень рано – все ещё спали. Он долго лежал в темноте с открытыми глазами, слушая дыхание взрослых мужчин вокруг себя. Вспомнилось вчерашнее – и бой в ущелье, холодок ствола автомата, к которому прижимался щекой, когда готовился прыгать из вертолёта, чтобы бежать за лётчиками. Чувство, которое он испытал тогда (для себя он назвал его решимостью, хотя правильнее было бы назвать «отчаянностью», чувством отодвинутого в угол души страха), он уже испытывал. В первый раз - в седьмом или восьмом классе, когда он переехал в другой микрорайон, и пришлось сменить школу. Несколько парней после уроков пытались «прописать» его, «новенького», прятаться и убегать от старшеклассников было некуда, да и бессмысленно, - понимая, что другого выхода всё равно нет, он схватил с земли обломок металлической трубы и разогнал тех ребят – их было трое или четверо, и сам потом удивлялся, как это ему удалось.

Тот Ми-24, который он готовился спасать вчера, издавая невообразимый визг поврежденной в ущелье лопастью несущего винта, благополучно добрался до аэродрома. Андрей ходил смотреть – повреждённая оконечность раскрылась, как розочка, однако надёжная сотовая структура несущей часть лопасти была не разрушена несмотря на чудовищные нагрузки, и именно это спасло вертолёт.

Думал о ребятах, тела которых вчера эксгумировали – думал о том, что нельзя о них не думать, и знал, что помнить о них будет всю свою жизнь, потому что они это заслужили, оставшись там навсегда, молодыми полными надежды и желания жить, думал о том, что из тех, кто был в этом селе, не вернулся никто – иначе бы их нашли намного раньше…

Думал о Володе – взрослом усатом военном, сын которого почти ровесник Андрея, - о том, что внешность обманчива, и взрослые мужики порой ведут себя как… ну, в общем, неправильно…  И в то же время понимал, что не заступиться за него не мог. Пытался представить себе, что принесёт ему наступивший новый день, и заранее принял его таким, каким он будет – с ним были его старшие товарищи, друзья – те, которые сопели сейчас рядом, и он знал, что на то время, что соединила их судьба, они будут рядом с ним до конца...

Утро выдалось ясное, солнечное, морозное. После завтрака собрались в карьер на стрельбище. Андрей взял АКС и четыре магазина с патронами, Щербаков был ещё и счастливым обладателем Стечкина.

Пошли группой человек в десять, метров через двести, между стоянкой бердцев и ТЭЧ свернули в сторону реки. Через пятнадцать минут были в карьере, по периметру которого тут и там виднелись колышки растяжек сигнальных ракет. В карьере раньше добывали то ли щебень то ли ПГС[50] (Андрей не очень в этом разбирался), в глубине карьера, метрах в трёхстах от линии огня, стоял рыжий от ржавчины сожженный БТР, весь в черных точках пробоин разного размера.

Прикрепили бумажные мишени на вкопанных в землю полосах металла, расставили принесённые с собою бутылки, поделили мишени, осмотрелись, подождали отставших и вернулись на линию огня. И тут началось! Ни команды «Заряжай!», ни «Огонь!» - бахать начали одновременно со всех сторон, с близкого расстояния, в лицо летели горячие гильзы стрелявших рядом военных. Оглохший на секунду Андрей, вспомнил стрельбу командира роты из Стечкина поверх голов бойцов его роты на полосе препятствий в Тарском ущелье, когда они, по шею в воде, перебирались через какой- то пруд (следующий пруд они, почти ничего не слышащие от стрельбы и почти уже ничего не видящие) форсировали в противогазах. Когда они преодолели полосу разведчика, командир роты сказал им – нужно привыкать к звуку боя, чтобы он не вгонял вас в ступор. С его слов, он стрелял боевыми патронами, и что-то подсказывало бойцам, что это было правдой… Через секунду он нашёл свою мишень, и одиночными вогнал в неё почти весь магазин. После трассера переключился на стрельбу очередями, прицелился в консервную банку и выпустил в неё оставшиеся патроны - банка отлетела, и больше он её не видел. Андрей перезаряжал магазины, выбирал цель и стрелял, стрелял короткими и длинными очередями, опять одиночными… Вокруг мишеней и БТР вскипали земляные гейзеры от пуль…

 Вообще, АКС ему понравился – обладая не таким мощным патроном, как у привычного АКМС, стрельба из него была более… мягкой, что ли, что касается именно того автомата, что был у него в руках, казалось, что он был отлично пристрелян, но нужно было ещё проверить мишень.

Оставив не расстрелянным один магазин, (ему не улыбалось остаться совсем без патронов), Андрюха отошёл в сторону, решив дождаться окончания стрельбы, чтобы проверить мишень. Через несколько минут выстрелы стали звучать реже, и Щербаков крикнул – «Закончить стрельбу!»  Пошли смотреть мишени – Андрей остался доволен результатом; процентов восемьдесят пуль вошло в мишень, оставив в ней большую прореху, остальные оборвали её края. Довольные и возбуждённые, пошли назад обсуждая детали стрельбы. Уже подходя к ПДС услышали редкие одиночные выстрелы со стороны палатки десантников. Спасатели переглянулись и бегом бросились к палатке -  в голове мелькали тревожные мысли.

- Что тут происходит? – спросил на бегу Шербаков у греющегося дымом часового.

- Пацаны мышей стреляют, товарищ подполковник – спрятав окурок за спиной и вытянувшись, ответил часовой, начинавший понимать, что сейчас разразится гроза.

Забежали в палатку – там на кроватях полулежало четверо бойцов с автоматами в руках, к запаху керосина в палатке примешивался запах пороха.

- Смирно! – Из-за спины спасателей прокричал часовой. Бойца подскочили с кроватей, выровнялись.

С докладом подошёл вчерашний спарринг-партнёр Рыбкова. Доложил, что так, мол, и так, «лейтенант Сергеев убыл с частью взвода для получения патронов на склад». И «за время его отсутствия происшествий не случилось»…

- Бойцы, чем вы думали, открывая стрельбу на территории аэродрома? Чья это была идея?

- Какого черта вы вообще стреляли? – Щербаков был спокоен, и это пугало. – Вы понимаете, что только по счастливой случайности вас всех комендантская рота ещё в яму не посадила?

 - Докладывай – обратился к сержанту.

Оказалось, что десантников одолели мыши, набежавшие в теплую палатку с окрестных полей, и прочно в ней обосновавшиеся.

- Пешком ходили – товарищ подполковник – оправдывались десанты.

Кому –то пришла в голову идея – пассатижами вытаскивали из автоматных патронов пули, отсыпали часть пороха из патрона, чтобы снизить мощность заряда и закрывали патрон «хлебной пулей» - мякишем. Работа кипела, через полчаса охотничья команда начала отстрел (тут и там на брезенте видны были следы настигшей мышей кармы) грызунов.

- Они чуму переносят, товарищ подполковник. – жалостливо тянул сержант. - Одним словом вредные твари.

- Куда солдата ни целуй - везде жопа, - шепнул Андрюхе Володя. Тот промолчал – во-первых, сам был солдатом, а во-вторых – он почувствовал в словах Рыбкова удовлетворение от грядущего наказания десантников и их сержанта. Ему было это неприятно.

- Ага. Я смотрю, они тут все зацелованные ходят...

- Сейчас в палатке объявляю ПХД. По возвращению командира доложите ему о произошедшем – пусть он сам назначит вам наказание. Щербаков обратился к сержанту:

- Мне ты доложишь о наложенном взыскании. Ясно?

- Так точно…

Десантником уже было ясно, что за залёт придётся отвечать. Казавшаяся замечательной и весёлой поначалу идея, выглядела уже не столь забавно, и, главное, совсем не умно.

 Спасатели пошли обедать, а десантники наводили порядок, гадая, чем же закончится эта история.

За столом разговор шёл о разного рода происшествиях с оружием, разных, но в основном-забавных.  Спасатель Сергей (из всех присутствующих он дольше всех был в командировке, через пару дней его должны были сменить) рассказал о случае, произошедшем пару месяцев назад.

 

Рассказ Сергея о рядовом Шестеринове, и роли фамилии в жизни человека.

Вот что не говори, а фамилия часто характеризует её обладателя. Я, например, ещё ни разу не встречал Убей-Волка и Великого-зятя которые бы не любили сала, мне ни разу не попадался глупый Рабинович и попадись мне некто с фамилией Чикатило, признаюсь, я не сразу бы смог преодолеть своё, скажем так, недоверие к нему. Скажете – предрассудки? Не буду спорить, но и поделать с собой ничего не смогу.

 Стояли здесь десанты – то ли с Рязани, то ли с Новороссийска – не помню уже, - и был среди них боец, откуда-то с Сибири – не то из Тюмени, не то из Нефтеюганска, по фамилии Шестеринов. Крепенький паренёк, на турнике просто чудеса творил, тихий такой, молчаливый. Отслужил он к тому времени уже полгода, можно сказать, не салага уже. И вот что-то начало с этим бойцом происходить – то мозоль себе натрёт, то чирей у него на причинном весте вскочит, понимаешь… И вроде как ничего необычного не было – в армии всякое бывает, да и не всегда своими мыслями солдат с офицером поделится, да только начал замечать я – вроде как этот боец себя жалеть начал и бушлат у него хуже, чем у соседа, и сапоги не такие, и кормят хуже собак... А на гражданке сейчас кто-то с девочками гуляет, пока мы тут бэтэров[51] кормим… Так то оно так, да только мысли такие на пользу солдату не идут, и службу нелёгкую легче не делают. Сядет, бывало, и смотрит в одну точку – вроде, как вышел и не вернулся – и молчит, молчит… Ребята сначала его разговорить пытались, а потом рукой махнули – а что с ним поделаешь, если он на доброе слово ведро яда выльет (это я к тому, что сарказм его и намёки никто из окружающих не ценил). А что у него там на душе творилось –чёрт его знает, он лишний раз и поздороваться не хотел…

И вот сижу я как-то с бойцами вечером в палатке – печку только в первый день тогда установили, холодно уже по ночам стало (а он, когда буржуйку заносили, ещё спросил: «А что, говорит - мы тут всю зиму стоять будем?»), - сидим, общаемся. Он вышел куда-то.

- А, вспомнил, – он часовым заступил. - Вдруг – слышим: хлопок, негромкий такой хлопок, и тут же звук по палатке – шлёп, шлёп, шлёп – как будто посыпалось сверху что-то.  И тишина… Автоматы похватали, выскочили мы на улицу – смеркалось уже, смотрим, а на фоне заката вроде бы не хватает чего-то. Точно! Сортира нет! И вроде как бормочет с той стороны кто-то, стонет. Подходим, на месте сортира – яма, а в ней боец наш, страдалец, копошится…

Он, оказывается решил свести счёты с опостылевшей солдатской жизнью, и не придумал ничего лучше, как взять РГД-5[52], закрыться в туалете и вырвать кольцо. Да только вот толи испугался в последний момент, толи передумал, только гранату в очко бросил.  Густая жижа поглотила силу взрыва и без того не мощной гранаты, взрывной волной туалет раскрыло, как бутон, а сам горе-самоубийца, продолжая поэтические сравнения, оказался в центре, так сказать, этого «цветка». В самом кратере зловонного вулкана.

Достали его. Цел почти - так, заноз нахватался только, ну и … ароматом пропитался, конечно.  Отправили его ночью под конвоем в баню отмываться, да там же комендантским его и сдали по рапорту, до прибытия прокурорских.

Ох, и попили нам крови они – с каждого объяснения брали, всё дедовщину искали. Да откуда она, дедовщина-то, когда у каждого солдата автомат с патронами боевыми?

Комиссовали его в итоге. Десантов тех от нас убрали.

А туалет на новом месте новый поставили. Так-то.

- Была бы дедовщина, он бы эту гранату в палатку кинул – сказал кто-то.

- Ну, не знаю. А мне кажется, тут всё дело в фамилии – закончил рассказ Сергей, понимая нелепость своего предположения, но упрямо настаивая на нём – просто ему нравилось «обыгрывать» фамилию солдата, который был ему явно неприятен, связывая её с его странными поступками.

Андрею поступок солдата (который он совсем не одобрял) напомнил почему-то выбрасывающегося на берег кита.

Вспомнил, как однажды, в первый раз получая оружие для охраны Комитета[53], не расписался в одном из двух журналов (просто не знал, что их, оказывается, два). Сержант - дерзкий «слон», несколько раз спросил:

- Кто не расписался в журнале?

(А Андрюха-то был уверен, что расписался, и поэтому молчал).

Сержант проверил росписи пофамильно, и с угрожающим видом, нецензурно ругаясь, направился к Андрею (зачем?). Не отдавая себе отчёт в том, что он делает, Андрей инстинктивно направил в его сторону автомат – как палку, не как оружие (да и магазин был не пристёгнут), однако сержант заметно струсил, попятился назад, и только после этого соизволил объяснить салагам, что журналов два: один журнал – учёта оружия, второй – боеприпасов. Больше тот сержант Андрею не хамил.   

Остаток дня прошёл в стирке формы и чистке оружия -  в порядком закопчённой форме он стал напоминать себе Смока Белью.

Вечером ходил смотреть, где раньше стоял туалет.

 

9.

Утром в дверь постучали, на пороге стоял солдат-посыльный.

- К подполковнику Щербакову.

Посыльный вполголоса сказал подполковнику что-то, они поговорили ещё несколько минут, после чего солдат ушёл, а Щербаков подозвал к себе уже одевшихся Рыбкова и Андрея и объявил, что они летят с бортом Равиля в станицу Ас-ую. В сопровождении полетит группа десантников Сергеева. Вылет через 20 минут.

Наскоро позавтракали, вышли во двор, усилиями провинившихся десантников превращённый в тестикулы домашнего кота – булыжниками, принесёнными с реки, были обозначены дорожки (посыпанные, в свою очередь, песком), около бани лежали доски, напиленные по сорок сантиметров из разобранных оружейных ящиков и аккуратно сложенные в двухметровый штабель. Около калитки, над часовым был устроен навес. Сергеев с десантниками был уже во дворе.

Рассвело. Через пять минут были в уже тёплом МИ-8.

- Когда летим, Равиль?

- Скоро.

- В Ас-ую? А что там? Там, вообще, наши сейчас?

- Да наши, вроде. Сначала на Северный полетим, заберём там журналистов, а с ними уже в станицу Ас-ую.

- Каких журналистов?

- Московских. Тебе имена назвать?

- Не, не надо. А ты можешь и имена назвать?

Подошли отходившие лётчики, поздоровались. Через несколько минут взлетели.

Через десять минут садились на Северном[54].

Аэропорт представлял из себя печальное зрелище. Андрей был здесь ровно пять лет назад (он прилетел тогда из Казахстана зайцем на АН-24 в кабине пилотов), ему запомнилась привокзальная суета таксистов, множество торговых ларьков (в Казахстане всё было значительно скромнее тогда), дымы шашлычных из улиц неподалёку, и песня, раздававшаяся из динамиков студии звукозаписи с припевом: «Мы люди гор, мы – чеченцы…» и непривычно внимательные, изучающие взгляды местных исподлобья.

Сейчас на взлётной полосе были, в основном, МИ-8 и МИ-24, однако в отдалении стояли два военных ТУ-154, в гражданской расцветке. Стены здания были посечены пулями и осколками, наспех вставлены стёкла в проёмы окон, мебели – почти нет, в холле аэропорта – одни военные, работал даже буфет (в буфет, как и на улицу рядом с аэропортом Андрей не ходил).  Рыбков встретил знакомого и исчез, пообещав вернуться через пять минут.

Журналистов нашли Равиль с Сергеем – пока Андрей ходил по залу ожидания, те заглянули в буфет. Москвичи – шесть человек - оказались одетыми не по погоде в кожаные куртки сотрудниками двух центральных телеканалов. Большие чёрные сумки, видеокамеры, штативы, некоторые были в очках с цепочками, в разгрузках, у двоих спутниковые телефоны, – всё выдавало в них «акробатов пера и виртуозов ротационных машин».

Поздоровались, пошли к борту. По дороге журналисты кратко обозначили план действий – прилетаем на избирательный участок (в этот день в республике проходили выборы президента), снимаем, берём несколько интервью и возвращаемся. У выхода из здания аэропорта их догнал Володя, неся под мышкой небольшой журнальный столик, а в другой руке – несколько новеньких солдатских касок.

- У земляка выпросил – пояснил Володя, он тут при комендатуре служит. – Помоги, каски тяжёлые.

Взлетели. Журналисты с удовольствием примеряли каски, расспрашивали сквозь гул двигателей солдат о службе, один из десантников оказался москвичом – подарили ему блок сигарет.

- Тяжёлая? – Поинтересовался Андрей, кивнув на камеру, у соседа – крупного бородатого мужика в очках и бейсболке, видимо – оператора.

- Носить можно – тот улыбнулся. – Что, оператором хочешь стать?

- Да я не задумывался как-то… Я вообще-то фельдшер.

- Ясно. Сам откуда?

- Да тут, неподалёку.

- Ну и как здесь? Стреляют? Страшно?

- По-разному бывает. А вы надолго?

- Запишем репортаж, на Ханкале ещё поснимаем и завтра – домой.

- Интересная у вас работа. Путешествуете, с новыми людьми постоянно общаетесь. Нравится?

- Я геолог по специальности, на телевидении больше восьми лет уже. Нравится, конечно, хотя и тут своих проблем хватает. Давно служишь?

- Семь месяцев. Чуть больше.

- Ого. Черпак уже? Или как там - слон?

- Типа того. А у вас дети есть?

- Есть сын, в МХТИ учится. Он со своей матерью живёт. Я – отдельно.

- Понятно. Что в столице говорят – когда война кончится?

Журналист внимательно посмотрел на Андрея.

- Войны быстро только начинаются. А заканчиваются - когда воевать становится невыгодно. Лично я думаю, что к выборам – в следующем году закончится. Ты о маленькой победоносной войне слышал?

- Вы о русско-японской войне говорите?

- Да. Тогда думали, что маленькая война с Японией в Корее приведёт к укреплению власти, а она привела к Первой русской революции. Так-то…

- Да кто же сейчас в революцию пойдёт? Только-только коммуняк скинули. Свобода.

- Вот она – свобода, парень. – Он кивнул в иллюминатор. – Понял? Меня Владимир Михайлович зовут, Владимир. Он протянул руку.

- Я Андрей.

В шумном салоне вертолёта разговаривать было неудобно, замолчали.

Летели вдоль шоссе. Внизу белели поля, лесополосы, по трассе ехали машины. Восемь лет назад Андрей с отцом был в этой станице – там у него жила двоюродная сестра, тётка Андрея. Ему запомнился огромный сад с фруктовыми деревьями, гостеприимная родственница, которую он видел в первый раз в жизни, рассказы отца об истории станицы. Они ехали из Баку в Краснодар, поэтому погостили недолго, и через пару часов выехали с полной сумкой огромных ароматных яблок – гостинцами от тёти Раи.

Вертолёт начал снижение над безлюдным заснеженным футбольным полем около большого здания из красного кирпича – интерната, внизу от винтов поднялась снежная метель.

Сели. Десанты выпрыгнули из вертолёта, помогли выбраться журналистам с их сумками – те сразу направились к зданию. По периметру поля начал собираться народ, не решаясь, видимо, подходить ближе. Андрей с Володей тоже вышли и разминались около борта. Вдруг из-за угла интерната показалась группа вооружённых чернобородых людей в натовских камуфляжах, и быстро почти бегом, направилась навстречу журналистам.

   - Боевики! – первым среагировал Рыбков – Назад!

   -  К бою! – Закричал Сергей. Военные скинули с плеча автоматы, сняли с предохранителей, рассредоточились вокруг борта. Журналисты уже бежали к вертолёту.

- Стойте, стойте! – Чернобородые в натовских камуфляжах махали руками. – Мы люди полковника ФСБ по горным районам Лабазанова[55]!

- Свои, что ли?

- Свои, свои!

Журналисты остановились. Из вертолёта показался правак. – Это свои, по рации только что передали.

Вооружённые люди, очень крепкие, крупные, окружили прилетевших. Журналисты понемногу осмелели, с интересом начали разговаривать с… боевиками? …союзниками? Десантники, выглядевшие мальчишками (которыми, они собственно и были) по сравнению с этими здоровыми чеченцами, держались скованно. О партии «Нийсо»[56] никто из них не слышал, конечно, впрочем, фамилия Лабазанова была известной. Для многих местных он был героем, справедливым разбойником, грабившим богатых и помогающим бедным, при этом его истинных целей не знал никто. Ну или почти никто.

Через некоторое время лабазановцы, вместе с журналистами, ушли в интернат (там был организован избирательный участок), а спасатели с лётчиками и десантниками остались ждать их в вертолёте, на улице остался часовой.

 Глядя на отличную физическую форму встретивших их бойцов, Андрей удивился тому, как, где и когда те умудрялись так интенсивно заниматься, чтобы её поддерживать – видно было, что в рукопашной схватке каждый из них справится с тремя солдатами-срочниками, не обременёнными излишком физической силы. Позже, думая об этом, Андрей понял, что физическая подготовка (до поры до времени) была их оружием, инструментом для заработка – большинство из них, спортсмены, занимались рэкетом, больше ничего не умели, и поэтому поддержание отличной физической формы и силы духа было залогом их выживания.

Он вспомнил, как в октябре командир полка на общем построении предложил командирам подразделений самостоятельно договариваться с руководителями ближайших сельскохозяйственных предприятий о возможности привлечения личного состава для уборки урожая, «вольнице»[57] и т.д. – «пайковые» не выплачивались очень давно, лётчикам и технарям буквально не чем было кормить свои семьи. Ежу было понятно, что в таких условиях военным было не до совершенствования своей физической формы.

Андрей тогда отпросился у Суворова на полдня и договорился с директором одного из СХП об участии военных (не всего полка, конечно, а только ТЭЧ и ПДС) в «вольнице» на картофельном поле. Директор, оказавшийся нормальным мужиком, выделил от себя несколько мешков муки и две фляги подсолнечного масла, помог довезти это богатство до части…

Выходит, чтобы хорошо питаться и заниматься своей физической формой, необходимо быть рэкетиром? А человек, посвятивший себя защите Родины, должен остатки неубранного картофеля с полей собирать? Как-то не укладывалось это у Андрея в голове…

Что-то было неестественное в этой картине мира. Не этому его учили в школе.

Не прошло и двух часов, как на краю футбольного поля показались журналисты, сопровождаемые лабазановцами. Те вели себя дружелюбно, похлопывали журналистов по плечу, около борта позировали для фотографий, фотографировались и с военными (многим из чеченцев высокий Андрей был ростом по плечо). Он ещё раз задержал взгляд на этой сюрреалистичной картине, запоминая детали: неизвестные шевроны на рукавах красивой и практичной формы, непонятные кокарды на зелёных беретах, густые бороды, сильные мускулистые руки и оружие, оружие… Взгляд оторвался от земли, и он увидел картину с высоты птичьего полёта – две группы людей, стоящих на футбольном поле, рядом с готовым к взлёту вертолётом…

Меньше, чем через полгода, последний чеченский Робин Гуд - справедливый разбойник, не побоявшийся противостоять самому Дудаеву, после нескольких неудачных покушений будет убит в чеченском селе Толстой -Юрт…

На обратном пути напряжение последних часов отпустило – пассажиры вертолёта много разговаривали и смеялись. Вернулись на Ханкалу сильно после обеда. Попрощались с журналистами, оказавшимися нормальными и общительными ребятами (лётчики вызвались проводить их до штаба), пригласили вечером в баню и разошлись.

Андрей много раз потом заново переживал ощущения того дня – от злости, досады и отчаяния, которое они ощутили в момент, когда показалось, что группа попала в засаду, до почти спокойствия, когда русские и чеченцы фотографировались около борта.

Как и следовало ожидать, на выборах президента чеченской республики победил переобувшийся на лету бывший коммунист и бывший первый секретарь республиканского комитета партии, ставленник Москвы Доку Завгаев.

Как и следовало ожидать, выборы эти никто не признал – грязная политическая игра в очередной раз не принесла никакого результата. Хотя, как никакого? Кто-то, безусловно, на ней хорошо заработал…

Вечером ждали в новостях выпуска о выборах. Дождались. Всё, оказывается, прошло замечательно. Себя не увидели.

На следующий день провожали Сергея. Он каждому пожал руку, оставил всем желающим свой адрес, сходил к десантникам. Проводили до калитки – оттуда бортом до Ростова и дальше - домой.

- Ну, бывайте. Возвращайтесь все. – Он повернулся, поправил автомат, закинул сумку на плечо и быстрым шагом пошёл к бетонке. Метров через двести повернулся, помахал рукой и исчез за проезжающим ТЗ.

 

10.

Дни вылетали из ночи один за одним, как гранаты из АГС. Когда работали МИ-24, летали сопровождением с ними в горы. В один из таких дней, когда на вылете с Палычем были ребята из Егорлыка, одна из сопровождаемых ими двадцатьчетвёрок была подбита из ЗУ-23-2[58]. Несмотря на повреждения МИ-24, не пострадавшие лётчики сумели посадить машину.  Рядом сел МИ-8 Палыча, и буквально через несколько секунд взлетел со спасёнными лётчиками на борту. Ребят встречали, как героев – они ими и были.

 Несколько раз возили высокое начальство из Владика и из Моздока на Ханкалу. По вечерам иногда парились в бане (назойливых гостей из начальствующего состава, не относящихся к ПДС или десантам, желающих «на халяву» попариться, приходилось уже под тем или иным предлогом отшивать), вели долгие разговоры за столом.  Пару раз приходил АОшник Серёга, один раз со спиртом и настоящим дубовым веником – был звездой вечера (веник пришлось подарить обществу).

Как-то после ужина Щербаков рассказывал о новой необычной штуке – специальной электронной системе, связывающей через телефонные провода ЭВМ по всему миру. Якобы придумали это американцы для моментального обмена информацией между ЭВМ (или, по-ихнему – компьютерами) всего мира. Система уже несколько лет работает и называется это чудо – Фидонет, и что будучи в Новосибирске в гостях дома у одного физика, он видел, как она работает.

- Что значит – информацией? – Спросил Андрюха.  -  Звонить, например, можно? Провода-то телефонные. Или запись песни отправить?

- Можно отправить, например, курсовую, набранную на клавиатуре компьютера, и сохранённую в его памяти. Как о-очень большую телеграмму. Можно картинку, но не всякую, а только ту, которая занимает в памяти ЭВМ немного места (программисты измеряют размер такого текста или картинки, в битах или байтах). Современная электронная техника не позволяет отправлять песни или большие картинки. Но недалёк тот день, когда, позвонив другу в другом конце страны, ты сможешь увидеть его во время разговора по телевизору. Каких-то десять лет назад во многих почтовых отделениях страны стояли чернильницы с перьями, а ещё через десять лет у каждого дома будет свой телеграф и междугородний-международный телефон с возможностью видеть собеседника.

- Всё равно непонятно. Да и неудобно – ведь телевизионный или радиосигнал не нуждается ни в каких проводах. Куда удобнее радиотелефон или рация. Или спутниковая «Моторола», как у Вас. Вот если бы всё это можно было бы установить в машину… Или вообще в какой-нибудь чемоданчик или сумку, чтобы с собой можно было носить…

- Подожди. Пройдёт немного времени, и уже на нашем веку всё это станет реальностью…

Тридцатого декабря прилетел майор Худнов с каким-то начальством из Ростова. Он пошёл на повышение за это время, и из начальника ПС ПДС армии стал начальником ПС ПДС округа, оставаясь пока майором, хотя новая должность была «полковничьей». Увидев Андрея, Худнов поздоровался.

- Старый знакомый! Ты как тут?

- В командировке, товарищ майор.

- Домой не собираешься ещё?

- Пока нет.

- На выходные, на пару дней, хотел бы слетать?

- Конечно. А что, так можно?

- Щербаков хвалит тебя – говорит, толковый дисциплинированный боец. Мы хорошие кадры ценим. Давай так – на Новый год я тебя не отпущу, на всякий случай. А вот первого, если погода позволит, можешь слетать домой на пару дней, бумагу я тебе подготовлю, хотя, надеюсь, она тебе не понадобится. Договорились?

- Спасибо, товарищ майор! Здорово!

- Служи, солдат, хорошо. Думай, что говоришь и говори, что думаешь. Так живи. И всё будет нормально. Андрей навсегда запомнил эти слова.

Худнов ушёл с начальством в сторону модулей, а Андрей, не веря в свою удачу, начал считать минуты до Нового года. Почему этот малознакомый ему офицер уже во второй раз помогал ему в жизни? Этого он не знал. Понимал только отчётливо, что за таким командиром, как и за Щербаковым, в огонь и воду пойдёт.

Десантники принесли откуда-то две ёлки и несколько сосновых лап. Лапами украсили предбанник, двор, а ёлки установили в палатке и домике спасателей. Земляк Андрея из столовой отсыпал ему полведра яблок, а Рыбков раздобыл (не иначе, как у своего друга-омоновца) дюжину мандаринов и ещё несколько коробок яблочного пюре.

После ухода Худнова в ПДС осталось несколько ящиков шпрот, тушёнки и коробка армейского сухпая – не забыл майор подчинённых побаловать к праздничному столу.

Яичный порошок, как и детские мясные консервы, привезённые из Моздока, давно закончился. Ежедневная килька в томатном соусе креме изжоги, вызывала только reflexum vomitus, поэтому подарок Худнова пришёлся как нельзя кстати. Так начал формироваться новогодний стол. Путём дипломатических переговоров, безвозмездно, у Серёги-АОшника была получена полуторалитровая бутыль спирта – альтруист Сергей попросился только в баньке попариться – одобрение и даже приглашение Андрей ему сразу предоставил.

Андрею – сержанту десантников – он подарил шеврон своей ОРСпН – тот давно его просил (видимо, собирал – в армии много разных людей собирают много разных (порой самых странных) вещей, это такая защита от стресса). Спецназовский шеврон выглядел нелепо у спасателя, а подарок брутальному земляку-сержанту сделать хотелось – так десантник стал обладателем заветного шеврона. Мало того, что в ответ – «на память» - он подарил значок (пластикового орла с надписью 104 дивизия ВДВ), так ещё и предложил сходить с десантниками в столовую за картофелем, который десантникам почему-то было необходимо получить, забрать (и соответственно, съесть). Так спасатели стали обладателями мешка местами подмёрзшей, но, в общем, неплохой картошки.

Вечером Худнов, Щербаков и ещё четверо незнакомых Андрею офицеров «обмывали» звёздочки подполковника (днём Худнову присвоили очередное воинское звание). Баню заранее протопили так, что стоградусный термометр метеорологов зашкаливал, вода в бочке стала непривычно горячей, а на обшитых досками стенах, потрескивавших от жара, проступила смола.

Весёлые, слегка пьяные офицеры ввалились после бани в домик и начали хозяйствовать – невесть откуда появились яйца, сало. Несколько бутылок коньяка подмигивали, намекая на грядущий фуршет. На сковороде ещё шипела одна из самых больших яичниц, что когда-либо жарили в армии, а по кругу уже передавали стакан водки, с поблёскивающими на его дне звёздочками.

Когда стакан дошёл до Андрея, он, заметно смущаясь, сказал:

- За то, чтобы всегда пили с тостами. Не молча. – Вспомнил, что сказал утром ему Худнов, и порадовался в душе, что у него получилось.

- За это!

Подоспела и яичница с коньяком… Сидели долго ещё, и никто не хмелел. Вспоминали прыжки (а рядом с Андреем сидели призёры по парашютному спорту чемпионатов СССР, России и Европы, имевшие по восемь-двенадцать тысяч прыжков), места своей службы от Вьетнама до Кубы и от Мурманска до Ташкента… Вспоминали с болью о потерянной бездарно великой стране, променянной на обещания красивой и богатой жизни и понимали уже, что были те обещания даже не сказкой, а наглой подлой ложью.

 Уже наступило 31 декабря. Андрей вышел во двор.

 Где-то вдалеке чертили светящиеся полосы в тёмном небе «Грады» - мгновение спустя он услышал угрожающий звук полёта множества ракет. Здесь, на аэродроме, было тихо. Изредка из палатки доносился смех десантников – пока Сергеев сидел у спасателей, они не торопились ложиться. Из бани выскочили голые бердцы, попадали в покрытый копотью снег, застыли на минуту, кряхтя побежали назад, слышно было, как зашипела каменка от вылитой на неё воды. Взлетела и повисла на парашюте жёлтая осветительная ракета, как маленькое солнце осветила всё вокруг. Где-то рычал танк, впрочем, скорее, САУ – танков на базе Андрей не видел…

-  А ведь завтра я буду дома!

Подъехал Уазик, присланный из штаба за Худновым и офицерами, проводив, вместе с остальными спасателями, начальство, Андрей вернулся в домик.

 

11.

Он лежал на кровати, смотрел в темноту и вспоминал свою жизнь до армии, до командировки, отчётливо понимая, что это была другая жизнь. Не умея ещё понятно (даже для себя) сформулировать свои мысли, именно так он определил свои реакции на воздействие окружающего его мира. Модель его поведения была предельно проста – чем большее давление он испытывал извне, тем большее сопротивление оказывал, и в этом была его диалектика. Он не читал Гегеля и не знал об этом понятии – просто так ему подсказывали инстинкты его предков, позволившие, в итоге, и ему оказаться в этом лучшем из миров. Возможность и свою способность видеть мир, быть с ним во взаимодействии, получать информацию, испытывать эмоции, передавать их окружающим, он воспринимал просто как стечение обстоятельств – и был недалек от истины. Его Amor fati пришло к нему значительно позже, когда он понял, что обстоятельства могли сложиться иначе, но начал приближаться к нему уже сейчас, делая свои пятьдесят шагов. Чувствуя, как становится мужчиной, понимая, что каждый день рискует жизнью, также, как и каждый из тех, кто его окружал сейчас, он, во-первых, испытывал… трудно было выразить это чувство одним словом… ощущение того, что многим и многим достались дороги ещё более трудные (и не все дошли до конца пути), и что он в определённом долгу перед ними, а во-вторых, непреходящее ощущение жуткой нереальности, или даже ненормальности, происходящего. Поначалу ему казалось, что все, кто уже был здесь до него, обладают какими-то знаниями, способностями, которыми он пока не обладает, и что главным условием пребывания здесь является именно наличие этих способностей. Спустя некоторое время он понял, что единственным знанием здесь является понимание наличия предсказанности и предопределённости на весь период пребывания, а единственной способностью – воспитание в себе чувства взаимного доверия, даже веры, в товарища, в то, что в самый последний момент он не бросит тебя одного, причём эта уверенность должна быть взаимной. Никаким глубинным знанием никто здесь не обладает, (да и не было бы никакой войны, если бы каждый, кому суждено в ней погибнуть, знал об этом) и понимание этого факта (плюс доля везения) и есть условие выживания. Да, конечно, были некоторые факторы или обстоятельства, которые отчасти (если, конечно, это уже было предопрелено) могли склонить чашу весов судьбы в твою сторону, такие, как физическая подготовка, умение хорошо стрелять и т.д., но их вероятность стремилась к нулю в этих огромных, всё перемалывающих жерновах.

Первое, что он сделал утром – посмотрел на небо. Небо было синим и безоблачным, и были все основания надеяться, что до завтра погода не испортится.

Пока не было команды на вылет, ждали приказа. К обеду, когда стало ясно, что его не будет, собрал сумку на завтра, протопил баню. Пошёл за Сергеем-АОшником (по пути заглянул к метеорологам узнать погоду). После бани начали накрывать на стол

Часам к шести начали подтягиваться гости – самые близкие – Палыч, ребята с полка, всего человек шесть. В домике стало непривычно тесно - пришлось сдвинуть кровати, чтобы освободить место.

Сели за стол, проводили старый год. Затем ещё. В раз ставшей душной комнате решили открыть дверь в морозную ночь – проветрить. Андрей глазам своим не поверил - вдоль всего аэродрома в небе горели десятки осветительных ракет, запускаемых одна за одной. На улице можно было спокойно читать газету.

 Выпили молча. Опять проводили.

В положенное время послушали президента, поздравили друг друга. Захмелевший Андрей почувствовал, наконец, что это – праздник, его накрыло ощущение причастности к общей радости. Военные вышли на улицу, поздравляли друг друга, обнимали десантников, стреляли из автоматов, запускали ракеты. Кричали «А-а-а-а!» … Хотя, кажется, это было всё же «Ура-а-а-а!».  Новый год вступил в свои права…

В восемь утра летел борт на Ростов – огромный МИ-26, Андрей на таком ещё не летал.

Вчера он долго думал – что делать с автоматом. Сдать – неизвестно, какой в следующий раз ствол получишь. Оставить в ПДС – неспокойно будет – подсудное дело, как-никак, если пропадёт. Сложил приклад и положил в сумку. Дурацкий поступок, конечно. Но ему так было спокойнее. Попрощался с сослуживцами, пошёл на бетонку к громадине вертолёта.

Около борта стоял офицер его полка из второй эскадрильи. Поздоровались, поговорили, пошли на борт – внутри сидело уже человек тридцать военных. В огромном внутреннем пространстве МИ-26 могло поместиться несколько автомобилей, всё было продумано до мелочей, выглядело надёжно и добротно. Андрей с интересом рассматривал внутреннее устройство этого гиганта, в который раз повторяя себе:

 – Чтобы про нас не говорили, народ, построивший такую страну и такую технику, сохраняющий свою культуру и самобытность вот уже тысячу лет – воистину, велик. И в первый раз добавил:

- А позволивший себя обмануть – глуп и наивен.

И всё же впервые за то время, что служил в армии, он ощутил гордость за свою страну именно тогда, на борту МИ-26.

Смущало, правда, то, что ни у кого из присутствующих не проверили документы при посадке.

Через час, или около того, он ждал попутку из аэродрома в свой город.

Впереди была встреча с друзьями, попойка в ресторане и две ночи на своей кровати.

Впереди были ещё четыре месяца командировки, и он не загадывал, чем она закончится.

Сейчас он был дома.

 

 

Вместо послесловия.

 Хотелось бы сказать несколько слов о дальнейшей судьбе некоторых людей, упомянутых выше, о которых у автора есть известия.

Командир вертолётного полка, в котором служил Андрей, через 10 месяцев вышел в отставку и был приглашён на должность консультанта в администрацию президента.

Командиром полка вместо него был назначен бывший начальник штаба. Будучи боевым офицером, он, при первой возможности, летал. Погиб вместе с лётчиком-оператором во вторую «чеченскую» - сбит огнём с земли 15 августа 2001.

Намалдин вышел на пенсию через год, и сразу погрузился в предсвадебную суету – выдавал дочь замуж. Сейчас ведёт спокойную жизнь дедушки и военного пенсионера.

Суворов вышел в отставку через семь месяцев – вернулся к себе на Родину, куда-то в Центральную Россию.

Сергей-АОшник (фамилия его автору известна, но раз уж так повелось с начала рассказа, пусть она останется тайной) дослужил без происшествий до окончания своего контракта, и уволился. На гражданке женился на гражданке, простите за каламбур, о которой рассказывал Андрею в Ханкале (оказалась – любовь)), сейчас работает в горэлектросетях. Недавно стал дедом.

В 2014 году Равиль вышел на пенсию и вернулся в Альметьевск.

Палыч со всем экипажем погиб 17 сентября 2001 – сбит ПЗРК.

Альви с Наташей удачно занимались бизнесом, в 2003 году купили квартиру и переехали в Москву. В 2016 году Наташа узнала и окликнула Андрея в переходе метро Комсомольская. От удивления, что такое возможно, он опоздал на выставку «Шедевры пинакотеки Ватикана» в Третьяковке. Кажется, они с Альви сейчас уже бабка с дедом (неточно).

В 2001 году Худнов был полковником и служил в Москве. Больше автору о нём ничего не известно.

Бывший ефрейтор Шалупов уволился в запас старшим прапорщиком в 2015 году. Сейчас он пенсионер, живёт в полученной от Министерства обороны трёхкомнатной квартире, ездит на «Логане» и скучает по своему родному селу.

Володя Рыбков погиб 3 ноября 2002 года – сбит ПЗРК на Ханкале.

Спасатель Андрей сейчас – мелкий чиновник, живёт и работает не очень далеко от места действия этого рассказа.

…Десять лет спустя он заехал к сержанту Андрею в его затерянную в ставропольских степях станицу. Тот не сразу его узнал – был не трезв. За прошедшие десять лет он успел жениться, развестись, детей, к счастью, не завел. Видно было, что часто выпивал… Пока он, наливая себе понемногу привезённой гостем «Путинки», вспоминал о службе и сослуживцах, Андрей рассматривал его – тот отяжелел, стал сентиментален, быстро опьянел. Андрею было больно видеть его таким.

                                                                                                                 

                                                                                                Конец.                                                                                                                                             Февраль  2019                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             

 

 

---

Сконвертировано и опубликовано на https://SamoLit.com/